Не пойман - не вор (джен)

Молодой аврор Кингсли Шеклболт привык уважать старших, а к начальнику Департамента магического правопорядка Бартемиусу Краучу относился с двойным почтением, и даже излишние строгость и педантичность последнего этому не мешали. Терпеливо дожидаясь момента, когда Крауч поднимет голову от бумаг, Шеклболт поправил рукав мантии и замер по стойке «смирно».

— Мы с вашим начальником полагаем, вы уже достаточно опытны, чтобы поручить вам самостоятельное задание, мистер Шеклболт. Излишне упоминать, что дело ответственное, не так ли? В аврорате других не бывает — тем более в такое время как наше.

— Да, сэр, — проговорил Кингсли, коротко кивнув. Как хорошо, что цвет его кожи позволяет не выдать заливающего щёк румянца. Первое самостоятельное дело! Дождался.

— Мы продолжаем охоту на тех, кто составлял ядро группы преступников, известной под названием «Пожиратели смерти». Это по-прежнему наша главная задача, — продолжил Крауч. — Но многие из них так изворотливы, что уличить их непросто. К счастью, иногда нам помогают — и нынешний случай как раз такой. У аврората появился шанс свалить крупную фигуру, и мы хотим, чтобы это сделали вы.

— Я чрезвычайно ценю ваше доверие, сэр.

— Итак, ваша цель — Теодор Нотт. Один из ближайших сподвижников того, кто называл себя Лордом Волдемортом, — презрительно выплюнул ненавистное имя начальник ДМП. — Нотт умён, хитёр и внешне ничем не замаран. Почти ничем. До недавнего времени свидетельства против него были крайне разрозненны и невнятны, но я никогда не сомневался в его виновности. И вчера получил тому подтверждение.

— Есть твёрдые доказательства? — невольно подался вперёд Кингсли. Ещё бы! О Нотте он был наслышан — богач, делец, поговаривали — один из «банкиров» Лорда, да и учился с ним вместе. Старая гвардия, крепкий орешек.

— Серьёзные, — нахмурился Крауч. — но для Азкабана недостаточные. Вам надлежит их упрочить. Вот все материалы — ознакомьтесь, возьмите пару помощников, и за дело. Не тяните, Шеклболт, этот змей может и ускользнуть.

Ускользнуть? Нет, ни за что. В конце концов, Шеклболту не впервой браться за трудные задачи. И пока что он не проигрывал — разве что старшим не был ни разу, но это уже мелочи. Почётный груз оказанного доверия только добавлял куражу. О да, он постарается.

* * *

Успешный деловой человек и не менее успешный семьянин Санкар Патил вполне отвечал своему имени — «создающий удачу». Он не привык гневить неудовольствием тех многочисленных богов, которым поклонялся — это было бы грешно. Впрочем, о подлинном поклонении речь не шла; маги их не больно-то жалуют, и Санкар исключением не был. Он просто жил, стараясь не вмешиваться в сомнительные дела и непонятные компании, приумножая семейное достояние и не лукавя с самим собой — что ещё нужно для спокойствия. А спокойствие Патил ценил — поэтому и оберегал свою непричастность к разного рода политическим интригам не менее тщательно, чем нерушимую твёрдость данного слова. Честные дельцы в любой стране были в почёте. А эмигранту, пусть и солидному, и вовсе нельзя было с этим шутить.

Конечно, это не делало его мягкотелым и нерешительным — нет, его хватка в делах была отменной. Но иногда и она не спасала от неудач — тем более, если в конкурентах оказывались серьёзные люди. Собственно, достойный Патила конкурент в Британии был только один — Теодор Нотт. Они соперничали давно и с переменным успехом, вполне уважая компетентность друг друга, что не мешало отчаянно биться за каждый канал поставки и добычи товара. А товар был знатным — редкие и баснословно дорогие драгоценные камни.

Казалось бы, сферы интересов можно было и разделить к обоюдному согласию, и чаще всего так и происходило, но иногда их аппетиты сходились в одной и той же точке, и Патилу становилось очень трудно. За последние годы он проиграл Нотту лишь однажды, но по-крупному: упустил редкие и ценные копи, где добывали алый алмаз — удивительный камень, известный лишь волшебникам. Нотт увёл их буквально у него из-под носа, и особенно обидным казалось то, что располагались они в Индии, на родине Санкара. Сам он давно считал себя британцем, но в этом случае память крови отозвалась весьма болезненным уколом — не говоря уж о том, что эта неудача лишила его фантастических барышей. Алый алмаз мог добыть только маг — маггл не увидел бы разницы с алмазом обычным — и свойства камня были такими же уникальными, как и цена.

Немудрено; алый алмаз обладал способностью продлевать молодость — не как философский камень, конечно, но тоже очень существенно. Поэтому все состоятельные дамы от тридцати до ста лет включительно мечтали заиметь колье или серёжки, таинственно поблёскивающие его манящими всполохами. Но позволить себе такую вещь могли немногие — за подобную цацку вполне получилось бы выменять фамильный особняк с мебелью и, пожалуй, даже с парочкой эльфов в придачу. Лишиться источника такого дохода — да, досаду Патила можно было понять.

Подогревалась эта досада тем, что Санкар никак не мог взять в толк, каким образом Нотту удалось наладить добычу. Он специально потратил время и некоторое количество денег, чтобы выяснить, в каком индийском штате тот набирает магов-рабочих. Условия добычи были чудовищными, смертность высока, так что работа на шахте практически становилась билетом в один конец; непритязательные индийцы согласились бы и на такое, но на ноттовых шахтах работали не индийцы. Мало того, не было никаких следов, что Нотт обзавёлся командой ювелиров для изготовления украшений на месте, и это тоже не давало Санкару покоя. Ведь ввоз в Британию необработанных камней был запрещён строго-настрого — только готовые вещи. Может, Нотт производит украшения где-то в третьей стране, где у него больше влияния?

Со временем желание уличить Нотта в нечистоплотности приобрело характер навязчивой идеи, и Патил докатился до того, что даже подослал в лондонскую контору конкурента лже-покупателя, якобы захотевшего приобрести необработанный камень. Сперва его развернули — сухо и непреклонно, заявив, что уважают закон, но Патил постарался создать своему шпиону достаточную репутацию, чтобы того приняли снова и с куда большим почтением. После долгих и острожных переговоров ему-таки продали камень, и Патил возликовал. Да! Теперь он поймает этого нечестного белого за руку, он закроет его грязную торговлю! Правда, времена не способствовали открытому противостоянию с ближайшим соратником Тёмного Лорда — Патил в этих кровавых играх не участвовал, но политическую ситуацию оценивал влёт, — и пришлось потерпеть с разоблачением. Как оказалось, весьма недолго.

Тёмный Лорд канул неожиданно и бесследно, машина магического правосудия устремилась в обратную сторону, и положение лордовых соратников оказалось незавидным. Патил понял — его время пришло, его выслушают внимательно и заинтересованно, и аврорат не отмахнётся от обвинений. Последней каплей стала случайность, которую он не планировал и которая затронула не только ту часть его естества, что касалась дела, но и ту, что касалась его человеческой сущности. Он был возмущён не просто как делец, но как человек, считавший слово «порядочность» не пустым звуком.

В одну из его дочерних контор близ Хайдарабада пришли трое измождённых людей, вздрагивающих от каждого резкого звука. Один из них умер прямо на руках опешивших сотрудников конторы, двое других оказались покрепче. Они, без сомнения, были магами, более того — не индийцами, но речь их звучала столь путано, а история столь пугающе, что управляющий спешно доложил Патилу о происшествии и с облегчением устранился от самостоятельных разбирательств. Патил почуял неладное и прибыл сам.

— Вы не представляете, сэр, из какого ада мы выбрались, — голос одного из беглецов — а эти люди явно сбежали — звучал хрипло и булькал спазмами кашля. — Сюда нас привёл наш товарищ — тот, что умер. Он слышал о вас ещё в Англии, и сказал, что вам можно верить. Не то что этой нелюди Нотту.

Санкар слушал и не верил. Как можно посылать своих соотечественников — да что там, вообще людей! — на верную смерть только потому, что они... как это там говорят... грязнокровки. Слово-то какое мерзкое — как может кровь быть грязной? «И эти люди ещё называют дикарями нас», — думал он с возмущением. Сейчас Санкар ощущал себя индийцем так остро, как никогда прежде. Понятно, когда нищие соглашаются работать за жалкую горстку кнатов и в жутких условиях. Тоже хорошего мало, но они делают это добровольно — надо кормить семью. Однако насильно отправлять людей работать в смрадные рудники — через полмира, тайно! — только чтобы положить ещё один мешок с галлеонами в свой и без того не пустой сейф? Нет, этого он никогда не поймёт. Да и обстоятельства этой отправки совершенно не укладывались в голове: не поедешь — погибнут все твои родичи-магглы. Какая низость!

— А кто-нибудь отказался? Там, в Англии? Вы не знаете? — осторожно переспросил он у беглеца. Тот усмехнулся, обнажив корешки сгнивших зубов — ещё бы, воздух в шахте влажный и заражённый, а питание, видимо, скудное.

— Были и такие. Вот только потом, во время облав... вы же слышали про облавы?.. к ним приходили одними из первых. И семья исчезала — вся, подчистую.

Нет, такого Санкар стерпеть не мог. Он переправил тех несчастных в Англию, выделил деньги на лечение у лучших целителей и отправился на приём к начальнику аврората. Свидетельства были не слишком надёжные, это он понимал. Скользкий и опытный Нотт почти никогда не занимался грязной работой сам, но авроры же умеют находить то, что прячут разные жулики! Да и совесть просто не позволила бы Патилу смолчать.

Не говоря уже о том, что падение Нотта сулило немалую выгоду в области семейного дела. Но это, конечно, просто случайное совпадение.

* * *

Больше всего Теодор Нотт не любил перемены, на которые не мог повлиять.

Нельзя сказать, что исчезновение Тёмного Лорда стало для него ударом, — поначалу он даже испытал облегчение. Не надо было больше пачкать руки и душу в бесконечных потоках крови — последние годы привлекательная и выгодная политическая идея, за которой он прежде шёл с такой охотой, обрела весьма неприятные очертания. Он был успешным дельцом, отчасти — политиком, но никогда — палачом и фанатиком. Любая чрезмерная страсть казалась Нотту признаком недалёкого ума или своего рода болезнью — взять хотя бы полусумасшедшую Беллатрикс Лестрейндж. Нет, он не хотел так — и никогда бы не смог.

Особенно после смерти жены. Вот тогда, бессильно наблюдая за тем, как утекает из неё жизнь вместе с кровью, которую никакие заклятья и зелья не могут остановить, — капля за каплей, мучительно и безвозвратно — он впервые задумался о ценности крови как таковой. Ценности крови и жизни — как своей, так и чужой. И можно ли вообще говорить о крови — любой крови — как о чём-то постыдном и несущественном? Нет, он всегда относился к ней с трепетом и уважением — к настоящей, чистокровной влаге, текущей в жилах таких же, как он сам. Но ведь кровь тех, за кем они охотились и убивали, как и тех, кого он отправлял на смерть в душные алмазные копи, была такой же красной и тоже несла жизнь. Такой же, как кровь его жены — и как цвет тех самых треклятых алмазов. Никакое волшебство и родословные её не заменят.

А если когда-нибудь настанет такой чёрный день, и один из сыновей тех, кого он сгноил в рудниках, придёт к его собственному сыну и затеет мстить? Магглорожденные ведь тоже бывают талантливы.

Сын. Как выяснилось совсем недавно, именно ради него он и жил, и этот новый для него смысл казался теперь самым нужным и правильным. К Мордреду запредельные барыши и политические лозунги — он просто хочет увидеть, каким вырастет его Тео. Ради этого стоило изменить жизнь — всю не изменишь, так хотя бы ту часть, что осталась.

Рождение сына не только обнаружило в Нотте — теперь уже Нотте-старшем, хвала Мерлину! — некоторую сентиментальность, но и открыло ему новую грань в значении слова «репутация». Для успешного дельца репутация всегда стояла рядом с понятием чести, но только теперь Нотт стал осознавать, что прежде его больше заботила внешняя сторона вопроса, скорее форма, а не суть. «Не пойман — не вор» — так, кажется, говорил Каркаров.

Проклятый Каркаров!

Это было ещё одно, о чём стоило волноваться, — ещё одна неожиданность, на которую он никак не мог повлиять. Теперь уже он сам и его соратники превратились в дичь для аврората, возглавляемого неутомимым Краучем, и осуждённых скоро будет хоть пруд пруди. Не оказаться бы в их числе... Лестрейнджи, конечно, ничего не скажут, Руквуд, без сомнения, тоже, Крауч-младший не знает его в лицо, а вот Каркаров... болтливая славянская тряпка, выменивающая свою жизнь на чужие! Впрочем, Нотту есть чем утянуть Каркарова за собой — знакомы они давно, и тот не может этого не понимать. Нет, с этой стороны всё не так безнадёжно, а вот вскрывшаяся история с копями вела прямиком в Азкабан. И аврорат сделает всё, чтобы восстановить нить связи между ним и отправкой магглорожденных на верную гибель.

Он всё чаще задавал себе вопрос — а стоило ли вообще с этим связываться? Стоило, наверное... тогда стоило, он отменно пополнил свой сейф в Гринготтсе. Но расплата могла обойтись слишком дорого во всех смыслах, да и просто вспоминать о судьбе тех людей становилось всё тяжелее и тяжелее. Он никогда не усердствовал во время расправ и нападений, но стал отчётливо осознавать, что крови у него на руках не меньше, чем у той же Беллатрикс. А может, и поболе будет, — и с этим придётся жить.

Как?

В любом случае, с этим делом покончено — его вечный конкурент Санкар Патил может удовлетворённо потирать руки. Впрочем, он, Нотт, по-прежнему остаётся владельцем рудников, и что мешает подучить пару местных наречий, завести там дом и нанять местных рабочих, которых никто не считал, — семьи там большие, за любую работу берутся охотно. Да и смерти совсем не боятся — счастливые люди... Но это всё после, после, — если удастся выбраться из стремительно захлопывающегося капкана этих драккловых перемен. Не дай Мерлин его Тео ощутить на себе, что это такое... и ведь ещё метка.

Она не пропала окончательно — просто побледнела и стала похожа на обычный рисунок на коже. Нотт понятия не имел, что это означало: то ли Лорд мёртв, то ли нет... впрочем, повелитель был столь одержим вопросами бессмертия, что, возможно, что-то нашёл. А если так, значит ли это, что он сможет вернуться, как постоянно твердила безумная Белла, и эта перемена — не последняя в его, Нотта, жизни?

Поздно, теперь не спросишь, — если кто и знал о характере этой отметины, то Руквуд, а до него уже не добраться. Разве что разделить с ним соседство в тюремной камере. Но нет, этого никак нельзя допустить — с кем останется Тео, если он всё-таки сядет?

Тео...

Нотт прошёлся по кабинету и в который раз за вечер отправился в комнату сына. Тот спал, раскинувшись и почти сбросив с себя одеяло, — в комнате было жарко натоплено. Нотт приоткрыл окно, укрыл мальчика поуютнее и опустился в кресло у кровати — ему здесь всегда хорошо думалось, вот только мысли день ото дня становились всё более невесёлыми.

Пора заканчивать с этими копями — это очевидно. Вроде бы некому его выдать, но интуиция последние дни просто вопила о надвигающихся неприятностях, а интуиции он привык доверять. Поэтому всё, что могло представлять хоть какую-то опасность, давно было сложено в том месте, куда авроры вряд ли дотянутся. Да даже если и дотянутся, то не впрок — войти войдут, но потом не выйдут. Однако тревога не отпускала — напротив, мысль о том, что он всё же проглядел что-то важное, не давала покоя, и Нотт мучился, пытаясь понять, что именно.

Мальчик зашевелился во сне и заулыбался, и Нотт тоже невольно улыбнулся, отвлёкшись от своих раздумий. Кто будет окружать Тео, когда он подрастёт? Из своих остался только Малфой — причём один, Абраксас так глупо и некстати скончался. Надо будет помочь Люциусу, если обойдётся и получится выбраться без потерь — он проявил себя в высшей степени благородно, твёрдо пообещав взять к себе Тео, если что случится. И даже соглашение подписал, не колеблясь ни минуты. Про оставшуюся родню Нотт даже не вспоминал — она была настолько дальняя, что он не имел ни малейшего представления об этих людях. Кто ещё... ну, есть ещё Гойлы и Крэббы, в их семьях дети примерно того же возраста, что и Тео, но если они вырастут похожими на отцов, то упаси Мерлин от такой компании. Ах да, ещё этот «мальчик-который-выжил», как его обозвали газеты, но это уже совсем из рук вон, — Нотт саркастически усмехнулся нелепости самой мысли. А больше никого и не осталось.

Нотт снова поправил сползшее одеяло, ещё раз улыбнулся спящему ребёнку и вернулся в свой кабинет. Если эти неспокойные времена обойдут его дом стороной, то он постарается сделать всё, чтобы не пятнать своё имя запоздалыми и бесполезными сожалениями. Тео этого не заслуживает.

Он повертел в руках очередную бумагу и решительно бросил её в пламя камина.