Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Омела стояла в самом начале длинного белого коридора, стены, пол и потолок которого сияли так, как будто были одной большой люминесцентной лампой. Девушка посмотрела на свои руки и чуть не заорала от ужаса — бледная розоватая кожа, ногти, выкрашенные алым лаком: на большом пальце правой руки сломан, на безымянном лак треснул, а она забыла поправить, — все это не оставляло сомнений в реальности происходящего. Будь это сном, ее кожа сливалась бы цветом с этим коридором, а ногтей бы не было вовсе. Да и ниточки, за которую она всегда могла дернуть во сне, но много лет не делала этого, как никогда и не существовало. Обычно Омела чувствовала ее даже наяву и крепко держала, боясь потерять последнюю связь с той частью жизни, в которой она была хозяйкой.
Чувство потери резануло так остро и мучительно, что крик все же вырвался на волю и, обретя материальность, врезался в дальний конец коридора.
По полу со звуком рвущейся бумаги прокатилась извилистая трещина, остановившись у ног Омелы и окутав ее поднявшимся из-под пола дымом.
Когда девушка прокашлялась и протерла слезящиеся глаза перед ней стояли единственные люди, которых она хотела видеть: ее брат и ее любовь.
— Выбери одного из нас, — сказал брат. — Выбери того, кто останется жить, иначе умрем мы оба.
Мысли панически заметались. Единственные важные для нее люди. Как это — выбрать одного? Это невозможно, это сон — она снова взглянула на руки. Нет, не сон, но какие-то чары, бред, испытание. Безумие. Да лучше самой умереть, чем выбирать между ними!
— Не получится, — отвечая на ее мысли, разлепил губы любимый. — Ты не умрешь прежде одного из нас — или обоих.
— У тебя есть минута, — добавил брат.
Сказав себе, что это просто не может происходить в действительности, Омела попыталась подумать рационально. Человек, который наверняка никогда не обратит на нее внимания, с которым она даже не разговаривала ни разу? Или единственный близкий человек, защита от родителей и враждебного мира?
Очевидно.
— Ты, — она показала открытой ладонью на брата, и белый коридор снова треснул, выворачиваясь, проваливаясь в трещину на полу.
Стало темно, а потом появилось чувство полета.
«Потому что любовь ничего не решает, — с горечью думала она. — Если ты просто любишь и ничего не делаешь, смысла в ней нет. Любовь — величайший мотиватор и бесполезная боль, если твоих сил недостаточно».
Мотивация не заставит безногого пойти.
Она мягко приземлилась на ноги, утонув каблуками в ярко-черной жирной земле. Вокруг частоколом стояла сочная трава выше человеческого роста, и все цвета были преувеличены, как будто мир был раскрашен детскими флуоресцентными красками.
Захотелось зажмуриться. Но, пожалуй, лучше было бы попробовать найти выход из этого неприятного мира.
Приняв решение, Омела раздвинула стебли травы и, застревая в мягкой земле, пошла вперед.
Спустя минут пять продирания сквозь густые заросли и пачканья ног, она вывалилась на полянку, засыпанную песком, с другого края которой сидела девушка с розой вместо головы.
— Привет, — сказала Омела.
— Привет, — ответила девушка-цветок. Голос раздавался откуда-то из скопления лепестков в середине. — Меня зовут Роза.
— Меня зовут Омела.
— Почему твоя голова такая странная?
— Странная?
— Ну да, — удивленно сказала Роза. — Смотри.
Трава за ее спиной сама собой раздвинулась и на поляну вышли еще несколько девушек-цветов.
— Это Лили, Айрис, Гиацинта, Анис, Жасмин, Виолетта, Лаванда, Мальва…
Девушки столпились на полянке, приветливо шевеля лепестками.
— Будь с нами, — сказала Роза, а остальные подхватили разноголосым хором. — У нас замечательный мир. Нет боли, нет страха, нет жестокости, только трава, земля, небо и мы.
От мешанины цветочных ароматов кружилась голова и оглушительно-яркие цвета поплыли, становясь огромным пятном, из которого состояло все.
— Будь с нами, будь с нами, — повторяли цветочные девушки на все лады. Омела сделала шаг вперед — и остановилась, вспомнив, что растение, в честь которого она была названа, выглядит как зеленое воронье гнездо.
— Нет, — твердо сказала она. — Не хочу омелу вместо головы.
И мир померк.
* * *
Сириус Блэк проснулся в семь утра субботы от навязчивой, мучительной мысли о больничном крыле. Ему дико хотелось есть и пить, после выпитого в горле стоял ком, а в кишках как будто гусеницы ползали, глаза щипало от недосыпа. Однако, съев кусок вчерашнего пирога и запив его огромным количеством воды из-под крана, найдя абсорбирующее зелье для бунтующего желудка и укутавшись в безумное привлекательное сейчас одеяло, он не смог уснуть.
Больничное крыло. Девочка из сна. Больничное крыло.
От нетерпения Сириус не мог даже нормально думать — в голове крутилось одно и то же, затмевая все: от попыток дедукции на ту же тему до текста в книге, которую от отчаяния пытался читать.
Раньше девяти утра мадам Помфри никого не пускала в свою обитель.
Блэк перепробовал все. Он медленно, тщательно помылся, побрился — не чарами, а маггловской бритвой, которую находил очень забавной. Некоторое время стоял голый перед зеркалом, разглядывая себя, и побрил ноги. Подмышки. Выбрил на груди цветочеС трудом остановился — очень уж это увлекало, расхохотался, снова взглянув в зеркало и заметив идиотское выражение лица, идеально сочетавшееся с новым имиджем. Оделся, снова лег в постель, взял книгу. Отложил книгу, взял недописанное эссе по зельеварению. Убрал. Посмотрел на часы, посмотрел на часы, посмотрел на часы.
Без пятнадцати девять Сириус оделся, заставляя себя действовать как можно медленнее, причесался, аккуратно забрав длинные волосы в хвост, нашел сигареты, вспомнил, что забыл покурить с утра. Покурил в окно и, наконец-то, вышел.
По коридорам он почти бежал.
Запыхавшись и вспотев в своей дорогой, аккуратной одежде, Сириус едва не врезался в дверь. Остановился, торопливо переводя дыхание, и решительно постучал.
— Мистер Блэк? — удивилась мадам Помфри. — Так рано, а уже что-то случилось?
— Нет, — он решил быть максимально честным. — Я хотел проведать ту девочку, на которую вчера напали. Можно?
Медсестра немного удивленно кивнула и посторонилась. Сириус, обрадованный тем, что рассказов о своей мнимой сентиментальности удалось избежать, прошел внутрь и огляделся. Он просил разрешение войти к единственному человеку, который сейчас точно лежал в больничном крыле, рассчитывая осмотреться и найти ее — ведь парень из сна имел в виду именно это?
Но не ожидал, что она окажется единственным пациентом.
Сердце пропустило удар.
«Она в коме, — сказал себе Блэк. — Мне не придется с ней говорить… неподготовленным, по крайней мере». Разумеется, он хотел с ней поговорить, но не сейчас, не так внезапно, как в воду с обрыва.
Со свистом втянув воздух, он шагнул вперед.
Девушка лежала на спине, длинные желтовато-белые волосы разлетелись короной вокруг головы. Под закрытыми глазами залегли густые тени, клок волос на ладонь выше виска был выстрижен и на оголенной коже розовел свежий шрам.
Сириус замер, вглядываясь в ее лицо. Оно было неестественно спокойным — ни единой морщинки, никакого движения, кроме мерного дыхания. Ресницы и брови, удивительно черные для такой белокожей блондинки, казались нарисованными. Бледно-розовые губы не шевелились.
Он взял ее руку, на миг испугавшись того, какая она вялая и холодная, и наклонился к самому уху девушки.
— Мелс, — от горячего дыхания ее волосы чуть шевельнулись, — прости, я должен был найти тебя раньше. Я должен был догадаться, что ты в Хогвартсе и искать, я должен был назвать свое настоящее имя, чтобы ты узнала меня… Или это было бы не нужно?
Несмотря на понимание, что Мелс не ответит, Сириус не мог остановиться.
— А ты меня помнишь? Я никогда не мог забыть своего первого настоящего друга, но ты казалась сказкой, я не верил, что ты существуешь… зря. А ты помнишь? Почему ты перестала приходить?
— Отец запретил ей.
Сириус вздернул голову. По другую сторону кровати стоял парень из сна и было оглушительно ясно, что он все слышал. Весь этот сентиментальный бред.
Блэк чуть не застонал. Говорить такое девчонке, тем более ей, было нормально, но не при свидетелях же! На месте равенкловца он обязательно бы отпустил какую-нибудь мерзкую шутку, поэтому боялся, как распоследний дурак из тех, кто лезет в карман за каждым словом, а едкие ответы еще и теряет там.
И он никогда больше не будет ржать над Сохатым.
— Так значит, это все-таки был ты, — сказал парень. — К тебе она ходила во сне. Она тебя прекрасно помнит. Но она, знаешь ли, тоже не могла поверить, что какой-то мальчик из сна может так легко встретиться наяву, а доказательств не было, потому что ты додумался назваться другим именем… идиот.
Шутки не было. Сириус медленно перевел дыхание.
— Если бы не эта твоя глупость, все было бы куда проще. Моя сестра, знаешь ли, очень скучала по своему мальчику из сна. И страдала по тебе, потому что думала, что ты очень похож, но не он. Идиот. Никогда с тобой не общался, но ты меня так достал. Как ты же ты меня достал… Задолбал. Заебал. Кретин. Слабоумный чистокровный вырожденец.
— Замолчи, — беззлобно бросил Блэк. — Я идиот, кретин, дурак, слабоумный чистокровный вырожденец и все такое, я понял. Мне. Правда. Жаль.
Парень резко выдохнул, наколдовал себе табуретку и устало опустился на нее.
— Ладно, извини, — пробормотал он. — Конечно, ты не мог этого предвидеть. Кто ж мог… Меня зовут Джоэл.
Они пожали друг другу руки над кроватью Мелс.
— Давай сходим на завтрак, а потом вернемся, — после недолгого молчания предложил Сириус.
— Я… Дамблдор должен определить, чем ее прокляли, и кто… вдруг он придет сюда, а меня нет… — растерянно пробормотал Джоэл. Он казался совсем потерянным и раздавленным, как будто вспышка злости высосала остатки сил.
— Я тебя умоляю, директор никогда не пропускает завтрак. Да и к тому же, он в любом случае тебе скажет. Он тебя найдет, не парься.
Помедлив, Джоэл кивнул, и они ушли.
* * *
Омелу трясло. Ее мучало ощущение, что случилось нечто невероятное, потрясающее, удивительное, восхитительное, а она все пропустила. Как будто о концерте безумно любимой группы сообщили постфактум, только намного сильнее.
Она плыла в темноте, и никакие новые миры не раскрывались перед напряженным взглядом. Даже сама темнота была таковой только условно, потому что Омела прекрасно видела себя — но все остальное было черное и пустое. Это мог бы быть космос, если бы хотя бы где-нибудь среди окружающей бескрайности виделась хотя бы самая маленькая захудалая звездочка, но ее не было.
Ничто.
Казалось, прошло уже очень много времени этого пространства без пространства и этого неприятного чувства, от которого она дрожала, как в лихорадке.
Что же произошло? И где? Как, если нет ничего, кроме черноты вокруг? А если есть, то где же оно, черт возьми?!
Отец запрещал ей ругаться чертом и всегда страшно кричал, если случайно слышал это слово. Лет с тринадцати Омела начала орать на него в ответ — и осознав, что способна на это, почувствовала себя свободной.
Но почему она не вернула сны? После того скандала, когда девочка случайно напугала отца, Дар словно перемкнуло, и теперь, оказавшись в пространстве, схожем с привычной средой обитания, он жег изнутри и рвался, рвался.
Она заплакала от боли и неизвестности.
* * *
Джоэл и Сириус сидели по разные стороны ее кровати. Каждому досталось по простенькому больничному стулу и по холодной тонкой ладони. Они дожидались Дамблдора, намекнувшего в Большом Зале, что зайдет ближе к обеду, одинаково рассеяно смотрели в пространство, и периодически перекидывались ленивыми фразами.
— Мелс — это Эмили, Мелани, Мелоди, Мелисса?
— Омела.
— Оооо… — уважительно протянул Сириус.
— Зачем ты представился чужим именем, да еще и таким дурацким?
— Мордред за язык дернул. И я не думал, что девочки из кошмаров учатся в школе.
— Все учатся в школе. Даже такие как мы.
— Не заводись, Моэм. Я тогда не до конца верил, что она настоящая.
— Никогда не верил? — Джоэл ехидно улыбнулся.
— Если бы она умела приходить в эротических снах, поверил бы сразу.
— Обычно старшим братьям такие вещи не говорят.
— Я особенный.
Прощупывая Блэка с позиции старшего брата, Джоэл мог не думать о вероятности того, что Омела не очнется. Он заставлял свои мысли течь в нужную сторону: она скоро придет в себя, ужасно обрадуется, они с Блэком начнут встречаться, будут целоваться на каждом углу и жутко всех бесить…
Похоже, что Сириус думал о чем-то подобном. Лицо его было напряженным и грустным, между бровей залегла складка, уголки губ сползли вниз.
Джоэл отвернулся.
А повернувшись обратно, чтобы поправить одеяло сестры, увидел, что Блэк теперь выглядит злым и немного испуганным, подумал, что этот гриффиндорец, наверное, позволяет себе такой вид только когда полагает, что никто не смотрит, и вдруг застыл, перебирая взглядом черты однокурсника и пытаясь понять, что не так. Чувство дежа вю сжало его сердце.
Джоэл открыл было рот, чтобы спросить, есть ли у Сириуса брат, но передумал, решив, что лучше пойдет в библиотеку и там ознакомится с блэковской родословной. Не стоило показывать свой интерес. Никаких лишних вопросов. Никто не должен знать.
Дамблдор явился перед самым обедом и сразу же поинтересовался, что же здесь делает мистер Блэк. За несколько секунд молчания, которые Сириус придумывал реплику, достойную Мародера, Джоэл успел прилипнуть к стулу от ужаса, потому что вспомнил: директор легилимент! А значит, он с легкостью прочитает все, что необходимо скрыть, и, возможно, для этого даже не нужно смотреть в глаза.
Моэм попытался вспомнить хоть что-нибудь об окклюменции, и с ужасом понял, что, прекрасно зная, что это и зачем нужно, ни капли не представляет, как.
«"Открытость" есть естественное или обычное состояние ("индо") разума, который ничем не занят. В "Арде Hеискаженной" (то есть, в идеальных условиях свободы от зла) открытость была бы нормальным состоянием. Тем не менее, любой разум может закрыться ("пахта"). Для этого требуется осознанное волевое действие — Hежелание ("аванир")». — пробормотал голос в голове, который озвучивает мысли.
Джоэл сосредоточился на Нежелании и почувствовал себя лучше. Он перевел дыхание, мысленно произнес: «О Эру, пускай это сработает!» и сложил руки на коленях, всем своим видом демонстрируя внимание.
— Прошу у Моэма руки его сестры, — с усмешкой ответил Сириус.
— Ты и так держишь ее руку, — в тон ему ответил Джоэл.
— Я рад, что вы подружились, мальчики, — выдал директор. Они одинаково озадаченно посмотрели в хитрые голубые глаза. — Но боюсь, у меня для вас плохие новости.
Две резко дернувшиеся головы. Две копны волос, закинутых за спину. Два испуганных взгляда.
— Проклятие было наложено с помощью некоего магического предмета, поэтому нет шансов узнать, кто это сделал, отследив его магию. Чары против мисс Моэм не применяли вообще.
— Несколько парней набросились на девчонку и начали ее бить? — Сириус изогнул левую бровь. — Они должны сидеть в Азкабане и писать миллион раз «Я волшебник, а не бабуин в тюремной робе».
— Ты — волшебник. Они — бабуины, — отрезал Джоэл.
— Увы, — вздохнул Дамблдор. — Я определил сущность проклятия. Оно не снимается.
— Чт…
— Не перебивайте, прошу вас. Я понимаю, что вы встревожены, но…
— Встревожены?! — страшным шепотом простонал Моэм.
— Заткнись, — попросил его Сириус.
— Спасибо. Итак, проклятие погрузило мисс Моэм в магический сон, где она видит сцены, в которых ей предоставляет некий выбор из двух вариантов. Один из них означает смерть, второй — шаг к пробуждению. Если ей повезет, она проснется, если нет — погибнет. И нет способов вытащить ее оттуда до конца, — Дамблдор печально покачал головой.
— Может быть, можно передать ей подсказку, какой выбор делать? — глаза Джоэла возбужденно блеснули.
— Увы, выбор может быть абсолютно случайным. Выпить чай или кофе? Пойти направо или налево? Кот или собака?
— Кот, — сказал Джоэл.
— Собака! — возмутился Блэк.
— Вот видите. Абсолютно непредсказуемо и нелогично. Нельзя высчитать.
Парни хором вздохнули — каждый на своем жестком больничном стуле — и сжали каждый свою ладонь.
— Идите на обед, — велел им Дамблдор.
* * *
Сириус тоскливо ковырял вилкой тыквенный пирог. Люпин валялся в своей комнате, усталый от приближающегося Полнолуния, Сохатый смотрел в свою тарелку, видимо, пытаясь разглядеть там карту сокровищ, крайне сосредоточенный на том, чтобы случайно не поднять взгляда на Лили. Питер ел как обычно, но на его тонком остроносом лице отчетливо проглядывало беспокойство.
Напротив и немного слева беззаботно щебетали девушки.
Блэк слушал их и злился. Марлин вчера целовалась с Пруэттом — теперь нужно было срочно разобраться с каким именно, а то вдруг он захочет продолжения? Она определенно предпочитает Фабиана, а если это был Гидеон?
— Как неловко! — звонко сказала Эванс.
Новая волна раздражения поднялась в груди. Разве она не видит, как Джиму погано? За целый обед он не сказал ни слова, да и на завтраке был неестественно тих. Неужели Ее Рыжее Высочество действительно не заметила перемены? Думать так Сириусу не хотелось — ведь это означало, что Лили по-настоящему плевать на Сохатого. Неприятная мысль.
А если она заметила — то как может так беззаботно хихикать над глупостями подружек? Состояние Джеймса было пугающим, неестественным для него. Как будто солнце погасло средь бела дня, или деревья весной не зазеленели, или Хогвартс лежит в руинах.
Когда Мэри МакДональд таинственным шепотом объявила, что, кажется, влюбилась, и девочки склонились к ней, чтобы обсудить это жутко секретное событие, Сириус не выдержал и вскочил.
— Бродяга, ты чего? — удивился Джеймс, медленно поднимая голову.
— Я прогуляюсь. Шел бы ты в спальню, занялся бы чем-нибудь полезным, — выпалил Сириус. — Ты выглядишь, как кастрированный горный тролль, только маленький!
Сохатый и Хвост заржали ему вслед и узел в груди немного ослаб.
Сириус промчался по лестнице, пересек холл и вывалился из школы, отодвинув плечом тяжелую створку двери. Скатился по ступеням и, наконец, затормозил, всей своей сущностью окунаясь в Осень.
Как вбежать в холодное озеро, взметая ногами брызги и распугивая людей. Как нажать на мотоцикле кнопку взлета. Золотистый, алый, пурпурный, лимонно-желтый, оранжевый, коричневый, зеленый.
И звонкое голубое небо.
Сириус сквозь зубы втянул в себя прозрачный холодный воздух и свежесть наполнила его до краев. Он медленно пошел в сторону Запретного Леса, наполняя голову блаженной пустотой и наслаждаясь каждым шагом.
Да, все изменилось. Джеймс принял решение больше не бегать за Эванс и это тяжело ему дается — но может быть, сработает? Сохатый приглашал ее на свидания каждый день в течение пяти лет, а на каникулах писал письма, неизменно остававшиеся без ответа. Она обязательно заметит перемену и встревожится. Ей станет обидно, это ведь такой удар по самолюбию.
А потом она сдастся. Обязательно.
С каждым новым вдохом Сириус вера в лучшее укреплялась. Шум леса уже касался ушей.
Они замечательно проведут полнолуние.
Блэк наклонился, подобрал с земли желудь и спрятал в карман. Он нашел девушку своей мечты, раскрыл тайну, которая мучила с детства. И она обязательно проснется — потому что такой девушке не может не повезти.
К тому же, он ждет ее.
Сириус усмехнулся сам себе. Черный кобель на мотоцикле вместо порядочного принца — девочке из кошмара должно понравиться.
Слегка углубившись в лес, он перекинулся и помчался куда глаза глядят, разбрасывая лапами опавшие листья.
* * *
Джоэл тем временем и вовсе проигнорировал обед. У него не было настроения переносить сочувствующие взгляды и слушать разговоры об уроках с периодическим погружением в большую науку, а вместо еды хотелось курить одну за одной. У него был приятель — прошлогодний выпускник Равенкло, живший неподалеку, который всегда мог прислать еще пару блоков. В прошлом году, когда Джоэл только познакомился с маггловской вредной привычкой, было гораздо сложнее.
Впрочем, теперь у него начинались проблемы с любимым местечком. Едва Моэм зашел в мужской туалет на третьем этаже, как перед глазами полыхнуло красным, и палочка вылетела у него из кармана. У окна стоял тот самый парень, на которого он набросился вчера, и холодно, очень по-слизерински, улыбался.
— Ты занял мою курилку, — зачем-то прошептал Джоэл.
— Я так и знал, что в поговорке «преступник всегда возвращается на место преступления» есть подвох, — медленно процедил парень. — Курилка, значит? Ну так что же ты ждешь? Кури.
Трясущимися руками Джоэл достал пачку и едва не сломал сигарету, вытаскивая ее. Перед самым лицом вспыхнула волшебная палочка слизеринца — коснувшись пламенем сигареты, тот пояснил:
— Не суй мне под нос эти маггловские огоньки.
Регулус получал удовольствие, топчась ногами по совести равенкловца. Бедняга определенно страдал: курил, переминаясь с ноги на ногу, весь красный, с прилипшими ко лбу взмокшими волосками, и не предпринимал ни единой попытки наброситься с кулаками или снова стать черно-белым монстром.
— Можем повторить вчерашнюю сцену, поменявшись ролями, — процедил слизеринец.
— Если хочешь. Я не буду сопротивляться.
Регулус взмахнул палочкой, и парня ударило по скуле. Голова его опасно мотнулась.
— Нравится? — прошипел Блэк, всей кожей чувствуя боль своего врага. Во рту появился привкус крови.
— Прости, — прошептал равенкловец. — Да, мы враги, но я поступил подло. Я… ничего никому не скажу.
— Кто бы сомневался.
Джоэл сглотнул кровь и поднял взгляд. Скула болела, ноги дрожали; лицо мучительно покраснело, от этого было жарко и на лбу выступал пот. До зуда в пальцах хотелось поправить волосы, но он не решался поднять руку, боясь, что напряженный слизеринец примет любое движение за угрозу.
— Мерлин, — голос его вдруг смягчился. — Надо же, тебе действительно стыдно. Что с тобой не так, парень?
— Я психанул и сорвался, — процедил Джоэл. — Разумеется, мне стыдно.
— Мы ведь враги, — слизеринец резким движением шагнул вперед, так, что теперь они оказались стоящими почти вплотную. — Не я, но мои соратники избили и прокляли твою сестру. Ты тоже под угрозой, и все прочие грязнокровки. Скоро в Хогвартсе не останется ни одного из вас. Те, кто не разбежится по домам, сдохнут в течение этого года, а потом мы найдем и остальных. Грязнокровки умрут, а магглы будут служить нам… потому что мы сильнее.
— Посмотрел бы я, как магия защитит тебя от атомной бомбы, — раздраженно ляпнул Джоэл. Он чувствовал, что слизеринец намеренно злит его, видимо, пытаясь спровоцировать на драку, чтобы взять реванш, не нападая на униженного и отказывающегося защищаться врага. Вестись на глупую уловку не хотелось, но от этих мерзостей тело наполнялось легкостью и гневным огнем.
— Что такое атомная бомба? — подняв голову, Моэм уткнулся взглядом в удивленные льдисто-серые глаза — и вдруг остыл, словно на голову ему опрокинули ушат снега. Улыбнувшись, он вытащил еще одну сигарету, сел на подоконник и похлопал ладонью рядом с собой.
— Садись, объясню.
Они не заметили, как на улице стемнело, как подошло и прошло время ужина. На Регулуса потоками выплескивалась информация, о которой он никогда не слышал даже краем уха — ни родственники, ни друзья не обсуждали между собой такое.
Точнее, они этого и не знали.
Волшебники знали, что Земля — круглая, что существуют другие планеты, что звезд много и они — огромные раскаленные шары газа. Еще волшебники изучали то, как передвижение космических тел влияет на земную жизнь. Но они не знали, что такое газ, и не имели понятия о том, что Солнце, планеты, все бесчисленные звезды движутся не только относительно друг друга, но и просто вперед, и что этому нет конца: разве что наступит тепловая смерть Вселенной или новый Большой Взрыв, из которого Космос родится заново.
Волшебники умели силой мысли зажигать огонь, но не знали, почему он горячий и умеет уничтожать.
Варя Кровевосполняющее зелья и говоря о грязнокровках, они не знали, что кровь — это множество маленьких клеток.
Живя в мире, не знали, что мир — это множество крошечных частичек то ли энергии, то ли материи, которые расположены где-то гуще, где-то реже, а между ними — пустота. Эта мысль пробрала Регулуса до глубины души; строго говоря, у него было чувство, как будто живот вспорот и кишки вываливаются наружу, а перед глазами все превращалось в мозаику.
— Когда я был маленький, — произнес Джоэл, — я думал, что молекулы — это эти маленькие штучки, из которых состоит картофельное пюре. Оно ведь такой… консистенции. Но на самом деле молекулы нельзя увидеть обычным взглядом, а атомы — тем более.
— Тогда откуда ты знаешь, что это так, если не видел их?
— Ну, у магглов есть электронные микроскопы, а еще ионный проектор, который фотографирует атомы. Парень, с которым я ходил в одну начальную школу, сейчас учится на физика и показывал мне фотографии. Смотришь на кусочек металла и видишь, что он весь как будто в мелкую-мелкую клеточку.
Регулус почувствовал себя обкуренным.
— Ты ведь Блэк, верно? — спросил вдруг равенкловец.
— Да. Узнал по фамильному сходству? Я видел, как ты шел на завтрак с моим братом.
— Верно. Как тебя зовут? Раз уж мы встретились, избавь меня от необходимости утолять любопытство в семейных архивах чистокровок.
— Регулус. А тебя?
— Джоэл Моэм.
Они пожали друг другу руки.
Равенкловец потянулся за сигаретой, слизеринец сидел, глядя в пространство и чувствуя себя миллиардами крошечных точек среди абсолютной пустоты. Мысли медленно закручивались в филигранный узор. Джоэл сказал, что, если взорвать несколько атомных бомб одновременно, земной шар просто разорвет, ведь, взрывая их, люди выпускают на свободу те силы, которые делают мир. То, что стягивает эти умозрительные клочки энергии — протоны, нейтроны, электроны, вырывается на свободу с болью и гневом, как если бы Атлант отпустил небо, и появляется огромная ударная сила, световая волна, жар, сжигающий людей дотла за миллисекунды, радиация, выгрызающая все живое изнутри. У Регулуса всегда было живое воображение, и он представил на миг, как все вокруг сметает этой силой, и не остается ничего.
Только мертвая космическая пустыня и остывающие осколки планеты Земля.
— Кстати, — видит Мерлин, Блэка и так пробивала нервная дрожь, но Моэм, похоже, решил добить его. — Магглы были в космосе. Первым был русский, Гагарин — он облетел вокруг Земли. Потом было еще много людей из разных стран. А в шестьдесят девятом году американец Нил Армстронг побывал на Луне. Прошелся по ее поверхности.
— Как это вообще возможно?! — Регулус чуть не завыл как оборотень в полнолуние. — В космосе же нет воздуха и так холодно, что все твердое!
— Магглы изобрели специальные корабли и костюмы. Это невероятно круто, да? — ехидство вытекало из Джоэла через край, как варенье из фирменного кикимеровского крамбла.
Блэк фыркнул и вышвырнул из себя мысли о космических полетах. Это было уже слишком. На задворках сознания и так собирался ужас, слеплялся из кусочков информации о бомбах, о Хиросиме и Нагасаки, о жутких болезнях и невероятной силе, скрепляющей мир. Темный Лорд собирался поработить магглов… тех, что изобрели такое оружие, тех, что живут по всей планете и в каждой из множества стран их больше, чем магов, тех, что растоптали Гитлера и чуть не стерли с карты Японию. А вдруг, узнав об угрозе из волшебного мира, они в несколько движений уничтожат Британию? Не станет Хогвартса вместе с горами, озером и лесом, Министерства, Мунго, Косого переулка, Хогсмида, деревень, разбросанных по всей стране… лондонского дома Блэков и их загородной резиденции.
Регулус судорожно вздохнул. От ужаса горло перемкнуло, и воздух не сразу захотел проталкиваться в легкие.
Всемирное тяготение формировало в нем необратимые перемены.
Когда Джоэл совсем уверился в том, что у слизеринца отнялся язык, тот разлепил тонкие губы и медленно произнес:
— Хочешь узнать, чем прокляли твою сестру?
— Дамблдор рассказывал мне о характере проклятия, — быстро ответил он.
— Пф, я не об этом. Оно было наложено с помощью артефакта, и я знаю, какого именно.
— Чт-то? Да, я хочу знать.
— Но я не скажу, кто именно это сделал. Не могу так подставить их. Надо — сам расследуй.
— Расскажи, что сможешь. П-пожалуйста, — ехидство исчезло, вместо него в голосе звякнули умоляющие нотки.
— Расскажу, если ты меня поцелуешь, — ляпнул Регулус. Это была идиотская, бессмысленная идея, лишенная ярковыраженных причин.
В повисшем молчании остывали следы разговоров о космосе. Через пару минут под изучающим взглядом Блэк уже почти готов был сдаться и сбить цену, но тут лицо Джоэла оказалось совсем рядом.
Они едва соприкоснулись губами, настороженно глядя друг другу в распахнутые глаза. А потом слизеринец испуганно отшатнулся и сразу, не давая времени для рассуждений и, тем более, вопросов, заговорил:
— Когда Луг выбил камнем Око Балора, из него брызнула кровь и застыла по всей Ирландии. Так как Око, даже будучи мертвым, обладало гипнотической силой, эти капли искали многие — потому что осколки, лишенные воли хозяина, можно было заколдовать нужным образом. Один волшебник нашел кусочек Ока и заклял его так, чтобы он навевал волшебные сны, потому что жена этого парня страдала бессонницей и из-за этого уже четыре раза потеряла ребенка. Это сработало — и на пятый раз все получилось: у них родился сын. Но ши Темного Двора захотели забрать ребенка себе на воспитание. Маг отказал, и тогда ши заколдовали его Око так, что оно погружало всякого, кто коснется его, в кошмары, где жертве постоянно предлагали замаскированный выбор между жизнью и смертью. Та же матрица чар, но усложненная и без пути назад. Либо проходишь все сны, либо не просыпаешься. В общем, жена мага все еще пользовалась Оком, поэтому она быстро попала под проклятие. Маг неприятно удивился, когда не смог разбудить ее и пошел разбираться на Холмы. Ну и пропал там. А его сын вместе с артефактом попал на воспитание к семье Гамп, в которой камушек и хранился.
— Спасибо за экскурс в историю магии, — хмыкнул Джоэл. — Но я слышал, что род Гампов прервался.
— Недавно. Последними были три дочери — потому фамилия и исчезла. Но они вышли замуж и родили детей. Камень наверняка достался по наследству одной из них.
— За кого же они вышли замуж?
Регулус посмотрел на него и усмехнулся.
— Похоже, тебе все-таки придется покопаться в библиотеке.
Джоэл фыркнул. Этого стоило ожидать.
* * *
С начала шестого курса сдвоенное зельеварение с Гриффиндором превратилось из любимого урока в настоящую пытку. Раньше Северус работал в паре с Лили: они понимали друг друга с полуслова, с полумысли. Стоило ему подумать о том, что сейчас, вопреки рецепту, нужно добавить в зелье, скажем, толченые крылья летучих мышей, тонкая рука с округлыми ногтями и едва заметными веснушками на запястье протягивала их ему. А часто и сам Снейп подавал подруге ингредиенты прежде, чем она успевала об том попросить. Очень удобно — и очень иллюзорно. Долгое время он думал, что такое взаимопонимание в науке обеспечит им единство мысли и в жизни, но трагически ошибся. Назвав Эванс грязнокровкой, Северус долго утешал себя тем, что они лучшие друзья и она обязательно поймет, почему он должен был тогда так поступить: ему ведь было наплевать на ее статус, и Лили об этом прекрасно знала.
Однако, оскорбления она не простила. После того разговора, когда гриффиндорка припомнила идиотскую историю с Макдональд, в которой участвовал кто угодно, но только не Северус, они поговорили только один раз — и именно тогда парень с отчаянием понял, что взаимопонимания на самом деле не существует. Лили говорила как будто на другом языке, и он чувствовал, что она думает также — со своей стороны.
Северус пытался втолковать подруге, что уже большой мальчик, и защита от девушки унизительна — поэтому-то он психанул. Но когда Лили спросила, почему же он тогда не назвал ее "девчонкой" или даже "бабой", не нашел, что ответить.
Эванс, в свою очередь, старалась донести, что ее волнует не то, что он сказал это ей, а то, что он вообще считает допустимым использовать статус крови в качестве оскорбления. И плевать ей, что Северус сказал это сгоряча, и ему нет дела до ее родителей: на каком таком основании он выделяет Лили из всех? Чем она отличается от Мэри и Марлин? Они одинаково грязнокровки.
— Ты равняешь частное с общим, — ответил тогда Снейп. — Ты — особенная.
— А у тебя — двойные стандарты, — Лили шипела, как будто они учились на одном факультете. — Либо ты делишь людей по крови и никого не выделяешь, либо не делишь, и судишь о каждом человеке по его делам! Нельзя так, пойми!
Северус не понимал. Он попытался сказать, что Эванс сама делит людей по крови, только с другим полюсом: якобы грязнокровки для нее лучше чистокровных, но в ответ Лили окончательно его уничтожила.
— Нет, есть противные и злые магглорожденные. Например, Джереми Овл из Хаффлпафф недавно испытывал на кошке боевые чары полной мощности — хорошо, что со мной был равенкловский староста! И нормальные чистокровные тоже есть: Пруэтты, Блэк, Поттер…
Именно тогда до Северуса дошло, что это — все. Конец. Раз Поттер стал в ее глазах нормальным, ловить здесь больше нечего.
Тогда он молча сплюнул на пол (Лили брезгливо отшатнулась) и ушел, прижимая руку к груди так, как будто пытался соединить края разорванного сердца.
А сейчас, несмотря на близящиеся ЖАБА, не мог сосредоточиться на уроках, глядя на нее с задней парты. Эванс работала с двумя своими подружками, но глупые грязнокровки Северуса нисколько не волновали; он смотрел, как Лили поправляет хвост темно-рыжих волос — ее руки влетали, как в танце, как она нарезает, растирает, отмеряет, добавляет, как серебристый пар, поднимающийся над зельем, освещает ее кожу нежным лунным сиянием. Когда девушка склонялась к котлу, или же говорила что-то сидевшим с двух сторон Макдональд и Маккинон, сквозь кожу ее шеи, покрытой нежным золотистым пухом, проступали округлые позвонки. Волосы мерцали в свете дурацких слагхорновских канделябров. А когда она поворачивалась сильнее, можно было разглядеть покрасневшую от жара щеку и почти черный в таком освещении глаз.
Из-за этого Снейп даже пару раз испортил зелье — обычно его спасал исключительный талант, но ведь и это не панацея, когда сосет под ложечкой, ноет в груди, как будто сердце прищемили дверью Большого Зала, да еще и кровь отливает от мозга, собираясь несколько ниже и доставляя значительные неудобства.
Только окончательно потеряв Лили, Северус понял, как же на самом деле ее любит, как нуждается в ней. Он очень долго убеждал себя в том, что они просто друзья и ничего больше — но тогда, когда она произнесла имя проклятого Поттера, все иллюзии разлетелись, как колба из тончайшего стекла. Он любил и ненавидел ее одновременно: от обоих чувств никуда нельзя было деться. Его Лили была прекраснейшей девушкой на свете — и она не желала даже дружить. Впрочем, анализируя свои чувства, слизеринец быстро понял, что если случится чудо и презрительное равнодушие во взгляде Эванс снова сменится теплом, дружбы будет уже недостаточно. Слишком много времени он провел в душе и на покрытой защитными чарами постели в обществе ее светлого образа.
За последний год Северус превратился в маньяка. Лили занимала большую часть его мыслей, и осознание того, что раньше он имел право говорить и даже трогать, а теперь может только смотреть, причиняло такую боль, что в особенно отчаянные моменты парень всерьез задумывался о самоубийстве. Он стремительно пополз по наклонной — туда, где для Лили Эванс точно не было места, в надежде, что это поможет забыть о ней.
Не помогало. Ни шумная, немного нарочитая ненависть к грязнокровкам, ни участие в работе на Темного Лорда, ни варка ядов, которыми будут нежно уничтожать предателей и отступников, ничего. Северус стал хуже учиться, до невозможности похудел и засыпал только с помощью зелий. И больше не мог так жить.
Это "я больше не могу" переполняло его уже несколько дней — с того момента, как Поттер перестал клеиться к Эванс. Снейп заметил это даже раньше самой девушки, потому что тщательно следил за ними обоими, боясь, что она рано или поздно поддастся на ухаживания гриффиндорского ловца. Лили не поддавалась, и Джеймс отстал, но Северус точно знал, к чему это приведет — и с тех пор, как обдумал, сопоставил и понял, даже с зельем ложился заполночь, а потом просыпался часов в пять и просто смотрел в зеленый бархат балдахина, плавая в страхе и отчаянии. Можно было стерпеть что угодно, кроме того, к чему неумолимо шло.
Нужно было что-то сделать, но что? Напоить Лили Амортенцией и делать это всю последующую жизнь, каждый день боясь забыть и окончательно превращаясь в параноика? Нет. Северусу Снейпу нужны были методы понадежнее.
Джеймс Поттер так старался на смотреть на Лили, что почти не поднимал взгляд от котла. Периодически ему начинало казаться, что это выглядит подозрительно и его намеренное игнорирование очень заметно: тогда парень вскидывал голову, утыкался в равнодушную спину Эванс и возвращался к котлу. Ситуация была хреновой, даже очень, но он был полон решимости по-настоящему отучиться все время пялиться на нее и нести всякую чушь, и не желал покупаться на уверенность Бродяги в том, что это все — хитрый план по завоеванию ее сердца. Девушка его мечты была неприступна и с этим следовало срочно смириться.
— Джей, — пробормотал Сириус ему в ухо. — Может, тебе с кем-нибудь замутить? Ну, чтобы развеяться.
— Нет, — сердито прошептал Джеймс. — Я все еще не могу… Ну, нельзя так поступать с людьми. Нельзя встречаться с девчонкой, если она тебе совсем не нравится.
— Тебе совсем никто не нравится? Даже капельку? Ты говорил, та хаффлпаффка милая.
Поттер вспомнил Гестию Джонс, которая пару раз демонстрировала ему свой интерес и снова поднял голову. В этот момент Эванс оглянулась и они случайно столкнулись взглядами — Джеймса прошило молнией с макушки до пят, но он, стараясь сохранять равнодушное лицо, отвернулся к другу и сообщил чуть громче, чем следовало бы:
— Да, Гестия милая. На последней вечеринке она снова строила мне глазки.
— У нее такие ще-е-ечки, — ехидно протянул Бродяга. — И глаза-а-а-а.
— Твое зелье сейчас взорвется нахрен, — шепотом предупредил Питер, заставив друзей вернуться к работе.
Наконец, сосредоточившись, Джеймс уже не заметил взгляда, которым наградила его Лили.
* * *
Зелья сегодня были последней парой: как только Слагхорн объявил конец урока, класс радостно высыпался в коридор, разбегаясь в разные стороны с твердым намерением провести часы до ужина с пользой, в понятие которой никак не входили домашние задания. В радостной пятничной суматохе никто не заметил, как три слизеринца, отделившись от толпы, скрылись в крошечном проходе за гобеленом.
Наслаждаясь внезапно наступившим бабьим летом, Мародеры расположились на своем любимом месте у Черного Озера. Ремус с блаженным вздохом растянулся на спешно наколдованном одеяле и уткнулся взглядом в траву, наслаждаясь блаженными мгновениями отдыха. Сегодня был второй день после Полнолуния, и все тело все еще ныло, как после тяжелой тренировки. К концу учебного дня, полного спешной беготни по лестницам и коридорам, ноги просто отказывались функционировать. Питер привалился к стволу дерева, достал из рюкзака припасенные с обеда бутерброды и как бы невзначай поинтересовался:
— Слушай, Бродяга… Чего ты всю неделю ходишь как в воду опущенный?
Возможно, Сириусу удалось бы протянуть с рассказом о Мелс еще немного, если бы прямо сейчас он не подавился сунутой в рот травинкой. Друзья вполне справедливо сочли это знаком волнения и насели на него уже втроем, настаивая на срочном и неотложном объяснении блэковских странностей. Он немного помялся, не зная, как начать, и этим пугая Мародеров еще больше — очень уж это было не в стиле Бродяги, но все же раскололся.
— И это проклятие совсем нельзя снять? Никак-никак? — сразу перешел к делу Питер, едва дослушав историю.
— Дамблдор так сказал, по крайней мере, — Сириус тяжело вздохнул. С одной стороны, не хотелось все это проговаривать лишний раз: сейчас начнется горячее обсуждение, а он так старался гнать от себя все дурные мысли, сосредотачиваясь на том, как придет к Мелс, когда она очнется. С другой стороны, Блэк терпеть не мог скрывать что-то от друзей, и теперь с души свалился как минимум один камень.
— Так вот чего у тебя всю неделю рожа как у меня, — Джеймс задумчиво хмыкнул.
— Не надо тут, Эванс по крайней мере жива-здорова.
— Но зато не влюблена в меня с первого курса.
Сириус сочувственно похлопал друга по плечу, думая о том, что неплохо было бы снова устроить качественную вечеринку.
— Кстати, а где Лили? — встрепенулся вдруг Ремус. — Смотрите, вон там сидят Мэри, Марлин, Эми, Доркас… без нее? Спросить, Джим?
— Не надо, — забеспокоился Поттер. — Вдруг они что-то заподозрят. Да и зачем нам такие сложности? — с почти уже нормальной улыбкой он вытащил из рюкзака Карту Мародеров. — Клянусь, что замышляю шалость и только шалость!
— Жалко, Карта не показывает девчонок в душе крупным планом, — усмехнулся Сириус.
Сталкиваясь головами, они сосредоточились на небольшом куске пергамента, высматривая чернильную точку с именем Лили. За пару минут, которые потратились на то, чтобы выяснить, что Эванс сидит в Большом Зале и в ус не дует, Джеймс успел дать волю фантазии и впасть в жуткую панику. В его голове орды слизеринцев с Черными Метками на руках нападали на хрупкую беззащитную девушку, тролли в подземельях пробивали ей голову битами, десяток василисков пытались заглянуть в глаза, а как раз перед тем, как Питер ткнул пальцем в Карту со словами "Да вот же она!", в воображении Поттера по Лили пробежалось стадо кентавров.
— Наверное, Эванс читает книжку в ожидании ужина, — проворчал Блэк.
Мародеры собрались было вернуться к обсуждению Мелс, но их уютное совещание оказалось прервано Джоэлом, который, заслоняя солнце, срочно потребовал поговорить с Сириусом наедине. Провожаемые тремя заинтересованными взглядами, парни отошли — впрочем, не слишком далеко, всего лишь к соседнему дереву.
— Моэм, ты же понимаешь, что это мои друзья и я все равно им все расскажу? — со вздохом поинтересовался Блэк, недовольный необходимостью ставать с насиженного местечка и тащиться соблюдать слабенькую конспирацию. — К чему все эти сложности?
— Ты — рассказывай, — отрезал Джоэл. — А я не люблю откровенничать при незнакомцах. Так вот. Я узнал, с помощью какого артефакта прокляли Мелс…
Сириус выслушал историю с открытым ртом. Разумеется, любой уважающий себя волшебник разбирался в кельтской мифологии и прекрасно знал про войну с фоморами, но эти события происходили настолько давно, что стали чем-то вроде Сказок Барда Биддля для взрослых. Теперь же они показались совсем близкими — так уж устроен человек, что все, с последствиями чего он сталкивается, кажется недавним, даже если по факту прошло больше тысячи лет.
— Я покопался в библиотеке, в подшивках светских газет, и выяснил, что три сестры Гамп ныне носят фамилии Малфой, Эйвери и Мальсибер. Камень может быть у любой из них. Еще я нашел его подробное описание — минерал, визуально похожий на рубин цвета голубиной крови, только менее прозрачный, не огранен, кристалл октаэдрический, как самородный флюорит, твердость по шкале Мооса — 9…
— Ясно, — прервал его Сириус. — Предположим, мы узнаем, у кого сейчас камень. Но ведь он мог быть передан третьему лицу кем угодно, в том числе и Малфоем, до которого нам из школы не дотянуться.
— Узнав это, мы выйдем как минимум на соучастника, как максимум — на организатора, — возразил Джоэл. — С этим уже можно пойти к Дамблдору.
— Ха. Ты же не хочешь раскрывать свои источники. Мне-то наплевать, в общем-то, но директор может и докопаться — а причины у тебя наверняка есть.
Джоэл мягко улыбнулся, вспомнив о своем "источнике".
— Ерунда, я уже придумал легенду. Скажу, что спросил у матери, а она знает об этом артефакте, потому что у нас дома есть точно такой же, только с другим габитусом и действием. Она им отца приворожила.
— Откуда ты на самом деле это знаешь? — поморщился Сириус. Новость о привороте немного встревожила его: дети, рожденные под действием Амортенции часто вырастают бесчувственными, не способными на нормальную человеческую любовь — а если эта особенность касается не только зелья?
— Мама рассказывала нам с Мелс об этом, и показывала кристалл. Она не упоминала, что это осколок Ока Балора, но я вспомнил визуально, потом сопоставил их действие — и то, и другое относится к разряду внушения, ну и вот.
— Равенкло, — усмехнулся Сириус. — Ладно, идет. Но как мы выясним, в какой именно семье хранится это Око?
— Я еще не придумал, — Джоэл слегка смутился. — Подумай над этим тоже, ладно?
Сириус кивнул.
— Встретимся в Больничном Крыле, — улыбнулся равенкловец и пошел прочь, мазнув Блэка по носу собранными в хвост волосами.
Бродяга, пытаясь переварить информацию, вытащил из кармана мантии мятую пачку Мальборо, прикурил от волшебной палочки и уставился в пространство. Одновременно беспокоиться о психологии детей приворота и думать, как обыскать три чистокровные семьи было действительно трудно — настолько, что уже к половине сигареты Блэк подумал, что первую проблему решит в библиотеке, а вторую — с друзьями, и отправился обратно к любимому мародерскому дереву, так и не заметив в кустах Северуса Снейпа, который просто зашел отлить и вовсе не планировал подслушивать.
Все время, которое Сириус отсутствовал, Джеймс гипнотизировал точку на Карте, а Питер и Рем бессовестно упражнялись в остроумии, выдумывая варианты ужасных вещей, которые могут произойти с Лили в Большом Зале.
МакГонагалл повесит на нее еще больше обязанностей? Книга превратится в нюхлера и повиснет на любимых эвансовских сережках? Стол Равенкло взбесится и затопчет ее? Дамблдор начнет приставать?
Джеймс выслушивал их предположения с очень равнодушным видом, а потом вдруг заорал:
— Смотрите, парни, к ней клеится Слагхорн!!
Трое мародеров столкнулись головами над Картой, хотя она показывала только две почти слившиеся точки. Тем временем, Сириусу надоело быть незамеченным, и он мягко пнул Джеймса носком лакированной туфли.
— Многоуважаемые, достопочтивые господа Сохатый, Лунатик и Хвост! — воскликнул Блэк, когда взгляды друзей, наконец, сосредоточились на нем. — Почему бы благородным донам не обыскать вещи парочки слизеринцев?
* * *
Они готовили операцию несколько дней, но дело того стоило.
Гостиная встретила мародеров мертвой тишиной. Горы хлама, которым была вечно завалена общая комната гриффиндорцев, в ночном сумраке выглядели весьма инфернально. Одно из окон было приоткрыто, и чьи-то раскрытые книги грозно шелестели страницами, общая подставка для перьев выглядела как силуэт неведомой птицы, пуфы, журнальные столы и разбросанные по полу вещи становились серьезным препятствием для благополучного передвижения — но опытные в этом деле парни успешно справлялись. Ночным Хогвартсом их было уже давно не напугать.
Внимательно оглядевшись на предмет уснувших на диванах людей, Джеймс набросил на Рема и Питера дезилюминационные чары и вместе с Сириусом укутался в мантию-невидимку. Хвост тут же перекинулся и влез Лунатику на плечо.
Блэк стал Бродягой уже за пределами гостиной — к открыванию проема невидимками Полная Дама была уже привычна, а вот пса могла и испугаться; крики же — это последнее, что нужно в такой момент.
Приняв необходимые обличья: три не зависящих друг от друга невидимки и Грим, мародеры решительно направились в сторону подземелий.
Регулус проснулся от того, что Крауч тряс его за плечо и орал: "Бежим! Там! Взрыв! Эйвери!" Выглядел Барти очень забавно: встрепанный, в сдвинутой на лоб маске для сна, расстегнутой пижамной куртке и с задравшимися штанинами, в одной руке он сжимал волшебную палочку, а другой держал Блэка.
— Что за паника? — удивился Регулус. — И не плюйся в меня слюной, прокляну к Мордредовой матери.
Раздался приглушенный толстой дверью звук взрыва и звон бьющегося стекла. Потом — стук.
— Войдите, — бросил Барти. Блэк тем временем сел на кровати, протирая глаза, и попытался нашарить тапки. Дверь приоткрылась, и в комнату мальчиков проскользнула Бьянка Забини, в нежно-розовой кружевной ночнушке похожая на корзиночку с клубничным кремом.
— Рег, там в гостиной что-то взрывается, и Эйвери передает всем приказ Слагхорна покинуть жилые помещения, потому что это вроде как диверсия и в спальнях тоже что-нибудь может обнаружиться, — равнодушно сказала она. — Барти пошел тебя будить, но я решила, что от него толку мало.
— Пойдемте, раз такое дело, — Блэк наклонился, выуживая из-под кровати второй тапок и надевая его на ногу. Встав, он сдернул со спинки стула свою школьную мантию и протянул ее Бьянке — из джентельменских соображений, конечно, но еще и из-за опасения, что все слизеринцы, у которых уже началось половое созревание, захлебнутся слюной и пробьют своими членами потолок, если Забини продолжит разгуливать в таком виде.
— Спаси-и-ибо, — нежно улыбнулась девушка. — Девочки так визжали, что я даже не успела одеться.
— Нам нужно поспешить, — нервно вмешался Крауч. Беря пример со спокойных одноклассников, он перестал орать, но все равно переминался с ноги на ногу, стесняясь уйти без них и боясь оставаться одновременно.
Регулус взял палочку, и они вышли из спальни. В коридоре, соединяющем гостиную и выход из слизеринских помещений, царила жуткая суматоха: разбуженные полуодетые ученики ужасно спешили, расталкивая друг друга. Кто-то накладывал на себя защиту, и силовое поле чар периодически вспыхивало, когда кто-то случайно касался его — в результате несколько старшекурсников двигались словно в пузырях, окруженные пустым пространством, за пределами которого толпа схлопывалась снова. Самые слабонервные истерили, и ребята поспокойнее тащили сокурсников за руки; некоторым доставались звонкие пощечины.
Забини решительно расталкивала окружающих, ведя за собой Крауча и Блэка, как две баржи: взволнованную и равнодушную. Когда в гостиной раздавался очередной подозрительный хлопок, она дергала головой, но твердо двигалась вперед. По дороге Регулус схватил за руку и утянул за собой старосту шестого курса Данаю Гринграсс, которая впала в ступор и застряла, прижавшись к стене. Рот ее кривился от панических рыданий. Парень искренне не понимал, где повод для таких сильных переживаний — эвакуация, подумаешь: никто не даже не ранен, потолок не рушится, да и взрывы слабенькие. Кроме того, он подозревал, что этот невинный терракт — последствие того, что Джоэл, похоже, выяснил, у кого может храниться Око Балора и сговорился с Сириусом Блэком, пытаясь прояснить ситуацию окончательно. Еще существовал вариант, что это план юных Пожирателей Смерти, но вряд ли даже Эйвери с Мальсибером стали бы рушить собственную гостиную, да и Регулус в таком случае знал бы о готовящемся дебоше.
За пределами жилых помещений их встретили ужасно взволнованные Слагхорн и мадам Помфри, слету отлавливавшая истеричек и поившая их успокоительным. Самая большая порция определенно требовалась слизеринскому декану, который в мантии на ночную рубашку и спальном колпаке выглядел, как взволнованная усатая наседка. Пока медсестра успокаивала Данаю и Крауча, Регулус отошел в сторонку и занял позицию, удобную для наблюдения за входом, а Забини отправилась втолковывать Слагхорну, что ничего ужасного не произошло, все просто встревожены, но никто не пострадал. Когда Гринграсс истерила, Бьянка всегда брала на себя ее обязанности, но от должности старости отказалась, обосновав это неугодным богам учебы моральным обликом. Дэвису, напарнику Данаи, не доверяли ни одна, ни другая.
Спустя несколько минут атмосфера уже перестала быть такой напряженной, большинство слизеринцев успокоилось, а некоторые даже стали возмущаться, когда Слагхорн собрал старост-парней, чтобы пойти проверить обстановку в гостиной. Взрывов уже не было слышно и ситуация, вроде бы, наладилась, но декан хотел убедиться — ученики же предпочли бы отправиться спать обратно: после нервной встряски усталость накатила с новой силой. Но как только вездесущий Эйвери наехал на Фоули, который требовал прекратить тревогу и дать ему отдохнуть, из темного коридора справа раздался угрожающий рык. Слизеринцы единым порывом подскочили и повернулись на звук — как раз для того, чтобы увидеть выступающего из ночного мрака Грима.
Объяснения никому не требовались. В толпе вскрикнули — и это как будто послужило сигналом для того, чтобы налетевший ниоткуда порыв ветра задул факелы.
— Бежим! — взвизгнул кто-то, и слизеринцы, выпав из ступора, помчались в сторону лестниц во главе со своим деканом.
— Все чисто! — радостно объявил Сириус. В темноте коридора ничего не было видно, но голос звучал уверенно. Джеймс кивнул и, накинув обратно капюшон мантии-невидимки, нажал потайной рычаг.
Регулус зря сверлил взглядом парадный вход — мародеры решили зайти с другой стороны. Однажды, среди бесконечных ночных плутаний по катакомбам Хогвартса, они обнаружили узкий пыльный коридор, заканчивающийся тупиком. Опыт подсказал парням, что тупиков в школе нет — только потайные двери, и после получаса поисков они обнаружили рычаг. Недолго думая, Джеймс нажал на него и перед ними открылся чудесный вид на пустую слизеринскую гостиную.
Это была потрясающая находка. Путь оказался длинным и тянулся аж от подозрительного кирпичика на четвертом этаже, но его кропотливо нанесли на Карту — и до сегодняшнего дня не пользовались, храня на случай особенных событий. Поиски темного артефакта определенно относились к этой категории, и трое невидимых мародеров, получив сигнал о том, что слизеринцы покинули спальни, наверняка бросив как минимум половину дверей незапертыми, вошли в гостиную.
На двери спальни мальчиков седьмого курса была нарисована Черная Метка. Брезгливо поморщившись, Джеймс повел палочкой, выявляя защитные чары и всякие гадости от воров, но все, что он обнаружил — это легкая следилка на дверной ручке, которую можно было снять парой пассов.
— Такая фигня на дверях комнаты, где живут Пожиратели Смерти? — Поттер озадаченно взъерошил волосы. — Может, там ловушки внутри?
— Вряд ли. В идеале, защиту следует ставить заново каждый раз, когда покидаешь комнату, — пояснил Питер. — Следилка стоит там всегда, а все остальное они обновить не успели или забыли из-за суматохи.
— Логично, — кивнул Ремус. — Подожди, Сохатый, я сниму слепок заклинания, чтобы потом восстановить его.
Джеймс кивнул. В обществе Лунатика и Хвоста он зачастую чувствовал себя дураком — потому что не обладал столь же высоким уровнем предусмотрительности. После проделок, организованных вдвоем с Бродягой, их часто ловили, если же в дело вступали рассудительный Люпин и опасливый Питер, чаще всего дело проходило чисто.
Сейчас все было очень серьезно. Если их поймают на горячем или найдут после, по следам, проблемы не ограничатся отработкой и беседой с директором: даже если школьная администрация закроет глаза на эту выходку, слизеринцы будут в ярости и сделают все, чтобы отомстить. Перед тем как покинуть свою комнату, мародеры даже выпили по глотку весьма неполезного для здоровья бальзама "Кристальный разум", чтобы получше соображать и не паниковать, если что-то пойдет не так.
Закончив со следилкой, Ремус открыл дверь и комната однокурсников предстала перед ними во всей красе. На балдахине каждой кровати было вышито имя ее владельца, на тумбочках валялись книги, пергаменты и перья, у стены стоял старинный сервант красного дерева: внутри стояли бутылки и стаканы, а на дверцы слизеринцы безжалостно наклеили газетные вырезки про Волдеморта.
— Как мило с их стороны подписать свои места, — усмехнулся Джеймс и снова проверил окружающее пространство. — Все чисто.
Ремус сел на колени перед тумбочкой Эйвери, Питер, нацепив на лицо гримасу отвращения, принялся перерывать постельное белье Мальсибера. Поттер осторожно заглянул в сервант.
Войдя в раж, они торопливо перерыли всю комнату, обстучали стены на предмет тайников, тщательно обследовали пол, проверили чарами потолок, но из нестандартных предметов нашли только два пакета травки, несколько бутылок виски, табак, трубки, несколько фамильных украшений и маггловские презервативы. Никаких красных камней. Даже в мальсиберовском кольце был сапфир — Джеймс на всякий случай просканировал его, но не обнаружил ни единого следа магии.
— Зачем им маггловские штуки? — задумчиво протянул Питер, держа пачку на вытянутой руке. — Чары и зелья куда удобнее.
— Наверное, это какое-то извращение, — хмыкнул Поттер. — Возможно, они пидорасы, и…
— Фу, Сохатый, — негромко сказал Ремус. — Это отвратительно.
— Согласен, — ухмыльнулся Джеймс.
В его кармане зазвенело Зеркало.
— Шухер, — торопливо прошептал Бродяга. — Сматываемся, они идут сюда с Дамблдором.
Люпин взмахнул палочкой, расставляя разбросанные вещи по местам — ему неплохо давались хозяйственные чары.
Выскочив из комнаты, мародеры на миг задержались, восстанавливая следилку, и поспешили обратно к тайному ходу.
* * *
На следующее утро Дамблдор ни единым словом не обмолвился о переполохе в слизеринской гостиной, из чего все заключили, что он подсуживает Гриффиндору, и все же остались недовольны. Регулус думал о жестокости политики, Мальсибер раздувался от гнева и шипел, что их хоть убивать могут — директор и пальцем не шевельнет, Эйвери задумчиво гонял по тарелке последний кусочек тоста, что было вопиющим нарушением этикета, но ему — прощалось, и, вероятно, пытался вычислить преступника. Хотя, казалось бы, чего там вычислять — все очевидно. В Хогвартсе было не так уж много людей, способных на такое, и все они назывались мародерами.
Джеймс тоже был недоволен. К утру до него дошло, что их вина была как ладони, и парень уже подготовился к наказанию — а его не последовало. От этого Поттеру казалось, что в совесть тычут горячей кочергой, потому что он изначально понимал, насколько по-слизерински поступает и пошел на такое только ради Сириуса. Отработка, выговор, письмо родителям, да даже исключение — все это смягчило бы его терзания, потому что грех отчаянно требовал искупления.
Блэк тоже был весьма опечален: операция прошла гладко, но зря, а Дамблдор видит их насквозь. Второй факт был настолько неприятен, что даже хотелось встать и уйти, и больше никогда не появляться под прицелом ехидных голубых глаз за очками-половинками.
Ремус, обычно самый совестливый в компании, сегодня не задумывался ни о чем подобном. Он углубился в размышления о том, зачем директор так очевидно покрыл их. Это обострит вражду между факультетами — во-первых, мародеры, отмучившись совестью, почувствуют себя безнаказанными — во-вторых, слизеринцы окончательно разуверятся в поддержке школьной администрации — в-третьих. И если последний пункт еще можно было как-то понять, то первые два приводили Люпина в недоумение. А еще Дамблдор определенно игнорировал настоящее расследование нападения, оставляя его заинтересованным лицам-семикурсникам — почему? Больше нападений не было, и даже "смерть грязнокровкам" с той ночи нигде не писали, но если так спускать это на тормозах, уже слизеринцы почуют свободу действий.
Ремус силился понять, в чем смысл столь странной стратегии, и не мог, мучаясь от нехватки фактов.
Совесть Питера была весьма пластична. О причинах он думал нечасто. Поэтому за сегодняшним завтраком четвертый из мародеров с тоской вспоминал коллекционное вино и дорогие бокалы из резного горного хрусталя, стоявшие в серванте слизеринцев.
* * *
Сириус помахал Джоэлу еще с другого конца коридора, однако, приблизившись, затащил в закрытую гобеленом нишу, чтобы в интимной обстановке сообщить о провале операции. То есть, шалость мародерам удалась, но вот камня они не нашли ни у Эйвери, ни у Мальсибера.
Равенкловец все еще был на взводе — и только поэтому, несмотря на то, что результат был ожидаемым, не смог удержать себя в руках. Сам не заметил, как Блэк втиснулся в стену, отгороженный им от выхода и слишком остолбеневший, чтобы оттолкнуть и сбежать, как кожа по цвету сравнялась с мрамором, и каждая вена, каждый сосуд — вся кровеносная система проступила на теле, как на анатомическом пособии. Рот расползся в улыбке Глазго, волосы зашевелились сами собой, поднимаясь тонкими щупальцами.
Отрезвил его тонкий писк, раздавшийся из невидимого коридора. Кому-то стало слишком страшно, чтобы молчать.
Когда Джоэл пришел в себя, Сириус продолжал прижиматься спиной к стене; лицо его было покрыто испариной, в глазах отражался ужас вперемешку с восторгом.
— Это… что вообще было? — пробормотал он, а потом, стремительно отходя о шока, махнул рукой. — Хотя чего я мог ожидать от брата девочки-из-кошмаров.
Моэм фыркнул.
— Мы оба с детства обладаем особыми Дарами. Просто наш отец относится неодобрительно и к обычной магии, а вот это, с его точки зрения, ну абсолютная дьявольщина. Поэтому у Мелс Дар оказался заблокирован — еще давно, после одного скандала, а я заталкивал его так глубоко, как только мог. Сейчас я на нервах, и самоконтроль нарушается. Извини, я не хотел тебя пугать.
— Эй, что ты! — воскликнул Блэк, недовольный виноватым лицом Джоэла. — Это невероятно классный Дар, просто преступно блокировать его!
— В последнее время у меня и не получается, — поморщился равенкловец. — Самоконтроль…
— Да к Мордреду самоконтроль! Серьезно, послушай, — Сириус вдруг схватил его плечи и заставил посмотреть глаза в глаза. — Научись лучше контролировать сам Дар, а не свои эмоции. Сделай его зависимым не от эмоций, не только от эмоций, но и от твоего собственного желания. Как Люмос и Нокс.
— Как выключатель.
* * *
Омела уже совсем было отчаялась, плавая в пустоте, но тут ее внимание привлекла вспышка белизны, мелькнувшая сбоку. Девушка резко обернулась — и увидела самую жуткую вещь в своей жизни. Она всегда воспринимала страх как союзника, но сейчас сердце тревожно сжалось, когда из чернильного ничего соткалось двумерное лицо. Взгляд заметался: от растянутого в улыбке безгубого рта, внутри которого проглядывала тьма, к черным провалам глаз, неестественно огромным и лишенным бликов, от длинных острых ушей, похожих на лысые лошадиные, к тонкому носу и острым скулам, от белизны кожи к белизне волос. В этом лице было все, что пугало магглов и волшебников с начала времен: ветхие древние замки, густые леса под круглой луной, наполненные воем, болота с блуждающими огнями, молчаливые кладбища, гробницы фараонов-колдунов, потемневшие зеркала, фарфоровые куклы с живыми стеклянными глазами, цирковые уроды, размалеванные грустные клоуны, холодная вечность, в которой нет тебя. Все это мешалось в кучу, кипело в котле леденящего ужаса, захватывало внимание, не давая отвлечься.
Но для Омелы все это было родной стихией. Она сама могла обрушивать подобные чувства на других, поэтому не могла бояться.
— Извини, — дыра рта изменила форму. — Я забросила тебя в это скучное пространство, а сама задержалась.
— Н-ничего, — голос едва слушался. Губы словно оледенели за время, проведенное в пустоте. — Ты кто?
— Меня зовут Мейв. Я — ши Темного Двора и твоя прабабушка.
— Я даже вижу фамильное сходство, — задумчиво протянула Омела. Для шока у нее не хватало сил, а после затянувшегося одиночества можно было обрадоваться даже Пожирателю Смерти, не то что такому, почти родному, лицу.
Собеседница усмехнулась и заговорила.
Оказалось, все волшебники Британии когда-то произошли от браков ши с обычными людьми, но с тех пор, как Ши отделился от мира, подобное происходить почти перестало. Полукровки смешивались друг с другом и магглами, сохраняя свой дар. Только иногда рождались сквибы, но и у них рано или поздно появлялись потомки-маги — иногда через множество поколений, так, что люди твердо считали себя самыми настоящими магглами. Однако, людей, в которых действительно нет ни капли волшебной крови, в стране осталось очень мало.
В других странах магия произошла от других сверхъестественных существ или богов, поэтому для разных народов она была немного разной — хотя сейчас все уже так смешалось, что почти каждый волшебник мог овладеть почти любым видом колдовства.
Темные ши редко вступали в отношения с людьми, но чаще делали это после разделения миров: тяга к нарушению порядка была одним из основополагающих принципов их существования; а наследие имело интересные особенности, проявляющиеся сперва через поколение, потом все реже и реже, а потом и вовсе сходящие на нет.
Мейв родила дочь от обычного человека и, согласно законам магической генетики, она оказалась волшебницей, а повзрослев, тоже вышла замуж за маггла. Мать Омелы благополучно закончила Хогвартс, считаясь полукровкой, особенностей не имела, и о своем происхождении никогда не знала — поэтому и не могла ничего объяснить своим детям.
— Очень жаль, — с почти человеческой интонацией сказала ши, — что я перед возвращением домой не велела твоей бабушке обязательно рассказать все это твоей маме, а она не стала, потому что Айрис была обычной ведьмой и Ингрид не хотела, чтобы ее дочь жалела о невозможном.
Омела почти не чувствовала удивление; только восторг от того, каким же необычным и интересным все оказалось, и грусть — потому что, похоже, не сможет поделиться этим с братом.
— Зачем мне это знать, — тяжело вздохнула она. — Я же наверняка умру здесь.
— О, я не могу этого допустить! — белое лицо исказилось, как от боли. — Прости, у меня осталось совсем мало времени. Постараюсь явиться еще, но не знаю, когда… А пока что слушай: проклятие, наложенное на тебя, создавала я — это было очень давно, но я все еще помню этот артефакт. Так что я избавлю тебя от необходимости смотреть глупые иллюзии. Но очнуться прямо сейчас тоже не выйдет — тело еще слабо, да и минимальный срок комы, вызванной этими чарами — две недели. Ты, наверное, даже дольше пролежишь. Не волнуйся, ты в Больничном Крыле, все будет в порядке. Используй это время на изучение Пространства Сна. Восполни то, что упустила из-за сумасшедшего отца. Только не заходи в сны к тому мальчику, о котором ты подумала в первую очередь, — губы ши расползлись в зубастой ухмылке.
— Почему-у-у?
— Нельзя. Встретишься с ним — не сможешь ничему научиться. Дождись выхода из комы.
— Л-ладно, — голос дрогнул. — Я даже не замечу, как пролетит время, да?
— Да. А теперь прости, Ши зовет. Оставляю все твоей воле, дорогая.
Омела, внезапно почувствовав, как щипет глаза, протянула руки, пытаясь коснуться прабабушки, но ее образ уже таял, словно уносимый ветром: несколько секунд — и ничего как бы и не было, только ощущение изменилось. Пустота, ранее чуждая и пугающая, теперь словно стала продолжением ее тела — так легко было ею управлять.
![]() |
ArtChaos Онлайн
|
Подписался, хотя ощущения странные. С одной стороны, сюжет очень и очень интересный. Ваши оригинальные герои и их история хоть как-то разнообразили Хогвартс Мародёров, и это прекрасно, но...
блин, слэш. Слэш, который я не читаю вообще никак. Поэтому огроменный кусок текста встречи Джоэла и Регулуса пропустил. Вопрос такой: будет ли это (пропускание кусков со слэшем) мешать восприятию сюжета дальше? |
![]() |
amelia_uавтор
|
Arthaus
Очень рада, что мой фик заинтересовал вас :) По поводу слэша. В ближайших главах разворачивается очень активная линия на основе слэша, но параллельно с ней идут другие, плюс она достаточно быстро заканчивается и слэшные отношения отходят на второй план. В принципе, эта линия не слишком плотно переплетена с остальными, как мне кажется. |
![]() |
|
Автор, ссылку из саммари уберите.
Её можно добавить в "От автора", там она будет активной и вы можете получить переходы. А то уберу я. |
![]() |
amelia_uавтор
|
ReFeRy
Спасибо за предупреждение, убрала |
![]() |
|
Отвратительно.
|
![]() |
|
Дорогой автор, сразу скажу, что чертовски благодарная вам за этот фик, потому что стоило мне его прочесть и какая-то неведомая сила пнула меня и послала работать над собственными опусами.
Показать полностью
У вас выходит очень такой райвенкловский, рациональный текст, где каждый поступок героя ведет к достижению конкретной цели и у каждого персонажа очень четкие поведенческие особенности и практически полностью сформированная личность. Знаете, это хорошо смотрится у Джоэла и Мэлс - истинный ученики Ровены Райвнкло плюс ко всему и непонятные ирландские сущности (кстати, отдельное спасибо за ирландскую тему, тащусь по кельтской мифологии и всему такому), но вот когда гриффиндорцы вроде Сириуса и Джеймса начинают размышлять в том же структурировано-философском ключе, то это немного сбивает с толку. Все-таки от них ждешь чего-то менее умного и более чокнутого, не основанного на принципе райвенкловской продуманности рациональности. Если говорить о персонажах, то как-то внезапная любовь Сириуса и Мэлс прошла мимо меня, хотя изначально фанфик я открыла ради пейринга Сириус/ОЖПешка,а вот отношения Джоэла и Регулуса захлестнули просто с головой. Никогда не испытывала интереса ни к Регулусу, ни к слизеринской братии в общем, но у вас прям зачитывалась. Еще очень полюбилась Бьянка Забини, надеюсь ее с Регулусом план будет работать еще долго. Плохой Снейп интригует, хочется посмотреть, чем же закончится вся эта история с приворотами. Жду продолжения и желаю вам вдохновения и удачи! 1 |
![]() |
amelia_uавтор
|
Blackie
Здравствуйте! Очень приятно было увидеть столь развернутый комментарий:) Я очень рада, что мой фик помог вам продолжить писать свои, ведь сама я уже довольно давно пытаюсь собраться его продолжить, и никак не могу. К сожалению, мне очень трудно описывать безбашенность гриффиндорцев, потому что я сама ее почти лишена и всякий раз думаю - это же умный персонаж, как он может делать глупости! Хотя одно другому не мешает, конечно, но в этом моменте ярко видно то, что герои так иди иначе отражают личность автора. Здорово, что вам понравились Джоэл, Мелс и Бьянка, за оригинальных персонажей всегда тревожно :) Пейрингу Сириус/Мелс сложно уделять столько же внимания, сколько и остальным, потлму что он благополучный - ни ссор, ни любовного треугольника, никакой встряски. Поэтому персонажи более заметны сами по себе, чем как пейринг. Та же ситуация с Ремусом и Алисой, но тут и сами герои второстепенны. Спасибо! Каждый положительный отзыв вдохновляет. |
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |