Не пойман - не вор (джен)

Молодой аврор Кингсли Шеклболт привык уважать старших, а к начальнику Департамента магического правопорядка Бартемиусу Краучу относился с двойным почтением, и даже излишние строгость и педантичность последнего этому не мешали. Терпеливо дожидаясь момента, когда Крауч поднимет голову от бумаг, Шеклболт поправил рукав мантии и замер по стойке «смирно».

— Мы с вашим начальником полагаем, вы уже достаточно опытны, чтобы поручить вам самостоятельное задание, мистер Шеклболт. Излишне упоминать, что дело ответственное, не так ли? В аврорате других не бывает — тем более в такое время как наше.

— Да, сэр, — проговорил Кингсли, коротко кивнув. Как хорошо, что цвет его кожи позволяет не выдать заливающего щёк румянца. Первое самостоятельное дело! Дождался.

— Мы продолжаем охоту на тех, кто составлял ядро группы преступников, известной под названием «Пожиратели смерти». Это по-прежнему наша главная задача, — продолжил Крауч. — Но многие из них так изворотливы, что уличить их непросто. К счастью, иногда нам помогают — и нынешний случай как раз такой. У аврората появился шанс свалить крупную фигуру, и мы хотим, чтобы это сделали вы.

— Я чрезвычайно ценю ваше доверие, сэр.

— Итак, ваша цель — Теодор Нотт. Один из ближайших сподвижников того, кто называл себя Лордом Волдемортом, — презрительно выплюнул ненавистное имя начальник ДМП. — Нотт умён, хитёр и внешне ничем не замаран. Почти ничем. До недавнего времени свидетельства против него были крайне разрозненны и невнятны, но я никогда не сомневался в его виновности. И вчера получил тому подтверждение.

— Есть твёрдые доказательства? — невольно подался вперёд Кингсли. Ещё бы! О Нотте он был наслышан — богач, делец, поговаривали — один из «банкиров» Лорда, да и учился с ним вместе. Старая гвардия, крепкий орешек.

— Серьёзные, — нахмурился Крауч. — но для Азкабана недостаточные. Вам надлежит их упрочить. Вот все материалы — ознакомьтесь, возьмите пару помощников, и за дело. Не тяните, Шеклболт, этот змей может и ускользнуть.

Ускользнуть? Нет, ни за что. В конце концов, Шеклболту не впервой браться за трудные задачи. И пока что он не проигрывал — разве что старшим не был ни разу, но это уже мелочи. Почётный груз оказанного доверия только добавлял куражу. О да, он постарается.

* * *

Успешный деловой человек и не менее успешный семьянин Санкар Патил вполне отвечал своему имени — «создающий удачу». Он не привык гневить неудовольствием тех многочисленных богов, которым поклонялся — это было бы грешно. Впрочем, о подлинном поклонении речь не шла; маги их не больно-то жалуют, и Санкар исключением не был. Он просто жил, стараясь не вмешиваться в сомнительные дела и непонятные компании, приумножая семейное достояние и не лукавя с самим собой — что ещё нужно для спокойствия. А спокойствие Патил ценил — поэтому и оберегал свою непричастность к разного рода политическим интригам не менее тщательно, чем нерушимую твёрдость данного слова. Честные дельцы в любой стране были в почёте. А эмигранту, пусть и солидному, и вовсе нельзя было с этим шутить.

Конечно, это не делало его мягкотелым и нерешительным — нет, его хватка в делах была отменной. Но иногда и она не спасала от неудач — тем более, если в конкурентах оказывались серьёзные люди. Собственно, достойный Патила конкурент в Британии был только один — Теодор Нотт. Они соперничали давно и с переменным успехом, вполне уважая компетентность друг друга, что не мешало отчаянно биться за каждый канал поставки и добычи товара. А товар был знатным — редкие и баснословно дорогие драгоценные камни.

Казалось бы, сферы интересов можно было и разделить к обоюдному согласию, и чаще всего так и происходило, но иногда их аппетиты сходились в одной и той же точке, и Патилу становилось очень трудно. За последние годы он проиграл Нотту лишь однажды, но по-крупному: упустил редкие и ценные копи, где добывали алый алмаз — удивительный камень, известный лишь волшебникам. Нотт увёл их буквально у него из-под носа, и особенно обидным казалось то, что располагались они в Индии, на родине Санкара. Сам он давно считал себя британцем, но в этом случае память крови отозвалась весьма болезненным уколом — не говоря уж о том, что эта неудача лишила его фантастических барышей. Алый алмаз мог добыть только маг — маггл не увидел бы разницы с алмазом обычным — и свойства камня были такими же уникальными, как и цена.

Немудрено; алый алмаз обладал способностью продлевать молодость — не как философский камень, конечно, но тоже очень существенно. Поэтому все состоятельные дамы от тридцати до ста лет включительно мечтали заиметь колье или серёжки, таинственно поблёскивающие его манящими всполохами. Но позволить себе такую вещь могли немногие — за подобную цацку вполне получилось бы выменять фамильный особняк с мебелью и, пожалуй, даже с парочкой эльфов в придачу. Лишиться источника такого дохода — да, досаду Патила можно было понять.

Подогревалась эта досада тем, что Санкар никак не мог взять в толк, каким образом Нотту удалось наладить добычу. Он специально потратил время и некоторое количество денег, чтобы выяснить, в каком индийском штате тот набирает магов-рабочих. Условия добычи были чудовищными, смертность высока, так что работа на шахте практически становилась билетом в один конец; непритязательные индийцы согласились бы и на такое, но на ноттовых шахтах работали не индийцы. Мало того, не было никаких следов, что Нотт обзавёлся командой ювелиров для изготовления украшений на месте, и это тоже не давало Санкару покоя. Ведь ввоз в Британию необработанных камней был запрещён строго-настрого — только готовые вещи. Может, Нотт производит украшения где-то в третьей стране, где у него больше влияния?

Со временем желание уличить Нотта в нечистоплотности приобрело характер навязчивой идеи, и Патил докатился до того, что даже подослал в лондонскую контору конкурента лже-покупателя, якобы захотевшего приобрести необработанный камень. Сперва его развернули — сухо и непреклонно, заявив, что уважают закон, но Патил постарался создать своему шпиону достаточную репутацию, чтобы того приняли снова и с куда большим почтением. После долгих и острожных переговоров ему-таки продали камень, и Патил возликовал. Да! Теперь он поймает этого нечестного белого за руку, он закроет его грязную торговлю! Правда, времена не способствовали открытому противостоянию с ближайшим соратником Тёмного Лорда — Патил в этих кровавых играх не участвовал, но политическую ситуацию оценивал влёт, — и пришлось потерпеть с разоблачением. Как оказалось, весьма недолго.

Тёмный Лорд канул неожиданно и бесследно, машина магического правосудия устремилась в обратную сторону, и положение лордовых соратников оказалось незавидным. Патил понял — его время пришло, его выслушают внимательно и заинтересованно, и аврорат не отмахнётся от обвинений. Последней каплей стала случайность, которую он не планировал и которая затронула не только ту часть его естества, что касалась дела, но и ту, что касалась его человеческой сущности. Он был возмущён не просто как делец, но как человек, считавший слово «порядочность» не пустым звуком.

В одну из его дочерних контор близ Хайдарабада пришли трое измождённых людей, вздрагивающих от каждого резкого звука. Один из них умер прямо на руках опешивших сотрудников конторы, двое других оказались покрепче. Они, без сомнения, были магами, более того — не индийцами, но речь их звучала столь путано, а история столь пугающе, что управляющий спешно доложил Патилу о происшествии и с облегчением устранился от самостоятельных разбирательств. Патил почуял неладное и прибыл сам.

— Вы не представляете, сэр, из какого ада мы выбрались, — голос одного из беглецов — а эти люди явно сбежали — звучал хрипло и булькал спазмами кашля. — Сюда нас привёл наш товарищ — тот, что умер. Он слышал о вас ещё в Англии, и сказал, что вам можно верить. Не то что этой нелюди Нотту.

Санкар слушал и не верил. Как можно посылать своих соотечественников — да что там, вообще людей! — на верную смерть только потому, что они... как это там говорят... грязнокровки. Слово-то какое мерзкое — как может кровь быть грязной? «И эти люди ещё называют дикарями нас», — думал он с возмущением. Сейчас Санкар ощущал себя индийцем так остро, как никогда прежде. Понятно, когда нищие соглашаются работать за жалкую горстку кнатов и в жутких условиях. Тоже хорошего мало, но они делают это добровольно — надо кормить семью. Однако насильно отправлять людей работать в смрадные рудники — через полмира, тайно! — только чтобы положить ещё один мешок с галлеонами в свой и без того не пустой сейф? Нет, этого он никогда не поймёт. Да и обстоятельства этой отправки совершенно не укладывались в голове: не поедешь — погибнут все твои родичи-магглы. Какая низость!

— А кто-нибудь отказался? Там, в Англии? Вы не знаете? — осторожно переспросил он у беглеца. Тот усмехнулся, обнажив корешки сгнивших зубов — ещё бы, воздух в шахте влажный и заражённый, а питание, видимо, скудное.

— Были и такие. Вот только потом, во время облав... вы же слышали про облавы?.. к ним приходили одними из первых. И семья исчезала — вся, подчистую.

Нет, такого Санкар стерпеть не мог. Он переправил тех несчастных в Англию, выделил деньги на лечение у лучших целителей и отправился на приём к начальнику аврората. Свидетельства были не слишком надёжные, это он понимал. Скользкий и опытный Нотт почти никогда не занимался грязной работой сам, но авроры же умеют находить то, что прячут разные жулики! Да и совесть просто не позволила бы Патилу смолчать.

Не говоря уже о том, что падение Нотта сулило немалую выгоду в области семейного дела. Но это, конечно, просто случайное совпадение.

* * *

Больше всего Теодор Нотт не любил перемены, на которые не мог повлиять.

Нельзя сказать, что исчезновение Тёмного Лорда стало для него ударом, — поначалу он даже испытал облегчение. Не надо было больше пачкать руки и душу в бесконечных потоках крови — последние годы привлекательная и выгодная политическая идея, за которой он прежде шёл с такой охотой, обрела весьма неприятные очертания. Он был успешным дельцом, отчасти — политиком, но никогда — палачом и фанатиком. Любая чрезмерная страсть казалась Нотту признаком недалёкого ума или своего рода болезнью — взять хотя бы полусумасшедшую Беллатрикс Лестрейндж. Нет, он не хотел так — и никогда бы не смог.

Особенно после смерти жены. Вот тогда, бессильно наблюдая за тем, как утекает из неё жизнь вместе с кровью, которую никакие заклятья и зелья не могут остановить, — капля за каплей, мучительно и безвозвратно — он впервые задумался о ценности крови как таковой. Ценности крови и жизни — как своей, так и чужой. И можно ли вообще говорить о крови — любой крови — как о чём-то постыдном и несущественном? Нет, он всегда относился к ней с трепетом и уважением — к настоящей, чистокровной влаге, текущей в жилах таких же, как он сам. Но ведь кровь тех, за кем они охотились и убивали, как и тех, кого он отправлял на смерть в душные алмазные копи, была такой же красной и тоже несла жизнь. Такой же, как кровь его жены — и как цвет тех самых треклятых алмазов. Никакое волшебство и родословные её не заменят.

А если когда-нибудь настанет такой чёрный день, и один из сыновей тех, кого он сгноил в рудниках, придёт к его собственному сыну и затеет мстить? Магглорожденные ведь тоже бывают талантливы.

Сын. Как выяснилось совсем недавно, именно ради него он и жил, и этот новый для него смысл казался теперь самым нужным и правильным. К Мордреду запредельные барыши и политические лозунги — он просто хочет увидеть, каким вырастет его Тео. Ради этого стоило изменить жизнь — всю не изменишь, так хотя бы ту часть, что осталась.

Рождение сына не только обнаружило в Нотте — теперь уже Нотте-старшем, хвала Мерлину! — некоторую сентиментальность, но и открыло ему новую грань в значении слова «репутация». Для успешного дельца репутация всегда стояла рядом с понятием чести, но только теперь Нотт стал осознавать, что прежде его больше заботила внешняя сторона вопроса, скорее форма, а не суть. «Не пойман — не вор» — так, кажется, говорил Каркаров.

Проклятый Каркаров!

Это было ещё одно, о чём стоило волноваться, — ещё одна неожиданность, на которую он никак не мог повлиять. Теперь уже он сам и его соратники превратились в дичь для аврората, возглавляемого неутомимым Краучем, и осуждённых скоро будет хоть пруд пруди. Не оказаться бы в их числе... Лестрейнджи, конечно, ничего не скажут, Руквуд, без сомнения, тоже, Крауч-младший не знает его в лицо, а вот Каркаров... болтливая славянская тряпка, выменивающая свою жизнь на чужие! Впрочем, Нотту есть чем утянуть Каркарова за собой — знакомы они давно, и тот не может этого не понимать. Нет, с этой стороны всё не так безнадёжно, а вот вскрывшаяся история с копями вела прямиком в Азкабан. И аврорат сделает всё, чтобы восстановить нить связи между ним и отправкой магглорожденных на верную гибель.

Он всё чаще задавал себе вопрос — а стоило ли вообще с этим связываться? Стоило, наверное... тогда стоило, он отменно пополнил свой сейф в Гринготтсе. Но расплата могла обойтись слишком дорого во всех смыслах, да и просто вспоминать о судьбе тех людей становилось всё тяжелее и тяжелее. Он никогда не усердствовал во время расправ и нападений, но стал отчётливо осознавать, что крови у него на руках не меньше, чем у той же Беллатрикс. А может, и поболе будет, — и с этим придётся жить.

Как?

В любом случае, с этим делом покончено — его вечный конкурент Санкар Патил может удовлетворённо потирать руки. Впрочем, он, Нотт, по-прежнему остаётся владельцем рудников, и что мешает подучить пару местных наречий, завести там дом и нанять местных рабочих, которых никто не считал, — семьи там большие, за любую работу берутся охотно. Да и смерти совсем не боятся — счастливые люди... Но это всё после, после, — если удастся выбраться из стремительно захлопывающегося капкана этих драккловых перемен. Не дай Мерлин его Тео ощутить на себе, что это такое... и ведь ещё метка.

Она не пропала окончательно — просто побледнела и стала похожа на обычный рисунок на коже. Нотт понятия не имел, что это означало: то ли Лорд мёртв, то ли нет... впрочем, повелитель был столь одержим вопросами бессмертия, что, возможно, что-то нашёл. А если так, значит ли это, что он сможет вернуться, как постоянно твердила безумная Белла, и эта перемена — не последняя в его, Нотта, жизни?

Поздно, теперь не спросишь, — если кто и знал о характере этой отметины, то Руквуд, а до него уже не добраться. Разве что разделить с ним соседство в тюремной камере. Но нет, этого никак нельзя допустить — с кем останется Тео, если он всё-таки сядет?

Тео...

Нотт прошёлся по кабинету и в который раз за вечер отправился в комнату сына. Тот спал, раскинувшись и почти сбросив с себя одеяло, — в комнате было жарко натоплено. Нотт приоткрыл окно, укрыл мальчика поуютнее и опустился в кресло у кровати — ему здесь всегда хорошо думалось, вот только мысли день ото дня становились всё более невесёлыми.

Пора заканчивать с этими копями — это очевидно. Вроде бы некому его выдать, но интуиция последние дни просто вопила о надвигающихся неприятностях, а интуиции он привык доверять. Поэтому всё, что могло представлять хоть какую-то опасность, давно было сложено в том месте, куда авроры вряд ли дотянутся. Да даже если и дотянутся, то не впрок — войти войдут, но потом не выйдут. Однако тревога не отпускала — напротив, мысль о том, что он всё же проглядел что-то важное, не давала покоя, и Нотт мучился, пытаясь понять, что именно.

Мальчик зашевелился во сне и заулыбался, и Нотт тоже невольно улыбнулся, отвлёкшись от своих раздумий. Кто будет окружать Тео, когда он подрастёт? Из своих остался только Малфой — причём один, Абраксас так глупо и некстати скончался. Надо будет помочь Люциусу, если обойдётся и получится выбраться без потерь — он проявил себя в высшей степени благородно, твёрдо пообещав взять к себе Тео, если что случится. И даже соглашение подписал, не колеблясь ни минуты. Про оставшуюся родню Нотт даже не вспоминал — она была настолько дальняя, что он не имел ни малейшего представления об этих людях. Кто ещё... ну, есть ещё Гойлы и Крэббы, в их семьях дети примерно того же возраста, что и Тео, но если они вырастут похожими на отцов, то упаси Мерлин от такой компании. Ах да, ещё этот «мальчик-который-выжил», как его обозвали газеты, но это уже совсем из рук вон, — Нотт саркастически усмехнулся нелепости самой мысли. А больше никого и не осталось.

Нотт снова поправил сползшее одеяло, ещё раз улыбнулся спящему ребёнку и вернулся в свой кабинет. Если эти неспокойные времена обойдут его дом стороной, то он постарается сделать всё, чтобы не пятнать своё имя запоздалыми и бесполезными сожалениями. Тео этого не заслуживает.

Он повертел в руках очередную бумагу и решительно бросил её в пламя камина.

— Готовы? — Шеклболт скользнул взглядом по лицам двоих напарников. Вот оно, заветное первое задание — тяжёлая дверь конторы Нотта маняще поблёскивала латунной табличкой.

— Да, — кивнул Эверетт Финли, давний приятель со времён аврорской школы. — Не тушуйся, Кингсли, всё получится. Мы готовы, командуй.

Второй, совсем зелёный новичок, тоже кивнул, но открыть рот не осмелился — Шеклболта, несмотря на молодость, уважали.

Контора впечатляла. Здесь не было ничего кричащего или вульгарного, однако роскошь проступала в каждой детали, не нарушая ощущение простоты и разумного комфорта. Не слишком просторно, но и не тесно, свет не слишком яркий, но достаточный, чтобы выгодно оттенить матовый лак тёмного дерева и добротность мебельной обивки. Долговязый секретарь одарил их профессиональной улыбкой, но убавил её до минимума, разглядев аврорские нашивки на мантиях.

— Что вам угодно?

— Нам нужен владелец, мистер Теодор Нотт, — иногда Шеклболту казалось, что начальство благоволит к нему не только из-за объективных причин, но в немалой степени из-за голоса — сочного и уверенного баса, к которому даже посторонние люди невольно прислушивались с должным вниманием.

— Как вас представить?

«Да полно, — мелькнула мысль, — вы же отлично знаете, уважаемый, кто мы такие. Какой прок в имени?»

И всё же назвался, чётко и по форме. Нет, он не допустит никаких скользких моментов — просто не имеет права. Закон есть закон.

Сотрудников оказалось немного — всего-то трое, включая того, кто их встретил. По понятным причинам, радости они не выказывали, но и препятствий никаких не чинили, — просто наблюдали, как строгий секретарь ведёт авроров через недлинную анфиладу в святая святых — кабинет хозяина. Он исчез за дверью, но почти сразу вернулся и распахнул дверь пошире:

— Прошу.

Шеклболт любил предугадывать характер человека по окружавшим его мелочам и ожидал увидеть ещё большую изысканность в убранстве главного помещения конторы, но ошибся. Скорее, это была самая простая комната из всех. Правда, детали всё же выдавали некоторое щёгольство натуры владельца, но оценить её мог лишь намётанный глаз. Нотт поднялся от стола с бумагами и сдержанно произнёс:

— Добрый день, господа. Чем могу быть полезен нашему доблестному аврорату?

— Добрый, мистер Нотт, — подчёркнуто вежливо начал Шеклболт. — Вы и ваши подчинённые были бы нам очень полезны, если бы без утайки и проволочек предоставили все документы, связанные с деятельностью конторы. Особенно меня интересует степень вашего личного участия в сделках и характер оных. У аврората есть основания считать часть из них не вполне законными и даже преступными. Да, разрешение на обыск у нас имеется, — добавил он, не удержавшись от нотки злорадства в голосе.

— Преступными? — слегка удивлённо вскинул брови Нотт. — Молодой человек, я ювелир и торговец — о каких преступлениях вы говорите? Впрочем, извольте, — он указал на стол, на котором были разложены бумаги. — Постарайтесь, пожалуйста, не слишком всё путать — мне жаль времени на то, чтобы приводить потом всё в порядок.

— Вы очень известный торговец, мистер Нотт, весьма успешный и опытный. Поэтому не можете не знать законов, связанных с вашей сферой — они не менялись уже добрую сотню лет. У меня есть основания считать, что вы нарушаете как минимум один из них — если говорить сугубо о деловой части. Но есть и обвинения другого рода — я собираюсь найти подтверждение и им, но чуть позже. Давайте так: мои помощники побеседуют с вашими сотрудниками, а я с вами, чтобы не тратить времени. Хочу дать вам возможность признаться самому, это будет лучше всего. Я лишь обозначу тему — добыча и ввоз в Англию необработанных алых алмазов. Ваши рудники в Индии, сэр.

Шеклболт не любил этих витиеватых реверансов с заведомо виновными, ни разу не видел, чтобы это работало, но заставлял себя давать людям шанс.

— Вы, вероятно, не в курсе, мистер Шеклболт, — с лёгкой укоризной возразил ему Нотт, — но я владею этими рудниками абсолютно законно. Купил их за весьма немалую сумму, и купил честно. Никаких законов не нарушаю, а что до ввоза алых алмазов, — он пожал плечами, — не представляю, откуда у вас подобная информация, но тот, кто вам её сообщил, лжёт. Впрочем, ищите. Здесь есть эти камни, не спорю, — но все они уже обработаны. А это вполне законно.

Во время своего монолога Нотт внимательно разглядывал Шеклболта, отца которого он когда-то неплохо знал. А сыночек-то вырос зубастым... Как же это всё некстати и неприятно.

«И этот туда же, — с некоторым удовлетворением подумал молодой аврор. — Ну что ж они все как один — так неубедительно корчат оскорблённую невинность? Этот, правда, матёрый — не переигрывает. Не будь материалов Патила — пожалуй, я бы засомневался». А вслух произнёс:

— Вы можете отпираться, но я всё же поищу. У меня есть подтверждение того, что необработанные камни вы ввозите, и это не просто сплетня, а слово человека, купившего у вас такой камень. Камень этот я видел — так что не ошибусь, когда найду. И раз уж вы заговорили о законности, то нет смысла тянуть с остальным — скажите, мистер Нотт, а как же те люди, которых вы силком отправляли работать на ваших чудесных, совершенно законно приобретённых рудниках? Алмазные копи не похожи на брайтонское побережье — климат не тот, да и кормёжка тоже. Это, по-вашему, тоже честная сделка?

— И он может доказать, что купил его именно у меня? — усмехнулся Нотт, пока игнорируя заданные ему вопросы. Совсем паршиво... Интересно, откуда аврорат узнал об этом? Впрочем, сейчас это не имело особенного значения, сейчас ему нужно было найти ответ, и быстро. — Могу я спросить, — вежливо осведомился он, — откуда такая... я бы сказал, неожиданная информация о том, что я кого-то куда-то отправлял силой?

— Может, я же сказал, — на камень имеется сертификат вашего рудника. Краденый алмаз без внятной истории никто покупать бы не стал — опасно, вам ли не знать. А в своих сотрудниках вы, я полагаю, вполне уверены — не станут же они торговать фальшивыми сертификатами у вас за спиной. Так что выписан он здесь, с вашего ведома. А что касается отправки рабочих — ну отчего же непроверенная? У меня есть два свидетеля — вернее, две выживших жертвы вашей аферы. Они в Англии и готовы давать показания в суде. Если вы намерены вести себя разумно и не собираетесь оказывать открытое противодействие мне и моим людям, то присядьте вон туда, в кресло, и позвольте мне приступить к своим прямым обязанностям.

Шеклболту порядком надоели пляски вокруг да около, но он твёрдо решил: нет, хамить он не станет, ведь чрезмерная грубость — признак слабости. А у него нынче карты как на подбор.

— Вот как, — медленно проговорил Нотт. Скверно, очень скверно. Однако они не пришли бы сюда, будь у них неопровержимые доказательства. Они бы просто арестовали его и притащили к Краучу — а значит, он может попробовать хотя бы отчасти изменить ситуацию. Незаконная торговля — это нехорошо, но, по правде сказать, мало кому интересно. Здесь он, скорее всего, сумеет отделаться штрафом — правда, огромным, но всё же не сравнимым с тем наказанием, которое ждёт его, если вся история с отправкой людей на рудники подтвердится. Беглые... хотел бы он знать, во-первых, кто же сумел сбежать, а во-вторых, почему он узнаёт об этом вот таким образом. — Что ж — приступайте, — сказал он очень решительно и безо всяких споров опустился в указанное ему кресло. — Если ваши свидетели уверены, что имели дело именно со мной — тогда конечно.

— Они уверены в том, что сбежали именно с вашего рудника, — небрежно уточнил Шеклболт, решив пока не развивать эту тему. Пусть суд решает, насколько показания тех двоих убедительны. Ему поручили конкретное дело — им он и займётся. До нынешнего дня предчувствие его ни разу не подвело, и сейчас он мог бы поклясться: у этого вальяжного господина рыло точно в пуху, хоть в умении держать лицо ему и не откажешь.

Нотт умолк и вроде бы выпал из происходящего, нарочито внимательно листая какую-то книжку, наугад снятую со стеллажа за спиной. «Нервничает», — усмехнулся про себя Шеклболт, доставая палочку и начиная ощупывать помещение серией заклятий. Хотя что это он... неплохо бы сперва без магии оглядеться.

Три стены из четырёх были заняты книжными шкафами, солидными и респектабельными. Даже корешки книг, казалось, источали благополучие и добропорядочность. Но взгляд Шеклболта привлекли не они — в самом углу комнаты он заметил обшарпанную невзрачную дверь, слегка перекошенную от старости. Да, пожалуй. В первую очередь он проверит её — уж больно не вязалась эта дверь со всем остальным интерьером.

— Вы и вёдра со швабрами осматривать будете? — насмешливо поинтересовался Нотт, когда Шеклболт подёргал эту дверь, оказавшуюся запертой. — Если желаете, могу попросить моего младшего помощника принести весь сегодняшний мусор — желаете?

— Мусором займутся мои помощники, — не моргнув глазом, отозвался Шеклболт. И добавил, уже в тон хозяину: — Если владелец такого прибыльного дела, как торговля драгоценными камнями, хранит швабры под замком, то они, наверное, золотые? Или алмазные, а?

— Господин аврор знаком с понятиями «аккуратности» и «порядка»? — с лёгкой издёвкой поинтересовался Нотт. — Здесь бывают посетители, и было бы странно не закрывать кладовку, мне кажется. Выпавшая в самый ответственный момент грязная швабра — не совсем то, что способствует подписанию контракта.

— Знаком, мистер Нотт, я человек военный. А в таких конторах как ваша швабры просто так под ноги не падают. Откройте, будьте любезны, — или я сам озабочусь.

— Да нет там ничего интересного, — слегка скривился Нотт и, поднявшись, подошёл поближе. — Вы просто потеряете время, — последние слова прозвучали с вполне искренним сожалением.

Но Шеклболт даже рта не раскрыл — просто сделал ещё один красноречивый шаг к двери.

— Ну, как угодно, — почему-то очень тяжело вздохнул Нотт и, достав свою палочку, коснулся двери.

Та открылась, и Нотт первым шагнул в проём. Шеклболт, не медля, переступил порог комнаты и чуть не споткнулся о пяток швабр, раскоряченных у самого входа. И всё же помещение было слишком просторным для кладовки, — вполне приличная комната, даром что без окна.

— Любуйтесь, господин аврор, — равнодушно произнёс Нотт и непринуждённо опустился на колченогий табурет в углу.

* * *

Что-то во всём происходящем было не так, Шеклболт мог бы поклясться. Уж больно расслабленным выглядел Нотт — но из кладовки не выходил, а, напротив, устроился с таким расчётом, чтобы видеть каждое движение молодого аврора. Хорошо хоть комментировать перестал.

Обнаружение спрятанного — отдельный и довольно муторный раздел магических знаний, требующий внимания и дотошности, и Шеклболт давно это уяснил. Будучи человеком спокойным и системным, он совсем не тяготился тщательным ощупыванием каждого дюйма в помещении, да и опасностей особых не ждал, — иначе хозяин не пошёл бы за ним следом, а попытался оставить одного. Значит, то, что он ищет, просто хитро спрятано, но членовредительства не предвидится.

Спрятано? Значит, найдём.

Он начал с серии простых заклятий, не особо рассчитывая на успех, и слегка удивился своим ощущениям. Нет, ничего не обнаружилось, но заклятия уходили абсолютно идеальными волнами, без искажений, словно он действовал в безвоздушном пространстве или иллюстрировал своими действиями страницы учебника. Ничего, совсем ничего — как будто магических предметов не наблюдалось на сотню миль вокруг, а приоткрытая дверь в кабинет, содержащий немало волшебных вещей, не в счёт. Эта правильная неправильность настораживала.

Что ж, попробуем иначе.

Теперь Шеклболт стал исследовать помещение по частям и более внимательно — и опять ничего не нашёл. Нотт в углу подавил слабый зевок и прикрыл глаза.

«И всё-таки он нервничает, — подумал аврор. — С последним жестом перестарался».

Удача улыбнулась тогда, когда он выбрал из богатого арсенала заклятий те, что нацелены на поиск конкретных материалов — не тайников, а именно вещей, которые его интересовали больше всего: камни и пергамент. Шеклболт был изумлён — всё это хозяйство не было вмуровано в стены, не хранилось под семью замками, не таилось под полом. Оно просто было аккуратно сложено в удобный железный шкаф наподобие маггловских сейфов, заботливо укутано несколькими слоями невидимости и затейливо экранировано от заклятий общего обнаружения. Неудивительно: искать вещи, основываясь на свойствах материалов, умел далеко не каждый, и Шеклболт внутренне порадовался своей усидчивости на занятиях в аврорской школе и настырности характера.

— Ну-с, мистер Нотт, — усмехнулся он не без самодовольства, — я недаром полюбопытствовал. Те стопки пергамента и мешочки с камнями явно не тянут на грязные швабры, как ни маскируй.

— Да, камни, — нехотя кивнул Нотт. — Их запрещено ввозить, но вовсе не приобретать. Такое у нас своеобразное законодательство. С чего вы взяли, что я их именно ввёз?

— Да полно. Вот же сертификат ваших копей, — доставая с той же полки свиток пергамента, отозвался Шеклболт. — Описание, количество, общий вес. Желаете, чтоб я пересчитал и взвесил?

— И что вы со всем этим собираетесь сделать? — вздохнул Нотт. — Я заплачу, разумеется, громаднейший штраф, камни осядут где-то в хранилище министерства... зачем это вам? Лично вам, мистер Шеклболт?

— Лично мне — незачем. Но я сейчас действую не как частное лицо, и закон есть закон. Я его уважаю — и уже не только как аврор, но и как частное лицо, надо заметить. Именно в этом и есть коренное отличие между нами. Возможно, вам такая позиция может показаться странной, но все люди разные.

— Сколько пафоса, — улыбнулся Нотт. — Закон, — он вздохнул. — Закон пишут люди. Кому вредят эти камни? Они не опасны — их при всём желании нельзя использовать как оружие. Неужто сейчас, когда, как говорят, у аврората столько работы, что не продохнуть, вам так важна моя скромная персона? Вы оставите сиротой ребёнка, — продолжил он совсем другим, серьёзным и грустным тоном. — И кому от этого станет лучше, господин аврор?

— Насчёт сирот — это вы очень своевременно вспомнили, господин «скромная персона», — резко вскинулся Шеклболт, разворачивая подряд несколько свитков, взятых с соседней полки. — Камни камнями, но тут я, пожалуй, не поленюсь и посчитаю, скольких детей оставили сиротами вы. Списки, соглашения, даты... Надо же, вы пунктуальны, недаром процветаете, — даже отметки о смертности в копях и отдельная колонка из имен тех, кто отказался ехать. А вот и фамилии моих свидетелей. Всё, мистер Нотт. Не пытайтесь давить на жалость — вы понятия не имеете, что это такое.

Нотт, оказывается, уже давно стоял рядом, позабыв о тёплом местечке в углу, и с последними словами аврора опять закрыл глаза — но не лениво, как прежде, а ожесточённо, отчаянно, до пропадающих ресниц. Только на мгновение — но будто кулаки сжал. Волна разочарования и тревоги качнула воздух; приоткрытая дверь дёрнулась на ветхих петлях и жалобно скрипнула.

— Минуту, — глухо проговорил Нотт, делая несколько коротких, неуверенных шагов и протягивая руку, — прикрою дверь, чтобы нам не мешали.

Закрыть её удалось с трудом — полотно перекосило, и обшарпанный косяк визгливо скрежетнул, но в итоге дверь поддалась.

— Намерены предложить мне взятку без посторонних ушей? — брезгливо осведомился Шеклболт, наблюдая за рваными движениями хозяина. — Не трудитесь, не выйдет.

Но лицо Нотта выражало что-то другое — суетливость и скованность ушли без следа, внезапно уступив место непрошибаемому спокойствию.

* * *

Ну, значит, вот так всё и закончится. Хотя нет — какое там, это только начало, нельзя опускать руки. Как же некстати порой вылезает эта новоявленная сентиментальность... Однако удачно он когда-то оборудовал эту комнату, тот старый мастер чар сработал на совесть. Да, это шанс. Что же до совести — если его сын всё-таки вырастет без отца, то, по крайней мере, без постоянного и мучительного осознания, что тот гниёт в Азкабане. Иногда лучше быть сиротой, но на худой конец и банальное исчезновение подойдёт. Не пойман — не вор... Мордред и Моргана, опять эта застрявшая фраза!

И всё-таки как же глупо. Он ведь не раз думал о том, что всё это давно пора убирать из Англии, но всё тянул и тянул. Не хотелось ломать привычный уклад, не хотелось мотаться отсюда в Индию и обратно порталами — не мальчик уже, а это изматывает. Но надо, надо было прислушаться к интуиции.

Ах, как же его порой завораживала мысль о своём доме за стенами величественной Голконды! Наверное, как и любого англичанина, будь то маг или маггл, впитавшего сладкую смесь восхищения и колониальной снисходительности к древней алмазной столице. Но для магглов это место уже давно стало историей, диковинными пустыми бастионами и постройками; только волшебники по-прежнему видели оживление и роскошь, царившие на алмазном рынке Голконды, пропитанной солнцем, пылью и ослепительными высверками драгоценного товара. Варварство и богатство, сплетающиеся в невероятную экзотическую круговерть, манили и затягивали, и иногда так хотелось потеряться во всём этом изобилии — так же, как и в палящей полуденной неге нагретого воздуха. Промозглая хмарь Британии забывалась, отодвигалась и таяла в памяти, не выдерживая столь разительного контраста.

Но он так и не решился на такой крутой поворот — а потом уже стало не до этого.

Нет, не стоило связывать семейное дело с политикой. Соблазн был, конечно, велик, да и прибыль не меньше — но… Пожалуй, сейчас, когда у него появился сын — в том возрасте, когда большинство уже нянчит внуков, — он бы уже не стал таким образом отправлять людей на эту работу. В сентиментальности ли дело, или всё в том же неведомом прежде совестливом смущении — неважно. Нет, не стал бы. В конце концов, не так уж и дорого встали бы нанятые рабочие — зато сейчас он чувствовал бы себя лучше, спал спокойнее и не задумывался о количестве истины в заданном неудобном вопросе о том, скольких детей он сделал сиротами. Нет, не надо было ему влезать во всё это.

А впрочем, пустое — теперь уже поздно.

К дракклам совесть — она сейчас неуместна, хоть об этом и стоит подумать чуть позже, а пока рано сдаваться. Он должен выторговать себе свободу — и тут, как ни странно, может помочь стоящая у него на руке метка. Визенгамот поверит в Империо Тёмного Лорда, но прежде нужно уничтожить то, что находится в этой комнате. А для этого придётся отыскать способ договориться с Шеклболтом. Надо признать, договариваться он всегда умел неплохо, а нынешний стимул не чета прежним.

Что он, собственно, знает об этом парне? Ничего плохого, кроме хорошего; в высшей степени порядочный человек, да ещё и имевший непосредственное отношение к тому самому «Ордену Феникса», с которым они так бездарно, как выяснилось, сражались. Плохо дело — такого не разжалобить историей о маленьком мальчике, который больше никогда не увидит своего папу. И не подкупить — был бы он нечист на руку, озолотился бы за последние годы. Запугивать — тоже нет, явно не тот характер.

Нужна интрига, и кое-что у него всё-таки есть. Мало — но лучше, чем ничего. И одна мелочь даже вполне потянет на козырь, если правильно разыграть. Попробовать стоит.

— Ну вот мы с вами и остались одни, — с непонятным Шеклболту удовлетворением произнёс Нотт, внимательно глядя аврору в глаза.

— Ну, вот мы с вами и остались одни, — сказал Нотт, внимательно глядя аврору в глаза.

— Остались, но ненадолго, — усмехнулся Шеклболт. — Привыкайте к зрителям, мистер Нотт, — заседания Визенгамота обычно многолюдны, особенно когда центром внимания оказываются такие персоны, как ваша. Или вы всё ещё намерены отпираться?

— Напротив, — ответил Нотт, придвигая себе всё тот же кособокий табурет. — Скорее, я намерен признаться, а потом обсудить с вами сложившуюся ситуацию. Видите ли, мистер Шеклболт, — он вздохнул и сплёл пальцы, — с одной стороны, вы совершенно правы: камни, копи, люди — всё так. И я вполне могу понять ваше желание восстановить справедливость. Но, с другой стороны, — он качнул головой, — видите ли, дело в том, что в конце прошлой зимы у меня родился сын.

— Мои поздравления, — сухо обронил аврор. — И что?

— Его мать, к несчастью, умерла родами, и теперь у него есть только я. Это значит, что я просто не могу позволить себе попасть в Азкабан. Вы меня понимаете? — переспросил Нотт, словно уточняя условия сделки.

Шеклболт удивился, но виду не подал. Надо же, надменный торговец чужими жизнями заговорил почти по-человечески, однако это ничего не меняло. Никакой сговор тут невозможен, он, Шеклболт, победил и знал это.

— Нет. Я понимаю ваши нынешние мотивы, но не понимаю вас. На что вы рассчитываете, заводя этот разговор?

— Я хочу с вами договориться, — произнёс Нотт после небольшой паузы. — Подумайте, что получат те самые работники, о которых вы и ваш информатор так печётесь? Кроме своего заработка и свободы? А я готов заплатить каждому из них по тысяче галлеонов и отдать такую же сумму каждой семье погибших. Поверьте, эти деньги им весьма пригодятся. Более того, каждый из них получит один из камней — этого будет достаточно, чтобы восстановить утраченное здоровье. Ещё и потомкам останется — вы, вероятно, слышали, что хотя камни и слабеют со временем, но происходит это очень нескоро.

Он наконец умолк, по-прежнему выжидающе глядя на Шеклболта.

— Фальшивите, сэр. Звучит неплохо, но на истинное благородство не тянет. Скорее, на отступную, — качнул головой Шеклболт. — Впрочем, моё личное мнение никакого значения не имеет. Я не судья, не обвинитель и не адвокат — поберегите красноречие для заседания. И вы не ответили на вопрос — чего вы хотите добиться? Вот сейчас, от меня?

— Я хочу уничтожить всё содержимое этого сейфа, — просто сказал Нотт. — Впрочем, камни разумнее было бы сохранить, чтобы раздать пострадавшим. Но не стану упорствовать, если вы пожелаете их ликвидировать, — добавил он, улыбнувшись одними губами. — Я не предлагаю вам взятку, ибо слышал о вас достаточно, чтобы понимать бессмысленность и даже оскорбительность этого, — но прошу подумать о людях, которых вы защищаете. Давайте просто уйдём отсюда — вместе, — невзначай подчеркнул он последнее слово. — И вы забудете то, что здесь видели.

— Не могу, — обезоруживающе улыбнувшись, ответил аврор. Нотт на мгновение прищурился, будто ослепнув от белой полосы на фоне темнокожего лица, — Шеклболт привык к такой реакции на его улыбку, и научился этим пользоваться. Впрочем, сейчас он не играл — его и впрямь забавляла эта внезапная прямолинейность Нотта; надо же, а ещё говорили, что он ушлый и скользкий. Видать, все дают слабину, когда их ловят за руку, и этот не исключение. Разумеется, он его не выпустит. — Камням и так найдут применение, без ваших подачек, — после того, как они перестанут фигурировать в качестве доказательств. А документы будут доставлены в аврорат — тех, кто ещё жив, надо вернуть домой, и списки необходимы. А вот уйти отсюда давно пора, я согласен.

И Шеклболт сделал шаг к двери.

— А вот уйти отсюда, молодой человек, не получится, — обманчиво мягко проговорил Нотт. — Если у вас есть желание вернуться сегодня домой — договориться нам с вами придётся.

О чём это он? Шеклболт нахмурился, даванул плечом на хлипкую дверцу, но та не поддалась ни на дюйм. Ах да, Нотт же закрывал её с усилием, стало быть, просто заклинило... Но нет — даже его могучей комплекции не хватало, чтобы приоткрыть её хоть самую малость.

— Вы пожалеете, сэр, — предупредил он Нотта, который так и остался сидеть на своей табуретке — даже позы не переменил, наглец.

Пора пускать в ход палочку.

— Не советую, — почти дружелюбно откомментировал Нотт его действия. — Вы, бесспорно, можете меня убить, но это не поможет вам выбраться. Я знаю, как выйти отсюда, но не скажу вам этого, покуда... вернее, если мы с вами не договоримся. У меня сын, — немного невпопад напомнил он. — Я должен его вырастить.

Шеклболт даже не обернулся — ответа Нотт не заслуживал. Этот фат вообще не заслуживал нормального разговора — и зачем, спрашивается, он повёлся на его лживые откровения? Обычный шантаж, приправленный очередной грязной ловушкой, — но ничего, и не такие двери открывали. Взмах палочкой, другой, третий — заклятий много, какое-нибудь обязательно сработает.

Но дверь словно вросла в стену.

Шеклболт никогда не был азартен, поэтому близкая победа не опьяняла, но ощущение украденного торжества — торжества справедливости, конечно, а не его собственного — наползало дурным предчувствием с отчётливым привкусом детской обиды. Только бы не разозлиться всерьёз — злость обычно плохой помощник.

Что за ерунда — тоже мне, аврор, дверь открыть не может.

— Недальновидно, — не выдержал он, шумно выдохнув после очередной безуспешной комбинации заклинаний. — Вы понимаете, что этот капкан слишком дорого вам встанет? Пол-аврората знает, где меня искать.

— Не сомневаюсь. Но видите ли, — с вкрадчивой любезностью сообщил Нотт, — они могут не успеть. Ровно через час с того момента, как дверь закрылась, комната будет уничтожена. Просто сгорит со всем содержимым. А я, выбравшись в одиночку, встречу ваших товарищей и вместе с ними посетую, что вы не послушались меня и вошли сюда, — а я ведь просил вас не делать этого. Однако вы оказались слишком упрямы — и попали в ловушку, из которой я, к моему сожалению, не сумел вас вызволить. Возможно, мне не поверят, но я рискну. Что действительно важно, — он улыбнулся, на сей раз уже по-настоящему, — уничтожено будет абсолютно всё, что здесь находится, включая и содержимое сейфа. «Эффект Бьюкенена» — слыхали? Это комната — его детище.

Шеклболт резко обернулся — теперь в голосе собеседника сквозило что-то такое, что заставляло отнестись к сказанному всерьёз. Вся та прежняя откровенность ничего не стоила — очередной блеф загнанного в угол, а сейчас Нотт говорил убедительно. Или опять блефует, только более мастерски? Впрочем, если имя Фреда Бьюкенена прозвучало не для красного словца, то дело дрянь. Этот мастер чар дешёвок не делал, и фантазия не подвела старика ни разу — ни повторов, ни осечек.

— Вам не поверят, можете быть спокойны. Если комната и правда с секретом, и создавал её Бьюкенен, то вы или погибнете вместе со мной, или подпишете себе окончательный приговор, оказавшись снаружи в компании моих коллег. Вам совершенно невыгоден мой труп.

«Мерлин, что я делаю? — мелькнула заполошная мыслишка. — Так-то оно так, я нужен ему живым, но как ему вообще удалось втравить меня в эту торговлю? Нет, я рано расслабился — слухи об этом господине не преувеличены».

Настроение стремительно катилось вниз, но он пока отказывался верить, что так примитивно попался.

— То есть комната автономна и на заклятия не реагирует? — уточнил Шеклболт спустя пару минут размышлений.

— Совершенно верно, это же Бьюкенен. Что же касается ваших рассуждений, то в них содержится одна небольшая, но фундаментальная ошибка, — покачал головой Нотт. — Я вовсе не собираюсь с вами тут оставаться. Вы умрёте один — или мы выживем оба. Решайте, господин аврор. Иначе я через, — он достал из кармана старинные золотые часы, — сорок девять минут действительно окажусь в другом месте — и буду объясняться с вашими коллегами, безусловно. Живыми коллегами, — подчеркнул он. — Что лично меня бы крайне расстроило: я хорошо отношусь к вашему отцу и совсем не хотел бы его так огорчать. Он уже немолодой и не слишком здоровый человек, — не уверен, что он переживёт вашу смерть.

Только не сорваться. Нет, только не сорваться — это уже было бы чересчур. Зря Нотт упомянул отца — такое Шеклболт не мог стерпеть спокойно, и от души вмазал кулаком по чёртовой двери. Та, что характерно, даже не шелохнулась.

И ведь Нотт прав — отец может не выдержать. А у него, Шеклболта, нет не малейшего понятия, как отсюда выбираться. Создание Бьюкенена не шутка, ничем не взломаешь, это ясно как божий день. Тупик.

Прислонившись спиной к треклятой двери, Шеклболт опустился на пол, вытянул ноги на полкомнаты и прикрыл глаза. Надо было подумать и успокоиться.

* * *

Молчание тянулось вязко, словно кто-то цедил время по капле.

— Я ведь сказал, — наконец нарушил его Нотт, — отсюда нельзя выйти, если не знать, как именно. Я знаю. И готов поделиться этим знанием с вами, если мы сможем договориться.

Видит Мерлин, Нотт не хотел этого и предпочёл бы, чтобы Шеклболт никогда сюда не заглядывал. Надо было всё-таки замаскировать дверь отводящими глаза чарами — но теперь уже поздно об этом думать. Как же он так фатально везде опоздал? Не зря бабка говорила ему ещё в детстве: «Головой, Тео, не живут — ею думают. Живут сердцем». Права была старая Магдалена, ох как права — да он тогда разве слушал...

Как же не хочется на склоне лет пускаться в бега! Даже если он уломает коллег Шеклболта — там, снаружи — это наверняка будет стоить ему состояния. А ведь ещё Крауч. Дракклов фанатик! Нет — надо, надо договориться с этим. В конце концов, если он и вправду так умён, как о нём говорят, в этом нет ничего невозможного.

Но, кажется, будет непросто. Этот парень действительно не промах — как бы Нотт не храбрился, но внутренне признавал его правоту — Шеклболт нужен ему живым, он — гарантия того, что аврорат сгоряча не спустит на него, Нотта, всех собак. Так что вся его казуистика — не более чем отговорка. Да, будет непросто.

— Я не договариваюсь с такими, как вы, — сквозь зубы процедил Шеклблот. — И вы зря думаете, что сможете выбраться, — я вас не выпущу. Вашему сыну не повезло.

Лёгкое движение — и палочка Нотта оказалась в его ладони.

— У вас не получится, — улыбнулся ему Нотт, словно ребёнку. — Палочка для этого не нужна, и вы можете даже связать меня, если хотите. Я всё равно выйду отсюда — и очень надеюсь, что вы сможете за мною последовать. Давайте успокоимся и поговорим — я действительно искренне хочу прийти к приемлемому для обеих сторон соглашению.

— Успокоимся? Если вы так убеждены в своей способности отсюда выйти, то и на свой счёт я спокоен, — кажется, аврор пришёл в себя и вновь почувствовал уверенность. — Ведь вам нет резона бросать меня здесь. Моя жизнь — залог того, что к вам отнесутся более снисходительно, а если вы окажетесь замешаны ещё в одном убийстве, то я не завидую вашей участи. На фоне того, в чём вас уже обвиняют, моё исчезновение будет последней каплей, и вы это понимаете, не так ли? Так что вариантов у вас немного: или вы готовы доблестно погибнуть, или вытащите нас обоих — мне остаётся просто подождать.

Мысли Нотта были озвучены так ясно, словно Шеклболт воспользовался легиллименцией. Да, этот молодой человек, к сожалению, весьма догадлив. Ладно, последняя попытка.

— Так вы же не исчезнете, — пожал Нотт плечами. — Вы просто погибнете. Я выйду и скажу, что открыл вам способ сделать это, а вы не сумели. Придётся, конечно, раскрывать его и вашим коллегам, но на фоне остальных потерь эта мне кажется несущественной. Уверяю вас — после того, как они узнают, как это делается, меня невозможно будет обвинить в вашем убийстве, — он улыбнулся почти весело, хотя никакого веселья не ощущал и в помине.

— Да, язык у вас хорошо подвешен, — напротив, без тени улыбки заметил аврор. — Но в вашем случае даже подозрения будет достаточно — ведь не останется никаких доказательств, что вы не бросили меня просто так. Я знаю своих помощников, — и я знаю мистера Крауча. Они вам меня не простят. Процесс над вами будет шумным и показательным. Вы ведь рассчитывали прикрыться Империо? Стандартно; большинство из ваших именно так и делают.

— Вы не хотите услышать меня, — покачал головой Нотт. — Видите ли, сам способ таков, что исключает подозрение в убийстве. А доказательства... я не соглашусь на легиллименцию, но, пожалуй, рискну на допрос с веритасерумом. Полагаю, что сумею пройти его достаточно удачно — и это станет, конечно же, большим плюсом. Я тоже знаю мистера Крауча, и меня мало интересует его прощение. Однако же он логичен, как таблица умножения, и сух, как хороший трут — как раз он, узнав этот способ, поверит мне первым. В остальном же вы правы — я действительно рассчитываю прикрыться Империо. Оцените мою откровенность — я сейчас даже не скрываю, что это ложь. Что было — то было, и вам вряд ли удастся понять истинные мотивы. Впрочем, на суде я буду настаивать именно на Империо, и то, что я буду в этом не одинок, даёт мне неплохие шансы, согласитесь. Однако же, мистер Шеклболт, мы с вами теряем время — а оно, к сожалению, несколько ограничено. Давайте всё же обсудим условия — поверьте, они будут весьма щедры и разумны. Тем более, — добавил он тихо, — я теперь действительно сожалею о некоторых вещах.

— Оставьте свои сожаления, я в них не верю, — отрезал Шеклболт. — И, как уже сказал, это не имеет значения. Что же до отказа от легиллименции — зря. Это ещё одно очко против вас. Кроме того, если вы так уверены в безнаказанности — что вы до сих пор здесь делаете? Вы боитесь, что вам не удастся выпутаться без меня, вот и всё. Не надо мне опять про сожаления в мой адрес, оставим это за скобками. Нет, мистер Нотт, — Шеклболт смотрел прямо и почти с вызовом, — вы здесь потому, что я вам нужен целым и невредимым, и гораздо больше, чем вы мне. В конце концов, у меня опасная работа, и мои близкие привыкли с этим мириться. Я вам нужен — и покуда вы это не признаете, мы так и будем топтаться на месте.

— Конечно, вы мне нужны, — кивнул Нотт. — Скажем так: ваша гибель будет для меня и неприятна, и неудобна — крайне неудобна, признаюсь. И всё же я рискну и выйду отсюда, если договора не выйдет. С легилименцией же совсем просто, — он слегка улыбнулся. — Достаточно будет сказать, что я давал непреложный обет никогда не рассказывать... и не показывать никому некоторых вещей — и вот мой отказ уже вполне мотивирован. Не идеально — и всё же лучше, чем ничего. Однако вы правы, оставим все эти препирательства и давайте попробуем сначала. Что вас не устраивает? Вам недостаточно предложенной мной компенсации пострадавшим и их семьям? Заметьте, министерство не даст им ровным счётом ничего, моего наследника всего лишь обяжут выплатить всем живым их зарплату, равную той, что получают наёмные работники, а она не так уж и велика. Назовите ваши условия, если вы не согласны.

— Мои условия? — усмехнулся аврор. — Будет вам — неужели вы думаете, что я поддамся? Мои условия просты — мы выходим отсюда вместе, я забираю камни и весь архив и гарантирую, что вы доживёте до суда. И не стану расценивать ваш шантаж как попытку давления на должностное лицо, коим я и являюсь в данный момент.

«Чёртов мальчишка, — подумал Нотт. — Упёрся. А ведь так не хотелось пускать в ход последний аргумент... но придётся, никуда не денешься».

— Видите ли, в чём дело, — медленно проговорил он. — Я боюсь, что с моими бумагами вас ждёт не очень приятный сюрприз. В каком году вы закончили обучение?

— Пять лет назад, считайте сами.

— Возьмите папку за семьдесят шестой год и найдите списки заказчиков за февраль, — неожиданно властно проговорил Нотт, длинно вздохнул и распрямил затёкшие ноги.

Видит Мерлин, он не хотел этого. И непременно обошёлся бы, если бы мог, но не вышло.

Предчувствуя подвох, Шеклболт недоумённо вздёрнул брови и потянулся к стопке документов, предусмотрительно сложенных так, чтобы их прежний хозяин не мог дотянуться.

— Вы имеете в виду покупателей необработанных камней? Или готовой продукции? — уточнил он.

— Смотрите и там, и там, — ровно, без интонаций проговорил Нотт. — Там немного.

Шеклболт поспешно вёл пальцем вниз по строчкам, и так же стремительно сползало и настроение — по совершенно непонятной причине. Палец споткнулся на знакомой заглавной завитушке имени «Джонатан»; он уже знал, какая фамилия его дополнит — его собственная.

Джонатан Шеклболт, его отец.

И число — 25 февраля 1976 года.

Как это здесь оказалось?

— Вы думаете, у вас на пальце рубин? — между тем, поинтересовался Нотт, не скрывая иронии. — То кольцо, что подарил вам отец в честь окончания обучения, — пояснил он, взглядом указывая на крупное украшение.

Шеклболт машинально ощупал массивный перстень на указательном пальце — он носил его не снимая и очень любил, считая неким талисманом, оберегающим от нелепостей его неспокойной жизни. Шеклболт-старший, хороший артефактор, действительно подарил сыну этот перстень собственной работы в день завершения обучения и поступления на работу в аврорат.

Конечно, рубин. Что же ещё?

— На что вы намекаете?

— Не существует рубинов такого оттенка, — качнул головой Нотт. — Слишком тёплый. Вон же, в сейфе полно камней, сравните сами, — и добавил, немного помедлив: — Ваш отец очень дорожит вами, мистер Шеклболт, ничего для вас не жалеет и на многое может пойти. Как и я — для своего сына.

Камень был небольшим, не помпезным, но обрамлён довольно причудливо. Шеклболт вгляделся в знакомую вещь, словно видел впервые.

— Вы хотите сказать, — произнёс он с усилием, — что отец тоже покупал у вас алмазы? Незаконно? Сколько раз он сюда приходил?

— Там всё записано, — спокойно ответил Нотт. — В книгах. Мы с ним иногда сотрудничали, довольно давно, — но алый алмаз он покупал у меня лишь однажды. Специально для вас. Однако, — он очень серьёзно посмотрел на Шеклболта, — имя его попадается в книгах не единожды. И всплывёт, как вы понимаете, на суде. Ваш отец очень порядочный человек, и, конечно, не в курсе истории с копями. Боюсь, она опечалит его.

Ну вот, теперь он действительно сделал всё, что мог, пусть парень решает сам.

Кажется, аврор просто не знал, что ответить. Что ж, Нотт подождёт — времени мало, но пока терпит.

Шеклболта накрыл короткий, но отчаянный приступ головокружения — как после хорошего удара по темени. Мерлин! Зачем, зачем отец так подставился? Солидный, уважаемый, пожилой артефактор с отменной репутацией — и суд... Да он может просто не выдержать, когда его имя станут полоскать по поводу этих треклятых алмазов! По закону подлости те камни, что способны продлевать молодость и здоровье, просто-напросто убьют старика. Что же делать?

Мысль о своей изрядно подпорченной карьере тоже мелькнула, но Шеклболт с негодованием затолкал её поглубже — нашёл, о чём беспокоиться. Да, неприятно, да, стыдно, но ведь о жизни речь не идёт, а вот отец...

Камни, камни... что там говорил о них Нотт? Раздать пострадавшим для поддержания испорченного здоровья? Тоже мне, благодетель. Где он был раньше, когда загонял людей в эти душные норы, чтобы их руками набить свой кошель? Нет, обещать он может что угодно — но у него, Шеклболта, веры к нему ни на кнат. Хотя сама идея здравая, министерство их вряд ли выпустит из рук — но уж больно ненадёжный попался даритель. Нет, камни он ему не отдаст.

А если попробовать так поступить самому?

Министерство получит нужные доказательства, — и алмазы, разумеется, тоже, — но кто их считал? В самом деле, не правильнее ли будет отдать часть камней тем несчастным, кто угробил здоровье на их добыче? Шеклболт покосился на внушительный мешочек с алмазами, стараясь не выдать своих мыслей, — Нотт смотрел на него, не отрываясь.

— Что надумали, молодой человек? — тут же осведомился он, среагировав на еле заметное движение аврора. — Не хочу вас торопить, но осталось минут двадцать, не больше.

— Помолчите, — грубовато оборвал аврор, не сдержавшись. Нотт пожал плечами и послушно умолк, ещё раз красноречиво взглянув на часы.

Нет, он не может отдать камни этому прожжённому пройдохе, — но и сам взять их не может, какими бы благими не казались цели. Вернее, не может сделать это в открытую. Вслух, при Нотте согласиться на то, чтобы утаить от министерства их истинное количество, — нет, об этом не может быть и речи. Иначе этот деляга тут же запишет его в обычные взяточники — люди всегда судят о других по себе. Но сама идея красивая.

Чёрт, как заманчиво. Да, пожалуй, можно попробовать.

Шеклболт ещё раз накрыл ладонью мешочек, — алмазы перекатились с глуховатым каменным звуком.

Похоже, он так и сделает. Если выйдет отсюда, конечно, — Нотт ведь может и обмануть.

Три минуты. Ему нужно ещё три минуты, чтобы окончательно уложить всё в голове и доиграть эту партию как следует. Пожалуй, он пойдёт на уступки, — но постарается как можно тщательней уравновесить пользу с собственной совестью.

* * *

— Не хочу торопить, мистер Шеклболт, но у вас осталась четверть часа, — Нотт опять нарушил паузу первым. — Учтите — вам потребуется некоторое время на то, чтобы выбраться, — последняя фраза прозвучала с некоторым нажимом.

— У нас, мистер Нотт, — спокойно поправил аврор. — У нас. Позвольте, я сформулирую то, что вы называете условиями.

— У вас, — опять не согласился Нотт. — Я уже говорил: не выпустить меня невозможно, даже если вы будете держать меня за руку. Поверьте мне, мистер Шеклболт — я переживу этот день. И очень надеюсь, что вы тоже. Однако же формулируйте — и покороче, прошу вас.

— Извольте, — кивнул Шеклболт, сознательно пропустив мимо ушей очередную попытку давления. Приняв решение, он вновь стал сосредоточенным и чётким, как обычно. — Вам нужно исчезновение бумаг и камней плюс моё слово, что их и вовсе не существовало. Мне — вывести из-под удара своего отца. Кое в чём наши цели совпадают, не спорю, — но не полностью. Камни я вам не отдам — они останутся в качестве доказательства вашей незаконной торговли и будут предъявлены в министерстве. А вот вопрос с бумагами можно обсудить поподробнее.

— Знаете, вы похожи на Крауча, — немного помолчав, произнёс Нотт. — Так же собраны и безжалостны. Что ж, будь по-вашему, оставляйте камни себе, — он вздохнул и пожал плечами. — Я, правда, не понимаю, почему вам так хочется передать их министерству, а не пострадавшим — но пусть это уже будет на вашей совести. Давайте и вправду поговорим о бумагах.

— Если похож, то впору гордиться, — отрезал Шеклболт. — Впрочем, не вам говорить о безжалостности, а уж о своей совести я сам позабочусь. Да, давайте о бумагах. Итак: ведь вы сказали, что комната скоро сгорит?

— Гордиться сходством с человеком, который вырастил из собственного сына Пожирателя Смерти? — приподнял брови Нотт. — Странное желание для аврора... впрочем, дело ваше. Комната сгорит, верно, — вместе со всем своим содержимым. Боюсь, что даже от сейфа ничего не останется.

— Сын за отца не отвечает, и в ряде случаев обратное тоже верно, — парировал Шеклболт. — Поговорим с вами тогда, когда вырастет ваш сын — если судьба сведёт, конечно. Так вот — я согласен забыть здесь ту часть документов, что касается подробностей насильственной отправки людей на рудники, если вы немедленно напишете распоряжение об их закрытии. Вы не можете не понимать, что вашей деятельности в этой сфере пришёл конец. Но списки с фамилиями я заберу — мне надо знать, кого вызволять. Министерство возьмёт заботу об их благополучии на себя, можете не терзаться, — он коротко усмехнулся. — Разумеется, списки клиентов, покупавших у вас незаконно ввезённые камни, я тоже хранить не стану, — это уже в моих интересах. Но вам придётся положиться на моё слово — проверять, что я забыл, а что взял, я вам не позволю. Ваше признание о ложности Империо я тоже не употреблю вам во зло — да, я промолчу, если меня спросят. Это всё, что я могу обещать.

— Глядя на вас, я, пожалуй, не буду возражать, если мой сын вдруг решит стать аврором, — слегка улыбнулся Нотт. — А что до всего остального... Я не могу подписать бумаги о закрытии прямо сейчас — хотя бы потому, что подобные вещи не делаются одним росчерком пера. Это раз. Два — я не понимаю, для чего вообще это требование, разве что из желания меня разорить. Предлагаю сделать иначе: я напишу распоряжение немедленно выслать обратно в Британию всех британцев — а что до самих шахт, то, если вы действительно не ставите своей целью привести меня к неизбежному финансовому краху, я бы предложил их продать. Обещаю сделать это так быстро, как только возможно. И, наконец, о списках. В ваших интересах проследить, чтобы мне даже не предлагали допрос с применением легиллименции — и, пожалуй, с веритасерумом тоже. Вы ведь понимаете это?

— Я вам не конкурент, чтобы считать ваши прибыли и убытки, — поморщился аврор. — Меня это не заботит. С легиллименцией и веритасерумом — твёрдо обещать не могу, но попытку сделаю. Если узнаю, что вы сдержали слово, и шахты выставлены на продажу.

— Вы же понимаете, что первое, что увидят под легиллименцией ваши коллеги — страница с именем вашего отца? — уточнил Нотт. — Я хорошо помню все свои записи. Веритасерум я, пожалуй, переживу — в сущности, это всего лишь вопрос умения правильно формулировать. Но я не настолько хороший менталист, чтобы подсунуть легиллименту ложные воспоминания. А шахты я продам — если у меня будет немного времени, и вы не отправите меня под арест прямо сейчас. Даю слово.

И правильно. Шахт жаль, конечно, — но связи в Индии останутся, а дело это уж больно грязное, зачем его Тео такое наследство? Он ведь и сам давно уже думал о том, чтобы продать их — досадно, правда, что приходится делать это так спешно.

— Веритасерума вам, скорее всего, не избежать, — признал Шеклболт. — Легиллименция... я постараюсь. Совсем вывести историю рудников из обвинений не выйдет, но размах отправки рабочих — да, возможно. Насчёт ареста — у вас есть сутки, не больше. Не успеете — дадите распоряжение помощнику.

— Мерлин с ним, с веритасерумом, — отмахнулся Нотт. Их всех порой Лорд допрашивал, что ему тот веритасерум? Так, игрушки. — Но суток мало, — покачал он головой, думая о том, что у него, конечно, есть хроноворот, но даже с ним успеть не получится. — Давайте сделаем так. Я выставлю шахты на продажу, а покупатель может найтись уже позже. Одна подготовка документов займёт неделю, если не больше. Это же не колечко продать — хотя и с ним не всегда можно успеть за сутки. А вот отправка... — он вздохнул. — Ответьте мне на один вопрос.

— Не мелочитесь, — строго нахмурился аврор. — Больше суток — вряд ли, но я согласен на ваш вариант с продажей. И я прослежу, чтобы эта история не замоталась. Что за вопрос?

— Не имеет ли мистер Патил отношения к вашему визиту? — спросил Нотт, остро взглянув на Шеклболта.

— Мистер Патил, насколько мне известно, никогда не служил в аврорате, — равнодушно повёл плечом Шеклболт. — Что ещё вы ждёте в ответ? Вы странный человек, мистер Нотт, — у вас жизнь рушится, а вы вспоминаете о каком-то постороннем.

— Не служил, — странно улыбнулся Нотт. Что ж, ответ он получил. Патил, значит. Нотт мог бы поклясться, что благородный господин Патил так и ждёт, чтобы перекупить эти злосчастные шахты. Ничего нового в этом подлунном мире... — Что вы, мистер Шеклболт, — встрепенулся он после паузы. — Разве же мы с мистером Патилом посторонние? Мы практически родственники... впрочем, неважно, — остановил он сам себя. — И последнее. Вы поддержите мою версию с Империо — ведь именно вы будете представлять в суде моё дело, и от вашей позиции в этом вопросе зависит приговор.

— Вы преувеличиваете мои полномочия. Я не стану её опровергать, если меня спросят — но могут ведь и не спросить, правда? Я не берусь вас защищать, но и топить не стану.

— Вам бы стоило попробовать себя в деловой сфере, молодой человек, — невесело хмыкнул Нотт, взглянув на часы. — Торговаться с вами — чистый ад. Выматываете не хуже любой акулы мирового рынка... Ну, пусть так. У нас четыре минуты — пора выбираться. Это просто, — он вдруг широко улыбнулся и подошёл к стоящему у самого сейфа Шеклболту. — Вам ведь знакома окклюменция? Сосредоточьтесь, очистите своё сознание и представьте, что никакой комнаты нет, а вы по-прежнему стоите у меня в кабинете. Вы меня поняли? Воспользуйтесь вашими знаниями — и, надеюсь, до встречи, — закончил он вдруг, резко шагнул назад — и исчез.

Просто пропал — безо всякого звука или иных спецэффектов, даже не попытавшись выхватить у опешившего аврора свою палочку.

* * *

Шеклболт внезапно почувствовал себя в роли мальчишки, обманутого на деревенской ярмарке заезжим фокусником. Что за очередной непонятный финт? И ведь это точно не аппарация!

Однако сомневаться не приходилось — выход был, не растаял же Нотт в воздухе. Стало быть, и про время не врал — с чего бы? Сосредоточься, аврор Шеклболт, и попытайся понять логику. Как он там сказал — «комнаты не существует»? Что за дичь... И ещё приплёл окклюменцию зачем-то.

Растущее раздражение выбивало из колеи, а времени оставалось всё меньше.

Как же не существует — вот же, она есть, и наполнена массой совершенно реальных предметов, которые можно увидеть, пощупать, ощутить их вес. Чертовщина какая-то...

В голове метались обрывки информации о Бьюкенене, и неожиданно всплыла фраза, приписываемая знаменитому мастеру: «Настоящий магистр чар тот, кто умеет менять какой-то важный элемент, и не имеет значения, что это — пространство, время, конфигурация предмета, — не уродуя всё остальное, что его окружает. Или создавать это свойство с нуля, делая реальным на какое-то время или при определённых обстоятельствах». Шеклболт не смог бы сейчас сообразить, откуда он знал эту фразу, но помнил её почти дословно. Он всегда был прилежным учеником.

Допустим, комнаты и правда не существует. Интересно, тут и время течёт с иной скоростью, чем снаружи? И как вывалиться из этого не-бытия обратно в жизнь? Наверное, только осознав, что её действительно нет.

Так вот почему Нотт упомянул окклюменцию! Отрешиться, очистить мысли, сосредоточиться на главном — и представить... что представить? Ах да, кабинет снаружи. Надо попробовать.

Состояние мандража не способствовало, и несколько первых попыток провалились — он просто сбился, лихорадочно рассовывая по карманам часть архива и увесистый мешочек с камнями. От природы острое обоняние уже чуяло тонкий запах несуществующего пока пожара, и это тоже добавляло нервозности. Он задышал ровнее, закрыл глаза и замер, расслабленно запрокинув голову. В конце концов ему удалось поймать внутренним взором тот бескрайний горизонт с однообразными пустыми барханами, что он видел всегда, когда удавалось навести полный порядок в мыслях. Несколько мгновений он будто покачивался на мягких песчаных волнах, не ощущая себя человеком из плоти и крови, не чувствуя веса, не воспринимая ничего, кроме этого монотонного мерного покачивания. И сразу за этим сознание услужливо подсунуло картинку того самого кабинета, который он покинул всего час назад.

Аврор резко открыл глаза — и встретился взглядом с ошарашенными взглядами его товарищей. Интерьер кабинета был таким же, как ему помнилось — до мелочей.

— Откуда ты взялся?

— Откуда ты здесь взялся? — недоумённо воскликнул Эверетт Финли, несолидно тараща глаза. — Сперва этот в гордом одиночестве, — кивок в сторону чинно сидящего в кресле Нотта, на всякий случай спелёнутого внушительной верёвкой, — потом ты из воздуха появляешься. Мы уж решили, что он, скотина, запер тебя где-то, а сам ноги пытается сделать. Но нет, уселся, на часы поглядывает, и всё, — а тебя нет и нет.

— Долго меня не было?

— Что значит «долго»? — ещё больше изумился старый товарищ. — Мы же контору шерстить пошли, а вы здесь остались. У них тут порядок — как в аптеке, даже искать скучно. С полчаса провозились, наверное, но не больше. Входим — этот сидит, а тебя нет.

— Вас не было две минуты и сорок восемь секунд, — сообщил Шеклболту Нотт. — Рад вас видеть, господин аврор.

— Вас не спрашивали, — рявкнул Финли и обеспокоенно вгляделся в лицо Шеклболта. — Ты как?

— Нормально.

— Нашёл что?

— Нашёл, но меньше, чем хотелось бы. Для суда и оглушительного штрафа достаточно, но не уверен, что хватит на Азкабан, — медленно проговорил Шеклболт, глядя поверх плеча Финли на застывшую в кресле фигуру. — Решать не нам, конечно, но... что поделаешь, не пойман — не вор.

Интересно, почему Нотта так перекосило от этих слов?

* * *

— Я не голоден, обедайте без меня, — Ратна Патил всегда угадывала настроение мужа мгновенно и безошибочно, по мимолётному жесту и мельчайшим интонациям, и поэтому просто улыбнулась, решив ничего не спрашивать. Что-то у Санкара не ладилось, и сейчас лучше не приставать.

Мужчина плотно прикрыл дверь кабинета, но вместо того, чтобы сесть в любимое кресло, принялся протаптывать дорожку в дорогом кашмирском ковре, не в силах унять раздражение. Последнее время он не оправдывал того имени, что носил — удача перестала быть к нему благосклонна.

Не сказать, чтобы его дела дали серьёзную трещину, но все начинания оборачивались нелепостью. Он почти посадил этого мерзавца Нотта — но тот выкрутился, сыграв на суде очередную жертву Империо Тёмного Лорда. Ах, какое разочарование испытал тогда Патил! Прошло уже около месяца с того фарса, называемого правосудием, а Санкар всё не мог успокоиться. Несчастных рабочих, правда, вернули в Британию, и даже, кажется, выплатили неплохие деньги, — во всяком случае, лечение в Мунго министерство точно покрыло из своего кармана. Поговаривали, что каждый из них ещё получил по одному неплохому алмазу, но это было скорее сплетней — такая щедрость чрезмерна даже для министерства. Но лечение и подъёмные — уже немало. Это хорошо, это достойно, после таких вестей Санкар опять начал чувствовать гордость за свою новую родину, но всё равно было чрезвычайно досадно знать, что Азкабан так и не пополнился ещё одним узником. Вот ведь скользкая тварь этот ушлый белый — даже аврорат обломал об него зубы.

Правда, алмазные рудники Нотт всё же вынужден был продать — и Патил, предвидя такой шаг, сделал всё, чтобы прибрать их себе. Ему удалось — разумеется, через изящную цепочку подставных покупателей, ведь Санкар был бы последним, кому Нотт согласился бы их уступить. Всё получилось, новоиспечённый владелец удовлетворённо потирал руки и прикидывал, как наладить добычу и обработку совершенно законными способами, утешая себя тем, что хоть в чём-то Нотт наконец проиграл.

Но не тут-то было.

Нет, шахты никуда не делись, но несколько дней назад из Индии пришло тревожное известие о том, что алмазная жила исхудала — совсем как полноводный поток, внезапно и беспричинно иссохший до тонкого ручейка. Сперва Санкар не придал этому значения — порода залегает неровно, алмазы редки, так что спады в добыче — дело вполне будничное. Он распорядился нанять ещё больше работников, чтобы поймать, наконец, ускользающую от него капризную удачу, но результаты оказались плачевны. Жила иссякла, и за эту неделю не было обнаружено ни камушка. Да что там камушка — даже следов прежнего изобилия не наблюдалось. Алмазы были, да, — но самые обыкновенные. Тоже неплохо, но совсем не то, что ожидалось.

В приоткрытое окно неожиданно влетела небольшая почтовая сова — обычная, каких десятки, — но Патил почему-то разволновался ещё сильнее и не сразу смог отцепить небольшой свёрток с письмом. Птица сразу убралась восвояси — ответа никто не ждал. Что бы это могло быть?

Осторожно развернув упаковку, Санкар не поверил глазам — ему на ладонь выкатился солидного размера алый алмаз и тускло заблестел шершавой неогранёной поверхностью. В короткой записке было всего несколько слов: «На удачу. Оправдывайте своё имя, мистер Патил — творите её, а не воруйте у других».

Подписи не было, да Санкар и не ждал. Он всегда умел читать между строк, и с лёгкостью угадал отправителя.

Он не знал одного: этим же вечером похожая сова доставила ещё одну посылку. Адресат развернул её с тем же недоумением, но с куда большей осторожностью — профессия неизбежно накладывала свой отпечаток и не способствовала легкомыслию. Точно такой же камень вызывающе алел на широкой тёмной ладони, а приложенная записка гласила: «На память о первом деле аврора Шеклболта».