Грехи Альбуса Дамблдора (гет)

Гермиона Грейнджер никогда не была кисейной барышней, и обмороки были не в ее репертуаре, но путешествие сквозь время со скоростью героя Уэллса, закончившееся в объятиях ее дорогого покойного директора, все-таки ее подкосило. Правда, Гермиона не была бы Гермионой, если бы, очнувшись, не начала тут же искать палочку.

— Да лежи ты спокойно, — проворчал добрый незнакомый голос, и Гермиона решилась открыть глаза. Она лежала на диване в чужом доме, а рядом с ней сидел голубоглазый юноша с волосами соломенного цвета. Сходство с Дамблдором было только отдаленное, и Гермиона облегченно вздохнула — примерещится же такое в темноте.

— Простите… — начала Гермиона, но в этот момент дверь в комнату распахнулась и на пороге возник восемнадцатилетний Дамблдор, с рыжими волосами до плеч и красным фениксом на руке.

— Вы очнулись? — бодро спросил Дамблдор, изящным движением палочки направляя к Гермионе пробирку со свежесваренным укрепляющим зельем. — Замечательно, а то я уж боялся, что придется для вас огорчить моего Фоукса, — Дамблдор кивнул на феникса, а феникс ответил ему подозрительным взглядом. — Мой брат, конечно, не представился, а потому начну я. Итак, к вашим услугам Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, а после того, как я это выговорил, — Дамблдор уже стоял рядом с севшей на диване Гермионой, протягивая ей руку, — просто Альбус, это Фоукс, он вместо крыла подает ногу, уж извините, это мой брат Аберфорт, а вы…?

— Гермиона Грейнджер, — ошарашенно представилась Гермиона и подумала, не сболтнула ли она чего лишнего.

— Очень приятно, — молодой Дамблдор, еще не набивший шишки от первых столкновений с жизнью, был намного менее молчалив, чем его директорская версия, — судя по тому, что вы бесстрашно пьете из летающих мензурок, вы волшебница. А судя по тому, кто готовил зелье, через несколько минут вы уже сможете отужинать с нами. Гриндельвальд что-то врал, что вы разворотили у них стену Авадой…, впрочем, это мелочи… Аберфорт, пойдем, поможешь мне на кухне.

Сидя за прекрасно сервированным столом напротив Альбуса Дамблдора и пытаясь поддерживать с ним непринужденную беседу, Гермиона только и могла, что сетовать на себя за свою слабость к рыжим юношам. Ввиду очевидного ума и хороших манер молодого Дамблдора эта слабость грозила принять патологические формы. А если учесть, что Рита Скиттер была лгуньей, и в голубых глазах можно было увидеть сугубо гетеросексуальные наклонности, дело явно пахло жареным.

— Ну тогда расскажите нам о своих приключениях, — предложил Альбус, немного надувшись на отказ гостьи с ним потанцевать. — Авада в нашего соседа была не первой, правда?

— Нет, неправда! — вспыхнула Гермиона, поражаясь тому, как такому человеку доверили детей. — И не было никаких приключений, с чего вы взяли?

— Элементарно, Грейнджер! — довольно заявил Альбус. — Для такой аккуратной девушки, как вы, у вас очень исцарапанная палочка. Некоторые царапины довольно глубокие… очень сильное заклятие, на такое я бы Авадой ответил, не задумываясь… снизу на рукояти подпалина от Адского огня…

— Не ответили бы, — дерзко перебила его Гермиона, — и вы не похожи на Шерлока Холмса.

— Неужели? — Альбус трансфигурировал салфетку в изогнутую трубку, но стоило ему попытаться ее поджечь, как трубка, милостью Гермионы, вновь превратилась в салфетку.

Возня вокруг трубки закончилась шутливой дуэлью, которая стоила столовой нескольких предметов обстановки.

— И машут палочками, и машут, — проворчал Аберфорт, пытаясь восстановить порядок, но сам все-таки тоже потянулся за палочкой.

— Не надо, Аберфорт, мы уберем, — Гермиона ловко собрала из осколков две чашки. — Правда, Альбус?

— Правда, — согласился Альбус с некоторым недовольством — его покойная мать очень гордилась своим старшим сыном и старалась избавить его от любой работы по дому. До момента, когда Альбус Дамблдор придет к выводу о благотворных педагогических свойствах беспрерывной работы по хозяйству, оставалось еще более восьмидесяти лет.

— Не все можно палочкой собрать, — пророчески произнес Аберфорт, выходя из комнаты. — Домашешься ты.

Гермионе стало грустно, потому что Аберфорт был прав, а она не могла, вернее, не должна была, это изменить. От сочувствия к Альбусу она отнеслась к нему ласковее, чем следовало, и тут же за это поплатилась.

— Я покажу вам вашу комнату, — предложил молодой Дамблдор, лукаво улыбаясь. — Предлагаю пройти через сад.

— Не повесничайте, Альбус, — обрезала его Гермиона. — Вам не идет.

Альбус опять немного надулся и молча проводил Гермиону к дверям ее комнаты, но у дверей нащупал в темноте ее руку и тихо сказал голосом того Дамблдора, которого она помнила:

— Не сердитесь на меня, Гермиона. Я очень рад, что вас встретил. Мне просто грустно, что я мог стать магом, а стал домовладельцем, и я предпочитаю смеяться.

— Вы станете великим магом, Альбус, — уверенно сказала Гермиона. — Лучшим директором Хогвартса и источником надежды для тысяч людей.

Гермиона хотела добавить: «Но это принесет вам намного меньше счастья, чем вы думаете», — но вовремя замолчала.

— Правда? — в полумраке, подсвеченном снизу лунной дорожкой из гостиной, Гермиона увидела, что Альбус улыбнулся ее словам, как мальчишка рождественскому подарку.

— Нет, неправда, — поддразнила Альбуса Гермиона, которой тоже стало весело от его улыбки. — У меня был трояк по Прорицаниям. Спокойной ночи, директор.

Гермиона в первый раз за последние пять лет могла думать о Дамблдоре без грусти и без обиды, потому что после этого ужина на многие его поступки она смогла взглянуть по-другому. У ее поколения была непростая судьба, и, несмотря на свой юный возраст, Гермиона уже успела убедиться, что с годами люди меняются намного меньше, чем кажется. Очень часто, когда она думала о своих одногодках, ей вспоминались одиннадцатилетние дети из Хогвартс-экспресса, и это помогало справиться со взрослыми проблемами. Вот Невилль опять потерял жабу, Рон перекрашивает крысу в желтый цвет, а Гермиона снова всех учит… вернее, не учит, потому что на этот раз Невилль загремел в Мунго после слишком смелого скрещивания своих растений, а Рон снова ушел от нее к какой-то дуре, которую он охмурил своими цацками.

А вот и голубоглазый и рыжеволосый Альбус исчезает из своего директорского кабинета в облаке пламени, оглушив Фаджа и авроров, вот он гордо и задиристо дерзит министру магии после дуэли с Вольдемортом, вот он намеками и подсказками ведет троих одиннадцатилетних детей к победе над самым страшным магом столетия — в своей привычной жизни-игре ему и Авада кажется шуткой. Молодой Альбус вопреки всей очевидности всерьез верит словам незнакомой девушки о том, что он станет директором Хогвартса и широко улыбается. «Том, — мягко произносит седой Дамблдор с сумасшедшей надеждой, что в каждом — в каждом! — еще жив тот ребенок, которого он обучал, — твое нежелание понять, что есть вещи гораздо хуже, чем смерть, всегда было твоей самой большой слабостью…» Только на этот раз улыбка у него грустная.

Мысли Гермионы о Дамблдоре опять свернули бы в невеселое русло, если бы она не почувствовала, что ее руки что-то коснулось. На подоконнике лежала орхидея, светящаяся лунным светом. В саду кто-то шуршал. Гермиона улыбнулась и подумала, что, пожалуй, стоит прекратить смотреть на Альбуса как на будущего директора — в конце концов, если ей не удастся вернуться обратно, он мог бы стать единственным, кто избавит ее от ощущения обрыва ее жизни в будущем как собственной смерти.

Гермиона бережно перенесла орхидею на тумбочку у кровати и вытянулась на по-настоящему накрахмаленном белье. Засыпая, она с улыбкой подумала, что влюбленность Риты Скиттер в Дамблдора должна была закончиться очень неудачно, раз она написала о нем такую несуразицу. Альбус Дамблдор был самым отъявленным гетеросексуалом.