Командир (джен)

Марги в заложниках.

Серега не верил. Это просто в голове не укладывалось — мозг упрямо отвергал очевидное. Физик, шагая к машине и чувствуя, что вот-вот начнется ливень, попытался представить Смагина в роли заложника. Он довольно легко откопал в памяти образ командира, ведь относительно недавно пересекся — на голову ниже, кучерявого, уже седого, худого, с узковатыми темными — почти черными — глазами, немного рассеянного в минуты покоя и безукоризненно собранного в тревожные часы. Ему было почти шестьдесят, когда Серега впервые увидел его, но сам вряд ли бы об этом догадался. Про таких как Марги говорили «люди без возраста». Серега, если бы не подсказки товарищей, мог легко скинуть со счетов с десяток лет или прибавить — когда как, Смагин умел меняться на глазах.

Сидя в салоне и машинально постукивая пальцами по рулю, Физик тщетно пытался расшевелить фантазию. Но Марги вклинивался в сознание только в образе бравого командира-полковника, но никак не запуганного заложника. В конце концов, Серега оставил бестолковые попытки и завел двигатель, хотя совершенно еще не решил, куда поедет. Смагин почти выветрился из головы, но его место занял Птица. Он таращил большие серые глаза и повторял: «Поможешь?».

— Вот тебе и отпуск! — трогаясь, объявил сам себе Физик. Ему предстояло срочно распотрошить прошлое — свое и Марги.

Дороги в пол-одиннадцатого утра показались удивительно пустыми, будто все засели по домам, испугавшись дождя. Это было лишь на руку Физику, он бесцельно кружил по городу и думал, за что зацепиться. Время шло, понедельник с каждой секундой становился все ближе.

Наблюдая за дорогой и редкими жалко промокшими машинами, он все глубже уходил в себя, мысленно разбирал по предложениям разговор с Максом, вспоминал факты, предположения, пытался понять, все ли рассказал друг или — вдруг — о чем-то умолчал, повинуясь профессиональной привычке? Это походило на учебный разбор и сбор бомбы — ошибиться можно, но избежать наказания — нет.

Невольно вспомнил себя однажды — давно, словно в прошлой жизни. Детали выветрились из головы, но на погонах точно красовались лейтенантские погоны. Май был в самом разгаре. Серега с плохо скрываемой спешкой во взгляде и движениях пытался уложиться в отведенное время: нужно было разобрать бомбу — конечно, учебную — и избежать громогласного «бабах». Только не в виде банального взрыва, а щедрого леща от Марги, которого в свое время успели получить все, Физик не был исключением и до сих помнил это ощущение: совершенно безболезненно, но искры из глаз сыпались знатно, а сознание на пару минут улетало в космос.

— Так… Напавших было трое… — вернувшись в настоящее, проговорил Серега. — В масках, в форме. Парня похитили, свидетелей убили, но плохо — не добили… Дед все узнал и обвинил разведку. Почему?

В поисках ответа посмотрел по сторонам. С момента ухода от Птицы его не покидало чувство, что что-то не так, но разобраться не получалось, какая-то деталь постоянно ускользала из виду.

— Напали на окраине города. А там… Там у нас что?

Физик неплохо знал город, правда, не каждую подворотню, и так сразу вспомнить не мог, но почему-то не сомневался — ничего там не было, ни души, поэтому-то и напали. Другой вопрос, что там забыл внук важного дедушки, да еще и не машине, и не один?

— Девушка? — Мысль на секунду показалась здравой, но опять что-то не вязалось и отбрыкивалось, мол, не то, думай в другую сторону. — Наркота? — Тоже вполне жизненный вариант.

Богатенький внучок, подсевший на кокс или героин, или что-то третье. А в том, что он если не богатый, то точно не бедный, Серега не сомневался. Нищих не похищают. Однако проверить Серега не мог: у него не было доступа ни к машине, ни к живому свидетелю, ни к деду с явно скверным характером.

— Твою же мать… — Физик бахнул по рулю ладонью и остановился на светофоре.

Мозг страдал от недостатка информации. Так ерундово Серега чувствовал себя только несколько раз в жизни: первокурсником, когда жизнь временами казалась кошмаром; когда все считали его преступником; когда предал друг; когда упекли в тюрьму. И каждый раз он был неосязаемо связан по рукам и ногам, как и теперь, не зная, за что хвататься.

Внезапно он встрял в «пробку». Пока ярко-красный «Ford» впереди полз, как полумертвый диверсант — медленно, но гордо, вспомнил про телефон с «жучком», достал его из внутреннего кармана куртки и рассмотрел. Сим-карты в аппарате нет — сомневаться в этом не приходилось. Физик несколько флегматично подумал, что можно рискнуть, включить и дождаться приезда «детей гор». Возможно, им не понравится такая шутка, и они попытаются его покалечить. Возможно, он сам их покалечит. Возможно, обойдется без мордобоя, и чеченцы, вспомнив о знаменитом кавказском гостеприимстве, пригласят его в гости к дедушке. Но не факт, что даже после этого удастся поговорить с абреком и уж тем более добиться встречи с Марги.

Тогда в чем смысл рисковать?

«Ford» продолжал едва-едва волочиться. Серега даже заволновался, не умер ли водитель от тоски? Однако вскоре он позабыл о неизвестном автомобилисте и вновь подумал о командире. Довольно богатая фантазия и опыт подсказывали, что держать его могли где угодно: в подвале, в сарае, даже на цепи, хотя совсем необязательно, ведь чеченец вполне мог оказаться цивилизованным человеком и пригласить старого знакомого погостить у него пару дней. Правда, звучало это в понимании Сереги излишне сказочно.

— Твою мать, — повторил он как мантру.

Неожиданно легенда американского автопрома уныло замерла и никого об этом не предупредила. Физик растерянно вдавил педаль тормоза в пол и краем уха услышал трель телефона.

Номер не отобразился. Птица.

— Звонил Смагин! — как-то не очень весело сообщил он. — Сказал, что похититель наверняка псих или дурак. Ну или все вместе…

— Очень полезная информация, Пернатый! — огрызнулся Серега.

— Ты дослушай! Он сказал, что вспомнил. Лет десять назад в Чечне один персонаж работал по той же схеме: заманивал в безлюдное место машинку подороже, хозяина — хвать, а лишних в расход! — Соловьев откровенно орал в телефон, что не особо понравилось Сереге, поэтому он поморщился и отвел трубку подальше от уха.

— И что с ним стало? — воспользовался передышкой на том конце и спросил он.

— Э-э… Он умер, то есть его убили.

Физик раздосадовано вздохнул, но не удивился, потому как слишком давно знал Макса и догадывался, чего от него — столь разоравшегося — ждать. «Ford», кажется, ожил и припустил вперед на всех парах. Пауза нарастала, и Серега спросил:

— А кем он был, этот похититель? Чеченец?

— Не, русский… — снова неловкое молчание и пыхтение в трубке.

— А он точно мертв?

— Наверное. Говорят, его гранатами забросали…

«Ага, и мандаринами!» — чуть не прорычал Физик, все яснее осознавая, что появился реальный претендент на роль похитителя. Взрыв — он прекрасно знал, что может сотворить это явление: кого убьет, а кого и спасет. Но делиться мыслями с другом пока не стал, только спросил, отчеканив каждое слово:

— Я могу сам поговорить с Марги?

— Серег, я бы рад, тоже, знаешь ли, не в восторге от роли сломанного телефона, но дед — упрямый маразматик, чтоб его…

— Понятно, — холодно отозвался Физик и напоследок задал еще один вопрос, не сильно рассчитывая на удачу: — А Егорыч не помнит, как звали этого мертвеца?

— Имени не знает. Но кличка у него была запоминающаяся: Гагарин, — немного невнятно, будто что-то разжевывая, сообщил Соловьев.

— Юрой звали, что ли? — болтнул первое, что пришло в голову, Серега и заострил внимание на мокрой дороге.

— Космонавтом хотел быть, но зарубили.

* * *

Настроение после звонка Птицы у Сереги было двоякое: одновременно приподнятое и штормящее. Появилась новая информация — это хорошо, судя по всему, Смагину иногда давали позвонить — это тоже радовало. Но Серега не был ни сыщиком, ни знатоком криминального мира, поэтому отыскать следы, возможно, давно мертвого Гагарина быстро он не мог.

Куда поехать он так и не решил, поэтому повернул к дому и скоро уже копошился с ключами у двери. В подъезде было темно и накурено, с улицы слышался приглушенный дождь — то мощный, то едва ощутимый. Урчание в желудке напомнило, что не ел он со вчерашнего вечера — пора бы подкрепиться, но на деле кусок в горло не лез.

Побродив по комнате и заглянув пару раз на кухню, Физик скрылся в ванной и уставился на свое отражение в зеркале. Пока он бесцельно смотрел и потирал выбритые щеки, голова старалась работать и что-нибудь придумать — время-то шло.

«Чечня — все сводится к ней…» — мелькнула мысль, но развивать ее Серега категорически не хотел: с этим местом у него были связаны далеко не теплые воспоминания.

И по-прежнему он никак не мог ухватиться за неуловимую деталь, что мельком вгрызлась в мозг, но тут же спряталась. Что-то важное и незаметное одновременно. От раздумий отвлек короткий звонок — пришло сообщение. Но не от Соловьева, как полагал Серега, а от Кота, причем содержание заставило его слегка замешкаться: «Ты знал, что Мура боится мышей?»

— Знал, — машинально пробормотал он и чуть было не написал то же самое в ответ, вовремя остановился, ведь однажды обещал Жене никому не говорить и вообще забыть тот случай. Смолчать получилось, а вот забыть — нет, как ни старался, даже ругал себя за слабохарактерность, но перекошенное от ужаса лицо Мурашовой накрепко засело в памяти.

«Нет» — кратко напечатал он и следом отправил крайне удивленную желтую рожу. Ответ от Васи пришел стремительно: «А вот не свалил бы в отпуск — узнал бы. Вернешься — расскажу!»

Серега не нашелся, чем крыть, усмехнулся, убрал телефон в карман, вновь уставился в собственное задумчивое отражение. И внезапно его осенило.

Мышь.

На шевронах формы похитителей была летучая мышь — самый известный, но не единственный символ военной разведки. Но тогда, услышав об этом, Физик слегка завис, ведь знал, что символ этот не совсем официальный, а скорее самодел, на самом же деле во все времена разведчики не носили знаков различия, поэтому мастерски маскировались под любой другой род войск.

Дурацкое ощущение наконец-то отпустило, но едва ли Сереге полегчало — теперь он мог смело подозревать каждого, кто умел держать в руках оружие и пользоваться им: военных — бывших и действующих, преступников всех мастей, даже сопливых срочников и контрактников-дезертиров — каждый из них мог облачиться в форму и налепить для неразберихи «мышку».

— Ну спасибо, Кот, — глядя в зеркало, поблагодарил друга Серега. Если бы не шутливое сообщение — кто знает, сколько бы он еще вспоминал.

Живот заурчал пуще прежнего, Серега сдался и пошел на кухню. А когда добрался до холодильника, его озарило во второй раз, но теперь стало немного не по себе, потому что мысль посетила слегка ненормальная.

* * *

Серега с видом одновременно довольным, напряженным и голодным до подвигов отложил телефон в сторонку. Только что он оторвал Птицу от обеда и потребовал срочно найти одного человека. Он не помнил имени или фамилии, только статью и прозвище. Голова у него неслабо гудела после возмущенного возгласа Макса: «Ты издеваешься? Я не волшебник!» — правда, долго товарищ буянить не стал и наскоро пробормотал: «Поищу».

Большего Физику и не надо было, только внезапно аппетит пропал. Он почти убрал телефон от уха, но Соловьев огорошил вопросом: «Правда, что тебя Контора завербовала?»

Физика аж перекосило. Он взвинчено сжал трубку в руке и пробормотал, про себя повторяя, что материться нельзя — плохо: «Сам как думаешь?» — ответа дожидаться не стал и отбросил смартфон на стол. Порой Максим был королем неуместных вопросов, и все, кто его знал, к этому привыкли — мало ли, у кого какие недостатки, более того, даже разглядели в этом отголоски очарования. Но иногда каждый тихо мечтал дать ему в челюсть.

Серега совершенно не стеснялся того, что служил в КТЦ, и начальство в чине генерала ФСБ его нисколько не коробило. Он вообще мало обращал внимания на вечное противостояние двух мощных структур — Службы и Конторы, ГРУ и ФСБ.

Телефон молча лежал, куда бросили. Макс не перезванивал, Серега тоже не собирался: и так знал, что Птице известно о нем если не все, то почти все, в том числе какая-никакая связь с конторскими, на то он и сидел в кабинете, пока Смагина нет. А объявится товарищ позже, когда найдет Чердачника.

Вспоминать о нем Физик не любил, но давно признал, что этот тип — высокий и худой, с впалыми щеками и тонкими губами, вечно нервный, но при этом неторопливый — единственный, кто не представлял угрозу, пока Физик ждал своей участи за решеткой. Он никогда не пытался задеть его, не таращился, как на инопланетянина, и уж тем более не пытался убить. Всем своим видом Чердачник демонстрировал, что слишком занят для такой ерунды. Первое время — месяц или два — он почти не замечал Серегу, лишь иногда нет-нет да смотрел, что там, как он, не грохнули еще? Шли недели, Чердачник будто оттаивал и проникался любопытством к молчаливо-угрюмому сокамернику, но не усердствовал: максимум перебрасывался парой фраз.

Тот период жизни запомнился Физику плохо, отдельными вспышками воспоминаний, хотя такую массу черно-серых впечатлений он умудрился заполучить только там. Не в горах, не в бегах, не в сотый раз рискуя жизнью возле зловещего детонатора, который, кажется, вот-вот рванет, а только в камере. Серега сравнивал эти нескончаемо длинные месяцы и недели с полярной ночью — темной, холодной, но в сто раз страшнее.

А Чердачника он воспринимал как нечто светлое в этом темном царстве, правда, сам не мог объяснить, с чего вдруг. Но интуитивно чувствовал, что все дело в странном умении сокамерника протягивать пусть своеобразную, но руку помощи именно тогда, когда Серега в этом больше всего нуждался. И он был не один такой. В Чердачнике необъяснимым образом сочетались отзывчивость и колючесть, сил и времени у него хватало на всех.

Физик совсем не помнил имени сокамерника, тот назвался всего единожды, и то когда было совсем не до сомнительных знакомств, поэтому он пропустил все мимо ушей. А позже он обращался к нему как и другие: Чердачник. За пару недель до освобождения Серега не вполне уверенно предположил, что необычный знакомый по несчастью просто не любит свое имя. Он был чеченцем, может, стыдился своего рода или, напротив, род стыдился его. Физик так и не отважился заговорить с Чердачником об этом. Все их общение так или иначе сводилось к службе Сереги, чеченец сразу признал в нем военного.

Конкретные темы разговоров тоже не отложились в голове, Серега помнил только выражение лица Чердачника — искренне заинтересованное, с горящими темными глазами и густыми бровями. Он запомнил его довольно хорошо, но не смог определить возраст. Только слышал как-то раз в чужом разговоре обрывок фразы: «Скоро седьмой десяток…».

Физик надеялся, что знакомый жив и сможет ему помочь. Больше у него не было вариантов, за что ухватиться. Встречи с Чердачником он не боялся, но с холодным смирением предчувствовал, что, в случае удачи, бывший сокамерник приволочет с собой хвост далеко не самых приятных воспоминаний: болезненных, мрачных, тяжелых. Именно поэтому Физик старался вспоминать о нем как можно реже.

* * *

Марги дважды попадал в плен — однажды по дурости; в другой раз — по собственному плану. А вот заложником в широком смысле слова не был никогда, поэтому тяготился неуемным любопытством. Смагин узнал о необычном похищении от приятеля в МВД, вчитался в показания недостреленного водителя, зацепился за фамилию и сложил два и два.

Знал ли он, что старый знакомый, приходившийся похищенному парню дедом, непременно согласится на встречу? Разумеется. Предполагал ли, что тот поверит водителю и объявит Вячеслава Егоровича своим заложником? Ни в коем случае. В тот вечер, когда это произошло, и пара бородатых амбалов зажала его с двух сторон, Смагин не впервой убедился, что в жизни происходят те еще чудеса, зачастую — далеко не радужные, а людям верить не стоит.

С живыми заложниками в последний раз Марги работал еще в прошлом веке, поэтому успел подзабыть, как они обычно реагировали на происходящее, где ждали свой наверняка незавидной участи, слушались ли захватчиков или творили что хотели, мол, все равно — скорее всего — умирать. А вот постановочных, то есть киношных заложников он видел регулярно. Спасибо супруге, большой любительнице канала НТВ. На экране вечно зареванные и потрепанные бедняги вели себя не всегда логично, поэтому брать с них пример Смагин не стал — не хватало еще ему, офицеру с большой буквы, погибнуть так нелепо, как в кино.

Разведчику оставалось лишь от души импровизировать, что он и делал вот уже несколько часов. Особо за ним не следили, может, охрана попалась ленивая, а может, знакомый абрек был уверен, что заложники старше шестидесяти не убегают. В любом случае Марги не планировал ни побега, ни бунта, ни революции. Он сидел в подвале — не таком уж холодном, темном и сыром, как на экране, его не стали приковывать к трубам, хотя могли. Примерно раз в три часа к нему заглядывала охрана — один это человек или несколько — Смагин не разглядел — темновато, да и все бородачи для него были на одно лицо, примерно как китайцы. Дважды Вячеслава Егоровича довольно вежливо попросили подняться к хозяину дома — тому самому чеченцу — и проводили в столовую.

«Вот оно. Небось есть будет и смотреть, как я слюной паркет заливаю!» — торопливо обрадовался Смагин, но зря: абрек лично усадил его напротив себя и велел есть. У изрядно разочарованного Марги мелькнула мысль, не отравлена ли еда, но и она не подтвердилась. Поэтому вот уже немногим меньше суток он, вполне сытый и совершенно не запуганный, отчаянно скучал.

Времени у полковника было много — аж до понедельника, не позднее десяти утра Смагин обязан был явиться на службу даже больным, похищенным или мертвым. Надежды на то, что потерянный чеченский внучок отыщется сам, не было никакой. Именно поэтому Вячеслав Егорович просил найти Серегу, он в него безоговорочно верил.