Среди руин цветут деревья (джен)

1

— Они в растерянности, мой друг. Полагаю, в Эвийском королевстве впервые настолько бесцеремонно перекраивается история. К сожалению или к счастью, но никому из присутствующих здесь не дано право заглянуть в будущее и открыть завесу тайны. Меня же… как я говорил тебе еще вначале, меня мучает неясное предчувствие. Женщина с островов вмешается в историю континента настолько же грубо, насколько Эволдо сейчас вмешивается в законодательство собственной страны. Да… они напуганы.

Видишь ли, здесь, в Эв, совет министров обладает определенной властью. Во всяком случае, на моей памяти им еще никогда настолько явно не навязывали чужое мнение. Я вижу, ты улыбаешься. Молодость, мой друг, — интересное явление, зачастую она мешает составить истинную картину мира. Ты напрасно недооцениваешь совет эвийских министров лишь потому, что все они — седобородые старцы. Это вершина здешней аристократии, главы родов, десятки поколений которых уже лежат в засыпанных песком гробницах в Эвейяте. Тебе, я знаю, трудно представить, но многие из них отсчитывают свои родословные еще с тех далеких времен, когда на месте Мертвой пустыни шумели леса, а такого понятия, как королевство Эв, не существовало вовсе. Правящая династия куда моложе (забудем на время про предков Ее величества — иногда мне кажется, что гномий народец существует от сотворения мира).

На этих людей, путник, не так легко повлиять, как ты думаешь. Во всяком случае, молодому королю это не удавалось еще ни разу. Что? Нет, я не оговорился, я был знаком еще с его покойным батюшкой. Для меня Эволдо так и останется молодым королем, несмотря на то, что ему самому уже пятый десяток. Он не сможет на них повлиять — и он, поверь мне, это знает. Люди, на плечах которых честь государства, никогда не согласятся допустить появления в священной книге королевского рода имени женщины, не связанной узами крови не то что с самой династией — вообще с эвийцами! Здесь это недопустимо, люди прибрежного королевства берегут свою кровь от примесей других народов. К сожалению, Эволдо это знает…

… а Эвьен, полагаю, не появится. Она не желает иметь ничего общего с привезенной с островов пленницей и упорно называет ее рабыней, но это, мой друг, одна из главных ошибок королевы, не побоюсь преувеличить, за всю ее жизнь. Эвьен недооценивает опасность нового увлечения короля. Ее присутствие сейчас могло бы оказаться решающим. Король хочет вписать имя чужеземки кровью. Стой, не вмешивайся! Это не наша игра и не наша история, мы в ней — всего лишь наблюдатели.

Если хочешь, подойди ближе — вглядись в их лица, впитай кожей аромат цветов. Но, умоляю, не выдавай себя! Ты молод, ты еще очень нескоро поймешь, насколько тонка ткань реальности — ее можно разорвать одним неловким движением. Я бы не хотел, чтобы именно эта история оказалась прервана на полпути. Страшно подумать, ведь когда-то и я настолько близко воспринимал преграды чужих судеб… Что? Нет-нет, мой друг, иди… это истинное удовольствие — старой развалине вроде меня видеть рядом настолько кипучую энергию молодости.

* * *

Дни в прибрежном городе тянулись медленно и неторопливо. Тяжелый запах бесчисленных магнолий накрывал его по ночам: казалось, белые цветы незримо присутствуют даже там, где самих деревьев не было и в помине. Деревья склоняли свои усыпанные цветами ветви в открытые окна тронного зала, когда настороженные присутствием вооруженной стражи министры, недоуменно покачивая бородами и бряцая перстнями на пальцах, пускали по кругу указ о том, что женщина по имени Лангвидэр, вызволенная из заточения в неведомых далях храбрым адмиралом Меремахом, в действительности является внучкой покойного короля и, как следствие, племянницей нынешнего, о чем надлежит сделать запись в родословной правящего дома. Отныне к госпоже Лангвидэр следовало обращаться как к принцессе крови.

В то, что женщина с островов может состоять в родстве с королевской династией, не верил никто. Бравый адмирал Меремах, которого угораздило оказать родине столь двусмысленную услугу, был осыпан почестями и отправлен на покой героем — королю Эволдо подарок пришелся по вкусу. Меремах был первым, кто привез чужеземку, однако и до него преданные вельможи с поклонами представляли Его величеству красивейших женщин королевства — это был верный способ продвинуться по службе. Но это вовсе не значило, что бесчисленных фавориток следовало вписывать в родословную правящего дома, ибо тогда стройной системе престолонаследия пришел бы конец уже через несколько лет. Почему исключение, поразительное исключение нужно делать для самой, несомненно, неподходящей кандидатки, — этот вопрос никак не желал укладываться в головах эвийских министров.

Чувствуя молчаливое сопротивление собственных вельмож, король медленно сжал пальцы на подлокотниках трона. Острые, инкрустированные гномьими драгоценностями края вонзились в ладони. Эта женщина должна принадлежать ему, должна быть привязана к нему — пусть для этого придется идти вразрез с волей этих стариков, которые уже давно — всего лишь пыль на длинных свитках имен эвейятских родов. Бумага с указом неумолимо продвигалась по кругу — они подносили ее к глазам, близоруко щурясь, разбирали короткий текст, передавали дальше. Тихо постукивали, соприкасаясь, перстни на их высохших руках. Еще никогда необходимость согласовывать с кем-то решения не была для эвийского правителя настолько тягостной.

Бумага с указом завершила свой путь и остановилась. В пылу своего негодования сидевшие за столом люди не сразу заметили, что тишину тронного зала, нарушаемую лишь шелестом ветвей в открытых окнах, заполнил лязг оружия королевской стражи. Зная упрямство своих министров, Эволдо не собирался допускать и тени сопротивления с их стороны: почувствовав возможность выбора, они головы сложат, но не согласятся, и женщина с островов так и останется незаконным, порочным увлечением, страсть к которому нужно скрывать. Документально подтвержденное родство сняло бы многие вопросы, не давая распространиться народной молве, — так, во всяком случае, казалось королю, который видел лишь тёмные, полные скрытого презрения глаза на восковом неподвижном лице, горел этими глазами и дышал ради них.

— Мы не можем это принять, мой король.

Ферсах Або’Кенейя. Король стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Кенейя были джинксландцами, по неизвестным причинам оставившими родину несколько столетий назад. Род джинксландских феодалов приносил присягу верности далеким предкам нынешнего короля, но никогда, даже в периоды мирного расцвета прибрежного государства, эвийские правители не складывали оружия в холодной дипломатической войне с людьми, пришедшими из Оз. Слишком удачливыми, непокорными и властными были Кенейя. Предки Ферсаха удостоились погребальной церемонии Эвейяте, они считались эвийцами, но исходившая от них опасность чувствовалась всегда.

Министры согласно склонили головы. Эволдо не сомневался, что любой из них с легкостью встал бы сейчас на место Ферсаха, и за столом воцарилось молчаливое согласие. Однако первым оказался именно джинксландец — и на его примере теперь следовало показать, насколько неразумным шагом является противостояние королевской воле.

— Фальсификация записей в родословной является необдуманным и рискованным шагом, — монотонно продолжил Ферсах, словно объясняя ребенку некую непреложную истину. — Ваше величество должны это понимать. Женщина с островов, да будет благословлен на долгие годы доблестный Меремах, не может быть признана принцессой королевства Эв. Таково наше окончательное слово.

Эволдо встал с трона, медленно, чеканя шаг, двинулся вдоль стола.

— Знаешь ли ты, Кенейя, насколько тяжким грехом считается обвинение короля в фальсификации чего бы то ни было? Как ты, беглец, изгнанник, потомок изгнанников, смеешь рассуждать перед лицом своего повелителя о том, как надлежит поступать с записями в книге династии? Твои предки, чьи кости заслуживают лишь того, чтобы быть развеянными над Мертвой пустыней, лежат на здешней земле. А ты — смеешь перечить мне?

Именно джинксландец был первым. Его надлежало наказать.

Старик молча выдержал пылающий яростью взгляд. Затем поднял руку, пальцами разорвал узелок тонкой золотой цепочки, вплетенной в бороду.

— Род Кенейя не потерпит надругательства над честью его предков. Никто из рода Кенейя испокон веков не запятнал свое имя необоснованной клеветой. Мы джинксландцы, мой король, но мы чтим закон.

Цепочка тонкой змейкой скользнула на стол — фамильный амулет джинксландских феодалов на службе королевства Эв. Ферсах Або'Кенейя отрекался от подданства новой родины его предков. Эволдо задрожал в бессильном гневе.

— Задержать изменника, — приказал он, обводя взглядом набившуюся в зал стражу. Среди белых мундиров личной гвардии короля неожиданно замелькало серебро Ферсаха, багрянец и пурпур двух других, уже истинно эвийских династий, и в тесноте заполненного людьми тронного зала пролилась первая кровь. Глава рода Або'Кенейя исчез, и спустя несколько мгновений о его присутствии напоминали лишь длинные кровоточащие раны, которыми его клинок награждал отчаянных храбрецов, пытавшихся остановить старого Ферсаха.

2

О том, что произошло во время заседания совета министров, королева Эвьен узнала лишь к вечеру. Эвьен мучилась мигренью и не покидала свою затемненную спальню, плотными шторами отгораживаясь от красок нестерпимо яркого мира.

Дурманящий запах проклятых белых цветов проникал даже сюда. Он чудился ей повсюду, и Эвьен уже не могла отличить воображение от реальности, ей просто казалось, что в волнах густого белого шелеста в ее голове отплясывает рота колесунов. Мередит, явившаяся с новостями, в жизни бы не осмелилась нарушить покой королевы, однако таков был строжайший приказ самой Эвьен.

Темнота кралась к ее постели осторожными шагами фрейлины. Боясь новых приступов боли, королева не открывала глаза, только чуть повернула голову на шум. «Скажи мне, Мередит… скажи мне, что она мертва». Чужеземка, лишившая ее царственного супруга остатков разума. От этой новости зависело, отступит неумолимая боль или с новой силой ворвется в сознание измученной женщины. Во всяком случае, Эвьен в это верила. Мередит бесшумно села на край кровати.

— Вы просили докладывать, Ваше величество… плохие новости, госпожа.

Эвьен ненавидела недосказанность. Даже сейчас никто из ее свиты не решился бы скрывать от нее правду. Дочь адмирала Меремаха, прислуживала королеве с тех самых пор, когда Эвьен, еще совсем юная, была объявлена невестой наследного принца и переехала во дворец. Мередит знала свою госпожу лучше, чем кто бы то ни было.

Веки королевы слабо дрогнули: Эвьен требовала продолжать.

— Его величество ваш супруг представил совету министров требование о внесении изменений в записи в книге династии. Лангвидэр объявлена племянницей короля и эвийской принцессой по крови.

Пальцы Эвьен судорожно сжались на запястье фрейлины. Королеве казалось, что она падает в бездонную пропасть, откуда льется волнами удушающий сладкий запах. Эвьен безуспешно пыталась найти хоть какую-то опору. У Мередит перехватило дыхание: пальцы ее госпожи застыли онемевшими тисками.

— Что… министры? — одними губами спросила Эвьен, беспомощно барахтаясь в ядовитых волнах. Воспаленное болью сознание прочно связывало пленницу адмирала Меремаха с шепотом белых цветов.

— Они отказались это принять. Ферсах Або'Кенейя обвинил Его величество в пренебрежении законами страны и изменении династических записей в личных целях. Требование признать эту женщину родственницей короля отложено на неопределенный срок.

Ферсах… старый, упрямый горный волк. Эвьен улыбнулась краем губ, висок вновь пронзила боль, но королева, казалось, этого не заметила. Они не примут такой абсурд, в этом можно было не сомневаться. У них хватит силы пойти против короля — трусость никогда не была свойственна эвийской знати.

— … род Або'Кенейя обвиняется в государственной измене. Они покинули Эвну и движутся в сторону гор.

Последнюю фразу Эвьен поймала уже уплывающим сознанием. Когда она вновь пришла в себя, фрейлины рядом не было. Смутное чувство подсказывало, что в беспокойном тяжелом сне на границе с глубоким обмороком Эвьен провела не меньше пары часов. Або'Кенейя покинули столицу… Королева провела языком по пересохшим губам. Проблемы от дикарки с островов оказались куда серьезнее, чем выглядели в самом начале. Идти на открытый конфликт с джинксландцами, с могуществом которых могли тягаться очень немногие, — это сулило ни много ни мало гражданскую войну.

— Ты хоть знаешь, сколько их? — безнадежно прошептала Эвьен в темноту. — Сыновья, братья, племянники… их самих не сочтешь, а у каждого — гвардия… война внутри страны — твоя могила, Эволдо.

За ними пойдут другие, они уйдут в свои крепости, и Эв рассыплется в лоскуты. Королева попыталась сесть. Срочно найти Эволдо, любой ценой, пусть хоть валяясь у него в ногах, заставить его вернуть Ферсаха в Эвну. Раскола страны, тем более по настолько глупому поводу, Эвьен просто не могла допустить, здесь уже было не до гордости. У власти должен остаться хоть кто-то здравомыслящий.

Эвьен тихо застонала. Дверь спальни немедленно приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось встревоженное личико служанки.

— Где сейчас король? — Эвьен нашла в себе силы повернуть голову. Служанка чуть замялась.

— Его величество… с госпожой Лангвидэр.

* * *

Уединенных покоев Лангвидэр придворная суета не достигала. Король отдал ей дальнее крыло дворца, куда редко наведывались случайные посетители. Однако женщина, имея полную свободу передвижения, практически не покидала лишь нескольких комнат, окнами выходивших в сад. Она по-прежнему не хотела иметь с окружавшими ее людьми ничего общего. Желание Эволдо отдать в ее распоряжение толпу фрейлин и прислуги, подчеркивая таким образом особый статус заморской гостьи, также разбилось о глухую стену: Лангвидэр подпускала к себе лишь проворную, но совершенно не обученную придворному этикету дочь алхимика, только этой девочке было позволено находиться рядом с ней. Спорить с Лангвидэр, темные глаза на неподвижном лице которой вмиг вспыхивали непримиримой ненавистью, король не решался: ему было нужно ее приручить, но делать это посредством навязывания собственной воли… К чести короля Эволдо, в своих отношениях с женщинами он никогда не прибегал к насилию.

Малышка Нанда, быстроглазая, любопытная, словно зверек, получившая сомнительное воспитание в пристройке, где корпел над своими горелками и ретортами ее отец, разительно отличалась от дворцовой прислуги. Вероятно, именно поэтому Лангвидэр относилась к ней иначе. Чем бы ни была занята королевская пленница, девочка всегда крутилась неподалеку, училась понемногу, по интонациям, разбирать непонятную речь госпожи и заранее угадывать ее приказы. Со стороны казалось, что Нанда задалась целью оберегать хозяйку от влияния чужого, враждебного общества, которое та ненавидела с первых дней пребывания в Эвне. Девушка стала посредницей между Лангвидэр и внешним миром.

Единственным, что, помимо шустрой маленькой служанки, не вызывало в душе чужеземки пожара отчаянной злобы на свою судьбу и на страну, ставшую для нее клеткой, был дворцовый сад. В высокие, от пола до потолка, открытые окна магнолии склоняли усыпанные цветами ветви. Перешептывание белых лепестков спасало королевскую пленницу от неминуемого сумасшествия, что приходило в этом городе вслед за отчаянием. До интриг королевского двора ей абсолютно не было дела.

Ее не трогала и возможность получить титул эвийской принцессы — Эвьен была права, когда говорила, что женщина с островов не способна оценить оказываемую ей честь. События, развивавшиеся во дворце, проходили мимо, а Лангвидэр отгораживалась от них стеной безразличия. Ее мир составляли тяжелые, белые от цветов ветви, клонившиеся на подоконники, и беззаботная болтовня маленькой служанки, из которой Лангвидэр не понимала ни слова. Король со своим недвусмысленным вниманием тоже оставался… где-то там.

Служанка тараторила без умолку — когда прибирала в комнатах, помогала госпоже одеваться или коротала время за вышивкой. Лангвидэр требовала, чтобы девочка ела вместе с ней, и Нанда умудрялась даже за столом очаровательно трещать с набитым ртом, вызывая у королевской возлюбленной слабое подобие улыбки. Нанда не позволяла ей погружаться в свои мысли, и за это женщина была ей благодарна.

Живая… когда Лангвидэр впервые пришло в голову попробовать запечатлеть на бумаге это подвижное существо в бело-голубой форме дворцовой горничной, девушка, сидевшая в тот момент на подоконнике под застывшими без ветра ветвями, не сразу поняла, что от нее требуется. Но госпожа жестом велела оставаться на месте, села напротив и положила на колени тонкий позолоченный поднос, разгладив на нем лист бумаги. Нанде безумно хотелось взглянуть поближе, как скользит по этому листу карандаш в тонких пальцах Лангвидэр, но она усилием воли заставляла себя сидеть на месте, только беззаботно смеялась, когда ветер срывал белые лепестки, путая их в ее кудрявых волосах. Живая…

Такими и застал их король. Хохочущую молоденькую горничную, с волос которой на плечи и передник осыпались лепестки, и свою несостоявшуюся принцессу — ее выражение лица оставалось умиротворенно-спокойным еще несколько секунд, прежде чем в глазах женщины вновь плеснулось непримиримое отчуждение. Заметив перемену настроения хозяйки, девочка тоже напряглась, стряхнула на пол белые лепестки и спрыгнула с подоконника. Лангвидэр жестом подозвала ее к себе, вложила в карман передника свернутый лист и коротким кивком указала на дверь. Служанка молча скрылась в соседней комнате. Почему-то Эволдо был уверен, что маленькая паршивка будет подслушивать, но это короля не волновало. После столкновения с министрами в тронном зале, закончившегося несколькими арестами, парой десятков раненых и взрывом недовольства со стороны Ферсаха Або'Кенейя и всего его многочисленного рода, эвийскому правителю просто необходимо было на что-то отвлечься.

— Прекрасный цветок моего сада, — Эволдо подошел ближе, взял руки женщины в свои, поднес к губам. Лангвидэр не пошевелилась, не стала встречаться с ним взглядом — безразлично опустила веки. Не кокетство, излюбленный жест эвийских красавиц, — тенями густых ресниц она скрывает холодную, непримиримую ненависть к чужакам, оторвавшим ее от родины. — У меня есть для вас небольшой подарок.

Она не понимает — спокойная, недосягаемая, никто в королевском дворце не видел ее слёз. Ее не волнует прибрежное королевство. Эволдо, оставив безуспешные попытки добиться хотя бы слабой заинтересованности с ее стороны, повелительно щелкнул пальцами. Двери медленно отворились из коридора, и на пороге возникло невероятное существо. Телом и головой ему служили два блестящих медных шара, скрепленных друг на друге. К шару-туловищу шарнирами крепились руки и ноги, голову украшала медная же шляпа и большие медные усы. Нанда, подсматривавшая в замочную скважину, тихо пискнула и едва не упала в обморок.

Лангвидэр склонила голову к плечу, оценивающе разглядывая диковинное создание. Король посчитал это интересом с ее стороны и удовлетворенно улыбнулся.

— Это Тик-Ток, механический человек, дорогая. Он может думать, двигаться и говорить, как обычные люди, с той лишь разницей, что он не живой и никогда им не был.

Не понимая ни слова из королевской речи, женщина лишь пожала плечами. Нанда, не сдержавшись и даже не боясь навлечь на себя гнев Его величества, взъерошенным цыпленком влетела в комнату и кинулась защищать госпожу. Лангвидэр едва успела схватить ее за локоть. Механический человек сделал несколько шагов вперед.

— Я — Тик-Ток — изобретение — Смита — и — Тинкера — на — фабрике — Смита — и — Тинкера — в — Эвне, — отчеканил он и вытянул руки по швам. — Создан — по — приказу — Его — величества — короля — Эволдо.

— Я думаю, эта милая безделушка вас развлечет, — усмехнулся король, пытаясь поймать хоть малейшее изменение выражения лица своей несостоявшейся родственницы. Тик-Ток был первым, опытным образцом величайших изобретателей в столице, где о возможности создания механических людей раньше даже не заговаривали. При дворе диковина неминуемо вызвала бы шквал интереса. Эволдо не планировал так скоро дарить Лангвидэр разумное изобретение, однако после событий утра ощущал почти физическую потребность в положительных эмоциях.

Лангвидэр молча переводила взгляд с короля на механическое создание, ее пальцы по-прежнему сжимались на руке маленькой служанки. Та, похоже, и вовсе боялась дышать. Немую сцену прервал робкий стук в дверь, и в комнату сунулась одна из камеристок королевы. Эволдо, уже догадываясь, зачем прислуга жены осмеливается тревожить его в столь неподходящий момент, раздраженно скривился.

— Государь… Ее величество просит позволения увидеть вас, — негромко, но твердо произнесла девушка и присела в глубоком реверансе. Эволдо поднял взгляд к потолку, словно призывая небеса в свидетели, затем вновь взял Лангвидэр за руки.

— Я должен ненадолго покинуть вас, дорогая, — король встретился с ней взглядом, но не увидел в нем ничего, кроме полного безразличия ко всем его попыткам пробудить в ней ответное чувство. Загвоздка была именно в ее реакции: Лангвидэр должна отдаться ему добровольно. Король не сомневался в успехе, это был лишь вопрос времени, но пока чужеземка оставалась глуха к его стараниям. Мысленно проклянув супругу, он отпустил тонкие прохладные пальцы Лангвидэр и удалился. Нанда шумно выдохнула.

Чужеземка молча встала с кресла и подошла к открытому окну. Здесь, в Эвне, где никто не понимал ее родного языка, она целыми днями не произносила ни слова — с Нандой объяснялась жестами, всех прочих игнорировала. Служанке оставалось только догадываться, что творится в душе женщины, глаза которой, оставаясь сухими, словно горели этой безмолвной ненавистью. И потому неожиданно и резко прозвучал голос Лангвидэр коротким непонятным приказом. Нанда вздрогнула: госпожа чем-то недовольна. Посреди комнаты застыло медное изобретение эвийских умельцев.

Неожиданно медные губы механического человека задвигались.

— Она — просит — убрать — железный — мусор — позволю — заметить — что — я — сделан — из — меди — а — не — из — железа.

Нанда ахнула и едва ли не с суеверным ужасом воззрилась на сверкающее изобретение. Тик-Ток повернул в ее сторону круглую голову, и девушка, пискнув, юркнула за кресло. Лангвидэр, стоя к ним спиной, задумчиво покачивала пальцами ветку магнолии.

— Ты понимаешь госпожу? — неуверенно переспросила Нанда, круглыми от удивления глазами уставившись на механического человека. Тот, все так же держа руки по швам, принялся расхаживать по комнате.

— Я — машина — во — мне — заложена — функция — понимания — всех — языков — на — которых — говорит — хоть — один — житель — континента — и — островов — океана — Нонестика — включая — языки — Пого — Конжо — и — диалект — земли — Вообще-Нигде, — пояснил Тик-Ток. Его речь, как и подобает неживому существу, не содержала и намека на интонации, и Нанде приходилось внимательно слушать, чтобы не терять смысл.

— А на каком языке она говорит? — решив, по-видимому, что диковинное изобретение не намерено причинить вред госпоже Лангвидэр, Нанда сменила гнев на милость и вышла из-за кресла. Она еще не до конца осознала все преимущества внезапного переводчика, но возможность наконец понимать речь чужеземки заставляла сердце девушки взволнованно трепетать.

— Саламандров — архипелаг — на — северо-западе — океана — Нонестика — неделя — пути — от — Пингарэ — там — говорят — на — этом — языке.

Нанда пораженно кивнула и обошла вокруг механического человека. Тот остановился, позволяя девушке себя рассмотреть, и даже не обратил внимания, когда она пробежалась пальцами по гладкой поверхности его медного тела. Затем Тик-Ток повернул голову в сторону Лангвидэр и произнес короткую фразу. Судя по тому, как вздрогнула, случайно оборвав цветок, женщина, она поняла.

— Что ты сказал? — полюбопытствовала Нанда.

— Я — поздоровался.

Лангвидэр обернулась, щеки ее пылали. Нервно стискивая пальцами тяжелое ожерелье, она разразилась было длинной тирадой, однако внезапно остановилась на полуслове и, безнадежно махнув рукой, вновь отвернулась, заговорила уже тише.

— Она — очень — непоследовательно — говорит — я — понимаю — все — но — не — вижу — логики.

Нанда, однако, каким-то шестым чувством догадалась и сама. Получив неожиданного собеседника, Лангвидэр выпалила все, что думает об этой стране и ее правителе, и, понимая, что от ее слов ничего не изменится, резко осеклась. А потом уткнулась лицом в ладони, и плечи ее задрожали. Мигом забыв про рассуждения механического человека, Нанда бросилась к госпоже, успокаивающе обняла, лопоча какую-то бессвязную чушь.

Видя, как скатываются слезы с ладоней по голым рукам госпожи, девушка и сама разревелась в голос. Здесь, в уединенном крыле королевского дворца, никого не волновали ни мятежи могущественной аристократии, ни внесение изменений в династические книги, ни уж тем более отношения Эволдо с его женой, — словно все это было где-то далеко, на другом конце континента. Механический человек, про которого как-то незаметно забыли, вновь принялся расхаживать по комнате, бормоча себе под нос историю своего создания. Сам того не зная, Тик-Ток стал первой вещью, пригодившейся будущей принцессе Лангвидэр на ее новой родине.

3

Эвьен медленно, стараясь не потревожить немного утихшую головную боль, села на постели. Пальцы нашарили оставленный рядом веер.

— Я слышу страшные новости, мой король, — тихо заговорила она, тщательно подбирая слова. Длинные перья веера привычно скрыли нижнюю половину ее лица — Эвьен считала, что губы слишком явно выдают ее настоящие интонации, даже когда голос звучит ровно и бесстрастно. — Вы все же пытались провести в жизнь поправку в родословной и вписать туда… эту женщину.

— Вы забываетесь, Эвьен, — как и несколько дней назад, ровно произнес Эволдо. Настроение его с самого утра металось из крайности в крайность: ярость от сопротивления этих старых сморчков-министров, слабое облегчение при виде красивой пленницы, глухое раздражение от ее упрямства — он бьется словно в каменную стену. И вот теперь — Эвьен, ее наполовину закрытое веером лицо в полумраке спальни, ее вечное желание вмешаться, подмять его личные интересы под интересы государства. Иногда ему казалось, что благочестивая настоятельница какого-нибудь монастыря в горах получилась бы из Эвьен куда лучше, чем королева. — Воля короля — закон.

Эвьен медленно покачала головой. Она и раньше ненавидела магнолии, неоднократно требуя вырубить сад хотя бы с той стороны, куда выходят окна ее покоев, но в этот год цветение городских деревьев превратило ее просто в развалину. То ли всему виной очередная беременность…

— Вы не понимаете всей опасности, мой король, — перья на веере качнулись от ее дыхания. — Вы не представляете, сколько их…

— Куда вы клоните, Эвьен? — холодно уточнил король. Дверь спальни отворилась, тихо шурша по густому ворсу ковра, и в комнату вошел принц Эвардо, старший сын правящей четы. Наследник с юных лет принимал участие в решении государственных вопросов, учась составлять собственное мнение и перенимая манеры отца, — хитрая Эвьен, прикрываясь важностью подобного опыта для будущего правителя, вызвала мальчика и сейчас. Именно сейчас, когда дело касалось Лангвидэр, Эволдо меньше всего хотел, чтобы в эту тему вмешивался еще и ребенок.

— Отец… матушка… — мальчик поклонился, поцеловал руку Эвьен. Та не отнимала веера от лица, но Эволдо и так знал, что она улыбается. Наставников, жестко контролировавших ход мыслей и формирование взглядов тринадцатилетнего принца, ему подбирал отец, но уже сейчас становилось очевидным то, что характером наследник пошел в королеву. Если бы только наследовать трон в обход Эвардо мог второй сын, Эвроб… этот уже сейчас, без какой бы то ни было внешней огранки посредством образования являлся точной копией короля — юной и более непосредственной, но уже очевидной.

— Садитесь, Эвардо, — королева проследила взглядом за не по-детски точными, выверенными движениями мальчика — тот придвинул свободный стул к кровати матери и сел, выпрямив спину. — Я хотела вас видеть. Как вы знаете, сегодня утром Его величество ваш отец собрал заседание совета министров. Вы присутствовали?

— Нет, матушка. Мы с учителем разбирали прошения горожан за прошедшую декаду, — несколько виновато покачал головой наследник. — Но я знаю, о каком вопросе шла речь.

— И о каком же? — хмыкнул король. Со времени появления Лангвидэр при дворе ему еще не доводилось обсуждать ее положение ни с одним из трех старших сыновей. Тем более он и так знал, какую реакцию получит: Эвроб встанет на его сторону, даже не понимая сути вопроса, Эвардо по умолчанию примет мнение матери единственно верным, а третий, Эвингтон, будет блеять как овца и дожидаться, пока ему на ухо не подскажут верный ответ. Двое младших и предназначенные на скорейшее замужество девочки тонкостям политической мысли не обучались.

— По мнению Вашего величества, на островах в океане Нонестика есть вероятность найти потерянные ветви нашей семьи, — будь наследник несколькими годами старше — и эта фраза была бы снабжена хорошей порцией сарказма. Однако сейчас мальчик просто излагал свои мысли. — Министры не согласились с вами, отец.

— За нежелание идти против закона и протест против надругательства над королевской фамилией род Або'Кенейя и члены двух других родов были обвинены в государственной измене, — медленно произнесла Эвьен, с нажимом выделяя последние слова. — Женщина, которую привез вам Меремах, не является эвийкой по крови, не говоря уже о том, что к нам она не имеет абсолютно никакого отношения.

— Вы, Эвьен, забываете, что среди собственно ваших предков тоже присутствует не только эвийская кровь, — процедил король, начиная терять терпение. Женщина вспыхнула.

— Грязные слухи, и вы это знаете! Все мои предки — равнинные эвийцы.

— Я не намерен терпеть неповиновения. Все мятежники понесут наказание, глав родов и их сыновей ждет казнь.

— Вы не представляете, сколько их, Эволдо, — тихо повторила королева и наконец убрала веер от лица. — Ферсах Або'Кенейя, четыре его брата и шесть сыновей, со своими семьями, прислугой, армией… вы не хуже меня знаете, что каждый способный носить оружие мужчина Або'Кенейя берет под начало несколько сотен воинов, конных или пеших. Это армия внутри страны, и эта армия больше не подчиняется вам, Эволдо, вы не сможете потопить их мятеж в крови, как когда-то поступал со своими врагами ваш отец. Эв ослаблена войной, за нас сражаются рабы. Джинксландский род окончательно выйдет из-под контроля, это сулит нам кровопролитные битвы уже на землях Эв. Не где-то там, на границе с Икс, а здесь, под стенами Эвны. Откажитесь от этой идеи, женщину с островов никто и никогда не примет в королевскую семью. Не идите против своих же подданных, Эволдо, это гибельный путь.

— Вы всё сказали, Эвьен? — холодно уточнил король. Ради очередной проповеди со стороны супруги ему пришлось покинуть общество своей неприступной принцессы. Последние дни он едва боролся с желанием бросить все государственные дела и полностью посвящать время ей одной. Очарованный непривычной, экзотической красотой Лангвидэр, он не оставлял надежды, что однажды ненависть к огромному чужому миру, открывшемуся для нее прибрежным королевством, ослабнет в ее душе.

Эволдо поднялся со своего места и, оставив жену наедине с сыном, вышел из полутемной спальни. Возможно, в словах Эвьен и был здравый смысл, однако терпеть неповиновение, пусть даже со стороны знатных и могущественных родов… король видел в этом оскорбление собственной власти.

Темнота комнат жены угнетала — словно к покойнице входил. В коридоре, где в огромные окна с обеих сторон лился солнечный свет, это ощущение отступило, настроение несколько улучшилось. Эволдо оглянулся на семенившего чуть поодаль писца.

— К вечеру подготовь приказ. Я требую собрать войско и снарядить лучшим оружием в самые сжатые сроки. Затем пусть дожидаются дальнейших распоряжений.

— Будет исполнено, государь, — писец поклонился, не переставая быстро скользить пером по бумаге. Эволдо удовлетворенно кивнул. Сейчас, исполненный веры в собственные силы, он собирался сделать именно то, от чего так отговаривала Эвьен, — безжалостно подавить сопротивление джинксландского рода и прилюдно казнить его верхушку. Это послужит уроком всем, кто еще хоть раз решится выступить против воли эвийского короля.

* * *

Солнце садилось на Мертвой пустыней. Его прямые лучи пронизывали дворцовый сад, отражаясь от глянцевой тёмной листвы и превращая белые облака лепестков в золотисто-прозрачные. Нанда сидела на подоконнике, свесив ноги в сад, и рассматривала заботливо расстеленный на коленях карандашный набросок. Этой бумаги касались пальцы госпожи. Девушка медленно провела ладонью по листу, сама не зная, зачем — то ли пытаясь поймать через бумагу тепло рук Лангвидэр, то ли еще что…

Нанду никогда и никто не рисовал. Придворные художники писали портреты короля, его супруги и их многочисленных детей, миловидных фрейлин и бравых военачальников, но тратить свое искусство на неприметную босоногую служанку им показалось бы верхом абсурда. Лангвидэр, которую здешние порядки не интересовали, это не остановило. Скорее всего, в быстром карандашном наброске, изображавшем кудрявую девчонку с лепестками в волосах, и не было ничего из того, что воображала себе сейчас Нанда, но так приятно было думать, что она хоть что-то значит для госпожи, хоть немного развеивает своим присутствием ее отчаяние.

Нанда вновь сложила лист и убрала обратно в карман передника. Был ли какой-то особый расчет в том, что она стала единственной служанкой этой женщины, или так вышло совершенно случайно, она не знала. Лангвидэр, поначалу еще пытавшаяся приказывать ей словами, уже через пару дней безнадежно перешла на жесты, и, хоть расторопная Нанда исполняла свою роль максимально старательно, губы чужеземки оставались плотно сомкнутыми. Она не хвалила и не отчитывала, лишь коротко указывала рукой и отворачивалась. А Нанда, не привыкшая к долгим рассуждениям, с некоторых пор всё чаще задумывалась, чувствует ли она хоть что-то к королевской избраннице, и если да, то что. Еще пару недель назад она бы не поверила, что будет прислуживать знатной госпоже, вечно взъерошенная, любопытная, с руками, перепачканными в отцовских химикатах.

Девушка развернулась на подоконнике и перекинула ноги обратно в комнату. В углу неподвижно стоял механический человек — будь он живым, можно было бы подумать, что он спит. Когда Лангвидэр, оттолкнув пытавшуюся ее успокоить служанку, выпалила короткую резкую фразу и убежала, а медное создание монотонно оповестило, что госпожа приказывает ее не беспокоить, Нанда, скрепя сердце, промолчала. Лишь кольнуло непонятное острое чувство: механический человек понимает то, что она, Нанда, понять не может. Выходит, она больше не нужна?

Подавив желание треснуть метелкой по усатому медному котелку, девушка сама определила Тик-Тока в угол: так он занимал меньше места. Встроенная в его механические мозги возможность понимать и переводить речь королевской пленницы была, безусловно, полезна, и всё же… Нанде казалось, что это медное неповоротливое существо нарушает их с госпожой замкнутое интуитивное взаимопонимание, бесцеремонно вмешивается в уже созданный маленький мирок.

Проходя мимо механического человека, служанка красноречиво фыркнула. Пусть он и обучен скольким-то там языкам (включая Пого, Конжо и диалект земли Вообще-Нигде, что за земля, кстати, такая?), но настолько старательно служить госпоже Лангвидэр, как служит она, это блестящее медными боками создание не сможет.

Из приемной донесся тихий скрип открываемой двери. Нанда прислушалась. Сюда никто, кроме короля, не заходил — значит, снова принесло Его величество? Но Эволдо никогда не опускается до стука, он сразу распахивает двери, словно его тут ждут. Девушка подкралась в двери и, приоткрыв щелку, выглянула.

— Кто там?

На пороге, смущенно переминаясь с ноги на ногу, стоял принц Эвардо. Пораженная Нанда воззрилась на наследника несколько непочтительно, отчего тот смутился еще больше и совсем по-девичьи покраснел.

— Доложите обо мне, — борясь с волнением, строго потребовал мальчик и смерил Нанду истинно королевским взглядом. — Эвардо, наследник эвийской короны, желает видеть леди Лангвидэр.

Нанда опешила настолько, что не сразу сообразила отойти в сторону и впустить его, отчего бедный наследник был вынужден еще пару минут, отчаянно краснея, торчать в дверях. Наконец девушка опомнилась и с поклоном юркнула в сторону.

— Прошу.

Мысли в ее голове заметались беспорядочным роем. С чего вдруг сюда явился Эвардо? Нанда вообще не была уверена, что дети правящей четы в курсе нового увлечения их отца: им это, во-первых, не нужно, а во-вторых, не интересно. К тому же на старшего принца (это Нанда знала) королева Эвьен имеет куда больше влияния, чем на остальных своих детей. Выходит, он здесь по ее приказу, что ли? Если так, то Нанде следует быть настороже.

Мальчик обвел взглядом комнату, заметил застывшего в углу механического человека, однако ничего не сказал, лишь глаза загорелись настоящим детским интересом. Нанда робко поскреблась к госпоже.

Лангвидэр сидела перед зеркалом. Следы слез исчезли с бледного воскового лица, женщина вновь выглядела спокойной. Ее высокая прическа была наполовину разобрана, и длинные светлые волосы падали на плечи и грудь.

— Госпожа… вас хочет видеть принц Эвардо, — объявила Нанда, по привычке активно жестикулируя и одновременно пытаясь пригладить растрепанные ветром кудряшки. Лангвидэр наблюдала за ней в зеркало и чуть улыбалась — во всяком случае, девушке так показалось. За спиной служанки замаячила фигура королевского наследника. Заметив смущенного ребенка, Лангвидэр махнула рукой — «пусть войдет» — и наконец обернулась. На то, что из этой встречи получится что-то дельное, никто из присутствующих — кроме, пожалуй, самого принца, у которого в голове не укладывалось, что кто-то на просторах океана Нонестика может не знать эвийского — не надеялся.

Мальчик приблизился, стараясь церемонно чеканить шаг. Лангвидэр скрестила руки на груди, под ее удивленным взглядом принц вновь залился краской.

— Кузина Лангвидэр… — едва слышно пролепетал он. Светловолосая дама с тёмными глазами, зачем бы ни понадобилась она отцу, но она была такой красивой… — Я… когда я стану королем, я позволю вам уехать! — выпалил наследник. Видимо, на это решение ушло всё его мужество, потому что мальчик уткнулся взглядом в пол, развернулся и опрометью бросился прочь. Нанда не сразу поняла, что стоит с открытым ртом.

— Что? — только и пискнула она. Лангвидэр, не впечатленная неожиданным порывом королевского наследника, вновь развернулась лицом к зеркалу и подозвала служанку к себе. Из гостиной послышалась монотонная речь механического человека.

— Полагаю — ребенок — извиняется — за — своих — родителей — я — только — не — понял — почему — он — называет — ее — кузиной — она — же — ему — не — родственница.

— Заткнись, — буркнула Нанда и закрыла за собой дверь, оставляя Тик-Тока снаружи. Откровения медного существа ее не интересовали. — Заткнись, — уже одними губами повторила она, запуская пальцы в волосы госпожи, вынимая шпильки и тонкие гребни, фиксирующие то, что еще уцелело от традиционной прически эвийских знатных дам. Причесывать Лангвидэр вечером стало одним из их ежедневных ритуалов. Заплетая ей косы, девушка развлекала ее болтовней, иногда пела, иногда пересказывала алхимические рецепты из книг отца. Госпожа молчала, жмурилась от падавших в окно солнечных лучей.

* * *

— Вот и еще одно действующее лицо — наследник эвийской короны. Не думал, честно говоря, что у него хватит духа явиться сюда… Видишь ли, мой друг, принц Эвардо в силу своего юного возраста весьма впечатлителен, а основное влияние на него, несмотря на все усилия короля, оказывает Эвьен. Если к моменту его коронации мать еще будет жива, именно она будет диктовать его решения. А Эвьен, как я уже говорил, очень трудно управлять. Тем больше я удивлен, что мальчик, впитывая ее чувства и принимая их за свои, еще не воспылал к нашей принцессе непримиримой ненавистью. Думаю, наш медный друг абсолютно прав: ребенок пытается извиниться за своих родителей. Чем дальше — тем интереснее, не находишь?

От автора.

Джинксланд: http://oz.wikia.com/wiki/Jinxland