Убежище (гет)

Сказать, что Драко был шокирирован, значит не сказать ничего. Конечно, он узнал о слухах о ее поимке от других Пожирателей, но он в них никогда не верил. Он думал, что Поттер никогда не даст поймать ее, или Грейнджер устроит настолько жестокую борьбу, что похитители отступятся. Но все же она была здесь, ожидая очередную серию пыток.

По какой-то неведомой причине Драко хотел, чтобы она бросила остроумный комментарий на его счет. Он хотел бы, чтобы она спросила, на что он уставился, назвала его хорьком, накричала на него за то, что это его вина. Ведь это и была его вина. Если бы Дамблдор был жив, он предотвратил бы это. Драко просто хотел, чтобы она повела себя, как Гермиона Грейнджер.

Её глаза не сияли огнем, она была нездорово худощавой, щеки впали, кожа была серой и болезненной. Все следы храбрости Гриффиндора исчезли, когда она прижалась к стене, очевидно, не узнав его. Она вся была в синяках. Тот факт, что она до сих пор жива, означал, что она молчала на допросах. Это вызывало некое восхищение.

Заключенных нельзя доводить пытками до безумия, чтобы они могли раскрыть важную информацию, но, казалось, с ней кто-то зашел слишком далеко. Она продолжала пытаться забиться все дальше, но ее голые, ослабленные ноги не помогали ей. Она подняла руки над головой, пытаясь защитить себя, но они дрожали так сильно, что Драко сомневался, что Гермиона сможет хоть что-то поднять. Ее глаза все еще были широко распахнуты от испуга, она не переставала беспомощно хныкать.

Это была не Гермиона Грейнджер.

Драко вошел внутрь с ощущением, как будто его внутренности сделали сальто. Он не отводил взгляда от девушки, понимая, что возможно это все игра, и она выжидает момент, чтобы напасть. Часть его хотела этого.

Но по мере того, как он подходил к ней, крик Гермионы усиливался, как будто она действительно верила, что его единственная цель — причинить ей боль. Она отвернулась к стене, наконец, закрыла глаза, ее хныканье становилось все тише и тише, словно она готовилась к неминуемым пыткам. Пока сердце Драко пыталось вырваться из груди, он с подносом еды сел рядом с ней и замер на месте, уставившись на девушку, которая ударила его, которая постоянно огрызалась на него, которую он ненавидел и которая ненавидела его.

Воспоминания о школьных годах было странных утешением. Теперь казалось невозможным то время, когда самое большое беспокойство вызывало придумывание нового оскорбление для Поттера; когда не было войны, когда небо было яркро-синим вместо непрерывного серого тумана, не исчезающего из-за присутствия Дементоров. Но Грейнджер не была хорошим воспоминанием, хотя бы потому что это была не Гермиона Грейнджер.

— Грейнджер? — позвал ее Драко, надеясь на ответ. Услышав его голос, она открыла глаза и закричала, возобновив попытки отодвинуться дальше не смотря на стену позади себя. — Это я, это Драко Малфой. — Она не показала ни единого признака признания, но послышался тихий шепот:

— Пожалуйста... Пожалуйста, не надо... Я ничего... Ничего не знаю... Нет... Остановитесь... Пожалуйста...

Выпить, выпить, выпить, выпить, выпить, выпить.

Драко был уверен, что сердце сейчас вырвется из груди — настолько сильно оно билось. Он запаниковал, потому что этот человек не Гермиона Грейнджер. Теперь он точно уверен. Гермиона Грейнджер не умоляла. Гермиона Грйенджер не жаловалась. Это был какой-то... какой-то боггарт, который напомнил ему, чего он боялся: ничего не будет прежним. Надежда потеряна.

Он так спешил убраться из камеры, что врезался в дверь, вышел в коридор и захлопнул ее. Взмахом палочки он закрыл ее. Драко прижался к закрытой двери и опустился на пол, схватившись за голову.

Он виноват... Его была его вина.

Из-за него Гермиона Грейнджер сломалась.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Драко опустил руки. С немым шоком он понял, что его ладони влажные. Быстрым движением он вытер слезы, пока его никто не увидел, и встал, как только услышал шаги. Онг сразу выпрямился, когда Руквуд подошел к двери и грубо оттолкнул от нее Драко.

— Отойди в сторону, Малфой. Время для настоящей работы. — С этими словами Руквуд вытащил палочку, отворил дверь в камеру Гермионы и вошел внутрь с садистской ухмылкой, видя животный страх девушки. — Готова поболтать, солнышко?

Крики Гермионы снились Драко всю ночь.

* * *

— Мама? — позвал Дарко во время завтрака следующим утром, надеясь, что его голос звучит беспечно и уверенно. Вид Гермионы и ее крики были тем кошмаром, который сегодня преследовал Драко, пока в три часа ночи он не проснулся и больше не смог уснуть. Он уверял себя, что ему наплевать на нее, но такое напоминание о Хогвартсе мучает его. Напоминание о том, что старого мира больше нет, причиняло ему боль, чего не должно происходить, когда ты Пожиратель Смерти.

— Да, дорогой? — прохладно и вежливо спросила Нарцисса Малфой. Люциус, отец Драко, чаще всего проводил ночи в Азкабане, который теперь был штаб-квартирой приспешников Волдеморта. Однако Драко решил вернуться домой и провести ночь и утро со своей матерью, что, он был уверен, она оценила. Он сомневался, что Нарциссе нравилось быть дома в полном одиночестве, но понимал, что она, как и он сам, не создана для того, чтобы быть Пожирателем. Она тоже боялась смерти.

— Можно ли вылечить безумие? — Он пристально смотрел на яичницу, которую приготовили домашние эльфы, но все равно чувствовал, как мать пронзает его своим синим взглядом. Сейчас, в 19 лет, он был хорош в Окклюменции, чему его обучали Снейп и Беллатриса, но иногда он чувствовал, что Нарцисса может читать его мысли. Он услышал звон китайских столовых приборов, когда миссис Малфой опустила вилку и, скорее, почувствовал, чем увидел, как она с любопытством чуть подалась вперед.

— Почему ты спрашиваешь об этом, дорогой?

— Просто... просто интересно. — Драко не поднимал глаз, поскольку Нарцисса, как любая мать, сразу поняла бы все.

— Кто-то из школы, да? Кто-то знакомый попал в Азкабан. — Нарцисса уже не спрашивала, она это знала.

— Эм... Да. — Миссис Малфой внимательно смотрела на Драко. — Мне наплевать на них... Просто... Просто интересно, вот и все, — солгал Драко. Где-то глубоко внутри он понимал правду. Его органы сжимались при мысли о смерти Грейнджер. Он желал ей смерти один раз на втором курсе, когда сказал Креббу и Гойлу, что надеется, что Василиск убьет ее, но он не имел это в виду. Смерть никогда не была так реальна, как сейчас. Тогда казалось, что если она умрет, то просто исчезнет из его жизни. Но теперь если она умрет, что он будет знать, что она никогда не вернется. Он ненавидел ее, измученную, и ненавидел тот факт, что она не могла вспомнить его.

— Этот человек был твоим другом?

— Нет. — На этот раз он сказал правду.

— Драко, я считаю, что безумие — состояние души, а не обстоятельство, — медленно начала Нарцисса, тщательно подбирая слова. — Если условия, в которых находится человек, будут постоянными, то возможно оправиться будет невозможно. Но если они... скажем, будут связаны с прошлом, то, мне кажется, воспоминания будут медленно появляться.

Драко кивнул, впитывая каждое слово, произнесенное матерью. Его голова кружилась от страха, но он хотел помочь Грейнджер, он был обязан. Потому что, в глубине души, Драко хотел, чтобы Волдеморт проиграл. Он ненавидел новый мир, мир без солнца и счастья; мир, наполненный смертью. И если есть хоть один шанс, что солнце вернется, если он поможет Грейнджер, он обязан рискнуть.

Он собирался вернуть Гермиону Грейнджер.