Грехи Альбуса Дамблдора (гет)

Гермиона готовила ужин на кухне дома Дамблдоров, по-доброму улыбаясь тому, что даже перед последней романтической ночью с Альбусом ей приходится кормить этого оглоеда. Альбус, удивительно быстро привыкший к фигуре Гермионы около печки, шуршал листками и что-то быстро считал в свете керосинки. За окном шумели под ветром деревья в саду. На тропинке, ведущей к двери в кухню, прошуршали чьи-то легкие шаги, и в дверь тут же кто-то постучал.

— Привет, Альбус, — сказал Геллерт Гриндельвальд, открыв дверь не дожидаясь ответа. — Здравствуйте, Гермиона. Альбус, с твоего разрешения, я опять буду воровать твою гостью.

К некоторому удивлению Гермионы, Альбус тут же оторвался от бумаг и посмотрел на Геллерта осмысленным и даже изучающим взглядом, но потом благодушно кивнул и снова опустил голову к своим формулам.

— Вы позволите? — спросил Геллерт, обращаясь к Гермионе и делая взмах палочкой в сторону печки. — Не беспокойтесь, я уже позаботился о том, чтобы дружище Альбус не получил на ужин горелую кашу.

— В вас пропадают очень неожиданные таланты, Геллерт, — с улыбкой сказала Гермиона, выходя вместе с Гриндельвальдом в сад. — Я уж не говорю о пении.

— Вы уезжаете? — вдруг спросил Гриндельвальд, разворачиваясь к Гермионе и ловя ее взгляд.

— С чего вы взяли?

— О нет, я не пытался это делать, — Гриндельвальд вскинул руки, с милой неловкостью тыкаясь в ментальный блок Гермионы. — Я просто чувствую вас, магией. Вы сразу здесь и не здесь. Очень странное чувство.

— Уезжаю, — признала Гермиона. — Хотите два прощальных совета, Геллерт? Я знаю, что мне не стоит их вам давать и они все равно не помогут, но все-таки — хотите?

— Как я вас узнаю в этой фразе, — улыбнулся Геллерт. — Я буду сильно скучать. Может, чтобы вы правильно вспоминали меня, я должен сказать, что не хочу совет?

— А вас уже не спрашивают, — улыбнулась в ответ Гермиона. — Геллерт, прошу вас: не верьте в силу и могущество. Знаете, мир был бы намного скучнее, если бы не было совершенно неожиданных вещей, которые могут их преодолеть.

— Я вижу, что вы имеете основания так верить, — уверенно и резко произнес Гриндельвальд. — Но я не верю в удачу, которая сильнее воли. И мне всегда везет. Говорите мне второй совет.

— Жизнь не сводится к воле и власти, Геллерт, — возразила Гермиона, заметив, как с лица Геллерта исчезает улыбка, сменяясь тенью его темной судьбы. — Более того, жизнь, состоящая только из них, это не жизнь. Вы поймете это слишком поздно, но мой вам совет — подумайте над этим сейчас.

— Я думаю, лучшим ответом будет не ответить, — серьезно произнес Гриндельвальд после минутного молчания. — Я очень рад, что встретил вас, Гермиона. Прощайте, — и Геллерт Гриндельвальд протянул Гермионе руку.

— И все же вы относитесь ко мне как к товарищу по оружию, — с улыбкой заметила Гермиона, от души пожимая руку будущего Темного Лорда.

— О нет, — Геллерт мгновенно стал прежним обаятельным хитрецом и даже задержал руку Гермионы, — вы очаровательная девушка, и с моей стороны было бы некрасиво это забывать. Но я буду неуместен и дерзок и скажу, что никогда не думал, что буду считать магглорожденную ведьму равной себе.

— Геллерт... — с легким упреком сказала Гермиона, окончательно махнув рукой на его характер и убеждения и признавая, что по крайней мере пока Геллерт ей нравится какой есть. — Какой же вы... Будьте уверены, я буду «правильно вас вспоминать».

Гермиона уже отступила к дому и, махнув Геллерту рукой, пошла к кухне, когда Геллерт шагнул вслед, и, поймав за локоть, остановил ее в темноте под яблоней.

— Мы окажемся по разные стороны фронта, Гермиона, — быстро прошептал Геллерт, в чьей речи вдруг стал более явным жесткий немецкий акцент. — Прошу вас, не дайте нам тогда встретиться. Я не смогу вам этого простить. И не смогу вас убить — вас и Альбуса. Я очень вас прошу, хорошо?

Вместо ответа Гермиона порывисто обняла Геллерта и убежала в дом.

Геллерт Гриндельвальд постоял под яблоней еще несколько минут, думая о первом совете Гермионы и немного стыдясь своей откровенности и патетичности. Он по-прежнему верил в могущество воли, соединенной со знанием, и постепенно его случайная сентиментальность сменилась холодной решимостью. Теперь он был уверен, что найдет Старшую палочку и когда-нибудь продолжит разговор с этой гордой и упрямой девушкой. Потому что кроме воли и власти, в мире есть благородство и щедрость — для тех немногих, которые этого заслуживают.

Гермионе и самой была свойственна одержимость интересными задачами и нежелание уступать судьбе, и до Альбуса ее упрямство в достижении любой цели умел терпеть только Гарри. В последние дни, в которые Альбус очень редко отрывался от своих расчетов, Гермиона неожиданно оказалась в том положении, в которое порой попадали ее друзья, и даже начинала на Альбуса сердиться, когда он просчитывал безумные варианты с тоннелем между временами и сворачиванием временной стрелы в спираль. В результате теперь Гермиона уже не знала, чем Альбус занят, хотя первые пару дней она вместе с ним работала над тем, как позволить ей подольше остаться в его времени. Но на последний вечер у Гермионы были самые простые планы, не связанные с наукой, а Альбус, усевшийся у стола со своим неразлучным пергаментом, похоже, намеревался этим планам мешать, как когда-то Гермиона и ее книжки мешали всем планам Рона.

К своему большому удивлению, простившись с Геллертом и вернувшись в дом, Гермиона обнаружила на кухне накрытый стол, цветы и свечи. Альбус, спрятав свои пергаменты, мыл руки.

— Спасибо, — с нежностью сказала Гермиона, подходя к Альбусу и обнимая его. — Ты на меня не сердишься?

— За что? — удивился Альбус.

— Получается, что я заставила тебя сдаться, — тихо проговорила Гермиона, вспомнив свои чувства в подобных случаях.

— Да нет, это было бесполезно, — ответил Дамблдор, и на его скулах проступили желваки. — Теорему о невозможности я доказал еще позавчера, просто не хотел поверить, что нет никакого обходного трюка. Знаешь, по-моему, я больше не напишу ни одной работы о времени и хроноворотах.

— Так и будет, — подтвердила Гермиона, даже не подумав удивиться или огорчиться тому, что Альбус целых два дня искал решение, несуществование которого он уже доказал.

— О том, что нельзя изменить, просто не следует думать, — решительно сказал Альбус, и Гермиона впервые без досады и грусти подумала о директоре Дамблдоре во время ее шестого курса, о его самообладании и нежелании меняться даже перед лицом неизбежного.

Молодой Альбус Дамблдор, который совсем не думал умирать, тем временем поймал Гермиону за талию и очень скоро отвлек ее от мрачных мыслей.

Гермиона проснулась необычно поздно и обнаружила Альбуса у себя в комнате. Альбус сидел за ее столом, и на этот раз перья и пергаменты вокруг него были в идеальном порядке. Ровным круглым почерком, по-школьному склонив голову набок, Альбус Дамблдор переписывал начисто свою основополагающую статью о хроноворотах.

Последние дни Гермиона воспринимала свое грядущее исчезновение как какую-то тяжелую болезнь, которую хочется скрыть от окружающих, и потому решила, что она простится с Альбусом до того, как придет час ее возвращения в будущее.

— Я скоро пойду, Альбус, — предупредила Гермиона, кутаясь в верхнюю простыню.

— Зачем? — спокойно спросил Альбус не оборачиваясь, и Гермиона поняла, что он либо угадал, либо прочитал ее мысли. — Я не ребенок, чтобы обижаться на тебя за то, что ты исчезнешь. Пойдем завтракать, с вечера еще осталось.

— А потом? — нерешительно спросила Гермиона, натягивая те брюки, в которых она прибыла в прошлое и которые она здесь носила все реже и реже.

— Выйдем в сад, — так же спокойно продолжал Альбус. — Ты мне еще что-нибудь расскажешь.

— Ты же знаешь, что мне нельзя тебе ничего рассказывать, — осторожно ответила Гермиона, понимая, впрочем, что именно сегодня она ответит Альбусу на любой вопрос о будущем, который ему придет в голову задать, потому что отказывать просто не будет сил.

— Не про нас, — уточнил Альбус. — Можно про Чаплина. Или про Битлз. Я с тобой скоро стану магглофилом, а это дорогого стоит.

«Уж действительно», — подумала Гермиона, начиная понимать свою незаметную роль в истории и в будущем противостоянии Альбуса Дамблдора и лорда Гриндельвальда, и пошла разогревать для Альбуса вчерашний ужин.

Спасительные мысли почти всегда приходят слишком поздно. Уже когда Гермиона начала чувствовать необычное для нее волнение, словно в детстве перед отъездом из дома, а Альбус начал кидать на нее взгляды, точно так же чувствуя магией напряжение времени, и Гермионе порой хотелось взглянуть на свою руку, чтобы проверить, не стала ли она прозрачной, — только тогда Альбус вдруг посмотрел на нее отчаянным взглядом решившегося на прорыв и произнес:

— Возвращайся ко мне.

— Как это возвращайся? — ответила Гермиона и тут же поняла его надежду.

— При механическом воздействии на хроноворот возрастает его мощность, — напомнил Альбус.

— При механическом воздействии на крутящийся хроноворот, — напомнила Гермиона. — Это была случайность, Альбус. В следующий раз так не получится — угол удара немного изменится, и все. Меня может забросить в тот год, когда тебе будет уже сорок, ты будешь профессором, будешь постоянно занят со студентами. Да и забудешь меня уже.

— Никогда! — с юношеской горячностью заявил Альбус.

— А если тебе будет уже шестьдесят, — неожиданно развеселилась Гермиона, — ты будешь первым кандидатом в директора Хогвартса, а тебя засекут с молоденькой девушкой...

— Наплевать! — по-прежнему серьезно заявил Альбус, и Гермионе стало действительно смешно от того, что в своей неотразимости, что в сорок лет, что в шестьдесят, восемнадцатилетний Дамблдор ничуть не сомневался.

Именно так, с лукавой улыбкой на губах и озорными искорками в глазах, Гермиона Грейнджер покинула девятнадцатый век.