Беседы в полумраке (джен)

— Ну, что же вы замолчали, мадам? А самое главное?

— Простите. Я продолжу чуть позже, не могу собраться с мыслями. А вы пока рассказывайте, рассказывайте, мне тоже интересно послушать.

— Пусть расскажет эта девушка. Вы тоже не видели туннеля?

— Нет. Я даже не поняла, что со мной произошло. Просто шла босиком по нашему двору, видела своих родных и боялась, что они будут надо мной смеяться — я не успела переодеться и причесаться. Приехали родственники по какому-то поводу, который для меня оставался тайной. Никакого семейного праздника в это время года не отмечалось. Был брат с семьёй, дядя, тётя и ещё одна семейная пара, старинные друзья мамы. Наверно, у нас какой-то новый праздник, и мне стало обидно, что меня не известили. Скорее всего, мама думает, что я до сих пор сплю в своей комнате, и не хочет меня будить.

У меня была тяжёлая болезнь, и, заботясь о моём здоровье, родители всегда ревностно охраняли мой утренний сон, благодаря чему я проспала и самые интересные моменты в жизни, и трагические события. Если кто-то умирал — меня не будили, берегли. Я просыпалась, завтракала, как ни в чём не бывало, шла гулять и узнавала обо всём от соседей.

— Ничего себе! А меня выдёргивали из постели с рассветом, даже когда я болела.

— Девочка, не перебивай её. Мы и тебе дадим слово. Продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, благодаря маминой заботе я выработала привычку спать до двенадцати и почти каждый день ходила с головной болью.

Но сейчас-то я не спала! Я ходила среди них, слышала, как они обсуждают цветы во дворе, просят у бабушки семена, и меня до глубины души поражало их безразличие к моей персоне. На меня вообще не смотрели! Меня полностью игнорировали, и это было обидно, ужасно обидно. Пару раз мне пришлось даже уворачиваться, чтобы меня не сшибли родственники, cнующие туда и сюда. Я изо всех сил пыталась встретиться глазами хоть с кем-нибудь, но мне будто объявили бойкот. Что я им сделала?

Это было тяжелейшее чувство — оторванность от семьи. У меня тоже есть своя гордость, и я приняла решение молчать и не требовать к себе внимания до тех пор, пока они сами не соизволят меня заметить. Никогда, подчеркиваю, никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой, ненужной и брошенной, и виной этому было поведение моих близких. Неужели так трудно заговорить со мной, дать хоть какое-нибудь поручение — пусть самое ничтожное! Или это очередное проявление заботы о моём здоровье? Но ведь мне от этого только хуже. Из-за болезни, а точнее, из-за заботы родных, мне всю жизнь казалось, что меня не считают за человека.

Прямо на меня быстро шёл дядя с двумя сумками в руках. Я замешкалась и не успела отскочить, и упала с криком, но он словно ничего не заметил и продолжал свой путь. Сидя на земле в полнейшем негодовании, я крутила головой по сторонам и случайно поймала взгляд своего трёхлетнего племянника. Мальчик смотрел на меня с ужасом. Я ничего не говорила, стараясь не терять его взгляда, и чем пристальнее я на него смотрела, тем сильнее был его испуг. Кончилось тем, что ребёнок расхныкался, убежал к своей матери и неразборчиво залопотал, коверкая слова. Я видела, как она отвесила ему шлепок и что-то сердито сказала.

Я по-прежнему была босиком — кстати, почему бы это? Трава и камешки кололи ноги. Я встала и оглядела себя — вид ужасный, я до сих пор ходила в пижаме. Поэтому, наверное, на меня все и обиделись. В нескольких метрах на дорожке стояли мои жёлтые туфли, которые я накануне вымыла и поставила сушить. Подошла, потрогала их ногой — высохли, и обулась, то есть, мне показалось, что обулась, а на самом деле мои ноги проходили сквозь язычки туфлей. Я никак не могла всунуть в них ноги, и мне стало не по себе. Борьба с туфлями напомнила мне ощущение, когда дядя чуть не сшиб меня, но словно прошёл сквозь.

Я оставила туфли в покое, босиком побежала к скоплению людей возле крыльца и, когда кто-то из них направился к дому, намеренно встала у него на пути. Это был брат. Мне стоило большого труда не свернуть и не отклониться, когда он приблизился вплотную, но я выдержала, и он прошёл через меня, ничего не заметив. Сам момент я не помню, было что-то вроде очень короткой вспышки сильного страха, примерно как в детстве, когда впервые делаешь кувырок на перекладине, и вот уже брат удаляется, а я смотрю ему в спину.

Ощущение было неприятным, и я не стала больше экспериментировать. Настроение вконец испортилось, навалилась тоска, и я потеряла ко всему интерес. В глубокой усталости я несколько минут просидела на земле, прислонившись к яблоне, потом сидеть стало тяжело, и я легла, закрыв глаза. Сквозь сон слышала голоса родственников — обсуждали меня, но я была равнодушна. Я начала стремительно забывать всё, моё сознание стало таять, и в полнейшем безразличии я встретила абсолютную темноту.