Монстр (гет)

Джоэл подскочил среди ночи, мучимый совокупностью неприятных факторов. Ему хотелось воды и в туалет, одеяло сползло на пол, превратившись в лежанку для кота, а интуиция била тревогу, требуя подорваться и бежать. Глотнув воды из стакана, обитавшего на прикроватном столике, он прислушался к интуиции и пошел, срываясь на бег — мимо уборной, вниз, в гостиную, где из коридора доносился взволнованный голос профессора Флитвика.

Джоэл выскользнул в коридор.

— Я позвал мадам Помфри, она будет с минуты на минуты, — говорил декан рыдающей девочке, неузнаваемой в темноте. На полу кто-то лежал.

Джоэл сфокусировал взгляд и увидел кровь под неестественно повернутым носом, кровь на длинных светлых волосах, черные синяки под закрытыми глазами — и через миг узнал в бессознательной девушке свою сестру.

— Профессор! — выкрикнул он.

Флитвик повернулся к нему, бледный и расстроенный.

— На мисс Моэм напали. Мисс Райли удалось спугнуть их.

— Они бы убили ее, — прошептала девочка. — Пятеро парней. Слизеринцы. Я задремала в гостиной за уроками, потом проснулась и услышала крик. Я использовала Панические чары, и они убежали. Профессор… — она снова заплакала.

— Николь, вы молодец, — мягко сказал Флитвик. — Вы поступили смело и спасли ей жизнь.

Джоэл опустился на колени рядом с сестрой и нащупал пульс.

— Он замедлен, потому что я наложила анестезию, — сказала Николь. — Я боялась, что у нее болевой шок.

Парень кивнул — и дернулся, услышав шаги.

— Поппи! — обрадовался Флитвик.

Медсестра присела напротив Джоэла, Николь повторила свои объяснения; никто больше не произнес ни слова, и тишину коридора нарушало только прерывистое дыхание. Мадам Помфри сосредоточенно водила палочкой над телом девушки, остальные беззвучно следили за ее движениями.

Моэм почти физически чувствовал, как тянется вязкое, липкое время. В голове крутились вопросы, не получая ответов и от отчаяния сталкиваясь друг с другом. Как Омела оказалась среди ночи в коридоре? Кто и зачем напал на нее? Каков характер травм? Насколько всесильна магическая медицина? Что творится в голове у тех, кто способен на такое? Как? Зачем? Почему?

Джоэл помотал головой, расплескивая избыточные мысли. Мадам Помфри, тем временем, встала и наколдовала носилки.

— Сломан нос, кисть руки, несколько пальцев. Черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, синяки, ушибы внутренних органов, — перечисляла она, и с каждым словом ноги Джоэла становились все более ватными. — Но главная проблема не в этом. — Сердце пропустило удар. — Я заметила серьезное Темное проклятие, но точно определить его характер сможет только директор. Физические повреждения вылечить нетрудно…

Затихшая прежде Николь снова расплакалась, и мадам Помфри протянула ей пузырек успокоительного.

— Мисс Райли, возвращайтесь в спальню, — велел Флитвик. — Вы действительно молодец. Мистер Моэм, думаю, вы можете пойти с Поппи. А я позову директора.

Джоэл кивнул. Ужас происходящего еще не полностью достиг его сознания — иначе бы он кричал и плакал погромче Николь — но голос уже не повиновался.

* * *

Никогда прежде Джоэл не видел директора так близко — и предпочел бы не видеть никогда, если это требовало таких обстоятельств.

Дамблдор явился в больничное крыло через миг после того, как Омелу уложили в постель, когда мадам Помфри готовилась обработать ее раны и объясняла, почему переломы придется лечить Костеростом. Джоэлу было неинтересно — хоть маггловскими методами, лишь бы вылечилась, но взволнованная, взвинченная медсестра не могла молчать.

Теперь директор Хогвартса, встрепанный, в незастегнутой мантии поверх длинной ночнушки с разноцветными совами, в пушистых тапках, стоял у постели и просто сосредоточенно смотрел, даже не доставая палочку, однако воздух едва ли не искрился от магии.

Джоэл просто сидел возле кровати и ждал, не пытаясь ни спрашивать, ни диагностировать самому — куда там семикурснику, когда сам Дамблдор думает уже минут пять. Семь. Десять.

Но ведь проклятие наложили студенты. Почему же так сложно? Память не могла подсказать ни единого случая, когда преподаватели Хогвартса не могли справиться с тем, что натворили ученики.

Наконец, магическое напряжение выключилось, как лампочка Эдисона, и директор заговорил.

— Мистер Моэм, Поппи, на полную диагностику понадобится пара дней — без зелья тут не обойтись. Сейчас я с уверенностью могу сказать лишь то, что по магическому следу смогу найти того, кто его наложил.

— Только это? — голос Джоэла неприятно дрожал. — А выживет ли она?

— Вероятность высока, мистер Моэм. Я обещаю вам, что приложу все усилия, чтобы ваша сестра благополучно выздоровела.

— Усилия… — эхом отозвался Джоэл и наконец заплакал.

В самом деле, обещания тут звучали как приговор.

* * *

Он заставил себя спуститься на завтрак, не решаясь пропускать уроки и зная по опыту, что, не съев ничего утром, замучается от голода задолго до обеда. Есть не хотелось, но Джоэл заставлял себя пережевывать кашу, пользуясь неизменным правилом: нет аппетита — ешь полезную пищу.

Ночью Дамблдор выгнал его из больничного крыла и любезно проводил до башни Равенкло; по дороге они встретили фосфоресцирующую надпись на стене коридора, и она стала объяснением произошедшего.

«Грязнокровкам — смерть».

Эти слова отпечатались под закрытыми веками Джоэла, обступали его два часа прерывистого сна и определенно планировали остаться с ним надолго. Будильник, марш, колыбельная.

После завтрака директор объявил о нападении и продемонстрировал залу Черную Метку — знак последователей Волдеморта, тех самых, которые «Грязнокровкам — смерть».

Никогда раньше Джоэл не задумывался об их с сестрой происхождении в таком ключе. Отец презирал их из-за магии; мать никогда не говорила о том, что магглы чем-то хуже. В Хогвартсе до этого тем более никому не было дела — равенкловцы оценивали людей по интеллекту, не учитывая правил светского общества.

Он привык думать о себе как о человеке, а не как о чистокровном, полукровке, грязнокровке. Другие категории.

В детстве Джоэл даже расстраивался, что родился магом, думая, что, сложись иначе, отец любил бы его. С возрастом пришло понимание, что фанатичный священник, жертва приворота азартной ведьмы, нашел бы в своих детях недостатки, будь они хоть ангелами во плоти. Может, он не был даже столь добропорядочным христианином, сколь обозленным несчастным человеком, нуждающимся в причине для ненависти.

Весь день он провел, плавая в отрывистых, серых мыслях о родителях, сестре и магических нацистах. О том, чего раньше не замечал: газетах, где на каждой странице была смерть — магических и маггловских. Убийства, исчезновения, терракты — что-то происходило каждый день, а он не обращал внимания, не чувствовал приближения войны — до сегодняшнего дня.

Теперь в голове бил набат и отсчитывал секунды метроном.

Никогда еще Джоэл не учился так плохо — бессмысленно глядя на доску, он не мог сосредоточиться ни на едином слове, забывал знакомые с первого курса вещи и отвечал невпопад. Преподаватели были снисходительны, жалея его, но дух перфекционизма непрестанно зудел на краю сознания, и пришлось пообещать ему нагнать программу в ближайшее время — как только заработает мозг.

К вечеру в сумке лежали тетради с тщательно записанными темами без конспектов, а Джоэл решил покурить.

На третьем этаже располагался неизменно безлюдный мужской туалет. Рядом с ним не было ни кабинетов, ни гостиных, никаких помещений, кроме пустой каморки для швабр, никто туда не ходил, и именно там Джоэл удовлетворял свою тягу к маггловской отраве — как говорила мать, или к дьявольскому зелью — как говорил отец. Конечно, можно было бы покурить без таких сложностей, в одном из общепризнанных мест, вроде туалета на пятом, или внутреннего дворика, но Моэм всегда был одиночкой, а сегодня ему тем более не хотелось компании.

Но день не задался еще с ночи — что же могло пойти как обычно сейчас?

Еще из-за двери послышался шум воды.

Джоэл остановился, разозленный и озадаченный, привыкший считать это помещение своим; но, помедлив, все-таки толкнул дверь. Зашел. И запер ее за собой одним хитрым заклинанием, требовавшим индивидуального «ключа» вместо классической Алохоморы.

Потому что над раковиной склонился черноволосый слизеринец, рукав его рубашки был закатан по локоть, и на предплечье, под потоком холодной воды, чернел череп с выползающей изо рта змеей.

Ярость поднималась в груди, холодная и липкая, оставляя разум ясным, но извращая его.

— Инкарцео, — прошептал Джоэл, не дожидаясь, пока юный Пожиратель Смерти его заметит.

Он обернулся, сверкнув серыми глазами, и тут же упал, не удержав равновесия, обмотанный веревками, как египетская мумия. Джоэл подошел поближе, пригляделся и немного изменил матрицу заклинания — теперь веревками обматывали только руки и ноги слизеринца.

— Какого гребаного Мордреда?! Грязнокровный ублюдок, да как ты посмел? Какого Мордреда?! — в ответ на яростное шипение Джоэл растянул губы в ухмылке. Происходящее завораживало. Он хотел быть тем, кем их с сестрой всегда видел отец — монстром. Впервые в жизни хотел стать злым, применить свой проклятый дар быть пугающим.

Ухмылка тянулась и тянулась, согласно ощущениям, уже выйдя за пределы лица, в глазах была только чернота, миндалевидные, немного раскосые провалы в космос; слизеринца трясло, но во взгляде его была только злость.

Джоэл знал, хоть сам и не наблюдал, что вокруг него сгущается мрак, несмотря на белый день за окном, волосы и кожа приобретают неестественный цвет снега лунной ночью и нагнетается атмосфера жути, к которой чувствительны даже закаленные фамильными замками маги.

— Перестань. Нагнетать, — голосом замороженной стали отчеканил слизеринец. — И объясни. Что. Тебе. Нужно.

— Моя сестра лежит в коме, — не шевеля губами объяснил Джоэл. — Утром Дамблдор объявил об этом.

— Я не трогал твою сестру.

— Каждый сказал бы так. Ты — Пожиратель Смерти.

— А ты — выходец из Лавкрафта!

Диалог потерял всяческий смысл. Джоэл был глух к доводам разума, однако его жертва не замолкала, пытаясь что-то доказать. Пока что он молча слушал.

— Оставь правосудие другим. Я получил Метку неделю назад, кто бы дал мне нападать на грязнокровок. Я даже не знаю, кто это был! Дамблдор найдет их. Твоя сестра будет жива и здорова.

Это было утешительно и логично, но совсем не действовало. Джоэл поднял врага, крепко держа за горло, и заглянул в глаза, отпечатывая на дне зрачков свою беззвездную пустоту. Тот захрипел и забился всем телом, как выброшенная на берег рыба — и также задыхаясь. Пришлось отпустить: слизеринец упал, почему-то не полностью, а на колени, с легким хрустом врезавшись ими в каменный пол.

Джоэл наклонился и взял его за волосы, заставляя запрокинуть голову, а потом коснулся губами губ: сначала совсем легко, после же — требуя ответа. И — секунду спустя — всадил кулак в живот.

Не давая жертве согнуться, как требовал рефлекс, Джоэл стоял, судорожно сжимая пальцы, и ухмылялся, и боялся немного сам себя. Выходец из Лавкрафта — неплохо звучит.

Он опрокинул слизеринца на пол и аккуратно расстегнул его рубашку. Снежными ладонями провел по ребрам, по животу, не зная и не ища ответа на вопрос «зачем?», снова поцеловал, уже не чувствуя ни ответа, ни сопротивления. Эмоциональная отключка, «этонесомной», остекленевшие человеческие глаза.

Джоэл почувствовал, как ярость, бившаяся внутри него как надутая ветром тряпка, опадает безжизненной кучей. Ухмылка погасла, за окном вновь посветлело, как и полагалось согласно Гринвичу, глаза его стали обычными, порозовела кожа и пожелтели волосы.

Он, уже на автопилоте, ударил слизеринца по лицу и несколько раз пнул в бок, попав раз по ребрам и раз по мягкому.

И просто сбежал, пробормотав, что чары продержатся еще полчаса, а дверь потом можно будет отпереть Алохоморой. Ведь нельзя же освободить его сразу — кинется мстить, придется драться, теперь уже на равных условиях, а сил уже не было — только стыд и страх.

* * *

Регулус Блэк, конечно же, знал контрзаклятие к Инкарцео, но представив себя ползущим к сумке, которая, между тем, стояла на подоконнике, достающим палочку зубами и зубами же ей взмахивающим, решил, что дождаться обещанного срока будет меньшим унижением. Тем более, он вовсе не мог гарантировать, что столь странное предприятие увенчается успехом.

Были ли у него причины верить Монстру? В общем-то, нет, но дверь он действительно запер простыми чарами, что внушало определенную надежду.

Значит, это брат той девчонки, которую семикурсники вчера отправили в больницу? Вот это? Регулуса до сих пор потряхивало от мистического спектакля, устроенного этим типом. И ведь отряхнуться и забыть не выйдет — слишком глупо и унизительно все случилось; и никому не скажешь — приятели-слизеринцы будут смеяться над ним еще долгие годы, а если пойти к директору, то сразу же всплывет причина нападения.

Мордред его побери! А вдруг Монстр уже сидит в кабинете Дамблдора и рассказывает ему о случившимся? Точнее, всяко не о своем поведении, но о Метке-то наверняка.

Регулус даже подскочил от этой мысли.

Впрочем, он все равно не мог ничего сделать — только мысленно распрощаться с Хогвартсом.

* * *

Мысль о том, чтобы рассказать о Метке, конечно же, промелькнула, но была тут же отброшена волной стыда. От яростной вспышки Джоэлу стало только хуже. Он напал на мальчишку, который, похоже, действительно был непричастен, да еще и вот так, подло, не оставив шанса на сопротивление. Он не сдержался и выпустил то, за что всю жизнь его пытались подвергнуть экзорцизму.

— Ты одержим, монстр внутри тебя, — монотонно говорил отец. Распятие прожигало Джоэла взглядом из-за его спины. — Ты должен сдерживать его всеми силами. Молись или пей свои проклятые зелья, неважно, это хуже колдовства. Дьявол в тебе… Если я еще раз увижу монстра — придется пойти на крайние меры…

Он сдерживался. Он научился управлять этим, понял, где находится панель управления Монстром. Он старался держать себя в руках, быть рациональным и никогда не злиться.

И вот все пошло прахом. Он действовал неосознанно, невольно, не смог остановиться, запугал нормального человека, побил, поглумился.

Отец ошибался. Не монстр в нем, а он и есть — Монстр.

Разум подсказывал, что нужно все же рассказать Дамблдору о Метке, но Джоэл не мог этого сделать. Нельзя было скрыть то, что он сделал, если директор спросит, и нельзя было рассказать, и нельзя было подставить человека, с которым он так поступил, даже если это потенциально ему во благо.

По дороге в гостиную Джоэл встретил гриффиндорца, с которым в прошлом году работал вместе на зельях, и тот пригласил его на вечеринку в их гостиной в честь… последней пятницы первого месяца последнего учебного года, или что-то в этом духе. Седьмой курс Гриффиндора устраивал вечеринки по любому надуманному поводу, стремясь веселиться, пока молодые. Кажется, сейчас, перед лицом грядущей войны, это было действительно мудро — и Джоэл пошел напиваться до потери сознания.

Незнакомые люди хлопали его по плечам, тянулись обнять и давали выпить. Огромный зал был сизым от сигаретного дыма и сиплым от гула множества голосов.

Джоэл принял из чьих-то рук полный стакан огневиски, утонул в мягком кресле и занял наблюдательный пост, периодически отхлебывая обжигающий и неприятный на вкус напиток.

Джеймс Поттер, смешав виски со сливочным пивом прямо в бутылке, отхлебывал из горла. Сегодня он решил отстать от Лили Эванс раз и навсегда — после того, как усилия, потраченные на то, чтобы стать аккуратнее и не ссориться со Снейпом, прошли впустую. Теперь это решение требовалось запить горячительным и, возможно, на волне опьянения уединиться с какой-нибудь милой девушкой.

Но пока что он сидел в компании лучших друзей и осуществлял первую часть плана.

Сириус Блэк был удивлен. Он не верил, что когда-нибудь Сохатый решит отказаться от Лили: эта эпопея тянулась со второго курса и его чувства пережили многие потрясения. Разве Джеймс мог потерять надежду? Блэку очень не нравилась эта мысль — от нее все резко менялось. Наверное, не в худшую сторону, но Сириус опасался перемен; после побега из дома он не чувствовал почвы под ногами и стал немного иначе относиться к другу и его родителям: теперь они стали его тылом, а их дом — местом, куда можно вернуться. Вместе с этим чувством пришел иррациональный страх, что что-то пойдет не так, и Блэк отслеживал поведение Джеймса так, будто влюбленная девчонка.

Сегодня вообще был до крайности странный день.

После уроков и перед вечеринкой, дабы быть в форме, Блэк прилег на несколько часов — и впервые за десять лет ему приснилась девочка из детских кошмаров. Только теперь сон был другим.

Она не управляла им, как раньше, и он не управлял; они как будто были героями мультфильма, нарисованного кем-то третьим. Он не мог сказать ни слова, а она выбирала между ним и каким-то светловолосым парнем, звала — и не могла дозваться, отделенная от Сириуса непроницаемым стеклом.

Она повзрослела, как и он. Разве девочки из кошмарных снов взрослеют?

А проснувшись, умывшись, одевшись, он запоздало понял, что глаза ее были совсем обычными, светло-голубыми, а не похожими на Черные дыры, как было раньше.

Это так удивило Сириуса, что он до сих пор не мог прийти в себя.

В детстве, устав кричать по ночам от чувства необъяснимой жути и вспомнив девочку с белыми волосами до самого пола, он решил, что если нельзя выгнать ее из снов, то можно попробовать подружиться, чтобы она перестала быть жуткой и стала такой же, как реальные девочки.

Первый шаг было сделать трудно, как будто воздух сна превратился в кисель, но едва только Сириус подумал об этом и вспомнил, что спит, стало легче. Теперь, правда, приходилось прилагать усилия, чтобы не проснуться случайно, но он, по крайней мере, мог двигаться и говорить по собственной воле.

— Что ты сделал? — спросила девочка. — Это мой сон!

— Я просто понял, что сплю, — объяснил Сириус. — Как тебя зовут?

— Мелс, — сказала она осторожно. — А тебя?

— Джон, — зачем-то соврал он. — Ты настоящая?

— Да.

— И ты сейчас тоже спишь?

— Сейчас ночь. Все спят ночью.

— Мои родители иногда не спят. А когда мама рожала брата, папа лег только в полдень следующего дня.

— А у меня брат — старший, я не знаю, как он родился…

Теперь она приходила каждую ночь, но Сириусу уже не было страшно. Он перестал раздражать родителей бессонницей и полуночными путешествиями по дому. Залезая под одеяло, засыпал как по команде, в сером тумане дожидаясь Мелс, которая, видимо, ложилась чуть позже, и, приходя, расцвечивала пространство сна разноцветными огнями, превращала его в таинственные замки, темные леса и вонючие болота, которые они с интересом исследовали. План сработал на сто процентов: подружившись с девочкой, Сириус больше не поддавался щекочущему ужасу, который был ее вечным спутником. Избавиться от этого свойства она не могла, по крайней мере, во сне, но, как оказалось, бояться тоже бывало приятно и интересно, особенно в хорошей компании. К тому же, теперь Блэк понимал, что все здесь, кроме самой девочки, — декорации.

В дальнейшем, путешествуя по ночному Хогвартсу, он часто вспоминал те сны.

Дружба с девочкой из кошмаров продлилась около года, после чего она просто пропала, перестав приходить. Сириус изучал разнообразные практики сновидений, пытаясь найти ее сам, но неизменно натыкался на серый туман и пустоту, которыми изобиловало пространство снов. Он метался, не умея сам создать декорации и злился, попадая в чужие, которые не были — ее.

Ничего не получалось, и постепенно он сдался. Воспоминания подернулись дымкой и стали деталью детства, как игры в мяч с маггловскими мальчишками, продолжавшиеся, пока мать не узнала. Новые друзья, впечатления, переживания, взросление, ссоры с родителями — все это отодвинуло девочку на второй план, так, что Сириус даже забыл ее имя и вспомнил теперь с трудом, уже после того, как снова ее увидел и понял вдруг, как же на самом деле скучал.

Сегодня вечером он поднялся с постели с тяжелым, прозрачным чувством звенящей пустоты, как будто кусок груди, где сердце, вырезали и выбросили и теперь там свистит ветер и ноет свежая рана. Боль действительно вышла на физический уровень, став пугающей, как первые сны с Мелс.

А тут еще и Джеймс…

Сириус решительно отнял у друга бутылку и сделал несколько длинных глотков, бессмысленно глядя в пространство. И сладкая алкогольная дрянь действительно решила его проблемы — на пару секунд, пока на линии сфокусировавшегося взгляда не обнаружился парень из сна.

— Мордред, мать твою, и Моргана, — пробормотал Сириус. Высокий тонкий блондин, с длинными волосами и длинным лицом был не как настоящий, а действительно настоящий, живой и с бокалом бухла в руке.

Эта история подобралась так близко, что ее уже никак нельзя было игнорировать. Поэтому Блэк решительно встал и пошел проводить расследование.

— Эй, привет.

Джоэл поднял взгляд и увидел Сириуса, мать его, Блэка. Только его здесь не хватало.

— Что? — он был недоволен, озадачен и очень сосредоточен на том, чтобы не выплеснуть свое настроение в виде превращения вечеринки в фильм ужасов.

— Ты знаком с девчонкой с лицом жуткой фарфоровой куклы? У нее еще светло-голубые глаза, она высокая и тощая, но грудь и талия есть, а еще у нее длинные светлые волосы, прям как… — Блэк запнулся. — Прям как у тебя!

Джоэл подпрыгнул в кресле. Мягкое опьянение слетело с него грязными болотными брызгами.

— Что?

Его сестра была влюблена в Сириуса Блэка со своего первого курса, с того дня, как впервые его увидела, объясняя это не привычными для многих девочек категориями вроде его красоты, популярности и чувства юмора, а тем, что он до умопомрачения похож на мальчика, к которому она приходила во снах до того самого дня, как об этом узнал отец.

Омела была уверена, что Блэк и тот мальчик не являлись одной и той же личностью, но ничего не могла с собой поделать: образ друга, которого она лишилась, накладываясь поверх, превращал задиристого гриффиндорца в таинственного принца. Она, как последняя идиотка, смотрела на него украдкой, не спала ночами, посылала анонимные валентинки, писала грустные стихи и иногда подумывала покончить с собой, в духе классического влюбленного подростка. Потому что звездный мальчик Хогвартса даже знаком с ней не был.

Глупость? Конечно. Но она была замкнутой девочкой, выросшей в несчастливой семье, запрещающей себе быть собой и находящей скучными всех, кроме собственного брата. Такому человеку нелегко запросто взять и познакомиться со школьной знаменитостью, да и чудесный романтический образ разрушить очень страшно. Это чувство составляло огромную часть жизни Омелы и она панически боялась его лишиться, несмотря на то, что в нем было ничего приятного, потому что тогда она лишилась бы половины себя.

Джоэл прекрасно знал эту историю, и, как дважды два, знал, что Блэк действительно не знаком с его сестрой. Но описание было точным, хоть и несколько резковатым. А упоминание волос «прям как у тебя» не оставляло сомнений. Однако, Блэк спрашивал так, как будто видел эту девушку на обложке журнала или в кино и теперь пытается идентифицировать.

— Присядь, — мягко сказал Джоэл, решительно беря себя в руки. — Выпей, покури… а завтра, как проснешься, зайди в больничное крыло.

Омела стояла в самом начале длинного белого коридора, стены, пол и потолок которого сияли так, как будто были одной большой люминесцентной лампой. Девушка посмотрела на свои руки и чуть не заорала от ужаса — бледная розоватая кожа, ногти, выкрашенные алым лаком: на большом пальце правой руки сломан, на безымянном лак треснул, а она забыла поправить, — все это не оставляло сомнений в реальности происходящего. Будь это сном, ее кожа сливалась бы цветом с этим коридором, а ногтей бы не было вовсе. Да и ниточки, за которую она всегда могла дернуть во сне, но много лет не делала этого, как никогда и не существовало. Обычно Омела чувствовала ее даже наяву и крепко держала, боясь потерять последнюю связь с той частью жизни, в которой она была хозяйкой.

Чувство потери резануло так остро и мучительно, что крик все же вырвался на волю и, обретя материальность, врезался в дальний конец коридора.

По полу со звуком рвущейся бумаги прокатилась извилистая трещина, остановившись у ног Омелы и окутав ее поднявшимся из-под пола дымом.

Когда девушка прокашлялась и протерла слезящиеся глаза перед ней стояли единственные люди, которых она хотела видеть: ее брат и ее любовь.

— Выбери одного из нас, — сказал брат. — Выбери того, кто останется жить, иначе умрем мы оба.

Мысли панически заметались. Единственные важные для нее люди. Как это — выбрать одного? Это невозможно, это сон — она снова взглянула на руки. Нет, не сон, но какие-то чары, бред, испытание. Безумие. Да лучше самой умереть, чем выбирать между ними!

— Не получится, — отвечая на ее мысли, разлепил губы любимый. — Ты не умрешь прежде одного из нас — или обоих.

— У тебя есть минута, — добавил брат.

Сказав себе, что это просто не может происходить в действительности, Омела попыталась подумать рационально. Человек, который наверняка никогда не обратит на нее внимания, с которым она даже не разговаривала ни разу? Или единственный близкий человек, защита от родителей и враждебного мира?

Очевидно.

— Ты, — она показала открытой ладонью на брата, и белый коридор снова треснул, выворачиваясь, проваливаясь в трещину на полу.

Стало темно, а потом появилось чувство полета.

«Потому что любовь ничего не решает, — с горечью думала она. — Если ты просто любишь и ничего не делаешь, смысла в ней нет. Любовь — величайший мотиватор и бесполезная боль, если твоих сил недостаточно».

Мотивация не заставит безногого пойти.

Она мягко приземлилась на ноги, утонув каблуками в ярко-черной жирной земле. Вокруг частоколом стояла сочная трава выше человеческого роста, и все цвета были преувеличены, как будто мир был раскрашен детскими флуоресцентными красками.

Захотелось зажмуриться. Но, пожалуй, лучше было бы попробовать найти выход из этого неприятного мира.

Приняв решение, Омела раздвинула стебли травы и, застревая в мягкой земле, пошла вперед.

Спустя минут пять продирания сквозь густые заросли и пачканья ног, она вывалилась на полянку, засыпанную песком, с другого края которой сидела девушка с розой вместо головы.

— Привет, — сказала Омела.

— Привет, — ответила девушка-цветок. Голос раздавался откуда-то из скопления лепестков в середине. — Меня зовут Роза.

— Меня зовут Омела.

— Почему твоя голова такая странная?

— Странная?

— Ну да, — удивленно сказала Роза. — Смотри.

Трава за ее спиной сама собой раздвинулась и на поляну вышли еще несколько девушек-цветов.

— Это Лили, Айрис, Гиацинта, Анис, Жасмин, Виолетта, Лаванда, Мальва…

Девушки столпились на полянке, приветливо шевеля лепестками.

— Будь с нами, — сказала Роза, а остальные подхватили разноголосым хором. — У нас замечательный мир. Нет боли, нет страха, нет жестокости, только трава, земля, небо и мы.

От мешанины цветочных ароматов кружилась голова и оглушительно-яркие цвета поплыли, становясь огромным пятном, из которого состояло все.

— Будь с нами, будь с нами, — повторяли цветочные девушки на все лады. Омела сделала шаг вперед — и остановилась, вспомнив, что растение, в честь которого она была названа, выглядит как зеленое воронье гнездо.

— Нет, — твердо сказала она. — Не хочу омелу вместо головы.

И мир померк.

* * *

Сириус Блэк проснулся в семь утра субботы от навязчивой, мучительной мысли о больничном крыле. Ему дико хотелось есть и пить, после выпитого в горле стоял ком, а в кишках как будто гусеницы ползали, глаза щипало от недосыпа. Однако, съев кусок вчерашнего пирога и запив его огромным количеством воды из-под крана, найдя абсорбирующее зелье для бунтующего желудка и укутавшись в безумное привлекательное сейчас одеяло, он не смог уснуть.

Больничное крыло. Девочка из сна. Больничное крыло.

От нетерпения Сириус не мог даже нормально думать — в голове крутилось одно и то же, затмевая все: от попыток дедукции на ту же тему до текста в книге, которую от отчаяния пытался читать.

Раньше девяти утра мадам Помфри никого не пускала в свою обитель.

Блэк перепробовал все. Он медленно, тщательно помылся, побрился — не чарами, а маггловской бритвой, которую находил очень забавной. Некоторое время стоял голый перед зеркалом, разглядывая себя, и побрил ноги. Подмышки. Выбрил на груди цветочеС трудом остановился — очень уж это увлекало, расхохотался, снова взглянув в зеркало и заметив идиотское выражение лица, идеально сочетавшееся с новым имиджем. Оделся, снова лег в постель, взял книгу. Отложил книгу, взял недописанное эссе по зельеварению. Убрал. Посмотрел на часы, посмотрел на часы, посмотрел на часы.

Без пятнадцати девять Сириус оделся, заставляя себя действовать как можно медленнее, причесался, аккуратно забрав длинные волосы в хвост, нашел сигареты, вспомнил, что забыл покурить с утра. Покурил в окно и, наконец-то, вышел.

По коридорам он почти бежал.

Запыхавшись и вспотев в своей дорогой, аккуратной одежде, Сириус едва не врезался в дверь. Остановился, торопливо переводя дыхание, и решительно постучал.

— Мистер Блэк? — удивилась мадам Помфри. — Так рано, а уже что-то случилось?

— Нет, — он решил быть максимально честным. — Я хотел проведать ту девочку, на которую вчера напали. Можно?

Медсестра немного удивленно кивнула и посторонилась. Сириус, обрадованный тем, что рассказов о своей мнимой сентиментальности удалось избежать, прошел внутрь и огляделся. Он просил разрешение войти к единственному человеку, который сейчас точно лежал в больничном крыле, рассчитывая осмотреться и найти ее — ведь парень из сна имел в виду именно это?

Но не ожидал, что она окажется единственным пациентом.

Сердце пропустило удар.

«Она в коме, — сказал себе Блэк. — Мне не придется с ней говорить… неподготовленным, по крайней мере». Разумеется, он хотел с ней поговорить, но не сейчас, не так внезапно, как в воду с обрыва.

Со свистом втянув воздух, он шагнул вперед.

Девушка лежала на спине, длинные желтовато-белые волосы разлетелись короной вокруг головы. Под закрытыми глазами залегли густые тени, клок волос на ладонь выше виска был выстрижен и на оголенной коже розовел свежий шрам.

Сириус замер, вглядываясь в ее лицо. Оно было неестественно спокойным — ни единой морщинки, никакого движения, кроме мерного дыхания. Ресницы и брови, удивительно черные для такой белокожей блондинки, казались нарисованными. Бледно-розовые губы не шевелились.

Он взял ее руку, на миг испугавшись того, какая она вялая и холодная, и наклонился к самому уху девушки.

— Мелс, — от горячего дыхания ее волосы чуть шевельнулись, — прости, я должен был найти тебя раньше. Я должен был догадаться, что ты в Хогвартсе и искать, я должен был назвать свое настоящее имя, чтобы ты узнала меня… Или это было бы не нужно?

Несмотря на понимание, что Мелс не ответит, Сириус не мог остановиться.

— А ты меня помнишь? Я никогда не мог забыть своего первого настоящего друга, но ты казалась сказкой, я не верил, что ты существуешь… зря. А ты помнишь? Почему ты перестала приходить?

— Отец запретил ей.

Сириус вздернул голову. По другую сторону кровати стоял парень из сна и было оглушительно ясно, что он все слышал. Весь этот сентиментальный бред.

Блэк чуть не застонал. Говорить такое девчонке, тем более ей, было нормально, но не при свидетелях же! На месте равенкловца он обязательно бы отпустил какую-нибудь мерзкую шутку, поэтому боялся, как распоследний дурак из тех, кто лезет в карман за каждым словом, а едкие ответы еще и теряет там.

И он никогда больше не будет ржать над Сохатым.

— Так значит, это все-таки был ты, — сказал парень. — К тебе она ходила во сне. Она тебя прекрасно помнит. Но она, знаешь ли, тоже не могла поверить, что какой-то мальчик из сна может так легко встретиться наяву, а доказательств не было, потому что ты додумался назваться другим именем… идиот.

Шутки не было. Сириус медленно перевел дыхание.

— Если бы не эта твоя глупость, все было бы куда проще. Моя сестра, знаешь ли, очень скучала по своему мальчику из сна. И страдала по тебе, потому что думала, что ты очень похож, но не он. Идиот. Никогда с тобой не общался, но ты меня так достал. Как ты же ты меня достал… Задолбал. Заебал. Кретин. Слабоумный чистокровный вырожденец.

— Замолчи, — беззлобно бросил Блэк. — Я идиот, кретин, дурак, слабоумный чистокровный вырожденец и все такое, я понял. Мне. Правда. Жаль.

Парень резко выдохнул, наколдовал себе табуретку и устало опустился на нее.

— Ладно, извини, — пробормотал он. — Конечно, ты не мог этого предвидеть. Кто ж мог… Меня зовут Джоэл.

Они пожали друг другу руки над кроватью Мелс.

— Давай сходим на завтрак, а потом вернемся, — после недолгого молчания предложил Сириус.

— Я… Дамблдор должен определить, чем ее прокляли, и кто… вдруг он придет сюда, а меня нет… — растерянно пробормотал Джоэл. Он казался совсем потерянным и раздавленным, как будто вспышка злости высосала остатки сил.

— Я тебя умоляю, директор никогда не пропускает завтрак. Да и к тому же, он в любом случае тебе скажет. Он тебя найдет, не парься.

Помедлив, Джоэл кивнул, и они ушли.

* * *

Омелу трясло. Ее мучало ощущение, что случилось нечто невероятное, потрясающее, удивительное, восхитительное, а она все пропустила. Как будто о концерте безумно любимой группы сообщили постфактум, только намного сильнее.

Она плыла в темноте, и никакие новые миры не раскрывались перед напряженным взглядом. Даже сама темнота была таковой только условно, потому что Омела прекрасно видела себя — но все остальное было черное и пустое. Это мог бы быть космос, если бы хотя бы где-нибудь среди окружающей бескрайности виделась хотя бы самая маленькая захудалая звездочка, но ее не было.

Ничто.

Казалось, прошло уже очень много времени этого пространства без пространства и этого неприятного чувства, от которого она дрожала, как в лихорадке.

Что же произошло? И где? Как, если нет ничего, кроме черноты вокруг? А если есть, то где же оно, черт возьми?!

Отец запрещал ей ругаться чертом и всегда страшно кричал, если случайно слышал это слово. Лет с тринадцати Омела начала орать на него в ответ — и осознав, что способна на это, почувствовала себя свободной.

Но почему она не вернула сны? После того скандала, когда девочка случайно напугала отца, Дар словно перемкнуло, и теперь, оказавшись в пространстве, схожем с привычной средой обитания, он жег изнутри и рвался, рвался.

Она заплакала от боли и неизвестности.

* * *

Джоэл и Сириус сидели по разные стороны ее кровати. Каждому досталось по простенькому больничному стулу и по холодной тонкой ладони. Они дожидались Дамблдора, намекнувшего в Большом Зале, что зайдет ближе к обеду, одинаково рассеяно смотрели в пространство, и периодически перекидывались ленивыми фразами.

— Мелс — это Эмили, Мелани, Мелоди, Мелисса?

— Омела.

— Оооо… — уважительно протянул Сириус.

— Зачем ты представился чужим именем, да еще и таким дурацким?

— Мордред за язык дернул. И я не думал, что девочки из кошмаров учатся в школе.

— Все учатся в школе. Даже такие как мы.

— Не заводись, Моэм. Я тогда не до конца верил, что она настоящая.

— Никогда не верил? — Джоэл ехидно улыбнулся.

— Если бы она умела приходить в эротических снах, поверил бы сразу.

— Обычно старшим братьям такие вещи не говорят.

— Я особенный.

Прощупывая Блэка с позиции старшего брата, Джоэл мог не думать о вероятности того, что Омела не очнется. Он заставлял свои мысли течь в нужную сторону: она скоро придет в себя, ужасно обрадуется, они с Блэком начнут встречаться, будут целоваться на каждом углу и жутко всех бесить…

Похоже, что Сириус думал о чем-то подобном. Лицо его было напряженным и грустным, между бровей залегла складка, уголки губ сползли вниз.

Джоэл отвернулся.

А повернувшись обратно, чтобы поправить одеяло сестры, увидел, что Блэк теперь выглядит злым и немного испуганным, подумал, что этот гриффиндорец, наверное, позволяет себе такой вид только когда полагает, что никто не смотрит, и вдруг застыл, перебирая взглядом черты однокурсника и пытаясь понять, что не так. Чувство дежа вю сжало его сердце.

Джоэл открыл было рот, чтобы спросить, есть ли у Сириуса брат, но передумал, решив, что лучше пойдет в библиотеку и там ознакомится с блэковской родословной. Не стоило показывать свой интерес. Никаких лишних вопросов. Никто не должен знать.

Дамблдор явился перед самым обедом и сразу же поинтересовался, что же здесь делает мистер Блэк. За несколько секунд молчания, которые Сириус придумывал реплику, достойную Мародера, Джоэл успел прилипнуть к стулу от ужаса, потому что вспомнил: директор легилимент! А значит, он с легкостью прочитает все, что необходимо скрыть, и, возможно, для этого даже не нужно смотреть в глаза.

Моэм попытался вспомнить хоть что-нибудь об окклюменции, и с ужасом понял, что, прекрасно зная, что это и зачем нужно, ни капли не представляет, как.

«"Открытость" есть естественное или обычное состояние ("индо") разума, который ничем не занят. В "Арде Hеискаженной" (то есть, в идеальных условиях свободы от зла) открытость была бы нормальным состоянием. Тем не менее, любой разум может закрыться ("пахта"). Для этого требуется осознанное волевое действие — Hежелание ("аванир")». — пробормотал голос в голове, который озвучивает мысли.

Джоэл сосредоточился на Нежелании и почувствовал себя лучше. Он перевел дыхание, мысленно произнес: «О Эру, пускай это сработает!» и сложил руки на коленях, всем своим видом демонстрируя внимание.

— Прошу у Моэма руки его сестры, — с усмешкой ответил Сириус.

— Ты и так держишь ее руку, — в тон ему ответил Джоэл.

— Я рад, что вы подружились, мальчики, — выдал директор. Они одинаково озадаченно посмотрели в хитрые голубые глаза. — Но боюсь, у меня для вас плохие новости.

Две резко дернувшиеся головы. Две копны волос, закинутых за спину. Два испуганных взгляда.

— Проклятие было наложено с помощью некоего магического предмета, поэтому нет шансов узнать, кто это сделал, отследив его магию. Чары против мисс Моэм не применяли вообще.

— Несколько парней набросились на девчонку и начали ее бить? — Сириус изогнул левую бровь. — Они должны сидеть в Азкабане и писать миллион раз «Я волшебник, а не бабуин в тюремной робе».

— Ты — волшебник. Они — бабуины, — отрезал Джоэл.

— Увы, — вздохнул Дамблдор. — Я определил сущность проклятия. Оно не снимается.

— Чт…

— Не перебивайте, прошу вас. Я понимаю, что вы встревожены, но…

— Встревожены?! — страшным шепотом простонал Моэм.

— Заткнись, — попросил его Сириус.

— Спасибо. Итак, проклятие погрузило мисс Моэм в магический сон, где она видит сцены, в которых ей предоставляет некий выбор из двух вариантов. Один из них означает смерть, второй — шаг к пробуждению. Если ей повезет, она проснется, если нет — погибнет. И нет способов вытащить ее оттуда до конца, — Дамблдор печально покачал головой.

— Может быть, можно передать ей подсказку, какой выбор делать? — глаза Джоэла возбужденно блеснули.

— Увы, выбор может быть абсолютно случайным. Выпить чай или кофе? Пойти направо или налево? Кот или собака?

— Кот, — сказал Джоэл.

— Собака! — возмутился Блэк.

— Вот видите. Абсолютно непредсказуемо и нелогично. Нельзя высчитать.

Парни хором вздохнули — каждый на своем жестком больничном стуле — и сжали каждый свою ладонь.

— Идите на обед, — велел им Дамблдор.

* * *

Сириус тоскливо ковырял вилкой тыквенный пирог. Люпин валялся в своей комнате, усталый от приближающегося Полнолуния, Сохатый смотрел в свою тарелку, видимо, пытаясь разглядеть там карту сокровищ, крайне сосредоточенный на том, чтобы случайно не поднять взгляда на Лили. Питер ел как обычно, но на его тонком остроносом лице отчетливо проглядывало беспокойство.

Напротив и немного слева беззаботно щебетали девушки.

Блэк слушал их и злился. Марлин вчера целовалась с Пруэттом — теперь нужно было срочно разобраться с каким именно, а то вдруг он захочет продолжения? Она определенно предпочитает Фабиана, а если это был Гидеон?

— Как неловко! — звонко сказала Эванс.

Новая волна раздражения поднялась в груди. Разве она не видит, как Джиму погано? За целый обед он не сказал ни слова, да и на завтраке был неестественно тих. Неужели Ее Рыжее Высочество действительно не заметила перемены? Думать так Сириусу не хотелось — ведь это означало, что Лили по-настоящему плевать на Сохатого. Неприятная мысль.

А если она заметила — то как может так беззаботно хихикать над глупостями подружек? Состояние Джеймса было пугающим, неестественным для него. Как будто солнце погасло средь бела дня, или деревья весной не зазеленели, или Хогвартс лежит в руинах.

Когда Мэри МакДональд таинственным шепотом объявила, что, кажется, влюбилась, и девочки склонились к ней, чтобы обсудить это жутко секретное событие, Сириус не выдержал и вскочил.

— Бродяга, ты чего? — удивился Джеймс, медленно поднимая голову.

— Я прогуляюсь. Шел бы ты в спальню, занялся бы чем-нибудь полезным, — выпалил Сириус. — Ты выглядишь, как кастрированный горный тролль, только маленький!

Сохатый и Хвост заржали ему вслед и узел в груди немного ослаб.

Сириус промчался по лестнице, пересек холл и вывалился из школы, отодвинув плечом тяжелую створку двери. Скатился по ступеням и, наконец, затормозил, всей своей сущностью окунаясь в Осень.

Как вбежать в холодное озеро, взметая ногами брызги и распугивая людей. Как нажать на мотоцикле кнопку взлета. Золотистый, алый, пурпурный, лимонно-желтый, оранжевый, коричневый, зеленый.

И звонкое голубое небо.

Сириус сквозь зубы втянул в себя прозрачный холодный воздух и свежесть наполнила его до краев. Он медленно пошел в сторону Запретного Леса, наполняя голову блаженной пустотой и наслаждаясь каждым шагом.

Да, все изменилось. Джеймс принял решение больше не бегать за Эванс и это тяжело ему дается — но может быть, сработает? Сохатый приглашал ее на свидания каждый день в течение пяти лет, а на каникулах писал письма, неизменно остававшиеся без ответа. Она обязательно заметит перемену и встревожится. Ей станет обидно, это ведь такой удар по самолюбию.

А потом она сдастся. Обязательно.

С каждым новым вдохом Сириус вера в лучшее укреплялась. Шум леса уже касался ушей.

Они замечательно проведут полнолуние.

Блэк наклонился, подобрал с земли желудь и спрятал в карман. Он нашел девушку своей мечты, раскрыл тайну, которая мучила с детства. И она обязательно проснется — потому что такой девушке не может не повезти.

К тому же, он ждет ее.

Сириус усмехнулся сам себе. Черный кобель на мотоцикле вместо порядочного принца — девочке из кошмара должно понравиться.

Слегка углубившись в лес, он перекинулся и помчался куда глаза глядят, разбрасывая лапами опавшие листья.

* * *

Джоэл тем временем и вовсе проигнорировал обед. У него не было настроения переносить сочувствующие взгляды и слушать разговоры об уроках с периодическим погружением в большую науку, а вместо еды хотелось курить одну за одной. У него был приятель — прошлогодний выпускник Равенкло, живший неподалеку, который всегда мог прислать еще пару блоков. В прошлом году, когда Джоэл только познакомился с маггловской вредной привычкой, было гораздо сложнее.

Впрочем, теперь у него начинались проблемы с любимым местечком. Едва Моэм зашел в мужской туалет на третьем этаже, как перед глазами полыхнуло красным, и палочка вылетела у него из кармана. У окна стоял тот самый парень, на которого он набросился вчера, и холодно, очень по-слизерински, улыбался.

— Ты занял мою курилку, — зачем-то прошептал Джоэл.

— Я так и знал, что в поговорке «преступник всегда возвращается на место преступления» есть подвох, — медленно процедил парень. — Курилка, значит? Ну так что же ты ждешь? Кури.

Трясущимися руками Джоэл достал пачку и едва не сломал сигарету, вытаскивая ее. Перед самым лицом вспыхнула волшебная палочка слизеринца — коснувшись пламенем сигареты, тот пояснил:

— Не суй мне под нос эти маггловские огоньки.

Регулус получал удовольствие, топчась ногами по совести равенкловца. Бедняга определенно страдал: курил, переминаясь с ноги на ногу, весь красный, с прилипшими ко лбу взмокшими волосками, и не предпринимал ни единой попытки наброситься с кулаками или снова стать черно-белым монстром.

— Можем повторить вчерашнюю сцену, поменявшись ролями, — процедил слизеринец.

— Если хочешь. Я не буду сопротивляться.

Регулус взмахнул палочкой, и парня ударило по скуле. Голова его опасно мотнулась.

— Нравится? — прошипел Блэк, всей кожей чувствуя боль своего врага. Во рту появился привкус крови.

— Прости, — прошептал равенкловец. — Да, мы враги, но я поступил подло. Я… ничего никому не скажу.

— Кто бы сомневался.

Джоэл сглотнул кровь и поднял взгляд. Скула болела, ноги дрожали; лицо мучительно покраснело, от этого было жарко и на лбу выступал пот. До зуда в пальцах хотелось поправить волосы, но он не решался поднять руку, боясь, что напряженный слизеринец примет любое движение за угрозу.

— Мерлин, — голос его вдруг смягчился. — Надо же, тебе действительно стыдно. Что с тобой не так, парень?

— Я психанул и сорвался, — процедил Джоэл. — Разумеется, мне стыдно.

— Мы ведь враги, — слизеринец резким движением шагнул вперед, так, что теперь они оказались стоящими почти вплотную. — Не я, но мои соратники избили и прокляли твою сестру. Ты тоже под угрозой, и все прочие грязнокровки. Скоро в Хогвартсе не останется ни одного из вас. Те, кто не разбежится по домам, сдохнут в течение этого года, а потом мы найдем и остальных. Грязнокровки умрут, а магглы будут служить нам… потому что мы сильнее.

— Посмотрел бы я, как магия защитит тебя от атомной бомбы, — раздраженно ляпнул Джоэл. Он чувствовал, что слизеринец намеренно злит его, видимо, пытаясь спровоцировать на драку, чтобы взять реванш, не нападая на униженного и отказывающегося защищаться врага. Вестись на глупую уловку не хотелось, но от этих мерзостей тело наполнялось легкостью и гневным огнем.

— Что такое атомная бомба? — подняв голову, Моэм уткнулся взглядом в удивленные льдисто-серые глаза — и вдруг остыл, словно на голову ему опрокинули ушат снега. Улыбнувшись, он вытащил еще одну сигарету, сел на подоконник и похлопал ладонью рядом с собой.

— Садись, объясню.

Они не заметили, как на улице стемнело, как подошло и прошло время ужина. На Регулуса потоками выплескивалась информация, о которой он никогда не слышал даже краем уха — ни родственники, ни друзья не обсуждали между собой такое.

Точнее, они этого и не знали.

Волшебники знали, что Земля — круглая, что существуют другие планеты, что звезд много и они — огромные раскаленные шары газа. Еще волшебники изучали то, как передвижение космических тел влияет на земную жизнь. Но они не знали, что такое газ, и не имели понятия о том, что Солнце, планеты, все бесчисленные звезды движутся не только относительно друг друга, но и просто вперед, и что этому нет конца: разве что наступит тепловая смерть Вселенной или новый Большой Взрыв, из которого Космос родится заново.

Волшебники умели силой мысли зажигать огонь, но не знали, почему он горячий и умеет уничтожать.

Варя Кровевосполняющее зелья и говоря о грязнокровках, они не знали, что кровь — это множество маленьких клеток.

Живя в мире, не знали, что мир — это множество крошечных частичек то ли энергии, то ли материи, которые расположены где-то гуще, где-то реже, а между ними — пустота. Эта мысль пробрала Регулуса до глубины души; строго говоря, у него было чувство, как будто живот вспорот и кишки вываливаются наружу, а перед глазами все превращалось в мозаику.

— Когда я был маленький, — произнес Джоэл, — я думал, что молекулы — это эти маленькие штучки, из которых состоит картофельное пюре. Оно ведь такой… консистенции. Но на самом деле молекулы нельзя увидеть обычным взглядом, а атомы — тем более.

— Тогда откуда ты знаешь, что это так, если не видел их?

— Ну, у магглов есть электронные микроскопы, а еще ионный проектор, который фотографирует атомы. Парень, с которым я ходил в одну начальную школу, сейчас учится на физика и показывал мне фотографии. Смотришь на кусочек металла и видишь, что он весь как будто в мелкую-мелкую клеточку.

Регулус почувствовал себя обкуренным.

— Ты ведь Блэк, верно? — спросил вдруг равенкловец.

— Да. Узнал по фамильному сходству? Я видел, как ты шел на завтрак с моим братом.

— Верно. Как тебя зовут? Раз уж мы встретились, избавь меня от необходимости утолять любопытство в семейных архивах чистокровок.

— Регулус. А тебя?

— Джоэл Моэм.

Они пожали друг другу руки.

Равенкловец потянулся за сигаретой, слизеринец сидел, глядя в пространство и чувствуя себя миллиардами крошечных точек среди абсолютной пустоты. Мысли медленно закручивались в филигранный узор. Джоэл сказал, что, если взорвать несколько атомных бомб одновременно, земной шар просто разорвет, ведь, взрывая их, люди выпускают на свободу те силы, которые делают мир. То, что стягивает эти умозрительные клочки энергии — протоны, нейтроны, электроны, вырывается на свободу с болью и гневом, как если бы Атлант отпустил небо, и появляется огромная ударная сила, световая волна, жар, сжигающий людей дотла за миллисекунды, радиация, выгрызающая все живое изнутри. У Регулуса всегда было живое воображение, и он представил на миг, как все вокруг сметает этой силой, и не остается ничего.

Только мертвая космическая пустыня и остывающие осколки планеты Земля.

— Кстати, — видит Мерлин, Блэка и так пробивала нервная дрожь, но Моэм, похоже, решил добить его. — Магглы были в космосе. Первым был русский, Гагарин — он облетел вокруг Земли. Потом было еще много людей из разных стран. А в шестьдесят девятом году американец Нил Армстронг побывал на Луне. Прошелся по ее поверхности.

— Как это вообще возможно?! — Регулус чуть не завыл как оборотень в полнолуние. — В космосе же нет воздуха и так холодно, что все твердое!

— Магглы изобрели специальные корабли и костюмы. Это невероятно круто, да? — ехидство вытекало из Джоэла через край, как варенье из фирменного кикимеровского крамбла.

Блэк фыркнул и вышвырнул из себя мысли о космических полетах. Это было уже слишком. На задворках сознания и так собирался ужас, слеплялся из кусочков информации о бомбах, о Хиросиме и Нагасаки, о жутких болезнях и невероятной силе, скрепляющей мир. Темный Лорд собирался поработить магглов… тех, что изобрели такое оружие, тех, что живут по всей планете и в каждой из множества стран их больше, чем магов, тех, что растоптали Гитлера и чуть не стерли с карты Японию. А вдруг, узнав об угрозе из волшебного мира, они в несколько движений уничтожат Британию? Не станет Хогвартса вместе с горами, озером и лесом, Министерства, Мунго, Косого переулка, Хогсмида, деревень, разбросанных по всей стране… лондонского дома Блэков и их загородной резиденции.

Регулус судорожно вздохнул. От ужаса горло перемкнуло, и воздух не сразу захотел проталкиваться в легкие.

Всемирное тяготение формировало в нем необратимые перемены.

Когда Джоэл совсем уверился в том, что у слизеринца отнялся язык, тот разлепил тонкие губы и медленно произнес:

— Хочешь узнать, чем прокляли твою сестру?

— Дамблдор рассказывал мне о характере проклятия, — быстро ответил он.

— Пф, я не об этом. Оно было наложено с помощью артефакта, и я знаю, какого именно.

— Чт-то? Да, я хочу знать.

— Но я не скажу, кто именно это сделал. Не могу так подставить их. Надо — сам расследуй.

— Расскажи, что сможешь. П-пожалуйста, — ехидство исчезло, вместо него в голосе звякнули умоляющие нотки.

— Расскажу, если ты меня поцелуешь, — ляпнул Регулус. Это была идиотская, бессмысленная идея, лишенная ярковыраженных причин.

В повисшем молчании остывали следы разговоров о космосе. Через пару минут под изучающим взглядом Блэк уже почти готов был сдаться и сбить цену, но тут лицо Джоэла оказалось совсем рядом.

Они едва соприкоснулись губами, настороженно глядя друг другу в распахнутые глаза. А потом слизеринец испуганно отшатнулся и сразу, не давая времени для рассуждений и, тем более, вопросов, заговорил:

— Когда Луг выбил камнем Око Балора, из него брызнула кровь и застыла по всей Ирландии. Так как Око, даже будучи мертвым, обладало гипнотической силой, эти капли искали многие — потому что осколки, лишенные воли хозяина, можно было заколдовать нужным образом. Один волшебник нашел кусочек Ока и заклял его так, чтобы он навевал волшебные сны, потому что жена этого парня страдала бессонницей и из-за этого уже четыре раза потеряла ребенка. Это сработало — и на пятый раз все получилось: у них родился сын. Но ши Темного Двора захотели забрать ребенка себе на воспитание. Маг отказал, и тогда ши заколдовали его Око так, что оно погружало всякого, кто коснется его, в кошмары, где жертве постоянно предлагали замаскированный выбор между жизнью и смертью. Та же матрица чар, но усложненная и без пути назад. Либо проходишь все сны, либо не просыпаешься. В общем, жена мага все еще пользовалась Оком, поэтому она быстро попала под проклятие. Маг неприятно удивился, когда не смог разбудить ее и пошел разбираться на Холмы. Ну и пропал там. А его сын вместе с артефактом попал на воспитание к семье Гамп, в которой камушек и хранился.

— Спасибо за экскурс в историю магии, — хмыкнул Джоэл. — Но я слышал, что род Гампов прервался.

— Недавно. Последними были три дочери — потому фамилия и исчезла. Но они вышли замуж и родили детей. Камень наверняка достался по наследству одной из них.

— За кого же они вышли замуж?

Регулус посмотрел на него и усмехнулся.

— Похоже, тебе все-таки придется покопаться в библиотеке.

Джоэл фыркнул. Этого стоило ожидать.

* * *

С начала шестого курса сдвоенное зельеварение с Гриффиндором превратилось из любимого урока в настоящую пытку. Раньше Северус работал в паре с Лили: они понимали друг друга с полуслова, с полумысли. Стоило ему подумать о том, что сейчас, вопреки рецепту, нужно добавить в зелье, скажем, толченые крылья летучих мышей, тонкая рука с округлыми ногтями и едва заметными веснушками на запястье протягивала их ему. А часто и сам Снейп подавал подруге ингредиенты прежде, чем она успевала об том попросить. Очень удобно — и очень иллюзорно. Долгое время он думал, что такое взаимопонимание в науке обеспечит им единство мысли и в жизни, но трагически ошибся. Назвав Эванс грязнокровкой, Северус долго утешал себя тем, что они лучшие друзья и она обязательно поймет, почему он должен был тогда так поступить: ему ведь было наплевать на ее статус, и Лили об этом прекрасно знала.

Однако, оскорбления она не простила. После того разговора, когда гриффиндорка припомнила идиотскую историю с Макдональд, в которой участвовал кто угодно, но только не Северус, они поговорили только один раз — и именно тогда парень с отчаянием понял, что взаимопонимания на самом деле не существует. Лили говорила как будто на другом языке, и он чувствовал, что она думает также — со своей стороны.

Северус пытался втолковать подруге, что уже большой мальчик, и защита от девушки унизительна — поэтому-то он психанул. Но когда Лили спросила, почему же он тогда не назвал ее "девчонкой" или даже "бабой", не нашел, что ответить.

Эванс, в свою очередь, старалась донести, что ее волнует не то, что он сказал это ей, а то, что он вообще считает допустимым использовать статус крови в качестве оскорбления. И плевать ей, что Северус сказал это сгоряча, и ему нет дела до ее родителей: на каком таком основании он выделяет Лили из всех? Чем она отличается от Мэри и Марлин? Они одинаково грязнокровки.

— Ты равняешь частное с общим, — ответил тогда Снейп. — Ты — особенная.

— А у тебя — двойные стандарты, — Лили шипела, как будто они учились на одном факультете. — Либо ты делишь людей по крови и никого не выделяешь, либо не делишь, и судишь о каждом человеке по его делам! Нельзя так, пойми!

Северус не понимал. Он попытался сказать, что Эванс сама делит людей по крови, только с другим полюсом: якобы грязнокровки для нее лучше чистокровных, но в ответ Лили окончательно его уничтожила.

— Нет, есть противные и злые магглорожденные. Например, Джереми Овл из Хаффлпафф недавно испытывал на кошке боевые чары полной мощности — хорошо, что со мной был равенкловский староста! И нормальные чистокровные тоже есть: Пруэтты, Блэк, Поттер…

Именно тогда до Северуса дошло, что это — все. Конец. Раз Поттер стал в ее глазах нормальным, ловить здесь больше нечего.

Тогда он молча сплюнул на пол (Лили брезгливо отшатнулась) и ушел, прижимая руку к груди так, как будто пытался соединить края разорванного сердца.

А сейчас, несмотря на близящиеся ЖАБА, не мог сосредоточиться на уроках, глядя на нее с задней парты. Эванс работала с двумя своими подружками, но глупые грязнокровки Северуса нисколько не волновали; он смотрел, как Лили поправляет хвост темно-рыжих волос — ее руки влетали, как в танце, как она нарезает, растирает, отмеряет, добавляет, как серебристый пар, поднимающийся над зельем, освещает ее кожу нежным лунным сиянием. Когда девушка склонялась к котлу, или же говорила что-то сидевшим с двух сторон Макдональд и Маккинон, сквозь кожу ее шеи, покрытой нежным золотистым пухом, проступали округлые позвонки. Волосы мерцали в свете дурацких слагхорновских канделябров. А когда она поворачивалась сильнее, можно было разглядеть покрасневшую от жара щеку и почти черный в таком освещении глаз.

Из-за этого Снейп даже пару раз испортил зелье — обычно его спасал исключительный талант, но ведь и это не панацея, когда сосет под ложечкой, ноет в груди, как будто сердце прищемили дверью Большого Зала, да еще и кровь отливает от мозга, собираясь несколько ниже и доставляя значительные неудобства.

Только окончательно потеряв Лили, Северус понял, как же на самом деле ее любит, как нуждается в ней. Он очень долго убеждал себя в том, что они просто друзья и ничего больше — но тогда, когда она произнесла имя проклятого Поттера, все иллюзии разлетелись, как колба из тончайшего стекла. Он любил и ненавидел ее одновременно: от обоих чувств никуда нельзя было деться. Его Лили была прекраснейшей девушкой на свете — и она не желала даже дружить. Впрочем, анализируя свои чувства, слизеринец быстро понял, что если случится чудо и презрительное равнодушие во взгляде Эванс снова сменится теплом, дружбы будет уже недостаточно. Слишком много времени он провел в душе и на покрытой защитными чарами постели в обществе ее светлого образа.

За последний год Северус превратился в маньяка. Лили занимала большую часть его мыслей, и осознание того, что раньше он имел право говорить и даже трогать, а теперь может только смотреть, причиняло такую боль, что в особенно отчаянные моменты парень всерьез задумывался о самоубийстве. Он стремительно пополз по наклонной — туда, где для Лили Эванс точно не было места, в надежде, что это поможет забыть о ней.

Не помогало. Ни шумная, немного нарочитая ненависть к грязнокровкам, ни участие в работе на Темного Лорда, ни варка ядов, которыми будут нежно уничтожать предателей и отступников, ничего. Северус стал хуже учиться, до невозможности похудел и засыпал только с помощью зелий. И больше не мог так жить.

Это "я больше не могу" переполняло его уже несколько дней — с того момента, как Поттер перестал клеиться к Эванс. Снейп заметил это даже раньше самой девушки, потому что тщательно следил за ними обоими, боясь, что она рано или поздно поддастся на ухаживания гриффиндорского ловца. Лили не поддавалась, и Джеймс отстал, но Северус точно знал, к чему это приведет — и с тех пор, как обдумал, сопоставил и понял, даже с зельем ложился заполночь, а потом просыпался часов в пять и просто смотрел в зеленый бархат балдахина, плавая в страхе и отчаянии. Можно было стерпеть что угодно, кроме того, к чему неумолимо шло.

Нужно было что-то сделать, но что? Напоить Лили Амортенцией и делать это всю последующую жизнь, каждый день боясь забыть и окончательно превращаясь в параноика? Нет. Северусу Снейпу нужны были методы понадежнее.

Джеймс Поттер так старался на смотреть на Лили, что почти не поднимал взгляд от котла. Периодически ему начинало казаться, что это выглядит подозрительно и его намеренное игнорирование очень заметно: тогда парень вскидывал голову, утыкался в равнодушную спину Эванс и возвращался к котлу. Ситуация была хреновой, даже очень, но он был полон решимости по-настоящему отучиться все время пялиться на нее и нести всякую чушь, и не желал покупаться на уверенность Бродяги в том, что это все — хитрый план по завоеванию ее сердца. Девушка его мечты была неприступна и с этим следовало срочно смириться.

— Джей, — пробормотал Сириус ему в ухо. — Может, тебе с кем-нибудь замутить? Ну, чтобы развеяться.

— Нет, — сердито прошептал Джеймс. — Я все еще не могу… Ну, нельзя так поступать с людьми. Нельзя встречаться с девчонкой, если она тебе совсем не нравится.

— Тебе совсем никто не нравится? Даже капельку? Ты говорил, та хаффлпаффка милая.

Поттер вспомнил Гестию Джонс, которая пару раз демонстрировала ему свой интерес и снова поднял голову. В этот момент Эванс оглянулась и они случайно столкнулись взглядами — Джеймса прошило молнией с макушки до пят, но он, стараясь сохранять равнодушное лицо, отвернулся к другу и сообщил чуть громче, чем следовало бы:

— Да, Гестия милая. На последней вечеринке она снова строила мне глазки.

— У нее такие ще-е-ечки, — ехидно протянул Бродяга. — И глаза-а-а-а.

— Твое зелье сейчас взорвется нахрен, — шепотом предупредил Питер, заставив друзей вернуться к работе.

Наконец, сосредоточившись, Джеймс уже не заметил взгляда, которым наградила его Лили.

* * *

Зелья сегодня были последней парой: как только Слагхорн объявил конец урока, класс радостно высыпался в коридор, разбегаясь в разные стороны с твердым намерением провести часы до ужина с пользой, в понятие которой никак не входили домашние задания. В радостной пятничной суматохе никто не заметил, как три слизеринца, отделившись от толпы, скрылись в крошечном проходе за гобеленом.

Наслаждаясь внезапно наступившим бабьим летом, Мародеры расположились на своем любимом месте у Черного Озера. Ремус с блаженным вздохом растянулся на спешно наколдованном одеяле и уткнулся взглядом в траву, наслаждаясь блаженными мгновениями отдыха. Сегодня был второй день после Полнолуния, и все тело все еще ныло, как после тяжелой тренировки. К концу учебного дня, полного спешной беготни по лестницам и коридорам, ноги просто отказывались функционировать. Питер привалился к стволу дерева, достал из рюкзака припасенные с обеда бутерброды и как бы невзначай поинтересовался:

— Слушай, Бродяга… Чего ты всю неделю ходишь как в воду опущенный?

Возможно, Сириусу удалось бы протянуть с рассказом о Мелс еще немного, если бы прямо сейчас он не подавился сунутой в рот травинкой. Друзья вполне справедливо сочли это знаком волнения и насели на него уже втроем, настаивая на срочном и неотложном объяснении блэковских странностей. Он немного помялся, не зная, как начать, и этим пугая Мародеров еще больше — очень уж это было не в стиле Бродяги, но все же раскололся.

— И это проклятие совсем нельзя снять? Никак-никак? — сразу перешел к делу Питер, едва дослушав историю.

— Дамблдор так сказал, по крайней мере, — Сириус тяжело вздохнул. С одной стороны, не хотелось все это проговаривать лишний раз: сейчас начнется горячее обсуждение, а он так старался гнать от себя все дурные мысли, сосредотачиваясь на том, как придет к Мелс, когда она очнется. С другой стороны, Блэк терпеть не мог скрывать что-то от друзей, и теперь с души свалился как минимум один камень.

— Так вот чего у тебя всю неделю рожа как у меня, — Джеймс задумчиво хмыкнул.

— Не надо тут, Эванс по крайней мере жива-здорова.

— Но зато не влюблена в меня с первого курса.

Сириус сочувственно похлопал друга по плечу, думая о том, что неплохо было бы снова устроить качественную вечеринку.

— Кстати, а где Лили? — встрепенулся вдруг Ремус. — Смотрите, вон там сидят Мэри, Марлин, Эми, Доркас… без нее? Спросить, Джим?

— Не надо, — забеспокоился Поттер. — Вдруг они что-то заподозрят. Да и зачем нам такие сложности? — с почти уже нормальной улыбкой он вытащил из рюкзака Карту Мародеров. — Клянусь, что замышляю шалость и только шалость!

— Жалко, Карта не показывает девчонок в душе крупным планом, — усмехнулся Сириус.

Сталкиваясь головами, они сосредоточились на небольшом куске пергамента, высматривая чернильную точку с именем Лили. За пару минут, которые потратились на то, чтобы выяснить, что Эванс сидит в Большом Зале и в ус не дует, Джеймс успел дать волю фантазии и впасть в жуткую панику. В его голове орды слизеринцев с Черными Метками на руках нападали на хрупкую беззащитную девушку, тролли в подземельях пробивали ей голову битами, десяток василисков пытались заглянуть в глаза, а как раз перед тем, как Питер ткнул пальцем в Карту со словами "Да вот же она!", в воображении Поттера по Лили пробежалось стадо кентавров.

— Наверное, Эванс читает книжку в ожидании ужина, — проворчал Блэк.

Мародеры собрались было вернуться к обсуждению Мелс, но их уютное совещание оказалось прервано Джоэлом, который, заслоняя солнце, срочно потребовал поговорить с Сириусом наедине. Провожаемые тремя заинтересованными взглядами, парни отошли — впрочем, не слишком далеко, всего лишь к соседнему дереву.

— Моэм, ты же понимаешь, что это мои друзья и я все равно им все расскажу? — со вздохом поинтересовался Блэк, недовольный необходимостью ставать с насиженного местечка и тащиться соблюдать слабенькую конспирацию. — К чему все эти сложности?

— Ты — рассказывай, — отрезал Джоэл. — А я не люблю откровенничать при незнакомцах. Так вот. Я узнал, с помощью какого артефакта прокляли Мелс…

Сириус выслушал историю с открытым ртом. Разумеется, любой уважающий себя волшебник разбирался в кельтской мифологии и прекрасно знал про войну с фоморами, но эти события происходили настолько давно, что стали чем-то вроде Сказок Барда Биддля для взрослых. Теперь же они показались совсем близкими — так уж устроен человек, что все, с последствиями чего он сталкивается, кажется недавним, даже если по факту прошло больше тысячи лет.

— Я покопался в библиотеке, в подшивках светских газет, и выяснил, что три сестры Гамп ныне носят фамилии Малфой, Эйвери и Мальсибер. Камень может быть у любой из них. Еще я нашел его подробное описание — минерал, визуально похожий на рубин цвета голубиной крови, только менее прозрачный, не огранен, кристалл октаэдрический, как самородный флюорит, твердость по шкале Мооса — 9…

— Ясно, — прервал его Сириус. — Предположим, мы узнаем, у кого сейчас камень. Но ведь он мог быть передан третьему лицу кем угодно, в том числе и Малфоем, до которого нам из школы не дотянуться.

— Узнав это, мы выйдем как минимум на соучастника, как максимум — на организатора, — возразил Джоэл. — С этим уже можно пойти к Дамблдору.

— Ха. Ты же не хочешь раскрывать свои источники. Мне-то наплевать, в общем-то, но директор может и докопаться — а причины у тебя наверняка есть.

Джоэл мягко улыбнулся, вспомнив о своем "источнике".

— Ерунда, я уже придумал легенду. Скажу, что спросил у матери, а она знает об этом артефакте, потому что у нас дома есть точно такой же, только с другим габитусом и действием. Она им отца приворожила.

— Откуда ты на самом деле это знаешь? — поморщился Сириус. Новость о привороте немного встревожила его: дети, рожденные под действием Амортенции часто вырастают бесчувственными, не способными на нормальную человеческую любовь — а если эта особенность касается не только зелья?

— Мама рассказывала нам с Мелс об этом, и показывала кристалл. Она не упоминала, что это осколок Ока Балора, но я вспомнил визуально, потом сопоставил их действие — и то, и другое относится к разряду внушения, ну и вот.

— Равенкло, — усмехнулся Сириус. — Ладно, идет. Но как мы выясним, в какой именно семье хранится это Око?

— Я еще не придумал, — Джоэл слегка смутился. — Подумай над этим тоже, ладно?

Сириус кивнул.

— Встретимся в Больничном Крыле, — улыбнулся равенкловец и пошел прочь, мазнув Блэка по носу собранными в хвост волосами.

Бродяга, пытаясь переварить информацию, вытащил из кармана мантии мятую пачку Мальборо, прикурил от волшебной палочки и уставился в пространство. Одновременно беспокоиться о психологии детей приворота и думать, как обыскать три чистокровные семьи было действительно трудно — настолько, что уже к половине сигареты Блэк подумал, что первую проблему решит в библиотеке, а вторую — с друзьями, и отправился обратно к любимому мародерскому дереву, так и не заметив в кустах Северуса Снейпа, который просто зашел отлить и вовсе не планировал подслушивать.

Все время, которое Сириус отсутствовал, Джеймс гипнотизировал точку на Карте, а Питер и Рем бессовестно упражнялись в остроумии, выдумывая варианты ужасных вещей, которые могут произойти с Лили в Большом Зале.

МакГонагалл повесит на нее еще больше обязанностей? Книга превратится в нюхлера и повиснет на любимых эвансовских сережках? Стол Равенкло взбесится и затопчет ее? Дамблдор начнет приставать?

Джеймс выслушивал их предположения с очень равнодушным видом, а потом вдруг заорал:

— Смотрите, парни, к ней клеится Слагхорн!!

Трое мародеров столкнулись головами над Картой, хотя она показывала только две почти слившиеся точки. Тем временем, Сириусу надоело быть незамеченным, и он мягко пнул Джеймса носком лакированной туфли.

— Многоуважаемые, достопочтивые господа Сохатый, Лунатик и Хвост! — воскликнул Блэк, когда взгляды друзей, наконец, сосредоточились на нем. — Почему бы благородным донам не обыскать вещи парочки слизеринцев?

* * *

Они готовили операцию несколько дней, но дело того стоило.

Гостиная встретила мародеров мертвой тишиной. Горы хлама, которым была вечно завалена общая комната гриффиндорцев, в ночном сумраке выглядели весьма инфернально. Одно из окон было приоткрыто, и чьи-то раскрытые книги грозно шелестели страницами, общая подставка для перьев выглядела как силуэт неведомой птицы, пуфы, журнальные столы и разбросанные по полу вещи становились серьезным препятствием для благополучного передвижения — но опытные в этом деле парни успешно справлялись. Ночным Хогвартсом их было уже давно не напугать.

Внимательно оглядевшись на предмет уснувших на диванах людей, Джеймс набросил на Рема и Питера дезилюминационные чары и вместе с Сириусом укутался в мантию-невидимку. Хвост тут же перекинулся и влез Лунатику на плечо.

Блэк стал Бродягой уже за пределами гостиной — к открыванию проема невидимками Полная Дама была уже привычна, а вот пса могла и испугаться; крики же — это последнее, что нужно в такой момент.

Приняв необходимые обличья: три не зависящих друг от друга невидимки и Грим, мародеры решительно направились в сторону подземелий.

Регулус проснулся от того, что Крауч тряс его за плечо и орал: "Бежим! Там! Взрыв! Эйвери!" Выглядел Барти очень забавно: встрепанный, в сдвинутой на лоб маске для сна, расстегнутой пижамной куртке и с задравшимися штанинами, в одной руке он сжимал волшебную палочку, а другой держал Блэка.

— Что за паника? — удивился Регулус. — И не плюйся в меня слюной, прокляну к Мордредовой матери.

Раздался приглушенный толстой дверью звук взрыва и звон бьющегося стекла. Потом — стук.

— Войдите, — бросил Барти. Блэк тем временем сел на кровати, протирая глаза, и попытался нашарить тапки. Дверь приоткрылась, и в комнату мальчиков проскользнула Бьянка Забини, в нежно-розовой кружевной ночнушке похожая на корзиночку с клубничным кремом.

— Рег, там в гостиной что-то взрывается, и Эйвери передает всем приказ Слагхорна покинуть жилые помещения, потому что это вроде как диверсия и в спальнях тоже что-нибудь может обнаружиться, — равнодушно сказала она. — Барти пошел тебя будить, но я решила, что от него толку мало.

— Пойдемте, раз такое дело, — Блэк наклонился, выуживая из-под кровати второй тапок и надевая его на ногу. Встав, он сдернул со спинки стула свою школьную мантию и протянул ее Бьянке — из джентельменских соображений, конечно, но еще и из-за опасения, что все слизеринцы, у которых уже началось половое созревание, захлебнутся слюной и пробьют своими членами потолок, если Забини продолжит разгуливать в таком виде.

— Спаси-и-ибо, — нежно улыбнулась девушка. — Девочки так визжали, что я даже не успела одеться.

— Нам нужно поспешить, — нервно вмешался Крауч. Беря пример со спокойных одноклассников, он перестал орать, но все равно переминался с ноги на ногу, стесняясь уйти без них и боясь оставаться одновременно.

Регулус взял палочку, и они вышли из спальни. В коридоре, соединяющем гостиную и выход из слизеринских помещений, царила жуткая суматоха: разбуженные полуодетые ученики ужасно спешили, расталкивая друг друга. Кто-то накладывал на себя защиту, и силовое поле чар периодически вспыхивало, когда кто-то случайно касался его — в результате несколько старшекурсников двигались словно в пузырях, окруженные пустым пространством, за пределами которого толпа схлопывалась снова. Самые слабонервные истерили, и ребята поспокойнее тащили сокурсников за руки; некоторым доставались звонкие пощечины.

Забини решительно расталкивала окружающих, ведя за собой Крауча и Блэка, как две баржи: взволнованную и равнодушную. Когда в гостиной раздавался очередной подозрительный хлопок, она дергала головой, но твердо двигалась вперед. По дороге Регулус схватил за руку и утянул за собой старосту шестого курса Данаю Гринграсс, которая впала в ступор и застряла, прижавшись к стене. Рот ее кривился от панических рыданий. Парень искренне не понимал, где повод для таких сильных переживаний — эвакуация, подумаешь: никто не даже не ранен, потолок не рушится, да и взрывы слабенькие. Кроме того, он подозревал, что этот невинный терракт — последствие того, что Джоэл, похоже, выяснил, у кого может храниться Око Балора и сговорился с Сириусом Блэком, пытаясь прояснить ситуацию окончательно. Еще существовал вариант, что это план юных Пожирателей Смерти, но вряд ли даже Эйвери с Мальсибером стали бы рушить собственную гостиную, да и Регулус в таком случае знал бы о готовящемся дебоше.

За пределами жилых помещений их встретили ужасно взволнованные Слагхорн и мадам Помфри, слету отлавливавшая истеричек и поившая их успокоительным. Самая большая порция определенно требовалась слизеринскому декану, который в мантии на ночную рубашку и спальном колпаке выглядел, как взволнованная усатая наседка. Пока медсестра успокаивала Данаю и Крауча, Регулус отошел в сторонку и занял позицию, удобную для наблюдения за входом, а Забини отправилась втолковывать Слагхорну, что ничего ужасного не произошло, все просто встревожены, но никто не пострадал. Когда Гринграсс истерила, Бьянка всегда брала на себя ее обязанности, но от должности старости отказалась, обосновав это неугодным богам учебы моральным обликом. Дэвису, напарнику Данаи, не доверяли ни одна, ни другая.

Спустя несколько минут атмосфера уже перестала быть такой напряженной, большинство слизеринцев успокоилось, а некоторые даже стали возмущаться, когда Слагхорн собрал старост-парней, чтобы пойти проверить обстановку в гостиной. Взрывов уже не было слышно и ситуация, вроде бы, наладилась, но декан хотел убедиться — ученики же предпочли бы отправиться спать обратно: после нервной встряски усталость накатила с новой силой. Но как только вездесущий Эйвери наехал на Фоули, который требовал прекратить тревогу и дать ему отдохнуть, из темного коридора справа раздался угрожающий рык. Слизеринцы единым порывом подскочили и повернулись на звук — как раз для того, чтобы увидеть выступающего из ночного мрака Грима.

Объяснения никому не требовались. В толпе вскрикнули — и это как будто послужило сигналом для того, чтобы налетевший ниоткуда порыв ветра задул факелы.

— Бежим! — взвизгнул кто-то, и слизеринцы, выпав из ступора, помчались в сторону лестниц во главе со своим деканом.

— Все чисто! — радостно объявил Сириус. В темноте коридора ничего не было видно, но голос звучал уверенно. Джеймс кивнул и, накинув обратно капюшон мантии-невидимки, нажал потайной рычаг.

Регулус зря сверлил взглядом парадный вход — мародеры решили зайти с другой стороны. Однажды, среди бесконечных ночных плутаний по катакомбам Хогвартса, они обнаружили узкий пыльный коридор, заканчивающийся тупиком. Опыт подсказал парням, что тупиков в школе нет — только потайные двери, и после получаса поисков они обнаружили рычаг. Недолго думая, Джеймс нажал на него и перед ними открылся чудесный вид на пустую слизеринскую гостиную.

Это была потрясающая находка. Путь оказался длинным и тянулся аж от подозрительного кирпичика на четвертом этаже, но его кропотливо нанесли на Карту — и до сегодняшнего дня не пользовались, храня на случай особенных событий. Поиски темного артефакта определенно относились к этой категории, и трое невидимых мародеров, получив сигнал о том, что слизеринцы покинули спальни, наверняка бросив как минимум половину дверей незапертыми, вошли в гостиную.

На двери спальни мальчиков седьмого курса была нарисована Черная Метка. Брезгливо поморщившись, Джеймс повел палочкой, выявляя защитные чары и всякие гадости от воров, но все, что он обнаружил — это легкая следилка на дверной ручке, которую можно было снять парой пассов.

— Такая фигня на дверях комнаты, где живут Пожиратели Смерти? — Поттер озадаченно взъерошил волосы. — Может, там ловушки внутри?

— Вряд ли. В идеале, защиту следует ставить заново каждый раз, когда покидаешь комнату, — пояснил Питер. — Следилка стоит там всегда, а все остальное они обновить не успели или забыли из-за суматохи.

— Логично, — кивнул Ремус. — Подожди, Сохатый, я сниму слепок заклинания, чтобы потом восстановить его.

Джеймс кивнул. В обществе Лунатика и Хвоста он зачастую чувствовал себя дураком — потому что не обладал столь же высоким уровнем предусмотрительности. После проделок, организованных вдвоем с Бродягой, их часто ловили, если же в дело вступали рассудительный Люпин и опасливый Питер, чаще всего дело проходило чисто.

Сейчас все было очень серьезно. Если их поймают на горячем или найдут после, по следам, проблемы не ограничатся отработкой и беседой с директором: даже если школьная администрация закроет глаза на эту выходку, слизеринцы будут в ярости и сделают все, чтобы отомстить. Перед тем как покинуть свою комнату, мародеры даже выпили по глотку весьма неполезного для здоровья бальзама "Кристальный разум", чтобы получше соображать и не паниковать, если что-то пойдет не так.

Закончив со следилкой, Ремус открыл дверь и комната однокурсников предстала перед ними во всей красе. На балдахине каждой кровати было вышито имя ее владельца, на тумбочках валялись книги, пергаменты и перья, у стены стоял старинный сервант красного дерева: внутри стояли бутылки и стаканы, а на дверцы слизеринцы безжалостно наклеили газетные вырезки про Волдеморта.

— Как мило с их стороны подписать свои места, — усмехнулся Джеймс и снова проверил окружающее пространство. — Все чисто.

Ремус сел на колени перед тумбочкой Эйвери, Питер, нацепив на лицо гримасу отвращения, принялся перерывать постельное белье Мальсибера. Поттер осторожно заглянул в сервант.

Войдя в раж, они торопливо перерыли всю комнату, обстучали стены на предмет тайников, тщательно обследовали пол, проверили чарами потолок, но из нестандартных предметов нашли только два пакета травки, несколько бутылок виски, табак, трубки, несколько фамильных украшений и маггловские презервативы. Никаких красных камней. Даже в мальсиберовском кольце был сапфир — Джеймс на всякий случай просканировал его, но не обнаружил ни единого следа магии.

— Зачем им маггловские штуки? — задумчиво протянул Питер, держа пачку на вытянутой руке. — Чары и зелья куда удобнее.

— Наверное, это какое-то извращение, — хмыкнул Поттер. — Возможно, они пидорасы, и…

— Фу, Сохатый, — негромко сказал Ремус. — Это отвратительно.

— Согласен, — ухмыльнулся Джеймс.

В его кармане зазвенело Зеркало.

— Шухер, — торопливо прошептал Бродяга. — Сматываемся, они идут сюда с Дамблдором.

Люпин взмахнул палочкой, расставляя разбросанные вещи по местам — ему неплохо давались хозяйственные чары.

Выскочив из комнаты, мародеры на миг задержались, восстанавливая следилку, и поспешили обратно к тайному ходу.

* * *

На следующее утро Дамблдор ни единым словом не обмолвился о переполохе в слизеринской гостиной, из чего все заключили, что он подсуживает Гриффиндору, и все же остались недовольны. Регулус думал о жестокости политики, Мальсибер раздувался от гнева и шипел, что их хоть убивать могут — директор и пальцем не шевельнет, Эйвери задумчиво гонял по тарелке последний кусочек тоста, что было вопиющим нарушением этикета, но ему — прощалось, и, вероятно, пытался вычислить преступника. Хотя, казалось бы, чего там вычислять — все очевидно. В Хогвартсе было не так уж много людей, способных на такое, и все они назывались мародерами.

Джеймс тоже был недоволен. К утру до него дошло, что их вина была как ладони, и парень уже подготовился к наказанию — а его не последовало. От этого Поттеру казалось, что в совесть тычут горячей кочергой, потому что он изначально понимал, насколько по-слизерински поступает и пошел на такое только ради Сириуса. Отработка, выговор, письмо родителям, да даже исключение — все это смягчило бы его терзания, потому что грех отчаянно требовал искупления.

Блэк тоже был весьма опечален: операция прошла гладко, но зря, а Дамблдор видит их насквозь. Второй факт был настолько неприятен, что даже хотелось встать и уйти, и больше никогда не появляться под прицелом ехидных голубых глаз за очками-половинками.

Ремус, обычно самый совестливый в компании, сегодня не задумывался ни о чем подобном. Он углубился в размышления о том, зачем директор так очевидно покрыл их. Это обострит вражду между факультетами — во-первых, мародеры, отмучившись совестью, почувствуют себя безнаказанными — во-вторых, слизеринцы окончательно разуверятся в поддержке школьной администрации — в-третьих. И если последний пункт еще можно было как-то понять, то первые два приводили Люпина в недоумение. А еще Дамблдор определенно игнорировал настоящее расследование нападения, оставляя его заинтересованным лицам-семикурсникам — почему? Больше нападений не было, и даже "смерть грязнокровкам" с той ночи нигде не писали, но если так спускать это на тормозах, уже слизеринцы почуют свободу действий.

Ремус силился понять, в чем смысл столь странной стратегии, и не мог, мучаясь от нехватки фактов.

Совесть Питера была весьма пластична. О причинах он думал нечасто. Поэтому за сегодняшним завтраком четвертый из мародеров с тоской вспоминал коллекционное вино и дорогие бокалы из резного горного хрусталя, стоявшие в серванте слизеринцев.

* * *

Сириус помахал Джоэлу еще с другого конца коридора, однако, приблизившись, затащил в закрытую гобеленом нишу, чтобы в интимной обстановке сообщить о провале операции. То есть, шалость мародерам удалась, но вот камня они не нашли ни у Эйвери, ни у Мальсибера.

Равенкловец все еще был на взводе — и только поэтому, несмотря на то, что результат был ожидаемым, не смог удержать себя в руках. Сам не заметил, как Блэк втиснулся в стену, отгороженный им от выхода и слишком остолбеневший, чтобы оттолкнуть и сбежать, как кожа по цвету сравнялась с мрамором, и каждая вена, каждый сосуд — вся кровеносная система проступила на теле, как на анатомическом пособии. Рот расползся в улыбке Глазго, волосы зашевелились сами собой, поднимаясь тонкими щупальцами.

Отрезвил его тонкий писк, раздавшийся из невидимого коридора. Кому-то стало слишком страшно, чтобы молчать.

Когда Джоэл пришел в себя, Сириус продолжал прижиматься спиной к стене; лицо его было покрыто испариной, в глазах отражался ужас вперемешку с восторгом.

— Это… что вообще было? — пробормотал он, а потом, стремительно отходя о шока, махнул рукой. — Хотя чего я мог ожидать от брата девочки-из-кошмаров.

Моэм фыркнул.

— Мы оба с детства обладаем особыми Дарами. Просто наш отец относится неодобрительно и к обычной магии, а вот это, с его точки зрения, ну абсолютная дьявольщина. Поэтому у Мелс Дар оказался заблокирован — еще давно, после одного скандала, а я заталкивал его так глубоко, как только мог. Сейчас я на нервах, и самоконтроль нарушается. Извини, я не хотел тебя пугать.

— Эй, что ты! — воскликнул Блэк, недовольный виноватым лицом Джоэла. — Это невероятно классный Дар, просто преступно блокировать его!

— В последнее время у меня и не получается, — поморщился равенкловец. — Самоконтроль…

— Да к Мордреду самоконтроль! Серьезно, послушай, — Сириус вдруг схватил его плечи и заставил посмотреть глаза в глаза. — Научись лучше контролировать сам Дар, а не свои эмоции. Сделай его зависимым не от эмоций, не только от эмоций, но и от твоего собственного желания. Как Люмос и Нокс.

— Как выключатель.

* * *

Омела уже совсем было отчаялась, плавая в пустоте, но тут ее внимание привлекла вспышка белизны, мелькнувшая сбоку. Девушка резко обернулась — и увидела самую жуткую вещь в своей жизни. Она всегда воспринимала страх как союзника, но сейчас сердце тревожно сжалось, когда из чернильного ничего соткалось двумерное лицо. Взгляд заметался: от растянутого в улыбке безгубого рта, внутри которого проглядывала тьма, к черным провалам глаз, неестественно огромным и лишенным бликов, от длинных острых ушей, похожих на лысые лошадиные, к тонкому носу и острым скулам, от белизны кожи к белизне волос. В этом лице было все, что пугало магглов и волшебников с начала времен: ветхие древние замки, густые леса под круглой луной, наполненные воем, болота с блуждающими огнями, молчаливые кладбища, гробницы фараонов-колдунов, потемневшие зеркала, фарфоровые куклы с живыми стеклянными глазами, цирковые уроды, размалеванные грустные клоуны, холодная вечность, в которой нет тебя. Все это мешалось в кучу, кипело в котле леденящего ужаса, захватывало внимание, не давая отвлечься.

Но для Омелы все это было родной стихией. Она сама могла обрушивать подобные чувства на других, поэтому не могла бояться.

— Извини, — дыра рта изменила форму. — Я забросила тебя в это скучное пространство, а сама задержалась.

— Н-ничего, — голос едва слушался. Губы словно оледенели за время, проведенное в пустоте. — Ты кто?

— Меня зовут Мейв. Я — ши Темного Двора и твоя прабабушка.

— Я даже вижу фамильное сходство, — задумчиво протянула Омела. Для шока у нее не хватало сил, а после затянувшегося одиночества можно было обрадоваться даже Пожирателю Смерти, не то что такому, почти родному, лицу.

Собеседница усмехнулась и заговорила.

Оказалось, все волшебники Британии когда-то произошли от браков ши с обычными людьми, но с тех пор, как Ши отделился от мира, подобное происходить почти перестало. Полукровки смешивались друг с другом и магглами, сохраняя свой дар. Только иногда рождались сквибы, но и у них рано или поздно появлялись потомки-маги — иногда через множество поколений, так, что люди твердо считали себя самыми настоящими магглами. Однако, людей, в которых действительно нет ни капли волшебной крови, в стране осталось очень мало.

В других странах магия произошла от других сверхъестественных существ или богов, поэтому для разных народов она была немного разной — хотя сейчас все уже так смешалось, что почти каждый волшебник мог овладеть почти любым видом колдовства.

Темные ши редко вступали в отношения с людьми, но чаще делали это после разделения миров: тяга к нарушению порядка была одним из основополагающих принципов их существования; а наследие имело интересные особенности, проявляющиеся сперва через поколение, потом все реже и реже, а потом и вовсе сходящие на нет.

Мейв родила дочь от обычного человека и, согласно законам магической генетики, она оказалась волшебницей, а повзрослев, тоже вышла замуж за маггла. Мать Омелы благополучно закончила Хогвартс, считаясь полукровкой, особенностей не имела, и о своем происхождении никогда не знала — поэтому и не могла ничего объяснить своим детям.

— Очень жаль, — с почти человеческой интонацией сказала ши, — что я перед возвращением домой не велела твоей бабушке обязательно рассказать все это твоей маме, а она не стала, потому что Айрис была обычной ведьмой и Ингрид не хотела, чтобы ее дочь жалела о невозможном.

Омела почти не чувствовала удивление; только восторг от того, каким же необычным и интересным все оказалось, и грусть — потому что, похоже, не сможет поделиться этим с братом.

— Зачем мне это знать, — тяжело вздохнула она. — Я же наверняка умру здесь.

— О, я не могу этого допустить! — белое лицо исказилось, как от боли. — Прости, у меня осталось совсем мало времени. Постараюсь явиться еще, но не знаю, когда… А пока что слушай: проклятие, наложенное на тебя, создавала я — это было очень давно, но я все еще помню этот артефакт. Так что я избавлю тебя от необходимости смотреть глупые иллюзии. Но очнуться прямо сейчас тоже не выйдет — тело еще слабо, да и минимальный срок комы, вызванной этими чарами — две недели. Ты, наверное, даже дольше пролежишь. Не волнуйся, ты в Больничном Крыле, все будет в порядке. Используй это время на изучение Пространства Сна. Восполни то, что упустила из-за сумасшедшего отца. Только не заходи в сны к тому мальчику, о котором ты подумала в первую очередь, — губы ши расползлись в зубастой ухмылке.

— Почему-у-у?

— Нельзя. Встретишься с ним — не сможешь ничему научиться. Дождись выхода из комы.

— Л-ладно, — голос дрогнул. — Я даже не замечу, как пролетит время, да?

— Да. А теперь прости, Ши зовет. Оставляю все твоей воле, дорогая.

Омела, внезапно почувствовав, как щипет глаза, протянула руки, пытаясь коснуться прабабушки, но ее образ уже таял, словно уносимый ветром: несколько секунд — и ничего как бы и не было, только ощущение изменилось. Пустота, ранее чуждая и пугающая, теперь словно стала продолжением ее тела — так легко было ею управлять.

Сириус и Джоэл уже привыкли встречаться в Больничном Крыле и сидеть по разные стороны кровати Мелс. Иногда они разговаривали, но чаще — молчали, думая каждый о своем и неизменно держа девушку за руки так, как будто хотели вывести ее из смертельного лабиринта иллюзий.

Сириус приходил сюда каждый день, Джоэл — по выходным. Он не видел смысла постоянно караулить сестру, утопая в отчаянии — не хотел расклеиваться, боялся слишком часто видеть отсутствие улучшений.

А еще у него появилась новая проблема.

Находиться всей душой здесь и сейчас у обоих не было сил, поэтому Сириус в сотый раз обдумывал, что скажет Омеле, когда она проснется, и как будет хорошо потом, боясь допустить мысль об ином исходе, а Джоэл думал о Регулусе. Уже две недели прошло с их второй встречи, и с тех пор он видел младшего Блэка только в Большом Зале и иногда — в коридорах. Каждый день Моэм приходил в свой туалет-курилку и начал проводить там неприлично много времени, однако добился только того, что там же приходилось и готовиться к занятиям, а пару раз даже писать эссе. Он не мог заставить себя уйти раньше, чем за десять минут отбоя — ровно столько времени требовалось, чтобы спокойно добраться до башни Равенкло — потому что непрерывно ждал, что дверь откроется и за ней окажется Регулус Блэк.

Ожидания были беспочвенны и бесплодны. Джоэл выучил наизусть каждую трещинку на каменной кладке, каждую надпись на дверях кабинок, каждую царапинку на металле кранов: непрерывно волнуясь, он не мог толком сосредоточиться и ежеминутно поднимал взгляд от книги. Проклятая дверь не открылась ни разу.

Чего он ждал? Слизеринец отомстил, унизив его и надавив на совесть, потом они мило побеседовали о науке, поцеловались — если это можно так назвать, потом Джоэл узнал об Оке Балора… Всем своим существом он чувствовал, что это просто обязано иметь значение, однако же факты говорили обратное.

Из последний сил рассуждая логически, Джоэл пришел к выводу, что одержим. Может быть, Блэк мажет губы Амортенцией, или сработал эффект первого поцелуя, или способ знакомства оказался слишком оригинальным — так или иначе, чувства его застряли в одной точке и покидать ее не собирались.

— Эй, Блэк, — мягко нарушил тишину равенкловец. — Расскажи о своем брате.

— Зачем? — Сириус тут же взъерошился и напрягся; взгляд его стал стальным и несчастным, а своодная рука нервно дернулась.

— По глазам вижу, что тебе надо выговориться, — строго говоря, это не было прямым ответом — ведь до того, как вопрос был задан, гриффиндорец не проявлял никаких признаков нервозности. Однако, что удивительно, Блэк проглотил этот ход и в самом деле разоткровенничался — синдром попутчика сработал, не иначе.

— Он с детства был маменькиным сынком. Во всем ее слушался, поддакивал этим бредням о чистоте крови. Был воспитанным и прилизанным до омерзения. Тихий, послушный… Ну, в детстве мы еще общались, но с тех пор, как я поступил на Гриффиндор, все покатилось нахер. Мать устроила мне скандал, а ему в очередной раз промыла мозги — тогда мы впервые подрались, когда Рег сказал, что на Гриффиндоре учатся глупые грязнокровки. Ему было десять, он ни разу не видел Хогвартс! Больше всего меня бесило то, что все эти мнения принадлежали кому угодно, кроме него. Матери, отцу, Белле, Малфою, самому Волдеморту — но не Регу. Он, кажется, вообще думать не умеет. Я старался промыть ему мозги в обратную сторону, но их было больше и они больше общались, я всегда был в стороне от этих мерзких насквозь лживых аристократов. В Хогвартсе мы уже почти не разговаривали. Но, как я вижу, он достойный потомок Блэков.

Повернувшись к равенкловцу, Сириус увидел в его глазах недоумение, граничащее с презрением.

— Не думай, что я к нему равнодушен, — выдохнул гриффиндорец. — Он мой брат и он не такой, как родители. Я просто… опустил руки, — с горечью признался он.

Джоэла так и подмывало сказать, что Регулус уже получил Черную Метку, но он сдержался, не желая расспросов об источнике информации — и пожалев Сириуса, который, задумавшись о брате, совсем раскис.

Тем же вечером он написал записку и, превратив ее в птичку, отправил в слизеринскую спальню мальчиков-шестикурсников.

* * *

На листке пергамента, в который превратилась бирюзовая птичка, стоило ей опуститься на кровать, было написано: "Эй, Блэк. Приходи покурить и поболтать про магглов. Жду тебя каждый день после уроков". Регулус судорожно скомкал записку в кулаке.

Эта история с Моэмом рвала его на части, и, что самое ужасное, ею ни с кем нельзя было поделиться — по крайней мере сейчас, на стадии душевных метаний. Блэк категорически не хотел, чтобы кто-то влиял на его решения — а зная свою мягкость и внушаемость, просто-напросто старался избегать ситуаций, в которых это могло произойти.

Он обязательно расскажет Бьянке — как только определится. Две недели он благодарил всех существующих и выдуманных богов за то, что среди слизеринцев нет ни одного легилимента, потому что в голове постоянно крутились, стягиваясь в смертельно опасный водоворот, мысли о страшном маггловском оружии, великих маггловских открытиях и поцелуе с грязнокровкой. Думать об этом было непривычно и немного страшно, как будто он надел эти синие штаны из странной ткани, которые магглы называли "джинсы" и отправился гулять в обычный, неволшебный Лондон, где за каждым углом подстерегали неизвестные опасности и неловкие ситуации.

Конечно, настоящий риск заключался в Метке на его предплечье, но об этом Регулус старался пока не думать. Он все еще надеялся, что буря, поднятая тем разговором, уляжется и все станет как прежде — хотя с каждым днем вероятность такого исхода уменьшалась.

А теперь еще эта записка. Проклятый равенкловец! При виде его аккуратного мелкого почерка Блэку показалось, что душу прополоскали в ручье и теперь с силой выжимают, а сердце забилось быстро-быстро, как будто хотело вырваться из груди и тоже стать птицей. Хорошо, что комната пустовала, иначе точно начались бы проблемы. Ладно Крауч — он не слишком любопытный и вечно погружен в себя, ладно придурок Дэвис, но Амикус точно заметил бы неладное. Кэрроу, конечно, тоже не блистал интеллектом, но был ужасно въедлив и упрям — с него сталось бы вырвать пергамент у Регулуса из рук. И что тогда?

Не желая выяснять ответ на этот вопрос, парень обратил записку в пепел и вздохнул. Будь что будет. Его ждут — значит, нужно прийти, особенно если самому этого хочется.

Когда дверь открылась, Джоэл сидел на подоконнике и читал бестиарий Борхеса, стараясь полностью сосредоточиться на получаемой информации. Услышав скрип петель, он дернулся и едва не упал с подоконника, в последний момент ухватившись за каменный выступ; книга в этот момент выпала из рук и, благодаря неумолимой инерции, оказалась почти у самых ног Регулуса.

— Это маггловский писатель? — поинтересовался Блэк, наклоняясь.

— Да. Заколдуй дверь, Мерлина ради, — нервно сказал Джоэл и срочно потянулся к сигаретам.

* * *

В последнее время Северус Снейп определенно слишком часто подслушивал. Вот и теперь не смог удержаться — решил проследить за Лили, чтобы подольше иметь возможность видеть ее, и теперь под маскирующими чарами сливался с колонной, пока Эванс болтала с подружками во дворе.

Марлин Маккинон курила, поминутно оглядываясь в поисках преподавателей.

— Вы обе выглядите просто ужасно, — строго сказала она она Лили и Мэри. — Не в том смысле, а в том, что как будто не спите вовсе.

Макдональд выглядела очень усталой. У нее явно слипались глаза, черты лица слегка заострились, а на висках ярко синели вены — Северус вспомнил, как его одноклассники бурно обсуждали какую-то гадость, упоминая имена грязнокровок — и Мэри в том числе, и Розье сказал: "Нет воспоминаний — не риска".

Да, действительно. Неприятная ухмылка исказила лицо Снейпа.

— Я не могу выспаться, — вздохнула Мэри. — Ложусь как обычно, часов в одиннадцать, засыпаю, а утром разбитая, как будто пила до пяти. И сны какие-то странные снятся.

— Ты ходила к мадам Помфри? — встревожилась Лили. Северус напрягся — это была очень важная деталь разговора, которую можно будет передать друзьям.

— Да… Она взяла анализы, сказала, что это очень странно и так сразу не разобраться. Это было позавчера. Дала мне зелье Сна без сновидений, я его выпила, но на следующее утро опять чувствовала себя плохо, хотя снов действительно не было.

— Папа прислал мне кофе, — сказала Марлин. — Можем сварить его завтра утром. Это, конечно, не улучшит сон, но ты хоть будешь пободрее.

Макдональд радостно закивала.

— А ты, Лилс? — не успокаивалась Маккинон, сверля подругу большими голубыми глазами.

— Ну… — Эванс смутилась. — Так странно это говорить, но… Вы заметили, что Поттер перестал обращать на меня внимание?

— Конечно! — девочки ответили почти хором. Трудно было не заметить отсутствие всех этих "Выходи за меня, Эванс", "Всего один маленький поцелуй, Эванс", "Пойдешь со мной в Хогсмид, Эванс?" et cetera.

— Меня это так беспокоит, — продолжила Лили. — Как будто я лишилась чего-то очень важного… Меня всегда бесили его приставания, а теперь их не хватает! Я замечаю за собой всякие странные мысли… Смотрю на него и думаю, что он симпатичный, высокий, сильный, не такой уж дурак…

Северусу невыносимо захотелось покинуть свое укрытие и встряхнуть Эванс за плечи, и сказать ей "Опомнись! Это же Поттер!"

Ублюдок. Наверняка, он специально игнорирует ее, чтобы зацепить — и это работает. Его, Снейпа, Лили начала игнорировать первой, а Поттер спустя пару недель без дурацких воплей и приставаний уже завладел ее вниманием. С самого первого курса Северус видел мародеров насквозь: пустоголовые, бездушные и бессердечные, вечно несерьезные, невнимательные на уроках, больше всего на свете любящие делать гадости — как они умудрились завоевать всеобщую любовь? Наверное, кроме слизеринцев и Эванс, каждый в школе как минимум уважал их. Два моральных урода, во всем потакающий им тихоня и жалкая шестерка — прекрасные кумиры для молодежи.

— Лилс, ты же презираешь его, — удивилась Марлин. Снейп отчаянно закивал. Маккинон никогда не нравилась ему — но сейчас гриффиндорка определенно смотрела в нужную сторону.

— После ссоры с Северусом я в какой-то момент поняла, что есть разница между детскими шалостями, даже если они мерзкие, и настоящей жестокостью. Одноклассники Северуса тому пример.

Марлин звонко рассмеялась.

— Да ты просто перестала любить этого грязного слизеринца и беспокоиться за него! — воскликнула она. Снейп недовольно поджал губы: ему просто не повезло, и подростковый возраст невероятно повысил жирность волос и кожи, а эти дуры зовут его грязным так, как будто в слизеринских спальнях нет душевых. Это всегда было очень обидно — Северус мылся вечером, а к утру волосы снова превращались в унылые сосульки, но от него ведь не несло потом, как от квиддичных команд после тренировки.

— Да, — согласно кивнула Мэри, — поэтому ты больше не воспринимаешь шутки мародеров как жестокость. Потому что ни с кем, кроме всяких уродов, они не воевали, а ты беспокоилась за одного из этих уродов, вот и… Теперь перестала, и сразу посмотрела на вещи иначе.

Лили укоризненно посмотрела на подружек.

— Вы же знаете, что мне неприятно говорить об этом.

Макдональд в ответ только потрепала ее по рыжим волосам.

Уверенный, что больше ничего интересного здесь не произойдет, Северус покинул наблюдательный пост и отправился в свою гостиную, продолжая кипеть от злости. С каждым шагом он все больше уверялся в своем решении — оставалось только заглянуть в кабинет Слагхорна, а потом решить еще одну небольшую проблему — и план будет готов. С его осуществлением, возможно, придется подождать, но у него будет хотя бы последовательность действий, которые непременно приведут к окончательной и бесповоротной победе над Джеймсом Поттером.

* * *

В гостиной Слизерина никогда не было слишком многолюдно. Змеи ценили уединение, да и в болотном свете магических огней, заглушавших теплый тон камина, было не очень приятно находиться долго — даже тем, кто прожил в такой обстановке семь лет.

Сегодня там был прямо-таки аншлаг. Матиас Эйвери и Ивэн Розье лениво играли в шахматы. Руквуд расставлял в общем буфете темные бутылки — его старший брат работал в компании Огдена, и весь факультет скидывался на виски по цене производителя. Даная Гринграсс сидела рядом с Флинтом, благовоспитанно сложив руки на коленях. Их обручили еще летом, но отношения до сих пор не наладились, из-за чего счастливый жених ужасно переживал — тайно, конечно, но от соседей по комнате трудно что-то по-настоящему скрыть. Некрасивый и замкнутый, Кристофер никак не мог поверить до конца, что ему в жены достанется такая очаровательная девушка, а она своей подчеркнутой холодностью только усугубляла проблему.

На центральном диване расположилась красотка Забини, самая желанная слизеринка. Даже Северус, у которого уже была любовь всей жизни, не мог не смотреть на нее — Бьянка притягивала взгляды каждым жестом, каждой улыбкой, каждым изгибом тела. Распущенные волосы, завитые в мягкие локоны, поблескивали даже в тусклом свете гостиной, словно собирая в себе весь живой огонь помещения. Длинные ноги она закинула на колени Регулуса, своего лучшего друга, который спокойно положил поверх них книгу и читал (однажды семикурсники, обсуждая Бьянку, сошлись на том, что Блэк — гей). Школьная юбка Забини была немного укорочена и из-под нее торчала нижняя, кружевная; сейчас, когда она немного задралась, были видны очень взрослые черные чулки, кажется, даже с подвязками. Верхние пуговки белой блузки девушка застегивала только при виде МакГонагалл, и среди рюшек и, опять же, кружев, виднелась ложбинка между грудей.

Снейп окинул Бьянку взглядом, вспомнил, как Эйвери полчаса фантазировал вслух о том, какие именно узоры должны быть на ее ажурном белье, и поморщился. Он, в общем-то, уважал своих одноклассников, но Матиас был очень уж фанатичен — в любом деле, которым интересовался; в последнее время главными его страстями были служение Темному Лорду и Забини. Или наоборот — не разберешь, что на первом месте: про кружевные трусы и лифчики речь шла все чаще и чаще.

Решив, что не хочет проводить время в такой толпе, Северус отправился в спальню.

Партия в шахматы закончилась, и Эйвери летящей походкой прошел мимо дивана, где сидели Регулус и Бьянка; поймав взгляд девушки, он усмехнулся и пошло обмахнул губы блестящим языком. Она скривилась и взмахнула палочкой, рисуя в воздухе зеленоватый знак Асклепия.

— Он достает тебя? — обеспокоенно спросил Блэк, когда семикурсник скрылся за дверью своей спальни.

Забини вздохнула.

— Со вчерашнего дня он имеет на это полное моральное право. Мой отец крупно проигрался, и решил выдать меня за этого придурка, потому что его семья очень богата. Но вообще, мне кажется, Эйвери каким-то образом это подстроил — только не могу понять, как.

— Я думал, твои родители прислушиваются к твоему мнению.

— Да! Поэтому я и думаю, что это его план. Ну, хотя, Эйвери действительно богаты… А у нас действительно проблемы… Я сказала этому уроду, что будет плохо себя вести — отравлю. Но он ходит по самой грани!

Регулуса передернуло. После получения Метки он абсолютно не мог держать себя в руках, когда речь заходила об убийствах. Разумеется, свадьба с таким извращенцем — это серьезная проблема, требующая решения, но не такого. Нет-нет-нет, нельзя позволить, чтобы Бьянка, одна из двух по-настоящему дорогих ему женщин, стала убийцей.

— Дорогая, — улыбнулся он. — Блэки ведь богаче.

Бьянка подняла удивленный взгляд.

— Я буду лучшим мужем, чем Матиас?

— Регулус! Ты же гей, — последнее слово она произнесла одними губами.

— И что? Мама еще летом заговорила о том, что я должен жениться. Мой брат бросил семью, а роду нужны наследники. Она разрешила мне выбрать невесту самому, так что выйдешь за меня?

— Но я же помолвлена, — удивилась девушка. — Это, конечно, очень удобная идея, но думаешь, получится?

— У мамы есть пунктик, на который я смогу надавить, — сказал Регулус, — и она убедит твоих родителей. Им же нужны деньги, а не конкретная семья.

— Эйвери будет очень недоволен, — Забини обеспокоенно посмотрела на него. — Во-первых, он дрочит на меня с тех пор, как я впервые намазала губы помадой, во-вторых, это серьезный удар по гордости и репутации.

— Да что он сделает? Я же Блэк.

Регулус выглядел очень уверенно, и девушка задавила смутное беспокойство в зародыше. Если отбросить предполагаемую месть Эйвери, идея была замечательной: им обоим требовался фиктивный брак, такой, в котором можно будет спокойно встречаться с кем угодно, не пятная честь семьи — потому что супружеские измены в высшем обществе нормальны, а с кем — дело десятое. Это ведь не серьезные отношения.

Младший Блэк никогда не интересовался девушками, а Бьянка никогда не хотела ограничивать себя чистокровным браком по расчету. Она давно решила, что от мужей придется избавляться, но не слишком хотела этого; одно дело — убить врага, это ее мораль допускала с легкостью, а вот потенциальные мужья, которые могли оказаться не такими уж плохими, но при этом мешать жить, были совсем другим делом. Это было бы действительно трудно. А с Регулусом все сложится наилучшим образом: они оба будут водить домой парней и говорить детям, что это друзья семьи.

Разошлись они только перед самым отбоем. Забини следовало дописать сочинение о свойствах горькой полыни, а Блэк отправился составлять письмо матери. Мадам Вальбурга была крайне озабочена тем, чтобы ее любимый младший сын женился по взаимной симпатии, избежав судьбы родителей, недовольных друг другом со дня помолвки, но так и не посмевших перечить интересам рода. Только поэтому мать, консервативная во всем прочем, относилась к выбору супруги для Регулуса так либерально, как только могла: разумеется, девушка должна была быть чистокровной! Но любой из них, что уже выходило за рамки обычного.

Именно на этом он собирался сыграть.

"Дорогая мама!"

Он относился к матери равнодушно, но ценил то, что она любит его.

Проблемой в их отношениях был, как ни странно, Сириус. Регулусу ужасно не нравилось то, насколько по-разному Вальбурга относится к своим сыновьям — он был уверен, что, будь она помягче, отношение брата улучшилось бы пропорционально.

Она и в самом деле первая начала.

"В своем недавнем письме ты снова напомнила о необходимости заключить помолвку. Я обещал обдумать и сделать выбор в ближайшее время — и сделал его. Я понял, что единственная девушка, которая достойна того, чтобы стать моей женой и продолжательницей рода Блэков — Бьянка Забини, моя одноклассница и самый близкий человек, который есть у меня вне семьи. Я взвесил свои чувства и осознал, что ни к кому испытывал и не испытываю ничего подобного.

Но есть проблема. Я понял это слишком поздно — родители Бьянки заключили помолвку с Эйвери. Но сделано это было исключительно из-за их шаткого материального положения, а ни в коем случае не из-за взаимной симпатии между ними. Мы можем решить эту проблему?

С уважением и надеждой на положительный исход, твой сын."

* * *

И взор мой весел, и стопы мои легки

Но сердце ноет, ноет…

(М. Щербаков)

В тот же вечер, так и не заметив слежки, гриффиндорские девушки погуляли еще немного и уже к самому отбою поднялись в родную башню.

Едва переступив порог, Лили увидела Поттера. Парень развалился на своем любимом диване в центре гостиной, нежно обнимая гитару, рядом сидел Блэк, а вокруг девушки от третьего курса и старше.

В груди как будто вода вскипела. Эванс вонзила в Джеймса негодующий взгляд: он был абсолютно, безнадежно ужасен! Уже поздно, а этот олень устроил вечеринку с собою в центре — теперь половина факультета не уснет до утра, а завтра еще далеко не выходные. Он сидел в окружении девушек, среди которых большинство было очень даже хорошенькими (сейчас Лили не отдавала себе отчет, что половина ее воображаемых соперниц охотится за Блэком; впрочем, и остальных хватало за глаза и за уши). Он играл какую-то ерунду. Он не поднял на нее взгляд. Не закричал: "Эта песня для тебя, Эванс!"

Вопиющая наглость.

Мэри дернула ее за руку, одновременно удерживая Марлин, захотевшую было присоединиться к вечеринке. Макдональд была более склонна к эмпатии, и сразу поняла, что желание послушать гитару Поттера сейчас будет равняться предательству в глазах взвинченной донельзя Лили.

— Идемте спать, — прошипела она. Эванс сперва попыталась упереться и устроить скандал по поводу неприличного времени и возмутительного шума, но потом ей в голову пришла идея получше.

Когда девушки все-таки поднялись в спальню, она быстро сполоснулась в душе, аккуратно смыла тушь с ресниц, вместо макияжа быстрыми движением потерев щеки и несколько раз прикусив сперва верхнюю, а потом и нижнюю губу. Улыбнувшись своему отражению, Лили достала из комода нежно-зеленую шелковую ночнушку на бретельках, сверху и снизу отороченную кружевами.

— Ты же не любишь спать в ней, — ехидно сказала Марлин. И в самом деле, Эванс, показывая подругам этот чудесный предмет одежды, жаловалась, что ночью она задирается чуть ли не до груди, и проще спать в одних трусах, чем так.

— Я не планирую в ней спать, — улыбнулась Лили. Сняв лифчик и надев ночнушку, девушка подошла к зеркалу, расплела две толстые рыжие косички и тщательно расчесала волосы, а потом крутанулась вокруг себя так, что они разметались по плечам и спине.

И, в качестве вишенки на торте, влезла в пушистые тапочки.

Провожаемая озадаченными взглядами подруг, она вышла из спальни.

Когда Лили Эванс спустилась в гостиную в коротенькой штуке, смеси коктейльного платья с нижним бельем, Джеймс не смог сдержать себя. Он уставился на нее во все глаза, скользя взглядом по румяным щекам, обнаженным плечам, по которым текли длинные оглушительно-рыжие волосы, тонким ножкам, изгибам тела, которые вовсе не скрывал салатового цвета шелк.

От позорного разоблачения его спасло то, что большая часть гриффиндорцев сейчас пораженно смотрела на Лили — и некоторые делали это так, что хотелось наслать на них заклятие Куриной Слепоты.

— Ничего себе примерная староста, а, — Сириус ткнул друга в бок, отвлекая от созерцания. Джеймс только вздохнул. Ему мучительно хотелось взлететь по лестнице и прямо сейчас прижать ее к себе, поцеловать, зарыться руками в мягкие волосы, а потом затащить в пустующую спальню, задрать проклятую рубашку…

— Джей! — Блэк потряс его за плечо. — У тебя сейчас встанет и будет неловко. Срочно подумай о МакГонагалл. И Филче! О них вместе!

Поттер послушно подумал, и на миг ему полегчало. А потом Эванс открыла рот.

— Отбой был уже полчаса назад! — очень громко и четко произнесла она. — Завтра среда! У нас, например, трансфигурация первым уроком! Почему вы считаете возможным дебоширить ночью?

— Поставь заглушающие чары, детка! — крикнул Джеймс. Лили сверкнула глазами.

— Я староста и должна пресекать подобное! Мой собственный сон тут вовсе не причем. Неужели ты думаешь, что я не способна додуматься до этого?

— Эванс, — прошипел Поттер, медленно откладывая в сторону гитару и поднимаясь. — Все остальные старосты почему-то не загоняются, а отдыхают с нами, а ты… — он сделал несколько шагов к лестнице, на которой стояла девушка. — Может быть, тебе ревность не дает покоя? Увидела меня в окружении прекрасных дам, и…

Вкрадчивый голос гипнотизировал так, что до Лили даже не сразу дошло, что именно он сказал.

— Еще чего! — взвизгнула она. — Нужен ты мне, мерзкий безответственный тип! Как ты вообще мог такое подумать?! Расходитесь, иначе я позову МакГонагалл!

Чувствуя, что еще немного и она просто взорвется, Эванс взбежала по лестнице и хлопнула дверью спальни. Как только плотный слой дерева и железа отрезал ее от шумной толпы и проклятого Поттера, силы кончились, будто из девушки вытащили стержень или задули огонь.

Лили встала посреди спальни, опустошенная, не помнящая, как сделать шаг до кровати и провалилась в отчаяние.

Он опять победил.

Джеймс задумчиво смотрел девушке вслед таким взглядом, каким примеряются выбивать двери с ноги.

Она опять победила.

* * *

Вальбурга организовала все мгновенно: письмо было написано во вторник, а уже в пятницу Регулус и Бьянка получили приглашения на собственную помолвку в загородную резиденцию Блэков. Родители должны были забрать их из Хогсмида в субботу днем и вечером воскресенья вернуть обратно, проводив до школы.

Встали они раньше обычного, собираясь перед трансгрессией выпить по кружечке сливочного пива. Утром в Трех Метлах было непривычно тихо: школьники, составляющие основную массу дневных посетителей, в большинстве своем мирно спали, поэтому единственными посетителями были два местных алкоголика, пришедших опохмелиться.

— Эйвери не сказал мне ни слова, — задумчиво протянул Блэк, когда они получили заказ и Розмерта, хорошенькая дочка трактирщика, выпустившаяся в позапрошлом году, отошла обратно за стойку.

— А мне выдал целую речь, о том как много я теряю в лице его распрекрасного члена, — Бьянка подцепила ложечкой марципановую розу на торте и положила ее в рот. — Я сказала, что люблю тебя. А он сказал, что у тебя не стоит.

— Вообще? — уточнил Регулус с живым интересом.

— Ну да.

— Что же ты ответила на это?

— Ну, я сказала, что, выбирая из двух импотентов, предпочла тебя.

Они чокнулись кружками и рассмеялись.

Орион Блэк и Франциско Забини забрали их через час.

Трансгрессировав в Блэк-холл, Регулус и Бьянка сразу разошлись в разные стороны: его увел переодеваться отец, распространяясь по дороге о том, как он рад такому прекрасному выбору невесты, ее подхватила восторженно щебечущая мать. Она была очень рада замене жениха: мирная семья Забини не очень-то хотела связываться с Эйвери, известными своими радикальными взглядами, и сейчас Роза сама удивлялась, как ей не пришла в голову мысль о Блэках — знала ведь, что дочь дружит с их наследником с первого курса. То есть, они, конечно, тоже поддерживали Волдеморта, но Регулус по крайней мере не был чужим человеком для Бьянки.

В честь помолвки был организован большой прием, на котором присутствовали все семьи, представляющие чистокровную знать, кроме оскорбленных внезапным отказом Эйвери. При этом причина вечеринки была быстро забыта и гости рассортировались по небольшим группам.

* * *

Седьмой курс Равенкло и Хаффлпафа высыпался из кабинета МакГонагалл в полной, глубочайшей прострации. Кратко повторив материал предыдущий шести лет, они приступили к изучению трансфигурации человека и профессор намекнула, что эта тема обязательно будет на ЖАБА; однако же, только двум студентам удалось выполнить сегодняшнее задание — превратить руку или ногу в лапу животного. Эммелина Вэнс, напарница Джоэла, спустя пять минут продемонстрировала когтистую птичью лапу, а сам он смог только пару когтей сделать кошачьими. Или собачьими, или птичьими — когда дело ограничивается когтями, сложно разобрать. Вторым гением трансфигурации оказался другой равенкловец, Фрэнсис.

МакГонагалл искренне постаралась успокоить расстроенный класс, тем, что частичное высвобождение анимаформы — действительно сложная тема, но равенкловцы все равно загрустили: они ведь привыкли быть экспертами в вопросах самых сложных вещей.

По дороге на зельеварение Джоэл так глубоко погрузился в размышления об этом, что врезался в Сириуса Блэка.

— Привет, — гриффиндорец, похоже, тоже был чем-то озабочен. От него пахло хвоей, волосы были непривычно встрепаны, а рубашка казалась слегка пожеванной.

Моэм рассеянно кивнул.

— Слушай… — задумчиво протянул Блэк. — Мне тут Флитвик дополнительное эссе дал, по приворотным чарам. Потому что я прогулял половину темы заклинаний, воздействующих на разум. Не мог бы ты рассказать побольше о своих родителях?

У него не было повода откровенничать с Блэком — но и не было повода этого не делать.

— Ну, мама приворожила отца и не скрывала этого ни от него, ни от нас. Ну, то есть, когда мне было пять, она собрала типа семейный совет, и рассказала все. Она использовала другой кусок Ока Балора — теперь я точно вспомнил, который ей достался от матери, ну и вообще передается как наследство по женской линии. Эффект у него необычный: люди могут ненавидеть друг друга и все время ссориться, но не могут расстаться. Это действует в обе стороны — и я бы не назвал это любовью. Скорее, зависимость, как у вампира от крови, только у человека от человека. И обратного пути нет. Я никогда не исследовал этот артефакт, поэтому не знаю, как именно он работает, но это единственный экземпляр в мире.

— Ваша мать уже передала его Мелс?

Джоэл качнул головой.

— Мелс не хочет его забирать. Она не осуждает маму, но для себя никогда не хотела использовать такие методы. Мама хранит камень в своей спальне, даже заказала специальную шкатулку.

— А пользоваться им могут только женщины вашей семьи? — голос Блэка как-то подозрительно дрогнул, но обостряющийся запах хвои здорово затормаживал мыслительный процесс.

— Нет, кто угодно… А тебе…

— Назови ваш домашний адрес, Моэм.

— Глазго, Крейгпарк-драйв, 14, — заторможенно произнес Джоэл.

— Спасибо, — они завернули в небольшой тупик близ класса зельеварения — всего лишь одно из ответвлений бесконечного лабиринта подземелий Хогвартса, но что-то очень неуютное было в происходящем. Запах сбивал с толку, вокруг как будто стало темнее, потом внезапно отключилось периферийное зрение.

— Какого хрена, Блэк??

— Обливиэйт, — ответил Сириус и чужая, неестественная улыбка проступила на его лице.

Джоэл стоял в пустом коридоре и не мог вспомнить, как он сюда попал. Чертова трансфигурация, Мордред мать ее за ногу — умеет же МакГонагалл загрузить так, что голову в спальне забудешь, не то что собственный путь почти до самого слагхорновского кабинета.

* * *

Сегодня Регулус пришел первым и позволил себе задуматься. Пожалуй, сейчас, по прошествии месяца, он мог откровенно сказать — по крайней мере, себе — что испытывает некие чувства по отношению к человеку, с которым тайно встречается почти каждый день.

Влюбленность.

Его первой любовью была девушка из школьного альбома матери — одна из ее одноклассниц, которая после окончания школы исчезла, порвав все контакты. По словам Вальбурги, ушла в маггловский мир. Маленький Регулус мог едва ли не часами разглядывать ее колдографию, а сейчас уже не помнил лица — только светлые, слегка вьющиеся волосы.

Больше ни одна девушка его не заинтересовала. Вместе с половым созреванием пришло осознание, что что-то идет не так — он не задерживал взгляда на округлившихся в нужных местах одноклассницах, не дергал никого за косички, не сосредотачивался на лицах, не читал журналов с обнаженными моделями и не представлял женщин, снимая сексуальное напряжение за тяжелым пологом кровати.

По началу он вообще никого не представлял, а потом фантазия внезапно пробудилась и тут же подкинула сюрприз. В тот день Амикус показал ему колдографию, где мужчина и женщина — обычные, невыразительно отглаженные, как всегда на подобных изображениях, занимались… любовью. То есть, естественно, это делалось напоказ, за неплохие деньги, и называлось "сексом", но юному Блэку было неприятно это слово. Он фыркнул тогда скептически, а среди ночи проснулся от возбуждения и, упираясь взглядом в складки зеленого бархата, осознал, что видел во сне этого мужчину.

Абстрактного и невыразительного. Просто крепкие руки, поросшие волосками, более заметными, чем у женщин, плоскую грудь, фигуру треугольником, а не песочными часами. Дальше думать было невыносимо стыдно — и он отложил эту мысль на потом.

Это "потом" наступило, когда Блэк начал задерживать взгляд на одноклассниках, которые смотрели на одноклассниц. Он уже не был таким уж ребенком и знал, что так бывает, и что в чистокровном обществе никто не считает это чем-то сверхъестественным. Не важно, чем ты занимаешься в свободное от производства наследников время — и с кем ты этим занимаешься. Несмотря на это, Регулус все равно чувствовал свою инакость — просто потому, что не видел среди сверстников никого такого же.

Так может быть, нынешние чувства были обусловлены только тем, что ему в принципе сложно найти партнера — а значит, подойдет любой?

Пожалуй, нет.

Слишком уж Джоэл перевернул его мир. Своими странными способностями, о которых рассказывал мрачновато и не очень охотно, своими знаниями о магглах и их науке — о которых мог болтать, не умолкая. Блэк сам не заметил, как эти разговоры превратили Метку на его руке из почетного знака отличия в клеймо.

Ведь главное — это та точка, с которой ты смотришь. Точка зрения.

Джоэл зашел незаметно и выдернул Регулуса из раздумий только прикосновением к щеке. Два пальца медленно прошлись по коже, очерчивая овал лица, взгляды встретились: две пары серых глаз.

Блэк не помнил, когда они поцеловались во второй раз, уже по-настоящему, но с тех пор это вошло в привычку. Равенкловец наклонился к нему и визуальный контакт прервался опущенными веками, переходя в весьма тактильный.

Дальше поцелуев, легких касаний и разговоров дело не шло — и оба были этому в какой-то степени рады. Наверное, будь один из них девушкой, углубление отношений не казалось бы таким серьезным шагом, но для них это стало бы окончательным подтверждением происходящего, пропечатыванием в реальности огромными буквами своих предпочтений. Рано или поздно это должно было случиться, но пока что было страшновато, как и любая перемена, любой шаг туда, где уже не будет пути назад. Даже если одному из них, или даже обоим, наскучат парни, столь крепкая связь навсегда останется в памяти — поэтому дело требовало серьезного размышления и проверки временем. Да, сейчас они влюблены и им нравится происходящее — но что будет завтра, месяц, год спустя?

Мордред его знает, в самом деле.

Минуту спустя, устроившись с сигаретой на подоконнике, Джоэл как будто бы решил нарушить табу.

— Я слишком много думаю о тебе, — серьезно сказал он. — Так много, что это почти мешает мне учиться — а для Равенкло такое, знаешь ли, многое означает.

— Что же это означает? — натянуто-небрежным тоном полюбопытствовал Регулус, ожидая слова.

Однако же, его не прозвучало. Вместо этого Моэм усмехнулся:

— Я заинтересован в твоей судьбе. Я хочу быть ее частью.

Может быть, это было куда большим признанием, чем клишерованные фразы о любви?

Тридцать первого октября в спальне слизеринских мальчиков седьмого курса собралось гораздо больше людей, чем обычно и шло жаркое обсуждение. Юные Пожиратели Смерти перепроверяли и правили список тех, кто сегодня станет участниками Охоты на Грязнокровок.

— Гриффиндорок седьмого курса записываем всех, с шестого — Сноу и Уилбер, парни — Люпин, Петтигрю, Моэм…

— Думаю, стоит сделать упор на девчонок, с ними гораздо веселее, — Мальсибер облизнул губы. Трех парней хватит за глаза и за уши, нам ведь не нужен серьезный отпор.

— Матиас, — вмешался Снейп. — Ты сказал все гриффиндорки седьмого курса? Ты уже забыл, что я говорил насчет Эванс?

— Твоя любимая грязнокровка? — фыркнул Эйвери. — Ладно, я вычеркну ее. Только вот сколько можно дрочить на ее светлый образ? Я понимаю желание трахнуть девчонку не нашего круга, но ты переходишь все границы, Снейп.

Северус пожал плечами. Он уже устал объяснять соратникам, что Лили нужна ему живой и здоровой.

Регулус вздохнул с тихой завистью. Зельевар раз за разом отстаивал свои предполагаемые отношения с грязнокровкой, а он боялся даже заикнуться о вполне реальных. Впрочем, за безопасность Джоэла в этой передряге он не переживал — даже наоборот, был уверен, что равенкловец здорово повеселится там и наверняка сможет кого-нибудь спасти.

Спустя час после отбоя они надели белые маски и черные плащи, дезилюминировали друг друга по цепочке и покинули гостиную.

* * *

Прошу простить за поздний час, но раньше я не смог.

И даже здесь я, собственно, недолго — видит Бог.

Проделав путь по пустырю, не поднимая ног,

Твой дом нашёл я, стало быть, случайно,

Шагнув без разрешенья на порог,

Когда в ночи зажглись огни Самайна

Зажглись огни холодного Самайна.

(The Dartz)

Память вернулась не сразу, поэтому сперва Ремусу показалось, что он очнулся после полнолуния. Только вот мышцы не ныли, как обычно бывало, а на глубоком синем небе среди звезд терялся тоненький месяц.

Вокруг настороженно шелестел Запретный Лес. Все было привычным и почти родным — он даже, кажется, помнил перекресток, на котором пришел в сознание, но что-то неуловимо изменилось. Ветер пах опасностью, хотя что, казалось бы, могло угрожать волку в родном лесу, пусть даже он был в человеческом обличье. Но все же…

По лесу прокатился голос, скользя меж деревьев и заставляя замереть, и поднимая волосы на всем теле дыбом.

Как будто встопорщилась шерсть.

— Зрители и участники Охоты на Грязнокровок! — начал, тем временем, голос. — Сегодня, в Ночь Всех Святых, мы собрались здесь, чтобы встретить истину лицом к лицу. Грязнокровки и полукровки, осквернители Магии, мы привели вас сюда и даже не стали отбирать палочки, чтобы убедиться — ничто не поможет вам выжить, когда Охоту начнем мы. Настоящие волшебники против жалких подобий, начали!

Речь оборвалась, и теперь лесной шум казался безнадежно чужим. Они сделали что-то, разрушившее привычные установки — может быть, устроили ловушки, или привели стаю бешеных котят, или посадили хищные растения — так или иначе, он не мог больше чувствовать себя частью этого места.

Злость сжала горло. Проклятые Пожиратели Смерти — зачем им нужно было изгадить то, что принадлежало ему?

Вслед за злостью пришло волнение — голос говорил во множественном числе, а значит, в Лесу есть и другие жертвы, дезориентированность которых не сравнится с его. С пятого курса мародеры проводили здесь каждое школьное полнолуние, и даже несмотря на запах опасности и вязкую чуждость, Ремус знал здесь каждую тропинку, каждое дерево — на вкус, вид и запах. А значит, у него было преимущество, которым требовалось воспользоваться, чтобы спасти тех, кто оказался в безнадежном проигрыше.

Джоэлу стоило только втянуть в себя холодный воздух Хэллоуина, как острозубая ухмылка разрезала его лицо пополам. Глаза ввалились и на дне их зажглись желто-синие свечные огоньки, словно черной краской подчеркнуло скулы, пальцы сжались в кулаки и тут же расслабились: от накатившей легкости, казалось, можно было взлететь.

Он подпрыгнул на месте, но крылья не выросли — пришлось обходиться так. Резко сорвавшись с места, восторженный монстр, которым он стал, длинными прыжками помчался вглубь леса, ища следы людей и уже по пути слушая объявление тех, кто считал себя сегодняшними Темными Силами и хозяевами ситуации.

— Сохатый, мы их потеряли! — раздраженно прошептал Сириус.

Буквально полчаса назад он проснулся в своей постели, вырвавшись из сна, где падал навстречу мерзким шелестящим голосам, и тут же услышал шорох. Выглянув из-за полога, Блэк обнаружил, что Лунатик и Хвост, оба в мантиях поверх пижам, автоматично завязывают шнурки ботинок.

— Эй, вы куда?

Они не то что не ответили — даже головы не повернули. Тогда Сириус разбудил Джеймса и они вдвоем поспешили следом за друзьями — и теперь потеряли их, сами не понимая, как.

— Пит, наверное, превратился? — предположил Поттер.

— Нет, они были еще в трансе! Он обязательно превратится, но не сейчас. А это искривление пространства, я слышал, в Лесу такие есть.

— Или искусственные…

Тут грянула Речь.

Когда усиленный магией голос наконец-то стих, Блэк тихо и заковыристо выругался и, занятый выплескиванием злости, не сразу заметил, каким пустым взглядом смотрит на него лучший друг.

— Лили, — пробормотал Джеймс. — Лили…

Сириус выругался еще раз.

— Пойдем искать ее. Ребята не пропадут! Для Рема этот Лес — как дом родной, а Пит превратится и спрячется, он это умеет.

— Лучше бы он к Дамблдору побежал, — вздохнул Сохатый, но им определенно стоило признать, что Петтигрю даже в крысином обличье может испугаться куда-то идти — и скорее всего, так и будет.

Амикус и Кристофер шли по лесу в поисках разбежавшихся грязнокровок, чувствуя себя в полной безопасности. Они диктовали здесь правила.

— Как ты думаешь, кого мы встретим первым? Или первой? — Кэрроу едва не подпрыгивал от нетерпения. Флинт его бешеного восторга не разделял — он, хоть и присоединился к Темному Лорду по собственному желанию, не слишком жаловал пытки, которых с нетерпением ждал его младший приятель. Но большинство проголосовало за эту забаву, а плевать на коллектив Крис был непривычен, особенно если этот коллектив — Пожиратели Смерти.

— Может, Маккинон? — равнодушно передернул плечами семикурсник. — У нее такие милые пушистые волосы.

Амикус отрывисто хохотнул и хотел было ответить, но осекся, заметив в кустах белый силуэт.

Беспричинная паника парализовала его.

— Эй, Кэрроу, ты чего? — Флинт удивленно повернулся к замершему парню — и тоже увидел. Из плетения ветвей на них надвигалась белая и какая-то плоская, как будто вырезанная из грунтованного пергамента, фигура. На лице была намалевана рожа вроде тех, что вырезали на тыквах, только реальная — и оттого куда более страшная.

— Сладость или гадость? — ласково спросило существо. При виде того, как задвигался черный провал зубастого рта, слизеринцы с воплем сорвались с места и помчались куда глаза глядят — лишь бы подальше. Впрочем, вслед им несся только издевательский хохот.

Джоэл улыбался все шире и шире, пока рот не вылез за пределы лица. Нужно было срочно найти всех ублюдков, чтобы каждый из них наделал в штаны и запросился к мамочке — как это они только не подумали, что на Хэллоуин в Запретном Лесу страшно будет всем?

Ремус медленно шел в глубину Леса, сосредоточенно принюхиваясь. Несколько минут назад от почувствовал смутно знакомый запах, который встречал в гриффинорской гостиной, и теперь шел по следу, напряженный, как никогда. Больше всего ему хотелось сейчас развернуться и пойти в другую сторону, к опушке, оповестить директора, а потом спокойно вернуться в постель — но Люпин продолжал углубляться в чащу. Он боялся не погибнуть или быть раненным, а взять на себя ответственность за чужую жизнь и не справиться с нею. Если его будущий спутник — или спутница — пострадает, что же случится с ним? Если после такого Ремус сможет остаться в живых, то мысли об этом будут преследовать его вечно, и после смерти тоже.

Он шел вперед, предполагая худшее и мысленно выбирая способ, которым покончит с собой, если позволит умереть тому, кого возьмется вывести из Леса.

Регулус шел прогулочным шагом, даже не собираясь искать грязнокровок. В ситуации, когда все слизеринцы разошлись в разные стороны, по одному или парами, не нужно было пачкать руки, доказывая свою пошатнувшуюся верность.

Как и Кристофер, он не любил пытки — да и вообще жестокость, но Темный Лорд требовал этого от своих слуг; раньше Блэк действительно пытался втиснуться в шкурку, подобную той, что носила его старшая кузина, теперь же только тщательно создавал иллюзию того, что его все устраивает.

Откровенно говоря, в Лесу было скучно и холодно, поэтому приходилось постоянно обновлять согревающие чары и вертеть головой по сторонам, надеясь встретить Джоэла и узнать, было ли предположение верным. Не предлагая исключить равенкловца из списка, Регулус рассчитывал на то, что, оказавшись в стрессовой обстановке, да еще и в такую ночь, тот превратится в белого лавкрафтовского монстра и хорошенько развлечется с зазнавшимися слизеринцами — и теперь очень хотел хотя бы краем глаза убедиться, что был прав. По крайней мере, пару раз за время его прогулки откуда-то веяло знакомым ужасом.

Увидеть было бы смешнее, конечно.

Ремус застыл, растерянный и обомлевший. Запах привел его к едва знакомой шестикурснице, стоявшей на тропинке и определенной не знавшей, куда бежать и что делать. Нужно было подать знак, представиться, предложить сопровождение — но он не мог, по крайней мере сейчас. Нужно было отойти от перегрузки эстетических рецепторов.

Люпин постепенно вспоминал ее: Алиса, маленькая королева шестого курса и младше, вечно окруженная стайкой подруг и поклонников, общительная и немного высокомерная.

Сейчас она стояла посреди Запретного Леса, освещенная только звездами и тоненьким месяцем, с растрепанными светло-рыжими волосами. Со своего наблюдательного поста Ремус видел ее иссиня-бледный профиль и выглядывающую из расстегнутой мантии футболку с котенком. Странно было видеть девочку, которая следила за собой внимательнее прочих гриффиндорок вместе взятых, в таком виде, но, похоже, всех назначенных в жертву вытащили из спален полураздетыми — чтобы дезориентировать окончательно, наверное.

Ремус еще долго не подал бы виду, что находится рядом, но где-то вдалеке послышался отчаянный крик и девочка, вздрогнув, обернулась. Увидев его, взметнула палочку — и через миг опустила, узнавая.

Хорошо.

— Привет, — он неловко улыбнулся. — Я искал… кого-нибудь.

— Зачем? — удивилась она.

— Я неплохо ориентируюсь в Лесу и могу помочь выйти.

Алиса кивнула.

— Пойдем? — предложил Люпин.

— Ага.

Они пошли вместе — тем же путем, которым он оказался здесь, только в обратную сторону. Страх накатывал и уходил, как будто кто-то таскал с собой магнитофон, вместо музыки воспроизводящий панику.

Чтобы отпугнуть кого-то из соратников от распростертого на земле тела Лили, Северусу пришлось устроить в кустах небольшой, но грозный взрыв — в такой обстановке все пугались каждого чиха. Парня словно ветром сдуло — и Снейп смог подойти к ней.

— Эннервейт, — попытался он оживить Эванс.

Ничего не произошло.

— Агуаменти, — у магглов вода в лицо иногда работала как средство от обморока — но не сейчас.

— Лили… — он упал на колени и, сдернув маску, прижался ухом к ее груди, но никак не мог сосредоточиться на попытке услышать стук сердца. От страха немели руки и ноги, собственное сердце пыталось проломить грудную клетку, шелест листьев и свист ветра оглушали, мешая что-либо разобрать — или просто так звенело в ушах.

Потеряв надежду что-либо понять, Северус выпрямился — и тут же был опрокинут на спину огромным черным псом. Длинные клыки скалились прямо перед лицом и капли слюны дрожали на нижней губе, в любой момент готовые закапать прямо на Снейпа. Он отчаянно поморщился и отвернул голову в сторону: брезгливость пересиливала страх.

— Лили! — раздался голос Джеймса Поттера. Слизеринец тихо застонал — только этого урода здесь не хватало, еще додумается обвинить его в том, что случилось.

Пес ослабил хватку — теперь он придерживал Северуса одной тяжелой лапой, и Поттер стал виден. Взгляд у него был пустой и жуткий — наверное, такие глаза у людей после Поцелуя Дементора. Деревянно шагнув вперед, Джеймс зеркально повторил движение Снейпа, упав так, как будто подломились ноги. Только прижиматься к груди не стал, решив вместо этого нащупать пульс.

Спустя одну бесконечность тишины гриффиндорец подскочил с криком: "Бьется! Бьется! Пульс есть!" и уставился на Северуса уже куда более осмысленно и враждебно.

— Она не должна была здесь быть… — простонал тот. — Я настоял, чтобы ее исключили из списков…

— Нюниус, — вкрадчиво протянул Поттер. — Надо было запереть ее в чулане для метел. Или предупредить.

— Предупреди я кого-то, и дня бы после этого не прожил, — огрызнулся Северус. — Я — первая кандидатура на роль предателя, а церемониться никто не станет.

— Ай… — Джеймс махнул рукой. — Проваливай! Я отнесу ее в замок.

Пес понятливо отошел от Снейпа.

Первой мыслью было: "Какого Мерлина, я сам ее отнесу!", но уже спустя миг Северус понял, что это тоже уничтожит его репутацию среди своих, а Поттер справится не хуже. У него, по крайней мере, есть собака.

Блэк перекинулся, как только Нюниус скрылся из виду. Велел другу подождать, огляделся по сторонам и крикнул:

— Эй, Моэм! Мы здесь! Иди сюда!

— Чего? — удивился Джеймс.

На поляну вышло существо, в котором было очень трудно узнать брата будущей девушки Сириуса. Черно-белый Джек-фонарь с длинными волосами, распространяющий вокруг ауру страха, которую Поттер отмечал лишь разумом, слишком занятый переживаниями о Лили. Бродяге, кажется, было похуже, но он успешно справлялся с собой, только побледнел слегка.

— Привет, — жуткая улыбка ощущалась как дружелюбная исключительно шестым чувством. Или даже седьмым.

— Наслаждаешься прогулкой? — улыбнулся в ответ Блэк.

— О да. Не знаю, чего эти уроды взъелись на мою семью, но они определенно не знали, что Самайн — мой профессиональный праздник. Почувствовал меня?

Сириус кивнул.

— Сможешь проводить Сохатого до опушки Леса? Он будет немного занят транспортацией своей будущей жены, а напасть могут в любой момент.

— А ты чего?

— Я поищу других девчонок и Рема с Питом. У меня… есть способы.

Джоэл согласно кивнул. Он еще никого не нашел, пока Блэк сам не окликнул, а мародеры уже успели наткнуться на Эванс — разумеется, именно Сириусу стоит продолжить поиски.

Джеймс подхватил безвольное тело на руки и нервно усмехнулся.

Они шли уже четверть часа, и за это время Ремус уже успел удержать Алису от погони за Болотным Огоньком, краем глаза разглядеть единорога и пару раз споткнуться. Все же, в зверином обличье путешествия по Лесу давались несомненно легче. Он устал и проголодался, Согревающие Чары приходилось обновлять все чаще и чаще — тридцать первое октября на дворе, а они в пижамах — благо хоть мантии надели. Видимо, в планы Пожирателей не входили смерти от холода — только простуда и моральное давление. Страх удалился куда-то, но Люпин все равно предпочитал держать руку девушки — мало ли, рванется опять за какой-нибудь нечистью, или упадет.

Она шла молча, теперь в застегнутой мантии и глубоко надвинутом капюшоне, только головой во все стороны вертела.

— Ты здесь никогда не была? — робко спросил Ремус. — Так осматриваешься…

— Была, но не так глубоко, — Алиса повернулась к нему и слегка изогнула губы, обозначая улыбку. — Нас с Хэнком быстро поймали.

Стоило только на минуту отвлечься от наблюдения за дорогой, как начались неприятности.

— Ктооо это тут у нааас? — раздался пьяный до неузнаваемости голос. Человек в маске вышел из-за дерева, слегка пошатываясь — видимо, принял для смелости и крепко перестарался. — Две маленькие грязнокровки…

— Я вообще не грязнокровка, — фыркнула Алиса.

— Что же ты тогда дееелаешь здесь? — Пожиратель поднял палочку, но девушка оказалась быстрее. Полыхнула алая вспышка и две палочки оказались в ее руках.

— Сучка! — рявкнул он и бросился врукопашную. Миг — и они уже лежали на земле, и парень в маске всем своим весом вжимал пальцы в тонкую шею Алисы.

Ремус рванул капюшон врага и вцепился в короткие светлые волосы, потянул назад со всей силой, данной второй ипостасью — слизеринец не смог стерпеть, с противным визгом приподнялся — и получил второй рукой по маске. Они покатились по земле, по-маггловски избивая друг друга, крепко сплетясь и рыча, пока девушка громко дышала, трогала шею и прокашливалась.

Пожиратель оказался неожиданно сильным — или совсем сумасшедшим: он почти не реагировал на удары и наносил свои без всяких тормозов, драл волосы, укусил за ухо, едва не попал между ног. Юркий, бешено агрессивный противник — поэтому Люпин почувствовал искреннее облегчение, когда Алиса откашлялась до того, что смогла нормально прицелиться в эту мешанину из двух тел и прошептать "Остолбеней!"

С облегчением отпустив обмякшее тело, Ремус повернулся к девушке. Она сидела на земле, уже без капюшона, окончательно растрепанная, и на бледной тонкой шее расплывались жуткие синяки.

— Ты как? — хором спросили они друг у друга. Алиса потерла шею, Люпин обеспокоенно коснулся уха.

— Сними с него маску, пожалуйста, — с нездоровым присвистом попросила девушка. Ремус послушно наклонился — и под белой тканью оказалось лицо Барти Крауча, украшенное здоровым синяком на скуле.

— Вот мудак, я же ему списывать давала… Еще в прошлом году, — проворчала Алиса.

— Надо доставить его в замок, — Люпин надел белую маску обратно на бессознательного парня. — Инкарцео! Мобиликорпус!

Тело обмоталось веревками с ног до головы и поднялось в воздух.

— Пойдем скорее, — он подал девушке свободную от палочки руку. — Нам обоим нужен врач.

Поттер мчался по лесу на чистом адреналине, потому что в нормальном состоянии организма вряд ли смог бы так спешить, держа на руках фунтов тридцать живого веса. Но сейчас это было необходимо. Снейп наверняка пытался привести ее в сознание, и раз не получилось, это может быть какое-то ужасное проклятие, поэтому нужно бежать.

Джоэл бесшумно двигался рядом, во избежание траты времени на драки распространяя вокруг такую жуть, что всякое живое существо инстинктивно бежало в другую сторону.

— Как ты держишься, Поттер? — заинтересованно спросил равенкловец. В таком агрегатном состоянии он бежал, вовсе не запыхавшись и мог спокойно болтать и курить на ходу.

— Чего?

— Ну, почему тебе не страшно?

— Я боюсь за Лили, мне некогда за себя.

Это было вполне логично, следовало додуматься самому, но все же Джоэлу не понравилось собственное не-всесилие.

Бродяга шел на едва знакомый девичий запах, самый яркий из всех человеческих вокруг, не считая Снейповского. Это давало надежду на то, что с этой девчонкой все в порядке — даже если Нюниус встретит ее, вряд ли станет что-то делать — не то состояние, да и человек не тот. Большинство слизеринцев, присутствующих в лесу, наверняка пошли за парочкой психов из стадного инстинкта или страха — или Сириус слишком верил в людей.

Он обнаружил гриффиндорскую пятикурснику спрятавшейся между корнями огромного дерева — когда Блэк подошел, она даже не подняла палочку, просто закрыла голову руками и вжалась в землю еще сильнее. А когда поняла, что человек, нашедший ее — не враг, отчаянно разрыдалась.

Слизеринцы гнали ее по лесу, наверное, милю — просто смеялись вслед, бросали заклинания, но все время промазывали, кричали оскорбления — видимо, хотели поиздеваться без физического вреда. Разумом она понимала, что хотели бы — попали, но все равно невыносимо боялась.

Потом девочка спряталась здесь, а они почему-то отстали.

У Ремуса невыносимо затекла рука, которую он держал вытянутой, транспортируя Крауча, но переложит палочку он не мог, потому что другой рукой сжимал холодные пальцы Алисы. Надо было, наверное, поискать кого-нибудь еще — волчий нюх иногда улавливал в лесной мешанине человеческие запахи, но девочка так тяжело, с присвистом, дышала, так спотыкалась — определенно надо было спешить в замок. Да и боялся он брать на себя ответственность еще за чьи-то жизни. Это было стыдно и очень неприятно, но бороться не было сил. Да и Алиса…

Когда Джеймс и Джоэл вышли на опушку леса, хижина лесничего оказалась совсем рядом.

— Поттер, хочешь на прощание совет от Равенкло? — поинтересовался Моэм, останавливаясь. Гриффиндорец кивнул.

— Иди к Хагриду и попроси его донести Эванс. Ты уже на ногах едва стоишь — пускай тяжести таскают великаны.

— Спасибо, — сказал Джеймс. — Что помог, и за совет… Спасибо.

— Обращайся.

Равенкловец снова исчез между деревьев, а Потер действительно отправился к Хагриду, потому что у него на самом деле жутко дрожали ноги и руки, темнело в глазах и невыносимо горели легкие.

Вернувшись в лес, Джоэл снова почувствовал оставивший было его восторг — и решил этим воспользоваться, отправив Дамблдору Патронус. Чем раньше директор обо всем узнает, тем лучше, а эти еще пока дойдут…

Выполнив гражданский долг, он снова расслабился, впуская в себя силу Самайна, и углубился в чащу. Но прежде, чем найти своих будущих жертв, он обнаружил жертву чужую, уже бывшую.

Марлин Маккинон стояла, крепко примотанная веревками к дереву, и злобно плакала — Моэм даже не знал, что так бывает, но именно такой градиент эмоций слышался в ее голосе. Он изо всех сил попытался стать похожим на человека и снизить градус страха: получилось, конечно, не до конца, но уже был шанс не довести ее до разрыва сердца.

— Эй, — он медленно вышел к девушке, показывая пустые руки. — Привет. Я помогу тебе.

— Они… — прорыдала она. — Они с-сломали мою палочку! Они…

— Все будет хорошо, ты купишь новую, я сейчас отвяжу тебя и вытащу отсюда, — он достал палочку. Девушка попыталась шарахнуться, но оказалась слишком крепко привязана.

— Не бойся! Фините.

Веревки исчезли, и Марлин рухнула, как подкошенная, продолжая давиться слезами. Джоэл неловко обнял ее и погладил по спине, продолжая приговаривать: "Не бойся, все будет хорошо". Странно было призывать не бояться, будучи жутким, но ведь гриффиндорку пугал не он.

Самой неприятной находкой Сириуса и пятикурсницы оказалась Мэри, сидящая на земле рядом с бездыханным телом Луизы Джексон.

Дамблдор встретил их на крыльце — похоже, Моэм отправил ему Патронус. Судя по широкой ухмылке, он был единственным в Лесу, кто смог бы это сделать.

— Мистер Поттер, Хагрид! — взволнованно воскликнул директор. — Скорее в Больничное Крыло, объясните все по дороге.

Они снова бежали, теперь по каменным коридорам, и Джеймс, задыхаясь, говорил. О том, как Бродяга чутко спит, поэтому он проснулся от звука шагов и увидел, как Питер и Ремус надевают мантии. Как Блэк не смог их дозваться и разбудил его, чтобы пойти следом. Как они вошли в Лес и почти сразу потеряли друзей. Как Пожиратели объявили свои намерения. Как они наткнулись на Лили — о Снейпе он почему-то предпочел умолчать. Как Джоэл любезно охранял его всю дорогу до хижины Хагрида — без подробностей, конечно — а Сириус отправился искать других девушек, потому что акция была массовая.

Дамблдор выслушал его спокойно, сверкая стеклами очков-половинок в свете ночных факелов.

— Я вызвал Грюма, он со своим отрядом уже в Лесу, — сообщил он, когда Джеймс закончил. — Только, боюсь, они никого не поймают — скорее всего, Пожиратели уже скрылись.

— Это школьники, профессор! — горячо воскликнул Джеймс. — Слизеринцы! Я уверен!

— Даже если и так, если они будут пойманы с поличным, мы ничего не сможем сделать, Джеймс, — директор тяжело — даже преувеличенно — вздохнул.

Авроры нашли их уже почти на территории Хогвартса, и Ремус был безмерно счастлив встретить помощь. Три молодых парня наколдовали носилки для них с Алисой и взяли на себя транспортировку Крауча, так что дальнейший путь в Больничное Крыло обошелся без происшествий. Разве что, когда они пришли, мадам Помфри уже осматривала бессознательную Лили Эванс.

Увидев новую партию пострадавших, она ахнула.

— Ну что же такое!

— С нами ничего страшного, — робко сказал Ремус. — Никаких проклятий, только синяки и девушку душили.

Джеймс, неподвижно сидевший у кровати Лили, поднял остекленевший взгляд.

— Рад, что ты в порядке, Лунатик.

— Мистер Поттер, — медсестра повернулась к нему. — С мисс Эванс все будет в порядке. К ней применили заклятие Остолбеней, а потом закрепили его чарами, блокирующими любые способы привести человека в сознание — но они легко снимаются, если знать, как. Оживите ее, если хотите.

— Эннервейт, — слабым голосом произнес Джеймс — и это сработало. Лили открыла глаза, зеленые и восхитительно живые.

— Джеймс… — прошептала она.

— Лили!

— Мисс Эванс, — вмешалась мадам Помфри. — Вам нужно отдохнуть.

Безапелляционным движением она вручила пациентке стакан зелья Сна Без Сновидений.

Утро застало Лили на больничной койке. Она не сразу открыла глаза, восстанавливая в памяти события вчерашней ночи. Вот она слышит, как одеваются девочки, они не отзываются, она идет следом, вот встречает в Лесу Пожирателя, небольшая драка — а потом, провал. Похоже, он ее вырубил.

Черноту обморока взрезает лицо Джеймса Поттера — такое родное, красивое… А потом чернота возвращается, но теперь она безопасная. Просто сон.

Минимально разложив все по полочкам, девушка осторожно открыла глаза и огляделась. В дальнем углу, отгороженная ширмой, лежала спящая красавица с Равенкло, за белой тканью, как в театре теней, был виден силуэт ее брата.

Алиса Сноу с шестого курса, оказавшаяся ее больничной соседкой, крепко спала, Ремус, лежащий от Лили через кровать, смотрел на нее, не отрывая взгляда.

Эванс подтянулась, устраиваясь в положении сидя и увидела напротив Марлин и Мэри. Макдональд сидела на покрывале, спрятав лицо в ладонях, и нервно тряслась, Маккинон осторожно гладила ее по плечу.

— Я-я н-ничем н-не смогл-ла п-помочь ей… — Лили подскочила и решительно спустила ноги на пол. Ее подруга начала раскачиваться из стороны в сторону, как будто пытаясь вытрясти из себя переживания. — Они уб-били ее…

— Кого убили? — ошарашенно спросил Ремус, тоже садясь.

— Л-луизу…

Лили почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Луиза Джексон, добрая девочка, которая не была ей близкой подругой, но все же спала на соседней кровати, улыбчивая, такая живая и солнечная — теперь ее нет? Как это?

Так не бывает, так не должно быть!

Она столкнулась взглядом с Люпином — и прочитала в нем отражение своих чувств.

Пострадавших на Хэллоуин выписали из Крыла еще вчера, а Мелс осталась. Сириус сидел на уже привычном месте рядом с ней и перебирал в памяти информацию.

Крауч так и остался единственным, кто попался — отец вчера забрал его из школы. Остальные малолетние Пожиратели успели ускользнуть: вероятно, Снейп предупредил их, что Джеймс отправился к Дамблдору. Наверняка, если бы не Джоэл, Сохатого и Лили пытались бы убить каждую минуту их пути.

Блэк не понимал, как его ровесники, семнадцатилетние парни, могли допустить — и реализовать — возможность убить человека, который ничего им не сделал. Он понимал бой, понимал месть, помнил себя пару лет назад и злое веселье, возникавшее, когда они издевались над Снейпом. Но эти ребята, похоже, так и застряли в самом поганом подростковом возрасте, но при этом стали морально гибче — так, что их сознание теперь допускало убийство в рамках развлечения за чужой счет. Нельзя сказать, что смерть одноклассницы травмировала его до ночных кошмаров — он был абсолютно равнодушен к этой девушке и даже не скучал по ней, но это событие оставило привкус непонимания и тревоги. Хогвартс перестал быть самым защищенным местом в Англии, потому что зараза проникла внутрь.

Погрузившись в размышления, Сириус не заметил, как зашел Джоэл. Равенкловец выглядел обеспокоенным достаточно, чтобы Блэк счел допустимым поинтересоваться, что же случилось.

— Третьекурсник с моего факультета пытался отравиться.

— Чего-о? — удивился Блэк. — Почему?

— Когда его откачали, сказал, что решил не дожидаться, пока погибнет на войне.

Они мрачно переглянулись. Еще парочка акций устрашения со стороны слизеринцев и в школе начнется массовый психоз, в результате которого часть учеников заберут родители, кто-то покончит с собой, а кто-то бросится на баррикады и погибнет в дурацком бою.

In Xanadu did Kubla Khan

A stately pleasure-dome decree:

Where Alph, the sacred river, ran

Through caverns measureless to man

Down to a sunless sea.

(С. Т. Кольридж)

Помня об обещании, данным бабушке, она все же решила заглянуть в одно местечко из Пространства Снов — одно из тех, которые существуют сами по себе, не подчиняясь ничьей воле и только иногда к кому-нибудь приходя.

Как-то в детстве Омела нашла его, а после показывала тому мальчику — поэтому сейчас ее одолевали сомнения: стоит ли идти? Вдруг он тоже окажется там и договор будет нарушен? Однако, желание пересилило опасения — да и откуда ему там быть? Для тех, кто не умеет ходить из сна в сон, этот мир был весьма иллюзорен и показывался людям лишь дважды — возможно, желая быть воплощенным, но не веря в творцов.

Во тьме мягко проступило золотое сияние: к ней приближался маленький переливчатый шарик, который, оказываясь рядом, поглощал каждого, кто умеет звать, затягивая в себя. Это могло бы быть опасно, если бы не железное правило: умеешь звать — умей и проснуться.

Это место всегда было концом путешествия, прихожей у служебного входа-выхода Пространства Сна.

Омела провалилась в свет, зажмурившись, и открыла глаза уже там, среди звона ручьев и порогов, укутанная теплом и зеленью. Цветы, разбрызганные радугой, не вяли от ее взгляда, как иногда случалось в других подобных местах, трава не желтела под ногами. Если бы не отвращение к христианской терминологии, въевшееся с детства, это можно было бы назвать Раем, но Омела предпочитала слово "оазис". Дающий мир и надежду, хрупкий и рождающийся каждый раз заново, как мираж в пустыне.

Она прошла вперед, к берегу, раздвинув припавшие к земле ветви неизвестных деревьев. Вода-колокольчик бежала из ниоткуда в никуда, а на другой стороне — всегда на другой, не важно на какой стоять — сидела на камне тень девушки. Если сосредоточиться, вслушиваясь в мешанину деревьев, ручьев и птиц, можно было разобрать ее тихий плач. Это всегда навевало светлую тоску, развеивая глухую, разбавляя ее, как крутой кипяток или кислоту — но сейчас Омеле была чужда грусть в любом ее воплощении. Хотелось петь и танцевать от мысли о скором возвращении в реальный мир и у здешних красот не было ни малейшего шанса ее задержать.

Она знала: если пойти в обратную сторону, сквозь наполненный солнцем лес, вскоре выйдешь к дворцу — цветастому, покрытому мозаикой и эмалью, похожему на огромную узорчатую шкатулку. Но туда идти было незачем.

Не без труда отведя взгляд от воды, Омела наклонилась и сорвала цветок асфоделя — символ опасной подоплеки Оазиса.

Вернувшись, она не сразу открыла глаза, желая сначала оценить обстановку — и не зря. Рядом происходило что-то необычное. Два голоса говорили о мальчике, который пытался покончить с собой, но это было не слишком странно: наверняка, пока ее не было, в Хогвартсе произошла еще какая-нибудь дрянь, но вот кто говорил…

Первым человеком был Джоэл, в этом сомневаться не приходилось. Наверняка он много времени провел у ее постели. При мысли об этом Омеле стало почти стыдно за то, что она вернулась не сразу после встречи с Мейв — наверняка брат волновался за нее.

А вот второй… Голос казался очень знакомым, но сопоставить никак не получалось. Да и кто еще мог к ней прийти, кроме, разве что, одноклассниц? Но говоривший точно не был девчонкой.

Она долго еще могла пролежать так, размышляя вместо того, чтобы посмотреть, но тут Джоэл произнес, продолжая диалог:

— Слушай, Блэк, ты скажи своим старостам, чтобы присматривали за детьми.

Блэк?

Она открыла глаза. Сфокусироваться оказалось трудно — пришлось мучительно моргать, пока глаза привыкли к свету и перестали быть неестественно сухими, как всегда происходило с ней после долго сна. Два парня держали ее за руки, но при этом не замечали ничего, занятые разговором и, похоже, уже потерявшие надежду на ее пробуждение.

Когда картинка, наконец, перестала расплываться и мигать, Омела увидела брата — тот выглядел усталым, но был, в общем, в порядке — и Сириуса, черт его побери, Блэка. И так поразилась увиденному, что немедленно попыталась задействовать отвыкшие от напряжения мышцы.

Почувствовав движение, парни одновременно посмотрели на нее — и оба застыли, ошарашенные. На лице Блэка медленно проступила радостная улыбка; Джоэл только сильнее, до боли, сжал ее руку.

— Сириус… — прошептала Омела и тут же осознала, как пересохло в горле и какой мерзкий привкус наполняет рот. — Дайте воды.

Брат протянул ей стакан. Девушка сделала попытку взять его, но не смогла даже вытащить руку из чужой. Парни переглянулись и Блэк подхватил Омелу под мышки, усаживая, в то время как Джоэл поднял подушку и прислонил ее к спинке кровати.

Трогательная синхронность. Похоже, они успели найти общий язык, несмотря на то, как брат всегда отзывался о Сириусе.

Джоэл поднес стакан к ее губам. Пить с чужой руки оказалось неудобно, половина воды расплескалась на грудь, но что-то все же попало в рот и этого оказалось достаточно — организм не был истощен благодаря поддерживающим чарам, просто пересохла слизистая.

Напившись, она почувствовала себя гораздо лучше и решила, что готова к потрясениям.

— Блэк, — Омела повернулась к нему. — Что ты тут делаешь?

— Я думал, ты будешь рада, — тон его был ироничным и немного обиженным.

— Я рада. Но… ну… что я пропустила-то?

Джоэл усмехнулся, ничуть не намеренный им помогать.

— Я… ну… — Сириус почесал в затылке и накрутил на палец длинную прядь у самого лица.

— Я вас оставлю, ладно? — ухмыльнулся Моэм. — Кажется, тут нужен личный разговор.

Блэк кивнул, показывая, что готов к этому. Он ожидал сперва стать свидетелем трогательной семейной сцены, а потом только самому поговорить с Мелс, но, похоже, Джоэл был слишком сдержан для этого — или знал, что сестра не сможет быть спокойной, пока не узнает всю подоплеку присутствия Сириуса.

Когда брат вышел, Омела внимательно вгляделась в лицо гриффиндорца. Последний раз она видела его в первом кошмаре-выборе, подкинутом проклятием, и с тех пор здорово скучала. Тем более, прабабушка запретила ей заходить во сны того мальчика… Между прочим, почему?

— Я… Джоэл объяснил мне, — медленно произнес Блэк. — Я и был тем, кому ты снилась. Я назвался каким-то безликим именем, зачем-то. Прости. Это было ошибкой. Ты бы узнала меня, я бы узнал тебя… Я никогда не переставал думать о тебе.

Омелу нелегко было удивить — и дело было не в разнообразном жизненном опыте, а просто в свойстве характера — но на то, чтобы уложить его слова в голове, точно понадобится время. Какой же, черт возьми, неожиданный поворот. Это так логично и очевидно: как ей не пришло в голову, что если один человек выглядит и ведет себя в точности как другой, разве что, с разницей в несколько лет возраста, то это один и тот же человек?

Слишком просто, чтобы быть правдой.

— Черт, я точно проснулась?

Блэк крепко сжал ее руку — эквивалентно щипку, с помощью которого с легкостью различались сон и явь.

— Да. Я должен был найти тебя сам, но почему-то не подумал, что ты учишься в Хогвартсе. Ты казалось такой… мифологической.

Девушка хмыкнула.

— Приятно слышать. Мне нравится быть мифологичной.

Омела улыбнулась и попыталась откинуть одеяло, но рука безвольно упала, едва шевельнувшись. Чем дольше лежишь неподвижно, тем хуже.

— Загляни под одеяло, — сказала она Блэку, ожидая смущения — но его не последовало. Парень спокойно послушался и тут же увидел вытащенный из сна цветок.

— О.

— Возьми его, пожалуйста, — девушка вздохнула. — Я была там как бы только что, прихватила сувенир, чтобы убедиться в том, что смогу это сделать.

Сириус осторожно положил цветок на ладонь и приблизил к нему лицо, осветившееся мягкой улыбкой.

* * *

Чужой позор, чужая кровь и смерть —

О, как на это весело смотреть!

(Мюзикл Монте-Кристо)

Роули бесцеремонно схватил Регулуса за локоть, когда Блэк возвращался в гостиную после встречи с Джоэлом. Прошипев: "Надо поговорить!", семикурсник затащил его в свою пустую спальню.

— Что ты хотел мне сказать? — голос звучал, как должно: недоуменно и слегка надменно.

— Я знаю, что ты трахаешься с грязнокровкой, — медленно произнес Торфинн.

— Трахаюсь? Что? Нет.

Страх сжал его горло и отдался болью в животе. Даже удивления не было, как будто Блэк был готов к тому, что рано или поздно об этом узнают, несмотря на то, что сознательно он ни разу не задумался об этом. Видимо, зря.

— Значит, не даешь ему? Не отмазывайся, я видел, как вы целовались.

— Каким образом? — а вот это оказалось удивительно и весьма любопытно.

— Матиас сказал мне, что, если свалить с последнего урока, спрятаться в кабинке заброшенного туалета на третьем этаже и чарами проделать в двери глазок, можно будет увидеть кое-что интересное. Вчера я так и сделал.

Регулус едва не потерял сознание. Он был железно уверен, что их никто не найдет — настолько, что даже не особенно скрывался, отправляясь на место встречи. Но, как оказалось, достаточно было проследить за ним, обдумать подозрения и подослать шестерку для проверки.

Так просто.

Он почувствовал себя раздавленным и напуганным так, что хотелось кричать и швыряться заклятьями, но делать этого было нельзя — никакой демонстрации эмоций. Никаких подтверждений того, что это его задело.

— И что? Снейп бегает за грязнокровкой с первого курса.

— Снейп меня не волнует, — улыбнулся Роули. — А вот ты… Как думаешь, что будет, если об этом узнает Темный Лорд?

Ничего хорошего, разумеется. Взрослые Пожиратели, доказавшие свою преданность, развлекались иногда с магглорожденными или магглами, но это дозволялось им только потому, что они были привязаны к Лорду крепче некуда и мимолетная связь с неугодным человеком уже ничего не могла изменить. Студенты, получившие Метку совсем недавно — совсем другое дело. Для таких, как Регулус и Северус это было предательством и каралось со всей строгостью.

Вряд ли, конечно, Волдеморт ничего не слышал о влюбленности Снейпа, но, видимо, допускал это чувство, потому что оно не пользовалось взаимностью и лишь распаляло ненависть молодого Пожирателя. Для Блэка все будет иначе. Но зачем Роули разговаривает с ним сейчас — если бы его волновали принципы, можно было молча доложить Лорду и проблема решилась бы в кратчайшие сроки.

— Что тебе надо? — с трудом выдавил Регулус.

— Ты мне нравишься, — семикурсник заговорил торопливо, как будто боясь запнуться и смутиться. — Давно. Я подозревал, что ты тоже предпочитаешь парней, но видел, что я тебя не интересую, и я решил, что…

— Это повод для шантажа?

— Да! Верно, я решил, что ты не сможешь мне отказать, оказавшись под угрозой того, что Темный Лорд убьет тебя, твоих родственников — ну, кроме Беллатрикс, наверное, и, конечно же, твоего парня. Я бы с радостью убил его сам, но готов сохранить его жизнь, если ты будешь со мной.

— С тобой? Я обручен. Такие связи не одобряются обществом.

— Тайно, конечно. Если пойдут слухи — ерунда. Это не так плохо, как отношения с грязнокровкой. А ты ведь боишься за него, по глазам вижу.

— Не подозревал в тебе способностей к эмпатии, — Регулус попытался сказать это равнодушно, но голос предательски дрогнул.

— Не нужно обладать особыми способностями, чтобы читать тебя. Любой дурак с этим справится. Так вот, условия ты понял. Согласен?

Блэк задумался, взвешивая потери. Если он согласится, придется спать с неприятным человеком — необходимость именно такого уровня отношений красной нитью прошивала все слова Роули. Если откажется — потеряет жизнь. Жизни. Свою, Джоэла, возможно, Нарциссы, Бьянки и Сириуса.

Нет, нельзя было этого допустить. Лучше принести в жертву свое душевное равновесие, чем жизни дорогих людей.

— Согласен, — он резко кивнул.

— Отлично, — Роули растянул в улыбке и без того широкий рот. — Принеси Непреложный Обет.

Мысли скрутились в узел. Обет! Серьезно? Отрезать все пути к отступлению, лишить себя малейшего шанса выкрутиться?

— А если я откажусь от Обета?

Ответ был предсказуем, но следовало попробовать.

— Тогда наш договор отменяется и ты можешь попрощаться со своим грязнокровкой, братцем-предателем и шлюхой-невестой.

— Если ты еще раз назовешь еще шлюхой, я убью тебя, — прошипел Блэк. В свете темы беседы это прозвучало не слишком убедительно, но другого ответа у него не было.

— Это нисколько им не поможет, — возможно, Торфинн и испугался угрозы, но ничем не выдал этого, продолжая гнуть свою линию. — Ты убьешь меня, но Матиас успеет передать информацию куда надо.

Регулус поджал губы. Пожалуй, все действительно было очень плохо.

— Хорошо, я принесу Обет. Но что гарантирует мне молчание Эйвери?

— Он будет свидетелем, — у них определенно все было продумано заранее. Блэк никогда так не умел. — И я поклянусь, что он тоже никому ничего не скажет. Да и не нужно ему это. Разве ты не понимаешь мотивы?

Регулус кивнул. Разумеется. Если Матиас допускает то, что полукровка-Снейп бегает за Эванс, что за дело ему может быть до пристрастий чистокровного Блэка? Это и было его местью за унижение и лишение возможности жениться на желанной девушке.

Соразмерно ли? Впрочем, справедливости тут нет — как и выбора.

— Хорошо, я принесу Обет, — выдохнул он.

Дверь беззвучно открылась и зашел Эйвери. Похоже, он подслушивал под дверью — в целях безопасности, чтобы, если что-то пойдет не так, сразу же отправить сову. Выражение его лица было настолько злорадным, что Регулусу захотелось в него плюнуть, но он не решился, опасаясь последствий. Выбор между отвратительным и ужасным — вот куда завели его традиции семьи и детское восхищение великим темным магом, который при более близком знакомстве оказался столь же великим палачом.

Матиас вынул палочку, готовясь скрепить Обет. Роули схватил руку Блэка и нервно сжал — ладонь его была влажной и холодной.

— Клянешься ли ты, Регулус Блэк, делить со мной постель и исполнять всякое мое желание в этом вопросе?

— Клянусь, — его передернуло, захотелось вырваться, но Торфинн держал крепко.

— Клянешься ли ты прекратить всякие отношения с грязнокровкой, более никогда не появляться на вашем месте встреч и, в случае возникновения вопросов, объяснить ему, что решил расстаться?

Это был болезненный удар. Стоило заранее обговорить детали, прежде, чем хвататься за руки, но прервать Обет на середине значило умереть также, как и в случае нарушения клятвы.

— Не думаешь ли ты, что мы могли позволить тебе бегать от одного к другому? — на кончике палочки Эйвери танцевала красная нить.

— Клянусь, — выдохнул Регулус, чувствуя, как тяжелеет в груди.

— Клянешься ли ты не причинять вреда ни мне, ни Матиасу Эйвери?

— Клянусь.

— Ваша очередь, мистер Блэк, — нить плеснула вперед, обхватывая стиснутые ладони в третий раз.

— Клянешься ли ты, Торфинн Роули, что никаким способом не сообщишь никому о моих отношениях с грязнокровкой и сомнениях в величии Темного Лорда?

— Клянусь.

— Клянешься ли ты, что не допустишь, чтобы кто-либо другой каким-либо способом сообщил кому-либо о моих отношениях с грязнокровкой и сомнениях в величии Темного Лорда?

— Клянусь.

Алая цепь, сомкнувшая их, меняла цвет, словно остывающая проволока.

* * *

День первый.

Утро началось с неприятного чувства тревоги, которое усилилось до предела, как только Регулус осознал, что вчерашний разговор ему не приснился. Теперь Блэк напряженно ждал, когда же Роули напомнит об их уговоре и боялся этого так, что дождаться не мог.

Семикурсник же, похоже, специально мучил его бездействием, зная, что предвкушение боли хуже ее самой. За завтраком Блэку кусок в горло не лез, фантазия подкидывала ему самые разнообразные версии того, что Роули может сделать, и это накрепко отбивало аппетит. Почему-то он был уверен, что человек, который добивается внимания шантажом, непременно извращенец с богатым воображением.

Весь день ему казалось, что знают все. Каждый смешок в коридоре казался Регулусу обращенным в его сторону, каждый взгляд расценивался как оскорбительный, от случайных прикосновений в толпе начинало трясти.

А ведь ничего еще не произошло.

Вчерашняя встреча с Джоэлом оказалась короткой. Моэм поделился тем, что его сестра очнулась, но пока еще лежит в Крыле — поэтому ближайшие дни он не сможет проводить с Регулусом столько же времени, сколько раньше, так как должен быть рядом с ней. "Я должен проследить, чтобы твой брат не использовал больничную койку по иному назначению", — с усмешкой сказал он.

Блэка позабавил тот факт, что Сириус встречается с сестрой Джоэла.

Сегодня все это уже не имело значения — короткие встречи или длинные, день или ночь, утро или вечер — это стало иллюзией и сдулось, как пушинки одуванчика. Из ревности, из вредности или из принципа Роули поставил второе условие — не важно. Это выбило у Регулуса почву из-под ног и теперь казалось, что земля дрожит, а каждый шаг ощущался сделанным по канату над бесконечной пустотой.

Джеймса ужасно раздражало, что Бродяга бегает вокруг девчонки. То есть, сам этот факт он понимал лучше других, но время друг выбрал самое неподходящее — именно сейчас, когда у самого Поттера все катастрофически не клеилось.

Он не понял, когда именно беготня за Эванс перестала быть развлечением. Сперва было просто забавно задирать ее и смущать, глядя, как рыжая милашка краснеет и пытается неловко язвить — потом Джеймсу действительно захотелось сходить с ней в Хогсмид… и так далее. Лили была очень хорошенькой, улыбка освещала ее лицо как будто в глазах загорались фонарики — и это вовсе не имело отношения к Повелителю Тыкв. Она была смелая, как полагалось порядочной гриффиндорке, бойкая, умная и рациональная, курсу к четвертому, наконец, научилась не лезть за словом в карман. В прошлом году, когда страсти по анимагии поулеглись, Джеймсу впервые пришла в голову мысль, что Эванс неплохо уравновесила бы его непоследовательность. Что-то вроде Ремуса, только красивая девчонка — партнер и по жизни, и в постели.

Эта идея была настолько ошеломляющей, что ее пришлось выбросить из головы, потому что разум не выдерживал.

Вскоре после этого Лили начала встречаться с Дирком Крессвелом, и Джеймсу впервые стало больно из-за нее. Раньше он только представлял ее в душе, потом начал представлять рядом с собой и в жизни, а потом увидел, как она целуется с другим, и понял, что это отвратительно-неправильно-невыносимо. Они с Бродягой тогда выбрались из Хогвартса вечером, и всю ночь гоняли по территории в анимагических обличьях.

Сейчас это тоже не помешало бы. Эванс ни с кем не встречалась, но ни с кем — значило и не с Джеймсом тоже. После Хэллоуина они даже ни разу не поговорили, и это причиняло почти физическую боль — а тут еще и Сириус. Видеть радостного друга было неприятно; из-за этого Поттер испытывал мучительное отвращение к самому себе, но ничего не мог сделать.

Эгоист. Он ведь вытащил Эванс из Запретного Леса не ради того, чтобы она кинулась героическому спасителю на шею, а просто потому, что боялся за нее и не хотел оставлять на попечение Снейпа. А теперь, видя, что отношения не стали теплее, не мог порадоваться за Сириуса, пропадающего в Больничном Крыле у очнувшейся Мелс вместо того, чтобы развлекать своего лучшего друга. Нет, разумеется, рядом были Лунатик и Хвост, но…

Положим, Люпин тоже отвлекся на девушку. Вот уж кому повезло с героическим ореолом — Алиса Сноу, которую он вывел из Леса, с которой сдал Крауча директору, на следующий день после выписки из Крыла согласилась с ним погулять, и с тех пор Ремус оказался потерян для общества.

Оставался Питер. Последнее время Джеймс большую часть свободного времени проводил с ним, и что-то в поведении друга начинало его напрягать. Видимо, когда рядом не было Лунатика и Бродяги, Петтигрю чувствовал себя более раскованным, и смотрел на Поттера как-то странно. Как девчонки, которые сидели на трибунах во время тренировок квиддичной команды. А еще он все время как будто бы случайно касался друга.

Все это было настолько печальным, что оставалось только сосредоточиться на грядущем матче со Слизерином и гонять команду до посинения. За это Поттер тоже чувствовал себя виноватым: ребята не имели отношения к его плохому настроению, однако, отдувались за всех. И за Бродягу с Лунатиком, сосредоточенных на девчонках, и за Хвоста, проводившего время на трибунах в компании болельщиц. Джеймс очень надеялся, что Пит таким образом планирует подцепить кого-нибудь, но интуиция подсказывала иное.

С тренировки Регулус возвращался с предчувствием очень плохого вечера. Он уныло плелся в хвосте команды, едва передвигая ноги от усталости и страха, заставляя себя идти вперед только волевым усилием.

Роули уже ждал.

Он пригласил Блэка в небольшой чулан, расположенный между комнатами шестого и седьмого курса — и когда они зашли, оказалось, что на помещение наложено заклятие расширение пространства и там стоит кровать.

При виде нее Регулус едва не упал. До этого момента он не осознавал в полной мере серьезность ситуации — теперь же, при виде четвероногого монстра со столбиками по углам, застеленного серо-зеленым шелком, Блэк только мыслью о гневе Темного Лорда удержался от того, чтобы с криком убежать. Это стало бы страшной ошибкой — поэтому парень сдержался, только дернулся, и Роули схватил его за запястье.

Столкнувшись обреченным взглядом с торжествующим, он прошел вперед и присел на краешек кровати, аккуратно откинув угол одеяла.

Торфинн запер дверь каким-то неизвестным заклинанием, видимо, подобранным индивидуально, и подошел к Регулусу почти вплотную, встав перед ним и выпрямив плечи, которые обычно немного горбил, подсознательно стесняясь высокого роста. Огромный, широкоплечий и мускулистый, он нависал над сидящим черной тенью и пугал куда больше, чем Джоэл, который стоял над ним, связанным, и разливал вокруг себя страх. Беспомощность, в которую он опрокинул себя сам, оказалась куда хуже той, навязанной физически.

Здесь на первый план вышло насилие моральное — по крайней мере, пока что, но происходящее сейчас, и то, что обещало произойти — это было куда хуже любого избиения.

Роули снял мантию. Небрежно бросил ее на пол. Усмехнулся, и расстегнул ширинку.

День второй.

За завтраком Регулуса едва не вырвало при виде еды. Яичница, ванильный пудинг, взбитые сливки, молоко для чая — все было белое, поблескивало от свечей и мгновенно пробуждало свежую память.

Белое, липкое, жидкое.

Он закрыл глаза, медленно досчитав до тридцати. Белое лицо с черными глазами, белые длинные волосы волной по плечам, белая рубашка, белые кончики розовых ногтей.

Не такой уж плохой цвет.

Открыв глаза, Блэк спокойно выдержал ухмылочку Роули и начал есть овсянку, стараясь все же поменьше смотреть по сторонам.

После уроков Джоэл заглянул на место встреч, но, не найдя там Блэка, дожидаться не стал, сразу отправившись в Больничное Крыло. В конце концов, слизеринец был предупрежден — поэтому, наверное, и не явился, чтобы не ждать впустую. Он ведь не мог обидеться? Мама говорила, что для чистокровных семья первостепенна, а значит, Регулус определенно понимал его желание быть с сестрой.

Тем более, Моэм выяснил — незадолго до ее пробуждения — что от этого проклятия еще никто не спасался, и только успел впасть в отчаяние, как Омела благополучно пришла в себя. Теперь ему было безумно интересна научная подоплека этого удивительного события. Наверняка, причина крылась в ее способностях, но как же сестра умудрилась избавиться от внутреннего блока, столь успешно поставленного отцом, будто он все же был волшебником?

Сириус, похоже, сбежал с последнего урока, потому что к тому моменту, как Джоэл пришел, он уже удобно устроился на своем стуле, развлекая Омелу байками о мародерской жизни. Она в ответ идиотски хихикала.

Смерив старшего Блэка скептическим взглядом, равенкловец почувствовал, как неприятно сжалось что-то в животе. Как же они с братом похожи, черт возьми, как же жаль, что Регулус даже на минутку не заглянул. Поцелуи и объятия вызывают зависимость — один день без них и ты уже раздражительный, брюзгливый тип, завидующий собственной сестре.

Увидев Джоэла, Мелс вполне бодро помахала рукой и сообщила, что восстанавливается очень быстро и уже завтра-послезавтра ее выпишут.

— Заходил Дамблдор, — ухмыльнулся Сириус. — Спрашивал, как ей удалось выбраться.

— Я сказала, что мне приснилось, что пью Феликс Фелицис.

— Он ничуть не поверил.

— Но отстал.

Они радостно ухмыльнулись друг другу.

— Директор спрашивал что-то еще? — мрачно поинтересовался Моэм. — Например, помнишь ли ты нападавших?

— Не спрашивал, но я и не помню. Да и плевать.

— Как плевать! — возмутился Джоэл.

Омела пожала плечами.

— Мы и так будем бить каждого слизеринца, который ляпнет что-нибудь про грязнокровок, — серьезно сказал Сириус. — Они будут среди них. А на закон надежды мало — ты же видел, как директор отреагировал на Хэллоуин.

Роули влил в него возбуждающее зелье. Сначала Регулус попытался спорить, аргументируя свою позицию вредом для здоровья, но Торфинн в ответ только фыркнул и сказал:

— Ты не знаешь, доживешь ли до завтра, но думаешь о том, будет ли у тебя стоять через тридцать лет?

Ошеломленный его фатализмом, Блэк решил более не нарываться и только вполне серьезно попросил не травмировать его слишком сильно — завтра ведь квиддич.

— Такой подход мне больше нравится, — сообщил Роули. — Я… подумаю.

Регулус хотел намекнуть ему, что реакция факультета может быть неоднозначной — если хоть кто-нибудь узнает, кто травмировал ловца накануне матча, но не стал. Угроза была очевидной, а сил на долгие препирательства не было.

С зельем оказалось приятнее физически — но во много раз тошнотворнее морально. После в голове осталась жуткая каша из образов, ощущений, мерзких фразочек и пронзительного чувства вины. Блэк еще не готов был прочувствовать "отношения" с Роули как нечто длительное, а отношения с Джоэлом — как оставшиеся в прошлом, поэтому, если вчера он чувствовал себя изнасилованным, то сегодня — добровольно изменившим.

И не мог отмыться от этого.

В душе пришлось избавиться от остаточного эффекта зелья — хотелось думать о хорошем, но получалось только ни о чем, потому что любая радостная мысль вызывала острый приступ отвращения к самому себе. Он больше не имел права думать о ком-то близком, о чем-то теплом и светлом.

А еще нужно было сосредоточиться на завтрашней игре.

День третий.

Сириус чувствовал себя немного виноватым, отправляясь смотреть квиддич, пока Мелс валяется в больнице, но она, похоже, действительно не обиделась. Утром он заглянул в Крыло и поинтересовался этим — для соблюдения приличий: пойти-то было необходимо, потому что Сохатый, в последнее время очень напряженный и без того заброшенный друзьями, мог взорваться, не приди кто-нибудь из них посмотреть на размазывание Слизерина по полю.

Мелс только помахала ему вслед.

— Я пропустила месяц учебы, неужели ты думаешь, что я не найду чем заняться? Джо тоже пошел смотреть игру, хотя обычно только на наши ходит.

— Первоклашек пугать пошел, — ехидно фыркнул Сириус. Девушка скептически посмотрела на него и усмехнулась.

Итак, все было хорошо. Он сидел на трибуне, закидывая в рот драже Берти Боттс, Хвост расположился рядом и зачарованно пялился в пространство, с другой стороны Лунатик обнимался со Сноу; вокруг расселись ее подружки, птички на ветках, безуспешно строящие Сириусу глазки. Скамейкой ниже Эванс и Макдональд готовились болеть за Маккинон.

Когда команды вышли на поле, Блэк приложил к глазам маггловский бинокль и едва не подавился, увидев своего брата. Регулус был бледен до синевы, и ночью, казалось, не спал вовсе. С его лица как грязной тряпкой стерли вечную самодовольную ухмылочку, которая в той или иной степени цеплялась ко всем принципиально чистокровным волшебникам.

Сириус пнул Люпина и сунул ему в руки бинокль.

— Может, у моего братца тоже… пушистые проблемы начались? — шепнул он на ухо другу. — Смотри, что с ним.

— Не шути так, — вздохнул Ремус. — Похоже, он просто болен. Его стоило бы заменить.

— Но слизеринцам не на кого, потому что мало кто из этих чистоплюев захочет рисковать своей задницей за честь факультета, — ухмыльнулся Блэк.

— Ты сам такой же чистоплюй, — справедливо заметил Люпин.

— Да кто бы спорил. Факты, факты…

Шутки шутками, но состояние брата встревожило его. Похоже, близкое общение с Волдемортом не приносило пользы здоровью — но можно ли что-то сделать, и если можно, то как, Сириус не представлял.

Джоэл подался вперед, натянувшись как струна, едва увидел выходящего на поле Регулуса. Слизеринец выглядел больным и усталым, спина его непривычно ссутулилась — какого черта игрока выпустили на поле в таком состоянии?

Они не виделись уже третий день. Записка, отправленная вчера, не получила ответа. Умом Джоэл понимал, что Блэк его послал куда подальше, но верить в это совсем не хотелось. Если более месяца встречаешься с кем-то каждый день, а потом просто не приходишь, и не приходишь, и не приходишь… может быть, что-то случилось?

— Эй, — Вэнс, сидевшая справа, толкнула его. — Ты чего так разволновался, Джо?

— Я? — Моэм встрепенулся и повернулся к ней. — Я просто смотрю.

— У тебя вена на виске вздулась и ты жутко побледнел, — сообщила Эммелина. — Расслабься, неважно, кто выиграет, нам все равно достанется на следующем матче. Ну, и вообще не переживай. Все будет хорошо.

— Верно, — он заставил себя откинуться на спинку сиденья и улыбнуться. Одноклассница, конечно, не знала, в чем дело, но спасибо ей — похоже, от нервного напряжения он начал превращаться в Монстра, не замечая этого.

Несмотря на бледный вид, играл Регулус не хуже обычного. Дважды они с Джеймсом чудом избегали столкновения, одновременно увидев снитч, один раз едва не пожали друг другу руки, пытаясь схватить мячик, и на четвертый раз Блэк поймал его. Любуясь вытянутым лицом Поттера, он даже не сразу осознал, что Гриффиндор все равно победил — благодаря охотникам, которые успешно страховали своего ловца, набирая очки квоффлом.

В раздевалке Регулус от души наорал на команду, исполнив обязанности Флинта, который отлично играл загонщиком, но криворукость охотников и вратаря свела на нет все усилия. Теперь Кристофер медленно, грустно переодевался, слушая, как Блэк кричит, что в кои-то веки выхватил снитч из-под носа Поттера, но из-за слабоумия и слепоты Урхарта они все равно ухитрились проиграть.

— Это настолько редкий расклад! Команда, поймавшая снитч выигрывает в девяноста двух процентах случаев, но вы ухитрились попасть именно в тупые восемь!

Парни пристыженно молчали. Мало того, что происхождение Регулуса давало ему индульгенцию на подобные выпады, так он ведь еще и прав был.

Всякий раз, когда Джеймс уверялся, что все отвратительно, жизнь подкидывала ему новые сюрпризы. Он упускал снитч очень редко и всякий раз ужасно злился на себя — даже сейчас, несмотря на то, что охотники спасли ситуацию. Поттер не мог радоваться победе, если победили без него.

Расстроенный и задумчивый, он переодевался дольше всех, минут десять простояв под душем просто так, уставившись в пространство. А выйдя из раздевалки, едва успел затормозить, чтобы не врезаться в Лили Эванс.

Не зная что сказать, Поттер нервно взлохматил волосы и уткнулся в нее взглядом, не в силах оторваться. Она была тонкая и солнечная, такая, что тяжелое, затянутое тучами небо казалось выше.

— Привет, — Лили неловко улыбнулась, отчего живот Джеймса сжало невидимой рукой. — Я хотела сказать… ты хорошо играл.

— А, ты пришла посмеяться? — загоревшись было, он мгновенно потух.

— Нет! — девушка скомкала тонкими пальцами мантию на боку. — Я просто хотела сказать: наши выиграли, а ты… ты ведь великодушен и можешь позволить другому победить, верно?

Поттер улыбнулся. Разумеется, это было не так, и Эванс сама прекрасно все понимала: он просто играл хуже Блэка. Но от ее слов стало легче, как будто на костер злости сыпанули ведро песка.

— Эванс… Спасибо, — он с трудом удержался от того, чтобы добавить: "Пойдешь со мной в Хогсмид?"

— Ты пойдешь сегодня к Слагхорну? — спросила Лили. — В семь часов.

— Он меня не звал, — Джеймс пожал плечами. Поначалу зельевед приглашал их с Сириусом на свои собрания, но мародеры игнорировали его протекцию, и Слагхорн, видимо, махнул на ребят рукой.

— Сегодня вечеринка, а не просто чаепитие, можно привести с собой кого-нибудь.

Поттер ошеломленно уставился на нее. Что это значит? Неужели…

— Так ты согласен?

Он закивал, забыв о своем решении игнорировать Лили. Да и ведь она первая начала.

Первая!

— Тогда жди меня у лестницы в спальню в шесть тридцать.

Джеймс кивнул еще раз и они пошли в гриффиндорскую гостиную — вместе.

Сохатый влетел в Больничное Крыло, куда Сириус и Джоэл вернулись сразу после игры. Блэк подумывал о том, чтобы дождаться друга — ему явно требовалась моральная поддержка — но увидел возле раздевалки Эванс и передумал, решив, что будет лишним. Маккинон — второй человек, которого рыжая могла дожидаться, давно уже ушла, так что Джея, похоже, ждал сюрприз.

Так и оказалось.

— Лили пригласила меня к Слагхорну! — взбудораженно воскликнул Джеймс. Сириус заапплодировал, Мелс склонила голову на плечо, улыбаясь. Джоэл вздохнул.

— Меня бы кто пригласил.

Ему необходимо было поговорить с Регулусом, а он наверняка придет туда.

— Обсуди это с Вэнс, — предложила Омела.

— В самом деле, — задумчиво протянул Моэм. — Надо бы. Я оставлю вас?

Девушка откинулась на подушку, гриффиндорцы закивали — им, видимо, не терпелось обсудить Эванс.

Омела задумчиво смотрела на Сириуса и Джеймса, почти не слыша что они говорят. Кажется, обсуждают, стоит ли лезть к Эванс с поцелуями, или, может, она сама, и какая муха ее укусила, в конце концов. В вопросе болтовни об отношениях парни ничем не лучше девчонок — по крайней мере, если они не законченные интроверты.

Сириус улыбался. Он был рад за друга, у которого, наконец, начало что-то наклевываться, рад за себя, рад за Люпина, и только немного встревожен взъерошенным видом Джоэла. Но Моэм — если пожелает — объяснит все сам, хотя бы сестре. Не пытать же его, в самом деле.

Регулус стоял у входа в женскую спальню, прислонившись к стене, и ждал Бьянку. Вечер у Слагхорна обещал быть утешительным призом для Слизерина, и ему не слишком хотелось туда идти — но еще меньше хотелось спорить с подругой, которая начинала что-то замечать. Нужно было усыпить бдительность — то есть сделать как она хочет и вести себя адекватно в процессе. Увидев себя в зеркало в раздевалке, Блэк применил косметические чары и выглядел теперь получше, но новое выражение глаз замаскировать таким образом не удалось — для этого требовалось волевое усилие, которое сейчас представлялось сизифовым трудом.

Забини, похоже, решила перемерить весь свой немаленький гардероб, прежде чем определиться с нарядом. Регулус чувствовал себя неуютно, стоя здесь, у всех на виду. Продолжая чувствовать себя грязным, он очень хотел спрятаться, забиться в угол — любая публичность казалась позорным столбом.

Впрочем, реальная опасность тоже существовала. Из спальни семикурсников вышел Эйвери и, увидев Блэка, тут же решил пообщаться.

— Как, Забини еще не разочаровалась, узнав, что у тебя не встает на девчонок? — ухмыльнулся он, вжимая Регулуса в стену.

— Ты серьезно думаешь, что дело только в том, как у кого встает?

От близости врага слегка закружилась голова и захотелось вновь испытать свое умение использовать Смертельное Проклятие, но Обет предупредительно сжал горло. От острого ощущения неволи Блэк едва не заскулил.

Он чувствовал себя цепным псом или домовым эльфом — особенно в такие моменты, когда не мог сдержать мыслей о нарушении договора, и древняя магия напоминала о себе.

— Для нее, полагаю, да, — Эйвери медленно коснулся его щеки. Регулус решительно мотнул головой, сбрасывая руку.

— Не суди всех по себе.

Дверь женской спальни скрипнула, открываясь, и Матиас тут же ушел — так быстро, будто трансгрессировал.

— Извини, — сказала Бьянка, улыбаясь. — Долго ждешь?

Блэк неопределенно пожал плечами.

Джеймс держал ее руку, как хрустальный бокал. Лили покосилась на него и сжала пальцы, пытаясь сделать больно — эффекта, конечно, было мало, ладонь Поттера оказалась как из железа, но, быть может, он поймет, что не нужно бояться?

Он смотрел на нее, как на привидение любимой бабушки или ангела, спустившегося с небес. Это было очень мило и в новинку — раньше школьный задира вел себя соответствующе статусу; интересно, что его так перекроило?

Лили решила, что целоваться пока что рано — надо взглянуть, как Поттер поведет себя дальше. Попытается ли сам к ней пристать или все же дождется разрешения, как порядочный человек? Ее устраивало и то, и другое, но хотелось потянуть время, чтобы хоть немного разобраться — в нем, и в себе.

Она так и не поняла, что ее дернуло дождаться Джеймса после квиддича вместо того, чтобы вместе с Марлин отправиться в башню, и кто дернул за язык, заставив пригласить его к Слагхорну.

Впрочем, Лили не жалела. Поведение Поттера очень льстило самолюбию, да и если исключить этот фактор — видеть его рядом оказалось неожиданно приятно.

Стоило Забини, традиционно похожей на кусок торта, отойти поболтать с кем-то, Джоэл оставил Эммелину — благо ей было наплевать — и схватил Регулуса за запястье, затаскивая за портьеру. Отвлекающие чары, чтобы никто не побеспокоил — и он готов задавать вопросы.

— Куда ты пропал?

Блэк выдернул руку, будто обжегшись, и шарахнулся, ударившись в стену.

— Ты чего? — обеспокоенно спросил Моэм.

— Ничего! Ты идиот, вокруг толпа людей, а ты…

— Никто ничего не видел. Куда ты пропал?

— Не трогай меня, — рука Джоэла потянулась к нему снова, и Регулус сжался, как будто ожидал удара. — Не трогай, я решил, что… я женюсь, и я не предатель. Я больше не хочу… тебя.

Сердце ухнуло вниз.

— Ч-что? Почему? — он не отдавал себе отчета в том, насколько жалобным стал голос. — Ты ведь заключил помолвку не три дня назад, почему не сразу?..

— Я думал, — резко сказал Блэк, заставляя себя успокоиться. — Подумал, и решил.

— И никак это не показал?

— Верно. Зачем напрягать тебя раньше времени? Но теперь я определился, так что наше общение закончено.

— Не смею тебя задерживать, — процедил Джоэл, и Регулус ушел, решительным жестом отдернув портьеру.

Моэм остался стоять, опустошенный и растерянный. Мир пошатывался в глазах.

День четвертый.

В Хогвартсе запретили корреспонденцию. Все совы были заперты в совятне и поручены заботам Хагрида, антитрансгрессионный щит распространили на Хогсмид.

— Похоже, в стране совсем плохо, — вздохнула Марлин, лениво тыкая вилкой в кусочек бекона. Тот никак не поддавался, но девушку это не слишком огорчало.

— Последнее письмо отца было очень тревожным, — поддержала ее Мэри. — Он писал, что в маггловском Лондоне постоянно происходят несчастные случаи, и резко повысился уровень преступности. Газеты валят все на СССР и ирландцев, но это происходит слишком активно! Не могли же все ирландцы разом решить взорваться в Англии.

Лили тяжело вздохнула.

— Мама только сейчас сообщила мне, что парня Петунии убили в начале учебного года. Точнее, это я поняла, что его убили — по официальной версии, внезапный сердечный приступ, по сути, явно Авада Кедавра.

Только вчера у Слагхорна Эванс смогла немного отвлечься от того, что война так близко подошла к ее семье. Сегодня все вернулось — и запрет на контакты с внешним миром только увеличивал тревогу.

— Дамы, — Джеймс Поттер положил руку на плечо Лили. Она обернулась, обжигающе глянув на него.

— Что?

— Дело не только во внешнем мире. Один парень с Равенкло отправился в Больничное Крыло, потому что уже второй раз попытался покончить с собой. Мадам Помфри сказала, что он психически неуравновешен, но как будто сошел с ума внезапно. Я слышал, учителя думают, что это какая-то порча.

— Я не хотела этого знать, — пробормотала Мэри.

— Поэтому, Лили… Моэм просил Бродягу предупредить всех старост, но он вспомнил об этом только сегодня, идиот. Присматривай за малышней, ладно?

Девушка кивнула. В голове крутились предположения и идеи насчет того, как можно навести такую порчу — и как ее снять.

— Поттер, ты что же, думаешь, преподы сами не додумаются предупредить старост? — поинтересовалась Марлин.

— Они не хотят паники, — коротко сказал Джеймс. — Поэтому и стараются все скрывать.

— Почему тогда о нападении на равенкловку было объявлено? — задумчиво спросила Лили.

— Может, тогда это было еще не настолько напряженно… А теперь ситуация обострилась, и они не хотят, чтобы мы знали, насколько.

Джоэл заглянул в Крыло: Сириус целовал Мелс, сжимая ее в объятиях так крепко, что рисковал сломать.

Джоэл вышел.

Он не знал куда идти и зачем, если бы в воскресенье были уроки, он бы их прогулял, если бы у него был алкоголь, он бы напился, как свинья, если бы сегодня отпускали в Хогсмид, он бы купил алкоголь. Но все это не было реальным.

Когда Мелс прокляли, он был в такой ярости, что не думал о том, куда ее выплескивает. Теперь ему было также больно и в большей степени некуда пойти — из-за двух Блэков, но он не злился ни на одного из них. Сириус делал счастливой сестру и избавлял от необходимости объясняться с ней, а Регулус сделал выбор.

Предпочел ему свой привычный мир, слизеринских друзей, невесту, похожую на пирожное с кремом, Черную Метку на предплечье, убийства магглов, темную магию.

Что-то здесь было не так — но если Блэку хочется думать, что он решил, пускай. Кто он такой, чтобы мешать наследнику знатного рода. Кто он такой…

Джоэл вышел из замка и, отойдя на безопасное расстояние, закурил. Немного подумав, закатал рукав и воткнул сигарету в голую кожу.

Крик вырвался сквозь стиснутые зубы. Это оказалось, пожалуй, самой болезненной вещью в его жизни, но вместе со сдавленным воем слабело отчаяние. Стало немного легче — и Джоэл решился повторить эксперимент.

— Эй, Повелитель Тыкв!

Моэм дернулся, оглядываясь. Джеймс Поттер бодро махал рукой, направляясь к нему. За спиной гриффиндорца маячили Петтигрю, Люпин и Сноу.

— Пойдешь с нами в Хогсмид? — широко улыбнулся Джеймс. — Эванс снова отшила меня, но как-то несерьезно.

— Держит в тонусе, — пробормотала Алиса.

— Так ведь сегодня нельзя, — удивился Джоэл, натягивая рукав до предела.

— Мы Мародеры, нам все можно. Пускай Бродяга использует больничную койку по прямому назначению, не смею ему мешать, но нам просто необходимо развеяться, и, может, выяснить чего.

— Договорились.

Мечта о пьянке начала сбываться, а гриффиндорская компания наверняка развеселит его, не дав раскиснуть окончательно и утопиться в Озере.

Сириус отпустил ее, едва хлопнула дверь.

— Ну и зачем? — сердито поинтересовалась Омела. — Мог бы просто сказать, мол, над надо побыть наедине, погуляй где-нибудь…

— Он бы обиделся, — Блэк улыбнулся. — А так как бы сам все понял, а потом его найдет Джей и точно развеселит.

— Надеюсь на это, — она вздохнула.

— И мне действительно надо с тобой поговорить, — он достал из сумки книжку и протянул девушке, открыв на заложенной странице.

"Лирический фрагмент «Кубла Хан» (пятьдесят с чем-то рифмованных неравносложных строк восхитительного звучания) приснился английскому поэту Сэмюэлу Тейлору Колриджу в один из летних дней 1797 года".

Омела подняла брови.

"Колридж пишет, что он тогда жил уединенно в сельском доме в окрестностях Эксмура; по причине нездоровья ему пришлось принять наркотическое средство; через несколько минут сон одолел его во время чтения того места из Пэрчеса, где речь идет о сооружении дворца Кубла Хана, императора, славу которому на Западе создал Марко Поло. В сне Колриджа случайно прочитанный текст стал разрастаться и умножаться: спящему человеку грезились вереницы зрительных образов и даже попросту слов, их описывающих; через несколько часов он проснулся с убеждением, что сочинил — или воспринял — поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной четкостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях. Нежданный визит прервал работу, а потом он уже не мог припомнить остальное".

— Я заинтригована, — сказала она.

— Дочитай до конца.

Она дочитала, и Сириус подсунул следующую книгу, в которой содержалась сама поэма.

— Узнаешь то местечко, откуда принесла цветок? — его улыбка вышла немного кривой. Несмотря на то, что у Сириуса было время привыкнуть к этой мысли, он пока не отошел от чувства причастности к истории. Посещать это место — все равно что найти легендарную Тайную Комнату или могилы Основателей — также вводило в некоторую прострацию.

— Круто! — Мелс широко улыбнулась. — Потрясающе, Сириус! Последний раз я получала такую хорошую новость во время комы!

Ей было необходимо ощущать свою исключительность — любым способом. Близкое родство с темными ши, свободное посещение места, поэма о котором приснилась маггловскому поэту — это гораздо лучшие способы выделиться в собственном восприятии, чем те, которые Омела применяла до сих пор.

— Ты так и не сказала, как избавилась от проклятия, — заметил Сириус.

— Потом. Мне нужна аудитория, — она усмехнулась.

Блэк аккуратно убрал от Мелс книги и взял ее за руки. Завтра она выпишется — и больничный марафон закончится. Крыло надоело ему до ужаса, да и кровати здесь, несмотря на шуточки друзей, вовсе не подходили для развития отношений — хотя бы потому, что мадам Помфри все время находилась поблизости. Риск быть застигнутым в щекотливой ситуации нисколько не возбуждал Сириуса, будь он хоть тысячу раз Мародер.

Поттер ткнул палкой в нарост на Гремучей Иве и дерево остановилось. Люпин первым соскользнул в дыру между корней, за ним потянулись все остальные.

Узкий лаз постепенно превратился в пыльный коридор, по которому они добрались до изрезанной чем-то двери; за нею оказалась грязная комната, в которой самым целым предметом обстановки была большая кровать. Остальное — комод, стул, стол — было сломано и покрыто следами зубов.

— Где это мы? — поинтересовался Джоэл.

— В Визжащей Хижине, друг мой! — пафосно провозгласил Поттер. — Господа Сохатый, Лунатик и Хвост представляют вам короткий путь до Хогсмида и возможность почувствовать себя буйным привидением!

— Я и так справляюсь, — вздохнул Моэм. Алиса хихикнула и спросила:

— Почему такой бардак? Это спальня Пивза?

— Не-е-е, оборотня! — серьезно сказал Джеймс. Люпин бросил на него укоризненный взгляд, Джоэл сделал себе заметочку на будущее.

Наложив Отвлекающие Чары, они вышли из Хижины. Впрочем, предосторожности были излишни: Хогсмид времен начала войны оказался пустынен. Школьников не было, жители в основном сидели по домам, некоторые магазины оказались закрыты, в том числе кафе мадам Паддифут. Заметив это, Алиса еле слышно вздохнула, Ремус сохранил серьезное выражение лица, а Джоэл поморщился, думая о слащавых счастливых парочках.

— В Кабанью Голову? — серьезно предложил Джеймс.

— Я полагаю, Розмерта окажется сговорчивее, чем брат директора, который может и настучать, — возразил Люпин.

— Три Метлы, — решительно сказал Джоэл. — Почти всем присутствующим уже есть семнадцать, верно?

Повернись все немного по-другому, Регулус, а не Матиас вертел бы Роули как хотел. Будь Блэк немного внимательнее, немного хитрее, немного подлее, не он стоял бы теперь на коленях.

Однако, Торфинну, можно сказать, повезло. Эйвери помог ему заполучить желанного человека, сделав, правда, своим должником, но это не имело никакого значения в сравнении с результатом. Даже предчувствие эпического проигрыша — подобного этой победе по своей силе — не могло уменьшить его триумф.

Разрушить социальную стену, отделявшую богатых чистокровных от всех остальных, стереть надменность, сломать гордость — он вовсе не думал об этом до того, как спрятался в кабинке заброшенного туалета и увидел, как Блэк позволяет грязнокровке касаться себя.

В голове Роули существовала строгая иерархия, вне которой находился только Темный Лорд — в силу его неведомого происхождения и однозначного авторитета. Первыми были богатейшие и древнейшие волшебные семьи: Блэки, Лестрейнджи, Малфои, Эйвери, далее чистокровные располагались в зависимости от количества поколений и размеров капитала; его собственная семья болталась где-то в самом низу. Хуже были только Кэрроу, ну и грязнокровки, конечно же — они занимали самую нижнюю ступень социальной лестницы.

До этого момента Торфинн просто был уверен, что Регулус Блэк не снизойдет до него, но оказалось, что тот способен упасть до самого низа. Так почему бы и нет? Чистота и благородство методов его не волновали, а Матиас подсказал, как лучше все организовать. И вот — неприступный, звездно-далекий Блэк в его власти.

Для Эйвери здесь свой резон — поэтому он решил сегодня понаблюдать. Блэк забрал его невесту — абсолютно, с точки зрения Матиаса, без причины, а вредить ему безнаказанно недопустимо.

Общей для Роули и Эйвери целью было унизить его, отомстить — и им это удалось.

Не так уж важно, что будет дальше.

Зайдя сегодня в их специальную комнату Регулус определенно был неприятно удивлен. Еще бы — два врага сидели перед ним и оба могли позволить себе что угодно. В том, что Блэк считает их врагами, Торфинн не сомневался ни на секунду, но и это его не волновало.

Шестикурсник едва сдержал порыв выскочить за дверь, но вместо этого только отшатнулся, уперевшись в нее лопатками. Роули растянул губы в натужной ухмылке и велел подойти. Эйвери запечатал дверь заклинанием.

Регулус остановился посреди комнаты. В глазах его бился едва скрываемый ужас.

Матиас заботливо наколдовал веревки и передал их однокласснику. Роули слитным движением поднялся с кровати и подошел к Блэку, обнимая его, застывшего мраморной статуей. Он не слишком-то умел связывать вручную, но момент требовал этого и пришлось справиться. Регулус тихо вздохнул, на лице его четко вырисовалась обреченность.

— На колени, — Эйвери точно не испытывал смущения — и ни малейшего чувства вины.

Блэк послушался, неловко подгибая ноги. С руками, связанными за спиной, не всегда удобно держать равновесие.

Роули наклонился, расстегивая рубашку Регулуса. Матиас подошел ближе, на кончике его палочки горел острый конус пламени. При виде него Блэк дернулся, но Торфинн удержал его за плечо.

Эйвери наклонился и коснулся кончиком палочки оголенной кожи на его животе.

День пятый.

После кошмаров-выборов, после прогулки по покорной бесконечности, после Ксанад, после больницы школьные коридоры оказались настолько непривычны, что Сириусу пришлось придерживать Омелу за локоть, чтобы она не упала.

От его руки по телу разливалось тепло, его улыбка освещала весь мир.

Блэк заглянул к ней до завтрака, чтобы проводить и поддержать; Джоэл куда-то пропал — в свободную минуту нужно будет пойти его искать, но пока можно дать себе время порадоваться обществу Сириуса. Конечно, у них были несколько дней в Крыле, но в школе — это совсем другое. Проводить друг друга на занятия, встретиться на большой перемене, узнать, сможет ли он зайти в гостиную Равенкло, нормально познакомиться с другими Мародерами — все это имело отдельный смысл.

За завтраком ее радостно приветствовали одноклассники и только тогда Омела поняла, как же она соскучилась.

За завтраком к гриффиндорскому столу подошла Кристабель Нотт, девушка, которую когда-то планировали обручить с Сириусом. Помолвка не состоялась в связи с его побегом из дома, и слизеринка до сих пор была недовольна этим обстоятельством. Она, конечно, уже заключила договор с Рабастаном Лестрейнджем — ничем не худшая партия, но на Блэка продолжала обижаться: как же он мог пренебречь ею?

— Привет, — сказала Кристабель, присаживаясь на скамью рядом с Сириусом. Питер подвинулся, уступая ей место, а потом и вовсе вскочил. — Твоя грязнокровка очнулась, как я заметила. Ты как, не разочарован? А то влюбился в девчонку в коме, а теперь узнал, что она разговаривать умеет…

— Она очнулась несколько дней назад, я уже успел это выяснить, — холодно проговорил парень. — Весь Слизерин в курсе моей личной жизни, мм?

Нотт поморщилась.

— Ну что ты, только заинтересованные лица.

— Так ты заинтересована во мне? Как не стыдно девушке из благородной семьи проявлять свои чувства к предателю крови?

— Блэк! — она взмахнула рукой, как будто собираясь дать ему пощечину, но доводить движение до логического конца не стала. — Это хамство. Мой жених может вызвать тебя на дуэль.

— О Мерлин! — заржал Сириус. — Мне так страшно, я сейчас погибну от разрыва селезенки прямо у тебя на руках, и пусть тебе будет стыдно! После всего, что между нами не было, как ты можешь такое говорить!

Кристабель вскочила, презрительно фыркнув.

— Ты отвратителен. Просто присматривай за своим выводком грязнокровок, — она окинула взглядом мародеров, Лили и Алису, покосилась на стол Равенкло и, наконец, ушла, оставив Блэка в задумчивости.

— Как это вообще, мать твою, понимать? — медленно протянул Джеймс Поттер, глядя вслед.

Питер всегда был склонен к самокопанию и неплохо разбирался в самом себе — как, впрочем, и в других. Поэтому, поймав себя на обманчиво беспричинной тоске, он принял срочные меры — то есть отправился гулять по замку, вгоняя себя в подобие аналитического транса. Лучше всего думалось именно на ходу.

Итак, он всегда отдавал себе отчет в том, что завидует Джеймсу. Именно ему, не Сириусу, не Ремусу. Все обладали недостатками, все имели травмы, из-за которых Питер не желал себе ничего подобного, но только не Поттер. Талантливый, умный, красивый, единственный и любимый сын богатых добрых родителей, популярный, общительный — он был идеален. Единственной болью в жизни Джеймса была Лили Эванс, но даже она в результате не устояла перед его обаянием.

У Питера была небогатая жизнь в маггловской многоэтажке, с матерью и колдографией отца в черной рамке, замкнутость, стеснительность, крысиное лицо и нескладное тощее тело. Он был логичен и предусмотрителен, умел думать и анализировать, но никогда не блистал особыми талантами. Там, где Джеймс учился мгновенно, схватывая на лету, Питеру требовалось приложить усилие. Замечать это было больно.

Он научился видеть в себе достоинства, научился анализировать все что угодно, кроме этого, научился не составлять мысленной таблицы достижений, в которой занимал стабильное четвертое место. Он вбил себе в голову, что, если Джеймс дружит с ним, если Сириус и Ремус дружат с ним, если он не стал изгоем на факультете — значит, он достоин чего-то, и в чем-то хорош.

Питер никогда не спрашивал парней, за что его ценят — это казалось чем-то очень девчачьим, но надеялся, что его самоутешения не иллюзорны.

Но в последнее время кто-то словно жирным маркером подчеркнул все, что причиняло ему боль, и стер все, что успокаивало. Отчаяние, зависть, чувство неполноценности, забитые на самый край разума, решительно выступили вперед и закружили Питера в мучительном хороводе.

Вся психологическая защита рассыпалась на кусочки — надо было справляться с этим, строить стены заново, но каждый кирпичик обращался в пыль, стоило только попытаться.

Первая их встреча произошла, когда Бьянке было четыре. Мать всегда выключала свет перед сном, не оставляя даже ночника — и она боялась, пока не засыпала. Каждый звук был движением вора, забравшегося в окно, шумом разгорающегося пожара, дыханием монстра под кроватью, шипением мантикоры. Но только однажды тихие шаги оказались настоящими.

Мужчина с кожей цвета эбенового дерева и такими же волосами был почти невидим в ночи, но Бьянка почувствовала его присутствие — а позже разглядела силуэт, поблескивающие зубы и белки глаз. Несмотря на то, что он, казалось бы, воплотил в себе ее кошмары, страха не было.

Мягкой походкой он подошел к кровати девочки, присел на нее — скрипнули пружины — и, медленно поднеся руку, погладил ее по волосам.

Сон пришел мгновенно — и долго еще Бьянка не могла понять, приснился ей тот человек или нет. Она тогда никак не связала это с тем, что на утро бабушку нашли мертвой.

Теперь же, вытаскивая из себя затертые воспоминания детства, она поняла, что видела его и на кладбище, где оказалась тогда в первый раз. Мама очень крепко держала ее за руку, траурная мантия из натуральной шерсти противно кололась и жали новые лакированные туфельки. А черный мужчина стоял у одного из памятников, поблескивая глазами в свете бледного осеннего солнца.

Он заглянул к ней перед смертью старой семейной совы, зашел, когда маминого брата, больного Драконьей Оспой, спасли, когда он был уже одной ногой в могиле. Потом стал появляться и перед смертью кого-нибудь из соседней маггловской деревушки, потом добавилась деревушка подальше… В общем, он искал повод.

А Бьянка ждала.

Они говорили обычно ни о чем: что подавали сегодня на ужин, как дела в школе, какая мантия красивее… Потом включились вопросы серьезнее: как его зовут, зачем старшеклассники издеваются над грязнокровками, какова обстановка в политике…

Он назвал себя Танатосом, греческим богом смерти. То есть, разумеется, он был один, а человеческих верований — много, но это имя, видимо, казалось самым симпатичным.

В самом начале этого лета, едва сдав СОВ, Бьянка совершила самую опасную ошибку в своей жизни: варя яд по рецепту из старинной Книги Теней, пережившей в их семье много поколений, она отвлеклась на пару секунд, а после добавила иглы дикобраза прежде чем стабилизирующую вытяжку вербены. Зелье взорвалось, окатив ее с ног до головы.

Две недели вокруг нее суетились лучшие целители из тех, что могла себе позволить семья Забини. Две недели, не чувствуя хода времени, она болталась в красном и лиловом, плыла в потоках боли, горела как средневековая ведьма, и вместе с этим сквозь цвета видела берег Стикса и ветхую лодочку. На другой стороне светилось что-то зеленоватое, в воде плавали мертвецы. Иногда картинка мигала, меняясь на пышный цветущий сад — в алмазно-чистой воде трупы были заметны куда лучше.

Ад имеет форму тела Дьявола, но форма эта постижима человеческим разумом, только если он охвачен смертной агонией. Теперь, будучи вновь живой и здоровой, Бьянка не могла вспомнить, как же это.

Черный плот, плоский, словно фигурка из театра теней, и человек на нем распахивает крылья. Перья касаются лица, нежно гладят, и боль уходит вместе с ними, в них.

Черный человек сверкает глазами, ослепительными в свете огненной реки Флегетон, и улыбается.

Впервые за вечность на пороге она увидела свою комнату. Он сидел рядом, помог подняться, обнимая за плечи, подвел к зеркалу. Из-за тонкой серебряной поволоки смотрела смерть, как представляют ее некоторые народы — лицо, что череп, разве что нос не провалился, только заострился, кожа — выбеленный пергамент, на скулах будто вот-вот порвется, синяки под глазами на пол-лица, а в самих глазах чернота и отблески пламени. Зубы влажно поблескивают между искусанных в алый губ, ловя магический свет, волосы висят немытыми, пропитанными потом сосульками.

Танатос провел черной рукой по ее белому плечу, любуясь контрастом.

— Я не могу дать тебе умереть сейчас, — сообщил он. — Иначе что я за Смерть, если не могу никого отпустить.

Провалы глаз в зеркале торжествующе сверкнули; она вскрикнула — и проснулась в своей постели, ужасно грязная, мокрая, исхудавшая — но абсолютно, ликующе живая.

Иначе что он за Смерть.

Регулус не стал залечивать ожоги. Тупой болью они напоминали о том, какой он грязный — но при том давали искупление.

Расплата за измену. Он перестал воспринимать происходящее как насилие, решив принимать как наказание — это позволяло сохранить разум, если то, что осталось в его голове можно было назвать этим словом.

Лежа в своей спальне, глядя сухими глазами в зеленый полог, он мог чувствовать физическую боль вместо той, что врезалась в сердце. Правда, это ничуть не убирало жидко-пламенную тоску, не избавляло от водоворота мыслей и воспоминаний — ничто не могло спасти от этого.

Он безумно скучал. Прокручивал мысленно диалоги, почти слышал знакомые интонации, почти видел улыбку. Все это было таким теплым, светлым и родным, что, окунувшись в грязь, Регулус не чувствовал в себе права прикасаться к собственной памяти, но ничего не мог с собой поделать.

У Роули были длинные светлые волосы, казавшиеся чужеродными, обрамляя грубое лицо. И сегодня Блэк не смог сдержаться, коснулся их — сам, без приказа. Но, увидев в глазах врага всплеск абсурдной надежды, тут же спровоцировал его, сказав:

— Ты ведь помнишь волосы человека, с которым запретил мне общаться.

Роули, видимо, стало больно — и он выместил свою боль, будучи жестче обычного, даже хуже, чем в обществе Эйвери. До этого момента Регулус ни разу, ни словом, ни жестом не показывал, что скучает по Джоэлу: не хотел провоцировать, не хотел объясняться в этом с самим собой, ясно осознавая, но не желая принимать.

День шестой.

Бьянка не уловила переломного момента, но с Регулусом что-то было не так. Он почти не разговаривал с ней и часто куда-то пропадал — то есть, пропадал он и до этого, но возвращался потом вполне довольный и даже более улыбчивый, чем обычно.

Теперь он пропадал, а возвращался тенью самого себя.

Блэк похудел так, что это стало заметно и, казалось, вообще не спал. Терпеть это было абсолютно нереально: она беспокоилась за него и злилась за себя. Ей не хватало общения с другом и тревожило его состояние, но на разговор Регулус не шел, сначала избегая, а потом и прямо заявляя, что не хочет ничего обсуждать.

Хорошо, что она была талантливым зельеваром. Сыворотка Правды, к сожалению, оказалась девушке не по силам, но было и другое зелье с похожим эффектом: оно не принуждало к откровенности, но вызывало острое желание поделиться тайной или проблемой. То, что нужно.

За обедом Бьянка добавила несколько капель в тыквенный сок друга и буквально через несколько минут от него поступило предложение не ходить на историю магии, а вместо этого уединиться и поговорить. Забини улыбнулась и радостно закивала. Такой моментальный эффект ее полностью устраивал, а урок Биннса — ерундовая жертва ради того, чтобы узнать, наконец, что творится с Блэком.

Они вышли из школы во избежание встречи с Филчем или кем-то из преподавателей и направились к Черному Озеру. Первым делом Регулус наложил заклинание "Оглохни", которое было широко известно на Слизерине благодаря Снейпу, — и только тогда смог заговорить.

Бьянка слушала друга, широко раскрыв рот. Он рассказал, как после нападения на девочку, ее брат случайно нашел его в туалете, увидел Метку и напал, как Регулус сам подстерег его, чтобы отомстить — и не смог толком ничего сделать, потому что парень искренне раскаивался. Потом они так увлекательно поговорили, что Блэк ночами не спал, думая об этом — и равенкловец, видимо, тоже, потому что вскоре прислал ему записку с просьбой о встрече. Они встречались всего недели три, но Регулус уже не представлял своей жизни без этого парня — а потом об их отношениях узнали Эйвери и Роули, который решил применить шантаж.

— Я убью их обоих! — воскликнула Бьянка, сверкая глазами. Это было настолько мерзко и чуждо ей, что хотелось разорвать семикурсников голыми руками. Да, Слизерин славился любовью к интригам, но шантаж — это так банально и грязно! Поступать так — себя не уважать. Да и Регулуса это очень мучило. Рассказал он просто, без жалоб, но его вид, тон, жесты говорили сами за себя.

— Не надо! — вот теперь он показался эмоции открыто, и во главе стоял страх. — Не надо убивать, я не хочу, чтобы ты брала на себя такое. Пусть все идет, как идет. Главное, что все в безопасности.

— Милый, Шляпа предлагала тебе Гриффиндор? — нежно поинтересовалась девушка.

— Эм… да.

— Я так и думала, — она фыркнула. — Ладно, я постараюсь их не убивать. Но это просто ужасно, омерзительно и тупо! Кто вообще так делает?

Регулуса бы не успокоило ее небрежное обещание "постараться", если бы он хоть на секунду полностью поверил в решимость подруги. Его пугало любое упоминание о том, что кто-то из его близких может совершить убийство не в бою по необходимости, а просто чтобы убрать того, кто мешает — но при этом он не верил, не хотел верить, что любимые люди на это способны, особенно дамы. Даже прожив шестнадцать лет в одном доме с собственной матерью, Блэк продолжал считать женщин более нежными и чистыми существами, чем мужчины — и, возможно, этим объяснялось отсутствие влечения к ним. Это было бы также странно для него, как хотеть совокупления с произведением искусства.

Бьянка же действительно решила постараться не убивать. Но ведь существовало множество способов избавиться от человека иначе — разве что в таком случае ей была необходима помощь.

* * *

Когда его нашла зачарованная записка вроде тех, что использовались в Министерстве, Сириус Блэк сидел с Мелс в пустом классе и был очень занят. Однако, бумажка-птичка оказалась очень настойчивой и клевала его голову до победного.

Писала… Забини. Заинтригованный, Сириус развернул пергамент; Омела заглянула ему через плечо, коснувшись подбородком руки.

"Сириус Блэк! Твой брат вляпался в большие неприятности и, чтобы вытащить его, мне нужен ты и брат твоей девушки".

— Зачем это ей Джоэл? — удивилась Мелс.

"Дело касается его, а ты — брат. Я знаю о ваших разногласиях, но не верю, что тебе действительно наплевать, извини уж. Я хотела справиться сама, но не выходит, поэтому прошу вашей помощи. Буду ждать ответа".

Блэк почесал в затылке и вытащил сигарету. Странно, что слизеринка пишет ему, несмотря на то, что их отношения с Регулусом всему Хогвартсу были известны как никакие. Но, может быть, ей, как лучшей подруге и невесте, было известно больше? Старые, спрятанные даже от самого себя чувства шевельнулись в нем. Как давно они не разговаривали с братом? Почему? Получил ли он Черную Метку и с этим ли связаны его неприятности? Встревоженный, он погрузился в себя и не сразу заметил, что Мелс дергает его за руку.

— Сириус, надо показать это Джоэлу. Если дело касается его, он должен что-то знать.

Блэк отстраненно кивнул.

— Да, но я не общался с братом с самого поступления в Хогвартс. С тех пор, как мы оказались на разных факультетах, это стало препятствием. Почему Забини просит моей помощи? Что помешало ей написать сразу Джоэлу, минуя меня? И если твой брат связан с моим, то почему я ничего не знаю об этом?

— Пойдем, узнаем, — она потянула его за собой. — Он не сможет отнекиваться.

Омела и Блэк поймали Джоэла на третьем этаже. Вместе они зашли в привычный ему мужской туалет: девушка только фыркнула и огляделась так, как будто ожидала увидеть нечто необычное.

За последние несколько дней это место снова превратилось в просто курилку. Моэм продолжал просиживать здесь все вечера, пользуясь тем, что сестре стала гораздо меньше необходима его компания, а на вопросы отвечая, что там тихо, никто не дергает и можно курить за уроками. Регулус так и не появлялся. То, что было между ними, просто исчезло — резко, как под воздействием чар. После разговора у Слагхорна Джоэл лишь однажды попытался подловить слизеринца и заставить объясниться вновь, но тот на попытку заговорить в пустом коридоре ответил заклятием Петрификус Тоталус. Провалявшись обездвиженным около получаса, равенкловец решил больше не унижаться таким образом, но перестать ждать не мог. Интуиция подсказывала, что дело не так просто, как выглядит, но как узнать — в голову не приходило.

— Моэм, что за отношения у тебя с моим братом? — грозно поинтересовался Сириус, едва они заперли дверь.

— Они встречаются, разве не очевидно? — ехидно спросила Омела.

— Чего-о-о, — гриффиндорец так удивился, что даже забыл добавить вопросу соответствующую интонацию.

— Ну, сначала Джоэл шляется где-то по вечерам, как и мы с тобой, а потом это письмо. Логично! — объяснила она.

— Какое письмо? — Моэм едва не подскочил на месте от напряжения. Почему какая-то информация о Регулусе приходит его старшему брату, с которым они не общаются уже давным давно?

Омела протянула брату небольшой пергамент, на котором каллиграфическим почерком были даны подтверждения качества его интуиции.

— Ясно, — вздохнул он. — Интересно, что у него случилось. Понимаете…

Блэк был шокирован едва ли не сильнее, чем тогда, когда нашел Мелс. Его младший брат тайно встречался с Моэмом, изменил свои дурацкие чистокровные взгляды, а теперь у него проблемы — и он, Сириус, ни-че-го об этом не знает. Вдруг стало очень обидно, что Регулус не пришел к нему — за помощью, за защитой, затем, чтобы снова стать семьей, наконец!

Вместо этого ему необходимо было вляпаться.

— Наверняка, дело в том, что он — Пожиратель Смерти, а ты — полукровка, — подвела итоги Омела. — Раз так, мы должны помочь. Сириус, напиши Забини, назначь ей встречу где-нибудь — ты же знаток тайных мест.

Парень медленно кивнул и полез в сумку. То, что брат уже успел получить Метку, ему тоже очень не нравилось. Вообще, вся история создавала противное впечатление клубка змеиных интриг, который незаметно сплелся за его спиной.

* * *

"Возьми длинную палку и ткни в здоровенный нарост на стволе Гремучей Ивы с той стороны, которая повернута к замку. Тогда ветки остановятся и ты сможешь пролезть в тайный ход".

Сириус Блэк назначил очень оперативное совещание — в тот же день, после отбоя. А если бы она была трусливой и побоялась бы идти куда-то ночью? Вдобавок он определенно считал ее кем-то вроде землеройки — хотя место, откровенно говоря, было неплохим — по крайней мере, куда более секретным, чем этот их туалет.

Еще он упомянул, что, кроме парня Регулуса, приведет с собой еще парочку "людей, достойных доверия", что наверняка означало половину Гриффиндора, но было уже, в общем-то, ерундой. Их факультет славится своей верностью — а если кто-нибудь из его доверенных лиц окажется предателем, сам Блэк точно сдохнет первым.

На самом деле все оказалось не так страшно. Она просто вышла погулять после ужина, предупредив соседок, что может не вернуться на ночь. На подозрительный вопрос Алекто получилось очень мило улыбнуться и подмигнуть, что тут же повлекло за собой пересуды о свидании — даже говорить ничего не пришлось.

Ожидала ее не такая уж и толпа: всего лишь Блэк, брат и сестра Моэм, и Поттер.

— Привет, — напряженно произнес Сириус. Джеймс улыбнулся, Омела кивнула, а Джоэл пронзил ее настороженным взглядом. На дне его глаз плескался страх — причем, похоже, не за себя.

— Рассказывай, — процедил равенкловец. За пару часов он успел так себя накрутить, что едва не срывался на крик. Поттер на заднем плане замахал палочкой, организовывая чай, потому что мама говорила, что это — лучший способ разрядить обстановку.

— Регулуса шантажируют Роули и Эйвери. Точнее, первый шантажирует, а второй страхует. Угроза состоит в том, что они в любой момент могут доложить Темному Лорду о его измене. Поэтому он перестал видеться с тобой.

— А предмет шантажа? — внезапно осипшим голосом спросил Джоэл.

Бьянка не хотела уточнять это, опасаясь неадекватной реакции парней — она сама-то едва удержалась от немедленного битья морд, а они, особенно Блэк, наверняка менее осмотрительны, но прямой вопрос проигнорировать не смогла.

— Роули поставил условие, чтобы Регулус перестал тайно встречаться с тобой и начал тайно встречаться с ним.

Получилось довольно мягко, но Сириус все равно подскочил на кровати. Омела вцепилась в его руку, не давая ломануться нести добро и справедливость сию же секунду.

— Но он ведь этого не хочет? Встречаться с ним? — тон Джоэла вдруг стал очень неприятным, даже пугающим, хотя вроде бы ничего не изменилось.

— Не хочет. Ты его видел? Он выглядит как хреново привидение.

— То есть… — свистящим шепотом продолжил равенкловец. — Уже… больше недели его… насилуют, и я узнаю об этом только сейчас?

В воздухе разлилась непонятная тревога. Бьянка сжала палочку в кармане мантии — последний раз ей было так страшно, наверное, в детстве, когда мама говорила "Нокс" и закрывала дверь в ее спальню.

— Я сама узнала об этом вчера. Он ничего не говорил, а потом я, наконец, додумалась до Зелья Искренности.

Моэм кивнул. Лицо его стремительно побелело, глаза ввалились — и Забини вдруг поняла, кто же так напугал в Лесу Амикуса и Криса.

— Перестань! — Омела, единственная, кого не ввела в оцепенение эта вспышка, потрясла брата за плечи. — Нельзя бежать и бить, надо придумать, как избавиться от этих уродов так, чтобы мы все — и Регулус — остались в безопасности!

— Верно, — Бьянка покосилась на нее с легкой улыбкой. — Только я не знаю, как. Регулус просил не убивать никого, и я обещала — по возможности. Только если не будет другого выхода.

— Почему он просил?! — Джоэл снова сделался нормальным и теперь сорвался на крик.

— Потому что он боится убийств! Боится, что люди, которых он любит, будут убийцами! — Бьянка не удержалась, закричав в ответ. Она понимала чувства парня, но как же раздражали его бессмысленные реплики.

Поттер раздал всем по чашке чая, и атмосфера действительно стала менее напряженной.

— Я хотела их отравить, — призналась Бьянка. — Не убить, так устроить полный паралич или что-нибудь в этом духе.

— Слишком очевидно и откровенное преступление, — заметил Сириус. — Нужно остаться чистенькими.

— Да, я тоже так подумала. Было бы неплохо их подставить.

— Слушайте! — воскликнула Омела. — Не знаю, насчет Роули, но Эйвери, возможно, даже не нужно будет именно подставлять. Если мы сможем доказать его участие в нападении на меня.

Джоэл застонал, уткнувшись лицом в ладони. Столько ненависти в адрес одного человека выдержать было трудно.

— Ты же сказала Дамблдору, что ничего не помнишь, — удивился Блэк.

— Вспомнила недавно, — она легкомысленно махнула рукой. — Я, вообще-то, одни плюсы с этого получила и не хотела ничего раскапывать, но раз уж такое дело… Слушайте. Их было шестеро и все в масках. Один послал мне в спину Режущее Заклятье, третью модификацию, но я успела выставить щит — и оно отскочило обратно. Этот парень заорал, я побежала, но еще услышала, как он говорит, что наверняка останется шрам. Далее они догнали меня и больше не использовали магию, кроме проклятия, — она поморщилась и пожала пальцы Сириуса. — В общем, по голосу он был очень похож на Эйвери. Может, это и был он. Как бы найти этот шрам? Он должен быть на животе.

Бьянка обреченно вздохнула. Идея появилась у нее мгновенно, столь же неприятная, сколь очевидная.

— Поттер, — слизеринка повернулась к нему, вопреки привычкам пытавшемуся быть незаметным. — Эванс сможет помочь мне с зельеварением? Думаю, у меня получится взглянуть на живот Матиаса, но без магической поддержки дело не обойдется.

Все присутствующие посмотрели на нее с интересом, сочувствием, удивлением, недоумением.

— Лили сможет, я представлю вас, — Джеймс деловито кивнул.

— Давайте смоделируем дальнейшее развитие событий, — предложил Джоэл: ему наконец-то удалось взять себя в руки. — Если доказательств вины Эйвери нет, придется придумать другой план. А если у него есть этот шрам? Что дальше?

— Дальше я иду к Дамблдору и сообщаю ему об этом. Мол, вспомнила, спросила у анонимного источника…

— Да, по возможности не раскрывай моего участия.

— Дам ему свои воспоминания, предложу осмотреть Эйвери, проверить шрам, допросить его…

— Но Мелс, — Сириус погладил ее по плечу. — А если Дамблдор пошлет тебя к черту? Он ведь не стал расследовать Хэллоуин.

— Тогда придется подключить маму.

Омела и Джоэл обменялись понимающими улыбками.

Сириус, который никогда в жизни не просил родителей решать свои проблемы, удивленно поднял брови. В его восприятии существовали два вида матерей: такая же злобная, как Вальбурга Блэк, и такая же теплая и домашняя, как Юфимия Поттер. Однако, ни одна из них не сыграла бы ту роль, которую Мелс заранее возложила на свою мать: первая не захотела бы, а вторая не смогла бы надавить на убежденного в чем-либо директора.

— Ты познакомишься с нашей мамой, обязательно! — улыбнулась Мелс, заметив его озадаченность.

— Я уже в панике, дорогая.

Джоэл усмехнулся.

— Итак, — Бьянка решительно поднялась. — Завтра вечером я проверю Матиаса и сразу же напишу Омеле. Думаю, это будет наименее заметно. Если шрама нет — встретимся здесь же в то же время, если есть — идите к Дамблдору и я буду ждать результатов. Мне жаль, что Регулусу придется еще немного потерпеть, но, думаю, убрав Эйвери, с Роули мы справимся легко. Он не так умен и действует почти всегда по его указке.

День седьмой.

Джоэл не мог уснуть до самого утра, и теперь, сидя на чарах, чувствовал себя разбитым, несчастным и очень виноватым. Он ведь мог прижать Регулуса к стенке и заставить сказать правду — знал ведь, чувствовал, что дело нечисто.

Не просто мог, а должен был. Еще у Слагхорна, в момент внезапного расставания — как он мог его отпустить? Как можно было решить, что Блэк сделал выбор, если к этому не было ни малейших предпосылок? Джоэл, конечно же, не был знатоком человеческих душ, но у него была хорошая интуиция и, возможно, мозги. Последний факт, правда, теперь вызывал сомнения — единожды не подумав, он ощущал себя невыносимым дураком.

За перемену рука украсилась еще несколькими сигаретными ожогами. Чувство вины, от которого не спасло бы даже искреннее прощение, нужно было выжечь, чтобы не было так мучительно, а после выслужить. С одной стороны, это была уловка для успокоения совести, с другой — какой от совести толк, если она ни к чему не подталкивает?

Кстати.

Раз уж он не подумал раньше, следовало заняться этим сейчас. Вчера они не обсудили этот вопрос, и теперь Джоэл озадачился. Чистокровные волшебники не могли шантажировать человека, настроенного откровенно враждебно, не имея гарантий. Значит, они наверняка заставили его принести Непреложный Обет, что усложняло ситуацию: насколько именно, зависело от условий.

Раз Регулус еще жив, рассказывать о своем положении ему не запретили — забыли, скорее всего; очень удачная невнимательность, иначе бы зелье Бьянки его убило, что стало бы абсолютным, феерическим провалом. Вероятно, ему запретили общаться с Джоэлом, разрешив только сообщить о расставании, чтобы избежать лишних вопросов: вряд ли Роули стал терпеть бы конкурента, а без прямого запрета — как Моэм надеялся — Блэк не стал бы избегать его, ведь все было хорошо.

Скорее всего, Роули потребовал слушаться его и не причинять вреда Эйвери, так как маги, связанные Обетом, и так не могут убить друг друга — иначе какой бы все это имело смысл? Если Регулус был способен соображать в этот момент, он должен был в ответ взять клятву о неразглашении предмета шантажа. Неужели для Пожирателя Смерти связь с полукровкой действительно настолько фатальна, что с помощью информации о ней можно добиться такого? Похоже, это было действительно так, оставалось лишь смириться.

Эйвери проводил Бьянку задумчивым взглядом. Делать ей намеки и предложения он больше не мог; девушка теперь почти официально принадлежала к семье Блэков, а связываться с таким родом — себе дороже. Разве что только с отдельными его отпрысками, наивными, как хаффлпаффский первокурсник.

Роули посмотрел на него сочувственно и предложил сыграть с Забини также, как с Блэком.

— Думаешь, я способен поступить так с дамой? — фыркнул Матиас, смерив приятеля презрительным взглядом.

Торфинн застыл на месте, вилка в ослабшей руке противно скрипнула по тарелке. Видя, что Эйвери относится к Бьянке также, как он сам — к Регулусу, он прочно связывал две истории между собой, и то, что друг-сюзерен убедил его сделать то, что не стал бы сам, оказалось неприятной новостью.

Семья Роули уже несколько поколений находилась в подчинении семьи Эйвери — с тех пор как один не самый умный глава рода, промотав все состояние и ничего толком не умея, принес вассальную клятву в обмен на материальную поддержку.

Торфинн с детства привык делать за Матиаса грязную работу, но никогда еще его сюзерен не показывал, что не стал бы делать чего-то сам, не связывай его условности высшего общества.

— Почему с Блэком так можно? — не сдержавшись, спросил он.

Эйвери фыркнул.

— Это месть, а женщинам не мстят. Это то же, что убить сову за то, что она нагадила тебе на стол.

— Но ведь для меня это не месть, — удивился Роули.

Матиас помедлил с ответом, изучающе глядя на его мрачное лицо. Он всегда так вел себя, раздумывая, как выбраться из неудобного поворота в разговоре — и Торфинна, знавшего его с детства, это напрягло гораздо больше, чем любая возможная гадость.

— Разве не месть? За то, что он предпочел тебе грязнокровку.

Единственным безопасным ходом сейчас было согласиться, и он не стал рисковать — но сознание уже перевернулось.

Кружится юбка вихрем радужных огней -

Я все блаженство мира чувствую под ней.

(Мюзикл "Нотр-Дам де Пари" в переводе Лоры Московской, "Бель")

Она заглянула в мужскую спальню — четыре пуговки расстегнуты на блузке, одной из нижних юбок нет и видны ажурные края чулок. Отследила момент, когда Эйвери будет один и пришла — зачем?

— Привет, — Бьянка улыбнулась и облизала губы. — Знаешь, а ты был прав… насчет Регулуса.

Забини не стала бы так говорить, не будь она уверена в том, что Эйвери недолго осталось — но он этого не знал.

— Что он импотент?

— Что он гей. А ты… — слитным шагом девушка оказалась рядом и опустилась на кровать.

— Что я? — от ее близости стало жарко и участилось дыхание, но показывать этого было никак нельзя, чтобы не спугнуть.

— Ты красивый, и я нравлюсь тебе, — честно сказала Бьянка. Как бы она не относилась к Эйвери — это были бесспорные факты, практически аксиомы.

Он кивнул, растягивая губы в улыбке.

— Но я же не нравился тебе?

Дело было очевидным и заранее решенным, ему очень хотелось повалить ее на кровать сию же секунду, но нужно было еще потянуть время, чтобы не продаться слишком дешево. Не с одной милой улыбки, а с двух.

— Я тщательно обдумала это… — она махнула палочкой, запирая дверь. — И решила, что была не права.

Сглотнув, Эйвери проследил, как Бьянка расстегнула на блузке еще одну пуговку и придвинулась ближе, так, что опустив взгляд, он смог увидеть белое кружево на оливковой коже. Одернул в себе инстинктивное желание коснуться и почти физически ощутил, как рушится психологическая защита.

Девушка потянулась вперед, коснулась губами губ, грудью — груди, и он обхватил ее за плечи, обращая намек на поцелуй в твердую реальность. Все мысли сосредоточились на ноющей тяжести в паху, на пожаре, разгорающемся внутри. Отстранившись совсем немного, Бьянка медленно расстегивала блузку, а он, не отрывая взгляда, механически мучил пуговицы рубашки.

Оставшись в лифчике, она снова потянулась поцеловать, провела языком от ключицы до щеки и сама спустила его рубашку с плеч. Руки запутались в ней так, как будто Забини связала его колдовством, впрочем, это было вовсе не плохо. Ее взгляд прошелся снизу вверх, зацепив свежий шрам на животе, пальцы скользнули по ребрам, как по клавишам, потянулись к брюкам…

Эйвери казалось, что он кончит в ту же секунду, как Бьянка коснется пальцами члена. Мир рассыпался на фрагменты, как это бывало у него всегда в такие моменты, только еще ярче. Картинки, рассыпчатые и слишком четкие, мелькали перед глазами: ее тонкая шея, нежный пушок на виске, маленький шрам над бровью, округлые алые ногти, заусенец на большом пальце, глаза — влажные маслины.

Но стоило тонкой руке залезть ему в брюки, как все осыпалось наземь и мир снова стал обычным, серо-зеленым. Жар растаял в прохладном воздухе подземелья — а Забини посмотрела на него озадаченно.

Пламя в ней обращалось в угли прямо у Эйвери на глазах.

— Что такое?

Кровь, отлившая от члена, бросилась ему в лицо; снова стало жарко, но теперь уже от стыда.

— Я… не выспался, наверное, съел что-то не то… наверное…

Он и сам не знал, панически ища причину и чувствуя, что звучит это как глупые оправдания тому самому, чем он пытался задеть Блэка.

— Да ты не расстраивайся, бывает, — голос ее звучал искренне, однако Матиас все же чувствовал тень насмешки и был от этого сам себе неприятен. — Я читала, что так бывает от волнения.

Как будто каблук всадила ниже пояса. Неужели его нервозность так заметна, неужели его так легко раздавить?

— В другой раз будет лучше, — Эйвери выдавил улыбку, которая мало походила на его обычную, но он, по крайней мере, старался.

Бьянка кивнула, изучающе глядя на него.

— В таком случае, я пойду. Ну… извини за доставленную… неловкость.

Он только проводил взглядом ее руки, застегивающие блузку обратно, прячущие мягкость и ажур, а потом и ее саму — стройную и ароматную, черно-белую, окончательно теперь недоступную.

Роули не мог заставить себя идти по привычному уже сценарию. Он почти желал теперь неминуемой казни, которая рано или поздно ждет всякого преступника.

Регулус, похоже, был озадачен, и порывался спровоцировать его — зачем? Ответа не было.

— Почему ты сидишь и ничего не делаешь? Где твои фирменные веревки, где убогий командирский тон?

Сегодня они не могли получить друг от друга то, в чем нуждались. Роули уже не светило прощение, слишком далеко он зашел, слишком поздно начал понимать, что делает; Регулус не мог добиться агрессии, которая ранила его сильнее прежнего, но давала облегчение угрызениям совести: они, может, и были необоснованны, но боль причиняли настоящую.

— Решил пожалеть меня? Поздно.

Роули вздернул голову и презрительно фыркнул. Вот еще, будет он выдавать себя. Блэк сидел на широкой кровати, застеленной покрывалом, совсем рядом, живой и теплый, уже почти свой, но что-то стояло теперь между ними, как невидимая стена, защищающая его.

— Или Эйвери, твой хозяин и повелитель, приказал поберечь меня для чего-то особенного?

— Еще раз скажешь так — убью.

Первая его фраза за сегодняшний вечер стала угрозой. Ему бы и в голову не пришло действительно убить Блэка, да и вообще повредить его слишком сильно, но слышать эти слова об Эйвери оказалось невыносимо.

Роули даже передернуло немного от злости. Его дружба с Матиасом, его вассалитет — все это оказалось безответным и насквозь фальшивым, и он твердо намерен был разорвать порочную связь семей.

— Убей.

Регулус сказал это поверхностно спокойно, но под равнодушным тоном плескалось желание. Он хочет смерти?

Он видит ее выходом.

Но не одно только это — ни один слизеринец, даже такой странный, даже в отчаянии, не будет говорить с врагом без задней мысли, без дополнительного плана.

— Убей меня, серьезно. Это будет любезно с твоей стороны.

— Меня посадят в Азкабан.

Ухмылка, скользнувшая по губам Блэка в ответ на эти слова, сработала как Люмос, внезапно осветивший пыльные завалы памяти.

— Я же приносил тебе Непреложный Обет!

Регулус закатил глаза. От того, что манипуляция не удалась, или от чего?

— Хочешь решить все проблемы разом? И избавиться от самого себя и отомстить?

— Если тебе интересно, ты не запрещал мне причинять вред самому себе. Только твоему возлюбленному Эйвери.

— Заткнись!

Это прозвучало скорее мольбой, чем приказом, но Блэк замолчал, только лицо его сделалось ехидным.

— Уйди. Хватит.

— Использовал и выкидываешь? — Регулус поднял бровь и улыбнулся, став до жути похожим на брата.

— Если тебе удобно так думать.

И он ушел, и Роули остался наедине с колючей проволокой своих мыслей, завязанной в Гордиев узел.

День восьмой.

Забини написала Омеле сразу же, как вернулась из комнаты Эйвери в свою, но до Дамблдора им с Джоэлом удалось добраться только на следующий день.

Кабинет директора был похож на странноватый научно-исторический музей, но им было не внимательного осмотра.

— Профессор! — воскликнула Омела, едва переступив порог. — Я знаю одного из тех, кто напал на меня!

Дамблдор расслабленно кивнул и предложил чаю. Минуту спустя, цепляясь обеими руками за тонкую чашку, девушка излагала несколько отцензуренную версию событий.

— Я вспомнила, что они сперва бросили в меня Режущие Чары и я выставила щит — тогда заклинание попало в одного из них, в живот. Я слышала, как он ругался. Вспомнив это, я узнала голос — Эйвери, и спросила у одной девочки, которая видела его живот, есть ли шрам, потому что чары всегда оставляют шрамы надолго. Это точно он! И голос, и шрам, и его… убеждения соответствуют.

— И в Лесу он был, — мрачно добавил Джоэл. — Наверняка. Они все были в масках, но голос, фигура, манера двигаться…

— Я понимаю. И буду честен, — медленно произнес директор. — У меня нет причин для недоверия к вам, но этих доводов недостаточно. Они были в масках в обоих случаях, поэтому не сильно поможет даже просмотр ваших воспоминаний.

— Все ясно.

Джоэл вскочил и резковато дернул сестру за руку.

— Вы снова покрываете убийц. Все знают, вся гребаная школа знает, кто был в Лесу, у кого есть Метка, кто травит магглорожденных, пока учителя не видят! Но пока вы лично не увидите Эйвери без маски, пытающим кого-то, вы не сможете ничего сделать, несмотря на все влияние!

Омела вздохнула. Скандалы она предпочитала оставлять матери.

— Мистер Моэм… — Дамблдор тяжело вздохнул, приподняв на миг маску — или же просто сменив ее на другую. — Мое влияние не столь велико, как вам кажется. Против меня, против таких семей как Поттеры и Прюэтты, против официальной власти выступает вся верхушка магического общества. Блэки, Лестрейнджи, Эйвери…

Услышав про Блэков, брат и сестра синхронно поджали губы.

— Предположим, этот раунд мы проиграли, — усмехнулся Джоэл, и улыбка его показалась директору чуть шире, чем должна быть. — Я принимаю ваши аргументы.

За дверью директорского кабинета он впечатал кулак в стену, едва не сломав кисть. Омела только вздохнула.

— Не волнуйся, — сказала она, потянув брата за рукав. — Мама разберется.

— Мне неприятно прятаться за ее юбкой, как ребенку, — процедил Джоэл.

— Но дело не в этом! Посмотри с другой стороны. Ты не ребенок, но еще учишься в школе — тебе нельзя скандалить с директором. А вот маме можно, как юридически взрослому человеку и родителю ученика.

Он понимал, но неприятного чувства это ничуть не уменьшало. Мотивацию директора тоже можно было понять, тщательно обдумав, но принимать такую политику Джоэл не желал. Лучше жить на необитаемом острове или в лесной хижине, чем среди людей, но зная, что справедливости можно добиться лишь нечестными методами.

Он знал, что Дамблдору скажет мама, знал, что их методы не совсем законны и очевидно неэтичны, но иного выбора не было. Война разгоралась в магическом мире, локальная война была между ними и Эйвери — и на ней не было места добру.

Строго говоря, дихотомия добра и зла вообще существовала только в христианских проповедях отца, но и там обе стороны представлялись абстракциями, недостижимыми для человека. Нет никого, подобного Богу, нет никого подобного Дьяволу — а все участники войны ровным строем отправятся в Ад.

За колдовство.

Вечером они вновь собрались за чаем в Визжащей Хижине — те же лица плюс Лили, помогавшая Бьянке продумать план соблазнения Эйвери.

— Итак, ты намазала руки Охлаждающим Зельем? — уточнил Сириус и повалился на кровать, заливаясь лающим хохотом.

Забини кивнула. Лили захихикала — и у Джеймса мелькнула мысль, что из нее вышла бы чудесная злодейка.

— Я немного поменяла состав, — сказала Эванс, — чтобы зелье никак не действовало на Бьянку.

— Чтобы я могла изобразить страсть достаточно достоверно, а то девушка под действием этого зелья превращается в сушеную воблу.

— Я хочу пожать вам руки, — сообщила Омела.

— Страшные женщины! — радостно воскликнул Блэк. — Мне даже немного жалко Эйвери.

— Мужская солидарность взыграла? — усмехнулся Поттер. — По-моему, так и надо этому ублюдку, нечего руки распускать и строить из себя секс-символ Хогвартса. Надеюсь, это положительно повлияет на его характер.

— В Азкабане у него вовсе перестанет вставать, — проворчал Джоэл, все еще недовольный беседой с Дамблдором.

— Интересно, если Поцелуй Дементора уничтожает душу, что делает секс с дементором? — задумчиво спросил Блэк.

— Сириус! — Лили возмутилась. — Это вовсе не тема для шуток.

— И, к сожалению, Поцелуй Эйвери не грозит, — со вздохом добавил Джоэл. Он был бы не против.

Эванс обвела их возмущенным взглядом. По ее мнению, сам факт существования дементоров был жутким и неправильным. Впервые узнав про Азкабан, девушка ужаснулась жестокости магов, запирающих преступников рядом с такими монстрами. Даже смертная казнь, пусть самая болезненная, вроде сожжения на костре, казалась милосерднее, чем это. На третьем курсе она перерыла всю библиотеку, пытаясь отыскать причины — ведь маги вовсе не казались поголовно моральными уродами — но так ничего и не нашла, а спрашивать учителей побоялась.

Только сейчас не удержалась.

— Неужели маги не могли придумать нормальную защиту для тюрьмы? Неужели нельзя применять нормальную смертную казнь? Дементоры — это кошмар, это многие года пытки! Почему это допускают сейчас, в двадцатом веке, как будто магическое общество осталось в Средневековье или даже раньше!

— Лилс, ну ты же не думаешь, что это сделано просто так, от переизбытка жестокости, — озадаченно ответил ей Джеймс.

— А из-за чего? Ты знаешь? — она подалась вперед, глядя на него с болезненным любопытством.

— Я думал, все знают, — озадачился Поттер.

— Сохатый, — лениво протянул Блэк, — Моя кузина Белла говорит, что образование в Хогвартсе дает информацию о чем угодно, кроме традиций магического мира и причин, по которым они именно такие — и это, пожалуй, единственное, в чем она права. Гр… магглорожденные… — он осекся, осознав, что чуть не ляпнул слово "грязнокровки".

— Магглорожденные не понимают, где оказались, — продолжил Джоэл. — Это так.

Лили выжидающе смотрела на Джеймса.

— Ладно, — вздохнул он. — Понимаешь, дело в том, что маг не перестает быть магом, когда у него отнимают палочку. Помнишь, ты как-то говорила, что МакГонагалл, когда принесла письмо из Хогвартса, сказала твоим родителям, что тебе необходимо учиться, потому что иначе магия, заключенная в тебе, выйдет из-под контроля, и будет очень плохо: ты сойдешь с ума или будешь разносить все вокруг.

Эванс кивнула.

— И вот, волшебника запирают в тюрьме, лишая возможности колдовать — к сознательному возрасту очень мало кто способен делать это без палочки, а ее забирают. Но магия-то никуда не девается! Она копится, и рано иди поздно начинает все разносить. Стены тюрьмы, например. За этим и нужны дементоры — они вытягивают не только положительные эмоции, но, вместе с ними, и магическую силу, так что она не выходит из-под контроля. После Азкабана волшебник через некоторое время восстанавливается, но там, рядом с дементорами, он как будто бы сквиб. Это обеспечивает безопасность. Дементоры, это, конечно, мерзко, но никто просто не смог придумать лучшего метода убирать избыточную силу у волшебников, лишенных возможности колдовать. Но и не лишать их такой возможности нельзя! В начале века рассматривался законопроект, в котором предлагалось разрешать заключенным колдовать в специально оборудованном месте примерно раз в две недели — но его отклонили, потому что даже в такой ситуации можно много чего придумать. Идеальной защиты не существует. Полный запрет на магию куда безопаснее и проще. Также, дементоры лишают возможности трансгрессии и даже использования порталов, которые можно передать заключенному во время свидания.

Лили была настолько ошеломлена, что даже не могла найти ответа. Ей определенно было о чем подумать.

День девятый.

Омела заглянула в сон матери, разгоняя подсознательные образы и заменяя их своей реальностью, послушной каждой мысли.

— Мелс? — удивилась Айрис. Он обернулась, увидев, как тает внутреннее убранство собора, и как меняется сон. — Давно не видела тебя здесь.

— Обстоятельства требуют, — сообщила Омела. — Надеюсь, я не слишком жуткая.

— Я не боюсь своих детей, — фыркнула мать. — Что случилось?

— В Хогвартсе закрыли почту, а мне очень нужно с тобой связаться. Я не знаю, сообщил тебе Дамблдор, или нет, но в конце сентября на меня напали, я около месяца пролежала в коме. И теперь, когда я вычислила одного из этих уродов, директор отказывается обращаться в аврорат! Поговори с ним, пожалуйста!

Айрис прищурилась. Интуиция подсказывала ей, что все не так просто — дочь никогда не была мстительной, чаще всего она переставала замечать обидчиков, как только ситуация разрешалась, а с официальной властью и вовсе опасалась связываться.

— В чем подвох, дорогая? — прямо спросила она. — Если ты, спустя много лет, снова являешься во сне, значит, видимо, кома послужила переломным моментом, и ты вернула способности. Я, как твоя мать, в ярости от того, что кто-то посмел напасть на тебя, но я знаю тебя — ты бы не стала злиться слишком сильно.

Омела улыбнулась, и серо-бурое месиво, в котором они находились — то пространство, которое обозначает отсутствие волевого импульса, создающего пейзаж, нервно заколыхалось.

— Это инициатива Джо, — сказала она. — Он встречается с одним парнем… и тот тип, который напал на меня, крепко нагадил этому парню. Я бы не стала мстить за себя, но Джо хочет — за меня и за него.

— С парнем! — Айрис хлопнула себя ладонью по лбу. — Я ожидала чего-то подобного. Я поговорю с Дамблдором, конечно. Как бы то ни было, он не имеет право игнорировать нападение на ученицу. Но. Ты говоришь, почтовое сообщение остановлено — как же тогда ты сообщила мне об этой ситуации? Не хотелось бы раскрывать все карты перед сомнительными личностями.

— Я все обдумала, — Омела протянула матери чистый пергамент. — Возьми, он выйдет из сна вместе с тобой. На нем Протеевы Чары — скажи, что я дала тебе его летом, чтобы было удобно общаться. Я напишу подробности дела утром.

Айрис кивнула.

— Ты молодец. Материализовать предмет из сна не каждый профессор сможет.

— Это особый Дар, — улыбнулась Омела. — Никакие профессора мне и в подметки не годятся.

Сон ее мигнул, как некачественная фотопленка, и сменился кошмаром.

Сириус Блэк был бледен и истощен, кожа его, давно не видевшая солнечного света, сохла и трескалась. Каменные стены сжимали его с трех сторон, четвертая была толстой редкой решеткой. Отросшие волосы падали на глаза, на висках отчетливо вычертились синие вены, глубокие тени залегли под глазами.

Здесь пахло болезнью, страхом и отчаянием. Дементоры, очень четкие и материальные, периодически скользили по коридору и казалось что при их появлении даже железные прутья сжимаются в ужасе.

Она видела Азкабан изнутри, но также знала, что в этой реальности находится снаружи и мечется, пытаясь помочь Сириусу.

Но властьимущие остаются глухи.

Комок подкатывал к горлу, сжимал грудь огненным кольцом. Как они могли так поступить?!

И кто — они?

Никак нельзя было допустить, чтобы Сириус там оставался — за что? Он ничего не сделал! Может быть, Волдеморт победил?

Нет, — поняла Омела шестым чувством, которое никогда не подводило ее во сне. Сириуса обвиняли в пособничестве Темному Лорду: невероятный, феерический бред. Но чувство нереальности происходящего было ложным, продиктованным лишь сном — де факто это было будущее, к которому они сейчас шли.

Пророческий сон, упавший на нее как камень с небес, был невероятной редкостью. Первый и д сих пор единственный раз такое случилось летом — тогда Пространство, ворвавшись в ее мир и разрушив блоки, показало нападение слизеринцев, которое никак не удалось предотвратить. Но это было ерундой в сравнении с тем, что Омела видела сейчас.

За какую же ниточку судьбы нужно потянуть, чтобы не допустить воплощения кошмара в реальность?

Вещие сны не были подобны Истинным Пророчествам, которые сбывались вопреки почти всему, они лишь предупреждали о наиболее вероятном развитии событий, которое можно было предотвратить, в определенный момент поступив определенным образом. Проблема состояла исключительно в том, что найти точку поворота удавалось нечасто.

Но ведь она — не простой сновидец.

Омела заглянула на Изнанку сна, крутанула его, как глобус, и пригляделась.

Увидеть удалось лишь несколько отрывистых фактов, но с этим уже можно было работать.

Айрис Моэм размашисто шла по коридорам Хогвартса. Она покинула кабинет директора с победой и даже выбила разрешение пробыть в школе до завтрашнего вечера, чтобы лично проследить за арестом молодого Эйвери.

"Либо вы пишете мистеру Краучу, либо я", — сказала она Дамблдору. Профессор не мог не прикинуть, какой удар его драгоценной репутации это может нанести.

Он обратится в Департамент Правопорядка — и будет директором, который пресекает преступления на вверенной ему территории. Мадам Моэм обратится туда первой — и вот Дамблдор уже директор, покрывающий преступников и скрывающий от родителей учеников важные факты.

Эта партия была выиграна, но женщина не расслаблялась. Со школьных лет она знала, что за каждым поступком Дамблдора прячется целый лабиринт далеко идущих планов. Конечно, можно было предположить, что Альбус был не в курсе об ее отношениях с Краучем-старшим, или не думал, что они общаются и сейчас, но это было маловероятно. Для каждого мага, интересующегося такими играми, существовала одна аксиома: Дамблдор знает все. Острова были наполнены его друзьями, учениками, последователями — проще говоря, шпионами, "пташками, которые напели" — и маггловского мира это тоже касалось.

План детей был прост и незатейлив — директор наверняка просчитал такой вариант еще в момент самого нападения, а теперь просто поддался Айрис, позволив ей добиться ареста Матиаса Эйвери.

Но зачем?

Дети обнаружились во внутреннем дворе, весьма людном, несмотря на промозглый ноябрь. Они стояли, вооруженные сигаретами, в обществе четырех парней и двух девушек, шумно что-то обсуждая.

— Мама! — Омела заметила ее первой и мгновенно вынырнула из-под руки длинноволосого парня. — Ну как?

— Завтра прибудут авроры.

Джоэл помахал рукой и улыбнулся.

— У меня есть вопрос, — решительно сказала Айрис, глядя сыну в глаза. — Почему я только сегодня утром узнала, что Мелс стала жертвой Пожирателей Смерти и пролежала в коме месяц?!

Джоэл смутился и отвел взгляд.

— Позвольте, мадам! — парень Омелы беспардонно влез в семейную разборку. — Он опасался, что письмо увидит отец, и поднимает скандал, требуя забрать их из Хогвартса. Потому что из-за этого переставал действовать аргумент о безопасности школы.

— Он то ли боится за нас, то ли хочет насолить, — сердито фыркнула Мелс. — Я же говорила, я не хотела, чтобы вообще кто-то знал, и Джо это понял.

— Все верно, дело в отце, — кивнул Джоэл. Айрис скептически подняла брови, но спорить не стала.

— Мама, познакомься, — сказала Омела, кивая на длинноволосого. — Это Сириус Блэк. Это, — лохматый парень в очках, — Джеймс Поттер. — Ремус Люпин (излишне худой и болезненный), Питер Петтигрю (самый невыразительный в компании), Лили Эванс (темно-рыжая) и Алиса Сноу (светло-рыжая). Мы как бы все в одной лодке. Есть еще… Но прочие наши дела лучше бы обсудить в менее людном месте.

— У нас скоро начинаются уроки, — добавил Джоэл. — Ты не против подождать и встретиться после них? Я расскажу тебе все.

— Конечно, — Айрис кивнула. — Директор предоставил мне полную свободу действий, так что я прогуляюсь. Мистер Блэк, — она улыбнулась Сириусу и накрутила на палец светлый локон. — В школе я неплохо общалась с вашей матушкой и могу засвидетельствовать, что она… небезнадежна. С моей позиции полукровки и магглолюбца.

Парень посмотрел на нее так удивленно, будто перед ним с неба опустился сам Мерлин и предложил покурить марихуанну.

Айрис была уверена, что в каждом человеке есть кнопка управления. Ты говоришь ему что-то, или, быть может, делаешь — и он полностью твой.

У этого подхода было целых два варианта: шантаж и внезапный поворот кругом, с любой стороны на твою. Первое никогда не подводило мадам Моэм, даже когда она была неопытной слизеринской полукровкой, поставившей цель заставить факультет снобов уважать себя. Шантаж требовал лишь угаданной точки давления и обеспечения безопасности — это требовало информированности и логики, но не сверх обычного. Просто, топорно и небезопасно. Трудно было застраховать себя от того, что жертва может сорваться с крючка, не выдержав прессинга, или у нее найдется сильный защитник, способный раздавить шантажиста. Она всегда понимала это в теории, но только сейчас, оказавшись в роли того самого защитника, прочувствовала в полной мере.

Джоэл, убедившись, что мать не собирается подвергать его остракизму из-за ориентации, рассказал ей все очень подробно.

Случайно, без предварительно поставленной цели, ему удалось найти идеальную кнопку в душе младшего Блэка, повернув его на свою сторону — не просто противоположную позиции Волдеморта, а именно свою личную. В результате Регулус оказался готов пожертвовать собой, потому что ему пригрозили опасностью для Джоэла.

Мадам Моэм это одобряла. Ей понравились оба сына Вальбурги и мысленно женщина уже допустила их в узкий круг своей семьи.

От Эйвери они, можно сказать, уже избавились — оставалось добавить небольшой разговор с Краучем, для увеличения его срока в Азкабане. Айрис была готова расправиться и со вторым парнем, угрожавшим Регулусу, но Джоэл решительно сказал, что родительскую помощь предпочитает оставлять на крайний случай. Глаза его блестели сталью, в зрачках плескался мрак, и она поняла, что сын уже придумал некий план, несомненно отличающийся жестокостью, которой Роули — несомненно! — заслуживал.

Айрис избавилась от избытков гуманизма еще курсу ко второму, и потому, ясно понимая, что поступает непедагогично, посоветовала сыну не мучаться совестью.

День десятый.

Регулус выглянул из спальни, услышав непривычный шум. По коридору кто-то прошел, причем толпой или отрядом, что было вовсе не в духе Слизерина.

Заинтригованный, Блэк направился в гостиную — и поразился расстановке фигур.

Четыре аврора стояли вокруг кресла, в котором тонул Эйвери — и старший говорил что-то, стирая с лица Матиаса расслабленное высокомерие. У входа в гостиную стоял мистер Крауч, глава Департамента Правопорядка, и разговаривал с высокой светловолосой дамой. Регулус увидел ее лицо — и замер; впечатление было таким, словно фея Моргана вернулась с Авалона, чтобы уничтожить его врагов.

Вокруг собиралась толпа любопытных, и откуда-то вынырнула Бьянка, глядящая на друга с такой гордостью, как будто происходящее было ее рук делом.

Впрочем, вполне вероятно.

— Что происходит? — уточнил он.

— Мадам Моэм пожелала лично проследить за арестом человека, организовавшего нападение на ее дочь, — лицо Забини светилось от самодовольства. Как бы она на радостях не раскрыла свои карты перед чужими. Впрочем, это, скорее всего, спишут на плохие отношения с Эйвери, чем на планирование его ареста — да и как?

— Мадам Моэм… — медленно протянул Регулус. — Как это вышло?

Бьянка придвинулась и горячо зашептала ему на ухо:

— Я связалась с твоим парнем, и он с сестрой…

— Нет, об этом мы поговорим наедине, — оборвал ее Блэк. — Мне интересно, как так вышло, что мадам Моэм — эта та девушка из школьного альбома моей матери?

— Серьезно? — Забини пригляделась внимательнее. — Ну да, точно. Феерическое совпадение, не правда ли?

— Феерическое, — Регулусу казалось, что его приложили Конфундусом — настолько он потерял чувство реальности в этот момент.

А мадам Моэм, в очередной раз улыбнувшись Краучу, легким жестом пожала его пальцы, и направилась к ним. К нему.

"Мерлин, она же наверняка все знает!" — в панике подумал Блэк, очень серьезно планируя сбежать и запереться в спальне, но Бьянка крепко вцепилась в его руку.

— Здравствуйте, мистер Блэк, мисс Забини, — улыбнулась женщина.

Бьянка заулыбалась в ответ, хлопая ресницами, из чего Регулус сделал вывод, что дамы уже знакомы. Первая встреча не допускала подобной фамильярности — только это заставило его самого выдавить приветствие.

— Мистер Блэк, в юности я неплохо знала вашу матушку. Могу я попросить вас передать ей привет?

— Конечно, — Регулус сосредоточился. — Как вас представить, мэм? Полагаю, мама не знает вашей нынешней фамилии.

— Айрис МакГи, — она тепло улыбнулась и понизила голос. Карман мантии, в котором мадам Моэм держала руку, слегка шевельнулся. — Вашим проблемам осталось недолго. Мои дети и их друзья организовали решение, как только узнали обо всем. Никто вас ни в чем не винит — и вы вините.

— Я не могу обвинять, — севшим голосом прошептал Регулус. — Я сам ничего не сказал, пока Бьянка не заставила. Я боялся.

— Ничего удивительного, — вздохнула Айрис. — Вы еще очень молоды и вовсе не безрассудны. Я бы сказала, вы перестраховались — и не могу утверждать, будто в этом есть что-то плохое, особенно учитывая, что вопрос касается жизни и здоровья моего сына.

Блэк кивнул. От того, что мать Джоэла выразила свое сочувствие его реакции на шантаж стало немного легче.

— Я поговорю с мистером Эйвери и заставлю его принести Обет — так что он ничего и никому не расскажет о вас, — добавила мадам Моэм и обернулась к Краучу. — А сейчас мне, к сожалению, пора. Надеюсь встретиться с вами вновь.

Регулус заверил ее в своей взаимности, и женщина вернулась к своим спутникам.

Эйвери увели.

Джоэл обрызгал землю из стеклянного пульверизатора и взмахнул палочкой. Защита, которая испарится без малейшего следа в строго назначенный срок была готова.

В честь избавления Хогвартса от одного отвратительного типа они засиделись в Визжащей Хижине допоздна. Возвращаться решено было, разделившись, не считая Джоэла, который ушел еще до отбоя, сообщив, что чувствует острую необходимость уделить внимание своему коту. Сириус и Омела решили остаться, Питер, Ремус и Алиса ушли полчаса назад — и до того момента, как Джеймс и Лили должны были выдвинуться, оставалось десять минут.

Бродяга определенно не мог дождаться этого момента. Эванс пила чай и выглядела немного встревоженной необходимостью снова перемещаться по школе после отбоя — даже под мантией-невидимкой она не любила нарушать школьные правила. Поттер же медленно осознавал, что друзья изящно оставили их наедине.

Он не очень понимал, когда именно они с Лили начали общаться. Точно не сразу после Хэллоуина: сначала она лежала в Крыле, потом вела себя как обычно. Переломного момента просто не было — история в Запретном Лесу послужила катализатором, но сработала не мгновенно, растянув перемену отношений на неопределенный срок.

Позавчера, к примеру, Джеймс знал, что может попросить Эванс помочь слизеринке с зельем и в общих чертах объяснить ей ситуацию, не боясь ни отказа, ни осуждения. Но знал ли он это за день до позавчера?

— Пора, — сказала Лили, отставляя чашку. Подобным — только внутренним — движением Поттер убрал бесполезные размышления и привлек девушку к себе, соединяя их мантией.

После того, как Джеймс попросил Алису сделать расклад на картах Таро, в его жизни стало значительно больше фатализма. Конечно, "Смерть" означала перемены, какой же дурак будет трактовать одно только название, но его, никогда не ходившего на Прорицания, это все равно напрягало. Сразу захотелось привести в порядок дела и написать завещание, несмотря на все уверения Алисы, что суицидальные настроения тут неуместны.

Разумеется, только поэтому Поттер тщательно подготовился к свиданию с Лили. Когда они почти дошли до гостиной — а значит, оказались в безопасности, он сбросил мантию-невидимку и запустил руку в бездонный карман.

— Лили! — Джеймс опустился перед озадаченной девушкой на одну колено и вытянул руку вперед. — Я говорил тебе это четыреста пятьдесят три с половиной раза (он считал), но сейчас надеюсь произвести более яркое впечатление. Я люблю тебя! И в знак своих неугасимых чувств дарю тебе этот камень. Он вечен, как моя любовь!

Эванс недоуменно посмотрела на серый кусок гранита на его ладони и вдруг лукаво улыбнулась.

"Неужели она впервые оценила мое чувство юмора?" — подумал Поттер. На самом деле, это произошло не впервые, но шутки, столь близкие к абсурду, раньше не нравились Лили.

Она взмахнула палочкой и тяжелый булыжник отделился от стены.

— Джеймс Поттер, — торжественно произнесла Эванс, самая неприступная девушка Хогвартса. — Этот камень засвидетельствует то, что я сейчас скажу — он молчалив и умеет хранить секреты. Не прошло даже жалких десяти лет, как я полюбила тебя, что ни коим образом не подчеркивает твою привлекательность. В знак этого предлагаю обменяться камнями и поцеловаться.

Он был на миллиарды процентов согласен поступить именно таким образом.

* * *

И пусть черна преступная душа

У вас она намного ли светлей?

(мюзикл "Граф Монте-Кристо")

Спокойствие и обещание счастья затопили его. Все в мире потеряло значение, не осталось ни страха, ни боли, только приказ, исполнение которого сделает его счастливым.

"Сегодня в пять тридцать будь на опушке разрешенной для прогулок части Леса. Позаботься о том, чтобы никто не видел, куда ты направляешься. Веди себя как обычно".

Было уже пять часов после полудня — и еще полчаса понадобится, чтобы точно добраться вовремя.

Прозвенел звонок и он поднялся на ноги.

Едва он добрался до места назначения и вступил в круг, ощутив упругий толчок защитной магии, действие проклятия подчинения закончилось, и Роули оказался наедине с реальностью. Будто прятался под покрывалом Майи, которое скрывало истину только от него, а теперь стекло на землю грязной водой и обнажило пробирающий до костного мозга ужас бытия.

В глазах того, кто стоял перед ним, была тьма. Его глаза были тьмой.

Тонкий и длинный разрез рта разомкнулся.

— Узнал меня? Предполагаю, что ты все же обладаешь зачатками разума — или твой сюзерен даже думает за тебя? То есть… думал.

Роули передернуло от мысли о том, что Эйвери сейчас уже находится в обществе дементоров. Наверное, всякий узник Азкабана должен испытывать что-то подобное тому, что происходит с ним в этот миг, только сильнее.

Куда сильнее?

— Ты дементор?

Монстр легко рассмеялся.

— Нет, что ты. Дементоры пугают за счет инстинктивного страха смерти, я же не опускаюсь до таких очевидных трюков.

Верно. Темная спальня, руки, которые обязательно схватят тебя за лодыжку, как только спустишь ноги с кровати. Белые полупрозрачные занавески шевелятся от летнего ветерка, но кажется, что кто-то лезет в окно. Мама закрывает дверь и уходит: а вдруг она больше не вернется? Голые кусты на фоне сверкающего под звездами снега кажутся живыми. Еще немного, и они поднимутся по стене, и схватят, и…

— Беспомощность? — предположил Роули. Он неплохо держал себя в руках для человека, который не может пошевелиться от ужаса.

Монстр медленно покачал головой.

Темный Лорд легко касается палочкой его предплечья и становится больнобольнобольнобольно. Из-под кожи проступает черный череп со змеей вместо языка: она шипит и высовывает язык, как живая.

Она и есть живая.

Отец тоже принимает Метку, потому что мать мертва и некому сдержать его. Он будет слушаться Эйвери-старшего во всем, он будет пытать и убивать, потому что единственный добрый человек среди его близких мертв, потому что он не может преодолеть вассальную клятву.

Ее уже никто не преодолеет, она разрушится сама собой, потому что род прервется. Матиас умрет в Азкабане, а он прямо сейчас.

— Тебе осталось жить совсем недолго, счет идет на минуты, — сообщил Монстр. — Поэтому я предлагаю тебе умереть, нарушив Непреложный Обет.

Смерть одного из тех, кого соединил Обет, не всегда освобождает второго — и никто не знает, чем это объясняется. Но если кто-то нарушит Обет, другой будет однозначно свободен.

Роули заставил себя ухмыльнуться, однако, не смог не задуматься. Сейчас, во многом благодаря близости этой твари, смерть пугала его куда меньше, чем жизнь, привлекая освобождением от пронзающего ужаса беспомощности и одиночества.

Но он не хотел оставлять Регулуса Монстру.

И быть с ним сам не мог. После предательства Эйвери продолжать шантаж было отвратительно, однако после того, что уже произошло, Блэк никогда не посмотрит на него без страха и отвращения.

— Ты изуродовал, предал само понятие любви. Принуждая любимого человека, ты теряешь его навсегда. Подумай, может быть у тебя были шансы.

Роули вздрогнул. Он ощутил себя падающим в бесконечную черную бездну, такую же, как в глазах Монстра.

— Ты читаешь мои мысли? — ляпнул он, запоздало осознавая, что проиграл свою жизнь.

— Нет, озвучиваю прописные истины, — от интонации Монстра сквозь мутную поволоку вокруг его тела проступил сине-бронзовый галстук, но это уже не могло испортить впечатление. — Ты жалеешь о том, что сделал, верно?

Он выдержал паузу, давая возможность дать единственно верный ответ.

— Да.

— Искупи свою вину. Нарушь Обет, отпусти его — не для меня, а ради любви и свободы. Ты в любом случае умрешь, я прошу тебя об этом не ради того, чтобы не запачкать рук.

Он не лгал — Роули ясно понимал это шестым, седьмым или даже восьмым чувством. Возможно, Монстру вовсе не нравились душеспасительные речи, скорее всего, он хотел бы задушить врага голыми руками, или зарезать, или повесить, или кастрировать и дождаться смерти от потери крови… Но он всего лишь говорил — и пугал, но даже не настолько сильно, чтобы запутать мысли.

Ради любви и свободы.

Он уже знал, что делать.

— Регулус Блэк предал Пожирателей Смерти, предал Темного Лорда, он больше не верит в идеалы чистокровных, он влюблен в грязнокровку, — выпалил Роули. И наступила боль.

Джоэл пнул тело носком ботинка, медленно возвращаясь к себе обычному. Спустя две минуты защитный барьер разрушится, не оставив ни единого следа, а значит, пора уходить.

Дезилюминировав себя, он медленно направился в сторону замка, изо всех сил стараясь отложить серьезный разговор с совестью до спальни, где кот любезно окажет моральную поддержку.

Ни на что ни смотря, он лишает меня

И любви, и надежды

Значит, в праве и я, ни на что ни смотря,

Отвечать ему тем же.

(Мюзикл «Граф Монте-Кристо»)

День Лили начался с недоумения. Она никак не могла понять, зачем подхватила шутку Поттера, зачем сказала ему такое, зачем целовалась?

Эванс прекрасно помнила, что еще вчера была уверена в своих чувствах к Джеймсу — а сегодня от них не осталось и следа. Вместо этого девушка отчетливо осознавала, что невыносимо соскучилась по Северусу, и что внешность его не такая уж и отталкивающая… или просто не имеет значения.

Ей остро хотелось помириться с другом детства — все причины ссоры казались сейчас такой ерундой! В груди поселилась натянутая струна, болезненно звенящая от мысли о том, что Снейп, быть может, уже давно равнодушен к ней. Они ведь не разговаривали полгода, в течение которых Лили не менее десяти раз отвергла его извинения.

Она бы на его месте не стерпела унижения, но мысль об этом причиняла мучительный страх, поселившийся чуть ниже желудка. Просто сидеть и бояться — бессмысленно, это вовсе не в духе Эванс. Нужно обязательно написать Северусу, быть может, он согласится встретиться и поговорить. Она вспомнила вдруг Хэллоуин: свое пробуждения от сборов соседок. Марлин, Мэри и Луиза (Мерлин, Луиза!) были под действием проклятия Империус, а Лили — нет; значит, она еще важна Севу, наверняка это он убедил других слизеринцев не втягивать ее в это. Разумеется, Эванс все равно пошла, нельзя было не пойти, когда друзьям угрожает опасность — но она сделала это по собственной воле.

Написать ему сегодня же! — решила Лили. Но прежде следовало поговорить с Поттером.

День Джеймса начался с самого плохого развития событий, которое ему только могла пообещать карта "Смерть", включая саму смерть.

Еще до завтрака Лили Эванс подошла к нему и сообщила, что все, произошедшее между ними вчера, было ошибкой, вызванной, наверное, радостью от победы над Эйвери, несмотря на то, что они оба практически не участвовали в этом. Выглядела она при этом очень грустной и виноватой, но от этого ни капли не становилось легче. Он почувствовал себя так, как будто падает с метлы, летевшей над облаками, и даже не смог ответить ничего внятного.

За завтраком Мародеры и Алиса обсудили это происшествие, но никто не смог даже предположить, почему Эванс могла так поступить — пока они не увидели ее обнявшейся со Снейпом.

— Он подлил ей Амортенцию, — уверенно заявил Сириус. — Если бы Эванс была настолько сумасшедшей, они бы давно встречались, и все бы об этом знали.

Питер и Ремус согласно покивали.

— Как вообще можно связаться с человеком, у которого такой нос? — фыркнула Алиса. — Это должна быть какая-то очень сильно усовершенствованная Амортенция! А еще он выглядит так, как будто воняет, потому что никогда не моется.

— Он не воняет, — зачем-то сообщил ей Люпин. Мародеры не раз оказывались достаточно близко к Снейпу, чтобы почувствовать неприятный запах, если бы он был.

— Это ничуть не делает его привлекательнее.

— Пожалуйста, — сказал ей Джеймс, впервые за это утро перестав выглядеть возмущенным. — Постарайся продолжать общение с Лили. Нам понадобятся свежие новости.

Алиса деловито кивнула и пообещала также обсудить это с Мелс.

Первой парой стояло зельеварение, и, едва Слагхорн отвернулся, Джеймс левитировал в котел Снейпа всего пару миллиграмм сушеного рога взрывопотама. Этого оказалось достаточно, чтобы слизеринца с ног до головы окатило недоваренной Дурманящей Настойкой. На Лили, работавшую с ним за одной партой, не попало ни капли — Сириус заранее позаботился об этом, аккуратно прикрыв ее щитом.

— Северус! — испуганно воскликнул Слагхорн. — Сейчас-сейчас, я найду нейтрализатор…

Зелье обладало галюциногенным эффектом, настолько сильным, что достаточно было контакта с кожей.

Испуганная Лили помогла Снейпу сесть — судя по выражению лица, он уже видел розовых единорогов вместо кабинета зельеварения. Гриффиндорцы смеялись в голос, даже Мэри и Марлин, большинство слизеринцев вежливо сдерживали ухмылки. Пытались, по крайней мере. Эванс обиженно поджала губы, глядя на подруг — она ни на секунду не находила произошедшее смешным; наверное, девочки вели себя так, потому что были недовольны ее внезапным примирением с Северусом.

Слагхорн влил нейтрализатор в приоткрытый рот Снейпа, и тот резко встрепенулся, приходя в себе.

— Северус, что случилось? — встревоженно спросил процессор. Лучший зельевар в классе определенно не мог взорвать свою работу просто так.

— Это Поттер, — прошипел слизеринец, бросив гневный взгляд на Мародеров. — Он что-то подбросил в зелье.

— Почему ты так уверен, Нюнчик? — громко спросил Блэк. — Может, близость Эванс так волнует тебя, что на внимательность не остается ресурсов? Девственнику вроде тебя, наверное, очень сложно держать себя в руках рядом с такой красивой девушкой.

— Мистер Блэк! — предупреждающе воскликнул Слагхорн. — Что бы ни было, я чувствую себя обязанным снять десять баллов с Гриффиндора.

Сириус равнодушно пожал плечами, и инцидент показался исчерпанным — до самой перемены, когда Снейп набросился на них в коридоре.

— Сектумсемпра! — яростно выкрикнул он, яростно взрезав палочкой воздух. Джеймсу было знакомо это проклятие, и он едва успел увернуться.

Сириус взорвал пол под ногами слизеринца, ранив его ноги каменной крошкой. Отскочив с яростным шипением, от хлестнул Блэка Чарами Помех, решительно принятыми на Протего.

— Что здесь происходит?! — из-за угла появилась Лили. — Северус, ты же пошел в туалет!

— Нет, он пошел убивать Джеймса, — фыркнул в ее сторону Сириус.

— Нет, я… — Снейп смутился и опустил палочку.

— А что это, по-твоему, было? — Поттер вежливо улыбнулся.

— Короче, я объявляю нашу войну возобновленной, — громко объявил Сириус, и Мародеры ушли под злобным взглядом Снейпа и удивленным — Лили.

* * *

Под одеялом Регулус нашел сверток серебристой ткани и записку. "Это Мантия-невидимка. Ровно в полночь надень ее, прихвати Забини — она будет ждать с гостиной, и идите к Гремучей Иве. Что делать дальше, она объяснит. Сириус".

Дочитав до подписи, младший Блэк бессильно опустился на кровать. Его сумасшедший брат хочет поговорить — но что ему сказать? Они почти не общались с самого поступления в Хогвартс и ни разу не заговорили друг с другом за последний год. Им просто нечего обсуждать… хотя Регулусу было интересно, кто из них убил Роули.

А если Сириус приведет Джоэла? Он точно это сделает, наверняка Бьянка им всем все рассказала. Блэка передернуло от унижения. Он категорически не желал, чтобы гриффиндорцы что-то знали о его личной жизни; Моэм никому ничего не рассказывал, и это было правильно, а Забини… если Сириус в курсе, значит, ей понадобилась помощь в исполнении спасательной операции, а если она обращалась к ним за этим, то должна была объяснить ситуацию достаточно подробно.

Если арест Эйвери был скорее элементом ее плана, чем последствием сентябрьского нападения, тогда, возможно, и мадам Моэм знает слишком много. Или как младшая дочь объяснила ей, почему не потребовала наказания преступника ранее?

Регулус со стоном уткнулся лицом в подушку.

Ошейник Непреложного Обета растаял еще вчера, сегодня Слагхорн спрашивал всех подряд, не видел ли кто Роули, и Блэк, как и все, сказал, что ничего не знает. На самом деле он подозревал, что тело семикурсника найдут где-нибудь в районе леса, поднимется жуткий переполох, в школу приедут авроры, директор будет толкать грустные речи, а в результате будет установлено, что смерть наступила по естественным причинам.

Нет, Регулус был действительно благодарен любому, кто в этом участвовал, за то, что ему больше не нужно бояться каждого вечера — теперь оставалось только зализать уже нанесенные раны. Но он не хотел, чтобы широкий круг людей знал о том, что произошло — хотя бы так, раз уж полностью сохранить тайну не удалось.

Блэк не мог злиться на Бьянку за то, что она попросила о помощи, слишком уж тяжелый камень упал с его души благодаря этому, но хотел знать почему она обратилась к Сириусу. Или она сперва поговорила с Джоэлом, а он — с Сириусом? Но ведь они оба знают, какие отношения в их семье!

Регулус до дрожи боялся идти к Гремучей Иве, но, если Бьянка не дождется его в гостиной, она придет сюда и все равно заставит пойти. К тому же, кто бы там ни был и как бы это ни было унизительно, надо выразить благодарность.

— Кто убил Роули? — прошептал Регулус на ухо Бьянке, когда они, тесно обнявшись под мантией-невидимкой, выбрались из школы.

— Он сам умер, — равнодушно ответила девушка. — Нарушил Непреложный Обет и все.

— Кто-то должен был его заставить.

— Какая разница? — она немного повысила голос. — Если ты не перестанешь, я брошу тебя здесь и убегу в слезах!

— Что?

Забини улыбнулась его замешательству, но ничего не ответила.

Регулус просто предпочитал, чтобы проблемы были у него, а не у тех, кто ему дорог. Он был очень рад избавиться от Обета, но уже начинал серьезно волноваться за того, кто убил Роули, кто бы это ни был — Джоэл, или Сириус, или Бьянка, или какой-нибудь гриффиндорец... Даже если его просто вынудили нарушить Обет — это тоже является преднамеренным убийством, и, если кому-нибудь будет также надо, как мадам Моэм, дело может раскрыться без особого труда. К тому же, убийство навсегда ломает что-то внутри, и с этим уже никак, никогда ничего не сделаешь.

Младший из Блэков вовсе не был уверен, что стоит подобного. Он продал бы свою жизнь куда дешевле.

Под Гремучей Ивой обнаружился длинный грязный лаз, по которому они пробирались уже без мантии — за отсутствием необходимости и свободного места. Постепенно подземный ход расширялся, пока не закончился деревянной дверью, ручку которой Регулус дернул с неприятным чувством в желудке.

За дверью обнаружилась потрепанная комната и Сириус посередине нее.

— Брат, — помедлив, произнес Регулус. — Спасибо.

— Я все еще чувствую ответственность за тебя, — сказал Сириус. — А раз уж мы теперь на одной стороне...

— Нет.

Младший Блэк резко дернул головой и даже чуть-чуть отшатнулся, выражая отрицание всеми доступными методами.

— Я стал мыслить иначе, да, но Метка Темного Лорда от этого никуда не делась. Из Организации не уходят живыми, и все сполна расплачиваются за ошибки.

— Значит, надо избавиться от этого вашего Лорда, — твердо заявил Сириус.

— Что? — спросил Регулус.

— Что? — спросила Бьянка.

— Сумасшедший, — сказал Регулус. — Темный Лорд бессмертен. Его девиз...

— ...это девиз рода Поттеров, я слышал, — фыркнул Сириус.

В дверь постучали.

— А, это ты, — сказала Бьянка. — Заходи.

Внутри Регулуса нарастало чувство постановочности действия. Как будто его выпнули на сцену, где все, кроме него, знают свои роли.

В комнату вошел Джоэл, и волосы его были чуть-чуть белее, чем в обычном состоянии. Блэка словно ударило под дых, он едва не согнулся от того, как перехватило дыхание и стиснуло живот. Они не виделись несколько дней и целую вечность, событий хватило бы на годы, если растягивать, как прием горького яда.

Он почувствовал себя умирающим. Захотелось закричать, но голоса не было — то ли горло пережало, то ли мысль о конфеденциальности сдерживала.

Джоэл шагнул вперед, и Регулус отшатнулся, споткнулся о кровать, упал.

Сириус и Бьянка внезапно оказались за дверью, в другой комнате; скрип петель — и он оказался наедине с болью, страхом и чувством вины.

— Ты чего? — тихо спросил Моэм. Не считая сияющих волос, он выглядел грустным и жалким, как будто попал под дождь и упал в помойную яму, только не испачкался и не вымок, но ощущения остались соответствующие. Эти чувства переполняли комнату, от них было тяжело дышать, почти как от его фирменного ужаса, только болезненнее.

— Не подходи, — Регулус встал с кровати, но продолжил отодвигаться — теперь вбок. Бестолку. Одним прыжком Джоэл оказался рядом с ним, перед ним и задрал левый рукав — на секунду Блэка пронзило ожидание увидеть Метку. Но нет. Внутренняя сторона руки, где особенно нежная кожа и вены совсем близко, была покрыта круглыми ожогами, не залеченными специально, чтобы оставить шрамы. Регулус взмахнул палочкой, стягивая все раны с одной эмоциональной вспышки.

— Зачем? — напряжение слегка ослабло, чтобы спустя несколько секунд вспыхнуть вновь: Блэк расстегнул мантию, следом — рубашку и показал круглые ожоги на животе, которые не лечил с тем же смыслом.

Джоэл взмахнул палочкой, возвращая услугу, и глаза его провалились во тьму.

— Это сделал Эйвери, — сказал Регулус.

Джоэл молча смотрел.

— Я читал один древний трактат, где было сказано, что дементоры — это то, что обесценивает человеческую жизнь. Интеллект, воображение, чувства. Человек рождается — и видит улыбки родителей. Даже в худшем детстве есть моменты, секунды счастья. Первая дружба, когда ты еще умеешь протянуть руку и сказать: «Давай дружить», первая любовь, когда ты больше ничего не умеешь, только думать и думать о ком-то единственном, кто сменится другим или останется в тебе навсегда. Отблески красоты мира, солнце в окнах, деревья на фоне неба, снег искрится под звездами. Наши представления о реальности, далекие от чужих и бесконечно далекие от истинных, наши мысли о других людях, их отражения в наших глазах. Частички всего есть во всем. Я увидел тебя — и ты во мне, и я в тебе. Каждый, с кем ты имеешь какую-то связь, забирает кусочек тебя навсегда. Чувства — это необратимая жертва другому, которая умирает вместе с ним. Если ты умрешь — частицы меня тоже не станет, и я уже никак не смогу ее вернуть. Каждый человек — мир, состоящий из мозаики других миров. Дементор уничтожает отражения в своей жертве, не убивая… жертву.

— Итак, ты хочешь сказать, что Эйвери в Азкабане, и куча людей лишились небольших частичек себя?

— Получается, так.

— Я думал, дементоры уничтожают только хорошие воспоминания.

— Тут речь не о воспоминаниях, а о связях. Они обрезают любые.

— Ладно, и что? Представь, что тебя привязали нервущейся веревкой к трупу коровы, умершей от ящура, а потом пришел кошмарный монстр и разрезал веревку. Это — благо.

— Это софистика.

— Все, что касается этики — софистика, потому что истина трансцендентна. Путь непротивления ведет в твой личный Ад при жизни. Забудь о том, чтобы обдумывать моральное право на уничтожение врагов, иначе никогда не победишь.

— Я и так проиграл.

Джоэл подался вперед, чтобы обнять его, но Блэк отшатнулся, отскочил и выхватил палочку.

— Не-подходи-ко-мне, — выпалил он. — Нет-нет-нет-нет…

Джоэл опустил руки и отошел на пару шагов назад, достал сигарету, поджег ее от волшебной палочки, выпустил струю дума в потолок.

— Это ты убил Роули? — спросил Регулус, не поднимаясь.

— Ага.

— Прости, — вздохнул Блэк и заставил себя сесть. — Дай, пожалуйста, сигарету.

— За что простить? — Моэм дал ему сигарету. Все нечеловеческое уже слезло с него змеиной кожей, и бледное вытянутое лицо выражало лишь смирение и тоску.

— Ты Испачкался из-за меня, а я не могу даже подойти…

Джоэл закатил глаза. Что за бред, — хотел сказать он. — Что за бред ты несешь… Конечно, я убил его, хоть и не приложил ни малейших сил к этому, но он умер из-за меня, и умер достойно — так, что я почти уже не могу его ненавидеть. Но разве трещина в душе не стоит тебя?

— С собой я разберусь сам, честное слово, — произнес он вместо этого. — А тебе станет лучше… Это посттравматическое стрессовое расстройство, так всегда бывает, когда человек попадает в ужасную ситуацию. Это нормально, это пройдет. Если нужно, мы можем обратиться к маггловским психоаналитикам…

— Пока вы тут выясняли отношения, я сходил за виски! — Сириус вломился в комнату, всем своим видом демонстрируя, что успел еще и продегустировать. За его спиной хихикала Бьянка.

Регулус выпрямился на диване.

Комната украсилась толстыми желтовато-белыми свечами, покрылась сеткой из желтого света, коричневого полусвета и черной тени. Они пили и пели маггловские песни, вразнобой, от большинства слизеринцы не знали слов, но быстро запоминали припев и втягивались, Сириус раскачивался, сидя полу и мечтательно улыбаясь. Он вовсе не выглядел раненым, в отличие от прочих, тепло поднималось в нем и, выплескиваясь, согревало всякого, кто находился рядом.

— Я слышал историю, — сказал он. — О том, что миров множество множеств и, умирая, люди рождаются в каком-нибудь из них другом, снова чистыми — и ничего не помнят, и я решил тогда, что хотел бы помнить.

Регулус понимающе улыбнулся.

— В нашей библиотеке есть книга, там есть о порталах между Мирами, найдя их, можно перейти в другой Мир таким, какой ты есть сейчас и умереть там…

— Но ты все равно умрешь и родишься чистым. Если это так, я хотел бы вспомнить, что было со мной раньше, в других мирах, — возразил Сириус. — Или жить вечно и вечно путешествовать, но только не одному.

За спиной Бьянки грозно взметнулись уютные прежде тени.

— То, о чем вы говорите, — сообщила она, — Это побег от Смерти. Каждый мир двойственен, в нем есть живая лицевая сторона, и мертвая изнаночная, на ней неудачные швы видны, как на ладони, и именно туда отправляются после смерти те, кто не смог сбежать, то есть — большинство. Но путешествуя так, человек обрекает себя на жизнь в розыске, потому что Смерть едина во множестве лиц, одна на все Миры, и она будет искать того, кто бежит, и гнаться следом, потому что Смерть не терпит поражений, и Дары ее — лучшее тому доказательство.

— Старшая Палочка никого не спасет, Воскрешающий Камень вернет тень любимого, тоскующую по Загробному Миру, Мантия-Невидимка, если под ней станешь прятаться от Смерти, а не от Филча, сделает одиноким, потому что никто не сможет тебя найти, и, однажды не выдержав, всякий сбросит ее — а Смерть только того и ждет, — подхватил Джоэл.

— Ни у кого не выйдет бежать вечно, нет никого быстрее и хитрее Смерти.

— Память — это все, что мы есть, — серьезно сказал Сириус. — Неважно, попадешь ты на Изнанку или родишься заново, ты не будешь помнить прошлое, а значит, уже не будешь собой.

— Мне снились истории о тех, кто вспоминал, — Джоэл улыбнулся, блеснув зубами, и тень в углу съежилась, будто напуганная смехом. — Обычно это бывало благодаря любви.

— О да, любовь решает, — старший Блэк рассмеялся, запрокинув голову и откинувшись назад, оперевшись руками о деревянный пол. Его глаза блестели, отражая пламя, волосы рассыпались по плечам, а кожа сравнялась цветом с узорчатым от теней полом.

* * *

Девушка сжимала в руках черную игрушечную собачку, сшитую из прекрасного мягкого бархата, с глазами — бессмысленными пуговками. Прижимала к сердцу, боясь отпустить, но что-то рвало ее из рук, что-то бросалось на нее, клацая гнилым острозубым ртом, пытаясь схватить игрушку, но кусая куда придется — в руку, в плечо, в ногу, во все, чем она успевала повернуться, защищая самое дорогое. Голова была легкой, волосы не тянули ее к земле, платье — должно быть белым, но было розовым, красилось кровью в противный бурый, туфли скользили на асфальте, брусчатке, грязной земле, траве.

Нечто приходило за всяким, кто решался бежать от смерти, играть со Временем, кроить судьбы. Являлось сначала в кошмарах, потом наяву, и нельзя было от него спастись, только прижимать к сердцу главное, что связывало себя с собою, ценой любой боли не позволяя забрать.

Одиночество жгло все сильнее, надежда гасла, теряясь в буро-серых цветах сумрачного неба и засыхающей крови, зубы у твари, наверное, оказались ядовитыми, потому что в глазах темнело, и крупная дрожь заставляла дергаться, как в припадке.

После пробуждения в холодном поту, завтрак прошел скомкано, и сразу после него Омела поспешила к столу Гриффиндора. Там между Лили и Джеймсом сидели все остальные Мародеры, Алиса, Мэри и Марлин.

Сноу, едва увидев ее, вскочила и, схватив под руку, быстро шепнула на ухо:

— Ты к Лили?

Омела кивнула, и Алиса потянула ее за руку.

— Привет, — заметив их приближение, Эванс отвернулась от еды и смущенно улыбнулась.

— Мы все равно друзья? — серьезно спросила Омела.

— Если вы… — Лили вздохнула и потерла глаза. — Если вы не против, то конечно же да.

Марлин и Мэри не смотрели в ее сторону.

— Конечно, не против! — воскликнула Алиса. — Встретимся после обеда, ладно?

— Надо поговорить, — серьезно добавила Омела.

Они встретились в одном из заброшенных классов, слегка благоустроенном, потому что его облюбовали Алиса и Ремус. Дверь была хозяйски заперта на пароль, на окне висели шторы, а парты Люпин трансфигурировал в стол, диван и несколько мягких пуфиков.

В отличие от брата, Омела предпочитала думать вслух и в хорошей компании, поэтому сейчас делилась с девочками необработанными данными и обрывками идей.

— Мне приснился сон-предостережение, в котором Сириус был в Азкабане по ложному обвинению, — сказала она, не желая грузить подруг объяснением смысла выражения «вещий сон». — Я немного покопалась в информации, которая витала вокруг и узнала, что кто-то целенаправленно подливает ученикам зелье-чары и из-за этого погиб мальчик с моего факультета. То есть, он же покончил с собой. Зелье обладает психотропным эффектом.

— Каким? — деловито спросила Лили. То ли она что-то подозревала сама, то ли решила отложить удивление на потом.

Омела задумалась, пытаясь облечь в слова визуальный образ. Язык Пространства Сна не всегда легко было перевести на человеческий.

В озеро падает золотая капля и со дна его поднимается тина — так быстро, что даже круги не успевают улечься, и тина разрушает их. В мгновение ока озеро затягивается ряской и вокруг него поднимается затхлый мертвый запах.

— Оно поднимает со дна души всю грязь и боль, от которой человек бежит. Все эти вещи, в которых невозможно признаться даже самому себе, то, о чем изо всех сил стараешься не думать — это всплывает и становится навязчивыми мыслями.

— Получается, ты выяснила что из-за этого зелья Сириус попадет в Азкабан? — задумчиво протянула Алиса. Она привычно растянулась на диване и листала учебник по трансфигурации, не в силах просто слушать. Этой девушке было необходимо вертеть что-то в руках и думать сразу о десятке вещей — иначе она не соображала совсем.

— Верно.

Лили улыбнулась.

— Мое предложение — разрушить Азкабан.

Омела нисколько не удивилась. Она вообще мало что находила странным, и почти на любые необычные вещи реагировала молчаливым принятием того, что так — бывает.

— Помнишь, Джеймс объяснял тебе, почему Азкабан такой, какой есть? — Алиса подняла глаза от книги.

— Помню, — поджала губы Эванс. — Но ведь в других странах тоже есть тюрьмы, например, Нурменгард, а дементоры есть только в Англии. Значит, есть какой-то выход!

— Какая разница, будут там дементоры, или нет?! — склонность Лили зациклиться на какой-нибудь мировой несправедливости и сводить все к ней немного раздражала. — Сириус в тюрьме — это плохо! Давай мы будем спасать мир немного позже, а сейчас подумаем, как спасти Сириуса и других ребят, пострадавших от этого зелья?

— Ты уверена, что он именно пострадал от зелья? — деловито спросила Алиса, пока Лили переживала секундную обиду на резкий тон. — Может быть, пострадал кто-то другой, а потом соответствующим образом сложатся обстоятельства?

Сириус почти произносит слово «грязнокровка», из-за которого не раз лез в драку со слизеринцами.

Сириус говорит, что злится на Джеймса из-за того, что его любят родители: понимает, что это неправильно, но не может справиться с собой.

Сириус вслух раздумывает о том, что его семья отвратительна, и нельзя так просто простить то, как они поступали с ним.

Сириус жестоко смеется над Питером, который просит помочь с заданием по трансфигурации.

Сириус откровенно злорадствует над Эйвери и называет его «непредусмотрительным дураком, который даже не в состоянии продумать хороший план».

Омела перебирает все эпизоды, фразы, взгляды, которые можно расценить как негатив. Но откуда ей знать — может быть, Сириус всегда такой?

— Надо поговорить с Джеймсом, — произнесла она, признав свою необъективность. Когда пять лет следишь за человеком украдкой, а общаешься с ним около месяца, сложно справедливо судить о том, что для него является нормой поведения.

— Лучше с Ремусом, — возразила Алиса, поймав ее мысль. — Он более чувствителен, рассудителен и наблюдателен.

— Нужно найти хоть кого-нибудь, кто попал под удар, — деловито сказала Лили. — И взять у него какую-нибудь органику для исследований. Волосы и ногти — это крайний случай, самый неудачный вариант.

На том и порешили.

* * *

Последний раз Северус был так счастлив еще в детстве, до Хогвартса. Когда не было факультетов, вопросов чистоты крови, Темного Лорда, Поттера — только он и Лили.

Теперь все это было, но и Лили была — в новой роли, не просто подругой, с которой делают домашние задания и обсуждают мировые проблемы, а его девушкой. От этой мысли сладко замирало сердце и ноюще тянуло в животе.

Северусу было страшно трансгрессировать в незнакомое место и искать дом по адресу. Страшно было думать, как обойти защиту, усыплять маггла, подниматься по лестнице с высокими ступеньками и копаться в чужой спальне, да еще так, чтобы оставить все как было. Страшно было проходить гостиную, где в неровном свете луны поблескивало распятие.

Ему очень повезло, что мадам Моэм не слишком тщательно защищала дом, полагая, видимо, что успешно спряталась от бывших знакомых в небольшом маггловском городе. Повезло, что дочь притащила ее в Хогвартс — присутствие в доме взрослой сильной ведьмы было серьезным препятствием в его планах и потому Снейп тянул с кражей артефакта. Повезло, что одноклассники, взвинченные и возмущенные арестом Эйвери, обсуждали это до сих пор и легко поверили объяснению, что он не присутствовал при этом событии, потому что ходил в лес за ингредиентами. В этой школе, наверное, только Дамблдор, Слагхорн и Лили достаточно разбирались в зельеварении, чтобы точно знать, можно ли собрать что-то под снегом накануне зимы.

Зато эффект был невероятным. Он лишь слегка коснулся кожи Лили камнем — так, что она даже не почувствовала этого, а на следующее утро девушка подошла к нему сама, несмотря на то, что вчера ночью целовалась с Поттером в коридоре.

Северус провернул свой план очень вовремя. Не исключено, что, даже несмотря на невероятную силу артефакта, действие было бы куда слабее, успей Лили начать по-настоящему встречаться с этим уродом.

Камень был идеален.

Изучая приворотные зелья, Снейп выяснил, что под их действием человек зачастую начинает вести себя не очень адекватно, непривычно для себя — поэтому от этой идеи пришлось отказаться. Он любил Лили целиком и полностью, со всеми ее недостатками, и вовсе не желал, чтобы она превратилась в визжащую от восторга дурочку — пусть даже этот восторг будет вызван им. Даже хваленая Амортенция в этом моменте не сильно отличалась от менее эффективных аналогов.

Приворотные чары тоже не обрадовали. Они относились к классу волеподавляющих, поэтому были запрещены законом — в отличие от большинства зелий. Впрочем, для будущего Пожирателя Смерти это было незначительным недостатком — в отличие от того, что действовали такие чары, по сути, как узконаправленный Империус. То есть, жертва почти переставала соображать самостоятельно и приобретала нездоровую зависимость от того, кто ее приворожил — вплоть до того, что впадала в депрессию, теряя его из вида. Это Северусу тоже не подходило — он хотел, чтобы Лили жила нормальной, полноценной жизнью, просто любила его, а не проклятого Поттера.

Он уже решил было составить подходящий приворот самостоятельно, благо имел опыт в изобретении как зелий, так и заклятий, но тут ему очень удачно подвернулся Моэм, рассказывающий Блэку историю своей семьи. План получился действительно рискованным и имел множество незащищенных мест, но это было лучше, чем заниматься изобретательством — намного быстрее и метод проверенный.

Теперь Лили держала его за руку, гуляла с ним, разговаривала — снова! — и даже позволяла себя целовать.

* * *

Предположение о том, что Снейп использовал Амортенцию, только в первый момент показалось шуткой. Спустя буквально пару дней Джеймс понял, что не может, Мордред его побери, все это выносить и начал продвигать идею сварить антидот. Друзья, разумеется, поддержали его, хоть и отнеслись к идее с недоверием. Мысль о привороте выглядела логичной — просто потому, что Лили очень уж резко сменила ориентиры, однако лучшее из любовных зелий действовало не совсем так, по крайней мере, согласно описаниям.

Лили и Снейп ходили вместе почти все свободное время и Джеймс почти видел натянутую между ними нить, но сама Эванс нисколько не изменилась. Она не стала спокойнее относиться к Темным Искусствам, не перестала ругать Снейпа из-за общения с одноклассниками, не отказалась от желания перетянуть его на «светлую сторону», не висела на нем, как кошка во время гона.

Только смотрела так, что Поттеру, невольно наблюдавшему, становилось до жути больно. Каждая ее улыбка, адресованная слизеринцу, словно окатывала его кипятком.

Мир Джеймса разлетелся на мелкие кусочки, и он не собирался оставлять это просто так. Смирение ни коим образом не входило в список его недостатков.

Он понимал, что возобновление драк со Снейпом ничего не решает, но просто не мог удержаться от мелочной мести: разум вскипал всякий раз, когда Лили целовала слизеринского ублюдка в щеку, держала за руку, обнимала… Конечно, Джеймс понимал, что вредит и ей тоже, но это было гораздо лучше, чем избавиться от Снейпа, как однажды предложила Омела. Она любила радикальные решения проблем, и Поттер тогда подумал, что, видимо, неспроста многих мимолетных пассий Сириуса преследовали несчастья. Девочка из кошмаров, видимо, считала аморальным трогать самого Сириуса — подливать ему зелья, как делали многие, или что-нибудь еще в том же духе, но от более — на тот момент — удачливых девушек старалась избавляться по мере сил. Никакого смертоубийства, просто отойди от него, сучка!

В мораль Джеймса не вписывалось даже серьезное причинение вреда сопернику. (Мерлин, это — соперник!) Он давил морально, не пытаясь изгнать врага, потому что не хотел причинить Лили слишком много боли.

Ведь она ни в чем не провинилась перед ним.

Седьмой курс определенно был самым поганым годом в жизни Джеймса. Друзья, забросившие его из-за девушек, странные взгляды Питера, проклятый Хэллоуин, жутковатая история с братом Бродяги, и, конечно, вся эта дрянь с Лили.

И — в качестве coup de grâce — сегодня, когда Мародеры собрались в Визжащей Хижине, чтобы сварить антидот, Сириус сообщил, спокойно нарезая свежие листья крапивы, что собирается прикончить Волдеморта.

Джеймсу захотелось его укусить, несмотря на то, что олени — травоядные животные. Ремус едва не выронил тяжелую книгу рецептов, а Питер ощутимо вздрогнул.

— Почему это вообще должно быть твоим делом? — сердито спросил Поттер. — Мы станем аврорами после школы, или не станем, но все равно будем воевать с Пожирателями Смерти, это даже не обсуждается! Но лично убить Волдеморта? Ты что, хренов Дамблдор?

Сириус поднял, наконец, взгляд от разделочной доски, и медленно растянул губы в улыбке, до жути напомнив Моэма в момент обращения.

— Мой брат никогда не сможет нормально жить, пока змеиный ублюдок существует. Никто не сможет нормально жить, да, но меня это касается лично. В конце концов, моя девушка — полукровка. А Эванс и вовсе — магглорожденная. Умерь свою скромность, Сохатый, чем мы хуже Дамблдора?

— Мы — семнадцатилетние школьники, — вмешался Питер. — А директор — столетний председатель Визенгамота, мастер всего-что-под-руку-попадется и победитель Гриндевальда. Чем мы хуже, в самом деле?

Сириус покрепче стиснул серебряный нож, и Ремус бросил на него напряженный взгляд.

— Никто еще не обвинял меня в скромности, — Джеймсу стало смешно, несмотря на то, что Бродяга вел себя странно. — Я просто, как бы, пытаюсь мыслить рационально, как твои любимые равенкловцы.

— А Мелс меня поддержала, — Блэк поднял брови. — Видишь ли, я считаю себя достаточно крутым… Конечно, в прямом бою против Волдеморта нам делать нечего, но мы же, Мордред побери, Мародеры.

Джеймс заметил, как испытующе Ремус смотрит на Сириуса и почувствовал себя невольным участником заговора. Где же подвох?

— Сириус, — мягко сказал Люпин. — Будет очень мило, если ты перестанешь отвлекаться. Я не против обсудить убийство Волдеморта, но сейчас мы решаем сегодняшние проблемы, а это будет потом.

Блэк послушно вернулся к крапиве, но и не подумал замолкать.

— Рег сказал, что Волдеморт якобы бессмертен. Как вы думаете, это байка для широкой общественности фанатов, или в этом есть доля правды?

— Вряд ли это чистой воды обман, — Ремус, похоже, действительно задумался. — Бессмертие — очень опасная вещь. Тот же Философский Камень стал причиной множества трагедий. Если кто-то утверждает, что бессмертен, сразу же находится куча желающих это проверить и узнать, в чем секрет.

— Тогда вопрос такой, — Сириус фыркнул, стряхивая крапиву в миску и доставая корундовую ступку. — Достаточно ли Волдеморт неадекватен, чтобы пускать такие слухи безосновательно?

— Спроси своего брата, — предложил Джеймс. — Ему точно виднее.

Блэк отрывисто кивнул.

Идея была плодотворной, только вот разговаривать с Регулусом он немного опасался. Брат был как открытая рана, и Сириус не понимал толком, что его задевает, а что нет.

Не хотелось лишний раз причинять ему боль.

* * *

Туалет перестал быть достаточно защищенным местом для тайных встреч, и Мародеры любезно поделились с ними Визжащей Хижиной.

Регулус пришел раньше и ждал, но все равно вздрогнул, услышав в коридоре шаги. Разум говорил, что никакой опасности нет, и, если он не позволит, Джоэл даже не подойдет к нему близко, но нервы натянулись до предела и он едва не выхватил палочку, когда скрипнула дверь.

Память о беспомощности проросла в него, обвила душу, как вьюнок или ядовитая лиана — и вылилась в беспричинные попытки защититься от несуществующей угрозы, лишь бы знать, что больше не нужно молча терпеть что бы то ни было.

— Это я, — очень спокойно сказал Джоэл.

Регулус улыбнулся. В первую секунду ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы светлые волосы не вызвали неприятной ассоциации. С Роули они были якорем, помогающим справиться и смириться, теперь мозг все время пытался построить обратную цепочку.

Джоэл достал сигарету и перебросил ему пачку. Блэк все еще не был уверен, что к нему можно подходить — по крайней мере, на трезвую голову.

Моэм сел на пороге, почти что в позу лотоса и начал говорить. Он рассказывал о том, как проходит подготовка к ТРИТОНам, как умопомрачительна трансфигурация на седьмом курсе, как Слагхорн не желает звать его в Клуб Слизней несмотря на отличные оценки…

— Это он, видимо, не знает, кто твоя мать, — серьезно сообщил Регулус. — Я спрашивал маму о ней, она сказала, что мисс Айрис МакГи успешно завоевала уважение Слизерина, несмотря на то, что все знали о ее происхождении.

— Да, мама говорила, — равнодушно отозвался Джоэл. — Вообще, Слагхорн должен был узнать ее, когда она приезжала. Он же декан и прекрасно в курсе об этом.

Блэк презрительно фыркнул, и они замолчали, глядя друг на друга. Слишком много стало запретных тем, слишком много вещей, которые было страшно произнести вслух.

Я думаю о тебе бесконечно, Млечный Путь вращается вокруг Черной Дыры, Земля вокруг Солнца, мои мысли — вокруг тебя.

Я боюсь чувствовать, потому что не уверен, что имею на это право.

Мне невыносимо тяжело быть тактичным и не приближаться, потому что я очень этого хочу. Я настолько плохой человек, что ночами думаю о том, что с тобой было и жалею, что не успел сделать этого первым.

Я боюсь подпустить тебя к себе, боюсь подойти, потому что не уверен, что все еще могу быть полноценным.

— Твоя мать — прекраснейшая женщина, какую я когда-либо видел, — вздохнул Регулус. Молчание — это последнее, чего он хотел. Разговаривая, он мог думать только о словах, поэтому в последнее время Бьянка была здорово озадачена всплеском общительности интровертного обычно друга.

— Она и сестра — единственные женщины в моей жизни, — усмехнулся Джоэл. — Единственные, кого я когда-либо любил…

Блэк поднял свинцовый взгляд.

— …кроме тебя. Да ладно, не отвечай.

Регулус стиснул покрывало; лицу стало жарко. Он хотел ответить, он знал свои чувства, но горло сжало невидимой рукой, которая, кажется, принадлежала Эйвери. От шеи до низа живота разлилась горячая злость — неужели он позволит этому испортить все-все-все?!

— Иди сюда.

Он заставил себя сказать это, но проблема была не в преодолении нежелания, а в холодных руках дементоров и мертвецов, закрывающих ему рот.

Джоэл подошел и отряхнул брюки, испачканные пыльным полом. Регулус поднял голову и поймал его руку в свою, с отвращением понимая, что ладонь вспотела от напряжения.

Моэма это, похоже, ничуть не смутило. Он сверкнул зубами и пожал пальцы Блэка — неужели решил перестать вести себя как сверхзаботливый и невероятно тактичный домашний эльф?

— Я в следующий раз принесу виски, — Джоэл продолжал улыбаться, глядя сверху вниз. Свободной рукой Регулус провел по его бедру — и тут же отдернулся, как обжегшись. Замелькали обрывочные воспоминания, каждое из которых било под дых.

Хищная ухмылочка конфетного красавчика Эйвери.

Роули наклоняется близко-близко, и волна светлых волос щекочет спину.

Волна

Светлых

Волос

Блэк отчетливо вздрогнул и подобрал ноги на кровать, выдернул руку из чужих жестких пальцев и прижался спиной к стене. Джоэл только слегка нахмурился и вздохнул.

Обреченно вздохнул.

— Это пройдет, — прошептал Регулус, глядя вниз. Покрывало было вышито узором из цветов и спиралей, его можно было почувствовать, если закрыть глаза и просто водить ладонью туда-сюда.

— Конечно, — Моэм тихо присел на кровать. Глядя на его поникшие плечи, Блэк испытал на себе тяжелое и тоскливое чувство вины.

— Слушай, я…

— Да забудь. Все будет хорошо.

На следующую встречу Джоэл явился с волосами, выкрашенными в цвет красного дерева и это непостижимым образом сработало.

* * *

Готовый антидот от Амортенции, аккуратно подлитый в сок Лили, ничего не изменил. Она все также ходила со Снейпом за ручку, смотрела на него жарким взглядом и, наверняка, позволяла себя лапать в пустых классах.

А может, и чего побольше.

От мысли об этом Джеймсу хотелось разорвать Нюниуса на мелкие клочки, но он ограничился тем, что облепил его совиными перьями, снабдив заклятием Вечного Приклеивания. А после пытался убедить Лили, что снимет чары в обмен на поцелуй — с ее стороны, разумеется — пока Ремус его не одернул, сказав, что это шантаж и насилие. От этих двух вещей Мародеров тошнило, как от протухшего мяса; Поттеру просто зачастую не хватало эмпатии, чтобы поймать момент, когда его поведение становится омерзительным.

Нападения на Снейпа, разумеется, не прекратились, но Джеймс больше не трогал Эванс. Пожалуй, проще всего было ее игнорировать, как в начале года — если из списка космически сложных вещей вообще можно было выбирать самое простое.

Ничего не помогало — они испробовали еще несколько зелий, снимающих мороки и наваждения, индивидуальные антидоты и контрзаклятия от разных известных приворотов. Однако, отказываться от мысли о том, что Лили не могла повести себя так сознательно, в здравом уме и твердой памяти, Джеймс не собирался. Он чуял подвох, чугунное знание заполняло его — нужно было только понять, как и найти доказательства.

Они уныло торчали во внутреннем дворике; там можно было спокойно курить, а еще — наблюдать за школьной жизнью, которая в последнее время радовала все меньше и меньше. Джеймс стоял, прислонившись к стене, и наблюдал, не в силах отвести взгляд, как Лили легко тянет Снейпа за руку, оттаскивая его от Мальсибера, Розье, Флинта и Нотт.

Рядом, невольно усугубляя его страдания, стояли, тесно обнявшись — под его расстегнутым пальто — Сириус и Мелс. Джеймс поржал бы над тем, что девушка едва дотягивается до ключиц Бродяги, но вместо этого мысленно примерял, докуда ему Лили; получалось, что она почти такого же роста. Как и со Снейпом.

Друзья, чувствуя свою вину, но будучи не в силах оторваться друг от друга, пытались втянуть Поттера в разговор. Он не очень-то активно участвовал в обсуждении западно-европейской литературы двадцатого века (Кафка слишком безумен для меня, не люблю сюрреализм и все такое — Он же модернист — Да какая разница, у него уши дурацкие!), но потом тема мистическим образом повернулась в сторону приворотов, и Джеймс прислушался — как раз в тот момент, когда Мелс потянула его за рукав, ради такого дела даже отстранившись от Блэка.

— Я вдруг поняла, — сказала девушка, — Что поведение Лили очень напоминает моего отца. Это безумно, почти как Кафка, но при этом вполне логично. Надо написать маме.

— Чего? — за парой фраз пряталась длинная цепочка рассуждений, которую Поттер абсолютно не уловил.

— Моя мама приворожила отца, — объяснила Мелс. — И использовала для этого наш, ну, родовой артефакт, доставшийся ей от бабушки. И вот ситуация с Лили выглядит очень похожей — ничего не помогает, она не кажется сумасшедшей или пьяной, как от зелий, и все такое. Только вот откуда Снейпу знать — и откуда ему взять этот камень? Это единственное, что меня смущает в этой версии.

— Мы можем проверить также, как все предыдущие варианты, — с надеждой выдохнул Джеймс.

— Не можем… — Мелс отвела взгляд и снова уткнулась в Сириуса. — Такой приворот вообще никак не снять, — пробормотала она еле слышно. — Так что это плохие новости.

— Если Снейп украл у тебя что-то, я его убью и это решит все проблемы, — сказал Сириус, глядя ровно вперед.

— Лили умрет вместе с ним, — совсем уж беззвучно возразила Омела. — Этот камень создает связь между людьми, которая тянет их друг к другу. И если один умирает, второго ведет следом — в могилу.

Джеймс стоял, глотая морозный воздух, не в силах сказать ни слова. В эту секунду он чувствовал — вопреки всему, что было им — что сам с радостью отправился бы в могилу. Пусть не будет ничего — лишь бы не было этого.

Ему хотелось бежать без оглядки от своей жизни, от всего, что составляло ее — даже мысли о друзьях и семье вызывали ужас и отвращение, потому что каждый из близких казался счастливее его. Со всем своим юношеским максимализмом, со всей энергией и силой, живущей в нем, Джеймс уверился, что никогда больше не сможет радоваться. Улыбка казалась трудным и ненужным напряжением мышц; ему захотелось уйти.

Свои душевные травмы Мародеры традиционно лечили забегами по Запретному Лесу во второй ипостаси, но сейчас не помогало и это. Уже давно позади остался дворик с Лили и Снейпом, Сириусом и Мелс, Визжащая Хижина, где Джоэл играл в психотерапевта, гриффиндорская спальня, где Ремус и Алиса скромно сидели рядом и держались за ручки, но кипяточно-горячая тяжесть в груди никак не желала уходить, или хотя бы остывать.

Ни разу за семнадцать лет Джеймсу не было так плохо — и так страшно. Он до сдавленного дыхания и слез в глазах боялся, что это состояние, острая, обжигающая боль, не закончится ни-ког-да.

Даже во сне он не мог найти покоя. Чужие грязные руки касались прекраснейшей из девушек и он чувствовал этот контраст, как чувствовал бы собственные руки, погруженные в гниющий мусор. Каждую ночь Джеймс видел отвратительного ядовитого паука: лапы, покрытые сальным мехом, сжимали нежное тело, гладили рыжие волосы, горевшие, как единственный факел в ночи, восемь желтых глаз мертво таращились вперед. Он ловил туманный бездушный взгляд и просыпался по нескольку раз за ночь от звенящего ужаса и омерзения.

Сириус назвал его безумцем, но помнил ли Блэк свою собственную осеннюю лихорадку, когда Мелс была на грани жизни и смерти?

Джеймс понимал, что не в порядке, но чувствовал себя вправе сходить с ума. Это не было жалостью к себе, только пониманием того, что в происходящем нет его вины.

Однако, недосып серьезно беспокоил. Поттер засыпал на ходу, за едой, на парте — и спустя минуты вырывался из дремоты, неизменно встречавшей его восьмью холодными взглядами. Ночами, уставившись в темноту, он вместо обволакивающей тишины слышал ритмичный скрип кровати в Визжащей Хижине — туда ходили все по очереди, кроме него-и-Лили.

Поддавшись встрепанным нервам и вымотанному телу, сегодня он выпил снотворное, только не додумался до Сна Без Сновидений, поэтому получил еще больнее, чем раньше.

Восемь глаз, тусклые линии пахнущих погостом взглядов — и не проснуться. Нет пути к отступлению.

Он стоял, нанизанный на две сюрреалистические вилки и чувствовал, как из иллюзорных глаз катятся настоящие слезы. Паук укутал Лили паутиной, погасив факел ее волос: теперь ничто не удерживало тиски тьмы, сжимавшей Джеймса в своих гранитных объятиях; он истекал кровью и слезами, задыхался от материальности своей боли и верил, что в действительности умирает.

Внутри, от сердца и по всему телу, нарастало напряжение, буря; дикий крик, который он сдерживал наяву, искал выхода во сне.

И нашел.

Он взрезал тьму, распорол, как острым ножом картонную коробку, и увидел небо, переполненное механизмами. Шестеренки цеплялись друг за друга, крутясь, и ни одна не могла двигаться без других.

Самое маленькое колесико было надтреснуто и едва выносило тяжесть остальных, мир дрожал, как башня из кубиков за секунду до падения.

Крик взвился к самому синему куполу — цвет его проглядывал сквозь орнамент механизмов — и затек в трещину алым от своего солнечного жара припоем.

Миг — и будто не было ничего.

Он проснулся утром на удивление бодрый и чувствовал себя так, будто с плеч упала гора — пока не увидел, что на самом деле ничего не изменилось.

* * *

Сириус и Омела лежали в Визжащей Хижине, соприкасаясь только мизинцами рук, и молча думали.

Каждую секунду рядом с ним она чувствовала себя балансирующей на канате над пропастью, и каждое его слово о любви сбрасывало с неба дополнительную страховку.

Более всего в своей жизни Омела прислушивалась к словам и образам, созданным ими. Она не видела смысловой части картины, не понимала музыки, и только в литературе находила гармонию, красоту и множество подтекстов. Слова создавали картины в воображении — и там они смотрелись лучше, чем в реальности, из слов скручивались истории, души героев, бывших для нее живыми людьми. Образы персонажей сливались с образами тех, кто окружал ее. Сириус был Ретт Батлер, лорд Дэвид Дэрри-Мойр, мистер Дарси — человек странной морали, способный, однако, на благородство и высокие чувства.

Сейчас, под действием зелья, Сириус все больше проявлял жесткость, гордыню и самовлюбленность, прежде припудренные юмором, честностью и добротой. На глазах Омелы его выставочный образ — тот, что приготовлен, как нарядный костюм, для посторонних людей, превращается из «благородного короля» в «наследного принца, вынужденного жить в деревне». Даже ей или Мародерам приходилось периодически одергивать Блэка, чтобы он не смотрел свысока хотя бы на них.

Это было очень неприятно.

Да, Сириус — опасный хищник — всю жизнь он будет оставлять за собой след из вольно или невольно выдранных сердец, и кровь никогда не остынет на его клыках. Но хорошим для нее его делало умение выделять тех, с кем недопустима жестокость, небольшую компанию для искренности.

Если он перестанет это делать, Омела все равно захочет остаться с ним — ведь, по вере ее, любовь вечна — но тогда ей придется отвечать ударом на удар и держать его за горло, чтобы не быть разорванной собачьей пастью. Втиснуть себя в образ герцогини Джозианы, Скарлетт О’Хары или Жоан Маду — жесткой женщины, la femme fatale.

Но она никогда не хотела так жить. Было бы забавно поиграть в эти игры с кем-нибудь подобным, кто не вызывал бури эмоций — но ей жаль было сил на безразличного человека. А у Сириуса она была в «кругу избранных», вероятно, из-за впечатления, оставленного в детстве, и решительно не желала покидать его ради любви-войны.

Значительную часть жизни Сириус провел наедине с собой, а потому приучился к рефлексии. Он отмечал моменты, когда вел себя непривычно по сравнению с тем образом, который воспитал в себе вопреки родителям, и искренне пытался притормозить, но не мог. В такие моменты Блэку казалось, что он едет вниз с высокой горы, у мотоцикла сорвало тормоза, а у подножья — ад.

В чистокровном обществе считается нормой быть хищником, особенно если ты старший сын, наследник. Для младших детей и дам это не столь принципиально, хотя и они стараются не отставать.

Оказавшись на Гриффиндоре, Сириус, в детства чувствовавший подвох, воочию убедился, что борьба — это не единственный вид человеческих отношений; тогда он понял, что именно было не так, что ему не нравилось в семье.

Жестокость, борьба за место под солнцем — все это было нормой и вбивалось в голову с самого раннего детства, вместе с умением «правильно» держать нож и вилку, читать, писать и говорить. Чистокровные дышали этим, плавали в этом, как рыбы в загрязненной нефтью воде, к которой им пришлось привыкнуть ради выживания. (Слава эволюции!)

У всякого, кто увидел альтернативу, создавалось ощущение, что он впервые в жизни вышел из затхлого зашторенного дома на солнечный свет. Естественно, что возникало желание более никогда не возвращаться в пыль и полумрак. И Сириус очень старался, несмотря на то, что семье все же удалось его надломить. Очень трудно было мыслить человеческими категориями — дружба, любовь, верность, взаимопомощь… Он справился, он стал своим среди друзей. Но теперь какое-то едкое нечто острым крюком выдергивало со дна его личности все то, что было ему отвратительно.

Блэк не мог остановить это усилием воли, как делал всегда и со всем, что ему не нравилось, а потому был напуган. Уже почти достаточно для того, чтобы попросить помощи, даже не зная толком, как сформулировать проблему. «Помогите, я становлюсь плохим?» «Помогите, воспитание дает о себе знать?»

Все чаще и чаще он чувствовал напряжение в общении с друзьями. Штуки становились все более жестокими, росло недоверие, презрение и раздражение по пустякам.

Он становился сам себе неприятен и до дрожи боялся потерять друзей. Они замечали перемены и, не зная, как объяснить их, невольно злились. Сириус не винил их — он сам бы наверняка реагировал также.

— Я отвратителен? — спросил Блэк. Мелс приподнялась на локте, погладила его по лицу и таинственно сказала:

— Пока не очень.

Лили обещала поговорить со Снейпом, и Омела ничуть не сомневалась, что она сможет.

Они решили не говорить Эванс о привороте — это только испортило бы ей жизнь, глобально не изменив ничего. Однако, Мелс посчитала нужным все же уточнить у матери, как там артефакт, и, разумеется, узнала, что его нет на месте. Видимо, Снейп украл его, когда Айрис приезжала в Хогвартс, а вернуть обратно не смог — или не собирался.

Мадам Моэм была в ярости, когда дочь рассказала ей, что произошло, однако, ей пришлось согласиться с тем, что такая информация — неплохой канал для давления на Снейпа, и лучше приберечь ее до того момента, когда это пригодится, чем прямо сейчас срываться и требовать назад свое имущество. В конце концов, их семья больше не нуждалась в помощи артефакта. Омела не сомневалась, что даже если Сириус окончательно сойдет с ума и пошлет ее к черту, она не станет использовать такие методы. Привороты и интриги — это все игры для тех, к кому ты на самом деле равнодушен.

Пока что Сириус смотрел на нее с грустью. Говорить с ним о том, что не было полностью проверено и исследовано, Мелс не хотела — к тому же, разные способы влияния на личность по-разному реагируют, когда жертва о них узнает. Внутренний конфликт и так, судя по всему, имел место быть, и она не хотела его усиления: это могло здорово травмировать Блэка.

* * *

— Северус, нам нужно поговорить.

Взгляд Лили был необычайно серьезен, и это напугало его. А вдруг артефакт не так хорош, как говорил Моэм, и она решила расстаться? Однако, уйти от разговора нельзя — насколько Северусу было известно, девушки такого не любят и очень обижаются.

Он не хотел ее обижать.

— Конечно, — сказал Снейп. — Давай поговорим.

И Эванс утащила его в заброшенный кабинет, да еще повесила заглушающие чары.

— К чему такие предосторожности? — спросил Северус, и она огорошила его.

— Я знаю, что гриффиндорцев и полукровок травят зельем для… ммм… ухудшения характера, — выпалила она и добавила: — Если ты не расскажешь мне все, что знаешь об этом и не поможешь создать противоядие, я тебя брошу.

Ему всегда нравилось, что справедливость и принципы для нее дороже чувств.

Но только не в этот раз.

— Что? — голос почти отказал ему, губы онемели, а все тело прошиб холодный пот, как в предобморочном состоянии.

— Ты все прекрасно слышал, — Лили скрестила руки на груди, лицо ее было суровым и холодным.

— Но… Я не могу, Лилс!

— Сев! — яростно воскликнула она. — Мы с тобой тысячи раз говорили о твоих друзьях! О том, куда ты катишься вместе с ними! И вот! Думаешь, я не понимаю, что только ты способен на такое зелье?! — (если только оно не было сварено за пределами школы, но Эванс была почти уверена, что это все же дело рук Снейпа). — Мы не можем быть вместе в таких условиях. Мои друзья будут гибнуть из-за твоих, твои — из-за моих. Что я должна сделать, по-твоему? Что выбрать?

«Меня!» — хотел воскликнуть Северус. «Выбери меня, или к Мордреду этот проклятый камень, потому что зачем нужно делать так, что ты сможешь уйти от меня из-за своих тупых друзей?!»

Но такие слова оскорбили бы Лили, и она точно выполнила бы свою угрозу. Что ему оставалось делать? Снейп знал, что она сможет уйти, даже если будет страдать, поэтому оставалось выбрать то, что она предложила в качестве единственного способа предотвратить боль.

— Хорошо, я расскажу тебе и помогу. Хорошо.

Он ценил любовь больше, чем то, что считал справедливостью.

Северус отвел ее в лабораторию, которую устроил в одном из заброшенных кабинетов зельеварения — самом холодном и сыром, чтобы Слагхорн точно не заинтересовался. Теперь там горел камин и были наложены согревающие и маскирующие чары, но Лили все равно вздрогнула, заходя пускай в теплое и сухое, но все равно мрачное помещение. Снейп в такой обстановке был как рыба в воде, а ей никогда не нравились интерьеры в стиле «пещера злого средневекового колдуна».

Сперва Эванс хотела сама исследовать зелье, но потом пришла к выводу, что проще припереть к стенке Северуса. Тем более, ее действительно возмущало его общение с чистокровными — особенно после этой ужасной истории с Эйвери и Роули! Лили правда чувствовала, что любит Сева, но, если бы он сменил круг общения, перестал использовать слово «грязнокровка» и все прочее в этом духе — стало бы гораздо лучше. А так, пока он вращается среди молодых Пожирателей Смерти, их отношения так или иначе обречены. Можно побыть вместе во время учебы, но потом их дорожки обязательно разойдутся из-за войны… и даже думать об этом было больно.

— Это зелье создано из болотной гнили, из тины и ряски, из двойного дна рек и озер. Потому что человек — это река или озеро, или море, и лишь у немногих ровное песчаное дно.

— Я так и поняла, — кивнула Лили, вспомнив слова Омелы.

— Соответственно, — продолжал Северус, — Берешь железо, растворяешь его в девяностопятипроцентной моче нунду, нейтрализуешь мраморной крошкой и варишь в течение суток на маленьком огне. Очень важно, чтобы зелье не выкипало, но, даже если оно не выкипает, все равно нужно работать в защитной маске, иначе отравишься испарениями.

— Я знаю, как обращаться с мочой нунду, Сев! — воскликнула Лили.

— Точно, извини. После этого нужно резко довести его до кипения, чтобы выкипел ровно один процент жидкости — и сразу снять с огня. Доводишь до полного остывания, добавляешь десять волос вейлы и заново нагреваешь до восьмидесяти градусов тонкой струей огня, направленной в центр котла. Убираешь пламя, добавляешь унцию осиновой трухи и накладываешь заклинание. Лилс, это рецепт, разработанный самим Темным Лордом! Я не знаю, как придумать антидот. Я пытался.

Девушка вздохнула и потерла лоб, задумываясь. Зелье оказалось основанным на Идеях, а не на свойствах веществ, как большинство классических. Волшебники почему-то считали, что образы и метафоры, в которые вложена сила, хитрее и надежнее обычной магической науки.

Их общество никогда не рассматривало философию и литературу с научной точки зрения. Эванс часто думала об этом — в том числе и с точки зрения практика, но еще никогда не пробовала применять свои выкладки.

Настало время эксперимента.

— Давай рассмотрим смысловой подтекст ингредиентов, если уж зелье является метафоричным.

Снейп удивленно поднял брови.

— Ну, смотри, волос вейлы обозначает изменчивость, двуличность и зло под маской добра. Это вполне классическая трактовка, используемая в ритуальной магии. Я думаю, по сути, это зелье является ритуалом, — она взволнованно прошлась по комнате и куснула длинный ноготь на мизинце. — Осиновая труха — предательство, тоже классика, Библия. Даже в самых языческих практиках используют это! Но железо… Оно, вроде как, обозначает твердость духа, Марс, мужество…

— Его растворяют. Мужество растворяется.

— Ты гений! — Лили восхищенно взглянула на Северуса и широко улыбнулась. — Точно! А моча нунду — это кислота, во-первых, растворитель, во-вторых, боль.

— Эта изящная идея принадлежит тебе, — он изогнул губы. — А мраморная крошка?

— Мрамор — камень Афродиты и популярный оберег, — задумчиво протянула Эванс. — Странно. В данном случае он нейтрализует кислоту, то есть, заглушает боль…

— Нарциссизм, — фыркнул Северус, подумав о Блэке и Поттере. — Нарциссизм и эгоцентризм заглушают боль, вызванную ослаблением воли, предательством и двуличием, и еще мешают жертве осознать процесс.

Лили притянула его к себе и поцеловала.

— Итак, мы разобрали состав, — несколько минут спустя произнесла она, поправляя растрепавшиеся волосы, раскрасневшаяся, с искрящимися глазами. — Как звучало заклинание?

— Sit essentia incarnatum in substantia. (Пусть суть воплотится в вещество — лат.)

— Здорово! — обрадовалась Лили. — Формулу менять не придется. Заменим ингредиенты, оставляя процесс и закрепим теми же словами.

Северус вздохнул и потянулся за котлом.

* * *

Неумолимо близилось Рождество. Хогвартс все больше и больше напоминал замок в стеклянном шаре, вокруг которого вьются игрушечные снежинки: они, хоть и были на самом деле холодными, нисколько не пытались причинить людям неудобство.

Пушистая и мягкая стекловата укутала Шотландию.

Строго говоря, это случилось еще в Самайн, но только сейчас стало по-настоящему заметно — дух приближающихся каникул расслабил школьников, и они постепенно начали переключать свое внимание с учебы на игру в снежки и катания с горок. Особенно зимнему безумию поддались младшекурсники, еще не слишком озабоченные проблемой межличностных отношений и прочими вещами, которые мешают радоваться жизни, когда ты становишься взрослым. Несколько гриффиндорцев построили огромную снежную горку, с которой скатывались на толстый лед, покрывший Черное Озеро, и сбивали с ног тех, кто предпочитал коньки.

Все свободное время между занятиями кто-нибудь возился в снегу, носился по льду или пил Бодроперцовое зелье.

Хогсмид уже начинали украшать к Рождеству, и каждый поход туда становился в несколько раз жизнерадостнее: школьники выбирали подарки, возились в снегу, и даже привычное, и без того любимое сливочное пиво становилось вкусней в окружении гирлянд и ангелочков.

По школе ходили неясные слухи о том, что после Рождественского ужина планируются танцы для старшекурсников — несмотря на то, что не было ни единого официального объявления, отовсюду регулярно доносились разговоры о том, кто с кем и в чем пойдет.

Ни Омела, ни Джоэл не рвались уехать на зимние каникулы, но и остаться не могли. Каждое домашнее Рождество состояло из похода в церковь, проповедей отца, пудинга и красно-зеленых конфет — под бесконечный повтор Gaudete на старом патефоне, который каждые несколько минут проезжался иглой по пластинке, издавая омерзительный скрежет.

Каждый учебный год они решали, что не могут оставить мать наедине с этим безумием.

Двадцать шестого, часов в двенадцать утра они всей семьей ходили на рождественскую постановку в небольшом театре при церкви. Там были жесткие деревянные скамьи, высокие стрельчатые своды и сквозняк, не простужавший всех четверых только благодаря магии Айрис. Спектакль был каждый год один и тот же, с небольшими вариациями вроде замены двух слов или одного сопрано в хоре; актеры играли преувеличенно воодушевленно, экзальтированно и бездарно. Всякий раз, когда кто-нибудь подавал идею не посещать это издевательство над высоким искусством, у отца начиналась истерика. Он кричал, он бил кулаками в стены, швырял на пол посуду, а потом пил виски с валерьянкой; мама раз двадцать применяла Репаро, и тема оказывалась закрыта.

Когда дети были маленькими, Айрис часто повторяла им, что отец болен и некоторые его странности стоит просто потерпеть. Впрочем, это ничуть не отменяло того, что она сама неплохо била тарелки — если он переходил определенные границы. Невроз, требующий бесконечного повторения одних и тех же действий, дурацкая рождественская постановка, гимн на повторе, молитвы на завтрак, обед и ужин — этому она не придавала особого значения; скандал в доме поднимался только тогда, когда он в своих монологах или истериках касался детей и колдовства.

Таким образом, каждый год они проводили время под зацикленный рождественский гимн, за лакированным столом, на который было холодно класть руки, и запивали еду несколькими глотками крови Христовой.

И над камином не висело ни одного носка для подарков.

Регулус и Бьянка должны были поехать на Гриммо, 12, потому что так полагается, когда молодые люди недавно заключили помолвку. На Йоль Вальбурга планировала большой прием, и в список гостей входила вся элита чистокровного общества, в том числе Эйвери-старшие, а также Волдеморт. Услышав об этом, Забини решительно сказала, что им нужно будет изобразить пламенную страсть и нежную романтическую любовь одновременно, чтобы позволить себе уединение, которому все будут умиляться. Даже Темный Лорд, которому плевать на подобную чушь, будет вынужден дать им право побыть друг с другом — Бьянка, по крайней мере, выражала твердую уверенность в этом.

Блэк не был бы столь категоричен.

Его принадлежность к Пожирателям Смерти пока что носила скорее символический характер. После прохождения вступительного испытания он не участвовал ни в чем, кроме Хэллоуина, организованного слизеринцами по собственной инициативе. Темный Лорд не вызывал школьников на собрания и не давал никаких заданий, кроме таинственного «ослабления духа врага», которым занимались исключительно семикурсники.

Учитывая все, что произошло за этот учебный год, Регулус очень боялся привлечь к себе внимание Волдеморта — он был не слишком силен в окклюменции и не хотел случайно получить какое-нибудь неприятное задание.

Он хотел бы сделать что-нибудь неожиданное — например, трансгрессировать в маггловскую Швейцарию — и провести каникулы под одним одеялом с Джоэлом. Но вместо этого нужно было ехать к родителям вместе с невестой и терпеть светские вечеринки.

Когда Сириус узнал, что его девушка планирует отправиться на Рождество домой, чтобы провести праздники в обществе скрипящего граммофона и сумасшедшего отца, он отнесся к этому понимающе.

Это не было даже преувеличением, не то что ложью. Блэк искренне верил, что связь с семьей — это просто невероятно важно, и отношения стоит сохранять, пока это возможно.

Подумаешь, набор психиатрических диагнозов. Главное, что мистера Моэма можно было не слушаться. Семья потакала его капризам, но авторитетом для детей все равно была лояльная, разумная Айрис.

В семье Блэков главной была Вальбурга. Властная, злая и помешанная на чистокровности — даже этого хватило бы, чтобы уйти из дома, и Сириус поступил бы также, даже если бы мать его любила. Ну, наверное.

В общем, так или иначе он одобрительно отнесся к желанию Омелы провести каникулы с семьей, хоть и отметил, что будет скучать.

— Я тоже буду, — мягко сказала она. — Очень. Но я ведь не могу все бросить и уехать с тобой в Исландию ловить йети!

Сириус не удержался от смеха, и сказал, что это просто замечательная идея для Рождества и им стоит провести так свадебное путешествие.

— Только давай не будем заводить детей, хотя бы лет до ста, — Омела усмехнулась и поцеловала его в щеку.

Все ее сегодняшние идеи были на удивление хороши.

Определившись с тем, что на каникулы останется одинок и сексуально не удовлетворен, Сириус попытался принять какое-то решение, и тут же оказался атакован друзьями, которые решили отправиться к Поттерам вчетвером, из всех возможных дам взяв с собой только Алису. Они с Ремусом не могли расстаться более, чем на пару дней, которые у него «болела мать».

Мародеры не одобряли решение Люпина замалчивать свою «пушистую проблему», но уважали его выбор. Он оказался непоколебим даже после того, как Джеймс резонно заметил, что умной девочке не составит особого труда сопоставить единственные дни, когда они вообще отходят друг от друга, с фазами Луны.

Но Ремус все равно боялся говорить об этом. Не из-за недоверия к Алисе, а просто так — он, вроде бы, даже хотел сказать ей, но горло перемыкало, и рот отказывался открываться.

Джеймс пытался строить невероятные, фантастические, по-настоящему гриффиндорские планы на каникулы, вроде вылазки на маггловский концерт, похода по окрестностям озера Лох-Несс, ночевки в палатке без помощи магии… но ему здорово мешала намертво засевшая в голове мысль, крутившаяся фоном, не отпускавшая ни на миг, лезущая вперед всех прочих.

Лили и Снейп соседи.

Они вместе поедут на каникулы.

Две недели они будут совсем рядом друг с другом.

А он — на другом конце страны.

Здесь, в Хогвартсе, Джеймс, по крайней мере, мог срывать на Снейпе свою ревность — а что будет там? Вдруг он начнет кидаться на друзей, как иногда Сириус?

Сравнение с Сириусом чем-то зацепило его, но Поттер, не поняв сразу, в чем дело, отложил эту мысль в сторону, с пометкой «Я подумаю об этом завтра» (Скарлетт О’Хара™). Размышлять, обращаться к интуитивному и бессознательному сейчас хотелось меньше всего.

Все его безумные планы друзья горячо одобрили. Сириус поспешил пошутить о том, что ему будет необходима физическая активность, дабы не погибнуть от воздержания, Ремус и Питер посмотрели на него укоризненно, а Джеймс в ответ изобразил злорадство. Конечно, это было шуткой — даже завидуя другу, он не радовался его огорчениям.

Однако, их планам суждено было пойти наперекосяк.

Май, 1947 год.

На кухне у Сары горела тусклая лампочка Эдисона, заставляя клеенку на столе слепяще поблескивать. Все четыре конфорки были включены, нагревая воздух: на одной стояла кастрюля супа, на другой — огромный пузатый чайник с узором из листиков и завиточков, оставшиеся просто помогали скорее высохнуть висящим под потолком чулкам.

Айрис сидела на табуретке, натягивая на колени юбку, длина которой находилась на самой грани приличий. Она хотела показаться смелой и модной, но ничего не могла поделать с дискомфортом от непривычной одежды. Не мантия и не длинное платье, как странно. Конечно, ноги были затянуты в чулки со швом, но все же она казалась себе начинающей проституткой. Ощущение было незнакомым и увлекательным: можно было бы расслабиться и получать удовольствие, если бы не сверлящий ее взгляд студента-семинариста, сидящего напротив.

Он был другом сариного мужа, они, кажется, вместе ходили в воскресную школу, только вот Ричи остался нормальным человеком, а этот, Моэм, решил сблизиться с Господом. Как и большинство волшебников, Айрис ценила христианство только из-за праздников, в честь которых назывались каникулы в Хогвартсе, и этот молодой человек казался ей не слишком умным.

Вытянутое лицо, небольшие, близко посаженые глаза, маленький рот, сжатый в недовольную ниточку, напомаженные волосы, черный костюм — как будто они собрались на поминки, а не на небольшой дружеский праздник в честь первой беременности Сары.

Разве священникам можно делать укладку?

Задумавшись над этим, Айрис излишне задержала взгляд на Моэме и обратила внимание на дурацкий клок волос под нижней губой. Это выглядело, как интимная стрижка, только на лице.

Ей захотелось захихикать, но только не глядя на эту кислую мину — так что пришлось повернуться к Саре, которая стояла у плиты и заваривала какой-то хитрый чай, похожий по запаху на лечебное зелье.

Семья МакГи жила на границе маггловского мира с магическим — от матери в жизнь Айрис пришла магия, от отца — техника, мода, музыка, книги и друзья. Она ходила в начальную школу, ездила в летние лагеря для подростков, занималась музыкой и рисованием, много гуляла… Вторая Мировая война, конечно, испортила девушке юность, вынудив все летние каникулы с четвертого курса до окончания Хогвартса прятаться в загородном доме, защищенном мощными чарами, но контактов с Сарой, подругой детства, соседкой и одноклассницей, она не прерывала никогда и даже, вопреки воле родителей, посвятила ее в тайну магического мира, чтобы можно было переписываться во время учебы.

Это было вопиющим нарушением Статута Секретности, и Айрис могла бы попасть в серьезные неприятности — если бы Сара рассказала об этом кому-то еще, хотя бы родителям, или, в последствие, мужу.

Но она лучше всех хранила тайны.

Сейчас, задержав взгляд на подруге, Айрис никак не могла удержаться от улыбки. Хрупкая, мягкая блондинка, с живым круглым личиком и пухлыми губами, Сара еще больше похорошела, будучи беременной. Конечно, скорее всего, этот эффект продлится лишь до начала токсикоза и жутких гормональных бурь, о которых рассказывала мама, но сейчас молодая женщина выглядела Мадонной-пока-что-без-младенца. В глазах ее светилось уютное тепло, которое было чуждо МакГи, но всегда притягивало, как ночной костер одинокого путника.

Как только Сара поставила перед гостями чашки с чаем, молочник, сахарницу и вазочку печенья, раздался звонок в дверь. Айрис вздрогнула от резкого звука, Моэм повернул голову, хозяйка пошла открывать.

Из тесной прихожей раздался звук поцелуя в щеку и радостный голос Ричи, сообщавшего, что он купил вина и пирожных, Джон — целую курицу, а Том — копченую рыбу. Сара радостно захлопала в ладоши — она очень любила и готовить, и есть, так что подарки определенно получились удачные.

Сняв куртку и сапоги, Ричи сразу же шагнул в кухню, заполнив собой, веселым, крупным и шумным, все пространство, и немедля дружески обнял Моэма, который в ответ перестал наконец изображать мертвую рыбу и похлопал друга по спине. Том и Джон, «рабочие» друзья сариного мужа, в это время по очереди поцеловали Айрис ручку, пытаясь играть в хорошие манеры. Это нисколько не вязалось с их образами простых рабочих, но все равно выглядело милым.

Наконец, гости расселись и каждый получил по порции горячего супа, пока Сара колдовала над курицей. МакГи и Ричи пытались предложить ей помощь, но получили решительный отказ — она хозяйка, она все сделает.

Семинарист продолжал кисло смотреть вперед и поджимать губы. Улыбнулся он только один раз за вечер, знакомясь с Томом и Джоном — немного выгнул и разомкнул рот, так, что между губами сверкнули мелкие влажные зубы. Вокруг глаз собрались морщинки, брови чуть приподнялись вверх и лицо стало на удивление ехидным и хитрым.

В этот момент Айрис почувствовала небольшое душевное родство — она сама улыбалась также, хотя определенно красивее.

За столом текла непринужденная приятная беседа ни о чем, и все было тихо-мирно, пока Том — где-то между супом и горячим — не пожаловался на подступающую простуду. Сара тут же оживилась и сообщила, что немедленно даст ему особенное лекарство, которое избавляет от болезни быстро и по-настоящему. МакГи понимающе выгнула губы.

Во время войны Сара работала в госпитале и каждый раз, когда им удавалось увидеться, подруги занимались разработкой «маггловских зелий» — составов, которые обладали слабым магическим действием, но при этом состояли из вполне обычных ингредиентов и могли быть приготовлены чьими угодно руками — в отличие от настоящих зелий, которые, будучи приготовлены неволшебником, становились супом из всякой гадости.

Основой этого чудесного изобретения стала информация о том, что крупицы магической силы есть в каждом человеке. Некоторое время Айрис и Сара придумывали, как высвобождать и использовать эти крохи, которых в обычном маггле не хватало даже на то, чтобы видеть волшебных животных.

У них получились простенькие лекарства, аналогичные обыкновенным, но действующие гораздо сильнее — отвар от простуды, анестетики, заживляющая мазь, крем от растяжений, антисептик. Последний по эффективности ничем не отличался от спирта или перекиси водорода, но Саре нравилось пользоваться именно им.

Полуволшебные рецепты она перенесла и в мирную жизнь, так что в обшарпанном кухонном шкафу всегда стояли нужные ингредиенты и готовые лекарства. Вот и сейчас Сара решительно извлекла батарею жестяных коробочек с сушеными травами и поставила на огонь жестяной котелок.

Том, мгновенно исцеленный быстро приготовленным зельем, в порыве восхищения назвал Сару «волшебницей».

— Колдовство богопротивно, — заметил Моэм, приподнимая брови.

Айрис подавила в себе желание захохотать и трансгрессировать.

— Разве может быть противно Богу то, что идет на пользу людям? — мягко улыбнулась ему Сара.

— Бог дает человеку страдания, а человек облегчает свою жизнь всеми силами — конечно, богопротивно, — решительно возразил он. В этом была некая логика, но очень уж… христианская.

Айрис решила применить софистику и преувеличение — просто чтобы разозлить фанатика. Это каждый раз получалось смешно.

— Но ведь если Бог захочет дать человеку страдания, он их даст — и никакая магия не поможет, ведь Бог — якобы — всесилен. Значит, если магия помогает людям избежать страданий, то либо она богоугодна, либо Бог не так уж всесилен и не может справиться с колдунами и ведьмами. Склоняюсь ко второму, потому что заверения в том, что магия — зло есть в какой-то из ваших священных книг.

Некоторое время он потратил, чтобы осознать сказанное, недовольно хмуря аккуратные брови, а потом заговорил как с листа.

— Доподлинно известно, что лишь немногие колдуны используют свою силу во благо. Большинство из них склонны вредить простым людям, и особенную ярость вызывают у них люди истинно верующие. Однако, если Господь живет в сердце, если душа чиста и обращена к небесам, никакая злая магия не сможет повредить такому человеку. Бог защищает того, кто верит.

Айрис улыбнулась и обхватила пальцами палочку, которая с самого начала войны всегда находилась в рукаве.

— Не согласитесь ли вы, любезнейший, как-нибудь побеседовать об этом в более подходящей обстановке?

И он согласился.

* * *

Годами спустя Айрис Моэм сидела в спальне и писала ответ на гневное письмо школьной подруги.

Впервые за долгое время она достала чернильницу и перо — авторучки были куда удобнее в применении, но точно не подходили для письма знатной чистокровной волшебнице. Как и бумага в клетку, и тонкая писчая, и акварельная, и любая, кроме классического пергамента.

«Дорогая Вальбурга, — написала она и призадумалась, кусая мягкий кончик пера. — Ты так яростно выражаешь свое негодование, будто я похитила твоего младшего сына в маггловский мир и заставила пойти в кинотеатр. Впрочем, ты, пожалуй, не хочешь знать, что это такое. Но! Я всего лишь сказала ему пару слов. Считай это сентиментальным порывом. Мы ведь действительно были друзьями с тобой, а теперь… Твои сыновья выросли замечательными, приятно было познакомиться с ними обоими».

Айрис обвела слово «обоими» еще раз, сделав его жирнее.

«Сириус встречается с моей дочерью, и они прекрасно смотрятся вместе».

На секунду ей захотелось написать и про Регулуса, но это наверняка причинило бы ему неудобства, и она не стала.

«Я хотела бы рассказать тебе о том, как я умудрилась выйти замуж за маггла. Может быть, я чувствую необходимость оправдаться, или просто выговориться — воспринимай это как хочешь.

Итак.

В сорок седьмом моя маггловская подруга праздновала свою первую беременность. Они с мужем собрали нескольких друзей — и там был он. Мой ровесник, студент семинарии — то есть, священник.

Он мне сразу не понравился. Он не был красивым, зато был очень ухоженным и сидел с кислой миной, как будто явился на похороны, да еще и с лимоном во рту, а не на праздник. Только улыбка у него была очень слизеринская — ты поймешь, о чем я.

Потом речь за столом зашла о Боге и колдовстве. Он заявил, что уверен в том, что, если человек истинно верит в Бога — никакой магии не по силам повлиять на него. Смешно, да?

И он говорил это, как бы подразумевая, что это он — такой невероятный истинноверующий, которому все не по чем. Отвратительно, не правда ли? Терпеть не могу неоправданное хвастовство.

Я предложила ему встретиться и поговорить на тему теософии как-нибудь в другой раз, чтобы не портить Саре праздник — и он согласился. К этому моменту у меня уже начал рождаться план, основанный на желании доказать непобедимость магии».

Дома, заранее Айрис трансфигурировала кольцо и вставила в него артефакт.

Они встретились на ослепительно-зеленой аллее и пошли по ней, шелестя песком. Разговор о Боге и магии действительно возобновился, продолжая быть таким же абсурдным и переполненным софистикой. Единственное настоящее доказательство было не в словах.

Сначала она думала об Империусе или Амортенции, но эти способы подавления воли не были достаточно надежными, хотя и считались лучшими в своем роде. Приворотное зелье давало временный и очень абсурдный эффект, от Проклятия Подчинения можно было освободиться за считанные минуты, обладая достаточно сильной волей — ну, или верой, кто знает.

В результате Айрис остановила свой выбор аргументов на фамильном артефакте, обладающем мощнейшим приворотным эффектом. Мама передала его ей на совершеннолетие, с кратким пояснением о том, какая это опасная вещь.

Опасная? Пффф.

Однако, ей все равно хотелось потянуть время до решающего движения — простого касания острым камнем кольца его руки — чтобы посмотреть, как священник будет вести себя естественно. Разумеется, Айрис прекрасно разделяла наколдованные чувства и настоящие, но он и сейчас, при первой встрече вел себя мило и пытался быть джентльменом, несмотря на их разногласия — и ей хотелось выяснить, может ли это зайти куда-нибудь без приворота.

«Сначала мне казалось, что я нравлюсь ему и так, поэтому приворот не станет доказательством, однако, прошло четыре месяца, а мы все еще были просто друзьями и гуляли по паркам да кафе. Никаких намеков с его стороны не поступало, и я пришла к выводу, что первое впечатление было ошибочным».

Это было разочарованием, но недостаточно большим, чтобы расстраиваться всерьез — да и планам от этого только лучше стало.

«В общем, я использовала фамильный артефакт — не знаю, откуда он вообще взялся, моя бабушка была первой ведьмой в роду, но его мне передала мама. Камень, обладающий сильнейшими приворотными свойствами.

А потом оказалось, что я была очень, очень глупой, потому что артефакт создавал обоюдную связь, абсолютную бинарность — то есть, я сама влюбилась в него».

Она отлично помнила этот период — не момент, но процесс.

Когда после той встречи, которая все же завершилась прикосновением камня, Айрис соскучилась, едва успев закрыть входную дверь, до которой Моэм ее любезно проводил. Когда туго скрученная пружина магии начала разжиматься в ней самой.

Всю неделю до следующей встречи Айрис думала только о нем, не считая тех моментов, когда ее голова была занята выбором наряда, достойного приветствия отношений в новом ключе.

«Мне затуманило разум, но, главное, — ему тоже. Он влюбился по уши, несмотря на всю свою глупую религиозность».

В письме Айрис старалась делать упор на то, что чувствовал он, но не могла не вспоминать как приворотная магия упала пеленой на ее глаза.

Распахнулась входная дверь, и они застыли, видя друг друга в новом свете.

Некрасивые глаза больше не привлекали внимания, даже если заставить себя подумать об этом — мысль выскальзывала, как мокрое мыло из пальцев.

Лицо его больше не было мрачным, улыбка перестала быть противной усмешкой. То, что поначалу Айрис назвала «напомаженностью» превратилось в ухоженность — неплохое, строго говоря, качество, и весьма необычное для мужчины.

Острые скулы и тонкие черты лица, легкая небритость — на этот раз вполне равномерная, брови в меру густые и очень аккуратные, покрасневшие на ветру уши, почему-то очень милые, большие теплые руки, зеленый шарф.

Да, особенно ее покорил зеленый шарф с тонкой серебряной каемкой.

«Мы были счастливы и забыли обо всем. Я почти не пользовалась магией, я застряла в маггловском мире, я перестала писать тебе и другим однокурсникам, я пропала. Я понимала, что происходит нечто неправильное, но как-то отстраненно, как в тумане. Понимала, но продолжала лететь с обрыва.

Я забыла даже о том, что хотела выложить ему правду о привороте в качестве доказательства того, что магия сильнее веры. Дополнительным доказательством стало бы то, что, даже узнав, что чувства не естественные, он все равно не смог бы уйти от меня. Это я даже тогда знала точно.

Мы поженились, но никак не могли завести детей».

Несколько лет лечения в маггловских больницах отлично уложились в одну короткую фразу.

«Потом я не выдержала и обратилась в Мунго. Вновь оказавшись в магическом мире, я вспомнила о своих планах, но теперь их осуществлению помешала беременность — колдомедики, разумеется, вылечили меня без каких-либо затруднений. Я не могла испортить отношения с мужем, не разобравшись с детьми!

В общем, я сказала ему, когда Омеле было четыре. После Мунго это начало меня просто сжигать, каждый день я боролась с подступающими к горлу словами. Это было полное, абсолютное безумие. Видит Мерлин, я чуяла, к чему это приведет и хотела дождаться хотя бы одиннадцатилетия Мелс, чтобы по обоим детям это ударило не так сильно, как могло бы, но… У Джоэла начались всплески стихийной магии и мне пришлось объяснить мужу хотя бы часть правды. А потом я просто не сдержалась. Мы поссорились из-за ерунды… То есть, ничуть не из-за ерунды. Мы вообще стали чаще ссориться, потому что я ему лгала много лет. Это вполне объяснимо, я всегда признавала свою вину, но он не должен был срываться на детях».

— Джоэл!

Горшок вздрогнул в воздухе и через миг разлетелся по полу осколками вперемешку с землей, зеленью и сиреневыми цветками. Мальчик оглянулся на отца, внезапно появившегося в дверях гостиной, и виновато поджал плечи.

— Я ведь просил тебя не делать этого.

— Оно само! Я не могу этого не делать!

Мужчина застыл в дверях, не зная, верить ли словам сына.

— Потерпи немного, пока я научусь, — очень серьезно сказал ребенок.

Мелс подскочила на диване и взмыла под потолок, откуда с широкой, полной превосходства улыбкой посмотрела на родителей.

Айрис улыбнулась дочери в ответ и протянула к ней руку — молчаливую просьбу спуститься и не раздражать отца, который в последнее время закипал быстрее, чем чайник от соответствующих чар.

— Я живу в фильме ужасов, — сказал он.

— Надеюсь, ты не обрызгал все углы святой водой, — холодно ответила Айрис.

Омела плавно опустилась на пол и предпочла спрятаться под столом, укрывшись длинной скатертью.

— Я бы сделал это еще на фундаменте этого дома, если бы знал раньше. Но ведь ты не потрудилась задуматься о том, что человек должен знать, на ком женится.

Ей показалось, что слова, сидевшие под ложечкой, забросили в горло «кошку» и медленно поднимаются по веревке, готовясь вцепиться в голосовые связки.

— Если бы я только знал, я бы бросил тебя еще тогда, когда нас не связывали общий дом и двое детей.

— Ты бы не смог.

Первая фраза рыбкой выскользнула изо рта, по пути обдав губы мертвящим холодом.

— Почему это?

На миг он вновь показался Айрис уродом. Его брови сдвинулись почти что в одну линию, как две черные гусеницы на свидании, рот сжался упрямой черточкой, нехорошо блеснули глаза.

Она широко улыбнулась. Слова кололи горло, вырываясь на волю.

— Потому что я приворожила тебя. Попробуешь уйти — и сдохнешь от тоски за несколько дней. Хочешь проверить? Твоя вера не поможет, ничего не поможет, ты не сможешь жить без меня.

Он вздрогнул всем телом, как будто вмиг оказавшись на морозе.

— Видишь ли, — продолжала она, — Это не зелье, от которого есть антидот, и не чары, от которых поможет контрзаклятье. Это мой фамильный артефакт, и от его магии не спасет ни-че-го. Никакая сила духа, никакая вера, никакой Бог не спасет тебя. А знаешь, зачем я это сделала?

— Зачем? — слабым голосом спросил он.

— Ты сказал, что истинная вера разрушит любые чары. Помнишь, у Сары, в день нашего знакомства? Столько лет я ждала этого момента, чтобы сказать тебе — что ж, попробуй! Посмотрим, как Господь поможет тебе!

Он сдернул с пальца обручальное кольцо так легко, словно не носил его, не снимая, многие годы.

Поднялся с дивана.

— Посмотрим.

«Когда я рассказала ему о привороте, он ушел. Два дня прожил Мордред знает где, в гостинице или в своей проклятой церкви, а потом вернулся.

Клянусь, это были худшие сорок девять часов и сорок две минуты в моей жизни».

В огород бы тебя, на чучело,

Пугать ворон.

До печенок меня замучила

Со всех сторон.

…

Чем больнее, тем звонче

То здесь, то там.

Я с собой не покончу.

Иди к чертям.

К вашей своре собачей

Пора простыть.

Дорогая, я плачу...

Прости. Прости.

(Сергей Есенин)

Она открыла дверь, бледная, дрожащая, уставилась на него горящими, обведенными черной тенью глазами, и судорожно вцепилась в косяк, чтобы не упасть.

Он подхватил ее и сжал в испуганном объятии, одновременно боясь потерять и пытаясь раздавить.

Айрис уткнулась лицом ему в грудь, заново наполняясь теплом, вкусом и запахом, вцепилась острыми ногтями в куртку и прикусила губу, силясь не заплакать, как юная девчонка.

— Я тебя ненавижу, — жарко прошептал он. — Ненавижу. Но ты была права, уйти не смогу.

— Взаимно, — она плавным движением души взяла себя в руки и отстранилась. — Заходи, дорогой.

«Он сошел с ума. Он ставил пластинки сотни раз заново, пока угла патефона не соскребала с них звук, он чуть что заходился криком, заполнил дом иконами и запахом ладана, пытался изгонять Дьявола из детей…

И все это — моя вина. Я все испортила».

Айрис вздохнула и потерла лоб испачканной чернилами рукой.

«Впрочем, зачем тебе все это… Я выговорилась. Спасибо, если прочитала, жаль, если выбросила в камин, не заглянув.

Мне правда жаль, что я перестала общаться с тобой и с другими… но особенно с тобой. Не злись из-за того, что я поговорила с твоим сыном, и, тем более, не вини в этом его, если тебя это все же оскорбляет.

Ты знаешь, я всегда была любительницей магглов, так что ничего, в общем-то, не изменилось.

С надеждой на ответ, Айрис МакГи».

* * *

— Берешь железо, растворяешь его в девяностопятипроцентной моче нунду, нейтрализуешь мраморной крошкой и варишь в течение суток на маленьком огне. Очень важно, чтобы зелье не выкипало, но, даже если оно не выкипает, все равно нужно работать в защитной маске, иначе отравишься испарениями.

— Я знаю, как обращаться с мочой нунду, Сев! — воскликнула Лили.

— Точно, извини. После этого нужно резко довести его до кипения, чтобы выкипел ровно один процент жидкости — и сразу снять с огня. Доводишь до полного остывания, добавляешь десять волос вейлы и заново нагреваешь до восьмидесяти градусов тонкой струей огня, направленной в центр котла. Убираешь пламя, добавляешь унцию осиновой трухи и накладываешь заклинание.

— Зелье, Сев! — строго сказала Лили, упираясь рукой ему в грудь. Уже, наверное, час они не могли приступить к работе, потому что Снейп счел именно этот момент подходящим для очередной попытки соблазнить девушку. Ему определенно не терпелось потерять девственность, ей — нет, и споры на эту тему возникали периодически, спонтанно и бурно, всякий раз приводя к одному и тому же результату. Эванс объясняла, что, даже если она согласится только из снисхождения к его потребностям, это будет неправильно и запросто приравняется к насилию, Северус угрюмо соглашался.

Объяснений пятнадцать спустя он сменил тактику и решил теперь приложить все усилия для того, чтобы ей тоже захотелось. Получалось не слишком успешно, но он не оставлял надежды.

Лили погладила его по щеке и отстранилась.

— Северус, как мы изобразим процесс возвращения мужества?

— Если взять тот же раствор в моче нунду, можно попробовать восстановить оттуда железо эфиром, например, изобутилметилкетон или амилацетат. Добавляем его, железо выпадает в осадок, жидкость выпариваем.

Эванс завороженно кивнула. Она куда хуже Северуса умела объединять зельеварение с маггловской химией и признавала это.

— После этого заливаем порошок железа… молоком с каплей слезы единорога, например, — девушка покусала ноготь на большом пальце и нахмурилась. — Молоко — мягкая среда и нейтрализатор кислот, слабый, но подойдет для символа утоления боли. Слеза единорога — чистота и раскаяние.

— Варим в течение суток так, чтобы не выкипало, — Северус сверился с изначальным рецептом. Его щеки все еще заливал легкий оранжевый румянец, но исследование уже отвлекло львиную долю внимания от вопросов физического проявления чувств. — Доводим до кипения, выпаривая один процент жидкости, снимаем с огня. Остужаем… Чем заменить волосы вейлы?

— Цветки дельфиниума, обозначающие честность, и кувшинка, «чистота сердца».

Это Лили придумала еще в первый же вечер после того, как узнала суть яда. Энциклопедия языка цветов здорово помогла ей.

— Нагреваем до восьмидесяти градусов тонкой струей огня, направленной в центр котла, убираем пламя и добавляем… верность?

— Собачья шерсть, — Эванс улыбнулась. Проще простого. Так же банально, как осина, обозначающая предательство.

— До завтра нужно добыть шерсть, — вздохнул Северус. — Мы же… спешим.

— Мы действительно спешим, — с нажимом повторила Лили, твердо глядя ему в глаза.

* * *

Райан Моэм вовсе не любил просыпаться среди ночи. Обычно он предпочитал соблюдать режим, ложась в девять-десять и вставая в семь часов утра — этого требовали и работа, и организм, непривычный к полуночничеству.

И особенно он не любил просыпаться от резкой вспышки боли в груди и дикого крика, пронзившего весь дом.

Он подскочил, содрогнувшись всем телом и мгновенно оказался босыми ногами на полу. В синеватой предрождественской темноте нашел теплые тапки и застыл, прислушиваясь.

Кричала Айрис. Ее голос то затихал, то усиливался, ввинчиваясь в уши и разрубая спящую тишину.

Следовало спешить.

Стараясь двигаться беззвучно, Райан нашарил на столе шкатулку, достал ключ и открыл ящик, в котором лежал трофейный отцовский пистолет. Достав оружие и проверив наличие в нем патронов, он медленно, во избежание скрипа, открыл дверь и пошел вниз по лестнице, по дороге снимая предохранитель.

Сколько раз он застывал вот так, на пороге гостиной, видя, как кто-нибудь колдует — особенно когда дети были маленькими и еще не умели себя контролировать. Он всегда понимал, что они ни в чем не виноваты, что они хотели бы беречь его нервы, да не могли, но никогда не мог сдержаться.

Сейчас от его сдержанности зависели их с Айрис жизни. Потому что, благословив нескрипучую лестницу и заглянув в комнату, он увидел свою жену, бьющуюся на полу в припадке, изгибающуюся в судорогах боли, кричащую до хрипа, с уродливо искаженным, красным и мокрым от слез лицом, а над ней — мужчину в мантии волшебника с воинственно вытянутой вперед палочкой.

Нить, которая, вытягиваясь из сердца, соединяла их, зазвенела струной — вот-вот оборвется — и Райан сам едва не закричал от ужаса.

Он чувствовал, что это значит.

Айрис при смерти, и он — благодаря ее проклятому привороту — тоже.

Крик резал уши, нить дергала вперед, от кадыка к животу разливалась мучительная боль. Злой колдун не замечал его, но вряд ли это надолго — стоит ему хоть на миг отвлечься от своих темных чар, и он почует присутствие третьего человека: Райан знал, что все волшебники на это способны.

Чувствуя необъяснимую радость, нахлынувшую несмотря на ужас и боль, он поднял руку и выстрелил.

Колдуны такого никогда не ожидают. Особенно те, что способны заявиться в чужой дом и издеваться над женщиной. Вот и этот упал, не успев даже понять, что случилось.

Крик оборвался.

Райан бросился к жене: сделал шаг, другой… и застрял, будто наткнувшись на невидимую стену, шокированный, оглушенный, готовый к смерти.

Их связь, порожденная магией проклятого артефакта, оборвалась. Растворилась, будто ее и не было никогда.

Сделав еще несколько неловкий, будто пьяных шагов, он опустился на колени и взял ее руку — теплую, вполне живую. Грудь Айрис вздымалась в такт рваному, болезненному дыханию, губы хватали воздух.

— Жива, — пробормотал Райан. — Жива…

Он был уверен, что связь разорвется только в случае смерти одного из них — и тут же утащит следом второго, но, несмотря на то, что Айрис явно требовалась медицинская помощь, они оба все еще были живы. Как странно.

Волшебная палочка, выпавшая из ее руки, валялась рядом, освещая тусклым золотистым сиянием кусочек пола и складки домашнего платья. Повинуясь неясному чувству, Райан поднял ее и сжал в кулаке.

От кончиков пальцев до макушки и пяток разлилось мягкое тепло, вытесняя боль и дрожь. Испугавшись, не желая контактировать с магией, он заставил ладонь разжаться и дал себе минуту на размышление.

Неизвестно почему, но связь разорвалась без каких-либо последствий. Значит, Айрис не заберет его с собой в могилу, значит, он может оставить ее здесь, сделав вид, что не успел помочь, и жить дальше — без этой жутковатой зависимости. Стать свободным.

Только вот почему эта мысль нисколько не приносила радости?

Облако мелких кудрей вокруг ее головы сияет на солнце лимонным золотом. Мягкие губы, алые безо всякой помады, касаются его плотно сжатого рта — и он не может сопротивляться. Тонкие руки спускают с его плеч подтяжки, и он вдруг обращает внимание на маленькую светлую родинку на косточке правого запястья. Резко выгнутые брови взлетают вверх, в вырезе платья, если наклониться, хорошо видна тяжелая грудь.

Он толкает ее на кровать и возбуждается больше, чем до предела, на все двести процентов, видя, как мелькает под задравшейся юбкой круглое колено.

Тонкие лодыжки скрещиваются за его спиной.

В окно гостиничного номера бьется безумный дождь. Бравада схлынула еще по дороге сюда, смылась потоком ледяной воды, обрушившейся с неба, но упрямство заставило идти вперед, не поддаваясь желанию вернуться в теплый дом и так сразу смириться.

Кутаясь в теплый банный халат, чередуя горячий чай с ледяным виски, он думает о том, сколько времени придется вытерпеть, чтобы сохранить гордость. Она сказала — ты не сможешь уйти — а он ушел. Навсегда, конечно же, не получится, но хоть на месяц, чтобы напугать, чтобы дать понять, что он не так уж и слаб.

Но все же, он слаб.

Боль нарастает с каждой минутой, к утру, после выпитой бутылки, он все еще чувствует себя трезвым и потому здорово удивляется, чувствуя, как рыдания сжимают горло.

Оставшиеся полтора суток он держится на чистом упрямстве, пьет, плачет, кусает руки и мечется по кровати, как наркоман в ломке.

А потом ломается пополам.

Сдается.

«Это не любовь», — напоминает он себе каждое утро, но все равно ничего не может с собой поделать. Даже справиться с глупым беспокойством о том, что стареет быстрее нее.

Разум напоминает, что она тоже не сможет его разлюбить, хоть в сто лет, хоть облитым кислотой, хоть инвалидом в коляске, любым; сердце все равно волнуется.

Райан снова пожал пальцы жены, убеждаясь, что они еще теплые, и глубоко вздохнул, принимая решение.

Он написал записку на бумаге в клетку, едва справляясь с дрожью рук открыл клетку совы и привязал листок к ее лапе, действуя по много раз виденной схеме. Достал из коробки совиное печенье, покормил птицу с ладони и тихо сказал, глядя в пугающе разумные круглые глаза:

— Лети в больницу Святого Мунго так быстро, как только можешь.

Крыло хлестнуло его по лицу.

* * *

В преддверии разлуки Сириус и Омела старались провести вместе как можно больше времени. Они цеплялись друг за друга так, как будто в канун Рождества наступят не каникулы, а казнь, перед которой, конечно, не надышишься, но попытаться можно.

Сладким субботним утром они спали в тепле Визжащей Хижины и все было прекрасно, пока Омела не проснулась от резкого взвизга открывшейся двери.

На пороге стоял Джоэл, одетый в джинсы, мантию и пижамную футболку.

— Что случилось? — удивленно спросила Омела, приподнимаясь на локте и одновременно натягивая одеяло на грудь. Сириус рядом потянулся к ней и сонно заморгал, возвращаясь в сознание.

— Отец! Написал! Мама в Мунго, на нее напал Пожиратель Смерти!

— Чего? — она нахмурилась. — Отец написал?

— Мадам Айрис в больнице? — очнулся Блэк. — Ребята, вам надо к Дамблдору, требовать портал.

Омела поморщилась. После того разговора о нападении и Эйвери ей не хотелось видеть директора больше никогда, а особенно — вблизи.

— Он написал, чтобы мы приехали, как только сможем, «если в вашей проклятой школе отпускают в таких случаях», — Джоэл вытряхнул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Шок постепенно сползал с его лица, заменяясь ухмылкой. Если бы матери угрожало что-то серьезное, отец не писал бы письма, а лежал бы рядом — значит, она пострадала, но будет в порядке, и волноваться не о чем.

Сириус спустил ноги с кровати и потянулся за брюками.

Они вывалились из хода под Ивой и поспешили покинуть зону удара ветвей сумасшедшего дерева, но едва оказавшись в безопасности, замедлили шаг и синхронно закурили.

Сияющее зимнее утро, тот самый момент выходного, когда уже светло, но еще пустынно, глядело им в глаза. Три пары ног разбрасывали снег, поминутно спотыкаясь и увязая.

Сириус прицельно пнул попавшийся под ноги ком, как будто скатанный кем-то вручную, и твердо сказал:

— Я тоже хочу навестить ее.

— Нет, — Джоэл даже остановился. — Нет-нет-нет.

— Нет, — согласилась Мелс.

— Почему? — Блэк швырнул сигарету куда-то в широченную белизну и сунул руки в карманы.

— Потому что там наш отец, — они ответили хором, не сговариваясь, не бросив друг на друга ни взгляда.

— Он ненавидит волшебников.

— Ему, наверное, ужасно плохо в Мунго.

— Не лучший момент чтобы представить ему моего парня-волшебника.

Сириус вздохнул и изобразил щенячьи глазки. Мелс только строго сдвинула брови.

— Черт возьми! — он снова пнул снег, теперь уже бесцельно, со злости.

— Наш отец не переносит слова «черт», — механически сообщила Омела.

Блэк закатил глаза.

— Мелс, два дня назад в маггловском Лондоне подорвали мост. Как думаешь, это были ИРА или Пожиратели? Я буду волноваться за тебя.

— А за меня? — ехидно уточнил Джоэл. Сириус прожег его недовольным взглядом.

— Дамблдор тебя не отпустит, — сменила аргументацию Омела. — Ты не родственник.

— Пусть только попробует, — ухмыльнулся Блэк.

Они прошлись еще немного, а потом Мелс, дав Сириусу насладиться иллюзорной победой, встала у него на пути и сказала очень серьезно:

— Дорогой, ты никуда с нами не поедешь. Ты дашь мне Сквозное Зеркало и будешь звонить каждые пять минут, но за пределы замка не выйдешь до самых каникул, а на каникулы поедешь к Поттеру. Не важно, разрешит тебе Дамблдор, или нет — я, мать твою, против. Понял?

Блэк озадаченно кивнул, глядя в ее почерневшие глаза.

— Не расстраивайся, — протянул Джоэл, когда они пошли дальше. Ухмылка так и не сползла с его лица. — В нашей семье женщины всегда были главными.

Сириус выгнул губы и скептически поднял брови.

* * *

Противный привкус во рту и головная боль — вот что она почувствовала в первый миг после пробуждения. И только потом — огромный кратер в груди, там, где тридцать лет находилась цепь, связывавшая их.

Физическое сильнее духовного.

В красках представив бракоразводный процесс, Айрис обдумала финансовые вопросы. От родителей ей досталось неплохое наследство, ждущее своего часа в Гринготтсе — на него, пожалуй, можно было купить небольшой дом в магическом поселке или в каком-нибудь тихом, спокойном месте, а потом прожить спокойно и безбедно еще несколько лет. За это время дети успеют закончить учебу, а она сама — найти более постоянный заработок, чем нерегулярное написание статей для журнала «Научный спиритизм».

Все это было неплохо, но обдумывание лучшего способа покинуть время перемен с наименьшими материальными потерями ничуть не избавляло ее от боли поражения. Никогда в своей жизни Айрис МакГи не проигрывала так серьезно, как сейчас, ни одна глупость, ни один просчет не подводили ее так, как этот глупый несчастный случай.

Она открыла дверь своими руками, опасаясь пользоваться палочкой: быть может, соседке среди ночи понадобилась помощь? Кому-то плохо? Закончилась соль? Проезжий автостопщик попросится в туалет?

— Привет, МакГи, — высокий мужчина шагнул в прихожую так, как будто его приглашали. Айрис вскинула голову, заглядывая ему в лицо.

В электрическом свете он смотрелся непривычно и странно, как средневековый рыцарь в автомобиле.

Человек в мантии волшебника, немолодой, но все еще красивый кудрявый блондин с прозрачно-голубыми глазами и тонким длинным носом.

— Итан, — выдохнула она. — Давненько не виделись. Зачем ты меня нашел?

— Айрис, — ее бывший одноклассник надвигался, заставляя женщину невольно отступать вглубь дома. — Я хотел тебя видеть… такая блестящая ведьма, единственная полукровка, которую я когда-либо уважал — здесь, в самом сердце маггловского города… Как жаль.

— Какое твое дело, Розье? — фыркнула Айрис и запустила руку в карман платья, нащупывая палочку.

— Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, от которого будет очень неразумно отказываться.

— Что, присоединиться к Темному Лорду? — она засмеялась, понимая, что разозлит его этим, но будучи не в силах удержаться. — Сейчас, спустя столько лет? Итан, я живу в маггловском мире, я замужем за магглом — и ты предлагаешь мне присоединиться к антимаггловскому движению под предводительством человека, которого я помню, как спесивого мальчишку курсом младше?

— Быть может, он был таким, — вкрадчиво произнес Розье. — Но теперь он больше, чем человек. Величайший маг современности предлагает тебе дружбу, Айрис!

— Дружбу? — смех сдавил горло. — Такую же, как с тобой, Мальсибером, Эйвери, Лестрейнджем и прочими дурачками? Я, видишь ли, никогда не стремилась быть частью чьей-то сферы влияния, чьей-то шестеркой или даже правой рукой. Я сама по себе.

Красная вспышка хлестнула воздух так быстро, что она едва успела выставить щит.

— Я убью твоего маггловского мужа, — нежно сказал Пожиратель Смерти. — И поклянусь оставить в живых детей, если пойдешь со мной.

— Плохой план, Итан. Остолбеней!

Он тоже успел закрыться, и в тот миг, когда Айрис готовилась повторить атаку, вытряхнул из левого рукава вторую палочку. Несколько еле слышных слов на неизвестном ей языке — и она застыла, не в силах сдвинуться с места от парализующего волю ужаса. Невидимый шприц вонзился в ее грудь — в то место, где, согласно последним научным выкладкам, концентрируется сила каждого волшебника.

Вонзился, и с тишайшим, на грани слышимости свистом потянул магию в запасную палочку Розье.

Айрис всхлипнула и дернулась назад, пытаясь соскользнуть с иглы, но эта бессмысленная попытка только разозлила Пожирателя.

— Ты бесполезна. Ты увидишь, как умрет твой муж, а потом и дети, но ничего не сможешь сделать, потому что станешь жалким сквибом. Без магии ты ничто. Круцио!

И она закричала.

После этого Айрис помнила только то, как звук выстрела остановил пытку. Проклятый шприц вытащили из груди уже без ее осознанного участия — но точно вытащили, оставив Черную Дыру на месте приворота. Однако, тепло магии все еще струилось по венам: значит, сквибом она не стала.

Слава Богу, хоть что-то удалось спасти!

Физическое продолжало доминировать над духовным: жажда мучила Айрис все сильнее и лишь благодаря этому она так быстро набралась мужества открыть глаза.

Белизна потолка ударила по глазам. С трудом повернувшись на бок, Айрис разглядела прикроватную тумбочку и стакан воды на ней, протянула руку, меланхолично отметив, что пальцы заметно дрожат, жадно выпила все до капли, лишь немного пролив на одеяло и, наконец, огляделась более внимательно.

По другую сторону кровати сидел Райан.

Как будто так и надо. Как будто ничего не изменилось.

— Какого черта ты тут делаешь? — прошептала Айрис и облизнула губы. Впервые за много лет она при виде мужа задумалась о том, как выглядит.

Наверняка, ужасно. Спутанные волосы, синяки под глазами, потрескавшиеся губы, потный лоб и прочие атрибуты болезни.

Впрочем, он тоже смотрелся так себе.

— Не поминай всуе, — привычно бросил Райан.

Что-то все-таки изменилось. Он выглядел уставшим и опустошенным, но не просто как после бессонной ночи, а как после бессонной ночи в обществе бутылки виски и тяжелых мыслей. Это настораживало; от дыры в груди и до пересохших губ поднималась истерика.

— Не изображай, что все как раньше. Не делай вид, что не заметил! Не прикидывайся заботливым. Уходи! Я согласна, я дам тебе развод, плевать, что мы обвенчаны, твой Бог простит — ведьма попутала, заставила, обманула, уходи.

— Айрис.

Он будто бы постарел лет на десять за секунды, потраченные на эти слова. Морщины, которых она раньше почти не замечала, теперь разрезали лицо, как шрамы, и седины в волосах оказалось так много…

— Айрис, ты действительно хочешь, чтобы я ушел?

Она плотно сжала губы и еле заметно качнула головой.

— Тогда скажи мне, пожалуйста, — в голове прозвучала такая мольба, будто она пытала его. — Когда конкретно ты использовала свой приворот?

— В конце августа, числа двадцать седьмого, если не ошибаюсь. Почти что через четыре месяца после нашего знакомства.

— Четыре месяца, — он улыбнулся совсем по-мальчишески, радостно и без капли ехидства. — К этому моменту я уже любил тебя. С первого взгляда, как в дешевом романе.

Она закрыла лицо руками.

— Почему? Почему, почему, почему! Ты! Никак! Этого! Не показывал?!

— Я не хотел отношений. Женщины пугали меня… Первая из женщин стала причиной грехопадения. Я боялся тебя, но не мог найти в себе сил прекратить общение.

— Если бы ты хоть намеком показал это… я бы не сделала того, что сделала. А так, получается, я приворожила саму себя, — Айрис расхохоталась, как сумасшедшая ведьма из черно-белого фильма.

— Однако, мне повезло, — ухмыльнулся вдруг Райан. — Признайся я до приворота, ты бы мне отказала.

Резко оборвав смех, она кивнула. Брови поползли вверх, лицо само-собой сложилось в неприятную жалобную гримасу.

— Это ты называешь везением? Я не оставила тебе выбора, а потом еще и рассказала об этом, сведя с ума! И что ты хочешь сказать? Что все еще любишь? Несмотря на все это?

— Да.

Он закинул руки за голову и потянулся, глядя на нее удивительно спокойно и слегка насмешливо. Айрис вдруг поняла, в чем дело, где потерялась странность: безумия больше не было. Из карикатурного сумасшедшего священника, эдакого Клода Фролло двадцатого века, он превратился в того, кем был на самом деле — язвительного, ироничного, умного человека, обаятельного маггловского слизеринца. Да, истово верующего, да, терявшего логику в религиозных спорах, но все же не фанатичного. Разумного.

В эту минуту она увидела его тем молодым парнем, раскрывавшимся в длинных беседах об истории и литературе, о религии и науке, о быте и мечтах, о жизни и смерти. Вспомнила, как он взъерошивал волосы измазанными гелем пальцами, как щурился и изгибал губы, стирая с лица замкнутость и недовольство.

Странный побочный эффект проклятия, которым Розье пытался уничтожить ее, выбросил из Райана последние двенадцать лет. На нем больше не было мрачной маски безумца, затиравшего до блеска пластинки и пытавшегося читать экзорцизмы над собственными детьми.

— Ибо до Евы была Лилит, — сказала Айрис. — И ты выиграл. Теперь я тоже тебя люблю.

Быть может, поражение — это не так уж плохо.

* * *

Не то чтобы Райан был склонен драматизировать свою жизнь, но эту ночь он не забудет никогда.

Сперва он поразился оперативности магических спецслужб и явно ненормальной совы: врачи застучали в дверь буквально через полчаса, и к тому же, как оказалось, успели прихватить по дороге четверку авроров.

В гостиной мгновенно стало тесно и шумно: волшебники столпились вокруг лежащих тел, взмахивая палочками, негромко переговариваясь и освещая комнату бледными вспышками.

— Убит пулей? — невысокий полноватый аврор повернулся к Райану, оттесненному в сторону дивана.

— Я застрелил его, когда спустился и увидел, что он пытает мою жену, — спокойно сообщил Моэм. Насколько он знал, волшебники относились к убийству в целях самозащиты куда спокойнее обычных людей.

Аврор деловито кивнул и наклонился над трупом.

— Пожиратель Смерти, — констатировал он, закатав до локтя рукав мертвеца. — Отличный выстрел, мистер…

— Моэм.

— Мистер Моэм. Мы заберем его с собой. Не волнуйтесь, у вас не возникнет никаких проблем с законодательством: этот человек — преступник, а вы защищали свою семью.

Райан кивнул, и авроры, сухо попрощавшись, исчезли вместе с телом.

Через секунду после этого старший из врачей убрал палочку в карман желтой мантии и повернулся к нему.

— Вашей жене требуется госпитализация. Мы заморозили проклятие, но для того, чтобы снять, нужна помощь специалиста по черной магии и особые зелья. Будете сопровождать?

— Да.

Волшебник помладше бесцеремонно взял со стола старую газету и ткнул в нее палочкой, еле слышно прошептав заклинание.

— Возьмитесь за нее, — улыбнулся он, протягивая бумагу Райану. — Не бойтесь, это портал, он отнесет нас всех в приемный покой больницы.

Это было отвратительно. Будто невидимый крюк подцепил его за живот; несколько секунд жуткой качки, головокружение — и вот они стоят в ярко освещенном зале с оглушительно белыми стенами.

Потом он смотрел, как врач отправляет летающую записку, из воздуха создает носилки, поднимался за ними по лестнице и сидел под запертой дверью палаты. За остаток ночи туда зашли два человека: один с толстенной книгой в руках, другой с коробков каких-то склянок, противно блеснувших в тусклом газовом свете.

В чем-то все больницы одинаковы. Пускай у волшебных врачей желтые мантии вместо белых халатов, пускай здесь чище и аккуратней, чем обычно бывает у обычных людей, и лампы не электрические, и палочки вместо скальпелей — все больницы одинаково пропитаны смертью. Запах крови и спирта не вытеснит ни освежитель воздуха, ни кондиционер, ни колдовство.

Как и неудобные стулья.

Закинув ногу за ногу и поерзав на жестком сиденье, Райан вдруг застыл, оглушенный, до боли напомнив себе собственного отца под дверью реанимационной палаты, где пытались спасти мать.

Пытались, да не смогли.

Страх пронзил его насквозь, как электрический разряд в психушке, пригвоздил к креслу, сломал размеренный ритм дыхания. Связь разорвалась, и он не знает, насколько тяжело состояние Айрис. Врачи казались спокойными, но они не объяснили ни-че-го. Что за проклятие? Насколько оно опасно? Как повлияет на здоровье? Почему оно уничтожило приворот?

Почему его вообще все это волнует, если приворот уничтожен? Встать бы и убежать от жутковатого колдовского мира, потребовать обратный портал и распрощаться, лечь спать, а утром пойти подать на развод. Отдать ей дом, отдать все, что угодно, жить в келье, избавиться от груза богопротивной дряни, посвятить себя Богу окончательно, до самого дна души.

Когда Райану было тринадцать, его мать шагнула из окна, а потом отец вот так же сидел в коридоре, только еще курил — не привычную трубку, а обычные сигареты, которые всегда называл плебейскими.

Райан сидел рядом и не чувствовал ничего, пока не увидел уголком глаза, на грани между зрением и интуицией, как в палату заходит Смерть.

Сейчас, когда ему не хватало только курева для полного сходства с отцом, страх и боль держали за глотку. Единственная женщина в его жизни, первая любовь с первого взгляда, нереалистичная — в хороших книгах такой ерунды не пишут — волшебная подлая стерва.

Да ладно, бывает. Разум, более не затуманенный колдовством, зацепился за одну деталь. С первого взгляда.

Вот она заходит на тесную кухню, платье слишком короткое, помада слишком красная, кудри облаком вокруг лица, а в глазах — купол неба. И что же, именно в этот момент она приворожила его? В эту секунду, когда отпечаталась на сетчатке глаз и заткала паутиной мысли?

Бред. Нужно остаться хотя бы ради того, чтобы узнать, когда это случилось.

Когда мать умирала, Райан сидел рядом с отцом. Сейчас он поднялся со стула, разминая затекшие плечи, и отправился бродить по магической больнице в поисках совы, чтобы написать детям. Они должны быть здесь.

* * *

Когда Джоэл, Мелс и Сквозное Зеркало отправились в Мунго, Сириус отправился завтракать. В выходные, да еще и перед самым началом каникул, трапезы в Большом Зале растягивались до невозможности, зачастую перетекая из одной в другую: еда просто не исчезала со столов в определенный момент, а оставалась там до востребования.

Студенты сползались вниз сонными мухами, начиная с семи утра и до самого вечера — часов в восемь обязательно находился кто-нибудь, не спавший всю ночь и только что продравший глаза.

Учителя относились к такому разброду снисходительно: главное ведь, чтобы дети не опаздывали на уроки, а чем они занимаются в ночи перед выходным — какая разница? Хотя, разумеется, хотелось думать, что тихо читают до рассвета в уютной спальне, а не ищут приключений по всей территории Хогвартса.

Каждый взрослый в замке понимал, что это наивно, но борьба с ночными похождениями студентов была столь же вечной и яростной, сколь и безуспешной.

— Бродяга! — за гриффиндорским столом обнаружился только Ремус, который и окликнул его. В руках Люпин держал свеженький, еще теплый выпуск Ежедневного Пророка.

— О, уже вышла статья про зверское нападение Пожирателей в Глазго? — Сириус плюхнулся на скамью рядом с другом и положил на тарелку здоровенный кусок омлета. — Мадам Айрис реально такая звезда магического общества?

— Не она, — Лунатик качнул головой. — Нападавшего опознали.

Сириус вытащил у него из рук газету. Заголовок гласил: «Глава одного из известнейших чистокровных семейств убит при попытке нападения на смешанную семью, на его руке была обнаружена Черная Метка».

— Удивили, блин, — фыркнул Блэк. — Глава почти каждой семьи из списка братается с Волдемортом.

«Ранним субботним утром в больницу Святого Мунго пришло письмо с просьбой о помощи. Написано оно было магглом, который сообщал, что на его жену-волшебницу напали и она находится в тяжелом состоянии. Отправляясь по указанному адресу, колдомедики сочли необходимым вызвать авроров.

Пресс-секретарь аврората Матильда Блишвик сообщила нам, что нападавшим оказался глава одного из знатнейших чистокровных родов магической Британии, Итан Розье. В результате стычки он был убит с помощью маггловского оружия; на руке мистера Розье авроры обнаружили Черную Метку, знак Того-Кого-Нельзя-Называть, также они обнаружили у него вторую, незарегистрированную палочку, приобретенную, вероятно на черном рынке магических артефактов.

Пострадавшая, миссис Айрис Моэм, известная в узких кругах спиритистка, подверглась действию Второго Непростительного, а также пострадала от очень серьезного проклятия, дальнейшие подробности являются врачебной тайной.

Как всем нам известно, мистер Розье занимал высокий пост в Минестерстве Магии, являлся членом Визенгамота, членом Совета Попечителей Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, а также регулярно жертвовал значительные суммы на нужды магической науки и колдомедицины…»

— Придурки, — Сириус отбросил газету. — Уроды, идиоты, тупицы…

Ремус вопросительно приподнял брови.

— На этого маггла теперь начнется охота. Жалкий человек убил чистокровного! Если бы в прессе объявили, что эта сама Айрис справилась с ним, Пожирателям было бы гораздо больше насрать. А это для них охренительное оскорбление, — Блэк закатил глаза. — Мерлин мой, что за херня. Мелс говорила, что ее отец — мудак, но я бы спрятал его в Блэквуде. Видят Северные Боги, у мужика стальные яйца.

— Да ты шовинист, — улыбнулся Ремус. — Наверняка он застрелил Розье из пистолета. Огнестрельное оружие мало чем отличается от чар и по убойности, и по дальности действия, а специальную защиту от него ставят немногие. Не думаю, что магглу убить волшебника сложнее, чем волшебнику — волшебника.

— Волшебника, волшебника, волшебника, волшебника, — засмеялся Сириус. — Тебе виднее, Лунатик. Но он все равно крут.

— Кто бы спорил, — Люпин пожал плечами.

Они замолчали и вернулись к еде: утренний голод брал свое.

Ближайший час Блэк и Ремус потратили на омлет, бекон, фасоль, тосты, жареный картофель и куриные ножки, а также на непринужденную беседу о пистолетах, трансфигурации и квиддиче. Сириус действительно волновался за Мелс, ему казалось, что, стоит им выйти за пределы Мунго, целая куча Пожирателей выпрыгнет из-за ближайшего угла и тут уж не поможет никакое оружие — однако звонить каждые пять минут, как она предложила, было бы крайне бестактно, и он сдерживался.

Люпин подозревал нечто подобное и старался отвлечь друга чем мог.

А потом к столу спустился Джеймс — и в тот же миг, когда его задница опустилась на сиденье, Сквозное Зеркало в кармане Блэка надрывно зазвенело — так, что он подпрыгнул и схватился за сердце.

— Сириус! — завизжала Мелс. — Сириус!! — в зеркале на секунду появился Джоэл, и она тут же понизила голос. — Все хорошо, видит Бог, в отношении нашей семьи Пожиратели Смерти — это та сила, что хочет зла, но вечно совершает благо. Но знаешь что?! Самое главное! Джеймс здесь?

Поттер почти прижался к Бродяге ключей опухшей со сна щекой, чтобы девушка его тоже видела.

— Джеймс, — теперь она еле слышно шептала. — Это проклятие, которое наложил Розье, сняло приворот. Нужно научиться использовать его, и…

— Понял, — кивнул парень, чувствуя, как рот сам собой расползается в улыбке, счастливой и злорадной одновременно.

В три часа дня от станции Хогсмид отошел Хогвартс-экспресс, везущий студентов навстречу Рождеству.

Примечание автора:

Насчет сов. Я думаю, магические совы перемещаются куда быстрее обычных, возможно, используя каскадную трансгрессию или что-то вроде. Поэтому и только поэтому письмо Райана так быстро добралось из Глазго в Лондон.

Просто у Айрис была хорошая сова.

Бьянка лежала головой на коленях Регулуса и читала книгу, поднятую в воздух на вытянутых руках, пока Блэк раз за разом пробегал взглядом записку, которую Сириус сунул ему в карман мантии, случайно встретив возле туалета.

«Если тебе интересно, куда подевался Моэм, то они оба в Мунго. Ты же читал «Пророк»? Какая беда, какой позор для Розье, правда? :)»

— Милая, как думаешь, мой брат серьезно считает, что я не смог бы сам связать отсутствие в школе Джоэла и статью о нападении на его мать?

— Он просто ехидничает, потому что психует, — Забини облизала губы и перевернула страницу. — Сириусу просто необходимо кого-нибудь доставать, почему я понимаю это лучше, чем ты?

— Потому что ты тонкий психолог и самая логичная дама в моей жизни, — тонко улыбнулся Регулус.

— Да ладно, — девушка поднялась и села рядом с ним, опустив уставшие руки. — Любая равенкловка старше пятнадцати лет сделает меня на поле дедукции-индукции, как нефиг делать. А вот ты психуешь точно так же, как твой брат.

Блэк поморщился и отвернулся к окну.

Его все больше и больше тревожила встреча с родителями. О возможном появлении на Рождественском приеме Темного Лорда он старался думать как можно меньше, зато лицо матери стояло перед глазами как живое, и с этим никак нельзя было справиться. Слишком близко и реально.

Конечно, Регулус любил родителей и знал, что они любят его — и, что бы там Сириус не думал, не только как удобного наследника, но если, не дай Мерлин, мама догадается о фиктивности отношений с Бьянкой… А если она свяжет арест Эйвери с их помолвкой… От мыслей об этом Блэку хотелось спрятаться под кровать.

— Рег! — Бьянка внимательно вгляделась в его мрачное лицо. — Успокойся, Мерлина ради, мы же все продумали! Почему ты считаешь, что именно сейчас кто-то что заметит? Да нечего там замечать. Мы же любим друг друга, — она нежно улыбнулась и погладила кончиками пальцев его щеку.

— Мама может зацепиться за арест Эйвери и додуматься до того, что мы решили его убрать.

— Ой, и что? Скажи, что он угрожал тебе и она будет гордиться.

— А Роули?

— Никому нет дела до Роули. Ты же знаешь, его гибель списали как несчастный случай — сердце остановилось без причины, и все.

Регулус поджал губы. Проклятое беспокойство портило предвкушение праздника с того момента, как Вальбурга написала, что на каникулах хочет видеть их с Бьянкой обоих. А после утреннего «Пророка» к общему напряжению добавился иррациональный страх того, что Джоэл захочет отомстить ему за травмы матери. Накинулся ведь Моэм на него из-за сестры, хотя тогда Регулус тоже не был ни в чем виноват.

Умом он понимал, что с того момента многое изменилось, но с некоторых пор чувства были сильнее. Наверное, так проявлялась травма от «отношений» с Роули; Регулус ощущал перемены в себе как вечно ноющие незаживающие синяки.

— Рег, — Бьянка тронула его за руку. — Только не плачь.

— Что-о? — он обиженно округлил глаза. Девушка захихикала и достала из сумки косметичку.

Перед выходом из вагона Регулус, как полагалось по этикету, церемонно предложил даме руку.

Все четверо родителей уже ждали на платформе, стоя рядом и ведя светскую беседу ни о чем. При виде матери Регулус нервно облизнул губы. Пожалуй, Вальбурга, одетая в длинную черную шубу и черный, расшитый жемчугом и бриллиантами тюрбан, высокая и статная, окутанная сверканием своих драгоценностей, была самой заметной фигурой здесь. Она ярко выделялась из толпы, как ворон среди голубей, затмевая собой даже миссис Забини, известную своей красотой и более молодую, но куда менее шикарно одетую.

Скосив глаза, Регулус заметил брата и его друзей, которых встречали Поттеры. Сердце кольнуло сожаление, что нельзя окликнуть его и вместе поехать домой.

Бьянка сжала его руку покрепче: родители заметили их и махали, привлекая внимание.

Даже мама.

— Регулус, мисс Забини, — улыбнулась Вальбурга, когда они подошли.

— Мама, — Блэк склонил голову. — Отец.

— Здравствуйте, — улыбнулась Бьянка. — Мама, папа, рада встрече.

Джеймс обнял родителей, потом миссис Поттер по очереди притянула к себе Сириуса, который все косился на стоящих неподалеку Блэков и один раз вроде бы поймал взгляд Вальбурги, Ремуса, сердечно обнявшего ее в ответ, застеснявшегося Питера и даже Алису, которую видела в первый раз.

До Дырявого Котла, из которого они собирались отправиться камином в Годрикову Лощину, решили пойти пешком. Промозглый, вечно слякотный Лондон сегодня бы3л иным: с утра похолодало, город присыпало свежей порцией снега, и мостовые хрустели под ногами, как ванильные леденцы. Далекое зимнее солнце отражалось в белизне, покрывшей асфальт, брусчатку, крыши домов, провода и фонари, сверкая миллиардами маленьких звезд так, что глазам становилось больно.

Джеймс щурился сквозь очки и инстинктивно высматривал на улицах Лили с Нюниусом, прекрасно понимая, что их здесь нет. Эвансы всегда ездили с вокзала домой на машине, а мать Снейпа трансгрессировала вместе с ним прямо с платформы.

— Джим? — мама взяла его за плечо. — Ребята, как вы смотрите на то, чтобы заглянуть в какую-нибудь симпатичную кондитерскую?

— Вроде вон той? — хмыкнул Сириус, кивая на другую сторону улицы.

Питер заметно оживился и полез в сумку, явно намереваясь пересчитать деньги, оставленные ему матерью.

Они перешли дорогу и зашли в кафе — семь раз звякнул висящий над дверью колокольчик. Тепло и сумасшедшая смесь сладких запахов — корицы, ванили, шоколада, имбиря, кардамона с примесью кокоса и ягод — мгновенно укутали их огромным пледом.

Ремус глубоко вздохнул и улыбнулся, Сириус потянул Джеймса за большой стол у окна, укрытый вышитой скатертью, Питер принюхался и завертел головой, Алиса задумчиво облизала губы, мистер и миссис Поттер поспешили за сыном.

Джеймс задумчиво потрогал букет сухих цветов в белой вазочке и вздохнул. Апатичное, тоскливое состояние последних недель уже почти отпустило его, сменившись жаждой действия и верой в то, что он чертов любимчик судьбы, но остатки его, как клочья тумана, рассеивающегося к утру, все еще заставляли периодически застревать, стекленея взглядом.

Жаль только, родители что-то заметили.

Пряча взгляд, Джеймс уткнулся в меню.

— Дорогой, — мама коснулась его руки. — Что ты будешь заказывать?

— Лили, — серьезно ответил он и только спустя пару секунд сообразил, почему друзья так громко смеются. Мистер и миссис Поттер выглядели крайне озадаченными.

Не имея возможности хорошенько выматериться, Джеймс зашипел, как воинственный кот.

— Это торт, — объяснил он, когда все притихли (Сириуса пришлось пнуть под столом). — На второй странице, торт со взбитыми сливками и вишней.

— Типичная Эванс, да? — еле слышно прошептал Блэк в ухо Ремусу.

— Лили — это та девочка, о которой ты рассказывал? — спросил мистер Поттер. Джеймс взъерошил волосы и закатил глаза. Иногда друзья хуже найденных в твоем шкафу порножурналов.

— Она нашла себе парня, — процедил он. — Так что Мерлин с ней.

— Не уверена, что ее парень — Мерлин, — прошептала Алиса. Новый взрыв смеха заставил Джеймса обвести всех грозным взглядом, который показался друзьям еще забавнее, чем все остальное.

— Ладно, — миссис Поттер улыбнулась и помахала официанту. — Мы будем Лили, черный чай со сливками на всех и две чашки капучино, два эклера с шоколадным кремом, тирамису и четырнадцать заварных булочек.

Она могла сказать «торт Лили», но не удержалась от повторения каламбура. Джеймс решил, что это надо будет обязательно припомнить… как-нибудь потом.

Они пили чай и ели пирожные, переключив разговор на учебу и квиддич, на книги и еду. Пару раз звякал дверной колокольчик, тепло и пастельность обстановки баюкали их, размягчали, притупляли напряжение и боль. Каждый знал, что в магическом мире идет война, что всякий под прицелом, но здесь, на улице обычного Лондона, в уюте и сладости кондитерской, все это казалось далеким, будто черно-белое кино.

А потом на противоположной стороне улицы что-то полыхнуло и чашки подскочили на столе.

Поднялся шум, бармен схватился за телефонную трубку, одна из официанток спряталась за стойку, а другая — побежала к дверям. Движимые каким-то шестым чувством, Сириус и Джеймс выскочили на улицу, опередив ее и выхватив на ходу палочки.

И не ошиблись — три фигуры в масках стояли на фоне загорающегося жилого дома. Вероятно, Пожиратели использовали маскирующие чары — их совсем никто не замечал: испуганные прохожие разбегались подальше от источника опасности, те, кого задело взрывной волной, барахтались на асфальте, из окон слышались крики, кто-то орал «Воды!», сигналила «скорая», но всем не было никакого дела до того, что странные люди в черном устроили взрыв, а теперь стоят на его фоне, будто позируя для семейного портрета.

С началом террактов каждого совершеннолетнего волшебника в стране обязали пройти короткий курс самообороны, в который также входило создание говорящего Патронуса и летающих записок. Им стоило бы просто вызвать авроров и исчезнуть — и так бы и случилось, если бы фигура пониже, стоявшая в центре композиции, не сорвалась внезапно с места с криком «Сириус!» и вспышкой невербальных чар.

— Кузина, — Блэк оскалился. От первого удара он удачливо увернулся и тут же швырнул в Беллатрикс невинный Экспеллиармус. Она со смехом выставила щит.

— Малыш не знает боевых чар?

— Не люблю обижать дам, — Сириус улыбнулся краем рта и резко махнул палочкой. Лестрейндж отшатнулась, задетая чарами хлыста.

— Круцио, — прошипела она так ласково, будто признавалась в любви.

Тут случилось сразу несколько вещей. Блэк, накрытый проклятием, не удержался на ногах и упал, пытаясь сцепить зубы и смолчать — не слишком, впрочем, успешно. Джеймс оглушительно крикнул «Инсендио» и добавил пару слов, прочитанных в той книге, где он искал проклятие, должное освободить Лили. Ремус фехтующим движением взмахнул палочкой, и Белла взлетела в воздух.

— Агуаменти! — крикнул один из ее сопровождающих, стремясь затушить горящую мантию девушки. До этого они не вмешивались, вероятно, воспринимая происходящее как дуэль, но теперь, когда вступили гриффиндорцы, кодекс позволил поучаствовать.

Поттеры, Алиса и Питер не смогли остаться в стороне: вокруг Беллы столкнулось восемь магических вспышек: свет нарастал, меняя цвет из белого в желтый — зеленый — синий — алый — рыжий, и, когда соперники, озадаченные достаточно, чтобы остановить драку, были морально готовы погибнуть, снесенные назревающей ударной волной, грозившей быть сильной, как трехсотфутовое цунами, все исчезло.

На улице остались горящий дом, напуганные магглы, машина скорой помощи, полиция, пожарная служба и девять волшебников.

Беллатрикс пропала.

Тяжело дышащий Сириус поднялся с асфальта и тут же вцепился в плечо Джеймса — ноги дрожали как после особенно крутого секса, только вдобавок болело все тело с кончиков пальцев до макушки, будто Пыточное Проклятие уходило из него постепенно.

Пожиратели трансгрессировали.

Потом были авроры и колдомедики, давшие ему специальное зелье, от которого сразу стало легче, и Блэк почувствовал себя Атлантом, сбросившим с плеч небо, министерские обливиаторы, расспросы, следователь с Самопищущим Пером и нервная дрожь, запоздало накрывшая их всех.

До дома Поттеров им заботливо создали портал, чтобы не заставлять пострадавших добираться своим ходом или трансгрессировать, и там ни у кого не хватило сил на нечто больше, чем упасть в постели.

* * *

За день до Рождества Регулус Блэк и Бьянка Забини сидели в Зимнем Саду, устроенном с помощью заклятия Расширения Пространства в одной из комнат дома на Гриммо, 12.

Яростная летняя зелень деревьев, кустов и травы была разукрашена яркими мазками цветов: розы, тигровые лилии, анемоны, нарциссы, настурции, ирисы… Блэк притянул к себе вспышку сиреневого и задумчиво протянул:

— Как думаешь, мама скучает по мадам Моэм?

— Конечно, — уверенно сказала Бьянка. — Но вряд ли признается в этом кому-нибудь.

У каждого есть такие старые раны, ноющие на погоду, только полученные не на войне, не в чрезвычайных обстоятельствах, а просто так, обыденно и повседневно. Старый друг, с которым не ссорился, но перестал общаться, загородный дом, который лет десять стоит без дела просто потому, что однажды поехать туда не сложилось, а потом все отвыкли, домашнее животное, отжившее свой срок.

Даже шестнадцатилетним понятна ностальгия.

Напишешь тому другу и поймешь, что вы чужие друг другу, приедешь в тот дом, а там все заросло к Мордерду, и, даже если расчистить и сделать внешне как было — это будет уже иначе, заведешь нового зверька — но он ведь будет другим.

— Бьянка, — вздохнул Регулус. — Ты правда хочешь выйти за меня замуж? Мы ведь просто друзья… — его вдруг пронзил ужас от мысли о том, что подруга может быть влюблена в него. — Если ты… ну… думаешь обо мне как-то иначе, лучше скажи!

Забини расхохоталась.

— Серьезно, Блэк? Как тебе только в голову пришло, что ты можешь быть мне интересен, как парень? Ты же с детства совершенно очевидно по мальчикам! Зачем мне такое счастье? К тому же, влюбись я в тебя, я бы нашла способ испортить твои отношения с Моэмом, ты меня знаешь.

— Да, точно, — парень смущенно улыбнулся. — Конечно, извини. Но… зачем? Ты чистокровна и очень красива, на тебе любой женится.

— Мне не нужен любой. Мне нужен муж, с которым я буду свободна. Который не будет смотреть на меня щенячьими глазками, не будет устраивать дуэли с соперниками, не запрет меня дома, боясь измен… Жизнь так длинна, я не собираюсь ограничиваться одним мужчиной.

«Шлюха», — сказала бы девица вроде Кристабель Нотт. Регулус же вздохнул с облегчением. Сам он был вполне романтичным юношей и искренне верил в настоящую любовь и сопутствующие милые вещи, но не мог не признать, что Бьянка рассуждает здраво. По-взрослому. Тем более, если она так говорит, значит, для нее, наверное, действительно жизнь никогда не ограничится одним человеком.

От входа в садик раздался скрип двери и звук шагов. Забини еле заметно вздрогнула и мгновенно замолчала. Так, в тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев, они и дождались мадам Вальбургу Блэк.

— Мисс Забини, дорогая, — первым делом сказала мать Регулуса. — Могу я попросить вас оставить нас с сыном наедине?

— Конечно, — Бьянка поднялась, сочувственно сжав пальцы Блэка. — Не смею вам мешать.

Регулус напряженно посмотрел на маму, чувствуя неумолимое приближение разговора.

— Милый, — ласково сказала Вальбурга, аккуратно присаживаясь рядом с ним. Входная дверь скрипнула снова, отмечая уход Забини. — Я вижу, юному Эйвери очень сильно не понравилась твоя помолвка?

— С чего ты так решила? — он пожал плечами, чувствуя, как тревога сжимает живот.

— Его арест произошел через два месяца после преступления. До этого момента никакого расследования не велось. А потом, вскоре после того, как от него ушла невеста… черная полоса в жизни? — мадам Блэк усмехнулась.

— Видимо.

— Да ладно, — она резко и раздраженно фыркнула. — Такой, как Эйвери наверняка в долгу не остался и решил отомстить за оскорбление. Молодец, что убрал его. Мне только интересно — почему так?

Бьянка оказалась права. Вальбурга смотрела на сына одобрительно и видела в нем истинного слизеринца.

Как жаль, что сейчас придется немного омрачить этот момент.

— Это Сириус придумал, — сказал Регулус. — Не знаю, откуда он узнал… догадался, наверное. Но та грязнокровка ведь его девушка. Вот он и предложил, чтобы ее мама надавила на Дамблдора и Эйвери убрали из школы законным путем. Я и подумать не мог, что ее матерью окажется твоя бывшая одноклассница!

Мадам Блэк поджала губы. Она прекрасно поняла посыл этого монолога и не желала вестись на детские манипуляции.

Однако все же не сказала привычное «Я не желаю слышать этого имени!»

* * *

Рождественский прием в доме Блэков отдавал трауром. Отменять его было никак нельзя, но Вальбурга убрала большую часть праздничных украшений и настояла на обязательном черном цвете в одежде. Возможно, она действительно сильно переживала из-за исчезновения Беллатрикс, а может быть, просто соблюдала традиции.

Регулус не знал, что ему чувствовать по этому поводу. С одной стороны, в детстве он очень любил кузину, с другой — с тех пор многое изменилось. Теперь она была вернейшей сторонницей Темного Лорда, а он — предателем, хоть об этом никто и не знал. Пока что. Даже сказав брату о том, что от Волдеморта живыми не уходят, Регулус не обольщался насчет того, что соратнички никогда не узнают о его измене или узнавшие хотя бы дадут фору, используя эту информацию для шантажа, как Эйвери.

Он боялся встретиться с Беллатрикс не меньше, чем с самим Лордом, и испытал облегчение, узнав о том, что она без вести пропала.

Чувствовать это ему было противно.

— Слава Мерлину, что твоя сумасшедшая кузина провалилась в Ад! — сказала по этому поводу Бьянка.

Регулус укоризненно посмотрел на нее.

— Я же ее любил.

— Пока она не сошла с ума?

Блэк призадумался. Строго говоря, он не считал Беллу сумасшедшей — с чего бы вдруг? У нее не было галлюцинаций или бреда, она просто влюбилась в Темного Лорда, что было немудрено. Красивый, харизматичный, сказочно сильный мужчина на фоне навязанного мужа — тут Регулус вполне мог понять кузину, и даже согласиться с ее оценкой. Объективно, конечно.

— Нет, потом тоже. Да она и не сходила с ума. Но… — он немного смутился.

— Ты соскучился по любимой сестре, но боялся вернейшей сторонницы Темного Лорда? — уточнила Бьянка.

Регулус кивнул.

— Придется одновременно грустить и радоваться.

— Не радоваться, а испытывать облегчение, — возмутился Блэк. — Еще не хватало радоваться такому.

— Ладно, ладно, — она махнула рукой. — Ты когда-нибудь задумывался о том, что ты слишком хороший мальчик для Пожирателя?

Регулус неопределенно пожал плечами. Скорее всего, он стал, как она выразилась, «хорошим мальчиком» именно из-за посвящения в Пожиратели. Сначала это казалось чем-то ерундовым, вроде как комара прихлопнуть — и только в самый последний момент, когда пути назад не было, становилось понятно, что человек все же отличается от насекомого — будь это маггл, бездомный, слабоумный, да кто угодно, насколько угодно ущербный.

С тех пор он стал замечать за собой болезненную щепетильность в вопросах убийств — переживания из-за смерти ублюдка Роули были типичным примером. Мордред с ним, конечно, но ведь Джоэлу пришлось пачкать руки!

Перед приемом все эти мысли следовало удалить. В идеале — слить в Омут Памяти, но Регулус не умел этого делать, а просить кого-нибудь научить означало вызвать вопросы.

Оставалось только думать о другом, правильном, запихивая лишние образы в самую глубь разума, и поменьше смотреть Темному Лорду в глаза, но не избегать взгляда, чтобы не вызвать подозрения. Сложно, но при должном самоконтроле все должно было получиться.

На приеме, разумеется, собрался весь цвет магической аристократии, кроме неразлучной связки Эйвери-Роули, уже дважды обиженных Блэками. Регулус начинал понимать, что все, вся эта толпа бывших и нынешних слизеринцев, считают, будто бы это он убрал Матиаса с дороги, использовав девушку опального брата, и ни одному не приходит в голову, что все было буквально наоборот.

Впрочем, ему это оказалось на руку — его сочли достаточно ядовитым и хищным, а значит — весомым.

Медленно лавируя по залу под руку с Бьянкой, Регулус изучал гостей так внимательно, как только мог. Братья Лестрейнджи, какие-то непривычные без Беллы, всегда выглядевшей центральной фигурой их небольшой группы. Ивэн Розье с матерью, грустный и одновременно злой; поймав взгляд Блэка, он неприятно усмехнулся и сдвинул брови.

Гринграссы, целый клан разнообразных девиц — когда несколько десятков поколений в семье рождаются только девочки, ничего не остается кроме как ввести наследование по женской линии, а старшим сестрам брать в мужья кого угодно, кто согласится взять фамилию жены. Как они при этом ухитрялись оставаться идеально чистокровными, Регулус даже не пытался понять.

Завидев Малфоев, он устремился к ним — поздороваться с младшей из кузин, единственной оставшейся в доступности для общения. Конечно, Сириус упоминал, что Андромеда жива-здорова, но Регулус не слишком хорошо ее помнил, да и возможности встретиться не имел.

Нарцисса, неизменно холодная и блистательная с виду, крепко обняла его.

— Привет, дорогая, — пробормотал Регулус. Его слегка потряхивало от переизбытка белых волос вблизи, в груди возник маленький черный водоворот, мешающий дышать, но Мордред их побери, это же всего лишь безобидные Малфои.

— Мистер Блэк, рад встрече, — Люциус вежливо протянул ему ладонь. Слизеринец заученно ответил на рукопожатие, вежливо поклонился Абраксасу, поцеловал ручку Рафаэлле, его жене, и снова повернулся к кузине.

— Регулус! — радостно улыбнулась Нарцисса и тут же резко сменила тон. — Нас все меньше…

— Да, — сочувственно вздохнул он, зная, что Цисса была близка со старшей сестрой, особенно с тех пор, как они обе оказались в окружении Волдеморта.

Блэков оставалось все меньше. Но ведь есть же Сириус и Андромеда, никуда они не делись, живут сравнительно благополучно, а то что здесь их нет, так и слава всем возможным богам.

Лорд Волдеморт прибыл, как полагается, с опозданием.

Вальбурга приветствовала его радостно, как старого приятеля, но с уважением, как сильнейшего темного мага столетия (по крайней мере, в Англии).

По праздничному залу потянуло холодом — из прихожей или от самого Темного Лорда, Регулус не задумывался; он схватил Бьянку за руку и инстинктивно попытался спрятаться за чужими спинами. Забини сердито сжала пальцы друга — они же договаривались не привлекать внимания!

— Спасибо за приглашение, мистер Блэк, мадам Блэк, — Волдеморт изогнул тонкие губы в вежливой улыбке. Будто его посмели бы не пригласить! — Это честь для меня — стать частью вашего общества.

Частью этого общества он стал еще в Хогвартсе, конечно, но, видимо, подобные ужимки казались Темному Лорду вежливостью. Регулус вдруг очень ясно ощутил отвращение; вопреки мнению Сириуса, Волдеморт никогда не был для него кумиром, но уважение раньше вызывал, как и у прочих чистокровных — теперь же Блэку вдруг стали противны его кружевные речи, сомнительная любезность и тонкие улыбочки.

Тем временем, вечер продолжался. Темный Лорд проплывал между гостей, то и дело останавливаясь поздороваться с кем-нибудь конкретным — бывшим однокурсником, верным боевым магом, подающим надежды юным последователем…

— Мистер Регулус Блэк, рад приветствовать вас вновь.

Юноша поклонился.

— Мы все в восхищении, мой лорд.

Бьянка нежно улыбнулась и тоже склонила голову. Не имея Метки и будучи дамой, она могла позволить себе несколько более вольный стиль общения с Волдемортом.

— Мистер Блэк, может быть вы мне подскажете… — Регулус поднял взгляд на лорда и вопросительно поднял брови. — Мне нужен помощник, выносливый и устойчивый к зельям.

— Возьмите домового эльфа, мой лорд, — предложил Блэк. — Они реагируют на все как люди, но в несколько раз слабее. Эту особенность специально создавали, чтобы можно было проводить на них эксперименты для развития медицины.

— Хорошая идея, — Волдеморт снова улыбнулся. — Но своего эльфа у меня, к сожалению, нет.

— Я могу предложить вам своего, мой лорд, — ляпнул Блэк. Опустив глаза, он размышлял о том, сможет ли с помощью Кричера узнать какую-нибудь страшную тайну Темного Лорда, что-нибудь, что позволит все же освободиться от него… если только бедный домовик не погибнет. Но просить оставить его в живых Регулус не решился — кто знает, как Волдеморт отреагировал бы на это. Каждый Пожиратель, даже самый юный и восторженный, знал, что Лорд слегка неуравновешен, и разговаривать с ним надо крайне почтительно — Метка обязывала.

— Это щедрое предложение, мой юный друг. Это ваш личный эльф или семейный?

— Личный, — почти честно ответил Регулус. — Мой гувернер. Я доверяю ему не только из-за эльфийской магии.

— Что ж, я буду очень благодарен вам, Регулус.

Блэк мысленно усмехнулся, отметив, как за пару реплик превратился из «мистера Блэка» в «Регулуса». Возможно, этим получится воспользоваться.

С другой стороны, не стоило даже пытаться переиграть Волдеморта на его поле.

— Кричер! — позвал он. — Приказываю тебе слушаться лорда Волдеморта.

— Да, хозяин Регулус, — проскрипел домовик, склоняясь перед ним.

* * *

Колдомедики сообщили, что Айрис полностью восстановится через три дня, после чего ей нужно будет лишь пару месяцев соблюдать небольшие предосторожности при колдовстве. Легко отделалась.

После этого Райана, Джоэла и Омелу бесцеремонно выгнали из больницы, настояв на том, что присутствие всей семьи у постели человека, идущего на поправку, вовсе не обязательно.

Домой они трансгрессировали — Джоэл по очереди перенес сестру и отца; добираться от Лондона до Глазго было далековато, особенно когда выскочил из дома среди ночи (или среди утра) без вещей и без гроша в кармане.

Омела ждала от отца привычного взрыва по невзрачному поводу, но он, едва зайдя в гостиную, подошел к столику с патефоном, достал из ящика пластинку с Gaudete и переломил ее пополам.

— Убери, пожалуйста, — кивнул он Джоэлу и тот, уловив направление перемен, взмахнул палочкой.

Они не стали устраивать рождественский ужин без мамы. Все воскресенье Райан провел на работе, вечером просто отправившись спать, а Омела и Джоэл успели погулять в парке, выпить глинтвейна на ярмарке и обсудить сложившуюся обстановку.

Жизнь их семьи всегда напоминала фронт, на котором велись бесконечные бои самыми разными видами оружия, но теперь, похоже, родители заключили мирный договор. Когда Айрис вернулась из больницы, они смотрели друг на друга, как робкие школьники, одновременно желая и не решаясь сделать шаг навстречу.

Сириус не звонил, не писал, и Омела боялась первой подавать признаки жизни. Их связь, такая крепкая и надежная в Хогвартсе, теперь, на расстоянии от Годриковой Лощины до Глазго, казалась неуловимой и слабой, как одна-единственная паутинка. Она боялась не увидеть на его лице того, что видела в школе, боялась прочесть формальную отписку, мол, все нормально, увидимся. Этот страх не давал покоя, играя реквиемом на фоне праздников и радости за родителей.

Холодный мир зимы и страха безуспешно пытался согреться в объятиях глинтвейна и чая, свитеров и курток, даже температурных чар. Все вокруг было звонкое и хрупкое, как бокалы горного хрусталя, в которые мама наливала вино. Твердость хрусталя — семьдесят процентов от твердости алмаза, не имела никакого значения, когда он был замороженным, узорчатым и очень тонким. Толкнешь случайно — упадет и разлетится вдребезги, на множество мелких осколков, похожих на весеннюю снежную корку, или на несколько больших, таких же нежных и красивых, но уже абсолютно бесполезных.

Не выдержав тревоги, Омела написала Лили, а потом и Бьянке — вдруг она что-нибудь знает.

С каждым часом она все ярче ощущала дрожь привычного мира.

Эванс ответила быстро.

«Привет! Рада, что ты написала мне, правда, очень рада. От Алисы никаких вестей, Мэри и Марлин, кажется, вовсе не хотят больше дружить со мной… У Северуса вчера похоронили отца. Неловко об этом говорить, но он, похоже, вовсе не расстроен, сказал только, что теперь мы сможем работать над антидотом в лаборатории у него дома.

В последнее время я чувствую какое-то напряжение, разлитое в воздухе. Я неплоха в прорицаниях, поэтому решила раскинуть карты… Сколько не раскладывай на будущее — обещает предательство. На меня, на тебя, на Мародеров… Я не представляю, как от этого защититься. Вроде как, это связано с зельем, а вроде и не совсем…

Первая версия антидота не пожелала довариваться, расплавила мой любимый котел. Через пару дней планируем провести повторный эксперимент, предполагаемые ошибки уже рассмотрели. Дело движется! Северус злится, что я заставляю его это делать, но я же вижу, что ему самому интересно. У него душа исследователя.

Надеюсь, что до конца каникул получится добиться успеха. Надеюсь, что это поможет… Мы ведь сможем справиться с любой бедой, верно?

Целую, Лили».

Омела решила воспользоваться ее примером. «Тучи сгущаются» — сказали карты.

Бьянка написала на следующий день — короткую записку о том, что Волдеморт пока никого не убил, но зачем-то забрал Кричера, домовика Блэков. И, конечно же, передала привет Джоэлу от Регулуса — в комплекте с извинениями за то, что он не может написать сам. Вальбурга иногда проверяет почту.

Джоэл, очевидно, был рад и такой весточке — это значило, что с Блэком-младшим, по крайней мере, все в порядке.

Спустя несколько дней Омеле пришло приглашение на похороны родителей Джеймса.

* * *

Поттер и Блэк выглядели в равной мере растерянными и убитыми — с той только разницей, что Сириус пытался держать лицо, а Джеймс — нет.

Безутешные родственники, которых на похоронах и свадьбах почему-то всегда оказывается больше, чем кто-либо мог припомнить, толпились вокруг двух открытых еще гробов, возглавляемые министерским служащим. Смотрелись они как стая грачей вперемешку с галками.

При виде толпы, состоящей преимущественно из взрослых чистокровных волшебников, Омеле захотелось развернуться и убежать, но она мужественно сдержалась. Тем более, к ней уже шел Сириус.

При первом же взгляде на его лицо, все вопросы и обиды вылетели у нее из головы, будто вышибленные зимним ветром на макушке Астрономической Башни.

Сириус только однажды рассказывал о том, что родители Джеймса значат для него и кем они стали в его глазах, но сейчас каждое слово того разговора пропечатывалось в голове, будто набираясь на машинке. На миг он показался Омеле призраком или фотографией, вырезанной по контуру — что-то в Блэке стало хрупким и эфемерным, словно легчайший порыв ветра готовился унести его.

А потом он стиснул ее в объятиях, и это чувство мгновенно растворилось в тепле и горьковато-шипучем страхе.

Омела сочла поцелуй неуместным, и просто покрепче сжала руки, сомкнутые за его спиной.

Они вместе пошли обратно к мародерам сквозь траурно одетую черно-бело-серую толпу, похожую на стаю ворон. В голове Омелы мелькнула не совсем уместная мысль о том, что хорошо, что Джеймсу уже есть семнадцать и он может спокойно вступить в права наследования, а то в маггловском мире всякое бывает, и в магическом, наверняка, — тоже.

На чернильном рисунке кладбища ярко сверкнула рыжая вспышка; девушка остановилась и завертела головой, Сириус недоуменно оглянулся.

Как солнечный луч пробивается сквозь тяжелые зимние тучи к ним шла Лили Эванс, изящно маневрируя между людьми, похожими на восковые фигуры.

— Привет, — Сириус растянул губы в кривоватой светской улыбке.

— Привет! — Омела бросилась к подруге и обняла ее.

— Где Поттер? — гриффиндорка настороженно огляделась. Блэк кивнул туда, где стояли гробы, и над свежими ямами громоздились горы мерзлой земли.

Эванс смертельно побледнела, и, высвободившись из объятий, направилась в ту сторону, двигаясь неловко, как шарнирная кукла.

* * *

Сириус прижимал ее к себе, как плюшевого мишку, крепко обхватив руками и для верности закинув сверху ногу. В таком положении Омеле было душно и поэтому никак не получалось заснуть, но вырываться она не хотела, желая утешить Блэка хотя бы своей близостью.

После похорон родственники разъехались по домам, а они — Мародеры, Омела, Алиса и Лили — остались ночевать в гулком доме Поттеров, где в одночасье поселилась атмосфера заброшенности.

Вздохнув, Омела переместила тяжелую горячую руку со своей шеи в район груди. Не хватало только, чтобы он придушил ее во сне.

Полночи они пили и говорили; теперь дыхание Сириуса густо пахло чем-то средним между коньяком и вином — хорошо еще, что не классическим перегаром.

Эванс, казалось, сама не знала, как объяснить свое появление здесь. Ей написала Алиса — просто, чтобы Лили была в курсе, и девушка, сломя голову, рванула в Годрикову Лощину, наврав Снейпу, что едет навестить Петунию с женихом, потому что иначе сестра смертельно обидится, и больше не будет дарить ей на день рождения уродливые интерьерные статуэтки.

Зато Омела и Алиса знали. Или — если точнее — чувствовали и надеялись.

— Лили, надо поговорить, — уверенно произнесла Сноу, как только подруга похвасталась, что их с Северусом проект наконец-то успешно завершился. — Выйдем?

Рыжая удивленно кивнула, и три девушки отправились в соседнюю комнату, оставив парней наедине с коньяком.

— Лили, — начала Омела, немного смущаясь. — На каникулах мы кое-что выяснили, и эта информация тебя не порадует, но мы обязаны поговорить об этом.

— В чем же дело? — Эванс удивленно уставилась на подруг.

— Понимаешь, мои родители… мама приворожила отца с помощью нашего фамильного артефакта. Я хорошо знаю его действие — он образует между людьми неразрывную связь, оставляя обоих в полностью здравом рассудке, в отличие от Амортенции. И вот, приехав на каникулы, я узнала, что артефакт пропал! И, понимаешь, в голове как мозаика сложилась… Ты же помнишь, что прежде, чем начать встречаться со Снейпом, ты целовалась с Джеймсом и до этого начала благоволить ему?

Лили кивнула.

— Это было действительно странно. Как-то очень уж резко поменялись твои приоритеты. Мы даже подлили тебе антидот к Амортенции, извини. Но когда я узнала, что пропал камень… До этого ведь матери не было дома, пока она навещала Хогвартс и разбиралась с Эйвери, а Забини сказала, что в это время и Снейпа никто не видел. В общем, — Омела со свистом втянула в себя воздух и произнесла кодовую фразу: — Снейп приворожил тебя.

Это было, как лопнувшая в голове струна. Едва Мелс произнесла эти три слова, Лили замерла, прислушиваясь к себе. Что-то менялось, переплавлялось, трещало по швам, будто теплое, лимонно-кислое чувство к Снейпу приняло Оборотное зелье.

В ней медленно закипала злость. Кулаки непроизвольно сжались — хотелось примчаться к Северусу и бить его, пока худое бледное лицо не превратится в кровавую маску. Хотелось вырвать собственное сердце и бросить ему, и умереть, чтобы больше не чувствовать этого ужасного унижения. Она была заколдована, одурачена! Да и сейчас… Эванс отчетливо поняла, что все еще тоскует по Снейпу, что ей тяжело не видеть его — прошло ведь где-то полсуток.

Эта шипучая смесь ненависти и тоски сводила с ума.

— Лил! — резкий возглас Алисы вывел ее из ступора. — Лил, посмотри на меня.

Девушка подняла лихорадочно горящие глаза.

— Мы узнали кое-что еще. — Сказала Омела. — Применив на Снейпе одно проклятие, лишающее магии, приворот можно убрать. Джеймс уже готов сделать это, надо только потерпеть до конца каникул.

Стало немного легче. По крайней мере, через каких-то три дня эта пытка закончится, и она сможет понять, что чувствует на самом деле, без примеси жутковатой древней магии в голове и сердце. А то, что Северус станет сквибом… ну что ж, он это заслужил.

— Спасибо, что предупредили, — с трудом произнесла Эванс.

— Прости, — Мелс сделала жалобное лицо. — Я знаю, что тебе больно, но ты должна знать о таком! Я бы ни за что не рассказала, если бы мы не знали, как помочь тебе.

— Почему? — удивилась Лили. Она на самом деле считала, что о таком лучше знать.

— Мой отец сошел с ума, узнав о привороте. И двенадцать лет был настоящим безумцем, пока на маму не напал Итан Розье с тем самым проклятием. Но если бы приворот не исчез, он страдал бы до самой смерти. Я бы не пожелала тебе такого.

— Твоя мама стала сквибом? — пораженно воскликнула Эванс.

— Нет, проклятие не успело подействовать до конца. Оно вытягивает магию за какое-то время, передавая ее оператору. Но отец успел убить Розье.

— Да, я читала статью… Черт возьми, как же мне хочется порвать Снейпа на кусочки!

— А вот этого лучше не делать, как бы ни хотелось, — строго сказала Алиса. — Если он поймет, что ты все знаешь, он может сделать что угодно. А если ты случайно сболтнешь, что приворот можно снять, он может даже убить Джеймса! Подумай, если Снейп пошел на ограбление и использование такого страшного артефакта, он не остановится ни перед чем, чтобы заполучить тебя! Конечно, приворот сможет снять любой, но не хотелось бы терять Поттера, верно?

— Да… — растерянно пробормотала Лили. — Я не хочу терять Поттера. Я только ради него приехала сюда, я думала, ему будет легче, если я приеду…

— Уверена, это помогло, — улыбнулась Мелс. — Он очень скучал по тебе, просто места себе не находил.

Лили кивнула, и они, как ни в чем не бывало, вернулись к мальчикам.

Омела прокрутила в голове разговор с Лили, радуясь, что получилось обойти вопрос антидота к яду. Все же в этом моменте им очень повезло с тем, что Снейп провернул свою авантюру по захвату сердца возлюбленной — без его участия эта история осталась бы на уровне дурных предчувствий и обязательно привела бы к чему-нибудь невероятно ужасному. Настолько, что даже думать об этом не хотелось.

Все складывалось как нельзя удачнее.

Почувствовав, что все же проваливается в сон, Мелс торопливо взяла процесс под контроль. Ей не хотелось снова видеть какую-то постороннюю дрянь.

А в Пространстве Сна ей пришла в голову безумная, но интересная мысль.

Волдеморт. Вся магическая Британия звенела этим именем. Чистокровные, заносчивые и богатые, трепетали перед ним. Другие чистокровные ненавидели его, помогая полукровкам и магглорожденным, у которых не было выбора. Волдеморт расколол страну на две части, развязал войну, заставил людей бояться одного только его имени. Ужасный, злобный, но все же, несомненно, великий — что же он за человек?

Она могла многое понять, заглянув в сон. Это было чем-то, схожим с леглименцией — влияя на Пространство Сна вокруг человека, Омела заставляла его подсознание выкидывать на поверхность разнообразные образы, анализируя которые, нетрудно было сделать выводы о личности.

Захваченная идеей, она сосредоточилась в поисках Темного Лорда, для упрощения задачи визуализировав сон как длинный коридор с множеством дверей.

Вот и нужная. Дверь — это первое, о чем можно было судить. Мелс ожидала увидеть нечто шикарное, непременно с гербом Слизерина, но наткнулась на простую деревянную дверь с поворачивающейся ручкой.

Это была до невозможности маггловская дверь.

Впрочем, анализ стоило отложить на потом. Повернув ручку, девушка осторожно скользнула в сон сильнейшего злого волшебника современности.

Бедно обставленная комната, центром которой был полыхающий, словно факел, простенький шкаф.

Привкус реальной сцены из прошлого, здорово приправленный пронзительной жутью и отчаянием.

В шкафу находилась его коллекция. Предметы, напоминавшие о мести обидчикам и о маленьких чудесах, которые умел творить приютский мальчик.

Привкус казенности.

Страсть к коллекционированию он пронес через всю жизнь — сначала маленькие символы маленьких побед, потом школьные регалии, потом соратники, верящие ему, как себе, потом реликвии величайших волшебников…

Реликвии… Перед Омелой мелькнул образ серебряной диадемы — и в то же мгновение Пространство Сна погрузилось во мрак.

— Девочка думала, что она одна во всем мире владеет осознанными сновидениями? — холодный, ехидный голос звучал со всех сторон сразу. — Наивная девочка.

Она почувствовала, как Волдеморт просматривает ее, словно второпях листая книгу. Опасности не было — ничто не помешало бы проснуться, отвесив лорду мощный ментальный пинок, но он все равно не видел ничего важного, никаких точных данных, а сам процесс тоже позволял сделать выводы.

В Темном Лорде было что-то родное. Свербящее чувство первозданной жути, как в ее собственных снах, пронизывающий ужас, сопровождавший Джоэла в облике монстра.

Ничего себе! — подумала Омела как раз тогда, когда Волдеморт закончил просмотр и рывком изменил обстановку.

Она стояла в самой чаще елового леса. Посмотришь вверх — черная бесконечность неба и ослепительный круг луны, серебрящей верхушки деревьев. Посмотришь вниз — бархатный мох.

Нарастал шелест листьев, неправдоподобная деталь, за которую могла уцепиться спасающаяся жертва. Но бежать было все еще рано — и Омела дождалась момента, когда шелест сложился в простенькую мелодию.

Девочка как-то гуляла одна

Змея в лесу повстречала она.

Первым чувством было возмущение тем, что чертов Волдеморт поменял в ее детской песенке волка на змея.

Вторым — осознание.

Третьим — предвкушение.

Змей был большой и голодный ужасно

Злобно навис он над жертвой несчастной.

Немедля возникла и визуализация — неестественных размеров змей возвышался над ней. Во мраке леса он казался вырезанным из бумаги силуэтом, лишь ослепительно белые клыки сияли объемом.

Длинные зубы оскалил злодей:

«Не соберешь ты, девчонка, костей!»

Змей-Волдеморт угрожающе зашипел, приближая к ней огромную голову.

Омела улыбнулась.

Девочка тихо сказала ему:

«Кости действительно мне ни к чему».

Девочка эта вампиршей была -

Выпила змея и дальше пошла.

К концу песенки, до которого Темный Лорд, видно, не досмотрел в воспоминаниях Омелы, решив, что это детский кошмар, змей уменьшился до размеров ужа и высох, будто из него и правда выпили всю жидкость.

Это действительно был ее кошмар. Кошмар ее авторства.

Омелу вынесло из сна прямиком в явь — шок Волдеморта был ощутим едва ли не физически и вскоре непременно стал бы опасен.

Проснулась она нервно хихикающей.

* * *

Побывав у своей мерзкой сестрицы, Лили вернулась уже на следующий день, вызвав у Северуса чувство полного морального удовлетворения. Он безумно скучал по ней.

Однако, Эванс вела себя весьма сдержанно, пожалуй, более сдержанно, чем раньше — даже не обняла его при встрече, будто остановившись в последний момент. Снейп, кажется, заметил, как дернулись ее руки: вверх, вниз.

Односложно ответив на вопрос «Как дела?», Лили прошла в их временную лабораторию, сложила в сумку несколько пузырьков антидота, который Северус разлил только этой ночью, взмахом палочки скопировала себе рецепт, и решительно направилась к выходу.

— Лил? — удивленно спросил Снейп. — Ты чего?

— Каникулы скоро кончаются, — фальшиво ответила она. — А я родителей почти не видела. Надо хоть пару дней с ними провести…

Никакая легилименция не нужна была, чтобы понять, что девушка врет.

— Что случилось, Лил? Я обидел тебя? — слегка дрожащим голосом уточнил Северус. Все же не до конца он верил в мощь краденного артефакта — и, видимо, не зря.

— Ты еще спрашиваешь!!! — в голос крикнула Лили и приложила его Ступефаем.

Когда Снейп очнулся, в доме уже никого не было.

Захлопнув дверь своей комнаты, Лили обессиленно упала на кровать и разрыдалась. Поговорив с девочками, она почувствовала злость, и, придя к Северусу за зельем, едва удержалась от того, чтобы броситься на него с кулаками.

Теперь же пришла боль.

Но, черт возьми, она все же совершила ошибку, она показала, что что-то не так и ударила его заклятьем. Вряд ли получится избежать разговора, вряд ли получится скрыть правду.

Нет, он не убьет Джеймса, если не узнает, что приворот можно снять. А вот высказать ему все это в лицо — о, какое же удовольствие она получит, когда Снейп поймет, что их прекрасные отношения закончены. Пускай думает, что она никуда не денется, пожалуйста. Но он должен знать, что Лили его ненавидит.

Раньше она не испытывала ничего подобного. После той памятной ссоры Эванс решила, что их пути окончательно разошлись — потому что Северус дружит со слизеринскими уродами и занимается темной магией — но лишь поэтому. Тогда она скучала по нему, жалела, что он больше не тот мальчик, который привел ее в чудесный мир волшебства.

Теперь она рыдала, чувствуя, как все светлые воспоминания комкаются и горят.

Снейп перечеркнул их все. Вернее, чем став Пожирателем Смерти.

Это решение было продиктовано его окружением и жаждой славы — она достаточно хорошо знала друга, чтобы понимать это и даже в какой-то мере принимать. Конечно, другие Пожиратели ненавидели магглорожденных, но не Северус. Он презирал обычных людей, но к таким, как она относился равнодушно. Он не хотел убивать и пытать, он обязательно отвернулся бы от Темного Лорда, разобравшись в его целях и методах, как сделал Регулус Блэк.

Эванс чувствовала, как мощнейшая магия сжимает ее сердце, выкручивает все тело гриппозной ломкой, дергает и тревожит. Она отчетливо слышала вой ветра за окном, деревья стучали по стеклу, пытаясь нарушить ее покой, пытаясь убить ее, выдать врагам…

Северус может спасти! — эта мысль билась в голове набатом, китайским колокольчиком, барабаном, ксилофоном.

Лили до крови впилась ногтями в предплечье.

Нет.

Никакого Северуса. Даже если за ней правда придут убийцы.

Пусть он приходит сам — тогда она выскажет ему все в лицо, даст пощечину, плюнет — и выгонит, потому что видеть его не может.

Он предал ее по-настоящему. Предал их детскую дружбу и все хорошее, что Лили думала о нем. Каждую частичку памяти, бережно сохраненную ею.

Он сошел с ума и не был больше тем, кого она знала.

Лили свернулась клубком, продолжая царапать себя в попытке сосредоточиться на физической боли, чтобы отвлечься от тоски и страха.

До возвращения в Хогвартс оставалось два дня.

* * *

— Кричер! — негромко воскликнул Регулус Блэк, проснувшийся среди ночи от чувства неясной тревоги. — Иди сюда!

Несколько томительных секунд ничего не происходило.

— Кричер!

Хлопок. Эльф явился к хозяину, как предполагала древнейшая магия — но в каком виде! Израненный, в мокрых лохмотьях вместо аккуратной наволочки с гербом Блэков, с безумно бегающими глазами.

— Кричер, что с тобой? — требовательно спросил Регулус, садясь на кровати. Ситуация, очевидно, была хреновой, и ему следовало срочно взять себя в руки.

— Хозяин Регулус! — домовик, кажется, только сейчас обратил внимание на него. — П-пить… пить…

Ни секунды не раздумывая, Блэк протянул ему стакан воды, который всегда держал у кровати на случай, если проснется от жажды.

Кричер выпил залпом и заплакал, как маленький ребенок. Регулус сполз с кровати на пол и обнял его, чувствуя обжигающую вину за то, как поступил с верным слугой. Нельзя было отдавать его Волдеморту, плевать на любую ценную информацию — стоит ли она боли существа, полностью зависящего от твоего воли.

— Что случилось? Это Темный Лорд? Он пытал тебя?!

— Н-нет… хозяин Регулус, сэр, злой волшебник не пытал Кричера, — помотал головой домовик. Кажется, вода решила проблему. — Он отвез Кричера в страшную пещеру, где было озеро, полное инферналов, и заставил выпить зелье, от которого Кричеру виделись кошмары… что вы мертвы… хозяйка Вальбурга, хозяин Орион… все мертвы… дом сожжен… потом захотелось пить… злой волшебник только смеялся. Кричер хотел пить, коснулся воды озера и инферналы… — он содрогнулся. — Инферналы хотели убить Кричера, но хозяин Регулус позвал. Вы спасли меня, спасибо, спасибо…

— Я не должен был отдавать тебя ему, — прошептал Блэк.

— Нет, хозяин Регулус спас Кричера, — настаивал домовик. — И злой волшебник сказал кое-что, когда Кричер выпил все зелье. Он налил новое и сказал: «Крестраж в порядке. Мощнейшая защита».

— К-крестраж? — заикнулся Регулус. Он читал об этом явлении. — Мерлин мой. Господи… Кричер! Никто, кроме меня, не должен знать, что ты жив. Даже отец и мать, не говоря уж обо всех остальных. Иначе Темный Лорд убьет нас обоих! Спрячься и не показывайся никому не глаза, ты понял? Это приказ! Только скажи сначала — как ты себя чувствуешь?

— Кричер недостоин вашей заботы…

— Отвечай!

— Нормально. Вода помогла.

Блэк вздохнул — он очень любил своего эльфа, но все равно слегка раздражался, когда тот начинал вести себя так подобострастно и нездорово жертвенно.

А может раздражался, потому что любил.

Так или иначе, Кричер исчез. Темный Лорд уверен, что домовик умер вместе с его тайной — теперь-то Регулус уверился в том, что слухи о полукровности Волдеморта — истинная правда. Чистокровный волшебник, желающий убить свидетеля-домовика, сделал бы это собственноручно, а потом на всякий случай сжег тело.

Эти волшебные существа были очень живучи, и связь с хозяином зачастую оказывалась двухсторонней — если только маг совсем не плевал на благополучие слуг.

Убрав все следы ночного переполоха, Регулус залез под одеяло и лег на бок, нервно кусая ногти. Он читал о крестражах в одной из книг домашней библиотеки, прошлым летом, когда подхватил простуду и неделю скучал дома, пропустив какой-то крупный прием и три семейных вечера.

Страшная черная магия, разделяющая душу пополам и позволяющая вернуться в случае смерти. Противная вещица, которая мстила своего создателю вечной ангедонией, паранойей и вспышками агрессии. Маг, желающий бессмертия, мог жить очень долго, мог действительно воскреснуть, но жизнь не приносила ему ни радости, ни даже покоя.

На миг Блэку стало жаль Волдеморта, но он тут же отбросил это чувство.

Это был его личный выбор.

Крестраж — воплощение мощнейшего страха, а живущий в страхе счастливым быть не может.

С этой мыслью Регулус и уснул, жалея теперь себя и всей душой желая избавиться от гнета вездесущей тревоги, пронизывающей его насквозь.