Среди руин цветут деревья (джен)

1

Бывал ли ты, путник, хоть однажды на острове Пингарэ? О, я вижу, тебе знакомо это название. Неужели и ты поддался когда-то мерцанию его жемчужин? Да… Пингарэ — благословенное место. Взгляни, даже волны вблизи его берегов изменили цвет. Говорят, этот остров охраняют морские духи. Я слышал однажды прелюбопытнейшую историю — один мой попутчик оказался пингарийским купцом. Морские духи спасли его сына, не позволив мальчику утонуть. Иногда даже мне кажется, что я слышу их голоса под водой. Хотя я и вышел уже много лет назад из того возраста, когда воображение позволяет чужим голосам прокрадываться в душу. Корабль пробудет в порту не меньше пары часов — я слышал, команда планирует пополнить запасы продовольствия перед долгой дорогой. Думаю, мы с тобой найдем возможность хоть немного прикоснуться к атмосфере этого места.

Я видел Пингарэ прежде, не раз и не два мои башмаки оставляли следы на его мягкой плодородной земле. Ты же здесь впервые, я прав? Что еще ты знаешь об острове, кроме того, что знают все? Жемчуг… людей манит сюда жемчуг. Здесь его много, но не было на моей памяти случая, чтобы он дался в руки чужаку. Искатели наживы с материка вылавливают у берегов Пингарэ лишь пустые раковины. Но я заговорился. Идем же скорее! Нам не стоит терять время.

Остров принимает на себя восход — жаль, что утром мы будем уже далеко. Я думаю, мы вновь выйдем в море на закате. Солнце здесь закатывается за материк — видишь, вдалеке едва видна полоска земли. Ты спрашиваешь, бывал ли я на материке? О, мой друг! Я объездил Озианский континент вдоль и поперек в то славное время, когда волосы мои еще не тронула седина, а рук не коснулась слабость. Я ездил из страны в страну, зарабатывая ремеслом, наслаждаясь красотой природы и постигая ее магию. Я познакомился там со множеством прекрасных людей — однажды я расскажу тебе о некоторых из них. Но мы отвлеклись!

Весь остров покрыт полями, зеленее которых я не встречал нигде — а я, поверь мне, видел многое. Здесь есть и леса, листва там будто пропитана солнечным светом. Жаль, что мы не можем удаляться далеко от порта. А, тебе интересно, откуда здесь военные корабли? Честно говоря, могу только догадываться, мне немного знакомы паруса. Это Эв, прибрежное королевство. На севере оно граничит с доминионами Гномов, на юге — с землями королевства Икс. Нет, с островом они не воюют, о чем ты! С Пингарэ никто не воюет, иначе невыгодно будет торговать. Полагаю, они возвращаются из похода и так же, как и мы, остановились на отдых. Если не ошибаюсь, я видел Эв трижды, при двух разных королях. Прекрасное место, полное гармонии, но — не поверишь, путник — им потрясающе не везет с правителями. Нынешний король, Эволдо, уже лет пятнадцать держит страну в положении постоянной войны — он хочет новых земель. Поговаривают, если в Оз в ближайшее время не решится вопрос с престолонаследием, Эволдо развяжет войну и с ними.

Ты хочешь знать, что на этих кораблях? Да ведь это очевидно — пленные. Пятнадцать лет войны — если вдуматься, без малой части вся твоя жизнь! Кто, по-твоему, сражается за королевство Эв? Я много путешествовал и со многими говорил на Волшебных землях. Мирная, плодородная страна, созданная для земледелия и ремесел, принимает легионы чужеземцев и гонит их на смерть — за новые колонии и новые толпы таких же, как они. Для людей, путник, пятнадцать лет — это очень долго. Но ты, полагаю, что-то задумал. Ты хочешь попасть на их корабли? Мне не стоило рассказывать тебе про Эв — я вижу, ты готов отказаться от прекрасного острова, чтобы броситься в бой за судьбы чужих тебе людей. Нет, не смотри на меня обвиняюще — я вовсе не так жесток, как ты можешь подумать. Я всего лишь видел слишком многое.

Изволь, если ты готов следовать за мной, я проведу тебя туда. Однако подумай, не принимай поспешных решений. Стоит ли ради мимолетного интереса менять направление пути? Из Эв не так-то просто выбраться морем, мой друг, мне придется вести тебя в Ринкитинк. Отсюда до Эв четыре дня пути. Но ты, я вижу, уверен. Эх, молодость, молодость… когда-то и я был готов очертя голову броситься навстречу приключениям. Это прекрасное время, о путник, и только ради твоей молодости я провожу тебя в Эв. Цени свою жажду жизни, не теряй ее по дороге. Послушай совета старого сказочника.

Пингарэ останется позади уже к рассвету, а у нас с тобой будет четыре дня, чтобы обследовать корабли. Не бойся, в моих руках хватит силы, чтобы перенести тебя над водой. Тебе интересно, зачем я это делаю, ведь я даже не знаю твоего имени, а ты — моего. Но почему ты так уверен, что это должно помешать свершиться хорошему приключению? О нет, не нужно, не называй себя. Кто знает, может быть, при нашей следующей встрече ты будешь уже зваться иначе, и я лишь засорю свою память. Я запомнил твое лицо, твои живые глаза и интерес к окружающему миру — этого достаточно. Теперь я помогу тебе. Держись, мой друг! Путешествие начинается.

* * *

Размышляя в свободные минуты о превратностях шутницы-судьбы, адмирал Меремах неизменно приходил к выводу, что ему очень повезло в жизни. Лишь однажды — но так, что отголоски этого везения приносили плоды до сих пор. Судьба дала ему железную волю, что не однажды служила спасительным посохом, позволяя удержаться на ногах под градом разочарований и неудач. Третий сын сапожника из маленького пригорода столицы, к шестидесяти годам он поднялся до командующего Золотой Армадой, элиты военного флота королевства Эв. За последние пятнадцать лет Меремах провел на суше в общей сложности около года. Море стало ему домом, отодвинув на задний план родную Эвну, жену, взрослеющих детей. Как истинный военный, адмирал не задавал вопросов — он служил своему королю.

Этот поход был далеким, коротким и бессмысленным. Для продолжения завоеваний королю Эволдо требовались люди, и теперь в обязанности грозной Золотой Армады входили молниеносные броски между островами в разных концах океана с целью захвата пленных. Задумываясь иногда о дальнейшей своей судьбе (все-таки возраст не знал жалости), Меремах с удивлением понимал, что с подобным опытом, уже оставив военную службу, он с успехом сможет раскрутить в королевстве работорговлю. Но пока… пока он уверенно ведет свой флагман к раскинувшейся вдоль берега, утопающей в магнолиях изнеженной Эвне, а следом в выверенном строю движется Золотая Армада, и трюмы ее кораблей оглашаются стонами и проклятиями на неизвестных языках.

И всё же поход принес кое-что еще. Меремах удовлетворенно крякнул и погладил короткую бороду. Из этого похода он везет королю подарок. Воображение услужливо рисовало старому адмиралу приятные грезы. Его величество Эволдо любил красивых женщин. Эвьен, его сиятельная супруга и мать девяти наследников престола, едва не кипела от ярости всякий раз, когда король вспыхивал страстью к очередной юной прелестнице. В Эвне поговаривали, что именно ей, а вовсе не Эволдо, точно известно, куда исчезают фаворитки, утратившие королевское внимание. В жилах высокородной Эвьен текла капля гномьей крови.

Адмирал вышел из каюты, взглянул на небо. Над океаном уже загорались первые звезды, остров Пингарэ, удаляясь, таял в сумерках. Остаток пути обещал быть спокойным. Матросы, оставленные на вахте у дверей адмиральской каюты, одновременно негромко притопнули, выражая традиционное почтение.

— Позовите мне эту, как ее… — Меремах повелительно махнул рукой и, не став дожидаться ответа, вновь скрылся в каюте. Ему было интересно еще раз взглянуть на диковинный цветок далеких земель. Солнце закатывалось за едва различимый на горизонте материк, окрашивая воду в оранжевый. Они плыли на запад. Через неполных четыре дня Золотая Армада будет в главном порту Эвны. Через неполных четыре дня он, Меремах, торжественно войдет в тронный зал, ведя под руку чужеземку, которая станет гарантией его безбедной старости.

Дверь открылась и вновь закрылась, стукнувшись о косяк. Адмирал обернулся неспеша, с полным осознанием собственной важности. Он, командующий грозным флотом, не имеет права демонстрировать никаких чувств к женщине, на глазах которой его канониры спалили половину ее родного города. Он не видел ее и не говорил с ней с того самого момента, когда отдал приказ забрать ее с собой. Король Эволдо оценит подарок своего верного слуги.

Чужеземка вошла прямо, гордо вскинув голову и испепеляя Меремаха немигающим взглядом странно тёмных для блондинки глаз. Будь адмирал моложе, он бы, возможно, смутился, однако сейчас испытал лишь некоторый интерес. Всякий раз, когда он в течение недели пути справлялся у приставленных к ней матросов о ее самочувствии, те описывали что угодно: спит, прихорашивается, листает разбросанные в кают-компании атласы с картами Волшебных земель или бродит по палубе, но ни разу — ни слова! — о том, что она плакала. Женщина, видевшая гибель своего города, своих соотечественников, кнутами загоняемых на корабли, детей, которых везли отдельно, неминуемо должна была сломаться. Ее-то спасло лишь то, что она красива.

Меремах мысленно усмехнулся, встретив ее взгляд. На приветствие она не ответила, и до адмирала с опозданием дошло, что чужеземка просто не понимает. Да и вряд ли кому-то из матросов пришло в голову с ней болтать, чтобы потом предупредить его об этом. Однако главнокомандующий не привык сдаваться. Сейчас ему было интересно познакомиться с ней поближе — ведь он везет ее своему повелителю. Адмирал ткнул себя пальцем в грудь:

— Меремах, — отчетливо произнес он. Белокурая чужеземка кивнула, тряхнув длинными локонами, и в свою очередь указала на себя. Запястья у нее тонкие, кажется, сожми посильнее — и сломаешь.

— Лангвидэр.

Она добавила что-то еще, но адмирал не понял. Показал на накрытый стол, приглашая разделить с ним вечернюю трапезу. Красивая пленница подобрала струящиеся складки платья, грациозно опустилась на стул. Маловероятно, что там, у себя на родине, она принадлежит к правящему дому, но вот к высшей аристократии — запросто. Адмирал с неожиданной теплотой улыбнулся в усы: она напомнила ему его старшую дочь. О великий Торн, не дай Мередит испытать что-то подобное!..

«Найти переводчиков», — мысленно сделал пометку старый вояка: Его величество не оценит по достоинству фаворитку, способную понять лишь самые простые фразы — да и то по интонациям. Хотя, с другой стороны… девицу везут королю не светские беседы вести. — Лангвидэр… — повторил Меремах, словно пробуя на вкус незнакомое имя, перекатывая его на языке. Непривычное для эвийцев имя.

Ужин прошел в полном молчании. Лангвидэр ела абсолютно спокойно, лишь с некоторым удивлением взглянула на четырехзубую вилку, которую подали к рыбе. Адмирал поднял свою и, ободряюще кивнув, показал четыре пальца. — Четыре. Так положено.

Ему было интересно за ней наблюдать. Высокая, статная, несмотря на пережитые потрясения и не слишком поначалу почтительное обращение захватчиков, держалась она спокойно и как-то отстраненно, словно всё это происходило не с ней. Солнце уже село, оставив на горизонте оранжевый отсвет. Лангвидэр бросила быстрый взгляд в открытое окно на запад, и адмирал уловил мелькнувшую в ее глазах тень любопытства. Хотел бы он знать, о чем думает сейчас красивая чужеземка, схваченная неделю назад посреди ночи его разгоряченными боем солдатами. Сможет ли она смириться со своей участью? Ведь он везет ее на краткую славу и быструю гибель — король Эволдо не влюбляется надолго. А Эвьен… ох уж эта Эвьен со своей гномьей кровью! И откуда только это чувство, что белокурая Лангвидэр не принесет королевству ничего хорошего?

Отгоняя непрошеные мысли, адмирал вновь попытался завести разговор. — Ты, — он указал в её сторону всё той же вилкой, — не бойся. Я везу тебя, — теперь пришлось обвести широким жестом помещение каюты и кивнуть на открытое окно, откуда доносился тихий плеск воды, — к королю. Он даст мне много денег, и я уйду на покой, — уже совсем тихо пробормотал Меремах себе под нос, то ли обнадеживая себя, то ли успокаивая, то ли всё вместе. Лангвидэр, казалось, пропустила его старания мимо ушей. Она отложила приборы, встала и, всё так же не говоря ни слова, вышла из каюты. Командующий поскреб бороду и выглянул следом.

— Проводите её.

Чем больше он думал о своем трофее, тем больше не нравилось ему спокойствие чужеземки. Женщина не может быть настолько равнодушна к участи близких. А это значит, что, сдерживая горе в себе, она может выкинуть что угодно. Оставшиеся дни пути с Лангвидэр не спускали глаз.

Проблем она, однако, не доставила ни в море, ни на суше. Едва услышав о привезенной издалека диковинной красавице, король Эволдо потребовал немедленно привезти ее во дворец. Адмирал, облачаясь в парадный мундир, мурлыкал бодрый марш и изо всех сил убеждал себя, что пожизненная пенсия и право оставаться почётным командующим Армадой даже при назначенном преемнике стоят того, чтобы обменять на них прелестную иностранку. Лангвидэр же, казалось, абсолютно не волновало, куда и с какой целью везут ее через утопающий в магнолиях город.

Эвна стелилась вдоль побережья. Это была вторая, новая столица королевства Эв, заложенная дедом нынешнего короля. Древний неприступный Эвейят, простоявший не одно тысячелетие в опасной близости от Мертвой Пустыни, оказался обречен на медленное увядание.

Магнолии в Эвне были везде. Казалось, воздух, напоенный сладким ароматом их цветов, становится гуще. Деревья цвели одновременно, отчаянно, заливая улицы белыми лепестками, — цвели как в последний раз. В дворцовом саду ветер лениво шевелил их глянцевые листья, в открытые окна за тысячами цветов не было видно ночи. Эвна задыхалась в цветах.

Душную ночь не могла оживить даже музыка, льющаяся в зал с двух длинных балконов — там располагался оркестр. Королева Эвьен, подложив под спину небольшую подушку, медленно обмахивалась собранным из перьев веером. Эвьен носила ребенка, и меньше всего на свете ей хотелось сейчас присутствовать на балу. Музыка и толпы придворных утомляли ее. К тому же с утра не давал покоя этот проклятый запах. Магнолии были повсюду, ей казалось, что белые цветы сочатся ядом даже сквозь плотно зашторенные окна её спальни.

И всё же Эвьен держалась. Безразлично следила за детьми, которых окружали многочисленные няньки, машинально отвечала на приветствия и выслушивала сплетни своих фрейлин. Эвьен ждала. Ей хотелось увидеть ту диковинную зверушку, что привез из похода Меремах. Сколько их таких уже побывало в постели ее царственного супруга? Поначалу Эвьен считала. Третья, например, дочь королевского сокольничего, исчезла, когда старшему принцу исполнился месяц. Седьмую (ох и несчастливое число!) безуспешно искали всем двором за пару дней до появления на свет второго ребенка правящей четы. Но годы супружества шли, и Эвьен перестала считать.

Удивленный шепоток пробежал по окружавшей ее пестрой толпе фрейлин. Королева зевнула, прикрыв лицо веером, и медленно обвела взглядом зал. Рядом склонилась Мередит, ее любимая фрейлина, старшая дочь адмирала Меремаха.

— Ваше величество, батюшка желает засвидетельствовать вам свое почтение. Я слышала, он привез Вашему величеству чудесный жемчуг с Пингарэ. Ожерелье подчеркнет ваш цвет лица…

Эвьен нетерпеливо махнула рукой, и Мередит покорно замолчала. В вальсе кружились пары, и королеве казалось, что это не кружева взметаются на пышных юбках придворных дам, а лепестки проклятых цветов, сговорившихся сегодня ее доконать. Сквозь толпу танцующих к королеве приближался командующий Армадой. Меремах шел, по-военному чеканя шаг, его одного, казалось, не заботила духота пропитанной цветами ночи. Остановившись в паре шагов от Эвьен, адмирал, не имевший права заговорить первым, низко поклонился и почтительно протянул королевской супруге узкий длинный футляр, в который тут же вцепились проворные пальцы фрейлин. Щебечущие девушки вложили подарок в безвольную руку Эвьен, королева едва заметно кивнула и жестом отослала фрейлин, те пестрым облаком отхлынули на несколько шагов назад.

— Я рада вновь видеть вас, адмирал, — негромко поприветствовала Эвьен, по-прежнему закрывая веером нижнюю половину лица. — Ваш поход завершился успехом. Каковы ваши дальнейшие планы?

— С позволения Его величества я бы предпочел удалиться от дел, — Меремах стоял перед ней навытяжку. Королева не сводила взгляда с его лица, перья на веере мягко шевелились от ее дыхания. Наконец она кивнула.

— Вы достойно служите своему королю, адмирал. Но я слышала, что, помимо сокровищ и пленных чужеземцев, вы привезли в Эвну еще один трофей. Что-то… или кого-то? Представьте же мне, Меремах. Я умираю от любопытства.

Старый адмирал твердо выдержал ее взгляд. Умираешь ты не от любопытства, а от запаха цветов, который въедается даже в твои мысли. Только он сдерживает твою ненависть. Меремах преследовал свою цель с упорством гончей: он привел Лангвидэр, как овцу на заклание, не нужную здесь никому. Краткое увлечение короля погубит ее, словно огонь — мотылька, обеспечив ему, Меремаху, орден Мужества и пожизненную пенсию. Сердце его, несмотря на личные расчеты, было на стороне Эвьен. Обманутая супруга, нужная лишь затем, чтобы рожать наследников, имела полное право ненавидеть фавориток короля, и адмирал видел в этом простую и понятную справедливость. Если бы только не проклятая гномья кровь в жилах эвийской правительницы… Родство с горным народцем селило в душе адмирала тайное, тщательно скрываемое отвращение к сидевшей перед ним женщине.

— О моих трофеях вы сможете подробно расспросить Его величество, — Меремах вновь поклонился, пряча в бороде довольную усмешку. — Не смею больше отнимать ваше время. Я вижу, вам нездоровится, моя королева…

Командующий успел ретироваться прежде, чем Эвьен нашла подходящий ответ. В приступе внезапно нахлынувшей злости она сжала в руке прохладный металлический футляр, затем, словно опомнившись, раскрыла его. На бархатной подушечке лежала длинная нить жемчужин — крупных, идеально круглых, словно смеющихся мягкими переливами. Эвьен скрыла в веере тихий вздох и, проводя по жемчужинам пальцами, задумчиво подняла голову: из противоположного угла зала под руку с одетой в белое дамой к ней приближался король. В его спутнице, хоть и не видела ее до этого ни разу, Эвьен моментально опознала подарок расчетливого адмирала. Пальцы королевы непроизвольно сжались, нить тихо хрустнула — и отборные пингарийские жемчужины мерцающими горошинами раскатились по полу. Фрейлины, вереща, бросились их подбирать. Эвьен неподвижным изваянием сидела среди их пестрой суеты, неотрывно пожирая взглядом фигуру чужеземки. В длинных волосах Лангвидэр, словно восковые, застыли ненавистные цветы. Королева медленно, стараясь не разбудить затаившуюся в висках боль, покачала головой: эта долго не проживет. Белые цветы с желтыми сердцевинами, они змеились в длинной свободной косе. Эвьен поднялась со своего места.

— Передайте королю, что мне нехорошо, — тихо приказала она и в сопровождении Мередит, поддерживающей ее под локоть, направилась к выходу. Еще хоть один цветок на ее пути — и копившаяся весь день боль просто взорвется в ее голове.

2

— Что ж, мой друг, я исполнил твое желание. Добро пожаловать в Эв. Надеюсь, это путешествие не разочарует нас. Не думай, что мне известно будущее этой истории, я всего лишь сказочник, не провидец. Впрочем, давай понаблюдаем. Должен тебе сказать, это довольно незаурядное место. Эв — страна земледельцев, со здешними садами может равняться разве что Изумрудный город. Как ты уже, наверно, понял, побережье выходит на восток, а солнце садится над Мертвой Пустыней. На севере Эв граничит с горами, подвластными королю Гномов, а провинция колесунов выходит на Ринкитинк. В Ринкитинке, к слову, весьма занятный правитель, однажды мне довелось с ним познакомиться.

О, я вижу твое нетерпение, путник. Ну что ж, заглянем во дворец. Судя по всему, король дает бал по случаю возвращения своей армады. Адмирал и его команда привозят ему рекрутов, которых вскоре погонят на земли Икс. Ненадежная армия, не правда ли? Ведь они могут в любой момент предать или обратиться в бегство. Однако из местных здесь только офицеры, все рядовые набраны из колоний или привезены в результате пиратских набегов. Столицу вообще не касается война, все полки расквартированы в пригородах. В Эвне только роскошь и балы… и цветы, белые облака на деревьях. Горожане любят цветы, но только магнолии имеют над ними такую власть. Я не утомил тебя своим рассказом? Впрочем, мне тоже любопытно, что будет с этой прелестной малюткой. Ее спокойствие достойно внимания.

Помилуй, да не бросишься же ты сейчас ее спасать? Ты разрушишь всю сказку, если вмешаешься. Дай ей немного времени и позволь разобраться самой, я обещаю, это будет увлекательно. А, тебе интересно, кто есть кто? Что ж, я могу объяснить, но здесь нетрудно догадаться и самому. Вон, видишь, среди толпы фрейлин — Ее величество Эвьен, она обмахивается веером, пытаясь отогнать цветочный запах. Говорят, среди ее далеких предков были гномы, а горного народца здесь боятся. Однако она хорошая мать и справедливая королева, поэтому о гномьей крови стараются не вспоминать. А вот и наши старые знакомые… Адмирала Меремаха ты помнишь, мы, кажется, пропустили, когда он отчитывался королю. Теперь наш вояка готовится пожинать плоды. А вон король — да, ты прав, это именно он. Не выглядит таким уж злодеем, как ты успел о нем подумать, правда? Эх молодость, молодость… у вас всё либо черное, либо белое, третьего не дано. А жизнь-то тем и хороша, что играет полутонами. И Лангвидэр наша не так проста, мне думается. Наберись терпения, мой друг, это только начало сказки.

* * *

Днем цветочный запах слабел. Ветер приносил соленую свежесть, забирая прочь тревоги душных ночей, срывая, словно тяжелое покрывало, власть безбрежного моря белых лепестков. Днем было легче.

После бала в ночь возвращения Золотой Армады прошло три дня. Жизнь в Эвне текла своим чередом: горожане, привыкшие, что война идет где-то там, на границах, посвящали время привычным заботам. Королевский дворец же, казалось, затих. С появлением чужеземки, которую привез из неведомых далей Меремах, в жизни всего двора поменялось нечто неуловимое, незаметное, что нельзя было просто схватить и поставить обратно. Лангвидэр, с ее непроницаемым взглядом необычных тёмных глаз и непонятной отрывистой речью, с одинаковым спокойствием воспринимавшая и новые блюда к завтраку, и недвусмысленные визиты короля, была чужим, неестественным элементом налаженного дворцового быта. Все женщины, на которых когда-либо обращал внимание Его величество, были исключительно эвийками, максимум — из Ринкитинка. Но таких, не пойми откуда и настолько странных… таких не было никогда.

Это-то короля и задело. Эволдо был женат на Эвьен, своей кузине, вот уже восемнадцать лет, и никогда, даже в первые годы брака, не давал ей надежд на то, что его внимание будет принадлежать ей одной. Эвьен была нужна как мать его наследников, и в этом он с женой не прогадал. Король великодушно оставлял ей право ненавидеть постоянно меняющихся фавориток, однако женщины в его спальне были всегда. У его ног, влюбленно вздыхая и заламывая руки, оказывались жёны его министров, фрейлины Эвьен, вплоть до обычных горничных, и в этом он не находил никакого азарта. А Лангвидэр, чужеземке, привезенной издалека, было абсолютно безразлично, кто здесь король, — она хотела вернуться домой. Она не знала языка и жила в каком-то другом мире — там, на своей родине. И молилась своим богам.

— Выслушайте меня, мой король.

Эвьен старалась говорить спокойно, пряча подрагивающие губы за длинными перьями раскрытого веера. Соленый ветер из открытого окна мягко касался ее лица, не позволяя даже вспомнить о том, что с наступлением сумерек тяжелый запах белых цветов вновь обрушится на город. Эволдо рассеянно вскинул взгляд на жену и согласно кивнул, позволяя продолжать.

— Адмирал Меремах сделал вам необычный подарок, мой король. Женщина, которую он привез Вашему величеству, безусловно, красива, однако не знает ни языка, ни обычаев, она не способна в должной мере оценить честь, что вы ей оказываете. Тогда зачем, Эволдо, скажите мне, вы селите ее с такой роскошью? У Эвроуз, вашей старшей дочери и первой принцессы, меньше прислуги, чем у безродной рабыни! — Эвьен сорвалась на крик. Когда речь заходила о детях, королева превращалась в разъяренную тигрицу. Поняв, однако, что перегнула палку, она замолчала и с выражением безграничной усталости на лице вновь принялась обмахиваться веером.

— В вашем положении нельзя волноваться, Эвьен, — мягко упрекнул король, стараясь, чтобы она не заметила ни тени угрозы. Недовольство Эвьен, скрываемое под маской томной доверчивости, напоминало ему подземный пожар. После восемнадцати лет супружества она всё еще ревнует. Так и не сумев найти подход к чужеземке (она не просто не понимала — она не желала понимать!), он и в самом деле отдал ей лучшие покои в уединенном крыле дворца, вдалеке от посторонних глаз, и уже подумывал о том, чтобы применить к Лангвидэр магию. Оба алхимика были предупреждены и держали наготове необходимые ингредиенты, однако король не оставлял надежды справиться с ней сам. В конце концов, прошло только три дня — за три дня к его ногам падали лишь придворные дамы, терявшие голову от одного блеска королевской короны. — К тому же я не стал бы относить ее к безродным рабыням, у нее для этого не те манеры… и потому обращаюсь с нашей гостьей согласно ее статусу.

Эвьен скривилась, даже не пытаясь скрыть под перьями выражение своего лица. — Вы сами вынуждаете меня волноваться, мой король. А вчера? Вчера вы появились с ней на садовой ярмарке в центре Эвны! Что скажут подданные? Вы не цените мой покой, но думайте же хотя бы о том, как вы выглядите в глазах своего народа!

— Эвьен, моя дорогая… — король беззаботно отмахнулся. Он и впрямь, желая развлечь чужеземку, на собственной колеснице повез ее на ярмарку и провел там с ней пару часов на глазах торговцев и посетителей. Эвна славилась своими садами, и про выставленные в шатрах цветы и саженцы можно было рассказывать часами. Лангвидэр, однако, оживлялась только при виде магнолий. Уж чего-чего, а этого добра в столице хватало. — Я думал вчера над этим. Подданные поверят любому моему слову, так что мне стоит объявить Лангвидэр моей родственницей? Это снимет все вопросы и создаст к ней подобающее отношение. Скажем… племянницей. Да, точно. Моей племянницей, Эвьен.

— Вашей племянницей?! — взвизгнула королева, резко захлопывая веер. — Вы хотите сказать, что представите какую-то дикарку роднёй нашим детям, наследникам королевской крови? Ваше величество! Я никогда ни слова не говорила против того, что вы мне неверны, но это уже слишком! И потом, — немного запнувшись, продолжала она, — старики еще помнят вашего отца. У него было всего два сына, и один из них, ваш брат, умер от холеры в пятилетнем возрасте, Эволдо. О какой племяннице может идти речь?

— Это уже мелочи, дорогая, — всё так же беззаботно улыбнулся Эволдо. — Меремах угодил моему вкусу, привезя заморский цветок, и теперь, моей королевской волей, я желаю, чтобы Лангвидэр была рядом без лишних вопросов со стороны народа.

— А министры? — королева цеплялась за последнюю надежду. Министры-то слышали, что докладывал Меремах, при каких обстоятельствах заполучил на свой корабль очаровательную пленницу, о которой известно лишь то, как ее зовут. Совет министров — чистокровные эвийцы, ведущие свои рода с незапамятных времен, чьи предки в десятках поколений покоятся в семейных склепах в засыпаемом песками Эвейяте. Министры этого не допустят.

— Вы забываете, Эвьен, воля короля — закон.

Не говоря больше ни слова, Эвьен церемонно кивнула и вышла — прямо, гордо держа голову и больше не стараясь скрыть под королевским высокомерием блестящие яростью глаза. Чтобы абсолютно чужую, неизвестно как и где воспитанную женщину считали родственницей наследникам крови? И это — всего за три дня, в течение которых король безуспешно скачет сайгаком вокруг молчаливой пленницы, а той всё равно, она послушна — и вместе с тем есть какое-то презрение в ее покорности. Она не говорит по-эвийски, а если и подает голос, то лает на своем варварском диалекте, из которого даже дворцовые переводчики разбирают лишь отдельные слова. Эвьен чувствовала, что готова отдать Лангвидэр под плеть, чтобы в королевских подвалах чужеземке втолковали, как надлежит относиться к вниманию короля. Ведь он потеряет к ней интерес, едва добившись от нее ответной реакции. А именно в ее реакции и лежит вся загвоздка. Нужно убирать Лангвидэр из дворца, и как можно скорее, иначе неизвестно, что последует за абсурдным решением короля объявить ее родственницей.

О том, что она станет женой короля, Эвьен знала с ранних лет. Ее воспитывали как будущую королеву, обучая самоконтролю и жесткому придворному церемониалу, тщательно давя любые отголоски чужеродной крови в ее характере. Эвьен редко давала волю своей злости, считая терпение основной своей добродетелью. Однако преграды с ее пути устранялись легко и невероятно изящно, и своей коварной изобретательностью она была обязана именно далеким горным предкам.

3

Нанде, единственной дочери старшего придворного алхимика, едва исполнилось шестнадцать лет. Детство свое она провела в лаборатории отца, ассистируя ему в работе. К шестнадцати годам она умела ловко препарировать лягушек и ящериц и читала на нескольких давно забытых языках, однако и слышать не слышала о придворном этикете. Вышколенная дворцовая прислуга на быстроглазую шуструю девчушку смотрела с высоты своего воспитания. И всё же в том, что Нанда, не имевшая навыков в области служения знатным господам, попала в штат личной прислуги Лангвидэр, не было никакой случайности — об этом позаботился отец. Именно он настоял, чтобы рядом с чужеземкой постоянно находился кто-то надежный. Король, впрочем, не возражал: девушке будет проще в случае чего воздействовать на неприступную гостью.

Что касается самой Нанды, то ей было просто интересно. Девушка с затаенным трепетом примеряла форму дворцовой горничной и даже пару раз покрутилась перед высоким мутным зеркалом в бронзовой оправе, что стояло в кабинете отца. О том, чтобы хоть одним глазком взглянуть через замочную скважину в бальный зал, не могло быть и речи, и свою будущую госпожу Нанда увидела лишь на следующий день.

Потерянной, усталой и в полном отчаянии от кипящих вокруг событий.

Лангвидэр никого не желала видеть. Она не понимала языка окружавших ее людей и разражалась недвусмысленной бранью в ответ на любую попытку приблизиться к ней. А потом, в отчаянии заламывая руки, металась по роскошным покоям. На корабле она еще хоть как-то держалась — но корабль был только началом. Здесь, во дворце, с ней обращались как с хрупкой драгоценностью, и золотая клетка душила ее, давая понять, что родину она больше не увидит.

Юная дочь алхимика, незнакомая с придворными условностями, не была растоптана улепетывающими служанками лишь потому, что успела вовремя забиться в угол. Там и оставалась незамеченной, когда госпожа, высокая женщина в свободном белом платье, в ярости метнула в захлопнувшуюся дверь подсвечник и, отвернувшись, разрыдалась. Лангвидэр отшвырнула ногой мягкий небольшой пуфик, плюхнулась на пол и, привалившись спиной к стене, уткнулась лицом в колени. Нанда, стараясь не шуметь, на четвереньках выползла из своего укрытия. Без толпы дворцовых куриц стало гораздо спокойнее, в наступившей тишине был слышен шелест листвы в саду. Девушка подобрала юбку и подползла поближе — ей и в голову не приходило убегать.

Лангвидэр сидела на полу, спрятав лицо в колени, ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Нанда, стараясь не выдать своего присутствия, украдкой ее рассматривала. Это здесь, на материке, королевство Эв знают даже в самых уединенных уголках, причем не в самом лучшем свете. Для госпожи, которую привез из далеких краев адмирал Меремах, слава прибрежного государства и его короля — пустой звук. Одной ей здесь, должно быть, очень одиноко. Девушку захлестнуло неожиданно острое чувство — то ли нежность, то ли жалость, она так и не поняла. Нанда прижала руки к груди и судорожно вздохнула.

Лангвидэр подняла голову. Ее сухие глаза лихорадочно блестели, она часто заморгала, всматриваясь в лицо застывшей перед ней девушки, словно стараясь стряхнуть с ресниц так и не выступившие слезы. Нанда затаила дыхание: настолько явным, безнадежным было отчаяние на лице королевской пленницы. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сжатые в тонкую нитку губы женщины чуть дрогнули в слабом подобии улыбки. Нанда и сама была напугана, но ее любопытство — любопытство маленького дикого зверька — нарушало царившую в роскошной комнате гнетущую атмосферу.

— Я… Может, мне расчесать вам волосы? — робко пискнула девушка первое, что пришло в голову. Она не сомневалась, что столь ответственное дело уже поручено кому-то более подходящему, но факт оставался фактом: Лангвидэр выгнала всех служанок, и те вылетели из ее покоев верещащей толпой, а волосы ее так и оставались неприбранными. Должен же кто-то этим заняться, в конце концов. Наткнувшись на непонимающий взгляд, Нанда жестом изобразила гребень. Женщина пожала плечами, напряженное лицо ее приняло более спокойное выражение. Затем она легко вскочила на ноги и ушла к зеркалу, перед которым валялся высокий резной стул. «Хорошо хоть зеркало она не разбила». Нанда неслышной тенью проследовала за ней.

Волосы госпожи оказались тонкими и густыми и вились мягкими крупными локонами. Нанда чувствовала, как под прикосновениями ее рук Лангвидэр если и не расслабляется, то затаивается… затихает. Причесывая ее сейчас, девушка почему-то вспомнила голос давно покойной матери. Мать она практически не помнила — та заболела, когда Нанда еще лежала в колыбели, однако голос ее — глубокий, умиротворяющий — звучал в памяти даже много лет спустя. С этим голосом приходило чувство защищенности. Стараясь не слишком открыто таращиться в зеркало, девушка продолжала рассматривать будущую царскую фаворитку.

Лангвидэр не выглядела юной (во всяком случае, с точки зрения шестнадцатилетней Нанды), однако была определенно моложе королевы Эвьен. Та, впрочем, все годы брака или была беременна, или кормила грудью, и это не добавляло свежести ее облику. Размышляя, Нанда осторожно собирала в традиционную прическу длинные мягкие пряди, делая это в полном молчании, словно какой-то ритуал. Она никогда не практиковалась в подобных вещах и сейчас, поражаясь своей неожиданной ловкости, приходила к выводу, что ее выручает лишь желание хоть немного успокоить подавленную и растерянную чужеземку.

Лангвидэр тоже молчала, ее застывшее лицо напоминало маску. Нанда встретила ее взгляд в зеркале и против воли тоже замерла с гребнем в руке. Каким бывает это лицо, когда она смеется? Плачет, заинтересована, целует кого-то? В неподвижной восковой красоте было что-то жутковатое. Нанда моргнула, сбрасывая оцепенение, и одним излишне поспешным движением зачесала оставшиеся пряди, открывая длинную, изящную шею женщины. Прикусив от старания кончик языка, она придирчиво осмотрела результат своих трудов и, озаренная внезапной идеей, бросилась к окну. — Моя госпожа, подождите, я сейчас! — крикнула девушка, уже карабкаясь на подоконник, и через пару минут вернулась с охапкой белых цветов. Она не видела Лангвидэр на балу, но мысль ей в голову пришла та же самая.

Восковая красота чужеземки, восковые белые цветы, испускающие аромат, что плывет ночами над городом. Нанда довольно рассмеялась, спрыгивая со своей добычей обратно на пол. Она больше не боялась, что женщина ее прогонит, и от этого на душе становилось легко и спокойно. Она, Нанда, дочь алхимика, сломает этот воск, высвободив настоящую, живую Лангвидэр, сломает ее отчаяние. Неважно, насколько упорным будет в своем увлечении король.

Лангвидэр осторожно трогает пальцами белые лепестки. Теперь ее руки, ее узкие ладони с тонкими пальцами, будут пахнуть магнолиями. Маленькая служанка довольно улыбается, отступает на шаг, любуясь на белый венок в золотистых волосах госпожи. Эвьен, всю жизнь прожившая в Эвне, ненавидит время цветения городских садов. Лангвидэр, никогда их не видевшей, магнолии приносят облегчение. Ночью, когда волна их аромата накрывает город, можно забыться в белых цветах — их море, и кажется, что они забирают с собой ее одиночество. Шустрая живая девушка настежь распахивает второе окно, ветер склоняет ветви деревьев почти к самому подоконнику.

Днём не так. Днём запахи и звуки напоминают о том, что где-то рядом есть море, чайки, веселые городские рынки. Ночью всё это умирает, отдавая Эвну во власть цветущих деревьев. Магнолии в столице цвели отчаянно, как никогда не цвели раньше, и город расстилался по побережью, безвольно засыпая в духоте.

Однако сейчас солнце лилось в распахнутые окна, играло бликами на листве в саду и сияло солнечными зайчиками в зеркалах. Лангвидэр встала со своего места, жестом подозвала служанку и что-то тихо спросила. Девушка растерянно приоткрыла рот, но тут же, сообразив, что, вероятно, глупо выглядит, прикусила нижнюю губу. Что, в конце концов, может спросить у нее госпожа, видевшая ее в первый раз? Имя разве что, да и не понимала дочь алхимика этот резкий отрывистый язык, чтобы додуматься до чего-то более сложного.

— Нанда, — назвалась она, для верности ткнув себя пальцем в грудь — так госпожа точно не запутается. Лангвидэр кивнула, и девушка сочла за лучшее почтительно поклониться. Вряд ли чужеземка когда-нибудь сможет свободно говорить по-эвийски, у нее к этому, судя по всему, нет никакого желания. Нанде оставалось в очередной раз ей посочувствовать: чужая земля, чужой язык, неприязненные взгляды придворных… Масла в огонь добавляет Эвьен, хотя ее и сложно в чем-то винить: ей оставлено лишь воспитание наследников, время и сердце короля никогда ей не принадлежали. Скольким бы людям принесла свободу смерть Его величества… Испугавшись своих мыслей, девушка затрясла головой, ее темные кудряшки забавно запрыгали по плечам. Она не сразу заметила, что Лангвидэр непонимающе смотрит в ее сторону. Темные, почти черные глаза на неподвижном восковом лице госпожи, казалось, видели насквозь. Наконец Лангвидэр улыбнулась.

— Нанда, — повторила она и протянула руку, подзывая ее к себе, однако неожиданно передумала и махнула гребнем в сторону двери: иди. Девушка поклонилась еще ниже и, не поднимая головы — боялась снова встретиться с непроницаемым взглядом госпожи — попятилась назад. Здесь, в незнакомой чужой стране, что сама по себе вызывала непримиримое отторжение, имя шустрой юной служанки было первым, что хоть сколько-то заинтересовало Лангвидэр.

* * *

Я бы предложил тебе, мой друг, ненадолго оставить королевский дворец и прогуляться по городу. Уверяю тебя, в ближайшее время здесь не произойдет ничего захватывающего. Совет министров, чтобы объявить о своем решении касательно заморской гостьи, король соберет не раньше завтрашнего дня. Сказать по правде, идея не из лучших. Да ты и сам, думаю, понял, что столь явная фальсификация родословной спровоцирует определенные проблемы. С точки зрения Его величества всё просто: женщину вписывают в документы королевской семьи, что даст ему возможность держать ее на людях рядом с собой, не вызывая закономерных вопросов народа. Что ни говори, традиционные семейные ценности имеют сильную власть, и королевская любовница на месте королевы вызовет недовольство. Если мне не изменяет память, на что-то подобное и в такой короткий срок здесь идут впервые. Простая прихоть, друг мой, иногда решает судьбы целых государств.

Однако у подобного хода минусов гораздо больше, чем один сомнительный плюс. У короля девять детей и супруга в добром здравии. В случае (всякое бывает) его смерти лишняя потенциальная наследница — это всегда проблемы. Даже если на королевский трон однозначно претендует только старший сын, а Эвьен к управлению не подпустят. Почему? Ну, это проще простого: Эвьен очень трудно управлять. Здешняя знать костьми ляжет, приписывая ей все смертные грехи и вспоминая ее горных предков до двадцатого колена, но постарается ограничить ее права даже на регентство. Тебя настолько увлекла эта сказка? Однако вмешиваться мы не имеем права. Полотно истории должно ткаться только само собой, нанизываться на нить, словно пингарийские жемчужины, только тогда это будет по-настоящему интересно.

1

— Они в растерянности, мой друг. Полагаю, в Эвийском королевстве впервые настолько бесцеремонно перекраивается история. К сожалению или к счастью, но никому из присутствующих здесь не дано право заглянуть в будущее и открыть завесу тайны. Меня же… как я говорил тебе еще вначале, меня мучает неясное предчувствие. Женщина с островов вмешается в историю континента настолько же грубо, насколько Эволдо сейчас вмешивается в законодательство собственной страны. Да… они напуганы.

Видишь ли, здесь, в Эв, совет министров обладает определенной властью. Во всяком случае, на моей памяти им еще никогда настолько явно не навязывали чужое мнение. Я вижу, ты улыбаешься. Молодость, мой друг, — интересное явление, зачастую она мешает составить истинную картину мира. Ты напрасно недооцениваешь совет эвийских министров лишь потому, что все они — седобородые старцы. Это вершина здешней аристократии, главы родов, десятки поколений которых уже лежат в засыпанных песком гробницах в Эвейяте. Тебе, я знаю, трудно представить, но многие из них отсчитывают свои родословные еще с тех далеких времен, когда на месте Мертвой пустыни шумели леса, а такого понятия, как королевство Эв, не существовало вовсе. Правящая династия куда моложе (забудем на время про предков Ее величества — иногда мне кажется, что гномий народец существует от сотворения мира).

На этих людей, путник, не так легко повлиять, как ты думаешь. Во всяком случае, молодому королю это не удавалось еще ни разу. Что? Нет, я не оговорился, я был знаком еще с его покойным батюшкой. Для меня Эволдо так и останется молодым королем, несмотря на то, что ему самому уже пятый десяток. Он не сможет на них повлиять — и он, поверь мне, это знает. Люди, на плечах которых честь государства, никогда не согласятся допустить появления в священной книге королевского рода имени женщины, не связанной узами крови не то что с самой династией — вообще с эвийцами! Здесь это недопустимо, люди прибрежного королевства берегут свою кровь от примесей других народов. К сожалению, Эволдо это знает…

… а Эвьен, полагаю, не появится. Она не желает иметь ничего общего с привезенной с островов пленницей и упорно называет ее рабыней, но это, мой друг, одна из главных ошибок королевы, не побоюсь преувеличить, за всю ее жизнь. Эвьен недооценивает опасность нового увлечения короля. Ее присутствие сейчас могло бы оказаться решающим. Король хочет вписать имя чужеземки кровью. Стой, не вмешивайся! Это не наша игра и не наша история, мы в ней — всего лишь наблюдатели.

Если хочешь, подойди ближе — вглядись в их лица, впитай кожей аромат цветов. Но, умоляю, не выдавай себя! Ты молод, ты еще очень нескоро поймешь, насколько тонка ткань реальности — ее можно разорвать одним неловким движением. Я бы не хотел, чтобы именно эта история оказалась прервана на полпути. Страшно подумать, ведь когда-то и я настолько близко воспринимал преграды чужих судеб… Что? Нет-нет, мой друг, иди… это истинное удовольствие — старой развалине вроде меня видеть рядом настолько кипучую энергию молодости.

* * *

Дни в прибрежном городе тянулись медленно и неторопливо. Тяжелый запах бесчисленных магнолий накрывал его по ночам: казалось, белые цветы незримо присутствуют даже там, где самих деревьев не было и в помине. Деревья склоняли свои усыпанные цветами ветви в открытые окна тронного зала, когда настороженные присутствием вооруженной стражи министры, недоуменно покачивая бородами и бряцая перстнями на пальцах, пускали по кругу указ о том, что женщина по имени Лангвидэр, вызволенная из заточения в неведомых далях храбрым адмиралом Меремахом, в действительности является внучкой покойного короля и, как следствие, племянницей нынешнего, о чем надлежит сделать запись в родословной правящего дома. Отныне к госпоже Лангвидэр следовало обращаться как к принцессе крови.

В то, что женщина с островов может состоять в родстве с королевской династией, не верил никто. Бравый адмирал Меремах, которого угораздило оказать родине столь двусмысленную услугу, был осыпан почестями и отправлен на покой героем — королю Эволдо подарок пришелся по вкусу. Меремах был первым, кто привез чужеземку, однако и до него преданные вельможи с поклонами представляли Его величеству красивейших женщин королевства — это был верный способ продвинуться по службе. Но это вовсе не значило, что бесчисленных фавориток следовало вписывать в родословную правящего дома, ибо тогда стройной системе престолонаследия пришел бы конец уже через несколько лет. Почему исключение, поразительное исключение нужно делать для самой, несомненно, неподходящей кандидатки, — этот вопрос никак не желал укладываться в головах эвийских министров.

Чувствуя молчаливое сопротивление собственных вельмож, король медленно сжал пальцы на подлокотниках трона. Острые, инкрустированные гномьими драгоценностями края вонзились в ладони. Эта женщина должна принадлежать ему, должна быть привязана к нему — пусть для этого придется идти вразрез с волей этих стариков, которые уже давно — всего лишь пыль на длинных свитках имен эвейятских родов. Бумага с указом неумолимо продвигалась по кругу — они подносили ее к глазам, близоруко щурясь, разбирали короткий текст, передавали дальше. Тихо постукивали, соприкасаясь, перстни на их высохших руках. Еще никогда необходимость согласовывать с кем-то решения не была для эвийского правителя настолько тягостной.

Бумага с указом завершила свой путь и остановилась. В пылу своего негодования сидевшие за столом люди не сразу заметили, что тишину тронного зала, нарушаемую лишь шелестом ветвей в открытых окнах, заполнил лязг оружия королевской стражи. Зная упрямство своих министров, Эволдо не собирался допускать и тени сопротивления с их стороны: почувствовав возможность выбора, они головы сложат, но не согласятся, и женщина с островов так и останется незаконным, порочным увлечением, страсть к которому нужно скрывать. Документально подтвержденное родство сняло бы многие вопросы, не давая распространиться народной молве, — так, во всяком случае, казалось королю, который видел лишь тёмные, полные скрытого презрения глаза на восковом неподвижном лице, горел этими глазами и дышал ради них.

— Мы не можем это принять, мой король.

Ферсах Або’Кенейя. Король стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Кенейя были джинксландцами, по неизвестным причинам оставившими родину несколько столетий назад. Род джинксландских феодалов приносил присягу верности далеким предкам нынешнего короля, но никогда, даже в периоды мирного расцвета прибрежного государства, эвийские правители не складывали оружия в холодной дипломатической войне с людьми, пришедшими из Оз. Слишком удачливыми, непокорными и властными были Кенейя. Предки Ферсаха удостоились погребальной церемонии Эвейяте, они считались эвийцами, но исходившая от них опасность чувствовалась всегда.

Министры согласно склонили головы. Эволдо не сомневался, что любой из них с легкостью встал бы сейчас на место Ферсаха, и за столом воцарилось молчаливое согласие. Однако первым оказался именно джинксландец — и на его примере теперь следовало показать, насколько неразумным шагом является противостояние королевской воле.

— Фальсификация записей в родословной является необдуманным и рискованным шагом, — монотонно продолжил Ферсах, словно объясняя ребенку некую непреложную истину. — Ваше величество должны это понимать. Женщина с островов, да будет благословлен на долгие годы доблестный Меремах, не может быть признана принцессой королевства Эв. Таково наше окончательное слово.

Эволдо встал с трона, медленно, чеканя шаг, двинулся вдоль стола.

— Знаешь ли ты, Кенейя, насколько тяжким грехом считается обвинение короля в фальсификации чего бы то ни было? Как ты, беглец, изгнанник, потомок изгнанников, смеешь рассуждать перед лицом своего повелителя о том, как надлежит поступать с записями в книге династии? Твои предки, чьи кости заслуживают лишь того, чтобы быть развеянными над Мертвой пустыней, лежат на здешней земле. А ты — смеешь перечить мне?

Именно джинксландец был первым. Его надлежало наказать.

Старик молча выдержал пылающий яростью взгляд. Затем поднял руку, пальцами разорвал узелок тонкой золотой цепочки, вплетенной в бороду.

— Род Кенейя не потерпит надругательства над честью его предков. Никто из рода Кенейя испокон веков не запятнал свое имя необоснованной клеветой. Мы джинксландцы, мой король, но мы чтим закон.

Цепочка тонкой змейкой скользнула на стол — фамильный амулет джинксландских феодалов на службе королевства Эв. Ферсах Або'Кенейя отрекался от подданства новой родины его предков. Эволдо задрожал в бессильном гневе.

— Задержать изменника, — приказал он, обводя взглядом набившуюся в зал стражу. Среди белых мундиров личной гвардии короля неожиданно замелькало серебро Ферсаха, багрянец и пурпур двух других, уже истинно эвийских династий, и в тесноте заполненного людьми тронного зала пролилась первая кровь. Глава рода Або'Кенейя исчез, и спустя несколько мгновений о его присутствии напоминали лишь длинные кровоточащие раны, которыми его клинок награждал отчаянных храбрецов, пытавшихся остановить старого Ферсаха.

2

О том, что произошло во время заседания совета министров, королева Эвьен узнала лишь к вечеру. Эвьен мучилась мигренью и не покидала свою затемненную спальню, плотными шторами отгораживаясь от красок нестерпимо яркого мира.

Дурманящий запах проклятых белых цветов проникал даже сюда. Он чудился ей повсюду, и Эвьен уже не могла отличить воображение от реальности, ей просто казалось, что в волнах густого белого шелеста в ее голове отплясывает рота колесунов. Мередит, явившаяся с новостями, в жизни бы не осмелилась нарушить покой королевы, однако таков был строжайший приказ самой Эвьен.

Темнота кралась к ее постели осторожными шагами фрейлины. Боясь новых приступов боли, королева не открывала глаза, только чуть повернула голову на шум. «Скажи мне, Мередит… скажи мне, что она мертва». Чужеземка, лишившая ее царственного супруга остатков разума. От этой новости зависело, отступит неумолимая боль или с новой силой ворвется в сознание измученной женщины. Во всяком случае, Эвьен в это верила. Мередит бесшумно села на край кровати.

— Вы просили докладывать, Ваше величество… плохие новости, госпожа.

Эвьен ненавидела недосказанность. Даже сейчас никто из ее свиты не решился бы скрывать от нее правду. Дочь адмирала Меремаха, прислуживала королеве с тех самых пор, когда Эвьен, еще совсем юная, была объявлена невестой наследного принца и переехала во дворец. Мередит знала свою госпожу лучше, чем кто бы то ни было.

Веки королевы слабо дрогнули: Эвьен требовала продолжать.

— Его величество ваш супруг представил совету министров требование о внесении изменений в записи в книге династии. Лангвидэр объявлена племянницей короля и эвийской принцессой по крови.

Пальцы Эвьен судорожно сжались на запястье фрейлины. Королеве казалось, что она падает в бездонную пропасть, откуда льется волнами удушающий сладкий запах. Эвьен безуспешно пыталась найти хоть какую-то опору. У Мередит перехватило дыхание: пальцы ее госпожи застыли онемевшими тисками.

— Что… министры? — одними губами спросила Эвьен, беспомощно барахтаясь в ядовитых волнах. Воспаленное болью сознание прочно связывало пленницу адмирала Меремаха с шепотом белых цветов.

— Они отказались это принять. Ферсах Або'Кенейя обвинил Его величество в пренебрежении законами страны и изменении династических записей в личных целях. Требование признать эту женщину родственницей короля отложено на неопределенный срок.

Ферсах… старый, упрямый горный волк. Эвьен улыбнулась краем губ, висок вновь пронзила боль, но королева, казалось, этого не заметила. Они не примут такой абсурд, в этом можно было не сомневаться. У них хватит силы пойти против короля — трусость никогда не была свойственна эвийской знати.

— … род Або'Кенейя обвиняется в государственной измене. Они покинули Эвну и движутся в сторону гор.

Последнюю фразу Эвьен поймала уже уплывающим сознанием. Когда она вновь пришла в себя, фрейлины рядом не было. Смутное чувство подсказывало, что в беспокойном тяжелом сне на границе с глубоким обмороком Эвьен провела не меньше пары часов. Або'Кенейя покинули столицу… Королева провела языком по пересохшим губам. Проблемы от дикарки с островов оказались куда серьезнее, чем выглядели в самом начале. Идти на открытый конфликт с джинксландцами, с могуществом которых могли тягаться очень немногие, — это сулило ни много ни мало гражданскую войну.

— Ты хоть знаешь, сколько их? — безнадежно прошептала Эвьен в темноту. — Сыновья, братья, племянники… их самих не сочтешь, а у каждого — гвардия… война внутри страны — твоя могила, Эволдо.

За ними пойдут другие, они уйдут в свои крепости, и Эв рассыплется в лоскуты. Королева попыталась сесть. Срочно найти Эволдо, любой ценой, пусть хоть валяясь у него в ногах, заставить его вернуть Ферсаха в Эвну. Раскола страны, тем более по настолько глупому поводу, Эвьен просто не могла допустить, здесь уже было не до гордости. У власти должен остаться хоть кто-то здравомыслящий.

Эвьен тихо застонала. Дверь спальни немедленно приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось встревоженное личико служанки.

— Где сейчас король? — Эвьен нашла в себе силы повернуть голову. Служанка чуть замялась.

— Его величество… с госпожой Лангвидэр.

* * *

Уединенных покоев Лангвидэр придворная суета не достигала. Король отдал ей дальнее крыло дворца, куда редко наведывались случайные посетители. Однако женщина, имея полную свободу передвижения, практически не покидала лишь нескольких комнат, окнами выходивших в сад. Она по-прежнему не хотела иметь с окружавшими ее людьми ничего общего. Желание Эволдо отдать в ее распоряжение толпу фрейлин и прислуги, подчеркивая таким образом особый статус заморской гостьи, также разбилось о глухую стену: Лангвидэр подпускала к себе лишь проворную, но совершенно не обученную придворному этикету дочь алхимика, только этой девочке было позволено находиться рядом с ней. Спорить с Лангвидэр, темные глаза на неподвижном лице которой вмиг вспыхивали непримиримой ненавистью, король не решался: ему было нужно ее приручить, но делать это посредством навязывания собственной воли… К чести короля Эволдо, в своих отношениях с женщинами он никогда не прибегал к насилию.

Малышка Нанда, быстроглазая, любопытная, словно зверек, получившая сомнительное воспитание в пристройке, где корпел над своими горелками и ретортами ее отец, разительно отличалась от дворцовой прислуги. Вероятно, именно поэтому Лангвидэр относилась к ней иначе. Чем бы ни была занята королевская пленница, девочка всегда крутилась неподалеку, училась понемногу, по интонациям, разбирать непонятную речь госпожи и заранее угадывать ее приказы. Со стороны казалось, что Нанда задалась целью оберегать хозяйку от влияния чужого, враждебного общества, которое та ненавидела с первых дней пребывания в Эвне. Девушка стала посредницей между Лангвидэр и внешним миром.

Единственным, что, помимо шустрой маленькой служанки, не вызывало в душе чужеземки пожара отчаянной злобы на свою судьбу и на страну, ставшую для нее клеткой, был дворцовый сад. В высокие, от пола до потолка, открытые окна магнолии склоняли усыпанные цветами ветви. Перешептывание белых лепестков спасало королевскую пленницу от неминуемого сумасшествия, что приходило в этом городе вслед за отчаянием. До интриг королевского двора ей абсолютно не было дела.

Ее не трогала и возможность получить титул эвийской принцессы — Эвьен была права, когда говорила, что женщина с островов не способна оценить оказываемую ей честь. События, развивавшиеся во дворце, проходили мимо, а Лангвидэр отгораживалась от них стеной безразличия. Ее мир составляли тяжелые, белые от цветов ветви, клонившиеся на подоконники, и беззаботная болтовня маленькой служанки, из которой Лангвидэр не понимала ни слова. Король со своим недвусмысленным вниманием тоже оставался… где-то там.

Служанка тараторила без умолку — когда прибирала в комнатах, помогала госпоже одеваться или коротала время за вышивкой. Лангвидэр требовала, чтобы девочка ела вместе с ней, и Нанда умудрялась даже за столом очаровательно трещать с набитым ртом, вызывая у королевской возлюбленной слабое подобие улыбки. Нанда не позволяла ей погружаться в свои мысли, и за это женщина была ей благодарна.

Живая… когда Лангвидэр впервые пришло в голову попробовать запечатлеть на бумаге это подвижное существо в бело-голубой форме дворцовой горничной, девушка, сидевшая в тот момент на подоконнике под застывшими без ветра ветвями, не сразу поняла, что от нее требуется. Но госпожа жестом велела оставаться на месте, села напротив и положила на колени тонкий позолоченный поднос, разгладив на нем лист бумаги. Нанде безумно хотелось взглянуть поближе, как скользит по этому листу карандаш в тонких пальцах Лангвидэр, но она усилием воли заставляла себя сидеть на месте, только беззаботно смеялась, когда ветер срывал белые лепестки, путая их в ее кудрявых волосах. Живая…

Такими и застал их король. Хохочущую молоденькую горничную, с волос которой на плечи и передник осыпались лепестки, и свою несостоявшуюся принцессу — ее выражение лица оставалось умиротворенно-спокойным еще несколько секунд, прежде чем в глазах женщины вновь плеснулось непримиримое отчуждение. Заметив перемену настроения хозяйки, девочка тоже напряглась, стряхнула на пол белые лепестки и спрыгнула с подоконника. Лангвидэр жестом подозвала ее к себе, вложила в карман передника свернутый лист и коротким кивком указала на дверь. Служанка молча скрылась в соседней комнате. Почему-то Эволдо был уверен, что маленькая паршивка будет подслушивать, но это короля не волновало. После столкновения с министрами в тронном зале, закончившегося несколькими арестами, парой десятков раненых и взрывом недовольства со стороны Ферсаха Або'Кенейя и всего его многочисленного рода, эвийскому правителю просто необходимо было на что-то отвлечься.

— Прекрасный цветок моего сада, — Эволдо подошел ближе, взял руки женщины в свои, поднес к губам. Лангвидэр не пошевелилась, не стала встречаться с ним взглядом — безразлично опустила веки. Не кокетство, излюбленный жест эвийских красавиц, — тенями густых ресниц она скрывает холодную, непримиримую ненависть к чужакам, оторвавшим ее от родины. — У меня есть для вас небольшой подарок.

Она не понимает — спокойная, недосягаемая, никто в королевском дворце не видел ее слёз. Ее не волнует прибрежное королевство. Эволдо, оставив безуспешные попытки добиться хотя бы слабой заинтересованности с ее стороны, повелительно щелкнул пальцами. Двери медленно отворились из коридора, и на пороге возникло невероятное существо. Телом и головой ему служили два блестящих медных шара, скрепленных друг на друге. К шару-туловищу шарнирами крепились руки и ноги, голову украшала медная же шляпа и большие медные усы. Нанда, подсматривавшая в замочную скважину, тихо пискнула и едва не упала в обморок.

Лангвидэр склонила голову к плечу, оценивающе разглядывая диковинное создание. Король посчитал это интересом с ее стороны и удовлетворенно улыбнулся.

— Это Тик-Ток, механический человек, дорогая. Он может думать, двигаться и говорить, как обычные люди, с той лишь разницей, что он не живой и никогда им не был.

Не понимая ни слова из королевской речи, женщина лишь пожала плечами. Нанда, не сдержавшись и даже не боясь навлечь на себя гнев Его величества, взъерошенным цыпленком влетела в комнату и кинулась защищать госпожу. Лангвидэр едва успела схватить ее за локоть. Механический человек сделал несколько шагов вперед.

— Я — Тик-Ток — изобретение — Смита — и — Тинкера — на — фабрике — Смита — и — Тинкера — в — Эвне, — отчеканил он и вытянул руки по швам. — Создан — по — приказу — Его — величества — короля — Эволдо.

— Я думаю, эта милая безделушка вас развлечет, — усмехнулся король, пытаясь поймать хоть малейшее изменение выражения лица своей несостоявшейся родственницы. Тик-Ток был первым, опытным образцом величайших изобретателей в столице, где о возможности создания механических людей раньше даже не заговаривали. При дворе диковина неминуемо вызвала бы шквал интереса. Эволдо не планировал так скоро дарить Лангвидэр разумное изобретение, однако после событий утра ощущал почти физическую потребность в положительных эмоциях.

Лангвидэр молча переводила взгляд с короля на механическое создание, ее пальцы по-прежнему сжимались на руке маленькой служанки. Та, похоже, и вовсе боялась дышать. Немую сцену прервал робкий стук в дверь, и в комнату сунулась одна из камеристок королевы. Эволдо, уже догадываясь, зачем прислуга жены осмеливается тревожить его в столь неподходящий момент, раздраженно скривился.

— Государь… Ее величество просит позволения увидеть вас, — негромко, но твердо произнесла девушка и присела в глубоком реверансе. Эволдо поднял взгляд к потолку, словно призывая небеса в свидетели, затем вновь взял Лангвидэр за руки.

— Я должен ненадолго покинуть вас, дорогая, — король встретился с ней взглядом, но не увидел в нем ничего, кроме полного безразличия ко всем его попыткам пробудить в ней ответное чувство. Загвоздка была именно в ее реакции: Лангвидэр должна отдаться ему добровольно. Король не сомневался в успехе, это был лишь вопрос времени, но пока чужеземка оставалась глуха к его стараниям. Мысленно проклянув супругу, он отпустил тонкие прохладные пальцы Лангвидэр и удалился. Нанда шумно выдохнула.

Чужеземка молча встала с кресла и подошла к открытому окну. Здесь, в Эвне, где никто не понимал ее родного языка, она целыми днями не произносила ни слова — с Нандой объяснялась жестами, всех прочих игнорировала. Служанке оставалось только догадываться, что творится в душе женщины, глаза которой, оставаясь сухими, словно горели этой безмолвной ненавистью. И потому неожиданно и резко прозвучал голос Лангвидэр коротким непонятным приказом. Нанда вздрогнула: госпожа чем-то недовольна. Посреди комнаты застыло медное изобретение эвийских умельцев.

Неожиданно медные губы механического человека задвигались.

— Она — просит — убрать — железный — мусор — позволю — заметить — что — я — сделан — из — меди — а — не — из — железа.

Нанда ахнула и едва ли не с суеверным ужасом воззрилась на сверкающее изобретение. Тик-Ток повернул в ее сторону круглую голову, и девушка, пискнув, юркнула за кресло. Лангвидэр, стоя к ним спиной, задумчиво покачивала пальцами ветку магнолии.

— Ты понимаешь госпожу? — неуверенно переспросила Нанда, круглыми от удивления глазами уставившись на механического человека. Тот, все так же держа руки по швам, принялся расхаживать по комнате.

— Я — машина — во — мне — заложена — функция — понимания — всех — языков — на — которых — говорит — хоть — один — житель — континента — и — островов — океана — Нонестика — включая — языки — Пого — Конжо — и — диалект — земли — Вообще-Нигде, — пояснил Тик-Ток. Его речь, как и подобает неживому существу, не содержала и намека на интонации, и Нанде приходилось внимательно слушать, чтобы не терять смысл.

— А на каком языке она говорит? — решив, по-видимому, что диковинное изобретение не намерено причинить вред госпоже Лангвидэр, Нанда сменила гнев на милость и вышла из-за кресла. Она еще не до конца осознала все преимущества внезапного переводчика, но возможность наконец понимать речь чужеземки заставляла сердце девушки взволнованно трепетать.

— Саламандров — архипелаг — на — северо-западе — океана — Нонестика — неделя — пути — от — Пингарэ — там — говорят — на — этом — языке.

Нанда пораженно кивнула и обошла вокруг механического человека. Тот остановился, позволяя девушке себя рассмотреть, и даже не обратил внимания, когда она пробежалась пальцами по гладкой поверхности его медного тела. Затем Тик-Ток повернул голову в сторону Лангвидэр и произнес короткую фразу. Судя по тому, как вздрогнула, случайно оборвав цветок, женщина, она поняла.

— Что ты сказал? — полюбопытствовала Нанда.

— Я — поздоровался.

Лангвидэр обернулась, щеки ее пылали. Нервно стискивая пальцами тяжелое ожерелье, она разразилась было длинной тирадой, однако внезапно остановилась на полуслове и, безнадежно махнув рукой, вновь отвернулась, заговорила уже тише.

— Она — очень — непоследовательно — говорит — я — понимаю — все — но — не — вижу — логики.

Нанда, однако, каким-то шестым чувством догадалась и сама. Получив неожиданного собеседника, Лангвидэр выпалила все, что думает об этой стране и ее правителе, и, понимая, что от ее слов ничего не изменится, резко осеклась. А потом уткнулась лицом в ладони, и плечи ее задрожали. Мигом забыв про рассуждения механического человека, Нанда бросилась к госпоже, успокаивающе обняла, лопоча какую-то бессвязную чушь.

Видя, как скатываются слезы с ладоней по голым рукам госпожи, девушка и сама разревелась в голос. Здесь, в уединенном крыле королевского дворца, никого не волновали ни мятежи могущественной аристократии, ни внесение изменений в династические книги, ни уж тем более отношения Эволдо с его женой, — словно все это было где-то далеко, на другом конце континента. Механический человек, про которого как-то незаметно забыли, вновь принялся расхаживать по комнате, бормоча себе под нос историю своего создания. Сам того не зная, Тик-Ток стал первой вещью, пригодившейся будущей принцессе Лангвидэр на ее новой родине.

3

Эвьен медленно, стараясь не потревожить немного утихшую головную боль, села на постели. Пальцы нашарили оставленный рядом веер.

— Я слышу страшные новости, мой король, — тихо заговорила она, тщательно подбирая слова. Длинные перья веера привычно скрыли нижнюю половину ее лица — Эвьен считала, что губы слишком явно выдают ее настоящие интонации, даже когда голос звучит ровно и бесстрастно. — Вы все же пытались провести в жизнь поправку в родословной и вписать туда… эту женщину.

— Вы забываетесь, Эвьен, — как и несколько дней назад, ровно произнес Эволдо. Настроение его с самого утра металось из крайности в крайность: ярость от сопротивления этих старых сморчков-министров, слабое облегчение при виде красивой пленницы, глухое раздражение от ее упрямства — он бьется словно в каменную стену. И вот теперь — Эвьен, ее наполовину закрытое веером лицо в полумраке спальни, ее вечное желание вмешаться, подмять его личные интересы под интересы государства. Иногда ему казалось, что благочестивая настоятельница какого-нибудь монастыря в горах получилась бы из Эвьен куда лучше, чем королева. — Воля короля — закон.

Эвьен медленно покачала головой. Она и раньше ненавидела магнолии, неоднократно требуя вырубить сад хотя бы с той стороны, куда выходят окна ее покоев, но в этот год цветение городских деревьев превратило ее просто в развалину. То ли всему виной очередная беременность…

— Вы не понимаете всей опасности, мой король, — перья на веере качнулись от ее дыхания. — Вы не представляете, сколько их…

— Куда вы клоните, Эвьен? — холодно уточнил король. Дверь спальни отворилась, тихо шурша по густому ворсу ковра, и в комнату вошел принц Эвардо, старший сын правящей четы. Наследник с юных лет принимал участие в решении государственных вопросов, учась составлять собственное мнение и перенимая манеры отца, — хитрая Эвьен, прикрываясь важностью подобного опыта для будущего правителя, вызвала мальчика и сейчас. Именно сейчас, когда дело касалось Лангвидэр, Эволдо меньше всего хотел, чтобы в эту тему вмешивался еще и ребенок.

— Отец… матушка… — мальчик поклонился, поцеловал руку Эвьен. Та не отнимала веера от лица, но Эволдо и так знал, что она улыбается. Наставников, жестко контролировавших ход мыслей и формирование взглядов тринадцатилетнего принца, ему подбирал отец, но уже сейчас становилось очевидным то, что характером наследник пошел в королеву. Если бы только наследовать трон в обход Эвардо мог второй сын, Эвроб… этот уже сейчас, без какой бы то ни было внешней огранки посредством образования являлся точной копией короля — юной и более непосредственной, но уже очевидной.

— Садитесь, Эвардо, — королева проследила взглядом за не по-детски точными, выверенными движениями мальчика — тот придвинул свободный стул к кровати матери и сел, выпрямив спину. — Я хотела вас видеть. Как вы знаете, сегодня утром Его величество ваш отец собрал заседание совета министров. Вы присутствовали?

— Нет, матушка. Мы с учителем разбирали прошения горожан за прошедшую декаду, — несколько виновато покачал головой наследник. — Но я знаю, о каком вопросе шла речь.

— И о каком же? — хмыкнул король. Со времени появления Лангвидэр при дворе ему еще не доводилось обсуждать ее положение ни с одним из трех старших сыновей. Тем более он и так знал, какую реакцию получит: Эвроб встанет на его сторону, даже не понимая сути вопроса, Эвардо по умолчанию примет мнение матери единственно верным, а третий, Эвингтон, будет блеять как овца и дожидаться, пока ему на ухо не подскажут верный ответ. Двое младших и предназначенные на скорейшее замужество девочки тонкостям политической мысли не обучались.

— По мнению Вашего величества, на островах в океане Нонестика есть вероятность найти потерянные ветви нашей семьи, — будь наследник несколькими годами старше — и эта фраза была бы снабжена хорошей порцией сарказма. Однако сейчас мальчик просто излагал свои мысли. — Министры не согласились с вами, отец.

— За нежелание идти против закона и протест против надругательства над королевской фамилией род Або'Кенейя и члены двух других родов были обвинены в государственной измене, — медленно произнесла Эвьен, с нажимом выделяя последние слова. — Женщина, которую привез вам Меремах, не является эвийкой по крови, не говоря уже о том, что к нам она не имеет абсолютно никакого отношения.

— Вы, Эвьен, забываете, что среди собственно ваших предков тоже присутствует не только эвийская кровь, — процедил король, начиная терять терпение. Женщина вспыхнула.

— Грязные слухи, и вы это знаете! Все мои предки — равнинные эвийцы.

— Я не намерен терпеть неповиновения. Все мятежники понесут наказание, глав родов и их сыновей ждет казнь.

— Вы не представляете, сколько их, Эволдо, — тихо повторила королева и наконец убрала веер от лица. — Ферсах Або'Кенейя, четыре его брата и шесть сыновей, со своими семьями, прислугой, армией… вы не хуже меня знаете, что каждый способный носить оружие мужчина Або'Кенейя берет под начало несколько сотен воинов, конных или пеших. Это армия внутри страны, и эта армия больше не подчиняется вам, Эволдо, вы не сможете потопить их мятеж в крови, как когда-то поступал со своими врагами ваш отец. Эв ослаблена войной, за нас сражаются рабы. Джинксландский род окончательно выйдет из-под контроля, это сулит нам кровопролитные битвы уже на землях Эв. Не где-то там, на границе с Икс, а здесь, под стенами Эвны. Откажитесь от этой идеи, женщину с островов никто и никогда не примет в королевскую семью. Не идите против своих же подданных, Эволдо, это гибельный путь.

— Вы всё сказали, Эвьен? — холодно уточнил король. Ради очередной проповеди со стороны супруги ему пришлось покинуть общество своей неприступной принцессы. Последние дни он едва боролся с желанием бросить все государственные дела и полностью посвящать время ей одной. Очарованный непривычной, экзотической красотой Лангвидэр, он не оставлял надежды, что однажды ненависть к огромному чужому миру, открывшемуся для нее прибрежным королевством, ослабнет в ее душе.

Эволдо поднялся со своего места и, оставив жену наедине с сыном, вышел из полутемной спальни. Возможно, в словах Эвьен и был здравый смысл, однако терпеть неповиновение, пусть даже со стороны знатных и могущественных родов… король видел в этом оскорбление собственной власти.

Темнота комнат жены угнетала — словно к покойнице входил. В коридоре, где в огромные окна с обеих сторон лился солнечный свет, это ощущение отступило, настроение несколько улучшилось. Эволдо оглянулся на семенившего чуть поодаль писца.

— К вечеру подготовь приказ. Я требую собрать войско и снарядить лучшим оружием в самые сжатые сроки. Затем пусть дожидаются дальнейших распоряжений.

— Будет исполнено, государь, — писец поклонился, не переставая быстро скользить пером по бумаге. Эволдо удовлетворенно кивнул. Сейчас, исполненный веры в собственные силы, он собирался сделать именно то, от чего так отговаривала Эвьен, — безжалостно подавить сопротивление джинксландского рода и прилюдно казнить его верхушку. Это послужит уроком всем, кто еще хоть раз решится выступить против воли эвийского короля.

* * *

Солнце садилось на Мертвой пустыней. Его прямые лучи пронизывали дворцовый сад, отражаясь от глянцевой тёмной листвы и превращая белые облака лепестков в золотисто-прозрачные. Нанда сидела на подоконнике, свесив ноги в сад, и рассматривала заботливо расстеленный на коленях карандашный набросок. Этой бумаги касались пальцы госпожи. Девушка медленно провела ладонью по листу, сама не зная, зачем — то ли пытаясь поймать через бумагу тепло рук Лангвидэр, то ли еще что…

Нанду никогда и никто не рисовал. Придворные художники писали портреты короля, его супруги и их многочисленных детей, миловидных фрейлин и бравых военачальников, но тратить свое искусство на неприметную босоногую служанку им показалось бы верхом абсурда. Лангвидэр, которую здешние порядки не интересовали, это не остановило. Скорее всего, в быстром карандашном наброске, изображавшем кудрявую девчонку с лепестками в волосах, и не было ничего из того, что воображала себе сейчас Нанда, но так приятно было думать, что она хоть что-то значит для госпожи, хоть немного развеивает своим присутствием ее отчаяние.

Нанда вновь сложила лист и убрала обратно в карман передника. Был ли какой-то особый расчет в том, что она стала единственной служанкой этой женщины, или так вышло совершенно случайно, она не знала. Лангвидэр, поначалу еще пытавшаяся приказывать ей словами, уже через пару дней безнадежно перешла на жесты, и, хоть расторопная Нанда исполняла свою роль максимально старательно, губы чужеземки оставались плотно сомкнутыми. Она не хвалила и не отчитывала, лишь коротко указывала рукой и отворачивалась. А Нанда, не привыкшая к долгим рассуждениям, с некоторых пор всё чаще задумывалась, чувствует ли она хоть что-то к королевской избраннице, и если да, то что. Еще пару недель назад она бы не поверила, что будет прислуживать знатной госпоже, вечно взъерошенная, любопытная, с руками, перепачканными в отцовских химикатах.

Девушка развернулась на подоконнике и перекинула ноги обратно в комнату. В углу неподвижно стоял механический человек — будь он живым, можно было бы подумать, что он спит. Когда Лангвидэр, оттолкнув пытавшуюся ее успокоить служанку, выпалила короткую резкую фразу и убежала, а медное создание монотонно оповестило, что госпожа приказывает ее не беспокоить, Нанда, скрепя сердце, промолчала. Лишь кольнуло непонятное острое чувство: механический человек понимает то, что она, Нанда, понять не может. Выходит, она больше не нужна?

Подавив желание треснуть метелкой по усатому медному котелку, девушка сама определила Тик-Тока в угол: так он занимал меньше места. Встроенная в его механические мозги возможность понимать и переводить речь королевской пленницы была, безусловно, полезна, и всё же… Нанде казалось, что это медное неповоротливое существо нарушает их с госпожой замкнутое интуитивное взаимопонимание, бесцеремонно вмешивается в уже созданный маленький мирок.

Проходя мимо механического человека, служанка красноречиво фыркнула. Пусть он и обучен скольким-то там языкам (включая Пого, Конжо и диалект земли Вообще-Нигде, что за земля, кстати, такая?), но настолько старательно служить госпоже Лангвидэр, как служит она, это блестящее медными боками создание не сможет.

Из приемной донесся тихий скрип открываемой двери. Нанда прислушалась. Сюда никто, кроме короля, не заходил — значит, снова принесло Его величество? Но Эволдо никогда не опускается до стука, он сразу распахивает двери, словно его тут ждут. Девушка подкралась в двери и, приоткрыв щелку, выглянула.

— Кто там?

На пороге, смущенно переминаясь с ноги на ногу, стоял принц Эвардо. Пораженная Нанда воззрилась на наследника несколько непочтительно, отчего тот смутился еще больше и совсем по-девичьи покраснел.

— Доложите обо мне, — борясь с волнением, строго потребовал мальчик и смерил Нанду истинно королевским взглядом. — Эвардо, наследник эвийской короны, желает видеть леди Лангвидэр.

Нанда опешила настолько, что не сразу сообразила отойти в сторону и впустить его, отчего бедный наследник был вынужден еще пару минут, отчаянно краснея, торчать в дверях. Наконец девушка опомнилась и с поклоном юркнула в сторону.

— Прошу.

Мысли в ее голове заметались беспорядочным роем. С чего вдруг сюда явился Эвардо? Нанда вообще не была уверена, что дети правящей четы в курсе нового увлечения их отца: им это, во-первых, не нужно, а во-вторых, не интересно. К тому же на старшего принца (это Нанда знала) королева Эвьен имеет куда больше влияния, чем на остальных своих детей. Выходит, он здесь по ее приказу, что ли? Если так, то Нанде следует быть настороже.

Мальчик обвел взглядом комнату, заметил застывшего в углу механического человека, однако ничего не сказал, лишь глаза загорелись настоящим детским интересом. Нанда робко поскреблась к госпоже.

Лангвидэр сидела перед зеркалом. Следы слез исчезли с бледного воскового лица, женщина вновь выглядела спокойной. Ее высокая прическа была наполовину разобрана, и длинные светлые волосы падали на плечи и грудь.

— Госпожа… вас хочет видеть принц Эвардо, — объявила Нанда, по привычке активно жестикулируя и одновременно пытаясь пригладить растрепанные ветром кудряшки. Лангвидэр наблюдала за ней в зеркало и чуть улыбалась — во всяком случае, девушке так показалось. За спиной служанки замаячила фигура королевского наследника. Заметив смущенного ребенка, Лангвидэр махнула рукой — «пусть войдет» — и наконец обернулась. На то, что из этой встречи получится что-то дельное, никто из присутствующих — кроме, пожалуй, самого принца, у которого в голове не укладывалось, что кто-то на просторах океана Нонестика может не знать эвийского — не надеялся.

Мальчик приблизился, стараясь церемонно чеканить шаг. Лангвидэр скрестила руки на груди, под ее удивленным взглядом принц вновь залился краской.

— Кузина Лангвидэр… — едва слышно пролепетал он. Светловолосая дама с тёмными глазами, зачем бы ни понадобилась она отцу, но она была такой красивой… — Я… когда я стану королем, я позволю вам уехать! — выпалил наследник. Видимо, на это решение ушло всё его мужество, потому что мальчик уткнулся взглядом в пол, развернулся и опрометью бросился прочь. Нанда не сразу поняла, что стоит с открытым ртом.

— Что? — только и пискнула она. Лангвидэр, не впечатленная неожиданным порывом королевского наследника, вновь развернулась лицом к зеркалу и подозвала служанку к себе. Из гостиной послышалась монотонная речь механического человека.

— Полагаю — ребенок — извиняется — за — своих — родителей — я — только — не — понял — почему — он — называет — ее — кузиной — она — же — ему — не — родственница.

— Заткнись, — буркнула Нанда и закрыла за собой дверь, оставляя Тик-Тока снаружи. Откровения медного существа ее не интересовали. — Заткнись, — уже одними губами повторила она, запуская пальцы в волосы госпожи, вынимая шпильки и тонкие гребни, фиксирующие то, что еще уцелело от традиционной прически эвийских знатных дам. Причесывать Лангвидэр вечером стало одним из их ежедневных ритуалов. Заплетая ей косы, девушка развлекала ее болтовней, иногда пела, иногда пересказывала алхимические рецепты из книг отца. Госпожа молчала, жмурилась от падавших в окно солнечных лучей.

* * *

— Вот и еще одно действующее лицо — наследник эвийской короны. Не думал, честно говоря, что у него хватит духа явиться сюда… Видишь ли, мой друг, принц Эвардо в силу своего юного возраста весьма впечатлителен, а основное влияние на него, несмотря на все усилия короля, оказывает Эвьен. Если к моменту его коронации мать еще будет жива, именно она будет диктовать его решения. А Эвьен, как я уже говорил, очень трудно управлять. Тем больше я удивлен, что мальчик, впитывая ее чувства и принимая их за свои, еще не воспылал к нашей принцессе непримиримой ненавистью. Думаю, наш медный друг абсолютно прав: ребенок пытается извиниться за своих родителей. Чем дальше — тем интереснее, не находишь?

От автора.

Джинксланд: http://oz.wikia.com/wiki/Jinxland

1

Непроходимая пустыня окружает земли Оз. Ее горячие ветра и пыльные тучи, сквозь которые солнце видится лишь слабым отсветом, являются одним из ключевых факторов, определяющих климат Озианского континента. Королевство Эв заключено между пустыней на западе и океаном на востоке, и песчаные вихри, укрыться от которых невозможно никакими стенами, несомненно, достигали бы побережья, сталкиваясь с живительной прохладой соленых ветров, если бы не воздвигнутая заботливым творцом естественная преграда на пути колдовского жара безграничных песков. От Мертвой пустыни земли Эв отделяет Корона Мира.

Давным-давно, когда на месте Мертвой пустыни еще цвела жизнь, а предки озианских народов с каменными топорами охотились на гигантских мохнатых носорогов, Корона Мира возносилась над континентом величественным хребтом, который, казалось, пронзает небеса. Однако с течением времени неведомые процессы безжалостно превращали леса и долины в песчаное кольцо, пересечь которое не всегда под силу даже величайшим волшебникам континента. Ветра Мертвой пустыни мчались в сторону океана и, не в силах преодолеть хребет, обрушивали на него иссушающий жар, тучи песка и пыли. И в этой многовековой борьбе крошилась неприступная Корона Мира. Всё ещё сдерживая напор пустыни, хребет рассыпáлся, на его склонах изредка встречались вкрапления лишайников, а с перевалов, преодолеть которые теперь не составило бы труда опытному путешественнику, струился песок.

Именно здесь, в предгорьях Короны Мира, располагалось большинство древнейших эвийских городов. Здесь стояла прежняя столица, крепости и дворцы которой карабкались по склонам, принимая на себя песчаные потоки. Чуть поодаль, что-то около суток пути, раскинулась под защитой хребта Карсалья, крупнейшее из владений рода Або'Кенейя. Закрытая с запада вертикально вздымающейся Короной Мира и огороженная крепостной стеной, Карсалья существовала и управлялась независимо от централизованной власти, сосредоточенной в Эвне. Эвийские правители смотрели на самостоятельность города сквозь пальцы: осаждать его, чтобы доказать свою власть ценой жизней тысяч солдат, что неминуемо лягут под стенами Карсальи, было бы не только рискованным, но и весьма невыгодным мероприятием.

Теперь о самостоятельности Карсальи надлежало забыть. Отодвинув на время попытки завоевать расположение прекрасной пленницы, король Эволдо переключился на внутриполитические проблемы. Следовать настоянию жены он не собирался: мятежников, осмелившихся подняться против его воли, надлежало наказать. Со своими, с эвийцами, Эволдо мог бы разобраться и без применения силы — припугнуть посредством нескольких арестов, быть может, кого-то казнить, подержать их города в осаде пару недель. Это с виду они неприступные, на деле всё куда проще — сила эвийской аристократии лишь в количестве. Разбей толпу — и поодиночке они приползут на коленях. С джинксландцами такая стратегия не сработает, обособленность у них в крови — вспомнить хотя бы положение самого Джинксланда на карте материка. Страна отгорожена от Оз ущельями и горами, как отгорожена сама Эв от Мертвой пустыни. Джинксландцы легко действуют и принимают решения поодиночке, не цепляясь ни за кого.

— Приказываю завтра утром выступать в поход в сторону гор. Оставить резерв в Эвейяте, после чего осадить Карсалью, — Эволдо провел пальцами по расстеленной на столе карте страны. Город значился лишь точкой в тени Короны Мира. Обособленный, защищенный со всех сторон оплот джинксландских феодалов на службе королевства Эв. Если Ферсах Або'Кенейя осмелился назвать своего короля лжецом, этот город должен исчезнуть с лица земли.

— Мой государь, позвольте, — поднялся начальник штаба сухопутных войск, исполнительный и расторопный генерал Маттаго. — Осада Карсальи — трудная задача для нашей армии, город хорошо защищен даже на первый взгляд. К тому же, учитывая практически полное отсутствие информации о его внутреннем устройстве… Говоря проще, никто не знает, что там внутри, государь, что скрывает в себе Карсалья и какие ловушки могут поджидать наших воинов. Это может занять длительное время, я позволю себе заметить, что стягивать армию на осаду города, когда она в любой момент может понадобиться на границе с Икс, — рискованный шаг, государь. Мы можем потерять всё.

— Вы сомневаетесь в храбрости эвийских солдат, Маттаго? — холодно усмехнулся король, не сводя с генерала оценивающего взгляда. — Если следовать вашей логике, выходит, что изменники, осмелившиеся спорить с волей своего господина, скроются в крепости в предгорьях, и из-за каких-то мифических ловушек, которых вокруг Карсальи может не быть вообще, их следует оставить в покое? Кто ещё придерживается столь же глупой точки зрения?

Военачальники благоразумно молчали: спорить с королем, особенно после утренних событий, было опасно, никто не хотел лишиться титулов, а уж тем более головы.

— Мой государь, армия королевства Эв — храбрейшая на материке. Однако в войне на два фронта храбрость не главное, — поклонившись, продолжил Маттаго. — Я предлагаю справиться с восстанием иначе, не бросаясь сразу душить Карсалью.

Эволдо недоверчиво хмыкнул. Они словно сговорились: Эвьен, благочестивая до зубной боли, теперь — стадо этих баранов, которых он по ошибке поднял до военачальников эвийской армии, — все они так или иначе настаивают на том, чтобы он закрыл глаза на явный мятеж. Эволдо же предпочитал изворотливости интриг прямое действие: если Ферсах желает, отстаивая свое право противостоять королю и называть его лжецом, покинуть столицу и отправиться в родовые владения, то пусть готовит Карсалью к обороне и будет готов отвечать.

— Генерал Маттаго предлагает начать с другой стороны, — встал командующий эвийской конницей. — Нет смысла бросаться на Карсалью, мой король, она не единственный город Або'Кенейя. В их распоряжении есть более мелкие и менее укрепленные владения, вспомните хотя бы Сентабу.

Король ответил не сразу. Он задумчиво кивнул и вновь бросил взгляд на карту. Сентаба севернее, она в два раза меньше и уходит в ущелье Рох. Несколько лет назад он принимал в этом городе послов королевства Икс. Переговоры, правда, оказались безуспешными, а война продолжилась, но лёгкая, балансирующая своими ажурными дворцами на краю бездонного ущелья Сентаба запомнилась. Ведь и впрямь… Король напряг память: город принадлежал Фертебу, младшему из братьев Або'Кенейя. Часть их армии, безусловно, двинется туда, часть рассредоточится по прочим землям. Пусть они привыкли действовать порознь, но что в таком случае мешает перебить их поодиночке, прежде чем остатки рода наконец соберутся в Карсалье. Почему он сразу об этом не подумал, сконцентрировав внимание на их неприступной столице?

— Принимается, — благосклонно кивнул Эволдо и накрыл пальцами три точки в предгорьях — три крупнейших крепости джинксландских феодалов. — Карсалью пока не трогать.

Военачальники согласно закивали. Мало кто видел город изнутри, но на первый взгляд Карсалья напоминала скорее Эвейят, погребенный сейчас с песках, — тот тоже являлся одной бесконечной крепостью. Вот только вдруг Эвьен со своим стремлением к миру права, и Або'Кенейя окажутся эвийской армии не по зубам? Эволдо не знал их истинной силы: джинксландцы верно служили своей новой родине, конфликтов с ними на памяти короля не было ни разу.

— Приказ ясен? Исполнять, — распорядился Эволдо, давая понять, что заседание окончено.

Солнце давно скрылось, однако в глубине континента еще стояло слабое зарево. В кабинете Его величества горели лишь свечи на столе, по углам царил полумрак. Эволдо откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Нужно каким-то образом обеспечить своим солдатам гарантированную победу: если они побегут от Сентабы, поджав хвосты, это станет крахом всего его правления. Допустить такого развития событий Эволдо не мог. Города Або'Кенейя, с их самостоятельностью и джинксландским гонором, должны быть стерты с карты континента.

* * *

— Надо сказать, с момента появления во дворце женщины с островов Его величество Эволдо мыслит всё более странными категориями. Сейчас, когда королевство Эв находится в состоянии затяжной войны с Икс, а все ресурсы на исходе, он намеревается ввязаться во внутренние конфликты. Джинксландцы — не тот противник, с которым в нынешней ситуации стоит это делать. Полагаю, мой друг, он всё же это осознаёт. Иначе… великий Торн, да не сумасшедший же он! Однако как ты думаешь, какой шаг предпримет Его величество следующим? Ему нужно, чтобы прелестная Лангвидэр официально стала его родственницей, как бы он не начал, при таком-то раскладе, менять права наследования — а всё к этому идет. Чтобы провести в жизнь эту поправку, он должен убедить своих министров одобрить ее — и начать с того, что задушить сопротивление людей, осмелившихся открыто высказать собственное мнение на этот счет. Разгром Ферсаха сильно повлияет на моральный дух всех остальных.

Я допускаю, что Сентабу королевская армия возьмет штурмом. Осадой джинксландцев не испугаешь — если бы ты хоть раз увидел их настоящую родину, то сразу бы понял, почему. Географически Джинксланд — часть Оз, фактически же это маленький уголок земли, ограниченный горными хребтами и изолированный от основной части страны. Они предоставлены сами себе и, что естественно, научились выживать. У всех у них, за редким исключением, врожденное чутье на воду, так что я не сомневаюсь, что их города имеют выход на подземные реки, о которых в Эв и не подозревают. С запасами продовольствия, сдается мне, у них тоже проблем нет, — здесь только штурм.

От изначально вышедшей в поход армии до Карсальи дойдет в лучшем случае треть. Карсалья же — крепость, ее не то что взять — к ней не подойти толком. Эволдо ищет обходной путь. А учитывая слухи о происхождении его супруги… почему мне кажется, что Его величество попробует склонить на свою сторону гномий народец? Я не думаю, что это у него получится, но кто знает.

2

Собранные в экстренном порядке эвийские отряды выступили в поход с рассветом. Идти им предстояло вглубь материка, удаляясь от благодатной близости океана. Корона Мира и скрытая за ней Мертвая пустыня существенно влияли на климат западной части страны Эв, делая его более резким и неприветливым. Первой из целей похода была обозначена Сентаба, город дворцов и ажурных беседок на краю пропасти. Боевой дух армии был поднят речью самого короля, и если офицеры, оставаясь одни, с сомнением качали головами, то рядовые, которых в истинное положение дел никто не посвящал, чувствовали себя героями, идущими на войну за честь Его величества.

Эвьен в тревоге наблюдала за уходящей колонной солдат из приоткрытого окна своей спальни. Для нее это было началом конца. Еще больше пугали неожиданные сборы короля в таинственную поездку, о цели которой не догадывался никто из его ближайшего окружения. Эвьен пыталась вмешаться, мотивируя тем, что до рождения младенца остались считаные дни, а появление наследника на свет в отсутствие короля — очень плохая примета. Не радовало даже то, что Эволдо, казалось, на время забыл про свою красавицу в золоченой клетке. Не до нее было — про Лангвидэр как будто вообще все забыли.

Эволдо покинул Эвну в тот же день. Путь его лежал на южную окраину Короны Мира — именно там, как докладывали, чаще всего можно было наткнуться на гномов, через которых он и планировал просить встречи с Рокатом, вздорным и непредсказуемым, как старая дама, гномьим королем. Гномы, основавшие подземное царство и освоившие добычу драгоценных камней уже тогда, когда весь Озианский континент еще лежал под водой, обычно не вмешивались в дела людей, однако иногда всё же были не прочь развлечься. Проблема состояла лишь в том, что договориться со вздорным народцем удавалось далеко не каждому.

О чем беседовал Его величество с гномьим королем, оставив своих спутников на поверхности и спустившись в необъятное подземное царство, осталось тайной за семью печатями. В столицу Эволдо вернулся через пять дней. В его отсутствие Эвьен родила девочку.

Это было плохой приметой. Эвьен встала с постели в тот же день, однако настроение во дворце царило подавленное. О том, что в историю королевства теперь каким-то образом вмешаются гномы, она догадалась интуитивно — по полувзглядам, полушепоту и неясным слухам, моментально стихавшим при ее появлении. Гномы… она ненавидела этот алчный народец, эту каплю в своей крови, хоть никогда в жизни не видела ни одного гнома. Эвьен боялась всего непонятного, а подземные жители относились именно к такой категории.

Король о чем-то договаривался с гномами. Эта мысль не отпускала Эвьен ни на минуту, не могла отвлечь даже новорожденная дочь, заботы о которой отнимали теперь практически все ее время — королева никогда не держала кормилиц. Гномы… Слухи пойдут в народ, злые языки моментально вспомнят предков королевы и добавят к расколу в стране. И всё это — из-за желания Его величества записать женщину с островов в документы правящего рода. Лангвидэр не делала ровным счетом ничего, чтобы повлиять на свое положение при дворе, и все события, что прямо или косвенно ее касались, осуществлялись без ее участия. Эвьен и видела-то ее последний раз через пару дней после того, как чужеземку привез Меремах, — Лангвидэр больше не покидала своих комнат. И от этого королева ненавидела ее еще больше.

Лангвидэр должна быть казнена. Уложив ее в могилу, Эвьен вернет свое влияние на короля, заставит его прекратить бессмысленный конфликт с Або'Кенейя — джинксландцы всегда были верной и надежной опорой королевской власти. Не будет Лангвидэр — и народ перестанет шептаться, что женщина, с которой Эволдо появляется на всех торжествах, — никакая не племянница, а грешное увлечение, что король не ценит законную семью и не заслуживает уважения. Подобные слухи били Эвьен как ножом по сердцу.

Королева опустила взгляд на заснувшее у груди дитя. Умиротворенное выражение личика дочери вызвало у нее печальную улыбку. Или она остановит разворачивающуюся катастрофу, или война, начавшаяся уже так давно, что понемногу стиралась в ее памяти, и длящаяся с тех пор на приграничных территориях и на землях Икс, перекинется в Эв, придет под стены столицы. Вмешается в безоблачную жизнь детей. Ради спокойствия детей Эвьен была готова на всё.

— Мередит…

— Ваше величество? — фрейлина осторожно, стараясь не шуршать платьем, чтобы не разбудить спящую девочку, села рядом.

— Адмирал не говорил, где он взял это наказание на наши головы? — полюбопытствовала королева, чуть покачивая дитя на руках.

— Батюшка упоминал Саламандровы острова, — недоуменно пожала плечами фрейлина. — В океане много островов… а что? — не удержалась она. Эвьен улыбнулась.

— Ничего, милая. Просто интересно, не более.

Королева встала, осторожно опустила дитя в колыбель. Ей бы сейчас, не Эволдо, а ей править… Эвьен чувствовала в себе куда больше сил, чем тратила на заботу о воспитании детей и свои немногочисленные обязанности как королевы. Ее, кузину Его величества и вот уже скоро двадцать лет как его законную супругу, имевшую по отцовской линии гномью кровь, к власти старались не подпускать: Эвьен была упряма, со своей точкой зрения по любому вопросу, абсолютно не способная воспринимать никакого внешнего влияния. Это понимали и Эволдо, и его министры, и единственным шансом Эвьен получить в свои руки бразды правления было регентство при старшем сыне. Однако при здравствующем муже… шанс этот был ничтожным.

Эвьен наклонилась над колыбелью дочери, осторожно поправила полог.

— Полагаю, я могу разделить с тобой свои мысли, Мередит, — с ее губ всё еще не сходила задумчивая улыбка. Фрейлина кивнула. Мередит была рядом с королевой уже давно, рядом с ней дочь адмирала взрослела, впитывая ее взгляды, осознавая, что Эвьен, ограниченная во власти самодурством мужа и недоверием его окружения, в отсутствие этих искусственно созданных барьеров сможет вывести королевство на пик расцвета. Или окончательно разрушить, добавляли обычно те, кто смотрел на Эвьен более здраво, но первая фрейлина в своей преданности госпоже предпочитала этого не слышать.

— Его величество Эволдо забывает о своем долге правителя, — тихо, словно размышляя вслух, продолжила королева. Она отошла от колыбели и, скрестив руки на груди, села на прежнее место. — Вместо того чтобы думать о благополучии страны, он преследует лишь собственные интересы. Пытаться заставить министров принять осквернение священных записей королевской династии… чтобы рядом с нашими детьми членом правящей ветви считалась туземка с каких-то островов, предназначенная в любовницы максимум на месяц? Он же не увлекается ими надолго, их уже при всем желании не сосчитаешь, сколько было. И ради этого пытаться узаконить такой бред?

— Его величество не прав, — подтвердила Мередит. Именно ее отец, герой, один из храбрейших полководцев королевства Эв, привез из похода пленницу, с которой началась череда проблем. Женщина, отданная королю в обмен на ордена и почетную пенсию, была, по сути, ни в чем не виновата, лишь оказалась не в то время и не в том месте. Совесть Меремаха не мучила — он исполнял свой долг, однако ощущение неправильности происходящего, пришедшее к нему еще в первую ночь на балу, теперь передалось и дочери. Мередит не понимала, за что нужно ненавидеть чужеземку, но раз ее ненавидит королева… что ж, значит, так нужно.

— Теперь, когда нужно бросать все силы на сохранение целостности страны, он раздувает конфликт с джинксландцами! — Эвьен в гневе треснула ладонью по подлокотнику кресла и ненадолго замолчала. Независимый род феодалов из Оз… На ее свадьбе с Эволдо Ферсах Або'Кенейя стоял рядом с королем. Их считают затаившимися хищниками, что могут броситься в любой момент, но ни разу за всю историю джинксландцев на службе королевства Эв у правителей не было повода обвинять их в измене. — У них свои города, у них эта Карсалья, провались она к гномам!.. которую Эволдо хочет брать осадой! Да хоть ты всю армию там положи, ты думаешь, они не умеют организовывать оборону?! Кончится тем, что страна распадется в лоскуты и каждый будет сидеть на своем клочке от колодца до забора, нас перебьют поодиночке вон хоть Икс, хоть Ринкитинк!

Эвьен замолчала, переводя дух, затем заговорила вновь.

— Мередит, я не могу оставаться в стороне. Мы должны что-то предпринять, иначе потом будет уже поздно.

— Я к вашим услугам, Ваше величество.

Эвьен кивнула. План действий у нее уже был.

Ветер, блуждавший по улицам Эвны, срывал с деревьев белые облака. Лепестки магнолий кружились под ногами редких прохожих, оседали на мощеные тротуары. Казалось, сладкий запах проклятых белых цветов таится даже в соленых каплях, что ветер приносил с океана. Во время цветения городских магнолий Эвьен не выходила из своих покоев уже с первыми сумерками: ночью этот запах становился единственным в раскинувшейся по побережью столице. От этого запаха кружилась голова, отравленный воздух жег легкие. В такие часы Эвьен казалось, что город, утопающий в магнолиях, бог ей послал за неведомые грехи прошлых жизней, и искупить их она не сможет, остается лишь вдыхать густой сладкий воздух и мечтать, чтобы это скорее кончилось.

Однако сейчас выхода не было. Эвьен скрипнула зубами и крепче прижала к себе дочь. В намерении хоть как-то ограничить разрушительное воздействие Эволдо на судьбу страны королеве нужны были союзники. Начать Эвьен решила с Меремаха, старого морского волка, который, благодаря родству с ее первой фрейлиной, был хоть как-то предсказуем. Не лучший вариант, возможно, безвыходно-опрометчивый, учитывая выражение неприязни, что проскальзывало в глазах адмирала, когда их взгляды встречались, но другого варианта у Эвьен не было: обратившись к кому-то еще из военной верхушки, она могла получить немедленный доклад королю.

Новорожденную дочь ей пришлось взять с собой: плач проснувшейся девочки мог бы привлечь внимание к отсутствию королевы. Мередит осторожно набросила на голову госпожи капюшон атласного плаща, скрывая в тени складок ее лицо, и поманила Эвьен за собой по узкой тропинке вглубь сада. Никто не должен знать, что поздно вечером королева покидала дворец.

Дом адмирала Меремаха, героя бесчисленных морских сражений и почетного командующего Золотой Армадой, располагался в богатом квартале в двух шагах от дворца. Квартал образовывали особняки королевских приближенных, жить здесь считалось знаком высочайшего доверия. Мередит не стала стучаться в ворота и провела королеву через резную калитку в заборе. В свете оранжевых фонарей, освещавших улицу теплым слабым светом, вокруг не было ни души.

Меремах не удивился — видимо, был предупрежден. Дверь он открыл сам, Эвьен твердо выдержала его тяжелый взгляд из-под густых бровей. «Гномья кровь». Короткое путешествие через сад за пределы дворца в страхе попасться кому-то на глаза утомило еще не вполне оправившуюся после родов королеву. Она передала ребенка Мередит и, благосклонно кивнув адмиралу, потребовала провести ее в кабинет. То ли ей показалось, то ли Меремах и впрямь хмыкнул в бороду, однако промолчал и лишь почтительно подал руку.

Времени у Эвьен было мало. Лицо адмирала оставалось непроницаемым, догадаться, о чем он думает, у королевы не получалось.

— Чем обязан визиту Вашего величества? — отрывисто спросил Меремах после традиционного обмена приветствиями. Эвьен сидела, он стоял напротив — образец почтения и военной исполнительности. «Ты привез королю эту женщину. Ты должен отвечать за те бедствия, что она несет».

— Вы верно служите своему королю, Меремах… вы ведь первый в семье, кто выбрал войну своим призванием? — тихо заговорила Эвьен, медленно скользя взглядом по обстановке комнаты.

— Так точно, моя королева. Мой отец был ремесленником.

Подняться от глинобитной хижины сапожника с окраин до особняка в квартале под окнами королевского дворца. Эвьен улыбнулась краем губ.

— Вы, адмирал, доставили своему государю диковинный подарок с островов. Напомните, откуда именно вы везли рабов последний раз?

— Саламандров архипелаг. Вулканические острова недалеко от Регос и Корегос, моя королева.

«Гномья кровь».

«Ты отвечаешь за нее».

— Полагаю, уйдя с поста действующего командира Армады, вы продолжили интересоваться делами государства. Вы знаете, Меремах, что Его величество намерен вписать женщину с островов в состав династии, дабы открыто держать ее рядом на публике и обеспечить деньгами и землями на законных основаниях. Ваше мнение на этот счет?

— Меня не волнует судьба этой женщины. Его величество может поступать с ней так, как ему будет угодно, слуга не имеет права обсуждать действия господина.

— Вы умны, Меремах. Не разочаровывайте меня, — королева шутливо погрозила пальцем, однако голос звучал холодно. — Я не намерена закрывать глаза на то, что в Эв может начаться братоубийственная война. Его величество отправил армию на запад с приказом осадить Сентабу.

— Моя королева, есть два вида вооруженных сил: морские волки и сухопутные крысы. Они никогда не пересекаются, — адмирал церемонно поклонился, скрывая в усах усмешку. — Я знаю всё об океане Нонестика, я могу довести корабль до Зачарованного острова Ю, пользуясь лишь помощью звезд. Однако для беседы о маневрах на материке вы выбрали не того собеседника.

Эвьен резко встала, щеки ее горели. Это — единственный вариант если не союзника, то хотя бы посредника между ней и возможными союзниками. Пока она ходит кругами, он тоже увиливает от ответа.

— Выслушайте меня. Нужно остановить короля Эволдо, пока он окончательно не погубил страну. Мне нужны надежные люди, готовые служить стране, а не человеку, который ради своих интересов толкает народ в пропасть.

— И вы пришли ко мне, рассчитывая, что Меремах с готовностью предаст своего господина? Моя королева, я предпочту сделать вид, что не слышал от вас столь ужасных вещей. Его величество — единственный законный правитель страны Эв, от коронации и до того момента, когда небеса заберут его к себе.

Эвьен и Меремах вновь обменялись долгими неприязненными взглядами.

«Так почему не помочь им сделать это, пока еще не поздно?»

«Не под вашим предводительством, моя королева».

Эвьен покидала его дом бледная, сжав губы и стараясь не выдавать своего разочарования. Ей так и не удалось ничего от него добиться, хотя Мередит уверяла, что отец резко осуждает развязывание внутренней войны. Эвьен ждала, что, почувствовав в королеве единомышленницу, Меремах окажется сговорчивее. Они кружили церемонными фразами, как кружат две акулы, выбирая удобный момент для атаки. Королеве было нужно, чтобы вывод о необходимости устранить короля произнес именно он, не она — слабая женщина, мать десяти детей. Меремах брать на себя такую ответственность не желал. У стен, в конце концов, тоже есть уши.

Меремах, оставшись один, негромко рассмеялся в усы. Королева, взбешенная пренебрежением Эволдо к своей персоне и его настойчивым желанием приблизить к себе Лангвидэр, скрывает ревность под интересами государства. В случае провала ее предприятия Эволдо велит казнить и виноватых, и непричастных, а чересчур политически активной жене и матери его наследников придется выбирать между монастырем и одной из глухих башен дворца, что раньше использовались как темницы. Старый адмирал не был готов класть голову на плаху ради женских склок.

Говоря о том, что сухопутная армия и флот никогда не пересекаются, он не так уж кривил душой. Названия городов, многократно повторяемые при дворе, для него были пустым звуком и характеризовались лишь одной чертой — «слишком далеко от побережья». Сухопутное командование не поддерживало короля уже давно, но деваться им было некуда. Эвьен сама не пойдет с ними на переговоры, она боится предательства — ей нужен посредник. При желании… при желании Меремах и мог бы ей помочь, проблема лишь в том, что он сам боялся предательства. Взаимоотношения эвийской аристократии последние несколько десятилетий прогнили настолько, что подозревать в измене приходилось даже собственную тень.

* * *

Первые новости, пришедшие от отправленных вглубь материка отрядов, были как нельзя более обнадеживающими. Армия подошла к Сентабе, где укрылся со своей семьей и ближайшим окружением Фертеб Або'Кенейя. Окутанная поднимавшейся из ущелья розоватой дымкой Сентаба вовсе не выглядела подготовленной ни к долгой осаде, ни к открытому штурму, — город скорее напоминал место отдыха. Закат делал ее золотистой, восход — полупрозрачной, и эвийские солдаты, окружившие город угрожающей дугой, немедленно принялись слать с места стоянки восторженные письма на побережье. Эвийцы умели ценить прекрасное. Боевой дух армии взлетел на недосягаемую высоту: они шли сюда, ожидая увидеть поросшие редким лишайником горы и мрачные полураскрошившиеся крепости, в которые нужно целиться из катапульт, а глазам открылось невиданное чудо, которое и атаковать-то — полная глупость. Вон она, как на ладони, вместо крепостной стены — ажурная решетка.

Эти новости значительно улучшили общее настроение и в королевском дворце. Эволдо, воодушевленный доступностью поставленной цели, приказал подготовить новый указ: немедленно взять Сентабу. После чего предполагалась пара дней на отдых и переход в сторону Карсальи. С этими новостями Его величество и направился вновь покорять сердце своей неприступной красавицы: Лангвидэр должна впечатлиться военными успехами.

Военные успехи государства, которое лишило ее родины, чужеземку не интересовали: она бы предпочла, чтобы всё прибрежное королевство целиком ушло под воду. О чем и сообщила вместо приветствия — естественно, через исполнительного механического переводчика (знакомого со всеми диалектами океана Нонестика, включая Пого, Конжо и землю Вообще-Нигде). Королю на миг захотелось встряхнуть ее за длинные волосы и вдолбить хотя бы элементарную вежливость, но он сдержался: чужеземка была красива и, кажется, приносила ему удачу, что бы там ни утверждала Эвьен.

Он добьется того, что эта женщина будет признана эвийской принцессой. Как родственница, заменит ему Эвьен и на публике, и наедине — но уже в несколько другом смысле.

— Завтра эвийские войска возьмут Сентабу, — Его величество даже не старался скрыть самодовольство. Он бросил на Лангвидэр быстрый взгляд: женщина стояла, сжав пальцы на перилах балкона и с отсутствующим видом рассматривая усыпанную крупными цветами ветку, склонявшуюся прямо к ее лицу. Молчала. Эти цветы интересуют ее больше, чем все обитатели дворца вместе взятые. Трогательная нежность к деревьям и цветам, спокойная снисходительность к этой вечно взъерошенной, похожей на цыпленка девочке, что прислуживает ей, и весь спектр — от холодного презрения до ненависти — к эвийской аристократии, включая короля, пытавшегося завоевать ее благосклонность, королеву, которая заочно ненавидит в ответ, и детей, что вообще не знают о гостье с островов ничего, кроме ее имени.

Механический болван переводил. С его медных уст слетали односложные ответы женщины, и за это безразличие с ее стороны Эволдо пару раз треснул Тик-Тока скипетром. Пока наконец Лангвидэр не перехватила его руку и не сжала на запястье тонкие прохладные пальцы. Ее сострадание.

— По случаю победы эвийской армии будет устроен парад на площади. Я рассчитываю на ваше общество, — король высвободил руку, отломил тонкую ветку с тремя распустившимися цветками. Время цветения городских магнолий подходило к концу, их запах становился тяжелее и слаще. Еще несколько дней — и белые облака, парившие над садами, скроют землю безжизненным покрывалом.

— Эвийской — армии — над — эвийцами? — монотонно перевел Тик-Ток, женщина чуть склонила голову. Ее проблемы этого государства не волновали, а разворачивающиеся события вызывали неясную, злую радость. Эволдо внимательно посмотрел ей в глаза. Сможет ли он, с помощью застывшего за спиной механического чучела, объяснить, что делает это из желания обеспечить ей будущее в этой стране?

— Вы еще не всё понимаете в происходящем вокруг вас, — он осторожно заправил в ее длинную косу тонкую гибкую веточку. Цветы ей шли — Эволдо неоднократно видел ее с украшенной магнолиями прической.

Она сама — белый цветок с желтой сердцевиной, что распускается однажды в год, впитывая солнечные лучи, а затем осыпается, исчезая и смешиваясь с пылью эвийской земли. Король Эволдо никогда не влюблялся надолго. О том, что будет с этой женщиной дальше, он не задумывался, ключ ее власти над его мыслями был в непримиримой ненависти пленницы с островов к прибрежному королевству и всему ее населению без разбора. Она должна сменить гнев на милость, стать ручной и покорной, лишь тогда этому цветку будет позволено осыпаться в пыль.

— Я — не — желаю — понимать.

Она разворачивается и уходит, длинный шлейф белого платья стелется за ней по полу. Уже за меньшее непочтение по отношению к королю любая из его предыдущих женщин давно была бы в лучшем случае выслана прочь от двора. Эту не волнует ее дальнейшая судьба, она уверена, что ничего хуже с ней уже не случится. Последовать просьбам Эвьен, казнить чужеземку в дворцовом подвале, где никто не услышит ее крика. Сломать белый цветок вместе с тонкой веткой, больше похожей на стебель, и древесина откроется беспомощной раной. Эта женщина, будь проклят Меремах со своими подарками, стала для короля воздухом.

Оставалось отвлекаться военными новостями: наутро армия готовилась штурмовать Сентабу. Судя по описаниям, приходившим из-под стен города, он не станет серьезной преградой. Его величество улыбнулся своим мыслям: нужно отправить под стены Сентабы гонца с приказом не разрушать город. Если она настолько красива, как ее описывают, она может затронуть сердце непостижимой Лангвидэр. Странно только, что наравне с неприступной столицей джинксландских феодалов к их владениям принадлежит эта ажурная игрушка, подходящая куда больше какой-нибудь богатой юной даме. Эвьен видела в этом плохое предзнаменование. Впрочем, со времени рождения дочери она во всем видела предвестие печалей, смерти и прочих жизненных неурядиц.

Первый из трех городов Або'Кенейя падет, не придется прибегать даже к помощи гномов. Иногда Эволдо даже казалось, что он поспешил, ввязавшись в столь сомнительный союз, однако Его величество успокаивал себя тем, что Сентаба — не последняя мишень на пути его доблестной армии. Ничто в прибрежном государстве не должно напоминать о людях, осмелившихся бросить вызов королю. Помимо Сентабы и Карсальи, крепости которой взбегали по отвесным склонам Короны Мира, джинксландцам принадлежал еще один город — Аттея, о которой в столице не знали практически ничего.

* * *

Едва король Эволдо исчезал из уединенных покоев чужеземки, она забывала о нем напрочь. Лангвидэр была единственной, кому на памяти Нанды удавалось так долго водить Его величество за нос, однако именно это умение госпожи ее и смущало, и пугало. Эволдо, разозленный ее неприступностью, мог оказаться опасен для дальнейшей жизни госпожи как во дворце, так и за его пределами. Самой Нанде уже не однажды приходило в голову, что было бы хорошо покинуть дворец и уехать из Эвны, поселиться где-нибудь в маленьком уединенном городке, чтобы больше не вспоминать ни о короле, ни о ком-либо еще из его многочисленного семейства.

Разумеется, она последует за госпожой. За то время, что девушка прислуживала чужеземке, она разучилась представлять свою жизнь без нее, без ее коротких рубленых приказов, тёмных глаз на восковом лице, без необходимости причесывать ее трижды в день и помогать выбирать наряды. Это был их уединенный маленький мир.

Суматоха во дворце стихала с наступлением сумерек. Торжественно укладывались спать многочисленные наследники, отбывали по домам придворные, удалялась в спальню Эвьен — ночи в цветущем городе были для нее мучительны. Лангвидэр ложилась с рассветом: лишь ночью она была предоставлена сама себе, не опасаясь очередного визита Его величества. Дворцовые ночи, где стихал даже ветер, отдавая Эвну во власть цветущих деревьев, немного мирили ее со страной, лишившей ее родины.

Когда дворец окончательно погружался в темноту, женщина обычно спускалась через балкон в сад. Здесь спадало, словно цепи, ее томное безразличие, служившее ей маской, Лангвидэр садилась на перила и, легко перекинув ноги наружу, спрыгивала на влажную, нагретую за день землю. Нанда молча следовала за ней, лишь тихо взволнованно хихикала — для нее такие вылазки были настоящим приключением.

Ночь была облачная. С улицы слабо мелькали отсветы оранжевых фонарей, однако не настолько, чтобы нарушить густую темноту. Вдоль забора расхаживали караульные, доносилось слабое бряцание их оружия. Лангвидэр отошла на несколько шагов от балкона, вытянув руку и осторожно касаясь стволов деревьев, чтобы ориентироваться в темноте. Земля сквозь тонкие плетеные сандалии была приятно-теплой.

— Нанда?

— Я здесь, госпожа, — девушка торопливо шагнула ближе, едва не врезавшись в ее спину. Смутилась и юркнула за ближайшее дерево, радуясь, что ночь скрывает ее неловкие движения. Лангвидэр не обратила внимания, только что-то негромко сказала, провела рукой по шершавой коре.

— Небо — похоже — на — клетку, — невозмутимо раздалось из открытого окна, и Нанда едва не подскочила. Она совсем забыла про медного человека, которого заводила лишь во время визитов короля. Обвивая одной рукой ствол дерева, Лангвидэр смотрела наверх.

— Она — говорит — даже — небо — я — не — понимаю — как — такое — может — быть.

— Заткнись, — несколько обиженно буркнула служанка. Лангвидэр не обратила внимания, требовательно протянула свободную руку. Девушка подошла ближе.

— Здесь все иначе, госпожа.

Как облегчить ее отчаяние, Нанда не знала. Иногда, лёжа ночью без сна, дочь придворного алхимика пыталась вообразить те далекие Саламандровы острова, на которые случай занес Меремаха. Армаду доблестного адмирала она представляла себе лишь понаслышке: говорили, что в своих пиратских набегах на обитаемые островки суши в океане Нонестика его подчиненные не знают жалости. Адмирал служил королю, а Эволдо требовал лишь выполнения приказов, каким образом — его не волновало. И Меремах исправно вёз ему рабов.

Неведомый Саламандров архипелаг представлялся Нанде цепочкой вулканических островов, каждый из которых можно пересечь за пару часов. Острова эти в ее воображении были покрыты густыми зарослями, которые плавно уходили под воду, как мифический Морской Лес, о котором рассказывали купцы с Корегоса, к которым Нанда бегала за специями. И госпожа была счастлива на этих островах.

Лангвидэр промолчала. Вряд ли она поняла, возможно, догадалась, возможно, и не слушала вовсе. Она стояла, запрокинув голову, рассматривая черное небо сквозь неподвижные ветви усыпанных белыми цветами деревьев. Из всех городов королевства Эв только в столице было столько садов. Со стороны дворца не горело ни единого огонька, белые цветы казались призрачными. Над Эвной плыл их запах. В последние дни своего цветения магнолии вкладывали всю свою власть над этим городом.

Нанда едва не вздрогнула, когда тонкие пальцы женщины коснулись ее волос. Лангвидэр не смотрела на нее, она продолжала, подняв голову, изучать взглядом темное небо в переплетении ветвей. Клетка… после крошечных островов где-то на просторах океана Нонестика роскошный, утопающий в зелени город дворцов и парков, где у ее ног сам король Эволдо, — всего лишь клетка. Золотая. У Нанды пылали щеки. Ей хотелось схватить эту узкую ладонь, покрывая горячими поцелуями, привычно бормотать всякий бред, лишь бы выдернуть госпожу из отчаянного одиночества, разделить с ней ее боль. Нанда не находила в себе сил даже пошевелиться.

— Моя госпожа…

Лангвидэр коснулась пальцем ее губ, заставляя замолчать, и девушка послушно затихла. Лицо госпожи в темноте казалось одного цвета с белыми лепестками магнолий, призрачно-восковое, тоже выглядело нереальным. Нанда внезапно осознала, что даже упади сейчас королевский дворец в подземелья гномов, она бы этого не заметила: ее реальность сейчас составляла лишь высокая фигура женщины рядом, тонкие пальцы в волосах и тихий шепот лепестков в неподвижном воздухе.

Меремах привез пленницу с островов на краткий взлет и скорую смерть. Но даже Меремах не знал, что без ее непосредственного участия, одним ее именем размеренная жизнь столицы окажется бесцеремонно нарушена.

Сколько прошло времени, Нанда не знала. Она стояла, затаившись, опасаясь нарушить размышления госпожи, Лангвидэр же, казалось, вообще про нее забыла. Небо над океаном начинало светлеть. Порыв ветра, пронесшийся в сторону океана, всколыхнул неподвижный сад, срывая с деревьев густое облако лепестков. Рассыпающиеся цветы дождем хлынули сверху, путаясь в длинных волосах Лангвидэр, — женщина помотала головой и неожиданно тихо рассмеялась, когда лепестки заскользили по лицу, по голым рукам, теплые, еще живые.

Время магнолий истекало.

Еще несколько дней — и от былого величия останется лишь сухая белая пыль под ногами.

Лангвидэр улыбалась. Ветер унесся так же внезапно, как и появился, и цветочный дождь стих вместе с ним, с тихим шелестом оседая в траву. Длинный шлейф платья чужеземки и земля у ее ног были сплошь усыпаны ворохом лепестков. Нанде на миг показалось, что для госпожи сейчас не существует ни ненавидимого ею прибрежного государства, ни материка вообще, что еще миг — и королевская пленница сама взметнется цветочной россыпью и исчезнет в небе.

Лангвидэр улыбалась. Деревья цвели в этом городе словно в последний раз.

Она развернулась и, поманив за собой Нанду, направилась в сторону дворца. Горизонт светлел, еще час — и столица начнет оживать.

1

— Сегодня, мой друг, в королевстве Эв большой праздник. На рассвете со стороны Короны Мира прискакал гонец с доброй вестью: Сентаба пала. Город на краю ущелья Рох открыл ворота, не оказав никакого сопротивления. Сдается мне, не всё так прозрачно в этом воздушном оазисе джинксландских владений, как стремится убедить свой народ Его величество король, однако не будем забегать вперед раньше времени, просто понаблюдаем.

Если ты думаешь, что мне известна тайна Сентабы, ты глубоко заблуждаешься. Я не настолько хорошо знаю Эв и, хоть и бывал здесь неоднократно, никогда настолько не удалялся от побережья. Но тайна есть, я убежден в этом. Позволь я поблагодарю тебя, путник, ведь именно ты и твое желание вновь привели меня в Эв, позволили стать свидетелем того, как ткутся новые узоры на полотне истории. Лишь твоя неукротимая энергия убедила меня изменить первоначальный маршрут: суда с Пингарэ уходят во все уголки океана Нонестика, и Эв, поверь мне, не самый привлекательный из них. Благодаря тебе на этот раз даже меня ждет здесь что-то необычайное — а я знаю о континенте примерно столько же, сколько знает об океане доблестный глава Армады.

Впрочем, давай смешаемся с толпой и насладимся праздником. Как я уже говорил, эвийцам катастрофически не везет с правителями. Чего только не было в этой династии… отравители, близкородственные браки, кровавые войны за престол. Джинксландцев на службе Эв, кстати, не зря боятся: сдается мне, лет триста назад именно благодаря им значительно поредела королевская фамилия. В качестве внутреннего врага они весьма опасны, ибо умеют действовать самостоятельно и обладают собственной точкой зрения на управление землями Эв. Формально род Кенейя, что возглавляет сейчас Ферсах, служит здешним королям уже несколько столетий и представляет значительную военную и политическую силу, что-то вроде собаки на цепи, вот только и хозяевам такой собаки беспечность может стоить жизни.

Из трех крупнейших городов, что построили они в тени Короны Мира, Сентаба является наиболее открытой и, судя по всему, менее защищенной. Про Карсалью ты уже наслышан, это их столица, и раньше у Эволдо и его генералов хватало осторожности не пытаться приблизиться к ней. В ее ворота никогда не входили ни караваны купцов, ни заморские послы, все внешние связи идут через Сентабу. Есть еще Аттея, и сейчас ты решишь, что старик-сказочник оттачивает свое искусство на тебе. Но клянусь, я абсолютно честен и говорю лишь то, что знаю. Много раз путешественники и картографы пытались определить точное местоположение Аттеи, и всякий раз город исчезал у них из-под носа и появлялся вновь уже в другом месте. Что это — мираж или магия — кто знает, быть может, в ходе этой истории мы приоткроем завесу еще одной тайны.

Но тебя, я вижу, уже утомили эти названия. Смотри, на площади продают цветы, горожане толпятся у лавок. Всякий раз, когда отцветают магнолии, неожиданно понимаешь, что в городе и помимо них достаточно красоты. Эвийцы любят цветы, а климат Эвны позволяет выращивать в садах настоящие шедевры. Цветы являются одной из неотъемлемых составляющих их жизни, без них не обходится ни один праздник. Видишь, дорожка, по которой пройдет, приветствуя народ, королевская семья, украшена розами. Ее величество Эвьен любит бордовые розы, садовники выращивают их специально для нее. Однако учитывая ссору правящей четы… нет, что ты, не прийти Эвьен не может: военные победы здесь — это всегда большой праздник. К тому же жители столицы в большинстве своем придерживаются мнения, что джинксландцам нужно прижать хвосты, это тебе скажет и любой крестьянин из пригородов. Поэтому они радуются вдвойне и желают разделить свою радость с королевской семьей.

Его величество недооценивает своих противников. Что касается королевы, то во всей этой ситуации именно она смотрит на мир наиболее реально — Эвьен хочет вернуть Або'Кенейя в столицу, здесь они всегда под присмотром и надежным контролем. Кто знает, чем кончится конфликт из-за женщины с островов, если джинксландцы останутся на своей территории… Королева не верит в решение вопроса силой, и стремительное падение Сентабы для нее не представляет никакой радости. И всё же она придет, для нее сейчас народная поддержка очень важна. Что касается короля, то он, оставив Эвьен с фрейлинами, может привести сюда Лангвидэр. Слухи, конечно, плетут, что никакая она не родственница, однако здесь, в Эвне, горожане ее скорее жалеют, чем осуждают. А вот министры не потерпят. Он открыто, несмотря на сопротивление с их стороны, называет Лангвидэр родственницей, это страшный удар по их способности влиять на королевские решения. Что-то вроде обходного пути: не подписали — подождем, пусть пока личность давно потерянной племянницы укоренится в народе, слово короля в любом случае весомее. А там посмотрим — думаю, так рассуждает Его величество.

Пойдем, мой друг, скоро начнется самое интересное, прибыла королевская семья. Эвьен окружает стайка фрейлин, и… надо же, я не ошибся: король привез свою пташку и сюда. Между Лангвидэр и Эвьен, думаю, ты заметил, есть принципиальная разница: королева ненавидит новоявленную родственницу именно как женщину, забравшую у нее влияние на мужа и пусть и несущую проблемы стране, но — именно как женщину. А Лангвидэр, похоже, вообще не различает окружающих ее людей, для нее всё население страны Эв — безликая масса, лишившая ее родины. Женщина с островов не выделяет отдельно короля и королеву, или, к примеру, Меремаха и Мередит, для нее они, наравне с ни в чем не повинным народом прибрежной страны, — враги, которым эти тёмные глаза желают смерти. Это довольно необычно… нет, мой друг, не называй меня черствым, я просто слишком многое видел в этой жизни.

* * *

Его величество Эволдо с самого утра чувствовал небывалый душевный подъем. Когда на рассвете в Эвну примчался гонец из-под Сентабы с вестью, что накануне в районе полудня джинксландцы без боя открыли городские ворота, король едва дождался, пока проснется Эвьен. Она так старательно пророчила эвийской армии многочисленные беды и едва ли не гибель в предгорьях, что сейчас королю было просто необходимо отыграться. Сентаба пала без боя, ее витые решетки городских ворот распахнулись еще до того, как армия привела катапульты в боевую готовность. На рассвете город словно курился розовой дымкой, что поднималась из ущелья Рох, и эвийские солдаты, с любопытством рассматривая небывалой красоты город, двинулись по его улицам к дворцу Фертеба Або'Кенейя.

С того момента прошло почти двое суток.

По случаю первой победы над мятежниками Его величество приказал устроить в столице большой праздник. На усыпанную цветами площадь стекались нарядно одетые горожане, отовсюду слышались смех и пение. Магнолии в городе отцветали, облака лепестков осыпались в траву — зеленый приходил на смену белому. Пестрота ухоженных садиков горожан наконец дождалась своего часа — белые цветы с желтыми сердцевинами, что еще вчера безраздельно царили над Эвной, сегодня лежали на земле. Пройдет еще около недели, прежде чем на деревьях не останется ни тени белого, но начало было положено.

Площадь усыпали ковром весенних цветов, и в буйстве красок оживала столица, сбрасывая томную духоту. Лепестки бордовых роз устилали бархатную дорожку, по которой рука об руку предстояло пройти королевской чете. Эвьен любит розы. Сегодня их тонкий аромат будет везде. Мигрени, мучившие королеву, приходили однажды в год, во время цветения магнолий, и не возвращались до следующего сезона.

Несмотря на добрые известия и свежесть ее любимых роз, днем окончательно вытеснивших сладкую духоту, что сворачивалась змеей в ее груди, Эвьен выглядела на празднике мрачнее обычного. Роскошно одетая, с искусно подкрашенным лицом, она и сама напоминала садовую розу, не было заметно даже следов усталости последних дней. И всё же что-то тревожило королеву, не давало полностью отдаться празднику. Эволдо привез на площадь Лангвидэр, и в кои-то веки королева махнула на них рукой: не до этой сейчас. Куда больше волновала странная война без противника, стремительное падение первого из городов Або'Кенейя: это не похоже на джинксландцев. Это не похоже на Ферсаха, который, не давая задержать себя в зале заседаний, наотмашь сёк своим изогнутым фамильным клинком. Сентабой правит его брат. Они не сдаются без боя. Это-то и пугало…

Эвьен машинально улыбнулась в ответ на приветственные крики толпы. Рядом шел старший сын, почтительно ведя королеву под руку. С другой стороны — старшая дочь, Эвроуз. Ей уже шестнадцать, невеста… Сама Эвьен вышла замуж двумя годами старше. Эволдо не спешил, он держался с Лангвидэр немного поодаль. Чужеземку встречали настороженно: она была красивой, это обезоруживало и заставляло проникаться к ней сочувствием, но предпочитать общество пусть и племянницы обществу законной супруги… Это в головах консервативных эвийцев не укладывалось.

Оставив чужеземку на попечение ее маленькой служанки и даже не обернувшись в сторону Эвьен, король взошел на невысокий, усыпанный цветами помост, сооруженный специально для правящей четы. Матери помог подняться Эвардо.

— Два дня назад… доблестная армия нашего королевства положила начало битве с джинксландскими мятежниками. Наши солдаты в долгом кровопролитном бою взяли Сентабу — город в предгорьях Короны Мира, одно из владений рода Або'Кенейя. И так будет со всяким, кто осмелится выступить против своего короля. Нашей храброй армии — ура!

Горожане согласно зааплодировали, площадь взорвалась восторженными приветствиями. Эвийцы искренне радовались успехам армии, возможности разделить их с королевской семьей, собственно, самому факту победы: всегда приятно доказывать чужеземцам, что эвийский народ — храбрейший на материке. Королевскую чету и наследников забросали россыпью цветочных лепестков.

С самого края площади, у ворот в богатый квартал, где располагались особняки эвийской знати, за происходящим наблюдали командующий Золотой Армадой Меремах и начальник штаба сухопутных войск Маттаго. Адмирал неспешно курил трубку.

— Умом тронулся, — наконец заключил он, покусывая мундштук. — Джинксландцы ему помешали… что ж ты творишь-то, кара на наши головы, мы так по миру пойдем!

— Уж вы-то пойдете, — беззлобно подколол Маттаго отхватившего солидную пенсию морского коллегу. Меремах усмехнулся в усы. Это на людях они — непримиримые враги, океанский флот и сухопутная армия, Эволдо нравится поддерживать раздор среди подданных. Один на один можно снять маски.

Адмирал не ответил. Зоркие глаза старого моряка приметили выехавшего из переулка всадника. С виду обычный солдат, но одежда и лицо его были серыми от пыли, а конь под ним буквально валился с ног от усталости. Сам всадник, впрочем, выглядел не лучше. Пытаясь слезть с коня, он рухнул на колени и, пытаясь удержаться, уперся в землю руками. Меремах и Маттаго переглянулись. В охваченной восторгом толпе никто не обращал внимания ни на них, ни на этого человека, судя по форме, рядового «доблестной эвийской армии».

Солдат тоже заметил военачальников, однако, вместо того чтобы отдать честь, протянул в их сторону дрожащую руку.

— Сентаба… воды… — простонал он и, больше не в силах сохранять равновесие, растянулся вниз лицом.

Военачальники соображали быстро. — К вам ближе, — коротко бросил Маттаго и, как более молодой и подвижный, бросился к потерявшему сознание человеку, подхватил его подмышки. Меремах оглянулся: все взгляды по-прежнему были устремлены на короля. На них, к счастью, никто не обращал внимания.

Бедолага, похоже, умирает. Поймав нетерпеливый взгляд Маттаго, адмирал досадливо крякнул и подхватил солдата за ноги. Молодой привратник, отлично знавший обоих, сделал вид, что ничего не замечает.

Дотащив солдата до особняка, военачальники расположили его в гостиной, и Меремах отправился раздавать указания слугам. Незнакомцу дали воды, затем несколько капель вина в приоткрытый рот, однако он не приходил в себя. С губ солдата хриплым свистящим голосом, словно в горло ему набился песок, слетали бессвязные слова, из которых, как ни старались, ни Меремах, ни Маттаго не смогли извлечь особого смысла. Чаще всех в бреду мужчины повторялось «пить» и «прозрачный город». Иногда «прозрачный» заменялось на «проклятый», но пока что это не играло особой роли.

Послали за лекарем. Дожидаясь его, коллеги наконец рассмотрели свою находку. Молодой еще мужчина, выглядел он так, словно блуждал по пустыне как минимум месяц. Худой, словно иссушенный, в кожу настолько впиталась серая пустынная пыль, что лицо стало похоже на бумажную маску, обтягивающую голый череп. Приоткрытые глаза слезились какой-то сукровицей, словно и под веки тоже набился песок.

Маттаго и Меремах недоуменно переглянулись.

— Насколько я помню, Сентаба не в пустыне, — наконец озвучил общую догадку генерал. — Там нормальный климат, там тоже деревья цветут.

— Тогда откуда… это? — Меремах запнулся, махнул рукой в сторону солдата. — В Эв нет таких земель, чтобы так…

— Нет, — подтвердил Маттаго. — В Джинксланде, если на то пошло, тоже.

Вновь повисшее тяжелое молчание нарушило лишь появление лекаря. Тот, едва увидев пациента, растерянно побледнел, однако тут же принялся за дело. Разорвав рубаху солдата, он попробовал натереть его грудь какой-то мазью из своей корзинки, но лишь успел коснуться ладонями серой иссушенной кожи — и она пошла глубокими трещинами, из которых немедленно показалась прозрачная сукровица. Лекарь испуганно отдернул руки.

— Что… это?!

— Проклятый город… розовый… пить…

Солдат закашлялся, напрягая горло, словно пытаясь выплюнуть песок. Слезящиеся глаза приоткрылись, он попытался перевести взгляд с одного лица на другое, но тут же снова беспомощно, болезненно зажмурился — глаза бедняги, похоже, нестерпимо жгло.

— Пить давали? — уточнил лекарь и, смочив чистую повязку в каком-то густом отваре, накрыл ею веки солдата. Военачальники одновременно кивнули. Врач разочарованно покачал головой.

— Счастье, если доживет до вечера… сообщите родным, господа. В моей практике такое впервые: как будто человека окунули в Мертвую пустыню, затем вытащили и отправили восвояси. Я знаю, что песок Мертвой пустыни убивает за несколько секунд, но уж очень похоже…

— И что с ним делать? — генерал Маттаго растерянно покосился в сторону распростертого на диване человека. Тот тяжело, со свистом дышал, сухие губы шевелились в беззвучном шепоте: по-видимому, вновь вспоминал «проклятый город». Один из тех тысяч молодых воинов, что ушли несколько дней назад в предгорья Короны Мира под бой барабанов и восторженные крики толпы. Их провожали на победы цветами и песнями. Что же там произошло…

Очевидно, загадка в самом городе. Эвийская армия даже не штурмовала Сентабу, ее обитатели по приказу Фертеба Або'Кенейя сами открыли ворота. Да и какие там ворота, если даже нет крепостной стены — ее роль исполняет тонкая витая решетка, опоясывающая город переплетением металлических лоз. Маттаго и сам однажды видел Сентабу, ее фонтаны, ее улицы, мощенные тускло поблескивающим камнем, что привозят с гор, шпили ее дворцов. Спокойный, богатый город, так не похожий на типичные владения склонных к аскетизму джинксландцев. И всё же что-то там случилось, что-то очень нехорошее.

То же самое чувствовал и Меремах. Для него, сорок с лишним лет бороздившего просторы океана Нонестика, дослужившегося от юнги до командующего Армадой, название Сентаба было просто точкой на карте. Город в предгорьях, на краю ущелья — ничего такого, что позволило бы воображению адмирала оживить этот образ. Но человек, умиравший сейчас в его доме, вернулся из-под стен этого города, откуда только утром примчался гонец с радостной вестью.

— Давайте понемногу воду, можно чуть смочить кожу… здесь уже ничто не поможет, но так вы хоть немного облегчите ему последние часы. Ума не приложу, что это может быть…

Оставив на всякий случай несколько пузырьков из своей корзинки со снадобьями и продолжая сокрушаться по поводу неизвестной болезни, лекарь удалился. Военачальники вновь переглянулись.

— У меня такое чувство, что мы не всё знаем, — наконец озвучил их общую мысль адмирал. — Его величество слишком рано начал праздновать, как бы уже завтра не пришлось надевать траур. Я надеюсь, он заговорит, — Меремах бросил взгляд на солдата. Словно догадавшись, что речь идет о нем, тот вновь приоткрыл глаза, из груди вырвался тихий хрип.

— Что с армией? — Маттаго наклонился над ним, трещины на коже солдата непроизвольно притягивали взгляд.

— Город… розовый… мы видели, — человек вновь закашлялся, попытался поднести руку ко рту. Кожа на лице настолько ссохлась, что, казалось, вот-вот разойдется лоскутами. Еще через несколько минут он окончательно потерял сознание и вскоре тихо скончался.

Меремах не сразу решился позвать слуг и приказать унести покойника. Какое-то время они сидели молча, рассматривая распростертое на диване тело, наедине с самыми мрачными мыслями. Упоминание «проклятого розового города», кроме того, что этот город — Сентаба, не вносило никакой ясности в случившееся. Этот человек примчался из-под стен джинксландской провинции, пораженный неизвестной болезнью, и отошел в мир иной, успев произнести лишь несколько бессвязных слов. Налицо невероятное, неестественное иссушение организма, какого никоим образом не достичь, проведя лишь пару дней вблизи города, который хоть и находится вблизи Мертвой пустыни, но полностью защищен от ее гибельного влияния.

Или же… не полностью? Мысль вновь пришла им в головы одновременно. Лекарь, по-видимому, прав: без участия Мертвой пустыни не обошлось. Но каким образом? К ее смертоносной магии невозможно привыкнуть, каким-либо образом защититься от нее — если песок пустыни поразил вошедшую в город армию, то и в самой Сентабе не осталось ни единой живой души. Не призывали же они на помощь пески, чтобы навлечь погибель на захватчиков ценой собственных жизней…

— Пусть будет легкой его дорога на небесах, — наконец вздохнул Меремах, и оба склонили головы в знак печали. — Я бы предложил вам выпить… за упокой души.

Маттаго кивнул. Они поднялись в кабинет адмирала — здесь, когда перед глазами больше не находилось изуродованное тело солдата, стало немного легче. В открытое окно с улицы продолжало доноситься праздничное пение. Столица кружилась в цветочном вихре в честь первой победы над джинксландскими мятежниками.

Адмирал разлил по кубкам вино, предложил гостю. Солнечные лучи пронизывали сад, кроны деревьев бросали в кабинет резные тени. Свежий ветер с океана приносил легкий аромат цветов.

— Рано наш король празднует, ох рано… — с кубком в руке Меремах подошел к окну. — Проклятый розовый город… почему проклятый — я еще понимаю, но почему розовый? Или он что, настолько похож на дамский будуар? Вы же бывали там, я прав?

— Правы. Я видел Сентабу несколько лет назад. Есть у меня одна догадка, Меремах… правда, это лишь догадка. Видите ли… вы плохо знаете материк, поэтому постараюсь ничего не упустить. Этот город стоит на краю ущелья Рох. Само ущелье — бездонная трещина с отвесными склонами, оно в этом месте словно отрезает горный хребет от территорий королевства Эв. Городские ворота, ту самую символическую решетку, над которой так смеялся Его величество, держат открытыми с полудня и до полуночи. Ровно в полночь ворота закрываются, и тогда караваны, путешественники, гости — словом, все, кому так или иначе нужно попасть в город — вынуждены ждать часа открытия. Нам тоже пришлось ждать — я был в числе лиц, сопровождавших Его величество на переговоры с послами из Икс, и мы должны были прибыть в город задолго до приезда короля. И мы это видели… едва начинает светать, из ущелья Рох поднимается розоватый туман, и город становится похож на порождение какой-то магии. Возможно, поэтому… они ведь тоже видели город на рассвете?

— Они и входили в него на рассвете, — немедленно ухватился за объяснение адмирал, забыв в неожиданном нервном возбуждении про свое вино. — В полдень, когда открывают ворота, тумана уже нет, ведь так?

Маттаго кивнул. Несколько минут они молчали — слова были не нужны. Наконец Меремах хлопнул ладонью по столу:

— Строить догадки — пустая трата времени. Мы должны узнать, что произошло под Сентабой на самом деле. Как знать, не командует ли уже наш король армией мертвецов…

— Дорога туда-обратно займет четыре дня, возможно, чуть меньше. В любом случае это слишком много. Нам повезло, и мы с вами знаем то, чего больше никто не знает, однако это не то преимущество, которым стоит рисковать.

Меремах отставил на стол полупустой кубок и принялся набивать трубку.

— Я бы предложил свою помощь, но увы, моря в Сентабе нет. А если по воздуху?

Генерал Маттаго задумался. Лететь? Такая возможность была, воздушный флот, состоявший из драконов, пойманных в Короне Мира и в предгорьях, был основан еще при предыдущем короле. Проблема состояла лишь в том, что в этом случае пришлось бы посвящать в цель полета и командующего воздушной армией. Чем больше информации выйдет за пределы этих стен, тем выше вероятность, что она дойдет до ушей короля.

— Беру на себя, — негромко, но твердо пообещал генерал. — Попробую к вечеру решить вопрос.

На прощание они лишь молча пожали друг другу руки. Мертвеца из гостиной уже унесли, и сейчас о нем напоминали лишь оставленные лекарем пузырьки с целебными отварами. Проводив гостя, Меремах вернулся в кабинет, сел за стол. Тяжелые мысли не желали покидать голову. Что там случилось, в этом «проклятом розовом городе», и где сейчас армия королевства Эв… Сухопутные отряды никогда не волновали старого адмирала, но стоило представить на их месте свою Армаду, загорелые обветренные лица моряков, которых он знал почти всех поименно — и сердце болезненно сжималось. Беда может прийти и на его корабли, и от нее не спасешься в океане.

Эволдо отправил армию на смерть. Адмирал был почти уверен, что джинксландский оазис на краю ущелья стал могилой всем, кто еще неделю назад мечтал штурмовать Карсалью. Кто знает, сколько их таких пыталось убежать, обогнать свою смерть, нещадно стегая лошадей, — до Эвны добрался лишь один. Не будь этого безымянного рядового — и о трагедии под Сентабой стало бы известно лишь много дней спустя.

Або'Кенейя королю не по зубам. Будучи истинным эвийцем, Меремах и сам недолюбливал чересчур независимых джинксландцев, но воевать с ними по неестественной, необдуманной причине, после стольких лет их безупречной службы, да еще и бросаясь в этот конфликт со злостью обиженного ребенка… Меремах, преданный слуга, водивший свою армаду именем Его величества Эволдо, еще не потерял способность мыслить.

С другой стороны, если уйдет Эволдо, то коронуют старшего сына, а это значит, Эвьен. Королева умна, и если бы не ее желание контролировать все сферы жизни государства (а оно проявится, как только королевская супруга получит такую возможность), Меремах бы ее поддержал. Во всяком случае, он, как и многие в государстве, убеждал себя, что причина именно в этом, а не в ее далеких предках, однажды спутавшихся с гномами. И что именно поэтому он был с ней настолько осторожен, когда Эвьен появилась на пороге его дома со встречным предложением.

2

Город пестрел цветами. Каждый новый порыв ветра срывал с деревьев облака лепестков, их сладкая духота, мучившая Эвьен, отступала до следующей весны. Город кружился в разноцветном вальсе, словно высвобождаясь из белого савана.

С площади празднование переместилось в многочисленные парки Эвны, птицы, напуганные смехом и пением, хлопая крыльями, носились над головами опьяневших от радости людей. Доблестная армия королевства Эв поставит на колени население джинксландских земель в предгорьях, и тогда победителей будут встречать цветами. Эвна вновь раскроет им свои объятия. Счастливые горожане уже не косились настолько подозрительно на женщину, что привел с собой Его величество: к родственнице короля следует относиться подобающим образом, даже если она за всё время праздника не произнесла ни слова, а взгляд тёмных глаз был холоден как лед.

Разделив свою радость с народом, королевская семья отправилась обратно во дворец. Следом туда же переместились и придворные, оставив подданных предаваться веселью самостоятельно. Прибрежный город искрился фейерверками, его главная площадь и ближайшие улицы были усыпаны цветами.

Королева Эвьен покинула праздничный бал с закатом. Мрачное предчувствие не давало ей покоя с самого утра. На этот раз ее мысли даже вскользь не касались ненавистной пленницы с островов, слишком незначительной фигурой для королевы та была на шахматной доске государства. Эвьен смерила безразличным взглядом мужа, что танцевал с чужеземкой, весь вечер не выпуская ее из объятий, и удалилась к себе. Следом за королевой тенью скользнула верная Мередит.

Окна покоев королевы, плотно зашторенные в период цветения городских магнолий, вновь были открыты, мягкий свет заходящего солнца озарял комнаты. Не дожидаясь приказа, фрейлина ловко распустила шнуровку платья Эвьен, ослабила корсет. Из соседней комнаты появилась служанка, держа на руках новорожденную принцессу. Эвьен забрала ребенка, собираясь кормить, села в кресло, служанка с поклоном исчезла. Мередит изящно опустилась рядом на низкую золоченую табуреточку и прислонилась сбоку к креслу госпожи.

— Меня беспокоит наша армия, — тихо, словно размышляя вслух, произнесла Эвьен. Присутствие фрейлины сейчас было для нее вовсе не обязательно, королева не ждала от нее ответа. Но почему-то именно Мередит, дочь адмирала Меремаха, обычно способствовала упорядочению мыслей, и Эвьен предпочитала в такие моменты держать ее при себе. — Сегодня утром из-под Сентабы прискакал гонец с вестью, что город пал.

— Это добрые вести, Ваше величество, — пытаясь развеять гнетущее настроение королевы, вставила Мередит. Эвьен, однако, полностью ушла в свои мысли, тень с ее лица не прогоняли даже потешные движения ручек девочки, которую королева держала у груди.

— Нет, Мередит… это странные вести. Какие угодно, но не добрые. Ты, милая, из семьи моряков. Братья ведь тоже во флоте, да?

— Да, Ваше величество. Только не в Армаде.

— Вот видишь… для моряка что Эвна, что Карсалья, что вон хоть Ринкитинк — не различают они это, значит, и ты не чувствуешь… Это джинксландцы, милая. Они умеют выживать и умеют бороться. Когда Ферсах покидал Эвну, он был готов к войне: король оскорбил его предков. Эволдо послал под стены его владений нашу армию — и Фертеб Кенейя, правитель Сентабы, открывает ворота в город? Этого просто не может быть. Либо в городе их ждала ловушка.

— Но, Ваше величество… ведь говорят, что город не приспособлен к обороне, что там даже нет крепостной стены. Он бы не выдержал и десятка залпов из катапульт, возможно, господин Фертеб… испугался, что Сентабу разрушат, и предпочел сдаться?

— О нет, милая… если Сентаба такая — значит, такой ее сделали и такой она должна быть. Даже при отсутствии крепостной стены они бы вышли на бой, такие уж это люди. Я не могу понять, почему… Эволдо слишком рано начал праздновать, глупец, — королева нахмурилась. — Хорошо… предположим, они действительно открыли ворота, спасая город от разрушения. Гонца, думаю, отправили сразу же, то есть утром два дня назад. Согласно приказу моего мужа, армия не имеет права задерживаться под Сентабой, их основная цель — Карсалья. Они оставляют захваченный город и отправляются в путь в сторону джинксландской столицы. От Сентабы до Карсальи день и ночь пути. То есть…

— То есть вчера утром часть армии, направленная в Сентабу, должна была быть на месте, — подхватила Мередит. Королева медленно кивнула.

— Их столица находится ближе, до нее из Эвны часов тридцать, не больше. Значит… не позднее рассвета от стен Карсальи в Эвну должен прискакать гонец с докладом, что обе армии стоят под крепостью и готовятся к штурму.

— Вы напрасно изводите себя, Ваше величество, — мягко упрекнула Мередит. — Так вы заболеете.

Королева пропустила ее слова мимо ушей.

— Если бы только Эволдо отрекся от трона… то, что он делает, ведет страну к гибели. Но у меня нет возможности это сделать, у меня нет союзников, Мередит. Здесь все боятся за свою шкуру, пока Эв балансирует на краю пропасти. Пошли мне сил, великий Торн!..

— Мой батюшка… — начала было фрейлина, но Эвьен остановила ее резким взмахом руки.

— Меремах ничуть не лучше прочих! Причем я не понимаю, чего они все ждут! Свергнуть короля, который разрушает страну, и посадить на трон его сына — неужели наше военное командование настолько измельчало, что ни у кого не хватает на это духа?! Я не говорю про министров, они видят в переворотах лишь угрозу самим себе, но военные!

«Возможно, потому, что именем юного короля Эвардо будет править королева Эвьен», — могла бы подумать Мередит, но в своей преданности госпоже фрейлина никогда бы не решилась на столь кощунственную мысль: Мередит искренне верила, что все придворные, как и она сама, будут счастливы такой возможности.

Тяжелое предчувствие не отпускало. Музыка в бальном зале начала стихать лишь часа через три после полуночи. Эвьен, так и не сомкнувшая за ночь глаз, отправилась в покои короля, надеясь застать его одного.

Эволдо, однако, был не один, в кабинете вместе с отцом находился Эвроб, следующий по старшинству наследник королевской фамилии. Мальчик выглядел раскрасневшимся и веселым — то ли от безудержного вихря танцев, то ли от вина, которое он попробовал впервые. Королева смерила сына недовольным взглядом и уже собралась приказать ему отправляться спать, но Эволдо предупреждающе поднял руку.

— Вы что-то хотели, Эвьен?

Сын между тем устроился у открытого окна и, стараясь казаться незаметным, жадно прислушивался. Второму наследнику эвийской короны через пару месяцев должно было исполниться двенадцать лет. От отца он не раз слышал, что именно он, Эвроб, обладает подходящим характером, чтобы возглавить королевство, и лишь по величайшей несправедливости мира власть достанется зависимому от матери принцу Эвардо. Несложно догадаться, что подобная расстановка сил мало способствовала возникновению теплых отношений между братьями.

— Эволдо, у меня к вам серьезный разговор, — королева остановилась посреди комнаты, скрестила руки на груди. — Когда должен прискакать гонец из-под Карсальи?

Король скривился. Желание Эвьен быть в курсе происходящего в стране ему не нравилось. Одно дело — посвящать ее в свои решения, совсем другое — выслушивать постоянные упреки. У королевы на все политические вопросы была своя точка зрения.

— Эвьен, позвольте вам напомнить, что военное дело — немного не ваша область. Занимайтесь детьми, выращивайте цветы в саду… подавайте пример добродетельной женщины, — король вновь взял себя в руки, улыбнулся уже более спокойно. Эвьен вспыхнула, но сдержалась.

— Я хочу знать, когда в Эвне появится гонец из Карсальи, — отчеканила она.

— Сегодня на рассвете, — Эволдо пожал плечами. — Это настолько важно, что не дает вам заснуть, Эвьен? Вызовите лекаря и постарайтесь не лезть не в свое дело, с военными вопросами в государстве я справлюсь сам.

— Тогда, может, вы мне ответите, почему Фертеб Кенейя сдал Сентабу без боя? Почему они открыли ворота? Вы слепы, Эволдо, там что-то не так.

— Вы забываетесь, Эвьен, — по губам короля скользнула недобрая усмешка. — Вы упорно продолжаете сеять панику во дворце. Им некуда было деваться, Фертеб не станет допускать, чтобы роскошный город под обстрелом катапульт частями летел в ущелье Рох. Только и всего, и умерьте уже вашу фантазию, в конце концов.

— Они боятся нашей храброй армии, мама, — вставил Эвроб и грозно потряс кулачком. Не обратив на сына внимания, королева шагнула ближе.

— Эволдо, вы должны меня выслушать. Если мы так и не дождемся вестей из-под Карсальи, прикажите отправить на разведку воздушный отряд. Там что-то случилось.

— Эвьен, дорогая… послушайте меня, ложитесь спать. Праздник утомил вас, — вкрадчиво заметил король, обнимая ее за плечи. Эвьен сбросила его руки, лицо ее пылало гневом.

— Как бы праздник не стал похоронами! Вы развязали этот конфликт из-за женщины с островов, так теперь еще и не желаете смотреть в глаза правде! Это не колесуны беспомощные, это Ферсах Або'Кенейя и его армия! Так воюйте с ними нормально, а не играйте в солдатики, или подпишите мир, проявите королевскую мудрость!

Эволдо укоризненно покачал головой.

— Вы напрасно так враждебно настроены к нашей милой Лангвидэр… вам, Эвьен, придется относиться к ней как полагается, хотите вы этого или нет.

— Что вы имеете в виду? Как будто я вас не знаю, Эволдо, вы выбросите ее через месяц и вновь приметесь за моих фрейлин. Отправьте ее домой, провались она к гномам!

От ее взгляда не укрылось, как заговорщицки перемигнулись отец и сын.

— Мама, кузина Лангвидэр…

— Что вы несете, Эвроб? — королева ошеломленно воззрилась на мальчика. Тот, сидя на стуле, невозмутимо болтал ногами. — Какая она вам кузина?

— Устами ребенка, дорогая… — Эволдо шутливо погрозил сыну пальцем и взял со стола лист плотной гербовой бумаги. На таких писалась династическая книга. Эвьен недоверчиво вскинула брови.

— Сегодня, незадолго до начала бала, я провел с министрами короткое заседание. Они согласились, что Лангвидэр вполне может являться моей племянницей. Желаете ознакомиться? — король помахал листом в воздухе. Эвьен, еще не до конца осознав услышанное, пожала плечами, но лист взяла.

Уже после первых слов буквы поплыли у нее перед глазами. Бумага свидетельствовала о том, что женщина по имени Лангвидэр действительно является родственницей Его величества короля Эволдо, и в подлинности этого заявления расписываются главы всех влиятельных родов королевства Эв, кроме ныне отсутствующего Ферсаха Або'Кенейя.

— Что? — ахнула королева и выпустила бумагу из рук. Плотный лист скользнул на ковер. — Вы сошли с ума, Эволдо… Как?!

Король усмехнулся. Поднял лист, вновь положил его на стол.

— Я не бросаю слов на ветер, дорогая. Она теперь — принцесса Лангвидэр, и вам придется с этим считаться. Вы видели подписи. Никто из них не станет отрекаться от своих слов.

Эвьен молчала. Напряжение последних дней буквально за пару минут обернулось полным опустошением, она чувствовала себя не то что побежденной — уничтоженной. Вопрос «зачем?» временно отошел на второй план, в конце концов, Эволдо загорелся идеей приблизить к себе свою пленницу. Но вот как? Что он предложил этим людям, что они согласились поставить подписи под открытой фальсификацией…

Эвьен развернулась и бросилась прочь.

Гонец из-под стен Карсальи прискакал в Эвну спустя пару часов после того, как королева яростным вихрем промчалась по дворцу в свои покои. Решив не созывать пока военный совет, Эволдо встретился с посланником один на один. Гонец выглядел крайне растерянным.

— Ваше величество, позвольте доложить. В назначенный день отряды со стороны Сентабы не явились. Командование армии приняло решение ждать еще день, после чего штурмовать город без подкрепления.

— То есть как не явились? — не понял Эволдо. Непохоже, чтобы человек, стоявший перед ним навытяжку, что-то скрывал или пытался врать.

— Не могу знать, Ваше величество. От Сентабы до Карсальи сутки перехода. Наша армия расположилась максимально близко к городу, там, где можно разбить лагерь. Со стороны ущелья Рох к Карсалье не приблизилось ни души.

— Ничего не понимаю, — нахмурился король. — Вчера, где-то в это же время, приехал человек из-под Сентабы, город они взяли. И взяли они его… два дня назад, стало быть, сегодня уже три. Да как минимум сутки они уже должны быть на месте! Армия идиотов! Куда можно было пропасть на прямом переходе между двумя городами?

— Не могу знать, государь. Командование армии приняло решение штурмовать Карсалью.

«Там что-то не так». Эволдо нетерпеливо отмахнулся от этой мысли: мрачные пророчества жены действовали на нервы. Что там может быть не так? Город не имеет никаких оборонительных укреплений, сдача его без боя лишь подчеркивает неспособность Сентабы защищаться. Тогда куда могла деваться армия?

— Ладно… в любом случае, нужно брать столицу. Свободен, можешь идти.

* * *

Маттаго вернулся в дом адмирала лишь вечером следующего дня. Был он не один, а в сопровождении полковника Хансаро, заместителя командующего воздушными войсками. Оба выглядели мрачными и крайне встревоженными. Не задавая лишних вопросов, Меремах пропустил их в дом. Присутствие Хансаро его несколько удивило: уж кто-кто, а полковник был одним из наиболее ярых и открытых сторонников политики Его величества.

Воздушный флот, в просторечье «драконья армия», являлся самым молодым родом войск в королевстве Эв. Однако считался едва ли не элитой, и потому его офицеры не появлялись на людях без полного комплекта своих боевых наград, под которые у высших чинов не всегда хватало мундира на груди — настолько король любил поощрять подвиги воздушных войск.

Хансаро выглядел соответственно: мундир искрился огромным количеством медалей и крестов. Однако на этот раз обычно искривленные снисходительной улыбкой губы были плотно сжаты.

Адмирал не повел их в кабинет. Уже предчувствуя неприятные новости, он предложил посетителям расположиться в гостиной, велел принести вино. Лишь после этого бросил красноречивый взгляд на Маттаго: «не боишься, что он предаст?». Тот покачал головой в ответ, Меремах пожал плечами.

Полковник Хансаро кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание. По сравнению со своими собеседниками он был молод — ему не было еще сорока, и чувствовал он себя со стариками несколько неловко.

— Позволю себе на правах хозяина дома спросить вслух, — повернулся к нему Меремах, машинально теребя усы. — Почему вы, Хансаро? Что вас сюда привело и, уж простите за прямоту, не получил ли еще Его величество ваш отчет о планируемой сегодня встрече в моем доме?

— Предвидел ваш вопрос, — хмыкнул полковник драконьей армии, однако и это получилось у него донельзя мрачно. — Видите ли, адмирал, когда на пороге моего кабинета с весьма необычной просьбой появился генерал Маттаго, я не мог ему отказать. Не так давно, что-то около месяца назад, на учениях над океаном его младший сын спас жизнь моему. Сын у меня один, кроме него две дочери. Не мне вам рассказывать, что значит для мужчины сын. Генерал может рассчитывать на меня, — полковник привстал и церемонно кивнул в сторону Маттаго. — Таким образом, передо мной была поставлена задача: отправить двух солдат на драконе осмотреть район Сентабы в кратчайшие сроки, с непременным условием, чтобы об этом не узнал наш командир.

— Именно, — кивнул Маттаго. — Результаты, адмирал, есть, но вас, боюсь, они не обрадуют так же, как уже успели не обрадовать нас.

— Двое моих людей покинули Эвну вчера незадолго до полуночи. Как вы знаете… хотя нет, как раз вы, Меремах, не знаете. До Короны Мира на хорошем драконе часов шесть непрерывного полета, соответственно, на месте они были с рассветом. Им было строго запрещено приближаться к городу, пока над ним стоит туман, поэтому они выбрали для наблюдений холм в стороне от главных ворот и провели на нем время до полудня. Генерал Маттаго рассказал вам правду: с рассветом из ущелья Рох поднимаются розовые испарения, которые накрывают город, однако не являются слишком плотными, чтобы помешать наблюдению. Жители свободно передвигаются в тумане, выходят на улицы, никаких особых амулетов или защитных приспособлений на них солдаты не заметили — на первый взгляд ничто не бросается в глаза.

— Так… — озадаченно пробормотал адмирал, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Горожанам этот туман не вредит… выходит, причина не в нем? Джинксландцы — обычные люди, не боги же они, чтобы сражаться с Мертвой пустыней.

— Как мне сказали мои бойцы, в этом тумане город выглядит полупрозрачным и каким-то… зыбким, как они его назвали, но вполне живым. Бегают разносчики, выходят из домов женщины с корзинками, мужчины идут в храм… обычный город. Туман уходит где-то в десять, но никто из местных не обращает на него внимания. Теперь что касается вашей армии. Слава небу, моя в порядке…

— Слава небу, моя тоже, — эхом пробормотал Меремах, однако больше решил не перебивать.

— Эвийцы — один народ, заканчивайте уже делить на ваших и наших, — хмуро бросил Маттаго. — Продолжайте.

— Итак. После захвата Сентабы Его величество приказал оставить в городе небольшой гарнизон, а всем прочим выдвигаться в сторону Карсальи. Туда же еще раньше были отправлены обозы с провизией. Как следует из доклада, после полудня мои бойцы сверили по карте направление на Карсалью и двинулись в ту сторону. Вскоре на пути начали попадаться трупы, одетые в форму эвийской армии, настолько высушенные, что практически не осталось плоти. Тел было настолько много, что моим солдатам пришлось сесть на дракона и вновь взлететь, чтобы не пробираться через это гигантское кладбище. Эти люди были поражены одним и тем же недугом — они все выглядели так, словно побывали в Мертвой пустыне. Та часть эвийской армии, что вошла в Сентабу, в полном составе отправилась на небо, господа. Там не на что больше смотреть, там каменистая почва, редкие невысокие деревца… и горы трупов. Я не уверен, что их смогут опознать даже родные: на них ни единой раны, ничего, лишь растрескавшиеся тела.

Повисло молчание.

— Помянем наших храбрых солдат, господа, — наконец тихо произнес Маттаго и поднял кубок.

— Помянем, — эхом откликнулся Меремах и положил руку ему на плечо. По гладко выбритой щеке генерала медленно сползла слеза. — Ровной им дороги на небесах.

Все трое склонили головы. Такого не ждал никто. Лишь несколько дней назад воодушевленных молодых бойцов провожали в поход за честь Его величества. Кто мог знать, что этот поход окажется для них последним, что они падут не в бою с оружием в руках, а посреди дороги в страшных муках от пустынной магии изящной «ажурной игрушки» Фертеба Або'Кенейя.

1

Над королевским дворцом нависла тревога. Исчезновение эвийской армии под Сентабой вселило в души придворных неясный, еще пока не оформившийся страх. Солдаты шли за победой, они взяли город, не потеряв ни единой капли крови, они прошагали маршем под белыми колоннами резиденции Фертеба Кенейя. И… как будто канули в ущелье Рох. Слухи по дворцу поползли самые разные, начиная от организованного предательства всей армии во главе с высшим командованием и заканчивая родовой магией Або'Кенейя, заставившей помутиться разум тысяч людей.

Этот страх точил исподволь, входил по ночам в дома. Высказывать свои опасения открыто придворные не решались — никому не хотелось быть обвиненным в распространении паники и угодить за решетку. Молчание, перешептывания украдкой, постоянно озираясь и боясь лишних ушей, не особенно поднимали общее настроение королевского дворца. Сам Эволдо продолжал держаться уверенно, словно ничего не изменилось и обе победоносные армии в полном составе стоят под Карсальей, угрожая непокорным мятежникам. Словно и не встречал три дня назад на утренней заре растерянного посланца из-под джинксландской столицы, утверждавшего, что подкрепление исчезло на полпути. Тщательно скрываемое беспокойство Его величества выдавали разве что усиленные карательные меры в ответ на распространение слухов.

Эвьен оказалась права в своих мрачных пророчествах. Не желая признавать победу жены, король вновь созвал военачальников на экстренное совещание, на котором объявил, что для поддержания боевого духа солдат считает себя обязанным посетить Сентабу и, пройдя путь от ущелья Рох до неприступной Карсальи, убедиться, что с армией всё в порядке. В Эвне едва закончились празднества, и умиротворенный город, томно раскинувшийся вдоль побережья, вдыхал аромат цветов. Горожане радовались жизни, славили короля, желали долгих лет правящей династии. Для Эвны отъезд Эволдо ничего не менял. И вместе с тем… если он докажет Эвьен, что все ее предчувствия — не более чем игры больного воображения на почве мигреней, это будет бесценно. Уже за одно это король был готов отправляться хоть в тот же день.

На сборы Его величества в поход, однако, ушло еще два дня. В качестве причины отъезда называли желание короля поднять боевой дух армии и устрашить своим присутствием укрывшегося в Карсалье Ферсаха Або'Кенейя. Эту причину повторяли детям, ее слышала и Эвьен — она молчала, лишь глубже становились складки у плотно сжатых губ. В сердце королевы теплилась надежда, что из этого похода Эволдо не вернется: если город забрал людей, пусть заберет и их повелителя. В том, что от отрядов, посланных под Сентабу, в живых не осталось никого, она была уверена уже сейчас — просто чувствовала, и предчувствие это сжимало сердце холодной клешней ядовитого краба го. Эвьен больше не предлагала подписать мир. Теперь она, избавленная от постоянно преследовавшего ее сладкого запаха белых цветов, могла наконец вновь принимать решения.

Беспокойные вихри королевского дворца не касались в те дни лишь дальнего его крыла, где обосновалась новоявленная принцесса Лангвидэр. События этой страны ее не интересовали, чужеземка по мере возможности старалась не покидать отведенных ей комнат. Нанда же, пользуясь любой удобной возможностью, сновала по дворцу и собирала свежие сплетни. Она по-прежнему болтала без умолку, прислуживая госпоже, но теперь ее монологи носили более информативный характер. Иногда, скрепя сердце, девушка привлекала в помощники Тик-Тока — тот переводил. Лангвидэр слушала, кивала, отдавая должное стараниям маленькой служанки, однако дворцовые слухи по-прежнему не вызывали у нее ни искры заинтересованности. Когда девушка принесла весть о том, что армия, отправленная под Сентабу, скорее всего, сбилась с пути и, оторвавшись от обозов, сгинула в предгорьях, королевская пленница лишь пожала плечами.

— Пусть — их — души — плавают — вечно.

Нанда растерянно захлопала ресницами, однако, осознав смысл фразы, заулыбалась.

— У нас говорят «ровной дороги на небесах». Переведи.

Медный человек послушался, затем невозмутимо озвучил ответ:

— Мы — молимся — океану.

Подобные мелочи из прежней жизни госпожи вызывали в душе Нанды странное волнение: словно она приподнимает завесу, скрывающую душу Лангвидэр. Словно она, маленькая дочь придворного алхимика, может прикоснуться к тайнам своей непостижимой хозяйки и — кто знает? — стать к ним причастной. Девушка жадно запоминала. Всё, что касалось Лангвидэр, было для Нанды едва ли не священным.

Весть о том, что чужеземка с островов вписана в династическую книгу, поначалу ошеломила саму Нанду настолько, что девушка целый день не решалась пересказывать ее госпоже. Новости окончательно спутала мысли юной дочери алхимика. Это же получается… что она теперь прислуживает принцессе? Она, вечно взъерошенная, так и не научившаяся чинно держаться наравне с прочими слугами, терявшая башмаки в беготне по коридорам. А госпожа… волей короля Эволдо Лангвидэр подняли до первой наследницы королевства по женской линии, подвинув на этом почетном месте старшую дочь правящей четы. Разумеется, о потенциальном получении власти зайдет речь лишь в том случае, если бесследно исчезнут пять сыновей короля, но само положение чужеземки, не знавшей даже языка этой страны, в качестве первой принцессы казалось абсурдным, оно пугало и вызывало у Нанды единственное желание — забрать госпожу из этого змеиного гнезда, уехать вместе с ней в глушь, поближе к океану и поселиться там, вдали от короля и его навязчивой благосклонности. Потому что если Лангвидэр как возлюбленная короля вызывала у королевы Эвьен открытую враждебность, то что будет с Лангвидэр — соперницей королевским дочерям? Нанда боялась Эвьен. Боялась ее горных предков.

Пока Нанда собиралась с духом, с торжественной вестью к госпоже явился король. На этот раз его сопровождал слуга, который держал в руках бархатную подушечку с лежавшей на ней тонкой золотой диадемой. Нанда, которую не успели выставить за дверь, с любопытством присмотрелась: диадема нисколько не походила на фамильные украшения эвийцев, она выглядела совершенно иначе, но вместе с тем должна была, очевидно, подчеркивать новый статус королевской пленницы.

Белые цветы с желтыми сердцевинами.

Золото в светлых волосах Лангвидэр.

Женщина не сопротивлялась, молча склонила голову, и король закрепил украшение в ее прическе. Лангвидэр вообще редко сопротивлялась — лишь тёмные глаза выдавали ее истинное настроение. Она ездила с королем в город, появлялась рядом на парадах и ярмарках, экзотически-красивая, с застывшим в своей восковой безупречности лицом — и только в глазах горело непримиримое «будьте вы прокляты». Эволдо делал вид, что не замечает этого.

— Прекрасный цветок моего сада, — он снова целует ее руки. А Нанде хочется выцарапать ему глаза. Потому что госпоже противны его прикосновения, потому что все население этой страны — чужаки, оторвавшие ее от родины. Лишь с ней, с Нандой, госпожа затихает, Нанда знает, как хотя бы на время забрать себе груз ее отчаяния. Служанка молчит, прижимая руки к груди, кусая губы. Она не смеет поднять взгляда, потому что за дерзость ее вышлют из дворца, запретят служить госпоже.

Они обе ждут, когда он уйдет. Лангвидэр молчит, склонив голову, тонкая диадема поблескивает в ее волосах. За нее благодарит Нанда — бесконечно кланяется, забыв, что медное чудище способно переводить, скажи госпожа хоть слово. Но губы Лангвидэр остаются плотно сомкнутыми: ей не нужны ни эвийские драгоценности, ни назойливое внимание правителя прибрежной страны, — она видит лишь острова в океане и бесконечный простор воды вокруг.

Они молятся океану Нонестика. Какой он, Саламандров архипелаг?

Забыв об осторожности, Нанда смотрит на госпожу широко распахнутыми глазами. Ей кажется, что прихоть короля, минутное решение, коренным образом меняет сейчас жизнь чужеземки при дворе, что у них больше не будет возможности скрываться от мира в этих уединенных комнатах, создавая свой маленький мир. Лангвидэр ненавидит эту страну — и ее связали с этой страной несколькими строками в династической книге.

Лангвидэр по-прежнему молчит, золото поблескивает в ее волосах, словно притягивая падавшие в окно солнечные лучи. Губы короля трогает едва заметная улыбка — он победил. Мог ли он подумать, что минутное плотское влечение, возникшее при первом взгляде на эту женщину в ночь возвращения Армады Меремаха, перерастет во что-то настолько неконтролируемое — и он наперекор жене, пускаясь на обман и открытые угрозы, впишет ее имя в королевский род? Лангвидэр смотрит сквозь него своими тёмными глазами, для нее этот дворец, внимание короля и вся роскошь прибрежной страны — лишь навязчивое видение, вызванное тяжелым ароматом бесчисленных магнолий, настолько густым, что воздух кажется осязаемым. Всё это происходит не с ней.

Король Эволдо и его празднично одетая охрана покинули Эвну на закате. Сбруя их коней сияла драгоценными камнями, следом бежали любопытные горожане, да и в целом весь этот выезд напоминал скорее увеселительную прогулку. Когда дворцовые ворота остались позади, Эволдо обернулся и, приподняв шляпу, шутливо поклонился в сторону окон гостиной королевы: Эвьен наверняка наблюдает, всё с тем же выражением мрачного негодования на лице. После объявления Лангвидэр членом правящей династии супруги не перекинулись ни словом. Более того, они практически не виделись, лишь за час до торжественного отъезда Эволдо появился в покоях королевы.

— Я хочу вас предупредить, Эвьен, — негромко начал он, и пестрая толпа фрейлин королевы, не желая им мешать, подалась к выходу. — Если то, в чем вы пытаетесь меня убедить, окажется лишь плодом вашей фантазии, клянусь, я отправлю вас в ближайший монастырь. Вы берете на себя слишком много.

— Потому что вы, Эволдо, сошли с ума. Вы записываете любовницу родственницей со всеми подобающими правами и привилегиями, а потом начинаете войну с людьми, которые мало того что правы, так еще и владеют армией, способной сопротивляться вам на равных. Это, по-вашему, достойно правителя?

Король не ответил. Развернулся на каблуках и вышел, кипя от едва сдерживаемой злости. И вот теперь этот полукомический поклон должен был напомнить Эвьен об угрозе, которую Его величество не замедлит исполнить в случае подтверждения собственной правоты. Покидая Эвну, король всё еще был уверен, что задержке армии под Сентабой есть понятная и простая причина. Отвлеклись на сокровищницы богатого города, на красивых женщин, на рассветные пейзажи ущелья Рох, о которых было столько упоминаний в присылаемых из-под городских стен письмах. Выдвинулись к Карсалье позже, чем было позволено, и сейчас уже на месте, а гонец, посланный доложить об успешном объединении двух армий, всё еще в пути.

Да мало ли… Эволдо обещал себе, что в любом из этих случаев будет милостив и отправит на плаху максимум человек десять.

… когда найдет их живыми.

* * *

Лучи заходящего солнца насквозь пронизывали полукруглую башенку, играя в ее цветных мозаичных стеклах. Золотистые пылинки танцевали в воздухе. Нанда отлипла от окна и, поджав ноги, села на пол. Пышный королевский эскорт покинул пределы Эвны и двинулся в сторону гор. Сияющая процессия удалялась от города, силуэты ее первых всадников уже превратились в тёмные точки на горизонте, когда девушка неожиданно поняла, что король Эволдо забирает с собой ее уверенность в завтрашнем дне, гарантию того, что новое утро не принесет беды. Каким бы тираном ни был Его величество, госпожа Лангвидэр с ним была в безопасности. Он не скрывал своего увлечения красивой чужеземкой, и никто из придворных, опасаясь гнева короля, не решался даже приблизиться к ней, не говоря о том, чтобы причинить ей вред. Эволдо уехал — Эвьен осталась.

Именно ей, терпеливой супруге и матери наследников престола, приписывали исчезновение фавориток Его величества. Возможно, на добродетельную Эвьен, что молча и с истинно королевским достоинством сносила пренебрежение и измены, никогда бы не пало столь тяжкое подозрение, если бы не одна особенность ее родословной, о которой так старались не вспоминать — и всё-таки забыть не могли. На памяти Нанды испуганные перешептывания по углам — «гномья кровь» — в связи с несчастными судьбами королевских возлюбленных оживлялись неоднократно.

И вот теперь… вокруг них толпа придворных дам в шелестящих платьях и кавалеров в сверкающих камзолах, а госпожа Лангвидэр — один на один с Эвьен. И глаза королевы на усталом лице недобро сужаются в полумраке дворцового коридора. А она, Нанда, мчится откуда-то издалека, только стучат по паркету деревянные башмачки, она пытается успеть к госпоже, заслонить ее — и никогда не успевает. Иногда это видение приходило во сне, и тогда девушка просыпалась с криком, иногда вставало перед глазами, стоило ей лишь остановиться и задуматься.

Эволдо был защитой от Эвьен, гарантией того, что королева не решится приблизиться — шипя, свернется в клубок в своем углу, озлобленная, ядовитая… добродетельная и терпеливая, за долгие годы брака освоившая мастерство устранять любые преграды, что вставали, по ее мнению, на пути страны Эв. Нанда нервно потеребила пальцами передник и встала. Она не вправе позволить сбыться этому сну. Никогда раньше девушка не чувствовала в себе такой храбрости.

Когда Нанда уходила наверх проследить из башни за отъездом короля, Лангвидэр сидела у открытого окна и безучастно смотрела в сад. Там, куда выходили балконы и окна ее комнат, стража появлялась редко: приказом короля им было строжайше запрещено приближаться к красивой пленнице. Тишину сада не нарушал ни один звук извне, лишь ветер, шевеля ветви деревьев, сбрасывал на землю белые цветы. Вернувшись, Нанда застала госпожу на том же месте: Лангвидэр, казалось, даже не пошевелилась, не замечая, что в ее волосах тоже застряли лепестки.

— Моя госпожа…

Лангвидэр не обернулась, но по какому-то неуловимому движению Нанда поняла, что женщина ее слушает. Стараясь ступать как можно тише, чтобы не нарушить ее уединение, служанка подошла ближе.

— Моя госпожа, нам нужно бежать из дворца, — сбивчиво пробормотала Нанда и в неожиданном для самой себя порыве бросилась на колени у ног Лангвидэр. Потом, вновь осознав, что та не понимает, поманила пальцем механического человека. — Переводи.

Женщина внимательно выслушала, на ее лице отразилось легкое удивление. Затем она протянула руку и легко коснулась кудрей Нанды, та неосознанно склонила голову ближе.

— Зачем? — коротко спросила Лангвидэр, не убирая руку и продолжая перебирать пальцами волосы служанки. Девушка едва не вздрогнула: это было, наверно, первое, что произнесла чужеземка по-эвийски. Настолько неожиданно прозвучало пусть одно-единственное слово местного наречия из ее уст… Лангвидэр не обратила внимания. Если бы не ее пальцы, скользящие по взъерошенным кудряшкам служанки, можно было подумать, что пленница вовсе ее не замечает: Лангвидэр всё так же безучастно смотрела в сад.

— Ее величество Эвьен может причинить вам вред, — объяснила Нанда, и сердце ее бешено заколотилось. Она просто не может допустить, чтобы это произошло. Лангвидэр безразлично пожала плечами.

— Ее — не — волнует — королева — Эвьен.

Такой ответ Нанду нисколько не утешил. С Эволдо Лангвидэр при желании могла стать практически всемогущей. С Эвьен над ее жизнью нависла вполне реальная опасность, и даже несколько дней отсутствия короля могли стать для нее решающими. Девушка перехватила руку Лангвидэр, прижалась к ней щекой.

— Моя госпожа, послушайте меня!

Лангвидэр мягко забрала руку, вновь потрепала служанку по голове, встала и направилась в спальню. Нанда вскочила с пола, испуганно причитая, однако бежать следом не решилась. Ей необходимо уговорить госпожу покинуть дворец. О том, куда они пойдут, Нанда думала уже косвенно. Как вариант — дальняя отцовская родня в Ринкитинке… Куда они могли податься в Эв, красивая, абсолютно не приспособленная к физической работе женщина, которой не так-то легко затеряться в толпе, и девчонка, убежденная в том, что сможет своим трудом обеспечить их обеих. Не это сейчас главное, об этом они будут думать потом, когда дворцовые стены, роскошь которых теперь, в отсутствие короля, словно сочилась ядом, останутся позади.

Когда Лангвидэр вернулась, в руке она держала связку длинных ярких лент. Жестом велев служанке стоять на месте, она подошла, стряхнула ворох лент, так что они вьющимся каскадом спустились почти до пола, открывая светлый шелковый чепчик дворцовой горничной. Такие, разве что без этих лент, носили почти все служанки во дворце. Нанда догадалась зачесать назад волосы, женщина кивнула и чуть улыбнулась, надевая чепчик на ее непослушные кудри. Служанка широко заулыбалась в ответ и нетерпеливо завертелась, пытаясь в отсутствие зеркала хотя бы ощупать непривычный головной убор, случайно касаясь рук госпожи.

— Тебе.

Лангвидэр тихо рассмеялась, наблюдая, как девчушка, еще минуту назад сосредоточенная и испуганная, помчалась к зеркалу, чтобы оценить обновку. Длинные ленты плясали на ее спине.

— Ты — все — время — будешь — со — мной, — донеслось до Нанды. Возможно, госпожа и спрашивала, но в медных устах механического человека это прозвучало утверждением. Нанда повертелась перед зеркалом, перебросила две ленты со спины на грудь. Подольше не оборачиваться — лишь бы госпожа не увидела ее слёз.

— Я… буду.

Едва стемнело, Лангвидэр вновь спустилась с балкона в сад. Нанду она больше не звала — подразумевалось, что служанка догадается и прибежит следом сама. На этот раз, однако, девушка на несколько минут задержалась на балконе, словно не решаясь ступить за ней в тень шелестящих деревьев. Сладкая духота, недавно царившая ночами над городом, оставалась теперь лишь нерешительным призраком еще не рассыпавшихся цветов. Сад стал другим, и таким он будет всё лето.

Нанда потеребила ленты. Госпожа не видит всей опасности, она плохо знает, на что способна Эвьен. Тем более сейчас, когда король осуществил задуманное, сделав привезенную Меремахом чужеземку первой принцессой страны Эв. Нужно быть начеку… Вот только как убедить Лангвидэр быть осторожнее? В памяти вновь возникли лихорадочно блестящие ее глаза — той, потерянной и напуганной пленницы, которая подпустила к себе маленькую взъерошенную девчонку. Нанда сжала кулаки. Если будет нужно, она готова подсыпать королеве яд из отцовских запасов, она не позволит стать явью тому видению, где она… не успевает.

Постаравшись хотя бы на время отбросить мрачные мысли, Нанда тоже спрыгнула в сад. Дворец застыл за их спинами тёмной громадой, впереди откуда-то издалека пробивался оранжевый свет фонарей.

2

Едва городские ворота Эвны, выпустив короля и его свиту, вновь закрылись, Эвьен вызвала к себе Меремаха. Именно его королева считала виновным в том бедствии, что свалилось на всю страну и нарушило лично ее размеренную жизнь, а потому Эвьен не упускала случая отыграться. К тому же адмирал пусть и неявно, но всё же оскорбил ее, не ответив должным образом на завуалированную просьбу о помощи. Меремах был главой Золотой Армады, элитного подразделения в составе эвийского флота, но влияния и власти он держал в руках куда больше, чем командующий океанскими войсками, что формально стоял над ним. И даже тот факт, что адмирал являлся отцом ее первой фрейлины, не добавлял ему доверия со стороны Эвьен.

Он мог быть хорошим союзником. Или посредником между безгрешной королевой и теми людьми, что согласились бы стать ее союзниками в заговоре для свержения короля Эволдо. Если бы только она могла подчинить Меремаха своей воле. Эвьен усмехнулась, закрывая веером нижнюю половину лица. Он привез с островов эту женщину…

Меремах остановился перед ней, выпрямившись и вытянув руки по швам, в своем повседневном мундире, без орденов. Эвьен не сводила с него изучающего взгляда из-под полуопущенных ресниц, словно стараясь проникнуть под броню его спокойствия. Мередит утверждает, что он готов принять участие в смене власти. Однако в беседе с королевой он не рискует, никто из них не согласен брать на себя ответственность. Обвинение в государственной измене лишит их теплых должностей, уважения и стабильного дохода и даст взамен в лучшем случае каморку в каменной башне, в худшем — проложит путь на плаху. Они боятся.

То же самое ждет всю верхушку джинксландской знати. Если Эволдо удастся до них добраться, он казнит их всех, обезглавив один из древнейших и могущественнейших родов королевства. Если он сумеет пробить панцирь Карсальи… Но джинксландцы не побоялись, в их распоряжении неприступная крепость, таинственный город-призрак и изящные дворцы на краю ущелья Рох, им есть куда уйти. Эвийцы привязаны к Эвне, и они боятся.

— Я думаю, вы догадываетесь, с какой целью я пожелала вас видеть, — тихо начала Эвьен. Длинные перья веера закрывали ее лицо почти по самые глаза, Меремах не мог видеть недоброй улыбки, что кривила сейчас ее губы. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Нет, моя королева.

— Вы нечестны со мной, — голос Эвьен лился мягкими певучими интонациями. Адмирал вновь заставляет ее открывать карты. Она всё еще не могла простить ему его упрямства — не затем она уходила из дворца, прижимая к себе ребенка, чтобы в особняке уважаемого командира Армады выслушать отказ от сотрудничества. Ох и пожалеешь ты… — Между тем я надеюсь услышать от вас откровенный ответ. Что это был за человек… там, на площади во время праздника? Который упал с коня вам под ноги. Не надейтесь что-либо скрыть, я узнаю другими способами, но хочу услышать именно от вас.

Эвьен впилась взглядом в его лицо. Ей показалась, что на мгновение, пусть на долю секунды, но он растерялся. Он был уверен, что того всадника никто не видел.

— Не могу знать, моя королева.

— Подумайте, Меремах… ведь вы не доложили своему господину. Вы утаили сведения, которые могли сыграть важную роль. Чем это считать, если не предательством своего короля? Его величество ценит ваши заслуги… вы верный солдат и служите короне большую часть своей жизни. Однако, как вам известно, Его величество покинул город и отправился в район Сентабы. Вы не боитесь за свою жизнь, Меремах?

— Мне понимать это как угрозу, моя королева? — он едва заметно усмехнулся в усы. Эвьен продолжала изучать его цепким взглядом. Меремах что-то знает… более того, свои знания он планирует использовать в самом скором времени, иначе о таинственном всаднике уже было бы доложено королю. Эвьен не сомневалась: человек с изможденным лицом и в запыленной одежде примчался из-под Сентабы, города, название которого последние дни повторялось во дворце с придыханием испуга. Этот город… его хозяин, Фертеб Кенейя, владел какой-то тайной, связывающей воздушные дворцы Сентабы и бездонное ущелье Рох, как владели десятки поколений до него и будут владеть десятки после. Город будет стоять долго.

— Вы разочаровали меня, Меремах. Вы отказываетесь действовать на благо своей страны.

— Моя королева, я буду с вами честен. Сотрудничество с вами не придаст моим поступкам окраски “действий на благо родины” точно так же, как и отказ не делает меня изменником. Я служу королю, Ваше величество.

“Тогда почему ты так старательно скрываешь, какие сведения принес тебе этот человек?”

Эвьен встречает его взгляд, ей кажется, что в глубине его глаз она видит тщательно скрываемое презрение. Он молчит лишь потому, что спрашивает она. Это выводило из себя. Королева повелительно махнула рукой, и адмирал, поклонившись, вышел. Он знает, что произошло под Сентабой, что король Эволдо увидит еще нескоро. Меремаху удалось то, что не получилось у нее самой, — военная верхушка готовит заговор. Однако допускать переворот, результатом которого не стала бы передача власти в ее собственные руки, Эвьен не собиралась.

Оставшись одна, королева медленно прошлась по комнате. В открытые окна шелестела листва, но те цветы, что еще остались на деревьях, уже не испускали удушливый запах, лишавший ее возможности мыслить, вынуждавший скрываться в темноте за плотно задернутыми шторами, пытаясь бороться с головной болью. Белые цветы под порывами ветра продолжали сыпаться вниз. Их было бесконечно много, и магнолии в них казались белыми, лишь сейчас обнажалась тёмная листва. Эвьен чувствовала себя победительницей — она хоронила своих врагов. Магнолии отцветают, это добрый знак, отъезд Эволдо лишь усилил приятный душевный подъем. Пришло время действовать.

Формально в отсутствие короля бремя власти ложится на его министров. Эвьен остановилась у окна, вдыхая ночной воздух. Ей так и не удалось узнать, каким образом совет министров, уважаемые главы древних родов, занимавшие в королевстве высокие должности, согласился пойти на столь глупую фальсификацию в династической книге, скрепив своими подписями принадлежность женщины с островов к семье Его величества. Как-то он их убедил… И всё же это отнюдь не значило, что они смирились, — принуждение должно было еще больше разжечь их недовольство. На этот раз Эвьен была уверена, что сумеет договориться с десятком увешанных древними, еще эвейятскими, драгоценностями стариков. Пусть и неоднократно услышит она тихие голоса за своей спиной, и споткнутся на своих дорогах на небе ее горные предки.

Отъезд Эволдо подтолкнул королеву к тому, что в его присутствии осуществить не получалось: Лангвидэр должна быть казнена. Если он, вернувшись, больше ее не увидит, он и не вспомнит про нее, Эвьен за годы супружества успела изучить характер короля до мельчайших подробностей. Она найдет ему другую — возможно, проявит невиданную щедрость и даже отдаст Мередит, которую тщательно оберегала от королевского внимания последние годы. Но женщина с островов, ставшая причиной внутренней войны, должна исчезнуть.

Сзади послышались тихие осторожные шаги: вошла ее первая фрейлина. Мередит выглядела растерянной.

— Что с тобой, милая? — участливо поинтересовалась Эвьен. Мередит подошла.

— Только что батюшка прошел мимо меня и даже не заметил, когда я остановилась его поприветствовать. Я боюсь, не болен ли он…

Эвьен улыбнулась. Она-то знала эту болезнь. Недуг именовался страхом.

* * *

Адмирал Меремах возвращался домой в ужасном расположении духа. Изменения в его подчиненной строгому шаблону жизни эвийского военачальника начались в тот день, когда он представил королю прекрасную светловолосую чужеземку — цветок далеких земель. Женщина полностью оправдала возложенные на нее надежды: ослепленный ее экзотической красотой, Эволдо без колебаний отпустил командира Армады на заслуженный отдых, осыпав наградами и назначив пенсию. Это, безусловно, было хорошо. Однако Меремах и предположить не мог, что Лангвидэр, его трофей, король пожелает вписать в историю страны Эв как члена семьи, что он вообще захочет поднять ее выше обычной любовницы. Ничего подобного эвийские правители не пытались делать за всё время существования государства. В браке — да, женились, бывало, и на горничных, но брак — другое. Эволдо женат, и требования развода никто бы не понял. Он пытается тащить ее наверх глупым, совершенно немыслимым способом, напролом и не оглядываясь ни на кого, так, что невольно возникает вопрос, стоит ли пленница таких жертв.

А Эвьен сходит с ума от злости. Она хочет переворота, в результате которого коронуют Эвардо — ребенка, полностью зависимого от матери. Меремах, углубившись в свои мысли, только покачал головой. Ситуация выходила тупиковая: если не Эвьен и Эволдо… то кто?

И откуда-то ведь она узнала про солдата на площади. Она не смотрела в их сторону, в этом Меремах был готов поклясться. Маттаго, Хансаро? Нет, эти бы скорее пошли к королю. Да он сам пошел бы к королю, но никак не к Эвьен, под изучающий взгляд сквозь перья веера. Учитывая, что король покинул столицу, он не знает последних новостей, — выходит, получение сведений со стороны военачальников исключается вовсе. Сменится ночь и день, а потом еще ночь и еще день, прежде чем король и его свита увидят то, что увидели разведчики драконьей армии. Что половина его армии отправилась на небеса на полпути к Карсалье. Решится ли он продолжать войну, используя те силы, что еще остались?

Меремах не сразу заметил, что в тени раскидистых деревьев сада его дожидается десяток вооруженных молодцов из дворцовой стражи. А когда заметил — лишь раздраженно нахмурился. Могла бы не юлить, проклятая гномья кровь… Стражники вышли из тени, оранжевый свет фонарей окрасил их лица. Адмирал неторопливо пошел навстречу. Завтра жена проснется в их супружеской постели одна. Вслед за этим Меремах ощутил что-то вроде слабого укола совести. Эвьен пользуется отсутствием короля, и арест командира Армады — лишь начало. Основная опасность нависла над красивой пленницей, ее Эвьен вряд ли оставит в живых.

— Именем Ее величества… сдайте оружие, адмирал.

Меремах не был удивлен. Королева никогда не простит ему ни этой женщины, ни способности сопротивляться завуалированным приказам, что навлекли бы на его голову гнев короля. Эвьен не теряет времени. Она ведь могла бы привести страну к расцвету, пришло ему в голову, когда он спокойно шагал перед своим конвоем. Она могла бы, если бы не желание управлять королевством в одиночку, не оглядываясь на мнение высшей знати.

Вновь кольнуло что-то похожее на совесть. Что-то будет с Лангвидэр…

3

Свернувшись на кресле в спальне госпожи, Нанда смогла заснуть лишь под утро. Она боялась оставлять Лангвидэр одну — Нанде казалось, что в тишине комнат крадутся вдоль стен солдаты тайной стражи дворца, которых использовали в особо деликатных вопросах. В том, что именно эта ночь станет роковой, девушка не сомневалась: король уехал, оставив пленницу одну, и Эвьен не упустит такого шанса. А госпожа отказывалась бежать. В складках юбки Нанда прятала миниатюрный кинжал и не сомневалась, что при необходимости пустит его в дело.

Когда она проснулась, над океаном занимался рассвет. Слабые солнечные лучи пока не могли рассеять густую дымку, что струилась среди деревьев, сад тонул в сумерках. Нанда бесшумно вскочила с кресла, потянулась, разминая затекшие руки. Из приоткрытого окна тянуло соленой утренней свежестью. Без соленых ветров с океана нельзя было представить столицу королевства Эв, они являлись неотъемлемой ее частью. Девушка потерла кулаками глаза, подставила лицо под поток прохладного воздуха. Оцепенение тревожного сна понемногу начало отступать.

Лангвидэр спала. Длинная коса свешивалась с кровати на пол, лицо в полумраке спальни казалось расслабленным: Нанда была уверена, что госпоже снятся далекие Саламандровы острова, где небо не похоже на клетку, а вокруг бушуют в соленой пучине океанские боги. Во сне Лангвидэр возвращалась домой. Страна, в которой женщина с островов волей короля стала первой принцессой, не волновала ее и днем, ночью же весь мир, кроме архипелага посреди огромной массы воды, стирался из памяти. Лангвидэр каждый раз надеялась, что она не проснется.

Стараясь не дышать, служанка тихо подошла к ее постели, села рядом. Губы женщины чуть изогнулись в слабой неуверенной улыбке, Нанда с трудом подавила желание склониться ближе, коснуться кончиком пальца уголка ее рта, ловя эту улыбку. Госпожа несчастна в этой стране. Нанда готова была отдать свою жизнь, если бы это сделало Лангвидэр счастливой. Только бы не плескалось больше отчаяние в тёмных глазах чужеземки. Девушка замерла, рассматривая ее лицо, боясь ее разбудить. Госпожа доверилась ей, позволив находиться рядом, не обращая внимания на то, что Нанда толком не умеет прислуживать знатным особам. А Нанда старалась научиться — угождать именно ей одной. Королевская пленница — белый цветок на тонкой ветке, что так часто вплетала служанка ей в волосы. Несмотря на свою власть над городом, магнолии оставались беззащитно-хрупкими, и ветер срывал цветы, смешивая их с дорожной пылью.

Девушка прислушалась. Даже в шелесте листвы, доносившемся из приоткрытого окна, она чувствовала сейчас неясную угрозу — словно там, среди деревьев, стоит Ее величество Эвьен и неотрывно смотрит на них, ловя каждое движение, каждый вздох чужеземки. Нанда наклонилась, осторожно убрала со лба Лангвидэр длинную легкую прядь, задержала в пальцах немного дольше, чем требовалось. От щемящей нежности, что неожиданно стиснула грудь, Нанда едва сдержала непрошеные слезы. Сумбур в мыслях, в чувствах, окружающая их зыбкая угроза… Нанда терялась. Она провела всю свою жизнь среди порошков, растворов и пыльных книг, а сейчас стремительно оказывалась в самой гуще развивающихся событий.

В приемной тихо скрипнули двери, девушка вздрогнула: кто-то шел в сторону гостиной, откуда спальню отделяла всего одна дверь. Нанда соскользнула с кровати, вставая на полу на колени, осторожно потрясла Лангвидэр за плечи.

— Моя госпожа…

Женщина распахнула глаза, резко приподнялась на локте, и Нанда от неожиданности испуганно отпрянула.

— Нужно уходить, госпожа, — служанка указала на окно, ее пальцы предательски задрожали, когда она схватила Лангвидэр за руку, словно пытаясь увлечь ее за собой. Вновь настолько близко были тёмные глаза на восковом лице, Нанда судорожно вздохнула. Они еще успеют — через сад, в пристройку в дальнем конце сада, где жил придворный алхимик, оттуда — в подземный ход к границе города. И — здравствуй, Ринкитинк, ищи ветра в океане.

Чужеземка молча покачала головой и притянула девушку к себе за плечи. Отстраненное безразличие на миг сменилось надеждой. Нанда уже не сомневалась: Лангвидэр прекрасно осознаёт опасность своего положения, знает, что приказом королевы осуждена на смерть — и видит в этом способ разом закончить собственные мучения. Двери в спальню королевской пленницы бесшумно отворились. Нанда резко оттолкнула руки госпожи, вскочила на ноги и оказалась лицом к лицу с отрядом тайной стражи.

— Именем королевы…

Нанда закричала, словно со стороны услышала собственный беспомощно-детский голос. Остановилась, выхватив кинжал, маленький, ощетинившийся зверек, — будь она одна, она бы умирала от страха. Но за ее спиной Лангвидэр, и Нанда готова умереть за нее. Они смеются над ней, закрываясь щитами, словно Эвьен веером, — служанку бьет нервная дрожь, но она не отступает. Пока ее, верткую и проворную, не хватает в охапку один из них. Кинжал, выбитый из руки, летит куда-то под ноги госпожи.

Взгляд Лангвидэр медленно скользил по лицам королевских стражников. Вот он, шанс покончить с клеткой, — ее душа отправится прямиком в океан. Не будет больше чужой страны, фальшивого почтения придворных, не будет короля Эволдо. Души всех обитателей архипелага после смерти возвращаются на острова, чтобы провести вечность в коралловых рифах. Женщина запрокинула голову и радостно, облегченно рассмеялась.

Ее величество Эвьен в эту ночь не ложилась. Слишком многое должно было свершиться в эту ночь. Когда под утро явился начальник стражи, королева уже едва сдерживала нетерпение. За Меремаха ей придется отвечать перед королем, Эволдо будет недоволен. Но она и не собиралась трогать Меремаха, во всяком случае, его голове ничто не угрожало. Эвьен рассчитывала лишь припугнуть старого упрямца — возможно, он станет сговорчивее. Если флот будет на стороне королевы, это уже большая победа. С командирами сухопутных подразделений Эвьен планировала провести переговоры где-то в районе полудня. Сейчас, в отсутствие короля и без постоянно преследующего ее запаха цветущих магнолий, Ее величество чувствовала небывалый прилив сил. Эволдо вернется в город, который больше ему не принадлежит. Разумеется, если вообще вернется… А потом она подпишет с джинксландцами мир, восстановит единство страны и прилюдно наградит Ферсаха за верность государству. Она будет действовать изящнее.

О том, что будет, если военная верхушка страны Эв и представители ее аристократии не подчинятся своей королеве, Эвьен предпочитала не думать. Им придется поднять руку на жену Его величества и мать наследников, на это консервативные эвийцы, для которых правящая династия едва ли не священна, не пойдут. Если бы пошли… в случае поражения ее ждало пожизненное заточение в монастыре. Эвьен опустила голову, скрывая задумчивую улыбку.

— Моя королева, по вашему приказу принцесса Лангвидэр арестована.

— Не смейте называть ее принцессой! — взвилась Эвьен, на щеках вспыхнули лихорадочные красные пятна. — К возвращению короля ее вообще не должно быть в живых.

Впервые эти слова были произнесены напрямую. Королеве и добродетельной матери семейства не пристало отдавать подобные приказы, Ее величество Эвьен не имеет никакого отношения к судьбе пленницы с островов.

— Ваше величество приказывает ее казнить?

Эвьен молча кивнула. Король не вспомнит про свое былое увлечение, стоит лишь убрать ее с глаз долой. Смерть чужеземки послужит на благо государства. Кажется, эта мысль родилась в мозгу Эвьен еще в ночь того самого бала, на котором Эволдо впервые увидел подарок старого адмирала. А в волосах Лангвидэр были проклятые белые цветы — и они не мучили ее головной болью, их запах не вбивался ей в виски раскаленными гвоздями. Она сама напоминала ядовитый белый цветок.

— Она должна быть казнена на площади, — распорядилась Эвьен и вновь раскрыла веер, спасительные перья коснулись лица.

— Всё будет организовано согласно воле Вашего величества. Прикажете строить виселицу?

— Подробности меня не интересуют. Вы же не собираетесь их со мной обсуждать?

— Прошу прощения, моя королева. Всё будет исполнено.

Эвьен не ответила. Чувство выполненного долга сливалось с усталостью бессонной ночи. Потом, после, она прикажет стереть из династической книги последнюю запись — министры ее поддержат. А пока ей просто необходимо отдохнуть.

* * *

Однако мы отвлеклись, мой друг. Ты уверен, что хочешь остаться в Эв и наблюдать дальнейшее развитие этой истории? Красивая сказка грозит перейти во что-то гораздо более мрачное. Великий Торн, сколько тьмы таится в человеческом сознании… Спокойная, медленная река событий стремительно превращается в горный поток. При самом неблагоприятном исходе этот поток может смести королевство Эв с карты материка.

Я бы предложил подвести некоторые итоги. Тебя взволновала судьба людей, которых храбрая команда Меремаха везла воевать за королевство, и я привел тебя в Эв вслед за Золотой Армадой. Я был прав, когда предполагал, что женщина, через которую адмирал планирует получить для себя и своей семьи значительные личные выгоды, резко вмешается в узор истории, которую ткут боги судьбы высоко в горах. Заметь, сама она не принимает в происходящем никакого участия, ее действиями руководит король. Она — сжатая пружина, которая, распрямившись, запускает диковинный неуправляемый механизм, без нее жизнь страны Эв продолжала бы течь по-прежнему.

Королева Эвьен является супругой Эволдо, если не ошибаюсь, чуть менее двадцати лет. Уверен, за это время она натерпелась всякого. Несмотря на все ее добродетели, перешептывания по углам вспоминают ее горных предков на диво регулярно. С одной стороны, я могу это понять: гномов здесь боятся, а благодаря Эвьен гномья кровь теперь навсегда отравит эвийскую династию. А с другой… согласись, в этом нелогичность человеческой натуры! Ведь ей позволили выйти за короля замуж. Это ни в коем случае не было браком по любви, Эвьен с детства воспитывали как будущую супругу короля Эволдо. Зачем, если кровь горного народца является здесь клеймом на всю жизнь, было вообще допускать этот союз? Ему могли подобрать другую — а вместо этого он идет под венец с Эвьен, и все последующие годы королеву упрекают в том, чего она изменить не может. Воистину, мир везде одинаков.

Появлением очередной прелестницы, привлекшей внимание короля, Эвьен не задеть. Ее вывело из себя другое — то, что он пытался вписать ее в династию. Добавь к этому джинксландцев… Почему, кстати, предки нынешних членов рода Кенейя покинули родину, что заставило их пересечь Мертвую пустыню и осесть в Эв? Здесь, на материке, это не принято, и жителей, особенно знать, невероятно трудно сдвинуть с насиженных мест, они прирастают к родной земле, словно корнями. Если уж такое и происходит, то переселенцы полностью растворяются в культуре своего нового места жительства и в скором времени становятся неотличимы от местных. Если верить рассказам про джинксландцев на службе страны Эв, их образ жизни, облик их городов, традиционные ритуалы категорически отличаются от тех, что привычны собственно в Джинксланде, с эвийцами же их не спутает и самый неопытный исследователь. Однако я не так хорошо знаю глубинные районы материка, чтобы рассуждать о них. Скажу лишь, что следы джинксландцев еще неоднократно будут пересекать нить эвийской истории.

Не упускай из памяти и розовый туман, что упоминал в своем отчете офицер воздушной армии. Король Эволдо увидит по дороге на Карсалью не дезертиров или мятежников, он увидит тысячи трупов и пожелает отомстить. Эвьен, в свою очередь, придерживается позиции мира: едва казнив Лангвидэр, она направит в Карсалью своих послов. Для Ее величества нет ничего важнее целостности государства, и ради этой цели она готова устранять препятствия. К тому же Эвьен твердо намерена удалить короля от власти. Она могла бы в этом преуспеть, семена заговора упадут в плодородную почву недовольства знати и армейских офицеров, с одной лишь особенностью: за ней эти люди не пойдут. Говоря проще, прибрежным королевством должен править не король Эволдо — но и не королева Эвьен. Старший сын же еще слишком юн, чтобы принимать решения самостоятельно.

Однако мы заговорились. Идем, я думаю, будет любопытно вновь смешаться с толпой.

1

Его величество Эволдо в окружении своих спутников прибыл под стены Сентабы на закате. Солнце садилось за Корону Мира, его лучи сквозили меж раскрошившихся пиков — наделенный поэтическим даром наблюдатель мог бы сказать, что горы окутаны каменным кружевом. Резные тени Короны Мира падали на раскинувшийся в предгорьях город. Эволдо приказал разбить лагерь на возвышенности неподалеку, после чего, желая продемонстрировать собственную храбрость, взял с собой несколько добровольцев и отправился на разведку. Никаких следов пропавшей армии в окрестностях города не было.

Когда Эволдо приблизился к городу, ворота еще были открыты. Среди сопровождавших короля вельмож послышались подобострастные смешки: роль крепостной стены, как и ожидалось, выполняла тонкая витая решетка, тени черных лоз которой отражались на каменистой земле. Эволдо коснулся решетки пальцами, металл оказался теплым и гладким. Пришло бы в голову здравомыслящему правителю окружать город чем-то подобным? Она служила украшением, и украшением довольно оригинальным: черные лозы тянулись в горы и исчезали, вбитые в камень, привязывая Сентабу к Короне Мира. Но для обороны это украшение не годилось, Эволдо показалось, что он может пальцами согнуть витки решетки, нарушая ее идеальное плетение, — что говорить о массированном наступлении доблестной эвийской армии?

За решеткой расстилался город. Сентаба стояла в предгорьях, не поднимаясь, впрочем, вверх по склонам, как было свойственно крепостям Карсальи. Спокойный, богатый город… Несколько лет назад сюда для проведения переговоров о мире приглашали послов королевства Икс, и те, многое повидавшие у себя на родине, были в восторге от дворцов, фонтанов и храмов, от бесчисленных колодцев и выложенных мраморными плитами дворов. Казалось, грозы и буйные ветра минуют Сентабу, лелеемую в колыбели Короны Мира.

— Наши солдаты входили в город, — задумчиво произнес Эволдо, рассматривая открывающийся вид сквозь плетение тонкой решетки. — Нужно повторить их путь. Клянусь, если я найду хоть одного в таверне с девицами..!

— Армия знает свой долг, мой король, — подал голос командир конницы. — Если они были направлены взять город, они возьмут город.

— … и останутся там ночевать, потому что там есть на что посмотреть, — усмехнулся король. — Здесь в почете дорогие вина и женская красота. Ладно, неважно. Приказываю отдохнуть до полуночи, затем идти со мной в город.

— Но, Ваше величество… в полночь закрывают ворота, — неуверенно откликнулось сразу несколько голосов. Эволдо пожал плечами — закрытие доступа в город не казалось ему проблемой. В конце концов, плетеный обод решетки можно попросту выломать: прямая атака даже той немногочисленной конницы, что сопровождает их сейчас, согнет ее с первого удара.

— Не думаю, что у них хватит безрассудства не подчиниться королю. Они откроют ворота, — уверенно заявил Эволдо и, посчитав разговор оконченным, развернул коня, чтобы возвращаться в лагерь. — То, что они впустили нашу армию, еще раз доказывает их неспособность обороняться. Что бы там ни хотела предвидеть моя жена. Это странное место, оно выглядит неподобающим воину, но от этого оно не обретает мистических сил.

Сопровождавшие короля полководцы, не сговариваясь, еще раз оглянулись на город. Сентабу пронизывали солнечные лучи. В теплом золотом сиянии искрились башни богатых городских кварталов. Словно этот город снисходительно посмеивался над чужаками, нашедшими в себе смелость нарушить его покой. В открытые ворота вела широкая дорога, мощенная желтоватым блестящим камнем, плиты его, отражая солнечные лучи, казались золотыми. По этой дороге в город маршировали стройные эвийские отряды — которые бесследно исчезли, едва отправив в Эвну торжествующую весть.

Оставшиеся часы до полуночи пролетели незаметно. Солнце село, последние его отсветы скрылись за Короной Мира, и город рассыпался тысячами огней. Решетка и ворота подсвечивались снизу красными фонариками, очерчивая границу. На главной городской башне часы пробили полночь, следом раздался перезвон колоколов, созывающих жителей на ночную молитву. Сентаба не засыпала — казалось, что она ждет.

Торжественно выступив из сопровождавшей его толпы, Эволдо постучал в закрытые ворота. В темноте, подсвеченной снизу красным, торопливо приблизились к решетке две фигуры.

— Властью, данной мне небесами и великим Торном, чародеем, создателем Озианского материка!..

Фигуры за решеткой задвигались, зазвенели ключи. Не дав королю договорить, вступил голос со стороны города.

— Властью, данной небесами и землей Джинксланда, господин Фертеб Кенейя из рода Або'Кенейя приветствует тебя, государь, и просит милостиво принять его гостеприимство.

Эволдо удовлетворенно хмыкнул и обернулся к своей свите, всем видом выражая торжество. В конечном итоге он оказался прав: джинксландцы просто боятся, их можно понять, и в этом нет никакой тайны. Ферсах, глава рода, не оказал должного почтения своему королю, но остальные, видимо, более благоразумны. Лишь Эвьен продолжает упорно искать ловушку в том, что они настолько легко открывают ворота под натиском победоносной армии. Когда он вернется из похода, королеве придется несладко. Ворота тем временем послушно распахнулись.

— Господин Фертеб приглашает тебя во дворец, великий государь, — низко склонились стражники. Порыв ветра, пронесшийся с гор, всколыхнул красные фонарики в траве, и они затрепетали, словно диковинные мотыльки. Эволдо не обратил внимания, что около половины его свиты так и не переступили границу города, оставаясь позади, пока ворота вновь не закрылись. Сентаба приняла эвийского правителя в свои объятия.

Со времени последнего визита короля город не претерпел никаких значительных изменений. Во всяком случае, все, кто бывал здесь раньше, безошибочно вспомнили дорогу ко дворцу правителя. Фертеб Кенейя занимал резиденцию, расположенную в самой высокой точке города, и дворец с белыми колоннами и сияющими куполами башен был виден отовсюду. В докладе присланного в Эвну гонца значилось, что армия строем прошла под взлетающими в небо колоннами, покрытыми искусной резьбой. Никогда прежде нога завоевателя не ступала на земли джинксландцев.

Откуда-то издалека слышался плеск воды в фонтанах и маленьких прудах, что устраивали в своих дворах горожане. В поднимавшихся вверх водных струях отражались фонари. Сентаба не выглядела покоренной. Более того, по облику города никак нельзя было предположить, что он в принципе участвует в каких-то боевых действиях.

Фертеб, правитель Сентабы, встретил их на широкой мраморной лестнице, ведущей во дворец. Не дожидаясь, пока Эволдо поднимется ближе, гостеприимно простер к нему руки и направился навстречу.

— Мир дому твоему, государь.

Эволдо окинул его быстрым взглядом. Глава Сентабы был непоколебимо спокоен, его лицо, когда он говорил, оставалось практически неподвижным, шевелились лишь губы. В длинном традиционном одеянии, в котором непривычно было видеть воина на службе королевства Эв, он выглядел в безмятежном городе истинным хозяином. Король хотел поприветствовать в свою очередь, однако Фертеб поднял руку.

— Сентаба приветствует тебя. Ты желаешь знать, что произошло с армией, отправленной твоей волей взять город?

Глава Сентабы был намного моложе своего старшего брата, Фертебу, скорее всего, не было и шестидесяти. Насколько Эволдо успел вникнуть в переплетение немногих известных фактов об Або'Кенейя, Фертеб получил город по наследству, едва женившись, и с тех пор исправно заботился о его благополучии. Голос властелина Сентабы звучал сейчас певуче и уверенно, совсем непохоже на голос человека, чьи владения были захвачены несколько дней назад. «Там что-то не так», — в мозгу возник туманный облик Эвьен, ее глаза горели мрачным предвкушением. А потом откуда-то со стороны раздался неразборчивый торжествующий крик — и король, вздрогнув от неожиданности, завертел головой по сторонам. Свита, однако, не подавала никаких признаков беспокойства. Фертеб, почтительно склонив голову, пригласил посетителей во дворец.

— Поздний час, государь. Я буду счастлив предложить тебе ночлег, а утром расскажу всё, что мне известно.

Посреди открывшегося взорам эвийцев огромного зала бил фонтан, и в выложенном цветным мрамором бассейне плавали золотистые рыбы. Слишком много золота. Казалось, солнце, садясь на Мертвой Пустыней, отдает свои лучи этому городу.

— Ты и так расскажешь мне всё, что тебе известно, — Эволдо с трудом сдержал порыв схватить хозяина дворца за длинные рукава. — И не вздумай водить меня за нос. Что случилось с армией, которая вошла в город?

Фертеб Кенейя хлопнул в ладоши, рукава сшитого из тонкой ткани одеяния медленно заколыхались. В центре зала на пару метров вверх поднималась струя воды и каскадом падала в прозрачно-голубую глубину бассейна, где, лениво шевеля хвостами, плавали рыбы с золотой чешуей.

— Поздний час, государь. В Сентабе не принято встречать ночь на ногах.

Эволдо несколько растерянно кивнул, позволяя неслышно появившимся слугам увлечь его за собой. Из окон открывался вид на город, в котором постепенно угасали разноцветные огни, оставалась видимой лишь красная граница, полукругом очерчивающая Сентабу. Город погружался в ночь.

Рассвет наступил настолько стремительно, словно прошли не часы, а всего лишь несколько минут. Из ущелья Рох, клубясь и принимая самые причудливые формы, поднимался розовый туман. Зрелище было настолько необычным, что эвийцы, не отходя от окон, жадно наблюдали, как плывет в тумане окружающая действительность. Лучи восходящего солнца играли в розовой дымке, горный хребет и город у его подножия выглядели сейчас не более достоверными, чем пустынный мираж.

Дворец Фертеба размещался на пологом холме, и с высоты жилых башен открывался вид на ущелье Рох. Эволдо, за годы своего правления привыкший к чудесам, которыми владели обе столицы, сейчас не мог оторвать взгляда от расстилающейся внизу панорамы. Ущелье Рох, узкая трещина, отрезало Сентабу от Короны Мира — горный хребет оказывался на противоположном берегу. Туман, поднимавшийся снизу, из самых глубин материка, размывал очертания такого материального даже в свете изменчивых фонарей города. Розовый туман был повсюду.

Горожане распахивали ставни окон, пробегали босоногие мальчишки-разносчики, на противоположной стороне улицы вышла в сад молодая женщина в длинном струящемся платье. Сентаба не может быть опасна. Однажды он привезет сюда Лангвидэр… От размышлений короля отвлек звук открывающейся двери.

— Великий государь! Господин Фертеб просит позволения встретиться с тобой.

Эволдо только махнул рукой, приказывая посланнику выметаться прочь. Почтение, граничившее с подобострастием, что окружало его здесь, не могло не нравиться. Гордые джинксландцы боятся — лишь остатки родовой чести не позволяют им вновь склониться перед своим повелителем. Даже на своей земле Фертеб Кенейя оказывает ему подобающий прием — не это ли является лучшим свидетельством желания непокорного рода вступить на путь капитуляции? Розовый туман непреодолимо притягивал взгляд. Сколько все-таки загадок таит в себе континент…

Утром правитель Сентабы был еще более любезен. Спасает голову от плахи, невольно мелькнула мысль, и Эволдо не смог сдержать улыбку. Стоит копнуть глубже — и все они одинаковые, все боятся за свою шкуру. Туман медленно поднимался снизу, плыл через открытое окно по комнате, словно природа тоже пыталась в этот ранний час выглядеть для гостей наиболее привлекательно.

— Ты хочешь знать, что случилось с твоей армией, государь?

Эволдо кивнул. Полководцы, окружавшие его, насторожились: для них речь шла о тысячах солдатских жизней, которые были им ближе, чем королю, что мыслил в военном деле категориями флажков на картах.

— Я приказал сдать город, едва твои воины пошли в первый штурм, государь. Ты знаешь, что Сентаба не может обороняться, однако я не готов допустить ее разрушения. Твои люди были милостивы к нам, — Фертеб поклонился. — Они покинули город, не причинив ему вреда, и двинулись в сторону Карсальи. Как ты знаешь, государь, Карсальей правит мой брат. Он сумеет обеспечить достойный бой. Здесь же нет смысла искать противника.

— То есть ты утверждаешь, — король угрожающе понизил голос, — что моя армия вышла отсюда невредимой и отправилась в вашу столицу. Тогда ответь мне, досточтимый, куда же она девалась на полпути?

— Не могу знать, государь, — Кенейя вновь склонился, его лицо не выражало никаких эмоций. Впервые от этого спокойствия повеяло чем-то недобрым, однако король безжалостно отогнал не достойные воина мысли. Вся земля, что лежит от побережья до Короны Мира, принадлежит стране Эв. Это не Джинксланд, это законные владения эвийской династии, и они не могут быть опасны для своего господина. — Возможно, тебе стоит последовать за ними к Карсалье. Ты жаждешь военной славы, государь. Я не могу тебе ее обеспечить.

— Выпрямись, — по лицу Эволдо скользнула брезгливая гримаса. — Превращать свои земли в женский будуар, а потом утверждать, что город не готов к обороне, поверь мне, не самая разумная тактика. Как минимум, это не прибавляет тебе почета. Вели открыть ворота, — король сделал знак своим спутникам и вышел, не оборачиваясь. Свита потянулась следом, и через несколько минут Фертеб Кенейя остался один. В дальнем углу комнаты колыхнулся закрепленный на стене ковер, и из скрытой за ним ниши выскользнула девушка. Длинный переливающийся платок, спадавший с ее головы почти до пола, скрывал от посторонних глаз толстые черные косы и делал ее похожей на сказочную птицу.

Девушка заливисто рассмеялась и прикрыла ладонью рот.

— Какой же дурак… — пробормотал Фертеб и протянул руку — девушка подошла. — Видит небо, династия вырождается и тащит за собой всю страну.

— Но ведь для нас это великое благо, мой господин, разве не так? Если их армии снова и снова будут штурмовать город на рассвете, все окрестности Короны Мира будут завалены трупами. Они считают, что выходят отсюда победителями. Зачем разочаровывать короля, мой господин? — она опустилась на колени и, схватив руку Фертеба, прижалась к ней щекой. — Неужели тебя печалит судьба людей, которые идут войной на наши города?

— Солдаты подчиняются приказу. Их остается только уважать.

— Непрошеные гости долго не живут, — заулыбалась девушка, качая головой, и длинные серьги заплясали в ее ушах. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не тяжелый взгляд уже отжившей свое старухи — он казался чужим и пугающим на юном лице. — Позволь пойти за ними, мой господин? — она сверкнула ослепительно белыми зубами. Фертеб высвободил из ее ладоней свою руку, коснулся падавших из-под платка тёмных прядей.

— Не выходи из ворот.

Она перестала улыбаться, тонкая морщинка прорезала чистый лоб. Однако возражать девушка не стала — легко вскочила на ноги и закружилась по комнате, платок неотрывно следовал за ней диковинным оперением. Не переставая кружиться и вновь беззаботно смеясь, она приблизилась к двери и стремительно рассыпалась каплями розового тумана.

Фертеб проводил ее взглядом, на миг его лицо омрачила тень тревоги. Что будет, если кто-то в королевском окружении сумеет сложить два и два и сопоставить туман, стоящий над городом, со смертями от неизвестного недуга? Шанс такого поворота событий был ничтожен, однако сбрасывать его со счетов глава Сентабы не спешил. Город плыл в розовом дыму, превращаясь в мираж — таинственное порождение ущелья Рох.

* * *

Дорога на Карсалью уходила от самых ворот Сентабы. Каменистая почва здесь была разбита в пыль копытами лошадей и колесами многочисленных повозок — именно через Сентабу шло всё сообщение джинксландской столицы с внешним миром. По бокам дороги росли немногочисленные низкие кустарники, Корона Мира бежала ровной полосой, и предгорья открывались перед путешественниками на много миль вперед. Солнце стояло уже достаточно высоко, в прозрачном воздухе не осталось и следа утреннего тумана. Сама погода располагала к успеху.

Эволдо пришпорил коня и нетерпеливо помчался вперед. Он не мог объяснить непонятно откуда возникшее чувство беспокойства, что охватило его, едва городские ворота остались позади. Тонкая решетка не содержала никаких особых секретов — и всё же именно она непостижимым образом ограничивала распространение тумана, он едва курился в траве с внешней ее стороны. Оставшийся позади город, фигуры стражников, закрывавших ворота, взлетающие в небо башни дворца Фертеба — всё плыло в розовом дыму. Король едва подавил желание прочесть заклинание от морока. Сентаба не может быть опасна, тревога, заставляющая сердце стучать чаще, — всего лишь влияние мрачных пророчеств Эвьен.

Сентаба постепенно удалялась. Солнце, поднимаясь выше, загоняло туман обратно в ущелье Рох. Эта ежедневная борьба ведется, вероятно, с тех пор, когда вместо богатого города здесь лежала каменистая пустошь. Полководцы, составлявшие свиту короля, с самого утра чувствовали себя подавленными, однако, зная нелюбовь Эволдо к любого вида предостережениям, старались поддерживать хотя бы видимость приподнятого настроения. Этот город словно смеялся над ними, играя, как играет кошка с попавшим в западню мышонком.

День прошел в пути. Ровная сухая дорога стелилась под копытами коней, с вершин Короны Мира спускался прохладный ветер. Несмотря на близость гибельных песков и открытость местности солнечному жару, предгорья так и не стали полноценной пустыней. Климат здесь был резче, чем в расположенной на побережье Эвне, однако в целом оказывался вполне пригоден для жизни. Многие из свиты Эволдо видели настолько далекие участки материка впервые. Сам король неоднократно бывал в Эвейяте, ибо именно там, а не в Эвне, по традиции осуществлялись все значимые обряды правящей династии. Но Эвейят — уже практически пустыня, он медленно уходит в пески, песок слепит глаза и проникает под одежду, от него невозможно спастись. У джинксландских владений в предгорьях не было ничего общего с Эвейятом.

Резные тени Короны Мира понемногу удлинялись, однако до темноты оставалось еще несколько часов. Кто именно первым заметил в кустах у обочины дороги труп, Эволдо не запомнил. Он ни за что не заподозрил бы в груде костей и тряпок солдата доблестной эвийской армии. Однако его полководцы в растерянности остановились перед высушенным практически до скелета телом, некоторые осторожно касались его остриями мечей, пытаясь рассмотреть хотя бы лицо. Человек — точнее, то, что от него осталось, — выглядел так, словно побывал в Мертвой пустыне.

«Там что-то не так». Эволдо мысленно послал в сторону жены очередное проклятие. Будь она здесь — она была бы счастлива. Сейчас король злился почему-то исключительно на Эвьен, словно именно она отправила солдата на небеса столь жестоким способом.

— Ваше величество, этот человек — один из тех, кого мы ищем.

— Колдовство… джинксландская магия! — эхом пронесся неуверенный шепот. Полководцы растерянно переглядывались.

— Молчать! — вскипел Эволдо и вонзил меч в высохшую шею мертвеца. — Здесь пустыня, — понизив голос, вкрадчиво зашипел он. — Здесь жарко. Или вы ожидали увидеть утопленника? Трусливые псы, вам везде мерещится джинксландская магия!

— Государь, здесь не пустыня, — осмелился выразить общие мысли командующий эвийской пехотой. — Во всяком случае, не настолько, чтобы так… — он бросил красноречивый взгляд на скрючившийся в кустах труп. Кто знает, сколько еще таких несчастных они найдут впереди.

Король сверкнул глазами и, выдернув меч, замахнулся на стоявших перед ним людей. — Я приказываю идти вперед. Один отбился от стада и сдох в пустыне — и вы сразу готовы бежать, поджав хвосты! Трусость и нехватка мозгов, но никак не джинксландская магия!

Наступая на своих спутников, он старался не смотреть на останки солдата. Почему-то очень хотелось пить. Кроме того, Эволдо чувствовал, что, несмотря на его усилия, где-то на подсознательном уровне тревога всё же находит отклик. Город, плывущий в розовом тумане, философское спокойствие Фертеба и его искреннее признание того, что Сентаба не готова к обороне… В сложное, полное конфликтов время не окружить город хотя бы крепостной стеной? Не сумасшедшие же эти джинксландцы, в самом-то деле! Неужели он надеется, что богатства Сентабы не привлекут внимание тех, кто жаждет грабежей и легких побед?

— Волей небес я повелитель этих мест, — Эволдо вложил меч в ножны и отпил глоток воды из походной фляги. — Здешняя магия, даже если она есть — во что лично я не верю — не может причинить мне вреда.

— Государь, верить или не верить вы можете во что угодно. С тех пор как ваши предки позволили джинксландцам построить здесь свои города, предгорья Короны Мира перестали принадлежать стране Эв. Это их земля, не ваша, и она пропитана их магией. Ваши предки, государь, впустили джинксландцев на земли Эв, теперь с ними нужно считаться. Было бы величайшей неосторожностью думать, что они не научились защищаться иначе, чем рвами и крепостными валами. Ходят слухи, что младшая ветвь Або'Кенейя подчинила духов Сентабы…

Король раздраженно поднял глаза к небу. Истории о духах, охраняющих города, были любимым сюжетом сказок, что рассказывала ему в детстве кормилица. Но чтобы в подобную чушь верили люди, которым он доверил командовать армиями? Немыслимо.

— Что еще вы придумаете в оправдание своей трусости? Будете утверждать, что вокруг нас строем ходят призраки? Нет никаких духов — ни Сентабы, ни Аттеи, ни Изумрудного города, это бабьи сказки! Еще раз услышу про духов — велю отрубить голову. Армия стоит под Карсальей, зарубите это на носу.

Не желая больше задерживаться возле отвратительной находки, король развернул коня и двинулся вперед. Если Эвьен услышит про духов Сентабы в роли главных виновников происходящего, она будет счастлива. Да и чего, собственно, происходящего? Город остался позади, вокруг, кроме них, ни души, лишь ветер пускает с гор ручейки мелких камешков да шелестят придорожные кусты. Нижний край солнца уже разрезали пики Короны Мира. Ласкаемая солеными брызгами Эвна, понятная и простая, осталась далеко на побережье. А кругом — джинксландская земля, их города, их дороги… их магия.

Нет никакой джинксландской магии! Эволдо тряхнул головой, черные мушки, пляшущие перед глазами, исчезли. От побережья до горного хребта, от границ Ринкитинка до королевства Икс вся магия рождена на землях Эв. И туман, что накрывает Сентабу по утрам, — всего лишь природное явление, ничего больше, единственный проблеск красок, оживляющий монотонные пейзажи Короны Мира. Город-мираж, тонущий в розовом тумане…

— Самое время помолиться, государь.

2

На западе еще оставалась узкая оранжевая полоса, над океаном же воцарилась ночь. Соленый ветер приятно бодрил, словно стараясь забрать с собой неурядицы минувшего дня. Ее величество Эвьен мерила спокойными шагами кабинет короля. Мередит с младшей принцессой на руках сидела у камина. Со дня ареста отца первая фрейлина сильно осунулась и выглядела больной и подавленной, однако ни единым словом не посмела упрекнуть свою повелительницу. Перед Эвьен стоял навытяжку начальник тайной стражи.

— Где сейчас находится Лангвидэр?

— В Южной башне, Ваше величество.

Девочка на руках Мередит заплакала, Эвьен быстро подошла, забрала ребенка и, тихонько покачивая, запела старую как мир колыбельную. Начальник стражи терпеливо ждал. Королева, баюкая дочь, вновь принялась расхаживать по комнате.

— Кто-нибудь имеет к ней доступ?

— Кроме караула — никто, Ваше величество. Всё согласно вашему приказу. Ей прислали исповедника, но она, по-моему, даже не поняла, для чего. Дикари, что с них возьмешь, — он развел руками, Эвьен усмехнулась.

Король покинул Эвну три дня назад. Принцессу Лангвидэр арестовали в ту же ночь — Эвьен искренне смеялась, слушая рассказ о том, как маленькая прислужница чужеземки бросалась ее защищать. Сейчас королева чувствовала, что победила — в полдень душа той, что успела стать волей короля первой принцессой, отправится в пекло. Эвьен многократно напоминала себе о том, что столь открытое выражение эмоций не достойно королевы, но все же радости сдержать не могла. В первую очередь она мать и не допустит, чтобы рядом с ее детьми, наследниками эвийской крови, стояла привезенная откуда-то из глуши рабыня. Больше всего на свете королеве хотелось сейчас взглянуть ей в глаза, отыскать там мольбу и страх. Почему-то именно с ней у Эвьен теперь прочно связались цветущие белым ядом деревья, чей запах безжалостно душил, сводя с ума. Магнолии цвели на этой земле еще до того, как члены правящей династии заложили здесь первый камень новой столицы, и будут цвести каждый год, встречая внуков и правнуков нынешней королевы. Эвьен знала, что с новой весной этот дурман вернется в ее жизнь — и всё же теперь белые цветы постоянно напоминали о Лангвидэр. Цветов больше не было — завтра не станет и этой женщины.

Эвьен подошла к окну, пытаясь увидеть Южную башню — та располагалась на противоположном конце города, недалеко от границы с провинцией колесунов. Принцесса… принцессе оставалось жить считаные часы.

Южная башня являлась одной из четырех башен, располагавшихся по окраинам Эвны вершинами невидимого прямоугольника. Все они исполняли роль темниц, куда особо опасных преступников помещали перед казнью. Пусть Лангвидэр и не относилась к нарушителям закона, но королева не могла отказать себе в удовольствии окончательно победить ее самообладание.

На лице королевы застыла мечтательная улыбка.

— Принесите мне ее голову, — немного подумав, спокойно бросила она. Таким тоном Эвьен требовала букеты роз в свою спальню. Начальник тайной стражи отдал честь и залихватски щелкнул каблуками.

— Будет исполнено, ваше величество! А… — он запнулся, но всё же не сдержал любопытства. — Зачем вам?

— Приказы королевы не подлежат обсуждению, — улыбка Эвьен стала чуть холоднее. Разумеется, она знала, какие мысли посещают сейчас его голову. Гномья кровь. От гномов можно ждать самых невероятных вещей. Пусть хоть раз это послужит ей оправданием.

Королева вновь отдала ребенка фрейлине и, посчитав беседу оконченной, вышла из кабинета. Они с Мередит провели здесь не меньше двух часов, пытаясь найти бумагу, где записаны условия договора Эволдо с советом министров. Документ должен быть — в Эв в течение его истории записывали всё, вплоть до тактик государственных переворотов, вопрос лишь в том, как наиболее надежно спрятать бумаги такого рода. Король предложил что-то, что побудило даже самых ярых противников этой фальсификации закрыть глаза на происхождение Лангвидэр и признать ее принадлежность к правящей династии, и это что-то — явно не деньги и земля, этого у эвийской знати вдоволь. В свете последних своих решений Эвьен считала совершенно необходимым выяснить, чем именно в случае смены власти будет ограничен ее сын. С помощью Мередит она обследовала все возможные тайники, что только пришли ей в голову, однако безуспешно. Возможно, именно это и подтолкнуло Эвьен к столь странной просьбе — теперь она хотела еще раз взглянуть в тёмные глаза пленницы.

Королева направлялась в комнаты Лангвидэр. Сюда ее влекло неясное чувство какого-то сладкого удовлетворения, и впервые, наверно, за всю свою жизнь Эвьен, оставшись наедине с собственными мыслями, осмелилась сбросить маску благочестия.

Свет в комнатах не горел, и в полумраке угадывались лишь очертания окружающей обстановки. Королева отыскала подсвечник, зажгла три вставленные в него витые свечи и, держа его в руке, вошла в гостиную. Три робких огонька не могли рассеять окружающую темноту, и Эвьен приходилось тщательно присматриваться, чтобы не наткнуться с шумом на что-нибудь, выдавая свое присутствие.

В углу гостиной ее внимание привлек неподвижный механический человек. Эвьен поднесла к нему свечи, рассматривая полированное тело, затем нашарила и по очереди завела три ключа. Тик-Ток медленно повернул голову в ее сторону.

— Спасибо — что — завели — меня, — отчеканил он. Королева благосклонно усмехнулась, но не ответила, с любопытством рассматривая произведение столичных мастеров. Насколько она знала от Эволдо, механическое чучело являлось переводчиком при чужеземке, ибо владело всеми языками, хоть в ничтожно малой степени представленными в океане Нонестика (включая Пого, Конжо и диалект земли Вообще-Нигде). Похоже, его собирали именно для этой цели. Эвьен скрипнула зубами, сдерживая внезапно вспыхнувшую злость, и вновь вышла в коридор, чтобы позвать слуг.

— Механического человека вернуть на фабрику Смита и Тинкера. Его память должна быть полностью удалена, — распорядилась королева, невольно бросая взгляд в висевшее напротив огромное зеркало. В темноте коридора дворецкий, склонившийся перед ней, выглядел тёмной тенью. Собственное отражение, с тремя робкими огоньками, трепетавшими от сквозняка, напомнило Эвьен о неупокоенных призраках, что бродят ночами в покинутых домах.

— Будет исполнено, Ваше величество.

* * *

С высоты башни небо было удивительно близким. Крупные звезды перемигивались на тёмном покрывале ночи, словно их можно было достать рукой — стоит лишь взять лестницу повыше. Над океаном повис месяц, и его призрачный белый свет зыбкой полосой стелился в воде. Низко нависшее, несвободное небо над материком… клетка. Лангвидэр запрокинула голову, рассматривая звезды. Над островами небо выше, там оно — отражение бесконечных просторов воды, и даже птицы, души умерших предков, не могут достичь его края. Ей, чтобы покинуть ненавистный материк, тоже посчастливится стать птицей. Сейчас, вдали от прогнившего интригами дворца, Лангвидэр чувствовала в себе силы пролететь хоть половину океана Нонестика — только бы вернуться домой.

Ночь была теплой и ясной, как большинство ночей в прибрежном королевстве. Далеко внизу шелестели деревья, с океана доносился неясный шум. Впервые за всё время, проведенное вдали от родины, Лангвидэр осознавала, что отчаянная ненависть к этому месту отпускает ее, пряча когти, отступает вдаль. Королевство Эв оставило ее в покое. Она поняла это еще прошлой ночью, когда на пороге ее спальни появился молчаливый, похожий на призраков отряд тайной дворцовой стражи. В тот момент Лангвидэр со слезами благодарности едва не кинулась им в ноги — помешала маленькая Нанда, пытавшаяся ее защищать. Смерть тела, привязанного к материку, — разве жертва это за свободу бессмертной души и возможность птицей вернуться на острова? Лангвидэр верила, что станет птицей — все ее предки, покидая человеческий облик, обретали крылья.

Нанда, уткнувшись ей в колени, уже не плакала, лишь тихо всхлипывала и прятала лицо в складках ее платья. Худенькие плечи служанки жалобно содрогались. Продолжая рассматривать черное полотно неба, испещренное крупными бусинами звезд, Лангвидэр положила ладонь ей на голову, ощущая под пальцами вьющиеся волосы девушки. Нанда появилась в башне, когда последний луч солнца исчез за горизонтом, — она рыдала, пытаясь стирать слезы рукавами, которые были уже насквозь мокрыми. Единственная, кто пытался облегчить пребывание Лангвидэр в королевском дворце — если бы взгляд первой принцессы мог сжигать, от всех прочих уже давно не осталось бы ничего, кроме пепла. Лангвидэр была слишком увлечена мыслями о будущем: в тот момент, когда душа покинет земное тело, где-то на островах вылупится птенец, — она даже не пыталась поблагодарить рыдающую на ее коленях девчонку, казалось, вообще забыв про ее присутствие, лишь медленно перебирала пальцами взъерошенные кудри.

За несколько часов обе не произнесли ни слова. Лангвидэр не видела смысла что-то говорить — девочка всё равно не поймет, не сможет разделить с ней спокойное, светлое умиротворение. На Саламандровых островах никогда не горевали по мертвым — предавая тела океану, души провожали в новую дорогу. С тем, что ей волей судьбы придется умирать на чужих землях, пленница уже смирилась. Нанда же была безутешна — маленькая храбрая девочка. Она шмыгнула распухшим от слёз носом, подняла голову, всматриваясь в темноте в лицо госпожи. Волосы Лангвидэр, которые служанка так привыкла причесывать, украшая драгоценностями и цветами, были сейчас заплетены в простую косу, падавшую на грудь.

«Небо похоже на клетку».

Ключи от этой клетки держит сейчас в руках Ее величество Эвьен. Ей под силу отомкнуть замок — и рухнет маленький мир дальнего дворцового крыла, где уставшая от королевского общества Лангвидэр искала утешение среди усыпанных цветами деревьев. Эвьен хочет забрать у Нанды смысл ее жизни. По щекам служанки, падая на руки Лангвидэр и скатываясь на платье, вновь полились слезы. В полдень госпожу казнят по приказу Эвьен.

Лангвидэр ободряюще погладила девушку по мокрой щеке и кивнула на дверь. Месяц висел высоко над Эвной, заливая город серебристым светом. Служанка отрицательно помотала головой: никакие силы не заставят ее покинуть госпожу. Лангвидэр пожала плечами и, прислонившись спиной к стене, закрыла глаза.

Эвна спала. Жизнь кипела лишь в порту, куда, едва погасла последняя свеча в королевском дворце, сломя голову примчалась первая фрейлина Ее величества Эвьен. Платье Мередит было в пыли, сама она задыхалась от долгого бега, но сейчас собственный внешний вид волновал ее в последнюю очередь. Мередит вбежала на пристань в тот самый момент, когда флагман Золотой Армады, носивший гордое имя «Стрела Эвны», медленно разворачивался к городу левым бортом. Его пушки, стянутые на одну сторону, грозными тёмными силуэтами смотрели на раскинувшуюся по берегу эвийскую столицу. За флагманом в том же маневре поочередно задвигались остальные корабли Армады. Все прочие суда, оказавшиеся в Эвне в эту ночь, покинули порт и вышли в открытое море. Прижав руки к груди, Мередит широко распахнутыми глазами смотрела на выстраивающуюся вдоль берега армаду своего отца. Казалось, даже крысы, предвидя беду, попрятались в щели.

Пушки Золотой Армады смотрели на Эвну. Возле них суетились канониры, готовые в любой момент поджечь фитили, — главная ударная сила военного флота королевства Эв поднялась в едином порыве в ответ на арест своего командира. Мередит, дрожа, снизу вверх смотрела на тёмные громады кораблей. Ее душа металась между верностью королеве и растерянностью, злой обидой на удар в спину, каковым стало для фрейлины заключение отца в темницу. Ее величество Эвьен предала их веру в ее справедливость. Мередит обернулась в сторону города — теперь корабли оказались за ее спиной. Королева прикажет казнить отца за то, что тот привез из похода эту странную чужеземку с островов. Братья отомстят за отца. Армада отомстит за своего командира.

Адмирал Меремах по приказу королевы оказался заключен в тюрьму для военных преступников. Низкое мрачное здание тюрьмы располагалось в пригороде, будучи вынесено с глаз долой, дабы не портить своим видом общий облик столицы. Военная слава Меремаха уже много лет бежала впереди него, а потому, когда еще до первых солнечных лучей к тюрьме примчался посланник от генерала Маттаго, он был немедленно допущен к заключенному. Меремах в это время уже не спал. Сосредоточенный, без единого признака страха на лице, он расхаживал по камере, изредка бросая взгляды в маленькое окошко.

В коридоре раздался топот, несколько секунд спустя распахнулась входная дверь — адмирал лишь повернул голову и смерил вошедшего недоуменным взглядом.

— Ваше превосходительство! Золотая Армада выстроилась для обстрела Эвны, — выпалил гонец и остановился в дверях. Меремах, не сразу осознав услышанное, застыл.

— Что?

— Все пушки ваших кораблей направлены на город, — разъяснил гонец, не выражая, впрочем, особого беспокойства. Адмиралу легче не стало.

— То есть как на город? — уже скорее сам у себя переспросил он. Это попросту не укладывалось в голове. Единственное объяснение, которое напрашивалось само собой, — закономерная реакция его преданной армии на его, Меремаха, арест. Но… это же военные, провались они к гномам! Как они посмели, без приказа… Адмирал терялся в догадках, но подробности выспрашивать не хотел. — Развернуть всё как было! Капитанов отстранить от командования! — Меремах тихо выругался себе под нос. Такого он от своих солдат не ждал. Эвьен же… Эвьен, гномья кровь, она же обезглавит половину личного состава и формально будет права. Такой судьбы для моряков армады Меремах боялся больше собственной смерти — он знал многих еще детьми, он воспринимал их смерть в бою как потерю кого-то из членов семьи. Нельзя давать повода…

Оставшись один, Меремах потерянным взглядом уставился в окно. Сейчас он чувствовал себя далеким от происходящих в Эвне событий, волей-неволей оказывался сторонним наблюдателем. И это после того, что он — один из тех немногих, кто знал о случившемся под Сентабой.

Вошел стражник.

— Ваше превосходительство, приказ королевы Эвьен — до полудня доставить вас в город.

Меремах пожал плечами: в город так в город, лишь бы она не узнала об этой выходке его подчиненных. Сыновья на военной службе, жена и дочь, вероятно, покинут столицу. За себя адмирал не боялся уже давно.

3

К ночи похолодало, в Короне Мира непрерывно свистел ветер. Со стороны Мертвой пустыни надвинулись густые облака, они затянули небо густой тёмно-серой пеленой, предвещая дождь, однако дождя не было. На сухой земле хорошо горели сломанные ветви придорожных кустарников — других дров поблизости не было. Король Эволдо приказал устроить привал и, отдохнув до рассвета, на заре вновь выдвинуться в путь. Такими темпами уже ближе к вечеру они должны были подойти к Карсалье.

Самому королю теперь практически постоянно хотелось пить, и он уже не раз замечал, что его спутники тоже излишне часто прикладываются к походным флягам. Беспокойства это, однако, пока не вызывало: долгое путешествие, чужая земля… усталость, ничего больше. Разве что за прошедшие до привала часы на пути им попалось еще с десяток искореженных высушенных тел, и все они, судя по форме, принадлежали солдатам эвийской армии. В свите короля, словно ветер в верхушках деревьев, всё чаще пробегал встревоженный шепот. Как ни старался Эволдо, мифические духи Сентабы больше не покидали его мыслей. Климат не может сделать такого с человеком, проведшим в предгорьях меньше недели. На это способно лишь одно место — и это место находится по ту сторону Короны Мира.

Месяц стоял высоко над Короной Мира. Весь лагерь отдался беспокойному сну, лишь король, погруженный в свои мысли, не замечая времени, продолжал сидеть перед костром. Не шла из головы эта непонятная война внутри своей же страны. Ферсах Кенейя, развалина, ему же лет восемьдесят уже… какое ему дело до численности правящей династии? Однако слово за слово — и он, изображая смертельную обиду, за день со всем двором и свитой покидает Эвну. В Карсалье с ним сидят двое братьев — один в качестве советника, другой командует гарнизоном. Еще двоим принадлежит город-призрак, а Фертеб безвылазно правит своей Сентабой. Союз с гномами мог сильно облегчить военные действия против хорошо вооруженного противника — и тем не менее в первой из наступательных операций союзники не понадобились: Сентабу взяли без боя. Исподволь приходило чувство какого-то обмана, искусно замаскированной ловушки. Город без крепостной стены, он будто сам дается в руки, манит к себе, как продажная женщина. А потом, вдоволь насладившись этой беззащитной красотой, армия победителей бесследно исчезает — и высушенные тела, остатки кожи с которых сходят тонкими лоскутами, начинают попадаться на дороге, ведущей прочь от Сентабы.

Эволдо не верил в духов. Более того, не верил в то, что кому-то удалось подчинить влияние Мертвой пустыни. Однако это не мешало ему осознавать, что Фертеб Кенейя каким-то образом сумел его одурачить. Слишком уж он уверен, что открытие ворот всегда будет служить безотказным способом, помогающим уклониться от сражения. Нужно раз и навсегда объяснить ему, что он ошибается. Король придвинул к себе оставленную неподалеку седельную сумку, извлек крупный, явно из гномьих запасов, рубин и задумчиво повертел в пальцах. Рубин, пару минут поиграв бликами костра в гранях, скептически хмыкнул и ни с того ни с сего бодро сиганул в огонь. Через пару мгновений на месте моментально потухшего костра соткался из воздуха низенький толстый гном с длинной бородой и в каком-то непонятном одеянии, перепоясанном широким поясом. Исчезновение единственного источника света его, видимо, не устроило, потому что гном отошел в сторону, плюнул в сторону костра — и тот снова ярко вспыхнул. Гном довольно потер пухлые ручки.

— Ну что? Бесы джинксландские в дураках тебя оставили, как я погляжу? — хохотнул он и плюхнулся на землю на непонятно откуда материализовавшуюся под ним пуховую подушку. — Не люблю на твердом сидеть, — пояснил Рокат, гномий король — а это был именно он — и вытянул ноги поближе к огню. — Чего вызывал-то? Или так, язык не с кем почесать? Ну так я тут не помощник, мне с людьми говорить не о чем. Безмозглые вы все и живете мало.

— Ты помнишь наш договор? — Эволдо не разделял его веселости. Гном вновь захихикал.

— Договор! — передразнил он и дернул себя за бороду. — Да нам, гномам, достаточно пальцем пошевелить — и все ваши города под землю уйдут! Договор — это когда с равными, а у нас с тобой — милость высшего существа к ошибке мироздания.

Эволдо старался не обращать внимания на его тон. Гномы — не люди, они совершенно другой природы и обладают такой властью, что все человеческие цивилизации для них — просто мимолетная пыль. Спорить с Рокатом было не в его интересах. Отсмеявшись, гном потешно заерзал на подушке. Похоже, ему что-то пришло в голову и сейчас он старательно обдумывал эту мысль.

— Ну так чего звал-то? Авось, развлечение какое предложишь?

— Название Сентаба тебе о чем-нибудь говорит? — задал встречный вопрос Эволдо. Гном аж подскочил на подушке.

— А то! — он залихватски подкрутил ус. — Мой дед еще помнит, как ее ставили. Там река подземная под ней, я иногда внизу проплываю, как отдохнуть захочется… а что?

— Там много разных диковин для твоей коллекции. Сможешь ее разрушить — соберешь богатый улов.

Это был беспроигрышный ход. У жадного до красоты верхнего мира гномьего короля заблестели глаза: Рокат ценил рукотворные чудеса, созданные людьми. Перебирая пальцами пышную бороду, гном задумался.

— А зачем ее разрушать-то? Мои молодцы ее всю, как была, под землю утащат — выкопаем подходящую пещеру, поставим, загляденье будет. Чего добро переводить?

— Нет. Так дело не пойдет, — покачал головой Эволдо. Если жители этого странного города окажутся под землей и, чего доброго, найдут общий язык с гномами, это создаст стране Эв дополнительную угрозу. — Я имел в виду, что там не должно остаться ни единой живой души.

— Ой, тоже мне проблема, — тоном пожилой кокетливой дамы отозвался гном и пошевелил пухлой ручкой. — А чего ты так взъелся-то на них, а? Поганой метлой твою свору оттуда выгнали? Смешные вы, люди, я не могу. Жить им каких-то сто лет — а они эти крохи на войны тратят. Ладно, пойду молодцов своих соберу, пусть отправляются. Там река как раз, через нее и поднимемся. Ну спасибо, уважил ты меня, — гном неожиданно резво для своей комплекции вскочил на ноги, хлопнул Эволдо по плечу. — Хоть погляжу, что там за диковины у них…

И Рокат, воодушевленно насвистывая, растворился в воздухе. Костер догорал, небо над океаном едва заметно начинало светлеть. Эволдо искоса посмотрел на то место, где еще минуту назад сидел гном. Вот уж кого не испугаешь сказками про духов Сентабы… На гномов не действует земная магия. Хотя, конечно, и их магия на поверхности бессильна, но они не большие любители в принципе ею пользоваться. Хорошие кузнецы, гномы мастерски владеют оружием, которое сами и изготавливают.

Их не остановишь открытыми воротами, гномы — не люди, и большинство чувств у них утрачено за ненадобностью. Жалости они не знают. Эволдо мстительно усмехнулся: это будет хорошим уроком в первую очередь укрывшемуся в Карсалье главе рода. Джинксландская столица, конечно, не так привлекательна для собирающего наземные диковины Роката, однако даже в случае отказа гномов от второй цели уничтожение Сентабы сильно подорвет боевой дух мятежников.

* * *

Не прошло и часа, как орда гномов хлынула на спящую Сентабу. Привыкший к постоянной темноте подземелий маленький народец отлично ориентировался в предрассветной смеси серого полумрака и клубов тумана, поднимавшегося из ущелья Рох. В бою гномы не полагались на зрение. Низкорослые отряды получили приказ не оставить в городе ни единой живой души. Жители, уверенные в своей безопасности, спали глубоким сном, и вооруженные до зубов карлики врывались в дома, устраивая там настоящую резню. За всю долгую историю города это была первая ночь, когда Сентаба захлебывалась в крови. Когда джинксландцы, охваченные паникой от внезапного нападения непонятных существ, смогли наконец организовать оборону, драгоценные минуты уже были потеряны.

Рокат, устроившись на камне у самых ворот, довольно потирал руки. Над роскошным городом неслись стоны умирающих и женский плач. Граница Сентабы всё еще была очерчена бусинами красных огоньков. Сегодня все улицы в этом городе станут красными. Откуда-то сзади, со стороны гор поднимался туман. За свою жизнь гномий король видел это явление не однажды, и в его понимании туман был лишь бесчисленным множеством водяных капель. То, что плыло сейчас над городом, становясь всё отчетливее в отступающем полумраке, полностью разрушало все представления почтенного Роката о земном тумане. Густые тускло-розовые клубы стелились по Сентабе, закрывая ее от посторонних глаз, и вместе с ней — пытавшихся сражаться жителей, гномью армию, дома и купола дворцов. Словно в городе, рождая этот странный дым, полыхал диковинный пожар.

Солнечные лучи терялись в тумане. Рокат присмотрелся и в нетерпении вскочил на камень: там, где предположительно находились ворота, чувствовалось такое-то движение. А потом из непроницаемого розового слоя на дорогу вывалилось низкорослое тело с рассохшейся кожей, открывавшей голый череп, — и гномий король впервые за свою долгую жизнь остолбенел.

1

Утреннее солнце едва поднялось над океаном, когда судьба сражения в городе на краю ущелья Рох была решена. Гномы мчались по улицам затопленной розовым дымом Сентабы, пытаясь найти выход из этого рассветного безумия. Волны непроницаемого тумана плыли среди домов и площадей, скрывая окружающую действительность настолько, что невозможно было разглядеть собственную руку, даже поднеся ее к глазам. Не в силах найти в тумане колодцы, через которые поднимались в город, гномы беспорядочно метались по улицам, судорожно хватая ртами воздух, вдыхали розовый дым. Рокат бесновался снаружи. Изрыгая проклятия, подземный король бросался к воротам, призывно свистел, выкрикивал заклинания, но переступить черту не решался. В траве, обманчиво-серой в этом розовом мороке, подмигивали красноватые фонари. Безуспешно Рокат пытался рассмотреть хоть что-то в городе, отделенном от него тонкой витой решеткой, — он слышал лишь, как с наступлением тумана ласкающие слух крики застигнутых врасплох жителей сменились предсмертно-паническим верещанием его собственной армии. Сейчас гномьему королю было уже не до планов мести коварному Эволдо, который знал секрет города, не до сокровищ джинксландцев и не до идеи опустить Сентабу в выкопанный под ней котлован, — Рокат призывал милость мироздания, умоляя показать его племени дорогу в спасительную подземную тьму. Что угодно, только не колышущийся над городом непроницаемый морок.

Панический гномий писк заглушался плеском фонтанов и звоном колоколов. Солнечные лучи, сталкиваясь с густой преградой, терялись в ней, город казался сейчас не более чем упавшим на землю диковинным облаком. И не мечи его жителей, не магия повелителя Сентабы — невиданной красоты туман, порождение ущелья Рох, душил сейчас в своих объятиях подземную армию, не давая уйти в спасительные глубины. «В городе не должно остаться ни единой живой души». Рокат взвыл, простирая руки к небу, призывая все известные ему проклятия на голову эвийского короля, а затем, горестно застонав, исчез в своем сумрачном царстве. На поверхности продолжал пылать розовый пожар.

Вопреки обыкновению, туман не рассеялся к полудню, лишь стал прозрачнее, игриво размывая контуры окружающих объектов. Ворота по-прежнему были закрыты. В расплывающемся розовом дыму Фертеб Кенейя шел по искалеченной Сентабе. Углубления дворов, выложенные мраморными плитами, отзывались тихим плеском фонтанов. И повсюду кровь, она въедалась в стыки плит, стекала в бассейны, капала, капала… Гномы заставали горожан еще спящими — совсем немногие успевали схватить оружие и выскочить из дома для обороны. На улицах местами было трудно пройти из-за нагромождения тел. Свои, джинксландцы, искромсанные длинными ранами, многие с перерезанным горлом или вовсе без голов — головы валялись отдельно, насаженные на длинные гномьи ножи. У подножия высокой башни лежала на светлых мраморных плитах женщина в тонком шелковом платье. Ее косы разметались в стороны, обнаженные ноги казались неестественно длинными. Одной рукой она прижимала к себе ребенка — видимо, старалась, даже падая, в надежде ускользнуть от озверевших карликов, закрыть его собой. Во внутреннем дворе соседнего дома оказалась сброшена в бассейн целая семья, и маленькие радужные рыбки, шевеля хвостами, медленно огибали безжизненные тела. Солдаты городского гарнизона полегли все до единого — с ними гномы расправлялись особенно жестоко. Кровь была повсюду: брызгами на окнах, густыми потеками на тротуарах, единственный яркий цвет в этом городе-мираже. Сентабу топили в крови. Непокоренную.

Гномов душил туман. Их нападение было слишком внезапным, чтобы горожане успели осознать происходящее и нанести им хоть сколько-нибудь значимый встречный урон. Бесчисленное множество низкорослых трупов не вызывало сейчас у Фертеба и его стражи никаких чувств — разве что брезгливость и отвращение: бородатые лица карликов были бурыми от удушья, некоторые, обезумев от розового дыма, ломали пальцами челюсти, лишь бы вновь получить возможность дышать, избавиться от сухого жжения в легких. Туман из ущелья Рох горел в телах подземных жителей, иссушая, — приговор, которому обычно требовалось несколько дней, выносился за считаные минуты.

Глава Сентабы направлялся в центральный храм города. Гномы побывали и здесь, их высушенные до скелетов тела, вперемежку с окровавленными останками молящихся, заполняли всю площадь храма. Стражники, бесшумно двигаясь впереди, убирали трупы с пути правителя, гномов насаживали на штыки и раскидывали по углам. В глубине храма возвышался алтарь, а за ним — божество, огромный черный камень, привезенный из Джинксланда. Жестом отослав охрану, Фертеб опустился на колени и в глубоком поклоне уткнулся лбом в пол. Сколько он пролежал в таком положении, он не знал. Его Сентаба, улицы которой он начал узнавать, едва научившись ходить; город на краю ущелья и его тайны, плод сладких грез больного воображения. Открытая, она стелилась перед врагами и разила ударом в спину, капризная женщина, отдающаяся своим правителям и готовая убивать ради них. Он не сумел ее защитить.

Милостивая к гостям, роскошная и спокойная… сколько штурмов она пережила? По сути, не так уж много, все удары жаждущих славы противников принимала на себя их столица, Карсалья. Были, нет смысла отрицать, и те, кто желал наслаждаться сокровищами Сентабы в одиночку, — все они упокоились навеки на дне ущелья Рох. А она вновь сияла своими фонтанами и очаровывала диковинным розовым туманом. Но гномы… гномы полчищами хлынули из колодцев — первые за всю историю Сентабы они не пересекали городскую черту. Не уберег.

Люди пытались спастись от подземной смерти под охраной джинксландского божества. Храм не защитил их, гномы, сломав печати, ворвались внутрь. Карлики навлекли на себя гнев самого города — туман не дал им уйти, как обычно давал своим жертвам, отравленным, в последний раз насладиться красками жизни. Однако и туман пришел слишком поздно. Фертеб поднял голову, не открывая глаз, выпрямился. Черный джинксландский камень возвышался перед ним необъятной громадой.

— Я тебя не уберег.

Заваленная трупами, залитая кровью. Словно кровь сочилась из трещин в самой земле. Неподалеку, почти у самого алтаря, вниз лицом лежал мужчина в одеянии монаха, и под ним расплывалась багровая лужа. Даже закрыв глаза, правитель Сентабы не мог полностью уйти из той трагедии, что обрушилась на город. На колени перед ним, собирая кровавые разводы на светлое платье, опустилась девушка в длинном, скрывающем волосы переливающемся платке. Длинные косы, перевитые пингарийским жемчугом, кольцами свились на полу.

— Никто не ждал, что придется сражаться с гномами, — едва слышно зашелестела она. В пустоте храма, где лишь они вдвоем принадлежали к миру живых, любой звук разносился многократным эхом. — Гномы — не люди. Людям, что были здесь, осталось недолго.

— Эволдо хотел, чтобы Сентаба купалась в крови, — жесткие черты лица Фертеба на миг исказились судорогой. — Он подослал гномов, обещая им сокровища города. Гномы поднялись снизу.

— Ты сделал всё, что от тебя зависело, — девушка оперлась на руки, подалась вперед, царапая ногтями каменные плиты пола. Их лица находились настолько близко, что Фертеб мог чувствовать ее дыхание. С ней он прошел дорогу своей жизни, от ребенка, неуверенно делающего первые шаги, до правителя, и сейчас, когда город в одну ночь превратился в кладбище, она вновь здесь. Она смотрела на уходящих из Сентабы эвийцев, и те, оборачиваясь, видели за решеткой тонкую женскую фигуру, окутанную розовым туманом.

— Я должен помолиться. Оставь меня.

— Как скажешь.

Она легко вскочила на ноги, радужный платок взметнулся вместе с ней, змеи толстых черных кос упали до колен. Рассыпалась туманом так же стремительно, как делала это перед ним — и десятилетиями до него. Она никогда не уходит, и пока стоит этот город — она будет рядом. Она давно забыла, сколько ей лет. Фертеб Кенейя вновь уткнулся лбом в холодные каменные плиты.

Солнце медленно поднималось над городом, но туман не уходил. Город залечивал раны. Воздух стоял над ним розовым облаком, защищая, как защищает мать новорожденное дитя. Зазвонили колокола на дневную молитву. Немногим посчастливилось уцелеть в эту ночь, но и они, оплакивая погибших, не спешили разделить свою беду с высшими силами. Фертеб покинул храм вскоре после полудня. Опустевший город встречал потерянным молчанием, словно до сих пор не верил, что за его границу, отмеченную витой решеткой и фонариками в траве, проникла подземная чума. Справа неслышно появился советник.

— Господин…

— Отправь гонцов в Карсалью, — запнувшись, Кенейя нашел в себе силы продолжать. В городе столько трупов, что для их погребения не хватит живых. — Отныне Сентаба покидает состав королевства навеки веков. Любой эвиец, переступивший ее границу, будь то купец или путешественник, должен быть казнен.

— Гонцы в Карсалью уже высланы. Господин Ферсах должен знать о случившемся.

— У Ферсаха с ними свои счеты, — горько усмехнулся глава Сентабы. — Его величество Эволдо думает, что джинксландцы на службе королевства — собака, которую нужно дрессировать. Когда он поймет свою ошибку, изменить ход событий будет невозможно.

Жилые кварталы понемногу редели, приближалась Корона Мира. А перед ней — узкая трещина с отвесными склонами, ущелье Рох. Тайна ущелья и рождаемого в нем розового тумана передавалась от отца к сыну через многие поколения рода Або'Кенейя. Никто, кроме них, не знал, чем на самом деле обусловлено диковинное природное явление, не всегда об этом знали и другие ветви семьи. Сентаба хранила свои секреты.

Там, за Короной Мира, — родина, оставшаяся лишь рассказами и далекими, покрытыми пылью веков преданиями, изолированный клочок земли в подданстве страны Оз. После благодатного климата Джинксланда полупустынный край на западе Эв вызывал тоску. Однако на бесплодной земле росли города, новым правителям подчинялась древняя магия — и стирались из памяти холмы и озера, и новые поколения уже не слышали музыки Джинксланда.

Фертеб Кенейя отвел взгляд от раскрошившихся вершин Короны Мира. Ущелье Рох разрывало земную поверхность шрамом глубокой, уже заросшей раны. Никто не знал, насколько далеко уходит оно к самому сердцу Земли, и что там, на дне, и есть ли вообще дно у узкой трещины, сотни лет назад принявшей строящуюся Сентабу под охрану своей древней, как сам материк, магии. Воздух над ущельем вился легкими струйками, ничем не напоминая непроницаемую завесу розового тумана, что стояла над городом несколькими часами ранее. Рассветы над Сентабой были зрелищем, впечатления о котором передавались из уст в уста в самых отдаленных уголках материка.

Камни на краю ущелья с тихим шелестом крошились под ногами. Фертеб не оглядывался, но знал, что позади на расстоянии вытянутой руки скользит за ним гибкая женская фигура, и платок трепещет крыльями за ее спиной. Не так уж и ошибались полководцы из свиты эвийского короля, с суеверным ужасом утверждая, что джинксландцы подчинили духов Сентабы. Город был еще слишком молод, чтобы иметь собственных духов. Ручейки каменной пыли стекали с отвесных склонов.

— Ты сделал всё, что от тебя зависело. Ты впустил меня в город.

Ее голос напоминал шуршание осыпающихся камней. Она сняла платок, безжалостно выдернув застрявшие в длинных шпильках пряди растрепанных ветром волос.

— Никто не ушел живым от тумана Сентабы.

— Ты никогда не сражалась с гномами.

Ее смех разнесся над ущельем нежными переливами.

— Знала бы прелестная принцесса Глория, кого призывают джинксландцы для охраны своих городов… Люди боятся магии материка. Вы, люди, смертны, к вам не успеваешь привязаться.

Фертеб резко обернулся, успев застать выражение странной растерянности на ее лице — словно она говорила вовсе не то, что хотела ему сказать. Она по-прежнему сжимала в кулаке шпильки с вырванными волосами. Ветер трепал полы одежды, уносил туман куда-то в сторону города. Сентаба еще не скоро оправится от полученных ран. Город был слишком молод, он не мог иметь собственных духов.

А ущелье Рох, глубокий раскол в теле материка, существовало всегда.

* * *

Принцесса Эвроуз, вцепившись пальцами в перила балкона, пыталась рассмотреть происходящее на площади. Внизу в дворцовом саду шелестели на ветру деревья, с улиц доносился нежный аромат сотен цветов. Ничто не тревожило покоя прибрежного города. Эвна умела веселиться и совсем не умела носить траур, здесь, в отличие от суровой прежней столицы, даже умерших провожали на небеса под лепестки цветов. На площади с самого утра толпились любопытные. С балкона девушке был виден деревянный помост, на котором предстояло встретить последние минуты красивой чужеземке, перед тем как ее голова покатится по неструганым доскам.

Эвроуз не интересовалась политической жизнью страны. Ее жизнь в ожидании скорого замужества была полностью отдана развлечениям и балам, и всё, что не касалось непосредственно ее самой, было для принцессы где-то необозримо далеко. Разговоры придворных о внесении имени чужеземки в состав династии вызывали у Эвроуз лишь приступы безнадежной скуки. И тем более девушка не могла понять, почему мать настолько остро реагирует на новое увлечение отца: прилюдная казнь на площади для безродной пленницы с островов была немыслимым вниманием, так расправлялись с преступниками знатного происхождения, но никак не с любовницами, которые не имели никакого влияния на ход истории. К тому же Эвроуз сомневалась, что женщина с островов успела стать отцовской любовницей. Ее в лучшем случае следовало отравить, но на этот раз Эвьен изменила привычной тактике. Что касалось самой Эвроуз, то она пленницу и видела-то всего несколько раз, та не выходила из своих комнат. Наряду с любопытством к чувствам старшей принцессы примешивалась доселе не знакомая ей жалость.

Девушка не заметила, как вошла Эвьен. Королева пересекла комнату и встала на балконе позади дочери, положив руку ей на плечо.

— Вас что-то тревожит, Эвроуз?

Принцесса не вздрогнула, это было бы непозволительной роскошью в придворном этикете. Она лишь чуть повернула голову в сторону матери и изогнула губы в слабой улыбке.

— Мне просто интересно, матушка, почему вы настолько жестоки к ней. Ведь она здесь — всего лишь пленница, она должна была просто исчезнуть.

— Вы глубоко заблуждаетесь, Эвроуз. Ее присутствие здесь спровоцировало внутреннюю войну, в которую с таким пылом бросился ваш отец. Я пыталась предупредить его, что не вся магия на землях Эв подвластна правителю королевства, что у джинксландцев свои тайны и не стоит с ними связываться. Ваш отец меня не послушал, и одному небу известно, где он сейчас. Кроме того, запись имени этой женщины в королевский род нарушает наши законы, несмотря на то, что под ее родством с вашим отцом подписался совет министров в полном составе.

— Но, матушка… — Эвроуз помолчала, обдумывая. Мысли принцессы отличались свойственной ее возрасту прямотой, обычно выдающей кратчайший путь к цели. — Разве всё происходящее ее именем — не вина отца?

Королева выслушала с серьезным лицом, однако всё же не выдержала и рассмеялась. Эвроуз смущенно вспыхнула.

— Дитя мое, в мире не всё так просто, как вы думаете. Король не может отвечать за свои ошибки, за них должен отвечать кто-то другой. В данном случае это женщина, из-за которой всё началось.

Эвроуз кивнула и надолго замолчала, размышляя. Удобно, выходит, принадлежать к королевскому роду, если ответственность за твои поступки всегда ляжет на кого-то, кто в лучшем случае виновен лишь косвенно, а то и не виновен вообще. С высоты дворцовой башни четко просматривалась заполненная людьми площадь, вдали шумел океан, однако пологие холмы, лежащие на пути от побережья к Эвне, загораживали обзор на происходящее в порту.

Когда со стороны океана над холмами заклубился черный дым и со страшным грохотом взвилась в воздух туча тяжелых пушечных ядер, никто ни в городе, ни во дворце в первые мгновения не понял, что происходит. Эвроуз зачарованно наблюдала, как столпившиеся на площади жители вскидывают головы, указывая пальцами на рой чугунных ос. Свист падающих ядер заглушил все прочие звуки. Принцесса слышала, как ахнула стоявшая рядом Эвьен. Эвну никогда не атаковали из пушек, тем более со стороны океана: мощный флот позволял прибрежному королевству полностью обезопасить это направление. Девушка обернулась к матери. Эвьен стояла бледная как полотно, костяшки пальцев, сжимавших перила, побелели.

— Матушка… — пролепетала Эвроуз и замолчала, не в силах больше произнести ни слова. Испуг приходил постепенно — вслед за обыкновенной растерянностью. Как такое вообще могло произойти, что на Эвну, со свистом рассекая воздух, падают карой небес смертоносные черные ядра? Они обрушивались на улицы и разрывались, рождая пожары, которые занимались мгновенно, охватывая сады и деревянные пристройки. За первым залпом, не давая опомниться, последовал второй, откуда-то со стороны, одно из ядер разлетелось у самых ворот в богатый квартал, и площадь огласилась криками. Люди, еще несколько минут назад с интересом обсуждавшие предстоящую казнь принцессы Лангвидэр, теперь беспорядочно разбегались прочь.

Эвьен, кусая побелевшие губы, бросилась назад в комнату.

— Что происходит?! — она выбежала в коридор. Мимо проносилась стража, метались перепуганные слуги. Эвьен замерла в дверях. Кому вообще могло прийти в голову обстреливать город с океана? И, главное, зачем? Даже не жертвы и возможные разрушения волновали ее сейчас больше всего. Королева пыталась вспомнить — и по всему выходило, что порт Эвны занят лишь их собственной победоносной армадой. Значит… Меремах? Она сама приказала его арестовать. Королева обессиленно привалилась к стене. — Мередит… где Мередит?

Перед ней, отдавая честь дрожащей рукой, остановился солдат дворцовой стражи. — Ваше величество! Пушки Золотой Армады направлены на город. Они ведут обстрел из порта.

Губы Эвьен медленно раздвинулись, обнажая оскал безнадежной злобы. Сейчас она чувствовала, что готова вцепиться ему в горло. Драгоценные секунды уходили.

— Почему они это делают?! Где Меремах, провались он к гномам! Остановить немедленно! — взвизгнула королева и, оттолкнув солдата, бросилась к лестнице. Неожиданно на ее пути возникло низенькое пухлое существо с длинной, стелющейся по полу бородой. Существо выглядело крайне разгневанным. Эвьен не успела сделать и нескольких шагов — она замерла, испуганно всхлипнув, и попятилась назад.

— Гномы… — свистящим шепотом раздалось из-за ее спины, следом послышался звук падающего тела — кто-то из горничных потерял сознание. Эвьен в панике обернулась: слуги в ужасе прятались по углам. — Гномы…

Королева ни разу в жизни не видела ни одного гнома. Давным-давно ее далекие предки добавили в чистую кровь равнинных эвийцев примесь гномьего родства, и Эвьен, вынужденная с детства слушать пересуды на этот счет, ненавидела гномов уже только за это. Сейчас, в коридоре королевского дворца в столице государства Эв, перед ней стоял гном. Эвьен охнула и медленно осела на пол.

— Где Эволдо?! — грозно заверещал гномий властелин и выбросил вперед руку с посохом, почти уперев его женщине в грудь. — Он знал, что в Сентабе живет смерть! Он наслал ее на благородный народ глубин! Вся моя армия осталась в тумане, будь проклят этот город со всем его золотом! — с каждой новой фразой гном шагал ближе, а Эвьен, стараясь отодвинуться, беспомощно пятилась к дверям, пока не уперлась спиной в стену. Низкорослый гномий король, больше напоминавший красный бородатый мяч, продолжал в ярости размахивать посохом. Эвьен в жизни не думала, что однажды, сидя на полу в коридоре собственного дворца, будет дрожать от страха и пытаться слиться со стеной — лишь бы ускользнуть от буравящего взгляда подземного существа.

— Ты! — гном взвизгнул и, прыгнув вперед, схватил ее за волосы. Пухлые пальцы вонзились в прическу, посыпались драгоценные камни — Эвьен как сквозь густую пелену слышала, что они дробно стучат по полу. Женщина инстинктивно замотала головой, пытаясь оттолкнуть гнома — он вызывал тошнотворное отвращение. В груди волной поднималась годами копившаяся ненависть — словно из всех углов снова звучала приглушенным шепотом фраза, преследовавшая ее с тех самых пор, как было объявлено о ее помолвке с будущим королем. Гномья кровь. Эвьен зашипела, сминая пальцами длинную белую бороду. — В Сентабе живет смерть! — вновь истерично выкрикнул Рокат, с необыкновенной для столь маленького существа силой отшвырнув королеву обратно к стене. — Вы все за это заплатите!

Из комнаты послышались тихие шаги, и в коридоре появилась Эвроуз. Глаза девушки были расширены от испуга. — Матушка?..

Увидев Эвьен и вцепившееся в нее круглое существо, которые с остервенением боролись на полу, принцесса замерла в дверях и зажала ладонью рот. В голове Эвроуз не укладывалось, что однажды во дворце появится кто-то, кто осмелится наброситься на королеву — а та даже не попытается позвать стражу. Гном неожиданно резко обернулся, заметил застывшую в дверях девушку, и лицо его озарилось лучезарной улыбкой.

— Это дочь, да? — уточнил он, рассматривая Эвроуз и едва не облизываясь. — Какая хорошенькая… — Рокат направил в ее сторону посох, и Эвьен, защищая девушку, сжала пальцы на короткой гномьей шее. Принцесса не знала, что напугало ее больше — низкорослое подземное существо, из тех, отвращение к которым все королевские дети впитывали буквально с молоком матери, или выражение лица самой Эвьен. Пальцы королевы словно судорогой стискивались на горле Роката, и ее лицо искажала безумная мстительная радость.

В ходе нового витка борьбы полузадушенный гном сумел наконец скинуть с себя Эвьен и, отпрыгнув в сторону, вновь вскинул посох.

— Эвроуз, беги!

Девушка шарахнулась назад, камень на посохе мигнул игривым отблеском… и на том месте, где мгновение назад стояла старшая королевская дочь, с глухим стуком упала на ковер резная шкатулка из тёмно-бордового камня. Эвьен, сдерживая рвущийся наружу крик, прижала руки ко рту. Гном довольно захихикал и вновь обернулся к ней.

— Я согласился помочь в захвате города, — почти спокойно поведал он. Сияющий набалдашник посоха маячил перед лицом Эвьен. — Я отправил туда своих воинов, и они за пару часов смогли бы расправиться с его жителями. Но Эволдо почему-то утаил от нас, что проклятый город охраняют духи. Все они… все, кто вошел туда, там и остались, их забрал туман. Взамен я заберу всех вас.

Эвьен, цепляясь рукой за стену, попыталась подняться. Взгляд помимо воли притягивала одиноко лежащая на ковре резная шкатулка. Бородатый карлик благоразумно не приближался, Эвьен понимала, что он больше не даст ей шанса вновь попытаться его задушить.

— Забирай меня, но не трогай детей.

Король не может отвечать за свои ошибки. Вместо него за них всегда отвечает кто-то другой. Эвьен прикусила губу: как нельзя лучше она сама сейчас подтверждает это правило. Не пленница с далеких островов, которую она легко отправила на смерть, — она сама, эвийская королева, когда рукой подать до регентства при старшем сыне и фактически единоличного управления страной. Почему она должна отвечать за ошибки своего мужа… хотя, возможно, Эволдо уже мертв. Если Сентабу охраняют духи, то он потревожил силы, которые находятся выше человеческого понимания.

Гном шутливо погрозил пухлым пальцем. Глаза его, однако, оставались холодными, их взгляд словно проникал под кожу. Это бородатое потешное существо оставило в предгорьях львиную долю своей армии — гномы всегда берут количеством, они бросаются на противника бесчисленной толпой. Эвьен стояла перед ним, гном не доставал ей до пояса — но у него в руке был посох, в мгновение ока обративший Эвроуз в камень. Королева молилась лишь о том, чтобы он не нашел остальных детей. Рокат словно поймал ее мысли.

— Я же сказал, что заберу всех, — укоризненно повторил он. — Я должен чем-то заглушить боль утраты. К тому же в твоих детях тоже есть кровь моего народа. Вы пополните мою коллекцию безделушек.

Эвьен истерически рассмеялась. У нее впереди вся страна, и она будет править, не опираясь на чудачества короля. Она будет править одна. А этот смешной пучеглазый карлик рассуждает о том, какое будущее приготовил для нее самой и ее детей. Ее хохот эхом разносился по коридору. Рокат фыркнул в усы и направил на нее посох как раз в тот момент, когда королева, не переставая смеяться, вновь бросилась на него в надежде окончательно свернуть ему шею.

2

Там, куда падали, разлетаясь осколками, тяжелые ядра, мгновенно вспыхивали пожары. Площадь опустела за несколько минут: люди торопились спасать свое имущество. Эвна, где каменные дома строили лишь богачи, от пары залпов могла успешно сгореть вместе со всеми ее садами и парками. Лангвидэр прежде видела пушечные ядра всего однажды — когда армада Меремаха атаковала Саламандровы острова. Точно так же с неба со свистом падали черные звезды.

Принцесса Лангвидэр медленно опустилась на колени. Ее не смущали ни оставшиеся любопытные зеваки, ни хладнокровный палач, стоявший позади, ни даже то, что на балконе одной из башен королевского дворца застыла девичья фигурка. Мыслями женщина уже была далеко, лишь слабо пробивалась из реальности жалость к кудрявой служанке, что прорыдала всю ночь у нее на коленях. Если бы можно было взять ее с собой… шустрая дочь алхимика была единственной, кто хоть что-то значил для Лангвидэр в этой ненавистной стране.

Женщина перекинула косу на грудь, открывая сзади шею. Одно из ядер разлетелось совсем близко, взрывом снесло ворота в ухоженный богатый квартал, прилегавший ко дворцу; рухнул оглушенным молодой привратник. Саламандров архипелаг, тянущаяся сквозь водную гладь цепочка островов, вновь распахнул коралловые объятия. Голова принцессы Лангвидэр глухо стукнулась о помост, из перерубленной шеи струей ударила кровь, заливая неструганые доски. Брызги задели кого-то в толпе, людская волна подалась назад. Голову традиционно подняли над толпой — палач крепко сжал пальцы в слипшихся от крови светлых волосах.

Ее лицо оставалось спокойным. Нанде показалось, что тёмные глаза госпожи устремлены на нее — не спасла, не успела. Без единого писка девушка сползла на серые плиты площади. Она уже не видела, как на помост взбежал человек, одетый в форму дворцовой стражи, и невозмутимо забрал голову пленницы, прижал к себе, словно кувшин с водой. Кровь, капавшая с шеи, окрасила рукав мундира, длинная коса Лангвидэр, тяжелая от липких потеков, плетью спускалась до колен стражника. Человек с отрубленной головой в руках исчез так же быстро, как и появился — ничего не зная о происходящем во дворце, он старательно исполнял полученный накануне приказ.

Когда Нанда пришла в себя, солнце всё еще стояло высоко над материком. Обстрел прекратился, пожары были потушены — о них напоминали лишь струйки черного дыма, поднимавшиеся над пепелищами. С океана, лениво перебирая листву, дул слабый ветер. Тело Лангвидэр продолжало лежать на залитом кровью деревянном помосте — в суматохе, созданной внезапным нашествием гномов и бунтом Золотой Армады, про женщину просто забыли. Заливаясь слезами, Нанда подошла ближе — и едва вновь не лишилась чувств.

Голова у тела отсутствовала.

Согласно выработанным в течение столетий традициям казни преступников, непосредственно после отсечения головы ее вместе с телом укладывали в гроб и хоронили в тот же день. С этим процессом было не принято медлить: нарушителям закона не полагалось ни прощания с близкими, ни каких-либо других подобающих церемоний. Но чтобы отдельно от тела исчезала голова… Нанда припала к ногам госпожи и вновь залилась слезами.

На девчонку, рыдающую над трупом первой принцессы, никто не обращал внимания. Лангвидэр была красива, пользовалась каким-то особым вниманием короля и не говорила по-эвийски — вот всё, что было о ней известно в городе. Слишком мало, чтобы затронуть души людей. И ничтожно мало, чтобы привлечь их внимание — по сравнению с разрушениями, которые принес городу его собственный флот. Вокруг продолжали шелестеть деревья. Природе не было дела до людей.

Когда Нанде на плечо сзади легла чья-то рука, девушка жалобно всхлипнула и подняла голову. На платье Лангвидэр остались мокрые пятна слёз.

— Распустила сопли… эх, была бы ты парнем. Вставай.

— Отец… — девушка подняла заплаканное лицо на высокого худого старика, что возвышался над ней грозной тенью. Придворный алхимик чем-то напоминал хищную птицу. Не обращая больше внимания на дочь, он придирчиво осмотрел тело Лангвидэр, недоуменно хмыкнул, потирая гладко выбритый подбородок.

— Ты теряешь время. Дура, — брезгливо заключил он. — Где голова?

— Не… не знаю, — прошептала Нанда, с трудом выдавливая слова. Она никогда больше не сможет прислуживать госпоже.

— Должна быть, — старик пожал плечами: его, по всей видимости, судьба головы волновала в силу каких-то иных причин. — Иди и найди. Любую! — он отвесил дочери оплеуху и махнул рукой двум стоявшим неподалеку помощникам. — Берите тело и марш в лабораторию. Будем делать свою историю.

* * *

Король Эволдо вернулся в столицу в сопровождении весьма поредевшей свиты. Из тех, кто входил с ним в Сентабу, в живых осталось лишь пять человек, зато те, кто ждал своего короля в лагере за воротами, не чувствовали ничего, кроме обычной усталости от долгого путешествия. Розовый туман дотягивался до своих жертв далеко за пределами города.

Умирая, они выглядели точно так же, как найденные в пути тела эвийских солдат. Из глубоких трещин расходившейся лоскутами кожи сочилась сукровица, плоть словно ссыхалась, оставляя нетронутым лишь скелет. Высшее командование эвийской армии — Эволдо с ужасом смотрел, как в предрассветном полумраке от его почтенных генералов остаются костлявые останки. Тишину лагеря нарушали предсмертные хрипы, словно рты людей были забиты песком. Казалось, что еще немного — и песок пустыни поглотит маленькую группу наглецов, осмелившихся нарушить его покой, что сухой обжигающий ветер взлетит над иссушенными телами, разрывая глубокие кровоточащие трещины на коже. А вокруг стелилась земля, неплодородная и каменистая, но предгорья никогда не становились пустыней, и песка не было на много миль вокруг.

— Сентабу хранят духи…

Эволдо в панике хватался за голову, то посылая проклятия в сторону города, то принимаясь молиться — лишь бы стихло сухое жжение в груди, нараставшее, казалось, с каждой минутой, проведенной на этих землях. Посреди бескрайних равнин в тени Короны Мира их ждала смерть. И смерть эта шла из города, что остался далеко позади, окутанный розовым туманом. Ущелье Рох и поднимавшиеся оттуда диковинные испарения вновь и вновь вставали перед глазами, словно в горячечном бреду. Вот зачем они открыли ворота… Джинксландцы не вступают в открытый бой, и Фертебу плевать на честь воина — они знают, что всё сделает туман, порождение древней пустынной магии. Туман, который воссоздает Мертвую пустыню без песка.

Именно нежная матовая дымка, делающая город похожим на сказочный мираж, задушила двигавшуюся в Карсалью эвийскую армию. Эвьен оказалась права, и оттого король ненавидел ее сейчас еще больше. Проклятые джинксландцы обвели его вокруг пальца, позволив войти в город, опоясанный тонкой решеткой. Сентаба смеялась над ними — а они послушно вдыхали розовый туман. Королем овладел дикий, животный ужас. Он и оставшиеся в живых счастливцы находились посреди бескрайней равнины, и взлетавшие в небеса древние пики Короны Мира снисходительно взирали на кладбище высушенных тел. Запасы воды подошли к концу еще ночью, но сейчас это не играло особой роли: вода не облегчала страданий.

Духи! Эволдо не верил в духов. Ему, королю великой страны, придется, словно пустынной крысе, умирать посреди дороги — эта мысль казалась кощунственной. Нужно было жечь этот город с воздуха, врываться в него в разгар дня. А он сам, по своей воле пошел навстречу туману, как бараны идут на заклание. Вокруг, умирая, корчились люди, что ступили с ним за отмеченную фонарями в траве границу города. Стражи Сентабы, окутанной розовыми испарениями, пришли из Мертвой пустыни.

Остатки отряда, с почестями покидавшего Эвну несколько дней назад, подгоняемые паникой, стремясь обогнать нависший над ними приговор, мчались обратно в столицу, позабыв про еду и отдых — лишь меняли лошадей в попадавшихся на пути городках. Розовый туман тянул им вслед свои зыбкие щупальца.

Вечерняя Эвна была непривычно тихой. В пропитанных цветочным ароматом сумерках не бродили парочки, не возвращались по домам торговцы, столица, подавленная, словно чего-то ждала. Из последних сил держась на коне, Эволдо въехал в ворота дворца. Эвьен будет счастлива. Он на своей шкуре испытал, что именно не так в этом городе, где плывет по улицам отравленный розовый воздух. Если после нашествия гномов Сентаба еще стоит на месте, он отправит туда драконов. Король не хотел умирать — и тем более так, от чужой неизвестной магии, не эвийской и не истинно джинксландской, но пустынным песком вытягивающей из тела все жизненные соки.

Слуги благоразумно старались не показываться. Он ведь не верит в духов… Тогда почему в горле першит песок, а глаза режет при любом движении? Эволдо не хотел умирать так глупо. Ферсах Кенейя со своими городами оказался ему не по зубам. Старый джинксландец оставил наживку — и они клюнули на открытую, не способную обороняться Сентабу, очарованные розовым туманом. Король не сразу заметил, как перед ним возник камердинер.

— С возвращением, Ваше величество, — он низко поклонился. — В столице плохие новости, государь.

Эволдо махнул рукой, позволяя продолжать, и направился вверх по лестнице. Камердинер засеменил следом.

— Гномы, государь. Гномы напали на дворец и с помощью своих заклинаний забрали Ее величество и всех наследников в подземное царство. Правитель Рокат обвиняет Ваше величество в том, что вся его армия погибла в Сентабе.

Лицо короля исказила улыбка безумца. Он обернулся.

— В Сентабе живут духи, — доверительно прошептал Эволдо, и камердинер отшатнулся — настолько неживыми стали заострившиеся черты этого лица. — Я был там. Ее охраняет розовый туман.

— Есть еще новости, мой король. Принцесса Лангвидэр приказом Ее величества Эвьен вчера в полдень была казнена на городской площади.

Эволдо пошатнулся, но устоял на ногах.

— Лангвидэр?..

— Да, мой король, — теперь, когда мстительной Эвьен не было во дворце, можно было спокойно обвинять ее во всех совершенных ею грехах. — Ее величество планировала принести ее в жертву миру с джинксландцами.

— Не будет никакого мира с джинксландцами! — рявкнул Эволдо и, больше не оборачиваясь, медленно зашагал в сторону комнат жены. Весть об исчезновении Эвьен не принесла ничего, кроме мрачного удовлетворения: он всё же не даст ей повода почувствовать свое превосходство. А ведь она действительно была права. И Рокат, ничего не подозревая о таящейся в Сентабе опасности, послал в город орду гномов: жадные до диковин поверхности, они должны были сметать всё на своем пути.

Но Лангвидэр… королева воспользовалась его отсутствием как удобной возможностью свести с ней счеты. Изменение статуса чужеземки при дворе стало последней каплей в чаше ненависти Эвьен. Меремах привез свой трофей, обрекая на быструю гибель. Король закрывал глаза на истинно гномью мстительность жены, но смерть Лангвидэр… она казалась еще более неправильной, чем собственная. Лангвидэр должна была жить. Он собирался показать ей Сентабу, еще не зная, чем по прошествии короткого времени обернется зыбкая красота миража на краю ущелья.

Покои Эвьен встретили короля тишиной и прохладным ветром из открытых окон. Словно и не было тех дней, когда она пряталась от цветущих магнолий за плотными тёмными шторами. Сколько раз с момента появления Лангвидэр во дворце Эволдо мысленно призывал на голову супруги какую-нибудь скоропостижную смерть… А теперь, когда она в плену у гномов, это не вызывало в его душе никакого отклика.

Пройдя длинную череду комнат, король открыл двери в будуар. В глаза невольно бросился невысокий столик в дальнем углу, где на широком позолоченном блюде, зафиксированная подставкой из непрозрачного стекла, стояла отрубленная голова. Длинные ее волосы, тщательно завитые и уложенные, были украшены запоздалыми белыми цветами. Никто из служанок, приводивших эту голову в надлежащий вид, еще не знал, какая участь постигла королеву, а потому из Лангвидэр делали красивый подарок Ее величеству.

Голову своей казненной возлюбленной он нашел в будуаре жены. Эволдо шагнул в комнату и, стараясь удержать равновесие, ухватился за дверной косяк. Тёмные глаза мертвой женщины смотрели прямо на него. Сделав еще два шага вперед, король рухнул на колени, и из его груди вырвался сдавленный стон. Эвьен знает толк в мести.

Лицо Лангвидэр, восковая маска, было умиротворенно-спокойным. Голова ровно покоилась на подставке, словно находилась там всё время и вовсе никогда не крепилась к телу. Основание перерубленной шеи было скрыто тёмным непрозрачным стеклом, дабы убрать отвратительную картину, нарушавшую неподвижную красоту женщины. Губы ее, казалось, изгибались в едва заметной улыбке. Король протянул руку, провел кончиком пальца по чистому гладкому лбу, убрал чуть в сторону светлую прядь, закрывавшую правый глаз. Даже мертвой она прекрасна.

Тусклые тёмные глаза, казалось, следили за его движениями. Не вполне осознавая, что делает, Эволдо снял голову со стола и, привалившись к стене, положил ее к себе на колени. Лангвидэр никогда не смотрела на него с симпатией. Она ненавидела и его, и эвийский народ, да и, по сути, весь материк в целом. Для нее здесь всё было чужим. Она не успела ни понять, ни толком прочувствовать положение первой принцессы страны Эв, а он оставил ее одну на милость мстительной Эвьен. Перед невысказанной горечью отступила даже песчаная магия розового тумана Сентабы.

От одного из цветков, украшавших голову женщины, оторвался лепесток и медленно скользнул на пол. Она любила эти цветы — и видела самый пик их власти над Эвной. Король провел пальцами по ее бледным щекам. Единственная, настолько сильно затронувшая его душу. Своим безразличием к его власти, незнанием языка, натянутой улыбкой на восковом лице. Сколько всего он не успел ей сказать… она бы не поняла, она не желала понимать — и всё равно он чувствовал в этом необходимость. Тусклые глаза мертвой женщины смеялись над ним. Король осторожно поднял голову Лангвидэр на уровень своего лица.

Голова принцессы не создавала привычного при виде покойников гнетущего ощущения. Она не выглядела мертвой — скорее, чем-то таким, что никогда и не было живым, ухоженной, красиво причесанной куклой. Цветы в волосах испускали сладкий аромат. Он совсем другой, когда их мало — целый сад магнолий пахнет иначе. Над головой женщины, дабы угодить вкусу Эвьен, хорошо потрудились, чтобы уберечь от разложения — эта область магии в столице пользовалась невероятной популярностью. Эвийцы любили красоту.

— Я просто хотел, чтобы ты была рядом.

Солнечные лучи, падавшие в окно, играли на тонких жемчужных нитях, оплетающих ее прическу. А королю казалось, что даже отдельно от тела голова продолжает жить, что вот-вот дрогнут густые ресницы, скрывая прятавшуюся в тусклых глазах пленницы непримиримую ненависть. И вместе с тем — сейчас, мертвая, она отпустила свою жгучую боль, словно смирилась с уготованной ей участью. Солнечный свет пронизывал комнату, золотил бледную кожу чужеземки. Эвьен умеет добиваться своего. Но сейчас королева наконец там, где ей и надлежало быть в силу происхождения, а Лангвидэр… с ней Эволдо может наконец остаться вдвоем. В отрубленной голове, украшенной цветами, Его величество видел свое спасение. Он прикажет менять цветы каждый день, ради этой женщины саван белых магнолий будет плыть над Эвной круглый год. Ради нее он сам останется жить, и пусть утонет в своем тумане проклятый город.

Не отпуская голову из рук, Эволдо попытался подняться на ноги. Комната поплыла, тусклые глаза женщины мигнули бесконечными омутами, и в них растворился окружающий мир. Король вновь поднял голову Лангвидэр, коснулся губами ее застывших губ. Целовать обработанную до состояния восковой маски отрубленную голову было сродни безумию, но безумию сладкому, с тонким запахом белых цветов.

Дворцовая прислуга обнаружила короля лишь через несколько часов. Эволдо скончался от неизвестного недуга, что оставил от тела лишь скелет, обтянутый потрескавшейся кожей. Даже после смерти король не расстался с головой своей казненной возлюбленной, и стоило больших трудов высвободить ее из сжатых рук. Голова эта, не тронутая разложением, причесанная и украшенная цветами, вызывала у слуг суеверный ужас, и камердинер короля, едва бросив на нее полный отвращения взгляд, не терпящим возражений тоном заключил:

— Предать земле. Немедленно.

— Тело пропало, — пискнул кто-то из горничных. — Не по-людски это, голову без тела…

— Этой мерзости здесь быть не должно, — отрезал камердинер. Голова неотрывно смотрела на него тусклыми тёмными глазами.

3

Адмирала Меремаха встречала вся армада. Командир, не выразив, однако, никакой радости по поводу участия верных матросов в его освобождении из-под стражи, щедро раздал наказания и, не говоря больше ни слова, заперся в своей каюте на вновь мирно стоявшем в порту флагмане. События в столице принимали оборот, к которому не был готов никто. Ближе к вечеру на корабль явился генерал Маттаго. Флагман Золотой Армады являлся единственным местом, где можно было беседовать, не опасаясь посторонних ушей — Меремах не был так уверен даже в надежности собственного дома.

Меремах находился еще на пути в столицу, когда со стороны океана взлетел первый пушечный залп. Силу орудий армады и мастерство своих канониров адмирал неоднократно видел в действии и знал как никто другой. Три таких залпа — и половина деревянных домов столицы выгорит за полчаса. И после этого Эвьен не сильно ошибется, подписывая приговор всему военному флоту королевства Эв.

Столица была охвачена полной неразберихой. Дворцовая стража бормотала что-то про гномов, горожане, напуганные обстрелом своего же флота, разбегались по домам. Меремах, воспользовавшись ситуацией, невозмутимо пожал руки конвоирам и покинул площадь, направляясь к себе домой. Его никто не задерживал — слухи про гномов сеяли панику даже больше, чем вспыхивавшие по городу пожары. И вот теперь, по прошествии почти двух дней, события начали складываться в общую картину.

Его величество Эволдо, привычно не обращая внимания на предупреждения со стороны генералов, бросился показывать джинксландцам их место в королевстве Эв. О том, что именно будет ждать его в Сентабе, Меремах уже знал — своими глазами видел, как расправляется с чужаками «проклятый розовый город». Об этом были предупреждены все, кто собирался сопровождать короля, но свои жизни смогли спасти лишь те, у кого хватило ума поверить. Сентаба обезоруживала беззащитностью, мешала воспринимать ее всерьез. Видимо, уже покинув город, король и его свита выехали в сторону Карсальи — и неминуемо наткнулись на кладбище высушенных тел, после чего, желая отомстить, Эволдо призвал гномов и предложил поживиться сокровищами богатого города.

Участь гномьей армии была примерно та же. Меремах и сам не особенно любил джинксландцев, всегда на его памяти державшихся обособленно и не признававших общего командования эвийской армией, однако простота ловушки, которой стал город в предгорьях, его восхищала. Чем-то подобным не обманешь людей, способных сложить в уме два и два, — любой предусмотрительный военачальник не рискнет отправлять армию в город, над которым по утрам появляется неизвестное природное явление, как бы беззащитно этот город ни выглядел. Проблема в том, что король подбирал полководцев себе под стать, и они, принимая глупость за храбрость, гнали солдат на смерть. Сентаба была именно той ловушкой, которая должна была безотказно сработать для подданных короля Эволдо.

Его величество мертв. Эвьен в плену у гномов. Хотя, учитывая родство с подземным народцем, кто знает, как повернется там ее судьба, — в любом случае, ее исчезновение играло на руку многим. Меремах усмехнулся в усы. В том числе и ему тоже.

Маттаго, не дожидаясь приглашения, неторопливо сел в кресло напротив адмирала и протянул тому свернутые в трубку листы бумаги. Меремах удивленно прищурился, но бумагу взял и, развернув, начал читать. Несколько листов были плотно исписаны, текст последнего состоял лишь из нескольких строчек, за которыми шли подписи и многочисленные отпечатки фамильных колец. Наконец адмирал поднял голову.

— Это то, о чем я думаю?

— Не сомневайтесь. Это и есть условия, на которых вашу прекрасную подопечную записали в династическую книгу. Причем я даже не думаю, что ему эти условия навязали… учитывая, насколько твердо стоял наш совет министров, это идея короля.

— Сильный шаг… но от этого не менее глупый. Давать совету министров право ограничить власть нового короля? Насколько я понимаю, у этого была еще одна цель — сдержать таким образом волю Эвьен в качестве регентши. Это ведь надо было додуматься…

— Наш государь до чего угодно может додуматься, — отмахнулся Маттаго. — Вопрос лишь в том, кому потом всё это расхлебывать. Знаете, Меремах, что беспокоит меня больше всего?

Адмирал рассеянно подергал ус.

— Эволдо мертв. Его жена и дети находятся в подземном царстве. Династия, по сути, уничтожена. Вы никогда не задумывались, что если не они… то кто?

От автора. У меня что-то случилось с проверкой орфографии, поэтому буду благодарна, если вы укажете мне на опечатки. Приятного чтения!

1

Я рад вновь увидеть тебя, мой друг. За то время, что мы провели порознь, я успел собрать немало любопытных сведений. Сдается мне, и ты пришел сегодня не с пустыми руками. Давай же закажем местного вина и продолжим по крупицам собирать нашу сказку.

Как видишь, столица быстро приходит в себя. Еще два дня назад в небе над ней разрывались ядра корабельных пушек, а сегодня она вновь играет красками своих садов. В отличие от провинций, что уходят вглубь материка, Эвна не горюет долго, ветер уносит в океан ее беды, ее жители не способны подолгу смотреть в глаза тоске — они отводят взгляды и вновь устремляются в вихрь цветов. Если хочешь, они убегают от реальности, каждый по-своему. Этот город живет мгновением. В Эвне никто не знает, что произошло с королевской семьей, и смута не поглотила столицу лишь потому, что никто не стремится об этом знать, они уверены, что правящая династия, оплот стабильности, по-прежнему находится во дворце. Даже слухи про нашествие гномов умчались с попутным ветром: здесь боятся подземных жителей и стараются не допустить даже мысли о них в привычный уклад своей спокойной размеренной жизни.

Однако не сомневайся, спокойствие продлится недолго. Королевская власть держится на плечах эвийской знати, собранной в совет министров. Эти люди могут влиять на решения королей: за древними родами стоит время, собственная магия и власть, пришедшая еще из Эвейята. Смерть короля и исчезновение его семьи оставило страну фактически на растерзание эвейятским гиенам. Вспомни, к каким последствиям привел бунт лишь одного рода — а их таких десяток, если не больше. Пока над ними стоял король, эвийская знать действовала сообща; объединяясь против его самодурства, они могли найти общий язык. Теперь короля нет — и каждый из них уверен, что лишь его род достоин возглавить страну Эв. И они, каждый по отдельности, будут отвоевывать этот шанс. Думаю, ты и сам понимаешь, что в таком случае ждет королевство. Я живу на этом свете долго, очень долго — я родился гораздо раньше, чем ты можешь себе представить. Я видел немало подобных сюжетов, поверь мне, именно в борьбе за власть люди становятся наиболее похожи на диких зверей. Если королевство хочет уцелеть, ему нужно по меньшей мере чудо.

Эволдо положил начало длинной череде жертв. Лангвидэр, попавшая в эту страну лишь волей злого рока, королева Эвьен с детьми, армия, отправленная под Сентабу, и жители самой Сентабы. Род Або'Кенейя, озлобленный сражением в городе… еще неизвестно, как после этого они поведут себя, обороняя Карсалью. Все знатные рода королевства Эв владеют фамильной магией, но у джинксландцев, как ты догадываешься, магия не эвийская. И одному небу известно, порвут ли они все связи с королевством или, поддавшись соблазну, тоже включатся в борьбу за власть, чтобы встать во главе страны, приютившей когда-то их предков. История, начинавшаяся в облаках магнолиевых цветов, ускоряет свой бег.

О том, что на самом деле происходит в стране, известно лишь совету министров и высшему командованию эвийской армии. Будь уверен, здешняя знать не приучена терять время даром — не сегодня-завтра они себя проявят. А в руках Меремаха, человека, для которого большинство проблем континента — пустой звук, находится документ, подтверждающий, что коронация наследника мужского пола станет судьбоносным толчком к изменению распределения власти. Эволдо не волновало, что будет после него, но его старший сын — а именно принцу Эвардо надлежало принять корону — оказался бы связан по рукам и ногам волей совета министров. Могла ли эта страна когда-либо представить марионетку на троне…

В истории Эв, насколько мне известно, власть никогда не передавалась по женской линии. Регентство при малолетнем короле — да, бывало неоднократно, на такой итог сентабского похода Его величества рассчитывала Эвьен. Она была уверена, что Эволдо не вернется. И она… не знала о том, какими условиями Его величество убедил своих министров закрыть глаза на происхождение чужеземки. Именно поэтому она так упорно искала ту бумагу. Совет министров, в свою очередь, не может не понимать, что документ вступит в силу лишь в том случае, если наследовать королю Эволдо будет человек мужского пола. Таковых не осталось, соответственно, теперь за власть им придется сражаться друг против друга — королевский трон свободен.

А единственная, кого меньше всех интересовала судьба эвийского престола, лишилась головы лишь за то, что король Эволдо захотел видеть ее имя в династической книге. Изволь, если ты хочешь, я могу показать тебе эту книгу: ее страницы пересыпаны песком Эвейята, а обложка — кожа дракона, пойманного в предгорьях. Всё, что вписано в книгу, становится истиной, и здесь, поверь мне, это не просто слова, это древние ритуалы континента.

Я позвал тебя сюда лишь потому, что в маленьких ресторанчиках подают великолепное эвийское вино. Однако отсюда открывается вид на площадь, и ты, мне кажется, уже понял, к чему именно я хотел подвести свою мысль. Если бы женщина с островов осталась жива, именно ей выпало бы сейчас стать тем чудом, что спасет страну Эв от окончательного раскола. Не осталось никого, кто принадлежал бы к королевскому роду, а ее имя, как я уже сказал, значится в книге. Разумеется, большой вопрос, какая правительница получилась бы из чужеземки, что ненавидит и страну, и уже заранее весь материк в целом, но в данной ситуации уж лучше такая, чем никакой. У нее мышление островитянки, а их пугают большие площади суши, и всё же… нет, я думаю, женщины, что отказалась бы надеть корону.

Не буду с тобой спорить, она красива. Не потому ли ты так уверен, что ее история ее не закончена? Я с радостью посмотрю, как будут развиваться события, если ты всё-таки окажешься прав: на моей памяти никто из тех, чья голова отделялась от тела, не принимал больше участия в политической жизни своих государств. Голова — это, поверь мне, принципиально важно, она должна быть. Вначале я хотел предложить тебе покинуть сейчас эту чудесную террасу и наведаться к нашему общему знакомому — адмиралу Меремаху. Его участие во всем этом кажется мне особенно необычным: он не знает материк и не способен без карты ориентироваться на территориях собственной родины, однако сейчас сама судьба втягивает его в эту игру. Именно Меремах привез в Эв женщину, с которой всё началось, — теперь ему не удастся остаться в стороне. Однако, на мой взгляд, посещение королевского дворца окажется сейчас куда более интересно.

* * *

Прибывшие в Эвну семьи королевских министров разместились во дворце. Высший — после короля — орган власти в Эв составляли крупные землевладельцы, между которыми, словно лоскуты на одеяле, были распределены регионы государства. А поскольку власть в провинциях испокон веков передавалась по наследству, за исключением редких случаев, которых за всю историю страны было максимум десяток, то нетрудно догадаться, что пофамильный состав совета министров не изменялся уже очень давно.

Дворцовые слуги сбивались с ног, исполняя прихоти провинциальных правителей и их капризных женщин. Смута в королевстве начиналась красиво — с надушенных причесок, шуршащих платьев и томного звона шпаг. Во дворце готовился грандиозный бал. Никого не останавливало даже то, что кости покойного короля лишь утром упокоились в земле, — эвийская аристократия праздновала свободу. Если раньше над ними стояла правящая династия, то теперь у каждого из почтенных королевских министров был шанс сделать именно свою династию правящей. Тронный зал наполняла смесь ароматов, говоривших об искусстве парфюмеров, а за окнами шелестели тёмной листвой бесчисленные магнолии.

Казалось, объявляемые имена и титулы никогда не закончатся.

— … сиятельный господин Ксефалай, губернатор столичного округа!

— … да будут долгими дни господина Огару из города Гаялет!

— … долины Ромьераланда…

— … земли Роше Ри по обоим берегам Ржавой реки…

Сверкали фамильные перстни и амулеты, освященные в эвейятских песках, звучали названия городов, было душно от постоянного движения, и даже ветер, раздувающий тонкие занавеси на окнах, не приносил свежести. Никто из присутствующих не сомневался, что судьба королевства решится в ближайшие несколько дней.

* * *

Нам выпала большая удача, мой друг: мы можем увидеть здешнюю аристократию во всей красе. Заседания совета министров — не совсем то, чем я хотел бы ограничиться во время нашего путешествия. Только в кругу семьи, в блеске собственных титулов можно увидеть их настоящими. Готов поспорить, эти бородатые старики для тебя сейчас на одно лицо. Но ведь и ты видишь их лишь второй раз. Не беспокойся, я объясню тебе, кто есть кто на этом странном пиру. Потомственные эвийцы, каждый из них может похвастаться тем, что из века в век его семья блюла чистоту крови, не допуская никаких порочных примесей вроде той, что так влияет на отношение к королеве Эвьен. О нет, никаких гномов, винки или манчкинов, только закрытые браки в пределах своих земель, подчас внутри семьи — несмотря на очевидные последствия, во многих городках близкородственные союзы до сих пор считаются верхом благородства. Я предлагаю тебе смешаться с толпой и немного изучить лица этих людей — поверь мне, иногда это бывает увлекательнее любого театра. К тому же я неплохо знаю Эв и смогу разъяснить тебе расстановку сил на этом красочном празднике. Когда мы были здесь в предыдущий раз, порывы ветра были пропитаны запахом магнолий. Но течение жизни неминуемо даже в те годы, когда деревья цветут словно в последний раз.

Большинство присутствующих и впрямь прибыли из самых разных районов страны. Таким составом министры собираются, пожалуй, только на коронацию правителя в Эвейяте — собственно, главы родов уверены, что и сейчас съехались именно за этим, причем королем каждый из них видит себя. Если кто-то и примет спустя несколько дней верховную власть, обряд традиционно будет проводиться в старом городе. Но это так, к слову… Начнем, пожалуй, с единственного исключения из правил: Его превосходительство генерал Ксефалай, губернатор Эвны и прилежащих к ней земель, включая тот клочок побережья, где ютятся колесуны. Ксефалай имеет военное звание — несмотря на то, что ни дня не состоял на военной службе, разве что командовал когда-то расквартированной под Эвной армией новобранцев. Но это скорее ещё один красочный пример оригинального мышления короля Эволдо. Губернатор является отцом четырех сыновей, один из которых возглавляет местный суд, а единственная дочь до замужества состояла фрейлиной королевы. Да, женщина, которая подает ему блюдо с фруктами, и есть его дочь. Но не думаю, что она будет иметь какое-то значение, а я не хочу сбивать тебя с толку излишними деталями. Почтенный Ксефалай и его семья — единственные, кто родился в Эвне, а потому он считает себя вправе делить королевство на столицу и «прочие земли». Разумеется, вслух эти соображения не звучали ни разу — к примеру, тот же лорд Унхева из Анардаху за причисление его северных владений на границе с Ринкитинком к «прочим землям» может запросто оттаскать за бороду.

Вот, кстати, и лорд Унхева. Несмотря на то, что ему уже перевалило за сотню, он не собирается выпускать из рук бразды правления. Интересно, но именно он поддержал Ферсаха Або'Кенейя, когда тот выступил против короля. Хотя, казалось бы, Анардаху и джинксландские крепости… Видишь ли, провинция Анардаху — это северо-восток королевства, через нее Эв граничит с Ринкитинком. Сама по себе не слишком примечательная земля, выигрывает разве что тем, что находится дальше всего от военных действий, от которых страдает юг. А в Ринкитинке мне доводилось бывать неоднократно, так что пограничные участки не стали для меня секретом. В Анардаху разводят овец и торгуют шерстью, но особых причин демонстрировать храбрость и независимость у Унхевы, в отличие от Кенейя, я не вижу.

Кто тут ещё заслуживает внимания… Огару из Гаялета? Имя правителя, признаюсь, и мне ни о чем не говорит, но местность эту знаю. Гаялет чуть южнее Эвны и тоже находится на побережье. Говорят, он соединен с островом Элбоу подводным хребтом. Я нисколько в этом не сомневаюсь, потому что на пути от Элбоу к материку несколько раз в год извергаются вулканы, и тогда в воздух бьют потоки кипящей воды. К тому же скалистый берег материка на этом участке и бесплодная земля острова во многом похожи, а в окрестностях города Гаялет находится единственный в Эв вулкан. На поверхности с гаялетским регионом граничит Ромьераланд (вот уж воистину рай для садоводов!), еще дальше — Роше Ри, юг и юго-запад. Эту землю пересекает Ржавая река, она же — местное божество. В отличие от северной окраины, провинция Роше Ри до начала войны с Икс была одной из самых благоденствующих и вполне имела шансы на независимость, однако боевые действия внесли свои поправки, и сейчас земля на берегах Ржавой реки — не более чем один из множества регионов королевства.

Западные окраины страны Эв до недавних событий представляли Карсалья и Сентаба, а также еще одна провинция, где, по слухам, обитают в водопадах волшебные существа с серебристым мехом. Но я увлекся, приношу свои извинения — гораздо продуктивнее будет прислушаться к разговорам. Без короля Эволдо господа министры ведут себя совершенно иначе. Это лишь первый день, и они, как видишь, настроены пока вполне благодушно, скрывая алчные оскалы за танцами и светскими сплетнями. Эволдо объединял их, заставляя действовать сообща, — сейчас здесь каждый сам за себя. И, уверяю тебя, за трон королевства овцевод из Анардаху перегрызет горло садовнику из Ромьераланда, ни секунды не сомневаясь в своем решении. Смена династии здесь происходит впервые — это вершина, карабкаясь на которую, они будут сталкивать вниз своих противников.

… Однако за окнами уже светает, и мы, мой друг, не заметили, что прошло уже несколько часов. Гости покидают бальный зал, дабы набраться сил для нового дня. Пожалуй, нам тоже следует отдохнуть: впереди еще много событий, а я уже говорил тебе, что эта история заинтересовала даже меня. Идем, мы увидели здесь всё возможное. Хотя… постой-ка, мне показалось, или из сада кто-то действительно кричал? Бежим, мы можем упустить что-то важное! О нет, я не собираюсь оказывать никому помощь, ты же не хочешь раскрыть себя и нарушить полотно истории? Мы здесь всего лишь свидетели, мы не имеем права вмешиваться, даже если ты этого не понимаешь. Эх, молодость, молодость…

В сад уже сбегаются слуги с факелами. Значит, мы не ошиблись, здесь действительно что-то случилось. Заинтересовались и гости — те, что еще не разошлись по спальням; со стороны забора, смотри, приближается стража. Ты напрасно настолько строг ко мне — ты просто слишком мало прожил на свете, чтобы научиться ценить красивые истории. Но, поверь мне, это придет с опытом. Быстрее, подойдем со стороны розовых кустов. Сюда выходят окна покоев королевы — только для нее в дворцовом саду выращивали розы. Присмотрись, кусты смяты, словно кто-то боролся на земле, и на них брызги крови. Выходит, пока в бальном зале продолжалось веселье, кто-то из гостей стал жертвой нападения в саду? Если хочешь, пробирайся вперед. Судя по туфелькам, это юная дама, а судя по количеству крови…

2

Тёплый вечер опускался на столицу медленно и успокаивающе, словно большая птица бесшумно накрыла Эвну мягким оперением. По всему кварталу загорались в стеклянных шарах оранжевые фонари. Глава Золотой Армады, скрестив руки на груди и зажав в зубах незажженную трубку, стоял у окна в собственном кабинете и задумчиво рассматривал дворец: там явно что-то происходило. Еще засветло в город из своих родовых имений начали стекаться королевские министры, причем каждого сопровождали ближайшие родственники, вассалы и вооруженная гвардия.

На душе адмирала было тревожно. Нападение на Эвну его собственных кораблей осталось безнаказанным лишь потому, что некому было отдать приказ об аресте командования Золотой Армады — Меремах чувствовал, что за это должен благодарить гномов. Останься Эвьен в живых — и даже собственной шкурой он не смог бы остановить многочисленные казни своих подчиненных. На этот раз судьба была на его стороне: известие об освобождении адмирала остановило пальбу, исчезновение королевы и наследников и вовсе поставило точку в планируемой королевской супругой чистке армейского командования. Заниматься чем-то подобным в ситуации, когда страна осталась фактически без правителя, было просто некому. Однако первое облегчение от того, что военное правосудие отвело свой меч от личного состава Золотой Армады, сменилось поначалу недоумением, а потом и вовсе чем-то сродни панике. Будь Меремах моложе, а его кровь не так закалена в бесчисленных сражениях — и он неминуемо потерял бы самообладание: стране грозила борьба за власть, которую развяжет совет министров. Недаром они съезжались в город в сопровождении свиты, стараясь уже одним видом парадных кавалькад внушить противникам страх. Меремах, за последние десять лет пару раз побывавший на торжественных приемах в королевском дворце, прекрасно представлял, с чего начнется смута в стране: бородатые старики, обвешанные бесчисленным количеством амулетов и фамильных драгоценностей, будут торжественно перечислять свои титулы, названия подчиненных городов и провинций, ежегодный доход и количество жителей… будут соизмерять свои шансы на королевский трон.

Бесшумно открылась входная дверь, и на пороге появилась молоденькая служанка. Адмирал вынырнул из своих мыслей, неторопливо обернулся, девушка поклонилась.

— Ваше превосходительство, — она чуть запнулась. — К вам посетитель.

Служанка исчезла раньше, чем Меремах успел отреагировать: сказать, что никого не принимает, хотя бы спросить, кого принесло на ночь глядя. Судя по ее тону, посетитель не принадлежал к числу его постоянных гостей, что бывали в доме регулярно. Она должна была хотя бы назвать имя. «Кого только жена нанимает в прислугу…» — мелькнуло в голове адмирала и тут же исчезло: порог кабинета переступил тот самый таинственный посетитель. Меремах прищурился, оценивающе рассматривая высокую худую фигуру старика в длинном, традиционном для алхимика одеянии. Старик в свою очередь изучал адмирала цепким пронзительным взглядом, от которого, казалось, не способна укрыться ни одна деталь.

Меремах с некоторым удивлением понял, что знает этого человека, однако имени вспомнить не мог. Визитер служил у короля Эволдо и гордо именовал себя ученым. К ученым, что характерно, имел весьма опосредованное отношение, зато неоднократно посещал самые отдаленные районы континента и, поговаривали, изведал много таких тайн, о которых и упоминать-то рискнет не каждый. В любом случае, старик этот обладал влиянием на короля и, что удивительно, пользовался некоторой благосклонностью Эвьен, а его дочь прислуживала Лангвидэр с первых дней появления чужеземки во дворце. Сколько же ему лет… Меремах мысленно прикинул: пятьдесят или около того, что совершенно не вязалось с внешним видом — выглядел гость старше как минимум лет на двадцать. Его лицо пересекали многочисленные морщины и глубокие, словно от кислоты, шрамы.

Неизвестно, сколько могло бы продолжаться это изучающее молчание, если бы с улицы не послышался быстрый конский топот, который удалялся куда-то в сторону дворца. Меремах вновь обернулся к окну.

— Они съезжаются во дворец, — тихо произнес посетитель, словно и так было понятно, о ком речь. Как же его зовут… Меремах безуспешно напрягал память. — Они не оставят от страны ни клочка, если не успеть вовремя остановить их. Судьба королевства в твоих руках, адмирал.

Меремах пожал плечами: слишком громкими, исполненными ненужной патетики звучали сейчас эти слова. В другой ситуации это вызвало бы смех, однако сейчас адмирала мучило нехорошее предчувствие, и он сдержался. Он не предлагал колдуну сесть, но тот, по-видимому, не испытывал неловкости, и они по-прежнему стояли друг напротив друга.

— Я знаю, кто ты, но не могу понять, что за дело привело тебя ко мне. Чего ты хочешь? И о какой судьбе королевства ты пытаешься сейчас толковать? Я не был на материке несколько лет и не имею никакого желания принимать участие в том, что здесь происходит.

Старик непонятно усмехнулся, не сводя изучающего взгляда с лица Меремаха. Тот начинал терять терпение.

— У тебя нет выбора. Ты привез на материк женщину с островов, ты связан с ней — тебе и действовать ее именем. А теперь слушай меня внимательно. Твоя задача — посадить ее на трон. Это спасет королевство от раскола и спутает планы тем, кто сейчас в тронном зале делит землю точками на карте.

Меремах опешил. На миг ему показалось, что старик сошел с ума, однако тот продолжал сверлить его колючим взглядом.

— Что ты несешь? Я своими глазами видел, как ей отрубили голову. Если ты думаешь, что после этого выживают, то ты глубоко заблуждаешься.

— Это уже не твоя забота. Живая, мертвая… по сути, никакой разницы. Не лезь в то, в чем не разбираешься, просто уясни: в твоих силах отдать ей трон королевства. Сумеешь это сделать — спасешь страну, не сумеешь — Эв перестанет существовать, — старик шагнул вперед и понизил голос. — Нет абсолютно никакой разницы, с головой или без. Она записана родственницей короля, отталкивайся от этого. Совет министров не имеет права отменить свое решение — даже когда они поймут, что происходит. А теперь позволь откланяться, адмирал. Все исходные данные я тебе предоставил.

Тирада необычного визитера Меремаха не впечатлила. Он никак не мог избавиться от мысли, что придворный колдун попросту сумасшедший: в здравом уме обычно не утверждают, что между живыми и мертвыми нет никакой принципиальной разницы. К тому же его рассуждения по поводу Лангвидэр… Адмирал не спорил, именно он первым увидел эту женщину, он же решил привезти ее королю, можно даже сказать, в какой-то мере нес за неё ответственность. И в итоге сторговал красивую чужеземку за отставку с военной службы и пожизненную пенсию. Он предвидел, что в роли королевской возлюбленной Лангвидэр долго не проживет, однако и подумать не мог, что женщину сначала впишут как принцессу в правящий род, а потом и вовсе обезглавят на главной площади Эвны.

Или же… Меремах задумчиво подергал ус. Не может быть, чтобы она осталась жива: без головы еще никто не задерживался на этом свете, и жители Саламандровых островов не исключение. Единственным вариантом, что позволил бы придворному алхимику настолько уверенно рассужать о судьбе чужеземки, могла стать лишь казнь вместо нее кого-то другого. Адмирал напряг память: когда его привезли на площадь, отрубленную голову женщины уже демонстрировали той немногочисленной толпе отчаянных зевак, что не разбежалась после первого пушечного залпа. Мог ли он, человек, благодаря которому Лангвидэр появилась в Эвне, поклясться, что это именно ее голова? Нет, не мог. Длинные волосы, капающая с шеи кровь… Издалека адмирал не мог достаточно четко рассмотреть лицо. Кто вообще из присутстовавших на площади людей теперь, спустя несколько дней, заявил бы под присягой, что видел именно принцессу Лангвидэр?

Такой ход событий вносил хоть какой-то смысл в слова недавнего визитера, позволяя рассматривать варианты, отличные от того, что колдун попросту рехнулся. Меремах, за годы службы несколько утративший способность давать волю воображению, стремился сводить получаемые сведения к простым и понятным наборам четких данных. Получилось и сейчас: командир Золотой Армады почти убедил себя в том, что по приказу королевы была на самом деле казнена не Лангвидэр, и принялся размышлять в этом направлении. Если чужеземка и впрямь осталась жива, такой поворот событий существенно менял дело. Разве что… кому могла быть выгодна подмена? Лангвидэр без Эволдо не имела никакого влияния, а на момент ее казни короля не было в городе. Более того, на момент казни никто не знал, что Ее величество Эвьен с детьми отправилась навестить дальних родственников.

Если отбросить мистические рассуждения, в словах алхимика присутствовало рациональное зерно. Изменение в полномочиях совета министров вступало в силу лишь в случае передачи трона по мужской линии — от королевской власти оставалось при этом одно название. Коронация любой из дочерей Эволдо аннулировала бы бумагу в два счета, тот же эффект получался и при передаче власти сомнительной родственнице. Они пошли на такую фальсификацию лишь потому, что у короля пять сыновей — это делало наследование по женской линии практически невозможным. Никто же не предполагал, что в развитие событий вмешаются гномы.

Меремах и сам удивлялся тому, насколько легко даже в мыслях стал называть свою подопечную принцессой. Какая из нее принцесса, из трофея с Саламандровых островов. Однако история поворачивалась таким образом, что Лангвидэр становилась по сути единственной наследницей королевства. Разумеется, в том случае, если она жива. Суматоха и какая-то лихорадочная беготня во дворце отчасти нарушала размеренный ход рассуждений Меремаха. Там происходило что-то, всколыхнувшее торжественный лад беседы эвийской аристократии, однако сейчас его не слишком интересовали подробности.

Не заинтересовали они его и утром, когда Мередит принесла новость, что дочь главы одного из родов была найдена мертвой в дворцовом саду. Выходит, борьба за трон будет куда более жестокой, чем рассчитывал не знавший порядков континента адмирал. И всё же одна деталь заставила его насторожиться. У трупа отсутствовала голова.

* * *

Волны лениво выплескивались на неровный каменистый берег. Невдалеке курился туманом соседний остров, над холмами кружились птицы. Картина была уже настолько привычной, что Лангвидэр не сомневалась: стоит ей открыть глаза — и с небесной высоты откроется перед ней рассекающая океан цепочка Саламандрового архипелага. Уединенные острова, вдалеке от торговых путей, они не привлекают путешественников и не нуждаются в влиянии извне. Те, кто родился на Саламандровых островах, покидая земную жизнь, становились птицами.

Женщина нерешительно приоткрыла один глаз и тут же вновь зажмурилась. Шум океанских волн обернулся шелестом листвы в саду, вместо каменистого побережья в небольшое окно была видна кирпичная кладка забора. Сердце кольнула тревога.

Последним, что Лангвидэр помнила, были грубые доски помоста перед ее лицом. Они находились настолько близко, что женщина видела каждую их неровность. В ближайшие минуты — она не желала терять в этом уверенность — ей должны были отрубить голову, разом освободив из той клетки, которой стал для нее континент. Лангвидэр хотела умереть. То, что происходило сейчас, не укладывалось в ее понимании. Она осталась жива. Это разрушало все ее надежды на перерождение вдали отсюда, вновь обрекая на бесконечное заключение на материке. Лангвидэр уронила голову на руки и тихо, беспомощно заскулила.

Она не знала, чем прогневала океан, божества которого обрекают ее на бесконечное искупление грехов вдали от родины. Однако сейчас желание разом покончить со своим безнадежным существованием вспыхнуло в ней как никогда сильно. Женщина окинула комнату быстрым взглядом: ей нужен всего лишь небольшой кинжал — и у нее хватит решимости вонзить его себе в сердце. Остатки здравого смысла, еще не вытесненные бесконечной опустошенностью, не давали смириться с тем, что пытка продолжается.

Лангвидэр попыталась встать, с некоторым удивлением поняла, что тело не слушается. Дальнейшие ее стремления разобраться в происходящем были прерваны появлением Нанды: девушка вбежала в комнату из-за тканевой перегородки, заменявшей дверь, и молча упала перед Лангвидэр на колени.

— Моя госпожа!.. — ее голос сорвался на всхлип, и служанка, не удержавшись, вновь заплакала. Последние дни Лангвидэр слишком часто видела ее в слезах. Девушка шептала что-то неразборчивое, и всякий раз, когда взгляд ее падал на лицо Лангвидэр, сопровождался новым приступом рыданий. Из попытки протянуть руку и привычно погладить девчонку по кудрявым волосам ничего не вышло — Лангвидэр смогла лишь едва пошевелить пальцами. Требовать каких-то объяснений от служанки было сейчас, по всей видимости, бесполезно — та, сидя у ног женщины, продолжала заливаться слезами.

Лангвидэр терпеливо ждала. Теперь ее интересовал не столько вопрос, почему она жива (как раз с этим-то можно было покончить одним ударом в сердце), сколько то, почему она фактически не может двигаться. Потому что такой поворот событий делал невыполнимыми даже самые простые мысли о самоубийстве. Отчаяние стояло за спиной неумолимо-близко.

Еще одним открытием, шокировавшим Лангвидэр примерно в той же степени, что и осознание самой себя всё еще в мире живых, стало для нее понимание здешнего языка. Не просто узнавание определенных звуков — так, к примеру, Нанда обращалась к ней всегда одним и тем же образом. Женщина именно понимала, более того, неожиданно легко с ее губ сорвались чужие слова.

— Нанда, что происходит?

Голос тоже был чужим, ничем не похожим на ее собственный. Лангвидэр вздрогнула, словно обжегшись его звучанием. Тревожное чувство, что после этой странной несостоявшейся смерти она стала словно бы кем-то другим, женщина списала на общий испуг. Родной язык, вытесняемый варварским эвийским наречием, ускользал куда-то в прошлое. По щекам Лангвидэр медленно поползли слезы. Вместо смерти, дающей право на перерождение, с ней сделали что-то, что было для нее ужаснее любого проклятия. Материк не желал ее отпускать. Эвьен придумала для нее куда более страшную казнь — смерть показалась королеве слишком мягким наказанием для пленницы с островов.

Служанка утерла рукавом заплаканное лицо, жалобно шмыгнула носом. Однако, едва подняв голову, она вновь ударилась в слезы, и Лангвидэр непонимающе нахмурилась. Ситуация, похоже, была сложнее, чем казалась на первый взгляд. Вместо ответа Нанда вскочила на ноги и с неожиданной для столь маленького существа легкостью помогла Лангвидэр подняться. Женщина фактически повисла на ней, кусая губы и чувствуя, что по щекам продолжают катиться слезы. Неведомое раньше чувство собственной беспомощности, когда невозможно даже покончить с этим позорным существованием, хищной птицей клевало в виски.

Нанда подвела ее к небольшому зеркалу, и бывшая королевская возлюбленная растерянно уставилась в его мутноватую поверхность. Лицо, смотревшее сейчас на Лангвидэр, не имело ничего общего с ее собственным. Оно принадлежало юной девушке, ровеснице Нанды или чуть старше, обладало очаровательными голубыми глазами, пухлыми губами и трогательно вздернутым носиком, но, как бы то ни было… это было другое лицо. Не ее. Волосы, обрамлявшие эту еще не до конца оформившуюся картинку, растрепались, словно при падении, однако знающий человек вполне смог бы угадать прическу, что носили аристократки из южной эвийской провинции Роше Ри, непосредственно граничащей с королевством Икс.

Лангвидэр медленно перевела взгляд на шею, закрытую несколькими рядами крупного жемчуга. Ощущение нереальности происходящего спасало ее от сумасшествия: женщина убеждала себя, что все это происходит не с ней. Какая-то местная магия, морок, что-то еще… но только не такая реальность, в которой из зеркала смотрит чужое лицо. Нанда, стоя позади, расстегнула жемчужный ошейник, и Лангвидэр невольно вскрикнула: шею рассекала яркая полоса еще не зажившего шрама, в происхождении которого у принцессы не было никаких сомнений. Именно эта багровая, покрытая застывшей кровью полоса была границей ее собственного тела и чужой головы. Лангвидэр с тихим стоном сползла на пол.

Одна дотащить ее до кровати Нанда не смогла, пришлось звать отцовского помощника. В жилище придворного алхимика кроватей было всего две — его самого и его дочери; мужчины, ассистировавшие в экспериментах, на ночь уходили в комнаты дворцовой прислуги. Поэтому с тех пор как Лангвидэр очутилась в пристройке, она занимала кровать своей служанки, а Нанда, свернувшись в клубок на полу, чутко прислушивалась к дыханию госпожи, готовая вскочить по первому ее зову.

Сама Нанда никак не могла смириться с тем, что у госпожи теперь другое лицо, чужая голова какой-то провинциальной наследницы. Однако выбора не было: голова Лангвидэр исчезла практически сразу после казни, когда Нанда лежала в глубоком обмороке. Девушка убеждала себя, что вскоре привыкнет, что чужая голова — это, по сути, такие мелочи в сравнении с тем, что отец сумел спасти госпожу от смерти. Ведь она, Нанда, потеряла смысл жизни в тот момент, когда топор палача коснулся обнаженной шеи женщины.

Наблюдать за действиями отца в ту ночь Нанде позволено не было: алхимик выгнал ее прочь, едва получив голову, и на вопрос, будет ли Лангвидэр жить, философски пожал плечами: «Живая, мертвая… какая разница?». Эта фраза вновь всплыла в памяти, когда Нанда стирала мокрым платком запекшуюся кровь с шеи женщины. А потом, повинуясь внезапному порыву, склонилась ближе и уткнулась ей в ключицу, чувствуя, как влажная полоса, отделявшая тело от головы, отпечатывается у нее на лбу. От кожи Лангвидэр пахло магнолиями — казалось, цветы, изо дня в день вплетаемые в длинную косу, всё еще находились где-то рядом. Чужая голова и кровавый след, охватывающий шею… иногда Нанда думала, что не так уж и важно, с чьим лицом сегодня выходит в люди принцесса Лангвидэр, что госпожа всегда останется собой — даже меняй она головы по несколько раз в день. А иногда… иногда девушка замирала, понимая, что каждая новая голова будет уничтожать что-то неуловимое в их отношениях — до тех пор, пока от первоначального маленького мира, созданного в отдаленном дворцовом крыле красивой чужеземкой и ее служанкой, от ночных прогулок в саду и ритуалов собирания причесок не останется ни единого напоминания. И тогда душу Нанды охватывал липкий страх — страх окончательно потерять свою госпожу.

Нанда не заметила, как вошел отец. Он остановился в нескольких шагах от двери, скрестив руки на груди, и лишь снисходительно хмыкнул. Девушка подняла голову — на коже Лангвидэр остались следы слёз, и Нанда не удержалась, чтобы не смахнуть их, задерживая руку чуть дольше, чем необходимо. Никогда и ни к кому до появления чужеземки она не испытывала этой трогательной нежности.

— Я же говорил… живая, мертвая — какая разница? — старик усмехнулся, в голосе послышалось небрежно скрытое самодовольство. — Давно не делал ничего подобного. Помнят руки-то, помнят…

— Отец… спасибо, — Нанда вскочила, подбежала и, схватив его руку, порывисто прижала ее к губам.

— Ты же не думаешь, что я для тебя так стараюсь? — он ухмыльнулся, но руку не забрал. — Принцесса Лангвидэр, так уж получилось, последняя из всей королевской династии, кто не умер или не провалился к гномам. Все остальные благополучно исчезли с глаз долой. Но если про Эвьен я не знал, то король погиб исключительно по собственной глупости. По поводу джинксландцев его предупреждали неоднократно: если он хочет с ними расправиться, это нужно делать на своей территории, но никак не на их, и не лезть ни в Карсалью, ни куда-либо еще, если жизнь что-то для него значит. Они ведь договариваются с духами… А, кстати, — спохватился алхимик, внезапно оборвав изложение своих мыслей по поводу королевской династии. — Будь готова к тому, что она на самом деле рассчитывала умереть. Для нее это стало бы освобождением и шансом вернуться туда, где она родилась, так что свое воскрешение здесь принцесса считает едва ли не проклятием. Я не запугиваю, я просто предупреждаю: никаких острых предметов и прочего, если не хочешь уже завтра ее хоронить. Тело существует отдельно от головы — и оно вполне смертно. Окончательно. С телом ничего не должно случиться, ты за это отвечаешь. Уж извини за двусмысленность, головой, — старик коротко хохотнул и снисходительно потрепал дочь по волосам.

— Отец, а голова? Что будет, если…

— … снять голову? Да ничего особенного, говорю же, тело и голова больше не связаны. Мы упустили ее собственную, а я предпочел бы иметь дело с ней, а не с телом. Но такова судьба, работаем с тем, что есть в наличии. Нанда, ты меня поняла? С телом ничего не должно случиться. У нее еще остались невыполненные дела.

Девушка покорно кивнула.

— Отец, скажи, а почему… почему госпожа не может двигаться сама?

— Многого хочешь, — скептически хмыкнул он. — По большому счету, это всего лишь оживленный труп — а тебе нужно, чтобы она танцевала? Не будет такого. Я сделал всё, что в принципе можно было сделать, но отрубленную голову назад не приставишь и в тело полноценную жизнь не вернешь. Чтобы удержать искру жизни, нужно было начинать ритуалы практически сразу после казни. А мы потеряли непозволительно много времени. Надеюсь, тебе хватит ума это понять.

Придворный алхимик покойного короля рассказывал дочери далеко не всё, что было известно ему самому. Нанде вовсе не следовало знать о том, что при возвращении на шею Лангвидэр ее собственной отрубленной головы женщина покинет этот мир навсегда, и никакими ритуалами, никакими договорами с внешними силами материка он не сможет вновь зажечь в ней искру жизни. Лишь при воссоединении головы и тела принцесса Лангвидэр наконец получит покой, а ее душа — возможность переродиться на островах. Нанде ни к чему было и то, что поиск утраченной головы станет единственной идеей существа, в которое стечением обстоятельств и местной магии превратилась королевская пленница. Лангвидэр, уж лучше такая, чем никакой, еще не до конца выполнила то, что было запланировано для нее в этом мире. Судьба женщины складывалась таким образом, что ее желание отгородиться от окружающих событий уже не раз перечеркивалось чужой волей, заставляющей принимать в них активное участие.

Камердинер короля ждал алхимика у заднего входа во дворец. Издалека заметив знакомую фигуру, он внутренне напрягся и попытался отвести взгляд в сторону, однако старик лишь самодовольно оскалился и заботливо, как-то даже по-дружески тронул его за плечо.

— Где голова женщины, которую казнили на площади?

— Я приказал похоронить ее на городском кладбище, — слова против воли слетали с языка. Камердинер таращил глаза и отворачивался, но, к своему ужасу, не мог сопротивляться воле человека, давно и прочно держащего в руках эвийскую магию.

— Ты приказывал закрыть ей глаза?

— Нет.

— Прекрасно. Сегодня вечером ты пойдешь на городское кладбище. Найдешь место захоронения и откопаешь голову принцессы Лангвидэр, после чего принесешь ее с собой и спрячешь так, чтобы никто, кроме тебя, не узнал о ее местонахождении. Голова принцессы Лангвидэр должна бесследно исчезнуть до тех пор, пока я не прикажу передать ее мне.

— Можешь рассчитывать на меня, господин, — безразлично пробормотал королевский камердинер и, почувствовав, что чужая рука больше не лежит на плече, двинулся прочь. Старик проводил его удовлетворенной усмешкой. Нанда, глупая девочка, выполнит всё, о чем попросит ее существо, древними эвейятскими обрядами задержанное на границе миров. Душа женщины рвется обратно на острова, полудух-полуптица теряет перья, обжигаясь о прутья клетки, — она будет просить, ей будет нужна ее голова. Принцесса Лангвидэр на эвийском престоле прославится волшебным умением менять собственный облик.

3

— Итак, господа… мы собрались здесь, чтобы совместными усилиями найти выход из создавшегося положения, — генерал Маттаго, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался по гостиной Меремаха. Сам хозяин дома, устроившись в кресле в углу, с отсутствующим видом набивал трубку. Душным безветренным вечером в гостиной адмирала собрались представители военной верхушки королевства — включая тех, кто благополучно вернулся из сентабского похода. Теперь, когда королевской династии больше не существовало, противники и сторонники Эволдо, забыв былые разногласия, объединились против совета министров. Прежде единая аристократия разбилась на враждующие кланы — прежде раздробленное военное командование сплотилось в неизбежном порыве.

Несмотря на то, что именно Меремах располагал наиболее подробными сведениями о происходящем во дворце, от роли руководителя зарождающегося заговора он категорически отказывался — долгое отсутствие в королевстве давало о себе знать. Маттаго же, быстро введенный в курс дела непосредственно перед собранием, чувствовал себя сейчас как рыба в воде.

— Как вам известно, по возвращении из Сентабы Его величество Эволдо скоропостижно скончался. Я не буду останавливаться на мотивах и общей нецелесообразности штурма города, на этот счет у каждого здесь свое мнение. Лишь замечу, что город на краю ущелья забрал жизни многих наших соратников.

Присутствующие недовольно загомонили. Мнения эвийской военной верхушки относительно дальнейшей судьбы джинксландских земель разделились: кто-то предлагал оставить их в покое, кто-то рвался мстить за погибших товарищей. Маттаго усмехнулся и кашлянул в кулак.

— Господа, спокойнее, никто в ближайшее время туда не пойдет. Подобные развлечения обходятся нам слишком дорого, Сентаба стоила королевству трети сухопутных сил. Если мы и дальше продолжим в том же духе, придется отправлять туда личный состав нашего флота.

При упоминании флота Меремах вздрогнул, хмуро буркнул: «Ещё чего!» — и вновь ушел в свои мысли. Маттаго отвесил в его сторону легкий поклон. Запрет вновь высылать войска под Сентабу имел куда более глубокие корни: встретившись задолго до начала общего собрания, соратники, не сговариваясь, решили отправить послов в Джинксланд. Вполне возможно, это тупиковый путь, однако нельзя исключать вероятность, что там, на далекой и давно забытой родине, хоть кто-то да окажется в курсе, какие силы призывает для защиты своих городов почтенный род Ферсаха Або'Кенейя. Какими бы миролюбивыми ни казались джинксландцы, после того, на что обрек их Эволдо, упускать их из виду, оставляя за спиной, было бы непозволительной беспечностью. И в то же время открытая война, без понимания природы их магии, приведет лишь к новым смертям. Информация ценилась теперь выше любого вооружения.

— Будем благоразумны и закончим то, к чему так стремилась королева, — по возможности подпишем мир. В случае, если Ферсах Кенейя будет настаивать на выходе из состава королевства, — пусть делает что хочет, но мир с ними нам сейчас необходим. Клан Ферсаха со своими тремя городами стоит, думаю, половины совета министров, и страна сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться еще и с ним. Войско от Карсальи нужно отозвать в самые сжатые сроки. Разумеется, если от этого войска еще что-то осталось…

— И чьим, позвольте, именем мы будем подписывать мир? Уважаемого адмирала Меремаха? — скептически раздалось из угла, занятого командованием воздушных войск.

— Это следующий вопрос на повестке дня, — вновь усмехнулся Маттаго — он никуда не торопился. — Не менее важный, чем джинксландцы. Итак, господа, я прошу от вас максимальной серьезности. Незадолго до смерти Его величество Эволдо заключил сделку с нашим советом министров. Наследовать королю должен был один из его сыновей, с наибольшей вероятностью — принц Эвардо, благо он до нашествия гномов пребывал в добром здравии. В обмен на признание пленницы с Саламандровых островов членом королевской фамилии и первой принцессой страны Эв Его величество позволял совету министров урезать полномочия нового короля, делая таким образом именно их, а не наследника вершиной власти в государстве. Данный договор теряет силу при передаче власти по женской линии. Сейчас, в это же самое время, во дворце решается вопрос о том, кто именно из этих феодалов глухомани достоин взять страну в свои руки. Каким бы ни был итог, захолустье Анардаху или, к примеру, какое-нибудь пограничное Роше Ри, все остальные не примут новую власть и потребуют независимости, и вместо единого государства Эв мы получим связку маленьких, но крайне гордых городишек.

Военачальники согласно хмыкали. Из всех эвийских провинций смысл хотеть независимости был, пожалуй, только у Сентабы и Карсальи, только они в военном и экономическом плане были достаточно самостоятельны. Прочие же, столетиями связанные между собой, быстро придут в упадок.

— В наших руках, господа, возможность этого избежать. Совет министров отступит от своих притязаний лишь в том случае, если на трон взойдет кто-то из прежней королевской династии. А потому мы предлагаем поддержать в правах на эвийский престол принцессу Лангвидэр… племянницу короля Эволдо.

По гостиной пронесся ропот недоумения. Маттаго помолчал, создавая драматическую паузу. Они все считают ее мертвой. Он сам считает ее мертвой. Чертовски тяжело делать вид, что ты понимаешь больше всех в творящейся неразберихе. Когда генерал впервые услышал эту идею от Меремаха, он не подумал ничего рациональнее, чем то, что адмирал попросту перегрелся на солнце. Но тот твердо настаивал, что Лангвидэр жива, и это было настолько желанным выходом из положения, что Маттаго, несмотря на сопротивление здравого смысла, довольно быстро согласился. Теперь женщину, которую многие из присутствующих не видели вообще ни разу, надлежало посадить на трон, возглавив ее именем переворот, пресекающий раздел страны.

Еще одна мысль не звучала вслух, но всё же ощутимо витала в воздухе. Лангвидэр не сможет править сама — да, впрочем, ей никто и не даст, сделав ее марионеткой в руках поддержавших ее военных. И пока красавица-принцесса наслаждается роскошью дворца, государственные вопросы будут решать совсем другие люди. Это открывало новые перспективы, делавшие ее выгодным кандидатом на престол.

— Я прошу проголосовать, господа. Именем Лангвидэр мы имеем право уже сегодня отдать приказ о взятии королевского дворца.

От автора. Просто на всякий случай, вдруг кто-то не читал. Глория из Джинксланда — персонаж части «The Scarecrow of Oz». Краткий сюжет — тут http://oz.wikia.com/wiki/Scarecrow_of_oz

1

Велика и прекрасна страна Оз, лежащая в сердце материка. Мертвая пустыня окружает ее кольцом, ограничивая внешнее воздействие, лишая жителей возможности хотя бы однажды в жизни увидеть океан Нонестика. Советы пяти регионов королевства присягали в верности юной Озме, и девочка, надевая корону, верила, что именно она будет нести добро на волшебные земли. Девочке, в тёмных волосах которой пламенели маки, пели торжественные гимны жители самой большой страны на континенте.

Формально находясь на территории страны Оз, Джинксланд никогда не подчинялся ни местному правительству региона кводлингов, ни самой Озме, ни кому-либо до нее. Карликовое королевство, как и вся остальная страна Оз, было отделено от внешнего мира бескрайними песками Мертвой пустыни, но от самой страны Оз его отрезал высокий горный хребет. Джинксландские горы по сравнению с той же Короной Мира были достаточно молоды, время не успело раскрошить в пыль их острые пики. Хребет поднимался до облаков, не каждый дракон мог преодолеть его даже на перевалах. Именно горы являлись тем ключевым фактором, в соответствии с которым создавалась история королевства: прошлое его не изобиловало ни войнами за независимость, ни гибельной ассимиляцией с прочими жителями страны Оз, ни регулярными верноподданническими визитами в Изумрудный город. С момента заселения этих земель их жители были предоставлены сами себе.

Разумеется, многолетняя изоляция не могла существенно не сказаться на образе жизни и мышления джинксландцев. Миролюбивые и спокойные, люди здесь никогда не отливали пушек, не мастерили арбалетов и не учились маршировать в строю. Город-королевство Джинксланд держался на сельском хозяйстве и ремеслах, и этого вполне хватало, чтобы удовлетворить потребности населения. Джинксландцы научились не нуждаться во внешних землях, не надеяться на чью-то помощь — мир по ту сторону гор для них не существовал. Кто знает, возникло бы вообще это королевство, не будь между ним и регионом кводлингов Джинксландских гор, и если бы возникло, то сколько лет продержалось перед тем, как окончательно раствориться во влиянии более могущественных соседей… однако теперь на этот счет оставалось лишь строить гипотезы. Природа щедро одарила королевство, избавив от необходимости идти на поклон в Изумрудный город.

Бразды правления этим райским уголком в тисках гор и пустыни последние несколько лет находились в руках Ее величества королевы Глории. Именно к ней и были отправлены из Эв доверенные подчиненные генерала Маттаго. Разумеется, послам было строго запрещено даже упоминать своего настоящего начальника — вместо него следовало ссылаться на принцессу Лангвидэр, племянницу покойного короля Эволдо. В отличие от того же Меремаха, что не один десяток лет водил свою армаду по просторам океана Нонестика, глава штаба сухопутных сил был в политической игре далеко не новичком и отчетливо понимал, какую реакцию даже у правительницы небольшого города-королевства вызовет обращение к ней военного командования соседней страны. Можно не сомневаться, сразу же возникнет вопрос, почему гонцы к королеве присланы не именем эвийского правителя, следом вполне вероятна мысль о возможном перевороте — и это при условии, что на материке персоны королей и королев едва ли не священны. Лишнее беспокойство со стороны соседей Маттаго было ни к чему.

Послы — а их было десять человек, включая одного из сыновей самого генерала — прибыли в Джинксланд, преодолев пески на спинах драконов. Страна, запертая между горами и пустыней, была настолько мала, что, казалось, Эвна со всеми ее пригородами заняла бы эту местность целиком. Пересечь Джинксланд можно было за несколько часов неспешной ходьбы, причем, в отличие от густо застроенной эвийской столицы, здесь не последнее место занимали леса и возделываемые поля. Земля, залогом мира в которой стали горы. Когда драконы, ища подходящее место для приземления, начали снижаться на лугу возле небольшой реки, всадники невольно заметили, что над деревенькой неподалеку медленно стелется розовая дымка. Будучи не понаслышке знакомыми с коварством этого очаровательного природного явления, они, не сговариваясь, подняли драконов на прежнюю высоту и вернулись к самой границе Мертвой пустыни. Здесь, по соседству с гибельными песками, эвийский отряд провел около часа: туман рассеялся, растворившись в траве, и она засияла на солнце каплями росы. Лишь тогда эвийцы осмелились продолжить путь — позволив драконам снизиться, они двинулись к королевскому дворцу, что сверкал своими башнями буквально в нескольких минутах полета от границы. Расстояния в Джинксланде выглядели совсем иными: чтобы пересечь Эв с запада на восток, требовалось двое суток, путешествие от северной границы до южной отнимало неделю, здесь же всю страну меньше чем за день можно было обойти пешком.

Небольшие горные драконы летели медленно, позволяя своим седокам внимательно рассмотреть местность. Если не считать королевского дворца, весь Джинксланд напоминал эвийцам окрестности столицы: размеренная сельская жизнь, работа в поле, которую крестьяне выполняли быстро и слаженно, нетронутая природа, ручьи и родники… Тот факт, что эта идиллическая картина отражает не отдельную деревню, а целое королевство, не укладывался в головах привыкших к большим расстояниям эвийцев. Еще более странным, шокирующим казалось им то, что именно из уютного мирка Джинксланда вошли в Эв люди, построившие Карсалью, город-призрак Аттею и Сентабу, это порождение тёмных сил на краю ущелья Рох. Каждый наедине со своими мыслями, послы генерала думали об одном и том же: какими бы мирными ни выглядели окружавшие дворец деревеньки, все они, как и открытая беззащитная Сентаба, могут таить в себе неизведанную опасность.

Дворец королевы Глории, как и всё в этом городе-королевстве, выглядел воплощением безмятежности. Вокруг был разбит сад, у ворот прохаживалась стража. При виде эвийских драконов солдаты нисколько не насторожились — лишь торжественно замерли на своих местах, встречая гостей. Казалось, здесь никто и ничему не удивляется. Такое отношение лишь еще больше насторожило посланцев: Фертеб Кенейя тоже без малейшего колебания впустил чужаков в свои владения — и где теперь армия, что должна была заставить главу Сентабы покориться воле Его величества? А это Джинксланд, земля, с которой много столетий тому назад вышли те, кто заложил у подножия Короны Мира первые камни трех городов.

Однако розовый туман бесследно растворился над рекой у границы, воздух был чист и прозрачен, а за невыполненное задание Маттаго всегда карал строго. Посланцам не оставалось ничего другого, кроме как, мысленно распрощавшись с жизнью, оставить своих драконов неподалеку и церемонно подойти к дворцовым воротам.

— Сиятельная Глория, королева Джинксланда, приветствует вас, чужестранцы, — заговорил один из стражников.

— Пусть будут долгими дни сиятельной Глории на троне Джинксланда, — поклонился в ответ предводитель эвийского отряда капитан Гор. — Пусть будут долгими дни ее детей на троне Джинксланда. Ее высочество принцесса Лангвидэр шлет королеве Глории заверения в искренней дружбе и просит Ее величество уделить нам немного драгоценного времени. Страна Эв нуждается в помощи.

Их впустили довольно быстро. Дворец «сиятельной Глории» по эвийским меркам не мог равняться с жилищами даже правителей какой-нибудь глуши вроде Анардаху, однако здесь, посреди равнины с разбросанными по ней деревеньками, смотрелся произведением иного мира. Послы с интересом оглядывались. Умиротворение, словно витавшее в воздухе, настигло наконец и их, прогнав прочь тревогу. Впрочем, ощущение это длилось недолго — ровно до тех пор, пока им не сообщили, что королева Глория не сможет принять их раньше завтрашнего утра. После Сентабы это могло означать только одно: ночью на долину опустится розовый туман, вытянет из тел жизненные силы, оставив лишь высохшие останки. Ночевать здесь означало неминуемую смерть. Тихое, отгороженное от мира королевство являлось родиной нынешнему правителю Сентабы. Причем город на краю ущелья был ловушкой, которую они знали, — а ведь могли существовать другие, опаснее и страшнее розового дыма, идущего из глубин.

Заметив почти суеверный ужас на лицах большинства чужеземцев, секретарь королевы, почтенная пожилая дама, слегка удивилась, однако промолчала. Умиравшая от скуки Глория могла бы принять их хоть немедленно, но того требовали приличия: у королевы не может быть много свободного времени, ее день расписан по минутам — именно такое впечатление должно сложиться у гостей.

— Возможно, у Ее величества будет время после ужина, — стараясь скрыть откровенное непонимание их реакции, смилостивилась дама и тут же заметила, как у молодых послов светлеют от облегчения лица. Возглавлявший отряд капитан, однако, оставался по-прежнему мрачен.

Им предложили комнаты во дворце, гостеприимно приглашая переночевать. Всё тот же капитан вежливо, но непреклонно пресекал эти попытки, объясняя отказ тем, что принцесса просила вернуться до утра, а от Короны Мира до столицы несколько часов полета. Джинксландцы выглядели искренними.

Фертеб Кенейя, открывая ворота, тоже выглядел искренним.

Ее величество Глория пригласила их разделить с ней вечернюю трапезу. Ей самой не терпелось увидеть чужестранцев, неожиданно принесших вести извне. Причем не из Оз, от Глинды или малолетней глупышки Озмы, с которой Глории за пятнадцать лет на престоле уже довелось однажды повстречаться, а из-за пустыни, из-за взлетающих в небеса крошащихся вершин Короны Мира. Никаких новостей из королевства Эв она не получала уже очень давно.

Глория не могла сказать, оправдали чужестранцы ее надежды или нет: она и сама не знала, чего от них ждет. Когда женщина, как и подобает королеве, с некоторым опозданием появилась в столовой, ей навстречу церемонно поднялись эвийские посланцы. Строго согласно этикету она позволила их командиру поцеловать ей руку. Они держались довольно спокойно — и всё же от взгляда Глории не укрылась тщательно сдерживаемая нервозность. Словно чего-то ждут.

Глория приветливо улыбнулась. Немногочисленные гости Джинксланда уносили в своих впечатлениях образ одной из самых очаровательных правительниц на материке. Глория была неизменно мила, ее манеры сочетали королевское воспитание и всё еще сохранившуюся беззаботность молодости, и благодаря этому дочь покойного короля Кинда получала возможность располагать к себе людские сердца. Эвийцы не стали исключением: те, кто помоложе, с восхищением смотрели на статную джинксландскую королеву, ловя оттенки ее улыбки; даже капитан Гор немного смягчился.

— Я рада принимать на своей земле наших друзей из королевства Эв, — заговорила Глория, усаживаясь на свое место во главе длинного стола. Пышные шелестящие юбки ее наряда расстелились по полу озером голубых кружев. По правую руку от матери нетерпеливо ерзали на высоких стульях с резными спинками наследные принц и принцесса Джинксланда. Место напротив Глории, которое обычно занимал король Пон, пустовало. От взгляда капитана Гора не укрылось, что дети сидят рядом с королевой, — пусть неуловимо, но это подчеркивало неравенство мужа и жены на иерархической лестнице страны.

Ужинали в Джинксланде рано — в Эв в это время многие едва заканчивали обедать. Однако в королевстве, где испокон веков было принято вставать до зари, даже правящая семья подчинялась общему распорядку. Глория хлопнула в ладоши, браслеты на ее руках тихо зазвенели. В ту же секунду двери столовой бесшумно распахнулись, и слуги внесли первые блюда. Королева укоризненно посмотрела на детей и вновь обратилась к прибывшим.

— Надеюсь, семья Его величества находится в добром здравии? Мне доложили, что вы действуете именем принцессы Лангвидэр — так ли это? Боюсь, мы не имели чести быть представлены друг другу. Однажды я навещала короля Эволдо в его владениях на западе. С королем случилась беда?

— К сожалению, Его величество добровольно покинул этот мир, — капитан Гор с выражением величайшей печали на лице опустил взгляд в тарелку. — Он окончил дни в океане Нонестика, передав трон своей племяннице.

Глория сочувственно покачала головой. Она видела Эволдо и его семью лишь однажды, и они не произвели на нее особого впечатления, однако выразить соболезнования по поводу преждевременной кончины эвийского короля требовали приличия.

— Джинксландский народ скорбит о душе короля Эволдо. Однако какое дело привело в наш уединенный край посланцев принцессы Лангвидэр? Здесь редко бывают гости, — она печально улыбнулась, словно чувствуя некую вину за то, что пустыня и неприступные горы лишают чужеземцев возможности посетить долину Джинксланда. — Мы рады приветствовать вас здесь и вашими устами передать принцессе выражение самой теплой дружбы.

— Пусть боги оберегают ваши дни на троне Джинксланда, — сидевший ближе всех к королеве капитан церемонно кивнул. — Принцесса нуждается в совете правителей этого благословенного места.

— Так говорите же! — нетерпеливо воскликнула Глория. Гости из внешнего мира принесли в застывший быт Джинксланда порывы свежего ветра.

— Ее высочество принцесса Лангвидэр намерена реформировать местное управление регионов королевства. Страна Эв нуждается в переменах, это принесет благоденствие в дома ее жителей. Как вам известно, королевство состоит из одиннадцати провинций, каждая из которых обладает особой, только для нее характерной магией. Дабы максимально точно сочетать возможности этой магии, Ее высочество повелела своим подданным предоставить сведения о природе используемых сил.

Глория слушала внимательно, с затаенным холодком в душе догадываясь, куда клонит этот суровый капитан в украшенном орденами парадном мундире. У Джинксланда и страны Эв было лишь одно связующее звено. Всеми силами королева старалась не выдать своего волнения.

— Дабы избежать непонимания в столь непростом вопросе, мы обращаемся к правителям Джинксланда. Известно ли вам что-либо о фамильной магии рода Або'Кенейя, что покинул родину несколько столетий тому назад, принеся присягу верности королевству Эв?

Глория не побледнела, не закусила губы — лишь сердце заколотилось судорожно и гулко, как после долгого бега.

— Кенейя — джинксландцы лишь по крови. Они ушли отсюда очень давно, — после недолгой паузы задумчиво ответила королева, постукивая по краю стола точеными пальцами. — Однако почему вы не спрашиваете у них самих? Мне известно лишь то, о чем говорится в летописях.

— Ее высочество Лангвидэр не может полагаться на честность своих подданных. К сожалению, слишком многие хотят выйти из состава королевства, думая лишь о личной выгоде. Ее высочество намерена максимально предотвратить беду, а потому ищет правдивых сведений у истоков. Люди, что владеют городами на западе страны, пришли из Джинксланда.

Глория медленно кивнула. Она не заметила, как в зал вошел ее муж. В свою очередь Его величество король Пон окинул собравшихся тусклым взглядом и молча сел напротив Глории. Дети с интересом прислушивались к беседе. Отчасти из-за того, что разговор принимал не подходящее для ушей юных наследников направление, отчасти просто из желания сосредоточиться и оттянуть время королева ответила не сразу.

— Я поняла ваш вопрос. Я прошу вас, господа, спокойно закончить трапезу, после чего я пошлю за вами, капитан. Даю вам слово, вы сможете покинуть Джинксланд до полуночи.

Остаток ужина прошел в молчании. Глория была погружена в свои мысли, король Пон мрачно ковырял вилкой в тарелке, эвийцы старались вообще ни о чем не думать. Ворота в Сентабе закрывают в полночь. Удастся ли им, покинув Джинксланд, не последовать через несколько дней за Эволдо? Гору было строго-настрого запрещено рассказывать Глории о тумане над ущельем, о смерти нескольких тысяч солдат и самого короля от страшного недуга, о том, что целая гномья армия сгинула под розовой пеленой. Объяснение, придуманное взамен, выглядело вполне невинно. Теперь всё зависело от этой миловидной женщины, что неподвижно сидит на стуле с высокой позолоченной спинкой, выдавая внутреннее напряжение лишь подрагивающими ресницами.

Глория поднялась из-за стола первой. Кивнула присутствующим и медленно вышла, гордо вскинув голову, затянутая в корсет, сопровождаемая шелестом пышных юбок. За пятнадцать лет на троне королева научилась держать себя в руках. Оставшись одна, Глория выскользнула из дворца через боковую дверь и очутилась в саду. С детства она любила прятаться здесь от назойливых нянек и, повзрослев, так и не сумела расстаться с привычкой доверять садовым деревьям свои размышления и печали. Здесь она первые десять раз отказала предложениям Гуги Гу, здесь впервые объяснилась с Поном, сюда, счастливая, принесла своего первенца-сына.

Деревья приветливо зашелестели ей навстречу. Подобрав длинные юбки, Глория зашагала по тропе к белой резной скамейке в глубине сада. Никто не решался нарушить здесь покой королевы, а может, ее попросту переставали замечать. Это были джинксландские садовые чары, и они опекали лишь тех, кто действительно в них нуждался. Глория опустилась на скамью и, запрокинув голову, подставила лицо тёплому ветру. Бешено колотящееся сердце понемногу успокаивалось.

Глории было восемь, когда ее отец, король Кинд, трагически погиб, сорвавшись в ущелье, отделяющее долину от Джинксландских гор. Возможно, кто-то ему помог, возможно, так распорядилась судьба, — принцесса была мала, чтобы рассуждать об этом. Мать же ее, привыкшая к гибельному ощущению той надежной защиты, каковой служила для нее спина царственного супруга, оказалась не способна отстаивать права ребенка, а через полгода и вовсе приняла яд, оставив Глорию одну перед реальностью мира. Девочка была еще слишком юна, чтобы приобрести хоть каких-то сторонников, а потому вопрос престолонаследия решился просто и бескровно: трон занял советник короля.

Его величество Фирс царствовал четыре года. У нового короля был сын, ровесник самой Глории, и девочка, часто сбегавшая из-под надзора многочисленных гувернанток, быстро прониклась сочувствием к застенчивому пареньку, что боялся любого громкого звука и ударялся в слезы, едва отец повышал на него голос. До знакомства с непоседливой Глорией принцу Пону и вовсе не приходило в голову, что можно удрать из дворца и бродить в полном одиночестве по джинксландским полям, предаваясь размышлениям, вместо того чтобы сидеть с учителем в душном классе и зубрить устав королевства Джинксланд, написанный замысловатой вязью. Глория была первой, кто, жалея нерешительного мальчишку, взял его за руку не как принца, а как ребенка, с которым хочется подружиться. С ней он считал камешки на берегу ручья, с ней слушал птичьи трели в лесу и удирал от старухи Блинки, что грозилась поколотить обоих своей клюкой, и его не волновало, что эта девочка — дочь короля, смерть которого приписывают его, Пона, отцу.

Глория искренне горевала, забившись в угол в своей комнате, когда принц, испугавшись побоев, впервые не поддался искушению вновь сбежать с ней на луг. В крови девочки кипело неповиновение. Пон бунтарем не был. Однако тогда, в детстве, это вызывало лишь горькую обиду.

Фирс был убит вооруженной стражей по приказу первого министра. Короля закололи в постели, выпустив кровь, как праздничной свинье. Младший брат короля Кинда не был готов провести остаток жизни в ранге советника. За одну ночь мальчик, будущий наследник джинксландского трона, как и несколько лет назад принцесса Глория, лишился всего — и Пона это сломало. Тогда, в детстве, Глория не замечала.

Король Крюл оказался немногим лучше короля Фирса. А Глории уже тринадцать, еще два года — и пора будет сватать. Еще два года — и прощай вольное детство, и слишком странно смотрит на принцессу старик Гуги Гу, слишком часто подносит королю дорогие подарки. А Глория смеется, отгоняя дурные мысли, и навещает Пона, пытаясь вытащить из вечной угрюмой меланхолии.

Им стоило бы поменяться местами. Ей родиться свободолюбивым мальчишкой-принцем, ему — трогательной хрупкой девочкой, слёзы которой способны разжалобить самое жестокое сердце. Однако судьбе было угодно подшутить, и девчонке досталась храбрость, которой хватило бы на троих. В детстве Глория не замечала этой странности, а, повзрослев, начала _стараться_ не замечать. Печальная женская мудрость приходила к принцессе постепенно.

Король Крюл сватал Глорию за Гуги Гу. Иногда, пролистывая в памяти минувшие годы, женщина спрашивала себя: будь у нее шанс вернуться туда, к себе девятнадцатилетней, пошла бы она за старого вельможу? Гуги Гу не любил ее. Можно даже сказать, он любил ее примерно так же, как и она его, — мысленно проклиная и желая скорейшей смерти. Но Глория была красива. Он мечтал сделать из нее бессловесную куклу, демонстрировать гостям и гордиться собственным успехом. У нее был шанс получить взамен роскошь, сравнимую разве что с дворцами Изумрудного города. Да что там, она могла потребовать засыпать Джинксланд бриллиантами — ходили слухи, что старый шут знается с гномами. Они могли бы составить неплохую пару, однако реальность толкнула Глорию в спину слишком поздно, когда Гуги Гу отправился в могилу спустя два месяца после ее коронации, а она, глупая влюбленная девчонка, неожиданно поняла, что за время правления двух последних королей от казны осталось лишь название. Самый богатый придворный Крюла прожил совсем недолго при новой королеве — не выдержало сердце, и, стоя перед его гробом, Глория ловила себя на том, что видит в этом человеке лишь его золото. Она могла владеть этим золотом. Она сберегла свою честь, отказав ему ровно сорок раз, и осталась ни с чем, вынужденная штопать чулки и сдерживать желание сшить новое платье. Глории девятнадцать, она коронована, она замужем за принцем Поном и знает, что родит ему как минимум троих детей. И сын унаследует трон Джинксланда, а девочек сосватают за королевских советников, и это будут самые счастливые браки в истории страны.

Королеве девятнадцать, и она счастлива. То, что мысли о богатстве Гуги Гу были голосом разума, а вовсе не предательством возлюбленного Пона, Глория поймет лишь через несколько лет, когда нужда хоть немного ослабит свои тиски. Когда детям можно будет нанять учителей, когда сама она станет появляться на балах в новых роскошных платьях. Джинксланд выбирался из бедности усилиями королевы, обладавшей удивительным чутьем в подборе чиновников. Иногда, посмеиваясь над собой, Глория думала, что экономность, в какой-то мере скупость — лишь плата за упущенный шанс прибрать к рукам сокровища Гуги Гу. Она была влюблена — и она платила.

Его величество Пон, взошедший на трон вместе с Глорией, не имел и трети ее силы духа. Иногда королеве казалось, что царственный супруг так до конца и не повзрослел, застряв где-то в юных годах. Она выслушивала доклады о восстановлении хозяйства в стране, принимала решения, карала и миловала — король продолжал бродить по лугам, писать стихи и предаваться сумбурным размышлениям. Глория скрывала за праведным негодованием банальную зависть. Ей двадцать два, она ждет первенца и ни дня не может расслабиться — стране нужна сильная рука, и что поделаешь, если это рука королевы, а не короля. Она ведь любила этого мечтательного мальчишку, не раз утирала ему слёзы и подсказывала верный путь, настолько привыкла, что муж и жена вопреки традициям поменялись ролями, что вскоре и вовсе перестала обращать на это внимание.

«Наша славная Глория… Глория, Глория…»

Она выстукивает этот марш на собственном колене. Его величество Пон носит корону лишь номинально. Глория по-прежнему тиха и любезна, вот только за любезностью теперь отчетливо чувствуется готовность перегрызть горло любому, кто осмелится забрать ее абсолютную власть в Джинксланде. И лучше быть единоличной владычицей маленького клочка земли, чем петь дифирамбы Озме, глупой девчонке, возвышение которой на троне Оз казалось сущим бредом. Озме помогает Глинда. Глория тяжело вздыхает: ей в свое время не помог никто, ее короновали и оставили одну. А ведь она была не намного старше.

Его величество Пон больше не вмешивается в ее дела. Он так и остался впечатлительным подростком, помощником садовника, которому она сама надела на голову королевский венец. Подданные идут со своими просьбами к Глории. С ней, с матерью, советуются учителя ее сына и дочери. Она в курсе всех дел Джинксланда, в ее честь исполняют марш на открытии балов во дворце. «Наша славная Глория» вьется волнами за ее спиной. Королеве двадцать семь.

Говорят, где-то далеко, за Мертвой пустыней есть страна Эв. Джинксландской королеве безразличен внешний мир, каждый день она благодарит великого Торна за то, что воздвиг вокруг Джинксланда барьеры из гор и песков. Никто не покидает заповедный край. Тем больше разгорается ее любопытство при виде выбитых золотом вензелей короля Эволдо. Король приглашает правящую семью Джинксланда нанести визит в эвийскую столицу. Зачем? Глория непонимающе хмурится: у Джинксланда не было никаких контактов с внешним миром. Она не видит смысла покидать вдоль и поперек изученный клочок земли, боится себе признаться, но ее пугает внешний мир.

Король Пон, бесполезный для государства, уже давно потерявший значимость для собственной жены, ищет утешения в вине. Глория вновь видит его растерянным ребенком, хочет привычно, по-детски погладить волнистые волосы мужа — у нее не один сын, у нее их два. И только у одного из них до сих пор всё впереди. Вино и женщины, король ищет мечтательных податливых красавиц, рядом с которыми выглядит героем. Глория смеется над остатками былой любви и по ночам уединяется в спальне с очередным государственным проектом. Она в этой стране и король, и королева. «Наша славная Глория». Королева знает, что была слепа, что, поддавшись пламени юношеских чувств, потеряла и их, и шанс пустить сокровищницу Гуги Гу на благо Джинксланда. Что у нее, по сути, осталось? Глории двадцать девять.

Глории двадцать девять, десять лет на троне. Уходящая молодость взлетает за ее спиной погребальным костром, лукаво искрится в глазах детей. На что ты потратила десять лет своей жизни? На сопляка-мужа, на страну, которая только на тебе и держится, на судорожное желание сберечь лишний золотой. Ее короновали и забыли, разоренный двумя предыдущими королями край музыки и благоденствия стал ее клеткой. Возможно, именно это толкает Глорию к золоченому свитку гербовой бумаги, она пробегает пальцами выпуклые узоры и знает, что примет это странное приглашение. Молодость дает право быть безрассудной. Иногда Глории хочется стать, как Глинда, бессмертной, подчинить неведомую магию материка, передать ее в наследство своим детям. Однако ее удел — Джинксланд, и лучше клочок независимой земли, чем унизительное положение одного из вассальных регионов Оз. «Глория, Глория!..» Каждый раз под звуки этого марша она стремительно мчится назад, в свои девятнадцать лет, где она влюблена и счастлива, где еще не знает, что будет ждать ее впереди, — Глория думает, что в тех пяти минутах оркестра осталась ее душа.

Возможно, именно поэтому она примет приглашение. Чтобы вновь, как в первый раз, входя в бальный зал, слышать гимн своей страны, приветливо кивать придворным, наслаждаться атмосферой праздника. Только город — не ее Джинксланд. Душная, пьяная запахом магнолий Эвна, где шелест цветов сливается с шелестом кружев, и невозможно представить этот город иным. Глории хочется смеяться, кружась вслед за лепестками. Они повсюду: падают с ветвей, путаются в волосах, океан, отравленный сладким белым ядом, прибивает их к берегу. Дорожка к трону короля, ослепительно белая, кажется выложенной лепестками магнолий. А она, Ее величество Глория, снова молода, снова полна сил. С улыбкой встречает испытующие взгляды эвийских министров. Знать везде одинакова, они готовы, не переставая любезно улыбаться, проглотить ее с потрохами.

А потом, когда десятки незнакомых имен сливаются в монотонное бормотание, в толпе придворных мелькают неподвижные, словно высеченные из камня лица с хорошо знакомым разрезом глаз — и у Глории обрывается что-то в груди. Джинксландцы. Здесь, в чужой стране, ее соотечественники, которых она видит впервые — а она знает в лицо каждого знатного жителя своего маленького королевства. Неожиданность настолько сильна, что женщина застывает изваянием — лишь замечает в их коротких бородах тонкие золотые нити. Чужестранцы на службе королевства Эв.

Глория не спрашивает их историю, верит, что из заповедной долины никто не уходит. Им удалось покинуть Джинксланд, и она не хочет знать, каким образом у них это вышло. Лучше держать под контролем все тайны маленького клочка земли, чем пытаться вмешаться в ход событий внешнего мира. Внешний мир пугает Глорию. Она просто сядет на дракона, впервые в жизни сделает что-то, не думая. Полуживая от усталости, через несколько часов вцепится затекшими пальцами в тонкую витую решетку, не в силах оторвать взгляда от клубов розового дыма, поднимающихся откуда-то с запада. Диковинный дым будет течь по тротуарам, зыбкими щупальцами оплетать деревья, воспаленное воображение нарисует Глории тихое шипение туманных змей. Древняя, чужая магия, не эвийская и не джинксландская, сдерживаемая в глубоком расколе сила. И королеве кажется, что она летела сюда лишь затем, чтобы увидеть этот город, жила лишь затем, чтобы однажды раствориться в розовом дыму. Город тянет к ней свои плети, и тонкая решетка будет сдерживать их — Глории кажется, что розовый дым поет ей колыбельную. Она больше не различает сон и явь, осыпающиеся камни на краю ущелья сменяются полупустыней предгорий, сверкающие купола тонут в зыбком мареве.

— Где я нахожусь?

— Сентаба. Ущелье Рох.

Глория кивает, широко распахивая глаза. Туман бесследно исчез, словно и не было его вовсе. Мысли путаются в бешеном хороводе: что она делает в городе, название которого слышит впервые в жизни, что толкнуло ее на этот бессмысленный полет над страной, пугавшей своими просторами… Безрассудство молодости — а ведь она уже не молода, она правит Джинксландом десять лет, и эти годы забрали у нее ее беспечность. Глории хочется взлететь над бездной, раскинув руки. Она впервые видит Корону Мира, раскрошившиеся древние пики, видит отвесные склоны ущелья Рох и даже не пытается понять, какие силы впустили ее в отражение ее собственного королевства.

Джинксланд на территории страны Эв. Совершенно иной, не подвластный своей королеве край. Не ее Джинксланд. Глория чувствует, как дурманящая эйфория охватывает всё ее существо. Здесь, в колышущемся розовом мареве, она может вернуть назад свою молодость.

Резким ударом в грудь возвращается реальность. Глория вздрагивает, сжимает пальцами подлокотник скамейки. Вот уже пять лет стоит ей закрыть глаза — и стелется в памяти розовый туман над ущельем. Робкая, несмелая дымка, появляющаяся над ручьями и озерами Джинксланда, приводила жителей в восторг. До визита Глории в Эв в долине не видели ничего подобного. Королева привезла туман извне, дабы украсить свои владения. Она и сама не до конца понимала, каким образом ей удалось воссоздать на своей земле что-то подобное, что-то настолько чужое и вместе с тем прекрасное, — придворные алхимики склонялись к тому, что память королевы искусно вплелась в магию материка, позволив повторить хотя бы внешнюю сторону розового тумана. Он появляется всякий раз, едва королева засыпает, — еще один повод славить Глорию, владычицу благословенных земель Джинксланда. А Глории скоро тридцать пять.

Женщина резко поднялась со скамьи, расправила длинную юбку и, гордо вскинув голову, направилась обратно во дворец. Она и так просидела в саду слишком долго, забыв о времени и о том, что ее слов ждут гости из далекой страны. Чужестранцы просили совета, а она обещала помочь. Солнце садилось за Джинксландскими горами, освещая страну Оз. Проходя по длинному коридору в библиотеку, королева велела позвать капитана Гора. Ей было удобнее беседовать с ним наедине — Глории казалось, что в беседе со всем отрядом она непременно выдаст свои истинные чувства. Страна Эв на берегу океана и закрытый от внешнего мира Джинксланд были, словно жизненной нитью, связаны гораздо крепче, чем думали эти мужественные люди, преодолевшие пустыню на драконах.

«Наша славная Глория!..»

Капитан Гор появился в библиотеке спустя несколько минут. Глория приветственно махнула рукой ему навстречу, он поклонился, почтительно поцеловал ее руку. Легкая улыбка чуть тронула губы королевы.

— Я прошу вас садиться. Надеюсь, ваше путешествие не было опасным?

— Ваше величество, пересечь Мертвую пустыню отнюдь не так сложно, как об этом говорят. Секрет в том, что у большинства обитателей материка нет способа это сделать. Пустыню можно преодолеть либо над землей, либо под — третьего не дано. Под землю в здравом уме никто не полезет. Мы выбрали путь по воздуху, а он абсолютно безопасен, если не снижаться над песками. Благодарю Ваше величество за беспокойство, — Гор вновь поклонился и сел напротив королевы. Глория чуть наклонила голову. Казалось, она не может решиться на что-то важное, собирается с духом, словно перед прыжком в воду.

— Я обдумала ваш вопрос, капитан. В желании вашей госпожи получить информацию из, по сути, первичного источника есть определенная логика. Джинксланд существует очень давно, он не намного моложе всей остальной страны Оз. Ученые до сих пор не ответили на вопрос о происхождении наших предков, однако мы точно знаем, что первые джинксландцы не были кводлингами. Это место не подчиняется стране Оз.

Глория помолчала, подбирая слова.

— Кенейя — джинксландцы по крови. Предки нынешних поколений покинули страну несколько столетий назад, об этом говорится в летописи. Я не могу назвать вам причину — не потому, что пытаюсь скрыть ее от вас, напротив, я ее просто не знаю. Текст не содержит никаких, даже самых туманных упоминаний. Также мне не удалось найти ничего, что касалось бы их способностей. Могу лишь предположить, что они вызвали к жизни каких-то духов. Здесь, в Джинксланде, материк свободен от подземных сил, а собственные способности долины по-своему ограничены. Корона Мира, в свою очередь, издавна считалась небезопасным местом, там осмеливались жить лишь гномы. Но гномы — не люди. Боюсь, это всё, чем я могла вам помочь. Люди, родившиеся в Джинксланде, не могут его покинуть. Имена же тех, кому это удалось, исчезают из летописей королевства. Основатели рода оставили долину очень давно, порвав все связи с нашим маленьким миром. У них джинксландская кровь — и на этом всё. Я сожалею.

— И всё же ваша помощь ценна для нас. Ее высочество Лангвидэр предполагала, что в их лице мы имеем дело с типичными способностями джинксландцев. Однако теперь мы знаем, что это не так.

Глория непонимающе вскинула брови.

— Возможно, я чего-то не понимаю, но о чем именно мы говорим? Что-то случилось? Я сожалею также о том, что мои соотечественники доставляют неприятности высокочтимой принцессе Лангвидэр.

Город, плывущий в розовом дыму, — он нереален, и вместе с ним растворяются миражом предгорья, дрожат зыбкие, полупрозрачные пики Короны Мира. Хребет, что огибает Мертвую пустыню, — древний, крошащийся скелет материка. Глория не знает, какие силы влекут ее сюда, расчетливую, уже давно потерявшую способность принимать безрассудные решения. Ей двадцать девять, она мать двоих детей и временами не может поверить в то, что это именно она надевала когда-то королевский венец Джинксланда. Она думает, что правила этой страной всю жизнь, и иногда просыпается от жгучей ненависти к огороженному горами и пустыней клочку земли, который пленил ее своей безмятежной долиной.

А Фертеб Кенейя полгода назад похоронил жену и до сих пор не до конца понимает, что тело той, с которой он был обручен еще в детстве, принял фамильный склеп Карсальи.

Глория читает безнадежность на его губах, Глория знает, что они нужны друг другу в этом розовом дыму. Королева Джинксланда чувствует ответственность за всех своих подданных, даже тех, что забыли родину ради предгорий Короны Мира. Она сделает всё, чтобы вернуть жизнь в его потухший взгляд, а сама… оживет на одну ночь и навсегда оставит на краю ущелья Рох свою юность. Простит себя за глупую влюбленность, что подняла на королевский трон безвольного супруга, а ветер подхватит эхом истерические нотки ее звонкого хохота. Глория заберет с собой красоту розового тумана.

Капитан Гор молчал. Ему было строго-настрого запрещено посвящать королеву Джинксланда в подробности битвы под Сентабой. Однако сейчас, глядя в испуганные глаза женщины, бравый военный чувствовал, что не имеет права оставить ее в неведении. Незаметно и как-то неожиданно она вдруг потеряла всё свое равнодушие.

Глория знала лишь, что, помимо города на краю ущелья, есть по крайней мере еще один, однако почему-то была уверена, что заданный капитаном вопрос имеет отношение лишь к Сентабе. Там пляшет за решеткой розовый туман, к которому хотелось прикоснуться пальцами, попробовать его на вкус, вдохнуть, ощущая губами древнюю власть материка. Это не джинксландская магия. Сильная, безжалостная, не подвластная никому из действующих королей. Одна ночь подняла Глорию на вершину этой магии, королева окунала руки в непрозрачный розовый дым, пыталась задержать в пальцах и забрать с собой. Порождения ущелья Рох могли подчиняться ей — Глория знает, что они не причинят ей вреда, потому что так сказал Фертеб Кенейя, человек, с которым по иронии судьбы ее объединяет одна ночь.

— Там что-то случилось? — уже тверже повторила женщина, нервно переплетая пальцы. Капитан опустил взгляд.

— Там туман, Ваше величество… он убивает всех, кто войдет в город, — выдавил он и стиснул зубы. — Вы могли знать, откуда он взялся.

Туман… сквозь него не проходят солнечные лучи. Глория медленно кивнула, молясь лишь о том, чтобы капитан не заметил ее бледности. Она не имеет права на слабость. Фертеб Кенейя старше ее намного, очень намного, ему и его семье нет дела до далекого Джинксланда, и Глория чувствует укол уязвленного самолюбия: настоящие люди ее страны, их не волнует внешний мир. Глории двадцать девять, и она знает, что в своей жизни была счастлива лишь одну ночь. Ее желание лететь на драконе неизвестно куда, ветер предгорий и тихое эхо двух голосов на краю ущелья — это казалось миражом, не более реальным, чем поднимающийся снизу туман. Не это ли и есть настоящий Джинксланд своей королевы?

— Сожалею, но причина этого явления мне неизвестна, — холодно отозвалась Глория. — Они не пользуются силой Джинксланда, даю вам в этом слово королевы.

— Я благодарю вас, Ваше величество, — капитан поднялся. — Позвольте заверить вас, что принцесса Лангвидэр и эвийский народ будут готовы откликнуться на любую вашу просьбу. Принцесса надеется, что препятствия материка не помешают дружбе двух королевств.

Глория махнула рукой, приказывая ему удалиться. Эти люди боятся тумана. Вот почему, заметив розовое марево над озером, они рванули на своих драконах назад к пустыне, как о том докладывала разведка. Страх их настолько силен, что даже слабая копия вынудила отряд отступать. Королева не смогла сдержать улыбки. По всей видимости, она знает далеко не всё о тумане, что поднимается над ущельем Рох, для нее до сих пор остается загадкой не только природа, но и способности этого диковинного явления.

Смутное беспокойство не переставало терзать ее душу. Принцесса Лангвидэр… откуда вообще там принцесса, если у короля пять сыновей? Принцесса ищет истоки этой силы, всё указывает на то, что она, находясь в Эвне, боится не меньше, чем ее подданные. Туман над ущельем — скорее защита, он вступает в игру лишь в тех случаях, когда над городом нависает угроза. Выходит, их вынудили обороняться. А ведь Глория почти забыла сумасшествие предгорий, небо, словно пронзенное пиками Короны Мира. Прошло уже больше четырех лет — и с новой силой вспыхнула в памяти виденная лишь однажды Сентаба и тёмный пролом, отделяющий ее от горного хребта.

2

Слуги, подгоняемые безутешной семьей рошерийского правителя, сновали по саду до самого вечера, однако голову убитой девушки так и не нашли. Тело наследницы тихо похоронили в закрытом гробу сутки спустя — ни у кого не было желания устраивать традиционные пышные проводы. Не столько ее смерть, сколько странный для здешних мест способ ужаснул обитателей дворца: среди столичной и провинциальной знати были в широком ходу многочисленные яды, искусство отравления шлифовалось веками, и, съезжаясь в столицу, министры брали с собой самых проверенных поваров, старались избегать любых, даже случайных прикосновений своих соперников и на всяких случай везли в перстнях целые коллекции смертоносных порошков — просто на всякий случай. Яды в Эв были самой развитой областью науки.

Собираясь в столице, королевские министры полностью осознавали ту опасность, что нависала теперь над их семьями. Однако никто не ждал, что в первую же ночь кто-то будет убит настолько жестоко. Отравление той же девушки не вызвало бы такой паники в разрозненных рядах эвийцев: здесь, в высших кругах, при борьбе за королевский трон это было бы привычным делом. Но ей отсекли голову, и голова бесследно исчезла. На короткий срок столь ужасное событие отчасти сплотило провинциальных лордов. Пусть они ни на миг не забывали, с какой целью покинули свои владения, однако споры в тронном зале возобновились лишь после того, как обезглавленное тело было предано земле. Пролилась новая кровь за королевский трон.

Обстановка во дворце ощутимо изменилась. И если сами министры продолжали увлеченно поливать друг друга бранью и таскать за бороды, попутно меряясь титулами и владениями, что должны были обеспечить им право на престол, то сыновья и охрана не выпускали из рук оружие, а женщины больше не решались передвигаться по дворцу в одиночестве. В этой напряженной атмосфере прошел весь следующий день, по итогам которого совет министров разделился на два лагеря: одни продолжали упорствовать в том, что каждый из них достоин трона, другие, не желая вновь подчиняться и вместе с тем не видя шансов пробиться наверх, начинали требовать независимости. Страну Эв составляли одиннадцать регионов, которые сильно различались по своему влиянию.

Первым об отделении заговорил старый лорд Унхева с земель Анардаху. Его собственный род вёл свою летопись гораздо дольше, чем династия короля Эволдо, однако это было единственной особенностью, которой северный род мог гордиться. Унхева содержал дворец и полагающийся статусу штат слуг лишь потому, что овечью шерсть из Анардаху закупали для нужд эвийской армии. По сравнению с большинством противников Унхева был беден как кладбищенская мышь. Он рассчитывал на то, что, перекрыв поставки шерсти в Эв, усилит торговлю с Ринкитинком и наконец озолотится.

На заседаниях совета министров идея героического освобождения из-под власти Эвны негласно висела в воздухе с тех самых пор, когда королевство начало собираться по лоскутам в своих нынешних границах. Новому королю, кем бы он ни оказался, пришлось бы возглавить изрядно уменьшенную территорию. Крики и брань не стихали вот уже несколько часов, когда двери тронного зала неожиданно открылись. Королевский советник Орес Нао неспешно переступил порог и сделал знак кому-то в коридоре. В тот же миг ударил гонг. Хмурые взгляды министров скрестились на фигуре советника. Нао не принадлежал к знати, так что путь наверх ему был, по сути, заказан, если бы не врожденное умение анализировать ситуацию при дворе и быстро принимать решения. Он интуитивно понимал и предчувствовал и, казалось, видел людей насквозь, а потому быстрое продвижение по службе не заставило себя ждать. За неполных три десятка лет он прошел путь от простого солдата до советника Его величества.

Орес Нао скрестил руки на груди и лукаво улыбнулся.

— Господа, я прошу вашего внимания.

Министры непонимающе хмурились. Король умер, его успели сбросить со счетов вместе со всем его окружением, и появление кого-то из бывшей свиты Эволдо не сулило ничего хорошего. Не свои же услуги он пришел предлагать. Десять человек не сводили с него испытующих взглядов.

— Совет министров собрался в столице с хорошо известной всем нам целью — поставить новую правящую династию взамен предыдущей. Его величество Эволдо отправил королеву и наследников в рабство к гномам, после чего покинул этот мир. Однако вы забываете о двух немаловажных обстоятельствах, господа. Нового короля не примет династическая книга — это раз. Любой из вас для эвейятских обрядов коронации будет являться чужаком.

— Не морочь нам головы, — мрачно хохотнул Огару из Гаялета. — Лично мне ничто не помешает взять новую книгу и короноваться хоть на острове Элбоу.

Остальные согласно зашумели. Орес Нао продолжал стоять в дверном проеме, словно рассуждая о чем-то незначительном, о чем-то, что не стоит особого внимания. Да и в целом обстановка не содержала ни намека на подобающую случаю торжественность.

— А во-вторых, господа, правящая династия не может быть заменена до тех пор, пока жив хоть один ее представитель. В вашем случае это принцесса Лангвидэр, племянница короля Эволдо.

В зале на несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими скептическими смешками. Упоминание Лангвидэр выглядело сейчас неумелой шуткой. Этим людям не нужно было напоминать, кем на самом деле приходится королю женщина с островов, — именно они дали ей право называться родственницей Эволдо, закрепив своими подписями соответствующий документ. Слишком неуклюже Нао пытался сейчас их остановить — отпуская ехидные комментарии его умственным способностям, они не сразу вспомнили, что Лангвидэр уже нет в живых.

— Мы не хуже твоего знаем, что ее казнили, — первым опомнился Урту Вамаре из центрального региона Вей-Вамаре. — Без головы еще никто не бегал, о высокочтимый советник.

— Мы также не хуже твоего знаем, что признание ее племянницей короля — фальшивка, — недобро усмехнулся Огару из Гаялета. Всем им, собравшимся сейчас в тронном зале главам родов, казалось сущей глупостью вспоминать об этой женщине. Король умер — пришло время нового короля.

Орес Нао ответил не сразу. Он обвел собравшихся лукавым взглядом, после чего укоризненно покачал головой.

— Неужели вы, господа, уже забыли, что именно ваше слово стоит печатями под признанием ее королевской родственницей? Вы настаиваете на том, что подписали фальшивую бумагу?

— Это уже не играет роли, — пошел на попятную Огару, всё еще стараясь поддерживать беседу в прежнем тоне. — Она мертва.

— Она жива. Вместо Лангвидэр казнили двойника. Что касается принцессы, то она сейчас в безопасности. Прежде чем требовать смены династии, подумайте, к каким последствиям это приведет. Она признана родственницей короля именно вами. Это круг, господа, из которого нет выхода.

Королевский советник отсалютовал присутствующим какой-то свернутой в трубку бумагой и, не говоря больше ни слова, вышел. Министры хмуро переглянулись. На этот раз ничто не напоминало то злополучное заседание, на котором Эволдо требовал признать Лангвидэр его племянницей. Он согнал в зал толпу вооруженной стражи, надеясь вырвать согласие на клинках. Именно тогда ушел из столицы Ферсах Кенейя, а двое старших внуков Унхевы были арестованы и отправлены в Западную башню. Этим всё и началось.

Заговорили все одновременно. Упоминание Лангвидэр в качестве возможной наследницы не вызывало ничего, кроме снисходительных смешков. Женщина не имела никакого отношения к королю Эволдо — если бы не одна существенная поправка. Унхева, как один из пострадавших от фантазий Эволдо касательно пленницы (останься Его величество жив — и Анардаху пришлось бы совсем несладко), понял эту поправку первым. Он с силой стукнул палкой об пол, привлекая к себе внимание.

— Кто-нибудь вообще видел эту принцессу, гномы ее возьми! Если вместо нее и правда казнили кого-то еще, как бы нам не пришлось в скором времени об этом жалеть… Не знаю, как вы, а лично я не рассчитывал, что кто-то из них останется жив. Без головы не бегают, как тут верно заметили.

— Хорошо, давайте допустим, что она жива, — задумчиво прервал губернатор столичного округа, теребя на пальце перстень-печатку. — Какие из этого выводы? Коронация женщины, не мужчины, уничтожает договор. Который, в свою очередь, появился именно благодаря нам. Может, если она все-таки жива… так и убить ее от греха подальше? Она записана племянницей, этого не изменишь, мы сами вырыли себе яму. Значит, нужно исправлять положение.

— Кто ж знал, что так повернется? — отозвался глава Ромьераланда. — У короля пять сыновей, какая разница, сколько там по женской линии будет… они в принципе не могли наследовать. Речи не шло о том, чтобы ее короновать, трофей с островов. Если мы не можем сами отменить договор, то я поддерживаю, убить будет проще. Лишняя боль на наши головы.

— Хотя мне, по большому счету, неважно, сядет она на трон или ляжет в гроб, — философски заключил Унхева. — Анардаху выходит из состава королевства.

— Править, сидя на тюках шерсти? — поддел Ксефалай. Унхева не ответил, лишь метнул в его сторону убийственный взгляд. Постепенно министры замолчали. Советник Его величества ненавязчиво и словно походя объявил принципиально важную новость: Лангвидэр жива, более того, пленница с островов, не имеющая никакого отношения к стране Эв, вполне может получить корону, так как осталась единственной наследницей правящей династии. И поди теперь докажи, что ее вписали исключительно из соображений личной выгоды, — расторжение подобного рода договоров всегда выливается в большие проблемы: жители материка связаны с ним силами настолько древними, что природа этих сил ускользает от человеческого понимания. Допускать женщину к власти не хотелось никому — это рушило все надежды совета министров на смену династии и на личное возвышение. Оставалось лишь, устранив ее, продолжить прерванную борьбу.

Покидая тронный зал, Орес Нао улыбался. Он посеял в душах провинциальных феодалов семена недоверия, теперь оставалось в скором времени собрать урожай. Это напоминало искусную игру судьбы: они признали женщину с островов родственницей короля Эволдо — и именно поэтому Лангвидэр теперь имеет право наследовать престол, а они ничего не могут с этим поделать.

В отличие от королевских министров, съезжавшихся в столицу на заседания совета и проводивших большую часть времени в своих провинциях, Орес Нао, советник и ближайший помощник Эволдо еще до коронации последнего, видел Лангвидэр неоднократно. Женщина обладала запоминающейся внешностью, он мог бы узнать ее из тысячи — он мог поклясться, что в тот злополучный день топор палача отсёк от шеи именно ее голову. И за волосы над помостом поднимали, несомненно, ее голову. Лангвидэр не могла остаться жива. У нее не эвийская внешность, в королевстве, да и, пожалуй, на всём побережье не было бы женщины, способной сыграть ее двойника. По приказу Эвьен на главной площади Эвны казнили именно чужеземку с островов.

Неразлучная троица заговорщиков, объединившая представителей флота, воздушных и сухопутных войск, явилась к королевскому советнику днем раньше. Когда Маттаго, не тратя попусту время, сходу заявил, что Лангвидэр жива и следует ее короновать, Нао от неожиданности поперхнулся и едва сдержал желание честно сказать, что досточтимые военачальники коллективно сошли с ума. Однако, выслушав до конца предлагаемую ему версию, пришел к выводу, что это как раз тот случай, когда лучше промолчать. Нао не был до конца уверен в том, какие именно мотивы побудили его изобразить искреннюю заинтересованность, однако он сделал именно это. Иногда имеющиеся сведения бывает выгоднее придержать для себя, а потому он лишь недоверчиво уточнил, уверены ли господа генералы в том, что принцессе Лангвидэр удалось избежать казни.

Как оказалось, план разрешения создавшейся ситуации у них уже был готов, оставалось лишь заручиться поддержкой первого советника, которого королевские министры выслушали бы с большей вероятностью, чем собственно военных. Лангвидэр осталась единственной наследницей — приведя ее к власти, эвийские генералы получали куда более сильные рычаги управления, чем опостылевший совет министров. А это было большим соблазном… Нао даже не поинтересовался, каким образом казненную принцессу, тем более лишенную головы, собираются представлять народу как новую правительницу, — он согласился участвовать практически сразу: идея была сама по себе незаурядной. Ради такой идеи имело смысл держать язык за зубами.

Советник короля покинул дворец и прошел по тропинке в дальний конец сада. Маттаго настаивал на том, чтобы не дожидаться согласия совета министров: у них из-под носа уплывает возможность смены династии, глупо ждать, что аристократия провинций смирится с этим в течение дня. Кроме того, они могут попытаться отыскать и отравить Лангвидэр. Орес Нао вновь промолчал, что тому, чья голова несколько дней назад отделилась от тела, яд, в общем-то, не страшен. В узком кругу эвийских военных коронация женщины с островов была назначена на самое ближайшее время. Удивительнее всего оказывалось то, что никто из организаторов этого заговора не видел Лангвидэр со дня ее казни, однако все почему-то были уверены, что дела ее обстоят благополучно. О ее местонахождении догадывался, по всей видимости, Меремах, но он упорно делал вид, что не желает принимать в делах материка никакого участия.

Ветер трепал ветви деревьев. Что бы ни происходило в столице, дворцовый сад оставался прежним: клумбы пышных роз под окнами Эвьен, цветочные лепестки на посыпанных кирпичной крошкой тропинках, бесчисленные магнолии, шелестящие тёмной листвой. Судьбоносные события в жизни эвийцев пришли с отцветанием магнолий. Белые цветы унесли в свой саван королевскую семью, отправленную на запад армию, женщину с островов и полчища гномов. Казалось, что, рассыпаясь, они забирают с собой беспомощные души, не давая им найти свою дорогу на небесах.

По обе стороны забора прохаживалась вооруженная стража. После убийства рошерийской наследницы охрана дворца усилилась за счет личной свиты министров, и от садового уединения остались теперь лишь зыбкие следы: хмурые часовые прочесывали тенистые аллеи, стараясь не упустить из виду ни единого клочка земли. Королевский советник отсалютовал приветствовавшим его стражникам и, заметив невдалеке знакомые фигуры, направился вдоль забора к ним.

Меремах по обыкновению курил трубку. Полковник Хансаро с откровенно скучающим видом рассматривал улицу.

— Мы начали думать, что они загрызли вас на месте, — усмехнулся он, кивая на окна тронного зала, в котором собрались министры. Орес Нао виновато развел руками.

— Я успел сбежать. Господа министры — во всяком случае, те, кто еще не утратил остатки разума, — решают, как поступить. Им, поверьте, не до моей скромной персоны. Несмотря на то, что именно я разрушил все их радужные надежды, которые они так старательно сюда везли. Там дым столбом, и я удивлюсь, если они управятся к утру. Отметим удачное начало?

Все трое выразительно переглянулись. Этим вечером в доме адмирала Меремаха будут звучать тосты в честь привезенной им в Эв пленницы с Саламандровых островов. Командир армады и сам, оглядываясь назад, толком не понимал, каким образом он умудрился так тесно впутаться в дела материка, однако все, кто был знаком с историей появления Лангвидэр в королевстве, безоговорочно считали его едва ли не главным действующим лицом. В последние дни Меремаха не однажды посещала идея вновь подняться на корабль и отдать приказ о путешествии в один конец — на какой-нибудь Регос, лишь бы подальше от дворцовых заговоров. Однако пока освободиться не получалось, а события развивались слишком быстро. Кто знает, быть может, и правы те, кто считает его обязанным участвовать во всём этом: через Лангвидэр он получит возможность дополнительно вооружить свою армаду, продвинуть по службе кого-то из подчиненных, причем с большой вероятностью сможет это сделать в обход командира эвийского флота, с которым у Меремаха катастрофически не получалась совместная работа. Судьба Лангвидэр в королевстве Эв складывалась таким образом, что женщина уже второй раз оказывалась в роли некого пускового механизма, дающего начало череде неконтролируемых событий.

— Принцесса островов принесет нам удачу, — Хансаро жестом изобразил поднятый кубок. — Кто бы мог подумать.

Принцесса островов мертва, ей отрубили голову. Орес Нао изогнул губы в характерной лукавой ухмылке: если эта женщина была бесполезна для них при жизни, то после смерти сможет неплохо послужить общему делу. Он уже видел себя ее ближайшим советником, по сути, человеком, который будет подписывать судьбу Эв ее рукой. Живая, мертвая… какая разница?

— Вы идите, — махнул рукой адмирал. — Жена дома, встретит. Я скоро вернусь, — и, невозмутимо попыхивая трубкой, зашагал вглубь сада. Тесно стоявшие деревья словно смыкались за его спиной. Обогнув дворец, Меремах вышел со стороны бывших покоев Лангвидэр. Со второго этажа продолжали доноситься крики и брань — эвийская аристократия любила выяснять отношения. Управляя граничащими землями, королевские министры — такая уж была традиция — люто ненавидели друг друга.

Меремах остановился перед раздвоенным деревом. На низком подоконнике, свесив ноги наружу, сидела юная дама в длинном белом платье. Ее ярко-рыжие волосы вились непослушными локонами, не имея ничего общего с прическами знатных эвиек: в королевстве считалось едва ли не непристойным показываться в обществе без цветов и драгоценностей в волосах, это прощалось разве что простолюдинкам. Адмирал был абсолютно уверен, что никогда прежде не видел эту даму во дворце — слишком запоминались с первого взгляда огненно-рыжие локоны.

Шею молодой женщины плотно охватывало несколько рядов крупного жемчуга. Меремах заметил это как-то походя, задержавшись взглядом на ее руках — она поправляла упавшую на лицо длинную прядь. Узкие ладони, тонкие запястья, кажется, сожми посильнее — и сломаешь. Она же, неожиданно вскинув голову, заметила, что за ней наблюдают, — и этот незначительный жест будто мгновенно забрал ее силы, заставив замереть, застывшим взглядом уставиться куда-то сквозь деревья. Теперь она напоминала скорее фарфоровую статую, из тех, что так любила расставлять в саду королева.

Оцепенение растворилось столь же внезапно. Женщина медленно наклонила голову, нетвердой рукой всё-таки убрала с лица рыжую прядь, а затем неловко спустилась в сад. От земли ее отделяло расстояние не больше длины ее собственной ступни, однако она споткнулась и с большой вероятностью попросту бы упала, если бы не продолжала держаться за подоконник. Так падают те, кто не чувствует равновесия, и дети, которые едва научились ходить. Женщина стояла на тщательно ухоженной клумбе, подол ее длинного платья расстелился по влажной земле. А потом она сделала шаг вперед.

По ее щекам и носу разбегается россыпь веснушек, отчетливо заметных даже на золотистой коже. Знатные эвийки не загорают — это считается неприличным. Ошейник из плотно стянутого жемчуга отделяет миловидное загорелое личико от бледной кожи открытых ключиц. Адмирал Меремах на своем веку видел много странностей мира, однако столь явная, резкая разница оттенков кажется до смешного противоестественной. Только лицо… загорелое лицо и та часть шеи, что видна над рядами жемчуга, кажутся принадлежащими кому угодно, но только не этому телу. Женщина медленно и нетвердо бредет в его сторону. У нее зеленые глаза, это становится видно вблизи. Над правой ключицей тонкая, едва заметная нить зажившего пореза — это проявил чрезмерную активность первый помощник капитана, задев ее клинком. Меремах мысленно напомнил себе, что в его возрасте хорошо бы сдерживать эмоции, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Ветер взметнул рыжие волосы женщины. Лицо… Та, которую он вёз на своем корабле из забытой богами глуши Саламандровых островов, была определенно старше. Холоднее, сдержаннее. Молчала, не зная языка, но ненавидеть умела и молча. Перед ним сейчас — молодая, свежая и явно простолюдинка. Этим глазам положено смеяться, а пухлым губам — нетерпеливо ждать поцелуя возлюбленного. Женщина шла навстречу, и черты миловидного лица, застывшие, безжизненные, с каждым ее шагом по капле утрачивали очарование. Красивая. А ощущение — словно от набальзамированной посмертной маски. Лишь выработанное годами хладнокровие позволяло сейчас Меремаху спокойно ее рассматривать. Наконец она остановилась. Ветер шелестел листвой деревьев, играл длинными рыжими прядями.

Тело — ее. Лицо… чужое. Глупость какая-то.

— Вы искали меня, адмирал?

Он поймал себя на том, что против воли вздрогнул. Она не знает эвийского.

— Вам интересно, что еще сделают со мной ваши изобретательные соотечественники?

Она медленно поднимает обе руки. Промахивается, ногти царапают висок. Уже не отрывая пальцев от лица, ведет руки ниже, к застежке жемчужного ошейника, что скрыта под длинными волосами, долго пытается расстегнуть, кажется, ломает.

— Вы довольны, адмирал?

Она держит жемчужный ошейник в руке. Ее шатает — женщина прислоняется к дереву и смеется, а Меремах молчит, не до конца веря в реальность происходящего. Женщина с чужой головой пронзительно хохочет под окнами тронного зала.

Вечером у себя дома адмирал пил гораздо больше, чем его гости, — судорожно старался выгнать из памяти стоявшую в тени деревьев рыжеволосую женщину. Его предупреждали, по крайней мере, он мог догадаться, что именно кроется за философским спокойствием королевского алхимика. Живая, мертвая… по сути, и впрямь никакой разницы, потому что ни тогда, ни сейчас, когда сознание затуманено вином, он не мог до конца решить, к какому миру отнести представшее его глазам существо. У нее чужая голова. Эта мысль не давала до конца забыться, погрузиться в пьяный сон, — Меремах не обращал внимания на своих гостей, он сидел за столом, бессмысленным взглядом уставившись в стену, а память вновь и вновь повторяла тягучие минуты.

Никакой разницы.

Здравый смысл продолжал отчаянно цепляться за ставшее уже привычным возражение: вместо нее казнили двойника. Шрам на ключице был тот самый: ее задели даже не саблей, обычным длинным ножом — и за время пути с островов порез полностью затянулся, а сейчас и вовсе оставил лишь тонкий шрам. Ее тело — лицо не ее. И он, Меремах, тоже причастен к тому, что женщина с чужой головой сядет на трон королевства Эв. Он послушался старого плута-алхимика, наивно веря, что принцессе удалось спастись, он не придал значения казавшимся бредом рассуждениям. Меремах лихорадочно искал хоть какое-то рациональное объяснение, за которое можно было бы ухватиться, спасаясь от сумасшествия. Магия? Возможно, женщине просто изменили внешность, дабы уберечь ее от преследования со стороны жадных до власти министров. Тогда зачем… делать это настолько уродливо? Чужая голова не может полноценно управлять телом, отсюда неточные движения и неуверенная походка. Это было слишком странно и нелепо, чтобы оказаться реальностью.

Утро принесло новые перемены. Гордо объявив о независимости своих земель от гнёта королевства Эв, выехал обратно на север старый лорд Унхева. Несколько часов спустя с тем же девизом отбыл из столицы Огару из Гаялета — по всей видимости, короноваться на острове Элбоу. Ближе к полудню территория королевства потеряла Вей-Вамаре. Ни для кого не было секретом, что введение эвийских войск на земли опьяненных доселе невиданной самостоятельностью феодалов вернуло бы прежние границы максимум в течение суток, однако в творившейся неразберихе заниматься этим было попросту некому. Оставшиеся провинциальные правители еще не до конца верили в возможность восстановления прежней династии через Лангвидэр, армия репетировала торжественный парад. Служанки под руководством Нанды причесывали рыжеволосую голову женщины, переплетая сверкающую диадему венком белых роз. Принцесса Лангвидэр умеет менять собственный облик. Такой правительницы не было еще ни в одной из стран материка.

1

Фабрика почтенных господ Смита и Тинкера была в эти дни единственным островком спокойствия, не затронутым взволнованной лихорадкой обычно медлительной столицы. После трагической кончины мистера Смита, что утонул несколько лет назад в им же самим нарисованной реке, Тинкер оставался единственным здравствующим совладельцем компании. О нашествии на королевский дворец отряда гномов изобретатель узнал уже гораздо позже, когда в ворота фабрики постучал посланник королевы Эвьен, сопровождавший механического человека. Удивленный столь скорым возвращением лучшего своего детища (согласно прилагаемой документации, Тик-Ток мог без поломок отработать тысячу лет), мистер Тинкер пригласил курьера в кабинет и любезно осведомился, чем не устроила Его величество работа столь сложной машины.

— Ее величество Эвьен повелела удалить механическому человеку память и вернуть его сознание к базовым настройкам, — последовал ответ. Изобретатель растерянно заморгал: за долгие годы работы он не сталкивался с подобным требованием. Однако приказ королевы есть приказ. К тому же с Эвьен, состоящей пусть и в дальнем, но родстве с подземным народцем, предпочитали не спорить, и мистер Тинкер не был исключением. С жалостью взглянув на свое детище, он коснулся рукой полированного медного бока и всё еще немного растерянно кивнул.

— Будет исполнено.

Курьер уже направился было к выходу, однако на полпути остановился.

— Во дворце гномы, — не оборачиваясь, прошептал он, словно боялся, что их могут услышать. — Король покончил с собой. Мистер Тинкер, уезжайте, пока не поздно.

— Мой добрый друг, — изобретатель подошел и растроганно обнял человека, которого видел впервые в жизни. — Благодарю тебя. А теперь не задерживайся, иди. Нет, ответь мне… откуда во дворце гномы и как именно скончался Его величество?

— Мистер Тинкер, — курьер замялся. — Я не знаю, где правда. Слуги шепчутся, что Его величество заключил с гномами какую-то сделку, просил помощи в войне или что-то еще… а взамен отдал королеву и наследников в рабство королю Рокату. Я не знаю, так говорят… но гномы предали в решающий момент, и вся армия погибла. Его величество не пережил горя и бросился в океан.

Тинкер задумчиво кивнул. Оставшись один, он вновь провел ладонью по блестящей поверхности корпуса Тик-Тока, затем проверил ключи и с тяжелым вздохом взялся за пластину на его спине, под которой скрывался сложный механизм. Исполняя приказ королевы, изобретатель чувствовал себя преступником по отношению к собственному творению.

— Ничего, сынок… — пробормотал мистер Тинкер, роясь в бесчисленных винтиках и шестеренках. Сейчас его даже не волновал тот факт, что снятие спинной пластины отключает все три основных навыка механического человека. — Выберемся. Сейчас и правда лучше всё забыть. Ну вот и порядок… — изобретатель прикрепил пластину на место и украдкой смахнул слезу. Тик-Ток был лучшим его творением. Оставшись в одиночестве после гибели компаньона, мистер Тинкер пытался создать механического собеседника, старательно обучая опытный образец всему, что знал сам. Позже добавилось знание множества языков (включая Пого, Конжо и диалект земли Вообще-Нигде) и способность переводить, и теперь Тик-Ток, умеющий мыслить и говорить, мог стать полноценным членом общества. Он не умел только одного — быть живым.

— Как ты себя чувствуешь, сынок? — заботливо поинтересовался изобретатель, смахивая с медного корпуса невидимую пылинку.

— Я — машина — я — не — умею — чувствовать. Полагаю — хорошо, — отозвался механический человек и сделал несколько шагов по кабинету. — Что-то — случилось.

— Нет, нет… просто небольшие неприятности, поэтому будет лучше, если про тебя перестанут вспоминать. Ответь мне, сынок, кто ты?

— Я — Тик-Ток — механический — человек — создан — на — фабрике — Смита — и — Тинкера — в — Эвне. Я — умею — мыслить — двигаться — и — говорить.

— Прекрасно. Слушай меня. Ты создан по приказу короля Эволдо и должен был исполнять обязанности слуги и личного стражника. А теперь идем, сынок, пока не стало поздно.

И мистер Тинкер, не оборачиваясь, зашагал к выходу из здания. Тик-Ток послушно следовал за ним. Лишенный чувства любопытства, механический человек не задавал вопросов, и путь по окраине к выходу из города они проделали в полном молчании. Теперь, когда память Тик-Тока была очищена от информации о последних событиях, Тинкер чувствовал некоторое облегчение: кто бы ни пришел к власти, лучшему изобретению фабрики ничто не грозит. Оставалось спрятать его до лучших времен.

— Я вернусь за тобой, сынок… обязательно вернусь. Просто подожди, когда здесь всё утихнет, город успокоится — и я за тобой приду. А пока опасно, ты служил прежнему королю и женщине с островов, уже одного этого достаточно, чтобы отправить тебя на переплавку.

Тик-Ток молчал. Его, машину, не трогали обещания изобретателя, однако он старательно записывал их на чистый лист своей новой памяти. Его, в общем-то, не интересовало даже то, куда они направляются, — он просто следовал за мистером Тинкером, постепенно удаляясь от города. Плеск океана становился отчетливее: они приближались к побережью.

* * *

В отличие от своего отца, Нанда уже давно перестала понимать, что происходит. Голова рошерийки стала началом целой череды изменений, что не оставили практически ничего от той госпожи, которую девушка знала и успела полюбить. Нанда любила Лангвидэр. В этом служанка призналась самой себе в ту ночь, что провели они вдвоем в Южной башне на окраине Эвны. Нанда безутешно рыдала, принцесса гладила ее по голове, перебирая пальцами волосы, — и Нанда готова была отдать свою жизнь за эти прикосновения. Но признаться госпоже? О нет, на это девушка не решилась бы ни за что на свете.

Слабым оправданием служило то, что Лангвидэр не поймет. Эвийская речь не вызывала у нее ничего, кроме отвращения, и Нанда, вспоминая об этом, иногда замирала посреди своих бесконечных монологов, уставившись на госпожу широко распахнутыми глазами. И язык, и жители, и сама эта местность… Лангвидэр предпочла бы видеть страну Эв горящей в бесконечном пожаре. Страна Эв лишила ее родины.

И тогда Нанда чувствовала свою вину за то, что родилась в этой стране: она никогда не сможет стать госпоже по-настоящему близкой, преодолеть тот барьер ненависти, что принцесса воздвигла между собой и жителями материка. Нанда родилась на материке. Она ничего не могла с этим поделать, однако мысли вновь и вновь упрямо возвращались к тому, что и она, маленькая расторопная служанка, не заслуживает для пленницы с островов права жить. И право причесывать госпожу, возможность сопровождать ее во время прогулок в саду… право видеть слезы Лангвидэр и принимать от нее подарки — всё это, по сути, ничто, а чувства Нанды загнаны в тупик, из которого нет выхода. Страна Эв лишила Лангвидэр родины. Дважды.

Нанда была еще слишком молода, чтобы разобраться в путанице свалившихся на нее чувств. Лангвидэр, пленница материка, именем которой развязана война с джинксландцами, унесшая тысячи жизней за две ночи бойня в розовом тумане, — Лангвидэр должна была умереть. Для Нанды это означало потерю единственного человека, за которого девушка готова была без колебаний умереть сама. И в то же время — пленница обретала право вернуться на свои острова. Вырваться из клетки, резкими взмахами сильных крыльев разорвать оковы, пригвоздившие ее к ненавистной земле. Смерть давала ей свободу. Осознав это, Нанда запуталась окончательно.

Ее отец, привыкший следовать непонятной игре, придумываемой им самим, имел на Лангвидэр свои планы. Позже Нанда узнала, что этими планами проникся адмирал Меремах, который, собственно, и заварил эту кашу. Казалось бы, сверни он на несколько градусов южнее или севернее — и проплывет мимо череда островов, и не пересекутся его пути с этой женщиной. Но он привел свою армаду именно на Саламандров архипелаг.

Идея коронации Лангвидэр упала на плодородную почву. Это спасало страну от разделения и увеличивало влияние военной верхушки — племянницу короля поддерживала армия. Армия же и вела ее к трону. Нанде, далекой от политической жизни страны, казалось, что судьба увлекает ее в неуправляемый водоворот, и лишь желание быть рядом с госпожой заставляло ее держаться. Лангвидэр не дали вырваться, клетка захлопнулась перед ней в тот самый момент, когда Нанда принесла в лабораторию отца голову убитой рошерийки. Лицо у этой головы было скорее растерянное, чем испуганное, а бальная прическа так не вязалась с перерубленной шеей. Лангвидэр заставляли вновь существовать на ненавистном материке — и именно маленькая служанка была той, кто в сопровождении отцовских помощников добывал головы для этой цели. Нанда своими руками закрывала клетку. Но госпожа вернулась, Нанда может, как и прежде, причесывать ее длинные волосы — и пусть они каждый раз разного цвета, Нанда может быть госпоже полезной. Лангвидэр другая, ее юные лица кривятся в рыданиях, она забывает свои острова и родной язык. Это уже не она.

Дважды.

Нанде запрещалось присутствовать при замене голов. Она узнавала свою госпожу лишь по искрящимся прежней ненавистью глазам. Иногда эта ненависть сменялась безысходной болью, и Лангвидэр вцеплялась пальцами в волосы, била зеркала, а затем, обессиленная, сворачивалась в клубок на полу и тихо плакала от отчаяния. Нанда не знала, как ее успокоить. Лангвидэр обвиняет ее во всем, что происходит, — девчонку, которая предана ей больше, чем собственному отцу. И Нанда всеми силами старалась быть незаметной — ровно до тех пор, пока к отцу не явился Орес Нао. Алхимик и королевский советник долго что-то обсуждали в лаборатории, после чего отец позвал Нанду к себе.

— Вы возвращаетесь во дворец, — бесстрастно сообщил он, даже не глядя на дочь. Девушка растерянно теребила пальцами юбку. — Будет глупо, если родственницу короля поведут к трону из пристройки в саду.

— К трону? — ахнула Нанда, бледнея. Девушке было всего шестнадцать лет, и, подобно большинству своих ровесников, она старалась не видеть в окружающем мире того, что видеть не хотела. Она бежала от реальности, оставляя взрослые проблемы за границами собственного мирка. Когда отец неожиданно увлеченно принялся колдовать над телом королевской возлюбленной, Нанда убедила себя, что их с госпожой оставят в покое. Она ведь любила бы Лангвидэр даже такой, с непонятным характером и чужими головами, — любила в память о той, прежней, в память о лихорадочно горящих сухих глазах пленницы, что подпустила ее к себе, предпочтя взъерошенную девчонку толпе вышколенных слуг. Лангвидэр — та, настоящая — по-прежнему жила в памяти Нанды. Ни самой женщине, ни ее служанке не нужен был титул эвийской принцессы, неожиданным грузом свалившийся на них волей короля. Принцессы страны, которую она ненавидит. Нанда была уверена, что они покинут Эвну, поселившись где-нибудь на побережье, — возможно, вдали от двора Лангвидэр научится видеть красоту материка, если и не полюбит его, то хотя бы перестанет с таким отчаянием проклинать. Нанда терпеливо ждала, пока отец закончит свои опыты, и старательно не замечала немногочисленные недомолвки, что срывались с уст старого алхимика. Лангвидэр казнена, она мертва для мира — так что мешает увезти ее из столицы?

После исчезновения королевской династии шансы занять трон в принципе были у всех одиннадцати провинциальных правителей. Шансы, конечно, неравнозначные, но Нанду абсолютно не волновало, на чьей голове окажется эвийская корона. В столице собрался совет министров, и претендентов было более чем достаточно. Нанда и подумать не могла, что, в то время как седобородые старцы будут с пеной у рта доказывать свои исключительные права, корона эта, словно несколькими днями ранее топор палача, нависнет над головой казненной принцессы. Лангвидэр хотят видеть на троне. Девушка не знала, от кого изначально исходит эта идея, кто получит от коронации пленницы наибольшие преимущества, однако чувствовала, что время, когда можно было прятаться от реальности, заканчивается. Водоворот событий сужался. Когда к отцу явился Орес Нао, Нанда подслушивала в коридоре. До нее не доносилось ни слова, однако именно тогда она с неожиданной ясностью поняла: королевский советник точно знает, что Лангвидэр казнили. Не двойника, не кого-то похожего — именно ее, Нао не может перепутать, он видел ее десятки раз. Нанда терялась в догадках, она была напугана. Меньше всего на свете она хотела, чтобы политические события королевства продолжали тревожить Лангвидэр.

Как объяснить госпоже, что ей предстоит? Нанда подняла на отца испуганный взгляд.

— Ты-то чему не рада? — алхимик многозначительно усмехнулся. — Никто в королевстве не будет стоять выше, чем она. Трофей с каких-то островов на троне Эв — всего за один сезон цветения магнолий.

— Но она… — Нанда сглотнула комок в горле. — Она не хочет…

— Святые гномы! Не хочет она… да кому какая разница, чего она хочет, если у нее даже головы своей нет? Должен же кто-то сидеть на троне — так почему не она? За красивой ширмой не замечают кукловодов. Да и потом, жить во дворце и тратить казну страны — по-моему, вполне неплохо для женщины, которую давно надо было предать земле. Нанда, ты мало того что ребенок — ты еще и дура. Метлу в руки и марш подметать лабораторию! Не хочет она… — продолжая бормотать, алхимик удалился. Суть он до дочери донес: Лангвидэр наденет эвийскую корону. Ни от самой женщины, ни от ее маленькой служанки, как и прежде, ничего не зависело.

Глотая слезы, Нанда вернулась в комнату. Лангвидэр не обратила на ее появление никакого внимания — принцесса сидела перед зеркалом и безразлично рассматривала свое отражение. Помимо отчаяния, которое, обладай оно материальной силой, оставляло бы вокруг нее выжженную пустошь, у Лангвидэр было теперь еще одно состояние — безнадежное спокойствие, смирение, отдающее безумием. Хотя можно ли рассуждать о безумии женщины, к шее которой крепилась не ее голова… В такие моменты Лангвидэр, казалось, терялась в пространстве, вычеркивая из своего сознания всю ту реальность, что находилась вне комнаты, и становилась податливо-покорной, по-настоящему мертвой пленницей материка, искусственно вызванной обратно в непонятный для нее мир. И если первая была лишь более ожесточенной копией прежней Лангвидэр, то вторая… вторую Нанда боялась и отказывалась принимать.

Девушка ничего не могла с собой поделать. Прежняя Лангвидэр, с которой они бродили по саду и которой она пересказывала дворцовые сплетни, исчезла там, на площади. К новой Нанда не хотела привыкать. Лангвидэр даже не отвела взгляда от зеркала. Служанка попыталась прошмыгнуть мимо за ее спиной, однако женщина чуть качнула головой, подзывая ее ближе. Двигалась она теперь с большим трудом, и Нанде приходилось постоянно быть рядом. «По большому счету, она всего лишь оживленный труп». А пальцы женщины беспомощно сжимались на плечах Нанды, и служанке ничего не оставалось, кроме как, сдерживая слезы, терпеть эти прикосновения. Что бы ни случилось, она будет рядом со своей госпожой.

Нанда неуверенно подошла, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на Лангвидэр. Голову рошерийки, тело которой спешно похоронили на второй день пребывания ее семьи в Эвне, сменила голова хорошенькой рыжеволосой простолюдинки. К милой, но типично эвийской внешности прилагался протяжный провинциальный говор, свойственный жителям Вей-Вамаре. После резких лающих интонаций Лангвидэр эта плавная, словно полноводная река, речь была куда более чужой, чем просто эвийское личико.

— Нанда… зачем мне еще одна голова? — женщина внимательно рассматривала отражение в зеркале, откуда на нее смотрели застывшие в веселой растерянности зеленые глаза. Рыжеволосая сельская красавица умирала с улыбкой. Очарование этой головы безотказно сражало издалека, вблизи же застывшее в постоянном удивлении лицо скорее пугало, чем притягивало. Лангвидэр медленно подняла руку, убрала за ухо длинную прядь волос.

— Госпожа, так будет лучше, — Нанда нервно сглотнула. Сначала была рошерийка — испуганная, готовая умчаться прочь по посыпанной кирпичной крошкой садовой тропе. Рошерийка стала залогом того, что принцесса Лангвидэр еще ненадолго задержится на этом свете. Теперь — селянка из Вей-Вамаре, издалека, здесь ее никто не узнает. Почему-то Нанде казалось, что две жертвы — лишь начало расплаты за потерянную голову принцессы Лангвидэр.

— Нанда, где моя голова? — ровно спросила женщина. Взгляд зеленых глаз в зеркале уперся в замершую за ее спиной служанку. «По большому счету, она…» — Нанда старалась не смотреть ей в глаза. Лицо пленницы с островов напоминало восковую маску. Нанда клялась себе, что сумеет сломать этот воск, — а вышло так, что, сомневаясь в ясности собственного рассудка, беседует с чужой головой, приставленной к шее казненной женщины. Иногда служанке казалось, что она видит долгий сон, в котором Лангвидэр меняет головы, как перчатки, что, проснувшись, лишь горько улыбнется собственной фантазии: госпожа мертва.

— Я не знаю, — одними губами прошептала Нанда и постаралась отодвинуться. Она терялась. Лангвидэр, ее госпожа, обреченная и несчастная, нуждавшаяся в постоянной защите. За нее Нанда бросалась с кинжалом на королевских стражников, на ее коленях рыдала в ночь перед казнью. Та, что сидит сейчас перед зеркалом, рассматривая удивленное отражение, — другая, пусть медленно, но говорившая по-эвийски, почти забывшая свои острова. У нее чужая голова, чужая память и непонятные, спутанные чувства — если можно назвать чувствами те беспомощные остатки, что еще проявлялись на двух новых лицах. Такую… такую Нанда не хотела — даже когда молила всех известных ей богов позволить не расставаться с госпожой.

— Принеси мне мою голову, — негромко попросила женщина, не отрываясь от созерцания отражения в зеркале. — Это не та. Она мне не подходит.

— Но, госпожа…

— Нанда, ты же видишь, это не та, — уже настойчивее повторила Лангвидэр и попыталась встать. Девушка шустро подскочила ближе, принцесса вцепилась пальцами в ее плечо, и Нанде пришлось обнять ее за талию. — Мне нужна моя голова.

Нанда на мгновение зажмурилась. Она не могла даже в самой извращенной фантазии представить себе сменные головы. Они удерживались посредством тайных заклинаний королевского алхимика, а шею закрывал жемчуг.

Лангвидэр больше не плакала. Нанда не знала, радоваться этому или пугаться новых граней характера своей госпожи, характера непонятно чьего, но уже мало напоминавшего пленницу с островов. Она лишь крепче обхватила женщину за талию, удерживая ее рядом с собой. Нанда мечтала об этом, хотела обнимать ту, прежнюю, делить с ней ее боль. Но никак не рассуждать о замене голов — это было абсурдом, в который не хотелось верить.

— Моя госпожа… это невозможно, — сдавленно всхлипнула Нанда, чувствуя, как тонкие пальцы скользят по ее щеке. Движения Лангвидэр неточные, неуверенные, ее ногти царапают кожу, и девушка против воли морщится, смотрит в зеркало. Чужая голова — длинные рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза, солнечная россыпь веснушек. А Нанда видит прежнюю, красивую восковую маску, что покорила сердце Его величества, заставив вписать пленницу принцессой в династическую книгу. Нанда видит тёмные глаза и украшенную магнолиями косу. Новое лицо не меняет своего выражения, но девушка знает, что смеющиеся глаза таят отчаяние, — чтобы понять это, ей не нужны слова. Она понимает Лангвидэр и так, привыкла к жестам и взглядам. Госпожа не говорит по-эвийски. Этот навык кажется чужим, отталкивает даже больше, чем другое лицо. Нанда вновь жмурится, крепче сжимая руки и утыкаясь женщине в грудь. Ради нее прежней оберегать ее иную.

— Госпожа, нам нужно вернуться во дворец, — несмело шепчет Нанда, поглаживая кончиками пальцев основание шеи женщины. Плотно собранные ряды жемчуга закрывают неестественную границу между телом и головой, создавая иллюзию целостности. Помогая ей вечером снимать ошейник, Нанда до сих пор не может удержаться от слёз.

— Зачем?

Лангвидэр не реагирует на прикосновения, она безразлично рассматривает два отражения в большом зеркале. Когда-то, кажется, давным-давно, в ее волосах благоухали магнолии. Белые цветы с желтыми сердцевинами оплетали голову венком и спускались по косе. Другую голову, светлые волосы… когда-то, давным-давно, у нее была совсем другая голова. Лангвидэр прищурилась, внимательно рассматривая удивленное юное лицо. Рвались последние связи с островами. Чужие головы, чужой язык… она ненавидит эту страну, но уже очень смутно помнит каменистые пляжи и бесконечные просторы воды, омывающие архипелаг. Какая-то часть ее сознания родилась здесь, в королевстве Эв.

— Госпожа, вы… — Нанда запнулась и, жалобно всхлипнув, уткнулась ей в грудь. — Вы принцесса этой страны, вам нужно принять власть и править своими подданными. Страна не может существовать без правителя.

— Но меня не волнует это место, — ровно возразила Лангвидэр. Взъерошенные волосы Нанды касались подбородка женщины. — Принеси мне мою голову.

Нанда судорожно прикусила губу. Будь в ее силах исполнить эту просьбу, она не задержалась бы ни минуты: чужая голова казалась лишним, неестественным элементом их маленького мира. Но голова принцессы бесследно исчезла. Лангвидэр помолчала, что-то обдумывая, во взгляде мелькнула заинтересованность.

— Если я буду править, у меня будет моя голова?

От этой беседы веяло безумием. Эвийская принцесса, которой волей судьбы досталась номинальная власть в королевстве, уже не была живой. Больше всего на свете Нанде хотелось укрыться сейчас от застывшего взгляда веселых глаз, затаиться и никогда больше не видеть свою былую госпожу, что вызвана обратно в мир противоестественными умениями королевского алхимика, — и Нанда понимала, что никогда не решится на предательство. В том, что женщина стала такой, не было ничьей вины, — была лишь насмешка судьбы, забросившей ее на материк, а затем безжалостно отдавшей под топор.

— У вас будет много голов, — пообещала Нанда, глядя на нее снизу вверх. Губы рыжей селянки кривятся в безвольно замершей улыбке. А Нанда видит прежнюю — тёмные глаза на восковом лице. — Каждый день разная. Они будут самыми красивыми в королевстве.

Лангвидэр легко целует ее в макушку. Изящные руки с тонкими запястьями неуверенно ложатся на плечи девушки. Лангвидэр нуждается в ней.

— Много голов, — задумчиво повторила женщина, затем кивнула. — Я подожду, пока ты не найдешь мою. Ты же найдешь?

В зеленых глазах мелькнуло усталое осознание того, что этой надежде не суждено сбыться. Материк привязывал ее к себе, ведя нечестную игру: Лангвидэр забывала свою жизнь.

— Я найду, — Нанда уверенно тряхнула кудряшками. — Обязательно найду. Но пока мы переезжаем обратно во дворец. Там никто не будет вам мешать. Король и королева оставили вам трон.

Иногда служанка ловила себя на том, что разговаривает с Лангвидэр как с ребенком, пытаясь поймать ее внимание, пробиться сквозь потерянное безразличие. Это удавалось с переменным успехом: договориться с принцессой было, в общем-то, возможно, но вот с меняющимися головами… это было делом неблагодарным. Девушка радовалась, что голов всего две. Пусть они и не обладали своим сознанием, не рыдали по безвременно утерянной жизни и не предавались воспоминаниям, но вот одну и ту же информацию Нанде уже неоднократно приходилось объяснять дважды. Сменные головы и тело женщины, по нелепой случайности еще не преданное земле, — это напоминало плохой сон. Нанда всё еще верила, что проснется.

Но пока сон и не думал заканчиваться. Из обрывочных слухов, распространяемых дворцовой прислугой, Нанда узнавала, что королевские министры разделились во мнениях: кто-то уезжает, обрывая все связи с Эв и основывая на подчиненных территориях собственное карликовое королевство, кто-то готов присягнуть новой принцессе. Оставались и те, кто против, и у самой женщины, не имевшей никакого влияния на эвийскую знать, не было никаких шансов занять трон. Кто-то невидимый, словно стоящий за ширмой, настойчиво добивался ее коронации. И Нанда никак не могла избавиться от ощущения, что Лангвидэр — лишь игрушка в чужих руках, и что спасти ее от этой участи маленькой служанке не под силу. Принцесса с чужой головой, беспомощная перед волей тех, кто прокладывал ей дорогу к трону.

Нанду пугала эта незримая воля. Ей хотелось, как в детстве, зарыться лицом в подушку, в спасительной темноте исчезая для страшного взрослого мира. Но выбора у нее не было, она решительно отгоняла предательское желание оставить Лангвидэр и не вспоминать об этой женщине, волосы которой были словно пропитаны запахом магнолий.

Принцесса больше не задавала вопросов. Нанда кусала губы, следуя за ней по хорошо знакомым коридорам в дальнее крыло дворца. Огромное здание встречало непривычной тишиной, его обитатели еще не до конца свыклись с мыслью, что вместо короля, его жены и наследников у них осталась теперь лишь пленница с островов, женщина, которая не расстается с жемчужным ошейником и обладает способностью менять собственный облик. А слухи по дворцу распространялись быстро. Лангвидэр, надевая корону, желает выглядеть эвийкой, дабы не шептались о чужеземке на троне столь же рьяно, как обсуждали на протяжении долгих лет гномью кровь Эвьен.

Эвийский облик принцессы был не менее привлекательным, чем появившаяся впервые в королевстве темноглазая пленница. Лангвидэр красива с любым лицом, даже с тем, на котором застыло задорно-удивленное выражение, а в искрящихся зеленых глазах плещется затаенное безумие. Рыжая эвийка очаровательна издалека. В ее волосах, убранных на столичный манер, венок из белых роз.

2

Еще при короле Эволдо страна лишилась одной из самых развитых своих провинций. За последние сутки к ее потерям добавились еще три. Принцесса Лангвидэр принимала в свои руки весьма урезанное в границах королевство. На пленницу с островов соглашались далеко не все, однако теперь в дело вновь вступала армия: Эвна была оцеплена, все основные выезды перекрыты сторожевыми отрядами. На церемонии коронации, помимо оставшейся в столице знати, присутствовала практически вся военная верхушка. Торжественная церемония напоминала государственный переворот.

Впервые с момента переноса столицы в Эвну передача власти осуществлялась на побережье. Для этого полагалось ехать в предгорья, в Эвейят, и никому и в голову не пришло бы менять устоявшуюся традицию, если бы не вмешался Орес Нао. Он лишь бросил быстрый взгляд на женщину, что тяжело повисла на плече своей маленькой служанки, и отрицательно покачал головой.

— Куда-то ее везти — она по дороге развалится. Собирайте всех в тронном зале, — распорядился королевский советник и исчез до самого начала приема. Единственный среди всех присутствующих, он знал наверняка, что представляет собой принцесса, способная, по общему убеждению, менять собственный облик. Орес молчал по одному ему известным причинам.

Молчал Меремах. Он видел свою пленницу в дворцовом саду: стоя в двух шагах от него, она ломала нетвердыми пальцами высокий жемчужный ошейник. Возможно, женщина с островов и спасет страну от окончательного раскола, но ведь она… ее же казнили, у нее перерубленная шея и какими-то чарами приставленная голова. На троне Эв кто только не сидел, но все предыдущие были хотя бы живыми. В зеленых глазах чужой головы застыли искорки смеха. Меремах не хотел для нее такой участи — ни когда вез ее на своем корабле в подарок королю, ни теперь. Ее должны были просто похоронить, вроде бы там, на своих островах, они верят в перерождение. Но ее удержали в Эв. Каким образом это было сделано, адмирала не интересовало, он ничего не понимал в колдовстве. Голова женщины катилась по заливаемому кровью помосту — принцесса Лангвидэр идет к королевскому трону, и на плечах у нее чья-то чужая голова. Это было гораздо хуже, чем просто смерть.

Молчал генерал Маттаго, знавший о судьбе принцессы меньше всех. Он не видел ее со дня казни, однако именно он, поверив странным полунамекам Меремаха, отыскал в бумагах короля договор о перераспределении власти. Именно он и сформулировал окончательно эту идею, для простоты картины веря в то, что Лангвидэр жива. Однако продуманный до мелочей план упирался в то, что вместо чужеземки, так не похожей на эвийских женщин, их глазам предстала рыжая девица, которую никто раньше во дворце не видел. И все почему-то были уверены в том, что именно это — принцесса Лангвидэр, внезапно открывшая в себе способность менять облик. Хотя, по большому счету, генералу было безразлично, как она выглядит, даже если вместо собственной головы ей приставили чью-то еще. Женщина обводила присутствующих смеющимся взглядом.

«Совет одиннадцати провинций королевства Эв…» Маттаго задумчиво покачал головой. Так почти четверть столетия назад читали перед Эволдо.

— Совет семи провинций королевства Эв…

… за исключением этой проклятой Карсальи, Гаялета, Вей-Вамаре и северной глуши Анардаху. Прозвучавшее новое количество регионов королевства непривычно резануло слух. Маттаго нахмурился. Его недовольство разделяли многие. Провинций в стране одиннадцать. Одна из них уже стоила королевству трети сухопутной армии и потери всех членов правящей династии. Если оставить джинксландцев в покое — десять, никак не меньше. Маттаго мрачно улыбнулся: неразбериха с властью расплетется — появится время усмирить этот стихийный всплеск провинциального самосознания.

Над головой женщины подняли традиционный золотой венец. Солнце блестело на его зубцах и терялось в рыжих волосах принцессы. Почему ни у кого не возникло сомнений в том, что именно она — та самая пленница, привезенная Меремахом с далеких островов, затерянных в океане Нонестика? Она выглядела совершенно иначе. Да у нее, раз уж на то пошло, кожа разного оттенка! Генерал обвел толпу внимательным взглядом. Оставшиеся министры мрачно переговаривались, однако никто даже не пытался возразить. Им безразлично, кто будет на троне, противостояние еще не окончено. За короткий период, в течение которого трон королевства был пуст, они успели почувствовать вкус самостоятельности.

Задачу облегчало лишь то, что между собой главы регионов не смогут договориться, даже если от этого будут зависеть их жизни. Поставить их на колени поодиночке гораздо проще.

Женщина по одной вытягивает из прически розы. Медленные неловкие движения бросаются в глаза, один из стеблей ломается, дергая за собой длинную прядь. Остальные цветы снимает маленькая служанка, и на голову принцессы опускается корона. Лангвидэр молчит, на ее лице по-прежнему застыло веселое удивление — издалека она очаровательна. В истории королевства Эв это одна из самых странных церемоний: устоявшийся ритуал не проводится в Эвне, его место в старой столице. Власть переходит к женщине, которая получила право на нее посредством череды случайных совпадений. Ощущение неправильности происходящего усиливалось задорно улыбающимся загорелым личиком над плотным жемчужным ошейником. Этого обряда не должно было быть. Все присутствующие, начиная от королевского советника и заканчивая последним лакеем, старательно делали вид, что так и было задумано.

— Ты берешь в свои руки власть в королевстве, — глухо прозвучало откуда-то сбоку. Орес скосил глаза: Ксефалай. — Держи ее так, чтобы не давать повода сомневаться в тебе.

Женщина медленно повернула голову. Тяжелая корона оттеняла яркие волосы, казалось, по плечам Лангвидэр струятся солнечные лучи. Советник сдержал улыбку. В этом уязвимое место совета министров: они ни за что не снизойдут до того, чтобы договариваться между собой. Эволдо держал их вместе, и, едва почувствовав свободу, они рванули каждый в свою нору. Они не обладают необходимыми ресурсами, чтобы действовать поодиночке, — на это способны в нынешней ситуации лишь джинксландцы. Никто из оставшихся провинциальных феодалов так и не решился задать вопрос, буквально повисший в воздухе: почему все непоколебимо уверены, что именно это — принцесса Лангвидэр. У нее другое, эвийское лицо — а ведь она рождена даже не на материке. Им стоило лишь объединить усилия, дабы выяснить, что в действительности скрывается за наспех придуманной байкой про чудесную способность менять облик. Орес Нао был уверен, что скорее перевернется материк.

Их удивляли ее неуверенные движения. Она стояла при поддержке своей служанки и лишь с третьей попытки смогла точно коснуться пальцами лица, чтобы убрать выбившуюся из прически прядь. Она не сказала ни слова за всю церемонию и сверлила собравшихся застывшим взглядом. Принцесса Лангвидэр выглядела по меньшей мере околдованной. Об истинной причине этого состояния знали в толпе лишь двое, для всех остальных женщина чудом смогла спастись от казни. Корона поблескивала в рыжих волосах.

… ты берешь в свои руки власть в королевстве. Лангвидэр медленно подняла руки, обхватила пальцами ошейник. Страна, силы которой держали ее здесь, поплатится сполна и за исчезнувшую голову, и за невозможность по-человечески умереть, за флот, военная мощь которого позволила обратить в пыль половину архипелага. Перед ней стояли люди, которых она не различала в лицо и не знала по именам — они были для нее однообразной толпой, населявшей страну, которую пленница с островов ненавидела за один факт ее существования. Орес заботливо коснулся ладонью ее плеча. Ее ненависть, его изобретательность — это сочетание принесет невиданные плоды, он будет управлять обжигающей злобой чужеземки, подписывать ее рукой судьбоносные указы, позволяя взамен пользоваться роскошью королевского дворца. Он предоставит ей условия, соответствующие ее положению, — незначительная песчинка за шанс управлять страной.

Король Эволдо садился на трон в Эвейяте. Над ним читали те же самые заунывные тексты на староэвийском, он произносил традиционную клятву, которую с детства вбивают в головы всем наследникам, ему кланялись в строго определенной последовательности главы одиннадцати регионов. Женщина молчала, с ее лица не сходила удивленная полуулыбка. Никто уже не сомневался в том, что столь резкое изменение традиции — лишь капля в море перемен, что будут связаны с чужеземкой на троне Эв. Она пришла в город с цветением магнолий — и побережье расстелилось перед ней.

Она что-то беззвучно шепчет, едва шевеля губами. Корона искрится в падавших из окна солнечных лучах. Орес Нао ловит взгляд женщины и едва сдерживается, чтобы не выдать торжество. Армейское командование может сколько угодно строить собственные планы. А принцесса с отрубленной головой принесет ему удачу.

* * *

Я подожду, пока ты принесешь мне мою голову.

Нанда не хотела давать ей ложную надежду. Путем настойчивого поиска сведений ей удалось выяснить, что голову женщины забрал по приказу королевы Эвьен кто-то из тайной стражи. По странному стечению обстоятельств этот человек оказался в тот же день отправлен на границу с Ринкитинком. Голову, причесанную и надлежащим образом обработанную, последний раз видели в комнатах королевы, и, как Нанда ни старалась, дальнейший след терялся. Служанки — те, кто еще не сбежал из дворца после нападения гномов — упорно отмалчивались, не желая вспоминать отрубленную голову красивой пленницы, да и, похоже, сами знали не так много. Практически весь штат дворцовой прислуги сменился буквально за пару дней после объявления Лангвидэр эвийской правительницей, а Нанда волей-неволей оказалась связана обещанием.

Это было не просто желанием вернуть утерянный элемент собственного облика. Упоминание о голове — единственное, что вызывало теперь оживление в глазах принцессы, вернуть ее стало маниакальной идеей женщины, которая воспринимала окружающую действительность как пытку, неизвестно за какие грехи посланную судьбой. Голова стала тем элементом, что связывал Лангвидэр с ее прошлым. Рыжеволосая селянка сменилась хорошенькой вдовой откуда-то с юга — третья после спешно похороненной рошерийки и вторая в личной коллекции принцессы. С каждой новой головой Саламандровы острова растворялись в тумане, и женщина, потерявшая то единственное, что поддерживало в ней искру жизни на ненавистном материке, искала утешение в зеркале. Личность ее, тот внутренний стержень, что отличает людей друг от друга, стиралась и стачивалась при смене голов, оставляя от Лангвидэр лишь бессильную злость.

Стоит вернуть ей ее голову — и она успокоится. Нанда оставалась рядом с ней, уже не зная, что чувствует к своей госпоже: любовь держалась на памяти о прежней, чужеземке, что покорила короля своей красотой, — и к этой любви примешивался страх. Лангвидэр не требовала, она пустым взглядом смотрела в зеркала, она, по сути, и не жила больше, жертва тайных колдовских обрядов. И всё же… пока Нанда не принесет исчезнувшую голову, она будет вынуждена добывать новые. Убивать ради этой женщины — вместо того чтобы дать умереть ей самой.

С новой головой Лангвидэр появилась неделю спустя. Орес Нао, вызывавший у Нанды нешуточные опасения своими намерениями относительно принцессы, требовал утверждения каких-то новых, одному ему известных указов. Он водил по бумаге ее рукой: пальцы женщины не могли удержать перо. Нанда, стоя за креслом принцессы, украдкой заглядывала в текст: настойчивое требование перемирия с Карсальей, с торговыми привилегиями и правом на собственные границы; новые рекрутские наборы, выделение дополнительных средств из казны на вооружение Золотой Армады. Запрет на выплату налогов продуктами — теперь с крестьян тоже требовали золото, вынуждая их, таким образом, самим заниматься продажей своего урожая. Все перемены, подписываемые новой принцессой, касались в основном либо армии, либо сбора средств на армию. Были временно забыты недавние политические недоразумения вроде образования на территории Эв трех новых карликовых королевств, их отделение прошло бескровным и, казалось, незамеченным. Однако даже далекой от государственного управления Нанде становилось ясно, что люди, толкнувшие чужеземку к трону, не забывают и не прощают, что Эв затаивается, дожидаясь момента.

Орес был неизменно заботлив и предупредителен, он относился к Лангвидэр так, словно искренне верил, что именно эта женщина обладает решающим голосом в королевстве. Это срабатывало с королем Эволдо — тот наслаждался своим превосходством. С Лангвидэр подобная тактика была бессмысленна: женщина, равнодушная к судьбе королевства, подписывала не глядя, покупая таким образом право на относительное спокойствие во дворце.

Рубиновый ключ в руке советника сиял, словно заточенная в стекло кровь. Нанда восхищенно распахнула глаза; заметив это, Нао лишь усмехнулся.

— Лови, девочка.

Алый всплеск мелькнул в воздухе, служанка инстинктивно вскинула руку. Ключ послушно лёг в ее ладонь.

— Мой подарок принцессе. Хороший ключ — половина замка.

Лангвидэр не успевает следить за перемещениями ключа, ее взгляд всё еще цепляется за пальцы советника. Орес Нао легко касается ее руки. Принцесса не разочаровала их еще ни разу, она послушна, она — незаменимый инструмент. Пленница с островов заслуживает того, чтобы сменные головы скрывались за не самыми обычными замками. Нанда с опаской подняла взгляд. Губы женщины вновь дрогнули в беззвучной мольбе.

— … мою голову, — каким-то чутьем уловил Нао.

Не мешало бы и впрямь узнать, куда девалась голова, мысленно отметил советник. Настоящая голова чужеземки может стать неплохим инструментом — на случай, если кто-то из противников попытается влиять на женщину какими-то своими методами. Выпускать из рук власть в королевстве категорически не хотелось. На тот случай, если принцесса Лангвидэр останется на троне, не мешало заручиться гарантией ее покорности.

Орес Нао собрал подписанные бумаги и вышел, оставив принцессу одну. Он не ошибся, в нужный момент промолчав о том, что чужеземка мертва, а та, что предстала удивленной толпе в тронном зале, — результат каких-то полузаконных обрядов. Оживление покойников в королевстве не практиковали — оно считалось нарушающим общепринятую мораль. Мертвых следует предавать земле и дважды в год, в дни поминовения, обращаться к их душам, но никак не приставлять к перерубленной шее чужую голову и вести полученное существо к королевскому трону. И всё же результат превзошел все ожидания. Принцесса Лангвидэр оказалась куда удобнее короля Эволдо.

Если она решит выйти замуж, титул ее изменится, она станет королевой Лангвидэр. Таковы порядки, женщина в Эв может быть королевой лишь как супруга короля. Но нет, по сути, никакой разницы в том, как ее называть, а лишний человек вблизи трона будет препятствием. Счастье, что эта женщина вряд ли заинтересуется созданием семейного союза. Воистину, она бесценна. А живая или мертвая — какая разница?

Лангвидэр проводила советника взглядом. Орес Нао уносил с собой кипу бумаг, на которых стояла ее нетвердая, расползающаяся подпись.

— Госпожа…

Лангвидэр не слышала, как вновь подошла Нанда. Пальцы служанки осторожно коснулись ее плеча.

— Госпожа, вам нужно быть осторожнее, — тихо заговорила девушка, красноречиво косясь на дверь. — Они используют вас.

— Нанда, мне нечего терять. Я просто хочу покоя, — Лангвидэр чуть сдвинула брови и требовательно протянула руку. Девушка послушно помогла принцессе встать, Лангвидэр, неуверенно покачнувшись, всем весом повисла на ней. Вокруг них множились отражениями зеркала.

— Госпожа, нужно собрать совет министров. Нао заодно с военными, это не выход, это всего лишь замена одного зла на другое.

— Нанда, но причем здесь ты? — женщина безразлично уставилась в окно. — Ты служишь мне.

— Я боюсь за вас, госпожа.

Лангвидэр не ответила. Она мягко отстранила служанку и сделала шаг к зеркалу. Нанда последовала за ней. Чужая голова никогда не сможет в совершенстве управлять телом — принцесса двигалась неуверенно, верхом ее усилий была лишь пара самостоятельных шагов. По сравнению с первыми днями это был, конечно, большой прогресс, и Нанда надеялась, что однажды госпожа не настолько будет нуждаться в ее присутствии, что сможет менять выражение лица. Последнее, впрочем, девушка добавляла лишь по привычке: для кого-то с чужой головой проявление чувств таким образом — не самый важный навык.

Лангвидэр молчала. Стоя позади, служанка потянулась к замку ошейника, расстегнула плотные ряды жемчуга и осторожно сняла. Женщина подняла руки, медленно провела пальцами по бурой полосе, разделявшей тело и голову. Нанда может достать ей сколько угодно чужих голов. Каждая новая будет красивее предыдущей. У них будут лица, очаровательнее которых не найдешь на всём материке. Нанда сделает всё, чтобы хоть отчасти восполнить то, чего она сделать не может.

— Нанда, почему ты со мной?

У нее на шее полоса запекшейся крови. Девушка, словно во сне, приподнялась на цыпочки и коснулась этой полосы губами. А потом, впервые решившись, скользнула пальцами под подбородок, запрокидывая голову принцессы назад и резким рывком сдергивая ее с шеи. В глазах Лангвидэр плеснулась растерянность. В зеркале отражалось тело, заканчивавшееся перерубленной шеей, и девушка с чужой головой в руках. Нанда судорожно втянула носом воздух и, развернув голову к себе, смущенно коснулась губами ее губ.

— Я… не знаю, госпожа. Я боюсь оставлять вас одну.

Тело женщины, лишенное опоры, медленно сползло на пол. Нанда неотрывно смотрела в светло-серые чужие глаза — они виделись ей тёмными, непроницаемыми, горящими ненавистью омутами. Не этой голове она вплетала в косы белые цветы, не этой принцессе клялась в верности, кусая ночами губы. Возможно, ради памяти о ней прежней Нанда до сих пор здесь. Искалеченная колдовством принцесса вызывала у девушки жалость.

Она не согласилась бежать из дворца, надеясь на скорую смерть. Она верила, что казнь откроет ей возможность перерождения, позволит раз и навсегда исчезнуть из оков материка. Кто мог знать, что многообещающий план сорвется в самом неожиданном месте, а женщину привяжут к материку способом, который ни разу не практиковался раньше? Никто, одному небу было известно и об этом, и о том, что эвийская армия поляжет под Сентабой, а гномы придут в благословенную Эвну. Неуправляемый водоворот событий жадно охватил королевство.

3

Глинда задумчиво перевернула страницу. Неведомые силы материка писали его историю на желтых от времени страницах. Когда-то давным-давно эта книга принадлежала великому Торну, позволяя ему заглядывать в самые отдаленные уголки волшебных земель.

Первый разворот книги занимала огромная карта материка — именно она сейчас привлекла внимание волшебницы. Силы великого Основателя не распространялись на океан Нонестика, однако владелец чудесного артефакта мог в подробностях рассмотреть весь Озианский континент, от Ринкитинка до Ползучих песков и от Арола до королевства Икс. Взгляд Глинды уперся в вытянутую вдоль восточного побережья страну Эв, изображение в книге задвигалось, приближая заинтересовавшие волшебницу земли. Одиннадцать регионов, включая столицу; границы с Икс и Ринкитинком, практически весь запад — предгорья Короны Мира. Вторая столица тоже в предгорьях, опасно низкий в этом месте перевал. Глинда коснулась пальцем точки с названием «Эвейят», яркий рисунок вновь задрожал, стягивая крупным планом окрестности, — город остался на прежнем месте. Волшебница разочарованно усмехнулась: книге Торна доступен весь материк, от нее не спасают ни стены, ни оборонительные рвы. Есть у книги лишь один недостаток: она имеет доступ лишь туда, где о ней не знают. Земли, жители которых не догадываются о том, что за ними наблюдают, для нее открыты.

Обитатели западных эвийских регионов о магии Торна откуда-то знали. Знали и ставили защиту, оставляя свои города лишь названиями на карте. Глинда догадывалась, откуда именно в Эв стало известно о ее способе следить за жизнью континента, и с неудовольствием поглядывала на долину, отгороженную горами от региона кводлингов. Запад королевства стал для книги досадной тайной всего несколько лет назад. Глория из Джинксланда, королева крошечного клочка земли, разглядеть который на карте было не самой легкой задачей, с первого дня своей коронации испытывала к доброй и прекрасной волшебнице молчаливую холодную неприязнь. Глинда не сомневалась: именно глупая джинксландская девчонка стала причиной того, что книга больше не может приблизиться к Короне Мира.

А в предгорьях между тем явно что-то происходило. Его величество король Эволдо отправил туда практически всё свободное войско, стянув несколько частей даже от границ с Икс. Обратно в столицу войско двигалось сокращенным примерно вполовину. Внезапная смерть короля, гномы, заполонившие дворец… Глинда не любила гномов примерно так же, как и все прочие обитатели материка. На эвийском троне женщина, привезенная с каких-то островов, — рожденная вне материка, она появлялась в книге неясными эпизодами и почему-то меняла головы. Волшебница насчитала пять разных голов, к ним прилагался яркий алый ключ, которым запирались высокие ящики.

— Надо будет послать туда Озму, — задумчиво пробормотала Глинда себе под нос и провела кончиком пальца по кромке побережья. Очарование юной правительницы Изумрудного города располагало к ней даже самые суровые сердца. Озма служила чем-то вроде ожившей книги Торна, ее рассказы о поездках по материку не раз поднимали волшебнице настроение.

Океан Нонестика оставался для магической книги безграничным простором фиолетовой воды. Глинда не видела ни кораблей, стоящих в портах, ни ближайших к материку островов — зато с любопытством рассматривала усатого путешественника в необычного покроя сюртуке и его молодого спутника, нетерпеливо оглядывающегося вокруг в поисках новых чудес. Усатый господин вызвал у волшебницы понимающую усмешку.

— Ты всё так же притягиваешь приключения, старый плут. Как же давно мы не виделись…

Глинда вернула карту материка к первоначальному масштабу и закрыла книгу. Она и впрямь отправит туда Озму — девочке понравится в очередной раз спасать мир. Правда, волшебница не знала, от кого конкретно придется спасать мир ее подопечной, но с этим Озме всегда удавалось разобраться самостоятельно.

Лишь дождаться, пока в раскинувшейся по побережью эвийской столице вновь зацветут сады.

== КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ==

== ЧАСТЬ ВТОРАЯ ==

От автора. ООС курицы :)

Океан безмятежно плескался вокруг простором фиолетовой воды. Дороти вцепилась руками в тонкие фанерные стенки своего импровизированного плота и встала на ноги. Курятник покачивался на воде и чуть кренился под весом стоявшей в углу девочки, однако в целом представлял собой вполне сносное плавучее средство.

— Да… в веселую же ты попала передрягу, Дороти Гейл, — задумчиво произнесла маленькая путешественница, рассматривая окрестности. Конечно, на ее долю выпадали приключения и раньше, она даже побывала однажды в чудесной стране Оз, заброшенная туда свирепым ураганом. Так что на этот раз девочка была готова к трудностям и не теряла присутствия духа. Единственное, о чем она сожалела, так это о том, что некому будет присмотреть за дядюшкой Генри. Но, как бы то ни было, сделанного не воротишь, корабль, плывший в Австралию, уже далеко, а она, Дороти, плывет в курятнике навстречу новым приключениям. Осознав это, Дороти немного приободрилась. Куда бы ни несло ее океанскими течениями, в неведомых краях она встретит добрых людей и, кто знает, возможно, заведет дружбу с диковинными существами — вроде тех, что остались в стране Оз. Девочка поправила высохшие за ночь волосы и, бодро глядя вдаль, запела:

— Белые крылья никогда не устают, они весело несут меня через море…

Было бы здорово обрести сейчас пару белых крыльев и, расправив их, взлететь над фиолетовой водой. Но крыльев у Дороти не было, а потому она раскинула руки, словно стремясь разом обнять бесконечность океана, и, потеряв равновесие, едва не плюхнулась обратно на дно курятника. Девочка вновь ухватилась за фанерную стенку и рассмеялась. Если смотреть на мир с улыбкой, то он обычно отвечает тем же.

Дороти с любопытством завертела головой по сторонам. Когда накануне вечером ее вместе с многострадальным курятником сбросило с корабля, океан был совершенно иным. Ветер бесновался над поверхностью, поднимая гигантские серые волны, которые, казалось, врезались в мутное небо. Облака и вода смешались в бесконечной буре. За ночь всё изменилось, словно невидимая рука разогнала серые краски шторма, возвращая миру былую яркость. Небо сияло безоблачной голубизной, и солнце разливало по нему свои лучи. Но чудеснее всего был океан. Дороти никогда раньше не видела фиолетовой воды. В ее воображении мигом возникла огромная палитра, где смешивает свои краски великан-волшебник. Фиолетовая вода была настолько необычной, что девочка несколько минут просто стояла, не в силах отвести от нее взгляд. Океан явно не был тем самым, по которому плыли они с дядюшкой к австралийским родственникам. Атлантический океан был обыкновенным. Никто из знакомых, кого судьба забрасывала на другие континенты, ни словом не обмолвился о фиолетовой воде — такую историю Дороти ни за что бы не упустила. А это значит… куда же ее занесло?

— Эй, — подала голос пристроившаяся в противоположном углу желтая курица. — Ты еще долго собираешься смотреть на воду?

Несмотря на снесенное с утра яйцо, курица была сварливее обычного. Она проголодалась, а поблизости не было ни клочка земли, где можно было бы покопаться в поисках завтрака. К тому же если раньше уделом Биллины было бессмысленное кудахтанье, то сейчас курица обрела возможность выражать свои мысли в куда более ясной форме. Чем и пользовалась с большим удовольствием.

— Я промокла. Я простужусь, — обреченно заключила курица и, не заметив со стороны своей спутницы должного сочувствия, скорбно закатила глаза, после чего плюхнулась на спину и томно раскинула крылья. — Ох-хо-хо, и за что бедной птице такие испытания… жила, никого не трогала, червячков клевала да яйца несла — и где я теперь? В пустом курятнике посреди океана!

— Почему в пустом? — удивилась Дороти. Она стояла спиной, а потому не могла оценить актерских способностей своей новой знакомой. — Здесь же я.

— Мда? — курица отвлеклась от роли умирающей, приподняла голову и скептически уставилась девочке в спину. — И чем ты можешь мне помочь?

— Хм… если хочешь, я тебе спою, — великодушно предложила Дороти, всё еще продолжая рассматривать океан. — Знаешь, где бы мы ни были, а здесь красиво. Я никогда не видела фиолетовой воды, — доверительно призналась она и наконец обернулась. Увидев распластанную на дне курятника Биллину, девочка укоризненно покачала головой.

— Какая разница, в какой воде тонуть, — обреченно откликнулась умирающая птица и принялась страдать еще старательнее. — Мы обречены, дитя… завещаю тебе свое яйцо.

— Спасибо, — кивнула Дороти. — Но, может, ты пока прервешься и присоединишься ко мне? Кажется, я вижу землю, но не уверена.

Услышав про землю, курица мигом ожила и, встряхнувшись, взлетела девочке на плечо. Далеко на горизонте виднелась полоска земли. Биллина некоторое время внимательно ее рассматривала, после чего возбужденно замахала крыльями.

— Земля! Мы спасены! Но яйцо я тебе, так уж и быть, завещаю, — благодушно изрекла курица и похлопала Дороти по макушке. — Кто знает, что может случиться с бедной птицей, пока мы доплывем до земли…

— А что может с тобой случиться? — заинтересовалась девочка, осторожно придерживая сидящую на ее плече курицу. — И потом, не такая уж ты и бедная. Гляди веселей, мы спаслись!

Самой себе Дороти напоминала сейчас пиратского капитана — героя книжек, что читала ей тетя Эм. Разве что попугая ей заменяла говорящая курица. Но, в конце концов, это сварливое желтое создание — не такая уж плохая альтернатива. Дороти чувствовала, что начинает привязываться к своей неожиданной спутнице.

— Мы еще не спаслись, — заметила курица. Амплуа трагика давалось ей особенно удачно. — Тем более откуда ты знаешь, вдруг это какая-нибудь Новая Гвинея, где едят не только кур, но и людей?

— Попросим туземцев, чтобы они нас не ели, — не прониклась трагическим настроем Дороти. — Но я всё же думаю, что мы находимся в какой-то волшебной местности. Фиолетовая вода, знаешь ли, не самое обычное явление в нашем мире.

— Далась тебе эта вода, — буркнула Биллина и, спорхнув с плеча девочки, принялась вышагивать по дну курятника. — Скорей бы уже приплыть, что ли… я хочу обсохнуть, мои перья промокли.

— Вот увидишь, всё будет хорошо, — улыбнулась Дороти и вновь принялась вглядываться в полоску земли на горизонте. Вне всяких сомнений, течение и попутный ветер несли их в нужном направлении. Курица тоже замолчала и сосредоточенно принялась чистить мокрые перья. По большому счету, яркая желтая птица была не худшей компанией. Дороти искренне радовалась, что они познакомились — особенно теперь, когда выбирать не приходилось. К тому же курица, представившаяся мужским именем Билл, умела говорить. Дороти села в углу курятника, обхватила руками колени и принялась рассматривать медленно приближавшуюся полосу земли.

Судя по цвету воды, это явно не Атлантический океан. Чем больше Дороти думала над загадкой своего местонахождения, тем больше убеждалась в том, что ее в очередной раз занесло в волшебные края. Пока что за свой короткий век девочка бывала лишь в одной сказочной стране — на далеких землях Оз в самом сердце Озианского континента. Но это не Оз, Дороти была уверена. Заповедные земли, которыми правит ее лучшая подруга Озма, окружены огромной пустыней, пески которой в считаные секунды способны убить любое существо, оказавшееся в пределах досягаемости. Страна Оз не имеет берегов, вокруг нее плещется лишь море Мертвой пустыни. Значит, на этот раз ее занесло в другую волшебную страну, заключила маленькая путешественница и с еще большим нетерпением принялась ждать того момента, когда они причалят к берегу.

Земля приближалась. Дороти уже могла различить длинную песчаную косу и невысокие холмы, уходящие вдаль. Вдалеке, гораздо севернее того места, на которое течение несло курятник, располагался порт — девочка определила это по выстроившимся вдоль берега кораблям. Однако дорога до порта заняла бы не один час, а Дороти не чувствовала в себе сил совершить столь дальний путь. Она проголодалась, да и после ночи, проведенной в курятнике по щиколотку в воде, не отказалась бы немного вздремнуть. Оставалось надеяться на то, что и на этой песчаной косе они найдут хоть какой-то приют.

Курятник несло к городу. Осознав это, Дороти испытала небывалое волнение: отдохнув и подкрепившись, она сможет отправиться в сторону порта, и счастье, что их не забросило на необитаемый остров. Город же, которому, по-видимому, принадлежал порт, располагался еще дальше, вливаясь в горизонт белым колеблющимся маревом.

Насколько Дороти могла судить по высоте солнца, они приблизились к берегу около полудня. Дно курятника заскребло по песку, и девочка нетерпеливо спрыгнула в воду. Биллина выпорхнула следом. Оказавшись на суше, Дороти первым делом сняла башмаки и чулки и разложила их сушиться. Мягкий белый песок приятно ласкал ступни.

— Нет, это определенно волшебное место, — заключила девочка, осматриваясь. Фиолетовый океан остался позади, начинался новый этап путешествия. Курица между тем сосредоточенно рылась в песке, выискивая себе пропитание. Дороти приложила ладонь козырьком к глазам и попыталась получше рассмотреть город и корабли в порту, однако ближайшие холмы загораживали практически все окрестности. Природа побережья представлялась девочке не менее интересной: зеленые холмы, уходящая вдаль широкая дорога… невдалеке виднелся сад. В саду могут быть фрукты, справедливо заключила Дороти и похвалила себя за сообразительность. За ночь в океане она ужасно проголодалась.

Тем временем дела у курицы шли веселее. Она успела изловить крошечного краба и нескольких червяков и продолжала упорно изучать побережье дальше, как вдруг клюв ее со стуком наткнулся на что-то твердое. Биллина недовольно подняла голову.

— Что такое? — пробормотала она себе под клюв и выжидающе уставилась в выкопанную ямку, словно ждала, что неожиданное препятствие, усовестившись, извлечется само. Ничего подобного, однако, не происходило, и Биллина, подождав минуту-другую, снова наклонилась и ткнула клювом в песок. — А ну… как думаешь, я могла найти клад?

— Клад? — удивленно переспросила Дороти, потом, немного подумав, пожала плечами. — Не знаю… маловероятно. Скорее всего, это просто камень. Ты не ушиблась?

— Камень?! — возмущенно отозвалась курица, не прекращая увлеченно копать. — Уж поверь мне, милочка, образованные куры вроде меня способны отличить камень от металла! Говорю тебе, я нашла клад. И вообще, может, ты наконец присоединишься?

Девочка недоверчиво покачала головой, но опустилась на колени рядом с курицей и разгребла руками песок. В глубине что-то блеснуло, Биллина торжествующе закудахтала.

— А я говорила! Копай, я хочу посмотреть, что я нашла! Драгоценности? Сундук с золотом?

— По-моему, нет, — Дороти нашарила предмет в песке и вытянула на поверхность. В ладонь девочки лёг большой ключ — еще блестящий и довольно новый, из металла, напоминавшего золото. — Ты нашла вот это. Как тебе? — Дороти задумчиво повертела его в руке. Она еще ни разу не видела настолько больших ключей.

— Ну… — курица была явно разочарована. Она склонила голову и придирчиво оглядела находку. — Просто старый ключ. Зачем он мне, если к нему не прилагается замка, который надо открывать? Почему я не могла найти сундук с золотом? Да что ж за судьба у бедной птицы такая… — трагически заключила Биллина и попыталась снова углубиться в переживания по поводу преследовавшего ее злого рока, но Дороти (о людская жестокость!) не обратила внимания — она с любопытством рассматривала находку. Курица возмущенно нахохлилась.

— Ключ — это тоже неплохо, согласись, — заметила девочка. — Я, пожалуй, возьму его с собой — вдруг потом мы найдем и замок. Было бы неразумно выбрасывать его сейчас, на пороге нового приключения. Не страдай. Мы нашли сушу, ты, я смотрю, обсохла и поела — у тебя нет повода для недовольства.

— Юное дитя… — вздохнула Биллина. — Что ты можешь понимать в тяжелой судьбе домашней птицы?

Дороти не стала спорить. Она сунула ключ в карман передника, натянула уже просохшие чулки и обулась. Девочка чувствовала себя бодрее и увереннее, чем на плоту посреди океана, однако голод никуда не делся.

— Я хочу посмотреть, растут ли на тех деревьях фрукты, — она кивнула в сторону сада, что простирался по обеим сторонам дороги. — Ты со мной?

— Ну предположим, — отозвалась курица, словно делая величайшее одолжение в своей жизни. — Раз уж ты оказалась в моем курятнике, было бы некрасиво бросать тебя сейчас в одиночестве. Жизнь толкает нас на совместное путешествие.

— Отлично, — улыбнулась Дороти и, последний раз бросив взгляд на океан, отправилась по дороге в сторону холмов. Курица поспешила было за ней, однако ее внимание внезапно отвлекло что-то на песке.

— Эй, подожди-ка, — Биллина захлопала крыльями и, приподнявшись над землей где-то метра на полтора, попыталась рассмотреть неведомое явление. — Тут какие-то черточки. И кому, хотела бы я знать, было настолько нечем заняться, что понадобилось разрисовывать берег?

Дороти обернулась и с интересом вгляделась в черточки, над которыми, хлопая короткими крыльями, рывками порхала ее желтая собеседница. На песке было что-то написано.

— Хм… такие большие буквы, — заметила девочка и, осознав свое неожиданное открытие, испуганно зажала ладошкой рот. Надпись была сделана не по-английски. Других же языков за свою короткую жизнь Дороти выучить не успела. И всё же она понимала сейчас эти неровные, длинные буквы на песке, выведенные словно пальцем сказочного великана. — Странно… я понимаю, что здесь написано, — озвучила она свои опасения. — Как такое может быть?

— То есть говорящая курица тебя уже не удивляет? — гневно распушила перья Биллина. — А вот то, что ты понимаешь чей-то бред, — так пожалуйста!

— Нет-нет, ты в своем роде уникальна, — поспешила заверить Дороти. — Я никогда раньше не видела говорящих кур. Но, понимаешь, меня не учили другим языкам. У нас в Канзасе все говорят по-английски. Откуда я могла узнать чужой язык? Дядя Генри считает, что для этого нужно много тренироваться.

— Ой, да подумаешь… — не впечатлилась курица. — То тебя удивляет фиолетовая вода, то чужой язык. Нет в тебе жизненной мудрости, дитя мое. Пропадешь ты без меня. Если это и впрямь какая-то волшебная местность, так то ли еще будет. Смирись, от знаний не убежишь. Читай лучше, что там написано, — я-то читать не умею, я в школу не ходила.

— Тут написано «берегись»… кого-кого? Биллина, а кто такие колесуны?

— Откуда ж мне знать, — с поистине философской невозмутимостью откликнулась курица. — Бродячий цирк, может? Колесят по миру, всё такое…

— И зачем, по-твоему, бояться бродячих циркачей? — засомневалась Дороти. — На мой взгляд, они забавные.

— Ну, знаешь, мое дело предложить. Вечно ты всем недовольна, — курица плавно приземлилась ей на плечо. — Я-то думала, там что-то интересное. Но раз нет — пойдем дальше.

Дороти кивнула и, дабы не перегружать впечатление от нового места неизвестными терминами, постаралась выбросить из головы и надпись на песке, и упоминавшихся в ней колесунов. Чистая, посыпанная красной кирпичной крошкой дорога вела к холмам, на которых раскинулся настоящий сад. Однако, подойдя ближе, Дороти ахнула от удивления: вместо вишен и яблок на деревьях росли свертки с едой. Судя по царившему в этом странном саду запаху, здесь не обошлось без бутербродов и пирожных. Девочка удивленно присвистнула.

— Вот так да… это и впрямь волшебное место. Никогда не видела, чтобы на деревьях росла еда. Нет, конечно, фрукты — тоже еда, но ты поняла, о чем я. Это же бутерброды! — она пощупала один из прикрепленных к ветке плодов сквозь тонкую оберточную бумагу. — С колбасой, кажется…

— Еда на деревьях! Глупость какая, — пренебрежительно буркнула курица. — Еде место в кормушке и в земле, но никак не на деревьях. Мы, куры, — не обезьяны какие, чтобы по деревьям скакать.

— Да погоди ты страдать, — Дороти взъерошила перья на голове желтой птицы. — Мы с тобой попали в удивительный край. Ты только вдумайся, на какие чудеса он способен, если здесь даже продукты растут не как обычно, в поле, а просто на дереве и уже в готовом виде, — она приподнялась на цыпочки и, сорвав один из свертков, быстро его развернула. — Я была права. С колбасой. Господи, как я проголодалась…

Человек из обычной, не волшебной страны, пусть даже и ребенок возраста Дороти, при виде бутербродов на деревьях сильно бы засомневался в своем психическом здоровье. Однако маленькая путешественница за свою жизнь уже не однажды сталкивалась с необъяснимыми чудесами, среди которых ожившие пугала, интеллигентные жуки и девочки, превращенные в мальчиков, поэтому бутерброды на деревьях были сейчас для Дороти лишь каплей в море. Всё, что она чувствовала, — так это радостное волнение и зверский голод. А потому, не тратя времени зря, девочка окончательно сняла салфетку и нетерпеливо надкусила аппетитно пахнущий бутерброд.

— А вдруг он ядовитый? — подала голос курица. — Недозрелый там или просто несъедобный…

— Да нет, очень вкусно, — пробормотала Дороти с набитым ртом. — Свежий. Хочешь?

— Знавала я на нашей ферме мышей, которым подсыпали свежий яд… — не унималась Биллина, для которой способность говорить стала поистине бесценным даром небес. — Я бы на твоем месте была осторожнее.

— И умерла с голоду, — Дороти, не прекращая жевать, легонько толкнула курицу по лапам, пытаясь спихнуть со своего плеча. Желтая птица мигом обиделась.

— Я ее предостерегаю, можно сказать, трачу струны моего сердца, а она меня трясет, как мешок муки! Неблагодарная! Так и знай, оставлю твой хладный труп вот тут вот посреди дороги.

— Слушай, я не собираюсь умирать в ближайшие лет семьдесят, — рассмеялась девочка. — Ты не курица, ты какое-то средоточие вселенской скорби, честное слово. Гляди веселей, мы нашли еду.

— Ну я, положим, нашла ее несколько раньше и в более понятном месте. Я бы и тебе советовала порыться в земле, а не рвать что попало с каких-то непонятных деревьев. Бутерброд на ветке — это же курам на смех! Он точно ядовитый.

— А вот и нет, он вкусный. Ты можешь бубнить сколько угодно, а я, пожалуй, сорву еще вон то ведерко. Думаю, там что-то вроде обеда.

И Дороти потянулась к небольшому ведерку, висевшему на соседней ветке. Из-под крышки соблазнительно пахло овощами. Внезапно Биллина, продолжавшая сидеть на ее плече, закудахтала настолько пронзительно, что девочка едва не выронила свой трофей.

— Ты что?!

— А вон, — курица махнула крылом куда-то в сторону холмов. — По-моему, сюда мчится ответ на твой вопрос. А у меня сердечный приступ… — и Биллина, томно прикрыв глазки, опрокинулась с плеча Дороти в высокую траву. Одной рукой продолжая удерживать ведро, другой девочка подхватила умирающую птицу подмышку и внимательно вгляделась в новый элемент картины. К ним со стороны холмов несся отряд крайне странных созданий. Внешне они напоминали людей, однако двигались, опираясь на все четыре конечности, причем руки и ноги у них были одинаковой длины. Существа не шагали и не бежали, они плавно катились, рассекая густую траву, и Дороти стало не по себе.

— Я была права. Бродячий цирк, — заключила повисшая на руке девочки Биллина. — Побежали!

Никогда в жизни Дороти не мчалась с такой скоростью — даже в тот ужасный день, когда ей пришлось улепетывать от разъяренного быка. Ибо бык был хоть и страшным, но понятным животным и обитал на ферме их соседа, лучшего друга дядюшки Генри. А эти… несколько ярких фигур с дикими воплями катили девочке наперерез. В одной руке у Дороти болталось злосчастное ведро, другой она держала подмышкой курицу, тоже далеко не пушинку, — и всё же девочка из последних сил взлетела на ближайший холм. Здесь она почти бросила ведро в траву, отпустила Биллину, которая мигом разразилась скорбными стенаниями, и на дрожащих ногах принялась карабкаться выше. Существа приближались, их воинственные завывания раздавались уже совсем рядом.

Если они взберутся на холм — ей конец. Дороти поняла это с какой-то совсем не детской обреченностью — и ужаснулась этому чувству. Веселая бодрость, с которой девочка не расставалась в самых сложных жизненных ситуациях, неожиданно покинула ее, растаяв без следа, — словно не она, маленькая девочка, смело глядела вдаль, собираясь исследовать неизведанный волшебный край. Словно не она, Дороти, встречалась с саблезубыми тиграми и преодолевала бурные реки, не она всего каких-то полчаса назад вышла из фиолетовой воды на берег нового приключения. Пытаясь отдышаться, девочка продолжила упрямо взбираться на холм.

Если им удастся ее догнать… Нет, нельзя об этом думать. Нельзя сдаваться заранее, зная, что есть шанс на спасение. Да и в конце концов, откуда в ней столько страха? Не иначе влияние коварной курицы с ее мрачными предчувствиями. Дороти выпрямилась, искоса бросила взгляд на подножие холма. Там собрался самый странный отряд из всех, кого она когда-либо видела. Пообещав себе рассмотреть его позже, девочка обошла встретившийся на пути крупный камень и поднялась еще немного выше. В самом деле, в стране Оз она встречалась с бесчисленным количеством диковинных существ — почему именно сейчас она настолько испугалась, что на какое-то мгновение готова была сдаться? Жители Канзаса постоянно сражаются с суровым климатом и бесплодной почвой за право выживать на этой земле — так почему она не может быть достойной своих предков? Дороти безоговорочно отогнала так внезапно накрывшую ее панику.

Вернувшаяся смелость, однако, не решала проблемы: если они взберутся на холм — ей придется несладко. Почему она так уверена, что странные полулюди намерены причинить ей вред? Да потому что не бегают потенциальные друзья и союзники за гостями своей провинции с такими дикими воплями. Дороти быстро огляделась. Похоже, здесь никто не станет делать ей поблажки в связи с возрастом: впуталась в неприятности — сражайся. Значит, она будет сражаться как взрослая.

Холм был выбран донельзя удачно — на нем теснились многочисленные камни самых разных размеров. Ими можно будет кидаться в преследователей или попросту сбрасывать вниз. Осознав это, Дороти повеселела: хоть недолго, но оборону она продержит. К тому же у нее есть курица, а у курицы, в свою очередь, клюв и крепкие лапы. От Биллины в сражении тоже может быть толк. Разумеется, если курица вновь не впадет в страдания, а применит данные природой богатства по существу.

Девочка почти отдышалась и наметила основные этапы плана обороны холма, когда внезапно поняла, что странные существа, продолжая поливать ее бранью, почему-то до сих пор толпятся внизу. Они ее не преследуют. Вынудили убегать, загнали на холм, окружили и… ждут? От растерянности Дороти беспомощно села на ближайший камень.

— Биллина, ты что-нибудь понимаешь? — сейчас она как никогда была благодарна мирозданию за наличие собеседницы. Просто размышлять вслух, не надеясь на ответ, было бы намного сложнее. — Мы убегали, а теперь мы окружены. Что дальше? Почему они не преследуют нас?

— А тебе вот обязательно надо, чтобы преследовали, — скептически буркнула курица, вспорхнув на соседний камень. — Вот так и видишь, каб героически отдать жизнь за оборону какого-то лысого холма. Откуда я знаю, почему?

Дороти задумалась. Нет, она не хотела отдавать свою жизнь, тем более в первый день на чужой земле после трудного путешествия по океану с фиолетовой водой. Первый день в волшебной стране — и вот так глупо. Вариант ее не устраивал. Но странные существа упрямо оставались внизу, словно их сдерживал невидимый барьер, и это тоже категорически девочке не нравилось. Напоминало старую, уже полузабытую сказку, когда-то рассказанную соседскими мальчишками, — про проклятый холм на краю деревни какого-то индейского племени. Местные боялись даже приближаться к холму, опасаясь, как бы живущие на нем духи не вселились в их тела, зато с интересом наблюдали, как постигает страшное потустороннее проклятие колонизаторов, принесших на древние земли новую веру. На какую-то минуту Дороти почувствовала себя героиней этой сказки, и липкий холодок мягко коснулся спины.

Странный отряд продолжал оставаться внизу. Девочка прекрасно понимала большинство угрожающих призывов, разве что суть особо цветистых ругательств проходила мимо. Но ей и не хотелось вникать в смысл чего-то подобного, тем более что того, что она понимала, хватало с лихвой: диковинные полулюди подбадривали друг друга взобраться на холм и прикончить незнакомцев. Желающих, впрочем, по-прежнему не находилось.

— Мне кажется, они боятся сюда подниматься. Мы же не знаем, какие тут порядки, — задумчиво произнесла Дороти. — Может, это древнее кладбище их предков, с которым связаны страшные легенды, или что-то в этом роде, не менее неприятное. Они загнали нас сюда, а сами не поднимаются.

— Знаешь… — задумчиво изрекла курица после непродолжительного полета над армией преследователей, — мне кажется, всё проще. Будешь смеяться, но у них вместо рук и ног какие-то коньки на колесах. Они просто не могут сюда подняться, потому что мигом скатятся вниз, как яйцо по желобу. А ты, милочка, очень впечатлительная. Древнее кладбище, плохие приметы… и чему тебя на твоей ферме учили?

Дороти не ответила. Огрызаться в ответ не хотелось, это было не в ее правилах. Даже если собеседник — вздорная желтая курица. К тому же девочка была несказанно ей благодарна: разгадка оказалась настолько простой, что у Дороти словно гора упала с плеч. Выходит, внезапная и мучительная смерть от гнева древних духов холма отменяется. Осознав это, Дороти немного успокоилась и огляделась уже с некоторым интересом.

Холм, который они занимали, был первым из долгой череды одинаковых неровностей местности, тянувшихся куда-то в сторону. Покрыт он был травой и редким кустарником, кое-где пробивались даже крошечные голубые цветы. В целом ничего примечательного, но и страшного тоже совсем чуть-чуть — лишь эти громогласные существа внизу. Дороти вытянула уставшие ноги и устроилась на камне поудобнее. Теперь, когда мести призраков можно не бояться, она наконец решилась внимательно рассмотреть диковинную компанию столь напугавших ее существ. Прежде чем приступить к изучению, Дороти напомнила себе, что она не впервые в волшебной стране и видела ожившее пугало и говорящего жука, а столь опытной путешественнице не пристало пугаться оравы невоспитанных четырехногих типов. Старательно уяснив это, девочка с любопытством принялась изучать тех, кто, по предположению Биллины, и являлся таинственными колесунами, о которых говорила надпись на песке.

Существ было около двадцати. Прежде всего в глаза бросались их роскошные яркие наряды, выполненные сплошь из атласа и кружев. Так, по мнению Дороти, одевались богатые придворные из свиты короля в какой-нибудь сказке. Только придворным, разумеется, следовало передвигаться на двух ногах. Великолепие расцветок и покроев одежды колесунов поражало, девочка еще никогда не видела ничего подобного. Встреться она с ними в более мирных условиях — она сравнила бы их с бабочками или с колибри, о которых читала в книгах. На ферме в Канзасе такие костюмы долго бы не продержались, однако как же красиво! Манжеты, кружева, пестрые полы фраков… даже со своего наблюдательного поста на холме Дороти была уверена, что вся одежда этих чудных существ высочайшего качества.

Внимательно рассмотрев лица и добавив к полученному то, что ни на ком из колесунов не было платья или юбки, Дороти сделала вывод, что перед ней мужчины. Вывод, конечно, условный, потому что порядки в незнакомой волшебной стране могут быть какие угодно, но для простоты картины девочка решила считать пока так. Если она ошибается — потом принесет свои извинения дамам. Лица у колесунов были вполне человеческие, она бы даже сказала, привлекательные, если бы не гримаса злобы — казалось, одна на всех, и злоба эта обращена в ее, Дороти, сторону. Чем девочка вызвала такое отношение к себе, она не знала. Колесуны разве что не шипели от желания вцепиться ей в горло — что-то подобное она последний раз чувствовала разве что от саблезубых тигров. Но тигры — животные, а эти? Напоминали некое пограничное состояние. Для простоты картины Дороти приняла и это допущение.

Конечностей у колесунов было четыре — это совпадало с нормальным количеством. Вот только конечности были одинаковой длины, похожие то ли на палки, то ли просто на неудачные лапы, да и заканчивались не пальцами, а небольшими блестящими колесами. Дороти недоуменно покачала головой: сомнительное приспособление… видимо, они привязывают к рукам и ногам коньки, чтобы быстрее передвигаться. Во всех отношениях странные существа. И эта беспричинная злоба во взглядах…

— Почему вы меня преследуете? — крикнула со своего места Дороти, на что колесуны разразились клокочущим хохотом. — Я же ничего не сделала!

— Рядом с тобой стоит ведро, — ближе к подножию холма подъехал один из них, по всей видимости, вожак. Он выглядел спокойнее остальных, да и во взгляде оставалась искра разума. — Как ты думаешь, на чьей земле стоит дерево, с которого ты сорвала это ведро?

Дороти растерянно взглянула на свой трофей: она об этом даже не задумывалась.

— Догадалась, да? — усмехнулся колесун, вглядываясь в ее лицо. Дороти против воли отвела глаза: от его взгляда словно змеи ползли по телу. Кто они такие, эти существа, что населяют чудесный берег, омываемый фиолетовой водой? Ей не хотелось об этом думать. Все, кого она встречала раньше в стране Оз, относились или к животным, или к людям — пограничных состояний не было. Разве что были оживленные чучела, но это другое. Дороти было не по себе.

— Я не знала, что это ваша земля! — попыталась защищаться девочка, вызвав этим, однако, лишь новый взрыв хохота. — И я сорвала всего одно ведро!

— Если каждый, кого сюда занесет, будет срывать по ведру, от сада скоро ничего не останется. Это наша земля, и мы не рады чужакам. Вы здесь лишние.

— Почему вы такие жестокие? — Дороти старалась сдержать дрожь в голосе. Интонации колесуна недалеко ушли от шипения рассерженной змеи. — Я проголодалась, и я не вижу ничего плохого в том, чтобы сорвать всего одно ведро. Я не знала, что они принадлежат вам!

— Хотя… — существо на колесах многозначительно облизнулось, — я вот что подумал. У тебя всего одно ведро. Помимо него — трава, камни и эта желтая птица.

— Курица, с вашего позволения! — рассерженно вставила Биллина, хлопая крыльями. — Не слушай их, Дороти, я уверена, что это не их земля. Весь берег не может принадлежать этим гадким созданиям.

— … и курица, — послушно кивнул колесун, не обратив внимания на гневные реплики птицы. — А нас много — и мы умеем ждать. Мы подождем. Ты или умрешь с голоду, или спустишься. В обоих случаях это будет достойной платой за нарушение закона. Согласна?

— Нет! — Дороти топнула ногой. — Я не нарушала никакой закон, я просто не знала! Чем докажете, что земля — ваша? Мы только сегодня приплыли на плоту — и вы сразу на нас нападаете, это нечестно!

— Это страна Эв, девочка. Здесь соблюдают границы.

Посчитав разговор оконченным, он ловко развернулся на своих колесах и подал какой-то знак остальным. Роскошно одетые существа построились и быстро покатили прочь, оставив у подножия холма троих для охраны. В том числе остался и вожак, беседовавший с Дороти. Они откатили чуть в сторону и устроились под деревом, не спуская глаз со своей добычи и лениво переговариваясь. Дороти проводила их испуганным взглядом. По всей видимости, они и в самом деле настроены ждать. Когда эта троица устанет, на смену придут другие. А девочке с курицей, похоже, придется или оставаться на холме и умирать от голода, или сдаваться. Ни то, ни другое путешественников не устраивало. Биллина, нахохлившись, сидела на камне и возмущенно бубнила. Ей их вынужденное заточение на холме тоже не нравилось. Она, конечно, могла летать на короткие расстояния, но куда бы она полетела? Податься ей в чужой стране некуда.

— Давай рассуждать логически, — предложила Дороти хмурой курице, пересаживаясь поближе к ней. — Они не могут подняться, мы не можем спуститься. Пока у нас есть силы, мы продержимся. Проблема в том, как правильно заметил этот наглый тип, что у нас действительно одно ведро. На двоих. У нас нет спичек, чтобы развести костер…

— Это еще зачем? — аж подпрыгнула Биллина. Ее маленькие круглые глазки полыхнули гневом. Дороти растерялась.

— Я подумала, что можно было бы согреться ночью… океан совсем рядом, от него дует холодный ветер. Дядя Генри всегда учил брать с собой в путешествие спички.

— А… ну если просто согреться, то ладно. Моя прабабушка, знаешь ли, однажды отправилась подработать в ларек, торговавший курами-гриль. Мой прадедушка с тех пор не видел ни ее зарплаты, ни самой прабабушки. Долго думал, что она сбежала с каким-то петухом… Грустно, правда?

— Очень грустно, — согласилась Дороти. Почему-то все семейные истории Биллины не отличались особой радостью. — Но я не об этом. Нужно что-то решать. Я не собираюсь остаток жизни просидеть на холме.

— Ну, если подумать, что у тебя всего одно ведро с провизией, то не так уж долго ты тут и просидишь. Ну неделю, максимум две…

— Большое тебе спасибо за поддержку, — поблагодарила птицу Дороти и вновь огляделась. Редкая трава, беспорядочно разбросанные камни, груда каких-то обломков у подножья. Дневное солнце начинало припекать, и от этой груды падала спасительная тень. Девочка встала и, спасаясь от жары, направилась туда, не прекращая рассуждать. — Они упомянули название местности: страна Эв. Я о такой стране никогда раньше не слышала. Интересно, насколько она далеко от страны Оз?

— А с чего ты взяла, что они вообще рядом? Вдруг они как Австралия и Гренландия, год пешком тащиться?

Дороти удивленно взглянула на семенившую рядом курицу.

— Откуда это у тебя такие познания в географии? Мне казалось, куры не интересуются тем, что выходит за пределы курятника. Вот, к примеру, тетушкина корова Молли…

— Какое мне дело до твоей тетушки и ее коровы? — не проявила интереса курица. — Мой хозяин плавал по миру. Он и карту нам на забор повесил, чтоб неучами не остались. Да я колонии получше его жены знала! Вот однажды, помню, было…

— Я просто хотела сказать, что все волшебные страны созданы одним человеком. Великим Торном, самым могущественным чародеем из когда-либо живших на свете. Он создал материк и населил его диковинными существами, он сосредоточил на материке всё волшебство мира, убрав его из других регионов. Поэтому все волшебные местности находятся рядом. Я точно это знаю, мне рассказывала моя подруга Озма.

— Чудесно, — скептически поджала клюв неугомонная курица. — Некая Озма, которую я в глаза не видела, утверждает, что волшебный мир — одна большая деревня, а я должна верить. Не верю. Лично мне название Эв не говорит ровным счетом ни о чем.

Дороти могла легко терпеть ее нытье, однако за Озму не на шутку обиделась.

— Как ты можешь не верить, если она здесь живет? Она фея и правит Изумрудным городом!

— Милочка, да мы можем быть где угодно и не найдем твой Изумрудный город, даже если выберемся! Откуда такая уверенность, что мы вообще в волшебной стране, раз уж на то пошло?

— А ты часто видела людей на колесах и фиолетовую воду? — попыталась парировать Дороти.

— Коньки и экологическая катастрофа! Еще проверить надо, не отразится ли эта вода на моем здоровье — наглоталась-то я дай боже.

— А еда на деревьях?

На это у Биллины возражения не нашлось, и она недовольно замолчала. А девочке почему-то очень захотелось показать зловредной птице язык. Но вместо этого Дороти спустилась ближе к груде камней и удивленно ахнула: под камнями начиналась узкая тропинка, практически заросшая травой и едва видная, однако всё же она была. Это настолько поразило юную путешественницу, что она около минуты просто всматривалась в узкий протоптанный след. Снизу, со стороны преследователей, тропинку видно не было — ее загораживали камни.

— Кому это, интересно, потребовалось тут шастать, — глубокомысленно изрекла курица, тоже заметившая тропу. — Тут и смотреть-то не на что. Ты же не собираешься туда тащиться?

— Ты так говоришь, как будто этот холм высотой до неба, — невольно рассмеялась Дороти. — А я пойду посмотрю. Всё равно делать нам нечего, не спать же ложиться среди дня.

— Можно было бы поесть, — выдвинула встречное предложение птица. Однако Дороти уже заинтересовалась и, словно забыв про причины их вынужденного сидения на холме, весело запрыгала по тропинке. Та змеилась в траве, уверенно поднимаясь к самой вершине, где заканчивалась на абсолютно лысом пятачке. На склоне у вершины под соответствующим углом лежал камень, внешне отдаленно напоминавший надмогильную плиту. Или плита, специально сделанная так, чтобы быть практически неотличимой от камня… Дороти присмотрелась.

— Так, а это что?

— Лопаты у нас нет, — сразу заявила курица. — Копать мы не будем.

— Кто-то собирался искать клад, — напомнила Дороти, внимательно осматривая плиту. Та еще не успела врасти в землю и покрыться травой, да и вообще выглядела довольно новой. Странно плоский камень, с неизвестной целью положенный на вершину холма.

— Ну допустим, — при упоминании про клад курица несколько оживилась. — Но помощи в поднятии этого постамента от меня не жди. Предлагаю позвать знойных мальчиков, что дожидаются нас внизу.

Дороти еще раз придирчиво осмотрела плиту. В углу пряталась замочная скважина, замаскированная под трещину так же надежно, как вся эта плита была замаскирована под обычный камень.

— Послушай, тут что-то вроде замка, — Дороти наклонилась и неуверенно провела по трещине пальцами. — Интересно… если бы у нас был ключ.

— У нас есть ключ. Я нашла, — гордо расправила куцый хвост Биллина. — Ты можешь попробовать его.

— Ой, а правда! — воскликнула девочка, совсем забывшая про находку на пляже. Голод и побег от странных существ отвлекли ее от дальнейшего изучения ключа. — Другого у нас всё равно нет, поэтому я попробую.

Она вытащила ключ из кармана фартучка и вставила его в трещину в камне. Замочная скважина, вопреки романтическим ожиданиям, неминуемо сопровождающим седую древность, даже не была ржавой. Выходит, плита эта и впрямь совсем новая. Отодвинув носком башмачка немного земли, Дороти заметила вкопанную металлическую раму. Это и впрямь дверь с замком, вот только в слишком уж странном месте. Кому понадобилось вкапывать в холм нечто подобное? На мгновение девочка вновь испугалась: могила, заточенная в ней неупокоенная душа… и они, глупые искатели кладов, что нарушают уединение вечности. Но Дороти твердо отбросила эти мысли: могилы не закрывают на ключ, да и замки усопшему ни к чему. Больше похоже на склад или погреб. А погреб… погреб — это значит еда. А еда поможет им продержаться на этом холме еще какое-то время. Дороти не хотелось верить, что все обитатели этой диковинной земли настолько жестоки и никто не придет путникам на помощь. Ведь колесуны, раз уж на то пошло, не представляют такой уж серьезной угрозы: у них нет оружия, они даже не могут подняться на холм, вынужденные оставаться внизу, оглашая окрестности воплями. С этими существами вполне можно сражаться — вот только не одинокой маленькой девочке и склочной курице. Дороти привыкла верить в лучшее.

Продолжая размышлять о содержимом потенциального погреба, девочка повернула ключ — он легко поддался. В песке на берегу океана они нашли именно ключ от погреба на холме, это казалось странным совпадением: почему никто до них его не нашел? Дороти в очередной раз поразилась своей способности притягивать приключения. С другой стороны, вряд ли наглые типы, населяющие эти земли, снизошли бы до того, чтобы копать прибрежный песок. Им больше по душе нападать на беззащитных путешественников.

Ключ больше не поворачивался. Выходит, замок открыт, но как поднять плиту? Поблизости не было ни железного прута, ни даже более-менее крепкой палки, которую можно было бы приспособить под рычаг, а руками пытаться вытащить из земли здоровенный кусок камня было бессмысленно. Огорченная Дороти уселась на камень и, вытянув ноги, принялась размышлять. Поднять эту плиту не смог бы в одиночку и дядюшка Генри — а он, по мнению девочки, был одним из самых сильных знакомых мужчин. Поиск клада (или спрятанной еды, тут уж как посмотреть) закончился, едва начавшись. Колесуны внизу не спускали с девочки глаз, хоть и старательно делали вид, что дремлют под деревом. От нечего делать Дороти продолжила их разглядывать. Во всём их поведении, в этой злобе, с которой они не позволяли ей спуститься с холма, была какая-то ненатуральность, словно существа играли одним им известную роль в странном спектакле. И яркие дорогие костюмы, и эти коньки, привязанные к рукам и ногам… неужели это удобно? Неужели они постоянно передвигаются на четырех конечностях, как животные? Волшебная страна Эв встречала свою юную гостью не лучшим образом.

— Может, мы все-таки поедим? — подала голос курица. Она с самым невозмутимым видом сидела в углу той же плиты. Дороти немного растерянно кивнула: надо же, она совсем забыла про голод! А ведь она за последние сутки съела разве что бутерброд — и тот уже около часа назад.

— Что, ты больше не думаешь, что еда с деревьев ядовитая? — улыбнулась Дороти. Курицу, однако, не так-то легко было сбить с тропы скептической скорби.

— Какая разница, от чего помирать? — изрекла она и красноречиво кивнула на устроившихся под деревом колесунов. — Эти красавчики тоже с нами не в прятки играют. Вот, помню, мой прадедушка…

— Это муж той прабабушки, что работала в палатке с грилем?

— Нет, это другой. Не перебивай, пожалуйста. Так вот, мой прадедушка однажды упал с забора.

— И как это касается нашей проблемы? — не поняла Дороти.

— Никак. Но это очень поучительная история. Прадедушка был самым красивым в нашем дворе, у него был роскошный хвост, которому позавидовал бы даже павлин. Так вот, какой бы красивый хвост ты ни имел, однажды ты обязательно упадешь с забора.

— Спасибо, я запомню, — вежливо кивнула девочка. — Когда соберусь лезть на забор. Но ты права, и впрямь пора подкрепиться.

Она встала с камня, взяла ведро и вернулась с ним на прежнее место. Здесь Дороти сняла с ведра крышку и принялась изучать его содержимое. В ведре, как она и думала, находился обед: салат и поджаренная индейка, хлеб и даже фрукты. Всего этого хватило бы, чтобы продержаться на холме до завтра — разумеется, если экономно расходовать продукты, но вот дальше… дальше Дороти надеялась, что подоспеет помощь. При виде еды стихший было голод усилился. Дабы не портить себе аппетит, маленькая путешественница постаралась выбросить из головы мысли о будущем и принялась за трапезу. Биллина не прекращала посылать в ее сторону укоризненные взгляды и бормотать что-то насчет еды из неизвестных источников, однако Дороти уже начинала привыкать к постоянным страданиям со стороны своей пернатой спутницы.

Дороти как раз заканчивала с обедом, когда на дороге среди холмов показалась фигура человека верхом на коне. Следом за всадником двигалась еще одна фигура, уже бегом, легкая и словно подгоняемая попутным ветром. Когда они приблизились, Дороти смогла рассмотреть, что на коне сидит молодая женщина в длинном богатом платье, а сопровождает ее, по-видимому, слуга. Колесуны, упорно делавшие вид, что спят под деревом, тоже заметили новых участников сцены, и их ленивая уверенность в неизбежной победе над пленниками бесследно исчезла. Существа повскакали с земли, путаясь в длинных конечностях, и даже широкополые шляпы не смогли полностью скрыть землистую бледность, что в мгновение ока разлилась по их лицам.

— Гляди-ка… — такая перемена в поведении колесунов не укрылась от наблюдательной курицы. — Это еще что за леди? Может, она нам и поможет?

Дороти кивнула и, вскочив с камня, замахала ведром над головой, привлекая внимание дамы. Та свернула со своего пути вдоль побережья и двинулась к ним. Теперь Дороти уже могла рассмотреть и роскошный наряд, и шляпку с короткой вуалью, скрывающую лицо наездницы от солнца. Вне всяких сомнений, к ним приближалась богатая дама. Колесуны едва не падали на колени и стягивали с голов широкополые шляпы, всем своим видом выражая верноподданническое почтение. Про девочку на холме они явно забыли.

Отвергнув помощь слуги, протягивавшего руку, дама спешилась. Скользнув по колесунам равнодушным взглядом, она наконец обратила внимание на Дороти. Девочка осмелилась спуститься к самому подножию холма и теперь смотрела на свою неожиданную спасительницу со смесью испуга и любопытства.

Лица наездницы Дороти разглядеть не могла, однако сообразила, что та еще довольно молода. Незнакомка была высокой пышной дамой, ее груди, почти не скрытые глубоким вырезом платья, колыхались в такт ее движениям, да и в целом женщина почему-то показалась Дороти похожей на свежую сдобную булку. Длинный шлейф ее платья, почти касавшийся земли, когда его владелица сидела на коне, теперь скрывался в траве тяжелыми складками. Женщина отодвинула с лица вуаль и широко улыбнулась, ее глаза искрились любопытством. Так улыбаться может только по-настоящему искренний человек. Дороти мигом прониклась симпатией к незнакомой даме.

— Дитя, это ты махала мне ведром? — задала незнакомка очевидный вопрос и тут же рассмеялась своей недогадливости. — Ну да, конечно, здесь же больше никого нет! Я с утра что-то плохо соображаю.

В очередной раз Дороти поразилась тому, что понимает эту речь. А ведь она сроду не учила никаких языков, кроме английского. Колесуны, раскланявшись, теперь, словно побитые собаки, старались слиться с землей.

— Это я, — серьезно кивнула Дороти и наконец отважилась окончательно спуститься с холма. — Я надеялась, что вы меня спасете.

— Спасу? — женщина наклонилась, рассматривая ее лицо. Между пышных грудей застыла на тонкой цепочке прозрачная капля хрусталя. Это на первый взгляд простое украшение почему-то притягивало взгляд. — Но от кого? Знаешь, я каждый день езжу верхом мимо этих холмов, и мне ни разу с самого детства не приходилось никого спасать.

Она продолжала улыбаться, демонстрируя ровные белые зубы. Дороти невольно улыбнулась в ответ.

— А вот от них, — девочка указала подбородком в сторону вжавшихся в землю колесунов. — Они не позволяли мне спуститься.

— И ты испугалась? Бедное дитя… да кого могут напугать эти чучела? Они только и умеют, что голосить. Постой-ка… ты же нездешняя! — собственная догадка настолько ее осчастливила, что женщина захлопала в ладоши. — Все местные знают, что от колесунов никакого вреда. Да и одета ты не по-нашему… откуда ты, дитя?

— Из Канзаса, — гордо выпрямилась Дороти. Собеседница, однако, удивленно покачала головой: похоже, о Канзасе она не слышала.

— Хм… это с той стороны? — женщина махнула рукой куда-то вдаль. — Или это острова?

— Это в Америке, — с готовностью объяснила Дороти: она уже не впервые сталкивалась с людьми, которые не слышали о Канзасе.

— Похоже, тебя и впрямь далеко занесло, — заключила собеседница. Капля хрусталя на ее груди продолжала гипнотизировать Дороти. — В любом случае, добро пожаловать в королевство Эв. Надеюсь, тебе здесь понравится. А на этих, — она кивнула в сторону совсем потерявших былой лоск существ, — не обращай внимания. Они только с виду грозные.

— Спасибо вам, — кивнула Дороти, с некоторой опаской косясь на колесунов. — Но вот вы сейчас уедете, а они снова на меня набросятся.

— Ой, не посмеют, — легкомысленно отмахнулась женщина. — Знаешь, а ты меня заинтересовала. У меня сейчас утренняя прогулка, я обычно не прерываюсь, а потом еду домой. Может быть, заглянешь ко мне? Ты же с дороги, тебе надо отдохнуть. Заодно расскажешь о себе, я люблю интересные истории.

— Моя история не такая уж интересная, — вздохнула Дороти. — Большое спасибо, но я ведь даже не знаю, кто вы.

— Тоже мне беда… Меня зовут Орин. Если всё же решишь заглянуть в гости, иди прямо вон до той рощицы, а потом сворачивай направо вдоль побережья. Не заблудишься, там начнутся пригороды. Ну или спросишь у кого-нибудь, меня все знают. А то эти, — снова снисходительный взгляд в сторону колесунов, — небось напугали тебя, бедную.

— Немного напугали, вы правы, — Дороти кивнула. — Благодарю, миссис. Я воспользуюсь вашим гостеприимством, если вас это не обременит.

Женщина, услышав от ребенка столь почтительную тираду, вновь заулыбалась.

— Как зовут-то тебя, малышка?

— Дороти Гейл, — представилась та и сделала реверанс. Орин подобрала подол длинной юбки и изобразила в ответ легкомысленный поклон, после чего, опершись ногой на сложенные руки своего слуги, с неожиданной для ее комплекции легкостью вскочила в седло. Капля хрусталя перекатилась по ее груди.

— Я жду тебя к обеду, милая Дороти. И не бойся, здесь никто не способен причинить тебе вред. В крайнем случае, если тебе вновь встретится чучело вроде этих, — она указала в сторону колесунов коротким изящным хлыстом, — пригрози, что Орин разозлится.

И неожиданная спасительница отбыла. Курица, всю беседу просидевшая за камнем, наконец выползла на свет божий. Выглядела Биллина то ли обрадованной, то ли разочарованной, во всяком случае, только эта птица могла сочетать столь разные состояния.

— Ну вот. И на вас, красавчики, нашлась управа, — торжествующе закудахтала она, резво подскочив к одному из колесунов и чувствительно клюнув его в спину. — А то тоже мне… «здесь соблюдают границы, это наша земля»! Тьфу, пустомели! Пошли прочь, окаянные!

Существа подхватились и умчались в считаные секунды. Колесами они работали в этот раз еще шустрее, чем когда преследовали свою добычу. Дороти, только сейчас осознавшая, что опасность миновала, облегченно выдохнула.

— Похоже, наши дела начинают налаживаться, — она посмотрела вслед удаляющейся всаднице. — Если бы не эта дама, еще неизвестно, сколько бы нам пришлось просидеть на этом холме.

— … выкапывая из земли каменную плиту весом в пару тысяч фунтов, — по обыкновению скорбно продолжила птица. — Что ты надумала, пойдем в гости к этой доброй самаритянке?

— Ну… какие у нас варианты? — Дороти принялась рассуждать вслух. — Нам нужно где-то переночевать и позаботиться о запасе провизии для путешествия. И понять, где, по большому счету, мы находимся, потому что я бы хотела как-то связаться с Озмой. Приглашение в гости со стороны такой знатной дамы решает все перечисленные проблемы хотя бы на первое время.

— А что взамен? Ты думаешь, что вот так вот бесплатно поешь-поспишь во дворце и радостно пойдешь дальше? От тебя ей тоже должна быть какая-то польза, иначе получается несправедливо.

— А я расскажу ей про Канзас. Кажется, она интересовалась. И вообще, я не хочу больше оставаться на берегу, пойдем отсюда. Мне всё время кажется, что вот-вот появятся эти злобные типы.

Биллина не ответила. Вместо этого она спорхнула на землю и важно зашагала впереди.

Орин не обманула: заблудиться здесь было сложно. Дорога, посыпанная кирпичной крошкой, устремлялась в сторону маленькой рощицы уже самых обычных, не обвешанных едой деревьев. Вокруг продолжали сменять друг друга однообразные, но в целом довольно приветливые холмы — Дороти наконец смогла оценить их привлекательность. Чем больше отдалялись путешественницы от побережья, тем яснее вставал из белой дымки незнакомый город, его башни и богатые дворцы даже издалека восхищали красотой и изяществом. Дороти, однако, решила последовать приглашению своей спасительницы и, не заходя в ворота, свернуть в пригород. Граница здесь была очерчена довольно ясно — хоть и не было со стороны побережья крепостной стены, девочка была уверена, что не ошиблась. На окраинах города теснились невысокие аккуратные домишки рядовых обитателей — и эти окраины неожиданно и резко обрывались, сменяясь поселком роскошных особняков.

— И это вот у них называется пригородами, — скептически прищурила маленькие глазки курица. — Что-то у меня чувство, что мы тут не к месту.

— Но нас же пригласили, — возразила Дороти. — Не ной заранее, мы пришли в гости.

В город вели ворота, подвешенные на стенах двух соседних домов. Вход в поселок, куда по дороге из красной кирпичной крошки направлялись девочка и курица, перегораживал шлагбаум, возле которого дремал в будке стражник. Дороти деликатно постучала в окошко будки.

— Добрый день! Скажите, пожалуйста, как нам найти леди по имени Орин?

Стражник при упоминании их новой знакомой подскочил на своей табуретке и, поправляя фуражку, выбежал из будки.

— Яснейшая госпожа Орин только что вернулась с прогулки. Но кто вы такие, чтобы ее спрашивать? — он окинул не слишком дружелюбным взглядом помятое платье Дороти, ее растрепавшуюся прическу с большим бантом и прыгавшую у ее ног желтую птицу. — Вы меня простите, но яснейшую госпожу впервые спрашивают… хм, особы вроде вас.

— Я Дороти Гейл, — гордо назвалась девочка, после чего уточнила. — Из Канзаса.

Привратник не проявил особого интереса, однако кивнул, и Дороти предположила, что их новая знакомая предупредила его об их появлении. Во всяком случае, предупредила о маленькой девочке по имени Дороти Гейл, потому что блестящий лакированный шлагбаум медленно начал подниматься, открывая для путешественниц дорогу в роскошную сказку.

— Яснейшая госпожа говорила, что пригласила в гости ребенка, — подтвердил догадку привратник. — Я обязан вас пропустить. Однако она ничего не говорила про птицу.

— Это моя подруга Биллина, — вступилась за курицу Дороти. Птица немедленно выдала самое скорбное из своих лиц.

— Кругом дискриминация! Ей, значит, можно, а мудрейшей курице нашего курятника так извините?! Лапы моей не будет в этом мещанском захолустье! Полнейшее неуважение к птицам!

— Успокойся, — пробормотала Дороти, пытаясь утихомирить разбушевавшееся пернатое. — Это невежливо.

— Невежливо не пускать образованную говорящую птицу туда, куда человеку, видите ли, можно! — взвыла вконец оскорбленная Биллина и попыталась перелететь на ту сторону, однако не рассчитала скорости и красиво столкнулась с поднимающимся шлагбаумом, после чего, закатив глаза, рухнула на руки Дороти. — Умираю… врача!..

— Яснейшая госпожа любит странных гостей, — вздохнул привратник и укоризненно покачал головой.

— Пожалуйста, доложите о нас, — вежливо попросила Дороти, держа птицу на вытянутых руках. Та не переставала горестно стенать.

Вместо привратника, который не мог покинуть пост, докладывать «яснейшей госпоже» помчался наряженный в форменный костюмчик мальчуган — примерно ровесник Дороти. Путешественницы пересекли границу, шлагбаум остался позади. Неожиданно, вспомнив об одной важной вещи, Дороти обернулась.

— Скажите, пожалуйста, а какой это город?

Привратник удивился.

— Эвна, конечно. Вторая столица. Какой еще это может быть город, по-вашему?

— Мы не знаем. Мы только сегодня утром узнали про существование вашей страны, — честно ответила Дороти и, взяв курицу подмышку, отправилась в поселок.

Все дорожки, даже подъезды к особнякам, были посыпаны красной кирпичной крошкой. По всей видимости, это являлось универсальным видом дорожного покрытия. Башмаки Дороти, и так не слишком новые, покраснели от пыли. Пригород, в котором обитала новая знакомая, состоял из огромных, огороженных садами особняков. Их было не так много, всего десяток, однако до жилища «яснейшей госпожи» Орин девочка брела добрых полчаса, если не больше. Красный кирпич дорожек, диковинная архитектура дворцов и белые, полностью белые от цветов кроны деревьев. Теперь Дороти понимала, что белые облака, в которых тонул город, вовсе не были туманом — это были цветущие сады. От окружающей красоты захватывало дух. Даже Биллина, отвлекшись от роли умирающей, с любопытством поглядывала по сторонам.

— Почти как в Изумрудном городе, — задумчиво произнесла Дороти. — Разумеется, с владениями Озмы ничто не может сравниться, но здесь тоже очень красиво. Хотела бы я погулять по такому саду…

— Не отвлекайся. Вон, кажется, тебя встречают. И будь добра, говори всем, что я твоя благовоспитанная дуэнья. Мне надоело, что здесь как-то странно смотрят на кур.

— Ты? Благовоспитанная? Да ты только и делаешь, что излучаешь скорбь и отчаяние, — рассмеялась Дороти и поудобнее перехватила птицу подмышкой.

— Эй, осторожнее! Я тебе не мешок с пшеном! Поживешь с моё — узнаешь, что такое скорбь… Да я в нашем курятнике была самая веселая!

— Неудивительно, с такими дедушками и бабушками…

Их и впрямь встречали. Орин не обманула, она ждала эту маленькую растерянную девочку в гости. Первая, с кем Дороти познакомилась на волшебных землях Эв, она жила в двухэтажном особняке с многочисленными башенками. Посреди двора бил фонтан, а над решеткой, огораживающей владения, деревья склоняли свои тяжелые от цветов ветви. Навстречу Дороти вышли трое богато одетых слуг, и девочка мигом почувствовала неловкость. Ее еще никогда не встречали с таким почетом.

— Кажется, миссис Орин — важная птица, — тихо заметила Дороти. Биллина возмущенно закудахтала.

— С твоего позволения, важная птица — всё же я. А эта аборигенка — просто чья-то наследница. Ну или жена, не суть разница. Чем ты ее так заинтриговала, интересно, уж не своими байками про Канзас?

— Биллина, тише! Это невежливо, — Дороти легонько щелкнула птицу по клюву. — Я предлагаю подойти и поздороваться. Добрый день! — обратилась она к слугам, те слаженно поклонились.

— Вы — Дороти Гейл из провинции Канзас?

Прислуга смешливой госпожи Орин особой веселостью не отличалась. Две худощавые дамы и мужчина с непроницаемым лицом внимательно изучили взглядами девчушку в помятом платье, однако, получив утвердительный ответ, вежливо проводили ее во дворец. Дороти, смущенная таким вниманием к своей скромной особе, старалась ступать как можно ровнее и держала курицу подмышкой, словно фарфоровую вазу. Биллина по случаю даже прекратила свое торжественное нытье.

Дом, что навевал навязчивые мысли о королевских дворцах, распахнулся перед Дороти вполне ожидаемым великолепием, что выражалось не только в общем богатстве обстановки, но и в бесчисленном количестве вещиц из прозрачного, играющего гранями хрусталя. Солнечные лучи, ломаясь в гранях безупречных, тщательно обработанных кристаллов, плясали повсюду, заставляя Дороти с непривычки жмуриться. Девочка невольно заулыбалась.

— Как красиво!..

Красная кирпичная крошка, покрывавшая дороги в этом незнакомом городе, и бесчисленные пляски хрустальных отсветов стали с начала дня самыми яркими впечатлениями юной путешественницы, затмив даже фиолетовую воду океана. Волшебная страна, настороженно встретившая ее отрядом колесунов, понемногу смягчала свое отношение к маленькой американской девчушке.

— Я так благодарна миссис Орин, — начала было Дороти, но одна из сопровождавших ее дам прервала ее легким взмахом руки.

— К ней следует обращаться «яснейшая госпожа». Здесь так принято. Вы чужестранцы, и никто не требует от вас соблюдения всех приличий, однако не предупредить вас было бы невежливо, — словно извиняясь, закончила придворная дама их новой знакомой. Дороти неуверенно кивнула. Теперь она не могла избавиться от ощущения, что попала по меньшей мере к королеве. Девочка стояла посреди огромной, сияющей хрусталем прихожей, и ей казалось, что она растворяется в великолепии этого места.

— Мы благодарны за гостеприимство, — неуверенно закончила Дороти. Курица подмышкой отчаянно брыкалась, но девочка не была уверена, имеет ли право отпустить птицу на пол. Поняв ее замешательство, мужчина, по-видимому, дворецкий, обвел пространство широким жестом.

— Яснейшая госпожа Орин будет рада вашему обществу. Если вам и вашей птице будет удобнее, можете ее отпустить. Это ваша личная птица? Будут ли на ее счет особые распоряжения?

— Это Биллина. Она моя подруга, — объяснила Дороти и, наклонившись, осторожно поставила курицу на пол. — Если можно, я бы хотела, чтобы она ни в чем не нуждалась.

— Как скажете. Вы — гости яснейшей госпожи. Возможно, вам бы хотелось отдохнуть с дороги?

Дороти кивнула. Она не знала насчет курицы, но сама девочка уже при подходе к пригороду поняла, насколько она устала. Толком поспать ночью ей не удалось — разве можно назвать сном полузабытье на жестких досках курятника, качающегося на океанских волнах? Побег от преследования колесунов с ведром в одной руке и курицей в другой окончательно вымотал и без того утомленную Дороти. Поэтому сейчас она с радостью приняла предложение искупаться и немного отдохнуть, прежде чем ее скромную персону позовет к себе яснейшая госпожа Орин. Обычно подозрительная к незнакомцам, сейчас Дороти как-то отстраненно замечала за собой странную доверчивость — и тут же отвечала себе, что никакой ценности для богатой и, по-видимому, знатной дамы не представляет, а потому вряд ли Орин желает причинить ей вред. Из личных вещей у Дороти было только то, что на ней надето, а думать, что фермерские башмаки или мятое выцветшее платье могут кого-то заинтересовать, казалось попросту смешным.

Свою новую знакомую Дороти увидела только под вечер, когда, отдохнувшая и посвежевшая, вышла в сад. Девочка наотрез отвергла предложения сменить ее платье на что-то более подходящее этому богатому дому и сейчас, вспоминая о своем упрямстве, чувствовала себя немного неловко. Она, канзасская девчонка, была здесь совсем чужой. Однако, видимо, именно это и заинтересовало хозяйку дома.

Орин полулежала на обитой бархатом скамье в тени деревьев, вытянув ноги на невысокую позолоченную табуреточку. Платье на женщине было уже другое, однако вновь с глубоким вырезом и открытыми плечами, а длинная тяжелая юбка свешивалась складками на белые мраморные плиты. Сверкающая капля на пышной груди сменилась резным кольцом всё из того же искрящегося хрусталя. Дороти несмело подошла.

— Добрый вечер, мэм. Э… яснейшая госпожа.

Орин махнула рукой на стоявшую напротив скамейку и, запрокинув голову, рассмеялась.

— Эти зануды уже запудрили тебе мозги, я вижу. Но ничего не поделаешь, здесь так принято. Я бы и предложила тебе звать меня по имени, но меня тогда заклюют — и первым, кто это сделает, будет мой отец. Эти дедовские порядки необычайно живучи.

— Я не хотела бы быть невежливой, — Дороти потеребила подол платья и села. — Я очень благодарна вам за гостеприимство. Видите ли, мы с Биллиной только сегодня утром оказались на берегу этого места. К тому же я впервые слышу название «Эв» и ничего не знаю о здешних обычаях. Мой дядя говорит, что иностранцы обычно попадают в глупые ситуации именно поэтому.

— Ну… — Орин задумалась, повертела на пальце подвешенное на цепочке хрустальное кольцо. Полная смешливая аристократка вызывала у Дороти искреннюю симпатию. — В чем-то дядя прав. Но ты не обращай внимания: если ты планируешь остаться в Эв, ты быстро привыкнешь. Ты же планируешь остаться?

— Сказать по правде, я бы хотела вернуться. Дядя, наверно, волнуется… Знаете, мы плыли на корабле в Австралию. Но начался шторм, я вышла на палубу искать дядю — и меня смыло за борт. Я чудом спаслась в курятнике, и утром нас прибило к берегу.

— Австралия? — Орин удивленно заморгала. — Никогда не слышала о таком месте. Это ведь острова, да? Канзас, о котором ты говорила раньше, и Австралия… Хотя я никогда не любила географию, — она широко улыбнулась, отчего вокруг в уголках глаз собрались лучистые морщинки. — Для меня это было пыткой, а наш учитель постоянно на меня злился, что я не хочу запоминать. Максимум моих познаний — Регос и Корегос. Да и то, там сейчас, говорят, неизвестно что творится… уж ушли бы они под воду — и дело с концом.

— Канзас — это не остров, — возразила Дороти. — Ну… может быть, вы хотя бы слышали о Соединенных Штатах? Моя родина — это центральный штат, а мой дядя — фермер. Он работает в поле.

— Постой-ка. Кажется, поняла: это провинция, вроде наших. Но в любом случае, это где-то очень далеко. Я не могу сказать, что хорошо знаю материк, но хотя бы приграничные земли вполне представляю.

— Вы не могли бы рассказать мне, куда я попала? — попросила Дороти. Женщина не стала возражать. Над их головами умиротворяюще шелестели цветущие деревья.

— Конечно. Ты ведь нездешняя. Так, с чего бы начать… начнем, пожалуй, с фруктов со взбитыми сливками, — неожиданно сменила тему женщина и хлопнула в ладоши. Рядом немедленно возник слуга. Молча выслушал распоряжения, поклонился и исчез, вновь появившись через несколько минут, но уже с двумя хрустальными вазочками, в которых в шапках сливок утопали нарезанные фрукты. Дороти несмело взяла протянутую ей порцию. Орин, в свою очередь, завладела своей и несколько минут молчала, занятая десертом. Наконец, облизнув сливки с губ, она задумчиво повертела в руке ложечку. Она похожа на свежую сдобную булку, вновь подумала Дороти. Орин, миловидная и улыбчивая, вовсе не напоминала описываемых в книгах злобных богачей, и это девочке нравилось.

— С чего бы начать… — задумчиво повторила Орин. — Видишь ли, я смотрю на свою страну как бы изнутри. А ты пока что — извне. Ну да ладно. Как ты уже знаешь, это страна Эв. Восточные ее границы омывает океан Нонестика…

— Это вот тот океан с фиолетовой водой? — уточнила Дороти.

— Конечно. У нас нет другого. Океан Нонестика омывает материк и все острова, что только существуют в нашем мире. А что, у вас иначе?

— У нас несколько океанов, — припомнила Дороти рассказы дядюшки Генри. Орин покачала головой.

— Здесь один. Слушай дальше. Страна Эв состоит из девяти провинций. Например, сейчас мы находимся в Центральном округе, для простоты его иногда называют Эвной, по имени города, который является нашей столицей.

— Привратник сказал, что Эвна — вторая столица. Выходит, есть еще и первая?

— Конечно. Последний передел земель вывел первую столицу в отдельный регион — Ри Эвейят. Но первую столицу ты вряд ли увидишь, туда очень сложно попасть. Обычно туда ездят только на важные дворцовые мероприятия вроде коронации нового правителя. К тому же Эвейят… он очень далеко, и путь туда не самый легкий.

— А какие еще есть? — неожиданно заинтересовалась Дороти, уже успевшая окрестить девять провинций штатами. Так ей было привычнее.

— Ну… — Орин чуть помедлила, припоминая. — Есть Кенцана, рядом с округом Гаялет… с королевством Гаялет. Есть Роше Ри, это еще чуть дальше. Шессава, Ромьераланд, Анардаху… а, нет, Анардаху уже нет. Есть земли колесунов, они хоть и близко от Эвны, но числятся отдельно. Да зачем тебе эти названия, всё равно пока не увидишь — не запомнишь.

— А почему у вас некоторые названия начинаются с букв «Эв», как страна, а остальные — нет? — полюбопытствовала Дороти.

— Таков обычай, — улыбнулась женщина. — Первым был Эвейят, вокруг него возникло королевство Эв. Вторую столицу называть как-то иначе было бы невероятным нарушением всех мыслимых и немыслимых канонов. Здесь так принято, даже в знатных родах имена детей начинаются с тех же букв, что и имя отца. Иногда, если женщина выходит замуж, она меняет имя в соответствии с именем супруга.

— Надо же, никогда не слышала о таком обычае. Вот, например, моего дядю зовут Генри. А тетушку — Эмили.

— Твой дядя близок к королю? — уточнила Орин. Девочка отрицательно помотала головой.

— Он фермер, работает в поле.

— Ну вот видишь… нет, это обычай только для древних родов. Вот, например, мое имя. Отца зовут Орес. Да ты не удивляйся так, имена в нашем захолустье — не самое интересное, поверь мне.

От автора. — Белые крылья никогда не устают, они весело несут меня через море…

Дороти поет «White Wings». Немного про эту песню http://www.contemplator.com/america/wwings.html

1

Орин Нао, богатая молодая наследница, многое повидала в жизни. Дочери королевского советника, от природы живой и любознательной, быстро наскучивали типичные женские развлечения. Она не умела вышивать и не слишком любила танцы на дворцовых балах, а прививаемое с детства убеждение, что всё в жизни можно купить, главное — предложить правильную цену, привело к тому, что удивить Орин не могли ни красоты второй столицы, ни, что греха таить, первой, куда она не однажды ездила, сопровождая брата и отца. Пресыщенное умиротворение молодой наследницы могли развеять лишь верховые прогулки, да ещё многочисленные шарлатаны, шуты и сказочники, коих во дворце было больше, чем прислуги. Орин жадно любила чудеса. Именно поэтому она так встрепенулась, обнаружив у подножия холма на побережье маленькую растерянную девчушку.

Девочка не выглядела местной. Припомнив все свои знания о нарядах жителей окрестных восьми провинций, Орин сделала вывод, что дитя и вовсе не является эвийкой: на ней были платье и обувь совершенно непривычного для страны Эв фасона, да и чертами лица девочка отличалась от большинства местных детей. Всё указывало на то, что Дороти Гейл (да, и имя, кстати, тоже) прибыла на побережье откуда-то издалека. Пингарэ? Остров Элбоу? В любом случае она могла стать забавным развлечением на какое-то время, и Орин, не задумываясь, пригласила ее в поместье. Девочка будет расплачиваться историями своей жизни.

Дороти сидела напротив, спрятав ладошки между сжатых колен и рассматривая росшее позади скамейки дерево, ветви которого, усыпанные цветами, склонялись до земли. Лангвидэр, чужеземка, их незаконная принцесса, второй раз встречает на этой земле цветение магнолий. Улыбка вновь тронула пухлые губы наследницы. Орин устроила ноги на табуретке поудобнее и лукаво подмигнула смущенной девочке. Та растерянно заморгала в ответ.

— Скажите, пожалуйста, а с какими странами граничит Эв? — робко спросила Дороти, словно пытаясь что-то вспомнить. Такое чувство, что она что-то знает о материке — и то ли стыдится, то ли считает свои знания глупостью. Очаровательное дитя. Орин вновь надела на палец подвешенное на цепочке кольцо, чуть помедлила с ответом.

— Ринкитинк… с ними у нас сейчас не лучшие отношения. Хотя о чём это я, тебе же неинтересно. Ну и с Икс, с ними наконец подписали мир, кто бы мог подумать. Карсалью, нашу бывшую провинцию, я за страну не считаю, но от фактов не убежишь, эти на западе. А зачем тебе?

— А где… где находится страна Оз? Вы что-нибудь о ней знаете?

Орин испытующе посмотрела на девочку. Та, словно почувствовав неладное, гордо вскинула голову и взглянула в ответ. Вновь поймала искреннюю широкую улыбку: любопытство, по утверждению самой Орин, было одним из главных ее грехов.

— Не то чтобы знаю, — покачала головой женщина, — но слышала. Страна Оз лежит за Короной Мира и Мертвой пустыней, никто из Эв никогда там не бывал. А жаль, говорят, там интересная природная магия, лично я бы не отказалась посмотреть.

— Я раньше бывала в стране Оз, — призналась Дороти. — Там правит моя подруга Озма.

От удивления брови Орин поползли вверх.

— Озма? Подруга? Да ну!

Девочка ушла, пообещав за завтраком рассказать любопытной наследнице историю своего знакомства с феей Изумрудного города, и Орин осталась в саду одна. Лишь тогда, больше не опасаясь себя выдать, запрокинула голову на спинку скамейки и расхохоталась. Абсурдность утверждения, что ребенок, хоть и благородного происхождения, чем-то там _правит_, да еще Озма, о которой столько лет не было ни слуху ни духу, приводила Орин в восторг. Ей, дочери королевского советника, что не один десяток лет строил фундамент своей власти, было доподлинно известно, кто именно на самом деле правит странами в подобных случаях. Определенно, Дороти подарили наследнице небеса: уже давно в Эв не было настолько интересных чужестранцев.

Озма правит страной Оз. Порочная тенденция сажать подставных лиц на трон, очевидно, держалась не только в стране Эв, где после смерти законного короля к формальной власти привели эту странную принцессу со сменными головами. Орин подняла взгляд к небу. Кажется, это было вчера, а на самом деле прошел почти год. Как быстро летит время… Наследница вздохнула, повернула на пальце хрустальное кольцо. Рядом с принцессой Лангвидэр, безвольным телом со сменными головами, именно она, первая фрейлина Орин Нао, была королевой.

Солнце медленно опускалось на запад, скрываясь за башнями Эвны. Ветви деревьев, усыпанные цветами, колыхались под мягким ветром, подметая белый мрамор двора. Белые на белом. Здесь, на побережье, люди никогда не видели снега — их снегом были белые цветы. Скоро наступит пик цветения магнолий, те самые дни, что год назад стали свидетелями того, как голова принцессы Лангвидэр летит на неструганый помост. С улицы донесся стук копыт, следом начали медленно открываться высокие резные ворота.

— Хозяин, хозяин едет! — это забéгали слуги. Орин лениво поднялась со скамейки и направилась в дом. Отцу нравится ужинать в ее обществе, и ради ставшего уже традиционным ритуала наследница должна выглядеть безупречно.

Дочь королевского советника и его младший ребенок, одна из богатейших невест королевства, к своим тридцати годам Орин Нао так и не вышла замуж. В ее возрасте знатные эвийки уже воспитывали детей, крестьянки — те так вообще были впряжены в семейную жизнь лет с пятнадцати, Орин же, с высоты своего положения, могла смело шагать наперекор традициям. Пышная темноволосая хозяйка хрустального дворца имела право на маленькую тайну.

Орин Нао отнюдь не дочерней любовью любила своего отца.

Орес, позволявший ей любые фантазии, позволил и это.

Женщина вошла в дом через боковую дверь. Это был их уговор, не нарушаемый уже добрый десяток лет, — не видеться даже мельком до того момента, как они сядут друг напротив друга за накрытым алым шелком обеденным столом. Когда Орин была подростком, а ее старший брат еще не ушел служить в войско, семья собиралась за трапезами в полном составе. Теперь их осталось двое. Орин взбила волосы перед высоким зеркалом. Магнолии — привилегия принцессы со сменными головами, Орин, подобно исчезнувшей королеве Эвьен, украшает прическу розами. Два небольших полураспустившихся бутона пламенеют сейчас над ее левым виском, прозрачными каплями искрятся хрустальные бусины. Россыпи драгоценных камней сопровождали наследницу едва ли не с колыбели. Она не в силах больше видеть цветное гномье стекло — Орин Нао отдала свое сердце горному хрусталю. При ее положении и той власти, что стягивает в свои руки Орес, женщина может топтать традиции подошвами своих туфель.

Горные кристаллы играют в пламени свечей не хуже бриллиантов. Хрусталь ей привозят из старой столицы, что называется теперь Ри Эвейят, из месторождения, выходящего на поверхность опасно близко от низкого перевала в Короне Мира. Орин сменила кольцо на прозрачную каплю, что сверкала на ее груди во время утренней прогулки, приколола к корсажу еще одну алую розу. Прозрачные статуэтки в коридорах лукаво подмигивают отражениями, длинные нити капель на люстре в столовой — словно тысячи перевернутых свечей.

Орин туманно улыбнулась, села, расправила складки длинной юбки. Засновали с подносами молчаливые слуги, женщина, дожидаясь, пока их с отцом оставят одних, подперла ладонью щеку и лениво уставилась на занавешенное окно.

Этот дом никогда не принадлежал ни ей, ни ее брату, который должен был наследовать огромный фамильный особняк. Дом принадлежал отцу и матери, уединенное убежище за высоким забором, где строила свое семейное гнездо привезенная из Анардаху супруга королевского советника, который позже станет всемогущим. Северная красавица из провинции овцеводов родила в браке сына и дочь, а потом, когда пришел час заплетать девочке косу, сбежала обратно на родину, разом отсекая прожитые в столичной роскоши годы.

Всё в этом доме напоминало о ней — ровно до тех пор, пока сын и единственный наследник собранных за много лет богатств Ореса Нао не привез из путешествия юную прелестницу из Анардаху. Брак с северянкой перечеркнул его права. Орин же, смешливая, подвижная Орин, у которой была лишь одна дорога — замуж за принца, в одночасье получила всё.

Когда от семьи остались они вдвоем, Орин был пятнадцать. Всё, чем она занималась последующие годы, было направлено лишь на то, чтобы вытравить из этого дома любое упоминание о северянке из Анардаху, предавшей доверие отца. О супруге и матери вспоминала теперь лишь прислуга — полушепотом, как о покойнице. Орин же, наследница, судьба которой — ввести новую кровь в королевский род, стремилась занять ее место. Другой женщины рядом с отцом не будет никогда. Не будет никого, кто встанет между ними, разрушит спасительное уединение.

Орин, перестраивая дом, начала скупать хрусталь. Его везли с гор через всю страну, и цена за прозрачные гроздья росла пропорционально расстоянию. Его везли с перевалов в окрестностях Эвейята, чтобы превратить пригородный особняк в сверкающую сокровищницу. Орин Нао не любила драгоценные камни. Орес смотрел на нее, мысленно примеряя корону на ее голове, пока не понял, проклиная мятежного сына, что от семьи они остались вдвоем. Он и его дочь, что, взрослея, пыталась заменить жену.

Орин никогда не выйдет замуж, никогда не станет королевой, примешивая к несметным богатствам невиданную в этой стране власть. Значит, высшей власти в стране добьется он сам. В отличие от сына, дочери своеволие прощалось.

— Как прошел день, отец? — негромко поинтересовалась Орин, жестом отсылая слугу, разливавшего по кубкам вино. Свечи плавились в хрустальных подсвечниках, рассеивая темноту над столом и загоняя ее в дальние углы огромного зала. Слишком много места для тех двоих, что остались.

Орин старше исчезнувшего принца Эвардо в два раза. Но именно за него по достижении королевским наследником совершеннолетия должна была выйти смешливая кареглазая дочь советника. Орин рождена для того, чтобы надеть эвийскую корону. Даже спустя десять лет после начала их странных, не свойственных родственным отношений Орес был уверен, что одного его приказа будет достаточно: дочь сверкнет глазами и пойдет под венец с мальчишкой. Как на плаху.

— Как может пройти день в этой стране… — советник двусмысленно усмехнулся. Уголки губ дочери невольно поползли вверх: Орин всегда понимала с полуслова. — Пожалуй, вам и впрямь будет полезно послушать. Заодно я приведу мысли в порядок. С чего предпочтете начать: с нашей принцессы, с Ринкитинка или с Джинксланда?

Женщина постаралась скрыть удивление. Она отложила в сторону вилку и нож, которыми резала лежавшую перед ней на тарелке поджаренную рыбу, и, поставив локти на стол, подперла кулаками подбородок. Ее брат, наследник, на воспитание которого делалась ставка бóльшая, чем на нее, будущую королеву, ушел из дома, чтобы против воли отца жениться на северянке. Женщины из Анардаху приносили мужчинам в роду лишь несчастья.

Орин осталась рядом с отцом одна. Именно она выслушивала теперь его рассуждения о короле, о сложностях явной и тайной власти, соглашалась и высказывала свои мысли. Характер — нетерпеливый, прямой и порывистый — обоим детям достался от матери. В отличие от брата, в случае Орин это корректировалось типично отцовским складом ума, и с течением лет становилось понятно, что дочь являет собой неуравновешенную и не способную ждать, но столь же изобретательную копию Ореса Нао. Жизнь вносила в начальные планы свои поправки, и советник иногда жалел, что потенциальная королева получила однобокое, типично женское образование. Советоваться с ней было интересно, и кто знает, как раскрылся бы ее характер на ином поприще… Впрочем, как бы то ни было, слушателем Орин была отменным.

— С Джинксланда? — женщина сдвинула брови, гладкий лоб прорезала морщинка задумчивости. Огоньки свечей трепетали от движения воздуха, бросая на лица советника и его дочери тревожные тени, делая обоих похожими на заговорщиков. — Джинксланд-то тут откуда?

Орин была абсолютно честна с Дороти: географию материка она представляла весьма и весьма приблизительно. Ее не слишком волновало, кто и как живет в странах, отделенных от Эв природными или политическими границами, главное — чтобы оставался на месте королевский трон, а над особняком в пригороде не нависала угроза захвата. Всё прочее ее не трогало, а тягой к путешествиям наследница не страдала: из всей страны она хорошо знала лишь родную Эвну, да еще Эвейят, куда неоднократно ездила с королевской семьей и откуда ей привозили трогательно любимый ею хрусталь. О Джинксланде Орин не знала практически ничего. Точнее, лишь то, что страна занимает крошечный клочок земли в окружении гор, отделяющих ее от Оз. Если бы не Корона Мира и не Мертвая пустыня, из Карсальи в Джинксланд можно было бы попасть за считаные часы.

На этом знания Орин заканчивались. Тем не менее, даже того, что было ей известно, для удивления хватало: на ее памяти ни конфликтов, ни каких-то иных взаимоотношений у Эв с джинксландцами не было. С настоящими джинксландцами, не с этими… миловидное лицо Орин на миг исказилось: розовый туман Сентабы забрал треть королевской армии. Год назад — а так, словно вчера. Что джинксландским властям внезапно понадобилось от страны, в которую через Мертвую пустыню и не попасть толком?

Орес впился взглядом в ее лицо. От отца у дочери не было скрытых мыслей.

— С Джинксланда, моя дорогая. Это короткая, но довольно странная история. Лет шесть назад Его величество Эволдо приглашал в Эвну королеву Глорию. Вы ее помните?

Наследница напрягла память. Что-то смутное мелькало в мыслях при упоминании этого имени, но воссоздать образ Орин не могла. Ее, с высоты ее положения, никогда не волновали короли полунищих окрестных земель.

— Не помните, понял. Ходят слухи, что Ее величество Глория во время своего визита в Эв успела побывать в Сентабе. Во всяком случае, я не раз слышал, что ей приписывают некие отношения с Фертебом Кенейя, который правит этим проклятым городом. Спросить лично у кого-то из Кенейя, как вы понимаете, не выйдет, я предпочитаю до поры до времени вообще о них забыть. Суть дела, однако, в том, что Ее величество Глория изъявила желание направить в Эв своих послов, после чего прибыть лично.

— Зачем?

Орес встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по залу. Его дочь осталась на своем месте, изредка бросая рассеянные взгляды на фигуру советника. Свечи продолжали плавиться в изящных подсвечниках, рассеивая полумрак над столом. Ужин постепенно перетекал в военный совет.

— Вот в том-то и дело, Орин. Главный вопрос, который волнует в том числе меня самого, — зачем. Ее величество Глория могла просто отправить послов, нет никакой необходимости пускаться в путешествие через Мертвую пустыню и пересекать Корону Мира. Официальной причиной визита заявлено ее желание наладить торговые отношения между нашими государствами. Так говорится в бумаге, написанной на имя нашей принцессы.

Орин прикрыла глаза, сквозь длинные, густо накрашенные ресницы рассматривая дрожащее пламя свечей. Какая-то очевидная, существенная деталь ускользала от ее понимания, и наследница всеми силами пыталась ее поймать. Наконец ей это удалось. Орин подняла голову, осторожно коснулась пальцами закрепленных в прическе цветов.

— Если я правильно понимаю…

Советник обернулся, вновь подошел к столу, останавливаясь напротив дочери. Та продолжала водить кончиками пальцев по лепесткам вызывающе-ярких бутонов. Орин — его склад ума. Орин — характер той, которую он привез с севера в надежде создать семью. Спустя тридцать лет от семьи осталась половина.

— Продолжайте, — коротко приказал он.

— Если я правильно понимаю, Джинксланд находится по ту сторону Короны Мира.

— Вы правы.

Военный совет. Ежевечерний ритуал Ореса Нао и его дочери. Ни классическое женское воспитание, что давали всем без исключения знатным эвийкам, ни положение сначала — разумеется, неофициально — невесты старшего принца, а потом — первой фрейлины незаконной принцессы не смогли вытравить способность Орин логически мыслить.

— А по эту сторону?

Вопрос не требовал ответа. Мужчина помолчал, невольно задерживая взгляд на цветах в ее прическе. Орин носит розы. До нее их носила королева Эвьен, что так и не стала свекровью богатейшей наследницы столицы. И всё же Орес ответил.

— Карсалья. Сентаба и Карсалья.

— Выходит, любая попытка наладить торговлю, как того хочет Ее джинксландское величество, упрется в необходимость согласовывать провоз товара через пограничную территорию. То есть идти на поклон к Ферсаху Кенейя. Отец, вы думаете, что она… что-то хочет непосредственно от них? Она же не знает, что предгорья с осени имеют право на собственные границы. Или знает?

— Ее знания в данном случае не принципиальны. Глорию нельзя пускать в Эвну, пока на нашем троне… это. Мне, честно говоря, не хочется думать, во что выльется такая встреча. Нет, ее могу принять и я, сославшись на нездоровье принцессы, но, в любом случае, переговоры потребуют присутствие кого-то со стороны Ферсаха. Какие угодно, даже самые безрезультатные переговоры.

— И в свою очередь Ферсах, который был против не то что коронации, а просто введения Лангвидэр в правящий род…

Они замолчали: слова здесь были не нужны, советник и его дочь уже давно научились понимать друг друга и так. Если впустить королеву в Эвну и создать для нее декорацию торговых переговоров, Глория может поднять на уши весь материк: где это видано, чтобы страной правила женщина, которая не может даже удержать в руке перо. Впустить королеву в Эвну означает также и то, что на сцену придется выводить Кенейя — и тогда всплывет история, спровоцировавшая отделение трех городов от общих границ королевства. И битва под Сентабой, уложившая треть эвийской армии, бесчисленное количество гномов и практически всё население города. И тогда — здравствуй, показное осуждение в глазах всех монархов материка. А не впускать в Эв… это вызовет подозрения, которых в нынешней ситуации следовало бы избегать.

— Как невовремя всё, — поморщилась Орин, словно речь шла о чем-то будничном, вроде совпадения нескольких приглашений на балы в одно и то же время. Орес только хмыкнул.

— Вы правы. Невовремя.

В карих глазах наследницы отражались огоньки свечей.

Провинция Анардаху всегда была источником проблем. Казалось бы, голодранцы — поголовно все, включая семейство древнего, но отличавшегося завидным здоровьем лорда Унхевы. Экономика Анардаху держалась лишь на овцах, шерсть которых поставляли во все прочие эвийские земли. Так было всегда. Во всяком случае, сколько себя помнил Орес Нао. Тем не менее, голодранцы эти отличались завидной национальной гордостью и желанием освободиться от статуса эвийского региона и получить независимость в своих границах. Унхева правил Анардаху последние лет семьдесят. В отличие от того же запада, где, формально считаясь регионами, джинксландские города уже давно обрели фактическую независимость и лишь привозили в столицу налог золотом, независимость Анардаху была лишь на словах.

Она была в речах лорда Унхевы, которого в народе не особенно любили, но привыкли настолько, что уже не надеялись, что он когда-нибудь умрет. Была в одурманенном молодостью воодушевлении солдат, которых старый лорд хотел вести против Эв, — эта степень независимости проходила с возрастом. Те же, кто повзрослел и состарился в период правления Унхевы, на призывы отделиться от тирании Эвны лишь пожимал плечами: север далеко. Столица не дотягивается до пастбищ Анардаху.

Казавшееся бесконечно долгим правление лорда Унхевы, сыновья которого и сами на момент смуты в стране разменяли уже восьмой десяток, стало свидетелем по меньшей мере десятка бунтов против «эвийской тирании», имевших целью отделение Анардаху и признание независимости. На подавление одного из таких бунтов в числе отряда добровольцев отправился из Эвны молодой Орес Нао. Северная провинция встретила столичных бойцов серым небом и бесконечными полями, с которых меланхолично косились на незнакомцев знаменитые местные овцы. Идиллическая картина оказалась разрушена в ту же ночь, когда на лагерь, разбитый на небольшой возвышенности, напали жители ближайших деревень. Крестьянам Анардаху было плевать на статус провинции, но допустить вторжение королевской солдатни, не отличавшейся особой вежливостью, они не могли. Предупреждающий удар забрал убитыми и ранеными четверть отряда.

Орес выжил. Он был среди тех оставшихся, что поклялись спалить эту землю. На деле всё оказалось куда более прозаично: выжившие королевские бойцы рубили головы всем, кто имел несчастье попасться под руку, забирали коней и убивали овец. Особенно запоминались почему-то овцы. Не женщины, которых насиловали всем отрядом, таская за волосы и хохоча над несбывшейся мечтой о независимости, а именно овцы. Глупые создания, которые жалобно блеяли до последнего, пока с них живьем сдирали шкуру. У овец Анардаху длинная шерсть.

Королевский советник Орес Нао очень не любил Анардаху. Серое небо, поля и освежеванные трупы овец, мирно жующие траву окровавленными челюстями, снились ему после похода на север еще лет десять.

Несмотря на это, именно из Анардаху он привез жену. Молодую дворянку, которая, даже потеряв обоих братьев в очередном мятеже лорда Унхевы, сохранила способность улыбаться. В искренности ее теплой, умиротворяющей улыбки Орес разочаровался спустя три года после рождения младшего ребенка, когда северная красавица исчезла из их жизни. Возможно, ее предательство, возможно, выбор сына, что, повторяя сделанную отцом ошибку, пожелал ввести в семью женщину оттуда, послужило финальным толчком: спустя почти тридцать лет, когда число регионов Эв уменьшилось на четыре, королевский советник Орес Нао исполнил клятву, данную эвийским отрядом добровольцев в полях Анардаху.

— Что вы решите, отец?

Тихий голос Орин вывел его из размышлений. Нет больше той, с которой он шел под венец, вместо нее — их дочь, и она сама уже старше, чем была тогда ее мать. Это сродни страшной, неизлечимой болезни — беседовать с дочерью о текущих делах, а потом искать забытья в ее объятиях. Орин хотела заменить ему женщину, что не смогла быть рядом. Орес не знал, кого из них видит он в лице дочери в мягких отсветах многочисленных свечей.

Он хотел сделать ее королевой. Он не думал о том, что Орин было шестнадцать, когда у правящей четы родился первый сын. Эволдо сам согласился на этот брак — в ночь, когда Эвьен разрешилась от бремени, пьяный от радости и от выпитого вина, хлопал советника по плечу, нетвердой рукой вскидывал кубок: «Я женю его на твоей красотке, друг! Если до того, пока он научится управляться с женщинами, она согласится побыть старой девой». Орес мог стать отцом королевы.

Орин пришла к нему сама. После очередного приема во дворце, невеста четырехлетнего принца. За вечер она не брала в рот ни капли вина, советник наблюдал за ней всё это время. Несмотря на то, что сам был уже порядочно пьян. Она всё просчитала. У нее характер матери, которая абсолютно не умела обманывать. Орин тоже была больна этим неизлечимым недугом. И всё же… какие бы отношения их ни связывали, именно ради этих отношений Орин была готова лечь на брачное ложе с мальчиком, что годился в сыновья ей самой.

— Я думаю, Орин… думаю.

Она кивнула. Помолчала.

— А что с Ринкитинком, отец?

— С Ринкитинком еще сложнее. Хотя, казалось бы… Вы заметили, Орин, это уже третий известный нам случай, когда на королевском троне находится подставная фигура. Король Ринкитинк — не тот человек, который способен что-то решать. Однако, насколько мне подсказывает опыт, с его стороны нужно готовиться к худшему. В ближайшие дни Ринкитинк объявит нам войну. И как вы думаете, Орин, какие события тому причиной?

Орин откинулась на спинку стула, сжала пальцами каплю хрусталя, что покоилась на ее груди. Если про Джинксланд она слышала впервые за несколько лет, то развитие ситуации на северных границах было куда более актуальной проблемой.

Главы провинций, особенно ратовавших за отделение от королевства Эв, посчитали смерть Эволдо и последующую коронацию Лангвидэр подходящим моментом для того, чтобы заявить о своих правах. Гаялет, он же — Королевство Гаялет, продержался до середины лета. Провинция, на землях которой располагался единственный в Эв вулкан, пала бы раньше, но Орес и в кои-то веки согласившиеся с ним генералы сошлись во мнении, что это не самая главная проблема. Эвийские войска вступили в Гаялет, последовательно оттеснили оборонявшиеся части к побережью; Огару, чувствуя, что попытка не удалась, спешно бежал на остров Элбоу. Его подданные сложили оружие на следующий же день, и оставшееся без короля королевство было вскоре разделено между центральным округом и Ромьераландом. На политической карте страны Эв Гаялет перестал существовать.

С Вей-Вамаре было еще проще. Провинция Вей-Вамаре располагалась между Кенцаной с северо-запада, Эвной — с востока и Шессавой, правительство которой было полностью лояльно к действиям столицы, — с юга. Находясь в центре страны, не имея выхода ни к морю, ни к горам, объявлять о создании отдельного королевства было довольно странно. Урту Вамаре всерьез к короне и не стремился: он потребовал от столицы налоговые льготы и, получив желаемое (Орес с самого начала подозревал, что этим кончится), мирно вернул своей земле прежний статус.

С Анардаху ни по одному из этих сценариев не получилось. Хорошо зная, что собой представляют солдаты королевской армии, местное население сопротивлялось. Каждый раз, наравне с военным руководством получая отчеты с северного фронта, Орес Нао вспоминал бесконечные поля. Анардаху нужно подчинить раз и навсегда. Потери на северном фронте были сравнимы с потерями под Сентабой, на месте полей по необъяснимым причинам разверзались болота, а ожесточенное сопротивление не стихало. Это могло затянуться надолго, и уже даже от Маттаго королевский советник не раз слышал требование оставить Анардаху в покое. Эта земля не представляла для королевства особой ценности, а Унхева, по общему мнению, не понимает, какими внутренними проблемами грозит Анардаху хваленая независимость. Он приползет на коленях через месяц, умоляя купить у него овечью шерсть. На памяти Ореса Нао и его дочери это был первый случай, когда советник покойного короля, далеко не новичок в политическом мире, пошел против здравого смысла.

Потому что досточтимый советник очень не любил Анардаху. Его ополченцев, встающих против королевской стали с вилами в руках; его холодные ночи и длинношерстных овец, в окровавленные шкуры которых пытались кутаться солдаты Его величества короля Эвахо; женщин, что, смывая позор и унижение, топились в полноводной ленивой реке. Свою жену и жену своего сына, ради которой оставил семью наследник. Пожары в Анардаху были следствием приказа, что ушел на северный фронт в обход остававшегося в столице командования. Черный дым поднимался в небо. Дворяне, бросая имения, бежали в Ринкитинк, туда же выехал со своей семьей Унхева. Орес Нао был уверен, что не ошибается, когда предположил, что именно влияние старика побудило короля Ринкитинка выразить открытое недовольство эвийской политикой.

— На каких основаниях Ринкитинк объявит нам войну? — Орин улыбнулась краем губ и тоже встала из-за стола. — Отец, вы же не думаете, что он пожелает выступить в роли воина-освободителя?

— Он-то, может, и не пожелает… вы ведь знаете, Орин, что Его величество Ринкитинк интересуется лишь трапезами и беседами со своим козлом. Но если ему подбросят мысль и в самом деле выступить в роли спасителя безвинно пострадавших, он может и ухватиться. Как вы верно выразились, Орин, в этой стране всё очень невовремя.

— Я всё же верю, что нас это по-прежнему не затронет, — наследница картинно скривила губы. — Я так привыкла, что все беды этой страны находятся где-то далеко… для меня будет ударом, если когда-нибудь чужие войска захватят Эвну. Вы ведь не допустите этого, отец?

— Вам так хочется казаться типичной женщиной, Орин.

— Вам так хочется не позволить мне этого, отец.

У него — характерная лукавая ухмылка, у нее — наигранно-наивные, широко распахнутые глаза.

— Потому что вы — не типичная женщина, Орин. Вы могли выйти замуж за короля и править всей страной, и вместо «гномья кровь» по углам бы шипели что-то о вас, но вы…

Наследница шагнула навстречу. Орес сделал то же самое. На груди женщины на тонкой золотой цепочке застыла капля горного хрусталя.

— … я предпочла остаться старой девой и спать с собственным отцом. Вы это хотели сказать?

— Примерно.

Казалось, в окружающей тишине голоса звучат тише, чем потрескивают свечи. Орин отколола от платья розу и, снимая ее, заметила за приоткрытой дверью какой-то желтый комок. Биллина, в свою очередь заметив, что их утренняя спасительница, положив подбородок на плечо стоявшего спиной к дверям мужчины, смотрит прямо на нее, проворно исчезла в темноте коридора. Орин чуть повернула голову, стараясь не задевать цветами и шпильками рубашку отца, и теперь шептала практически ему на ухо.

— У меня для вас тоже есть довольно занятная новость. Сегодня утром я обнаружила на холмах ребенка… девочку. Она сказала, что ее принесло сюда океанским течением из какого-то места под названием Канзас. Вы слышали такое название?

— Нет. Вы уверены, что правильно запомнили?

— Абсолютно, я переспрашивала несколько раз. Вы не поверите, отец, она испугалась наших колесунов. Поэтому я сразу поняла, что она нездешняя.

— Эти ваши колесуны, Орин… от них нет никакого проку. Ксефалай уже несколько раз предлагал выкупить их участок и застроить чем-нибудь более полезным. И я, заметьте, не соглашаюсь только ради вас.

— Они забавные, — Орин улыбнулась и вновь перевела взгляд на приоткрытую дверь. За ней никого не было. — Они меня развлекают. Вы можете сказать Ксефалаю, что провинция колесунов останется на прежнем месте. Или, если хотите, я скажу сама.

— Не отвлекайтесь. И что такого замечательного в девочке, если вы сейчас о ней вспомнили?

— Она утверждает, что Озма из Оз является ее подругой.

2

Не то чтобы курица страдала излишним любопытством… Отнюдь, ей просто не спалось. Биллина являла собой яркое исключение из устоявшейся поговорки «ложиться с курами». Еще дома, коротая вечера, когда все прочие обитатели фермы уже спали, птица принималась мерить шагами курятник, за что ей не раз прилетало разными предметами от жаждавших тишины соседок. В путешествии стало полегче: качка, мешавшая спать большинству кур, на Биллину не действовала, и на корабле она ночами бодрствовала в компании злых от бессонницы товарок. Теперь же, на неизведанном материке, куда занес их шторм, проблема и вовсе отпала: не было никого, кому ночное бодрствование курицы могло помешать спать. А потому в первую ночь на новом месте Биллина наслаждалась. Она оставила сопящую Дороти в кровати в милейшей уютной комнате, куда поселили их обеих, и храбро подалась исследовать тёмные просторы дворца. И вот тут-то птица и заблудилась.

Это случилось — ну, по крайней мере, для Биллины — совершенно неожиданно. Курица дважды натыкалась за один и тот же выход на улицу, едва не забрела в столовую (откуда, впрочем, из чувства природного такта немедленно вымелась), да к тому же до полусмерти напугала в коридоре служанку, что приняла желтый комок перьев за чью-то неупокоенную душу. Где-то в районе полуночи курица вернулась к Дороти, намереваясь поделиться с нею рядом архиважных мыслей. А) О знакомстве с Озмой лучше было бы помалкивать или, уж в крайнем случае — всё-таки имя правительницы Изумрудного города из уст Дороти уже прозвучало — не настаивать на близком знакомстве. Мужчина, с которым Орин беседовала в столовой, не вызывал у курицы особого доверия. Б) Существа, которые с утра загнали Дороти на холм, не только не представляют опасности для окружающих, но и сами, похоже, находятся в опасности. Причина та же. В) Нужно всё-таки поднять ту плиту.

Последнюю мысль Биллина додумывала уже в полусне, устроившись на подоконнике рядом с кроватью Дороти и сунув голову под крыло. Когда утром девочка выходила из комнаты, птица всё еще сладко спала. Зная характер своей спутницы, Дороти не решилась ее будить — рисковала нарваться на порцию поучительных историй о бабушках и дедушках. Таким образом, три архиважные мысли Биллины остались невысказанными.

Орин, которая, как выяснилось, всегда поднималась рано, после традиционной утренней прогулки куда-то отбыла, и Дороти встретила ее лишь за обедом. Лицо женщины просто лучилось предвкушением чего-то крайне занимательного.

— У меня чудесная идея, Дороти, — оповестила она, нетерпеливо дергая очередной хрустальный кулон на шее. — Мы с тобой сегодня же поедем в Эвну. Пока ты не решила продолжить свое путешествие, я просто обязана показать тебе город.

— Но… — Дороти замялась. Ей не хотелось обременять хозяйку дома своим присутствием.

— Никаких но, — широко улыбнулась Орин. — Я бы не хотела, чтобы после этих глупых колесунов у тебя осталось впечатление, что страна Эв — негостеприимный и неприветливый край. Ты еще увидишь, здесь очень красиво. Как раз ближе к вечеру велю подать колесницу.

Дороти неуверенно кивнула. Ей страшно хотелось увидеть столицу, которая вчера показалась ей утопающей в белых облаках. Но неожиданная перемена в образе жизни была для фермерской племянницы слишком неожиданной, и Дороти никак не могла привыкнуть, что уже второй день у нее нет никаких обязанностей. Дороти просто не знала, куда девать столько свободного времени.

Орин сдержала обещание. Когда Дороти, старательно причесавшись и почистив башмаки, вышла во двор, колесница была уже подана. Не сдержав удивления, девочка испуганно вскрикнула: вместо лошадей упряжку составляли двое странных четырехногих существ — из тех, что еще вчера мчались за ней, Дороти, до холма, оглашая окрестности угрожающими воплями. Сейчас, однако, роскошно наряженные колесуны не выглядели ни агрессивными, ни испуганными, как в тот момент, когда к холму подъехала Орин. Существа лениво переговаривались и, похоже, абсолютно не возражали против использования их в качестве тягловой силы.

Несмотря на искреннее к ним отвращение — эти непонятные существа были готовы растерзать ее лишь за то, что она сорвала ведерко с едой с волшебного дерева — Дороти почувствовала непонятный укол жалости. Они слишком напоминали людей. Пусть и передвигались на четырех конечностях с привязанными к ним колесами. Запрягать же людей в повозку казалось Дороти категорически неправильным. Даже если эти типы готовы убить тебя за ведро.

Наконец на крыльце появилась Орин. Она привычно обошла колесницу, проверила упряжку и, не испытывая, похоже, ни грамма смущения от того, что ее повозку будут тянуть не лошади, поманила Дороти к себе.

— Ну же, не бойся. Или ты не хочешь в город?

Она ободряюще улыбалась. Дороти на ватных ногах сползла с крыльца и указала на колесунов пальцем.

— А эти..?

— Ой, вот только не говори, что снова их боишься. Залезай.

Дороти толком не помнила, как они загрузились в колесницу и выехали из ворот особняка на улицу. Пригород жил спокойной мирной жизнью, и девочка с удовольствием вертела бы головой по сторонам, рассматривая окрестности, но ее взгляд против воли притягивали спины бегущих впереди колесунов. Орин, заметив это, шутливо погрозила пальцем.

— Дороти, милая, ну почему тебя так волнует, что они нас везут? Ты всё еще никак не отойдешь от страха? Ох, бедное дитя… да кого могут напугать колесуны? У нас даже дети их не боятся.

— Нет, я уже не боюсь, — почти не соврала Дороти. — Просто… я надеюсь, что это не будет невежливым, но… почему у вас разрешено запрягать людей в повозки? Это же мерзко! В моей стране за отмену рабства была война, потому что все люди от природы равны.

— Людей? — в свою очередь удивилась Орин. — Каких людей, милая, это же колесуны! — окончательно осознав смысл тирады девочки, наследница расхохоталась. — Я не могу… прости меня, Дороти, пожалуйста, я знаю, что ты нездешняя, но назвать колесунов людьми! — она смеялась так заразительно, что Дороти и сама невольно улыбнулась. — Людей… ох, Торнова борода! Ты бы еще гномов людьми назвала.

Дороти чувствовала себя неловко. Наконец ее собеседница перестала смеяться и вытерла уголком платка выступившие слезы.

— Но… они ведь разговаривают, — попыталась возразить путешественница, не сводя взгляда с тянувших колесницу существ. — И они одеты… как люди.

— Дороти, милая, но не голыми же им бегать! Ты представляешь, какая паника начнется среди юных девиц, когда они это увидят? Они получают жалованье и тратят его на одежду… по-моему, это справедливо. К тому же ты ошибаешься, если считаешь, что умение говорить дает право называться людьми. Я покажу тебе попугая моей подруги, он умеет читать стихи. Твоя курица, опять же… если ты наденешь на нее костюм, она ведь не станет человеком.

Дороти растерянно кивнула: как она могла забыть про Биллину? Да и про своего старого знакомого, Трусливого Льва… умение говорить, Орин права, — отнюдь не гарантия того, что ты человек.

— Тогда кто они? И зачем привязывают колеса к рукам и ногам?

— Ну… — женщина задумалась, смерила рассеянным взглядом свою упряжку. — Видишь ли, они не привязывают колеса, они такими рождаются. Колеса заменяют им стопы и кисти рук. Это ведь волшебная страна, здесь возможно и такое. У них у всех, независимо от пола и возраста, руки и ноги заканчиваются одинаково. Они… как бы тебе объяснить, у них такой характер, что они не способны ни к какому умственному труду. Или перевозят грузы, или доставляют почту, могут еще, вот как эти двое, тянуть повозки, но для этого их нужно специально обучать. А обучать колесунов… поверь мне, научить обезьяну самостоятельно шнуровать корсет — и то проще. А от безделья они чахнут. Так что, как видишь, нет ничего дурного в том, что эти существа работают на меня. Я щедро плачу, не сомневайся, они не в обиде.

Объяснение звучало вполне разумно, и девочка вновь кивнула. Тем более что ворота города открылись, пропуская колесницу богатой наследницы, и взору Дороти открылась Эвна. Безгранично-огромная, шумная и многолюдная, усыпанная бесчисленными белыми цветами.

— Как красиво… — через несколько минут, напрочь забыв о колесунах и оглядываясь по сторонам, прошептала девочка. Эвна сверкала в лучах клонящегося к закату солнца. Аккуратные домики окраин, окруженные ухоженными садами, клумбы под окнами и миниатюрные башенки, дорога, как и все, виденные Дороти раньше, посыпана кирпичной крошкой. В Изумрудном городе Дороти видела лишь дорогу из желтого кирпича — здесь же предпочитали дробленый красный. Вторая столица, казалось, дышала умиротворением. После безрадостного Канзаса волшебные земли были для девочки непривычной отдушиной в иную жизнь.

Жители столичной окраины тоже не выглядели угнетенными. Дороти видела нескольких мужчин, работавших в садах, женщин, возившихся на крылечках с малышами. Дети постарше, примерно ровесники Дороти, гурьбой промчались мимо колесницы Орин, наследница весело махнула им рукой.

— Тебе здесь нравится? — поинтересовалась она, и Дороти, глаза которой радостно блестели при виде открывавшейся им картины, уверенно кивнула. Орин не обманывала: люди в Эвне не знают горя. Очевидно, у королевства Эв добрый и мудрый правитель, — такой же, каким является для своего народа фея Озма. Неожиданно Дороти поняла, что не знает ни имени, ни статуса человека, который возглавляет Эв. Вероятнее всего это, конечно, король, потому что во время своего предыдущего путешествия Дороти ни разу не слышала о республиках на материке. С другой стороны, о странах, находящихся за пределами Мертвой пустыни, она до недавних пор вообще не слышала.

— Скажите, пожалуйста, а кто правит страной Эв?

Орин широко улыбнулась, в ее глазах заплясали лукавые чертики.

— Принцесса Лангвидэр. Если хочешь, открою одну маленькую тайну: наша принцесса — великая волшебница. Она умеет менять свой облик и творить разные чудеса.

— Менять облик? — восхищенно ахнула Дороти. — Она умеет превращаться в животных?

— Нет, ну не настолько же… да и как ты себе представляешь принцессу, которая превращается, скажем, в медведицу? Это ведь абсолютно бессмысленный для правительницы целой страны навык. Нет, Ее высочество Лангвидэр меняет только лица. Сегодня она появляется с одной головой, завтра — с другой, послезавтра — с третьей. И все они, поверь мне, очаровательны. Ее высочество — одна из самых красивых дам столицы.

— Я думаю, она чем-то похожа на великую волшебницу Глинду, — задумчиво произнесла Дороти. Для нее сравнение кого-либо с Глиндой являлось величайшей похвалой, и сейчас она хотела таким образом оказать честь эвийской правительнице. Орин лишь удивилась.

— Глинда? Кажется, мы не знакомы…

— Это прекрасная и добрая волшебница, которая живет в стране Оз, — с готовностью пояснила Дороти, несколько, впрочем, удивленная тем фактом, что на волшебном материке кто-то может не знать о Глинде. — Она иногда помогает советами моей подруге Озме.

— Ах да… ты же знакома с Озмой. Ну, милая, тебе видней. На моем веку не так много попадалось людей с той стороны, — женщина без особого воодушевления пожала плечами, однако тут же снова оживилась. — Я представлю тебя принцессе. Думаю, тебе будет интересно побывать во дворце. Как ты на это смотришь?

На такое Дороти предпочла бы вообще никак не смотреть. Если в обществе Орин, с которой, несмотря на ее явно высокое происхождение, было необычайно легко беседовать, то в королевском дворце, среди нарядных дам и кавалеров, маленькая канзасская девочка в своем выцветшем платье и стоптанных башмаках точно умерла бы от смущения. Поэтому Дороти тактично промолчала. Орин же, по-видимому, загорелась этой идеей не на шутку.

— Как удачно, что на холме тебя нашла именно я! У нас нечасто бывают гости настолько издалека. Я опросила всех знакомых, кто знает материк и плавал по океану Нонестика, — никто не слышал про Канзас. Максимум, что мне предложили, — это лес Калидас, где живут эти жуткие чудища… Но ты же ведь не оттуда?

Дороти знала, что такое лес Калидас. Поэтому она невольно вздрогнула и замотала головой.

— Нет! Моя страна называется Соединенные Штаты Америки, я живу в штате Канзас! И у нас, в свою очередь, никто и слыхом не слыхивал об океане Нонестика.

— Далеко тебя занесло, это факт… но, в любом случае, ты наша гостья, и я обязательно познакомлю тебя с принцессой.

Еще одна неожиданная мысль посетила Дороти: она до сих пор не знает, кем в этой стране или хотя бы в этом городе является ее новая знакомая. И девочка, непонятно чего смутившись, решилась спросить. Орин приняла картинную горделивую позу.

— Перед тобой первая фрейлина Ее высочества, — и, сменив тон, легкомысленно махнула рукой. — Знаешь ведь, фрейлинами могут быть только незамужние девицы. Поэтому все прочие — молодые щебетуньи с мыслями о кавалерах, а я чувствую себя среди них такой старой… эх, тяжела наша женская доля.

Дороти не всегда удавалось понять, когда Орин серьезна, а когда нет, поэтому на последнюю реплику девочка отвечать не стала. Она не знала, что в таких случаях отвечают знатным дамам. Возможность побывать в королевском дворце и познакомиться с принцессой, с одной стороны, пугала, а с другой… как любая девочка, Дороти втайне мечтала о красивых платьях, танцах и большой любви, а где всё это искать, как не в высшем обществе? А как удивятся дядя и тетя, когда она вернется в Канзас с рассказами о балах при дворе эвийской принцессы! Поначалу ей не поверят, как не верили, когда она впервые поведала родным про чудесную страну Оз. А потом тетушка непременно заинтересуется — ведь и она когда-то была юной румяной девицей, мечтавшей о том же самом. Тетушка наконец улыбнется, чего не случалось вот уже несколько лет, и с нетерпением примется расспрашивать Дороти о принцессе и ее придворных. А дядя Генри добродушно хмыкнет в усы — «женщины!» — и уйдет работать в пристройку, чтобы не мешать обмену секретами. В красках представив себе всё это, Дороти почувствовала, что уже почти не боится ехать знакомиться с Ее высочеством Лангвидэр.

Под колесами повозки тихо похрустывала кирпичная крошка. Колесуны, равнодушные к красоте города, угрюмо молчали, а Дороти, вертя головой по сторонам, просто не могла усидеть на месте. В небольших садиках, разбитых вокруг домов по обеим сторонам дороги, цвели магнолии. Их было много, и в большинстве садов, что попадались Дороти на глаза, других деревьев не было. Ни вишен, ни яблонь… только магнолии. Белые цветы с желтыми сердцевинами. Девочке мигом вспомнились волшебные деревья с бутербродами, растущие у холмов на побережье. Тут что, вообще не выращивают фрукты?

— Нет, почему же… выращивают, — Орин нисколько не удивилась вопросу. Колесуны теперь катили медленнее, позволяя женщине и ее маленькой спутнице наслаждаться городским пейзажем. — Но не в городе. Здесь держат сады для красоты, а не для пропитания. Кто хочет фруктов — или покупает у деревенских, или обзаводится участком за городом и выращивает там. А в Эвне не так много земли, чтобы использовать ее еще и для этого. А магнолии… не знаю даже, как-то так повелось. Эвна — вторая столица, ей лет сто, если не ошибаюсь. С самого начала, как стали строить, почему-то засадили магнолиями. Может, просто потому, что красиво, а может, я чего-то не знаю, никогда не интересовалась. Но, на мой взгляд, действительно красиво.

Дороти кивнула. Желтые сердцевины белых цветов, казалось, принимали в себя солнечные лучи. Ей не хотелось думать о том, что будет, когда это великолепие начнет отцветать, — здесь и сейчас Эвна была прекрасна, будто молодая невеста в свадебном платье. Девочка чувствовала, что полюбит этот спокойный счастливый город. Конечно, усыпанная белыми цветами эвийская столица не так прекрасна, как Изумрудный город, однако и она заслуживала искреннего восхищения. Если бы можно было пригласить сюда Озму… Дороти была уверена, что ее подруге понравится это место.

Волшебный мир пестрел разноцветными красками. Дороти уже видела зеленый город и белый город, желтую дорогу, фиолетовый океан… вполне возможно, что другие оттенки тоже вскоре раскроются перед путешественницей.

* * *

Проснувшись, Биллина с неудовольствием поняла, что в комнате она одна. Выходит, неблагодарная девчонка выспалась и сбежала, оставив почтенную курицу в незнакомом месте и даже не позаботившись о ее комфорте. Чему только учат этих фермерских детей… А ведь Биллина, засыпая, так тщательно обдумывала три архиважные мысли, дабы максимально точно донести их до своей спутницы! Воистину, со стороны Дороти уйти раньше, чем курица проснется, и не выслушать ее наставлений было самой настоящей безответственностью.

Желтая курица спорхнула с подоконника на пол.

— Стало быть, так, — командирским голосом заявила она самой себе, — сейчас ты пойдешь и поешь. Сама о себе не позаботишься — никто не позаботится, таков уж этот мир, дорогуша.

Встряхнувшись и грозно распушив перья (на случай, если найдется храбрец, что решится помешать ей завтракать), птица поддела крылом приоткрытую дверь и шагнула в коридор. Здесь она практически сразу уткнулась в подол юбки молоденькой служанки, что, в свою очередь, с любопытством взирала на Биллину сверху.

— Ой, простите, уважаемая курица… — растерялось это неуклюжее создание (Биллина, выпутавшись из юбки, едва не клюнула девчонку в ногу). — А в доме говорят, что ночью тут бродил желтый призрак размером вот примерно с вас, — служанка показала ладонью уровень где-то своих колен. — Странное совпадение! Это не дух вашего неупокоенного дедушки, случайно? А то яснейшая госпожа Орин рассердится…

— Если ты немедленно не замолчишь, то рассержусь уже я! — вскипела курица, даже гребешок на ее голове гневно встопорщился. — А это, поверь мне, куда серьезнее! Все мои дедушки и бабушки должным образом упокоены! Ты что думаешь, у нас на ферме суп варить не умеют?! А ну уйди с дороги, я есть хочу! — и Биллина с гордо поднятой головой прошествовала дальше по коридору.

Она заблудилась в этом доме второй раз, уже при свете дня. Проклиная «зажравшихся буржуев» и стараясь не врезáться в многочисленные хрустальные элементы обстановки, птица обошла этаж как минимум раз пять, прежде чем нашла нужную лестницу. Если бы Биллина умела проклинать взглядом, уже к вечеру тихий пригород облачился бы в траур.

Наконец взмокшая, взъерошенная и злая курица выползла на задний двор. Здесь, в теньке деревьев, можно было передохнуть от казавшегося бесконечным лабиринтом дома и наконец перекусить. Биллина спрыгнула с крыльца и зашагала через двор. Уже почти приблизившись к ближайшему дереву, курица неожиданно поняла, что за ней наблюдают. Обернувшись, она заметила у крыльца, с которого спрыгнула несколько минут назад, птицу, подозрительно напоминавшую павлина. Подозрения подтвердились, когда птица — или, если уж быть совсем точным, птиц — вышла из-за ступенек крыльца, демонстрируя тянущийся длинным шлейфом хвост.

— Гос-споди прости! — невольно вырвалось у Биллины, и желтая курица плюхнулась в траву. — Это еще что за чучело?

— Павлин, к вашим услугам, — кажется, не обиделся тот, важно вышагивая ближе. — Чучелом имел честь стать мой батюшка. Его подарили на именины прекрасной Мередит, дочери адмирала, и я иногда хожу его навещать. А вы, сударыня..?

— Билл. Тьфу, Биллина, — курица еще не совсем привыкла к новому варианту своего имени. — Слушай, ну чего ты вылупился? Ты кур никогда не видел?

— Я, как вы верно заметили, вылупился два года назад в этом самом прекрасном доме, дабы стать его украшением. Но кур я и впрямь никогда не видел, вы первая.

— Ну-ну… — скептически прищурилась Биллина. — Ладно, любуйся, деревня… а я есть хочу, — и, больше не обращая на павлина внимания, принялась сосредоточенно разгребать лапами и клювом землю. Павлин, видимо, по привычке гордо расправил переливающийся хвост и подошел еще ближе. Теперь его присутствие курицу начинало раздражать. Биллина была категорически не в духе (еще бы, несколько раз плутать в доме по кругу), так что светскую беседу поддерживать не собиралась.

— А вы, сударыня, из каких краев будете? Из Эвны али подальше откуда? Знаете, провинциалки часто бывают настолько несдержанны… что неудивительно, тяжелая жизнь, недостаток ухода за собой…

— А кому-то я сейчас перья повыдергаю, — пробормотала Биллина, вытаскивая из земли попавшегося жучка. — Ишь ты, столичный выискался, провинциалкой меня называть! Да я, если хочешь знать, из Колорадо!

— Не сомневаюсь, чудесное место… хотел бы я там побывать, если там все дамы такие же горячие, — мечтательно протянул павлин, вновь расправляя хвост. Биллина, однако, в ответ на столь наглые намеки еще больше выходила из себя.

— Горячие! Да моя прабабушка работала в палатке с грилем! Я тебе покажу горячие! — только что съеденный жук пошел, похоже, не в то горло, и курица закашлялась. Павлин услужливо похлопал ее крылом по спине.

— Прошу меня простить, сударыня, если был назойлив, — когда Биллина перестала кашлять, он свернул хвост и вежливо поклонился. Курица, хоть немного, но всё же благодарная за спасение от удушья жуком, смягчилась.

— Ладно, чего уж… Ты что, живешь тут?

— Имею честь проживать в этом прекрасном доме вот уже два года, как я уже сказал, со дня моего вылупления. Я являюсь одним из главных его украшений и услаждаю своим видом взор госпожи Орин. Однако вчера — прочувствуйте глубину моего горя, сударыня! — одно из этих невоспитанных существ, что возят колесницы яснейшей Орин, наехало мне на хвост и перебило одно перо. Вы представляете?

Огорченный павлин даже всхлипнул и прикрылся крылом. Биллина закатила глазки в притворной скорби.

— Какая трагедия… от всей души вам сочувствую, уважаемый павлин!

— О, спасибо, сударыня, от всего сердца спасибо! — тот схватил ее крыло в свои и принялся трясти. — И вот вчера я остался посреди двора, один, с перебитым пером! О, какой ужас, я этого не переживу…

— Ну мог бы клюнуть этого, кто там на тебя наступил, — Биллина выдернула свое крыло из пожатия павлина. — Ты мужик или кто?

— Ну… я, бесспорно, принадлежу к мужскому полу, но это не мешает мне ценить мою красоту. В конце концов, без хвоста я, по сути, никто.

Биллина недоверчиво прищурила один глаз: ишь ты, садовый философ выискался. Павлину, однако, для жалоб вовсе не нужны были слушатели, он явно ушел в себя и теперь страдал наедине с мирозданием.

— Любая ошибка природы норовит обидеть красивую птицу… а ведь мои батюшка и матушка были специально выращены в питомнике, мое родовое древо занимает восемнадцать страниц! Никакого уважения к сословию! Вы понимаете мои чувства, сударыня?

Курица, продолжая рыться в земле, пробормотала нечто невнятное. Павлин удобно расположил длинный хвост и, поджав ноги, сел напротив нее.

— Ничего-ничего… будет и на моей улице праздник. Когда господин Орес наконец убедит хозяйку выгнать это бестолковое стадо, я специально выйду во двор и лично клюну каждое из этих созданий в морду!

— В смысле выгнать? — безразлично уточнила Биллина. Не то чтобы судьба четырехногих существ на колесах ее особенно волновала… Курице они вообще казались смешными: агрессивные, вопящие, но не способные банально взобраться на холм. Чего только природа не выдумает… — Они что, ее собственность?

— На самом деле нет, — покачал головой хвостатый кавалер, несказанно довольный возможностью высказаться. — Видите ли, сударыня, в моем случае весьма удобно быть птицей: когда господа обсуждают свои дела, они не обращают на меня внимания. Я могу просто сидеть рядом, расправив хвост, и никто не прогонит меня прочь, в то время как прислугу за подслушивание секут на конюшне только так. Стало быть, я являюсь в этом доме наиболее компетентным источником информации.

— Ишь ты, слова-то какие выучил, — хмыкнула Биллина. — Давай, аполлон, рассказывай, чего там с этими шутами бродячими.

— О, это очень поучительная история. Видите ли, когда люди на колесах были только-только созданы, быстро стало понятно, что в городе от них никакой пользы не будет: это грубые невежественные существа, их невозможно обучать, они, по большому счету, не умнее обезьяны, однако, в отличие от той же обезьяны, весьма агрессивны. Разве что говорить умеют — и то хлеб… Чтобы не портить репутацию столицы и настроение ее жителей, колесунов выселили из Эвны практически сразу. Им запрещен вход… въезд… короче, им запрещено находиться в столице без специального разрешения, потому что они немедленно начинают дебоширить и пугать горожан. Вот только земля, на которую их поселили на побережье океана Нонестика, принадлежала — кому бы вы думали?

— Понятия не имею, — не оценила интриги Биллина. Павлин хлопнул себя крыльями по бокам.

— Этой землей владел генерал Ксефалай, губернатор столичного округа. Получается, эти существа заняли его землю. За право на ней жить они должны платить налог, деньги на который зарабатывают, выполняя разные простые поручения. Отвезти-привезти, почту доставить, по праздникам детишек в балаганах развлекают…

— Я была права. Бродячий цирк. Шуты гороховые.

— Но несколько лет назад часть побережья, принадлежащую генералу, выкупил наш хозяин, господин Орес. Теперь за право проживать на этой земле колесуны платят лично ему. Вот только с недавних пор губернатор хочет выкупить эту землю обратно, но теперь собирается здесь что-то строить. То есть эти наглые типы здесь больше жить не будут. И не будут портить мне настроение своими воплями, когда я выхожу на берег для променада.

— И куда они пойдут? — отстраненно поинтересовалась Биллина, принимаясь за следующего жука.

— Ой, да понятия не имею, — философски развел крыльями павлин. — В города их никто не пустит, побережье — частная собственность, да и кому они тут нужны. Это меня, сударыня, уже не волнует. Наглые, невоспитанные типы!..

— Да уймись ты, это всего лишь перо!

— Всего лишь перо?! Да будет вам известно, сударыня, я являюсь красивейшим мужчиной королевства!

— Вот был у меня прадедушка, знаешь… вот у его ног, как бабуля говорила, все наседки валялись. Какие шпоры, какой хвост! А потом он однажды упал с забора…

— Хвост? — не понял павлин.

— Сам ты хвост, дятел! Прадедушка упал!

— Соболезную… а что потом?

— Да что потом… в супе почил, вот что. Но забор, я тебе скажу, у нас на ферме высокий, сотрясение дедуля схлопотал — потом цыплят своих не узнавал неделю. Ох и лихие были времена… — Биллина проглотила жука и тоже уселась под деревом. — Кто у вас тут правит-то хоть? — без всякого предисловия переключилась она, внезапно заинтересовавшись политическим устройством страны Эв.

— Принцесса правит. Не имею чести ее знать, ибо не выезжаю в город, там для меня слишком шумно. Да и она, похоже, не большая любительница наносить визиты, во всяком случае, здесь у нас ни разу не была. Но я про нее чудные вещи слышал… не приведи Торн, во сне приснится. В общем, говорят, что она умеет менять облик. Но я от одного попугая другое слышал, что не облик она меняет, а головы. Снимает одну, приставляет другую… ужас!

— Нашел кого слушать. Попугаи — они вечно бред несут… Головы меняет. И придумают же!

3

Солнце практически скрылось за горизонтом, небо пламенело последними отсветами. Белые цветы в саду умиротворяюще шелестели среди тёмной глянцевой листвы. Принцесса Лангвидэр правит страной Эв всего год. За год количество этих деревьев во всех регионах, где позволял климат, увеличилось хорошо если всего вдвое, а в окрестностях Эвны — и того больше. Через несколько лет, когда начнет цвести новое поколение, от этого запаха во всем государстве будет не продохнуть. Их слишком много… и во время цветения они источают сладкий дурман. Адмирал Меремах еще раз бросил взгляд в тёмный сад и закрыл окно. Почему она так их любит? Когда Эвну засаживали магнолиями, это была всего лишь случайность — выбор мог пасть на какие угодно деревья. А теперь они и впрямь повсюду. И тем не менее новой весной они цветут как обычно — после предыдущего раза, который казался отчаянным, последним шансом перед какой-то катастрофой. Любовь к этим деревьям — единственное, что осталось человеческого в душе чужеземки, носившей эвийскую корону.

— Я бы на вашем месте не слишком волновался о том, что будет через несколько лет, — усмехнулся Маттаго, когда адмирал поделился с ним своими мыслями. — Когда о завтрашнем дне с опаской думаешь, как-то не до деревьев. Вам, друг мой, в очередной раз повезло: вы гоняете пиратов в океане и месяцами не появляетесь на материке.

— Я знал, какую профессию выбрать, — усмехнулся Меремах и, усевшись в кресло, принялся перебирать разложенные на столе трубки. Он и впрямь давно не был дома. Никогда Меремах особенно не страдал от тоски по родине, океан Нонестика был ему привычнее твердой земли, но за последний год он всерьез начал подумывать об эмиграции. Если не уехать самому, то хотя бы вывезти жену и дочь. — Но вы меня в неведении не оставите, я вас знаю.

— Не надейтесь. Здесь у всех отвратительное настроение — почему у вас оно должно быть иным? Теперь уже, знаете, я сомневаюсь, что мы выбрали верный путь, остановив междоусобную войну и приведя к трону эту женщину.

— А что с ней не так?

Меремах всегда чувствовал себя оторванным от событий в королевстве. Это позволяло спокойно спать. Еще Его величество Эволдо подписал соглашение с правителем Пингарэ, и военному флоту королевства Эв было позволено основать на острове небольшую базу. Там и провела последний год практически в полном составе Золотая Армада — Меремах еще в первые дни, в суматохе после коронации принцессы сумел добиться разрешения на это лично у нее и увел корабли на Пингарэ, объясняя свой поступок необходимостью охранять океанские владения страны Эв от пиратских набегов. Это была возможность, и адмирал ею воспользовался.

Ненадолго вернувшись через пару месяцев, он узнал, что флоту выделены дополнительные средства на вооружение, а личному составу повышено жалованье. Для Меремаха это было первым свидетельством того, что с выбором кандидата на престол они не ошиблись. Обратно на Пингарэ Армада уходила с продленным соглашением и щедрыми дарами для короля и королевы.

Меремах не сразу поверил, что прошел уже целый год. Однако нет, снова цвели магнолии, снова над Эвной плыл их дурманяще-сладкий запах. Год назад в это же время он вез в подарок Эволдо женщину с островов.

— Не с ней. Ее мы вообще видим только по большим праздникам, как красивую картинку. Я не спрашивал у вас тогда, почему она такая, почему она еле ходит и постоянно появляется с разными лицами, мне это не казалось важным. Я так и не собрался у вас уточнить, с чего вы взяли, что она, во-первых, избежала казни и жива, а во-вторых, почему вы так уверены, что все эти лица — именно она, а не какая-то другая дама. Я решил, раз уж вы уверены, Нао молчит — значит, всё идет по плану, так нужно. Теперь я вам это наконец скажу. Вы с ума сошли — сажать покойницу на трон. И вместе с тем я понимаю, что это именно я!.. Я, считая ее живой, убедил армию поддержать принцессу, я договорился с Нао, провались он к гномам! Я организовывал всю эту игру — и я единственный, кто не знал, что ваша Лангвидэр — тело со сменными головами!

Маттаго вскочил и принялся нервно расхаживать по комнате.

— Я поверил вам на слово, что она жива, потому что толком ее никто не видел. Я был уверен, что женщина даст нам возможность изменить ситуацию в свою пользу. Именно от вас, Меремах, пошла информация, что принцесса осталась жива — и у меня не возникло даже тени сомнения в обратном. Бывает такая магия, которая меняет лицо. Вы не удивлялись, когда корону надели на непонятно кого, никто не удивлялся. Но что ж вы мне не сказали… Меремах, будьте вы прокляты, почему вы молчали, что она мертвая?!

— То есть вы думаете, что я знал, да? — как-то обреченно переспросил адмирал, вертя в пальцах набитую, но незажженную трубку. Маттаго осекся. Меремах устало покачал головой. — Поверьте, я знал не больше вашего. Хотя нет, всё еще чуть больше, не стану вас обманывать. На площади во время казни никто из хорошо ее знавших не стоял рядом с помостом, чтобы подтвердить, что да, это принцесса. В свою очередь те, кто толокся рядом, хорошо видели женщину, но не знали, она ли — принцесса Лангвидэр. Глупость полная, но куда деваться? Отсюда пошел этот слух, что вместо королевской племянницы голову отсекли кому-то еще.

Маттаго кивнул. Он неоднократно жалел, что не поехал на казнь сам — уж тогда он не дал бы одурачить себя байкой про то, что принцесса счастливо спаслась. Скольких проблем можно было бы избежать…

— Помните день, когда министры собрались в тронном зале? Каждый из них считал, что именно он будет следующим королем. Будь среди них Ферсах Кенейя — я бы поставил на него и тогда вообще молчал про принцессу. И не было бы всего этого, и столица была бы сейчас в Карсалье. Но не о том речь. Я ее тогда увидел в саду, первый раз со дня казни. Вы обвиняете меня в том, что я знал о судьбе принцессы… но у меня этого и в мыслях не было, Маттаго, я тоже считал ее живой! Пока она не начала снимать передо мной голову.

— Лучше бы платье, — кисло пошутил генерал.

— Лучше бы она упокоилась с миром, знаете. Я не могу назвать себя чувствительным человеком, я убивал в бою сам и видел, как убивают мои солдаты… но когда перед тобой кто-то поднимает с шеи голову — это слишком. У нее, — Меремах провел пальцем поперек шеи, — вот так запекшаяся кровь. А потом, уже на коронации, у тела и головы была кожа разного оттенка. У нее бледная кожа, а лицо было загорелым. Вот и всё. Больше я не знаю ничего того, что мог бы вам рассказать. На тот момент я думал, что лучше одна покойная принцесса, на которую можно влиять… но она одна, согласитесь. Чем десять человек, половина из которых орет за независимость, вторая — тягает друг друга за бороды и делит трон. Кто хотел отделиться — отделятся и так, но от остальных мы страну хотя бы спасем.

— От них — спасли. Они разъехались по своим провинциям и сидят, как мыши под метлой. Принцессу короновали, войны за престол избежали. Мы все, кто настаивал на мире с Кенейя, на мире с Икс, кто хотел личных привилегий конкретно для себя. Мы это получили.

— Тогда что вам не нравится?

— Я вас предупреждал, сегодня вы с хорошим настроением спать не ляжете. Итак, коронация Лангвидэр была практически залогом того, что мы сможем повлиять на развитие отношений с нашей западной половиной. Дипломатическими усилиями нашего дорогого короля, как вы помните, Меремах, Сентаба превратилась в кладбище. Я слышал, что они сбрасывали трупы в ущелье Рох, потому что живых не хватало, чтобы хоронить всех мертвых. Я ездил в Шессаву встречаться с их послами. Я был там, поэтому знаю, о чем говорю. С их стороны всё было предельно ясно: Сентаба выходит из состава королевства однозначно. А поскольку семья держится вместе и о разделении речи быть не может, напрашивается очевидный вывод. Мы потеряли все подступы к Короне Мира, весь запад, через несколько дней после вашего отъезда. Но мы сохранили мир, я считаю это победой. После того, как в этом тумане полегло столько народа… я не рискнул бы вновь отправлять туда наших бойцов.

— Выходит, с Карсальей больше нет никакой связи. Не слишком радостная новость, но хотя бы без новых смертей.

— Точно. Еще чуть позже уже мы направили послов в королевство Икс. Этим занимался Орес, но тут мне тоже многое известно. Пришлось несколько сгустить краски, расписывая недальновидность захватнической политики Его величества Эволдо.

— Всех собак повесили на покойника, — по-своему перевел Меремах и понимающе усмехнулся.

— Это проще, чем идти каяться, что мы все принимали в войне активное участие. Мы солдаты, адмирал, и мы исполняем приказы, которые отдает Его величество. К нашему сожалению, мы не смели ослушаться его воли и были вынуждены вести свои войска в атаки на прекрасные земли королевства Икс. В течение пятнадцати лет, да, и что? Его величество Эволдо был крайне недальновиден. И всё в таком духе, как вы понимаете. В общем, здесь тоже довольно легко отделались, на юге у нас теперь мир и процветание, в Роше Ри не верят своему счастью.

— Принимается. Пока что ничего особо ужасного я от вас, Маттаго, не услышал.

— Ваша принцесса, адмирал… единственное, что ее волнует, — это головы, да и то я не уверен. Дальше мы снова собрали совет, чтобы решить, как поступать с остальными провинциями, которые пожелали независимости и спешно преобразовались в карликовые государства. Это было уже ближе к осени. Нашей с вами ошибкой, Меремах, было то, что невозможно, командуя войсками, параллельно отираться при дворе и пытаться влиять на политику. Деньги мы получили. Славу патриотов получили. Совет министров собирали последний год месяцев пять назад, да и то скорее для красивого зрелища и иллюзии совместного правления. Всё, к чему мы за год пришли всей страной, — это практически единоличное правление Ореса Нао.

От автора

Ринкитинк тут уже неоднократно упоминался. Дабы избежать путаницы, государством Ринкитинк правит король по имени Ринкитинк. За этим — сюда http://oz.wikia.com/wiki/King_Rinkitink

У Его величества Ринкитинка есть говорящий козел. О козле — тут http://oz.wikia.com/wiki/Bilbil

Калидас http://oz.wikia.com/wiki/Kalidahs

1

На несколько минут повисло молчание. Меремах вспомнил про свою трубку и принялся ее раскуривать. Не то чтобы он был удивлен… В конце концов, возвращаясь на материк через несколько месяцев отсутствия, нужно быть готовым ко всякому, и на лице адмирала не дрогнул ни один мускул. Наконец он нарушил затянувшуюся паузу.

— Орес… Мы с вами его втянули. Я слышал, после смерти короля он хотел уезжать из города. Если, разумеется, это правда, потому что лично я не могу сказать, что мы с ним близкие друзья.

Меремах замолчал и вновь задумался. Что ему вообще было известно об Оресе Нао на тот момент, когда они втроем явились к королевскому советнику с новостью, что принцесса счастливо избежала казни и ее следует короновать? По большому счету, ничего особенного: доверенное лицо короля, Орес в основном держался в тени. Влияния не демонстрировал, полномочий не превышал, ничего такого, с чем обычно связывают положение советников правителя. В то время как придворные пытались делить лакомый кусок власти, Орес находился в стороне, и временами о нем забывали вовсе. Когда в столице в связи со смертью Эволдо собрался совет министров, советник и здесь не изменил привычной тактике, пошел даже слух, что Орес Нао с дочерью покидают город, ибо, являясь тесно связанными с королем, опасаются новой власти. Да, ведь у него дочь… которую последние пару лет объявляли невестой принца Эвардо. Если Маттаго не сгущает краски, выходит, Орес ввязался бы в смену власти и без их помощи, а его безучастность — удобная маска, позволяющая лавировать между сторонами.

С другой стороны, неизвестно, как он повел бы себя, не явись к нему однажды вечером троица заговорщиков. Маттаго прав, именно он убеждал королевского советника в том, что принцесса жива, а тот ошарашенно смотрел на них и едва не крутил пальцем у виска. Похоже, Орес не знал. Значит, у него был план действий на случай раскола страны. Да и что толку теперь гадать… был или не был, именно они трое явились к Оресу Нао с предложением принять участие в спасении единства страны.

— Не знаю, чего он там хотел, — буркнул Маттаго и снова сел напротив адмирала. — Тогда я у него как-то не догадался спросить. Мы с вами его втянули, это факт. Но Орес ведь не дурак, у него достаточно свободного времени, чтобы тратить его на нашу принцессу. Она подписывает то, что он ей приносит, именно он распоряжается деньгами, выделяемыми на ее содержание, от него идет эта байка про умение менять облик, которую повторяют в народе. Мне неприятно это признавать, но человек, который должен был стать нашим инструментом, теперь стоит выше нас всех.

— Ну так а вы тут чем весь год занимались? — заскрипел зубами Меремах. — За день правителями не становятся, вы хотите сказать, что терпеливо смотрели, как он прибирает власть к рукам? Слишком простое оправдание, которому я не верю.

— Вы год провели на Пингарэ. Верить или не верить — ваша забота, но поставьте себя на мое место. У меня есть прямые обязанности, у моих коллег по армии — солдаты, которых нельзя оставить. Вы гоняете пиратов в океане. А Орес крутится во дворце. У кого больше шансов строить свою власть? Министры друг с другом на ножах, они бы и рады выступить против фиктивной принцессы, но в одиночку этого не сделаешь, а договариваться они не желают. Да и Торн бы с ним, он дальновидный политик, и я бы не рассказывал вам это сейчас в таком ключе. Сначала он приказал снести все деревянные кварталы и застроить кирпичными домами — и знаете, с каким аргументом? «На тот случай, если армия вновь пожелает сражаться с мирным населением».

Меремах тихо выругался. Это был удар ниже пояса. Его канониры направили пушки Армады на Эвну, пытаясь спасти его, своего адмирала. Нужно было предвидеть, что добром это не кончится. Меремах замял дело, воспользовавшись суматохой в городе после смерти Эволдо и коронации Лангвидэр, и суда не последовало. Адмирал ограничился тем, что раздавал наказания сам. Но настраивать народ против армии?

— Дальше еще интереснее. После двух мирных договоров, на волне общего триумфа, он настоял на том, чтобы отправить несколько отрядов в Гаялет. Хотя никто не сомневался, что новоявленные королевства сами падут через месяц, — достаточно перекрыть границы и дать этим феодалам глухомани повариться в собственном соку. С Вей-Вамаре всё было как-то слишком просто, он долго с ними торговался, в итоге сошлись на каких-то льготах, но, как мне кажется, мы не всё знаем. В Вей-Вамаре один из самых мощных центров магии материка, при наличии ресурсов с их стороны иначе как долгой осадой их было бы не взять. Вопрос в том, что ресурсов у них нет, и сидели бы они со своей магией впроголодь. Говорят, что Посох Торна первый раз ударил вроде как в Вей-Вамаре…

— Я в этом не разбираюсь, — отмахнулся Меремах. — В мире всё упирается в золото. Но если мы чего-то и не знаем, то пусть хотя бы так. В королевстве Эв одиннадцать регионов. За вычетом Карсальи — десять, никак не меньше. Какими методами их возвращать — вопрос другой.

— Теперь их девять, — уточнил Маттаго. Адмирал удивленно хмыкнул. — Гаялет разделили между центром и Ромьераландом, но эту землю в принципе удержали. С Анардаху так не получилось, Унхева устроил там неплохо организованный мятеж, но их и можно было бы не трогать, оставить как есть — и пусть крутятся, как хотят, если никто не будет покупать у них шерсть. За свои границы они бы выходить не стали. А Орес… он подписал у принцессы новый указ и погнал на север карательные отряды. Они там не сражались даже, они просто уничтожали мирное население. А потом там всё горело… поля эти, деревни целые. Кто успел — убегали в леса, леса тоже горели. Дворяне бежали в Ринкитинк. Понимаете, да? Именем принцессы Лангвидэр. Когда он делает что-то подобное — это происходит именем принцессы. Деревянные районы в Эвне перестраивали — «советник Орес Нао по поручению принцессы Лангвидэр». А целая провинция захлебнулась в крови и сгорела — это на женщину повесить. На покойницу.

— Откуда у него взялись карательные отряды? — нахмурился Меремах. — Что-то я не припоминаю такого формирования.

— Обычные наши пехота и конница. Только с другими целями и по приказу принцессы «сломить сопротивление любой ценой». Вот вам и карательные отряды. Это полный бред, у нас так скоро война с Ринкитинком начнется, но он этого не понимает, по-моему. Вы не представляете, Меремах, что там было… там всё горело, я подъезжал к границе. Я его предупреждал, не вмешивайся. Унхева борется за независимость, сколько я его помню, это тот случай, когда возраст не приносит мудрости. Посидят на голодном пайке — и на коленях приползут. А так вырезали всю провинцию, там вторая Сентаба, если не хуже.

— Стойте. Я одного не понимаю, каким образом? Допустим, Нао и впрямь держит в руках управление страной, но у армии — свое командование. Вы-то где были? Вы пытаетесь свои просчеты свалить на него.

— Где я был? Здесь, естественно, по месту службы. Приказ, подписанный вашей, между прочим, покойницей со сменными головами, — генерал мрачно взглянул на собеседника исподлобья, — ушел на север с гонцом. А поскольку король — ну или принцесса, в нашем случае — имеет право влиять на ход боевых действий, а приказу, который по сути развязывает руки, грех не обрадоваться, это стадо во главе с командирами рвануло исполнять. Просто судом они, конечно, не отделаются, я позабочусь, но дело-то сделано, Меремах, от этого никуда не денешься. И да, раз уж зашел разговор, — он поднялся, не переставая прожигать адмирала мрачным взглядом, — откуда лично вы взяли, что принцесса Лангвидэр жива?

Адмирал тяжело вздохнул и устало отвернулся к окну. Откуда взял — не столь важно… но вот почему он, старый солдат, так легко поверил? Так хотел спасти страну от раздела, что согласился на любую байку, лишь бы увидеть на троне кого-то из прежней династии. Наивно, глупо… словно утопающий, ухватился за то, что принцессу никто толком не мог узнать, а сам он стоял слишком далеко. Не ее голову держали за волосы над толпой. Пусть она правит. Марионетка в чужих руках, женщина, которая ненавидит эту землю. Что греха таить, они сами рассчитывали сохранить влияние на принцессу Лангвидэр. У них получилось всё, чего они добивались, за исключением невозможности совмещать службу и политику. И еще одной маленькой, но очень важной детали. Принцесса — мертвая.

Меремах не видел ее целый год. Стоя перед ним в дворцовом саду, эта женщина приподняла с шеи голову — и, пошатываясь, смеялась безумным, обреченным смехом. Живая, она ненавидела эту землю. Мертвая — потащит ее за собой.

* * *

— То есть тебе, значит, можно платье, а мне штору нельзя? — скорбно раздалось из-под серебристых переливов ткани на полу. Дороти лишь вздохнула и попыталась поднять штору, дабы высвободить завернувшуюся в многослойный кокон птицу, но та вцепилась в импровизированный наряд, больше напоминавший убежище, и покидать его не желала. — Немедленно зови сюда портных, или я рассержусь!

— Биллина, но ведь ты не гусеница, ты курица! Вылезай, говорю тебе, это невежливо! — девочка продолжала тянуть штору на себя. — Мы идем на бал.

— Ты идешь на бал в новом платье, а Биллина — так щеголяй как есть деревенщиной?! — взвыл кокон и возбужденно запрыгал по комнате, сшибая стулья. — Значит, я не пойду и буду сидеть здесь одна в углу и скорбеть! И пусть вам будет стыдно, что бросили бедную птицу одну, сиротинушку-у… Никто-то не пожалеет, не посочувствует!.. — кокон с размаху влепился в мягкий пуф перед зеркалом и на несколько секунд затих, давая Дороти возможность вставить ответную реплику.

— Но с каких пор тебя волнует то, как ты выглядишь? — удивилась девочка: она и впрямь ничего подобного за Биллиной раньше не замечала. Из кокона донеслось какое-то куриное проклятие. Звук открывающейся двери прервал их затянувшуюся перебранку. Дороти обернулась, курица в шторе постаралась скрыться за пуфом.

— Дороти, милая, ты готова? — на пороге стояла Орин. В ее прическе пламенели розы, резко контрастируя с довольно скромным, простого покроя белым платьем. Дочь королевского советника могла себе позволить одеваться так, как хочется лично ей, да и о современной придворной моде имела представление весьма приблизительное. — Ой, а это что? — Орин заметила скомканную на полу штору, которая явно пыталась куда-то отползти.

— Это… простите… — Дороти покраснела. Находясь в гостях, крайне неприлично сдергивать с окон шторы и уж особенно в них заворачиваться. Самой девочке это и в голову бы не пришло, но курица, заметив, что Дороти собирается на бал, неожиданно потребовала себе отдельный наряд. Орин еще утром пригласила в дом портного, приказав сшить для ее маленькой гостьи подобающее случаю платье. Курица, сидевшая весь день тише воды ниже травы, к вечеру опомнилась.

Наряд Дороти, вызвавший праведный гнев Биллины, состоял из светло-голубого пышного платья и пары хорошеньких туфелек того же оттенка. Краснея от смущения, девочка наконец согласилась сменить выцветшую фермерскую одежду, в которой на балу в эвийской столице смотрелась бы крайне странно. Переодевшись, первое время Дороти чувствовала себя непривычно и странно и боялась даже сесть на стул, чтобы не помять многочисленные оборки. Однако, когда курица закатила истерику и принялась, вереща на весь этаж, требовать наряд и себе, проблемы с платьем отошли на второй план — Дороти постепенно привыкала. В зеркале она казалась себе очаровательной, совсем другой и какой-то взрослой, будто бы и не она — фермерская девчушка в стоптанных башмаках. Если бы не курица, Дороти ни за что не отказала бы себе в удовольствии вдоволь полюбоваться на свое отражение. Но нужно было оттаскивать Биллину от шторы, убеждать ее, что из этого ей никто и ничего шить не будет, а если она не прекратит — попадет вместо бала в суп, потом выпутывать ее из всё той же шторы и слушать возмущение неблагодарной птицы.

— Это что, твоя курица? — догадалась Орин и шагнула ближе, рассматривая сверток на полу. — Я вынуждена вас огорчить, уважаемая, но в моей шторе вы никуда не поедете. Ваши крики слышал весь дом, ко мне зашел наш повар с вопросом «не нужно ли успокоить птичку к ужину», заметьте, я ответила, что мы поужинаем во дворце. Но на вашем месте я бы имела в виду.

Биллина что-то обреченно пробормотала, поплотнее кутаясь в штору. Дороти уловила обрывок фразы про бабушку, которая работала в гриле. Вопли, однако, стихли, и курица молча начала выпутываться. Орин наблюдала за возней на полу, скрестив руки на груди и едва заметно улыбаясь.

— Я прошу прощения… — вновь робко начала Дороти. — Я всё уберу. Видите ли, Биллина тоже выросла на ферме, как и я… она не знает, что нельзя заворачиваться в шторы.

— Если бы она делала это молча, я бы и слова не сказала, — усмехнулась женщина. — Но когда кто-то голосит на весь дом, у меня портится настроение. Вы, уважаемая курица, предпочтете остаться или поедете с нами?

Биллина наконец выбралась. Выглядела она взъерошенной и смертельно оскорбленной, но тем не менее пристыженно притихла. Дороти и не знала, что этой птице, этому средоточию вселенской скорби, может быть стыдно.

— Ну немного погорячилась, — развела крыльями курица. — Так что ж мне теперь, пар выпустить нельзя? Да и вы, мадам, тоже хороши, это же просто обидно, когда о тебе забывают! Дитя, значит, в новом платье красоваться будет, а ее, можно сказать, спасительница в долгом и трудном путешествии через океан — выглядеть там перед вашей принцессой деревенской курицей?

— Вообще я не планировала лично вас представлять принцессе, — видимо, Орин решила сегодня окончательно ее добить. — То есть «Ваше высочество, это Дороти Гейл из Канзаса» я могу себе представить, но вот «а это курица из Колорадо» — как-то не очень. Хотя настроение у всех поднимется, не спорю.

— Да за что ж бедной птице такое пренебрежение… — закрывшись крылом, Биллина всхлипнула. — Ну разве виновата я, что курицей уродилась? Вот дедуля мой, светлая ему память, уж так хотел орлом быть, летать учился, лучше всех на ферме летал, на крышу сарая взобраться мог… а судьбу-то, как ни крути, не изменишь, так петухом и помер.

Женщина помолчала, наматывая на палец длинную жемчужную нить, украшавшую шею.

— Биллина, не переживай. Когда я была в стране Оз, в важных ситуациях я брала Тото на руки, и мы были как бы вместе. Мы даже к Глинде так пришли, а Глинда — великая волшебница, одна из самых сильных на материке. Я могу и тебя так держать, — великодушно предложила Дороти. Уж если прекрасная Глинда с пониманием отнеслась к собачке, то вряд ли эвийская принцесса будет против присутствия во дворце говорящей курицы.

— Меня?! Как собаку?! — возопила Биллина и уже собиралась выложить всё, что она думает по поводу сравнения мудрейшей курицы из Колорадо с каким-то безродным псом, но, наткнувшись на смеющийся взгляд Орин, передумала. — Было бы неплохо, — смиренно согласилась курица.

Орин кивнула и, предупредив, что колесница подана, вышла. Дороти смерила птицу укоризненным взглядом.

— Я от тебя такого не ожидала. Если нас сегодня же выгонят, я нисколько не удивлюсь. Это просто невежливо. Ты вроде не цыпленок, ты взрослая курица — зачем, скажи на милость, тебе так срочно понадобилось платье? Где ты вообще видела кур в платьях?

— Я, дитя мое, птица самодостаточная, — гордо вздернула клюв Биллина. — Мне и в моем натуральном цвете неплохо. Но когда, извини, какой-то расфуфыренный столичный павлин начинает тебе сочувствовать по поводу тяжелой жизни в провинции — вот это уже обидно, знаешь! А мне хотелось утереть ему клюв. Мы в Колорадо тоже не лыком шиты, мы ходить на балы не хуже ихнего умеем!

— Биллина, но какая тебе разница, кто и что говорит? Ты ведь умная птица, зачем ты поддаешься на такую ерунду? Забудь и не делай так больше. Я тебе как друг предлагаю, давай просто повеселимся. Мы попали в чудесное место, нас позвали в гости, теперь приглашают на бал к принцессе. Ты могла, сидя в своем Колорадо, мечтать о чем-то подобном? Вот и я не могла, а ты придумываешь нам лишние проблемы и мешаешь мне наслаждаться путешествием.

— Ладно, я буду молчать, — смилостивилась курица. — Бери меня и пойдем.

Дороти послушно взяла курицу подмышку и, поправив свободной рукой оборки на юбке, вышла из комнаты.

— Правда, там опять эти… существа, — немного помявшись, поделилась она с Биллиной своими мыслями. — После того как они за нами гнались, мне, честно говоря, не по себе. Хотя Орин уверена, что они не способны никому причинить вреда.

— Кстати о существах, — вспомнила курица недавнюю беседу с хвостатым садовым философом. — Тут мне одна птичка донесла, что их скоро выгонят отсюда, чтоб глаза не мозолили. А побережье будут застраивать. Так что ты зря боишься: если ты решишь задержаться, они уже не будут тебе угрожать.

— Кто их выгонит? — удивилась Дороти. — Они же, когда я сорвала ведро, кричали, что это их земля. Выходит, не их?

— Да конечно не их, о чем ты! Побережья всегда нарасхват, не может такого быть, чтобы чучела такой участок занимали. Их тут держат из милости, естественно, не бесплатно. Я так и думала, что эти наглые колесуны ничего из себя толком не представляют. А земля эта, насколько я поняла, папеньки твоей Орин. Они тут оба, похоже, важные шишки.

— Хм… — Дороти спустилась по лестнице на первый этаж и направилась к выходу. — Они меня порядком напугали, но всё же я не желаю им зла. А за что их выгонят, они разве что-то совершили?

— По-моему, они просто мешают. Не лишено логики, кстати: если сюда будут приезжать на отдых столичные богачи, ты представь, что начнется, если перед ними вот эти вот с воплями выскакивать будут. Не место тут всяким конькобежцам недоделанным. Я думала, я поседею, когда увидела, какая толпа на нас летит…

— И куда они пойдут?

Биллина уже и сама была не рада, что подняла эту тему: не хватало еще, чтобы девочка прониклась к колесунам сочувствием.

— Да какая разница, пристроятся где-нибудь. Будет желание работать — везде пригодятся. Ну вон хоть в компанию какую по перевозкам. А то как беззащитных птиц пугать и по холмам носиться — так первые!

Некстати брошенная мысль о колесунах не покидала Дороти всю дорогу до королевского дворца. Она прекрасно знала, насколько это горько — покидать привычный дом. Ведь им с дядей и тетей не однажды приходилось переезжать из разрушенных ураганами районов. Хотя кто знает, быть может, у колесунов не развито чувство дома, Орин ведь утверждает, что они не люди. Дороти никому не желала зла, поэтому сейчас в ее душу закрадывалась неясная тревога за существ, которые пока что не сделали ей ничего хорошего, зато в первую же встречу напугали до полусмерти. Тревога рассеялась лишь при въезде в центр города — когда впереди показался королевский дворец, у девочки дух захватило от восторга. Неподалеку от дворца располагалась заставленная цветочными лавками площадь, и смешанный аромат хотя бы здесь перебивал власть магнолий над городом. В опускающихся сумерках белые цветы словно вступали в извечный бой со своими пёстрыми противниками, испуская новые волны сладкого дурмана.

Изумрудный город был иным. На столицу страны Оз нужно было смотреть во все глаза, нетерпеливо вертя головой по сторонам, чтобы не пропустить ни единой, даже самой незначительной детали. Здесь, в Эв, город на побережье был красив — его дворцы, парки, аккуратные сады и красные кирпичные дорожки впечатляли. Но стоило закрыть глаза — и зрительные образы исчезали, словно что-то ненужное, и Эвна становилась запахом соленого океанского ветра и тысяч белых цветов. И эта сторона Эвны была куда важнее ее живописных картин. Можно сказать, то был сам город, лишенная внешней оболочки душа.

2

Столица благоухала цветами. Наверно, с высоты площадь похожа на пестрый ковер, мелькнуло в мыслях Дороти, едва она бросила взгляд на высокие дворцовые башни. Почти вплотную к дворцу прилегал застроенный богатыми особняками квартал, сумрак его улиц рассеивали оранжевые фонари. Не было слышно ни пения птиц, ни так привычного Дороти стрекотания цикад, над городом повисла убаюкивающая, таинственная тишина, и в этой тишине, будто стараясь не нарушать атмосферу какого-то обряда, съезжались к королевскому дворцу многочисленные гости.

Страна Эв — благословенное место. Как и Оз, населенная улыбчивыми человечками, к которым Дороти за время своего путешествия так успела привязаться. Разве что, в отличие от Оз, здесь, в Эвне, нет сухих ураганов Мертвой пустыни, над городом господствуют соленые ветра, создаваемые над фиолетовой водой, и белые цветы, сейчас, во время цветения, буквально заполонившие эвийскую столицу. Великий Торн, создавая материк, отнесся к этому месту с необъяснимой нежностью. Дороти на миг представила, как могущественный чародей, стоя на одном из пиков Короны Мира, смотрит на восток и, улыбаясь в бороду, готовится коснуться посохом земли на побережье.

Впрочем, благоприятный климат — не залог того спокойствия, что царило в Эвне. Дороти оглядывалась по сторонам, и ей казалось, что город населяют люди, которым нет нужды волноваться о завтрашнем дне. Отцветут деревья, засыпав красные дорожки ворохами белых лепестков, сменятся ветра и наступит зима — а Эвна останется стоять, и океан всё так же лениво будет обнимать побережье. В этом городе всё хорошо. Подобное ощущение было Дороти незнакомо: у себя на ферме она не могла себе позволить такую беззаботность. Но Эвна — не Канзас, у Эвны другие законы. И первый из них — не сопротивляйся желанию судьбы провести тебя дорогой, лишенной испытаний. Во всяком случае, именно такой показалась Дороти Эвна. И чем дольше девочка находилась в городе, тем большее место занимал он в ее сердце рядом с изумрудными владениями Озмы.

Орин не позволила долго рассматривать окрестности. Едва колесуны остановились перед широкой лестницей, ведущей ко входу во дворец, женщина подхватила Дороти под руку и потащила за собой наверх. Позади остался роскошный сад, где деревья, переплетаясь, шелестели белыми от цветов ветвями. Дороти иногда ловила себя на том, что в восхищении забывает дышать. Биллина подмышкой что-то бубнила, Орин трещала без умолку, пытаясь впихнуть в голову девочки информацию едва ли не о всех проходящих мимо знакомых. Дороти слушала обе стороны не слишком внимательно. Сейчас ей как никогда хотелось, чтобы рядом была Озма. Поделиться с подругой впечатлениями, с еще поистине детским кокетством пошушукаться о встреченных мальчиках, а там, кто знает, незаметно убежать в сад и забраться на дерево. Озма любит такие проделки.

Орин весело раскланивалась со знакомыми. От пестрых нарядов придворных дам и кавалеров у Дороти с непривычки рябило в глазах. Почти у всех женщин высокие прически были украшены нитями драгоценных камней, у кого-то, как и у Орин, в волосах красовались цветы, залитые, как девочка успела узнать, специальным лакирующим веществом, не дававшим живому украшению увядать в течение вечера. Дороти показалось, что это что-то обозначает, иначе — при обилии цветов в городе — причесок с ними было бы в разы больше. Стараясь не слишком открыто глазеть на придворных дам, Дороти не сразу поняла, что именно ее удивляет. Ни у кого волосы не были украшены магнолиями. Розы — помимо Орин, еще у двоих; было много цветов, названий которых девочка даже не знала. Но магнолий не было. Дороти хотела спросить свою спутницу, но та отвлеклась на беседу с молодой парой, и девочка принялась рассматривать присутствующих дальше.

В отличие от дам, мужчины были одеты гораздо проще, многие в парадных военных мундирах, с наградами или без. На Дороти, являвшуюся, по сути, молчаливым приложением к Орин, никто не обращал особого внимания. Других детей среди присутствующих не было. Орин вертелась среди знакомых, здороваясь, обмениваясь новостями и сплетничая практически на ходу, пока наконец не остановилась так резко, что Дороти едва не врезалась ей в спину.

— Пойдем, представлю тебя принцессе.

Маленькая путешественница почувствовала, что сердце ее испуганно ухнуло куда-то вниз, а потом забилось с удвоенной силой. Она ведь просто девочка с канзасской фермы — что она будет говорить, как должна будет поклониться? Но Орин уже снова подхватила ее под руку и через толпу придворных потащила в другой конец зала. Биллина успела вывернуться и прошмыгнуть под ногами куда-то в угол.

Дороти показалось, что принцесса не сводила с нее взгляда всё время, пока Орин вела ее, канзасскую девочку, напуганную и смущенную, знакомиться с правительницей страны Эв. Образ принцессы Лангвидэр прочно связывался в мыслях Дороти со спокойной красотой эвийской столицы. Принцесса заботится о своей стране.

С присущей ее движениям нетерпеливой порывистостью Орин возникла перед Лангвидэр неожиданно резко. Принцесса отстранилась, отступая на шаг, стоявшая рядом служанка придержала ее за локоть. Орин Нао, первая фрейлина… она сменила на этом месте Мередит, что была верной спутницей королевы Эвьен. Нанда едва сдержалась, чтобы не податься вперед, инстинктивно защищая свою госпожу. Орин — дочь Ореса, а от советника принцесса с самой своей коронации не видела ничего хорошего. Орес был еще хуже Эволдо — с той лишь разницей, что король пытался завоевать сердце принцессы, а советник использовал ее подпись на подготовленных им указах. От Эволдо Лангвидэр не зависела. При Эволдо Лангвидэр была живой. Она отгораживалась от навязчивого внимания стеной равнодушия, принудительно ей понравиться король не мог ни дорогими подарками, ни нежностью, каковой от него никогда не видела Эвьен.

Оресу на ее чувства плевать. Пленница с островов, незаконная принцесса, она покупала у него право спокойно жить во дворце. Она никогда не читала того, что он приносил, и Орес, водя по бумаге ее рукой, переделывал королевство именем принцессы Лангвидэр. Дочь у советника была соответствующей. Он сам предложил ее кандидатуру на роль первой фрейлины принцессы, отправив вон безутешную Мередит, что так и не оправилась после исчезновения королевы. Неизвестно, с какой целью наследницу всех богатств рода Нао приставили к принцессе в качестве фрейлины, во всяком случае, Нанда была уверена, что Орес преследовал иную цель, нежели ее собственный отец, когда отправил ее служанкой к женщине с островов. Потому что Лангвидэр — и для королевского советника это было очевидно — являлась настолько безвольной и управляемой фигурой в эвийской политике, что никакой необходимости шпионить за ней и выведывать ее мысли попросту не было. Никого не интересовали мысли принцессы Лангвидэр.

Как бы то ни было, Орин Нао вот уже больше полугода являлась первой фрейлиной принцессы. Ее обязанности в этом качестве были довольно расплывчаты, Орин не делала никаких попыток сблизиться с Лангвидэр, да и относилась к ней скорее как к неотъемлемому предмету мебели. И всё же Нанда была уверена, что с дочерью Ореса следует быть начеку.

Невозмутимо расталкивая присутствующих, Орин приблизилась к Лангвидэр. В волосах наследницы алели розы, с лица не сходила широкая улыбка. Нанда не сразу заметила, что Орин сопровождает девочка — растерянная, явно не из местных. Девочка пряталась за спину наследницы и широко распахнутыми глазами смотрела на принцессу.

Девочка выглядела нездешней. Даже не деревенской, просто было в ней что-то такое, что выдавало чужеземку. Нанда, придерживая принцессу за локоть, внимательно рассматривала спутницу Орин. Откуда у великолепной дочери Ореса такие странные знакомые? Орин тем временем резко схлопнула веер и, не переставая довольно улыбаться, поклонилась.

— Ваше высочество, позвольте вам представить Дороти Гейл. Дороти путешествует и прибыла в Эв из Канзаса, что находится далеко за океаном Нонестика.

Лангвидэр молчала, ее лицо оставалось неподвижным, лишь застывший взгляд опустился чуть ниже, и Дороти храбро посмотрела в ответ. Нанда же не сводила с девочки глаз. Совсем юное, по-детски простодушное лицо, обрамленное волнистыми светлыми волосами. Убрать открытую доверчивую улыбку, отравить взгляд ненавистью к окружающей действительности… у нее неуловимое, но вместе с тем очевидное внешнее сходство с принцессой Лангвидэр. С той, настоящей. Нанда растерянно моргнула, стараясь прогнать наваждение. Нет, они не были похожи как родственники, скорее, просто общий типаж, столь распространенное явление во внешности не связанных по крови людей. Но когда девочка станет старше, это сходство проявится в полную силу.

Губы Лангвидэр едва заметно дрогнули. Дороти во все глаза смотрела на женщину, что стояла перед ней, удерживаемая под локоть маленькой служанкой. Красивое лицо принцессы напоминало восковую маску — застывшие глаза, губы, изгибавшиеся в улыбке, и ямочки на щеках, — издалека привлекательные, вблизи черты ее лица едва ли не отталкивали пугающим отсутствием в них какого-либо движения. Эта голова не принадлежала живому человеку.

Шею принцессы практически полностью закрывали плотные ряды крупного жемчуга. То ли Дороти показалось, то ли кожа ниже и выше этого ошейника и впрямь немного отличалась по оттенку… девочка списала это на особенности освещения. Не хватало еще начать задумываться о чем-то подобном. Принцесса Лангвидэр, к которой Дороти заочно уже успела проникнуться уважением, смотрела сейчас на нее неживыми безразличными глазами. Принцесса была красивой. Обладавшая богатым воображением девочка уверенно сказала себе, что никогда, даже из чувства глубокой симпатии, не назвала бы Лангвидэр живой. Лицо принцессы замерло в какой-то момент и больше не менялось. Дороти усилием воли отвела взгляд.

Маска. Красивая, застывшая, набальзамированная маска, выполняющая роль лица эвийской правительницы. Нарушая повисшую тишину, Орин раскрыла и вновь резко захлопнула веер, треск его спиц оборвал затянувшиеся мгновения. Принцесса Лангвидэр высокомерно вздернула нос.

— Я-то думала, важные персоны, — хмыкнула она и вновь окинула Дороти странным неживым взглядом, отчего та невольно поежилась. — А вы, Орин, отнимаете мое время какой-то деревенской девчонкой. Хотя она довольно мила… нет, всё равно это безумно скучно.

Дороти растерялась. Образ принцессы, спокойной и мудрой, так похожей на прекрасную Глинду, сминался в ее воображении беспомощной декорацией. Она представляла Лангвидэр совсем иначе — и по рассказам Орин, и по личным впечатлениям от состояния столицы, что выглядела безмятежной и счастливой. Лангвидэр просто не может быть такой. Стоявшая перед Дороти женщина выглядела по меньшей мере странной. Словно она и вовсе не была живой. Дороти невольно вспомнила своего старого знакомого Оза, что не являлся своим посетителям, выпуская вместо себя управляемых кукол. Неужели и Лангвидэр — чья-то безжизненная кукла, не наделенная собственной волей?

Обычно Дороти не лезла за словом в карман. Но сейчас она стояла перед принцессой, а вокруг сновали нарядные гости. Темноволосая женщина с неподвижным лицом вновь остановила на ней тяжелый взгляд. На принцессе было свободное, спадающее складками платье. Белые цветы с желтыми сердцевинами оплетали венком ее голову и сбегали вниз по длинной косе. Она единственная в этом зале — и, похоже, во всем городе — украшала прическу магнолиями. От цветов шел тонкий сладкий аромат.

Они пахнут совсем иначе, когда их мало, невольно мелькнуло в мыслях Дороти. Принцесса вновь впилась взглядом в лицо девочки, затем неуверенно протянула руку. Пальцы женщины скользнули по щеке Дороти и резко сжались около уха, так, что девочка инстинктивно отпрянула. Лангвидэр убрала руку и повторила попытку, на этот раз более удачно: она провела пальцами по подбородку Дороти, заставляя ее поднять голову. Внимательно рассмотрела ее немедленно вспыхнувшее от смущения лицо, затем, словно что-то для себя решив, молча кивнула своим мыслям. Скосив взгляд, Дороти заметила на руке женщины алый ключ на тонкой цепочке.

Орин, видимо, посчитав знакомство оконченным, потянула Дороти за плечо к себе. Принцесса не возражала — казалось, она о присутствии Дороти уже забыла. Воспользовавшись этой возможностью, Орин церемонно поклонилась и, ободряюще улыбаясь, увлекла девочку обратно в толпу гостей. Дороти была ошарашена настолько, что не могла вымолвить ни слова. Лишь спустя несколько минут, отдышавшись и съев стянутую Орин с какого-то подноса гроздь винограда, Дороти решилась задать вопрос.

— Почему она… такая?

Они стояли у окна, за которым ветер трепал ветви тесно стоявших деревьев, наполняя садовую темноту непрерывным шелестом. Покрывало белых цветов плавно двигалось в опускавшейся на город ночи. Дороти смотрела в сад, Орин лениво обмахивалась веером.

— Какая? — хитро улыбнулась наследница, намереваясь выведать у Дороти более подробные впечатления от знакомства с эвийской принцессой. Девочка зябко передернула плечами.

— Она… неживая, — запнувшись, ответила Дороти. Она всё еще старательно избегала взгляда своей спутницы. Дороти хотела сказать совсем не это. Но было ли верным называть принцессу мертвой? Мертвые лежат в земле. Тетушка говорила, что иногда, если человек совершил много грехов при жизни, его душа не попадет после смерти на небеса, а будет блуждать по земле, пытаясь искупить содеянное. Но в рассказах тетушки Эм речь шла о душе. Не о теле с неловкими движениями и голове с застывшим лицом, составляющим вместе облик прекрасной принцессы прибрежной страны. Но, как бы то ни было, живой Лангвидэр точно не была. Дороти не могла сказать, что она напугана: играло роль и то, что она уже успела составить в воображении четкий образ эвийской правительницы, и то, что на расстоянии Лангвидэр всё же была красива. Она напоминала один из сорванных цветов в ее прическе. Вот только вблизи… Вблизи становились заметны и неподвижные черты лица, и тяжелый взгляд, в котором отрешенность путалась с ненавистью. И неточные движения, словно голова не может четко, как свойственно людям, управлять телом. В белом наряде с переливающимися жемчужинами она так похожа на цветок. На давно сорванный и залитый консервирующим составом, дабы придать блеск и предотвратить неизбежное увядание. Дороти была попросту ошарашена. Она и подумать не могла, что принцесса этой прекрасной страны окажется такой.

Орин рассмеялась. Кружева на ее веере трепетали от легкого ветра. В отличие от Дороти, женщина нисколько не была удивлена. Для нее, первой фрейлины, принцесса была зрелищем вполне привычным.

— Неживая, — повторила она и покачала головой. — Как ты точно ее охарактеризовала. Но нет, милая, ты заблуждаешься. Помнишь, я говорила тебе, наша принцесса обладает способностью менять облик. Иногда она слишком увлекается, заботясь о внешней красоте, и напрочь забывает о том, что красивая маска скорее оттолкнет, чем покажется привлекательной. Она считает внешнее проявление чувств чем-то несущественным, только и всего. Издержки местной магии. Если ты была в Оз, ты понимаешь, о чем я.

Дороти неуверенно кивнула. Сейчас, когда взгляд принцессы больше не был устремлен на нее, девочка чувствовала себя спокойнее. Ни за что на свете она не согласилась бы больше подойти к принцессе Лангвидэр, которую за время своего пребывания здесь уже успела поставить в личном списке уважаемых волшебниц всего немного ниже Озмы. Лангвидэр может быть сколь угодно доброй и заботливой, но восковое лицо, из которого словно вытянули жизнь, было для Дороти чем-то противоестественным.

Орин ее серьезности не разделяла. Посоветовав девочке найти себе пару и пойти танцевать, она махнула веером и умчалась. Да Дороти и не рассчитывала весь вечер висеть на ее руке в качестве безмолвного приложения, портя настроение им обеим. Курица бесследно испарилась, и девочка осталась одна. Возможно, предложение потанцевать не было лишено смысла, но у себя на ферме Дороти не овладела навыком знакомства со знатными кавалерами, а потому идея Орин вызывала у нее сейчас лишь смущение. Решив не тратить время зря и вдоволь полюбоваться окружающей красотой, Дороти вышла из зала и оказалась на балконе, что тянулся вдоль всего дворцового крыла. Здесь можно было бродить хоть целый час, любуясь садом, подсвеченной оранжевыми фонарями оградой, касаясь пальцами склоненных на перила ветвей, усыпанных белыми цветами.

Какой станет Эвна, когда магнолии отцветут? Невольно задумавшись над этим, Дороти тут же прогнала печальную мысль. С белыми цветами город утратит львиную долю своей привлекательности. Выходит, во всей красе он раскрывается лишь на пару недель, а потом остается ждать следующего сезона. А принцесса? Если она закалывает эти цветы в прическу, находит ли она им замену на оставшуюся часть года? Задумавшись, Дороти отошла подальше от окон бального зала и оказалась практически в полной темноте, наедине с деревьями и теплым ласкающим ветром. Эвна — прекрасное место. Маленькой путешественнице повезло, что она попала именно сюда и именно в это время. Вот если бы здесь была Озма… Среди шелеста сада, в мягком сиянии месяца Дороти на миг почувствовала себя несказанно одинокой.

Впрочем, это ощущение длилось не дольше пары секунд. Страна, омываемая фиолетовой водой океана, приняла ее — так есть ли смысл придумывать несуществующие проблемы? Дороти с любопытством огляделась и неожиданно обнаружила, что на балконе она не одна. На расстоянии нескольких шагов от нее стояла девушка, которую Дороти видела рядом с принцессой Лангвидэр. В полумраке, рассеиваемом лишь светом из далеких окон, девочка узнала ее как-то интуитивно, скорее даже не по лицу, а по длинным лентам, спускавшимся с капора почти до колен. Служанка, поняв, что ее заметили, приветственно помахала Дороти и подошла.

— Это ведь ты — та самая Дороти Гейл из Канзаса? — без всякого вступления, улыбаясь, спросила она. Дороти кивнула и растерянно приоткрыла рот. Еще никто у нее здесь об этом не спрашивал, о Дороти Гейл из Канзаса в Эв никто не слышал А ведь это она, американская девочка, случайно занесенная ураганом в страну Оз, была объявлена феей, освободившей манчкинов от злой ведьмы Востока. Выходит, кто-то в этой стране всё же слышал имя Дороти Гейл? Девочка удивленно моргнула.

— Ты знаешь обо мне?

— Немного, — потупившись, ответила собеседница и вновь вскинула взгляд на Дороти. — Я Нанда, служанка принцессы Лангвидэр. Ее высочество просила передать, что очень рада с тобой познакомиться.

Дороти ошарашено взглянула на служанку. Особой радости на неподвижном лице принцессы она не заметила. Тем более что Лангвидэр довольно неприветливо назвала ее «какой-то деревенской девчонкой». Но Нанда лишь доверчиво улыбнулась в ответ.

— Принцесса просит прощения, если она чем-то тебя обидела, Дороти. Она весь день не особенно хорошо себя чувствовала, а потому была со многими излишне резка. Это честь для нас — принимать на своей земле фею Дороти.

— Я… не совсем фея, — девочке не хотелось обманывать эту симпатичную служанку. Насколько Дороти успела рассмотреть ее в зале, Нанда была ненамного старше ее самой. К тому же служанка искренне улыбалась и в целом, простодушная и милая, была куда привлекательнее своей принцессы. Хотя бы потому, что точно была живой. — Мой дом тогда случайно упал на ведьму Востока, я никак не могла на это повлиять. Но если манчкинам это помогло — я рада.

— Я слышала, теперь они живут гораздо лучше.

— Конечно, потому что страной Оз теперь правит Озма, — Дороти улыбнулась и в очередной раз подумала, как было бы здорово, если бы подруга оказалась рядом. — Она обязательно позаботится о том, чтобы всем в стране было хорошо. Озма — настоящая фея.

— Скажи, Дороти, а ты не хотела бы остаться в Эв навсегда? — полюбопытствовала Нанда. Она стояла боком, положив руки на перила. Дороти искоса рассматривала ее профиль. Сейчас девочке казалось, что в повседневной жизни служанка обычно гораздо болтливее. Сейчас же ее немного смущает сам факт того, что Дороти Гейл — фея. Зато сама Дороти за пределами заполненного людьми зала чувствовала себя гораздо свободнее. Она задумалась.

— Не уверена, — после недолгого молчания наконец призналась она. — Я попала сюда случайно. Я хотела когда-нибудь вернуться в страну Оз, потому что безумно скучаю по моим друзьям. По Пугалу, по Трусливому Льву… по Озме. И я чувствую, что они тоже до сих пор ждут меня. Но, видишь ли… я не собиралась в путешествие именно сейчас. Мой дядя Генри решил отправиться в Австралию навестить родных, а я попросилась с ним. Должен же кто-то присматривать за дядей, когда рядом нет тети Эм. Мы плыли на корабле, и ночью меня смыло с палубы за борт. Я не знаю, как так вышло, но мы плыли по Атлантике, я точно уверена, что упала именно в Атлантический океан. А потом, после ночи в курятнике, который был мне плотом, меня прибило к берегу. Я очень удивилась, открыв утром глаза и увидев вокруг фиолетовую воду. Когда я встретила Орин, она сказала, что вы называете эту воду океаном Нонестика. Тогда я окончательно поняла, что меня вновь занесло в волшебную страну. Но я вовсе этого не хотела, ведь мой дядя сейчас один в Австралии и переживает за меня!

— Ваш мир и мир, созданный великим Торном, каким-то образом сообщаются. Но я не знаю, как именно это происходит. Возможно, и впрямь через океан. Океан Нонестика не имеет границ. Выходит, тебя в Эв тоже занесло случайно…

Дороти показалось, что в глазах девушки блеснуло на миг какое-то странное выражение.

— В каком смысле «тоже»?

— А? Да нет, это я так… Значит, тебя нашла Орин на берегу? Ну это неудивительно, ее дом совсем близко оттуда. И там же песчаная коса, где обычно крутятся колесуны, когда им нечем заняться. То есть процентов восемьдесят своего времени, — хихикнула Нанда. — И когда ты назвала свое имя, Орин не удивилась? Она не слышала о великой фее Смертоносного Домика из страны Оз?

Дороти покачала головой.

— Ты первая, кому знакомо мое имя. Если честно, меня это радует. Я абсолютно не заслуживаю такой известности, да и в падении дома на злую ведьму не было ни капли моей воли. Я вообще на тот момент не знала о ее существовании!

— Ну светлейшая Орин умудрилась бы о тебе не знать и тогда, когда твоим именем гудела бы вся столица, — пожала плечами служанка. Без особого, однако, упрека — просто констатируя факт.

— Получается, теперь я здесь, — заключила Дороти. — Но я бы не хотела надолго задерживаться в Эв. У вас прекрасная страна, и мне здесь очень нравится, но раз уж я попала на континент, я просто обязана повидать своих друзей. Единственное место, где я хотела бы остаться навсегда, — это страна Оз. Да и то при условии, что со мной будут дядя и тетя, я не могу их бросить одних на ферме. Так что нет, всё же я вряд ли останусь в Эв. Меня ничего не связывает с этой страной.

— Значит, ты хочешь отсюда попасть в Оз? — уточнила служанка. Дороти уверенно кивнула.

— Тогда тебе придется преодолевать Корону Мира и пересекать Мертвую пустыню. Да и к Короне Мира сейчас не так-то легко подобраться.

— Почему? — нахмурилась девочка. О существовании Мертвой пустыни она знала, но о том, как ее пересекать, постоянно обещала себе подумать позже. Корону Мира упоминала Орин, так что к наличию на пути горного хребта Дороти тоже была готова. Но о каких-то дополнительных препятствиях ее не предупреждали.

— Видишь ли, на Корону Мира выходят три города. Один — наша прежняя столица Эвейят, но он, во-первых, священное место, туда не пускают случайных прохожих. Во-вторых, в том месте очень низкий перевал, и нет никакой гарантии, что, пока ты будешь подниматься вверх, на тебя не выплеснется песок из пустыни, принесенный порывом ветра. А раз ты была в Оз — ты знаешь, что такое песок Мертвой пустыни. Орин привозят горный хрусталь откуда-то из тех краев — говорят, половина рабочих попадает под сыплющийся сверху песок и умирает на месте.

Дороти испуганно ахнула и прикрыла ладонью рот. Потом всё же спросила:

— А еще два?

— А еще два — уж лучше идти через Эвейят и попасть под песок. Два других города раньше принадлежали нам, и через них ты вполне могла бы выйти к Короне Мира. Но теперь они — отдельное государство, граница закрыта, а всех путников хватают без разбора. Хотя что я тебе рассказываю… ты ведь слышала, наверно, о Карсалье?

Дороти было определенно знакомо это название. Скорее всего, от Орин, вот только она не могла вспомнить никаких подробностей. Нанда восприняла ее молчание по-своему.

— Вот потому уж лучше через Эвейят… граница перекрыта по всей длине их территории, ее нарушить разве что самоубийца решится. Так что я даже не знаю, что тебе посоветовать… Самое разумное — остаться здесь. Или идти в обход, через какую-нибудь страну Икс.

— Здесь я остаться не могу, — воспротивилась Дороти, которой это настойчивое предложение начинало надоедать. — Я должна навестить своих друзей. К тому же у Озмы есть способ отправить меня домой.

Она прошла несколько шагов вдоль стены и остановилась напротив освещенных окон. Из бального зала неспешно лилась музыка. Луна тем временем поднялась выше, и ее призрачный свет играл на белых цветах. Дороти поискала взглядом Орин: та танцевала со своим отцом. Ореса Нао девочка видела несколько раз и успела запомнить в лицо. Взгляд невольно задержался на них. Нанда, воспользовавшись тем, что Дороти отвлеклась, незаметно успела ускользнуть — словно сквозь землю провалилась. Дороти осталась на балконе одна.

Неужели ей и впрямь придется остаться в Эв? Об этом не хотелось даже думать, Дороти твердо была уверена, что преодолеет любые трудности, но пересечет горы и пустыню ради встречи с давними друзьями. Озма, Дровосек, Пугало… они ждали ее. При мысли о них сердце начинало радостно трепетать, и Дороти казалось, что она готова хоть сейчас отправиться к Короне Мира.

* * *

Принцесса Лангвидэр сидела на подоконнике, прислонившись боком к стене и неподвижным взглядом уставившись на дверь. На ней было то же самое платье, что и час назад на балу, куда она и явилась-то непонятно зачем — принцесса не интересовалась развлечениями своих подданных. Придворные вполне справлялись и без ее участия. В отсутствие принцессы на балах блистала Орин Нао, уже не молодая, но пользовавшаяся успехом и самая завидная невеста столицы, да еще несколько юных девиц, за благосклонностью которых увивались многочисленные кавалеры. Шумное веселье во дворце проходило мимо принцессы еще при Эволдо.

Лангвидэр не стала переодеваться, да и не делала этого никогда без помощи служанки, но вот голова на ее шее теперь была другой. Та, с которой принцесса появилась в зале, с кокетливо вздернутым носиком и заплетенной магнолиями тёмной косой, стояла рядом на подоконнике, и ее волосы свешивались вниз, касаясь цветущего под окном куста. Когда дверь из коридора открылась и в комнату вошла Нанда, Лангвидэр не изменила позы, лишь чуть перевела взгляд, сфокусировав на лице девушки. Она молчала, но служанке было хорошо известно: принцесса ее ждала.

— Моя госпожа…

— Ты видела эту девочку, Нанда?

Лангвидэр подняла руку, коснулась цветов в волосах снятой головы. За год ее личная коллекция стала гораздо больше. Маленькая преданная Нанда была поистине бесценна. Девушка кивнула.

— Это Дороти Гейл, госпожа. Она известна тем, что однажды убила ведьму Востока своим домиком.

— Меня не интересует, кто она такая, — голос принцессы отдаленно напоминал монотонное бормотание Тик-Тока. Интонации ее речи придавали слабые остатки прежней жизни, что сохранялись в сменных головах. — Сейчас она слишком маленькая. Но через несколько лет из нее получится подходящая голова. Она ведь похожа на мою, правда? — глаза принцессы нездорово заблестели. Нанда кивнула.

— Девочка похожа на вас, госпожа.

— Нет, Нанда, — поправила принцесса, старательно придавая своему голосу певучую мягкость. — Ее голова похожа на мою. Когда девочка вырастет, ее голова будет моей любимой. Но для этого Дороти должна остаться здесь насовсем.

Нанда подошла, взяла с подоконника ненужную голову. Лангвидэр, мечтательно глядя куда-то в стену, протянула руку, и девушке пришлось вновь поставить голову, чтобы стянуть с запястья принцессы ключ от гардероба. Ящики, в которых хранилась коллекция Лангвидэр, открывались одним ключом, тем самым, что когда-то бросил Нанде королевский советник. Когда голова наконец была убрана, девушка вернулась и села рядом с принцессой.

— Моя госпожа, будет проще принести голову сейчас. Девочка не хочет оставаться в Эв, она намерена идти в Оз и искать встречи с Озмой, — Нанда осторожно взяла принцессу за руку, пытаясь согреть ее холодные пальцы. Лангвидэр не реагировала, ее рука была безвольно расслаблена.

— Она не уйдет далеко. Джинксландцы ее не пропустят, а в обход — долго. Она заперта здесь.

— Но, госпожа… ведь сейчас есть возможность. Только прикажите, и я… — Нанда вскочила, порывисто опустилась перед принцессой на колени. — Орин нет до нее дела, она не заметит.

— Нет, Нанда, — женщина опустила голову, встречаясь со служанкой взглядом. — Она должна стать взрослой. Голова ребенка на мне будет смотреться глупо. Я готова ждать. Она похожа на мою, Нанда… Ведь ты так и не можешь найти мою.

1

Горизонт над океаном едва заметно окрасился в розовый. Приближался рассвет. Дороти чувствовала, что еще немного — и она заснет прямо в зале, свернувшись в клубок на подоконнике и подложив под голову снятую со стула подушку. Выросшая на ферме девочка привыкла вставать с зарей, так что бодрствование ночью, несмотря на радостное возбуждение, было для нее явлением из ряда вон выходящим. Где-то в районе полуночи ее пригласил на танец незнакомый, но определенно знатный юноша, и Дороти, со сбившимся от восторга дыханием и раскрасневшимися щеками, кружилась с ним по залу, вливаясь в вихрь беззаботных пар. Это был ее первый взрослый танец; Дороти казалось, что временами ее ноги вовсе не касаются паркета, что еще немного — и она взлетит в воздух подобно птице. Дороти была счастлива. Цветущая, кружащаяся в ночном веселье Эвна, сотканная из магнолий и соленого ветра, призрачные белые ветви на берегу, — этот город обнимал маленькую канзасскую девочку, и она кружилась вместе с ним, радостная и испуганная неожиданным ощущением себя-взрослой.

Обилие впечатлений бесконечной, белой от цветов ночи вымотало Дороти настолько, что девочка засыпала на ходу. Она уткнулась лбом в стену и, рассеянно покачивая ногой, искоса следила за передвигавшимися по залу людьми. К рассвету веселье начало стихать. Утомленные танцами дамы и кавалеры собирались в группы, беседуя и утоляя жажду легкими винами, что разносили шустрые слуги, или уединялись парами на балконе, дабы насладиться весенней ночью. Беззаботное веселье всё больше сменялось романтическим покоем.

Орин нигде не было видно. Сонная Дороти надеялась, что женщина, собираясь домой, не забудет о ней. Звезды на небосводе понемногу бледнели, ветер продолжал шелестеть в саду густой листвой. Паркет в зале был усыпан лепестками цветов, что срывались во время танцев с женских причесок. Алые, желтые, апельсиново-оранжевые… над этим великолепием садового искусства, каким бы разнообразным оно ни было, царил лишь один запах. Белые цветы с желтыми сердцевинами носила принцесса Лангвидэр. Казалось, она незримо наблюдает за своими подданными.

Дороти пропустила момент, когда в зал, резко распахнув двери, ворвался какой-то человек. Она не успела как следует его рассмотреть: незнакомец, в отличие от присутствующих, был одет совсем не празднично, — это всё, что она заметила, прежде чем человека буквально вытолкала вон неизвестно откуда появившаяся стража. Сон как рукой сняло, Дороти резко села на подоконнике. Незнакомец что-то крикнул, двери за ним захлопнулись. Спустя буквально минуту девочка заметила Орин: та под руку с отцом шла к выходу из зала. Орес попутно что-то велел оркестру, снисходительно кивнул расступившимся гостям, после чего оба покинули бальный зал, а музыка зазвучала легкомысленнее и быстрее. Никто из присутствующих так ничего и не понял.

Дороти спрыгнула с подоконника и отправилась на поиски Биллины. Курица, однако, бесследно куда-то пропала. Девочка вышла из зала через противоположные двери и наткнулась на лакея, который как будто ее и ждал — дабы сообщить, что госпожа Орин поедет домой еще не скоро, а для ее юной спутницы по первому приказу будет подана колесница. Дороти растерялась: ей очень не хотелось уезжать одной. Во-первых, это было неловко: она, гостья, вынуждает Орин одалживать ей свою колесницу. Во-вторых, ехать одной по пустынным улицам в обществе колесунов казалось тем еще испытанием. Биллина куда-то скрылась. Девочка устало зевнула, сонливость накатила с новой силой. Небо на горизонте розовело, возвещая о том, что вскоре поднимется солнце. Раз уж на то пошло, дорога от дворца до пригорода займет чуть меньше часа, после чего Дороти позволит себе упасть в приготовленную постель и сладко уснуть. Да и в пути она может закрыть глаза и подремать, вместо того чтобы любоваться на спины диковинных созданий. Не осмелятся же колесуны причинить ей вред, зная, что она является гостьей в доме Орин. Рассудив таким образом, девочка сонно кивнула.

— Пожалуйста, подготовьте колесницу.

Колесуны встретили ее мрачными взглядами, однако промолчали. Дороти, стараясь не обращать на них внимания, забралась на сиденье. Дворец, остававшийся за ее спиной, нависал тёмной громадой, у подножия его шелестели на ветру магнолии. Дороти оглянулась: во многих окнах горел свет, из бального зала продолжала литься музыка. Воистину, беззаботная столица существовала в каком-то своем, независимом времени. Что бы ни происходило в мире, вечно будет сверкать зеленым стеклом Изумрудный город, вечно будет кружиться в вихре белых цветов эвийская столица. Никогда не перестанут плескаться волны серой пустыни и фиолетового океана Нонестика.

* * *

— Повтори, что ты сказал.

В коридоре не осталось никого, кроме них троих. Бесследно, повинуясь легкому взмаху руки Орин, исчезла стража. Советник сдвинул брови, цепким взглядом изучая лицо стоявшего перед ним человека. Гонец вытянул руки по швам и вновь монотонно отрапортовал:

— Армия Ринкитинка перешла границу Анардаху, досточтимый советник. Король Ринкитинк намерен оказывать помощь жителям Анардаху в борьбе за независимость провинции.

Отец и дочь пораженно переглянулись. Орес раздосадованно цокнул языком.

— Это не та новость, которую нужно орать, врываясь в зал во время бала. Следовало сообщить ее лично мне, и ты был бы представлен к награде. За создание паники я велю наказать тебя плетьми.

— Досточтимый советник! Я готов понести наказание, — гонец не выказывал страха. Орин рассматривала храброго солдата с типично женской заинтересованностью. — Но люди имеют право знать. Принцесса имеет право знать. Ведь это… война, да, советник?

— Война, — ответила вместо отца Орин, лениво помахивая полураскрытым веером. — Что поделаешь, если люди настолько глупы. Раз война — значит, будем воевать, страна Эв не может себе позволить уступать земли кому попало. Можешь быть свободен. О неподчинении приказу будет доложено твоему командиру.

— Я исполнил приказ, яснейшая.

— Ни за что не поверю, что тебе было приказано вламываться на бал и пытаться донести военную тайну всему двору, — усмехнулась Орин. — Оставь нас.

Гонец щелкнул каблуками, развернулся и, чеканя шаг, пошел прочь. Орес и Орин вновь переглянулись. Наследница сложила веер и взяла отца под руку.

— Здесь слишком много лишних ушей. Я предлагаю спуститься в сад.

— Не думал, что женщине будет интересно променять танцы на обсуждение войны с соседним государством, — советник криво улыбнулся краем рта. — Однако ваше предложение не лишено смысла. Идемте, Орин.

— Я не говорила, что мне это интересно, — Орин придержала длинную юбку, чтобы не наступать на подол на лестнице. — Однако мой долг как вашей дочери — быть рядом с вами в столь сложные… да и странные времена, — она тоже улыбнулась. — Вы же знаете, отец, что я умею анализировать происходящее не хуже вас. Как бы вам ни хотелось подтвердить обратное. У меня ваш склад ума. Даже если я плохо представляю, как на карте материка расположен Ринкитинк.

— Вы знаете, как расположено Анардаху, этого достаточно, — Орес переплел ее пальцы со своими. — Вы поедете сегодня домой?

— Если хотите, я поеду сегодня с вами, — едва уловимая улыбка скользнула по губам наследницы. — Но сейчас нужно составить хотя бы примерный план действий. Если вам будет нужна моя помощь…

— Я помню, Орин.

В предрассветном сумраке цветы на деревьях казались серыми. Орин, ненадолго высвободив руку, вытащила из прически алые розы и не глядя бросила в ближайший куст. Ненароком вытянутая прядь упала на лицо, и женщина нетерпеливо заправила ее за ухо. Деревья продолжали умиротворяюще шелестеть. Орин помнила этот шелест с детства: стоило встать под кроны густо посаженных деревьев — и их шепот ненавязчиво вплетался в мысли. Магнолии в Эвне были всегда, этот город нельзя было представить без его садов. Орин бегала под этими деревьями, улепетывая от брата, и, смеясь, догоняла его сама, спотыкалась о корни, падала, сбивая коленки. Деревья шептали, утешая, и смеялись вместе с ней. Деревья проходили с каждым жителем Эвны его жизненный путь. Простой ремесленник или дочь королевского советника, которой уготовано самой надеть эвийскую корону, — для магнолий, зацветающих раз в году, это было не важно. Королева Эвьен ненавидела белые цветы. При ней явиться с магнолиями в прическе означало окончательно потерять право доступа во дворец. Лангвидэр, незаконная принцесса, начала украшать голову магнолиями еще до того, как успела это сделать богатейшая наследница столицы.

Над океаном розовела заря. Тишину сада нарушали лишь шаги стражи. Орес свернул на одну из боковых тропинок и потянул дочь за собой. Оранжевые фонари, расставленные вдоль дорожек, не позволяли кому-либо прятаться в кустах, поэтому ни советник, ни его дочь не боялись быть услышанными. Двое стражников, промаршировавших мимо, тактично сделали вид, что слепы и глухи.

— Мы с вами только недавно обсуждали возможность войны с Ринкитинком, — первой начала Орин. — Но я не думала, что настолько быстро…

— Никто не думал, Орин. За все те годы, что я делюсь с вами своими мыслями, вы должны уже были выучить, кто есть кто на материке. Его величество Ринкитинк не принимает решения самостоятельно, для этого у него есть целый штат специально обученных людей. Когда Унхева бежал в Гилгад, он неминуемо должен был встретиться сначала с ними и лишь потом с королем. Но вот как он сумел убедить их, что помощь в борьбе за независимость нашей — нашей, заметьте — провинции Анардаху — достойный политический ход… вот это для меня загадка. В этом нет никакого смысла, Орин. Поставьте себя на место придворных Его величества: в один прекрасный день перед вами появляется сбежавший провинциальный правитель и слёзно просит выслать войско в помощь его храброму народу для борьбы с законной властью государства, подданным которого он является. То есть по сути нарушить границы и начать войну — за что? Потому что так попросил лорд Унхева? У Ринкитинка нет никаких интересов в Эв, я бы понял еще, если бы Анардаху была спорной территорией и они предъявляли на нее какие-то свои права. Но Анардаху уже лет пятьсот как эвийские земли, да там и нет ничего, на что можно было бы претендовать.

— Если так, то, может, имеет смысл отправить в Ринкитинк послов? Король вмешивается в наши внутренние дела, способствует восстанию на нашей территории… Отец, вы меня слушаете? — заметив, что Орес думает о чем-то своем, женщина потянула его за рукав. Советник резко остановился.

— Да, я вас слушаю. Отправить послов — неплохая идея, только, боюсь, запоздалая. Если бы Его величество Ринкитинк был готов к переговорам, перед вводом войск на нашу территорию он сам бы для начала посоветовался с нами. Вы же не думаете, что начало войны подобным образом — решение, достойное короля? Время переговоров не просто прошло — нам его не оставили.

— Что вы предлагаете?

— Принять то, что нам навязывают. Воевать. Вы сами сказали, страна Эв никому не уступает свои земли. Одно исключение мы уже допустили, других не будет. Я прикажу сегодня же отправить туда солдат.

— Принцесса прикажет, — мягко поправила Орин, вновь заправляя за ухо выбившуюся прядь.

— Разумеется.

Орин помолчала. Несмотря на то, что все решения отца она по умолчанию считала безошибочными, сама она не была в своих рассуждениях настолько категорична. Слишком много эвийских воинов забрали предгорья. Если бы розовый туман ущелья Рох убивал иначе, не высушивая тела до беспомощных останков, отвесные склоны окрасились бы кровью погибших. Гаялет по сравнению с Сентабой выглядел просто благословением Торна. А потом было Анардаху, черный дым, поднимавшийся на севере, — ведь год еще не прошел с той резни, которой Орес удерживал землю в повиновении. Орин не нравилось такое количество смертей. Наследница не желала себе признаваться, но последний год, год правления ее отца, усилил в ее душе тщательно скрываемый страх: однажды души тех, кто умер по приказу Ореса Нао, явятся за ним.

Она, Орин, пойдет за ним в подземное царство.

— Отец…

— Я слушаю вас, Орин.

— К этой земле вы особенно жестоки.

Ее голос звучал сейчас едва слышно. Орин опустила ресницы, и длинные тени легли на ее щеках. Советник взял ее за подбородок, заставляя поднять голову.

Она никогда не была в Анардаху. Она не видела бесконечные поля, длинношерстных овец, болота, разверзающиеся на пустом месте. Жителей, которые нападают бесшумно, преследуя эфемерную идею о независимости. Им не нужна эта независимость, они не выживут без руки Эвны. Но они встают как один, когда на бесплодные земли Анардаху ступает нога эвийского солдата. Они сражаются непонятно за что и стабильно раз в десять лет поднимают бунт. Отпустить эту землю, пусть крутятся как хотят, пусть едят хоть траву наравне со своими овцами — сколько жизней бы это спасло? Но отпустить Анардаху Орес не мог. Бесплодная северная земля приносила несчастья, она была бесполезна. Но дать ей то, чего хотят ее полунищие жители… значит простить предательство. Это был единственный вопрос в политической системе Эв, при ответе на который Орес не мог отделить власть от личной привязанности.

— Вы не знаете, что такое Анардаху, Орин. И я позабочусь о том, чтобы никогда не узнали. Пока я жив, север будет стоять на коленях.

— Вы хотите, чтобы ее жгли второй раз за год?

Орес не ответил. Она догадается сама. Она никогда не спросит того, что спросила бы на ее месте любая другая женщина: это из-за матери, да? Орес не был уверен, что даже ей сможет честно ответить на этот вопрос.

— К утру нужно подготовить приказ, — скорее самому себе, чем дочери, пробормотал Орес и наконец разжал пальцы, отпуская ее подбородок. Орин лишь молча покачала головой. Каким бы безграмотным политиком ни оставался король Эволдо, при нем было спокойно. Пока он был жив, а рядом с ним не было женщины с островов, их незаконной принцессы. При короле Эволдо войны начинались по его воле, а не навязывались извне. Так произошло с Икс, Орин хорошо помнила, как Его величество, руководствуясь бумагами несусветной давности, отправил армию покорять приграничные южные территории. С королевством Икс воевали за какие-то месторождения — Орин была подростком, когда это началось, и ее не интересовали причины. Война шла на юге, ноги тысяч солдат топтали пограничные земли Роше Ри, но Эвна находилась словно в ином мире. Столичную знать проблемы провинций не касались.

С Икс с переменным успехом воевали пятнадцать лет. Иногда заключая перемирия, иногда неделями ведя непрекращающиеся бои, — но это была воля Его величества Эволдо, а не их странной королевы Зикси. Ринкитинк был первым, кто за последние лет двести развязал конфликт с Эв первым. Непонятный, глупый мотив — занять территорию Анардаху в ответ на просьбу бежавшего из страны лорда Унхевы. Ситуацию осложняло то, что отец не отпустит эту землю. Орин тяжело вздохнула и подняла взгляд на светлеющее небо. Это ведь просто, удовлетворить их требования, отрезать северную провинцию от Эв, словно ненужный ломоть. Кому они нужны со своей независимостью, Ринкитинку? Ринкитинк не будет вливать средства казны в бесплодный регион, где нет ничего, кроме бесконечных полей и длинношерстных овец. Анардаху — убыточная земля, в Гилгаде не могут этого не понимать. Не дураки же там сидят, в самом деле.

Орин никогда не решилась бы предложить вслух вариант, что объективно казался наиболее разумным. Потому что на этой земле родилась ее мать. Потому что в Анардаху, забыв о долге перед семьей, уехал ее брат. Орин была единственной, кого не забрала в свои объятия бесплодная земля. Анардаху будет платить по своим счетам.

— Отец…

— Да, Орин.

В предрассветной дымке она выглядит моложе. Орес задумчиво улыбается, пропуская между пальцев длинную прядь, вновь упавшую на ее лицо. Не нужно долго угадывать, как именно она хочет продолжить. Вы ведь не допустите того, чтобы фронт приблизился к центральному округу? Она боится, она женщина и слишком привязана к своему богатству. Орин не переживет, если однажды объединенная армия Ринкитинка и Анардаху пройдет по тихим пригородам столицы, а коллекция горного хрусталя разлетится на осколки в грубых чужих пальцах. Орин так не боится даже за свою жизнь.

Однако она молчала. Стихли шаги стражи, прекратился ветер, оставляя их вдвоем в рассветной тишине.

— Почему вы хотели выдать меня замуж именно за старшего принца? Почему не за короля Эволдо? — неожиданно спросила она, отстранившись и поднимая руку, чтобы потянуть к себе усыпанную цветами ветку. — По сравнению с принцем Эвардо я старуха. Смешно говорить, но это так, по возрасту он мог бы быть мне сыном. А Эволдо старше всего на десять лет. Даже меньше, если не ошибаюсь.

— Ошибаетесь, больше. Орин, у вас странная логика вопросов. Какая связь между проблемами с Ринкитинком и вашим замужеством? — в глазах советника мелькнули лукавые огоньки. — К тому же вас, если мне не изменяет память, это никогда не интересовало.

— И всё же… Я могла быть королевой. Я была бы на месте Эвьен.

— Вы согласились бы терпеть короля Эволдо?

— Кто вам сказал, что я стала бы его терпеть, — тихо рассмеялась Орин. — Он мирно скончался бы лет через пять, а я занялась бы обустройством государства. Вы не ответили. Почему мое место заняла Эвьен? У нас в семье нет гномьей крови…

— У нас кое-что похуже. Во всяком случае, проблематичнее. Орин, вы никогда не думали о том, что в те годы, когда планировался брак Его величества, я еще даже не был с ним знаком? В отличие от большинства наших министров, не говоря уже о короле, мы с вами, Орин, не ведем свой род через столетия. Ни вы, ни я. Даже при наличии у меня тогда сегодняшнего состояния у вас не было бы шансов. А Эвьен — кузина короля. Меня удивляет, что вы внезапно этим заинтересовались.

— Мне идут эти цветы, да? — без всякого перехода перебила женщина, приложив ветку сбоку к своим волосам. Потом сорвала один цветок и попыталась прикрепить к прическе.

— У вас странное настроение, Орин. Вас почему-то тянет на глупости. Дайте, — Орес забрал из ее рук магнолию и осторожно заправил в высоко собранные волосы дочери. — Вам пора ехать. Я останусь во дворце. Должна же от нашей принцессы быть хоть какая-то польза.

Женщина перехватила его руку и порывисто прижала к губам.

— Никакие войска, кроме наших собственных, никогда не войдут в Эвну.

— Обещаете?

Колокола на главной башне столицы ожили в слаженном перезвоне, возвещая начало нового дня. Из окон дворца продолжала литься музыка. В столице танцевала пестрая, нарядно одетая толпа — на северных границах не переставала литься кровь.

2

В незанавешенное окно светило солнце. Дороти приоткрыла один глаз и тут же вновь зажмурилась, тёплые лучи весело щекотали ее нос. Несмотря на проведенную на ногах ночь, девочка чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, а потому, сбросив одеяло и резко садясь на кровати, решила, что вполне готова к новым приключениям. Бал в королевском дворце, запах белых цветов и пестрая толпа гостей казались прекрасным сном, повторить который для канзасской девчушки было большим искушением.

На краю кровати с традиционно скорбным видом восседала Биллина. При виде курицы Дороти широко улыбнулась и потерла кулаками глаза.

— Я уж думала, ты окончательно меня покинула, — зевая, сообщила она. — Почему ты сбежала?

Курица нахохлилась и собралась было по обыкновению выдать поучительную тираду о том, что куры из Колорадо отличаются невиданной храбростью и понятие побега им незнакомо, но почему-то передумала. «Океан Нонестика замерзнет», — хихикнула про себя Дороти, однако тоже промолчала. Эту курицу гораздо удобнее просто слушать, но никак не вступать с ней в диалог.

— Не сбежала, наивное дитя, а отправилась на разведку, — многозначительно подняла перо Биллина. — Пока ты сбивала башмаки, отплясывая в этой расфуфыренной толпе, я, можешь мне поверить, проводила время куда полезнее.

— Охотно верю, — кивнула девочка и, не обращая внимания на возмущение птицы по поводу столь бесцеремонного обращения, подняла ее, чтобы пересадить на кресло. — Рассказывай. А мне нужно заправить постель.

— О времена, о нравы!.. — Биллина томно закатила глаза и опрокинулась на спину, вытянув ноги и обмахиваясь крылом. — Ты доведешь меня до нервного срыва!

— Биллина, не зуди. Ты всё еще не можешь простить, что тебе не дали завернуться в штору? Так тут ты сама виновата, потому что это крайне невежливо. И да, не знаю, как ты, а я прекрасно провела время. Я тебе предлагала держать тебя на руках, чтобы тебе было лучше видно. Тебя не устроило, ты сбежала — что опять не так?

— Всё не так! Наивная душа, ты не представляешь, какие новости я принесла. Я рисковала своими перьями, я забиралась в розовый куст, чтобы меня не заметили, — да как я теперь покажусь на глаза павлину? Сразу начнет мне петь о сложностях жизни на ферме… Вот, посмотри, мои перья топорщатся!

— Биллина, всё нормально с твоими перьями, — Дороти даже не обернулась, тщательно разглаживая покрывало. — Если ты немедленно не расскажешь, что там у тебя за новости, мне уже будет не интересно.

— Хорошо. Но помни, мой нервный срыв будет на твоей совести, — теперь скорби в голосе курицы хватило бы на небольшой отряд плакальщиков. — Значит, так. Из зала я собиралась убраться максимально быстро, как только бы смогла. Не хватало еще, чтобы меня затоптали!

— Да уж, мир такой потери не переживет… — серьезно кивнула Дороти. Курица иронии не заметила.

— Вот-вот. Поэтому я решила, что выберусь и погуляю в одиночестве, всё равно там никто бы не смог оценить мою тонкую душевную организацию. Но тут я увидела, что ты идешь кланяться этой их принцессе, и решила остаться понаблюдать. Как тебе, к слову, Ее высочество… как там ее?

— Лангвидэр. Знаешь, она странная, — задумчиво ответила Дороти и села на уже заправленную кровать, сложив руки на коленях. — Когда я сказала об этом Орин, она только посмеялась. Но с их принцессой явно что-то не так. Если бы это не казалось игрой моей фантазии… Знаешь, когда я была совсем маленькая, у дяди Генри умерла мама. Она была совсем старушка, сгорбленная, в морщинах, но, кажется, добрая… я плохо помню. Она лежала в гробу, и лицо у нее было как восковое, такое спокойное, словно…

— … отмучилась? — подсказала курица. Дороти кивнула.

— Угу. Ее уже не волновали ни урожай, ни прогноз торнадо, ее душу забрали ангелы. А принцесса Лангвидэр не такая, ее здесь что-то держит. Как будто она умерла сама и хочет утащить за собой всю страну. Она красивая, если смотреть на нее издалека, но вблизи у нее очень страшный взгляд.

— Вот-вот. Я, знаешь, когда увидела, что эта мумия тянет к тебе клешню, тоже заволновалась. Но то ладно, дамочка, конечно, на любителя, не удивлюсь, кстати, если она не замужем, кто ж с такой не побоится в одну постель лечь… Но дело не в этом. Когда вы от нее ушли, я наконец выбралась в коридор. Подышу свежим воздухом, проветрюсь, червячков, может, каких в саду поклюю… пошла. А цветами этими смердит — не продохнуть. Как они тут живут вообще? Дай, думаю, поищу местечко, может, где не так пахнет, где хоть дышать можно. И пошла обходить дворец. Знаешь, неплохо эта покойница устроилась: тихо так, культурно, никто не мешает… И тут смотрю, всё крыло тёмное, одно окно светится, и силуэт — вроде как принцессы этой.

— И ты решила пошпионить, — поддела Дороти. Курица обиженно насупилась.

— Провести время с пользой и разобраться в окружающей обстановке, — важно поправила она. — Короче, иду я к этому окну и залезаю под куст, чтобы не заметили. И, ты знаешь, не зря пошла. Чуяло мое сердце, что-то с этой принцессой не так. Не поверишь. Сидит она, значит, на подоконнике — а будто и не она вовсе, голова другая. Совсем другая, другого человека. А так всё то же — платье, ключ на руке прицеплен… руки, опять же, я рассмотрела.

— Ну уж это не доказательство… — с сомнением протянула Дороти. — Просто другая женщина надела такое же платье и повесила на руку ключ. Откуда мы знаем, может, родственница какая.

— А вот дослушай до конца! — аж подскочила в кресле курица. — Я, по-твоему, об этом не подумала? Я себе и говорю: видать, родня какая, раз дозволено платья ее носить и украшения. Жемчуг на шее помнишь? Вот он тоже на месте был. Всё то же — голова не та! А потом смотрю, рядом с ней кувшин какой-то странный и в цветах весь. Да что ж такое, думаю, нигде от них спасу нет. А потом пригляделась — матерь Божья, сохрани и помилуй! А это не кувшин, а голова, и венок на ней из цветов. Понимаешь, та голова, с которой ты ее видела! Стоит себе, даже моргает, кажется. Хорошо еще хоть молчит, а то меня бы точно удар хватил. Где ж видано, чтобы у человека было две головы! Это что получается, она их меняет, что ли? Шея-то одна…

«Обладает способностью менять собственный облик», — вспомнила Дороти. Это говорила Орин. Выходит, принцесса не просто меняет внешность — она каким-то образом меняет головы. Головы и тело могут существовать по отдельности. Дороти зажмурилась, стараясь не поддаваться страху. Женщина с тяжелым взглядом и неточными движениями, что касалась пальцами ее лица. Руки у нее не ледяные, как описывают в книгах, — просто прохладные, пальцы жесткие и сухие. Она не может быть мертвой, мертвые не управляют королевствами.

— А дальше? — тихо спросила Дороти. Курица с полным осознанием собственной важности расправила перья.

— Дальше еще веселее. Сижу я, значит, под кустом. А дамочка эта не уходит: то в окно посмотрит, то опять отвернется, цветы на голове поправляет. Ну, на той, которая рядом. А та, что на ней, — рыжая, с веснушками и улыбается так, знаешь, удивленно, как будто ее застали врасплох и замуж позвали. Провались мои перья, я до последнего думала, что это просто другой человек, а голова — вообще манекен. Такой, знаешь, чтобы в прическах тренироваться. Я на корабле как раз газетку видела, там похожий был нарисован. А потом слышу, дверь открывается, кто-то заходит. Судя по голосу, служанка ее, вот та, которая в зале рядом с ней стояла, помнишь?

Конечно, Дороти помнила миниатюрную девушку в капоре с длинными лентами, постоянно настороженную, словно затравленный зверек. За те несколько минут, в течение которых Дороти стояла перед Лангвидэр, служанка крепко держала принцессу за локоть и тревожно оглядывалась по сторонам, словно боясь какой-то опасности. Потом, на балконе, Нанда выглядела уже спокойнее, и девочка успела проникнуться к ней симпатией. Быть служанкой такой госпожи — задача не из легких, из чего Дороти заключила, что Нанда обладает недюжинной выдержкой.

— Помню. Потом мы разговаривали с ней на балконе.

— Да ну? И что она тебе сказала, позволь узнать? — встревожилась птица. Дороти пожала плечами.

— Ничего особенного… Она сказала, что знает, кто я такая. И что это мой домик упал на ведьму Востока. Это очень приятно, пусть я и не заслуживаю звания феи. Я же не сама направляла домик…

— Да забудь ты про свой домик, никого он тут не волнует! И всё?

— Ну… еще она спрашивала, не планирую ли я остаться в Эв. Я сказала, что нет, потому что мне нужно идти в Оз повидать Озму. К тому же я смогу оттуда вернуться домой. А что, собственно? — Дороти недоуменно посмотрела на неожиданно заинтересовавшуюся курицу.

— О. Вот он, корень зла. Сижу я, значит, под кустом, заходит эта девица… а принцесса ей возьми да заяви: «Заметила ли ты, Нанда, что голова этой девочки похожа на мою?». Нанда говорит, да, девочка на вас похожа, а принцесса знай своё: всё остальное меня, видишь ли, не волнует, а вот голова похожа.

— В смысле? — растерялась Дороти. — То есть я похожа на принцессу? Да ни капельки. Она брюнетка, и разрез глаз у нее совсем другой, и нос, — принялась перечислять она. — И вообще странно, им заняться, что ли, нечем — меня обсуждать?

— Ох, дитя, дитя… слушай дальше. Нанда ей говорит: так и так, госпожа, давайте я вам голову девочки хоть сегодня принесу, а то ждать — не дело, она не хочет в Эвне оставаться. Уйдет на запад — и поминай как звали. А принцесса ей: сейчас нельзя, девочка маленькая еще, не годится. Жди, Нанда, несколько лет, пока повзрослеет.

— Стоп-стоп. Это про меня, что ли? — вконец опешила Дороти. — Про мою голову?!

— Дошло наконец! — всплеснула крыльями Биллина. — Я так поняла, они на твою голову уже капитально так нацелились. Понравилась принцессе твоя голова.

— Биллина, ты не перегрелась? — осторожно уточнила Дороти. — Как они могут рассуждать о моей голове как о чем-то отдельном от меня? Люди обычно по частям не существуют, если уж говорить серьезно.

— Может, у них тут существуют, откуда ты знаешь, какие на этой странной земле порядки. То есть фиолетового океана и людей на колесах тебе мало? Как видишь, возможно и не такое. Клюв даю, служанка хочет принести принцессе твою, милочка, голову. Чтобы принцесса ее прицепляла, не знаю, по выходным или на праздники — в церковь сходить. Есть у них тут церкви, кстати?

Дороти, уже не слушая рассуждений курицы, растерянно застыла на кровати. Перед глазами вновь стояла фигура принцессы с украшенной магнолиями косой, неподвижный тяжелый взгляд, казавшийся издалека томно-усталым, словно сверлил девочку насквозь. Она странная. Как бы то ни было, в такую откровенную чушь Дороти не готова была поверить. Пусть это волшебная страна, где возможны любые чудеса, вплоть до людей на колесах, но где это видано, чтобы кто-то мог снимать с шеи голову и приставлять на ее место другую? Обычный, живой человек провернуть нечто подобное просто не в силах.

— Хорошо, допустим, она волшебница, — принялась вслух рассуждать Дороти. — Орин говорила, что принцесса Лангвидэр умеет менять внешность. Но откуда тогда берутся эти головы? Их что, снимают с шей владельцев, хотят они того или нет?

— Тебе-то какая разница? Твоя задача — спасти свою. Мне кажется, она тебе еще понадобится.

— Определенно, — кивнула девочка. — Я пока не представляю себя без головы. Да и вообще, надеюсь, что никогда не узнаю, каково это.

Принцесса со сменными головами. Да и… живая ли она вообще? Больше всего на свете Дороти хотелось, чтобы рядом была Глинда. Рассудительная, мудрая, способная ответить на любой вопрос. Проблема заключалась в том, что прекрасная Глинда, помогавшая юной Озме управлять страной, жила в стране Оз. А страну Оз от прибрежного королевства Эв отделяли горный хребет и Мертвая пустыня. Знает ли Глинда в принципе о существовании страны Эв?

— Биллина, ты меня прости, но у меня пока что это всё не очень укладывается в голове. Я не спорю, она странная, и она ужасно мне не понравилась, я представляла ее совсем другой. Но чтобы кто-то мог снимать одну голову и надевать на шею другую, становясь по сути другим человеком… это для меня чересчур.

— Ты мне не веришь?! — взвилась курица, гневно встопорщив перья. — Я лезла в розовый куст, чтобы подслушать, о чем они говорят, я мчалась сюда сломя голову, чтобы предупредить тебя об опасности — и что я получаю в ответ? Неблагодарная! Я посмотрю, как ты заговоришь, когда принцесса Лангвидэр наденет твою голову! Конечно, ты будешь очень красиво смотреться в магнолиевом венке, но только это будет уже не Дороти Гейл.

— Прости, — повторила девочка и протянула руку, чтобы погладить разгневанную Биллину. — Но поставь себя на мое место… Не знаю, как у вас в Колорадо, но у нас в Канзасе если кому-то отрубить голову, то этот кто-то сразу умрет. Даже если на освободившееся место приставить другую голову. Это не я придумала, это закон природы. И тут приходишь ты и заявляешь, что принцесса Лангвидэр спокойно себе ходит с разными головами, да еще намеревается забрать мою. Ну это как плохая сказка. Я скорее поверю, что ты видела какого-то другого, а голова, которая стояла рядом с ней, принадлежит кукле. Так я хотя бы буду уверена, что не сошла с ума. Да и потом, неловко получится, если ты ошиблась и напрасно клевещешь на невинную женщину.

— Еще раз тебе говорю, канзасские твои мозги! Я своими глазами видела, что голова та самая, с которой эта принцесса была на балу. Разве что из-под куста было плохо видно, что там у нее с шеей. И кстати, зачем ей, по-твоему, ошейник тот?

— Просто украшение, — недоуменно развела руками Дороти. — Ты перестаралась, Биллина. Пока не получу дополнительных доказательств… не то чтобы не поверю, просто это действительно не укладывается в моем понимании. Ведь без головы она неминуемо должна быть мертвой. А мертвые не правят государствами.

— А с чего ты взяла, что правит именно она? Формально корона на ней, кто ж спорит, но, по большому счету, можно и на кочан капусты корону надеть и на трон посадить, зависит от законов конкретного государства. Может, она просто создает видимость, красивую картинку, всё такое… а законы принимает кто-то там еще. Тогда и проблемы никакой нет. Я бы на твоем месте серьезнее к этому отнеслась, но не мне тебе указывать, голова-то твоя. Как она закончит свой путь, отдельно от тебя или вместе, — это уже, знаешь, твой собственный выбор. Но я бы тебе советовала уносить отсюда ноги.

— Биллина, давай для начала успокоимся. Я благодарна тебе за разведку, но так дела не делаются. Нужны доказательства. В первую очередь — того, что принцесса действительно меняет головы.

— И каких конкретно доказательств ты хочешь? — скривилась курица. Дороти задумчиво потеребила рукав пижамы.

— Ну… если уж совсем на грани фантастики, то я бы хотела увидеть эти головы. Если более реально — опросить приближенных ко двору, возможно, слуг. Потом увидеть принцессу еще раз, с другим лицом — и чтобы кто-то однозначно подтвердил, что да, это именно принцесса Лангвидэр, она в государстве одна, а не пятнадцать человек на одном троне. Потому что пока мне это кажется глупостью.

— Какие мы здравомыслящие, — хмыкнула Биллина. — Ей дело предлагают, уноси ноги, фома неверующая, — а она доказательств требует! Ничего-ничего, вот окажется твоя голова на чужой шее — я посмотрю, как ты запоёшь.

— Биллина, предаваться скорби ты умеешь лучше всех, это я уже поняла. Но давай закончим на сегодня с драмой и займемся более реальными делами. Я, кстати, еще раз поговорю с Орин. Возможно, удастся выяснить что-то полезное.

— Ну так и спроси у нее в лоб, меняет принцесса головы или нет. И посмотри, как она выкручиваться станет. Мне, кстати, эта твоя Орин тоже особого доверия не внушает. Если у принцессы сменные головы, я уже боюсь думать, какие скелеты могут быть в шкафах у свиты!

— Слушай, если я у нее спрошу про головы принцессы, она вызовет мне врача. А у меня пока что нет в планах пребывания в сумасшедшем доме. И ты, я уверена, поступила бы точно так же, если бы я пришла к тебе и спросила: «Дорогая Биллина, как вы думаете, сколько голов у принцессы Лангвидэр?».

— Сколько раз тебе повторять, я своими глазами видела!

Дороти пожала плечами и, посчитав разговор оконченным, принялась одеваться. Курица, выражая глубочайшее негодование, сунула голову под крыло.

* * *

Покрытые серо-зеленой травой поля тянулись до горизонта. Впереди — Ринкитинк, неизведанная, чужая земля, где сами эвийцы были чужаками. Позади — слепо карающая Эвна, из которой за последний год пришло больше огня, чем за предыдущие десять лет. На протяжении практически всего своего правления лорд Унхева внушал своим подданным идею независимости, идею тирании эвийской столицы, что мешает Анардаху развиваться самостоятельно. Угнетение и рабство — именно так характеризовал он в своих выступлениях отношение королей к северной земле. Анардаху заслуживает лучшей участи. С Унхевой не спорили. Поначалу, еще молодому, ему верили, потом перестали обращать внимание. У крестьян Анардаху были более важные заботы. Никто из них не был уверен, что несказанно далеко, там, где находится Эвна, кому-то есть дело до бескрайних северных полей. Об угнетающем влиянии столицы они слышали лишь от своего правителя.

И крестьянам, и населению немногочисленных городов было что терять. Хозяйство, пресловутые овцы, спокойный сон детей. Когда, пользуясь неразберихой в столице, Унхева поднимал мятеж, его армией стали те, кому терять было нечего. Разорившиеся лентяи, винившие в своих бедах удачливых соседей, пьяницы, управляемая, не имевшая собственной точки зрения молодежь. Унхева подгонял их, брызжа слюной и призывая идти против столичной тирании. А в Эвне короновали принцессу. Здесь, в глуши, державшейся на плаву лишь шерстью своих овец, женщина на троне никого не волновала — но именно с ней в Анардаху пришел огонь. С ней эвийская армия ступила на северные земли, верша свой суд и ставя виселицы в деревнях, с ней серая трава становилась бурой от крови. А вскоре бедную на краски бесплодную землю окутал черный дым. В Анардаху столетиями не знали, что такое тирания столицы, — наглядная демонстрация оказалась слишком красноречивой.

Горели поля, умирали овцы, население скрывалось в редких лесах. В Анардаху пришел голод. Лорд Унхева бежал в Ринкитинк, и о нем напоминал теперь разве что опустевший дворец. Правление, казавшееся бесконечным, закончилось.

Пятнистая сова, бесшумно сложив крылья, опустилась на низко расположенную ветку дуба. День — не слишком подходящее время для полетов ночной птицы, однако по-настоящему светло в Анардаху не было уже давно. Рядом, прислонившись к толстому стволу дерева, неподвижно стоял по-походному одетый мужчина. В дымных сумерках он казался безжизненным изваянием. Неподалеку в рощице скрывался небольшой отряд охраны.

Птица приветственно ухнула и склонила голову, человек, подняв руку, взъерошил мягкие перья.

— Видишь, что происходит. Разведка доносит, во многих деревнях никого не осталось. Или умирают, или уходят. Здесь отродясь не знали, что такое влияние Эвны.

Сова, перебирая когтистыми лапами по ветке, пододвинулась ближе. В молчании птицы было что-то по-человечески разумное. Пустые, слепые днем глаза, не мигая, смотрели вперед.

— Если бы во главе страны был кто-то другой… если бы не умер король. Сейчас я понимаю, что он был далеко не худшим вариантом.

Птица согласно ухнула.

— Наша граница не охраняется. Из Эв сюда никого не присылают, потому что им придется больше обороняться самим, чем охранять границу. Вчера на закате войско короля Ринкитинка вошло в Анардаху. И знаешь, кто им руководит? Второй внук лорда Унхевы от старшего сына. Теперь они подбивают Ринкитинка оккупировать наши земли и вести здесь бои с эвийцами. Послов к королю мы отправили еще утром, но ответа пока не получили. Наш беглый правитель убеждает его дать Анардаху независимость.

Ценой голода и выжженной земли, мысленно продолжил мужчина. Эта земля до последнего года никогда не знала, что такое тирания Эвны. В Анардаху было спокойно.

— А теперь здесь будет фронт боев, причем никто из тех, с кем я беседовал, не понимает, с какой целью сюда идут солдаты Ринкитинка. Здесь нет ничего, что могло бы заинтересовать короля. Но, учитывая, что во главе армии — наш, сбежавший под крыло соседнего королевства предатель, становится ясно, насколько крепко они успели за такой короткий срок пустить там корни. У Унхевы не получилось самостоятельно — теперь он действует через Ринкитинк. Ничего этого могло бы не быть… понимаешь, ничего, если бы Эвна отпустила Анардаху всего на несколько месяцев. Он бы сам рвался обратно, и не начиналась бы война непонятно за что.

Сова придвинулась практически вплотную, вытянула крыло, касаясь макушки мужчины.

— Разведка докладывает, что утром эвийские войска прошли по двум главным дорогам. Выходит, скоро они будут здесь. Я уже с десяток раз должен был умереть. Я готов отдать жизнь за то, чтобы на нашу землю пришел покой. Как раньше, как прошлой весной. Сейчас в Эвне сезон цветения деревьев. Ты же помнишь, как они цветут. Это началось год назад… нет, меньше, десять месяцев, спустя какое-то время после коронации принцессы. Десять месяцев назад отец разобрался в рычагах управления страной.

Воцарилось долгое молчание. Слабый ветер мягко ерошил перья птицы.

— Он не отпустит эту землю. Он зальет ее кровью, будет гнать сюда новых и новых солдат, найдет способ бороться с нашими болотами. Но не отпустит… Я еду в столицу, — мужчина неожиданно резко сменил тон. Сова встревоженно захлопала крыльями. — Пока отсюда еще хоть как-то можно выехать. Если я отправлю послов, он не станет слушать. Есть надежда, что мне удастся убедить его это прекратить. В конце концов, самое ценное, что у меня есть, — это моя жизнь. А ее я готов отдать в обмен на мир на этих землях.

Птица беспокойно топталась по ветке. Человек протянул руку, погладил ее по голове.

— Я знаю, что тебе это не нравится, но выхода нет. Пока у власти был Эволдо, мы могли не бояться. А теперь… хочешь не хочешь, а бояться нас принуждают. Я не готов жить, постоянно оглядываясь по сторонам и не зная, что будет завтра. К тому же не думаю, что переговоры могут быть настолько опасны. Я возьму только меч и двоих людей для охраны, пусть видят, что мы приехали с мирными целями. Я вернусь, обещаю.

Птица отодвинулась, расправила крылья и неслышно поднялась в воздух. Через пару минут она скрылась в лесу. Человек проводил ее взглядом и, погруженный в размышления, направился в ту же сторону. Если не поторопиться и не выехать из Анардаху до полудня, потом может быть поздно. Стратегия ведения карательных операций на северной земле вряд ли поменяется с прошлого раза. Войска входили не только на территорию Анардаху, хорошо вооруженные отряды расквартировывались вдоль границ — уничтожать возможных дезертиров собственной армии и безжалостно перехватывать местных жителей, пытавшихся покинуть провинцию. Королевский советник Орес Нао очень не любил Анардаху.

Большая пятнистая сова неслышным призраком скользила вдоль границы. Все, кто видел ее, сходились во мнении, что на залитой кровью земле у этой птицы есть какое-то невыполненное дело. Она не пересекала границу, держась в отдалении, с высоты наблюдая, как, поднимая пыль, по двум дорогам, ведущим на север, движется эвийская конница, катятся пушки и марширует пехота. У Сентабы был ее розовый туман, от которого, как говорили, умер Его величество. У Карсальи — неприступные крепости, поднимавшиеся по склонам Короны Мира. У Гаялета — здравомыслие Огару, приказавшего армии вовремя сдаться. У Анардаху не было ничего. Лорд Унхева, мятеж которого спровоцировал все последующие события, уехал в Ринкитинк. Объединенная армия королевства Эв смело марширует на север, и навстречу ей ведет оккупантов внук сбежавшего правителя. Человек, который подписывает указы рукой принцессы, не оставит от этой земли ничего, кроме пыли. Не спасут ни болота, разверзавшиеся под ногами солдат, ни попытки организовать оборону.

Давным-давно, еще в человеческом обличье, она молилась за дорогих ей людей.

3

— Разумеется, нет, у принцессы одна голова, — Орин удивленно вскинула брови. Дороти смущенно потеребила подол юбки. Еще утром пойти к хозяйке поместья с вопросом «меняет ли принцесса головы» не казалось ей настолько странным. Сейчас же Дороти чувствовала себя безумно глупо. Ну в самом деле, разве может здравомыслящий человек представить, что кто-то — пусть даже могущественный колдун — способен снимать с шеи одну голову и надевать на ее место другую. — Конечно, ходят разные слухи, всё же наша принцесса взошла на трон совсем недавно, люди не успели достаточно хорошо ее узнать. Но голова у нее определенно одна, за это я ручаюсь. А откуда ты вообще это взяла? — в свою очередь полюбопытствовала женщина. Дороти продолжала теребить оборки на юбке.

— Моя курица, Биллина… она бродила ночью по саду и пришла под окно комнаты принцессы. Вот Биллина и рассказала, будто видела, как на принцессе была другая голова, а та, с которой ее видела я, стояла рядом, как пустой кувшин, — доверчиво поведала Дороти.

Отсмеявшись, Орин посоветовала ей не придавать особой веры воображению кур, пусть даже желтых, а больше полагаться на собственное видение мира. У одного человека не может быть несколько голов. Дороти краснела от стыда, чувствуя себя глупой фантазеркой, однако сейчас, спустя несколько часов после их утреннего разговора с Биллиной, неожиданно поняла, что уверенность курицы в собственных наблюдениях посеяла в сердце семена недоверия. Даже если отбросить этот вопрос с головами принцессы, оставался один момент, который девочка желала бы прояснить. Лангвидэр и ее служанка, находясь в комнате одни, уверенные, что их никто не слышит, обсуждали ее, Дороти, голову. А перед этим Нанда настойчиво интересовалась, не желает ли фея Дороти остаться в Эвне. Зачем она им? Да, она фея, чей домик упал на ведьму Востока, ее чтят в стране Оз, но здесь, в Эв, она никто. И это скорее чудо, чем закономерность, что служанке принцессы Лангвидэр было знакомо имя канзасской путешественницы. Но ведь не из-за домика же она их заинтересовала! Кому какое дело — здесь, на побережье, за пустыней и горами — чьим был этот домик, они даже могут не знать, кто такая ведьма Востока. Да и скорее всего не знают. Дороти была представлена принцессе как гостья Орин, не как фея из страны Оз. Так чем ее скромная персона могла заинтересовать эту странную женщину с неподвижным лицом?

Биллина могла приврать, могла чего-то не понять, но ее подозрения не возникали на пустом месте. Дороти пожалела, что утром была с курицей излишне резка. Возвращаясь к событиям прошлой ночи, девочка невольно вспомнила появившегося на балу человека, вслед за которым вышли из зала Орин и ее отец. Однако внезапно появившееся осознание, что Орин практически наверняка не скажет правду, отговорившись первым попавшимся незначительным пустяком, заставило Дороти промолчать. Она оставила хозяйку поместья одну и, решив разыскать Биллину и извиниться перед ней, отправилась во двор. Курица последнее время в основном пропадала там в обществе павлина.

Однако во дворе Биллины не оказалось. С океана дул легкий ветерок, и Дороти, решив немного изменить первоначальные планы, пешком отправилась по длинной улице вдоль ровно выстроившихся особняков. Миновав шлагбаум, девочка свернула на дорогу, ведущую к берегу. По этой дороге несколько дней назад она пришла в столичный пригород, чтобы начать понемногу знакомиться с его обитателями. Теперь Дороти с уверенностью могла себе сказать, что почти преодолела страх перед четырехногими существами — во всяком случае, узнала их слабые места. Колесуны могли передвигаться только по ровной поверхности, так что в случае чего Дороти могла, как и в первый раз, забраться на ближайший холм, а потом пригрозить, что, если она не вернется, Орин станет ее искать. Это было еще одним уязвимым местом невоспитанных существ: они боялись Орин до дрожи в коленях.

Осматриваясь по сторонам, Дороти бодро шагала в сторону океана. Блеск фиолетовой воды притягивал, словно магнитом. Дядя и тетя вновь назовут ее выдумщицей, стоит лишь заикнуться о фиолетовой воде. Но какой смысл что-либо придумывать, если океан Нонестика существует на самом деле? Башмаки Дороти быстро покрылись кирпичной пылью, так что ей казалось, что и она, выросшая в Канзасе, может прикоснуться к радуге волшебного мира. Здесь, на берегу океана, даже сменные головы принцессы становились чем-то незначительным. Дороти не сразу заметила, что мимо, не обращая на нее никакого внимания, движется небольшой отряд колесунов. Впервые Дороти увидела их женщин — таких же костлявых и нескладных, как мужчины, разве что ярко накрашенных и одетых в пестрые платья с короткими юбками. Колесуны в мрачном молчании ровно скользили вперед. Впервые, если не считать времени, когда эти существа тянули колесницы Орин, Дороти не слышала от них уже ставших привычными воинственных воплей. Подобная сдержанность для колесунов была не характерна. И Дороти, с привычным ей состраданием, забыв о том, что отряд этих типов напал на нее в первый же день ее пребывания на материке, не могла не вмешаться.

— Господа колесуны, добрый день! У вас что-то случилось? — вежливо поинтересовалась она у удаляющихся спин. Колесуны начали останавливаться настолько резко, что, кажется, даже наезжали друг на друга. Наконец весь отряд развернулся, и десятка два пар глаз хмуро уставились на девочку. Дороти мигом пожалела, что вообще подала голос. Но разве дядя не учил ее, что нужно помогать попавшим в беду? Да и Озма поступила бы точно так же. Колесуны бесцеремонно рассматривали замершую на обочине дороги Дороти.

— Гляньте, это та девчонка, которую Орин притащила в дом, — наконец подал голос один из них.

— И вот нам от этого сильно легче, да? — огрызнулся второй. — Кого хотят — того и тащат, нам их гости ни в какое место не вперлись.

— Слушайте, а может, ее в заложники взять? Ну и скажем Орин, так и так…

— Да заткнитесь, придурки! — это вступила разрисованная, как попугай, дама. — А ты, — она наградила Дороти хмурым взглядом, — тебе какое дело?

— Я просто хотела помочь, — девочка скрестила руки на груди. — Но я уже в который раз убеждаюсь, что вы невоспитанные типы и не оцените ничью помощь. Так что считайте, что я ничего не говорила.

— Ах невоспитанные! — взвизгнула дама, перья на ее шляпе гневно закачались. — А это воспитанно — так с нами поступать?! Нас снова выгоняют на улицу, потому что губернатор Эвны будет здесь что-то строить, чтоб его внуки передохли от лихорадки! Это воспитанно — продавать землю и не поставить в известность тех, кто на ней живет?! Это наша земля! Больше мы не согласны это терпеть!

Остальные согласно загомонили. Теперь уже им, по всей видимости, было всё равно, есть у них слушатели или нет, — им нужно было просто выговориться.

— Мы не уйдем отсюда! Ляжем на дороге и никого сюда не пустим! На трупах пусть строят.

— Да заткнись ты, — разбушевавшуюся ораторшу оттеснил ее сосед. — И чего мы добьемся? Того, что сюда пришлют солдат с плетьми и погонят нас в Анардаху на роль живых мишеней! Долго твоя тощая задница продержится, хотел бы я знать!

— Что значит «на роль мишеней»? — Дороти удалось наконец вставить слово.

— А то ты не знаешь! Не прикидывайся, жить у Орин и ничего не знать. У советника Ореса очередная война с Анардаху, а чтобы не губить людей почем зря, перед армией гонят самых ненужных. Вот нас туда и отправят, если будем спорить.

— Да что с ней разговаривать, поехали.

— Я сказала, что никуда отсюда не уеду, — значит, не уеду! Хоть режьте, хоть в Анардаху ссылайте!

Продолжая жаловаться и ругаться, пестрый отряд вновь развернулся и укатил прочь. Дороти застыла у края дороги, пытаясь осознать услышанное. Анардаху… Ей определенно было знакомо это слово. Дороти готова была поклясться, что его прошлой ночью произнес ворвавшийся в зал гонец. Она слышала его и раньше, от Орин, как большинство других названий в королевстве. Кажется, это где-то на севере. Выходит, у страны Эв война? Но разве Анардаху — не часть страны Эв? Гражданская война?

Всё, что Дороти знала о гражданских войнах, скатывалось к краткому изложению истории американских Севера и Юга в исполнении дяди Генри. Но даже этого было достаточно, чтобы понять, что внутренние конфликты ничем не лучше внешних, а временами даже хуже. Озадаченная, Дороти продолжила свой путь в куда более угнетенном настроении. То немногое, что она услышала от колесунов, не способствовало веселью. Несмотря на то, что добра от этих существ Дороти не видела, сейчас она невольно начала проникаться к ним состраданием. Это очень горько, бросать свой дом и обустраиваться в другом месте. Неважно, кто ты — человек, полевая мышь или странное создание с ногами на колесах — привязанность к родным местам от этого не зависит.

Она была уверена, что колесуны нагло врут, утверждая, что прибрежная земля является их собственностью. Они кричали об этом, чтобы напугать девочку, приплывшую по океану в полуразбитом курятнике. Но вряд ли они думали, что в скором времени будут вынуждены покидать эту землю. Куда они пойдут? Дороти с удивлением поймала себя на мысли, что проблема колесунов волнует ее всё больше и больше. Нужно посоветоваться с Биллиной. А потом… еще раз спросить Орин. Эти странные создания работают на нее, неужели она допустит, чтобы они исчезли из Эвны?

С другой стороны, они вряд ли представляют особую ценность. Лицемерные и наглые, они ценят лишь грубую силу. Орин и ее прислуга обращается с ними как с домашним скотом, и Дороти не раз слышала, что иначе колесуны вообще перестанут что-либо делать. Гораздо проще использовать коней. Однако какими бы они ни были, никто не заслуживает участи быть отправленным на фронт в качестве живого щита, — это было бы слишком жестоко даже для тех, кто не является людьми. Дороти твердо решила, что, вернувшись, непременно переговорит с Биллиной, и они вместе придумают подходящий план спасения колесунов. В таком свете даже сменные головы принцессы и ее желание заполучить голову Дороти теряли свою злободневность. Уж за свою-то голову Дороти сумеет постоять.

* * *

Цветы. Повсюду белые цветы. Иногда, наблюдая за принцессой Лангвидэр, Орес начинал понимать королеву, которая больше магнолий ненавидела разве что гномов. От белых цветов с желтыми сердцевинами рябило в глазах. Лангвидэр питала к ним какую-то нездоровую привязанность. Впрочем, магнолии были единственным, что вызывало у нее хоть какие-то чувства. В период цветения городских садов безвольные остатки жизни, что теплились в тридцати головах принцессы, словно объединялись в едином стремлении окружить ее этими цветами. Разумеется, потом, когда вороха лепестков полетят с деревьев под порывами ветра, исчезнет сладкий душный аромат, спадет с города белый саван. Оставшуюся часть года принцесса вплетает в волосы восковые цветы.

Это считается дурной приметой. Воск — материал мертвых, неизменный атрибут на похоронах. Восковые цветы вплетают в венки, чтобы почтить память давно ушедших родственников. Украшать ими голову — гарантированный способ привлечь к себе смерть. Принцессе Лангвидэр нечего терять. В мастерских при дворце работает десяток первоклассных умельцев — они делают восковые цветы не отличимыми от настоящих.

Сейчас, пока цветут городские сады, магнолии в волосах принцессы — живые. Господству этих деревьев над Эвной больше сотни лет, но у всех, кто хоть раз видел принцессу, они ассоциируются теперь именно с ней. У всех голов Лангвидэр длинные волосы, и как бы ни причесывала их маленькая шустрая Нанда, завершающим штрихом всегда будут магнолии.

Когда Орин прижимала усыпанную цветами ветку к своим волосам, она просто не могла быть серьезной. Он никогда не позволит ей носить эти проклятые цветы. Потому что они напоминают о безвольной околдованной женщине со сменными головами.

— Что это? — безразлично спрашивает принцесса, пустым взглядом уставившись в вытянутый перед ней на столе лист. Сегодня она томная задумчивая шатенка. Кажется, это начало второго десятка, — во всяком случае, голова определенно не из недавних.

— Приказ, — Орес пожал плечами и протянул ей перо. — Ваше высочество…

Она подписывает. У нее на запястье — рубиновый ключ. Орес принес ей его год назад. Рядом крутится служанка — она не отходит от принцессы ни на шаг, — пожалуй, это единственное, на чем советник не настаивал. Девушка протягивает печать, явно хочет что-то спросить, но молчит, лишь пытается заглянуть в бумагу.

— Приказ об ужесточении карательных мер в отношении повстанцев в Анардаху, — словно нехотя поясняет Орес. Ему нравится наблюдать за реакцией служанки. Лангвидэр — кукла, а вот на лице девочки мигом отражаются все испытываемые эмоции.

— Но… не лучше ли отправить послов в Ринкитинк с требованием выдать лорда Унхеву? — неуверенно предлагает Нанда и тут же вся сжимается, словно ожидая удара.

— Каждый человек ценен на своем месте, — улыбается Орес Нао — Нанда предпочла бы, чтобы он и в самом деле ее ударил. Это единственный вопрос его политики, в котором он идет против здравого смысла.

Нанда поклонилась, пряча взгляд. Орес свернул бумагу в трубку и, не оборачиваясь, вышел. Принцесса, устало вздохнув, отложила перо.

— Нанда… он мне надоел. Я не хочу подписывать то, что он приносит, я вообще не хочу управлять страной. Я могла бы примерять перед зеркалом головы. Сейчас цветут магнолии, значит, я хочу, чтобы ты чаще меня причесывала.

Девушка застыла в поклоне, не решаясь выпрямиться. Обычно Орес появлялся в покоях принцессы не больше, чем на четверть часа в день. Всегда один, с готовыми указами, выверенными и откорректированными целым штатом специально обученных людей, которые подчинялись непосредственно ему самому. От принцессы требовалась лишь подпись. Чем больше проходило времени, тем тяжелее воспринимала Лангвидэр необходимость даже на четверть часа в день покидать свой панцирь и контактировать с внешним миром, единственным связующим звеном с которым оставался Орес Нао. А он был слишком сложной мишенью. Окажись на его месте кто-то другой, из министров, военных — да кто угодно, Нанда бы не задумывалась. Воспитание в лаборатории отца приносило свои плоды: девушке было известно около двух десятков способов убийства, замаскированных под обычные человеческие недуги. Это требовало определенного опыта — да и, что греха таить, смекалки — но было вполне осуществимо. Как подобраться к Оресу, Нанда не знала. Не признавалась госпоже, чтобы не потерять ее доверие, не признавалась самой себе: она боялась его настолько, что немели ноги.

Лангвидэр — принцесса, Нанда прислуживает принцессе. Но, великий Торн, смилуйся и позволь вернуть короля Эволдо. Это мысль чаще других посещала Нанду за первый год чужеземки на троне королевства Эв.

Опираясь на руку служанки, Лангвидэр медленно встала. Кроме Ореса Нао, в их уединенном крыле других посетителей не было. Когда количество голов в коллекции принцессы перевалило за десяток, Нанда распорядилась переоборудовать одну из комнат в будуар, вдоль двух стен которого расположились высокие закрывающиеся ящики. Не видя необходимости в дополнительных мерах безопасности, Лангвидэр открывала эти ящики одним ключом. В том, что ключ от всех ее голов был подарен ей Оресом Нао, женщина не видела никакого особого символизма — ей было просто всё равно. Алый рубиновый ключ украшал ее запястье, позволяя подданным безошибочно узнавать принцессу, владевшую чудодейственной способностью менять собственную внешность.

Ведя принцессу к будуару, Нанда потерянно молчала. Лангвидэр же, даже получив возможность говорить по-эвийски, пользовалась ею лишь для коротких рубленых приказов и нескольких безразличных фраз, которыми она общалась со своей служанкой. Она ненавидела страну Эв и всё, что было с ней связано. Женщина с островов уже не помнила родной язык, и это еще больше усугубляло отторжение. Сейчас, спустя год, Нанда понимала, что ее надежды были напрасными: материк никогда не станет принцессе домом.

В Анардаху очередной конфликт. Нанда узнала об этом с большим опозданием, когда новостью уже гудел весь двор. Прислуга сходилась во мнении, что события прошлого года повторятся с новой силой — и будут повторяться до тех пор, пока у власти находится Орес Нао. А у него, говорят, жена была родом из Анардаху… Об этом перешептывались особо болтливые горничные, постоянно озираясь, ибо тема негласно находилась под запретом. Не то чтобы Нанде было дело до далеких северных земель — центром ее вселенной оставалась принцесса Лангвидэр — но даже ей, семнадцатилетней девчонке, происходящее казалось верхом неосмотрительности. За свою давно сбежавшую жену Орес хочет втоптать Анардаху в грязь.

«Ваше высочество, это слишком опасно». Опрометчивые слова едва не сорвались с ее губ. Если однажды случится так, что группа отчаянных смельчаков решится выступить против Ореса Нао, его неминуемо привлекут к ответственности. Ему припомнят северную землю и отправляемые туда, как в прорву, армии. А он будет отбиваться, он не такой человек, чтобы покорно молчать, принимая выдвигаемые обвинения. Ни один из указов касательно безжалостного уничтожения повстанцев не подписан им самим. Имя Ореса Нао вообще ни разу не упоминалось рядом с названием Анардаху. В чем в таком случае его можно обвинять? Опытный игрок, он выкрутится. Принцесса — не сможет. Не в его полномочиях в принципе решать, с кем и как должна воевать эвийская армия. Тысячи погибших солдат и мирных жителей, голод и разоренная земля — они на совести женщины со сменными головами.

Это слишком опасно. За его личную неприязнь отвечать придется ей.

Нанда скорее откусила бы себе язык, чем согласилась бы произнести это вслух. Сдерживал ее не страх перед королевским советником, а то, что именно от него зависело благополучие принцессы Лангвидэр. Одно его слово — и женщина осталась бы без своих голов, без роскоши дворца и бесчисленных цветущих магнолий. Рисковать спокойной жизнью принцессы во дворце Нанда не была готова даже ради спасения невинных жизней. Ее, по большому счету, тоже не волновал внешний мир — ее миром была Лангвидэр.

Им придется за это отвечать. Нанда смирилась с таким положением вещей через несколько месяцев после коронации принцессы. Когда-нибудь, в необозримом будущем, не сейчас. И уже тогда она сумеет спасти свою принцессу, как не смогла спасти от топора, занесенного рукой королевы. Но насколько же легче жилось при короле Эволдо…

Нанда толкнула дверь в будуар. Зеркала, покрывавшие свободное от ящиков пространство стен, мгновенно заиграли отражениями. Сколько раз Нанда видела эту картину: Лангвидэр, менявшая головы по несколько раз в день, и она, служанка, не отходившая от госпожи ни на шаг. Две фигуры множились в зеркалах. Женщина вытянула руку, алый ключ закачался на запястье. Нанда осторожно стянула ключ с ее руки и направилась к ящикам. Лангвидэр, медленно неуверенно ступая, направилась следом.

Ее руки снова не сразу касаются шеи. Она сдергивает голову неосторожно и резко, даже не расстегивая ошейник. Перед тем как убирать голову в ящик, нужно вытащить цветы — они вянут непростительно быстро. Перерубленная шея точно встает в тёмную подставку. Без маленькой шустрой служанки не было бы этой коллекции. Нанда как никто другой знает, какие головы желает носить эвийская принцесса. Все они чем-то похожи на ту, первую, с длинной светлой косой и полыхающими ненавистью глазами. Во всех них есть что-то неуловимо-общее.

— Госпожа, что вы желаете надеть сейчас?

Нанда давно перестала удивляться абсурдности этой ситуации. Она помогает госпоже выбирать голову, как раньше помогала выбирать платья. Лангвидэр равнодушна к нарядам. Она любит белый цвет — это всё, что Нанде известно о вкусе принцессы в одежде. И этого более чем достаточно, Нанде кажется, что, принеси она принцессе какие-нибудь произвольно взятые лохмотья — и Лангвидэр не заметит разницы. Сменные головы… и магнолии. Оглядываясь назад, Нанда не всегда может справиться с невольно охватывающим душу страхом: женщина, которая носит эвийскую корону, не заслужила такой участи. Она не сделала этой стране ничего, за что ее следовало обречь на бесцельное существование тела с тридцатью сменными головами.

Нанда приносит ей головы. Принцесса ни разу не спросила, откуда они с такой легкостью появляются в руках маленькой служанки, но Нанде кажется, что в такие моменты госпожа радуется. От пленницы с островов осталось лишь тело, голова исчезла в неизвестном направлении. Тело не сохраняет воспоминаний. Лангвидэр научилась стоять без головы. Нанда привыкла видеть ее и такой. Голова молча косится со своей подставки.

— Открой мне средний ряд, — она наконец размыкает губы. Нанда послушно кивает и разворачивает голову так, чтобы та видела ящики — их тридцать, и они располагаются на двух стенах по десять в каждом ряду.

Дверцы ящиков бесшумно открываются алым ключом. Нанда уже не вздрагивает от того, как оценивающе впиваются взгляды отрубленных голов в ее фигуру. Когда-то у них у всех были разные характеры, полноценные личности. После смерти они сумели сохранить лишь то, что испытывали в ее момент. Кто-то — гнев, кто-то — удивление. Растерянность, безразличие, облегчение. Их лица застывали в определенный момент и больше не менялись. И вместе с тем тридцать ящиков принцессы Лангвидэр были царством обреченности.

Нанда отступила назад, окинув взглядом открывшийся ряд. Она помнила каждую, могла безошибочно перечислить, при каких обстоятельствах встретила женщин, ставших ее жертвами. Нанда училась быстро. А принцесса любила новые головы.

Они молчали, лениво моргая, и длинные ресницы ложились густыми опахалами. Нанде больше не хочется бежать от них. Она обняла принцессу за талию, давая привычную опору. С каждой из этих голов Лангвидэр красива. Издалека.

— Нанда, я хочу голову этой девочки. Она будет чудесно смотреться, если ее причесать и украсить цветами.

— Моя госпожа, я могу пойти за ней сейчас же, — Нанда гладит принцессу по спине, не поднимаясь выше плеч. Она всё еще не может заставить себя касаться перерубленной шеи. Голова на подставке медленно закрывает глаза.

— Нет, Нанда. Девочка должна повзрослеть.

— Госпожа, это опасно. Она не хочет оставаться в Эв, мы не можем ее удержать. Разве что… — неожиданно пришедшая мысль пронзает Нанду, словно током. Если поместить девочку в некое изолированное пространство и путем дурманящих отваров заставлять ее мозг продолжать похождения в реальности. Несколько лет подряд. До тех пор, пока ее голова не станет достаточно взрослой для того, чтобы принадлежать принцессе Лангвидэр.

Сколько ей сейчас? Двенадцать, тринадцать? В любом случае она еще совсем ребенок. Даже если принять допущение, что в ее мире время может течь совсем иначе. Таким образом, потребуется не меньше четырех лет. Нанда не была уверена, что справится с чем-то подобным сама, — выходит, придется просить отца о помощи. Принцесса была нужна ему для каких-то собственных целей, которые даже для Нанды пока что оставались загадкой, однако к сменным головам он относился весьма скептически. Выходит, нет никакой гарантии, что он согласится помочь.

Оставались, помимо этого, еще два слабых места в плане пленения Дороти Гейл. Конечно, слишком низка вероятность того, что в очередной голове принцессы кто-то опознает озианскую фею, чей домик давным-давно упал на ведьму Востока. И всё же такая вероятность есть. Весть о том, что эвийская принцесса носит голову бесследно пропавшей несколько лет назад феи, разорвется на материке подобно пушечному ядру в пороховом сарае.

Что касается второй опасности… Нет никакой гарантии, что спустя четыре года женщина с островов до их пор будет у власти. Если бы кто-то спросил личное мнение самой Нанды, она бы однозначно ответила, что искренне надеется, что спустя четыре года Лангвидэр сменят хоть Эвардо, хоть Эвьен, хоть вообще гномий король Рокат, но принцессе будет позволено удалиться из дворца. Однако будет ли у нее, Нанды, тогда возможность поддерживать в надлежащем состоянии отрубленные головы, требовавшие регулярной обработки не самыми простыми составами? В таком случае еще одна голова будет только в тягость. Нанда инстинктивно крепче обняла Лангвидэр.

— Разве что? — ровно переспросила расположенная на подставке голова.

— Госпожа… если вы согласны ждать, я попробую что-то сделать, — тихо отозвалась Нанда, ее пальцы вновь заскользили по спине женщины. — Я уверена, это будет лучшая ваша голова.

— После моей?

— Да, госпожа.

— Нанда, ты обещала… принеси мне мою голову.

Девушка приподнялась на цыпочки и, не расстегивая, стянула жемчуг с шеи принцессы. По сравнению с Лангвидэр Нанда кажется совсем юной, почти ребенком, но именно от этого ребенка принцесса зависит практически полностью.

— Госпожа, вам нужно сейчас выбрать голову, — мягко поторопила Нанда. В зеркалах множится отражение двух фигур. Нанда старается не смотреть на потолок — у нее нет никакого желания лишний раз видеть сверху шею принцессы Лангвидэр. Голова на подставке задумчиво косится на содержимое ящиков.

— Может быть, номер двенадцать? — наконец изрекает она и встречается с упомянутой головой взглядом. Номер двенадцать — смуглая брюнетка, как и самая первая, из Роше Ри. Теперь Нанда умнее, она даже не приближается к дворянкам.

— Прекрасный выбор, — послушно кивнула она и подошла к ящику, чтобы вытащить голову. Принцесса как-то неопределенно хмыкнула, девушка застыла, ожидая дальнейших указаний.

— Или номер семнадцать… — тянет голова на подставке. Сама она — девятая. Фактически, одна из первых.

— Номер семнадцать была на вас вчера на балу, — осмелилась возразить Нанда. Обычно принцесса не надевает одну и ту же голову чаще, чем раз в неделю. Голова на подставке вновь согласно моргает.

Биллина отчаянно махала крыльями, пытаясь удержаться в воздухе на одном уровне. Над подоконником были видны лишь ее гребешок и глаза, и птица опасалась подниматься выше, дабы не быть замеченной. Не лучшая позиция для наблюдения, но особых вариантов у курицы не было. Да и что такое с полчаса помахать крыльями, если Биллина успела убедиться в том главном, за чем она, собственно, сюда и притопала. Насчет принцессы она не ошиблась. Курица едва удержалась от торжествующего вопля, когда увидела, как женщина сдергивает с шеи голову и ставит ее на подставку. В одном из открытых ящиков Биллина заметила уже знакомую голову, что, словно кувшин, стояла рядом с Лангвидэр на подоконнике прошлой ночью. И после этого глупое дитя осмеливается подвергать слова Биллины сомнению?

Безголовое тело шагнуло ближе к ящикам. В этих сейфах, которые служанка открывает одним ключом, несомненно, находятся головы. Курица умела считать только до двадцати, так что с этим она справилась, после чего осталось еще некоторое количество ящиков. В любом случае, одному человеку иметь столько голов — это как-то слишком. Людям они просто не нужны в таком количестве!

К виду безголовых тел Биллина привыкла: на ферме кто-то регулярно оставался без головы. Но вот людей в подобном положении ей пока что видеть не доводилось, и курица твердо была уверена, что прекрасно бы прожила без знаний в этой области.

— Что же она, черт возьми, такое… — пробормотала запыхавшаяся курица, приземляясь под куст. Осталось вернуться в дом Орин, найти Дороти и пересказать недоверчивой девчонке увиденное. Если она не поверит и теперь, это будет просто верх глупости. Хотя… почему она, почтеннейшая уважаемая курица, волнуется за какую-то Дороти Гейл, с которой познакомилась несколько дней назад посреди океана? Преисполнившись чувством ответственности за ближнего своего, Биллина скорбно вздохнула: с этими детьми никаких нервов не останется. Глубоко задумавшись, курица никак не ожидала, что некий тяжелый предмет сзади опустится на ее гребешок. Удар был настолько сильным, что Биллина не успела осознать, что происходит, — она просто провалилась в темноту.

От автора

Гилгад http://oz.wikia.com/wiki/Gilgad

Зикси из Икс http://oz.wikia.com/wiki/Zixi

От южных границ Анардаху до Эвны восемь часов пути. Последние двое суток гонцы сновали между фронтом и столицей почти непрерывно. Практически всё высшее командование эвийских войск — разумеется, кроме тех, под чьим контролем находился флот и противоположные, южные, границы — было поставлено перед фактом: в Анардаху стягивается половина действующей армии королевства. За прошедший год численность войск была восстановлена за счет нового призыва. Служить в королевской армии считалось почетным, да и трагедия под Сентабой понемногу начинала забываться, так что уже новые солдаты с воодушевлением брали в руки оружие именем принцессы Лангвидэр. Непрекращающийся людской поток двигался на север.

Жители окраин центрального округа настолько привыкли к канонадам пушечных выстрелов, что перестали обращать на них внимание — лишь устало отмахивались: опять принцессе заняться нечем. Ведь все знают, что в Анардаху нет ничего, за что можно было бы так сражаться. Пустая земля, одни овцы, которые каким-то чудом на ней выживают. Из Ринкитинка навстречу эвийской армии двигались освободители — во всяком случае, внук лорда Унхевы, поставленный во главе наспех переброшенных из Гилгада отрядов, называл своих подчиненных именно так. На деле ринкитинкские освободители оказывались немногим лучше, да и вели себя как типичные оккупанты. Им щедро платил сам Унхева. Король Ринкитинк, человек легкомысленный и ведомый, всё же доверял своим советникам куда больше, чем неожиданно объявившемуся на его земле изгнанному феодалу, а потому поставил последнего перед фактом: людей дружественное королевство предоставит, но снаряжать их изволь на свои средства. Таким образом, солдаты Его величества бодро маршировали за чужие деньги воевать на чужую землю.

Население Анардаху уже давно не питало любви к лорду Унхеве. Но когда на мятежную голову казавшегося бессмертным старика в очередной раз сваливались эвийские войска, подданные Унхевы вставали за свою землю единой стеной — им просто некуда было деваться. Они-то на этой земле жили, да и что поделаешь, если настолько не повезло с правителем. В стране, где считалось, что различия по происхождению сотворил еще великий Торн, крестьянам и в головы не приходило свергнуть задержавшегося на этом свете борца за независимость. Дворянский же заговор в Анардаху не ладился: вся знать тем или иным образом состояла в родстве и десятилетиями мирно делила общий кусок бесплодной земли. Теперь, когда многочисленная семья лорда Унхевы покинула страну, мало кто не мечтал о том, чтобы сдаться на милость столицы. В Анардаху пришел голод. Овцы, единственный источник дохода, гибли целыми стадами, а одними красивыми идеями детей не накормишь. Однако беды северной земли, судя по всему, заканчиваться не собирались. С юга шли эвийцы, с северо-запада пригнал никому не нужную помощь король Ринкитинк. Провинция Анардаху оказалась между двух огней. Ее ресурсы, включая способность создавать болота на месте твердой земли, были на исходе.

Его величество Ринкитинк не преследовал в этом конфликте никаких особых целей. Будь он лично заинтересован в эвийских землях — из Гилгада в Эвну уже курсировали бы гонцы. Но с момента ввода ринкитинкской армии на территорию Анардаху король Ринкитинк и принцесса Лангвидэр не обменялись ни словом. Их беседой стал взаимный обстрел двух армий на бескрайних северных полях. Что касается Ореса Нао, который был в северной войне едва ли не главным действующим лицом, то его имя по-прежнему нигде не упоминалось. Формально он не имел к отправке армии в Анардаху никакого отношения — и продолжал уверенно лавировать в потоке стремительно развивающихся событий, пока военачальники, косясь друг на друга, недоуменно пытались возражать, что руководство боевыми действиями не входит в его полномочия. И продолжали подчиняться.

Высоко над побережьем застыла полная луна. В черно-фиолетовой воде дорожка отсвета казалась призрачно-белой. Орин уже лет двадцать не просыпалась от кошмаров — и не думала, что однажды это вновь случится. По большому счету, то, что ее разбудило, нельзя было в полной мере назвать кошмаром: женщина отчетливо видела, как стоит на разбитой дороге возле переломленного пополам приграничного столбика, а из дыма, еще не осевшего после многочасовой пальбы, бесшумно поднимается пестрая сова. Резко открыв глаза и садясь на кровати, Орин успела ухватить обрывок сна. Сердце стучало как безумное, а по спине, под длинными распущенными волосами и шелком тонкой рубашки, казалось, предательски медленно ползет страх. Пытаясь призвать на помощь собственный здравый смысл и уверенность в том, что ей, при ее положении, глупо бояться каких-то дурных предчувствий, женщина опустила ноги с кровати и встала. До рассвета еще несколько часов, выходит, она заснула совсем недавно, — стук упавшего стеклянного флакона с душистой водой, которой Орин протирала перед сном лицо, окончательно стряхнул остатки сна. Наследница нащупала ногой флакон и осторожно отодвинула его под кровать. Затем собрала волосы и, завязав их лентой, подошла к окну. Ни единый звук не нарушал покой пригорода. Если бы Орин не была уверена, что проснулась, она могла бы решить, что эта тишина — продолжение ее сна.

Как же давно она не просыпалась по ночам… Орин боком прислонилась к стене, рассеянно водя пальцами по подоконнику. Даже деревья, что обычно шелестели под ночным ветром, стояли сейчас неподвижно. Женщина невольно улыбнулась. Будь она моложе — она не смогла бы настолько быстро справиться с властью приснившихся образов. Она бы стояла, дрожа и пытаясь прийти в себя, звала служанок и не тушила свечей до самого утра, и это казалось ей вполне естественным поведением напуганной аристократки. И всё же… в ее жизни этот период прошел. Теперь, справившись с собой, Орин постепенно осознавала, что в ее сне не было ничего такого, что в принципе должно было ее напугать. Разбитая дорога и какая-то птица. «Стареешь, милочка», — мысленно упрекнула себя наследница: подобная сентиментальность не была ей свойственна. Вместо страха пришло неудовольствие собой — и, как уже множество раз до этого, еще одно подтверждение собственной приземленной практичности, черты характера, которую Орин любила в себе наравне с умением быстро принимать неглупые решения. Невеста исчезнувшего принца не боялась за свою жизнь. Но вот вероятности потерять особняк, слитки золота, хранившиеся в центральном банке Эвны, хрусталь и привычный уклад жизни… этого она боялась больше всего на свете. Оказаться нищей и беспомощной и просить милости у собственных слуг. Орин была уверена, что в таком случае ей будет легче покончить с собой. Потом, правда, она напоминала себе, что за отца и рядом с ним она должна цепляться за жизнь до конца, и страх понемногу уходил, но всё же имел свойство регулярно возвращаться.

На этой дороге, перед пустыми глазами ночной птицы она тоже была одна. Орин нахмурилась и сжала пальцами край подоконника. К чему вообще ей приснилась подобная чушь? Наследница в очередной раз обругала себя за впечатлительность: просыпаться, дрожа от страха, увидев во сне всего лишь дорогу и птицу, — позор, проявление слабости, не достойное дочери Ореса Нао. Правда, липкий холодок под волосами исчез практически сразу, но это не мешало ей сейчас быть крайне недовольной собой. Скучающая в своем особняке женщина держала под рукой добрый десяток фокусников и гадалок, однако воспринимала их мастерство всего лишь красивым развлечением. Орин Нао не верила в предчувствия, в ее картине мира не существовало ничего, что выходило за рамки магии великого Торна.

Разобравшись со своим отношением к увиденному сну и окрестив себя старой дурой, Орин, тем не менее, поняла, что в ближайшее время заснуть не сможет. Она набросила халат поверх рубашки и, стараясь не шуметь, вышла из спальни. В маленькой смежной комнате дремала на софе служанка — она подняла голову и растерянно уставилась на крадущуюся к выходу наследницу.

— Спи, — не оборачиваясь, велела Орин и продолжила свой путь. — Никуда от слежки не спрячешься. Утром сечь прикажу.

Уже выходя в коридор, женщина раздосадованно цокнула языком. Она сама уже несколько лет требовала присутствия служанок ночью в соседней комнате. К тому же Орин не питала особой любви к ночным прогулкам по дому и до утра из спальни не выходила, а для визитов к отцу существовал отдельный коридор, о котором знал, помимо них двоих, лишь архитектор особняка — да и тот уже лет десять как почил. Определенно, подобная вспыльчивость была для Орин не характерна. Женщина вышла на лестницу и направилась было вниз, чтобы спуститься в сад, однако неожиданно для самой себя передумала и, развернувшись, двинулась дальше по коридору. В окружающей тишине ее почти неслышные шаги казались ей ужасно громкими.

Дверь спальни отца резко распахнулась, едва Орин приблизилась. Уже почти коснувшись кованой ручки двери, она успела отдернуть пальцы и этим спасти свои длинные ухоженные ногти от удара.

— Отец, это всего лишь я, — усмехнулась наследница, делая шаг ближе. Орес стоял в дверном проеме, его тёмный силуэт казался неотъемлемой частью окружающей неподвижной тишины. Помедлив несколько мгновений, советник отстранился, впуская дочь в комнату. — Судя по всему, вы не спите.

— Судя по всему, Орин, вы изначально шли не сюда, — он закрыл за ней дверь и зажег две свечи в высоком подсвечнике на столе, после чего вновь обернулся, сложив руки на груди и дожидаясь ответа. — И да, как вы верно заметили, я не сплю.

Орин неспеша проследовала в соседнюю комнату, где располагалась спальня, и плюхнулась на разобранную кровать. Повисшая за окном луна давала достаточно света, чтобы можно было обойтись без свечей.

— Я… Хорошо, что вы остались, отец, — несколько сбивчиво призналась Орин. Луна против воли притягивала ее взгляд. — Мне… не спалось.

— Вы не ответили. Чтобы вы шли сюда через общий коридор — океан Нонестика должен завтра же замерзнуть. Что вас ко мне привело в столь странное время? Только не убеждайте меня, что внезапная жажда романтики не давала вам заснуть.

— Не буду, — пообещала Орин, сожалея, что в полумраке не видно ее кристально-честных глаз. — Вы угадали, я хотела идти в сад, но потом передумала. К тому же вы не так часто остаетесь на ночь, — голос женщины всё больше переходил в мурлыкающий шепот.

— Орин.

Она невинно развела руками, но всё же перешла к сути.

— Вы знаете, я крепко сплю. Но сейчас…

— Вам приснился кошмар, — в его голосе — всё та же лукавая усмешка. Орин сидит на кровати, расправляя пальцами складки на халате, просто не знает, чем занять руки. Отец не приближается к ней, остановившись в отдалении; лунный свет серебрит его волосы. Орин невольно улыбается — ей и самой неловко рассказывать о том, что четверть часа назад настолько ее напугало.

— Не совсем. Просто сон. Я стояла на какой-то дороге, пыльной и разбитой, а рядом был сломанный пограничный столбик. Как эти, знаете, при въезде в Эвейят.

— Почему только в Эвейят? — Орес пожал плечами. — На всех границах между провинциями они одинаковые.

— Вам виднее, а я была только в Эвейяте. А потом я увидела сову… пятнистую. И она смотрела на меня так, как будто она меня знает. Как будто я должна ей денег, но не отдаю, и она пытается воззвать к моей совести. Странное ощущение. И я решила поделиться с вами.

— Этим ощущением? Спасибо, ценю вашу заботу. Орин, не знал, что вас настолько легко напугать. Но в любом случае я не умею толковать сны, разбирайтесь со своими совами сами.

Женщина смерила его недоуменным взглядом и встала.

— Я так понимаю, вы не рады меня видеть, — ей хочется добавить что-то более колкое. Она не ожидала, что встретит с его стороны настолько холодный прием. Орин упрекает себя в женской глупости и старческом маразме, но уже, наверно, в тысячный раз за всю историю их отношений ей хочется бросить ему одну и ту же фразу.

«Скажите, кто она, — и я выцарапаю ей глаза».

Орин видит в каждой женщине двора потенциальную соперницу. Даже в мертвой принцессе со сменными головами. Каждый раз Орин напоминает себе, что ревность беспочвенна, что никто не знает ее отца так, как его знает она. Она умеет успокаиваться усилием воли. Она вновь не произносит того, что держит в себе уже долгие годы, — встает и, запахнув халат на груди, направляется к двери.

— Орин.

Наследница остановилась, нетерпеливо повела плечами. Теперь ей хотелось вернуться к себе — точно так же, как хотелось прийти сюда и разделить с отцом свои мысли. Пусть даже среди ночи — но она знала, что ей это необходимо. Орес не сдвинулся с места, теперь он стоял за ее спиной, женщина чувствовала его цепкий взгляд.

— Да?

— Останьтесь.

В неподвижной тишине за окном стелется дорожка белых отсветов по черной воде океана Нонестика. Орес бесшумно приближается к дочери, привлекает ее к себе. Он прекрасно знает это место — разбитую дорогу и пограничные столбики, чередой бегущие за горизонт. И болото, впервые появившееся за несколько шагов от ближайшего из них и пропавшее без следа спустя несколько минут. Эту землю можно было сколько угодно прощупывать длинной палкой — каждый новый шаг всё равно оставался игрой с собственной удачей, они появлялись мгновенно, не подвластные никаким защитным заклинаниям.

Пятнистых сов на этой земле он никогда раньше не видел. И вместе с тем… подозрение, что птица как-то связана не только с ним, но и с его дочерью, постепенно превращалось в уверенность. Между Оресом, Орин и Анардаху было лишь одно связующее звено.

Он тоже видел ее во сне. Но сказать об этом дочери значило поселить в ее душе тревогу. Для нее будет лучше думать, что птица и приграничная дорога были всего лишь беспочвенным сном. Однако если один и тот же сюжет начнет повторяться…

Значит, тогда он придумает, как расправиться с прошлым однажды и навсегда.

— Орин.

— Да?

Она боится не за себя. За этот дом, за горное стекло, которое ей везут из прежней столицы, за привычный уклад жизни. За то, что однажды жизнь придется начинать сначала.

— Я не допущу, чтобы в вашей жизни что-то менялось против вашей воли.

Чтобы чья бы то ни было армия ступила на территорию Эвны. Провинции могут вымереть хоть целиком, единственное, чего будет жаль в этом случае, — так это рабочих рук, обрабатывающих поля, добывающих полезные ископаемые в рудниках, обслуживающих парки и дворцы своих хозяев.

— Обещаете?

* * *

Стоя под лестницей, Дороти прислушалась. Сверху послышались тихие шаги — кто-то, стараясь не привлекать к себе внимания, спускался вниз. Где-то на середине лестницы шаги стихли, а затем начали удаляться в обратном направлении. Через несколько секунд скрипнула открывающаяся дверь, затем раздались приглушенные голоса. Прошло, наверно, около четверти часа, прежде чем Дороти смогла себя убедить, что кроме нее в большом холле никого нет. Никто не сможет ее увидеть и остановить. Фея, чей домик свалился на голову ведьме Востока, планировала побег.

Чем ближе к закату клонился день, тем отчетливее становилась эта идея. Когда же к сумеркам не вернулась из города отправившаяся во дворец Биллина, девочка всерьез забеспокоилась. Самым разумным выходом было отправиться к Орин и попросить ее послать на поиски курицы слуг, после чего со спокойной совестью улечься спать, однако какое-то неясное предчувствие мешало Дороти поступить именно так. Она доверяла своей недавней спасительнице и была безмерно благодарна ей за заботу, и всё же, несмотря ни на что, чувствовала себя в доме Орин лишней. Проблемы маленькой канзасской девочки здесь никого не волнуют. На просьбу поискать курицу Орин улыбнется и пожмет плечами, предложив взамен своего павлина. Последние дни наследница витает мыслями где-то в облаках.

Как бы то ни было, Дороти очень не хотелось выставлять себя неблагодарной. Именно поэтому она решила, что уйдет тайно, под покровом ночи, дабы не вызывать лишних вопросов. Орин вряд ли сразу заметит ее исчезновение — а если и заметит, то Дороти надеялась, что до рассвета успеет отыскать пропавшую курицу и уйти достаточно далеко от города. Девочка намеревалась держать путь на запад. К тому же, как бы Дороти ни храбрилась, а посеянная Биллиной тревога уже давала всходы. Вдруг ей и в самом деле угрожает опасность? Девочка не могла себе представить, каким образом ее голова будет существовать отдельно от нее, однако была уверена, что из этой затеи не получится ничего хорошего. Своевременно покинуть Эвну означало пресечь эту проблему на корню — и пусть потом Дороти будет до самой старости считать себя трусихой, а Биллина — торжествующе кудахтать, но слушать ее девочка будет своей головой. Принцессу Лангвидэр она представляла совсем иначе.

Пытаясь по примеру дяди Генри рассуждать спокойно и по-взрослому, Дороти часто приходила к выводу, что проблема всё же не в принцессе, а в ней самой: жители Эвны, являясь подданными этой странной женщины, не выказывали никакого удивления, видя ее каждый раз с новым лицом. Они вовсе от этого не страдали. Наоборот, угадывать, с какой головой Лангвидэр в следующий раз явится на балконе, чтобы приветствовать подданных, было в столице своего рода развлечением: девочка неоднократно слышала, как горожане бились об заклад и доказывали свою правоту в столь непростом вопросе. В Эвне сменные головы принцессы Лангвидэр были едва ли не основной достопримечательностью. Выходит, Дороти, явившаяся на эту землю издалека, просто не может оценить всего волшебства, ее одну пугает неподвижное восковое лицо. А в таком случае ей и в самом деле лучше отсюда уйти. Именно так рассуждала Дороти, оставаясь наедине со своими мыслями и безуспешно пытаясь выгнать из памяти тяжелый взгляд женщины и ее сухие пальцы, со второй попытки излишне резко вцепившиеся в подбородок испуганной девочки. Принцесса Лангвидэр — великая волшебница, возможно, по своим способностям она могла бы равняться с Глиндой. Вопрос в том, что Дороти такое волшебство категорически не нравилось.

Иногда ей вообще казалось, что люди, населявшие Эвну, преступно слепы: это неподвижное лицо не кажется им отталкивающим. Они не видят, что за восковой маской скрывается нечто куда более страшное. Лишь она одна, пришедшая издалека путешественница, не подвластна чарам красивой эвийской принцессы. Как бы то ни было, чем дольше Дороти над этим размышляла, тем скорее ей хотелось уйти.

Держа подмышкой башмаки, Дороти пересекла холл и осторожно открыла входную дверь. Лица немедленно коснулся соленый ветер. Никем не замеченная, она вышла на крыльцо и остановилась, жадно вдыхая ночной воздух. Ночью в столице и ее окрестностях исчезали все прочие запахи — белые цветы с желтыми сердцевинами получали неограниченную власть над городом. Дороти невольно подумала, что, даже когда она покинет Эвну, ее волосы еще несколько дней будут хранить аромат магнолий. Девочка не могла сказать, нравится ей это или нет, просто цветов было слишком много, и после скупого на красоту Канзаса ей требовалось время, чтобы к ним привыкнуть.

— Ну что, Дороти Гейл, пришло время покидать этот прекрасный город, — торжественно оповестила она саму себя и, обувшись, спустилась по ступенькам во двор. Чем дальше от города она окажется к рассвету, тем беспочвеннее будут ее страхи касательно принцессы Лангвидэр, коварно нацелившейся на ее, Дороти, голову. Нужно только отыскать Биллину — без курицы девочка уходить отказывалась. В конце концов, с этой скорбной сущностью они вместе ступили на берег материка.

Окружающая тишина казалась частью общего волшебства. Дороти вышла из ворот и зашагала вперед, оглядываясь по сторонам. За всё время, проведенное в Эвне, до сегодняшнего дня ночью на улице она была единственный раз, да и то спала на ходу. Сейчас же она чувствовала себя бодрой и готовой к новым приключениям, а потому смотрела на окружающую действительность со вспыхнувшим с новой силой интересом. Ночью пригород столицы был красив совсем иначе, чем днем. Длинная пустая улица, по обе стороны которой через заборы свешивались усыпанные цветами ветви, казалась таинственной дорогой в будущее. Где-то неподалеку шептал свою песню океан Нонестика, и его вода была уже не фиолетовой, а бархатно-черной. Луна снисходительно смотрела сверху на одинокую фигурку, уверенно двигавшуюся по улице вдоль громадных особняков.

Однажды Дороти, удивленная отсутствием стражи в столь богатом районе, спросила, не боятся ли его обитатели банальных воров. Орин лишь усмехнулась и пояснила, что никто здесь не любит лишних людей в доме, пусть даже эти люди призваны защищать безопасность его хозяев, поэтому охрана пригорода организована куда более хитро. Правда, каким именно образом, Дороти так и не узнала, однако сейчас, на безлюдной улице, мысль о том, что можно чувствовать себя в безопасности, приятно грела душу.

Вскоре впереди замаячил шлагбаум. Возле него, заложив руки за спину, неспешно прогуливался единственный стражник и курил трубку. Дороти смело подошла.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась она. — Мне не спится, и я хочу прогуляться.

— Пожалуйста, — кажется, не удивился стражник. То ли он был слишком увлечен своей трубкой, то ли девочка, не являвшаяся роднёй никому из жителей пригорода, не представляла для него интереса, — в-общем, Дороти прошествовала мимо шлагбаума, не удостоенная больше ни единым взглядом. Будь у нее чуть больше времени — она непременно свернула бы в сторону океана. Бесконечная масса фиолетовой воды притягивала ее, словно магнитом. Дороти любила Канзас, в котором родилась и выросла, и всё же не видела ничего предосудительного в том, чтобы мечтать провести всю оставшуюся жизнь на берегу океана. Она бы купила маленький домик и забрала из пыльного, иссеченного ураганами Канзаса тётю Эм и дядю Генри. Они ведь заслуживают отдыха от работы куда больше, чем она сама. Задумавшись о родных, Дороти не заметила, как свернула на дорогу в город. Если она поторопится, то совсем скоро будет в Эвне. Главное — не заблудиться потом, отыскивая королевский дворец. Именно туда неугомонная курица отправилась за доказательствами. Дороти чувствовала себя немного виноватой перед своей спутницей: Биллина рванула во дворец, дабы окончательно убедить ее в том, что принцесса Лангвидэр меняет головы. А значит, и в том, что собственная голова Дороти находится в серьезной опасности.

Окружающую тишину нарушило тихое поскрипывание кирпичной крошки за спиной. Кто-то быстро приближался сзади. Дороти оглянулась: прямо на нее неслись две четырехногие фигуры в широкополых шляпах. Решив в очередной раз не ввязываться в беседу с колесунами, Дороти благоразумно отошла на обочину дороги. Колесуны, однако, неожиданно заинтересовались ее персоной. Они замедлили ход, а потом и вовсе остановились.

— Эй, гляди-ка. Это та самая девчонка, которую подобрала на холме госпожа Орин? — неожиданно юным голосом поинтересовался один. Дороти присмотрелась: да они же еще дети! Просто два паренька, выглядевших ее ровесниками. Вряд ли от них можно ждать серьезной опасности. Во всяком случае, на душе у Дороти посветлело.

— Похоже на то, — отозвался другой и, подняв переднюю ногу, неожиданно ловко колесом сдвинул на затылок соломенную шляпу. — Ты чего по ночам бродишь, храбрая, что ли? Вот мы тебе сейчас зададим, да, Килс?

— Точно, Калс! Зададим, не посмотрим, что ты девчонка.

— Я не очень храбрая, — немного подумав, призналась Дороти. — Я бы и сейчас вас жутко испугалась, но мне надо попасть в город. Так что не мешайте мне, я же вам не мешаю.

От колесунов было не так-то легко отделаться. Похоже, они ехали в Эвну по какому-то делу — хотя какое дело может быть у ребенка ночью в столице? — но располагали достаточным количеством свободного времени, чтобы тратить его на бесцельную болтовню.

— И зачем тебе в город? — полюбопытствовал тот, которого звали Килс.

— А вам зачем? — Дороти старалась говорить ровно, чтобы не давать им повода особо к ней цепляться. Надеялась же никого не встретить, а повезло наткнуться на этих мальчишек. Да и не собирается она им рассказывать про свои дела в столице!

— Мы почтальоны, — ответили оба почти хором, а Калс даже стукнул себя колесом в грудь. — Едем забирать письма, чтобы до рассвета доставить. Весь город всё равно спит, гораздо веселее гоняться друг за другом по пустым улицам. А то вот на прошлой неделе…

— Да, мы ехали через рынок, — подхватил Килс. — А Калс не успел затормозить и сшиб какую-то тетку с яблоками — вот смеху-то было!

И оба, вспоминая свои приключения, довольно захохотали.

— Не вижу ничего смешного, — строго поджала губы Дороти. — Вы должны были извиниться и ей помочь.

— Да ты чокнутая, — от удивления приятели даже перестали смеяться. — Вот еще, перед ними извиняться! Они нас за скот держат, а мы с ними «здрасьте-пожалуйста»? Э нет, не на таких напала! Они нам платят, мы на них работаем, но вежливости от нас пусть не ждут. Вы, люди, вообще зажрались, — Калс совсем по-взрослому — во всяком случае, ему так, видимо, казалось — сплюнул на землю. — Вас бы всех согнать на побережье — вот как мы живем, а уж мы в Эвне навели бы порядок…

— Слушайте, не детям об этом рассуждать, — Дороти нахмурилась. — Я знаю, жизнь у вас не сахар, но ведь и вы работать не хотите. Так что, по-моему, всё справедливо. И вам нельзя в Эвну, вы же ее разрушите.

— Да ладно тебе, — обиженно буркнули приятели. Иногда они начинали говорить хором. — Ты думаешь, мы просили, чтобы нас создавали такими вот? — оба продемонстрировали передние колеса. — Чтоб только одеться — час уходит!

— Если великий Торн вас такими создал, значит, так было нужно. Любое существо может приносить пользу. У деревьев вон вообще ног нет — и ничего.

— И какая польза от деревьев? — скривился Килс, но Калс его перебил.

— Торн? При чем тут этот старикашка?

— Он великий волшебник, — обиделась за чародея Дороти. — Как при чем? Он создал материк, все это знают. Я не думала, что вас не учат даже этому.

— Уж не знаю, что он там создал, — огрызнулся Калс, — а только нас создал профессор Смит. Основатель фабрики Смита и Тинкера. Он хотел разработать людей на колесах, а профессор Тинкер интересовался механическими людьми. И они никак не могли договориться. В итоге после экспериментов профессора Смита появились мы. Уж не знаю, что там Тинкер наизобретал, но наш был мировой мужик, отвечаю!

— Стойте, так вы что, результат эксперимента? — от удивления Дороти даже остановилась. Приятели, катившие рядом с ней, тоже притормозили.

— Ну да. Правда, ошибочный, — разом погрустнели оба. — Профессор хотел что-то другое, поэтому всех нас выкинул на побережье и думал, что мы умрем от голода, ну или утонем в прилив. Ну, понятно, не лично нас, мы тогда еще не родились, но вот наши деды были, считай, самыми первыми. А мы выжили, знай наших! А профессор, говорят, утонул. Ну так ему и надо.

— Выкинул? Существ, на которых ставил опыты, выкинул умирать на побережье?! — Дороти была попросту ошарашена. — Да что ж за страна такая… И после этого вы называете его мировым мужиком?! Да ему тюрьмы за такое мало!

— Эй-эй, ты на профессора не наговаривай! — насупились приятели. — Он хоть и человек был, а не дурак! Это вас, людей, на берег выброси — вы в океане и потонете, как котята. А мы выжили, мы умеем. Всё правильно профессор сделал. Люди нас, правда, терпеть не могут, ну оно и понятно, сами беспомощные, толку от них никакого, колес нет… ползают всю жизнь как черепахи. Понятно, что они нас не любят.

— Вас не за это не любят, — решила немного спустить их на землю Дороти. — А за то, что вы невоспитанные и грубые.

— Так откуда им знать, какие мы друг с другом? — вполне резонно заметил Килс. — А с людьми иначе никак, будешь вежливым — загрызут. Может, мы обороняемся так?

— А по-другому вы не пробовали?

— Лично мы — нет. Деды пробовали. Родители пробовали. Мы не хотим — надоело башмаком в рожу получать.

— Нет, правда, вы ужасно невоспитанные. Езжайте своей дорогой.

— А ты — зануда, — и всё же им, похоже, не слишком хотелось расставаться с новой знакомой, потому что, отъехав буквально на несколько шагов, Килс и Калс обернулись. — Тебя подвезти? Ты так до полудня ползти будешь. А с нами — с ветерком, да и веселее.

Дороти с сомнением посмотрела на мальчишек и покачала головой.

— Нет, спасибо, я боюсь. Да и вы слишком маленькие, чтобы меня поднять. Спина потом болеть будет. Тетя так всегда говорит, когда поднимает что-то тяжелое.

Колесуны, похоже, смертельно обиделись.

— Мы маленькие?! Мы почтальоны, мы и не такое поднимаем! Садись вот ко мне, — наперебой предложили они. Дороти засомневалась еще больше.

— Спасибо, нет, — твердо отказалась она. — Я боюсь свалиться.

— Вы, девчонки, всего боитесь, — разом погрустнели оба. — Хотя наши не такие. Они хоть и в юбках, но с ними весело, можно наперегонки бегать.

Несмотря на то, что колесуны были явно разочарованы ее отказом, уезжать они не торопились. Дороти, решив, что глупо бояться таких же, как она, детей, вновь вышла на дорогу и продолжила путь уже спокойнее. Килс и Калс следовали за ней как приклеенные, и девочка неожиданно заметила, что не так уж они ее и раздражают. Особенно когда молчат. В конце концов, они всего лишь дети… а дети должны держаться вместе.

Взрослых представителей этого странного племени она боялась. Колесуны были агрессивными, передвигались обычно стаей и — Дороти не сомневалась — вполне могли сбить с ног и раздавить зазевавшуюся жертву. Грабежи для них были второстепенны, хотя, что греха таить, одинокие путники старались с колесунами не сталкиваться. На первом месте у этих существ стояла возможность развлечься. Если Килс и Калс не обманывали, странный народ был создан в результате эксперимента. В котором, как заключила Дороти, у них появились колеса, но существенно убавилось мозгов. Колесуны — не люди. Конечно, Пугало, ее давний знакомец, — тоже далеко не человек, но между соломенным созданием и колесунами лежала пропасть. Четырехногие клоуны начисто лишены моральных качеств и желания их развивать. И дети, вырастая, повторяют за взрослыми один и тот же шаблон.

Пройдет несколько лет — и мальчишки-почтальоны станут такими же, как их родители, перейдут от невинных шалостей к чему-то более неприятному. Все задатки для этого у них есть, а ненависть к людям у колесунов воспитывается с детства. А жаль, подумала Дороти, ведь при других обстоятельствах она могла бы с ними подружиться.

— Слышала, нас выселяют с побережья, — прервал ее размышления Килс. — Туда уже рабочих пригнали, котлован роют. А жалко, мы привыкли. Бывает, едешь по берегу — и вода у тебя из-под колес летит, отпад! А теперь мать даже не знает, куда податься. Ходят слухи, если останемся — в Анардаху отправят, дороги щупать.

— Как это? — не поняла Дороти.

— Эх ты… совсем ничего не знаешь. Там болота. Мать говорит, идешь-идешь — ничего вроде, поле, а потом шаг вперед и — хоп, болото, и ушел по маковку, пиши некролог. Сразу прям, пискнуть не успеешь. Вот чтоб солдаты не проваливались, наших туда отправят впереди идти. Но мать говорит, на юг подадимся, там нормально. В города-то нельзя…

И оба вновь насупились. Дороти сочувственно вздохнула. Колесунов в Эвне не любят. Да и любить их особо не за что, от них только брань и разрушения, но они, если уж говорить начистоту, не просили себя создавать. Они — подневольный продукт эксперимента. Никто, даже самые грубые и невоспитанные существа, не заслуживают того, чтобы их выгоняли с привычного места и отправляли на верную смерть. Такой подход не укладывался у Дороти в голове.

— Я могу вам чем-то помочь? — предложила она, почти уверенная, что нарвется на новую порцию колкостей. Как было в тот день, когда по дороге к берегу она повстречала отряд колесунов. Приятели, однако, огрызаться не стали, лишь хором хмыкнули что-то невразумительное.

— Тут ничем не поможешь, — в голосе Килса звучала совсем взрослая безнадежность. — Нам не повезло, что мы живем на этой земле. Это дорогая земля. Ксефалай и советник Орес наконец ее поделили, теперь нам там места нет. Одно жалко, кладов тут отродясь не было, мы кучу времени потеряли, когда искали спрятанные сокровища. Нет ничего, одни пустые ракушки.

— А зачем вам клад?

— Ну так интересно же! В землю всегда разные полезные штуки закапывают. Если б нашли — не так грустно было бы уезжать.

Дороти задумчиво кивнула. Кажется, она поняла, чем может помочь двум приятелям.

— Вы часто бываете возле деревьев с едой?

— Ну бываем. Иногда. А ты откуда про деревья с едой знаешь?

— Меня в первый же день, как я сюда попала, толпа ваших чуть не загрызла из-за тех деревьев! — возмутилась было Дороти, однако быстро сообразила, что сейчас некстати об этом вспоминать. — Там на одном холме есть плита, под которой как будто что-то спрятано.

— Да ну?! — хором взвыли Килс и Калс и остановились настолько резко, что запутались в колесах. — Да врёшь, — тут же засомневались они. — Мы этот район как свои четыре колеса знаем, нет там ничего.

— Вы же не можете подниматься на холмы, — прищурилась Дороти. — А плиту снизу не видно. Я там как раз сидела рядом, когда от ваших пряталась. Так что не вру. Не обещаю, что там золото и вообще настоящий клад, но что-то спрятано. Думаю, еще успеете выкопать. Помощь людей-то вам в этом не нужна, я думаю, — хитро протянула она. Колесуны заволновались.

— Эй-эй, подожди! Если там что-то есть, мы просто обязаны найти. И ты должна нам помочь.

— Я у вас ничего не занимала. Значит, я вам ничего не должна, — Дороти неожиданно захотелось немного поупрямиться. Пусть поймут, что люди не так никчемны. Колесуны от волнения принялись нарезать вокруг нее быстрые круги.

— Нет, должна! Ты нам сказала про холм — значит, ты нас туда и отведешь.

Они не умеют просить, подумалось Дороти. В их требованиях нет злости, но их словарный запас просто не содержит нужных конструкций. Девочка покачала головой.

— Я вам сказала, а выкручивайтесь сами.

— Давай мы взамен сделаем что-нибудь. Тебе отвезти никуда ничего не надо? Мы мигом!

— У меня и нет ничего, — пожала плечами Дороти. — По правде сказать, я утром собиралась уйти из города. Мне только нужно… найти кое-кого.

— Говори, кого, — из-под земли достанем! — клятвенно пообещали Килс и Калс, глядя на Дороти с энтузиазмом гончих. — А потом ты поможешь нам с кладом.

— Нет-нет, из-под земли не надо, — девочка отчаянно замахала руками. Ее пугала мысль о том, что Биллина может оказаться под землей. Она продолжала надеяться, что с курицей всё хорошо. — Давайте вы для начала отведете меня ко дворцу, я боюсь заблудиться.

— Зачем тебе к принцессе понадобилось? — насторожились приятели. — Туда без приглашения не войдешь, там стража на каждом шагу.

— Ну вы же почтальоны, — сообразила Дороти, — скажете, что несете во дворец посылку. Я заберусь в большую коробку, и вы незаметно принесете меня во дворец.

Идея казалась безупречной, к тому же напоминала когда-то рассказанный дядей Генри сюжет о греках и деревянном коне. Колесуны смерили Дороти такими взглядами, что девочка сразу поняла: сказала глупость.

— Ишь ты, разбежалась. Нас из дворца пнут так, что пол-Эвны по небу пересечем. Колесуны во дворец почту не носят, для этого есть специальные люди. Мы так, по городу… Ты что думала, к принцессе пускают кого попало?

— Мне не надо к принцессе, — принялась оправдываться Дороти. — Мне надо всего лишь найти мою подругу. Она пошла во дворец и до сих пор не вернулась. И вообще, если вы не хотите мне помогать, то я тоже не буду с вами связываться.

— Ладно, — сдались колесуны. — Дорогу найти мы тебе поможем. Но провести во дворец даже обещать не будем, потому что это глупо и потеря времени. Сама под забором пролезай, нам твоя подруга без надобности. Больно надо под зад получать от стражи…

Дороти кивнула. В конце концов, главное не заблудиться в городе. А дальше она сообразит по ситуации. Если Биллина и впрямь попала в беду, ее нужно выручать в любом случае, но с этим она постарается справиться сама.

— И не забудь, потом мы идем выкапывать плиту.

Остаток пути они прошли почти в полном молчании. Небо над океаном понемногу светлело, темноту города разбавляли лишь цветы — серые, словно пепел. Было еще слишком рано, чтобы просыпались даже те, кому с самого утра требовалось бежать по делам, и почти ничто не нарушало тишины безлюдных улиц. Эвна спала. Колесуны провели Дороти к дворцу какими-то дворами, при всём желании она бы не запомнила бесконечного переплетения улиц. Однако на месте она оказалась быстро, за что была своим новым знакомым безмерно благодарна.

Колесуны решили, что выкапывать плиту отправятся в полдень — время, когда легче всего ускользнуть от взрослых. Сообщив об этом Дороти, они оставили ее у дворцового забора и, радостно насвистывая, умчались вдаль. Весть о закопанном в холме кладе выбила из их голов всё беспокойство по поводу предстоящего переезда. Такая легкомысленность Дороти не нравилась, однако, немного поразмыслив, девочка пришла к выводу, что в их ситуации так гораздо проще жить.

Дворец принцессы словно вырывался из окружающего царства тишины. По всему периметру забора и на длинной улице ближайшего квартала были расставлены круглые оранжевые фонари на высоких столбах, и мягкий свет развеивал темноту. Вдоль решетки забора и по дорожкам сада вышагивал караул. Похоже, колесуны не обманывали: пробраться туда будет не самой легкой задачей. Но Дороти не боялась трудностей. Стараясь прятаться в тени деревьев на противоположной стороне улицы, девочка отправилась обходить дворец. Когда она вышла к главным воротам, уже почти рассвело.

Ворота были закрыты. Сквозь решетку просматривались ближайшие дорожки и казавшийся бесконечным сад, тёмные деревья, усыпанные пепельно-серыми цветами. Ночью, когда от их красоты оставались лишь тени, от густого сладкого запаха не было спасения. Здешние магнолии уже не однажды напоминали Дороти маковое поле: останься под деревьями — и ты уснешь. И сладкий сон колышущихся белых лепестков никогда не отпустит тебя на свободу.

Она обошла забор по периметру, не заметив ни единой лазейки. Приблизиться к воротам и, миновав стражу, незаметно прошмыгнуть внутрь не было никакой возможности. Дороти остановилась под деревом, от нечего делать рассматривая поднимавшиеся над садом башни. Ей нужно как-то туда попасть. То ли гулко отдававшиеся в тишине шаги стражников, то ли плывший над городом сладкий дурман… Дороти уже почти была уверена, что Биллина в беде. Значит, курицу нужно выручать. Скоро город начнет просыпаться — не будет же она до полудня стоять под деревом и думать, как войти. Дороти размышляла. Если она не может пробраться тайно… может, сказать, что она забыла во дворце бант или веер во время бала? Не так уж она и соврет. Ведь она уже была во дворце. Неожиданно пришедшая мысль показалась ей неплохим ходом, в плане было разве что два слабых места. Во-первых, ее наряд: собираясь уходить из города, Дороти надела платье, в котором впервые появилась в Эв, — чистое, старательно заштопанное, но откровенное старое. Грубые запыленные башмаки только дополняли картину. Во-вторых, слишком уж странным было время. Явиться за забытым бантом ни свет ни заря во дворец принцессы — наглость, граничащая с глупостью.

Задумавшись, Дороти не сразу заметила, как по дорожке через сад бодро движется невысокая женская фигурка. На мгновение мелькнула отчаянная мысль подкрасться поближе и, дождавшись, пока дама отвлечет внимание стражников, рвануть мимо них в ворота, но Дороти быстро ее отогнала: она добьется разве что того, что ее схватят и посадят в тюрьму. А уж оттуда помочь Биллине будет крайне затруднительно. Продолжая наблюдать, девочка высунулась из-за дерева. Едва заметив длинные ленты, спускавшиеся за спиной приближавшейся фигурки почти до колен, Дороти почувствовала, как сердце в груди словно оборвалось. Она поспешно юркнула обратно за дерево. Нанда! Вот уж кого девочка совсем не ожидала встретить здесь в такой час.

Служанка тем временем миновала ворота и, перебросившись парой слов со стражниками, двинулась было вдоль по улице. Дороти пыталась унять гулко стучащее сердце. Кажется, опасность миновала. Неожиданно Нанда остановилась и, развернувшись, быстро пошла в сторону дерева, за которым стояла Дороти.

Девочка никогда не думала, что умеет настолько быстро бегать. Она сорвалась с места в тот же миг, когда поняла, что служанка принцессы ее заметила. Почему она в такой панике убегала от Нанды, в первую встречу показавшейся ей вполне симпатичной, Дороти не могла объяснить даже самой себе. Просто в это мгновение девочку охватил страх. Он приказывал ей бежать — и она бежала, мчалась так, что ветер свистел в ушах, а улицы и сады сменялись вокруг безумным калейдоскопом. Дороти опомнилась лишь на самой окраине города. Ноги подгибались от долгого бега, в груди болело. Перед глазами неторопливо плавали черные круги, и Дороти, боясь упасть, прислонилась к ближайшему дощатому забору. Страх до сих пор был где-то рядом, стоял за плечом. Если она тебя догонит, она заберет твою голову и поставит в ящик. Принцесса Лангвидэр меняет головы по несколько раз в день.

Дороти не могла поверить, что тоже прониклась этой чушью. Не может живой человек менять головы, это всё Биллина со своим мрачным нытьем. Вот и верь после этого курам! «Тогда где она сама?» — тихо поинтересовался предательский здравый смысл. — «Не потому ли она пропала, что видела что-то недозволенное?»

Пытаясь отдышаться, Дороти уперлась руками в колени и привалилась к забору спиной. Люди не меняют головы. Для ее собственной головы не опасна ни Нанда, ни принцесса Лангвидэр. Биллина подслушала какой-то обрывок разговора, возможно, вообще не касавшийся Дороти, а потом додумала продолжение. И вовсе не стоило настолько глупо убегать.

Тогда где она сама? Дороти ведь так и не ответила на этот вопрос.

Девочка не заметила, как стукнула, открываясь, калитка, и из сада на улицу вышел хозяин дома. Она подняла голову лишь тогда, когда он ее окликнул. Перед ней стоял пожилой, однако вполне бодрый мужчина, его глаза весело усмехались из-под широкополой шляпы. В одной руке человек держал самодельную удочку, в другой — ведро.

— Дитя, ты откуда тут?

— Оттуда, — честно призналась Дороти и махнула рукой вдоль по улице. Где-то там остался дворец. — За мной… погналась собака.

— Понятно, — мужчина поскреб бороду. — А живешь ты где?

— В пригороде, — наконец отдышавшись, Дороти выпрямилась. Ей не хотелось врать этому человеку, однако в противном случае пришлось бы объяснять, что она делала в городе в такую рань и от кого убегала. А говорить кому-либо про сменные головы девочка опасалась.

— А, служишь там, — сделал вывод хозяин дома и кивнул своей догадке. — Я на рыбалку на телеге поеду, если хочешь, до развилки можешь присоединиться.

Дороти благодарно кивнула. Путешествие начиналось вполне романтично: тишина, шум океана вдали, сладкий запах цветов… Выходя из дома, девочка была уверена, что сможет идти хоть целые сутки. Теперь, после бессонной ночи и долгого бега по пустынным улицам столицы, она понимала, что от прежней бодрости мало что осталось. Желание лечь где-нибудь у забора и, свернувшись в клубок, уснуть становилось всё настойчивее. К тому же сейчас Дороти кардинально поменяла свои планы: побег придется отложить до следующей ночи. Она не может уйти, не забрав Биллину, да к тому же пообещала мальчишкам помочь в выкапывании плиты. Но, по большому счету, что такое сутки? Почему она вообще так настойчиво хочет покинуть Эвну? Этот город приютил ее — разве заслуживает он нелепых подозрений, которыми щедро делится с Дороти желтая курица? Эвна слишком красива, она не может быть опасна. Предчувствия твердили обратное, но Дороти, воспитанная скупым на эмоции Канзасом, привыкла доверять своим глазам. Город, усыпанный белыми цветами, не сделал ей пока что ничего плохого.

Бороться с неясной тревогой становилось всё труднее. Биллина пропала весьма некстати. Дороти мысленно упрекнула себя за глупое бегство от дворца: в конце концов, она должна была хотя бы попытаться туда проникнуть. Курице может потребоваться ее помощь.

А кто сказал, что курица вообще во дворце? Чем дольше Дороти думала, тем больше запутывалась. Иногда ей казалось, что она вообще не может быть уверена в реальности окружающего мира. Не существует ни страны Эв, ни страны Оз, а она, Дороти, больна.

Рыбак в соломенной шляпе смотрел на девочку несколько озадаченно.

— Едешь? — уточнил он и приглашающе кивнул на старую деревянную телегу, в которую был запряжен весьма сосредоточенного вида серый конь. Этот человек реален. Реален конь, повозка тоже настоящая. Значит, Дороти не следует опускать руки, она обязательно во всём разберется. Девочка широко улыбнулась и, не заставляя себя просить дважды, ловко взобралась на телегу.

— Спасибо! Мне как раз до развилки, дальше я добегу.

Мужчина легонько тронул коня в бок концом удочки. Серый фыркнул, лениво махнул хвостом и медленно потрусил вдоль улицы. Телега тихо заскрипела колесами по кирпичной крошке. Почему-то сейчас Дороти четко вспомнила дорогу из желтого кирпича, по которой делала свои первые шаги в волшебном мире.

— Старый уже, а всё понимает, — протянул рыбак, кивая на своего коня. — Ты там у кого служишь? — поинтересовался он и искоса взглянул на Дороти. — По поручению в город бегала?

Девочка никого, кроме Орин, из населения пригорода не знала, а потому решила, что отвечать нужно с наименьшей примесью неправды, иначе ее легко будет поймать на обмане.

— Да, по поручению. У Орин.

— А, у самой… — мужчина как-то сочувственно покачал головой, но продолжать не стал. Дороти обняла руками колени и уткнулась в них подбородком. Ей не слишком хотелось разговаривать, но девочка боялась показаться невежливой. Все-таки этот человек оказывает ей большую услугу, избавляя от необходимости топать пешком. — И как у нее?

— Хорошо, — решила не наговаривать на свою спасительницу Дороти. Лично ей система, в которой есть господа и слуги, была крайне непривычна, но если здесь такое возможно, то почему нет?

— Ну и слава небу, — удовлетворился ответом рыбак и больше вопросов не задавал. До самой развилки Дороти дремала, прислонившись к ведру. Над океаном показался край солнца, вода постепенно приобретала свой привычный фиолетовый цвет.

На развилке Дороти спрыгнула с телеги и, поблагодарив, сделала вид, что направляется в сторону пригорода. Телега рыбака понемногу удалялась, и, убедившись, что он не оборачивается, девочка свернула обратно на дорогу, ведущую к океану. Домой она решила больше не идти. Во всяком случае, до тех пор, пока окончательно не убедит себя, что все ее страхи — беспочвенная глупость. Вместо этого Дороти собиралась искупаться в океане, а потом добраться до холмов и немного поспать прямо на земле, дожидаясь, пока придут ее новые знакомые-кладоискатели.

Дорога оставалась пустынной. Лишь однажды Дороти обогнала стайка ребятишек, мчавшихся к деревьям с едой. Дороти прошла мимо и не могла не рассмеяться, наблюдая, с каким энтузиазмом дети карабкаются на дерево с сэндвичами, пытаясь обтрясти его, словно яблоню. Видимо, ей самой просто не повезло наткнуться здесь на колесунов. Дороти прошла по берегу чуть дальше и, убедившись, что находится в полном одиночестве, решилась искупаться. Вновь заходить в фиолетовую воду — со дня своего прибытия в Эв Дороти вообще не приближалась к океану — было несколько непривычно, и всё же она не могла не признать, что океан Нонестика безумно красив. Впрочем, как и вся природа в волшебной стране.

Быстро искупавшись, Дороти оделась, завязала волосы бантом и направилась к холмам. До полудня оставалось еще несколько часов, и ей вполне хватило бы их, чтобы выспаться.

Она взобралась на тот самый холм, на котором в свой первый день в Эв спасалась от колесунов, и, проверив, на месте ли плита (хотя куда мог пропасть настолько тяжелый предмет?), с наслаждением растянулась на склоне прямо на земле. Восходящее солнце мягко пригревало, и, несмотря на беспокойство за курицу, девочка довольно быстро заснула. План спасения Биллины она придумает позже.

Разбудили ее возбужденные голоса откуда-то снизу. Кажется, говорившие о чем-то спорили. Дороти зажмурилась, затем открыла глаза и села на земле. Солнце стояло уже высоко. Помимо Килса и Калса, которых девочка ожидала увидеть, у подножия холма толпилась целая ватага колесунов, и все они выжидающе смотрели на Дороти. Та недоуменно уставилась на них в ответ.

— Это свои, — небрежно заметили уже знакомые ей приятели, — мы все хотим искать клад. Родители всё равно с ума посходили, барахло собирают. А нам заняться нечем.

Дороти встала, отряхнулась и сделала несколько шагов вниз с холма, всё же опасаясь спускаться окончательно. Несколько дней назад она была в точно такой же ситуации со взрослыми представителями этого странного племени.

— Вы на меня не нападете? — уточнила она. Судя по услышанному ранее, верить колесунам — не самая удачная идея, но так она хоть что-то начнет понимать. Компания возмущенно загомонила, некоторые для подтверждения своей искренности даже стучали себя передними колесами в грудь. Они здесь только для того, чтобы найти клад.

Это дети. Такие же, как и ты. Ты боишься детей.

Их взрослые меня чуть не загрызли. Неудивительно, что я боюсь детей.

Эти дети — не люди. Они результат экспериментов над людьми.

Дороти резко мотнула головой, прерывая мысленный диалог, и спустилась с холма. Колесуны мигом обступили ее. У детей пока еще нет тупой жестокости во взглядах, заметила Дороти. Они не собираются убивать тебя за то, что ты сорвала с дерева обед.

— Где клад? Ты знаешь, что там? Как ты его нашла?

Дороти только махнула рукой наверх, в сторону вершины холма. Колесуны явно погрустнели. До них понемногу начинало доходить, что наличие четырех конечностей с колесами, может, и позволяет им передвигаться быстрее, но вовсе не ставит на ступеньку выше людей. Просто раньше им вовсе не нужно было карабкаться на холмы.

— Отсюда не видно, — пояснила Дороти. — Вы не можете подняться наверх, это могу только я. А я не хочу вас туда тащить, мне это совсем не надо. Там плита. Большая каменная плита, еще совсем новая. Для начала скажите-ка мне, в ближайшие года два на холмах никого не хоронили? Это часом не чей-то семейный склеп? А то неловко получится.

Колесуны, даже не задумываясь, отрицательно покачали головами.

— На холмах не хоронят, ты сумасшедшая, что ли? — снисходительно хмыкнул паренек в ярко-желтом костюме и такой же шляпе с пышным пером.

— Она нездешняя, бревно кривоногое! — вступились за Дороти Килс и Калс. Не успела она опомниться, как между колесунами завязалась потасовка.

— Прекратите немедленно! — Дороти топнула ногой. По земле катался разноцветный клубок из трех сцепившихся тел. Их кое-как удалось разнять, и весьма потрепанные противники, встряхнувшись, как большие псы, приготовились вместе с остальными слушать дальше.

Значит, это не чье-то последнее пристанище. Тем лучше. Еще открывая плиту найденным ключом, Дороти чувствовала себя ужасно неуютно. Что плохого в том, что она немного поможет этим существам занять свободное время? Им и так совсем недолго осталось провести на побережье. Сейчас Дороти было их безумно жалко.

— Совсем новая, говоришь? — этот голос определенно принадлежал девочке. Дороти осмотрела всю компанию и остановилась взглядом на светловолосом подростке, которого сначала приняла за мальчугана. Однако нет, похоже, девочка, хотя, если не приглядываться, то не особо понятно. — А ну молчать всем. Веревки взяли? Отлично. Теперь ты, — девица подъехала ближе к Дороти и хмуро уставилась на нее большими раскосыми глазами. — У нас веревки с крюками. Ты поднимаешься наверх, цепляешь крюками плиту, кидаешь веревки вниз. Эти, — она небрежно кивнула на оставшуюся компанию, — берут и тянут. Всё понятно?

— Эй, Гиса, полегче, — возмутился было кто-то, однако всерьез колесуны не спорили. Идея была толковой. Разве что Дороти по-прежнему чувствовала себя неловко. Получается, она — главное действующее лицо в поднятии этой плиты. А она нездешняя. Невежливо как-то, мало ли что там спрятано. Но деваться было некуда, Дороти сама подала им мысль о поиске клада именно на этом холме. Без нее они бы про эту плиту вообще не узнали. Тем временем колесуны побросали к ее ногам полдюжины мотков веревки с крепкими железными крюками на концах.

— И кто меня за язык тянул… — Дороти тяжело вздохнула. Но раз уж подбросила им эту идею, значит, учись нести ответственность до конца, сказала она себе и, подобрав веревки, принялась подниматься на холм. Дороти и сама была не намного старше большинства дожидавшихся ее внизу колесунов, поэтому любопытство кладоискателя мучило и ее. Смущало лишь то, что она, нездешняя, вмешивается в судьбу эвийских кладов. Внутренний голос немедленно возражал, что плита совсем новая, даже не успела врасти в землю, а значит, ничего исторически ценного под ней быть не может. Так, склад пустых бутылок разве что… Но удовольствие от процесса поиска все они получат. Продолжая мысленно беседовать сама с собой, Дороти дошла до самой плиты и принялась вставлять крюки в землю у самых ее краев. Достаточно глубоко их вставить у нее не хватало сил, поэтому девочке приходилось на них наступать — железные крюки, задевая камень, погружались в землю. Закончив работать, Дороти подергала их, попытавшись вытащить, — кажется, они всё же зацепили плиту снизу. Девочка взяла клубки веревки и сбросила с холма, к ним немедленно устремились колесуны. Руководить поднятием плиты продолжала шустрая Гиса. Наконец веревки были разобраны, существа внизу радостно загомонили и, разбежавшись, дернули первый раз. Дороти, опасаясь быть раздавленной плитой, отошла в сторону и теперь наблюдала сбоку.

Камень был тяжелым. Он больше напоминал искусственно созданную дверь или и впрямь чей-то памятник, но никак не обыкновенный природный объект. Дергать его на веревках, пытаясь вытащить из земли, ватаге детей пришлось добрый десяток раз, после чего нижняя его часть сдвинулась, камень, отчаянно скрежеща, проехал по металлической раме и начал падать. Он просто съезжал вниз под собственной тяжестью, колесуны с победными воплями бросились врассыпную, а Дороти осталась один на один с открывшимся проемом, откуда тянуло сырой землей.

— Эй, что там? — требовательно раздалось снизу. Дороти заглянула в проем.

— Подождите, тут темно, — откликнулась она и осмелилась шагнуть внутрь, твердо сказав себе, что при малейшей опасности бросится наутек. Первым, что она увидела, как только глаза немного привыкли к темноте, был большой медный шар, который поблескивал в падавших в пещеру солнечных лучах. Шар не двигался, и Дороти решила, что он вряд ли станет в ближайшее время на нее нападать. Затем она рассмотрела прикрепленный к большому шару шар поменьше, руки и ноги. Медное создание внешне напоминало человека. Причем лично Дороти оно напоминало вполне конкретного человека — жестяного Дровосека, с которым она познакомилась в стране Оз. Разве что тот не был таким круглым. Дороти зашла в пещеру и принялась с любопытством разглядывать свою находку. У медного человека было подробно сделанное лицо, а на спине подвешена небольшая табличка. Сняв ее, Дороти вернулась к свету и принялась читать надпись.

«Смит и Тинкер. Сверх-отзывчивый, мыслящий, говорящий механический человек. Запатентовано. Оснащен часовым механизмом. Думает, говорит, действует, делает всё, только не живет. Производится на фабрике Смита и Тинкера в Эвне. Подделка преследуется по закону».

Дороти снова вошла в пещеру и еще раз осмотрела свою находку. Снизу раздавались возмущенные настойчивые вопли, но теперь, охваченная азартом открытия, она уже не обращала на них внимания. Она нашла эту плиту, значит, имеет право обследовать содержимое пещеры первая.

На обратной стороне таблички надпись продолжалась: «Необходимые ключи прилагаются». Ключи действительно были на месте — нанизаны на проволочное кольцо, надетое на запястье механического человека. Дороти осторожно сняла кольцо: ключей было три, и они оказались пронумерованы.

— Раз ты думаешь, говоришь и действуешь, значит, от этого ключи и есть. От жизни нет, всё верно, — сообщила Дороти механическому человеку и принялась его осматривать, дабы найти замочные скважины. Они нашлись быстро — под каждой подмышкой и на спине между лопаток, также пронумерованные, так что Дороти не пришлось размышлять, какой ключ чему соответствует. Конечно, ей хотелось бы в столь ответственный момент видеть рядом Озму или хотя бы Биллину, всё же не каждый день заводишь ключами механических людей, но единственным вариантом, который у нее был, оставались толпившиеся у подножия холма колесуны.

Стараясь не показывать любопытства и не слишком торопиться, Дороти по очереди вставила первые два ключа в соответствующие скважины и повернула. В первые минуты ничего не произошло. Потом, видимо, освоившись с возможностью действовать после долгого перерыва, механический человек заговорил. Это было настолько неожиданно, что Дороти подпрыгнула от страха и едва не рванула вниз с холма, но вовремя опомнилась. «О чем ты вообще думала, заводя его?!» — справедливо напомнила себе девочка и для верности дала сама себе подзатыльник.

— Добрый — день — я — вижу — что — светит — солнце — значит — я — не — ошибся.

— Не ошиблись, — вежливо подтвердила Дороти. — Действительно день. Я завела вас, вы не против?

— Большое — спасибо, — он говорил глухо и монотонно, но Дороти решила, что именно так и должны разговаривать механические люди.

— Скажите, пожалуйста, а кто вы такой? И почему находитесь здесь? — полюбопытствовала Дороти. Конечно, на табличке написано, кого конкретно ей удалось откопать, но понятнее от этого не становилось. Даже на первый взгляд механический человек был весьма сложно устроенным изобретением, и пещера в холме для него — определенно не самое подходящее место.

— Я — Тик-Ток — механический — человек — создан — на — фабрике — Смита — и — Тинкера — в — Эвне. Я — умею — мыслить — двигаться — и — говорить.

— Смита и Тинкера… — задумчиво повторила Дороти. Про эту фабрику ей было известно совсем мало, но того, что она знала, хватало с лихвой. Ведь именно на фабрике Смита и Тинкера проводились эксперименты, в результате которых были созданы колесуны. А те, в свою очередь, выброшены из города, будто бесполезные отходы. Это не добавляло Дороти особой любви к эвийским изобретателям. А что если… а вдруг этот механический человек — еще один результат неудачного опыта и потому заперт здесь, под каменной плитой в холме? Вполне возможно, что побережье использовалось гениальными изобретателями как гигантская свалка отходов. Дороти внимательно посмотрела на свою находку. — Скажите, а вас таким изобрели, или вы когда-то были живым человеком?

Жестяной дровосек, с которым Дороти познакомилась в Оз, родился самым обыкновенным. Он стал жертвой колдовства. Кто знает, может, и Тик-Ток превращен в механизм путем опытов эвийских изобретателей? В таком случае эти люди станут ей еще менее симпатичны. Хотя хватало и того, как они обошлись с колесунами.

— Я — никогда — не — был — человеком. Я — машина.

Дороти с облегчением кивнула: уже проще.

— Меня — изобрел — господин — Тинкер. Вы — не — знаете — что — с — ним — случилось?

— К сожалению, нет, — девочка покачала головой. — Это он вас запер?

— Да. Он — обещал — что — вернется.

Снизу вновь донеслись нетерпеливые вопли. Тик-Ток повернул голову на звук.

— Кто — это?

— Это… — Дороти замялась. — Колесуны. Просто компания детей. Они помогли мне сдвинуть плиту, под которой вы были заперты. Думаю, нам следует спуститься, чтобы я могла вас им представить. Они не могут подняться на холм, потому что скатываются.

— Не — трудитесь — я — знаю — кто — такие — колесуны.

— Правда? Ах да, конечно. Вы же тоже с фабрики Смита и Тинкера, — хлопнула себя по лбу Дороти. — Простите.

— Ничего — страшного. Это — большая — неудача — профессора — Смита. Он — мечтал — создать — усовершенствованных — людей — а — получил — это. Полагаю — их — следовало — уничтожить — но — профессор — Смит — был — добросердечный — человек. Так — говорил — господин — Тинкер.

— Добросердечный? Да вы с ума сошли! Ставить опыты на людях, а неудачный результат взять и выкинуть на побережье! И вы еще говорите, что их нужно было убить?!

— Прошу — меня — извинить. Я — машина. Я — считаю — что — изобретения — должны — приносить — пользу. Это — закон — науки.

— А вы приносите пользу? — заинтересовалась Дороти. Они вышли из пещеры и начали спускаться с холма. Вопли внизу пораженно стихли.

— Да — я — приношу. Профессор — Тинкер — считает — что — я — удачное — изобретение.

Спустившись с холма, Тик-Ток и Дороти попали под пристальные взгляды собравшихся внизу детей. Неподалеку лежала сброшенная плита. Колесуны молчали, разинув рты, и Дороти решила сама представить свою находку.

— В пещере под плитой я нашла вот этого медного джентльмена. Это мистер Тик-Ток, изобретение фабрики Смита и Тинкера. Он механический человек. Умеет думать, говорить и действовать.

Дети зашептались. Они смотрели на медного человека с неприязнью.

— Этот тоже с фабрики? Выходит, Тинкер закончил? Тогда почему он здесь? Профессор Смит утонул, и компаньон получил всю фабрику! Профессор Смит был гениальный ученый, он не тратил время на такую ерунду…

Тик-Ток молчал. Его, машину, невозможно было задеть нелестными отзывами, так что механический человек взирал на копошащуюся ватагу без какого-либо интереса. К тому же у него, похоже, было собственное мнение о профессоре Тинкере, и поколебать это мнение было куда труднее, чем сдвинуть с места каменную плиту. Наконец, перекрывая возмущенное бормотание, он спросил:

— Что — случилось — с — профессором — Тинкером? Где — он?

Колесуны злорадно захихикали. Похоже, наличие у Смита компаньона с иными, чем у него самого, идеями не давало им покоя. Боготворя своего профессора, Тинкера они не любили.

— Мы слышали, профессор Тинкер сбежал на Луну, — немного помедлив, сообщила Гиса. — Говорят, он чего-то боялся. Но никто не знает, правда ли это. Ведь добраться до Луны невозможно.

Дороти удивленно взглянула сначала на Тик-Тока, потом — на нескладную девицу, так похожую на парня. В этой стране есть фиолетовый океан, механические люди, ошибочно созданные четырехногие существа на колесах и возможность менять головы. Побег на Луну уже не казался таким уж нереальным. Похоже, здесь границы возможного и невозможного каждый определяет для себя сам.

— Если он тебя запер, значит, ты ему больше не был нужен.

Дороти казалось иначе. Кому вообще может понадобиться взбираться на эти холмы? На берегу есть куда более живописные места. Плита была совсем на виду — и вместе с тем не заметна снизу, вполне надежный тайник, раскрытый совершенно случайно. Если бы она не поднялась на холм, спасаясь от преследования, этот тайник мог бы существовать еще лет сто. Кому-то было очень нужно, чтобы Тик-Ток находился в этой пещере, подальше от чужих глаз. Его хотели не выбросить, а сохранить. Дороти осторожно коснулась руки медного человека.

— Профессор — Тинкер — обещал — вернуться — значит — он — вернется, — ровно ответил Тик-Ток, выслушав версию про Луну. — Я — его — лучшее — изобретение — по — его — словам.

— Нам-то какая разница? — как обычно хором буркнули Килс и Калс. — Кроме этого медного болвана там внутри ничего нет, что ли?

Дороти хотелось заступиться за механического человека, возразив, что он хотя бы не ошибка эксперимента и не нападает на невинных путников, но сдержалась, посчитав, что это, во-первых, будет жестоко, а во-вторых, не ей вмешиваться в идеологическую войну между изобретениями Смита и Тинкера. Она нездешняя. Это не ее дело.

— Я не посмотрела, — растерянно ответила Дороти. Ее настолько заинтересовал медный человек, что она и впрямь не обратила внимания, есть ли в пещере что-то еще. Килс и Калс скорчили недовольные гримасы.

— Девчонки!.. — и тут же получили чувствительные пинки колесом от Гисы.

Теперь Дороти было немного стыдно. Она привела сюда этих детей, фактически пообещав им клад. Сдернула с их помощью с холма каменную плиту, одна вошла в пещеру и привела оттуда механического человека. А им, выходит, так ничего и не досталось.

— Я — могу — поднять — одного — или — двоих — из — вас — наверх, — неожиданно предложил Тик-Ток. — Потом — вы — поможете — остальным — и — посмотрите. Кстати — как — ваше — имя? — неожиданно обратился он к Дороти. Точно, она ведь не представилась…

— Мисс Дороти Гейл, — назвалась девочка и даже сделала реверанс. — Можете называть меня Дороти.

— Если — прикажет — мисс — Дороти — Гейл, — добавил механический человек. — Она — завела — мои — пружины.

— Эй, но плиту-то тянули мы! — немедленно возмутилась Гиса. — Хотя… нам тинкеровские игрушки без надобности, забирай. Мы его даже разобрать толком не сможем.

— Спасибо, — вежливо отозвалась Дороти. Ей совсем не хотелось, чтобы Тик-Тока кто-то разбирал. Особенно учитывая взаимную нелюбовь изобретений двух ученых. — Будьте любезны, поднимите ребят наверх. Они хотели найти клад, но нашлись вы.

— Я — не — клад, — согласился Тик-Ток, легко подхватил стоявших ближе всех Килса и Гису и, держа их подмышками, принялся подниматься на холм. Дороти подобрала веревки и направилась следом. У самой пещеры механический человек остановился, отпустил свою ношу, Дороти вручила им веревки и пошла обратно. Позади шагал Тик-Ток. Живут же эти создания как-то со своими колесами, значит, вскарабкаться наверх по веревкам сумеют без посторонней помощи. Она обещала им возможность поиграть в кладоискателей — она свое обещание выполнила. Дороти казалось, что теперь им не будет настолько грустно покидать побережье.

Оставив детей взбираться на холм (из пещеры уже доносились радостные вопли), Дороти вновь отправилась по дороге в сторону океана. Тик-Ток молча топал рядом. При более близком знакомстве колесуны оказались обыкновенными детьми. Пусть довольно невоспитанными и грубыми, но — всего лишь детьми, как она сама. Да и где им набраться хороших манер, с такими взрослыми и таким отношением со стороны людей? Ведь люди ненавидят колесунов, не допускают в города и относятся как к живому мусору, порождая ответную злобу. У этих созданий просто нет иного выхода. Дети вырастают, впитывают уже устоявшиеся взаимоотношения и пополняют ряды озлобленных полулюдей. Никогда раньше Дороти не было настолько горько от невозможности что-то изменить в окружающем мире.

Поиск клада на холме закончился для нее обретением нового знакомого. С металлическими людьми она встречалась и раньше, а потому была удивлена гораздо меньше, чем при виде тех же колесунов. Тик-Ток отличался от жестяного Дровосека лишь тем, что никогда не был человеком.

— Значит, вы — изобретение мистера Тинкера, — еще раз уточнила Дороти. Да и неловко как-то было идти молча. Раз уж механический человек решил следовать за ней, будет вполне естественно, если она попытается более подробно узнать его биографию.

— Да — меня — создал — профессор — Тинкер. Он — работал — один — уже — после — кончины — своего — компаньона — Смита.

— А что случилось со Смитом? Да, кстати, вы можете мне сказать, зачем он пытался создать людей на колесах? По-моему, это жутко неудобно, — Дороти подобрала с земли камешек и бросила его в воду. Фиолетовый океан плескался у ее ног.

— Я — не — имел — чести — быть — знакомым — с — господином — Смитом. Он — нарисовал — реку — и — утонул — в — ней.

— Но… это ведь невозможно! — невольно вырвалось у Дороти, и девочка мигом прикусила язык. Каждый сам определяет для себя границы возможного.

— Однако — это — произошло. Господин — Смит — хотел — создать — усовершенствованных — людей. У — него — это — не — получилось. Всё — чего — он — добился — это — колесуны.

— Видимо, ваш создатель был в этом плане удачливее. Вы производите впечатление образованного джентльмена, — сделала комплимент Дороти. — У вас правильная речь, и, думаю, мыслите вы не хуже.

— Профессор — Смит — заложил — в — мои — настройки — функцию — понимания — всех — языков — на — которых — говорит — хоть — один — житель — континента — и — островов — океана — Нонестика — включая — языки — Пого — Конжо — и — диалект — земли — Вообще-Нигде, — сообщил механический человек, не впечатлившись похвалой. Он воспринял это лишь как констатацию факта.

— Ух ты… а где находится земля Вообще-Нигде?

— Никто — не — знает.

— Нет, ну логично, — рассмеялась Дороти и бросила в воду еще один камешек. — Вы верите в то, что ваш создатель улетел на Луну? Это ведь так… далеко.

— Я — машина — я — не — могу — верить — или — не — верить. Я — могу — только — знать. Господин — Тинкер — обещал — вернуться — за — мной — когда — в — городе — будет — спокойно. В — городе — спокойно?

— В Эвне? — переспросила Дороти. — По-моему, да, здесь вполне спокойно. Знаете, я сама попала сюда всего несколько дней назад. Я из Канзаса, и меня занесло сюда штормом.

— Но — вы — говорите — по-эвийски — Дороти. Канзас — где-то — рядом?

— Я и сама не знаю, как так получилось, — девочка развела руками. — Я сразу начала понимать этот язык, как будто всегда здесь жила. Может, это случилось со мной во сне? Я плыла ночь по океану Нонестика и спала в курятнике. Ведь есть люди, которые изучают иностранные языки во сне… А так, насколько я поняла, Канзас очень далеко отсюда, здесь никто даже не знает, где он.

— Господин — Тинкер — не — вернулся. Думаю — с — ним — случилась — беда. Я — должен — его — найти.

— И как вы планируете это сделать? — полюбопытствовала Дороти. — Я бы с удовольствием помогла вам, но, к сожалению, мне нужно уходить из города. Я хочу домой.

— Я — должен — вернуться — на — фабрику — и — разобраться — что — там — произошло. Полагаю — господин — Тинкер — хотел — меня — спрятать. Кто — сейчас — правит — страной — Эв?

— Принцесса Лангвидэр. Если не ошибаюсь, она правит только последний год, до нее был король.

— Король — Эволдо — был — злым — правителем. Я — служил — ему — в — качестве — личного — стражника. Но — я — ничего — не — знаю — о — принцессе.

— Вы немного потеряли, — утешила Дороти. — Я видела принцессу Лангвидэр. Говорят, она умеет менять внешность. Ходит даже слух, что она меняет головы и каждый раз становится другим человеком. Но пока что для меня это как-то странно.

— Если — в — городе — спокойно — значит — с — господином — Тинкером — случилась — беда, — вновь переключился на интересующую тему механический человек. — Я — должен — его — разыскать.

— Желаю удачи, — кивнула Дороти.

— Вы — подняли — плиту — и — завели — мои — ключи — Дороти — Гейл. Позвольте — мне — следовать — за — вами — пока — вы — в — городе. Я — должен — принести — вам — пользу.

— Уверяю вас, вы мне ничего не должны, — покачала головой девочка. — Я буду искренне рада, если вам удастся найти вашего создателя.

— Это — закон — науки. Вы — были — полезны — мне — я — буду — полезен — вам.

Дороти задумалась. В принципе, механический человек не так уж ей и помешает. Наоборот, он действительно может быть полезен: сделает ее пребывание в Эвне более безопасным, возможно, умея мыслить, подскажет что-то дельное. Особенно при условии, что ей нужно выручать из беды свою курицу. Наконец Дороти кивнула.

— Я буду благодарна, если вы действительно мне поможете.

1

— Хорошего тебе вечера, досточтимый советник.

Орес недоверчиво скривился, сквозь тонкое стекло полупустого стакана рассматривая фигуру склонившегося перед ним человека. Подобное раболепие со стороны королевского алхимика могло бы казаться смешным, если бы речь шла о ком-то другом. Старика Орес знал уже достаточно давно — меньше всего при его виде советнику хотелось смеяться.

После коронации Лангвидэр прошел год, и за этот год советник иногда вообще забывал о существовании королевского алхимика, по совместительству являвшегося отцом шустрой служанки принцессы. Тот умел напоминать о себе и обычно делал это в самое неподходящее время. Последние месяцы его было не видно и не слышно, старик трудился в своей пристройке над каким-то очередным заклинанием — казалось, он вообще забыл о существовании внешнего мира. И вместе с тем… нет, не забыл. Среди свиты Его величества Эволдо его придворный алхимик был бы идеальным союзником: умный, расчетливый и не выбирающий средств достижения цели, он сильно напоминал самого Ореса. Было у этого потенциального сотрудничества лишь одно «но»: старик явно что-то знал о принцессе Лангвидэр, знал куда больше самого Ореса Нао, а значит, при необходимости мог пустить это знание в ход, выдвигаясь на первый план и делая советника едва ли не пешкой в непонятной игре. Алхимик короля мог контролировать принцессу иначе, куда более эффективно, и вовсе не спешил делиться своими знаниями. Держался в стороне, не лез в политику, копошась в своей пристройке, — одним фактом своего существования выводил из себя всесильного Ореса Нао.

К нему можно было бы кого-то подослать. Сложно, но вполне исполнимо — неуязвимых людей не существует. Ореса останавливало лишь то, что в случае смерти старика тайна уйдет в могилу вместе с ним. Сейчас, наблюдая за визитером, советник всё больше приходил к выводу, что своим знанием тот не замедлит воспользоваться. Если в своей сегодняшней просьбе получит отказ. Ему определенно что-то нужно.

— Мой вечер был хорошим до твоего появления.

Старик снисходительно хмыкнул. Орес не предлагал ему сесть, но визитера это, похоже, не смущало. Он стоял напротив, опустив голову, чтобы не так бросались в глаза неестественные морщины на лице, — и Орес был уверен, что старик улыбается. Сгущавшуюся за окном ночь рассеивал свет круглых оранжевых фонарей.

Ему определенно что-то нужно. Орес поставил стакан на колено, придерживая пальцами, и бросил на гостя быстрый взгляд. Выставить бы его вон, стража обычно не церемонится с незваными посетителями. Какое-то неясное предчувствие, на грани мнимого видения, не позволяло это сделать. Если он что-то знает, нужно это выведать, после чего в максимально короткий срок отправить старое чучело на кладбище. А Орин вернется только к ночи. Впрочем, то, что дочь из гостей поедет не к себе в пригород, а останется здесь, было единственным греющим душу фактом.

— Какие гномы тебя вообще сюда принесли?

Вино в стакане отражало оранжевые отсветы. Эвна затихала к ночи, задыхаясь в своих цветах. Старик выпрямился, двусмысленно усмехнулся в бороду.

— Орес, ты симпатичен мне ничуть не больше, чем я тебе. Но я за целый год не услышал от тебя ни единого слова благодарности. Та принцесса, которой ты носишь на подпись свои политические фантазии, — результат моих научных знаний. Ее бы не было без меня. Тебя, в нынешнем твоем статусе, не было бы без меня. Я заставил ее, мертвую, управлять королевством. Ты этим пользуешься. Я не заслужил подобающего приветствия? — лицо алхимика сморщилось еще больше, зубы обнажились в двусмысленной улыбке. Орес едва сдержался, чтобы не запустить стаканом ему в голову.

— Ты можешь перейти сразу к делу, или тебе просто не хватало собеседника на вечер?

— Могу. Но должен тебе сказать, ты крайне негостеприимный хозяин.

Он насмехается, даже не скрывая этого.

— Тогда приступай, потому что ты испытываешь мое терпение, — Орес глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Не сорваться и даже не пытаться свернуть алхимику шею. Пока получалось.

— Орес, я по делу. Пора тебе подумать о ближних. Конкретно сегодня — обо мне. Не знаю, известно тебе или нет, скорей всего, нет. Посох Торна впервые ударил в Вей-Вамаре.

— И что? — советник нахмурился. О посохе Торна ему доводилось слышать и раньше, причем всегда от одного и того же человека. И этот человек стоял сейчас перед ним. Алхимик Его величества был помешан на поиске посоха Торна.

— Я так и думал. А ведь я объяснял тебе уже тысячу раз… Сотворив материк, великий Торн нанес несколько ударов посохом, распределяя свою силу между созданной им землей. С каждым разом доля могущества Торна, вложенная в удар, становилась всё меньше, пока наконец не исчезла совсем. Это не собственная магия земли, это нечто иное, скрытое до той поры, пока не найдется волшебник, способный воспользоваться необходимыми знаниями и найти место удара.

Орес пожал плечами. Он не видел необходимости изображать радушного хозяина, и это существенно упрощало ситуацию. Посох Торна и восемь его ударов — миф, подтверждений которому, несмотря на то, что материк создан далеко не вчера, пока не найдено. Однако наиболее упрямые фанатики до сих пор верят в посох Торна.

Орес знал об этой легенде несколько больше, чем собирался показывать. Иногда ему самому становилось интересно, откуда берет начало столь странная трактовка хода сотворения материка, но это случалось крайне редко. Согласно легенде, там, куда бил посох Торна, создавался некий резервуар собственной силы чародея — не той, которой Торн наделял землю, а иной, отдельный и полностью скрытый от посторонних глаз. Сила великого Торна дремала в месте удара до той поры, пока не найдется человек, который ее разбудит. Торн касался созданной им земли восемь раз, причем разные ученые называли совершенно разные места ударов, так что вычислить их точное положение не представлялось возможным. Все приверженцы легенды сходились лишь в одном: первый раз посох Торна коснулся материка именно в Вей-Вамаре. Каждый раз, сталкиваясь с этой легендой, Орес благодарил чародея за то, что об этой легенде знают на материке всего несколько сотен человек, а сторонников у нее и того меньше, иначе в Вей-Вамаре уже стягивались бы очереди желающих прикоснуться к святой земле. Одним из таких желающих и был алхимик Его величества. Идея поисков места удара всплывала у него периодически и затем пропадала, погребенная под текущими делами, чтобы через какое-то время вновь возродиться. Видимо, сейчас старика настиг один из таких периодов.

— То, что ты ничего в этом не понимаешь, не уменьшает важности проблемы, — алхимик прищурился, глядя куда-то вдаль, словно пытаясь увидеть, как великий Торн бьет своим посохом. — Кажется, я понял, как и что именно нужно искать.

— Рад за тебя, — Орес даже не пытался изменить выражение лица на более подходящее. — Этим обязательно нужно было делиться со мной?

— Поверь мне, иначе никак, — вновь осклабился визитер. Если он пришел просить что-то, связанное с этим проклятым посохом, удачного окончания дня можно уже не ждать. Орес до сих пор не до конца понимал, что именно мешает ему позвать стражу и вытолкать старика в шею. Почему он всё еще сидит и слушает то, что ему абсолютно не нужно.

Потому что старик не врет. Он поднял женщину с островов по сути из могилы, он сделал из нее марионетку, научив ее менять кукольные головы и связав руки нитями полной беспомощности. Сделать это во всей Эвне мог только он. Значит, есть способ, посредством которого он отправит принцессу Лангвидэр обратно в гроб. А если не будет принцессы…

Рука советника невольно дрогнула, вино выплеснулось на ковер. Не думай об этом. Если не будет принцессы, то, что ты делаешь с такой легкостью, станет невозможным.

Вместе с этой женщиной из его рук ускользнет государство. Просто ослабление влияния — лучший, безболезненный и самый удачный исход, возможность покинуть Эвну и успеть сохранить уверенность большинства в том, что к происходящему в стране при принцессе Лангвидэр Орес Нао не имеет никакого отношения. Слишком многое сделано, чтобы рассчитывать на такой исход, и слишком многое еще не сделано, чтобы уходить в небытие с самой вершины.

— Что требуется от меня?

— Другое дело, — на морщинистом лице широким провалом вновь раздвигается в улыбке рот. — Орес, я тебя ценю. Хоть и на расстоянии, потому что я слишком стар, чтобы приближаться к тебе. Но вот так, временами — ты бесценен. Я отправляюсь в Вей-Вамаре.

… и не вернусь, мысленно закончил советник. Это было бы слишком хорошо.

— Я буду искать место, куда ударил посох Торна. Я надеялся сделать это еще осенью, когда земле возвращали прежний статус. Более того, я рассчитывал, что ее постигнет участь Гаялета, ее разделят между Эвной и Шессавой, и Вей-Вамаре перестанет существовать как территориальная единица. Это существенно упростило бы мою задачу. Но ты, Орес… почему ты не довел дело до конца? Ты последовательно превращаешь Анардаху в пустырь, твоими стараниями разделен Гаялет — здесь-то ты чего остановился?! Когда нужно было делать эту землю своей в первую очередь.

— Ради того, чтобы ты мог искать там свой посох, я должен был доводить Вей-Вамаре до раздела? Ты не много ли на себя берешь?

— В самый раз для человека, который оживил принцессу и толкнул ее тебе в руки. Я смотрю, тебе везет на красивых женщин, Орес… Вот только им не везет с тобой. Но достаточно, прошлого не воротишь. В том, что Вей-Вамаре до сих пор существует как самостоятельная провинция, исключительно твоя ошибка, и я помню об этом. Постарайся ее исправить. Мне нужно, чтобы со мной пошел отряд людей. Человек сто будет достаточно.

— Зачем?

— Ну, знаешь… — старик неопределенно пошевелил пальцами. — В ряде ритуалов могут потребоваться жертвы. И потом, никогда не знаешь, что тебе понадобится в путешествии. Я перестрахуюсь, просто на всякий случай.

— Сто человек «просто на всякий случай»? Отлично. Дальше.

— Ну и так, можно сказать, совсем элементарное. Нужно разрешение принцессы на проведение исследований, которое твой гонец должен доставить Урту Вамаре не позднее завтрашнего дня.

Орес наклонился, поставил стакан на пол и медленно поднялся с кресла. Алхимик, словно почувствовав скрытую угрозу, отступил на шаг и гневно вздернул бороду.

— В Вей-Вамаре, говоришь? — Орес сложил руки на груди и сделал вид, что сосредоточенно размышляет. — Часа три до границы и потом еще столько же по их территории. Я обрисую тебе полную картину, идет? Скоро полночь. Предположим, я пишу это разрешение сам, чего мне делать совсем не хочется. Выхожу из дома и направляюсь во дворец. Принцесса Лангвидэр в это время уже наверняка спит без задних ног — хотя в ее случае лучше сказать «без головы», да? Твоя дочь будит принцессу, принцесса надевает голову, думает, что началась война. Учитывая, что со всех этих голов наберется хорошо если один полноценный мозг, я долго объясняю, что именно от нее требуется. Получаю подпись, которую, заметь, я не могу подделать и расписаться сам. И отправляю гонца на запад. Запыхавшийся гонец на падающей с ног лошади влетает во дворец Вамаре часов эдак в семь утра и, отдав честь, протягивает ему бумагу. Урту Вамаре думает, что началась война. Читает, что алхимик Его покойного величества с отрядом сопровождения из ста человек решил почтить его скромную провинцию и направляется на раскопки для поисков посоха Торна.

— Всё верно, — не обращая внимания на странный тон советника, кивнул старик. — Я рассчитал. Судьба даст мне удачу на ближайшую неделю.

— Ты не доживешь до следующей недели, — окончательно теряя терпение, зашипел Орес и шагнул ближе. Алхимик отступил еще на шаг и уперся спиной в стену. — Этот бред ты пробьешь к исполнению только через свою дочь. Путать меня с прислугой не в твоих интересах.

— Орес, если я не доживу до следующей недели, то принцесса не доживет до завтрашнего дня, — улыбка сошла с морщинистого лица. — Хорошо, я готов дать тебе время, чтобы отправить гонца завтра в полдень. Решать такие вопросы через Нанду я не готов. А вот ты подходишь как нельзя лучше. Действуй, Орес. Не такая уж это большая плата за то, что ты творишь в государстве.

Старик исчез раньше, чем Орес решил, ответить или лично вышвырнуть вон. Со двора донеслись приглушенные голоса и стук колес. Орин. Советник устало рухнул обратно в кресло.

Дочь вошла через несколько минут — стремительная и счастливая после танцев, благоухая розами в прическе и надушенным веером. Оцепенение, словно повисшее в комнате с появлением старого алхимика, испарилось, словно вчерашний дым.

— Отец? К вам кто-то приходил?

Орес молча кивнул, снова поднял с пола стакан, одним глотком допил его содержимое. Орин в курсе большинства дел. Ей это абсолютно не нужно, так же, как ему — выполнять наказы королевского алхимика. Но она привыкла быть рядом. Орин слушает, не говоря ни слова, лишь бесшумно бросает на низкий столик кружевной веер, стягивает тонкие светлые перчатки. Обходит кресло отца и становится позади, кладет руки на плечи.

Ей тридцать лет, и она могла быть королевой. Орес поднял руку, касаясь пальцев дочери своими. Ей абсолютно не нужно знать, что в Вей-Вамаре закопан мифический посох. Но допустить исчезновение принцессы Лангвидэр из числа действующих лиц означает подставить под удар пригородный особняк и коллекцию эвейятского горного хрусталя — вещи, за которые Орин готова умереть. Исчезновение женщины с островов поставит под удар благополучие их обоих.

— Что вы решите? — Орин ненадолго убирает руки, чтобы вытащить из прически цветы и распустить волосы. Густые тёмные локоны волной окутывают ее плечи и спину. Женщины из Анардаху приносят мужчинам в роду лишь несчастья. Точно такие же волосы были у ее матери.

Орин умеет быстро переключаться. С мыслей о недавних танцах на проблемы Вей-Вамаре, но даже она, не присутствовавшая при разговоре, не видит иного выхода. Этот старик знает что-то, что пока ускользает от всех остальных — и в первую очередь от Ореса Нао. Позволить ему воспользоваться этим знанием значит рисковать и потерять всё. Орес запрокинул голову, встречаясь с дочерью взглядом. Они поднялись слишком высоко, чтобы исполнять чьи-то приказы, и вместе с тем деваться им некуда.

— Если хотите, я могу составить это письмо, — задумчиво предложила Орин. Она хитрит, прием закончился — и ей просто нужно на что-то отвлечься. Орин больше не хочет видеть во сне разбитую дорогу, сломанный пограничный столбик и пеструю птицу.

— Идите спать, Орин. Письмо я отправлю утром.

С губ женщины сорвался короткий нервный смешок.

— Нет, в самом деле. Скорее замерзнет океан Нонестика, чем вы станете исполнять чей-то приказ. Разве он может помешать нам чем-то серьезным?

— В том-то и дело, Орин… что я не знаю. И, честно говоря, не хочу узнавать на своей шкуре.

Наследница взяла со стола веер и перчатки и направилась к выходу. Уже когда она была у дверей, Орес вновь ее окликнул.

— Орин, вы помните, что я сказал вам ночью? Не дожидайтесь, пока со мной что-то случится, — вы можете не успеть покинуть город. Как только в Эвне начнутся беспорядки, собираетесь и уезжаете в Эвейят. Не ждете и не геройствуете, не возвращаетесь в город, — сразу, по окружной дороге вдоль побережья, через Ромьераланд и Шессаву. Ни при каких обстоятельствах, даже под страхом смерти, не приближаетесь к границе с Анардаху. Вы поняли, Орин?

— Отец!.. — ее плечи дрогнули. Орин не оборачивалась, и советник не мог видеть ее лицо.

— Вы меня поняли? — с нажимом повторил он. После долгой паузы наследница кивнула. — Идите, Орин.

— Вы думаете, в городе начнутся беспорядки? — справившись с собой, безразлично и как-то буднично спросила женщина. — Слава Торну, всё спокойно. Здесь никто не знает о том, что происходит на севере, а если и узнают, всегда можно повернуть толпу в нужную сторону.

— Всякое может быть. Мое дело — предупредить вас, потому что я не смогу уехать в любом случае.

— Но почему? — Орин прислонилась к дверному косяку, стоя полубоком и всё еще пряча лицо. — Вы можете уехать вместе со мной.

— Потому что, Орин, если я покину Эвну, мы уже точно потеряем всё. Еще ни у кого не получалось руководить на расстоянии. А сейчас, учитывая, что у меня и помимо этого старого чучела есть вопросы, ждать нужно максимально плохих новостей. Меньше будет разочарований.

Орин молча вышла, и дверь бесшумно закрылась за ее спиной. Проводив дочь взглядом, советник отвернулся обратно к окну. Оттуда продолжал литься мягкий оранжевый свет. В городе всё спокойно. Год назад, наблюдая за женщиной в жемчужном ошейнике, на которую надевали эвийскую корону, Орес тоже не до конца понимал, что происходит. Но тогда было ясно хотя бы то, что от новой принцессы может быть хоть какая-то личная выгода.

* * *

— Мистер Тик-Ток, вы знаете, куда нужно идти? — озадаченно уточнила Дороти. День клонился к вечеру, когда они вошли в Эвну и направились куда-то вдоль окраины, не сворачивая в центр. Девочка уже порядком устала и начинала мечтать о том, чтобы где-то неподалеку оказалась небольшая полянка, на которой можно передохнуть. В гостях у Орин было гораздо удобнее — хотя бы тем, что Дороти не доводилось так много ходить пешком: для путешествий на далекие расстояния, вроде дороги до королевского дворца, подавали колесницу. Когда Орин решила показать девочке город, они тоже спокойно ехали, и прогулка стала для Дороти истинным наслаждением. Сейчас, в компании Тик-Тока, Дороти топала уже пару часов. Останавливаться и тем самым задерживать механического человека ей было неловко: тот и так простоял без дела целый год.

Если бы кто-то спросил у Дороти, зачем она решила идти вместе с Тик-Током, она бы задумалась. После чего неуверенно ответила, что, во-первых, она его освободила — ей и нести за него ответственность, а во-вторых, если она поможет ему в поисках пропавшего профессора Тинкера, механический человек присоединится к ней в операции по спасению курицы и, более того, станет незаменимым спутником в путешествии на запад. Конечно, было бы гораздо логичнее сперва попросить у нового знакомого выручить из беды скорбную птицу, но для этого требовалось пробираться во дворец. Дороти попросту боялась: там несметное количество стражи, и с ними не справиться даже Тик-Току, который не знал, что такое усталость. Там Нанда, внушавшая теперь необъяснимый страх, и эта странная принцесса со сменными головами. Как ни ругала Дороти в мыслях паникершу Биллину, а прогнать тревогу не удавалось. Девочке крайне не хотелось вновь попадаться принцессе на глаза.

— Разумеется — я — знаю, — подтвердил механический человек, уверенно шагая вдоль казавшихся одинаковыми улочек окраины. По обеим сторонам этих улочек теснились невысокие кирпичные домики, весьма симпатичные на первый взгляд и отдаленно напоминавшие Дороти ее собственный. Сейчас, едва успевая за Тик-Током, она оглядывалась по сторонам куда реже, но всё же не могла отказать себе в этом удовольствии. Что ни говори, а Эвна была красива. Если бы только этих цветов было поменьше… Безоговорочное господство белого цвета казалось Дороти неестественным и чрезмерным. И вместе с тем она уже не однажды слышала, что в этом году магнолии цветут как обычно, не то что в прошлом. Минувшей весной они цвели так, словно то был их последний раз. Городские деревья встречали новую принцессу.

— Если — вы — устали — я — могу — взять — вас — на — руки, — предложил механический человек, наконец заметив, что девочка отстает всё чаще и чаще. — Я — машина — я — могу — работать — без — перерыва.

Предложение было крайне соблазнительным, и всё же Дороти отрицательно покачала головой.

— Вы очень любезны, — вежливо улыбнулась она и прибавила шаг. — Но я не хочу привлекать лишнее внимание. Сама по себе я не слишком примечательна, но вы, такой медный и блестящий, бросаетесь в глаза. Если вы будете меня нести, вместе с вами люди запомнят еще и меня, а мне это совсем не нужно. Но большое спасибо за предложение.

— Если — вы — хотели — чтобы — вас — не — замечали — вам — нужно — было — замаскироваться, — вполне разумно заметил механический человек, но Дороти лишь развела руками. Из личных вещей у нее здесь лишь то, что на ней надето, не могла же она для маскировки брать что-то у Орин? Впрочем, девочка надеялась, что все взгляды любопытных горожан будут прикованы именно к Тик-Току и никто не обратит внимания на его спутницу.

Механический человек был, пожалуй, героем вечера. За ним мчалась детвора, его провожали взглядами случайные прохожие. Из города нужно убираться не позднее завтрашнего утра, твердо решила Дороти, иначе за вечер слух о диковинном медном существе разнесется по всей Эвне, а там недалеко и до дворца. Дороти абсолютно не представляла, как поступит, если кто-то попытается их задержать, а потому надеялась, что ей не придется попасть в такую ситуацию.

— Смотрите — вот — главная — башня — нашей — фабрики, — Тик-Ток указал рукой вперед. Всего в какой-то паре сотен шагов от них тянулся высокий глухой забор, над которым возвышалась, гордо уходя шпилем в небо, высокая кирпичная башня. Дороти подумала, что нечто подобное могло бы быть неплохой стартовой площадкой для полета на Луну.

— Мы пришли? — она не могла скрыть своей радости. Оставалась, конечно, вероятность, что ворота окажутся закрыты и придется уходить ни с чем, но Тик-Току это в голову, видимо, не приходило, и его уверенность была вознаграждена. Он подошел и сосредоточенно принялся щелкать пальцами по металлическим пластинам ворот, касаясь их в, казалось бы, совершенно случайно выбранных точках — во всяком случае, Дороти, наблюдавшая со стороны, так и не уловила закономерность.

— У вас такая хорошая память? — восхищенно поинтересовалась девочка. Тик-Ток молча продолжал стучать пальцами по воротам, отбивая одному ему известный ритм. Это продолжалось всего пару минут, после чего с обратной стороны забора что-то тихо скрипнуло, и ворота начали открываться. Металлические пластины плавно поползли вверх, расправляясь, будто перья на крыльях гигантской птицы. Дороти застыла с открытым ртом. Это был вход в лабораторию двух величайших изобретателей страны Эв, и она, девочка из Канзаса, получила право прикоснуться к тому, что она уже успела мысленно окрестить механизированной магией. Мистер Смит и мистер Тинкер окружали себя своими творениями.

— Я — машина — у — меня — точная — и — безошибочная — память. Профессор — Тинкер — проверил — ее — научив — открывать — замки — на — воротах. Я — справился — значит — мои — шестеренки — не — заржавели. Входите, — и Тик-Ток первым шагнул во двор. Дороти несмело последовала за ним. В томно-ленивом, усыпанном цветами городе фабрика господ Смита и Тинкера казалась ей произведением искусства иного мира. Пусть странного, временами жестокого, но искусства.

— Вы думаете, что мистер Тинкер находится где-то здесь? — полюбопытствовала Дороти, осматриваясь. Картина, открывшаяся ее глазам, была довольно заурядной: два небольших здания, соединенные переходом, небольшой пустой двор и башня, возвышавшаяся позади. И вместе с тем это было место работы двух гениальных изобретателей. Тик-Ток, не задерживаясь во дворе, зашагал к корпусам.

— Нет — но — надеюсь — найти — подсказки. Если — бы — профессор — Тинкер — был — здесь — я — сам — был — бы — здесь. Я — его — последнее — изобретение. Думаю — с — ним — случилась — беда.

Несмотря на мучившее ее любопытство, Дороти чувствовала, что ей необходимо сесть и отдохнуть. Иначе она будет абсолютно бесполезна в ходе операции по спасению курицы. И кто знает, быть может, именно от нее будет зависеть жизнь Биллины. К тому же, немного подумав, Дороти решила, что будет гораздо лучше, если Тик-Ток отправится обследовать лаборатории один. Ей, нездешней, нельзя вмешиваться, это будет неправильно, словно она без разрешения подсматривает за чужой тайной. Профессор Тинкер изобрел Тик-Тока — значит, механический человек должен найти своего создателя сам. Дороти оставалось лишь мысленно поблагодарить мироздание за то, что Тик-Тока придумал не профессор Смит. Попадись этот горе-экспериментатор на ее пути, она бы не постеснялась высказать ему всё, что думает об опытах над людьми.

— Я подожду вас во дворе, — крикнула Дороти в спину удаляющемуся Тик-Току. Тот остановился, развернулся всем телом и торжественно кивнул.

— Благодарю — вас. Надеюсь — мне — удастся — найти — что-то — что — приведет — меня — к — профессору — Тинкеру. Если — он — попал — в — беду — то — нуждается — во — мне.

Отыскав взглядом небольшую скамейку возле стены одного из зданий, Дороти направилась туда. Наконец она сможет сесть, скинуть башмаки и дать отдых ногам. А к ночи — она надеялась, что до этого времени Тик-Ток управится — можно будет вновь вернуться ко дворцу. Дороти не могла избавиться от мысли, что она теряет время. Но, в конце концов, она была просто канзасской девочкой, напуганной чужим желанием отобрать у нее голову. Чем скорее город останется за ее спиной, тем лучше.

Прошло, по ее ощущениям, где-то около часа. Над горизонтом повисло солнце. Где-то там, куда к конце концов уйдет этот яркий шар, находится Корона Мира. А за Короной Мира — Мертвая пустыня, что высушивает плоть за считаные мгновения. Чтобы увидеть Озму и вернуться домой, Дороти должна пересечь и хребет, и пустыню. Она никогда не страдала от недостатка отваги, но чем дольше длилось ее самостоятельное путешествие (а оно длилось уже почти целый день), тем чаще приходило беспокойство по типично бытовым вопросам, которых в стране Оз не возникало вовсе. Что она будет есть, не имея ни цента? Будет ли всё время идти пешком, потратив на поход к горам в лучшем случае полгода, или попытается найти себе попутчиков и доехать, сократив таким образом время в пути? Велика страна Оз, но Дороти и не требовалось в свое время пересекать ее от края до края. А если бы и потребовалось, всегда есть Озма или их старый знакомый Оз, которые готовы помочь ей своими чарами. Чем она будет обороняться от хищников, ночуя в лесу? Если Тик-Ток решит остаться в Эвне, этот вопрос станет одним из наиболее актуальных. Перебирая в уме возможные опасности, Дороти говорила себе, что состояние беспомощности перед безжалостной стихией большого мира и есть взросление. И взрослеть ей совсем не хотелось.

Живя у Орин, Дороти не сталкивалась хотя бы с проблемами ночлега и еды. Но не век же она будет в гостях у богатой наследницы, это, во-первых, невежливо, а во-вторых, ни на шаг не приблизит ее к возвращению домой. Орин не повезет ее в Эвейят. Всё, что Дороти слышала о прежней столице, сводилось к тому, что та далеко и является, учитывая близость Мертвой пустыни, довольно опасным местом. Если Дороти желает попасть в Оз, ей придется топать туда самой. Эвна красива, фиолетовый океан до сих пор продолжает потрясать воображение, а от обилия белых цветов захватывает дух. Но как же она двулична, раскинувшаяся вдоль побережья столица, она смотрится в океан, будто в зеркало, и не замечает ничего вокруг.

Дороти зажмурилась и твердо сказала себе, что еще не случилось ничего такого, от чего следовало бы впадать в панику. Они отыщут Биллину и уйдут. Она попросит Тик-Тока проводить их до границы… с чем, кстати? Неожиданно и исподволь всплыла еще одна проблема: Дороти не знает, какой дорогой нужно идти в Эвейят, да и вообще понятия не имеет о географии страны Эв. Значит, ей нужна карта. Самая простая, на первое время — представить, как расположены друг относительно друга десять регионов страны Эв. Выдвигаться в дальний путь без карты — несусветная глупость.

— Плохой из тебя путешественник, милочка, — вслух упрекнула себя Дороти и с удивлением поняла, что ругает себя с интонациями, очень похожими на традиционные замечания Биллины. Неужели она так скучает по этой курице? Биллина попала в беду не менее некстати, чем профессор Тинкер. Но у Тик-Тока куда больше возможностей отыскать своего создателя: он машина, он не устаёт и не испытывает страха. А она, ребенок, мчалась от дворца, словно увидев привидение. — Но ничего, я думаю, я научусь, — тут же успокоила себя Дороти. Пока есть возможность исправить создавшееся положение, нужно исправлять.

Дороти обняла колени руками и свернулась на скамейке. Город понемногу окутывали мягкие сумерки. Двор фабрики был, похоже, единственным свободным от магнолий местом в Эвне, а высокий забор скрывал деревья, что росли на улице и в саду напротив. Дороти вовсе не хотелось наблюдать за тем, как белые цветы становятся пепельно-серыми в опускающейся ночи. Закрой глаза — и Эвна исчезнет, останется только этот запах. Дороти уткнулась лицом в колени и задремала.

Механический человек появился во дворе, когда уже совсем стемнело. Девочка подняла голову на скрип открывающейся двери, на мгновение насторожилась, но, рассмотрев знакомый, состоящий из шаров силуэт, успокоилась. Тик-Ток, в свою очередь, выглядел крайне озадаченным.

— Вы поняли, что случилось с вашим создателем? — спросила Дороти, опуская ноги со скамейки и обуваясь. Тик-Ток заложил руки за спину и принялся неторопливо расхаживать перед ней.

— Я — машина — но — признаюсь — я — вообще — ничего — не — понял. Профессор — Тинкер — исчез. Пропали — все — изобретения.

— Сочувствую, — Дороти вздохнула. — Но вы искали подсказки. Неужели не обнаружили ни одной?

— Пока — не — знаю. Я — должен — хорошо — подумать. Профессор — дал — мне — возможность — мыслить — нужно — ею — пользоваться.

— Дело хорошее, — ободряюще кивнула Дороти. — Вы хотите остаться здесь?

— Если — не — возражаете — теперь — займемся — вашей — курицей. Я — обещал. Я — буду — думать — в — процессе.

Присутствие механического человека придавало уверенности. Возвращаться ко дворцу одна, тем более ночью, Дороти не осмелилась бы ни за что на свете. Она до сих пор не могла внятно объяснить себе, чего именно она боится, и винила в своей трусости паникершу-курицу, но необходимость снова туда идти пугала до дрожи в коленях. Если бы только Биллина не пропала… Если бы она вообще не совалась во дворец! Тогда Эвна, вместе с ее цветами, кирпичной крошкой и сменными головами Лангвидэр, оставалась бы уже далеко позади. Но Биллина подалась во дворец добывать для Дороти доказательства странной магии принцессы и исчезла почти сутки назад.

Курицы вообще могло не быть во дворце. Чисто теоретически она могла оказаться где угодно, но других отправных точек для поисков у Дороти не было. Нужно с чего-то начинать. И не забивать себе голову воображаемыми опасностями, строго велела девочка самой себе и вслед за механическим человеком вышла из ворот. Металлические пластины, поднятые над забором в форме крыльев, начали медленно опускаться за ее спиной. Фабрика Смита и Тинкера открывалась лишь для тех, кто мог преодолеть хитроумный замок.

— Скажите, вы знаете, в какой стороне королевский дворец? — поинтересовалась Дороти, в который раз за день сталкиваясь с одной и той же проблемой: в этом городе она никогда не знала, куда идти, и это сбивало с толку. После уединенной фермы в канзасской степи Эвна была для Дороти слишком большой. Механический человек кивнул.

— В — мою — память — встроена — карта — города. Идемте.

Тик-Ток был поистине неоценимым спутником. Дороти решилась еще на один вопрос.

— А карта страны в вашу память случайно не встроена?

— Разумеется — встроена. Я — могу — ориентироваться — и — служить — проводником — по — стране — Эв.

Дороти едва не захлопала в ладоши. Потом, вспомнив, что механический человек может захотеть остаться в городе и продолжить поиски своего создателя и имеет на это полное право, поникла. Она не должна просить Тик-Тока сопровождать ее в Эвейят. Этот путь может занять неизвестно сколько времени, а Дороти всего лишь обнаружила каменную плиту и завела ключи механического человека — слишком мало, чтобы требовать взамен такую услугу.

Тик-Ток не был живым и потому не испытывал любопытства. Ему было абсолютно всё равно, с какой целью его маленькая спутница интересуется картой страны Эв, он просто сосредоточенно шагал вперед. Тик-Ток без труда мог ориентироваться в городе в темноте. На улицах загорались фонари — в большинстве своем белые, приманивающие своим мягким светом ночных мотыльков. Оранжевые попадались лишь на центральных улицах богатых кварталов. Следуя за механическим человеком, Дороти уже давно потеряла счет времени. Короткий отдых на скамейке во дворе фабрики не принес желанной бодрости, и девочка чувствовала, что еще немного — и она заснет прямо на ходу. Нужно спасать Биллину, нужно держаться. Всего несколько часов — и они смогут покинуть город. Она и курица, пойдет ли с ними Тик-Ток… неизвестно, но как было бы хорошо.

Над головой, недосягаемо-высоко, в небе загорались звезды. Океан Нонестика шумел вдали. Днем океан был фиолетовым, небо — пронзительно-голубым, ночью они сливались в безграничное черное единство, в котором, казалось, терялись и луна, и крошечные звезды. Там, наверху — свобода. Здесь — пустынные улицы, по которым плывет сладкий запах бесчисленных цветов. Наверно, с неба город выглядит полностью серым, пепельно-серым в свете своих фонарей. Отцветут деревья, исчезнет этот запах — останется глянцевая черная листва, и ночами Эвна будет вливаться в бесконечное единство неба и воды. Дороти этого уже не увидит. От возможности покинуть город ее отделяла лишь пропавшая курица.

Тёмная громада дворца выросла перед Дороти с пугающей неожиданностью. Задумавшись, девочка не заметила, как они оказались почти на том же самом месте, с которого она убегала прошлой ночью. За сутки ничего не изменилось: ей нужно попасть во дворец, не просто попасть, а получить возможность его обследовать, разыскивая подсказки, ведущие к разгадке исчезновения желтой курицы. Тик-Току на фабрике было гораздо проще, на его пути не стояла дворцовая стража. Дороти огляделась. Они находились на углу улицы, скрытые от взглядов марширующих караульных каким-то кирпичным забором. На небо понемногу поднималась луна. Дороти решила, что сейчас еще нет полуночи, а потому у них достаточно времени, чтобы придумать подходящий план и проникнуть во дворец, наделав при этом как можно меньше шума. Дороти вовсе не хотелось в тюрьму.

— Послушайте, мистер Тик-Ток, — девочка прислонилась к забору, стараясь не обращать внимания на ставший будто сильнее запах цветов. Женщина со сменными головами украшает прически магнолиями. Она опасна. Цветы сочатся ядом. Нужно уходить из города. Тьфу, Биллина, это всё твое влияние, паникерша желтая! Вся в своих дедушек и бабушек.

— Да — Дороти.

— Нам нужно попасть во дворец. Вы искали своего создателя, а я должна найти курицу. Потом, конечно, я дам ей по гребешку за легкомыслие, но для начала мне и впрямь нужно ее найти. Вы можете придумать, как нам обойти стражу?

— Разумеется — я — попробую. Профессор — дал — мне — способность — мыслить — я — должен — ею — пользоваться.

И Тик-Ток надолго замолчал. Дороти села на землю, прислонившись спиной к забору и вытянув ноги, а механический человек принялся прохаживаться взад и вперед. Дороти даже казалось, что она слышит, как поскрипывают от усердных размышлений его шестеренки. Настолько сильно ей хотелось спать разве что на маковом поле. В стране Оз.

Озма…

Дороти вскинула голову, пытаясь прогнать сонливость. Пока они не найдут Биллину, она не имеет права расслабляться. Тик-Ток остановился напротив.

— Скажите — Дороти — здесь — есть — другой — вход?

— Есть, — кивнула девочка, вспоминая свою вчерашнюю ночную прогулку вокруг дворца. — Еще два. Они все охраняются примерно одинаково. А промежутки в решетке слишком узкие, я не смогу пролезть.

— Я — мог — бы — поднять — вас — чтобы — вы — перелезли, — предложил Тик-Ток. Дороти мысленно поблагодарила господина Тинкера за то, что тот дал своему изобретению мозги. Механические мозги порой ничуть не хуже настоящих.

— Это очень хорошая идея. Только нужно найти место, где мы сможем незаметно ее осуществить, — Дороти встала, отряхнула платье и снова высунулась из-за угла. Она продолжала надеяться на то, что их пока никто не заметил. Деревья вдоль улицы давали густую тень. — Давайте обойдем дворец, — предложила Дороти. — Я была здесь вчера и уверена, что видела подходящие места. Правда, если я полезу через забор, вы, к сожалению, не сможете последовать за мной. Но я постараюсь справиться одна.

Механический человек не стал спорить. Они вышли на дорожку, тянувшуюся вдоль забора, и, стараясь максимально держаться в тени, отправились обходить дворец. В саду негромко переговаривались стражники, Дороти слышала лишь доносившиеся обрывки фраз, но даже по интонациям могла понять, что во дворце всё спокойно. Никто не ждет, что она, маленькая канзасская девочка, с помощью своего медного напарника примется преодолевать дворцовую решетку. Однако если на горизонте вновь покажется невысокая фигурка в капоре с длинными лентами… Дороти была уверена, что свалится с забора и рванет со всех ног прочь. Нельзя допустить, чтобы такой хороший план провалился.

Еще около получаса обследования дворцового забора — и вот оно, идеально подходящее место для осуществления плана. Тихий участок неподалеку от угла, куда не выходило ни одной дорожки. Лишь деревья, серо-черные деревья — когда Дороти будет спускаться в сад, она постарается не запутаться в ветвях.

— Я думаю, здесь. С угла нас не видно. Нужно только дождаться, пока вон тот стражник пойдет в другую сторону, — она указала пальцем в сторону человека, шагавшего вдоль забора. — Здесь столько этих деревьев, что в саду он меня уже не заметит.

— Я — готов — Дороти.

Ждать пришлось недолго. Стражник дошел до угла, окинул взглядом улицу (Дороти в очередной раз подумала, что не так уж бесполезны бесчисленные деревья, под ними можно успешно прятаться), развернулся и двинулся в обратном направлении. Дороти поманила за собой Тик-Тока и первой подбежала к забору.

Механический человек обхватил руками ее колени и легко поднял девочку над землей. Дороти вцепилась в прутья забора, пытаясь встать на поперечную полосу наверху. Решетка была настолько плотной, что ступни Дороти едва помещались в промежутках. Оставалось лишь перекинуть ноги и… прыгать? Кузен Фил гордился бы ею. Дороти ухватилась за ближайшую толстую ветку и оттолкнулась от забора, левый башмак соскользнул с ноги и упал куда-то в траву. Тик-Ток остался стоять на прежнем месте.

Стараясь не шуметь и нащупывая ногами ветки, Дороти спустилась по дереву вниз. Нужно найти башмак и идти за блудной курицей.

— Тик-Ток, уходите! Вас обнаружат, — зашептала Дороти. Механический человек медленно повернул голову на ее голос.

— Дороти — у — меня — закончился — завод — движения. Идите — не — беспокойтесь — за — меня.

Девочка испуганно зажала ладонью рот. Заметив, что стражник возвращается, она поспешно юркнула назад, в темноту густой листвы. Вновь она втягивает кого-то в беду. Сначала курица, теперь Тик-Ток… Неподвижно стоящую у забора фигуру просто не могут не заметить. Значит, буквально через несколько минут вокруг него столпится вся дворцовая стража. Дороти чувствовала себя ужасно. Почему она приносит всем одни беды? Тик-Ток оказал ей неоценимую услугу, помог перебраться через забор — а она ничем не может ему помочь. Она не сможет сейчас, даже проявив невероятный героизм и подойдя ближе, завести его: он стоит слишком далеко. Единственное, что она может, — это бежать. Дальше, вглубь сада, не позволяя себя заметить. Если поймают еще и ее, жертва Тик-Тока окажется напрасной.

Дороти беззвучно всхлипнула и, опустившись на колени, принялась искать башмак. Он упал совсем недалеко. Нашарив его, девочка поспешно обулась и начала пробираться вперед, оставляя за спиной неподвижного механического человека и всё громче слышавшиеся удивленные голоса стражников. По щекам Дороти покатились безнадежные слёзы. Она шла медленно, стараясь не спотыкаться об корни деревьев и не слишком громко шмыгать носом. Даже от слёз не становилось легче. Она приносит несчастья. Оставалось надеяться, что с курицей не случилось ничего непоправимого.

Деревья вокруг тихо умиротворенно шелестели листвой. Ночью на балу, стоя на балконе, Дороти не чувствовала никакой исходящей от них угрозы. Цветущие магнолии составляли львиную долю красоты столицы, их запах являлся ее душой. Белые цветы с желтыми сердцевинами жили своей жизнью — и вместе с ними на несколько дней в году у Эвны открывалось будто второе дыхание.

Сейчас, оказавшись в дворцовом саду, Дороти поняла, что снова не испытывает перед этими деревьями никакого страха. Они забирали ее тревогу, они шелестели листвой и цветами над ее головой. Через их кроны не было видно неба. Там, наверху, его не существует. Есть только эти деревья, и они скрывают ее от посторонних глаз. Как ни парадоксально, но сейчас Дороти чувствовала себя в безопасности. Если бы только она могла хоть чем-то помочь Тик-Току. Дороти вытерла слёзы рукавом и затаилась: неподалеку послышались четкие шаги караульного. Деревья спасают ее, не давая быть обнаруженной. Дороти даже начинало казаться, что она привыкает к царившему вокруг сладкому запаху.

Единственную трудность составляло то, что девочка понятия не имела, в каком направлении идти. Она вышла к какой-то глухой стене, но яснее от этого не стало. Даже если она войдет во дворец, как она будет искать Биллину в огромном здании? Если бы Дороти не была настолько целеустремленной, она бы давно опустила руки. Но слёзы высохли, шелест листвы придавал уверенности, так что отступать она не собиралась.

Вдоль стены тянулась еще одна дорожка. Едва Дороти собралась высунуться и оглядеться, как на этой дорожке встретились два стражника. Судя по тому, с какой легкостью завязалась между ними беседа, закадычные друзья. Остановившись прямо напротив убежища Дороти (девочка села на землю и постаралась спрятаться за стволом), они принялись обсуждать какие-то повседневные дела. Уже успев сообразить, что в их обязанности входит не стоять на одном месте, а непрерывно ходить по отведенному участку, Дороти решила, что много времени беседа не отнимет. А значит, она может себе позволить несколько минут передышки. Дороти глубоко вздохнула и закрыла глаза. Деревья тихо шелестели над головой, словно пытаясь рассказывать девочке что-то, известное только им. Дороти слушала. От сладкого запаха воздух становился густым и будто осязаемым. Эти цветы не могут иметь над ней такую же власть, как маковое поле в стране Оз. Потому что так будет слишком глупо.

… не могут. Шепот тёмной глянцевой листвы забирал ее тревогу.

* * *

Медленно, словно в полусне, Нанда прошлась по гостиной. За год в комнатах принцессы Лангвидэр не изменилось практически ничего. Разве что добавились тридцать ящиков в будуаре. Лангвидэр занимала то же самое крыло дворца, которое отдал в ее распоряжение еще король Эволдо. Нанда не была уверена в том, что принцессе вообще есть разница, где жить, но сама она, постоянно находясь при госпоже, чувствовала себя здесь в безопасности. То ли в этом проявлялась ее типично женская сентиментальность — именно здесь она впервые встретилась с принцессой, то ли играло свою роль отсутствие посетителей — ни у кого во дворце не возникало потребности искать расположения принцессы или советоваться с ней по каким-либо вопросам… Нанда не знала. Лангвидэр была для всего двора чем-то вроде тонкого красивого сервиза, выставляемого на стол по случаю прихода гостей и после их отъезда убираемого за ненадобностью обратно в шкаф. В стране Эв есть своя принцесса — просто потому, что монархия — устоявшаяся государственная система, которую не было смысла менять. Принцесса сидит на троне, женщина с разными лицами и пустым взглядом, и никому нет дела до того, что происходит с ней с обратной стороны этой красивой декорации.

Над городом собирался дождь, первый за много дней. Тучи шли с океана, нависая над столицей, словно намереваясь прижать ее к земле. Нанде пришлось зажечь все свечи в гостиной, чтобы хоть как-то разогнать темноту. Ветер за окнами трепал ветви деревьев, срывая белые лепестки. Девушка отбросила в сторону широкий платок, в который куталась, выходя в город, и вновь обернулась. В полумраке гостиной перед ней застыла неподвижная медная фигура.

В том, что девочка, фея из страны Оз, придет ко дворцу еще раз, Нанда не сомневалась. Она не знала, что именно в очередной раз тянет Дороти сюда, но раз уж та разгуливает по городу по ночам, значит, повод кажется самой девочке весьма серьезным. Следовательно, план по подготовке новой головы госпожи существенно упрощается, не нужно будет, рискуя попасться на глаза Орин, ловить дитя самой. Дороти просто сама шла в руки.

Если госпожа желает эту голову, значит, Нанда добудет голову. Неважно, что для этого девочку придется несколько лет держать в Эвне, скрывая ото всех сам факт ее пребывания здесь. Желание госпожи — закон. Нанда не ошиблась: убежав однажды, Дороти появилась у стен дворца на следующую ночь, каким-то образом перебралась через ограду. Едва заметив с наружной стороны забора медного человека, служанка моментально сообразила, каким именно. Меньше всего на свете она ожидала вновь увидеть Тик-Тока.

Механический человек исчез практически сразу после казни принцессы. Нанда, охваченная горем, вспомнила о механическом человеке лишь спустя несколько дней, когда Лангвидэр, с головой рошерийской дворянки, заговорила с ней по-эвийски. С каждой новой головой принцесса, привезенная с Саламандровых островов, забывала родной язык. Не было больше нужды в диковинном медном создании, в чьи способности входило понимать и воспроизводить все известные языки созданного Торном мира. Разве что принцесса безнадежно молчала, ненавидя саму себя. Прошли дни, когда Лангвидэр, рыдая, била зеркала и царапала пальцами перерубленную шею, и Нанда старалась о них не вспоминать. Она не знала, что хуже, неуправляемое безумие от невозможности что-то изменить или та апатия, что не отпускала принцессу последние несколько месяцев. Лангвидэр уже давно не была живой. Но такой, как сейчас… такой она была для Нанды по-настоящему мертвой.

Возвращение Тик-Тока стало полной неожиданностью. Первые несколько минут Нанда, скрываясь в тени деревьев, молча смотрела, как стражники, собравшись вокруг медного человека, пытаются понять, откуда он взялся, и, перебрасываясь шуточками, решают, что с ним делать дальше. Если она не поторопится, новость о механическом человеке, пропавшем изобретении двух фабрикантов, крепко засядет в их головах и однажды достигнет ушей Ореса Нао. Действовала Нанда скорее интуитивно, чем имея какой-то четкий план. Просто при виде механического человека в ее мозгу сформировалась неясная, казавшаяся глупой и едва ли не кощунственной, но вместе с тем весьма заманчивая идея. И Нанда, оставив под деревьями спящую девочку, поспешила к диковинной находке.

Тик-Ток, вытянув руки по швам, застыл посреди комнаты. Не самой простой задачей было незаметно провести его через сад, но Нанда, заявив, что видела нарушителей, переполошила всю стражу и выиграла таким образом несколько необходимых минут. К утру во дворце снова будет спокойно. Девушка обошла механического человека со спины и завела ключи речи и мыслей до упора, затем, вернувшись на прежнее место, остановилась прямо перед ним.

— Ты меня помнишь?

— Нет — юная — леди — не — помню, — монотонно ответил он, не проявив ни капли удивления. Зато Нанда ошарашенно приоткрыла рот.

— У тебя что, мозги заржавели? Ты за год забыл, кто есть кто? Где ты пропадал всё это время?

— Я — находился — в — пещере — в — холме — где — ждал — возвращения — профессора — Тинкера.

Нанда заморгала. Потом задумчиво потерла лоб. В пещере в холме? Что за чушь? Тик-Ток — лучшее изобретение Тинкера, об этом говорил еще король. И запирать это сложное изобретение в пещере в холме на целый год? Не самое разумное решение. Кто вообще вернул механического человека обратно его создателю? Тик-Ток невозмутимо смотрел на девушку, словно дожидаясь новых вопросов.

— В холме… а потом?

— Дороти — Гейл — открыла — пещеру — и — завела — мои — ключи. В — знак — благодарности — я — пришел — сюда — чтобы — помочь — ей — найти — ее — курицу.

— Какую курицу? — Нанда чувствовала, что запутывается. Теперь в деле появляются еще и куры.

— Не — могу — знать. Дороти — Гейл — ищет — свою — курицу.

— Уже не ищет, — отмахнулась Нанда. — Здесь нет никаких кур, здесь же не курятник. Значит, хочешь сказать, ты меня не помнишь? — вернулась она до интересующей темы.

— Нет — юная — леди.

— Тогда что последнее ты помнишь? — заподозрив, что перед тем как спрятать его в холм, Тинкер как-то изменил ему память, осторожно спросила Нанда.

— Я — был — слугой — короля — Эволдо. Я — слышал — что — теперь — страной — правит — принцесса — Лангвидэр. Король — Эволдо — умер.

— Да… король Эволдо умер, — тихо повторила Нанда. — Дороти справится со своими курами сама. Слушай меня внимательно. Я завела твою речь и мысли.

— Благодарю — юная — леди. Не — могли — бы — вы — завести — движение.

— Не могла бы. Пока, — с нажимом уточнила Нанда. — Все твои ключи находятся у меня. Ты будешь мне нужен буквально несколько дней, после чего я завожу пружину движения и отпускаю тебя, можешь идти куда захочешь.

— Я — должен — найти — профессора — Тинкера.

— Договорились, — безразлично пожала плечами Нанда. — Через пару-тройку дней ты пойдешь искать своего профессора. Если смогу, я постараюсь тебе помочь — поспрашиваю в городе.

— Благодарю. Вы — хотите — что-то — взамен.

— Ты угадал, — Нанда перебросила со спины на грудь длинные ленты и машинально принялась заплетать их в косу. — Я не могу понять, почему ты ничего не помнишь, но ладно, сейчас это не столь важно. Тинкер наделил тебя знанием многих языков, ведь так?

— Абсолютно — верно — юная — леди. Я — знаю — все — языки — материка — и — островов — океана — Нонестика — включая — Пого — Конжо — и — диалект — земли — Вообще-Нигде.

— Пого, Конжо и Вообще-Нигде меня не интересуют, — Нанда невольно улыбнулась. Она хорошо помнила эту фразу, которой он впервые представился принцессе. — Меня интересует язык Саламандровых островов.

Эта идея возникла в мозгу Нанды спонтанно, едва девушка увидела стоявшего перед забором механического человека. Во всем королевстве он был единственным, кто понимал речь принцессы Лангвидэр и мог отвечать ей на ее родном языке. Раньше, подумать только… раньше, слушая монотонную речь Тик-Тока, Нанда не могла избавиться от чувства ревности. Медный болван понимает то, что говорит принцесса. Она, Нанда, как ни старается, понимает лишь отдельные фразы, да и то не столько понимает, сколько запоминает по звучанию. Но разве может механический человек, подаренный королем, так причесывать госпожу, как это делает она, разве может он помочь ей выбрать платье или составить компанию в прогулке по саду? Разве может это медное чучело любить ее?

Сейчас от всего этого осталось лишь странное чувство, которое бывает при столкновении с прошлым. Нанда изменилась за год. Нанда видела сменные головы и стояла рядом с безголовым телом, наблюдая за отражениями в зеркале. Она, а не кто-то другой, наблюдала за превращением женщины с островов в безвольную пустую оболочку. И она по-прежнему любила принцессу Лангвидэр.

Что будет, если женщина с островов, незаконная принцесса с тридцатью чужими головами, вновь услышит давно забытый язык? Отреагирует ли хоть как-то, узнает ли? В душе Нанды шевельнулась неясная надежда. А потом механический человек может убираться на все четыре стороны.

— Я — знаю — язык — жителей — Саламандровых — островов. Что — именно — вам — нужно.

— Ты должен будешь завтра утром поздороваться с принцессой и сказать ей несколько фраз. Ты узнаешь принцессу по ключу, который будет на ее руке. Потому что она сейчас выглядит совсем иначе.

— Я — не — имею — чести — знать — принцессу — Лангвидэр. Но — я — запомнил — про — ключ. Пожалуйста — не — забудьте — завтра — завести — мою — речь — и — мысли.

Нанда кивнула и, посчитав разговор оконченным, отправилась закрывать дверь на балкон. С неба уже падали первые капли дождя. Еще немного — и он обрушится на город в полную силу, и фиолетовый, спокойный океан Нонестика будет бросать на берег мутные волны. Иногда непогода полезна, невольно подумала Нанда. Она помогает навести порядок в мыслях. Нанде не было свойственно искать во всём тайные знаки, но сейчас ей казалось, что вместе с дождем уйдет в океан оцепенение последних месяцев. Во всяком случае, она на это надеялась.

2

Когда Дороти проснулась, было, по ее ощущениям, раннее утро. Осознание этого факта выплеснулось на девочку, будто ведро холодной воды. Она заснула. Там, в саду, дожидаясь, пока два стражника вновь разойдутся по своим постам. Заснула под деревьями.

Пытаясь понять, куда она попала, Дороти вскочила на ноги и огляделась. Она находилась в маленькой комнатке, стены которой были сложены из серого камня, а единственное окно располагалось под потолком и было настолько маленьким, что у Дороти не получилось бы просунуть туда даже голову. Если не считать этого неудобства и мрачных стен, можно было бы сказать, что комната в какой-то степени даже уютна.

Из комнаты вели две двери: одна, более массивная, по всей видимости, на выход, другая — куда-то еще. Дороти, от растерянности даже не поинтересовавшись, куда именно, принялась молотить кулаками в первую дверь. Она заснула, допустив непростительную оплошность, а теперь ее запирают в какой-то камере! Это несказанно злило, Дороти чувствовала, что готова наброситься на того, кто осмелится сейчас открыть эту дверь, и поколотить его, требуя, чтобы ее выпустили. Она должна искать Биллину, спасать Тик-Тока и уходить из города.

Нынешние ее неприятности — из-за того, что она заснула в саду, убаюканная шелестом проклятых деревьев. Нельзя ведь, ни в коем случае было нельзя! Она находилась на вражеской территории, она должна была сохранять бдительность — а она? Глупое, беспечное дитя, правду говорила Биллина! Дороти села на пол, прислонившись спиной к двери, и заплакала. Как ни старалась она не опускать руки, поддерживать в себе позитивный взгляд на мир, а Эвна была полна ловушек. Эвна, смеясь, била ее о стволы своих деревьев. На крики Дороти и отчаянный стук в дверь не явилась ни единая живая душа. А если за ней вообще никто не придет? Если о ней забудут, оставив здесь на год, как Тик-Тока, а то и еще дольше? Она ведь не машина, у которой просто остановились пружины, она умрет. И никогда не увидит Корону Мира, не попадет в страну Оз и не вернется в Канзас. Тётя Эм и дядя Генри никогда не узнают, что с ней случилось, и всё так же будут горевать, думая, что Дороти утонула в океане.

От отчаяния и жалости к себе слёзы сами катились по щекам Дороти. Она находится неизвестно где, в какой-то тюрьме, и некому прийти, чтобы вытащить ее отсюда. Она даже не знает, кто принес ее сюда, кто настолько сильно желает ей зла в этой стране, где она и находится-то всего несколько дней. Пришла даже печальная мысль о том, что не стоило уходить от Орин и глупо геройствовать, пробираясь во дворец. В конце концов, кто такая Биллина? Просто курица, без знакомства с которой Дороти превосходно прожила все предыдущие годы. Зачем обязательно было идти во дворец и пытаться найти там склочную птицу?

Дороти прогнала эту мысль и строго сказала себе, что друзей нужно всегда выручать из беды, иначе недолго потерять уважение к самой себе. Нет, она всё сделала правильно, единственная ее вина — в том, что поддалась усыпляющему шелесту листвы и сладкому дурманящему запаху. Но даже теперь легче не стало. Она поступила правильно, дядя Генри мог бы ей гордиться, но чем ей это сейчас поможет? Она находится неизвестно где и совершенно одна.

Устав от слёз, Дороти отодвинулась от двери и, уткнувшись лбом в стену, впала в какой-то полусон. Иногда, будто сквозь ватное одеяло, приходили казавшиеся на первый взгляд здравыми мысли. Ее не били, не приковывали цепью к стене, с ней не случилось ничего плохого, она просто находится неизвестно где. Приходили… проходили мимо и отбывали дальше по своим делам. Дороти совершенно не хотелось тратить драгоценное время, сидя на полу в полутёмной каморке. Она должна найти курицу и уходить из города.

Сквозь сонное безразличие Дороти не сразу сообразила, что дверь, в которую она безуспешно молотила кулаками, открывается. Подняв голову, она смогла различить приземистую фигуру пожилой дамы. Та, закрыв дверь, неподвижно уставилась на Дороти.

— Ты проснулась, — скорее сообщила, чем спросила старуха. — Я так и думала, — ее голос чем-то напомнил Дороти Тик-Тока. Такая же ровная безэмоциональная речь, так не похожая на речь обыкновенных людей.

— Где я? — тихо спросила Дороти. — И почему я вообще здесь?

— Ночью дождь был, — кажется, ее не услышали. Дороти села, одернув платье, и хмуро уставилась на старуху снизу вверх. — Приходила девочка. Кудрявая такая, постарше тебя будет. Хорошо заплатила. Сказала, что ты должна быть здесь. Значит, ты будешь здесь. Я обещала.

— Я не буду здесь! — Дороти вскочила, рассерженно топнула ногой. — По какому праву вы меня здесь заперли?! Немедленно выпустите!

— А пока я тебе поесть принесла. Умирать тебе нельзя, ты будешь здесь жить. Разве что прохладно по ночам бывает. А если мыться или по нужде там — то туда, — непонятная визитерша кивнула на вторую дверь. — Можно жить, тут уже многие жили. Правда, умирают потом, жалко. Но ничего, ты молодая еще. Деваться тебе некуда.

— Я не собираюсь здесь жить! — отчаянно закричала Дороти и бросилась вперед, намереваясь оттолкнуть старуху и вырваться. Но вместо человеческого тела ее руки поймали пустоту, а дверь вновь оказалась запертой. Старуха бесследно растворилась в воздухе. Дороти растерянно посмотрела на свои руки — на них остался странный сероватый налет. О том, что минуту назад в комнате был кто-то еще, напоминали лишь глиняная кружка и миска с едой, оставленные на полу.

1

С океана надвигался туман. Белые цветы, растворяясь во влажном мареве, словно вливались в него, становились его частью. Белые цветы в белом тумане. Всем, кто находился в этот вечер на улицах Эвны, казалось, что не сырая пелена движется с океана, а запах вездесущих цветов наконец обрёл физическую форму.

Королевский советник, что за последние три дня, казалось, окончательно лишился рассудка, чувствовал нарастающее в городе напряжение. Как ни старался он и ближайшее его окружение оградить Эвну от происходящих за её пределами событий, полностью изолировать столицу, прекратить обмен информацией между ней и остальной частью государства не получалось. Эвна смотрела на север — а с севера поднимался чёрный дым. Война внутри страны, где за непонятные идеалы гибли тысячи людей, вызывала у эвийцев вполне справедливое недовольство властью. Орес чувствовал опасность. За свою долгую и отнюдь не безоблачную политическую карьеру он привык наносить предупреждающие удары, не отступил от этого правила и сейчас. Ещё до того как в Эвне начала формироваться первая волна протестов, в городе увеличилось количество вооруженных патрулей, издан запрет собираться на улицах в группы больше пяти человек, а дома вельмож, что не успели за прошедший год доказать свою лояльность действиям Ореса Нао, были взяты под наблюдение. Орес умел реагировать быстро.

Приближение тумана адмирал Меремах встретил на загородной вилле Маттаго. Загородные владения пока не трогали. Здесь было спокойнее, и именно за пределами столицы и происходил теперь импровизированный военный совет. Помимо Меремаха, глава штаба сухопутных сил пригласил не раз сотрудничавшего с ним полковника Хансаро и ещё несколько человек, которым, как он считал, можно доверять в столь сложном вопросе, как устранение от управления страной всесильного Ореса Нао. Сейчас уже никто не отваживался вспоминать, что год назад именно они, практически в том же составе, принимали решение сообщить ему о намерении посадить на трон принцессу со сменными головами, а он недоверчиво усмехался, явно давая понять, что считает их сумасшедшими. Никто не вспоминал о том, что Орес вместе с дочерью собирался бежать из Эвны в Эвейят — советник терял влияние при любом из возможных раскладов, правители провинций его не жаловали. Если бы не принцесса Лангвидэр, ставшая для него буквально спасением, и не горстка офицеров, вообразивших, что смогут диктовать ему свои решения. По прошествии года безграничной власти советника покойного короля былые союзники собрались вновь, но теперь уже с совершенно противоположной целью.

— Пора признать, что мы ошибались, господа.

Маттаго обвел взглядом лица собравшихся. Многие из его коллег по службе — да и он сам, куда деваться — за этот год постарели будто лет на десять. Сначала была Сентаба. Беззащитный город на краю ущелья, фарфоровая игрушка Фертеба Кенейя. Эвийская армия, что готовилась к неприступным крепостям Карсальи, полегла в розовом дыму, и неожиданность делала трагедию ещё ужаснее. А потом началось Анардаху. Название северных земель давно уже стало среди эвийских придворных синонимом конца света. В Анардаху поднимался чёрный дым. Орес испытывал к этой земле на первый взгляд совершенно необъяснимую ненависть. Будучи неглупым человеком и опытным политиком, он вообще старался избегать лишних жертв. Надавить, пригрозить, договориться… именно так он вернул в пределы Эв центральный регион Вей-Вамаре. Хотя как раз туда, в окруженную со всех сторон прочими эвийскими провинциями землю, как раз не грех было бы ввести войска.

Жители северной земли продолжали сопротивляться. У них, по большому счету, не осталось иного выхода: Орес не успокоится, пока поверженная земля вновь не присоединится к Эв, а голова лорда Унхевы не будет болтаться на шесте на северном въезде в Эвну. Унхева же, понимая, что сейчас он зашёл слишком далеко, уже не имел возможности отступить — даже в этом случае его ждала казнь. И навстречу эвийским отрядам на северную землю продолжали маршировать войска короля Ринкитинка. Коренное население Анардаху ненавидело и тех, и других. Проблема состояла лишь в том, что от коренного населения Анардаху уже практически никого не осталось.

— Признать мало, надо исправлять, — буркнул в усы Меремах. — Под арест его, и делу конец. Год терпели — как дети малые, гномов на вас нет.

— Погодите с гномами… — это вступил начальник гарнизона Эвны. — У нас нет оснований. Все приказы подписаны Её высочеством. Формально Орес здесь вообще не при чём. То, как он это делает, другой вопрос, но если он сумеет выкрутиться — а он сумеет — под арест отправимся уже мы. Армия останется без командования, он расставит там своих людей и продолжит в том же духе. Вы этого хотите?

— Значит, нужно его опередить, — Маттаго тяжело вздохнул и поскреб пальцами щетину на подбородке. Десять лет. Как минимум десять лет минуло за этот год. Во всяком случае, по количеству смертей. Таких безжалостных боёв не было даже на границах с Икс. Там шла обычная война — пусть и затянувшаяся, а здесь… Нет ничего хуже, чем сражаться с собственными гражданами. — Выбирать не приходится. Либо мы устраняем его от власти, либо он продолжает руками наших же солдат превращать север в пустыню.

Офицеры озадаченно переглядывались. Маттаго вновь предлагал взять развитие событий в свои руки. В отличие от прошлого раза, когда речь шла просто о том, чтобы выбрать меньшее из зол и посадить на трон женщину, не имевшую отношения к феодалам эвийских провинций, теперь нужно было лишить королевского советника возможности влиять на принцессу. То есть, фактически взяв ответственность на себя, или попросту его убить, или упрятать в заключение так, чтобы он уже никогда оттуда не вышел. Конечно, речь шла о спасении целой провинции, но…

За этот год они узнали Ореса несколько с другой стороны. Он умеет и успевает реагировать, и вероятность того, что удастся к нему подступиться, до смешного мала. А среди эвийских офицеров далеко не все были готовы рисковать стабильностью устроенной жизни. И Маттаго это видел. Для большинства из них далекая северная земля — всего лишь пятно на карте.

— Я бы советовал вам всем также подумать о том, что такими темпами мы останемся без армии. Анардаху, конечно, не Сентаба, но тоже имеет некую магию. Думаю, про болота все слышали. Так вот болота пока что неплохо справляются. Насколько мне известно, это неконтролируемое явление, оно бьет и по нашим, и по оккупантам. До армии Ринкитинка лично мне никакого дела нет, она вообще не должна находиться на нашей территории. Но я, в отличие от вас, не готов потерять в этих болотах остатки нашей армии. Если Орес продолжит в том же духе, то страна Эв останется с голым задом. Думайте, господа.

Бурное обсуждение не прекращалось около получаса. Аргументом в пользу свержения Ореса Нао была разве что необходимость сохранить армию, аргументом против — куда более сильным — вероятность в случае провала отправиться под трибунал. Офицеры страны Эв, добившись положения для себя и безоблачного будущего для своих детей, мертвой хваткой вцеплялись в собственное благополучие. И мнения в итоге разделились. Все, кто был готов рискнуть ради королевства, соглашались, что действовать нужно быстро и счет идет буквально на часы. Нужно успеть отдать необходимые приказы, продумать возможные несостыковки плана, попытаться если не исключить их, то хотя бы уменьшить их вероятность. Орес чувствовал приближение бури. Чтобы опередить его, им придется постараться.

Уже проводив союзников и оставшись вдвоем, Маттаго и Меремах вышли на крытую террасу. Окрестности Эвны вязли в густом тумане, пропитанном запахами белых цветов.

— Мы можем не успеть, — адмирал нарушил тягостное молчание. Тяжелый сырой воздух. — Не знаю, зачем я в это ввязываюсь. Я всё ещё могу выйти в море и отправиться на Пингарэ. Остров далеко отсюда, там ни меня, ни моих ребят никто не достанет. Иногда полезно, знаете, охранять границы от пиратов.

— Вы привезли сюда эту женщину. С неё всё началось. Ваша совесть позволит вам уйти из Эвны?

— В нашем с вами возрасте уже неприлично вспоминать про совесть, — хмыкнул Меремах. — За мной — военный флот королевства, вы думаете, я могу спокойно смотреть, как они умирают? Поэтому я готов рискнуть своей гордостью.

— Вы не можете, Меремах. Поздно уже. Или мы его свалим, или он нас перевешает.

А ведь было время, когда они трое явились к Оресу Нао с предложением короновать племянницу Эволдо. Он принял их в особняке своей дочери в пригороде, и сама Орин, цветущая, свежая, принесла им вино — кубки искрились на золотом подносе, наследница изящно склонилась, ставя их на низкий столик, и на груди у неё на тонкой цепочке закачалась капля хрусталя.

С другой стороны, какой у них был выбор? Наедине со своими мыслями и Маттаго, и Меремах отчаянно пытались оправдываться. Если не принцесса Лангвидэр, тело со сменными головами, а вместе с ней — советник покойного короля, то кто-то из глав провинций. Все они, за исключением, возможно, лишь Ферсаха Кенейя, за несколько лет превратили бы Эв в руины. Среди феодалов глухомани в последние годы не осталось ни одного по-настоящему толкового правителя. Выхода не было.

— Завтра будет длинный день, — в пространство заметил адмирал. — И помоги нам небо. Потому что удача нам понадобится.

— В любом случае, если мы не успеем до завтрашнего вечера, ещё несколько тысяч наших солдат пойдут глотать трясину Анардаху. Приказ, как вы понимаете, уже есть. Принцесса никого не принимает, а без неё мы его отменить не можем. Если в ближайшие дни нас с вами не вздернут на площади, нужно что-то решать и с принцессой тоже. Она ведь…

Маттаго не договорил — адмирал понял его без слов. Мёртвая.

* * *

Напряжение в ленивой спокойной Эвне действительно нарастало. Отъезд королевского алхимика в Вей-Вамаре за посохом Торна нисколько не улучшил настроение Ореса Нао. Хотя, казалось бы, исчезновение старика с глаз долой должно было подействовать на советника как нельзя лучше. Всю жизнь, а последние годы особенно, Орес ненавидел даже саму возможность появления преград на своем пути. Всех, кто имел неосторожность ему мешать, он быстро и по возможности незаметно устранял, ухитряясь перекладывать вину на подставных лиц. Имя советника никогда не фигурировало ни в расследованиях, ни в скандалах. К тому же он являлся отцом будущей королевы, а потому представлял собой просто образец благочестия.

Проблема в виде королевского алхимика отнюдь не исчезла — она искусно вплелась в сеть себе подобных. Жестокое подавление мятежа в Анардаху (Орес прикладывал немыслимые усилия, чтобы сведения об этом не проникали в народ, однако полностью контролировать поступление информации не мог — город полнился слухами) было последние недели главной темой для разговоров, и привыкший замечать неуловимые изменения настроения придворных советник чувствовал приближающуюся опасность. Он должен остановиться. От него ждут именно этого. Он должен отозвать остатки войск из Анардаху, приказать закрыть границу — и пусть оккупанты мрут от голода на бесплодной земле, ибо Ринкитинк не особенно заботился о снабжении своей армии.

Но остановиться он не мог.

Стоило ему закрыть глаза — и в памяти навязчиво вставала разбитая дорога, что вела вперед, на бескрайную серую равнину, поросшую пучками хилой травы. Пустая, голая земля, серое поле до горизонта — но на этом поле появляются из ниоткуда отряды местных жителей, а впереди, стоит сделать неосторожный шаг, разверзаются болота. Орес не видел эту землю несколько десятилетий, он не бывал там с тех пор, как король Эвахо торжественно объявил, что порядок в стране восстановлен, и приказал отрядам возвращаться. Земля лорда Унхевы оставалась позади — пустая, но непокоренная.

Орес не поехал туда искать пропавшую жену — он вычеркнул из памяти и её, и эту землю, что приносила одни несчастья. При короле Эволдо удобного случая вспомнить прошлое не представлялось, король не видел смысла в войнах на бескрайних полях. Куда больше его интересовало приграничное государство Икс. Да и при начавшихся беспорядках в стране он первым делом обратил внимание на Карсалью, не на Анардаху. Потому что Анардаху — пустое место.

Мрачное настроение Ореса передавалось и дочери. Она молчала, но советник знал, что её мучают те же сны. Она никогда не была в Анардаху, она вообще не была нигде, кроме Эвейята, однако по ночам и она видела сломанный пограничный столбик и пыльную дорогу на север. Орин всё чаще оставалась на ночь в особняке отца, хотя раньше неизменно случалось наоборот. Она любила свой хрустальный дворец, но теперь ей было спокойнее в городе.

Туман, опускавшийся на столицу, мог бы выглядеть плохим предзнаменованием, однако Орес не верил в подобную чепуху. Происходящее в Эвне не связано со сверхъестественными силами, оно берёт свое начало исключительно в действиях самого советника. За год, прошедший со смерти короля, ситуация при дворе изменилась, и о прошлом напоминала теперь разве что женщина со сменными головами на троне Эв. Эту женщину привели к трону не министры и не главы провинций, за ней стоял союз высших офицеров и королевского советника Ореса Нао. За год былые союзники вновь оказались по разные стороны одной власти.

Орес с неудовольствием замечал, что в тумане, непроницаемой белой пеленой закрывшем окна, ему чудится неясное движение, приглушенные голоса, тихое бряцание оружия. Он не имеет отношения к происходящему в Анардаху, северная земля горит не по его приказу, не за него там проливается кровь. Обвинить его в развязывании внутренней войны и убийствах мирных жителей они не смогут. И всё-таки Орес чувствовал, что они попытаются. Значит, нужно максимально развязать себе руки, нужно убрать из города дочь и стянуть в Эвну подконтрольных ему людей.

Орин, подавленная и непривычно бледная, появилась в его покоях ближе к ночи. Она знала своего отца так, как не знал его никто, и потому не нуждалась в объяснениях: в городе происходит что-то, чего он хотел бы избежать. Близится конец беззаботному существованию хрустального дворца, её уверенности в завтрашнем дне, спокойствию их обоих. И от этого сердце наследницы панически сжималось.

— Вам следует до полудня выехать из Эвны, — вместо приветствия распорядился советник. Орин споткнулась на ровном месте, по инерции шагнула вперед и замерла, глупо и как-то по-детски надеясь, что она ослышалась. Здесь её дом, она родилась здесь и всегда сюда возвращалась, но от ощущения, что теперь — это навсегда, избавиться не могла. Уехать из Эвны значило перечеркнуть всю прошлую жизнь. Наследница глубоко вздохнула, сжала пальцы. Ему не нравится, когда она… Она что? Сопротивляется? Орес никогда не требовал от дочери полной покорности. Когда она показывает свой страх. А ещё — когда дает понять, что она — обычная земная женщина, влюбленная в свой хрустальный дворец, в безоблачную жизнь в тихом пригороде. Орин Нао могла быть королевой. У неё нет права на страх.

— Зачем такая срочность? — Орин капризно поджала губы. — И куда я поеду?

— Мы с вами уже обсуждали. В Эвейят.

Орин делала вид, что не слышит металлических ноток в его голосе. На этот раз, как бы ни хотелось ей дать волю своему упрямству, выбора у неё нет. Эвейят далеко. Последние десятилетия бывшая столица обросла бесчисленными историями о том, как сверху, с низкого перевала в Короне Мира, на покинутый город льется песок. В Эвейят без крайней необходимости не совались даже те, кто владел охранными щитами и мог противостоять иссушающей магии. Лишь на коронацию нового правителя город оживал — это была традиция, да пару раз в год, на дни поминовения, эвийская аристократия съезжалась к гробницам Эвейята почтить усопших предков. Скрываться от преследования удобнее всего было именно в Эвейяте.

Орин пересекла комнату (длинный шлейф платья с тихим шуршанием стелился по ковру), села в кресло. В городе балы, здесь цветут деревья, а во время утренних прогулок по побережью фиолетовая вода разлетается брызгами под копытами её коня. Что могло случиться и зачем отец так срочно отсылает её из Эвны?

— А вы сами?

На это он хотя бы ответит. Её попытки выяснить, чего он ждет, — проигнорирует. Орин раскрыла веер, цветные перья мягко колыхнулись в её руке.

— Я присоединюсь к вам. Позже. Сейчас мне нужно быть здесь.

Орес сделал паузу, обдумывая, что дочь имеет право знать, а что будет для неё лишним. Быть с ней искренним сейчас — глупо, но кто знает, может, это их последняя ночь. Для него бегство из столицы будет означать полный крах. Значит, он должен остаться.

— Видите ли, Орин… Отступать поздно. Меня обвиняют в том, что на севере идет война, и в том, что я отправил туда практически всю армию. Мне пытаются приписать убийства мирных жителей и конфликт с Ринкитинком, хотя в последнем виноват только Унхева, никто больше. На судебный процесс здесь рассчитывать не приходится: ни у кого в стране нет доказательств, что я имею отношение к войне в Анардаху.

— Тогда чего вы боитесь?

Невольно повторяя жест Эвьен, наследница закрыла веером нижнюю половину лица. У неё дрожали губы. Не для того она, невеста малолетнего принца, пришла десять лет назад к своему отцу, чтобы сейчас, в часы опасности, убегать из города. Орин не пыталась казаться храбрее, чем была, но если Орес оставался в столице, она готова была остаться с ним — пусть и дрожа от страха при любом шуме. Если бы он позволил.

— Орин.

— Да?

Он протянул руку, Орин подошла. Рядом с ним она всегда чувствовала себя в безопасности. Ощущение шло из детства, из тех лет, когда женой ему была женщина из северных земель, чьё имя больше не произносилось в этом доме. В руках Ореса не было и десятой доли его нынешней власти, но маленькой Орин было не важно. Чувство защищенности её никогда не обманывало.

— Я боюсь за вас, Орин. Помолчите, — заметив, что она пытается возразить, советник коснулся пальцем её губ. — Я знаю, что вы не хотите уезжать. Но пока вы здесь, у меня связаны руки. Вы можете попасть под удар.

— Но ведь… — дыхание Орин щекотало теплом его пальцы. — Это заговор, да? Как было после смерти короля?

— Вроде того. Участники те же, но теперь им хочется устранить меня от власти. Мы с вами на вершине, Орин. А нас хотят столкнуть вниз. Не знаю, как вы, а я к этому не готов, — Орес изогнул губы в лукавой усмешке. — Как только вы уедете, я прикажу арестовать всё командование нашей армии, всех, кто сейчас находится в Эвне. Мне нужно успеть, Орин.

— А если нет? — наследница обвила руками его шею, уткнулась носом в ключицу. — Если вы не успеете?

— Не тратьте время, Орин. Я бы советовал вам ехать вперед, потому что вы наверняка потащите с собой целый обоз. Так вот пусть этот обоз отправляется следом за вами, а не вместе с вами. Вы должны успеть убраться из города.

Она кивнула. И долго не решалась задать вопрос, что мучил её с самого начала их разговора.

— Отец, а если… если это в последний раз? Если мы больше не увидимся? Ни в Эвне, ни в Эвейяте — что тогда?

— Не знаю, Орин. Так или иначе, пусть вас согревает мысль, что если бы вы не были моей дочерью, мы венчались бы с вами в главном храме Эвейята.

— Я хотела бы этого больше, чем стать королевой.

— Не обманывайте себя, Орин. В вас моя кровь, вы бы никогда не смогли отказаться от такого шанса.

Они оба смеются. Орес целует её, и она жадно, отчаянно отвечает, беспомощно виснет у него на шее. У богатейшей наследницы Эвны земля плывет под ногами, и она знает, что с рассветом не будет ни белых цветов, ни пограничных постов столицы, ни фиолетовой воды, шуршание которой доносится сквозь открытые окна особняка. Орин не хочет думать про завтрашний день.

С первыми лучами солнца она была на ногах. Бесшумно выскользнула в коридор, привалилась к стене, лишь усилием воли не падая на колени. Окликни её Орес — и слёзы хлынули бы из её глаз неудержимым потоком. Рушилась сама основа её жизни, и впервые за долгие годы ей было страшно. Страшно до паники, как бывает только в детстве, когда в тёмной комнате по стене движется непонятная тень.

Но он спал. Во всяком случае, ей так казалось, и от этого было легче.

Орин выехала из Эвны ещё до того, как солнце полностью поднялось над океаном. Её сопровождали четверо солдат из охраны отца, и небольшой отряд беспрепятственно преодолел границу Эвны. Дочь Ореса Нао была личностью известной, в лицо её знали многие. Приказ не дать ей покинуть город (никто не сомневался, что Орес отправит её из Эвны при первых признаках опасности) запоздал буквально на пару часов: наследница сумела ускользнуть. Она пока не знала, что слуг, сопровождавших её экипажи с одеждой и драгоценностями, развернули назад у самой границы, но в путешествии через всю страну ей и не нужно было об этом знать. Уже в Шессаве, в придорожной гостинице, где они остановились на ночлег, Орин окончательно, с ужасающей ясностью осознала, что город белых цветов она может больше не увидеть.

По большому счёту, на сам город ей было плевать. Но там, на побережье, оставался дом, с которым была связана вся её сознательная жизнь. Дом, что был построен для женщины из Анардаху, по недоразумению ставшей женой Ореса Нао. К матери, которую она практически не помнила, у Орин тоже не было тёплых чувств. Орин — дитя: мать причинила отцу боль, она должна быть заключена в темницу, она предала их маленькую семью.

Орин двадцать лет. Пьяная от одних лишь мыслей, она решительно шагает в спальню отца. Мать освободила для неё эту роль. Так что при встрече (Орин не знала, жива мать ли уже покинула этот мир) наследница была уверена, что не почувствует к ней ничего.

В Эвне оставались воспоминания. Орин сколь угодно долго может безбедно жить в Эвейяте, но приезд отца будет означать потерю власти в королевстве и почти наверняка бессрочное изгнание. А если он не приедет… значит, она осталась одна. Оба варианта её пугали, ни один из них не приносил желанного облегчения. С неба безразлично мерцали звёзды. Всего лишь соседняя провинция, но ощущение потерянности, преследовавшее Орин последние сутки, превращало Шессаву будто в иной мир.

2

Утро в Эвне началось чередой событий, стремительно следовавших одно за другим. Отряды королевской полиции врывались в дома придворных. Именем принцессы Лангвидэр их без лишних разбирательств, даже не давая толком одеться, выводили под конвоем как обвиняемых в заговоре против действующей власти. Солнце ещё не поднялось над океаном, прокладывая по его глади сияющую золотую дорожку, а в Эвне уже было арестовано около полусотни самых видных представителей здешней аристократии. Беда не обминула и армейских офицеров, и к полудню эвийское войско осталось фактически без командования: те, кто занимал места арестованных, не успевали сориентироваться в творящейся суматохе. Единственное, чем мог гордиться в это утро генерал Маттаго, проезжая в зарешеченной карете через всю столицу, — он успел отдать приказ оцепить оба особняка королевского советника и доставить последнего в одну из городских башен.

Формально арестовывать Ореса Нао не было никаких причин. Подконтрольная ему принцесса никогда не осмелилась бы приказать нечто подобное, а у военного командования просто не было на это полномочий. Расчет здесь был лишь на быстроту исполнения и численное превосходство: Маттаго отправил на операцию раза в два больше людей, чем мог выставить против них Орес. Главное — добраться до него, а там… кто сможет призвать их к ответу? Принцесса не станет — она боится его, лишь пока он рядом, на расстоянии, а уж тем более из тюрьмы, влиять на неё он не сможет. Те, кто составлял при дворе его лагерь, легко перейдут на сторону победителей — здешняя знать боится ответственности, а всем приверженцам политики королевского советника грозили похожие обвинения. Что касается его дочери, то Маттаго надеялся, что к полудню женщина тоже окажется в тюрьме.

Но что-то пошло не так. Орес опередил их, отправив своих людей по городу ещё до рассвета. Как мог он один спутать планы группе союзников… поистине, у человека, дорвавшегося до безграничной власти, открывается второе дыхание. Уже находясь в камере в здании, где размещалась королевская полиция, Маттаго узнал, что Орес Нао с сотней конной охраны, буквально сметя пограничное оцепление, в два часа пополудни промчался по дороге на Анардаху. То, что в составе этого отряда ехал сам советник, генерал понял из туманных разговоров стражи: маловероятно, чтобы личная охрана Ореса Нао выдвигалась куда-либо таким составом без серьезной причины. А причиной этой мог быть либо сам советник, либо его дочь.

Его дочь они, по всей видимости, тоже упустили. Пусть и не был план очередного заговора детально проработан, да и рассчитан большей частью на удачу и на преимущество во времени, признаваться самому себе в провале было горько. Маттаго был уверен, что то же самое чувствуют сейчас все те, к кому утром являлась королевская полиция. И можно не сомневаться, что на их счет уже оставлены необходимые распоряжения. Надеяться оставалось лишь на то, что находившиеся в окрестностях Эвны войска всё же успеют отреагировать прежде, чем высших офицеров вздернут на виселицах.

Предаваться преждевременному отчаянию было генералу не свойственно. Рассматривая улицу сквозь небольшое, забранное решеткой окно, Маттаго пытался лишь понять, зачем Орес, руководивший страной из королевского дворца, внезапно сорвался в Анардаху. Это выглядело полной глупостью. Разве что он пытался таким образом бежать… Но почему туда? Провинция разрушена до руин, на её территории идут непрекращающиеся бои. Куда логичнее Эвейят, где у советника небольшой дом в предгорьях, — даже рядом с Мертвой пустыней сейчас безопаснее, чем в Анардаху.

* * *

Орес увидел Анардаху на рассвете. Отряд остановился у самой границы, вдоль которой тянулась пыльная дорога с покосившимися полосатыми столбиками. Такие столбики делили территории провинций по всей стране Эв. И по ту сторону границы далеко, насколько хватало глаз, тянулась бесконечная равнина Анардаху. Бесплодная земля с редкой серой травой, служившей кормом знаменитым местным овцам. Овец ещё лет двести тому назад вывели в окраинных горах, но с течением времени животные распространились по всей территории провинции. Шерсть была единственным источником дохода на этой нищей земле.

У овец Анардаху длинная шерсть.

Орес до боли в пальцах сжал верхушку приграничного столбика. У советника не могут дрожать руки. Он не вспоминает армию короля Эвахо и долгий поход по бесконечной равнине. Но руки всё же дрожат. Никто из окружавших его людей даже близко не мог представить, насколько королевский советник ненавидит эту землю. Орес глубоко вздохнул. Каменно спокойный внешне, обернулся к своему отряду. Никто из многочисленной охраны, сопровождавшей советника на север, не осмеливался задать мучивший всех вопрос: зачем, оставив зреющую новым переворотом Эвну, они сорвались в Анардаху.

До конца Орес не раскрывал свои планы никогда и ни перед кем. Именно этим он объяснял свою успешную политическую карьеру и то, что после многочисленных заговоров, в которых он принимал участие, он ещё жив. Сейчас, стоя на пыльной пограничной дороге, слушая хлопанье защитных плащей на ветру, Орес чувствовал, что лично он — и гномы с ней, с охраной! — лично он должен быть здесь. Эта земля звала его, чтобы встретиться снова.

Больше у границы не было никого. Эвийская армия уже ушла вглубь, отряды Ринкитинка сюда не приближались. Орес приказал разбить лагерь и готовиться к ночлегу. И пусть Ксефалай разбирается с Эвной, это его работа. Королевский советник имеет право отлучаться из столицы, никому не сообщая о своих намерениях. Пересекать границу и ступать на территорию Анардаху охране Ореса было категорически запрещено. Его отряд составляли великолепно подготовленные бойцы, каждый из которых по навыкам и качеству вооружения стоил троих из эвийской армии, и терять таких людей в бездонных болотах советник не собирался. Однако опыт боевых действий на этой земле подсказывал ему, что стоит ночи спуститься на бескрайнюю равнину — и из неведомых нор, словно из самих недр здешних болот, начнут появляться местные жители. Озлобленные постоянной внешней угрозой, похожие больше на скелеты, чем на живых людей, с совершенно безумными глазами и вооруженные чем попало. Именно поэтому бодрствовать в карауле было оставлено едва ли не пол-отряда, но шагали с факелами и переговаривались от силы человек пять. Вопроса о цели стремительного броска к северной границе никто так и не задал.

Готовясь к ночному нападению, Орес не ошибался. Весь остальной караул, за исключением тех пяти человек, что изображали бдительную стражу по периметру лагеря, размещался в шатрах в полнейшей тишине. Когда из-за низких туч над равниной показалась луна, бойцы заметили скользившую над землей тень крупной птицы. Ночная гостья приближалась к лагерю. Она летела абсолютно бесшумно, словно это и в самом деле была тень, видение, но никак не живое существо. Сделав несколько кругов над расположенным на эвийской территории лагерем, птица вернулась на территорию Анардаху и столь же неслышно начала удаляться.

Орес не нуждался в докладе. Ему казалось, он видит эту птицу даже сквозь плотную ткань шатра. Глухое раздражение, застучавшее в висках при её приближении — она не издавала ни единого звука, но он был уверен, что слышит свист воздуха под её крыльями — ушло, сменившись холодным спокойствием. Поймать, скрутить ей шею. Не застрелить в полёте, а держать в руках, смотреть в глаза.

С первыми проблесками рассвета, когда человеческий сон становится наиболее крепким, через границу перешло около полусотни серых теней. Богатый, хорошо укомплектованный эвийский лагерь выглядел желанной и лёгкой добычей. Никто из повстанцев Анардаху не решился бы нападать при свете дня — слишком очевидной была разница в численности отрядов и качестве вооружения. Сейчас, в туманных рассветных сумерках, шансы увеличивались: если захватить лагерь, можно раздобыть припасы и оружие. Вряд ли это спасло бы практически обескровленную землю, но для жителей Анардаху, оказавшихся между двух огней, иного выхода, кроме как продолжать сопротивляться и Эвне, и Ринкитинку, не было.

Зачем эвийские солдаты остановились на границе, в маленьком отряде не знали. Эвийская армия шла волной, сметая всё на своем пути, и даже болота, наносившие врагу серьезные потери, уже не были для них непреодолимым препятствием. Теперь перед движущимся войском, подталкиваемые остриями копий, двигались странные четырехногие существа. Они выглядели обреченными на смерть — и они её принимали, первыми проваливаясь в бездонную трясину. Приняв жертву, земля ненадолго успокаивалась, и эвийцы успевали пройти опасный участок. Применение подобной тактики существенно снизило потери в их личном составе. Стычки же с местным населением становились реже и реже. Уже через несколько дней эвийцы должны были встретиться с войском короля Ринкитинка. Что тогда произойдёт, никто не знал, но склонялись к тому, что начнется торговля за шаткий мир. И только от усилий послов с обеих сторон будет зависеть, под чей контроль перейдет пустая выжженная земля. Даже реши лорд Унхева вернуться — возвращаться ему, по сути, уже некуда.

Само сражение Орес пропустил. Когда-то давно, служа под началом своего командира, он не раз скрещивал меч с граблями и вилами местного ополчения, сейчас же ему было попросту неинтересно. Не выходя из шатра, советник слушал, как в мгновение ока поднятая по тревоге охрана гоняет ночных мародеров. Бой — если вообще столь неравную стычку можно было назвать боем — продолжался в общей сложности не более получаса, всё закончилось ещё до того, как небо над равниной окончательно посветлело. И все эти полчаса Орес снова слышал свист воздуха под крыльями ночной птицы.

Без потерь с эвийской стороны не обошлось. У нападавших были короткие пики, наконечники которых оказались смазаны какой-то отравой. Впрочем, пока ранам от этих пик не придавали особого значения. Большинство же погибших составляли те, кто, нарушив приказ, бросался за убегающей жертвой в погоню на землю Анардаху и там в считаные секунды проваливался в трясину. Болота здесь появлялись и исчезали без всякой закономерности.

Отряд нападавших был уничтожен почти полностью. Лишь на то, чтобы начать добивать раненых, требовался отдельный приказ.

— Командира — ко мне, остальным головы с плеч, все трупы — на ту сторону, — коротко распорядился Орес и снова скрылся в шатре. В эту ночь он не ложился. Над лагерем продолжала бесшумно кружить пятнистая птица. У многих в отряде советника в предрассветные часы сложилось впечатление, что именно ради позорного боя они и мчались сюда из Эвны.

Спустя ещё четверть часа в шатер советника привели единственного, кому оказалось позволено выжить этой ночью. Раны человека были наспех перевязаны, но, несмотря на то, что повязки уже начали пропитываться кровью, держался он спокойно и твердо. Орес, наоборот, выглядел так, словно постарел на несколько лет. Несколько минут в слабо освещенном шатре царила тишина, взгляд советника замер на лице вошедшего. Наконец Орес неопределенно кивнул и приглашающе махнул рукой.

— Зачем ты здесь?

Тихий, кажущийся неуместно живым голос среди серого рассвета и трупов, что заглатывало болото по ту сторону границы. Орес устало усмехнулся.

— В столице беспорядки. А я просто пользуюсь возможностью решить одну давнюю проблему.

— Ты не меняешься, отец.

— Скажем иначе: я умею идти к намеченной цели. Садись, побеседуем. В нынешней ситуации я хочу, чтобы ты оказался мне полезным. Нам с Орин.

На сером от усталости лице раненого не дрогнул ни один мускул. Орес Нао, в течение последнего года фактический правитель земли эвийской, был в его глазах главным организатором северной войны. Тем больших усилий стоило сейчас сдерживать желание броситься на королевского советника и прикончить его молниеносным ударом кинжала. Да и кинжал отобрали при обыске. Орес понимающе усмехнулся.

— Как я уже сказал, в столице беспорядки. Военное руководство выступает против меня, губернатор округа подогнал к Эвне войска, народ собирается ко дворцу. Если я не вернусь миротворцем, то разумнее всего будет вообще не возвращаться.

— Это твоя война, отец. Что бы ты ни думал, она только твоя. Унхева стар, он уже давно выжил из ума. У меня есть шпионы в Эвне, и я знаю, что тебе предлагали перекрыть границу с Анардаху, чтобы его вразумить. Но ты пожелал залить эту землю кровью. Тех, кто выжил, заберет чума, она всегда приходит следом за войной. Моя жена, которую ты так ненавидел, умерла, как тысячи других женщин. Я мог спасти её, отослав в Ринкитинк, но она отказалась. Чего ещё ты хочешь от этой земли?

Орес смотрел куда-то в сторону. Ткань шатра прогибалась под порывами ветра.

— Женщины из Анардаху приносят мужчинам в нашем роду только несчастья. Ты бросил к её ногам своё будущее, а мне пришлось рассчитывать только на Орин. А если бы она так и не родила от принца наследника? Но тебе, конечно, важнее свобода выбора и чувства к твоей оборванке…

— Не смей..!

Не обращая ровным счетом никакого внимания на то, как сын угрожающе сжал кулаки и шагнул вперед, Орес лишь нетерпеливо махнул рукой.

— Да плевать мне на твою жену, ты сам её через год забудешь. А теперь заткнись и слушай меня внимательно. С этого дня ты будешь следовать за мной. В удержании власти хороши любые средства, и я найду, как тебя использовать. Мы остаемся на границе, пока не получим новостей из Эвны. Спешить мне некуда. Впрочем, можешь утешаться мыслью, что максимум через неделю король Ринкитинк пришлет послов с предложением мира.

— Я никогда добровольно за тобой не последую.

— Значит, считай себя в плену. Да, и ещё, раз уж заговорили… если ты попробуешь покончить с собой, из птицы сварят суп.

— Ты не можешь…

— Могу. Как видишь, я совмещаю свою вынужденную отлучку из города с решением личных проблем. Я устал видеть один и тот же сон. Теперь ступай. И до утра я советую тебе хорошо подумать.

Оставшись один, Орес ещё долго сверлил полотнище шатра неподвижным взглядом. Эта земля, бессильная и пустая, бесконечный могильник рядом с цветущими садами Эвны, — земля звала его к себе. Почему-то совпало так, что именно сейчас окончательно созрел офицерский заговор в столице, пришлось отослать из города Орин и уезжать самому. Орес Нао не имеет отношения ни к арестам военачальников, ни к подавлению народных волнений, с которыми должен разбираться Ксефалай. Орес использует эти несколько дней для ответа на давний, оставшийся несколько десятилетий назад вопрос. Земля Анардаху перестанет напоминать ему о прошлом.

О том, что среди ночных визитеров непременно окажется его сын, Орес знал: постарались разведчики. Сын командовал наиболее организованным отрядом из тех, что ещё действовали на серой равнине. Появление птицы было тому подтверждением. Выходит, нужно включать в игру новые карты, не всегда удачные, но вместе с тем приносящие разнообразие. А земля… Земля пустая, и теперь это не преувеличение. Ринкитинк не станет воевать с эвийцами, у него нет никакого интереса отстаивать Анардаху — провинция разрушена короткой, но опустошительной войной, и на её восстановление уйдут годы, если не десятилетия. Вельможи короля Ринкитинка просто не позволят ему направлять казенные средства в бездонную прорву. А значит, Анардаху останется в подданстве Эв. Унхева был объявлен государственным преступником ещё пару недель назад, и возвращаться ему нельзя. По большому счёту, иного выхода, кроме как объединить Анардаху с Кенцаной, нет. Решение, свидетельствующее об исключительно мирных намерениях королевского советника. Такое решение в народе будут приветствовать с восторгом. Ещё до конца цветения магнолий в Эвну придёт долгожданное спокойствие.

Ксефалай прислал гонца с новостями на исходе второго дня. Новости не утешали, наоборот, обстановка в Эвне становилась ещё более напряженной. В первый же день было казнено около двух десятков офицеров. В то, что это приказ принцессы, почти никто из знати больше не верил. Саму принцессу вместе с её служанкой и механическим человеком Ксефалай распорядился от греха подальше запереть в её покоях и приставить охрану. Придворные спешно вооружали слуг и объединяли личную охрану в один большой отряд, способный противостоять и городским войскам, и сбивающимся в толпы жителям. В столице строились баррикады и шли уличные бои. В ответ на арест Меремаха Золотая Армада вновь начала обстрел столицы, и остановить их было уже некому.

Пригороды горели. Когда три ядра подряд пробили крышу особняка первой фрейлины принцессы, звон бьющегося хрусталя был слышен в самой Эвне. До дворца ядра не долетали, но пожары вспыхивали совсем рядом с ним, и тушить их не успевали. Даже если Орес вернется в Эвну, нет никаких гарантий, что его вмешательство сумеет остановить происходящее в городе. А практически вся армия, от которой могла быть в этом деле бесценная польза, воевала в Анардаху.

Тем же вечером лагерь на границе спешно свернули, и Орес приказал выдвигаться в Кенцану. Гонец Ксефалая возвращался в Эвну с требованием отправить в Анардаху воздушный флот: только на драконах с проклятой земли можно было в считаные часы, избежав новых потерь, перебросить в столицу подкрепление.

* * *

Территория, именуемая теперь Ри-Эвейят, представляла собой довольно живописное зрелище. На равнинные участки влияние Мертвой пустыни не распространялось, здесь шелестели леса и текли полноводные реки. Лишь при приближении к самому городу становилось очевидно, почему бывшая столица, древняя и величественная, оказалась заброшена. Как и Карсалья, Эвейят располагался в предгорьях, однако, в отличие от джинксландской столицы, не поднимался по склонам Короны Мира, а практически полностью оставался внизу. Перевал через горы здесь был опасно низким, и чем больше крошился под ветрами пустыни горный хребет, тем чаще на город сыпался песок. Сам же Эвейят, казалось, уходил всё глубже в землю. Ветер поднимал льющийся с гор песок, взметал его тучами и бросал на прежнюю столицу.

Орин знала Эвейят едва ли не лучше, чем Эвну, где родилась и провела всю жизнь. Эвна не дышала очарованием древности, пылью прошедших столетий, в прежней же столице любой камень был старше всего остального королевства Эв. Эвейят словно заключил с Мертвой пустыней некий договор, ценой которого стало само право существования этого города.

Вновь оказавшись в Эвейяте, наследница не чувствовала привычного тревожного возбуждения. Сейчас это было изгнание, бегство, попытка спасти собственную жизнь. Есть дорога из Эвны в Эвейят, нет дороги из Эвейята в Эвну. Об этом не хотелось думать. Орин сомневалась, что ей было бы легче, окажись сейчас отец рядом с ней. Если и он станет искать спасения в прежней столице, значит, для них обоих действительно всё закончилось. И всё же, въезжая со своей небольшой свитой в город, женщина чувствовала себя одинокой и бесконечно потерянной.

— Госпожа, нужно успеть укрыться, пока нет ветра.

Орин кивнула. После нескольких дней в седле она чувствовала себя разбитой. Эвейят — постоянная опасность, высокая обувь, многослойная одежда, песок, убивающий одним прикосновением. Отряд подстегнул коней и двинулся в центр. Безлюдный город их присутствия, казалось, не замечал.

В Эвейяте семье королевского советника принадлежал небольшой дом. Жильем в бывшей столице владели теперь лишь те, чьи предки покоились здесь в родовых усыпальницах, — чтобы останавливаться в дни поминовения усопших. Оресу, который не имел ни похороненных в городе предков, ни в принципе родословной, уходящей вглубь веков, строить здесь дом не было смысла. Однако сейчас крыша над головой оказалась как нельзя кстати.

Волнения в Эвне не достигали даже Ромьераланда, что говорить о более дальних областях. Разве что в ближайших к столичному округу Кенцане и Вей-Вамаре уличные сплетники интересовались столичными новостями. Так что, покинув Эвну, Орин оказалась вдали от ежедневных тревог, что преследовали её последние недели.

Потянулись бесконечные, неотличимые друг от друга дни в заброшенном городе. Время в Эвейяте превращалось для Орин в тягучую осязаемую субстанцию, в которую наследница медленно погружалась. Кроме её самой и её свиты, в городе находилось не более пяти сотен человек — стража гробниц, рабочие горных рудников, садовники и уборщики, следившие за чистотой прежней столицы. Эвейят — священное место, неухоженность, всегда следовавшая за запустением, не должна была его коснуться. Город, засыпаемый песком, по-прежнему оставался красивым. Продукты и предметы первой необходимости доставляли сюда из окрестных деревень, до ближайшей из которых было не более часа верхом. И всё же с момента переноса столицы на побережье Эвейят оказался словно в незримой изоляции, мало кто осмеливался нарушить тишину его улиц. Город спал, и ветер с Мертвой пустыни нёс над ним свою колыбельную.

Орин практически не выходила из особняка. Многие знатные дамы, оказавшись, подобно ей, в изгнании на другом конце королевства, в скором времени смирились бы со своей судьбой и перестали считать дни, проведенные в заброшенном городе. Беспокойство внешнего мира не трогало Эвейят, здесь исчезала мелочная суета густонаселенных территорий. Да и аристократок в королевстве с детства убеждали в том, что борьба — удел мужчин, дама лишь вручает победителю венок. Но не для того Орин была дочерью Ореса Нао. чтобы тратить время в прежней столице, пока Эвна кипела народным недовольством. Вопреки требованиям отца, Орин не собиралась сидеть без дела. Тем более что основной наказ она выполнила: она в Эвейяте, вдали от побережья и ещё дальше от границ Анардаху, она примерная дочь, но заставить её смириться с бездействием? Немыслимо.

На третий день её пребывания в Эвейяте в город прибыла семья королевского ключника, спустя ещё сутки — супруга Ксефалая, его дочь и младший сын. Орин не смогла скрыть разочарования: если губернатор столичного округа отправил семью вон из Эвны, значит, беспорядки на побережье развернулись нешуточные. Кажется, изгнание затягивается. Новости вновь прибывшие привезли неутешительные: в столице пожары и уличные бои. Город наводнен солдатами округа, знать, поначалу активно участвовавшая в восстании, теперь, скрываясь от ответственности, бежит в провинции. Как так случилось, что в считаные часы Эвна оказалась охвачена страшной неразберихой, и за что на улицах кипят сражения, большинство участников понимали весьма приблизительно, народ не понимал вовсе. Громили трактиры, богатые дома, ещё немного — и кому-то стукнет в голову идти на дворец. Остановить происходящее можно разве что введением в город регулярных войск — но практически вся армия месит сапогами болота Анардаху.

От принцессы нет ни единой реакции, королевский советник пропал, придворные воюют друг с другом. И это Эвна, вторая столица, ленивый спокойный город, что не видел уличных боёв с момента своего основания. Орин слушала, сосредоточенно кивала, а в голове её роем проносились мысли. Эвна ослаблена, но не разрушена, Эвна пока жива. Власть принцессы в нынешних условиях не стоит практически ничего, и вряд ли когда-либо страна Эв вновь начнёт прислушиваться к приказам женщины со сменными головами. О том, что до нового переворота эвийскую власть довел фактически королевский советник, Орин предпочитала не думать. Орес сделал многое и для Эвны, и для страны в целом, и война на северной земле казалась Орин досадной мелочью. Но именно из-за северной войны в столице вспыхнуло недовольство.

Смена династии — вопрос не самый простой, но теперь, когда принцесса по сути закончила своё правление, он встает ребром. Детей у принцессы нет, семья покойного короля исчезла. Всё идет к тому, что совет министров вновь соберется в Эвне. Этого Орин хотела бы в последнюю очередь: новая власть не будет означать для них с отцом ничего хорошего, феодалы глухомани уже достаточно натерпелись от Ореса за этот год. Спустя ещё сутки неугомонная наследница отправила гонцов в Карсалью.

3

Мысль о джинксландцах на службе королевства Эв пришла Орин ещё до того, как её отряд въехал в прежнюю столицу. Земли рода Кенейя, если не считать Сентабу, не были потрепаны правлением принцессы Лангвидэр — начать хотя бы с того, что их люди не исчезали тысячами в болотах Анардаху. Если Орин удастся привлечь Ферсаха Кенейя на свою сторону, она получит мощное оружие — полную сил армию, способную за несколько дней навести порядок не только в столице, но и в любых регионах, ещё готовых сопротивляться. Почему-то Орин не сомневалась, что джинксландского войска будет достаточно: не по причине большой численности, а просто потому, что армия Эв за последний год на севере потеряла процентов семьдесят боеспособных отрядов. Осталось лишь заинтересовать предполагаемых союзников, а с этим могли возникнуть проблемы: после битвы под Сентабой джинксландские города оказались закрыты для эвийцев, однако Орин придерживалась мнения, что лучше получить отказ, чем даже не пытаться. Невеста юного принца Эвардо обладала гибким умом; единственным, что могло её ограничивать, был недостаток опыта в ведении подобных переговоров.

В одном Орин и её гонцы сошлись во мнениях сразу: переступать границу Карсальи не следует, даже если будут приглашать. О какой-либо милости к эвийцам, находящимся на джинксландских территориях, после Сентабы речи идти не могло, и наследница прекрасно это понимала. Хоть и не было за пределами земель Кенейя известно о приказе убивать любого, кто осмеливался переступить границы двух городов. Незадачливые путники попросту исчезали, чтобы больше никогда не выйти из джинксландских владений.

Письмо, составленное наследницей, гонцы увезли в Карсалью на рассвете. У Орин не было обманчивых надежд на то, что Ферсах Кенейя согласится по мановению её руки идти воевать за эвийский престол. Джинксландцы не нуждались в распространении влияния на остальную территорию страны, они создали в предгорьях своё королевство и на протяжении всей истории рода на землях Эв держались за него. Окончательно выйдя из состава страны, они сохраняли с ней лишь ограниченные торговые отношения, им не было никакого интереса вновь вмешиваться в распри у эвийского трона. И, размышляя подобным образом, Орин почти не ошибалась. Да и что она могла им предложить, если у неё самой больше практически ничего не было? Богатство наследницы осталось в Эвне.

Время в прежней столице текло медленно и как будто устало. Эвейят смотрел на историю материка уже больше тысячелетия, его строили в те далёкие времена, когда Корона Мира была молодой и неприступной на пути сухих ветров Мертвой пустыни. Но крошилась Корона Мира, и песок всё чаще взлетал смертоносными бурями над крышами древнего города.

От Эвейята до Карсальи меньше суток пути. Гонцы Орин вернулись в положенный срок — невредимые, насколько женщина могла судить, и озадаченные. Отказавшись входить в Карсалью даже с разрешения начальника городской стражи (Орин велела объяснять это тем, что после вероломства короля Эволдо ни один эвиец не осмелится вновь осквернить джинксландские земли), они вызвали к себе интерес при дворе самого Ферсаха. Вскоре весть о послании от дочери королевского советника дошла и до главы рода. Учитывая, что при Эволдо Орес Нао большей частью держался в тени и никакого интереса, в общем-то, не представлял, личных претензий к нему и его семье у Кенейя не было. Изучив послание, Ферсах передал свой ответ лишь на следующее утро: так и не сказав гонцам ничего определенного, потребовал личного приезда Орин. Подобного поворота наследница не ожидала и теперь была озадачена не меньше.

Джинксландских городов она никогда не видела. Ни Сентабу с ажурными решетками вместо оборонительной стены, ни Карсалью — мощную крепость в предгорьях. Ходили слухи, есть ещё и третий, Аттея, о местоположении которой ходили легенды. Но, в конце концов, если джинксландцам нравится владеть зачарованным городом, перемещающимся в пространстве, то это их личное дело. Если Орин хочет продолжать переговоры, значит, она должна подчиниться и, покинув Эвейят, отправиться на чужие земли. Кроме четверых солдат, сопровождавших её при отъезде из Эвны, о дипломатической деятельности наследницы в городе не знал никто. Да и вряд ли кто-то поддержал бы эту идею: после битвы под Сентабой джинксландцев в Эв боялись и старались лишний раз о них не упоминать.

Шёл восьмой день пребывания Орин в Эвейяте. Эвну наследница покинула двенадцать дней назад, и никаких успокаивающих новостей из столицы до сих пор не приходило. Более того, отец тоже не давал о себе знать, и Орин это тревожило. Разумеется, он ориентируется в происходящем в стране куда лучше, чем она сама, он способен быстрее принимать решения и очень редко ошибается, но сведения, привезенные из Эвны семьями вельмож, не оставляли сомнений в том, что столица вышла из-под контроля. Орин не хотела признаваться в этом самой себе, но бездействие сейчас было для неё мучительным. И лучше она потратит время на безрезультатные переговоры, чем сойдёт с ума от тревоги.

Джинксландские территории никогда не являлись пустыней в полном смысле этого слова. Климат здесь был куда более сухим, чем на большей части территорий королевства Эв, однако не препятствовал садоводству и земледелию и не оказывал губительного влияния на здоровье жителей. Проезжая вдоль Короны Мира из Эвейята в Карсалью, Орин с интересом оглядывалась по сторонам. Единственная дорога, что тянулась настолько близко к Короне мира, хоть и не была окончательно заброшена, но вид имела весьма унылый — последние годы ею практически не пользовались. Да и кому придёт в голову ездить из покинутой столицы в таинственную джинксландскую крепость? Тем не менее, на дороге попадались участки, выложенные крупными каменными плитами, — Орин предположила, что это песчаник. Сквозь стыки плит пробивалась чахлая трава.

Наибольший интерес наследницы к этой дороге притягивал тот факт, что на отрезке пути от Карсальи до Сентабы полегло славное войско короля Эволдо. Чары города на краю ущелья потянулись следом за людьми, осквернившими их владения. Про джинксландскую столицу с тех пор по-прежнему ничего не было известно, но про Сентабу поползли слухи, что в городе живут демоны, в незапамятные времена рожденные в ущелье Рох. Пусть Орин и была эвийкой по крови, в связи с чем ей полагалось испытывать в джинксландских владениях отвращение и ужас, но женщина, даже сосредоточившись и прислушиваясь к своим ощущениям, ничего такого в себе не находила. Ей было интересно и немного тревожно. Если бы только отец оказался сейчас рядом… Подобные мысли Орин сразу одёргивала. Если он окажется настолько далеко от Эвны, значит, всё пропало. Но за все годы, что Орин себя помнила, это был один из самых долгих периодов их разлуки.

В тени Короны Мира царили тишина и безветрие. Эвейят с его низким перевалом, через который, казалось, можно без особого труда взглянуть на Мертвую пустыню, закончился, и теперь хребет возвышался на западе неприступной стеной. Он был раскрошившийся и безумно старый, Орин иногда задумывалась, что возникло раньше — эти горы или Эвейят, — и всё же он был тем, что далёкие предки современных эвийцев назвали Короной Мира. Создавая хребет, разделяющий Эв и Оз, великий Торн словно хотел дотянуться до небес.

К концу путешествия Орин настолько утомил неизменный пейзаж, что ей начало казаться, будто она слышит голоса Короны Мира. Горы шептали непонятную песню, больше похожую на шелест песка, а наследница старалась убедить себя, что слуховые галлюцинации — не более чем признак усталости. Слева равнины и обработанные поля, справа — горы, ещё немного — и начнётся ущелье Рох. Впрочем, интерес Орин был не настолько силён, чтобы добавлять несколько лишних часов пути с единственной целью — увидеть гигантский разлом в земной коре. Говорят, даже гномы избегают приближаться к ущелью Рох и в своих подземных владениях стараются обходить его стороной. Когда впереди замаячили стены и башни Карсальи, наследница приказала свернуть в деревушку на ночлег. Деревушка находилась на территории Ромьераланда, и здесь можно было чувствовать себя совершенно спокойно.

Ночью Орин не спалось. Карсалья дремала в тени своих гор — ощетинившийся шипами башен джинксландский дракон. Женщина пораженно осознавала, что за последние годы она, невеста эвийского принца, по всей видимости, первый человек, за исключением местных, кто подошёл к Карсалье настолько близко. Город-крепость не любил случайных посетителей. В темноте вспыхивали огоньки и тут же гасли. Король Эволдо не дошёл до Карсальи, и кто знает, как сложилась бы его судьба и судьба страны Эв, начни он свой военный поход с другой стороны. Но король погнал войска в розовый морок.

Несмотря на бессонную ночь, наутро женщина чувствовала себя не так плохо, как ожидала. Хотя, взглянув в зеркало, мысленно укорила себя за нездоровую бледность и осунувшееся лицо. Что ни говори, а ей уже не пятнадцать, чтобы путешествовать верхом без всякого вреда для внешнего вида. На боль в ногах и спине после долгой дороги наследница старалась не обращать внимания. Солнце ещё не поднялось достаточно высоко, а Орин была уже у стен Карсальи.

С обороной в джинксландской столице всё было довольно традиционно: город опоясывала стена в десяток локтей толщиной, и у самой Короны Мира она не прерывалась, а плавно взбегала в горы. Насколько Орин сумела рассмотреть, ворот в городе трое, и все наглухо закрыты. Гонцы заверили, что сам глава Карсальи предупреждал стражу об их следующем приезде. Как бы то ни было, стучать в ворота пришлось и впрямь недолго. Внимательно выслушав, кто и по какому поводу желает видеть Ферсаха Кенейя, один из привратников отправился во дворец, другой же вежливо сообщил, что в случае, если дама пожелает войти в Карсалью, её поднимут через городскую стену в большой плетёной корзине, ибо джинксландская столица не открывает ворота эвийцам. Орин вспыхнула, но промолчала: здесь, на чужой территории, слово Ореса Нао ничего не стоит. К тому же именно она пожелала начать переговоры с джинксландцами, им неплохо жилось и без её дипломатии. Поэтому наследница просто вежливо отказалась.

Ждать пришлось больше двух часов. Солнце повисло высоко над головами путников, и Орин, не желая портить цвет лица ещё и загаром, устроилась под деревом неподалёку от ворот. В тени было не так жарко. Наконец ворота распахнулись, и из города на носилках, которые несла дюжина рабов, выехал Ферсах Кенейя. Глава рода восседал неподвижно, полузакрыв глаза и сложив руки на груди. Орин лениво обмахнулась веером. Рабы приблизились к дереву, под которым она сидела, осторожно опустили носилки на землю и с невероятной быстротой расстелили между стариком и женщиной широкий ковер, уставив его неизвестно откуда взявшимися блюдами с угощением. Дождавшись, пока они закончат, Ферсах едва заметно качнул головой, и рабы исчезли. Небольшая свита наследницы благоразумно держалась в стороне.

— Традиции требуют сказать, что я рад видеть тебя, дочь королевского советника. Думаю, ты простишь мне, если я отступлю от традиций.

— С теми же чувствами смотрю на господина Ферсаха, — усмехнулась Орин и неторопливо убрала веер. — Однако неотложное дело привело меня под стены этого города.

— Ты хочешь заключить союз, — Кенейя говорил медленно, подбирая слова, однако Орин была уверена, что старик сохранил ясность ума. — Ты хочешь, чтобы войска, что подчиняются нам и охраняют наши города, отправились в Эвну решать проблемы твоего отца. Мы знаем, что армия королевства Эв сражается и умирает в Анардаху. Это ваша вина.

Орин невинно развела руками, словно говоря: зачем вспоминать прошлое? Ферсах Кенейя сверлил её изучающим взглядом. В его бороде нет золотой сетки. Джинксландцы больше не на службе королевства Эв. Старый глава рода Кенейя всегда стоял ближе всех к королю Эволдо, опасно близко. Джинксландцы были единственными, кто никогда не ездил в Эвейят — ни на дни поминовения усопших, ни на государственные торжества. Все предки рода Кенейя лежали в Карсалье.

— Что ты можешь предложить взамен, принцесса Орин?

Он смеётся над ней. Женщина выдержала долгий взгляд, губы изогнулись в вежливой улыбке. Когда восемнадцатилетнюю Орин объявляли невестой младенца, именно Ферсах Кенейя был удостоен чести держать будущего короля.

— Золото. Рабов, землю. Военные корабли. Кроме того, мы владеем рудниками по всей стране, — принялась отрывисто перечислять женщина. Должность советника при короле Эволдо не давала реальной власти, но во всех прочих отношениях была идеальна. Кенейя покачал головой.

— Зачем мне богатства страны Эв, если я сам не принадлежу стране Эв? — равнодушно осведомился он. — У тебя нет ничего, что могло бы заинтересовать нас, Орин. Ваше богатство — золото или то, что можно легко в него обратить. Нас не интересует золото. Знаний же вы так и не накопили.

— Что ты имеешь в виду?

— Неважно. Но я помогу тебе. Будем считать это нашим маленьким одолжением. Ты повеселила меня своей храбростью, принцесса Орин. Эвийцы вполне справедливо боятся нас, ибо стали причиной трагедии в прекраснейшем из наших городов. Трон Лангвидэр шатается. Я знаю, что в Эвне вновь соберется совет министров. Я думаю, по разным причинам, не играет роли, каким именно, люди королевства Эв скоро отправятся на переговоры в царство гномов. На этот случай и пригодится моё маленькое одолжение.

Кенейя махнул рукой. В тот же миг из приоткрытых ворот вышел мужчина. Одет он был не в военную форму, скорее как обычный горожанин, хоть Орин не знала практически ничего о джинксландской моде. Большинство джинксландцев носили свободные длинные одеяния с широкими рукавами, и подобное облачение с точки зрения эвийцев было не особенно удобным. Впрочем, в каждой стране свои особенности, и Орин это не интересовало. Человек подошел ближе, склонился перед главой Карсальи. Ферсах довольно хмыкнул в бороду.

— Цени мою щедрость, принцесса Орин. Я даю тебе мощное оружие, твоя задача — правильно его применить. Я верю, что если не ты, то твой отец поймёт, как следует использовать мой подарок. А теперь поезжай обратно в песчаный город и забудь дорогу в джинксландские земли. Мы не принадлежим королевству Эв, нас не трогают ваши проблемы. И все ваши проблемы, заметь, начались из-за женщины с Саламандровых островов. Прощай, принцесса Орин.

Женщина молча кивнула. Кенейя снова махнул рукой, подбежавшие рабы подняли его на носилках и двинулись обратно к воротам. Старик сидел прямо, не глядя по сторонам, и всем видом напоминал древнее божество. Человек, которого Ферсах называл своим подарком, застыл перед Орин, будто ожидая указаний. У наследницы сложилось впечатление, что он и так знает, что нужно делать, но накрепко связан указаниями старика. Несколько мгновений Орин, всё ещё не вставая с земли, рассматривала стоявшего перед ней мужчину. Кожа у джинксландцев необычного оттенка, сероватая, их лица словно высечены из камня. Орин не знала, характерна ли эта особенность для всех жителей маленькой горной страны или только для тех, кто столетия назад перебрался через Корону Мира, но сама по себе внешность делала их узнаваемыми среди прочих жителей королевства Эв.

Наконец наследница встала, жестом подозвала свиту.

— Возвращаемся в Эвейят, — коротко приказала Орин. Здесь нечего делать, лишь терять время под стенами джинксландских городов. Старик, что насмешливо звал её «принцессой Орин», уже скрылся из виду, и ворота захлопнулись. Небольшой конный отряд двинулся в обратный путь.

Всю дорогу Орин напряженно размышляла и кидала любопытные взгляды на своего нового спутника. Она не отказалась от его присутствия и не согласилась, но что-то подсказывало ей, что на этот раз Кенейя был с ней достаточно искренним. Отказываться не имело смысла. Кто знает, каким чародеем является этот молчаливый воин… За свою жизнь Орин не боялась, у Ферсаха не было повода её убивать. Да и вряд ли он действовал бы настолько открыто. Она не родственница покойному королю, и, в отличие от войны в Анардаху, к событиям в Сентабе Орес Нао действительно не имел никакого отношения. К тому же Орин и её отряд не пересекали границ Карсальи.

Орин не соглашалась и не сопротивлялась, посланник Ферсаха поехал с ними по приказу своего хозяина. Что скажет отец, когда узнает, что она пыталась вести переговоры с джинксландцами? Снедаемая любопытством, Орин продолжала коситься на незнакомого воина. Согласия от Кенейя она не ждала, слишком свежа ещё была в их памяти битва в ночной Сентабе. И Орин их понимала. Возможно, она сама и не стала бы горевать, если бы гномы вырезали пол-Эвны (разве что вспыхнула бы злость на беспомощность собственной родины), но джинксландцы держались за свои земли. Для них появление гномов в городе само по себе было осквернением их владений. И почему-то женщина не могла избавиться от мысли, что джинксландцы гномам о себе ещё напомнят.

В Эвейяте наследницу ждали новости. Несмотря на то, что принцесса Лангвидэр по-прежнему находилась во дворце и даже изредка появлялась перед своими подданными, в Эвне собирался совет министров. Королевство вновь осталось без правителя. Принцессу уже давно никто не воспринимал всерьёз, но раньше ею хотя бы управлял Орес Нао. Вестей от королевского советника не было с момента его отъезда из столицы, и многие во дворце полагали, что Орес сгинул в Анардаху. Особняк Орин оказался разрушен при первом обстреле с моря, но городской дом самого советника не пострадал ни от беспорядков, ни от мародеров, что шныряли по покинутым богатым владениям. Стража находилась на своих местах. Орин выслушала, холодно кивнула. Отец непременно даст о себе знать. Если бы его было настолько легко убить, он никогда не поднялся бы до таких вершин. Однако всё, чего сейчас хотела Орин, — это собрать армию, вернуться в Эвну и отправить на виселицу всех, кто имел хоть какое-то отношение к обстрелу города с моря. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете. Рухнула крыша её особняка, взметая хрустальную пыль.

* * *

Деревья в столице отцвели уже давно. Опавшие лепестки никогда не убирали — по ночам они просто исчезали с ветром, и горожане рассказывали своим детям, как белые облака по ночам поднимаются и уплывают в сторону океана Нонестика. Вполне возможно, где-то в бескрайних просторах океана плавает пена белых лепестков. Сады столицы больше не источали удушающе-сладкий аромат, белые цветы с жёлтыми сердцевинами умчались вслед за ветром. Принцесса Лангвидэр смотрела на осыпающиеся цветы из окна. Ей не запрещали совершать прогулки по саду, её передвижения, учитывая замкнутый образ жизни принцессы, вообще не слишком внимательно контролировали. Когда Ксефалай велел приставить к дверям её покоев охрану, он руководствовался исключительно мыслями о безопасности этой женщины. Никто при дворе уже не верил, что принцесса Лангвидэр — обыкновенный человек: за прошедший год постоянно меняющиеся головы, голоса, заторможенная реакция и неточные движения перестали казаться чудачествами и неумелым чародейством, теперь всё чаще или шептались про неизлечимый недуг, или предполагали нечто гораздо более страшное. Домыслы ограничивало лишь то, что принцесса появлялась на людях только по большим праздникам, а государственные дела вёл за неё Орес Нао.

Большинство тех, кто хоть сколько-нибудь знал принцессу Лангвидэр, сильно сомневались, что она в курсе происходящего в городе. Когда год назад, в день казни королевской племянницы, на город сыпались смертоносные чёрные ядра, Эвьен стояла на балконе. Не настолько храброй и самоотверженной была королева, но в её голове не укладывалось, как такое вообще может быть, что военный флот атакует столицу. Лангвидэр же теперь, судя по всему, вообще не знала ни о пожарах в городе, ни о десятках жертв, ни об уличных боях. Принцесса оставляла своим подданным право разбираться с их проблемами. Чужая этому городу, она ненавидела и его, и всю страну.

Её маленькая служанка тоже не отлучалась из дворца. Однако, в отличие от своей госпожи, Нанда была в курсе большинства событий. Волнения в городе пугали её ещё и тем, что именно в эти дни из Эвны исчез Орес Нао, а придворный алхимик, её собственный отец, подался на поиски мифического артефакта в Вей-Вамаре. Уехала Орин — хотя Нанда и подозревала, что наследница покинет Эвну при первых же признаках беспорядков: слишком высоко эта женщина и её отец поднялись за последний год, чтобы бездарно рисковать. Орин могла помочь, самое вероятное — золотом, и тогда Нанда, подкупив стражу, вывезла бы принцессу из столицы. Но Орин в городе больше не было. Нанде не хотелось, просыпаясь по утрам, думать, что они с госпожой остались в огромном дворце совсем одни, что выхода у них отсюда нет, потому что некому им помочь, но… думать приходилось. Оставить Лангвидэр и спасаться сама Нанда не могла. Принцессе же было всё равно, она не замечала, какие грозы сотрясают томный ленивый город. Нанда любила Лангвидэр. Ещё с тех пор как та была живой.

Принцесса Лангвидэр могла часами сидеть на подоконнике, глядя в сад. Молчала. Лишь изредка, заметив рядом притихшую Нанду, брала её за руку — пальцы у принцессы прохладные, Нанде хочется их согреть. Иногда, набравшись смелости, Нанда целует принцессе руки. И не может избавиться от ощущения, что госпожу, даже мертвую, всё равно будут пытаться у неё забрать. Нанда пока не знает, кто именно и с какой целью, но защищать Лангвидэр она готова даже ценой собственной жизни.

Какой простой жизнь казалась ещё несколько недель назад. Лангвидэр мечтала о голове Дороти Гейл, Нанда клялась, что добудет. Ведь она так и не смогла найти голову принцессы — нет им обоим за это покоя. За дворцовой стеной в городе гремят выстрелы, лязгают мечи и льется кровь. В своем маленьком изолированном мирке Лангвидэр хмурится.

— Принеси мне мою голову.

Глинда закрыла магическую книгу и задумчиво погладила обложку. Драконья кожа, украшенная тонким золотым узором, была тёплой, словно согретой на солнце. Сегодня отображаемый в книге материк, а особенно восточная его часть, где располагалась страна Эв, совсем не радовал великую волшебницу. Земли Эв вызывали у Глинды беспокойство ещё с того момента, как в центральной части страны запульсировал светом неизвестный источник магии материка. А ведь волшебница считала себя достаточно осведомленной о тайниках силы легендарного Торна. Чародей питал к побережью какую-то необъяснимую нежность, именно на будущих землях королевства Эв он бил посохом первый раз. И второй, и третий… по разным версиям число ударов на территории между океаном Нонестика и Короной Мира доходило до восьми, Глинда считала, что на самом деле их было четыре или пять, после чего чародей оставил побережье и отправился вглубь материка. Последние удары его посоха пришлись на страну Оз. Собственно, место одного из таких ударов в незапамятные времена отыскала сама Глинда. Вечно юная и прекрасная, своими способностями она была обязана лишь роднику в земле. Именно поэтому волшебница отлично представляла, что означает пульсация света на карте материка. Место одного из самых мощных ударов посоха Торна вскоре окажется обнаруженным.

Колокольчики, подвешенные в беседке, тихо звенели на ветру. Волшебница любила размышлять в саду — здесь никто не осмеливался отвлечь её. Даже Озма, которую Глинда пожелала сегодня увидеть, всегда входила в любимую беседку наставницы крайне смущённой. Едва заметив девочку в конце вымощенной белым кирпичом дорожки, волшебница отложила книгу и приняла по возможности сосредоточенный вид. Спустя минуту Озма поднялась по ступеням беседки.

— Великая Глинда, вы меня звали?

Озма склонилась, подобрала подол длинного белого одеяния. Волшебница приветливо кивнула. Коснувшись руки девочки, взглядом указала на свободное место рядом с собой. Юная правительница Изумрудного города мигом уселась на изящную деревянную скамейку и устремила восторженный взгляд на свою наставницу. Глинда тепло улыбнулась и положила руку девочке на плечо.

— Сегодня мне нужно с тобой поговорить. Дело крайне важное, поэтому прошу тебя, отнесись к этому серьезно.

— Я слушаю, — Озма заметно покраснела. За прошедшие годы она так и не привыкла, что великая Глинда относится к ней не как к ребенку, а как к вполне самостоятельной волшебнице.

— Я знаю, что тебя учат истории. Я не говорила с твоим учителем, но хочу знать от тебя. Тебе известно что-либо о посохе Торна?

— Но… — девочка запнулась на ровном месте, словно уже заранее боясь дать неверный ответ. Глинда ободряюще улыбнулась. — Ведь это легенда. Никто даже не знает, был ли у него вообще посох.

— Я думаю, был.

— Я тоже! — глаза девочки загорелись в предвкушении тайны. — В легенде говорится, что великий Торн несколько раз ударил посохом по земле материка, и на этих местах создавались резервуары невиданной мощи. Даже на нашей территории есть места ударов.

— Хорошо, — Глинда удовлетворенно кивнула. — Думаю, тебе также известно, что первый удар, который по праву считается самым сильным, великий Торн оставил на земле восточного побережья. Там, где сейчас находится страна Эв. Я не напрасно спросила тебя о посохе. Ты правишь страной Оз, ты здесь — законная королева и должна понять, почему места ударов посоха Торна настолько важны для нас. Собственный запас магии страны Оз истощается. Мои помощники изучили положение дел в наших границах и пришли к крайне печальным выводам. Очень скоро мы не сможем даже сотворить себе тарелку пирожков на завтрак. Я не говорю уже о том, что придется отказаться от садовых чар, а фермеры не смогут при помощи волшебства получать такие прекрасные урожаи. Разумеется, счёт идёт не на дни и не на месяцы, но ты, правительница, должна смотреть вперед. Страну Оз ждут грустные часы, дитя мое. Я рассказываю тебе, хотя отдельными намеками ты не однажды слышала об этом не раз, лишь затем, чтобы ты смогла понять, насколько место первого удара посоха Торна может стать для нас спасительным.

Озма сосредоточенно кивнула. По правде говоря, она ни о чём подобном не слышала ни от учителей, ни от придворных, в Изумрудном городе люди пользовались бытовой магией по мельчайшим поводам. Но сейчас, под испытующим взглядом Глинды, девочке начинало казаться, что она и сама не раз отмечала в стране признаки волшебного истощения. Что будет, если в Оз и впрямь не останется магии? Озма без соответствующего заклинания даже башмачки себе по утрам не шнуровала.

— Вы предлагаете воспользоваться местом первого удара? — неуверенно спросила она и растерянно заморгала, боясь собственной храбрости. Волшебство, оставленное первыми ударами посоха Торна, находилось в чужой стране, и рассчитывать на него было неразумно. Однако Глинда кивнула.

— Это единственный выход. Получив доступ к той силе, что находится в стране Эв, мы сможем спасти наше королевство. Поверь, дитя мое, жители будут славить имя Озмы во веки веков. Пожалуйста, выслушай меня, — заметив, что девочка пытается что-то сказать, Глинда тронула её за руку. Места ударов в Эв были спрятаны настолько надежно, что искать их без всякой подсказки волшебница считала гиблым делом, но один из них внезапно открылся и начал пульсировать. Упустить такой шанс волшебница не могла — никогда бы себе не простила. Озма успеет в Эв как раз вовремя, чтобы перехватить идущую из земли древнюю магию. — Если ты отправишься в страну Эв и убедишь принцессу Лангвидэр позволить тебе подойти к источнику, ты тем самым спасешь свое королевство.

— Но ведь… я не могу забирать что-то, что мне не принадлежит.

— Разумеется, нет. Но ты, во-первых, попросишь разрешения, во-вторых, заберешь лишь малую часть. Ты не представляешь, дитя мое, что такое посох Торна. Это огромная сила, десятой части которой хватит на всё королевство лет на тридцать. Как только ты почувствуешь, что достаточно, ты отойдешь, поблагодаришь и вернешься в Оз. И в-третьих, подумай о своем народе, дорогая. Ты спасешь страну Оз от мучительного угасания.

Озма растерянно кивнула.

— Но я должна что-то предложить взамен.

— Естественно. Ты же сначала договоришься и лишь потом отправишься к источнику. Поверь, дитя, ты недооцениваешь свои возможности как волшебницы. Думаю, принцесса тебе не откажет.

— Но ведь я совсем не знаю принцессу Лангвидэр, — выдвинула последний аргумент Озма. Цель, поставленная перед ней Глиндой, выглядела благородной и полностью соответствовала характеру Озмы: спасение народов было совсем в её духе. И всё-таки что-то девочке не нравилось. Но признаться в том, что идея Глинды кажется подозрительной, Озма бы не решилась ни за что на свете.

— Ты и не могла её знать. И причина тому — Корона Мира. Но я уверена, ты напрасно переживаешь. Принцесса тебя поймёт. К тому же, дитя моё, сегодня ночью я немного гадала по звёздам. Сейчас самое благоприятное время для путешествия. Полагаю, тебе следует отправиться завтра утром. Вы долетите на орлах меньше чем за сутки.

— Я же лечу не одна, да?

— Конечно. Кого бы ты хотела взять?

Девочка немного помолчала, размышляя.

— Жестяного Дровосека и Пугало. А ещё Льва и Голодного Тигра. Думаю, большой компанией нам будет веселее. Хотя Дровосек наверняка скажет, что нас ждут толпы злодеев по дороге, и потащит с собой толпу охраны моей персоны, — Озма хихикнула. — Но лететь в Эв — мой долг, да? Надеюсь, мне удастся выполнить всё как следует.

— Уверена, ты справишься, — Глинда улыбнулась и потрепала её по волосам. — А за страной мы проследим, не переживай. Ведь ты сама назначала своих министров, и они тебя боготворят. Ничего не бойся, дитя моё.

— Тогда… я пойду предупрежу друзей, — девочка встала, поправила складки платья. Глинда кивнула и вновь ободряюще улыбнулась. В компании Озме будет не так грустно на чужой земле. Особенно учитывая то, что звала она с собой существ, которые в меньшей степени были подвержены хандре и тоске по родине, а потому вряд ли отрицательно повлияют на настроение самой Озмы. Девочка поклонилась и по ступеням беседки вышла обратно в сад. Вскоре её фигурка скрылась за цветущими деревьями.

В отличие от крайне озадаченной Озмы, все прочие участники путешествия заметно обрадовались. Правда, Лев ожидаемо боялся лететь, а Дровосек немедленно пошёл собирать гвардию. Необычное формирование, именуемое им гвардией, состояло из толпы офицеров и одного рядового и являлось ни много ни мало охраной дворца. Командовал этим дивным отрядом Дровосек лично. По приказу Озмы уже к вечеру были подготовлены орлы, на которых — или, точнее, под которыми — путешественникам предстояло пересекать пустыню и преодолевать Корону Мира. Для полетов на большие расстояния в Оз использовали особых орлов, крупных, выносливых и могучих. На лапах птиц закрепляли на веревках специальные корзины, в которые усаживались люди или помещался груз. Именно с помощью этих птиц Озме и её спутникам предстояло попасть в королевство Эв к загадочной принцессе Лангвидэр.

Сколько ни спрашивала девочка о ней у своих учителей, те особо ничего рассказать не могли. Принцесса пришла к власти после переворота, заняв место покойного короля Эволдо. С семьей короля случилось и вовсе что-то нехорошее (на этом месте профессора вспоминали гномов и испуганно качали головами). Любопытство Озмы уже начало разгораться.

Небольшая группа нагруженных корзинами огромных птиц поднялась над Изумрудным городом ближе к вечеру. Ещё через пару часов территория Оз закончилась, началась Мертвая пустыня. Едва высунувшись из своей корзины, Озма тут же отпрянула назад: барханы серого песка непрерывно двигались внизу. Он оставался серым даже в лунном свете. Даже ветер здесь был каким-то особенным, принадлежащим только этому месту. Под монотонный свист, доносившийся снизу, Озма свернулась на полу корзины, уткнулась в мягкие колени Пугала и уснула до самого рассвета. Когда девочка вновь осмелилась высунуться наружу, Корона Мира уже осталась позади, её раскрошившиеся пики тянулись в небо. А внизу… внизу плыло розовое облако. Озма невольно открыла рот от удивления: ничего подобного ей не доводилось видеть даже в полной чудес стране Оз. Облако розового дыма лежало просто на земле. Девочке на миг показалось, что облако находится здесь не просто так, что оно скрывает в себе башни какого-то города, но туман был настолько густым, что рассмотреть подробнее не удавалось. Озма не могла отвести взгляд от диковинного явления.

— Какая красота… — зачарованно прошептала она и махнула рукой Дровосеку, что летел в соседней корзине. — Спустимся? Я хочу посмотреть!

Облако казалось мягким. И, наверно, сказочно приятно нырнуть туда с головой. Дровосек развел руками.

— Нельзя, повелительница. Если мы будем останавливаться, то потеряем время. Давайте сначала разберемся с нашим заданием. На обратном пути можно будет спуститься и посмотреть.

Озма кивнула, разочарованно проводила взглядом розовое облако. В тумане виднелись остроконечные шпили башен. Выходит, это облако действительно скрывает город. Велика и прекрасна страна Эв, она скрывает чудеса, которых нет даже в стране Оз. Теперь Озма уже не хотела сидеть на дне корзины, она вцепилась в бортик и вертела головой по сторонам, стараясь ухватить малейшую мелочь в облике новых для неё земель. И где-то здесь, на эвийских просторах, существует место первого удара посоха Торна.

Когда впереди показался фиолетовый океан, у Озмы вновь перехватило дыхание от восторга. На самом побережье океана раскинулся город.

— Столица, моя королева, — сообщил Дровосек, сверяясь с картой. — Город называется Эвна.

Девочка кивнула. Об Эвне ей доводилось пару раз слышать на уроках истории. Город был молодым, он не разменял ещё и пары столетий и пришёл на смену прежней, куда более древней столице. А ещё в Эвне росло бесчисленное количество магнолий. Озма искренне пожалела, что не увидит город в дни цветения его садов. Сейчас Эвна утопала в тёмной зелёной листве.

— Снижаемся, — не терпящим возражений тоном приказала Озма. — Я хочу въехать в город как положено.

Повинуясь своим пассажирам, птицы плавно опустились на землю. Первым из корзины выпрыгнул Тигр, потом вытряхнули Льва. Солдаты сгрузили колесницу для Озмы. Девочка придирчиво осмотрела предполагаемый транспорт и велела немедленно запрячь туда животных. Хищники не возражали, наоборот, оказанная им честь тянуть колесницу Озмы несказанно возвысила обоих в собственных глазах. Озма оставалась ребенком — очаровательным, в меру капризным и, благодаря заботам Глинды, абсолютно не знающим жизни. Выполнять её желания в большинстве случаев было увлекательно.

Таким образом, спустя около получаса к пограничному посту на въезде в Эвну подъехала удивительная процессия. Впереди катилась золотая колесница, которую тянули лев и тигр. На колеснице стояла девочка в серебристом развевающемся одеянии и со сверкающей диадемой в тёмных волосах, в руках она держала длинные ленты, служившие декоративными вожжами. Вряд ли эти ленты могли и в самом деле служить для управления колесницей, но были красивыми и очень нравились Озме. А лев и тигр вполне успешно понимали устные приказы. За колесницей следовали Пугало и Дровосек, а за ними — войско из двадцати шести офицеров и одного рядового. Нужно ли говорить, что на подобное зрелище выстроились посмотреть все, кто дежурил в этот день на западном въезде в Эвну. Девочка на колеснице подъехала почти к самому шлагбауму и удивленно осмотрела открывшуюся ей картину. Въезд в город — или, если уж совсем точно, выезд из него — был перегорожен нешуточными барьерами. За шлагбаумом высились рядами тяжелые решетки на колесиках, земля по обе стороны от дороги была перепахана и засыпана мелкими острыми камнями, что делало её непригодной для объезда. К тому же пограничный пункт охранялся не меньше чем полусотней солдат.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась Озма. — Я — королева страны Оз и прибыла к принцессе Лангвидэр. Прошу пропустить меня в город.

— Или мои молодцы снесут ваши решетки одной левой, — на всякий случай предупредил Дровосек. В сторону его войска немедленно ощетинились копья и стрелы, и храбрый военачальник под укоризненным взглядом Озмы примиряюще поднял руки. — Я пошутил.

Эвийские солдаты не были удивлены. Озме подумалось, что её отряд заметили уже при пересечении воздушной границы, а потому в городе их, вероятно, ждут. Навстречу вышел офицер, руководивший охраной дороги.

— Прошу ваших воинов сдать оружие, Ваше величество. В Эвне личное оружие не разрешено. После чего вас сопроводят к принцессе.

— Ни за что! Мои храбрые солдаты..! — Дровосек шагнул вперед и горделиво поднял голову.

— Солдаты остаются храбрыми и без оружия, — пресекла его возражения Озма. Им нужно попасть в город, это задание Глинды. Дровосек обернулся к своему войску, кивнул на землю. Двадцать шесть офицеров и один рядовой, повинуясь, побросали шпаги, рапиры и мушкеты в одну общую кучу. Солдат без оружия — не солдат, но выбирать им не приходилось. Каждый из армии Озмы надеялся, что в случае чего сможет защитить себя в рукопашном бою. Решетки пришли в движение — их оттаскивали в стороны. Наконец офицер лично поднял шлагбаум и почтительно поклонился.

— Добро пожаловать в Столичный округ, Ваше величество. До самого города советую ехать только по дороге, если не хотите повредить лапы ваших животных. Мои подчиненные проведут вас ко дворцу.

Озма вновь огляделась. Всюду, насколько хватало глаз, земля по обе стороны дороги была испещрена мелкими острыми камнями. Видимо, чтобы ограничить выезд из округа, решила девочка. Но зачем? Однако спрашивать об этом сейчас она посчитала неуместным. Озма благодарно кивнула, махнула рукой своим спутникам и первой проехала под шлагбаумом. Впереди отряд уже ждали двое всадников — они должны были сопровождать Озму во дворец. Оставив позади пограничный пункт, девочка и её свита двинулись в сторону города. Лев и Тигр бежали ровно, будто образцовые рысаки, лишь изредка с опаской поглядывали по сторонам. Эвийские солдаты ехали рядом с колесницей и вежливо отвечали на вопросы девочки относительно устройства жизни в королевстве. Эвна рисовалась в воображении Озмы идиллически-спокойным городом, образцовой столицей счастливой страны. По мере приближения к Эвне нетерпение юной правительницы перед встречей с Лангвидэр нарастало. Эту женщину окутывала какая-то тайна, возможно, магия, а Озма с детства любила неизведанное.

Проезжая по улицам столицы, девочка пыталась понять, как выглядит Эвна в период цветения магнолий. Сейчас весь город пестрел цветами. Клумбы здесь были повсюду, цветами торговали на каждом углу, цветы украшали прически знатных дам. И над всем этим пёстрым великолепием шелестела тёмная глянцевая листва. Озма не могла отделаться от ощущения, что магнолии были единственными деревьями в Эвне. Их белые цветы плыли над городом, словно кружева подвенечного платья. Озма обладала достаточно богатым воображением, чтобы представить это. Очарованная и взволнованная, она почти не замечала ни наглухо закрытых ворот во дворы, ни пустынных улиц, ни чёрных остовов домов в местах пожаров. Баррикады и пушки, марширующие солдаты, кровь на заборах и кирпичной крошке улиц. Прекрасный город жил своей тревогой. Озма была ещё слишком юна, чтобы перестать воспринимать происходящее как красочную сказку. Шелест листвы отвлекал, мысли текли лениво и спокойно, как всегда бывает у гостей этого города.

Королевский дворец оставался невредимым лишь потому, что усиленно охранялся. Оказавшись во дворе, Озма вновь принялась с любопытством осматриваться, но тут распахнулись двери главного входа. Дровосек помог Озме спуститься с колесницы. На крыльце их уже встречали. Когда Озма и её спутники приблизились к крыльцу, сквозь нарядно одетую толпу протиснулась девушка. Платье на ней было чрезвычайно простое, а кудрявые чёрные волосы покрывал чепец с длинными лентами, спускавшимися едва ли не до колен. Не обращая внимания на слуг и придворных, столпившихся на крыльце, девушка спустилась вниз.

— Меня зовут Нанда. Прошу Ваше величество следовать за мной, мы подготовили для вас покои. Вы сможете отдохнуть с дороги, и вечером принцесса Лангвидэр примет вас.

— Не хотелось бы показаться невежливой, но я ни капельки не устала, — возразила Озма. — Я предпочла бы встретиться с принцессой немедленно.

— Сожалею, но принцесса занята. Моя госпожа знает о вашем прибытии, но принять вас сейчас не может, — девушка поклонилась. Озма вздохнула, но больше спорить не стала, лишь поблагодарила за гостеприимство. Уже когда они входили во дворец, Голодный Тигр, которому страсть как хотелось немного развлечься, ухватился зубами за длинные цветные ленты и стянул с Нанды чепец. Девушка ойкнула и, резко обернувшись, потянула головной убор на себя. Настроение у Тигра было шаловливое, к тому же он не видел в своих действиях ничего дурного — девица упитанным младенцем не являлась, и съесть её не представлялось возможным, но почему бы не поиграть? — а потому лишь мотнул головой, и половина лент осталась в его пасти. Нанда на миг застыла, потом у неё задрожали руки. Озма, подоспевшая слишком поздно, дала Тигру по уху и с извинениями вернула девушке оторванные ленты. Несмотря на то, что Озме было крайне стыдно за поведение питомца, да и тот, осознав свою вину, плелся, поджав хвост, юная правительница не могла не заметить испепеляющий взгляд, что метнула в сторону Тигра служанка. И Озма инстинктивно закрыла зверя собой.

Нанда быстро взяла себя в руки. Любезно показала гостям их комнаты, предупредила, что вечером в город лучше не выходить — армейское командование проводит учения с целью поднятия боевого духа армии, будут выстрелы и бои на баррикадах. Ужин во дворце в восемь, и сразу после принцесса будет готова принять королеву Озму. Сообщив всё это, девушка поклонилась и исчезла. Озма, вспомнив о недавнем инциденте, ещё раз дала Тигру по уху.

— Как ты мог?! Мы здесь гости, нужно вести себя вежливо!

— Хотел повеселиться, — виновато объяснил зверь. — У неё ленты — они как бабочки, цветные, летают. Больше не буду.

— А больше и не надо! Как мы перед ней будем извиняться за эти ленты? Ты их пришивать будешь, зубами?

— Я не умею, — Тигр прижал уши и попытался залезть под кровать. Озма лишь всплеснула руками.

В город они так и не пошли. Дровосек и Пугало не захотели гулять одни, а Озма неожиданно осознала, что и в самом деле немного устала, а потому решила подремать перед ужином. Уже лёжа в постели, девочка перебирала в памяти образы города на побережье и приходила к выводу, что Эвна во многих отношениях ничем не хуже Изумрудного города. Разве что здесь всё-таки живет тревога.

Ужин гостям подали отдельно. Нанда, появившаяся ближе к концу трапезы, пояснила, что принцесса предпочитает есть в одиночестве. Озма немедленно спросила, готова ли Её высочество их принять, на что служанка охотно кивнула. Теперь уже Озма могла дать волю своему нетерпению. Она вскочила из-за стола, поманила за собой Пугало и Дровосека и выжидающе уставилась на Нанду. Та приглашающе махнула рукой и вышла.

Принцесса Лангвидэр приняла их в королевской библиотеке. Кроме троих гостей, самой принцессы и её служанки, здесь находился также мужчина, представившийся как генерал Ксефалай, губернатор округа Эвны. Зачем на встрече высшего порядка нужен кто-то из городских чиновников, Озма не знала, но если принцесса считает необходимым его присутствие, то это её право. Как Озма ни старалась, но взгляд её всякий раз невольно возвращался к сидевшей перед ней женщине.

Принцесса Лангвидэр очаровательна. Её длинные золотистые волосы собраны в высокую прическу и украшены магнолиями, свободное белое платье спадает лёгкими складками. А лицо — восковая маска, красивая, вечно юная, и сама кожа женщины, кажется, источает тонкий аромат магнолий. Озма удивленно моргает, пытается поймать хоть малейшее движение этого лица. Принцесса Лангвидэр, здороваясь, едва разжимает губы. Кроме широкого жемчужного ошейника и рубинового ключа на запястье, на ней нет никаких украшений, — Озма почему-то думает, что голова этой женщины и есть главное украшение её внешности. Бледная восковая кожа, подкрашенные губы, серые, лишенные блеска глаза. Безусловно, Лангвидэр красива, но от этой красоты девочке не по себе. Не такой Озма представляла себе эвийскую принцессу. Такие люди не могут править странами.

Тем не менее, необходимость выполнить поручение Глинды придала Озме храбрости. Стеклянный взгляд женщины был устремлен в стену за спиной юной волшебницы.

— Я рада познакомиться с вами, Ваше высочество, — начала Озма и, чтобы хоть чем-то занять руки, принялась расправлять складки на платье. — Я прибыла в страну Эв по очень важному делу. Видите ли, страна Оз владеет собственным волшебством. Мы находимся в самом сердце территории материка и никогда не страдали от недостатка магии. Но недавно мои учёные и моя наставница, великая Глинда, сообщили мне, что волшебство Оз истощается. Для моей страны это будет губительно. И потому я решила отправиться к вам. На ваших землях расположен один из самых мощных источников магии материка — место, куда посох Торна ударил в первый раз.

Принцесса Лангвидэр продолжала смотреть сквозь неё. Нанда заботливо обмахивала принцессу веером, губернатор Эвны внимательно слушал. Да и рассказывать именно ему, не пытаясь пробиться сквозь восковое безразличие женщины, было куда приятнее.

— Моя просьба состоит в следующем. Я хочу просить вашего разрешения прикоснуться к источнику и забрать часть его волшебства. Это поможет моей стране пережить кризис и сопротивляться приближению Мертвой пустыни. Разумеется, я готова выслушать ваши условия и по возможности выполнить их.

Закончив тираду, Озма сложила руки на коленях и смиренно опустила голову. Принцесса Лангвидэр медленно поднесла руку к лицу, убрала завитой локон. Нанда поправила лепестки одной из магнолий в прическе госпожи.

— Я прошу прощения у Вашего величества, но вы уверены, что обладаете достаточными навыками, чтобы в столь юном возрасте подходить к источникам Торна? — осведомился Ксефалай. Девочка вызывала у него неподдельный интерес. Слишком молода, наивна и управляема. Судя по всему, достаточно могущественна, но… да, она управляема и подвержена чужому влиянию. Опасное оружие в чужих руках.

— Разумеется. Я бы не осмелилась просить вас о столь важных вещах, если бы не была готова. Меня обучала сама Глинда.

— Уже поздно, — совершенно некстати вклинилась принцесса. — Пусть девочка подождет до завтра. Мне это не интересно.

Озма опешила. Впрочем, никто, кроме неё, не удивился.

— Её высочество права, поздний час, — закивала Нанда, помогая женщине встать. Принцесса двигалась медленно и неуверенно, её взгляд оставался по-прежнему пустым. — Своё решение и условия моя госпожа сообщит вам завтра. Мы приложим все усилия, чтобы помочь вашей земле в трудное время.

Той же ночью в Кенцану помчались гонцы губернатора Эвны. Эту девочку послали в Эв небеса. Благородный и наивный ребёнок, опасная волшебница, руками которой можно повернуть ход эвийской истории. И Ксефалай, и находившийся за пределами столицы Орес Нао последовательно приходили к выводу, что в условиях, когда принцесса — отыгранная карта, девочка окажется поистине бесценной. Её руками можно остановить смену власти — во всяком случае, смену власти в неугодном этим двоим направлении. Той же ночью на маленьком драконе из столицы отправился посланец в Эвейят.

С раннего утра Озма была на ногах. Она потребовала воды для умывания, после чего оделась с помощью горничной и едва сдержалась, чтобы пристойно выйти из спальни, а не вылететь подобно урагану. За то время, пока Озма ждала аудиенции у принцессы, она успела обследовать целый этаж дворца, спуститься во двор и даже прогуляться в саду. Деревья отцвели уже давно, но сладкий запах каким-то чудом продолжал держаться, пропитывая атмосферу этого города. Тёмная листва успокаивающе шуршала над головой. Какие бы грозы ни сотрясали город на берегу океана, а деревья будут цвести каждый год, их власть над Эвной сохранится даже тогда, когда самой Эвны уже не будет. Сады столицы будут цвести даже среди руин.

Саму принцессу Озма больше не видела. И — пусть ей и казалось страшно невежливым в этом признаваться — была рада, что больше не придется терпеть пустой стеклянный взгляд. Переговоры девочке пришлось продолжать с губернатором столицы, который показался Озме довольно толковым государственным деятелем. Нанды, которая, насколько Озма успела понять, являлась доверенным лицом принцессы, также не было.

— Вы обещали, что сегодня назовёте свои условия, — напомнила девочка и испытующе взглянула на своего собеседника.

— Вы абсолютно правы, Ваше величество, — Ксефалай коротко поклонился. — Мы не видим никаких препятствий к тому, чтобы дать вам возможность подойти к источнику магии Торна. Тем более наш долг — помочь соседям в трудный час.

— Спасибо. Я не сомневалась в благородстве принцессы Лангвидэр. Народ королевства Оз в неоплатном долгу перед вами.

— Взамен нам также потребуется от вас некоторая помощь. Видите ли, год назад наш король Эволдо, в настоящее время покойный, совершил ужасное преступление. Он продал свою жену, королеву Эвьен, и детей, в числе которых был и наш наследник, принц Эвардо, в рабство королю гномов. Вскоре после этого Его величество осознал, что именно совершил, и, не выдержав угрызений совести, покончил с собой.

Озма тихо охнула от ужаса и прикрыла ладонью рот. Неужели кто-то в здравом уме способен продать свою семью в рабство? В таком случае нужно немедленно выручать несчастных пленников. Она, Озма, приложит все усилия, чтобы им помочь.

— В стране Эв нет чародея, способного вступить в бой с гномами, поэтому спасти королеву и её детей мы не можем. Принцесса Лангвидэр любит свою страну и старается по мере сил поддерживать в Эв благополучие, однако Её высочество больна, и тревога за королевство ещё больше ослабляет её. Если бы трон смог вновь занять принц Эвардо, это позволило бы ей удалиться на покой.

Озма закивала.

— Разумеется, я помогу! Король совершил ужасный поступок, и я просто не могу пройти мимо!

На то и расчёт, пронеслось в мыслях губернатора. Девочку в Эв послали небеса.

— Вход в королевство гномов находится неподалеку от источника. Не сомневаюсь, воспитанница великой Глинды достойно выдержит сражение с гномьим королем. Когда вы вновь выйдете на поверхность, до источника будет рукой подать. Вы имеете право забрать с собой столько, сколько посчитаете нужным. Вы и так оказываете нам невероятную услугу, согласившись выручать из беды семью нашего короля.

Озма встала, церемонно поклонилась. Она постарается сделать всё возможное, чтобы заставить гномов освободить эвийскую королевскую семью. В предвкушении подвига девочка испытала невероятный прилив сил. Не зря она под руководством Глинды старательно постигала древнюю магию материка. Воодушевленная открывающимися перспективами, девочка умчалась собирать своё войско.

Если бы Озма была старше, она непременно бы удивилась, почему столь ответственный договор никто не фиксировал на бумаге. Однако несмотря на то, что у себя в Оз девочка ежедневно подписывала десятки документов по любому поводу, сейчас она над этим даже не задумалась. Она освободит королевскую семью, а потом вместе со своим отрядом отправится к месту удара посоха Торна в провинции со странным названием Вей-Вамаре. Тихая, встревоженная Эвна провожала их шелестом листвы.

Проводников девочке не дали. Однако всё тот же Ксефалай сообщил, что на границе Вей-Вамаре и Шессавы их встретит человек, знающий дорогу к пещерам гномов. Это Озму успокоило, и девочка на колеснице в сопровождении верных друзей покинула прибрежный город. Птицы ждали их там, где были оставлены при въезде в Эвну. В конце концов, пешее путешествие по просторам страны Эв (а колесница была только у Озмы) могло занять у них не одну неделю, а такими запасами лишнего времени отряд не располагал. На могучих орлах Озма и её спутники, сверяясь с выданной им картой королевства, добрались до указанной границы к закату. Шессава была одной из ближайших к горам провинций, Вей-Вамаре, по сути, сердцем королевства, но климат в них был примерно одинаковым. Солнце садилось за Короной Мира, его лучи золотили раскрошившиеся пики. Озма велела спускаться, птицы послушно приземлились на лугу. Справа тянулась пограничная полоса, отмеченная невысокими полосатыми столбиками. Такие столбики Озма уже успела заметить при въезде в столицу.

В ожидании их предполагаемого проводника девочка приказала разбить лагерь. Отправляться в сумеречное царство гномов вечером даже ей казалось полной глупостью, а потому Озма решила подождать до утра, чтобы хотя бы начало пути проделать при солнечном свете. Солдаты развели костер, и Озма, чтобы хоть чем-то себя занять, помогла им готовить ужин, после чего все, кроме Пугала и Дровосека, с аппетитом поели. Солнце уже село, его слабые отсветы были едва видны над Короной Мира, когда со стороны Шессавы к путешественникам приблизился всадник. Назвав себя и пояснив, что именно он по приказу принцессы Лангвидэр будет сопровождать Озму в подземное царство, человек легко спрыгнул с коня и подошел к костру. Озма с удивлением отметила, что одет он в длинную свободную хламиду с широкими рукавами, что на первый взгляд казалось неудобным для верховой езды, но их новый знакомый двигался в своем одеянии легко и свободно. С самым царственным видом Озма сообщила, что в путь они выдвигаются завтра утром, а потому сейчас самое время ложиться спать. Воин не стал спорить, лишь молча поклонился и ушёл привязывать коня к пограничному столбику.

Утром Озма с удивлением отметила, что у их проводника необычный сероватый цвет кожи, а резкие черты делали его лицо будто высеченным из камня. Поистине, богат на чудеса материк. Однако на вопрос о происхождении мужчина уклончиво ответил, что родился неподалеку от Шессавы, лишь солдаты, плетущиеся позади, вспомнили, что вроде бы — ходят слухи — таким цветом кожи обладают джинксландцы. Но джинксландцев в стране Оз никогда не видели, а великая Глинда питала необъяснимую неприязнь к их королеве Глории. Маленький отряд свернул с границы на северо-запад и двинулся вглубь Шессавы, где в холмах находился вход в гномью пещеру.

Найти вход оказалось не так сложно. И, что ещё более интересно, пещера, через которую можно было проникнуть в подземное царство, никак не охранялась. Озма несказанно удивилась этому факту.

— Неужели король гномов не боится, что на его владения нападут? Или что его ограбят?

— Какой идиот добровольно сунется к королю гномов? — невозмутимо пожал плечами их проводник. — Видите ли, Ваше величество, люди и гномы испокон веку живут одни на земле, другие под землей. Никто никому не мешает. Если король гномов захочет напасть на людей, у последних не будет возможности дать отпор. Но Рокат не интересуется жизнью наверху. В свою очередь в его царство никто не сунется даже под страхом смерти. Человечество спасает лишь то, что гномы не поднимаются наверх.

— Но почему? Неужели гномы настолько непобедимы?

— Гномы не люди, Ваше величество. У них другая мораль и другие ценности. Гномы — это зараза, что тысячелетиями гниёт под землей. Уничтожить их очень трудно, воевать с ними — бесполезно. Лишь великие волшебники могут справиться с гномами. И духи.

— Духи?

— Да. Места, где есть духи, не нуждаются во внешней обороне. Гномы — горные духи, они боятся только себе подобных.

Отряд Озмы углубился в пещеру настолько далеко, что свет, лившийся им в спины, уже исчез. Чтобы не продолжать путь в кромешной темноте, пришлось зажечь факелы. Земляные стены пещеры испускали странное гнилостное свечение, но его для продвижения было недостаточно. Колесницу Озма оставила ещё при входе и теперь ехала на спине Льва. Тигр, трусивший рядом, совершенно невовремя принялся жаловаться на боль в животе, однако Озма укоризненно покачала головой.

— Не нужно было всякую траву жевать. Ты мог отравиться. Впредь будь осторожнее.

— Я, если ты заметила, съел всего несколько травинок, — отозвался Тигр. — И они были совершенно безвредные. Ни от кого не дождешься сочувствия!

Жалобы, однако, прекратились, и теперь Тигр лишь молча шёл рядом. Путники двигались вглубь холма, и время от времени вокруг них, словно из стен пещеры, раздавался презрительный хохот. Словно над наглецами, осмелившимися спуститься в гномье царство, смеялась сама земля. Озма испуганно завертела головой.

— Что это?! Кто смеётся?

В свете факелов возникали и мгновенно исчезали тени диковинных существ. Существа напоминали ожившие камни, они смеялись, показывая на людей узловатыми пальцами, кружились по пещере в диком безостановочном танце. Озма мысленно напомнила себе, что она волшебница и пришла сражаться с Королём Гномов, но сейчас ей это не очень помогло.

— Гномы, Ваше величество. Здесь их владения, и они имеют право вести себя как угодно, даже если нам с вами это не нравится. Вам следует позвать Короля Гномов, иначе мы рискуем заблудиться в пещерах.

Только сейчас Озма заметила, что шессавский проводник натянул перчатки и поднял широкий шарф, замотав лицо так, что остались видны лишь глаза.

— И как мне следует его звать? Может быть, есть особая форма обращения к гномам?

— Ничего подобного. Просто обратитесь к нему по имени и попросите впустить вас во дворец. Полагаю, должно сработать. Короля Гномов зовут Рокат.

Пугало, Дровосек, животные и солдаты замерли, ожидая развития событий. Озма нахмурилась.

— Я королева Оз. Он — всего лишь гном. Вы уверены, что мне следует опуститься до просьб?

— Ваше величество, решать вам. Моя задача — привести вас в гномьи пещеры, и я её выполнил. Если вы не желаете действовать согласно своему обещанию, не следовало изначально всё это начинать. Ведь именно вы хотите подойти к источнику Торна. Результат за результат, Ваше величество.

Озма немного подумала и кивнула. В её ситуации — действительно результат за результат. Девочка гордо вскинула голову, тени на стенах захихикали.

— Я Озма, королева страны Оз. Я прошу встречи с Королем Гномов Рокатом!

Гномьи тени вновь закружились по стенам. Самих гномов Озма по-прежнему не видела. После её слов ничего выдающегося не произошло — гром не грянул, земля не разверзлась, лишь откуда-то сверху пронесся легкий ветер. А потом тени, всё ещё кружась, начали исчезать, боковые ответвления туннелей оказались иллюзией, и девочка поняла, что путь свободен. Король Гномов её услышал.

Озма махнула рукой своим спутникам, приглашая следовать за ней. Тигр у её ног скулил что-то жалостливое — похоже, ему действительно было плохо. Но чем девочка, не обладавшая навыками врачевания, могла ему помочь? Разве что успокаивающе погладить и попросить потерпеть до выхода на поверхность. А там, она надеялась, им удастся отыскать в какой-нибудь деревне лекаря. Процессия вновь двинулась вперед, и меньше чем через час перед Озмой и её спутниками открылась огромная пещера. Пол её был усыпан драгоценными камнями, а у дальней стены на троне, стоявшем на постаменте из золотых слитков, восседал пухлый низенький старичок в красном костюме.

— Я тебя приветствую, очаровательное дитя! — бодро воскликнул он и захихикал. Озму и её спутников гномий смех уже начинал раздражать.

— Здравствуйте, — несколько неуверенно ответила Озма, стараясь не оглядываться по сторонам. Она любила драгоценные камни и непременно украшала ими прическу, но здесь они россыпями покрывали пол. Если бы Король Гномов позволил, она могла бы брать их целыми пригоршнями. Во всей стране Оз не было столько камней и золота. Земное богатство целых королевств казалось сейчас Озме абсолютно ничтожным по сравнению с гномьими владениями. То, за что на земле были готовы убивать, под землей не считалась ценным.

— Зачем ты пришла ко мне, прелестное дитя? — любезно осведомился Рокат. Он сидел на подложенной на трон подушке. В другое время это показалось бы Озме забавным. Голодный Тигр, продолжая жалобно скулить, отполз в угол пещеры и свернулся там в клубок. Выглядел он сейчас гораздо хуже, чем утром. Но помочь ему Озма ничем не могла, и это её угнетало. Гном участливо смотрел на неё сверху вниз.

— Я пришла просить вас, чтобы вы освободили королеву страны Оз и её детей. Вы держите их в плену. Это несправедливо и жестоко.

— Да пусть мне земля будет камнем, если я захватил их обманом! — обиженно воскликнул гном. Озма удивленно взглянула на него: пухлый старичок скатился с трона и по золотым слиткам бодро заскакал вниз. Не прошло и минуты, как он очутился рядом с Озмой. — Присядь, дитя моё, — радушно пригласил гном и первым плюхнулся на пол своей пещеры. Под ним в мгновение возникла подушка. — Не люблю сидеть на твёрдом, — пояснил он. Стульев в гномьем царстве, по-видимому, не предполагалось, и у Озмы не было выбора. Она неуверенно опустилась на пол. Заботливый гном подстелил подушку и ей. Спутники девочки стояли в углу пещеры, на них никто не обращал внимания. Даже мудрое Пугало воздерживалось от вопросов.

— Ты знаешь только половину истории, милая девочка, — гном потеребил бороду. — Что именно ты знаешь о королевской семье Эв?

— Что король Эволдо продал их в рабство. Вам.

— Ясно… и зачем они мне? Какой интерес горным духам связываться с людьми? Люди, дитя моё, живут очень мало и потому бессмысленно. Их даже в рабство брать невыгодно.

— Но вы же держите их в плену!

— Озма, Озма… — старичок укоризненно покачал головой. — Тебе рассказали отнюдь не всё. Хочешь знать начало этой истории? Так вот. Есть рядом с Короной Мира два города. Один — Карсалья, горная крепость, второй — Сентаба. Король Эволдо не хотел отпускать эти города, давая им независимость. Он отправил своих солдат подчинить их. Брать Карсалью… Его величество Эволдо никогда не был храбрецом, он побоялся трогать мощную крепость. И солдаты вошли в Сентабу. Без боёв, без единой жертвы, зашли и вышли, объявив город покоренным. А потом исчезли. Целая армия исчезла в предгорьях, дитя моё.

— Но как такое может быть? — не поверила Озма.

— Здесь всякое может быть, — развёл руками гном. — Когда Его величество узнал, что его армия бесследно исчезла, он отправился к городу сам. А потом позвал меня. Сентаба красива. Поверь мне на слово, потому что не могу же я такому прелестному созданию, как ты, желать увидеть её своими глазами. Признаюсь, мы, гномы, ценим красоту, особенно если она не основана на блеске камней. Камни — мусор под нашими ногами, — Рокат сгрёб с пола пригоршню изумрудов и рубинов и небрежно отбросил в сторону. — Его величество предложил моим подданным сразиться с людьми Сентабы, а город забрать под землю. Мы согласились. И мы вошли в город. Но там, девочка… там живет смерть. Розовый туман Сентабы забрал тысячи гномов. Король Эволдо предал нас. Он не предупредил, что розовый туман — это смерть, поднимающаяся из ущелья Рох. За одну ночь я потерял треть жителей своего королевства.

— Сочувствую, — прошептала Озма. Она сидела с широко раскрытыми глазами и старалась не думать о том, что произошло бы, прикажи она спуститься и поближе рассмотреть диковинный розовый туман. Противиться прекрасному зрелищу было невероятно трудно. Озме казалось, что туман осязаем, что можно погрузить руки в тёплые розовые клубы, можно плыть в нём, словно в облаке. — Король Эволдо ужасно поступил с вашим народом… Но ведь и вы не должны были его слушать и идти войной на людей, которые ничего плохого вам не сделали! Ваша вина в этом тоже есть.

— Гномы не люди, дитя моё. Гномы не прощают предательство, особенно со стороны людей. Вот почему я забрал с собой королеву Эвьен и её детей. Да и королю они больше не были нужны. Розовый туман убил и его тоже.

— Мне сказали, что он покончил с собой, — возразила Озма. — Разве это не так?

— Может, и так. В любом случае, выйдя оттуда, он был уже не жилец. Итак, моё дорогое дитя, ты всё ещё считаешь, что я поступил несправедливо?

— Да, считаю. Вы договаривались не с королевой, а с королем.

— Жена отвечает за поступки мужа. Особенно если муж за них ответить уже не сможет.

— Но дети?

— И дети. За грехи родителей. Возвращайся домой, милая Озма, и забудь про подземное царство. Вам, людям, здесь не место. У нас свой мир, и тот, что на земле, нас не интересует.

— Я требую..! — Озма вскочила, глаза её заблестели. Рокат расхохотался, его смех подхватили тысячи гномов. Девочка покраснела от злости. — Я требую, чтобы вы освободили королеву страны Эв и её детей! Это незаконно!

— Законы поверхности нас не касаются, — Рокат вновь посерьезнел. — А впрочем… если ты так настаиваешь, давай поиграем. Ты сама и двое из твоих спутников — ты можешь выбрать, кого взять с собой, это твоё право — пройдут по покоям моего дворца. Полагаю, вам имеет смысл идти одновременно, так как магией владеешь только ты. Я превратил королеву Эвьен и её детей в украшения, однако расколдовать их тебе не составит труда. Ваша главная проблема — найти эти предметы. У каждого из вас будет одиннадцать попыток, итого тридцать три предмета. Думаю, неплохая идея. Ты согласна?

Озма задумалась. В принципе, это лучше, чем уйти вообще ни с чем. Ей, королеве страны Оз, было страшно непривычно разговаривать с существом, на которое она никак не могла повлиять. Ни превратить в жабу, ни запугать… Гномы смеялись над ней. Выбирать не приходилось.

— Я согласна. Со мной пойдут Пугало и Дровосек.

— Отлично. Да, и ещё один момент. Если кто-то из вас не угадает ни разу, он сам станет украшением моего дворца.

Озма задумалась всерьёз. Условие ей не нравилось. Король Гномов продолжал смеяться над ней. Они осмелились прийти с поверхности в подземное царство и пытаются спорить с его властелином. Рокат откинулся на подушке и лениво рассматривал сидевшую напротив девочку. Нельзя уходить отсюда с пустыми руками. Озма никогда не простит себе, что по её вине в плену остались несчастные люди, а королевство Оз никогда не получит магии Торна.

— Я готова.

— Ты с ума сошла, — изрек Пугало. — Ты уверена, что нам оно надо? Тем более вон глянь, полосатому совсем худо…

Тигр дрожал, из пасти капала слюна. Озма вздохнула. Нужно немедленно уходить отсюда, бежать в ближайшую деревню и найти лекаря. Или…

— Так, — Озма решительно поднялась. — Уважаемые офицеры! Выберите восьмерых, пусть они несут Тигра к выходу из пещеры. Найдите лекаря, и как можно скорее. Остальные остаются здесь и ждут нас.

Армия Дровосека засуетилась. Лев тоже вознамерился сопровождать товарища.

— Мы готовы, — Озма повернулась к Королю Гномов. — Прошу начинать.

— Какая храбрая девочка, — умилился гном и махнул рукой. В тот же миг неведомая сила перенесла троих друзей в огромный зал, красивее которого Озма никогда не видела. Высокие сводчатые потолки, пол и стены из мрамора, пушистые ковры на полу. И повсюду — на подоконниках несуществующих окон, на столиках, полках и прямо на полу стояло несметное количество безделушек самых разнообразных форм и расцветок. При мысли о том, что все безделушки могли когда-то быть людьми, Озме стало нехорошо. Однако она быстро взяла себя в руки и постаралась поверить, что людьми среди этого великолепия были лишь одиннадцать предметов. Осталось ишь угадать, какие именно. Трое друзей мрачно переглянулись.

— Ну и задал он нам задачку, — проворчал Пугало. — Мы тут за год не управимся.

— Перестань. Всё будет хорошо, — прервала Озма. — Нам нужно сосредоточиться и понять, во что вероятнее всего Рокат мог превратить королевскую семью. Здесь столько всего красивого, что у меня разбегаются глаза…

— У нас тридцать три попытки, — постарался подбодрить её Дровосек. — Что-нибудь да угадаем.

— Угу, и предметов тридцать три тысячи, — спустил его на землю Пугало. — Помните, эта их столица, где нас принимали, — там целые сады одних и тех же деревьев. Может, что-то связанное с магнолиями?

Идея показалась Озме неглупой. Когда она сообщила об этом Пугалу, тот смущенно потупился. Однако, обойдя целый зал, друзья не заметили ни одной вещи, что так или иначе напоминала бы о магнолиях. Зато обнаружили вазу с маргаритками, и Озма, зажмурившись, коснулась её рукой. Ваза осталась стоять на месте.

— Раз, — заметил Дровосек. Озма кивнула.

— Знаете, я подумала… здесь не так уж много цветов. По-моему, Король Гномов не очень хорошо их себе представляет. Если я размышляю правильно, все предметы, где присутствуют цветы или растения, он нашёл или как-то иначе добыл, но не создал. Цветы не трогаем.

Пугало и Дровосек не стали спорить: в рассуждениях девочки логика всё же была. И друзья отправились дальше.

— Нужно как-то рассортировать эти предметы, — продолжала вслух размышлять Озма. — С цветами в принципе понятно, остальные растения, полагаю, туда же. Остаются животные — как, например, вон тот барашек, — она взяла в руки фарфоровую статуэтку, — или что-то совершенно искусственное. Шкатулки, канделябры, скамейки…

— А золото? — Пугало поднял со столика золотую фигурку женщины с кувшином на плече. — По-моему, эта дамочка вполне могла бы быть заколдованной королевой.

— Вы же слышали, что говорил Рокат о золоте и камнях. Он не считает это ценностью и вряд ли стал бы превращать пленников в то, что его подданные добывают в неограниченных количествах. Ваше право, конечно, но драгоценности я бы тоже не трогала.

— Не спеши, — возразил Пугало. — Жемчуг. Он не подземный.

— Хм, и правда. Какие хорошие мозги дал тебе Волшебник…

Пугало польщено погладил себя по голове.

— Значит, жемчуг вполне вероятен. Если, опять же, Король Гномов представляет себе, что это такое. Давайте проверим, — она отыскала взглядом длинное жемчужное ожерелье на полке и осторожно потянула его к себе. Не то.

— Два.

— Я помню, спасибо. Значит, жемчуг тоже оставим в покое. Ну же, друзья, думайте, что ещё?

— Как тебе вот это? — Дровосек схватил медный канделябр на десять свечей. — Королева и десять её детей в одном предмете.

Озма с сомнением покачала головой, однако коснулась канделябра. И он тоже оказался просто предметом. Та же участь постигла фарфорового барашка, которого Озма от разочарования едва не скинула на пол.

— Он издевается над нами! Откуда мы знаем, может, среди этих предметов вообще нет пленников из Эв? — Дровосек сжал кулаки. Озма покачала головой.

— Должны быть. Если мы начнем сомневаться, то никогда ничего не найдем.

— Давайте ещё подумаем, — предложил Пугало. — Зря, что ли, я обладатель таких прекрасных мозгов? Как вам идея искать предметы одного цвета?

— Глупость какая-то, — отрезал Дровосек. — Здесь столько разных цветов, что мы точно застряли надолго. Думай дальше.

— А ты, значит, стой и критикуй? Не выйдет!

— Да хватит вам! — Озма всплеснула руками и споткнулась об обитую пурпурным бархатом скамейку для ног. — Вот только упасть не хватало, — она наклонилась и попробовала отодвинуть скамейку, но та внезапно исчезла. На полу, где только что стояла злосчастная лавка, теперь сидела женщина.

Несколько мгновений показались Озме вечностью. Из полурастрепанной прически женщины на пол сыпались драгоценные камни. Озма тихо пискнула и прикрыла ладонью рот. Незнакомка шарахнулась назад и уперлась спиной в низкий столик. В глазах её полыхала бессильная ярость. Девочка от греха подальше отошла на пару шагов.

— Кто вы такая? — осведомился Пугало и протянул соломенную руку, намереваясь помочь даме подняться. Та обожгла его взглядом и осталась сидеть на полу. Озма невольно отметила, что, несмотря на растрепанный вид, женщина роскошно одета. Правда, выглядела так, словно пережила нападение.

— Я? — переспросила женщина — кажется, она была удивлена уже одному тому, что у кого-то возник подобный вопрос. — А вы, собственно, кто такие и где я нахожусь?

— Меня зовут Озма. Это мои друзья — Пугало и Дровосек. Мы пришли во дворец Короля Гномов, чтобы освободить королевскую семью Эв из плена.

Женщина выслушала, кивнула. Потом уронила лицо в ладони и застыла, лишь её плечи судорожно вздрагивали. Наконец она вновь подняла голову.

— Я Эвьен. Её величество Эвьен… в недавнем прошлом. Благодарю за любезность, Озма. Вы оказали мне неоценимую услугу.

Теперь, когда королева немного успокоилась, Озма осмелилась подойти ближе. Голос женщины звучал глухо и несколько отстраненно.

— Ваше величество, что последнее вы помните? — полюбопытствовал Пугало. Эвьен рассеянно покачала головой.

— Последнее? Наш дворец в Эвне. Мы с дочерью стоим на балконе. Отсюда лучше всего видно площадь. Дочь спрашивает, зачем я хочу казнить эту гадюку Лангвидэр… она не понимает. Никто не понимает. Но из нас двоих в городе должна остаться одна. По моему приказу ей отрубят голову.

— Принцесса Лангвидэр? — пораженно уточнила Озма. — Мы видели её в Эвне.

— Значит, мой приказ не был выполнен, — не слишком удивилась женщина. — Кругом предатели, я всегда это знала. Начиная с Меремаха, который её привёз, и заканчивая моим собственным мужем. Они все против меня. А потом… я бегу в коридор, город обстреливают с океана, а во дворце гномы… сотни гномов. Больше ничего. Рокат со своим посохом и я… пытаюсь его задушить. Как видите, не вышло, — она невольно сжала пальцы. Озма успокаивающе погладила её по плечу.

— Вы молодец, Эвьен. Теперь нам нужно найти и расколдовать ваших детей. Король Гномов превратил вас всех в украшения в этом зале. Вы случайно не помните, в какие именно?

— Я не то чтобы не помню… я не знаю. Первой была Эвроуз, потом я. Хотя подождите… я видела, как он напал на Эвроуз. Там была шкатулка. Маленькая деревянная шкатулка бордового оттенка. Попробуйте её найти. Я вам помогу.

С помощью Дровосека Эвьен наконец поднялась с пола. Озма в который раз поразилась выдержке королевы Эв: несмотря на потрясения, вызванные произошедшим с детьми и с ней самой, женщина пытается держаться с достоинством. В который раз они отправились обходить зал, внимательно рассматривая окружавшие их предметы и пытаясь найти резную бордовую шкатулку. Наконец Дровосеку это удалось.

— Смотрите! — он схватил искомый предмет с подоконника. — Вот эта?

— Похожа, — неуверенно кивнула Эвьен. Озма развела руками: попытка не пытка. Когда она коснулась шкатулки, та исчезла, как несколькими минутами ранее — скамейка, и перед Озмой появилась белокурая девушка. Выглядела эвийская принцесса насмерть перепуганной. Увидев мать, она нисколько не успокоилась, наоборот, побелела ещё больше.

— Матушка… гномы!..

— Эвроуз! — смогла лишь выдохнуть Эвьен и заключила дочь в объятия. — Скоро всё закончится, дитя моё. Мы вернемся домой.

Эвроуз уткнулась матери в плечо, но, стоило Эвьен немного ослабить объятия — и девушка с тихим стоном начала сползать на пол. Озма в очередной раз поразилась тому, насколько силён их страх перед гномами. Неужели эти хохочущие горные духи настолько жестоки? Хотя… учитывая, что Рокат сотворил с королевой и её детьми, их страх не так уж безоснователен. Нужно поскорее освободить остальных.

— Ваше величество, мы справимся сами. Побудьте здесь с Эвроуз, а мы пока отыщем остальных пленников.

Эвьен не стала возражать. Она села и положила голову дочери к себе на колени.

— Озма, вас не затруднит, если вы найдете здесь нюхательную соль, принести её мне? Будьте так любезны. Мне и моим дочерям она понадобится.

Девочка кивнула и, поманив за собой друзей, вновь отправилась на поиски. Однако на двух успешных попытках её везение, похоже, закончилось. На троих они истратили ещё десять попыток и ни разу не угадали. Осталось шестнадцать.

— Давайте думать. Сначала была лавка, об которую я споткнулась. Значит ли это, что среди остальных пленников кто-то ещё может быть превращен в лавку? Пуфики, стулья, подставки для ног…

— Вот, например, чудесный стул, — придвинул указанный предмет Пугало. — Резной и красивый. В самый раз заколдованный принц.

Озме не хотелось тратить ещё одну попытку, тем более похожих стульев в сокровищнице Короля Гномов было ещё штук десять. Поэтому она просто отставила стул в сторону, пообещав вернуться к нему позже.

— И принцесса — шкатулка. Чует моё сердце, на шкатулках мы вообще завязнем, — Дровосек обвел взглядом зал. Шкатулок здесь присутствовало с полсотни.

— Тогда давайте пойдем не по предметам, — подытожила Озма. — Что объединяет лавку и шкатулку?

— Цвет, — Пугало сначала брякнул, потом подумал. — Слушайте, а ведь верно! Цвет! Пурпурная обивка лавки, бордовая шкатулка… ищите похожие цвета, их не так много!

Озма и Дровосек переглянулись. Кажется, их соломенный друг был прав. И дело пошло веселее. Не минуло и получаса, как рядом с Эвьен очутились остальные её дети, включая запеленутую малышку Эведну, которая продолжала сладко спать. Для Эвьен и наследников год в плену пролетел как пара мгновений. Глядя на королевское семейство, Озма не могла удержаться от растроганной улыбки. Оставив детей, Эвьен подошла к юной волшебнице.

— Я должна благодарить вас, Озма. Уверяю вас, я не останусь в долгу. Единственное, чего бы я хотела, — это скорее выбраться отсюда на поверхность. К тому же вы видели Эвну и можете рассказать мне, какой она стала. Я, честно говоря, сама не знаю, смогу ли вернуться на трон после года отсутствия… позволят ли мне это. В любом случае, Озма, вы спасли жизнь нам всем.

— Это мой долг, — девочка улыбнулась. Какое-то неясное чутьё подсказало ей сейчас, что про источник в Вей-Вамаре лучше промолчать. Эвьен уедет в Эвну, а Озма отправится спасать свою страну. Да и какие доказательства она могла бы сейчас предъявить королеве? — Ничего не имею против. Давайте возвращаться.

Когда Озма, двое её друзей и Эвьен с детьми вышли из роскошного зала обратно в пещеру, Рокат пораженно вытаращил глаза.

— В рот мне камень! — гном аж подскочил на троне и нервно затеребил бороду. — Да у тебя, девчушка, по ходу, есть мозги!

— У нас всех они есть, — поправила Озма. — Мы разгадали твою загадку. Теперь ты обязан нас выпустить.

— Милая моя, ты опять забываешься. Ты не на земле — ты под. А под землей законы поверхности не действуют. Никто из существ сверху не может заставить меня делать что-то против моей воли.

— Но ты обещал! — воскликнула Озма. Гном укоризненно погрозил пальцем. Девочка осеклась. — То есть… я прошу тебя выпустить нас на поверхность.

— Так-то лучше, — Рокат удовлетворенно кивнул. — Да не провалится ваша поверхность, не волнуйся. Тут вон полосатый твой… сдох, похоже. Сдох? Ну да. Мохнатый, не ной, на нервы действуешь!

Озма почувствовала, как сердце словно рухнуло куда-то вниз. Она медленно обернулась. В углу пещеры, скорчившись, неподвижно лежал Тигр. Рядом, сняв головные уборы, стояли офицеры, а Трусливый Лев, уткнувшись головой в спину друга, тихо выл. Озма не знала, что львы умеют выть — монотонно и настолько безнадежно. Так не бывает. Девочка вскочила и бросилась к ним.

Озма не обладала лекарскими навыками. И всё же одного взгляда на тело Тигра ей хватило, чтобы понять, что гном не обманывает. Тигр был мертв. Он лежал скорчившись, видимо, пытаясь таким образом заглушить боль. Необычайно ярко в мозгу девочки сверкнуло воспоминание: ведь это именно она велела Тигру не ныть и подождать до поверхности. Она…

— Я же сказала вам отнести его наверх и найти лекаря! — девочка подняла голову, в глазах её стояли слезы. Офицеры развели руками.

— Мы и полтысячи шагов не прошли. Худо мне, говорит, несите меня к Озме, хочу умереть рядом с ней.

— Да вы… да как вы посмели!.. — Озма вновь рухнула на колени рядом с Тигром. — У вас был приказ!

— Вам, Ваше величество, было бы легче хоронить его на поверхности? Не жилец он был… съел, видать, что-то не то. Отравился…

Озма плакала. Все вместе они летели сюда на орлах, и здесь она теряет одного из своих друзей. Если бы не полетели, если бы она отправилась без него… Кто мог предполагать, что с Тигром за несколько часов что-то случится? Он всегда отличался отменным здоровьем. Этого не должно было быть… этого не было. Но Тигр лежал перед ней, и Лев скулил, уткнувшись в его спину. Озма чувствовала, как что-то у неё внутри словно деревенеет. Она не пожалела бы ничего, она умерла бы сама, лишь бы с её друзьями всё было в порядке. Сейчас ей не было дела даже до хихикающих гномов, во всём подземном королевстве осталась лишь она и неподвижное полосатое тело на усыпанном сверкающими камнями полу.

— Ай-яй-яй, незадача… — посочувствовал Рокат. — Готов поспорить, если бы ты знала об этом раньше, ты бы в жизни не разгадала мою загадку. Старею. Эхе-хе…

Озма медленно поднялась. Её щеки блестели от слез.

— Выпусти нас отсюда. Или я разрушу твоё королевство. Тебе мало, что я потеряла друга, ты хочешь ещё со мной поиграть?

Гном помолчал. А потом расхохотался.

— Милое дитя, магия поверхности — крохи по сравнению с магией глубин! Мне достаточно чихнуть, чтобы от твоей страны Оз не осталось ни одного целого камня! К тому же вы — забавные зверушки. Оставайтесь? Я посажу вас в самую лучшую клетку. У меня есть, показать?

Эвьен заботливо обняла рыдающую Озму, и девочка уткнулась ей в грудь. Проводник маленького отряда, всё это время молча стоявший в стороне, шагнул вперед, неспешно размотал длинный шарф, закрывавший голову. Едва взглянув ему в лицо, королева похолодела. И сразу поняла, для чего он здесь.

Джинксландцы на службе королевства Эв. Город с ажурной решеткой на краю ущелья Рох.

— Бежим! — взвизгнула она. Одной рукой держа младенца, другой она влепила подзатыльник Озме и толкнула девочку к выходу. — Беги, не оглядывайся.

Юные принцы послушно бросились наутёк, их сёстры, придерживая подолы длинных юбок, старались не отставать. Сама Эвьен в жизни не удирала ни от кого настолько отчаянно. Они были уже далеко, когда наконец опомнились офицеры Дровосека. Бросившись к выходу все разом, они создали такую давку, что двоих затоптали сразу же. Рокат вскочил на трон и истошно заверещал.

Джинксландского солдата окружал туман. Густой розовый дым, сквозь который невозможно было разглядеть собственных рук, даже поднеся их к глазам, в считаные минуты заполнил огромный зал и хлынул в боковые проходы.

— Фертеб Кенейя послал меня попрощаться с тобой, Рокат.

На миг гному показалось, что в тумане перед ним мелькнула тонкая женская фигура. Длинный платок закрывал её волосы, на запястьях звенели браслеты с крошечными колокольчиками. По звону Рокат мог бы определять, как демон ущелья Рох перемещается в гномьих владениях. Если бы у Роката было на это время. Гном вдохнул отравленный воздух, судорожно схватился за горло. Туман не давал дышать, жёг легкие. Рокат слетел с трона, ударяясь о золотые слитки, и мешком свалился на пол. Контуры до мельчайших подробностей знакомой пещеры растворялись в розовом дыму. Девчонка привела с собой демонов ущелья Рох. Король Гномов захрипел, по его побагровевшим щекам градом катились слёзы — дым разъедал глаза.

Горные духи живут долго. Иногда, конечно, гномы умирали — большинство оттого, что им просто надоедало жить. Рокат об этом не думал. Но что спустя год после нападения на Сентабу он сам будет задыхаться в розовом кошмаре… Вместо проклятий с губ сорвалось беспомощное бульканье. Гном уткнулся в усыпанный блестящими камнями пол, пытаясь вдохнуть, давясь рубинами и сапфирами. Камни хрустели в сведенных судорогой челюстях. Дым поглотил его царство, его армию… Рокат не видел, как над ним склонился гибкий женский силуэт с покрытыми платком длинными косами. Тонкие руки колыхнули густой туман.

* * *

Уже оказавшись на поверхности, Озма и её спутники никак не могли отдышаться. Они бежали, пока хватало сил, чтобы потом, в сотне метров от входа в пещеру, рухнуть на землю и несколько минут просто лежать, пытаясь осознать, что они ещё живы. Лишь Пугало и Дровосек, не испытывавшие усталости, остановились просто за компанию. Дожидаясь, пока остальные придут в себя, Дровосек принялся пересчитывать своё войско. Из двадцати пяти офицеров до поверхности добралось четырнадцать. У рядового шансы спастись были минимальны — застрявшие в проходе офицеры отрезали ему путь к отступлению, и солдат остался в пещере вместе с гномами. О судьбе погибших офицеров Дровосек предпочитал не думать — он, механизм, никак не мог понять, что за зараза обратила весь отряд в паническое бегство и за несколько минут забрала почти половину его армии. В Оз ни о чём подобном не слышали.

На поверхность туман не поднимался. Гораздо позже, оставив в гномьем царстве бесчисленные трупы, он вернется в Сентабу через колодцы, через которые когда-то поднимался в город подземный народец. Но Озме и её отряду не будет до этого дела. И юная королева страны Оз будет до конца жизни славить небо за то, что при полете над Эв у неё не хватило времени спуститься к розовому облаку. Но пока что Озма растянулась вниз лицом на шелковистой траве и безудержно плакала. Поход в Эв, казавшийся увеселительной прогулкой, обернулся для неё трагедией. Тигр остался в пещере. Он угас за несколько часов без особых симптомов, а Озма не обращала внимания на его жалобы. Будь она внимательнее, возможно, Тигра удалось бы спасти. Но она видела перед собой лишь конечную цель. Неужели, стремясь к источнику здешней магии, она стала настолько слепа?

А Лев… возможно, он и считал себя трусливым, но бросить друга не сумел. Обернувшись у самого выхода из пещеры, Озма успела заметить, как по гномьим владениям расползается розовый туман. Непроницаемое густое облако. Лев нервно бил себя хвостом по бокам и рычал, отползая к стене, а клубы дыма распространялись по пещере, скрывая трон на золотом постаменте и блестящий камнями пол. Гномы метались в непроницаемой завесе и панически верещали. Они знали, что это такое. Эвьен тоже знала. Девочка задрожала в новом приступе рыданий. Именно реакция Эвьен спасла их всех — тех, кто смог воспользоваться шансом. И она, Озма, королева страны Оз, обязана этой женщине жизнью.

Девочка подняла заплаканное и перепачканное землей лицо и отыскала взглядом королевскую семью. Эвьен сидела неподалеку, её лицо было печальным и усталым. На руках королева держала младенца. Заметив, что Озма пошевелилась, женщина слабо улыбнулась.

— Всё кончилось, Озма… ты справилась.

— Ваше величество… что это было? — девочка всхлипнула и совсем не по-королевски вытерла нос рукавом. Она дрожала и всё ещё была напугана.

— Это? Это туман, моя дорогая… От него погиб мой муж, а потом, когда гномы за одну ночь выкосили весь город, туман пришёл и по их души тоже.

Эвьен говорила тихо, и, слушая её, Озма ненадолго забывалась. И даже не обращала внимания на то, что слёзы продолжают падать на грудь и пятнами расползаются по ткани платья. Заметив это, Эвьен продолжала — словно пела колыбельную ребенку. Неважно, что она будет говорить, и даже если абсолютно неуместное сейчас — неважно. Девочка из Оз оставила туману свои жертвы. Вряд ли она, направляясь сюда через Корону Мира, предполагала, что домой вернутся не все.

— Я не знаю, откуда он берется. И не думаю, что кто-то в королевстве об этом знает. Здесь, в Эв, каждый защищается как может. Кто-то вооружает армию, кто-то нанимает могущественных чародеев… А это джинксландцы, Озма. Из тех, что когда-то давно покинули Джинксланд.

Девочка села, подтянула колени к груди и обхватила их руками. О Джинксланде она слышала, но никаких чувств, кроме удивления, этот народ у неё не вызывал: какой смысл, находясь на территории Оз, ограничивать любые внешние контакты?

— Их столица — крепость, к которой мой муж побоялся подходить. А Сентаба — роскошная, беззащитная… как доступная дорогая женщина. Да кто ж знал, что они призывают духов. Демоны ущелья Рох охраняют этот город. О таком не каждый осмелится мечтать, духи материка — оружие, которое может ранить как врага, так и владельца. Когда гномы выкосили весь город, они там же, в тумане, и полегли. Озма, милая, но где ты взяла джинксландского чародея? Я понимаю, ему, чтобы войти к гномам, нужны были спутники, которых Рокат точно пропустит, но как ты вообще сумела с ним познакомиться? Я не знаю, что хуже, гномы или… они, но джинксландцы не прощают подобного коварства. Гномы разрушили город, который охраняется демонами.

— Я… не знаю, — призналась Озма и снова всхлипнула. — В Эвне мне сказали, что на границе с Шессавой меня будет ждать проводник. И вчера вечером приехал он. Я не удивилась. Я же не знаю, кто и как должен выглядеть.

— А кто принимал тебя во дворце? Ты же была во дворце. Тем более ты говоришь, что видела Лангвидэр.

Озма кивнула. Когда они въезжали в эвийскую столицу, всё было хорошо. Озма видела лишь несколько улиц города, но они выглядели мирными и благополучными. И дворцовый сад пестрел цветами.

— Мы все были во дворце. А со мной в основном беседовал губернатор Ксефалай.

Эвьен удивленно приподняла брови. То, что Ксефалай за год смуты не упокоился на холмах, где располагались фамильные склепы знатных родов Эвны, уже свидетельствует о некоторой стабильности в стране — он мог запросто быть повешен. Или как минимум лишиться своих владений. Как и — примерно с равной вероятностью — все остальные члены совета министров. О том, зачем вообще юная Озма прибыла в Эв, королева решила спросить ближе к делу, а пока больше не тревожить девочку. Но того, что Эвьен уже знала, было достаточно, чтобы заподозрить неладное. Озма отправляется в гномьи владения, чтобы освободить королевскую семью, — кто мог ей это приказать? Не Лангвидэр же… Ксефалай? Невольно хотелось спросить, зачем, при условии, что Эв существовала год без правителя. Лангвидэр на троне — полная глупость. Как вообще могло так случиться, что приказ Эвьен относительно этой женщины не был исполнен?

В Шессаве Озма встречает джинксландского посланца — и это при условии, что джинксландцы оборвали все связи с Эв. Значит, это зачем-то надо джинксландцам. Нет, зачем — понятно, им нужно было проникнуть в королевство гномов и привести туда своих демонов. Залитую кровью Сентабу они подземному народцу не простили. Но кто-то же должен был организовать встречу. Чем больше Эвьен думала, тем меньше ей это нравилось.

— Ваше величество, — окликнула Озма. — А кто теперь станет править Эв? Я правильно понимаю, что не принцесса Лангвидэр?

Эвьен скрипнула зубами. Принцесса Лангвидэр уже год как должна лежать в гробу.

— Ты правильно понимаешь, — согласилась королева. — Трон страны Эв теперь будет принадлежать моему сыну Эвардо. К сожалению, он ещё слишком молод, чтобы править сам, поэтому я немного ему помогу. Пока король не достигнет совершеннолетия.

Его высочество Эвардо поцеловал матери руку и улыбнулся уголками губ. Побег из подземного королевства поразил его до глубины души, наследник был бледен и задумчив. Но нет, не испуг — шок. Он должен стать хорошим королем, невольно подумала Озма. А ведь мальчик был младше неё.

И Эвьен, столько лет терпевшая самодура Эволдо, сможет теперь в полной мере показать своё умение править страной. Озма мысленно пожелала им удачи и снова уткнулась лицо в колени.

— Озма, дорогая, — вновь нарушила затянувшееся молчание Эвьен. — Ты оказала нам неоценимую услугу. Я была бы очень рада, если бы и мы смогли что-то сделать, чтобы хоть немного облегчить твою боль.

Озма покачала головой.

— Ваше величество, вы мне ничем не обязаны. К тому же если бы не вы, я бы, возможно, и осталась там, в тумане… Пожалуйста, не думайте, как меня отблагодарить, возвращайтесь в Эвну. Вы нужны своему народу.

— Хорошо. Тогда предлагаю нам всем вместе добраться до ближайшей деревни и там нанять лошадей. После чего мы уедем на побережье. Но если тебе потребуется помощь, помни, ты всегда можешь на нас рассчитывать.

… если бы только это могло вернуть ей друзей. Озма закрыла ладонями лицо и вновь заплакала.

1

Великий Торн, создатель материка, и в самом деле питал к восточному его побережью необъяснимую нежность. Именно здесь, между Короной Мира и океаном Нонестика, он первые несколько раз ударил посохом, заключая в землю невиданную мощь. Пройдут столетия — и место первого удара станут называть Вей-Вамаре, по имени крупнейшей реки в этой части континента. Во второй раз великий чародей коснется перевала в горах, замедляя его разрушение, не давая песку Мертвой пустыни обрушивать на плодородные земли свою ярость. В предгорьях поднимется древняя эвийская столица, и самой возможностью существования в опасной близости от пустыни город будет обязан волшебству создателя. Никто точно не знал, сколько раз Торн коснулся посохом восточных земель материка, но один из источников надежно скрыли воды Ржавой реки, а ещё один породил болота Анардаху. Парадокс ситуации был в том, что в спрятанную в земле магию Торна в королевстве Эв не верили. История нескольких ударов являлась здесь чем-то вроде детской сказки.

Однако алхимик Его величества Эволдо идею с посохом не оставлял уже лет двадцать. Он признавал удары посоха так же уверенно, как то, что каждое утро солнце поднимается над океаном Нонестика и каждый вечер скрывается за Короной Мира. Искать места ударов он начал уже очень давно. Проблема заключалась в том, что найти помощников для столь неблагодарного дела было задачей крайне нелегкой, и это замедляло поиски. Алхимик не торопился. Старательно высчитывал предполагаемые места ударов, сверялся с картами, высылал разведчиков. Поиски требовали денег, не хватало людей. Ударов было несколько. Как минимум пять, алхимик же предполагал, что восемь. Один из источников уже открылся — несколько столетий назад именно благодаря ему в Анардаху начали появляться и исчезать бездонные болота. Пустая земля получила возможность защищаться. Орес не верит, не верит король, никто не верит… стадо придворных глупцов продолжает приписывать диковинные способности бесплодного региона его собственной магии. Лишь алхимик Его величества знает, что на самом деле стоит за непредсказуемой трясиной северной земли. Один во всём королевстве.

Он анализировал любые волшебные явления страны Эв, о которых доводилось услышать. Радужные водопады Ромьераланда, розовый туман Сентабы… правда, последний не был порождением магии ударов, в розовом тумане танцевали духи самого материка. Методично, шаг за шагом — Кенцану, Шессаву, Вей-Вамаре… пока именно в Вей-Вамаре алхимику Его величества не улыбнулась удача. Центральный регион заключал в себе огромный запас силы — у старика не хватало воображения просто на то, чтобы представить, какие возможности откроются перед человеком, решившим открыть источник. В Вей-Вамаре был зарыт ключ к власти. Впитав силу источника, подготовленный маг сумел бы если и не сравниться с Создателем по способностям, то хотя бы приблизиться к нему. Любые оковы, любые законы материка падут перед такой мощью. Наверно, впервые за всю свою жизнь алхимик Его величества благословил небеса за то, что в удары посоха в королевстве больше никто не верит. Он станет единственным обладателем этой силы.

Орес едва согласился отправить гонцов в Вей-Вамаре. Без дозволения принцессы Лангвидэр Урту Вамаре выгонит старика взашей, сломав ему всю удачу. Поиски столь тонких материй не выносят суеты, их нужно вести с полным осознанием важности происходящего. Будучи вынужден идти на поклон к королевскому советнику, ибо за последний год тот ухитрялся руководить принцессой единолично, старик успокаивал себя одной лишь мыслью: когда в его руках окажется мощь первого удара посоха Торна, вся эвийская знать окажется в сравнении с ним не сильнее букашек. Те, кто смотрел на него свысока, станут ползать перед ним на коленях. Орес Нао, наглец без роду-племени, что за год поднялся до фактического правителя, удостоится чести служить величайшему чародею материка. Мертвая принцесса станет танцевать по указанию отца своей служанки. Корона Мира провалится в ущелье Рох, океан Нонестика затопит острова. Материк содрогнется.

Примерно такие мысли посещали старика во время сборов и последующего пути в Вей-Вамаре. Орес все-таки отправил вперед грамоту от принцессы с наказом предоставить старику право копать и проводить какие угодно ритуалы там, где тому заблагорассудится. Урту Вамаре не станет перечить принцессе Лангвидэр. К тому же приятно грела душу собственная предусмотрительность: старик настоял на сопровождении из двух десятков человек и не сомневался, что они пригодятся. Древняя магия любит кровавые ритуалы. Даже если речь идет о великом Торне, создателе материка и легендарном добром божестве этого жестокого мира.

А в Эвне назревал очередной переворот. И если прошлый был спровоцирован королем, то этот — вина исключительно Ореса Нао. Старик мысленно пожелал ему провалиться к гномам. Чтобы утопить практически всю армию в болотах Анардаху, нужно иметь редкостный талант. Недовольство внутренней войной зрело в стране почти год, однажды оно должно было взорваться. Старик помнил ещё короля Эвахо и его северные войны. После смерти своего отца на трон сел Эволдо, и для алхимика Его величества начались лучшие времена. Не то чтобы старик рвался заполучить престол сам — это было бы полной глупостью. Нет, гораздо больше ему нравилась власть неофициальная, возможность подчинить волю большинства вельмож одним лишь взглядом. Те, кто чувствовал мир достаточно глубоко, заботились о барьерах — ездили молиться в Эвейят, в древние храмы по всей округе, дабы постичь саму сущность небес и открыть в себе способность к внутренней защите. Или платили. Алхимик Его величества творил щиты самому Эволдо — король был слишком нетерпелив, чтобы справляться своими силами.

Всех, кто ставил барьеры, не давая старику проникнуть в душу своих потенциальных жертв, он не любил уже заранее. Люди отказывались быть пешками в его игре. Прекрасная Орин, невеста эвийского наследника, что привыкла обороняться от любого сглаза, будет вытирать пыль на его сандалиях. Потому что впереди уже маячили башни Вей-Вамаре.

Старик и его свита въехали в провинцию без каких-либо препятствий — приказ принцессы доставили сюда днём раньше. Урту Вамаре пусть и собирался поначалу задать старику ряд вопросов относительно того, что уважаемые гости намерены искать на ничем не примечательной земле, однако, получив вместе с приказом Её высочества несколько крупных золотых слитков, согласился не мешать. Его интерес к раскопкам старого шарлатана ограничился тем, что глава провинции велел отправить несколько человек вслед за отрядом, дабы проследили, не выкопает ли алхимик чего ценного. В этом случае старика полагалось тихо и по возможности незаметно устранить, ибо сокровища Вей-Вамаре не должны покидать своей земли.

Расчеты указывали на небольшую речушку, пробивавшуюся из холма неподалеку от городских предместий. Участок здесь был хоть и живописный, но пустынный, и это играло старику на руку. Значит, не будет лишних свидетелей. Шумный город остался в стороне, речушка умиротворяюще журчала, всё указывало на то, что в ближайшее время их никто не потревожит. Старик медленно прошелся вдоль берега. И не река вовсе, так, ручей, выход подземных вод на поверхность. Источники силы Торна почему-то тяготели к воде — вспомнить хотя бы Ржавую реку на землях Роше Ри или бескрайние северные болота. Расчеты не могут лгать, звезды не могут предсказывать ложную удачу. Старик был уверен, что справится быстро: он шёл к этому месту двадцать лет, продираясь сквозь неверие и приступы собственной беспомощности. Его разведчики обшарили всю страну, его не интересовали уже открытые удары или страна Оз, собравшая последние крохи, — он шёл к власти. К силе, что дала бы ему право стать величайшим из живущих чародеев материка.

Разведчики Урту Вамаре наблюдали с безопасного расстояния, практически не рискуя быть замеченными на холмистой местности. Старик долго, заложив руки за спину, прохаживался вдоль речушки, смотрел в прозрачную воду. В этом месте не было ничего необычного. Прозрачная вода, каменистое дно, мокрая от брызг трава. Если бы Урту Вамаре знал о существовании на его землях хранилища магии Торна, если бы он сумел им воспользоваться, даже длительная осада эвийской армией не могла бы сломить сопротивление центральной провинции. Просто потому, что преодолеть такую защиту людям не под силу. Наконец старик решился. Он жестом подозвал четверых своих спутников, долго и внимательно смотрел каждому в глаза. Древняя магия любит кровь.

Дво из выбранных стариком мужчин перешли реку вброд и остановились на противоположном берегу. Алхимик, стоя у холма, что-то вдохновенно говорил, обращаясь то на восток, где находился океан Нонестика, то на запад, к Короне Мира и Мертвой пустыне. Простирал руки вверх, вставал на колени и вновь поднимался, погружал руки в прозрачную воду. Солнце застыло в слепяще-голубом небе.

Закончив говорить, старик вновь воздел руки к небесам, и, словно повинуясь его жесту, четверо мужчин выхватили ножи. То, что произошло потом, заставило побледнеть даже многое повидавших на своем веку дворцовых шпионов Урту Вамаре. Стоявшие на каждом берегу реки люди в мгновение перерезали друг другу глотки, и кровь хлынула в реку. Прозрачная вода захлебнулась красным. Наблюдатели переглянулись. Один из них отвернулся в сторону, его стошнило. Старик стоял неподвижно, больше всего напоминая сейчас бесчеловечного идола, которому приносят жертвы. Однако жертвы полагались не ему — их принимала прозрачная вода, вытекавшая из холма. Кровь с осевших на землю трупов стекала в реку тонкими ручейками, на лицах четверых мужчин застыли блаженные улыбки.

И теперь уже алая вода потекла в своем русле, теряясь в высокой траве берегов. Старик глубоко вздохнул. Великий Торн должен быть доволен. Не прошло и минуты, как долину Вей-Вамаре расколол невиданной силы удар. Алхимик чудом удержался на ногах, его люди попадали на колени и принялись испуганно биться лбами в землю. Источник Торна нашёл выход. Сила, тысячелетиями таившаяся в земле, вырвалась на поверхность настолько стремительно, что никто в королевстве, кроме одного человека, не понял, что происходит. Великий Торн действительно бил посохом именно в этом месте. Холмистая долина, воплощение простого, неискушенного покоя — возможно, именно такой хотел запомнить её чародей, касаясь посохом земли. Невидимая волна, поднявшаяся над рекой, ударила старика в грудь. Он поймал её, сдержал руками, медленно попытался отстранить. Губы алхимика искривились в торжествующей улыбке. В следующую секунду древняя мощь материка отшвырнула его назад, и он, словно откуда-то издалека, услышал, как ломается от страшного удара его собственный позвоночник. Он ещё сможет излечить себя, он найдет себе новое тело… у него будет на это время, ведь в его руках — мощь первого удара посоха Торна. Невидимая волна лишь сильнее стискивала грудь. Он считал, что готов сдержать её, он шёл к этому моменту двадцать лет. Он научился поднимать мертвых из их могил, и сменные головы у тела принцессы — дело его рук. Весь материк будет марионеткой в его пальцах.

Древняя, дикая сила рвалась в его тело, кромсала на куски немощную оболочку. Он разбудил эту силу и по праву должен владеть ею, и кто виноват, что его собственное тело — слишком слабый сосуд для неукротимой мощи, которую заточил в землю великий Торн. Готовя момент своего триумфа, алхимик Его величества не мог даже в самых страшных снах представить, что всё обернется именно так. Тянулась бесконечная минута, сильнейший чародей материка боролся с разбуженной им силой. Теперь уже просто за право жить.

Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Старик попросту бесследно исчез, проиграв свою же битву. Освобожденная сила удара, разрушив тело, не способное справиться с ней, и больше не имея подходящего сосуда, развеялась по материку. Содрогнулась Корона Мира, посыпались камни в ущелье Рох. Взметнула серые барханы Мертвая пустыня, и фиолетовые волны океана Нонестика захлестнули острова. И уже через несколько минут ни единая мелочь не напоминала о том, что желанием придворного алхимика Его величества Эволдо был открыт сильнейший источник магии Торна, тысячелетиями таившийся в земле. Воистину, необъяснимую привязанность питал Создатель к восточному краю, наделив его мощью, способной творить и разрушать. Разведчики Урту Вамаре шокированно переглянулись: им предстояло докладывать о произошедшем своему нанимателю, но как это сделать, если они и сами не до конца понимали, что произошло?

Однако, проносясь над королевством, волна невиданной силы разбудила другой источник, лежавший наиболее близко к поверхности. Спустя несколько часов рухнул перевал над Эвейятом, и вслед за гигантскими валунами на город хлынул песок Мертвой пустыни. Серая масса иссушающего песка ждала своего часа не одну тысячу лет. На древнюю эвийскую столицу, остов былого величия, летел ничем не сдерживаемый сухой ветер. Он нёс с собой тучи серого песка, одно прикосновение к которому убивало. Особняки и гробницы, узкие улицы и дворцы Эвейята засыпала ярость Мертвой пустыни. Те несколько сотен человек, что ещё оставались в городе, остались там навсегда. Песок пустыни продолжал заметать улицы, и, казалось, ему не будет конца. Слишком долго первая столица королевства испытывала терпение Мертвой пустыни.

* * *

Орин думала, что губернатор округа Эвны заслуживает государственной награды. Она твердо решила поделиться этой мыслью с отцом — когда жизнь в королевстве вернется на круги своя. Орин надеялась, что однажды это произойдёт.

Ксефалай никогда не стремился доказать кому-либо свою преданность. Он держал в руках всю власть второй столицы, и этого ему было достаточно. За пределами округа Эвны для Ксефалая мир заканчивался. О каком-то особом взаимопонимании с королевским советником ни при Эволдо, ни при Лангвидэр речи не шло. Да и пересекались они, по большому счету, лишь несколько раз, в том числе в процессе перепродажи прибрежной области, которую населяли колесуны. Область была убыточной, никчемные существа распугивали потенциальных посетителей, сводя на нет красоту океана Нонестика и любые попытки губернатора наладить здесь места отдыха для горожан. Именно тогда как нельзя вовремя появился Орес Нао: перекупил землю, заплатив слитками, скопом вымел всех колесунов в Анардаху, да к тому же предложил губернатору долю при обустройстве выгодного участка.

Но именно это или что-то другое стало решающим фактором их будущего сотрудничества, никто не знал. Разве что строительство на побережье шло полным ходом уже с начала лета. Ксефалай, во всяком случае, о своих делах с советником не распространялся. Гонцов же к нему в Кенцану посылал исправно, и именно благодаря этому Орес оставался в курсе происходящего в столице. После спешного отъезда из Эвны обратно советник так и не возвращался. Руководить страной и подписывать у принцессы новые указы из Кенцаны он не мог, но собственная голова Оресу была дорога, и он за неё боялся. Если у него отнимут власть, то вернуть её он сумеет, а вот если жизнь… тут уже проблематичнее. Поэтому остававшийся в Эвне губернатор был для Ореса надежным информатором. От него советник узнал, что в Эв прибыла юная Озма, что она просит доступ к источнику магии Торна, к которому несколькими неделями раньше выправился алхимик Его величества. Всё тот же Ксефалай писал, что лидеры провинций вновь съезжаются в Эвну, что Огару из Гаялета, которого год назад ошибочно не убили, собирает войско на случай, если в борьбе за престол понадобится поддержать главу Ромьераланда, а с земель Роше Ри, с обоих берегов Ржавой реки, движется в сторону Эвны отряд тяжелых колесниц. Что Унхева больше не вернется в Анардаху, а Урту Вамаре, кажется, заподозрил неладное и созывает во дворец сильнейших чародеев королевства, обещая им несметные богатства за организацию обороны. На принцессу Лангвидэр на новом этапе борьбы за эвийский престол никто больше не обращал внимания. Пусть о том, что принцесса со сменными головами мало напоминает живого человека, и не говорили вслух, однако уже мало кто оставлял ей право хоть на какое-то влияние. Целый год эта женщина служила ширмой решениям Ореса Нао, но теперь роль принцессы окончена. Она должна исчезнуть, именно об этом думал каждый из провинциальных феодалов, направляясь в Эвну.

Орес не мог не понимать, что никто в совете министров больше не намерен считаться с принцессой Лангвидэр. А значит, для проведения в жизнь своей политики нужен другой путь и по возможности другой исполнитель. Нельзя допустить, чтобы кто-то из собравшихся в Эвне феодалов занял королевский престол. Они могут до изнеможения спорить и тягать друг друга за бороды, но никто из них не наденет корону и в этот раз. Потому что девочку из Оз в Эвну послали небеса. Давно забытый план полыхнул в памяти Ореса с новой силой. Утром Ксефалай расскажет королеве Озме трогательную историю гномьих пленников. Неважно, зачем она приехала и каких богатств ищет в стране Эв, — её благородство сыграет на руку тем, кому эвийская власть действительно необходима. Той же ночью дракон из Кенцаны вылетел в Эвейят.

Гонец на коне достиг бы прежней столицы через несколько дней, драконы существенно ускоряли дело. Единственным ограничивающим фактором в их использовании было то, что отправлять драконов днём через всю страну ни Орес, ни Ксефалай не решались, дабы не привлекать внимание противников. Но к тому моменту, когда Её величество Эвьен с детьми выйдет из сумрачного гномьего царства, Орин должна быть как минимум на полпути из Эвейята. Отправляя дочь из столицы к Короне Мира, Орес уже практически попрощался с вероятностью когда-либо вновь увидеть её в Эвне рядом с собой. Как оказалось, рано — в скором времени Орин могла оказаться полезна.

О гибели королевского алхимика в Вей-Вамаре Орес узнал гораздо позже. О лавине песка над Эвейятом — спустя примерно сутки.

Его Орин спас лишь срочный приказ выезжать из города в Кенцану. Обычно наследница не задавала лишних вопросов, не изменила этому правилу и сейчас. О том, что она могла остаться в древней столице навсегда, Орес старался не думать. Орин, до которой информация о разрушении перевала дошла уже в Кенцане, всю оставшуюся жизнь будет считать ту ночь шансом на второе рождение.

Орес ничего не объяснял, Орин не задавала вопросов. Просто однажды ночью, когда небо на востоке едва начало светлеть, в Эвейяте приземлился маленький дракон из тех, что обычно использовались в Эв для перевозки важных писем. Отец вызывает её к себе. Наследница сжала пальцы, невольно сминая бумагу; на глаза навернулись предательские слёзы. Они оба ещё повоюют, Ореса Нао и его дочь феодалы провинций рано списали со счетов. Она поедет куда угодно, хоть в Кенцану, хоть в Эвну, поедет туда, куда велит отец. Звезды застыли над Эвейятом, слабый ветер крался по безлюдным улицам.

Домой Орин вернулась воодушевленная. Отправляя дочь подальше от столицы, Орес давал понять, что возможность вновь увидеть белый от цветущих магнолий город крайне низка. Однако что-то изменилось там, на восточном побережье — изменилось настолько, что наследница должна немедленно покинуть Эвейят. Именно тогда Орин подумала, что губернатор округа Эвны достоин государственной награды. Джинксландский солдат покинул город накануне — узнав о том, что юная Озма направляется вызволять из плена королевскую семью, явился к Орин и просто сообщил, что пришло время исполнять назначенное. Орин пожала плечами: она так и не поняла, с какой целью Ферсах Кенейя отправил вместе с ней в Эвейят своего воина, но, в конце концов, это не её дело. Ферсах называл это подарком, Орин оставалось лишь радоваться, что он вообще её выслушал.

Наследница выезжала из Эвейята на рассвете. При удачном развитии событий вскоре после полудня она должна была пересечь границу Ри Эвейят и Шессавы. Северо-западная часть Шессавы представлена на карте Эв узкой полосой, пересечь которую, не слишком торопясь, можно было бы за пару часов. Полоса эта являлась предметом вечных споров кенцанских и шессавских властей, но для Орин сейчас стала лишь дополнительной головной болью: на следующей границе её документы — пусть и поддельные, но изготовленные очень старательно — почему-то вызвали недоверие, и наследнице со свитой пришлось задержаться у самого въезда в Кенцану. По всей видимости, в связи с борьбой за трон в Эв усиливали контроль над пересечением внутренних границ. Орин, которая провела практически всю жизнь в Эвне, не могла этого знать.

А потом начиналась Кенцана — бескрайняя, монотонная, восточной своей частью выходившая на Ринкитинк. Основной достопримечательностью этой территории была безымянная подземная река, о которой слагали легенды. Говорили, что давным-давно, ещё до короля Эвахо, подземная река находилась на поверхности и без особых проблем несла свои воды в Ринкитинк и оттуда в океан Нонестика. Но в связи с частыми наводнениями, пологими топкими берегами, на которых невозможно было ни строить дома, ни пасти животных, придворные чародеи тогдашнего правителя Кенцаны создали под землей искусственное русло и увели реку туда. И с тех пор нет покоя подземной реке, её дух стонет под землей, ища выход.

Больше ничего интересного в Кенцане не было. Обыкновенная земля, где разводили стада и выращивали злаки, плодородная равнина с редкими холмами. По этой равнине Орин предстояло тащиться добрых пару дней под жарким летним солнцем. Но возможности выбора маршрута у наследницы не было. Она находилась уже в Кенцане, среди бескрайних полей, когда землю страны Эв на несколько мгновений сотрясла неведомая сила. Кони перепугались, всадникам стоило значительного труда их успокоить. Однако природа этой силы Орин не слишком заинтересовала. Дочь королевского советника вообще отличалась потрясающим безразличием к окружающему миру: она любила пригороды Эвны, свой хрустальный дворец и исключительно с практической точки зрения интересовалась рудниками в Короне Мира, но всё остальное удостаивалось её внимания крайне редко. О том, что короткое землетрясение обрушило перевал над Эвейятом, Орин узнает гораздо позже. Но пока что на десятки миль кругом в Кенцане не было никого, что мог бы ей об этом сообщить.

Кенцана не Эвна, и тот постоялый двор, где Орес Нао разместился со своим отрядом, не слишком старательно и больше для вида маскируясь под купца, мало напоминал особняк советника в столице. Однако впервые в жизни для Орин это было не важно. Они едва встретились взглядами, и женщина, беспомощно всхлипнув, бросилась отцу на шею.

Она не заметила, в какой момент их оставили одних. Мир остался существовать где-то там, на задворках сознания, а пока — они снова вместе, а значит, их история ещё не закончена. Ещё будет Эвна, будет золото и хрусталь, душные ночи на двоих и розы в прическе Орин. Орес лишь усмехнулся и поцеловал дочь в макушку.

— Приведите себя в порядок и приходите. У меня для вас новости.

Ванны с душистой водой на постоялом дворе, естественно, не было. Орин же, решив, что бывает и хуже, приказала подогреть воду и наполнить большое корыто. Будь она моложе, она, несомненно, закатила бы грандиозный скандал. Сейчас же богатейшая наследница Эвны лишь посмеялась и, сбросив пыльную с дороги одежду, забралась в корыто. Вполне устроил её и кусок грубого мыла, которым молоденькая служанка намылила Орин волосы. Настанут лучшие времена, будет ванна в особняке и десяток горничных, а пока дорожную пыль можно смыть и в старом корыте.

Тревога, долгие путешествия верхом и время, проведенное в пустынном Эвейяте, сделали своё дело: все платья, привезенные из Эвны, оказались Орин велики. Женщина потребовала пояс, стянула лишнюю ткань булавками и критически осмотрела себя в зеркале. Утомленная, она даже (наследница раздраженно цокнула языком) выглядеть стала старше, она не узнавала своё отражение.

Орес от замечаний в её адрес воздержался. То ли она преувеличивала, то ли его мысли были заняты чем-то другим. Как в старые добрые времена, Орин вплыла в его комнату, шелестя подолом платья и благоухая ароматным маслом, которым натерлась, выбравшись из воды.

— Вы обещали новости, — заявила женщина, усаживаясь на подоконник. Солнце садилось. Далеко на западе, за Короной Мира.

— Я помню. А учитывая, сколько всего вы пропустили, вам будет интересно.

В его волосах прибавилось седины. Орин грустно улыбнулась. Прошло всего несколько недель, а как будто ещё один год.

— Вы выехали в Ромьераланд вовремя, Орин, уже к полудню из Эвны не мог выехать никто. Я… будем считать, что я тоже успел, приказывая арестовать всю армейскую верхушку. Их требование схватить и казнить меня шло параллельно, но нам с вами несказанно везёт, Орин. Я уехал на границу с Анардаху.

— Зачем? — как можно более хладнокровно осведомилась наследница. Северная земля пугала её одним своим названием. Женщины из Анардаху приносят мужчинам в роду лишь несчастья.

— Во-первых, банально спасая свою шкуру. В первые дни в Эвне творилась такая неразбериха, что искать правых и виноватых было бесполезно, а на мою голову, если верить Ксефалаю, открылась настоящая охота. По-моему, даже он не отказался бы поучаствовать. А во-вторых… вы же помните, что у нас с вами там осталось незавершенное дело.

Орин растерянно заморгала. Разбитая дорога и пограничные столбики из её снов принадлежали именно Анардаху, но женщина поняла это, лишь оказавшись на противоположном краю страны. С момента отъезда из Эвны она больше не видела этот сон. Не было ни пограничных столбиков, ни пестрой птицы, что садилась на один из них и внимательно смотрела в лицо Орин огромными слепыми глазами.

— Я… помню.

— Но об этом позже. Скажем так, в Анардаху мне ещё раз повезло. Вернуться в Эвну я не мог, пришлось перебираться сюда. Сюда же Ксефалай присылает отчеты. Если, опять же, верить ему, то Эвна ещё не скоро успокоится. Её опять обстреливали с океана, половина прибрежных районов сгорела дочиста. В городе собирается совет министров, на принцессу мы уже можем не рассчитывать. И тут в Эвну приезжает королева Озма. Как пишет Ксефалай, ей явно кто-то руководит. Во всяком случае, способности у ребенка не детские, она опасна и может стать хорошим оружием, нужны только руки, которые это оружие возьмут. В один прекрасный день девочка явилась во дворец.

Орин кивнула. Про девочку она знала.

— Расскажите мне о ней? Какая она?

— Вы думаете, я имел счастье её лицезреть? Ксефалай пишет, обычный ребенок, с единственной разницей — у себя в королевстве она сильнее большинства взрослых. Девочка пожелала подойти к источнику Торна.

— Не понимаю, почему все верят в эти источники… — Орин задумчиво наматывала на палец прядь волос. — Если слух о них дошел даже до маленькой Озмы.

— Видите ли, Орин… как бы не оказалось так, что это мы с вами ошибаемся, когда в них не верим. Возможно, с источниками Торна не всё так однозначно, как мы думаем. В любом случае, Озма тоже в них верит, это в нашей истории главное. В обмен на право подойти к месту удара Ксефалай рассказал ей трогательную историю про вероломство короля Эволдо и продажу Эвьен с детьми в рабство в гномьи владения.

— Ну да, — наследница хихикнула. — Бедняги.

— Вы, Орин, зря иронизируете. Девочка юна и доверчива, с такими очень легко договариваться. Она прониклась нашей бедой и немедленно согласилась отправиться в гномье царство спасать несчастных пленников. Кстати, не удивлюсь, если она действительно это сделает.

— А если нет?

— Значит, останется там. Не думаю, что страна Оз от этого сильно пострадает, найдут нового подставного правителя и будут его прославлять, какая разница?

— Но я не понимаю… — Орин помолчала, потом медленно, подбирая слова, продолжила. — Зачем вообще было отправлять эту девочку вызволять Эвьен? Вы хотите, чтобы королева вернулась?

— Да. Сейчас я рассчитываю именно на то, что Эвьен и её дети вернутся в Эвну.

— И зачем? Кому они там нужны?

— Нам. При том, что мы имеем сейчас, нам они, можно сказать, крайне необходимы. Думайте, Орин. Принцесса Лангвидэр — сыгранная карта, как только весь совет министров съедется в город, её как минимум прикажут убрать куда-нибудь подальше. Эта женщина больше никого не интересует.

— И вас? Вам её не жаль? Она целый год исполняла ваши приказы.

— Я не сентиментален, Орин. Заведомо проигрышные варианты меня не интересуют. Теперь нам с вами придется ставить на Эвьен.

— Неужели вы думаете, что сможете руководить Эвьен? Отец, у неё гномья кровь, к тому же она упряма, как последний джинксландец. У вас не получится ей управлять. На вашем месте я бы вообще не возвращалась в город, если там будет править Эвьен.

— Позвольте мне самому действовать на своем месте, Орин. Если вы продолжите рассуждать так прямолинейно, из вас никогда не получится хорошего политика. Королеву Эвьен никто трогать не собирается. Она вернется в город, объявит коронацию принца Эвардо, возможно, сама велит убрать куда-то Лангвидэр. Но присутствие королевы с детьми в Эвне разом пресекает все притязания совета министров. Пока живы наследники законной династии, никто из провинциалов на трон претендовать не может. Тем более если против принцессы у них хотя бы были аргументы, то что они могут возразить против Эвьен? Снова вспомнить про гномью кровь? Нет, моя дорогая, Эвьен сядет на трон в Эвне и будет править от лица своего сына. И вот тут, Орин, мне понадобитесь вы.

Женщина вопросительно изогнула бровь.

— Эвна разрушена. Прибрежные кварталы сгорели практически полностью уже после вашего отъезда. Из уцелевшего там только дворец и пара ближайших районов, остальное надо восстанавливать. Половина флота исчезла в неизвестном направлении, подозреваю, что на Пингарэ. Армии нет. На границе Анардаху и Эвны стоят войска Ринкитинка. В казне королевства гуляет ветер, а главы провинций вряд ли настолько щедры, чтобы делиться с королевой личными запасами. И это только краткое описание тех проблем, что получит Эвьен, взойдя на трон. У неё не хватит золота даже на коронацию сына.

— Вы многое успели за год, отец, — наследница широко улыбнулась.

— Я тоже вас люблю, Орин, — хмыкнул советник. — Итак, я уже говорил, что вы мне понадобитесь? Вы, Орин, ещё при Эволдо были самой завидной невестой Эвны. Но тогда это не играло особой роли. Сейчас вам принадлежит больше половины рудников королевства, Ри Эвейят со всеми потрохами и доля на фабриках двух провинций. Самое время вспомнить о том, что вы являетесь невестой принца Эвардо. Являлись до определенного времени.

— И вы думаете, что Эвьен тоже об этом вспомнит?

— Когда мы предложим ей об этом вспомнить, другого выхода у неё не будет. Как минимум ей нужно восстановить Эвну и набрать новую армию. Мальчик женится на золоте, вы станете королевой.

Какое-то время Орин молчала. Пусть она и не отказалась бы надеть корону, но предлагаемый способ выглядел полным абсурдом. Ей тридцать один, Эвардо — тринадцать. По возрасту он ей годится в сыновья. Но слишком практичным человеком являлась Орин, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Да, она сядет на трон рядом с ребенком, но какая разница, как это будет выглядеть, если Орин Нао станет королевой Эв?

— А что потом? — поинтересовалась женщина, рассеянно глядя в темнеющее небо. Ночи в Кенцане прохладные, а она успела привыкнуть к духоте Эвейята.

— А что конкретно вас интересует? Место принцессы Лангвидэр для меня займет юный король Эвардо. Разумеется, придется считаться с Эвьен, но мне почему-то кажется, что долго она не проживет. Но, естественно, королеве-матери будет оказан подобающий почёт. Так что готовьтесь, Орин, скоро вам предстоит выйти замуж.

Наследница встала с подоконника, расправила складки длинной юбки. Когда она уезжала из Эвны, город плыл в миллионах цветов, сладкий запах был повсюду, кружил голову и спутывал мысли. Кенцана ничем не напоминает вторую столицу, вместо красивых декораций Эвны здесь бескрайние засеянные поля. Но мысли сейчас путались сами собой. Орин казалось, что стоит закрыть глаза — и за окном зашелестит белыми цветами сад.

— Вы же не бросите меня?

— Напротив, Орин. Когда вы станете королевой, я буду стоять за вашей спиной.

Без бриллиантов и роз в прическе она чувствует себя не до конца одетой. Блестящие чёрные волосы Орин спадают на плечи. Она не знает, уйти или остаться, почему-то и то, и другое кажется ей сейчас неправильным.

Орес смотрит на неё неподвижно и долго. После её отъезда из Эвейята не прошло и суток, когда рухнул перевал над городом, впуская в Эв ветра Мертвой пустыни. Орин могла остаться в древней столице, в городе, над которым свистел песок. Она молча подходит. Как и тогда, почти одиннадцать лет назад, у неё совершенно пьяные глаза.

— Нам с вами потрясающе везет, Орин.

— Молчите, — она прижимает пальцы к губам отца. Чувствует, что он улыбается. С веранды доносятся голоса и стук кружек. Нет больше Анардаху, нет Эвейята, от Эвны осталась половина. Орин не привередлива, она сумеет править и тем, что останется.

Новый посланец от Ксефалая примчался под утро: королева Эвьен с детьми в наемном экипаже пересекла границу округа Эвны.

2

Даже спасшись из гномьего царства, Озма больше не чувствовала себя живой. Вместе с Тигром и Львом в подземельях осталась словно часть её самой, и девочка сомневалась, что когда-то сможет простить себе их гибель. Именно она виновата в том, что умер Тигр — не была достаточно внимательна, недоглядела. Они покидали Оз все вместе и вместе должны были вернуться. А Лев не мог оставить друга одного в тумане. Слезы не приносили Озме облегчения, она плелась до деревни, держась за руку Пугала и безразлично глядя в землю. Спотыкалась о камни, едва не падала. Пугало и Дровосек переглядывались и грустно качали головами. В деревне Эвьен с детьми попросили экипаж и без промедления отправились в Эвну. Провожая королевскую семью, Озма вновь заплакала.

Собственное благородство тоже не приносило облегчения. Она спасла несчастных пленников из рабства, и теперь королевством Эв будет править юный Эвардо — законный наследник эвийского престола. Безусловно, он окажется лучшим правителем, чем красивая женщина со стеклянными глазами. Он любит свою страну и станет заботиться о благополучии подданных. Именно так правила сама Озма. Но легче ли ей от того, что цель похода в гномьи владения исполнена, открывая путь к её собственной цели?

Доброе сердце Дровосека разрывалось от сочувствия.

— Озма, им было бы грустно, что ты плачешь.

Девочка шмыгнула носом. Они выехали из деревни наутро — местный фермер согласился подвезти компанию до границы Шессавы с Вей-Вамаре. Там Озма и её спутники оставили своих птиц. Телегу подбрасывало на ухабах, Озма уткнулась в мягкое плечо Пугала и молчала.

— Да, Озма… им было бы приятнее, если бы ты вспомнила те дни, когда мы были все вместе, — как-то некстати поддакнул Пугало. Оба стремились облегчить горе девочки всеми доступными им способами, но пока что не очень получалось. Да и как это сделать, если сами пейзажи страны Эв напоминали Озме о том, как хищники пересекали Корону Мира в корзине ближайшего к Озме орла. Гибель Льва и Тигра была настолько неожиданной, что это ещё больше выбивало из колеи. Ладно бы в бою, размышлял Дровосек, — любой воин готов отдать жизнь за родину. Но туман? Как густое розовое облако, очаровывающее одним своим видом, может сеять смерть? И тем не менее вместе со Львом розовый туман забрал жизни рядового и одиннадцати офицеров. А может и не туман, кто знает, может, просто давка, вызванная паникой. Дровосек не привык настолько бездарно терять людей.

Фермер, сидя впереди спиной к своим пассажирам, пытался их развлечь. Но байки из жизни шессавских деревень не имели у компании успеха. Про столицу простой провинциальный люд знал мало, единственное, что было известно здесь о принцессе Лангвидэр — так это то, что она с помощью некой магии вроде бы меняет головы. Озма в ответ лишь безразлично пожала плечами: такого не бывает, а если и бывает, что толку в головах со стеклянными глазами? В любом случае, принц Эвардо ей нравился гораздо больше.

— А ещё, говорят, вчера землетрясение было. Ну то есть как говорят… было, сам видел. Я в поле был, землю аж заколотило, едва на ногах устоял. Ну всё, думаю, конец света пришел, пропали мои посевы, зря горбатился. А оно ничего, быстро кончилось. Вы ж в доме были, слышали?

Озма отстраненно кивнула. Почему-то ей хотелось, чтобы землетрясение завалило все входы в гномье царство. Всю оставшуюся жизнь Озма будет бояться подземелий, ибо теперь они неотрывно связаны для неё с гномами и розовыми облаками.

— Говорят, Корона Мира в ущелье Рох опрокинулась, — подмигнул фермер. — Чего только на свете не увидишь! А ещё вроде перевал эвейятский… того…

— Того? — заинтересовался Пугало.

— Ага. Раскололся он. И так-то низкий был, сам видел. И как там угораздило город строить?

— Какой город? — пока что вблизи Короны Мира Пугало знал только о Карсалье и печально известной Сентабе. Фермер аж подскочил, поразившись невежеству своих попутчиков.

— Ну вы даете! Эвейят же, старую столицу. Она как раз перед перевалом. Вы думаете, зачем Эвну строили? Эвейят-то засыпать начало ещё лет двести назад. Опасно там, что ни день — то песок сыплется. На века строили, куда там Эвне… А последнее время, ещё дед мой там был, говорил, пустой стоит. И вчера его, похоже, всё… насовсем. Из пустыни как повалил песок — и на город. А хороший был, жалко…

— Жалко, — согласился Пугало. — А почему это случилось?

— Да поди знай… — фермер махнул рукой. — Может, духи взбунтовались, может, великого Торна мы чем прогневали. Не нашего ума это дело. А вы не спите там, граница уже скоро.

Озма тяжело вздохнула и посмотрела на небо. Как дальше жить, она не представляла. В Изумрудном городе сам дворец будет напоминать ей о том, как по его коридорам, стуча когтями, носились друг за другом Лев и Тигр. Двигаться и что-то делать девочку заставляло сейчас лишь поручение великой Глинды. Нужно найти источник силы Торна, нужно спасти страну Оз. А потом скрыться в своих покоях и никого не принимать.

Землетрясение Озму насторожило. Как будто на поверхность вырвалась сила, дремавшая до этого где-то в глубине. Однако пока что она никак не связывала странное явление с ударами посоха Торна. Иногда Озме вообще становилось безразлично: найдет, не найдет… Можно вообще всё бросить и прямо из Шессавы отправляться обратно в Оз. Но Глинда чувствует ложь, безошибочно её угадывает. И как поступит прекрасная и добрая волшебница, осмелься Озма ей солгать? Проверять девочка опасалась. А значит, пусть Корона Мира и в самом деле упадет в ущелье Рох, но путь Озмы лежит в Вей-Вамаре.

Карта страны Эв, которой снабдила друзей Глинда, оказалась достаточно подробной, чтобы без труда отыскать холмистую долину, где днём раньше встретил свою смерть алхимик Его величества. Озма выбралась из корзины, огляделась. Все холмы были практически одинаковыми, разве что от одного из них тянулось высохшее русло небольшой речушки. На дне ещё оставались небольшие лужи. У самого холма трава по обоим берегам речки была примята, внимательный Пугало даже углядел кровь на склонах. Трупы из долины убрали ещё накануне: Урту Вамаре не желал, чтобы сведения о произошедшем здесь выходили за пределы провинции.

Озма вновь сверилась с картой. Сомнений нет, она не ошиблась. Девочка закрыла глаза и внимательно прислушалась к своим ощущениям. Это место не вызывало у неё никакого отклика — обыкновенная долина, с точки зрения волшебства абсолютно пустая. Если Создатель и наделил здешнюю землю какой-то силой, то она, Озма, слишком долго сюда шла. Как ни печально было это признавать, но их, кажется, опередили. Стоя на холме, Озма посмотрела вниз, на своих спутников.

— Здесь ничего нет, — озвучила она свои мысли и недоуменно развела руками. — Допускаю, что было, но кто-то успел сюда раньше.

— Ты уверена? — Пугало спустился в высохшее русло и теперь прохаживался по дну.

— Да. Я ничего не чувствую. Думаю, тайник был вскрыт, но тот, кто его обнаружил, не сумел справиться с волшебством Торна. Оно развеялось в воздухе.

— Отлично. Ни этому шустрому не досталось, ни нам, никому не достанется. Шутник был наш создатель.

Соломенный человек вновь выбрался на берег. Озма лишь вздохнула. Теперь она вернется в Оз и доложит Глинде, что тайник Торна они нашли пустым. Всё их путешествие в Эв было напрасным, они возвращаются ни с чем. Но слёзы закончились, им на смену пришло разочарование. Озме казалось, её душа была сейчас такой же пустой, как эта долина.

— Возвращаемся, — тихо сказала девочка и скомкала в руке карту. — Мы опоздали.

Дровосек помог ей забраться в корзину, следом влез Пугало. Оставшиеся офицеры заняли свои места, и могучие птицы, взмахнув крыльями, оторвались от земли. Озма села на дно корзины и уткнулась лицом в колени. Ей не хотелось больше видеть страну Эв. Внизу проплыли шессавские земли, ближе к закату засверкала куполами Сентаба. Около полуночи позади осталась Мертвая пустыня, и птицы, сместившись левее, чтобы обогнуть Джинксландские горы, взяли курс на Изумрудный город.

Когда маленький отряд приземлился в столице, Глинда не спала. Волшебница уже знала, что её подопечная вернется с провалом. Озма умудрилась упустить мощнейший источник силы Торна, тысячелетиями дремавший на восточном побережье. В случае успеха, владея волшебством первого удара посоха, Озма становилась сильнейшей чародейкой на материке. Конечно, были и риски: девочка могла не справиться с волной древней магии, и тогда (разумеется, при условии, что она выживет) ей грозила участь рабыни собственного могущества. Но так ли, в конце концов, важна Озма? Она принесет в Оз невиданную силу, о которой Глинде оставалось только мечтать, и на этом задача юной королевы будет закончена.

Волшебнице хотелось выть от разочарования. У Озмы красные заплаканные глаза, она несет какую-то чушь про льва, тигра и розовые облака, но Глинде нет до этого дела. Другой шанс получить доступ к источникам Торна у неё вряд ли будет. И вместо древнего, сокрушающего волшебства у неё по-прежнему есть лишь диковинная книга и девочка, податливая и наивная королева страны Оз.

* * *

Как и год назад, Нанде хочется бежать из дворца. Забрать принцессу, увезти её куда-то в тихое место, где дворцовые интриги больше их не потревожат. Нанде хочется засыпать и просыпаться спокойно, с уверенностью в наступающем дне, не гадая каждый раз, какие потрясения готовит им жизнь сегодня. Не видеть больше ни дворец, ни Эвну. В своих мыслях Нанда ведет принцессу на корабль, отправляющийся на Саламандровы острова. Там их никто не достанет.

Последнее время эта мысль не казалась Нанде такой уж дикой. Вопрос лишь в том, чтобы найти корабль и команду, готовую отправиться в столь далекое плавание. Здесь, в Эвне, женщину с островов не ждет больше ничего хорошего.

Орес Нао, которому принцесса была обязана происходящим в стране, покинул Эвну ещё до того, как в городе развернулись основные беспорядки. Через несколько дней после отъезда из столицы юной волшебницы Озмы по стране поползли слухи, что королева Эвьен с детьми, освобожденные из гномьего плена, возвращаются в Эвну. Нанда боялась Ореса и искренне его ненавидела, но если выбирать между ним и Эвьен, то Нанда, несомненно, выбрала бы советника. Для принцессы Лангвидэр он был меньшим из двух зол.

Однако право руководить принцессой Ореса больше не интересует. Он ждёт, пока в столицу приедет Эвьен, и уже тогда вернется из своего временного штаба в Кенцане. Принцессу Лангвидэр нужно вывезти из дворца до того, как Эвьен пересечет границу округа. Придя к такому выводу, Нанда решительно направилась к госпоже.

Лангвидэр сидела перед большим зеркалом в будуаре и рассматривала своё отражение. Каждое новое лицо принцессы очаровательно, и Нанда уже почти не вздрагивает, видя перерубленную шею, на которой каждый день по несколько раз меняются головы. Разные оттенки кожи, разные глаза и прически… Тридцать ящиков принцессы Лангвидэр. На звук шагов женщина не обернулась, взгляд её по-прежнему приковывало отражение в зеркале. Головы — единственное украшение, которое её интересовало.

— Госпожа…

Лангвидэр манит Нанду к себе, девушка неуверенно подходит. Чёрные кудряшки непослушно топорщатся, падают на лоб, Нанда смущенно убирает их рукой. Лангвидэр смотрит на неё в зеркало.

— А где тот капор с лентами, Нанда?

Служанке кажется, что Лангвидэр улыбается. Капор с лентами — единственное, что ещё напоминало Нанде о той, настоящей.

— Тигр королевы Озмы его порвал, — призналась девушка и снова смущенно зачесала волосы со лба. — Но он уже получил по заслугам, моя госпожа. А ленты… я пришью.

— Умница.

Нанда опускается на колени, принцесса медленно перебирает пальцами её волосы. Служанка едва сдерживает слезы, но сейчас ей нужно быть твердой.

— Госпожа, нам нужно уехать.

— Куда? — принцессе не интересно. Она спрашивает скорее машинально, и голос её похож на монотонное бормотание Тик-Тока.

— На вашу родину. На Саламандровы острова. Госпожа, необходимо это сделать как можно скорее. Королева Эвьен скоро будет в городе.

— А где Орес?

— В Кенцане. Вряд ли вы снова его увидите.

— Хорошо, — задумчиво тянет принцесса. — Он отвлекал меня и заставлял править этим глупым королевством. А я хочу смотреть в зеркало и любоваться собой. Мне же идет эта голова, правда?

— Да, госпожа. Но у вас будет время на корабле. Я прикажу сделать в вашей каюте зеркальные стены и зеркальный потолок. Мы возьмем все ваши головы, и никто не будет вас отвлекать. Вы сможете смотреть на себя столько, сколько вам захочется.

— Тогда я согласна. Я не хочу быть принцессой этой страны. Здесь все только и делают, что мешают.

У неё безразличные, мертвые глаза. Нанда сглатывает комок в горле и целует принцессе руку.

— Вы подождете до вечера? Я должна договориться с командой.

— Я жду.

Лангвидэр может сидеть неподвижно часами. Её отражения множатся в зеркалах — зеркальные двери, зеркальные потолки. Лишь самые красивые девушки королевства удостаиваются чести отдать Лангвидэр свои головы. Нанда закутывается в плащ, набрасывает на голову капюшон и бежит в город.

Эвна выглядит покинутой. Редкие прохожие опасливо оглядываются, пытаясь как можно скорее скрыться во дворах. На то, чтобы разыскать сына адмирала Меремаха, у девушки уходит несколько часов. Кровавый рассвет над столицей, когда были схвачены десятки высших офицеров, забрал и жизнь командующего Армадой.

Его сын не покинул Эвну с теми, кто отправился на Пингарэ. Именно молодой офицер должен стать одним из заключительных звеньев в цепи истории принцессы Лангвидэр.

Нанда говорит с ним тихо, не поднимая головы. Он подавлен, однако не сломан, и, в отличие от многих в цветущей Эвне, он понимает роль своего отца в жизни женщины с островов. Меремах привез будущую принцессу в Эвну — и кто, как не его сын, отправит её обратно. Одну или с тридцатью головами — это уже не играет роли. Нанда просит снарядить корабль.

От Эвны до Пингарэ — четыре дня, от Пингарэ до Саламандровых островов — неделя. Далекое и опасное плавание в бескрайнем океане, где нет спасения от пиратов. Но Нанда готова рискнуть жизнью, чтобы привезти принцессу на родную землю. Туда, где небо не похоже на клетку, где со всех сторон острова окружает океан Нонестика и крошечные клочки суши кажутся игрушками в его волнах. Если они не успеют покинуть Эвну до приезда королевы, спасения им уже не будет. Ни принцессе, ни её служанке — Нанда не сомневается, что Эвьен повелит разлучить их, и девушка больше никогда не увидит свою госпожу. Эвьен было мало одной казни, теперь она придумает что-то более изощренное. Нанда не хочет знать, что именно.

— Адмирал Меремах привез её в Эвну, — шепчет служанка, и по её щекам катятся слёзы. Привез подарок королю Эволдо.

— Адмирала Меремаха больше нет в живых.

Затихшая Эвна шелестит листвой. Теперь путь в порт пролегает через разрушенные сгоревшие кварталы. То, что не уничтожено взрывами и пожарами, вынесли мародеры. За свою короткую жизнь Нанда никогда не видела Эвну такой.

— Золотая Армада отдаст принцессе последний долг. На рассвете выходим в океан.

Обратно во дворец Нанда мчалась, словно на крыльях. Они успеют. Она наймет экипаж, чтобы отвезти принцессу в порт, и, когда Эвьен войдет в город, Лангвидэр здесь уже не будет. На корабле Золотой Армады в эвийскую столицу привезли женщину с островов, на нём же повезут прочь её, мертвую. Но Нанда чувствовала, что она обязана это сделать. Ради госпожи, ради её разрушенной жизни. Не такой была та, настоящая, когда первый раз ступила на землю материка. И противоестественное существование, в котором её поддерживали целый год, однажды должно закончиться.

У входа в пристройку, где жил алхимик Его величества, Нанду остановил какой-то человек. Приглядевшись, девушка с трудом узнала бывшего камердинера Эволдо. Вскоре после смерти повелителя тот бесследно исчез из дворца и с тех пор тоже негласно считался покойным.

— Я пришел к тебе, девочка.

В руках у него закрытый ящик, и рука на крышке заметно дрожит.

— Старый шарлатан, провались он к гномам… умер в Вей-Вамаре. Сегодня приехали гонцы. Его смерть снимает с меня обет молчания. Возьми, девочка. Я её забрал… я возвращаю.

Нанда не успевает опомниться, как ящик оказывается в её руках. Она лишь растерянно кивает, и мужчина, не говоря больше ни слова, уходит. У Нанды чувство, словно она встретилась с призраком. Полированная поверхность ящика блестит на солнце. Уже в покоях принцессы девушка решается его открыть — и не может сдержать вскрика. Из ящика, усыпанная засохшими цветами, на неё смотрит забальзамированная голова Лангвидэр. У неё стеклянные глаза, обрубок шеи скрывается в ворохе цветов, длинные волосы заплетены в причудливую косу. Такой в последние свои минуты её видел король Эволдо. Нанда падает на колени перед ящиком, не решается протянуть руку и коснуться неподвижного лица, боится, что голова принцессы исчезнет.

Она, Нанда, сможет наконец исполнить то, о чём госпожа просила её целый год. Эту голову не заменит ни одна из тридцати красавиц, не заменит девочка, заключенная в башне на окраине Эвны. Нанда стоит на коленях и плачет, осторожно гладит пальцами длинные светлые волосы — она не знает, что за её спиной в дверях стоит принцесса Лангвидэр. Время сделало шаг назад.

— Нанда?

Девушка обернулась, подняла на принцессу мокрое от слёз лицо. Сейчас шею женщины венчает голова, с которой женщина шла к трону в день коронации. Замершие в улыбке губы, яркие, похожие на солнечные лучи, рыжие пряди.

Нанде хочется что-то ответить, но с губ срывается лишь жалобный невнятный всхлип. Девушка смотрит на принцессу снизу вверх, застывший взгляд Лангвидэр устремлен на открытый ящик.

— Ты принесла мне мою голову, Нанда?

Она отпускает дверной косяк и медленно бредет вперед. Принцесса Лангвидэр уже давно без посторонней помощи не передвигается, и Нанда привыкла быть рядом, привыкла практически взваливать её на себя. Отрубленные головы не могут в полной мере управлять телом.

Нанда затаила дыхание, невольно поднесла ладонь к губам: принцесса медленно, пошатываясь, шла вперед. Она почти пересекла комнату, когда силы всё же покинули её. Служанка успела подхватить её под руки, смягчить падение, и принцесса безвольной куклой сползла на пол. На уровне её лица на низком столике стояла в ящике отрубленная голова. Принцесса протянула руку, промахнулась, задела стенку ящика. Губы рыжеволосой головы дрогнули.

— Надень мне мою голову.

Нанда кивнула, вытерла рукавом слезы и принялась расстегивать жемчуг на шее женщины. Отложила его в сторону, уже привычным движением подняла с шеи голову — рыжие пряди щекотали голые руки девушки, но Нанда этого не заметила. Когда она попыталась достать из ящика голову принцессы, на стол, на ковер, на руки самой Нанды посыпались магнолии. Сушеные белые цветы с жёлтыми сердцевинами. Принцесса ждала — безголовое тело застыло, навалившись грудью на столик. Нанда привыкла настолько, что могла бы надевать ей головы, даже закрыв глаза или отвернувшись. Застегнула ошейник, перекинула косу со спины на грудь, поправила в прическе цветы. Как будто войдет сейчас король Эволдо, поцелует чужеземке руку, вновь будет пытаться разбудить в принцессе любой, хоть самый слабый отклик. С этим лицом король увидел её впервые, это же лицо было перед его глазами при приближении смерти. Лангвидэр медленно, неуверенно качнула головой.

— Нанда…

Зрачки её глаз расширены, и девушка невольно берёт её за руки, пытаясь успокоить. Нанда сама дрожит — она отвыкла видеть, как на лице принцессы сменяются выражения. Лангвидэр жадно втягивает воздух через ноздри. Не живая, но так похожа, и если не знать, что год назад именно эта голова катилась по деревянному помосту, то догадаться и поверить у стороннего зрителя получится не сразу. Но Нанда знает, и потому лишь утыкается лицом в колени принцессы. Лангвидэр гладит её по волосам, пропускает сквозь пальцы упрямые тёмные кудряшки. Давно, так давно, словно это не у принцессы, а у самой Нанды тридцать сменных голов, и в жизни одной из них когда-то существовало пропитанное запахом магнолий ненавистное побережье.

— Я принесла вашу голову, госпожа, — шепчет девушка. От платья принцессы идет хорошо знакомый сладкий аромат, а Нанде кажется, что из ящика продолжают ворохом сыпаться цветы. Когда ими украшали голову принцессы Лангвидэр, они были живыми. Невероятных усилий стоит Нанде снова взглянуть в лицо госпоже. — Теперь нам нужно уходить. Я нашла корабль.

И, ловя взгляд женщины, догадывается: та не понимает. Голова чужеземки не владеет эвийской речью.

Нанда встала с колен, вышла в соседнюю комнату, где с недавних пор находился механический человек. Ключи от речи, мыслей и действий Тик-Тока всё ещё были у служанки. Механического человека Нанда завела буквально на оборот — от него ей нужно было лишь несколько фраз. Тик-Ток прошагал вслед за ней к принцессе.

— Переводи, — приказала Нанда. — Госпожа, нужно уходить. Во дворце опасно, я нашла корабль, который доставит нас на Саламандровы острова.

Женщина выслушала. При упоминании островов её глаза вспыхнули, принцесса приоткрыла рот, однако долгое время неподвижно сидела на полу, словно не решаясь что-то сказать. Потом коротко что-то спросила.

— Ты — готова — вместе — со — мной — плыть — на — острова.

Нанда отчаянно закивала и вновь едва не разревелась. Принцесса не сводила с неё долгого непонимающего взгляда. А Нанда пыталась запечатлеть её в памяти — именно такой, будто бы прежней, и вместе с тем совершенно иной.

Когда они покидали дворец, уже стемнело. Над городом поднялась луна, её тусклый серебристый свет тонул в чёрной листве деревьев. Две фигуры в длинных плащах с капюшонами почти неслышно проскользнули мимо дворцовой стражи: ветер заглушал шаги, да и внимание караульных было сосредоточено на том, что происходило с внешней стороны забора. Последние дни из города ждали нападения. Не то чтобы этому были какие-то предпосылки, но Ксефалай придерживался мысли, что принцесса Лангвидэр, остаточное явление прежней власти, всё же может вновь стать инструментом в чужих руках. Да и взятие дворца существенно подточило бы веру горожан в неприкосновенность королей.

Принцесса Лангвидэр, вырванная из привычной действительности островов, ненавидела эвийскую столицу. Томная ленивая Эвна отвечала ей тем же — именно здесь чужеземка была убита, именно здесь стала личной марионеткой королевского советника. Лишь белые цветы с желтыми сердцевинами примиряли Лангвидэр с этим местом. Но цветов больше не было. Провожая принцессу к океану, Эвна шелестела чёрной в лунном свете листвой.

Чужеземка никогда не стремилась узнать столицу. Несколько выездов в карете с Эволдо давно забылись, океан она могла определить лишь по шуму. В остальном Лангвидэр абсолютно не ориентировалась в Эвне, и Нанда, чтобы не оглядываться поминутно, взяла её за руку. Если их не остановит патруль, если им удастся выйти из города, до окончания эвийской истории принцессы Лангвидэр останется совсем немного. От волнения Нанда крепче сжала руку женщины. Не думать о том, что целый год она, Нанда, каждый день меняла головы околдованному мертвому телу, красивой жертве эвийских интриг. Она ведет через ночную Эвну чужеземку с островов — ту, настоящую, блондинку со странными тёмными глазами, — ведет из клетки материка на свободу океана.

— Госпожа, мы скоро будем в порту.

— Хорошо. Я устала.

Собственная голова дает женщине гораздо больше свободы. Во всяком случае, хоть и медленно, но идет она сама, да и Нанда не уверена, что смогла бы дотащить её через весь город на своих плечах. А нанимать экипаж означало привлекать излишнее внимание. Звезды над материком счастливо сошлись для чужой здесь принцессы. И Нанде абсолютно всё равно, кто сядет на эвийский трон после короткого правления женщины со сменными головами. Служанка лишь знает, что к тому моменту, когда это решится, принцесса будет в безопасности.

Казнь Меремаха отразилась на эвийском военном флоте совершенно не так, как мог рассчитывать Орес. Практически в полном составе Золотая Армада подняла паруса и в один прекрасный день скрылась за горизонтом, удаляясь в направлении Пингарэ. Для оставшихся без командира людей нарушение присяги королевству и правителю уже не имело значения. Орес узнал об этом уже гораздо позже, находясь в своем штабе в Кенцане. Те несколько кораблей, что ещё остались в порту Эвны, представляли собой лишь тень былого величия королевского военного флота.

Сын покойного адмирала не обманул. Небольшое судно, не слишком надежное в плане обороны от возможных пиратов, однако достаточно быстрое, чтобы от них уйти, было готово к путешествию и с первыми проблесками на востоке покинуло порт Эвны. Город их не удерживал — он шелестел им вслед по-ночному чёрной листвой. Взойдёт солнце — и сады Эвны вновь приобретут подобающий зеленый цвет. А пока над побережьем колыхалось безграничное тёмное море. Нанда смотрела с палубы, как удаляется в предрассветной дымке Эвна, и понимала, что больше ничто в этом городе её не держит. Она родилась здесь и никогда за семнадцать лет своей жизни не покидала столицу. Но ради госпожи Нанда готова была не просто уехать — за принцессу она без колебаний отдала бы жизнь. И теперь Эвна опасна для них обеих. Иногда Нанде казалось, что Лангвидэр прикована к городу невидимой цепью. Уходивший на восток корабль тянул эту цепь за собой, и однажды она должна была порваться. От неё не останется ни следа, все звенья её — Эволдо, Эвьен, Орес, отравленный сладкий воздух и белые цветы с жёлтыми сердцевинами — рассыплются в океане. Только тогда принцесса Лангвидэр вновь будет по-настоящему свободна.

Нанда жмурилась на восходящее солнце. За ней на материке тянулась иная цепь. Тридцать ящиков принцессы Лангвидэр, тридцать трупов. Женские головы — очаровательные каждая по-разному, их застывшие лица и изящные причёски, — отвратительная своей обыденностью коллекция, которую в один прекрасный день предстояло обнаружить королеве. В каждой новой голове принцесса надеялась отыскать свои черты. Отстраненно, словно что-то далёкое, вспомнилась юная Дороти Гейл — внешне девочка неуловимо напоминала принцессу. Возможно, когда-то в детстве госпожа выглядела именно так. Ждать, пока повзрослеет маленькая путешественница, пришлось бы несколько лет, и Нанда надеялась, что этого времени у принцессы не будет. Что мучения чужеземки закончатся раньше.

Дороти Гейл могла стать тридцать первой. Нанда лишь сейчас вспомнила, что не оставила относительно девочки никаких определенных приказов. Но голова Дороти потеряла для госпожи всякую значимость, и судьба юной путешественницы Нанду больше не волновала. Материк отдалялся, и вскоре от него осталась лишь туманная полоса на горизонте. Где-то там шелестит листвой Эвна, льется песок на покинутый Эвейят, бродит по Вей-Вамаре неупокоенная душа королевского алхимика. И Нанда знала, что больше она материк не увидит.

3

Её величество Эвьен с детьми в наемной карете пересекла границу округа около полуночи. Королеве не хотелось вспоминать ни казавшуюся бесконечной Шессаву, где они позаимствовали в деревушке тряскую телегу и двух коней, ни Ромьераланд, через который, давая крюк в объезд Вей-Вамаре (мимо центрального региона королеву вело неясное чутьё), они приближались к Эвне. Когда впереди показался пограничный пост при въезде в столицу, Её величество позволила себе вздох облегчения.

Однако относительно своего положения Эвьен не питала особых иллюзий. Кто знает, что произошло за год со столицей, с дворцом и династической книгой, подтверждавшей права её детей на престол. Год в гномьем плену разрушил безоговорочность существования их семьи на эвийском престоле, и сейчас принц Эвардо — будущий король Эвардо XV — всего лишь один из многих. Вряд ли он (да и сама Эвьен) имеет бóльшие шансы сесть на трон, чем любой из провинциальных феодалов. А может, даже меньшие. В провинциях накапливалось собственное золото. Эвьен чувствовала, что в королевской казне её ждёт пустота.

Эвьен велела немедленно разбудить начальника заставы. Тот, однако, не спал, и застать его врасплох не удалось. Королевство продолжает жить. Армия, полиция, городские гарнизоны подчиняются новым начальникам, машина управления внутренними делами перешла под контроль новой правительницы. Эв существует без короля, при чудом выжившей чужеземке. Эвьен сомневалась, что, увидев Лангвидэр, не бросится на неё с целью выцарапать глаза заокеанской гадюке. Лангвидэр должна была умереть. Королева почувствовала неясный укол разочарования. Юные принцы и принцессы спали в карете, лишь Эвроб ворочался и беспокойно звал отца. Эволдо хотел бы, чтобы после его смерти на престол взошел второй сын. Но Эволдо больше нет, и королева была уверена, что принцу Эвробу в будущем прекрасно подойдет должность начальника гарнизона где-нибудь на эвейятской границе. Подальше от столичных интриг.

Солдаты отдали честь, шлагбаум поднялся, пропуская карету. Луна стояла высоко в небе, освещая перепаханные, усеянные осколками и мелкими камнями поля. Эвьен чувствовала, что столица, с её ленивым шелестом и сладким воздухом, от которого раскалывается голова, стала если и не враждебной, то просто чужой. Город отвык от своих правителей. Поля вокруг дороги превращены в непроходимые препятствия — пересечь их на коне не представлялось возможным. С какой целью? Ограничить въезд или выезд? И что здесь, гномы забери эту самозванку, происходит…

— Во дворец, — коротко приказала Эвьен. Её старший сын — единственный законный наследник, и она не позволит никому из провинциальных лидеров оттеснить мальчика от трона. Отодвинуть в сторону её саму. Она, Эвьен, станет править именем сына, она никому не позволит ограничить свою власть. Тихая столица плыла за окнами кареты. В темноте, в тусклом лунном свете не было видно, что город полуразрушен. Уцелевшие деревья шелестели листвой, отвлекая внимание королевы. Словно чёрный ковер с подпалинами тянулся от океана над Эвной.

Когда впереди показался дворец, Эвардо открыл глаза.

— Мы приехали править, матушка? — полусонно пробормотал он. Эвьен улыбнулась.

— Да, сынок. Ты теперь король.

Принцу Эвардо тринадцать лет. До его совершеннолетия Эвьен успеет многое.

Дворец возвышался впереди тёмной громадой. Оранжевые фонари приглушены, их света хватает лишь на то, чтобы показать местонахождение их самих. Эвна спит. Встревоженная, тихая… раненая. Королева старается не поддаваться гнетущему чувству, что исподволь пробирается в душу, старается чем-то себя занять. Отдаёт приказы страже, собирает оставшихся слуг, требует обеспечить детям надлежащий комфорт. Долгое путешествие утомило наследников, юные принцы и принцессы продолжают спать на ходу. Убедившись, что дети отправились в свои прежние спальни, Эвьен идет в кабинет мужа. Она не знает, что именно хотела бы там увидеть, лишь осознание того, что теперь она, Эвьен, восемнадцать лет терпевшая самодурство Эволдо, — единственная хозяйка огромного дворца, приятно согревает. Больше некому ей мешать.

В кабинете короля ничего не изменилось. Та же мебель, тот же запах дерева и старых книг, даже чернильница и перо на прежних местах. Почему-то Эвьен кажется, что за целый год сюда вряд ли кто-нибудь заходил. Разве что первые дни, когда заокеанская гадюка осваивалась в своем новом положении. Эвьен отодвинула кресло от стола, села, задумчиво повертела в руке тяжелое медное пресс-папье. Каким образом Лангвидэр сумела избежать казни? Королева была уверена, что чужеземку арестовали и отправили в башню дожидаться приговора. Никто не собирался её судить — жизнь этой женщины никого не интересовала. Она не имела ни друзей, ни сторонников, а единственный, кто мог за неё заступиться, покорял предгорья. Никто не был заинтересован в том, чтобы Лангвидэр выжила.

Тогда каким образом?

Эвьен едва сдержалась, чтобы не отправиться к принцессе сейчас. Она непременно всё выяснит утром — и тем, кто привел королевскую любовницу к трону, не поздоровится. Эвьен велит судить всех причастных за измену родине. И теперь уже сама проследит, чтобы у Лангвидэр не было шансов избежать казни. О женщине с островов не должно остаться ни единого упоминания в эвийской истории. Эвьен постарается, чтобы во всех летописях после короля Эволдо сразу начинался период правления короля Эвардо.

В первую ночь после возвращения в столицу Эвьен спала совсем мало. Не было никаких особых воспоминаний, что неминуемо связались бы в её памяти с дворцом, — освобождение из гномьего плена королева теперь воспринимала на удивление спокойно. Но мысли о будущем кружились в её голове назойливым роем. Как отстаивать права сына на трон, где брать деньги, как удержать Эвну и дворец, когда вокруг коршунами вьются феодалы провинций? Каждый из них хочет занять место, которое по праву принадлежит её старшему сыну. А она, Эвьен, — её ослабил этот год, забрал привычное превосходство над советом министров. Сейчас любой из них могущественнее её самой. У них есть золото. Есть ли оно у неё… королева боялась об этом даже думать.

С раннего утра у королевского кабинета начала выстраиваться очередь желающих поприветствовать Эвьен с возвращением. Дожидаясь аудиенции, придворные перешептывались, строя догадки и пытаясь просчитать, в каком направлении теперь станет двигаться получившая долгожданную свободу Эвьен. Свободу не из плена — от мужа. А плен — ерунда, ей ли бояться гномов? У неё самой гномья кровь. Эвьен вызывала придворных по одному, иногда по двое, удивлялась, не видя многих знакомых лиц, терпеливо слушала. О Лангвидэр говорили разное. Послушав десяток человек, королева пришла к выводу, что самозванка правила лишь номинально — за ней стоял советник покойного короля. Человек, который при Эволдо ничем особенным не выделялся. Орес Нао был неглуп, однако это всё, что могла сказать о нём Эвьен. Для неё, никогда с ним, в общем-то, не пересекавшейся, он был попросту никаким. В вопросе выбора человека, который возьмет в руки управление королевством, Эвьен ставила бы на него в последнюю очередь. И чем больше слушала королева, тем чаще в тревоге начинало биться её сердце. Перед ней, словно из тумана, открывалась бездна, в которую за год сползла страна Эв. При Эволдо было плохо. При Лангвидэр стало ещё хуже.

Часть старых придворных в эмиграции, кто-то — в западных провинциях. Армия полегла в Анардаху, три четверти высших офицеров казнены за последние несколько недель. Флот неизвестно где, Эвна наполовину разрушена. В какой-то миг королеве показалось, что её сын будет править пустотой.

— Где он сам? — тихо осведомилась Эвьен. Уже по тону становилось ясно, что Орес как минимум пойдёт под суд. Королевский скарбник услужливо склонился.

— В Кенцане, моя королева.

— Почему там? — как-то по инерции уточнила королева: ей было всё равно, при любом варианте она отдала бы приказ привезти советника в столицу и здесь казнить. За нынешним состоянием королевства стояли Орес и его сторонники, которыми он успел обзавестись в статусе фактического правителя. Подобное не должно остаться безнаказанным, Эв придется фактически поднимать из руин. Ещё один вопрос навязчиво крутился у королевы на языке, но он был не столь важен, чтобы Эвьен стала его озвучивать. Но при первом удобном случае, возможно, при вынесении приговора, она непременно поинтересуется, что именно всё-таки Орес искал в Анардаху.

А войска Ринкитинка на границе округа Эвны.

Доклад королевского скарбника тоже был неутешительным: как Эвьен и предполагала, в казне пусто — настолько, что даже на коронацию Эвардо удастся наскрести с большим трудом. Королева вынула из ящика стола чистый лист, обмакнула перо в чернила. Основных проблем несколько. Коронация сына — на бумаге появился схематичный набросок куполов главного эвейятского храма. Эвьен рисовала по привычке: не могла поверить, что Эвейята больше нет. Он был всегда, его не может не быть. Но о том, что над Эвейятом раскололся перевал, выпуская на город всю ярость Мертвой пустыни, и что песок хлынул в открывшийся проем, засыпая древнюю столицу, ей уже доложили. Слой серого песка лежит теперь на безлюдных улицах, покрывает дворы и площади, гасит блеск куполов. Эвна с её магнолиями и отравленным сладким воздухом вызывала у Эвьен непримиримое отторжение. Все короли Эв принимали власть в древней столице. Но Эвейята больше нет, и юный принц Эвардо станет первым, кто сядет на трон в Эвне. Для королевы это было дурным знаком.

Армия. Зачем, гномы его возьми, он полез в Анардаху?! Эвьен дорого бы дала за возможность взглянуть сейчас в глаза Оресу Нао. Он за бесценок положил тысячи людей в болотах Анардаху, подпустив войско Ринкитинка к самой границе с Эвной. Конечно, она успеет отдать приказ, и советника вздернут на виселице — казнь через отсечение головы за такое слишком легка, но проблемы с армией это не решит. Нужно объявлять новый набор, искать людей по провинциям. Феодалы глухомани всегда с неохотой отдавали своих людей в королевскую армию. Как их заставить на этот раз, Эвьен пока не понимала. Нужны деньги, много денег…

Эвна. При всей нелюбви к второй столице Эвьен понимала, что город необходимо восстанавливать. У неё не было никакого желания выезжать сейчас из дворца и отправляться смотреть уничтоженные пожарами прибрежные кварталы или опустошенные мародерами особняки в центре, она предпочитала пока что верить на слово. Разгребать баррикады на улицах, набирать новую полицию, усмирять готовых к бунту горожан. Столица — проблема опасная, она здесь, под боком, она в любой момент может вспыхнуть людским недовольством. Именно в столицу пойдут беженцы из северных районов округа, если войско Ринкитинка двинется вглубь страны. Как вообще могло получиться, что миролюбивый Ринкитинк отправил своих людей участвовать по внутренней эвийской войне?

Совет министров. Четверо из восьми глав провинций уже успели засвидетельствовать Эвьен своё почтение. Королеве не составило труда понять, что возвращение принца Эвардо, законного наследника престола, нежелательно ни для кого из провинциальных лидеров. Господа предпочли бы, чтобы юный правитель вместе с остальными членами семьи остался в гномьем царстве навсегда. Эвьен улыбалась, принимала поздравления со счастливым спасением и не уставала заочно благодарить Озму. Взгляд королевы полыхал непримиримым огнем: она будет бороться. Теперь, свободная, она не отдаст престол.

Золото… золота нет. Оно нужно повсюду, хотя бы для того, чтобы посадить Эвардо на трон. Эвьен ещё раз перечитала составленный перечень проблем. Их все можно было бы решить в несколько дней, одним махом разрубить узел, стягивающийся вокруг них с сыном. Если бы у них было золото. Королева уронила голову на руки. За год страна Эв стала для них чужой, они упустили саму её суть. Как выкручиваться — Эвьен пока не знала. Обычно в таких случаях созывали глав провинций, оцепляли город, сгоняли во дворец пару сотен человек стражи и вынуждали феодалов подписывать добровольные пожертвования. Альтернативой была смерть. Король Эвахо такой тактикой пользовался не однажды. Но для этого нужны люди. В ситуации, когда каждый из глав регионов приезжает с гвардией в несколько раз большей, чем в королевстве осталось армии, применение такой тактики становилось невозможным.

За раздумьями её застал Ксефалай. Появление губернатора Эвны королеву несколько обрадовало. Ксефалай возглавлял округ уже давно, и то, что генерал ещё жив, более того, не потерял свои владения, говорило хоть о какой-то стабильности в стране. Он церемонно поцеловал Эвьен руку.

— Позвольте от лица всех жителей Эвны поздравить вас с возвращением.

Королева задумчиво кивнула.

— Поздравляющие здесь не прекращаются с утра. Хоть бы один посочувствовал…

— Что-то случилось, моя королева?

— Если я скажу, что случилась катастрофа, вы ведь не будете удивлены, да? Страна разорена. В казне нет денег даже на коронацию принца.

Эвьен вскочила, нервно зашагала по кабинету. Как-то сами собой выплеснулись вслух проблемы, решение которых королева безуспешно пыталась отыскать последние несколько часов. Чтобы удержать на плаву королевскую власть, нужно золото. Золота нет ни в казне, ни у самой королевы. Она может перевешать виновных, но проблемы это не решит. Ксефалай слушал, кивал подозрительно спокойно. Заметив это, Эвьен остановилась.

— У меня ощущение, что вы хотите предложить мне какой-то выход. Извольте.

— Ничего особенного, моя королева. Но вы не думали о том, что Его высочество принц Эвардо может выгодно жениться?

1

На миг Эвьен попросту застыла. Вихрь мыслей сбил её с толку, лишь усилием воли женщина сдержалась — губы изогнулись в натянутой улыбке.

— О чём вы? Принцу Эвардо тринадцать лет.

Разумеется, Эвьен знает. О том, что в жёны юному принцу ещё Эволдо выбрал Орин Нао, не слышал разве что глухой. Но такой участи для сына королева не хотела. Не только потому, что Орин была моложе самой королевы всего на семь лет, — по многим причинам. Да и Эволдо, обещая советнику, что однажды принц обвенчается с Орин, королеву не спросил. А Эвьен — мать, она не могла допустить подобного.

Эвьен надеялась, что изобразить непонимание у неё получилось достаточно убедительно. Потому что не было никаких сомнений в том, что губернатор округа имел в виду именно Орин. Эвьен хотелось рассмеяться ему в лицо. Неужели кто-то в Эв до сих пор уверен, что Эвьен, оставшись одна — свободная — благословит столь абсурдный брак? Если так, то в самое ближайшее время она сделает всё, чтобы разрушить любые следы этой уверенности. Пока Эвьен жива, Орин Нао корону не наденет. К тому же королева надеялась, что сумеет обезопасить сына даже тогда, когда сама отправится на небеса.

— Тринадцать лет — подходящий возраст для брака, — Ксефалай пожал плечами. — Тем более если этого требуют нужды королевства. Избранница Его величества Эвардо может быть богата. А в нынешней ситуации — так просто обязана быть.

— Вы забываете, речь идёт о новой королеве. Вы хотите сказать, что Его величество Эвардо должен жениться на золоте?

Именно это он и хочет сказать. И Эвьен не так уж протестует — наоборот, она сама так считает. Должна же от новой королевы быть хоть какая-то польза. Если бы только речь не шла об Орин Нао. И пусть имя наследницы не прозвучит сегодня ни разу, но и Эвьен, и Ксефалай знают, что под избранницей принца Эвардо подразумевается именно она.

— Именно так, моя королева. Эвна разрушена, у государства нет армии. Долг принца Эвардо — бороться за благополучие страны.

— Я не спорю… — Эвьен изображает задумчивость, кивает. — Мне следует посоветоваться с сыном. Я не могу против его воли подбирать ему невесту.

— Разумеется.

Губернатор округа коротко поклонился, Эвьен вновь натянуто улыбнулась. Он действует от лица Ореса, королева угадывает это без труда. Ей стоит огромных усилий сдерживаться, не выдав ни единого признака той ярости, что клокочет сейчас внутри. Орес и его свита, больше никто. Разграбленная страна в руинах — их вина, личная вина королевского советника, и теперь, потеряв основной инструмент своего влияния на страну, Орес ищет новый путь. Эвьен сжала кулаки. Никогда — и пусть Корона Мира упадет в ущелье Рох — никогда принц Эвардо не станет марионеткой Ореса Нао.

— Благодарю вас за верность, — королева протянула руку, Ксефалай церемонно прикоснулся губами к её пальцам. — Можете идти.

Оставшись одна, Эвьен не сразу осознала, что мечется по кабинету покойного мужа, словно загнанный в клетку зверь. Если Орес надеется, что, выдав дочь за мальчугана-короля, вновь сможет взять в руки управление страной, то он заблуждается. Уяснить всю глубину его власти Эвьен ещё не успела, но даже первоначального впечатления ей хватило, чтобы понять: если позволить ему действовать в том же духе, свободе королевы очень скоро придет конец. Рухнет то, на что Эвьен надеялась, проводив мужа в могилу.

Абсурдность ситуации состояла также в том, что брак с Орин был наиболее простым и — с точки зрения благополучия Эв — единственным, пожалуй, верным решением. Классический союз происхождения и золота. Пышная жизнерадостная Орин — богатейшая наследница Эвны, да и, кто знает, не всей ли страны Эв? Само её имя ассоциировалось в столице с поистине гномьим богатством. И это притом, что родством с гномами всю жизнь попрекали Эвьен! Будь среди предков Орин хотя бы подозрение на подземный народец — и какая благодатная была бы пища для слухов. К великому разочарованию Эвьен, королевский советник и его дочь гномов в родне не имели.

Но золото, пусть слитки уже не помещаются в подвалах, не делает человека благородным. И Орес Нао так и оставался безродным мещанином, на которого знатные, но подчас голодные эвийские дворяне, щеголявшие единственным костюмом несколько лет, могли себе позволить смотреть свысока. И каждый из них втайне мечтал заполучить в невестки прекрасную Орин. Брак с этой женщиной мог позволить юному королю решить проблемы разрушенной столицы, набрать новую армию и разогнать свору феодалов, что чувствовали за собой могущество в борьбе за престол. Вот только Орин — женская ипостась Ореса, у неё его характер и его воля, и как ни старалась Эвьен, но представить наследницу бессловесным приложением к золоту не получалось. Да даже если не учитывать Орин как личность… Орес в добром здравии, он никуда не девается и через дочь получит влияние на короля. Эвьен казалось, что, отринув их план, она вывернулась из клетки. Но боги, каких усилий ей стоило не сдаться блеску золота, что разом решало все её проблемы!.. Орин не сядет на трон, Орес никогда не вернется в Эвну. Эвьен может забыть о заполненных слитками подвалах.

Королева в бессильной злости стукнула кулаком по столу. Свободу она не отдаст, даже если последующие годы страны Эв пройдут в нищете. Что касается Ореса Нао, то уже за одну войну в Анардаху его следует принародно вздернуть на виселице. Эвьен тяжело вздохнула. Золото его дочери. Корона её сына. Этот союз мог удовлетворить потребности их обоих.

Поток визитеров наконец закончился. Королева вышла из кабинета покойного короля и отправилась к старшему сыну. Она непременно навестит и остальных детей, но Эвардо, король, сейчас важнее прочих. Как оказалось, мальчик её ждал. Едва завидев Эвьен, он вскочил, порывисто поклонился.

— Матушка!..

— Доброе утро, Эвардо, — королева подошла, легко коснулась пальцами его макушки. — Как вам спалось?

— Плохо, — мальчик чуть покраснел. — Я не могу привыкнуть, что мы снова в Эвне. Эвна — чужая.

— Эвна наша, сын мой. Вы не должны допускать мысли о том, что королевство, любой его регион может стать для вас чужим. Вы — повелитель этой земли, Эвардо, вы наследник и законный король. Сегодня же я распоряжусь по поводу вашей коронации.

— Мы поедем в Эвейят, матушка?

Когда похоронная процессия короля Эвахо выдвинулась в прежнюю столицу, Эвардо ещё не было на свете. Мальчик представлял Эвейят лишь по рассказам взрослых, да ещё Эвроуз, единственной из детей королевской четы, что были тогда в сознательном возрасте, чтобы что-то запомнить.

— Присядем, Ваше величество.

Эвьен заметила, как вздрогнул мальчик от этого обращения. Привыкнет, у него нет выбора, он король по династической книге, благословением своей матери — король. Эвардо взял мать за руку, подвел к креслу, подождал, пока королева сядет и расправит юбку, и лишь тогда устроился напротив.

— Эвардо, благодаря вероломству вашего отца мы не видели королевство целый год. Потом нам расскажут в деталях, но в связи с вашей коронацией одно вам следует знать точно. Эвейята больше нет. Над ним раскололся перевал, и город захлестнул песок пустыни. Вы будете короноваться в Эвне.

— Но, матушка… — мальчик запнулся, не решаясь продолжать. Эвьен подалась вперед, ободряюще взяла его за руку. — Все короли Эв выходили из Эвейята. Это дурной знак, да?

Да. Это крайне плохое предзнаменование. Эвьен печально покачала головой.

— Ваше величество, сын мой, вы — законный король своей страны. В том, что вы взойдете на трон не в Эвейяте, нет никакого дурного знака. Так распорядились силы природы, так вышло, это вина не ваша и не ваших противников. Мы не можем ничего изменить. Поэтому прошу вас отнестись подобающе. Эвна примет вас так же, как принял бы Эвейят.

— Хорошо, матушка.

Эвьен отпустила его руку, откинулась на спинку кресла.

— Матушка, а… что произошло с принцессой Лангвидэр? — зная заранее, что вопрос разозлит королеву, мальчик втянул голову в плечи.

Эвьен же, к собственному удивлению, отреагировала достаточно спокойно. Что бы ни произошло с Лангвидэр, но её теперь нет во дворце. Как Ореса нет в Эвне. Незаконная власть смутного времени, Эвьен постарается, чтобы о них не осталось даже упоминания. Династия не прерывалась. Эвьен непременно выяснит, что произошло с женщиной с островов, но лишь для того, чтобы окончательно убедиться: Лангвидэр им больше не угрожает. И будь навеки проклят Его величество Эволдо, что поднял безродную чужеземку до эвийской принцессы и поставил рядом с собой.

— Когда я точно узнаю, обязательно вам сообщу, — пообещала королева. — Пока мне известно только то, что Лангвидэр исчезла из дворца. Её перемещениями занимался Ксефалай, но он не знает. Подозреваю, она ему просто надоела.

— Но, матушка… за что её все настолько не любят? — юному королю кузина Лангвидэр, блондинка с необычными тёмными глазами, казалась невероятно красивой. А ещё несчастной. Она не то что не была эвийкой — она даже родилась не на материке. Чары цветущей Эвны не трогали принцессу Лангвидэр. То, что за год чужеземка могла стать причиной всех нынешних бед королевства Эв, не укладывалось в голове мальчика. Эвьен, однако, была иного мнения.

— Ваше величество, сын мой, вы не можете не понимать, что, сделав её равной нам, ваш отец по сути толкнул страну в пропасть. Когда мы оказались у гномов, именно принцесса Лангвидэр заняла ваше место. Она не знала ни экономики страны, ни наших обычаев, ни взаимоотношений в совете министров. Чужой человек на троне королевства может привести свой народ только к катастрофе. У Лангвидэр это получилось. Её стараниями именно вас, сын мой, теперь проклинают крестьяне, у которых не хватает ни запасов зерна, ни денег заплатить налоги. Те, у кого сгорели дома в Эвне, те, чьи дети и мужья сгинули в Анардаху. Это делала принцесса Лангвидэр, но расплачиваться будете вы.

Это делал Орес Нао. Но святые небеса, как же Эвьен ненавидела женщину с островов. В глазах наследников, в глазах всей страны именно Лангвидэр будет автором тех безумных идей, что воплощались в королевстве весь год. Естественно, Орес будет осужден как государственный преступник. Но для юного короля он — исполнитель, вынужденный подчиняться принцессе, Орес не мог поступить иначе. Ни к кому за всю свою жизнь Эвьен не испытывала столь непреодолимой ненависти. Лишь вторжение гномов помешало ей расправиться с Лангвидэр ещё тогда — окончательно, не позволить ей остаться в живых. В том, что принцессе это удалось, Эвьен винила лишь стечение обстоятельств.

— Я постараюсь быть хорошим королем, — твердо пообещал мальчик. Эвьен кивнула.

— У вас получится. Однажды в памяти людей сотрутся ваш отец и Лангвидэр, и тогда на улицах начнут прославлять вас. Теперь, Эвардо, нам нужно обсудить дела.

— Я слушаю, матушка.

— Позже вы можете потребовать подробного отчета о состоянии дел в казне. Более того, вы, как король, обязаны это сделать. Но пока, чтобы не терять время, выслушайте меня. Правление принцессы Лангвидэр стало для Эв катастрофой. Я не знаю, куда исчезла эта женщина, но у меня ощущение, что она исчезла вместе со всей казной. У нас нет денег, Эвардо. Даже с учетом того, что не придется тратиться на путешествие в Эвейят, здесь, в Эвне, у нас не хватит золота на церемонию. И это — лишь первая из тех проблем, что связаны с пустой казной. Вы видели, что произошло с Эвной? Город нужно восстанавливать, причём половину — буквально из руин, от многих домов остались обгорелые стены.

— А казна округа? — растерянно спросил мальчик. Эвьен покачала головой.

— Была. До недавнего времени. Ксефалай спустил её всю на строительство оборонительных сооружений и на частичное восстановление города. Если бы не это, наша столица выглядела бы ещё хуже. Мы не можем рассчитывать на казну округа, Ваше величество.

— Оборонительных сооружений? — Эвардо переставал что-либо понимать. — Но от кого? От Ринкитинка?

— Не так страшен Ринкитинк, как наш совет министров. Вы в курсе, Эвардо, что лидеры провинций уже в городе? Я советовала бы вам завтра с ними встретиться.

— И что мне им сказать, матушка?

Несмотря на то, что принц Эвардо часто присутствовал на переговорах отца с главами провинций, самому мальчику с ними общаться не доводилось никогда. Каждый из регионов Эв был отдельной, отличающейся от остальных системой со своей магией, своими порядками, золотом, запасы которого зависели лишь от успешности правителя, и войском, которое существовало отдельно от армии королевства Эв и которым никто из феодалов делиться не любил. Своё они держали при себе. Более того, каждому из них было недостаточно имеющихся владений, и испокон веков главы регионов вели то затихающую, то вновь обостряющуюся борьбу за эвийский престол. Успешнее всех в этом деле оказались джинксландцы, три столетия назад подобравшиеся к короне опасно близко. Как вести себя с советом министров, Эвардо, к своему смущению, не знал. Он король, он может обвести подданных грозным взглядом, но они в ответ даже не начнут смеяться — просто каждый из них меньше чем за час поднимет в атаку гвардию, и тогда королевской семье придется туго. Эволдо был не лучшим королем, но его провинциальные феодалы хотя бы слушались. При Эволдо они ещё не успели почувствовать близость власти.

— Я буду рядом с вами. Вместе, Эвардо, мы постараемся убедить уважаемых господ, что династия в стране Эв не меняется. Вы — единственный законный король по династической книге. Ещё один вопрос, который я хотела с вами обговорить, Эвардо… И он логично вытекает из первого. Золота нам с вами никто не даст. А без него мы ничего не стоим. Вам нужно вступить в брак, Ваше величество. Если невеста будет достаточно богата, то проблему казны на первое время мы решим. Собранных налогов не хватает. К тому же от провинций нам сейчас ждать нечего.

Эвардо не удивился: король для благополучия страны должен быть готов ко всему. Тем не менее, мальчик выглядел озадаченным.

— Но на ком, матушка?

Год назад, ещё при жизни отца, юный Эвардо никогда бы не задал этот вопрос. К тому, что однажды ему придется пойти под венец с Орин Нао, принца готовили с детства. Орин всегда казалась страшно взрослой. Выходит, когда он вырастет, она станет совсем старой. Самым ярким воспоминанием о ней было то, что Орин любила розы. Розы и хрусталь. А ещё — искреннее непонимание: Эвроуз утверждала, что Орес отказывает всем, кто осмеливается посвататься к его дочери. Неужели Орин так хочет выйти замуж за королевского сына? Она ведь совсем взрослая. Старая. На тот момент Орин было чуть больше двадцати.

О том, что Орин покинула Эвну, мальчик уже знал. Да и идея выдать её за принца принадлежала, в общем-то, исключительно Эволдо, вряд ли Эвьен оставит этот брак в силе. Но если не Орин, то кто?

— Мы подумаем, Эвардо. У многих из нашего совета министров есть дочери. Золото — это одно, но ваш союз должен также дать стране наследника. В ближайшие дни я постараюсь найти вам невесту, Ваше величество.

— А Орин? Что будет с ней?

— Неужели вам интересно? — королева удивленно изогнула бровь. — Что ж, если хотите знать… Они в Кенцане, Орес и его дочь. Не думаю, что они когда-то вернутся в Эвну, потому что здесь ничего хорошего их ждать не будет, я лично об этом позабочусь. Все, кто виновен в постигшей страну катастрофе, должны понести наказание. Вы ведь знаете, что по приказу принцессы Лангвидэр Орес отправил всю армию в Анардаху? Оттуда почти никто не вернулся.

В полномочия королевского советника руководство армией не входило. Однако Эвардо был слишком юн, чтобы задуматься над подобным несоответствием. Мальчик лишь пораженно распахнул глаза. В их отсутствие в стране происходило что-то страшное.

— Поэтому в ближайшее время, возможно, одновременно с коронацией вы, Эвардо, вступите в брак. Это ваш долг как короля.

Оставив мальчика обдумывать новость, Эвьен вышла из комнаты и отправилась на первый этаж. Здесь, в дальнем уединенном крыле, выходящем окнами в сад, когда-то жила привезенная с островов пленница. Эвьен не знала, что нужно ей в тихих пустынных комнатах, но словно невидимая сила всё равно вела её сюда.

В комнатах принцессы царила тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев за окном. Тёмная густая листва давала полумрак, хотя над городом сияло полуденное солнце. Эвьен прошла большую приемную, заглянула в спальню. Она не знала, что ищет. Возможно, ничего определенного, но почему-то сейчас ей хотелось понять, как целый год жила здесь эта женщина. Найти её, вернуть в Эвну. Стереть любое упоминание о ней. Эвьен не сомневалась, что тело бывшей принцессы в скором времени примут воды городской канализации. Если бы не Меремах, не Эволдо с его глупой страстью, не было бы чужеземки на эвийском троне. Не было бы катастрофы, что постигла Эв в год правления принцессы Лангвидэр.

Эвьен миновала спальню и открыла дверь в будуар. Первым, что моментально бросилось в глаза, были бесчисленные зеркала. Зеркальные стены и потолок, огромный трельяж перед туалетным столиком. Неужели принцесса Лангвидэр была настолько помешана на своей красоте, что разместила зеркала на любых доступных поверхностях? Эвьен пренебрежительно хмыкнула. За исключением столика, стула на гнутых ножках перед ним и пары кресел, мебели в комнате больше не было. Эвьен с некоторым удивлением отметила, что не помнит, какой эта часть дворца была до Лангвидэр. Вдоль одной из стен рядами тянулись высокие ящики с дверцами. Тридцать штук. Королева пожала плечами, потянула ручку одного из них: заперто. Она попыталась открыть и другие, но все ящики оказались закрыты. Эвьен отступила на шаг, недовольно нахмурилась: как хоть что-то в этом дворце может быть заперто от неё, королевы? Однако ничего не поделаешь, если она хочет открыть ящики, ей придется вызвать мастера. Эвьен задумалась. Вряд ли принцесса хранила здесь что-то ценное — возможно, драгоценности, подаренные ещё королем Эволдо. Или какие-то мелочи, что были ей дороги. Нет особой необходимости вскрывать ящики, проще немедленно приказать вывезти их на свалку. Придя к такому выводу, Эвьен вышла из будуара и направилась к дверям. Гораздо важнее сейчас найти саму принцессу. И тогда Эвьен доходчиво объяснит ей, насколько опасно отнимать власть у законной королевы Эв. С каким наслаждением уже к вечеру Эвьен созовет во дворец надежных людей… Не было года в гномьем плену, не было незаконного правления принцессы Лангвидэр: после смерти короля Эволдо на трон взошёл его старший сын.

Ящики вывезли из дворца под вечер. Однако в связи с творящейся в Эвне неразберихой их отправили не на городскую свалку, отходы на которой сжигали в конце каждого дня, а почему-то на побережье, где с началом затеянной Оресом стройки складировали строительный мусор. Солнце ещё не скрылось за горизонтом, когда тридцать ящиков принцессы Лангвидэр заняли свое место среди опилок, досок и кирпичей. Весть о ящиках мигом разнеслась по окраинному кварталу, и посмотреть на диковину потянулись любопытные горожане. Высокие коробки из полированного дерева выгодно выделялись на фоне мусора, и в скором времени их число уменьшилось вполовину: запасливые мещане относили ящики домой, намереваясь приспособить под что-нибудь полезное. Одна беда — закрыты, но никто из новых хозяев не сомневался, что сломать нехитрые замки будет делом нескольких минут.

* * *

Глава Кенцаны, Кадах Алу Амеди, выехал в Эвну в смятенных чувствах. Когда несколько недель назад к нему во дворец явился человек из личной охраны Ореса Нао, привёз несколько слитков золота и просьбу не вмешиваться в дела советника на кенцанской земле, Амеди с готовностью согласился: если так пойдет и дальше, за дополнительную плату он глаза закроет и отвернется. И о том, чем всё это время занимался Орес в своем изгнании, кенцанский лидер, надо отдать ему должное, не имел ни малейшего понятия. Разве что долетали в провинцию слухи о том, что за голову Ореса Нао королева объявила неслыханную награду. Но в реальность этих слухов Кадах Алу не очень верил: все главы регионов прекрасно знали, что в королевской казне гуляет ветер.

Однако уже перед самым отъездом столицу, где намечался очередной виток борьбы за трон, во дворец Кадаха Алу явился ещё один посланец. Этот привез искреннюю благодарность Ореса за приют на кенцанской земле, заверения в вечной дружбе и практически явное предложение к сотрудничеству, подкрепленное к тому же ещё полудюжиной крупных слитков. Приятная тяжесть блестящих жёлтых брусков положила конец любым возможным сомнениям: золота в регионах никогда не бывает много. Если Орес платежеспособен, грех желать лучшего союзника.

Правда, посвятить Кадаха Алу в свои планы Орес почему-то забыл. Однако золото дожидалось своего нового владельца во дворце, никаких спешных действий от главы Кенцаны не требовалось, впереди вырисовывалась Эвна, последний, беспомощный оплот королевской власти. Кадах Алу Амеди ехал в столицу бороться за престол.

Орес поехал бы и сам, но новости последних дней не радовали. Королева Эвьен решительно отказалась от любезного предложения о браке сына с Орин, перекрывая и советнику, и его дочери путь к эвийскому трону. Орин, едва узнав об этом, пришла в ярость. Орес, пусть и старался не показывать досады, был уверен, что, попадись ему в пределах досягаемости Эвьен, он задушит её собственными руками. Но Эвьен оставалась в Эвне — более того, объявила советника покойного короля государственным преступником и пообещала повесить.

Нет никаких сомнений, в Кенцане Её величество их не достанет. Но её отказ женить юного короля на богатейшей наследнице Эвны тянул за собой воз непредвиденных проблем. И пусть Орес привык просчитывать все возможные неприятности, но такого развития событий он надеялся избежать. Потому что Эвардо был вариантом беспроигрышным, а Орин едва ли не в рождения принца считалась его невестой. Пару дней, погруженный в раздумья, Орес не впускал к себе даже дочь. На третий день, никого ни о чём не предупреждая, вызвал в Кенцану Ксефалая.

Орин, мучимая типично женским любопытством, подслушивала под дверью. Тем сложнее ей, когда её наконец позвали, было сделать вид, что она просто шла мимо. Ксефалай к тому времени уже уехал. Советник в одиночестве стоял на балконе, Орин неслышно возникла за его спиной — поборов озорное желание прижаться, закрыть ему ладонями глаза, просто подошла.

— Нас не пустят обратно в Эвну, Орин, — вместо приветствия буднично заметил советник. — А королева отказывается от нашей с вами идеи выдать вас за принца Эвардо.

— За короля Эвардо, — мягко поправила Орин.

— Да ну какой он король, забудьте… по этому поводу, кстати, у меня есть одно предположение, если Амеди его подтвердит, это будет интересно. Но сейчас не об этом. У нас с вами, Орин, есть то, чего нет у Эвьен, — золото. А значит, мы имеем преимущество в выборе союзников.

— Союзников для чего? — поинтересовалась наследница. Она всё ещё не могла простить Эвьен нежелание допустить её, Орин, к королевскому трону.

— Для раздела страны Эв.

Повисло молчание. Он произнес это настолько обыденно, что женщина опешила. Что-то подобное уже было год назад: они упустили одну провинцию и едва не потеряли ещё три. Но тогда именно Орес руководил подавлением восстания в Гаялете и Вей-Вамаре. А теперь он предлагает повторить уже отыгранный сценарий? Орин растерянно заморгала.

— Что вы имеете в виду?

— Подумайте, Орин. Через законного короля мы действовать не можем. Ни вы — стать королевой, ни я — вернуться в город. Значит, на Эвардо мы больше не рассчитываем. Если не король, то кто?

— Главы регионов? — неуверенно предположила наследница. Орес кивнул.

— Да. И в этом случае то, что они никогда не могут договориться, сыграет нам на руку. Если мы сумеем собрать хотя бы троих вокруг себя, мы получим силу куда большую, чем та, которой может распоряжаться Эвьен. Мы получим королевство в границах Эв.

— У королевства должен быть король, — тихо напомнила женщина.

— У нас будет король. Кто именно — пока не знаю, но будет точно. И тогда вы станете королевой.

— Вы не думаете, что к тому моменту я уже буду старухой? — Орин криво усмехнулась. Орес пожал плечами: об этом он не подумал. Да и не был возраст дочери так уж важен. У них есть золото, посредством которого они могут управлять наиболее вероятными союзниками. Предусмотрительность мещанина, поднявшегося на вершину власти, уже не раз выручала советника покойного короля.

* * *

К тому, что однажды он станет королем, юного Эвардо готовили с детства. Мальчик не однажды присутствовал на проводимых отцом заседаниях совета министров, видел, как склоняются перед королевской властью главы одиннадцати регионов. Какой бы мощью ни обладали провинции страны Эв… пока существует материк, они будут подчиняться королю. В детской, которую принц Эвардо делил с братом Эвробом, на стене висела огромная карта страны. От побережья на запад сменяли друг друга равнины, холмы и реки, на западе начинались предгорья. Округ Эвна, Анардаху, Гаялет, остров Элбоу, Кенцана, Ромьераланд, Шессава, Вей-Вамаре, Роше Ри по обоим берегам Ржавой реки, Ри Эвейят и Карсалья. Именно в таком составе в памяти мальчика запечатлелись его владения.

Его величество Эвардо чувствовал себя на троне крайне неуютно. Эвийскую корону на голову мальчика возложили накануне — по приказу Эвьен и в страшной спешке. Королева не хотела ждать — боялась, что недовольные их возвращением главы регионов сумеют помешать. Последние дни Эвна была просто наводнена стянутыми сюда отрядами провинциальных войск. Однако сейчас, невольно отмечая направленные на сына взгляды, королева чувствовала, что ситуация не улучшилась.

За год поменялось многое. Вместо почивших от старости лидеров Ромьераланда и Шессавы встали их сыновья. В Роше Ри — вдова прошлого правителя, что не перенёс смерти дочери и тоже вскоре сошел в могилу. Помимо Эвьен и рошерийки, женщин в зале больше не было. Огару из Гаялета, переживший разделение своей земли, вернулся теперь как наместник части Ромьераланда. От Ри Эвейят — ещё молодой, лет сорока, человек с военной выправкой. Имени его Эвьен не знала. Разве что в столице, Кенцане и Вей-Вамаре всё по-прежнему.

— Приветствую моих подданных, — все усилия юный король расходовал лишь на то, чтобы заставить голос не дрожать. — Страна Эв изменилась за этот год. Но теперь мы с матушкой вернулись и планируем восстановить прежний порядок.

Тяжелые неподвижные взгляды. Эвьен напрягается.

— Ваше высочество отсутствовал слишком долго, — буднично бросает Урту Вамаре. — Традиции страны Эв стёрлись из вашей памяти.

Эвьен видит, как моментально загораются злым детским румянцем щёки её сына. Он король. Он этого не понимает, но чувствует.

— Что вы имеете в виду? — задиристо выкрикнул Эвардо. Словно легкий ветер, пронесся среди глав регионов едва слышный шёпот. Они ненавидят друг друга и никогда не объединятся, но перед ними ребенок, что отобрал у каждого из них его личную эвийскую корону.

— Законный король Эв принимает власть в Эвейяте, — негромко подала голос рошерийская вдова. У каждого из них на языке крутилось именно это. — Если король не ездил в Эвейят — это не законный король. Ваше высочество не является нашим повелителем.

Эвьен стиснула кулаки. Если бы ярость могла убивать, провинции королевства Эв остались бы без лидеров. Королева на миг закрыла глаза, глубоко вздохнула. Эвардо слишком молод, чтобы разговаривать с ними на равных. Он и сам понимает, что вчерашняя получасовая церемония — жалкий фарс по сравнению с эвейятскими торжествами.

— Вы несете чушь, — резко ответила Эвьен, глаза её угрожающе сверкнули. — Даже мне и моему сыну, которые провели в плену у гномов целый год, известно, что над Эвейятом раскололся перевал. Города больше нет.

— Разрушение Эвейята делает невозможным соблюдение традиций, — снова вступил Вамаре. — Совет министров полагает, что в таком случае пришло время менять традиции. По династической книге, без посвящения в Эвейяте, принц Эвардо не является законным королем. Вашему величеству стоит с этим смириться. В противном случае никто из нас не гарантирует мирного развития событий.

Под окнами дворца — их войска. Главы регионов свергнут мальчугана-короля, а потом, словно крысы, перегрызутся у подножия трона. Эвьен чувствует, как сердце стучит в груди тяжелым камнем. Это не конец, не может быть концом.

— Вы понимаете, что не признавать своего короля — преступление? — шипит Эвьен, медленно переводит взгляд по девяти лицам. — Эвейята больше нет, выполнение традиции невозможно!

— Вы сами всё сказали, Ваше величество, — охотно кивает Огару из Гаялета. Феодал без земли, милостью Ромьераландских властей наместник на своей бывшей территории. Почему Орес, никогда не останавливавшийся на полпути, не приказал его убить? Когда Эволдо, желая вписать женщину с островов в династическую книгу, собирал совет министров, здесь, в тронном зале, главы регионов сидели, дрожа от страха, а во дворце среди вооруженной охраны было не протолкнуться. Теперь ситуация изменилась, и уже гвардейцы всех девяти правителей сторожат подступы к дворцу. Эвьен едва не трясло от бессильной ярости.

— Принц Эвардо является законным наследником своего отца, однако без обряда в Эвейяте он не может править страной Эв, — подвел итог Кадах Алу Амеди. — Вашему величеству стоит принять это и либо вступить в борьбу за престол наравне с нами, либо отказаться от прав на королевство.

— Матушка… — беспомощно оглянулся Эвардо. Потом, видимо, сочтя наилучшим выходом, завопил:

— Стража!

Эвьен успокаивающе взяла его за руку. Все остальные лишь переглянулись. Убрать мальчика, единственного законного наследника, и продолжить то, что начато год назад. Его может поддержать народ, и тогда ситуация осложнится. На крик мальчика двери распахнулись, и в зал ворвался отряд городской полиции. Ксефалай поднялся со своего места.

— Подумайте хорошо, господа. Принц Эвардо, в отличие от всех вас, является законным наследником. Ваше величество, — он обернулся к Эвьен, — клянусь, что все силы округа Эвна поддержат короля Эвардо. Если господа не желают, чтобы их выносили отсюда по частям, я настоятельно прошу покинуть дворец и забрать от его стен своих людей. Все, кто продолжит настаивать на необходимости эвейятского обряда, в скором времени могут пожалеть, что придерживались подобной позиции.

Эвьен царственно кивнула, Ксефалай отдал честь и махнул своим солдатам. Чтобы обеспечить численное превосходство городской полиции, ему, заручившись одобрением Ореса Нао, пришлось отобрать у кенцанского лидера больше половины личной охраны последнего. Кадах Алу Амеди, завороженный блеском оставленного дома золота, охотно уступил своих людей в отряд сторонников королевы.

Они никогда не договорятся. Даже сейчас, выступая против короля Эвардо, каждый в совете министров продолжал действовать в одиночку. Они разнесут Эвну, не оставив от неё камня на камне, они будут сражаться друг против друга. Именно это давало королеве надежду, что шанс у неё всё-таки есть.

Вскочила рошерийка. Чтобы вызвать оставленную у ворот гвардию, ей нужно было как минимум добраться до окна. Путь к окнам, однако, преграждали мечи солдат городской полиции, а вдова ещё не была готова расставаться с жизнью столь бездарно.

— Из-за вашей проклятой династии… — она ткнула пальцем в сторону мальчика. — В вашей Эвне убили мою дочь. Твой прапрадед уехал из Эвейята, потому что боялся его. Вы все боитесь старого города, вы построили Эвну, чтобы окончательно перенести сюда власть над страной Эв. Но без Эвейята ты не король, дитя. Нет старого города — нет королевства.

Остальные смотрели на происходящее без подобного мистицизма, однако эта идея продолжала витать в воздухе. Они нашли предлог, чтобы объявить короля незаконным. Останься старая столица на прежнем месте — и они изобрели бы что-то ещё. Дорого бы Эвьен дала за возможность приказать их казнить. Но сейчас она сама должна благодарить небо за шанс остаться в живых. Год обошёлся им дорого.

Совет министров не признáет короля. Эвьен знала регионы и их феодалов слишком давно, чтобы этого не понимать. Они привыкли к мысли, что на троне — незаконная принцесса, при которой у них развязаны руки. С возвращением короля из прежней династии они не смирятся — слишком поздно.

Закат не принес успокоения встревоженному городу. Эвна, золотистая в солнечных лучах, шелестела листвой, над океаном собиралась гроза. Мутная фиолетовая вода волнами хлестала побережье. Этому городу чуть больше сотни лет. Он моложе большинства провинциальных столиц, он вырос на востоке, глядя на океан Нонестика, и никогда не должен был узнать беду. Эвна — томная, ленивая, утопающая в цветах замена Эвейяту, старому городу, средоточию мощи королевства. Если бы не низкий перевал в Короне Мира, Эвны бы не было. Эвна не имеет права выбирать новых королей.

Уже оставшись одна, Эвьен никак не могла успокоиться. Она, королева, оказалась сейчас беспомощнее любого из провинциальных феодалов. Год отсутствия оборачивался для неё катастрофой. Кого в этом винить, Эвьен не знала. Покойного мужа с его идиотским желанием вписать Лангвидэр в династическую книгу? Меремаха, который привез на материк эту женщину? Меремах в могиле. Саму Лангвидэр, гномов, джинксландцев? Против кого бы ни оборачивался сейчас гнев королевы, помочь ей это не могло. Чтобы решать государственные проблемы, у Эвьен не было главного — золота. Поднимать налоги? В нынешнем своем положении она лишь спровоцирует бунт. Начинать правление с поднятия налогов означает лишить сына народной симпатии. Но золото взять негде. Эвьен могла бы убедить Эвардо подписать отречение от престола в обмен на безбедную жизнь семьи, и это было бы наиболее разумным выходом. Но слишком долго она шла к свободе, чтобы добровольно от неё отказаться. Даже если Эвардо, поставив трон на руинах, будет править пустотой.

Эвьен закрыла глаза. Ей, королеве, ясно дали понять, что её владения стремительно сокращаются. Ри Эвейят, средоточие материковой магии, управляется непонятно кем, его нынешний глава — ставленник Ореса, и здесь на лояльность рассчитывать не приходится. Роше Ри, остров Элбоу, несуществующий Гаялет… клочки воображаемой карты затемнялись пятнами. Эвьен и опомниться не успела, как от страны Эв остался лишь округ Эвна да пустая земля Анардаху. Устланная трупами земля. Остальные или отделятся, как в своё время Карсалья, или продолжат скалиться на эвийский трон.

Орин была бы самым простым решением. Обманчиво простым, красиво замаскированной ловушкой. Орин — эвийское золото, за год преумноженное до невообразимых величин. Но с ней её отец, да и сама она уже давно не дитя. Брак с дочерью советника — медвежий капкан для Эвардо. К тому же это будет означать, что с Ореса Нао сняты все обвинения. От которых ему, по большому счету, и так ни горячо ни холодно: находясь в Кенцане, он может над ними разве что посмеяться.

Эвьен в задумчивости мерила шагами комнату. Заплаканное личико королевы Озмы всплыло в памяти как-то само собой. Озма из Оз, девочка на троне соседнего королевства. Опасаясь слишком увлечься новой надеждой, Эвьен принялась анализировать возникшую идею. Девочка управляема, по-детски прямолинейна и благородна. Опасное оружие в чужих руках. Если суметь привлечь её на свою сторону… Королева зажмурилась и вновь открыла глаза. Одна проблема: уже есть человек, который управляет этим оружием. Озмой кто-то руководит, не нужно обладать сверхъестественным чутьем, чтобы это понять. А Эвьен отнюдь не была уверена, что им удастся договориться.

Озма привезет приданое. Они сумеют восстановить Эвну и вооружить армию — хотя бы частично. А когда дети достигнут надлежащего возраста, Озма родит наследника. Оказавшись со всех сторон окруженной врагами, Эвьен начинала сомневаться в собственных детях. Эвроб всегда был на стороне отца, и даже отослав его служить на границу, она не может быть уверена, что сын не плетет заговор с целью захвата трона. В прежних границах Эвьен королевство не удержит. Значит, нужно менять подход, не пытаться объединять правителей огромной территории — в нынешней ситуации гораздо удобнее стравливать их между собой. Но сначала… сначала Озма.

Эвьен подошла к открытому окну, прислушалась. Из города доносилась пальба. Девять регионов, девять человек… они не могут не начать выяснять отношения. А она больше не может их удерживать. Высунувшись в коридор, Эвьен велела позвать сына. После недавнего общения с подданными мальчик был бледен и совсем не по-королевски напуган, однако Эвьен собиралась сообщить неплохие новости.

— Ваше величество, Эвардо, это только начало. Представьте, ваш отец умудрялся держать их всех под каблуком. Уверена, у вас получится не хуже. Вы помните, о чём мы с вами говорили? Что вам, исходя из нужд королевства, следует в ближайшее время вступить в брак.

— Я помню, матушка. Но если не Орин… то кто?

Ему совсем не хотелось связывать свою жизнь с дочерью советника. Орин всегда была безупречно вежлива — и вместе с тем мальчик не мог отделаться от мысли, что она смеётся над ним.

— Забудьте про Орин, — отмахнулась королева. — Если нам удастся поправить наши дела, в ближайшее время их обоих привезут из Кенцаны на суд. Почему, вы думаете, в казне пусто настолько, что мы не можем даже устроить праздник в вашу честь? И почему у нас нет ни армии, ни охраны, а дворец защищает городская полиция? Государственные преступники должны получать по заслугам, сын мой. Измена своему королю — страшное преступление. Эвардо, что вы думаете про королеву Озму? — резко сменила тему Эвьен. Мальчик на миг опешил.

— Она… храбрая, — неуверенно выдавил он. — Она нас спасла.

— Кроме того, она правит страной Оз. Вам это о чём-нибудь говорит?

Эвардо кивнул. Географию он любил, но учитель его придерживался мнения, что остальные земли материка следует изучать лишь в связи с собственным королевством.

— Оз окружена Мертвой пустыней, — уверенно заявил мальчик. — Это большая страна, на её территории находится Джинксланд. А из Джинксланда пришли джинксландцы.

Королева скривилась: нашёл время вспоминать про джинксландцев. Ещё одна, впрочем, не такая срочная проблема: Эвьен не оставляла мысли, что однажды вновь попробует склонить Ферсаха Кенейя если не вернуться, то хотя бы организовать подобие союза. Если бы не глупость Эволдо…

— Страна Оз — огромная территория. Она не измучена войнами, в отличие от нас, и вполне благополучна. Там живут счастливые люди. Эвардо, сын мой, я думаю, королева Озма может стать вам прекрасной женой. Она молода, благородна, она правит богатой страной. С её помощью мы разберемся с нашим советом министров и вернем вам полноценную власть. Никто не осмелится говорить, что без эвейятского обряда вы не король.

Эвардо кивнул. Хуже всего было то, что он и сам понимал: Эвна не выбирает новых королей. Сейчас мальчику казалось, он отдал бы всё на свете лишь за то, чтобы эвейятский перевал оставался на своём месте.

— Но, матушка…

Озма мила, и с ней интересно. Было бы, возможно, если бы девочка не оказалась настолько подавлена смертью своих животных. А ещё она была родом из далекой, совершенно чужой страны. Эвардо вопросительно взглянул на мать.

— А если она откажется?

— Тогда будем думать дальше. У нас нет выбора, Ваше величество. Сейчас нам стоит в ближайшее время написать Озме и пригласить её ещё раз посетить страну Эв. Мы обязаны ей, Эвардо. Так что, думаю, будет естественно, если мы её пригласим. А дальше… думаю, вы найдете с ней общий язык. Во всяком случае, я была бы этому очень рада.

Мальчик кивнул несколько неуверенно. Он, конечно, давно знал, что в один прекрасный момент ему придется жениться, и скорее всего не по любви, а по чистому расчёту — да и какая любовь с Орин, рядом с которой он совсем дитя? Но и так, как предлагает мать, — тоже не слишком весело. Эвардо казалось, что вокруг них с матерью медленно сжимаются кольцом стены какой-то темницы. Нужно бежать — а бежать некуда. Как отреагирует Озма, увидев полуразрушенную столицу, в которой хозяйничает совет министров? Мальчик даже не был уверен, что у него получится организовать гостье прогулку по Эвне.

— Матушка, я доверяю вам. Поступайте, как считаете нужным. Я сделаю всё возможное, чтобы королева Озма согласилась.

Эвьен молча поцеловала сына в макушку. После чего вышла, оставив его одного, и отправилась диктовать письмо королеве Озме. Девочка благородна и управляема, это страшное сочетание, но именно оно позволило ей освободить из подземного плена королевскую семью. Если удастся направить Озму согласно плану, девочке вообще не будет цены. Если удастся. Эвьен хотелось верить.

Разумеется, она может отказаться. Или, что ещё более важно, может отказаться тот, кто ею руководит. Но если Эвьен не попытается, она никогда себе этого не простит. Над океаном прорвалась гроза, раскаты грома и шипение воды заглушали доносившуюся из города канонаду. Будет удивительно, если эта ночь обойдется без смертей. Однако Эвьен не может, как раньше, приказать главам провинций убираться к гномам. И Эвна — их, не её, королеве сейчас подчиняется разве что дворец. Оставалось надеяться, что из всех девяти хотя бы Ксефалай не поддастся общему безумию. Если благодаря ему король сможет удержать хотя бы Эвну, это уже станет большим достижением.

Дракон с посланием для королевы Озмы вылетел из Эвны глубокой ночью. Примерно в то же время ещё один дракон, появившийся со стороны Кенцаны, пересек столицу и приземлился во дворе дома Ксефалая. Спустя примерно час крылатый посланец отправился обратно. На полпути над столицей его настигла стрела, пущенная по приказу Урту Вамаре, и дракон с пробитым горлом рухнул вниз. Низкие тучи расстелились над городом, из них сыпал мелкий дождь. В темноте затихшей Эвны между гвардией Урту Вамаре и городской полицией завязался бой за убитого дракона и привязанное к его шее письмо. Орес в своей кенцанской резиденции ответа в это утро так и не дождался.

2

Эвьен надеялась, что город успокоится. Однако уже спустя пару дней, когда остатки надежды испарились, как утренний туман, и стало ясно, что над жизнями королевы и её детей нависла нешуточная опасность, Её величество собрала немногочисленных слуг и приказала готовиться к отъезду. Эвьен была не настолько глупа, чтобы не понимать: в противном случае все они могут стать жертвами бушующей столицы. Ксефалай докладывал, что в городской полиции не хватает людей, и едва согласился выделить королеве охрану. С возвращения Эвьен с детьми не прошло и недели, а они вновь вынуждены покидать Эвну. Впервые за всю историю новой столицы король оказывался фактически изгнан прочь. Юные принцессы дрожали от страха, Эвардо старался держаться мужественно, однако и он — всего лишь ребенок. А Эвьен кипела от бессильной ярости.

Они переехали в летний домик на побережье, неподалеку от границы бывшего Гаялета. То, что королевская семья именовала летним домиком, представляло собой небольшой двухэтажный особняк в долине, отделенной от океана лишь лесом. Это место оборудовал для своей супруги ещё покойный король Эвахо. Оглядываясь на Эвну, королева отчетливо понимала, что при любом развитии событий от города останутся руины. Эвийский престол словно притягивал разрушения. Иногда она начинала думать, что не такой уж плохой идеей было бы женить сына на Орин — во всяком случае, так Эвьен смогла бы удержать столицу под контролем. А там, кто знает… Неуязвимых людей нет. И даже Орин, что с детства приучена окружать себя защитой, — даже ей можно подсыпать яд. Ведь испокон веку же мерли короли не хуже мух. Но теперь уже гордость не позволяла Эвьен склоняться перед Оресом Нао, которого она лично приказала привезти в Эвну и повесить. А вестей от Озмы всё ещё не было.

Новости сюда не доходили. Эвьен посылала слуг в город, дабы хоть как-то быть в курсе событий. Именно так она узнала, что Кенцана и Ри Эвейят объединяются под началом Кадаха Амеди, более того, что войско двух провинций движется в сторону Анардаху для сражения с армией Ринкитинка. Надеясь опередить эту встречу, Эвьен послала на границу с Анардаху гонца и велела отправить в Гилгад наспех купленного на рынке в Ромьераланде почтового голубя. И птица, и всадник несли одно и то же послание, где Эвьен обвиняла совет министров в предательстве и просила помощи Его величества Ринкитинка в возвращении эвийского престола законному королю. В письме в Ринкитинк содержались также строки, адресованные лорду Унхеве: если правитель Анардаху сумеет собрать новое войско в помощь своей королеве, она отдаст ему столько земли, сколько это войско сумеет удержать. Эвьен пока не знала, что лорд Унхева умер в гилгадском дворце, не дожив совсем немного до того момента, когда его внук во главе ринкитинкских отрядов встанет на границе Анардаху и округа Эвны.

Эвьен не привыкла думать, что выхода нет. Она терпела мужа восемнадцать лет лишь потому, что однажды это должно было закончиться. Однако сейчас, бросаясь на любые шансы восстановить прежний порядок, она чувствовала себя в западне.

Ответ королевы Озмы Эвьен привез лично Ксефалай. Королеве хотелось верить, что губернатор округа по-прежнему верен законной династии, однако это было бы слишком хорошо, чтобы оставаться правдой. Долгие годы возглавляя Эвну, Ксефалай не меньше остальных стремился заполучить корону. Однако, оказавшись с ним лицом к лицу, Эвьен ни единым движением не выдала своих сомнений. Она — единственная законная королева Эв, ей следует держаться подобающе.

— Какие новости в городе? — осведомилась женщина, жестом предлагая ему сесть. Ксефалай выглядит хуже, чем во время последней их встречи. У Эвьен даже мелькнула мысль, что он серьезно болен. Королева пока не знает, что в окутанном песчаными ветрами Эвейяте навсегда осталась его жена.

— Новости неутешительные, моя королева. Северо-западные земли повторяют путь Карсальи, в Кенцане объявили о создании нового государства. Кадах Амеди теперь именуется князем Кенцаны и Ри Эвейята. Остальные делят Эвну. Армия Ринкитинка стоит под столицей.

— А вы? Ксефалай, гномы вас возьми, вы позволяете делить свою землю?!

— У меня, моя королева, нет столько людей, чтобы воевать на несколько фронтов. Народ бежит из города, в основном в Ромьераланд.

Ей не хочется жертвовать собственной гордостью. Но если бы она оставила в силе предполагаемый брак Орин с юным королем… Если бы у неё, Эвьен, было золото, она смогла бы справиться с армией крыс у подножия своего трона. Она бы смогла. Как можно безразличнее Эвьен спрашивает:

— А господин советник с дочерью? Продолжают мечтать о нашей короне?

— Нет, моя королева. Орин выходит замуж за Кадаха Амеди.

Орин Нао тридцать один год. В её возрасте знатные эвийки уже готовятся сватать собственных детей. Других объяснений, кроме наиболее очевидного (советник ждал, пока повзрослеет Эвардо), королеве в голову не приходило. Зато теперь становилось понятно, кто спонсирует кенцанскую кампанию. Эвьен сжала пальцами виски. Если к Кенцане и Ри Эвейяту удастся присоединить хотя бы одну провинцию, этот союз легко раскидает грызущихся у трона феодалов.

Она всё-таки наденет корону. Дочь человека, который заслуживает смертной казни. И ловушка, подготовленная для Эвьен, захлопнется. Королева едва не рассмеялась.

— Но народ? Неужели все так быстро забыли своего короля?

— Народ устал от принцессы Лангвидэр, Ваше величество. Они считают, что династия должна смениться. К тому же многие твердят о проклятии.

Эвьен удивленно изогнула бровь.

— Говорят, из дворца на свалку привезли ящики. Те, кто брал их в дом и открывал, находили там отрубленные головы. Люди напуганы, моя королева. Полагаю, в Эвне они напуганы куда сильнее, чем в каком-нибудь Роше Ри.

Королева застыла, судорожно хватая ртом воздух.

— Откуда во дворце могли взяться отрубленные головы? Вы не думали про городского сумасшедшего, который мог совершить столько убийств… сколько было ящиков?

— Думаю, десятка два. Возможно, больше.

О том, что конкретно содержалось в этих ящиках, Ксефалай знал давно. Сначала по рассказам Ореса, потом полюбопытствовал сам. Если принцесса желает развлекаться подобным образом — её право. Однако королеве совершенно не обязательно знать, чтó хранила в тридцати ящиках очаровательная племянница короля Эволдо.

— Я действительно приказывала выбросить несколько десятков ящиков, но в то, что там находились отрубленные головы, не верю. Городские сплетни, — отрезала Эвьен.

— Я привез Вашему величеству ответ из Оз, — Ксефалай сменил тему. — Его доставили сегодня утром. Думаю, вам не стóит поддерживать переписку подобным образом, птицу могли сбить.

Королева нетерпеливо развернула свиток. От ответа девочки из скрытого за горами королевства зависело сейчас многое.

После положенного обмена любезностями текст письма сообщал, что королева Озма почтет за честь ответить на приглашение Его величества Эвардо и посетить страну Эв. Более того, говорилось дальше, Озма хотела бы совершить небольшое путешествие по эвийским землям, дабы лучше познакомиться со страной, с повелителями которой она теперь неразрывно связана. Среди мест, на которые обращала внимание юная волшебница, упоминалась Ржавая река и побережье бывшего Гаялета в районе острова Элбоу. Никакого объяснения столь странному выбору королева не находила. Однако согласие Озмы давало надежду. Оставалось лишь, вместо Эвны принимая девочку на окраине Ромьераланда, не ударить в грязь лицом и объяснить ей, что Его величество вовсе не выгнали из столицы, просто в обычай эвийских королей уже давно вошло проводить лето на побережье.

Главное — заполучить её на свою территорию. В данной ситуации Эвьен предпочитала решать проблемы последовательно: искать способ отвезти Озму в Роше Ри, пока сама Озма находится у себя в Оз, казалось королеве глупостью.

Ксефалай надолго не задержался. После его отъезда Эвьен приказала отнести письмо сыну и, вновь оставшись одна, вышла в сад. Теперь ей хотелось обдумать одну не до конца сформировавшуюся, но всё же идею, и идея эта касалась старшей дочери. Принцессу Эвроуз пора выдавать замуж. Кроме того, принцессе Эвайрин уже четырнадцать, а это значит, что и с ней нужно поторопиться. Обычно королевских отпрысков обручали в раннем детстве, и то, что большинству из них (если не считать Эвардо) так и не были подобраны предполагаемые супруги, было исключительно прихотью Эволдо.

На раздумья по этому поводу у королевы ушло несколько дней. Вариантов было не так уж много — важно было выбрать те, что с большой вероятностью оказались бы удачными. На исходе третьего дня Её величество Эвьен отправила с голубем послание в Сентабу. Голубь этот, однако, был сбит в Роше Ри, но пока, не получив никаких новостей, королева терзалась неведением.

Не то чтобы после бурной деятельности Эволдо у королевы были какие-то надежды на джинксландцев, но, опять же, попытаться стоило. Полное раскаяния и сочувствия послание содержало призыв забыть былые разногласия и в качестве гарантии будущего мира заключить брак принцессы Эвроуз с одним из наследников Фертеба Кенейя. Ну или с ним самим, если он пожелает — вроде бы его жена, как помнила Эвьен, умерла несколько лет назад. Вот только Сентабу охраняют демоны, и Эвроуз будет там совсем одна. Материнская любовь боролась в душе Эвьен с королевским долгом.

Ринкитинк прислал ответ примерно через неделю. Безусловно, он сочувствует эвийской королевской семье в постигшем её несчастье, однако вмешиваться во внутренние дела соседней страны в его планы не входит. Он и в Анардаху-то отправил своих людей лишь потому, что там бушевало настоящее безумие, вида которого лорд Унхева и его семья не могли выдержать. Но освободители скоро вернутся из Анардаху домой, да и, как дошли до Его величества сведения, принцесса Лангвидэр, развязавшая войну на северной земле, бежала из страны. Его величество Ринкитинк искренне сожалел о невозможности помочь королеве Эвьен в постигших её страну трудностях. Что касается лорда Унхевы, то уважаемый правитель скончался от горя за свою несчастную землю, а его дети не планируют возвращаться, ибо не вынесут вида залитой кровью провинции. Пару раз пробежав глазами витиеватый текст, Эвьен разорвала свиток пополам и швырнула в камин. У неё нет золота, и Ринкитинк откуда-то это знает. Унхева хорошо заплатил, иначе легкомысленному королю никто бы не позволил отправлять куда-то армию. Эвьен заплатить не может.

А скоро зима, сухая эвийская зима. И кто знает, где встретит её король раздираемой на клочки страны. В то, что они вернутся в Эвну, дети с каждым днём верили всё меньше. Лишь Эвьен продолжала искать выход — слишком долго она шла к своей свободе, чтобы сейчас терять надежду.

* * *

Птица застыла на протянутой поперек клетки перекладине, неподвижно уставившись куда-то в стену. Орин побарабанила пальцами по столу. Кончилось время, когда эта птица являлась к ней в снах, садилась на приграничный столбик, что-то бормотала на своем птичьем языке. Навязчивые были сны.

— Тебе здесь не нравится, правда? — поинтересовалась женщина и невольно скользнула пальцами по прутьям клетки. Птица даже не повернула голову. — Мне тоже. Кенцана не предел моих восторгов, к тому же она невыносимо скучна. Но обратно в Эвну нас не пускают.

Наследница замолчала, улыбнулась своим мыслям. В отличие от брата, что с легкостью постигал любые науки, юная Орин была настоящим кошмаром своих учителей. Не то чтобы ленива, но… Ей хотелось приключений. Наслушавшись историй старой няньки о том, что на месте нынешнего поселка когда-то хоронили каторжников, она выбиралась на холмы и стерегла призраков. Она несколько раз пыталась сбежать из дома просто потому, что хотела проверить свои способности выживать одной. Она же едва не подожгла особняк, за что с позволения Ореса была нещадно отшлепана. Но вот учиться она не хотела. Из всего, что пытались донести до неё наставники, в хорошенькой головке наследницы удержалось только умение защищаться от чужой магии — да и то только потому, что эту науку Орес ставил превыше прочих. Ни география, ни история страны Эв её не интересовали, а лично она видела лишь Эвейят и Эвну, но теперь, спустя много лет, сердце наследницы кольнуло запоздалое разочарование. Никогда в жизни она не слышала о заклинаниях, превращающих людей в животных на долгий срок.

Но сейчас в клетке перед ней застыла птица, которая — Орин поняла это уже давно, ещё до того, как столкнулась с ней настолько близко — почти три десятилетия назад была человеком. И если бы у Орин спросили, испытывает ли она сейчас какие-то особые чувства, она, не задумываясь, ответила бы, что никаких. Перегорело, пылью легло в далеких годах, когда наследница едва научилась ходить.

Снизу доносятся голоса, Орин вздрагивает. Отец не одобряет её визитов сюда, даже клетку с птицей женщина увидела случайно. Сейчас ей вовсе не хочется ссориться. Орин неслышно выходит, останавливается у перил: на площадке внизу переминаются с ноги на ногу новый наместник Ри Эвейята и Кадах Амеди, с которым Орин на днях предстояло венчаться. Зачем они здесь — догадаться несложно, они уедут через пару часов, озадаченные новыми указаниями. Решив, что угроза миновала, Орин возвращается, вновь садится перед клеткой.

— Если тебя выпустить, ты снова полетишь туда? Там люди Ринкитинка у границ Эвны, королева пытается с ними договориться. Иногда мне кажется это смешным. А иногда… не кажется.

Орин и сама не знает, зачем это говорит. Возможно, она просто тратит время — Кенцана скучна, она не вызывает у привыкшей к двум столицам наследницы ничего, кроме разочарования. Но обратно в Эвну их не пускают. Эвьен объявила награду в пять тысяч золотых слитков тому, кто доставит королевского советника в руки правосудия, — в лучшие времена это составляло примерно треть казны королевства. Орес, впервые узнав о приказе из присланного Ксефалаем письма, искренне смеялся, Орин вынужденно кривила в улыбке губы. Королева сошла с ума, эвийская казна не увидит столько золота ещё лет пять как минимум. Но даже при таком раскладе подобный приказ ясно свидетельствовал о намерениях Эвьен: о безопасном возвращении в Эвну придется забыть. Что-то пошло не так, Эвьен не должна сопротивляться, брак её старшего сына с Орин был спланирован королем, когда юный Эвардо качался в колыбели. Золото Орин, эвийская корона — выход, проще которого придумать невозможно. Но Эвьен бьется, пытается плыть против течения, делает вид, что золото не играет для неё роли. Орин знает, что это не так.

Орес никогда не держал сбережения в Эвне. Сначала — в Эвейяте, потом — в подвалах отдаленных вилл, купленных через подставных лиц в прилежащих провинциях. И пусть эвийская корона стремительно уплывает из рук Орин, это был вовсе не повод для волнений. И Орин улыбалась, вспоминая золото и хрусталь. Снизу вновь послышались голоса, кто-то поднимался по лестнице. В следующую секунду дверь бесшумно открылась, Орин резко повернула голову.

— Господин Орес беседует с Кадахом Алу, яснейшая, — сообщила появившаяся в дверном проеме служанка и низко поклонилась. Наследница встала, вопросительно взглянула на девушку. — В малой гостиной, — немедленно уточнила та. Орин кивнула, прошла мимо служанки и по боковой лестнице направилась вниз.

Решив окончательно обосноваться в Кенцане, бывший королевский советник посчитал нужным обзавестись достойной резиденцией. Дом, купленный для этой цели неподалеку от дворца главы провинции, в первые же недели подвергся некоторым перестройкам. В частности, оборудован замысловатой системой воздуховодов и скрытых в стенах полых трубок, позволявших, находясь в одном конце дома, слышать, о чём говорят в другом. И потому сейчас наследница направлялась в винный погреб — именно там удобнее всего было следить за разговорами в малой гостиной. Орин была типично по-женски любопытна, однако ничего зазорного в этом не видела. Да и речь пойдет, вероятнее всего, о ней.

Она успела как раз вовремя. Ни на кухне, ни в прилежащих кладовках не было ни души — то ли всегда так совпадало, что слуги в подходящий момент испарялись, то ли они действительно проявляли чудеса тактичности. В любом случае, Орин была довольна. Она уселась за стол, разложила предусмотрительно принесенное с собой шитье и приготовилась слушать.

Помимо шпор, сапоги Кадаха Амеди украшало огромное количество непонятных металлических элементов. Орин никогда не задумывалась, зачем — возможно, просто дело вкуса. Однако любовь к подобным украшениям приводила к тому, что каждый шаг сопровождался отчетливым бряцанием. Орин не смогла удержаться от улыбки: судя по звуку, Амеди нервно шагает по комнате. Орес пока молчал.

— Почему вы не прислали гонца?

— Хотел убедиться в преданности будущего родственника.

Вновь пауза. Орин жадно слушала. Ей абсолютно безразлично, что максимум через пару недель она будет стоять с главой Кенцаны в храме, что её назовут его женой. Орин должна была стать женой короля. Кадах Амеди не король — а значит, ему придется им стать, подняться на лестнице эвийской аристократии на ступеньку выше провинциального правителя. Одно из условий брака с прекрасной Орин Нао.

И тогда она станет королевой. Окупится золото, вложенное в руки Кадаха Амеди.

— Я не давал повода сомневаться в моей преданности. Я исполнял всё, что передавал Ксефалай.

— Я помню. Итак, на каких условиях мы договорились?

— После церемонии я объявляю набор в войско.

— Раз.

— Веду переговоры в Шессаве.

— Два.

— Объединяем три провинции и выкидываем весь сброд к гномам из Эвны, потому что иначе вас туда не пускают, — в голосе Кадаха Амеди чувствовалась плохо скрытая гордость за идею. Орес хмыкнул.

— Ты это сам придумал? Ты погорячился, я в Эвну не спешу. Но в целом направление мысли верное. И..?

— И делаю всё на благо княжества Кенцана. Орес, а… Орин способна родить наследника?

— В смысле? — советник, кажется, опешил. Орин заинтересованно подняла голову. Ей не нужно было присутствовать там, чтобы представить удивленное выражение его лица. Кадах Амеди тоже несколько растерялся.

— В прямом. Мне необходимо продолжение рода. В браке это логично, не правда ли?

На этот раз пауза показалась Орин крайне долгой.

— То есть ты считаешь, что брак с моей дочерью дает тебе право притрагиваться к ней? — негромко уточнил Орес. Он словно размышлял вслух. — В таком случае вынужден огорчить: ты ошибаешься. Тебе нужно золото, Орин — титул, ничего больше. О каких-либо отношениях между вами я буду говорить с тобой лишь в том случае, если моя дочь безудержно влюбится и пожелает упасть в твои объятия. При любых иных раскладах ты не имеешь права к ней прикасаться.

Откуда-то со стороны послышался смешок — Орин не сразу сообразила, что, помимо отца и Кадаха Алу, в гостиной присутствует глава Ри Эвейят. Выходит, отец здорово проехался по гордости предполагаемого зятя в присутствии постороннего человека. Амеди уедет взбешенным. Орин и сама едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Она совершенно не сомневалась в своем отце.

— Ещё один момент.

Наследница снова прислушалась.

— Хотя нет, не сейчас. Но в ближайшее время мне могут понадобиться твои люди.

— Зачем?

— Я рад принимать тебя в своем доме, досточтимый правитель этой прекрасной земли, — в голосе Ореса зазвучала ирония. По большому счету, это означало «не лезь не в свое дело и пошёл вон». Орин показалось, что она слышала, как Кадах Алу скрипнул зубами. Она непременно спросит, зачем отцу понадобились подручные кенцанского правителя.

Советник и его дочь здесь надолго. Как бы ни противилась Орин скуке бескрайних полей, но в конечном счете и ей придется смириться. В столице королевства Эв им больше нет места. Орин знала, что выходившие на океан эвийские пригороды разрушены обстрелом, что от её особняка остались руины — золото и хрусталь погребены под грудами битого кирпича. Ей некуда возвращаться. Всего одну ночь богатейшая наследница Эвны рыдала над вестью о крахе своей привычной устроенной жизни. С рассветом эвийская столица словно растворилась в тумане, осталась где-то невообразимо далеко. Орин обязательно вспомнит, но потом, когда они с отцом добьются того, к чему шли со времени правления короля Эволдо. Она, Орин, наденет корону, и у них будет своя столица, пусть и начинать новый виток пути придется среди бесконечных, уходящих за горизонт полей Кенцаны.

Орин не стала слушать до конца. Время близилось к обеду, и наследница отправилась переодеваться. С покупкой дома вернулся более-менее налаженный быт, во всяком случае, она уже могла не бояться необходимости вновь мыться в ржавой лохани. Она обзавелась гардеробной и будуаром, и над её внешним видом трудились теперь две юные служанки. Слушая их болтовню, Орин рассеянно улыбалась и думала о своём. Она пытается вернуть обстановку своего прежнего особняка. Но, как бы она ни старалась, окна там выходили на океан. В Кенцане океана не было. Кенцана никогда не станет Эвной.

Орин с тоской вспоминает пунцовые розы, без которых никогда не показывалась на людях. Здесь о розах хоть и слышали, и видели неоднократно, но выращивать не пытались. Организовать же поставки из Эвны по понятным причинам не получалось. Разве что в Шессаве выращивают розы… следует спросить отца. И всякий раз Орин тяжело вздыхает, когда девушки, желая её порадовать, приносят охапки купленных в городе местных цветов с совершенно не знакомыми ей названиями.

Ей приходится довольствоваться небольшими ярко-голубыми бутонами. Именно к ним она подбирает платье, и тонкая, напоминавшая паутину сетка на юбке тоже украшена голубыми цветами. Орин вновь может позволить себе заказывать платья у придворных портних, а не утягивать те, что когда-то увозила с собой из Эвны. Возможно, она привыкнет. Особенно если в один прекрасный день станет королевой вновь созданной страны.

И вновь, как в вечер перед отъездом из Эвны, в воздухе витает тревога. Орес мрачнее тучи, наследница, садясь напротив, старается казаться невидимой. Он смотрит сквозь неё, и женщину берёт досада: пусть страна Эв разваливается на куски, но неужели она, Орин, стала в этой глуши настолько непривлекательной?

— Случилось что-то, чего я не знаю? — как можно непринужденнее старается она нарушить затянувшееся молчание. Выдерживает долгий тяжелый взгляд.

— Вы не слушали.

— Я… слушала, — Орин вспыхнула. Не до конца, так как отправилась переодеваться, но это прозвучит нелепо. Впрочем, ему не до её оправданий.

— Ксефалай покончил с собой.

Наследница вздрогнула и с ужасом уставилась на отца. Орес сидел неподвижно, он словно забыл о её присутствии. Орин знала своего отца, как не знал его никто другой, — ей уже давно не составляло труда разгадать его мысли. Королевский советник не имел с губернатором Эвны никаких особых дел, однако именно Ксефалай после бегства Ореса из столицы оставался его доверенным лицом при дворе — и наследница не сомневалась, что эту роль Ксефалай сохранит за собой надолго. Кандидатов ему на замену у Ореса не было. Эвна разорвана на клочки, её делят войска провинциальных лидеров, от королевского дворца осталось в лучшем случае пустое здание. А Ксефалай был одним из них, как член совета министров он подбирался к ним гораздо ближе, чем мог это сделать Орес. Во всяком случае, быстрее.

Самоубийство губернатора Эвны разрывало тонкую, зыбкую связь между кенцанским штабом Ореса и кипящей во внутренней войне столицей. Орин поднесла к губам руку, судорожно прикусила кружево на рукаве. Что теперь будет… как теперь?.. Будь Орин моложе, она бы разрыдалась от обиды. С момента побега из столицы на их головы продолжают сыпаться неприятности. Неужели небу настолько неугодна сама мысль о том, чтобы она, невеста принца Эвардо, когда-либо надела эвийскую корону? Пройдет совсем немного времени — и сама по себе корона, символ несуществующей страны, потеряет ценность. Сначала не стало первой столицы, теперь — второй. Орин казалось, что они с отцом приближаются к краю пропасти, к краю могилы эвийского королевства. Один неосторожный шаг — и они оба окажутся там же, окруженные осколками прошлого. Орин не хотелось об этом думать.

— Отец, а как же мы… теперь?

Она будто снова видит группу путников, что появились однажды вечером в старой столице. Они собираются у фонтана на главной площади, с тревогой смотрят на запад — за перевалом скрывается солнце. У жены губернатора Эвны усталые глаза старухи — Орин на миг встречается с ней взглядом. Орин знает, что потомственная столичная аристократка не воспринимает её всерьез, — Орес поднялся благодаря заговору офицеров и беспомощности принцессы Лангвидэр. Эвейят не видит между ними разницы. Перед низким перевалом, отделявшим их от Мёртвой пустыни, нет разницы между беженцами с побережья. Эвейят не оживет никогда, но по его улицам вновь зашуршат тени. Тени тех, кого Эвна больше не хочет видеть.

Орин старается не вспоминать. Но усталый взгляд этой женщины возвращается снова и снова. Ксефалай отправил её в Эвейят, как Орес отослал дочь, не церемонясь, не давая толком собраться. Но Орин не осталась под рушащимся перевалом, Орин сумела ускользнуть из старой столицы задолго до того, как сверху, опережая катящиеся камни, хлынул песок. Больше из Эвейята не ушёл никто. Весть о гибели жены Ксефалай получил уже много позже, и иногда, будто мимоходом, Орин думала, что долго он не протянет. Ещё не старый, ровесник её отца… губернатор округа Эвны лишился важной части своей жизни. Наследница закрывает глаза, и перед мысленным взором встает Эвейят.

— Не сейчас, Орин.

Они обедают в полном молчании, думая каждый о своем — и вместе с тем об одном и том же. Была теплая, сухая зима — океан шелестел потускневшей фиолетовой водой, и Эвна дремала под его колыбельную. Была весна, полная балов, развлечений и уверенной стабильности в королевстве. Цветение магнолий принесло войну. Белые цветы с желтыми сердцевинами распускались в городе, которому вскоре предстояло обратиться в руины.

* * *

Признайся, мой друг, ты никогда не думал, что путешествие в страну Эв затянется так надолго. Ты пожелал остаться на материке и узнать, чем закончится история принцессы Лангвидэр, но не будешь ли ты разочарован, если я скажу тебе, что её история закончилась? Не смотри на меня так, мой юный спутник, я видел в жизни такие повороты, что и сам поначалу не верил в их реальность. Принцесса Лангвидэр никогда не видела материк. Не будь Армада Меремаха настолько подготовлена к дальним странствиям, спустя десятилетия эта женщина завершила бы свои дни там же, где и начала, никогда не покидая Саламандровых островов. Есть люди, которых не задевает попутный ветер, не влечет их к новым просторам. Принцесса Лангвидэр, кем бы она ни была на своей земле, была там, я уверен, абсолютно счастлива.

Не думаю, что ты сможешь когда-либо забыть эту историю. Женщина с островов принесла на материк разрушения. За ней нет никакой вины, с определенного момента она уже не выбирала свой путь — и вместе с тем само её присутствие стало толчком к необратимым изменениям в жизни королевства Эв. Она ненавидела эту землю. Покидая её, женщина с островов оставила Эв в руинах. Из ключевых фигур, с которыми мы столкнулись в первые дни пребывания здесь, на доске осталась разве что Эвьен. Но вокруг неё уже никто не вспоминает про гномью кровь — некому вспоминать, весь её двор рассыпался цветными осколками. Её саму забыли, вынудив покинуть Эвну. Высшая знать королевства слишком отвыкла от законной династии. Они хотят самостоятельности, избавившись от принцессы, хотят быть на вершине. Они не простят Эвьен её возвращения.

Что было бы, если бы прелестная Озма не сумела освободить Эвьен из гномьего плена? Над этим я и сам, мой друг, неоднократно думал, но так и не пришел, признаюсь тебе, к однозначному ответу. Буду честен — я не знаю. Война в Анардаху восстановила народ против Лангвидэр, а армейское командование против Ореса Нао. Полагаю, Орес, располагай он достаточным временем, воспользовался бы принцессой как щитом, отвлекая народный гнев. Для Лангвидэр это однозначный конец, никто не дал бы ей права оправдаться. Что касается советника… он выпутался бы, как выпутывается сейчас. Возможно, потерял бы несколько лет. Проблема в том, что основной его расчет в случае устранения Лангвидэр был именно на принца Эвардо. Этот мальчик — единственный их шанс подняться на трон, потому что без женитьбы принца на Орин у них нет на это никаких прав. Нечасто, но такое всё же встречается: поистине гномье богатство и полное отсутствие какой-либо родословной. И отказ Эвьен сломал им все планы. Возможно, именно поэтому Эвна стремительно превратилась в поле боя, королева бежала в Ромьераланд, а Орес обосновался в Кенцане. Никто из них больше не может вернуться в Эвну. Эвьен спасла сына от брака с Орин, пожертвовав возможностью получить их золото и тем самым хотя бы частично удержать королевство на плаву. Теперь страна Эв не достанется никому. Хотя о чём я… оглянись по сторонам, мой друг, на месте королевства — десяток разрозненных провинций, каждая из которых сражается против остальных. Возможно, Эвьен ещё сможет объединить владения, если вновь прибегнет к помощи недавней спасительницы. Если только Глинда сочтет повторное посещение страны Эв подходящим времяпрепровождением для своей подопечной.

Видишь ли, мой друг, источники Торна для людей моего возраста — не более чем красивая легенда. Многие храбрецы отправлялись искать их, подчас забывая о том, что творения великого чародея недоступны пониманию простых обывателей. Что касается меня, то и я не уверен, хватило бы у меня безрассудства отправляться на поиски хранилищ волшебства. В источники Торна, оставленные ударами посоха, можно верить и можно не верить, но я сомневаюсь, что даже самые непримиримые приверженцы этой легенды всерьез допускали существование источников. Даже я, а я многое повидал на своём веку. Но источники Торна существуют, и Глинда об этом знает. Более того, собирая их в руках Озмы, она надеется создать силу, равной которой ещё не было на материке. Девочка, что носит корону Оз, станет оружием Глинды во благо своей страны. Вот почему путешествие в Эв так важно.

Выбор за тобой, мой друг. В этой стране ещё остались неразрешенные вопросы, лихорадка нескоро отпустит Эв. Но неужели ты и в самом деле хочешь знать, чем закончится история, в которой практически не осталось исходных персонажей? Узнать, что стало с принцессой Лангвидэр, мы не сможем — мы не успеем за кораблем. Остается лишь надеяться, что женщина с островов однажды вновь обретет покой. Здесь осталось всё, что сопровождало её в течение года. Тридцать ящиков нашли свой конец на свалке, и горожане, едва открывая их, с ужасом выбрасывали обратно. Те, кто посмелее, решались сжечь отвратительные находки, — вряд ли кто-либо в городе был готов в один прекрасный день оказаться лицом к лицу с отрубленными головами принцессы Лангвидэр. Лишь маленькая Нанда отважилась следовать за госпожой, и кто знает, приведут ли океанские течения их корабль к Саламандровым островам, или им суждено исчезнуть в фиолетовых глубинах.

Однако ты, я вижу, хочешь остаться в Эвне. Я знал этот город в его лучшие времена, и сейчас мне невыносимо видеть, как вторая столица содрогается под маршем солдат и ударами катапульт. Эвна слишком молода, её строили для утех и покоя, но никак не для войны. Придёт осень, и город на берегу океана склонится в вихре пепла. Будь милосерден, мой друг, не заставляй меня снова смотреть на Эвну. Я отыщу хижину на побережье и там, глядя на океан, дождусь, пока будет удовлетворено твоё любопытство. Однако я ни в чём не ограничиваю тебя, ты по-прежнему можешь делиться со мной всем, что увидишь или узнаешь. Я знаком с континентом лучше, чем пока посчастливилось тебе, и, кто знает, быть может, мой опыт однажды окажет тебе услугу.

1

На жёлтом фоне обитых шёлком стен медленно расплываются клубы дыма из трех курильниц. Глория следит за ними, завороженная, не смеет шевельнуться, боясь разрушить зыбкое очарование. Дым от сжигаемых благовоний ползет вверх по стенам. Стеклянный потолок прозрачен, и, если бы Глория отважилась поднять голову, её взгляду предстали бы крошечные рыбки, плавающие там, наверху, в слое воды. Глория знает, что они там, но… дым ползет по стенам. Солнце ещё не село, но именно сейчас, в предзакатные часы, когда весь мир сжался до размеров комнаты, джинксландской королеве кажется, что демоны ущелья Рох неотрывно следят за ней, незримые, потревоженные чужим присутствием.

Когда незадолго до празднования очередной годовщины правления сиятельной Глории неожиданно скончался от неизвестного недуга король Пон, джинксландцы, пожалуй, удивились, но не огорчились. Глорию короновали как наследницу Кинда, когда самой девушке едва исполнилось девятнадцать, и с тех пор рука об руку с ней, словно безмолвное изваяние, постоянно находился её супруг. Иногда, бросая на Пона мимолетный взгляд, Глория думала, что, в сущности, её избранник — не такой уж плохой человек и, пойди он в жизни иной дорогой, мог бы счастливо жить в кругу семьи и пользоваться любовью окружающих. И, возможно, именно её вина в том, что вышло иначе. Принцесса Глория, неугомонная дочь короля Кинда… она втащила юношу за собой на престол, ослепленная любовью, совершенно не обращая внимания на предостережения придворных. Короля из Пона не получилось. Ответственность за королевство была ему не по силам — не способный наравне с Глорией продолжать борьбу за возвращение благополучия Джинксланда, он навсегда остался в мире полудетских грез. Королева осознала это лишь спустя несколько лет, когда пелена влюбленности окончательно спала с её глаз. Она для своей земли — король и королева, и человек рядом с ней выбран ею самой. Глория умела расплачиваться за промахи. Она родила в браке сына и дочь, но от отца в детях не было ничего. Она даст им лучшее в Джинксланде образование, она воспитает их истинными наследниками престола и перестанет наконец пытаться зажечь в душе короля искру борьбы.

Наша славная Глория!.. Эта песня звучит на всех торжествах. Глория празднует пятнадцать лет на троне. Она вернула прежний Джинксланд, умиротворенный и счастливый, каким он был во времена короля Кинда. Глория верит, что отец смотрит на неё с небес. Именно перед ним она, стискивая зубы, стоит по вечерам на коленях в своей спальне и смотрит на закат. Поддалась чарам юношеской поэзии, тонула в любви, забыв о долге будущей королевы Джинксланда. Глория расплачивается всю жизнь. Король Пон пьет вино и предается чувственным утехам, и никому во дворце нет больше дела до человека, что надевал когда-то вторую джинксландскую корону.

Она на этой земле — королева и король, «наша славная Глория». Она просит благословения небес и встает до рассвета, она держит в руках нити управления маленьким государством в кольце неприступных гор. Иногда Глории кажется, что король Кинд добродушно посмеивается над ней — единственной безоговорочной повелительницей Джинксланда. И тогда она улыбается сама: она сделала всё, что было в её силах, стёрла из летописей и из людской памяти недолгое правление Фирса и Крюла, вернула безмятежность на лица своих подданных. Маленькое, изолированное от внешнего мира королевство верит ей и вряд ли когда-то её забудет, и если однажды через горы, намереваясь подчинить Джинксланд, хлынут армии Оз, то местные жители поднимутся на борьбу именем королевы Глории.

Семнадцать лет на троне. На самом деле, она уже толком не считает, лишь каждый год в один и тот же день выходит на балкон, чтобы услышать приветствия подданных. Король Пон больше не появляется вместе с ней, его место занимает наследник. И каждую ночь, запираясь в спальне, Глория пишет сыну в будущее. Первые несколько лет его правления она обязана контролировать Джинксланд в его руках. Глория просто знает, что так правильно.

Она вовсе не намерена давать Пону ни единого шанса получить высшую власть в стране. Разумеется, у мальчика свои сторонники, и Глория окружает их вниманием, но разве мало тех, кто был бы счастлив влиять на марионетку-короля? Пон на троне, один, без Глории, разрушит то, что она годами собирала по крупицам. Он не является ни алчным, ни злым, но вот уже много лет без каких-либо чувств королева считает его никчемным. И, каким бы абсурдным это ни казалось, но теперь, после стольких лет у власти, Глория знает: плохой король лучше, чем никакого короля.

И потому её долг перед народом — не допустить Пона до власти. Иногда Глории кажется, что она всё ещё его любит. Как любила когда-то давно трогательного мальчишку, с которым бродила по полям. Но она не одна, за ней Джинксланд, и, не будь этого, она оставила бы Пона в покое. И она не слишком скрывается, когда идет в его покои, сама наливает ему вина. Её поймут. Ей сочувствуют и ею восхищаются, и Джинксланд стоит за её плечами. В последние минуты ей кажется, что она видит на губах мужа понимающую усмешку. И тогда она поднимает голову и смотрит на запад — до заката ещё несколько часов.

Народ Джинксланда любит свою королеву. Вдова везет прах короля к усыпальнице в горах, и вслед за колесницей тянется толпа. Глория печальна, однако ни единый жест не пробивает её самообладания. Принца объявляют её преемником неделей позже.

Глории не хочется об этом говорить. И она знает, что демонам ущелья Рох не нужны слова. В тонкой стеклянной пиале отваром дымится исфима — ароматная трава предгорий. Золотистую жидкость пронизывают солнечные лучи. Дым ползет по стенам, свивается в причудливые очертания. Глория знает, что в полночь она выйдет на балкон и, жадно вдыхая прохладу, станет смотреть, как из ущелья Рох поднимается туман. Чешуя крошечных рыбок над прозрачным потолком искрится радугой.

— Ты вернулась, Глория из Джинксланда.

Голос Фертеба Кенейя звучит бесстрастно. Глория думает, что этот человек и сам недалеко ушел от демонов ущелья Рох. И его голос будто обдает ночной прохладой — в те часы, когда снизу, из неведомых глубин, выходит заточенная в разломе сила.

— Я вернулась в Джинксланд.

Слова срываются с губ будто сами собой. Глория чувствует, что так и должно быть, так — правильно. Противиться желанию пересечь Корону Мира, чтобы вновь увидеть этот город, означало бы нарушить планы мироздания. Глория уверена, что король Кинд смотрит сверху и озадаченно хмыкает в усы. И она знает, что должна закончить именно так.

— Я пришла к тебе.

Он молчит. Но Глория откуда-то знает, что Ферсах Кенейя лежит при смерти в Карсалье, что не пройдет и месяца, как пять братьев и их семьи облачатся в траур. Но по-прежнему ни одна из крепостей по эту сторону Короны Мира не сравнится с Карсальей, по-прежнему перемещается в пространстве город-призрак Аттея. И Сентаба на краю ущелья Рох зализывает раны, а дорога от её ворот вдоль горного хребта усыпана людскими костями. Клан Кенейя держится вместе. Джинксландцы, оставившие родину позади, как никто другой знают, что поодиночке им не выжить.

Глория улыбается, смотрит на солнце сквозь золотистый отвар в пиале. За её плечами Джинксланд, и её долг — заботиться о своих подданных, даже если те много веков назад покинули землю предков.

Сентаба зализывает раны. Она стала ещё роскошнее, ещё дороже — капризная женщина, смотрящаяся, будто в зеркало, в ущелье Рох. Её улицы отмыты от крови, и ничто больше не запятнает белые мраморные плиты. Любой чужак, осмелившийся переступить отмеченную алыми фонариками границу Сентабы, не выйдет из города живым. Сентаба любуется собой и открывается навстречу демонам ущелья Рох.

В храме вновь собираются люди, и перезвон украшенных лентами колокольчиков подхватывает Корона Мира. Город смеётся в розовом дыму. И всё же теперь Сентаба тише, в её веселье не исчезает горечь, а по вечерам колокольчики плачут на ветру, вспоминая ночь, когда снизу пришли гномы. Пройдут десятилетия, прежде чем население города вернется к прежней численности, и это будут дети и внуки тех, кто пролил кровь в неравной битве с горными духами. Глория думает, что демоны ущелья Рох говорят через дым, приходят именно через дым, потому что это — единственный для древних существ способ увидеть людей, населяющих город. Демоны никогда не прощают.

Вечер слишком хорош, чтобы нарушать его словами. Глория знает, что неспроста год назад к ней явился капитан Гор со своим маленьким отрядом, неспроста выпытывал сведения о Кенейя. Именно тогда эвийцы вблизи столкнулись с розовым туманом, а демоны из ущелья убили их короля. Глория считает это необычайно смешным: Эволдо вмешался в то, на что не имел никакого права, и поплатился жизнью. Смешным и… правильным. Именно Эволдо привел в город гномов, пообещав им красоту Сентабы. Глория смотрит на клубы дыма и одобрительно кивает.

Солнце спускается к Короне Мира. Глория не видела Фертеба Кенейя несколько лет, но думает, что с тех пор он не изменился. На куполах храма играют блики, королева жмурится и вновь отпивает ароматную медовую жидкость. Со двора доносится плеск воды в фонтане. Дорогая, красивая игрушка… её дворцы в лучах солнца выглядят фарфоровыми, а воздух пропитан благовониями. Глория не может представить Сентабу без её богатств. А демоны ущелья, зародившиеся задолго до появления людей на материке, сторожат покой города. Никто не знает, когда возникла Корона Мира, никто не знает, когда землю разрезало ущелье Рох. Но горный хребет защищает Карсалью, а из бездонного разлома поднимается розовый туман.

Ещё Глория знает, что женщина с длинными косами, покрытыми цветным платком, навсегда осталась под землей. Джинксландская королева не вполне верит в реальность происходящего, но тонкий, сотканный из тумана силуэт этой женщины стоит сейчас за окном — полупрозрачный в лучах закатного солнца. В её власти столетия, но демоны ущелья никогда не считают время. Ветер легко колышет цветной платок, и тот крыльями расправляется за спиной женщины. Запястья и щиколотки её украшены миниатюрными колокольчиками, стоит ей шевельнуться — и они зазвенят. Но она стоит неподвижно, лишь глаза неотрывно следят за Глорией. И джинксландская королева будто воочию видит, как несется по гномьим подземельям полупрозрачная демоница — нереальная, но стучат друг о друга золотые заколки на её косах и вьётся за спиной яркий платок.

Обитатели ущелья Рох не удаляются от него, но гномы осквернили Сентабу. Духи разлома не могут поступить иначе, и эта женщина ведет их за собой, они мчатся по владениям гномов вслед за её цветным платком. Она идет до конца. Она останется, чтобы спеть Рокату прощальную колыбельную. Глория не испытывает ничего, кроме сожаления.

Она отставляет пиалу, на дне которой ещё остается золотистый отвар, и опускается на колени. Длинная пышная юбка расстилается по полу озером кружев. Глория снова смотрит в окно, и полупрозрачного силуэта там уже нет. Духи не умирают, они просто исчезают, и для них нет ничего страшнее, чем перестать существовать.

— Позволь мне.

Это — её Джинксланд. Там, за Короной Мира, её дела закончены, там будет править мальчик, сын, и Глория не сомневается, что он станет достойным королем. И уже на него будет смотреть с небес его дед, добродушно усмехаясь в усы.

Если бы давным-давно девятнадцатилетней Глории сказали, что по ту сторону Короны Мира существует другой Джинксланд, непонятный и куда более опасный, но так же закрытый от мира, она бы ни на миг не усомнилась, что это так. Горный хребет и демоны разлома сторожат здешние земли. Фертеб Кенейя не приближается к ней, он смотрит на купола храма, со стороны которого доносится тихий перезвон. Ветер колышет привязанные к колокольчикам ленты, Сентаба оплакивает своих мертвецов.

На озере в центре города загораются огни, нить алых фонарей протягивается вдоль ажурной решетки. Где-то там, среди звезд, король Кинд озадаченно качает головой, но Глория ободряюще улыбается, прислушается к шелесту своих шагов по мраморным плитам. Во дворах затихает обычная жизнь: целуются, направляясь домой, пары, наслаждаются ночной прохладой старики. Плеск фонтанов сливается в непрерывный шепот. Глории не нужно искать дорогу к ущелью, оно ведет её само. Далеко на востоке — океан Нонестика, и тонкий серп луны поднимается словно из его фиолетовых вод. Королевство за горным хребтом, огражденное от мира неприступными пиками, больше не принадлежит ей, и Глория знает, что так — правильно.

Над ущельем Рох поднимается туман. Густые розовые клубы размывают границы разлома, Глория протягивает руки, пытаясь поймать туман, — не чувствует ничего и всё-таки знает, что он есть. Он подчиняется ей, а для демонов нет ничего страшнее, чем перестать существовать. Глория вспоминает полупрозрачный силуэт в окне и улыбается самой себе. Теперь её Джинксланд здесь. И когда Фертеб Кенейя поедет в Карсалью, чтобы проводить брата в последний путь, она заплетет вопреки джинксландской моде длинные косы и подойдет к решетке, и у её ног будет клубиться розовый дым. У неё впереди столетия. На смену Фертебу придут его сыновья, сменятся поколения, город оправится от ран. Демоны ущелья оберегают Сентабу. Глория вскидывает руки, погружая их в густое розовое марево, и на запястьях её тихо звенят колокольчики.

Потому что так — правильно.

* * *

Юная королева Оз сосредоточенно рассматривала свои сложенные на коленях руки. Ей, по сути, ребёнку, стоило сейчас больших усилий сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Но к Глинде она пришла сегодня сама, а потому чувствовала себя обязанной максимально доступно донести до волшебницы всё, что мучило девочку последние дни. Озма отличалась упрямством и достаточной для своего возраста рассудительностью, но самостоятельной она не была. Глинда растроганно улыбнулась, коснулась подбородка девочки, заставляя повернуть голову. Озма выглядела печальной.

— Мне нужно с вами поговорить, — объяснила девочка, и Глинда не удержалась от улыбки: как раз это не вызывало сомнений. Снова и снова всматривалась Глинда в карту Эв, и то, что открывалось её глазам, по меньшей мере удивляло. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как Озма вернулась из своего путешествия, и за это время королевство изменилось до неузнаваемости. Сила, вырвавшаяся из первого источника, спровоцировала второй, и над старой столицей рухнул перевал. В день, когда это случилось, Глинда готова была взвыть от досады: то, что по праву должно было принадлежать ей, рассеялось по материку. Озма достаточно подготовлена, Глинда занималась её обучением сама и ни минуты не сомневалась в способности девочки справиться с источниками Торна. И тогда… с таким оружием Глинде откроется весь материк. Возможно, неудачи Озмы в Эв были лишь стечением обстоятельств. Но осознание этого факта облегчения не приносило, Глинда не могла простить ни себе, ни своей юной подопечной потерю двух крупнейших источников материковой магии.

С самого начала путешествия Глинду не интересовало, как девочка будет добираться в Вей-Вамаре, выбор адекватного объяснения интереса к этой земле оставался за Озмой. Как уже гораздо позже узнала Глинда, от её ученицы потребовали отправиться в гномье царство. Возможно, эвийцам и самим надоела безвольная принцесса, что появилась неизвестно откуда и была замечательна лишь множеством сменных голов. К колдовству над мертвыми Глинда всегда относилась с пренебрежением, оно казалось чем-то грязным, запрещенным, к чему не хочется даже прикасаться. Красивая принцесса Лангвидэр напоминала восковую куклу и живой определенно не была.

Лангвидэр исчезла практически сразу после освобождения королевской семьи, но Глинду это уже не интересовало. Волшебница вернулась к эвийской истории лишь спустя пару недель, когда несколько утих гнев, сменившись холодным разочарованием. Теперь на карте восточного побережья творился невообразимый хаос: знать встретила принца Эвардо в штыки, и мальчик с матерью и остальными детьми был вынужден бежать в Ромьераланд. У королевской семьи больше не осталось сторонников. В Кенцане формировался ещё один лагерь борьбы на эвийскую власть, в Эвне не прекращались бои. Глинда, которую от разворачивающихся событий отделяли Мертвая пустыня и Корона Мира, единственная, пожалуй, понимала то, о чём в Эв сейчас предпочитали забыть: не так легка смена династии, какой кажется. Они всегда возвращаются, представители свергнутых родов. Так было с Озмой, было с Глорией из Джинксланда. Было с Ринкитинком, предков которого десяток раз скидывали с трона. Они всегда возвращаются, сам материк противостоит переменам. Пусть даже при этом льется кровь и летят головы — да и так ли оно важно в масштабах мира?

Как бы то ни было, Глинда не спешила списывать принца Эвардо со счетов. Именно поэтому вот уже битый час она удерживала на лице выражение обеспокоенного участия и слушала сбивчивое бормотание Озмы. Девочка развернула письмо, украшенное эвийскими королевскими печатями, — подписано Его величеством Эвардо и содержит едва ли не прямым текстом изложенное предложение приехать и задержаться. Выходит, внутри страны их положение настолько безвыходное, что Эвьен ищет выгодную невесту за Короной Мира. Эвьен мыслит в масштабах прежних границ королевства, наличие многочисленных отпрысков позволит ей развить бурную деятельность в династических браках. А у Глинды — Озма, воспитанная в духе долга перед своей землей, и волшебнице не составит труда найти с Эвьен общий язык. Девочка в короне Оз может предложить гораздо больше, чем просто золото. Да и добрая благородная хранительница страны Оз никогда не станет для Эвьен настолько явным источником опасности, каким являлся бы для эвийской королевы советник её покойного мужа. Глинда постарается, чтобы её имя никому в Эв не внушало тревоги.

— Что ты хочешь обсудить, Озма? — волшебница ободряюще провела рукой по её волосам. Девочка снова опустила голову.

— Я должна ещё раз там побывать, — тихо, но твердо отозвалась она. — Это мой долг перед страной. Если магия внутренних регионов материка истощается, я должна найти способ это исправить. Король Эвардо пишет, что позволит мне путешествовать по Эв везде, где мне будет угодно.

Потому что они не верят в источники Торна и не умеют с ними обращаться, мысленно закончила Глинда. Их земля получила огромные запасы волшебства, дарованные создателем, но испокон веку эвийцы ищут обходные пути. Разумеется, тем лучше.

— Там опасно, Озма. Я не могу тебя отпустить, — волшебница покачала головой. Озма воззрилась на неё крайне удивленно.

— Но почему?

Глинда задумчиво провела рукой по кожаной обложке пророческой книги. И, так и не ответив, сменила тему

— Когда ты познакомилась с Эвьен… какая она?

Девочка задумалась. Она была тогда слишком подавлена гибелью друзей, чтобы обращать внимание на Эвьен. Разве что снова необычайно отчетливо встретила её полный паники взгляд. А потом — толчок в спину и ошеломленный гномий писк.

«Беги, не оглядывайся». Если бы не Эвьен, Озма бы не успела, безвозвратно упустила бы драгоценные секунды. Эвьен вернула ей долг.

— Она… она королева. Я думаю, она не терпит преград и не останавливается, если речь идет о решении на благо династии. Для неё не существует личного, но Эв для неё — всё. Возможно, я ошибаюсь, но я так думаю.

Глинда кивнула. Такие, как свергнутая эвийская королева, способны на многое. Сейчас Эвьен хочет получить Озму, ведь эта девочка даст союз со страной, которая не измучена войнами и не разваливается на куски. Что плохого, если взамен Глинда потребует доступ к волшебству Торна? Эвийцы не умеют им пользоваться, благосклонность создателя к их земле ничего не дала её народу.

— Да… я так и предполагала. Но это не имеет отношения к нашему разговору. Я не могу отпустить тебя в Эв.

— Почему, Глинда? Если не получилось в первый раз, я должна попробовать ещё.

— Видишь ли, по своему устройству Эв отличается от нас. Там очень сильная местная власть, и провинциальная аристократия всегда неохотно подчинялась королю. При Эволдо они терпели, при Лангвидэр — скрипели зубами и готовили восстание, но едва вернулась Эвьен — они выслали её в Ромьераланд и лишили возможности управлять страной. Одна, без сторонников, лишь с детьми и малолетним королем, она не может ничего. Она одна, понимаешь? Когда рядом нет никого, кто мог бы помочь, любые её способности бесполезны.

— Значит, я ей помогу. Я помогу принцу Эвардо.

— Сражаться против провинциальной эвийской знати? И как ты планируешь это сделать?

— Я полечу не одна. Если меня поддержит моя армия, мы справимся с мятежом в два счета. Тогда Эвардо сможет вернуться на трон.

— На каком основании, Озма? Это их внутренние дела, а ты, дорогая, будешь выглядеть не лучше генерала Джинджер. Ты не можешь просто взять и вмешаться в политику чужой страны. Подумай, как отреагирует народ. В глазах людей это обыкновенное вторжение, посягательство на чужую территорию.

— Но Эвардо…

— И от Эвардо его народ отвернется окончательно. Король не может справиться со своими подданными и вызывает для этого войска из соседнего государства? Ты разрушишь к нему уважение ещё до того, как бедный мальчик начнет править.

— Тогда что мне делать?

— Не соваться в Эв. В нынешней ситуации там опасно, — Глинда встала, намереваясь уходить. Девочка в отчаянии схватила её за руку.

— Но я должна! Если я не воспользуюсь магией Торна, какой от меня прок? Тем более король Эвардо сам написал мне приглашение. Мне нужен ещё один шанс, Глинда.

То ли Озме показалось, то ли уже на пороге волшебница едва слышно пообещала: «Я подумаю». Девочка закрыла глаза и совсем не по-королевски шмыгнула носом. Страна Эв осталась в её памяти не самым приятным местом. В Оз всё обстояло гораздо проще, не было нужны искать в предметах двойное дно и двойную мораль в людях. А на восток от Короны Мира розовый туман, одно из самых очаровательных природных явлений, что девочке доводилось видеть, сеял полную мучений смерть. На восток от Короны Мира, в городе, что смотрит на фиолетовый океан, сидит на троне красивая женщина с восковым лицом, инструмент в чужих руках… мертвая. По улицам первой столицы ветер гонит песок пустыни, сады второй столицы шелестят, скрывая тёмной листвой следы пожаров. И, кажется, нет в Эв человека, что не преследовал бы тайных целей, о которых знает лишь круг сторонников. Если бы у Озмы был выбор, она никогда в жизни не сунулась бы больше в Эв.

Но не её вина, что великий Торн питал к восточному побережью материка некую особую любовь. Именно землям Эв достались первые удары посоха, и если Озма хочет использовать их силу для развития своей страны, ей нужно постараться. Чем старше Озма становилась, тем яснее осознавала, что, пусть и направляет она политику целого королевства, но личной воли у неё куда меньше, чем у самого заурядного крестьянина. А значит, как бы ни хотелось ей никогда в жизни больше не видеть Эв, она полетит туда снова и попробует во второй раз подобраться к источникам Торна.

На следующее утро Глинда выглядела куда более обеспокоенной, чем обычно. Озма же, наоборот, приняла решение твердо следовать намеченному пути.

— Я обдумала твои слова, дитя моё.

Озма в нетерпении сжала кулаки. Она не позволит себя отговаривать.

— Я не стану противиться твоему решению. Источники Торна спасут страну Оз, и твой долг — получить к ним доступ. В то же время это слишком рискованно, чтобы я могла со спокойной душой отпустить тебя. Там война. Если с тобой что-то случится, ты вряд ли сможешь привлечь виновных к ответу, поэтому полагаться тебе придется только на себя.

— Я себя в обиду не дам! — запальчиво воскликнула Озма. — К тому же я буду не одна.

— Я знаю. И верю, что ты будешь осторожна. Не давай никаких опрометчивых обещаний. Не связывайся ни с чем неизвестным или непонятным и не слишком полагайся на своё волшебство — ты на чужой земле. Не задерживайся у Короны Мира и не приближайся к городам в предгорьях. Я советовала бы тебе лететь над океаном, это гораздо безопаснее, чем над материком. А в остальном… желаю удачи, дитя моё. Я горжусь тобой.

Озма сдержанно кивнула. Теперь она сможет воспользоваться приглашением короля Эвардо и отправиться в путешествие по Эв. Никто толком не знает, сколько раз Торн бил посохом по этой земле, но Озма постарается отыскать все возможные точки. Ей, обыкновенной волшебнице, пусть и родившейся в королевской семье, будет нелегко справиться с силой великого Торна, однако её обучала Глинда, и девочка не сомневалась, что свою наставницу она не подведет.

Не прошло и часа, как Озма позвала Дровосека и Пугало. Сейчас, хорошенько поразмыслив, она пришла к выводу, что брать с собой солдат, чтобы вмешаться в раздел эвийских территорий, — и в самом деле полная глупость. Озму не поймут ни свои, ни чужие подданные. Не лучше ли обставить её приезд как обыкновенный дружеский визит?

Ни Пугало, ни Дровосека намерения девочки не воодушевили. Слишком свежи были воспоминания о гномьих подземельях, о гибели Тигра от странного недуга, о солдатах, что задохнулись в розовом тумане. Однако если Озма желает вновь отправиться на земли Эв в поисках источников Торна, её друзьям полагается следовать за ней. И потому оба не сказали ни слова, когда девочка расстелила перед ними карту страны Эв.

— Опять сюда? — Пугало без всякого вступления ткнул мягким пальцем в точку, обозначавшую Эвну. Озма отрицательно покачала головой.

— Не совсем. В столицу нельзя, там… скажем так, проблемы. А наша с вами задача — навестить короля Эвардо и королеву Эвьен. Вот здесь, — Озма отыскала на побережье границу столичного округа и бывшего Гаялета. Теперь эта земля именовалась Ромьераланд-Гаялет. Никому из троицы от этого, впрочем, легче не было. — Её величество Эвьен с детьми временно обосновалась там.

— Один вопрос, — мудрый Пугало почесал нарисованный нос. — Если у них в столице «скажем так, проблемы», зачем там мы? Разве без нас недостаточно забот?

— Нас приглашает король Эвардо. И мы обязаны воспользоваться этим шансом. Возможно, это и звучит эгоистично, но в их проблемы мы вмешиваться не будем, мы будем на их земле решать свои.

Пугало и Дровосек недоуменно переглянулись. Пусть они и жили в волшебной стране, но магией не пользовались, и потому перспективы, открывавшиеся при приближении к источникам Торна, их не трогали.

— Озма, если тебе нужна наша помощь, ты можешь на нас рассчитывать, — Пугало поправил шляпу. — Однако мы всё равно не понимаем…

Девочка молча покачала головой. Она в происходящем тоже не всё понимала. Государственное устройство Эв казалось ей крайне странным, ей и в голову не приходило, что провинциальная аристократия может иметь влияние, сравнимое с королевским. Однако важно ли это, если король Эвардо гарантирует ей свободу передвижения по эвийским землям и, следовательно, возможность открыть источники Торна. Хотя бы один. После неудачи в Вей-Вамаре Озме начало казаться, что её вера в собственные силы не так уж непоколебима. Никогда раньше Озма не оглядывалась назад, никогда не спрашивала себя, сможет ли она выполнить задуманное, — она просто шла вперед.

— Если вы не против, мы полетим завтра. Глинда советует двигаться над океаном — она боится, что на нас могут напасть.

— На нас ещё и напасть могут? — не слишком воодушевленно переспросил Дровосек. Об этом они как-то не подумали. Однако долг верных друзей — защищать Озму, даже если она затевает что-то откровенно странное. Девочка вновь склонилась над картой. Карта эта, по всей видимости, была нарисована местными путешественниками ещё несколько лет назад, и сведения имела устаревшие. Во всяком случае, одиннадцать провинций королевства изображались в прежнем составе. Тем не менее, Озма полагала, что никаких принципиальных различий, кроме политических, страна Эв не претерпела, а потому указанные объекты располагаются в прежних местах. Девочка свернула карту и, оставив друзей в полнейшем недоумении, вышла. Дровосек и Пугало в очередной раз растерянно переглянулись. Они надеялись забыть страну Эв раз и навсегда.

Воодушевленная новым шансом, Озма с нетерпением ждала момента отъезда. Как и прежде, пересекать пустыню и преодолевать Корону Мира она и её спутники планировали с помощью могучих птиц. Озма предложила лететь втроем, и Дровосек не настаивал: слишком жестоко после предыдущего путешествия было бы звать с собой людей для охраны. Разумеется, у солдат нет выбора, однако не хотелось вести их на смерть. К тому же… если Озма, могущественная волшебница, не сможет в случае нападения помочь себе сама, то какой пользы можно ждать от обыкновенных воинов?

Они вылетели в пустыню на рассвете. Солнце едва начинало подниматься — небо над Короной Мира окрасилось в розовый, и в местах перевалов пробивались лучи, предавая хребту гораздо более живописный вид. Очарованная этим зрелищем, Озма невольно подумала, что Корона Мира, должно быть, видела первые рассветы материка. Большинство местных ученых сходились во мнении, что хребет является самым старым из всех, что когда-либо пересекали материк, в то время как Джинксландские горы являлись куда более поздним ответвлением, возникшим в результате бурных подземных процессов.

Страна Оз и Мертвая пустыня имели четко очерченную границу, и пересекать её по земле не решился бы даже самый безумный из живущих. К западу от границы тянулись к солнцу растения и журчала вода в ручьях, но Мертвой пустыне любое проявление жизненной суеты было чуждо. Песок в пустыне серый, напоминает пыль. Он мельче обычного, и барханы перемещаются по пустыне необычно тихо, в мгновение ока поднимаются в воздух и рассеиваются над безмолвной равниной. Никто не знает, как возникла Мертвая пустыня, но она, как Корона Мира и ущелье Рох, кажется, существовала всегда. Когда Озма и её спутники пролетали над пустыней, солнце уже вышло из-за гор и близилось к зениту. Внизу продолжала тянуться бескрайняя серая равнина, и когда она наконец закончилась, Озма сперва не поверила своим глазам. В жизни она пересекала эту местность не однажды, и всякий раз ей казалось, что песок пустыни стремится достать свои жертвы снизу. Но, как бы высоко не поднимался с помощью ветра легкий смертоносный песок, даже он не был всесильным. С облегчением оставив пустыню позади, путешественники приблизились к перевалу. Можно было лететь через Эвейят, преодолевая Корону Мира в самом низком её месте, однако, настороженная предупреждениями Глинды, Озма не решилась так долго двигаться над материком.

Они преодолели Корону Мира около полудня, и Озма немедленно приказала взять южнее. Полупрозрачное облако розового дыма, клубившееся у гор, быстро рассеивалось, будто растворяясь в солнечных лучах, и девочка осмелилась оглянуться. В волшебном мареве проступал город, башни его дворцов и храмов ослепительно сияли. Снизу до путешественников донесся отдаленный плеск воды. Если бы Озма не видела своими глазами, на что способен розовый туман, она непременно свернула бы назад — город в предгорьях был удивительно красив. Но внешность обманчива не только у людей, грустно подумала девочка и села к городу спиной. Меньше чем за пару часов они миновали Роше Ри.

Ржавая река несла свои воды в океан, так что для простоты Озма направила птиц вдоль по её течению. Бурая вода сверху выглядела крайне необычно, так что девочка то и дело свешивалась вниз, чтобы посмотреть. Из уроков географии она знала, что Ржавая река является одной из основных водных артерий в восточной части материка и местом зарождения древнейших цивилизаций на этой земле. Правда, Озма сомневалась, что бурая вода пригодна для питья, но для судоходства широкая река со спокойным течением была крайне удобна. В один прекрасный момент бурая река впадет в фиолетовый океан, и юная волшебница с нетерпением ждала этого момента.

Они могли бы снизиться и сейчас, и вряд ли кто-то помешал бы Озме отыскать в Ржавой реке место удара посоха Торна. Вот только это не её земля, и без разрешения законных хозяев совершать столь безответственный поступок Озме казалось попросту диким. Никто не знает, как отреагирует материк на вскрытие источника. Когда это случилось в Вей-Вамаре, над Эвейятом обрушился перевал. Озма совершенно не желала становиться причиной разрушений и смертей в чужой стране, и потому сейчас она следила взглядом за течением Ржавой реки и думала о том, что вскоре сюда вернется.

Долгий полет над пустыней утомил птиц, и, едва появилась возможность устроить привал в относительно безлюдном месте на побережье, девочка приказала снижаться. Они остановились у самого устья Ржавой реки, там, где бурая вода разливалась по берегу необычайно широко. Пока Пугало и Дровосек кормили птиц, одна из которых служила компании транспортным средством, а другая тащила багаж, Озма разулась и, держа туфельки в руке, отправилась гулять по кромке воды. Если не считать орлов, она была единственной, кому требовалась пища, однако сейчас ни есть, ни пить ей не хотелось.

А ещё ей не слишком верилось, что спустя всего несколько часов она уже гораздо ближе познакомится с Эвьен и её семьёй и сможет полагаться на их защиту. Не так уж много Озма путешествовала в жизни, а потому не могла знать, насколько пугающими могут быть незнакомые места. Она не сомневалась в своей храбрости, если дело касалось опасности, грозившей друзьям, но вот защищать себя… Озма чувствовала бы себя гораздо увереннее, если бы рядом был кто-то, кто мог бы защитить и её.

Ржавая река не выглядела опасной. К тому же она пересекала целую провинцию — маловероятно, чтобы её воды были отравлены. И всё же, настороженная предупреждениями Глинды, девочка бродила по песку, не приближаясь к бурой воде. Разве что океан не вызывал у неё тревоги — здесь, на чужой земле, он казался Озме едва ли не союзником. Ведь океан Нонестика омывает весь материк, он не является чем-то, что свойственно лишь стране Эв. Из-за рощицы невысоких деревьев неподалеку поднимался дымок — вероятно, там располагалась деревня. Озма не думала, что здешние крестьяне причинят ей вред, но почему-то ей не хотелось сейчас никому показываться на глаза. Нужны ли она и её спутники со своими проблемами на этой земле, и так истерзанной междоусобной войной?

Озма отыскала на берегу большой, прогретый солнцем камень и взобралась на него. Если сидеть неподвижно, свесив ноги в воду, то вскоре вокруг босых ступней начнут мелькать крошечные мальки. Девочка старалась не шевелиться и не тревожить их. В Оз нет океана. Там нельзя вот так сесть на камень на берегу и наблюдать за рыбками, Озма могла бы это сделать разве что в бассейне или своими чарами сотворить пруд, но разве сумеет она передать необыкновенный оттенок фиолетовой воды?

Никогда раньше она не видела столько воды так близко. В предыдущий визит в Эвну у неё не было времени прогуляться по побережью. А сейчас она сидит на камне и смотрит вдаль, и перед ней расстилается безграничный простор океана Нонестика.

Они провели на побережье пару часов. Дровосек и Пугало по понятным причинам избегали подходить к воде, а Озме страшно хотелось искупаться. Её собственному королевству грозит истощение волшебных сил, в Эв не стихает война за престол, охватившая всю страну. А она, Озма, сидит на камне на берегу океана и смотрит вдаль. Воистину, великим чародеем был Торн, создавший этот полный красок мир.

За всё время привала в устье Ржавой реки не появилось ни души. Озма настолько углубилась в свои мысли, что окрик сзади стал для неё полной неожиданностью: друзья звали её лететь дальше. Девочка нехотя спустилась с камня и подошла к ним. Кто знает, когда ещё ей представится возможность вновь вот так мирно побыть наедине с природой. Однако озвучивать подобные мысли не слишком достойно королевы, поэтому Озма просто молча забралась в корзину к своим спутникам, и птицы взмахнули крыльями. Выброшенные на берег ракушки тоже отливают фиолетовым. Озма с сожалением последний раз взглянула вниз и забилась в угол корзины.

Пугало развернул карту.

— Дела у нас, братцы, такие… если меня не обманывают мои мозги — чего ещё не случалось — то нам теперь лететь вдоль берега. Когда справа появится остров Элбоу, это будет означать, что мы почти на месте.

— И как мы узнаем остров Элбоу? — поинтересовался Дровосек. Он полировал тряпочкой свою масленку и на карту не смотрел.

— Там вулкан, — лаконично ответствовал Пугало, будто наличие вулкана на острове Элбоу решало одновременно все их проблемы.

— Действующий? — уточнила Озма. В Оз не было не только океана — вулканов внутреннему материковому королевству тоже не досталось, поэтому девочка представляла их себе крайне слабо. Согласно сведениям, почерпнутым ею из учебников, действующий вулкан должен быть покрыт потёками застывшей лавы. В противном случае даже объединенными усилиями троица вряд ли смогла бы отличить вулкан от простой горы.

— Вот смотри, — Пугало подал Озме карту. Остров Элбоу, обозначенный там, полностью соответствовал знаниям девочки: большую его часть занимала огромная гора с детально прорисованными следами лавы на склонах. Если он и в самом деле выглядит именно так, проблем не возникнет. Озма присмотрелась повнимательнее.

— Он здесь не один, — она коснулась пальцем точки на материке. — Вот ещё.

Второй вулкан королевства Эв располагался точно напротив первого, на территории, что ныне носила имя Ромьераланд-Гаялет. Между ним и островом Элбоу было не больше пяти километров по океану, и соединяла их череда расположенных практически по прямой маленьких подводных вулканов. Таким образом, пролив являлся сущим кошмаром для мореплавателей, и его обходили как могли.

— Ты права, — Пугало тоже пригляделся. — Что-то мне уже заранее не нравится это место.

— Почему?

— Вулканы — это огонь. А солома прекрасно горит, — пояснил Пугало. — Однако не думаю, что мы попадем именно на извержение, всё же мы не настолько неудачники. Только… дальше-то как? Тут город, неужели придется спрашивать дорогу?

— Спросим, — Дровосек закончил полировать масленку и водрузил её на голову. — Что тут такого?

— «Добрый день, вы не подскажете, как проехать ко дворцу королевы Эвьен», да? — невесело усмехнулась Озма. — Её величество в беде, так что, думаю, в городах полно шпионов. Я не хочу предупреждать неприятелей королевы о нашем приезде.

Все трое крепко задумались. Наконец Пугало озарило.

— Можем приземлиться и ехать по побережью. Озма, ты можешь показать письмо?

Девочка кивнула, порылась в маленькой бархатной сумочке и протянула соломенному человеку несколько сложенных листков. Пугало углубился в чтение.

— Здесь написано, что королевский дворец стоит на берегу океана на границе двух провинций. Думаю, не заблудимся. Расколдуешь коней?

— Я попробую, — кивнула Озма. Она забрала письмо и вновь спрятала его в сумку.

Остров Элбоу показался, когда уже почти стемнело. Озма устала и успела подремать, устроив голову на мягких коленях Пугала, однако бодрости ей это не прибавило. Хотелось вновь приземлиться и размять ноги. В сущности, сам остров они не видели: сначала до их слуха донеслось шипение бурлящей внизу воды, потом, несмотря на прохладу, повеяло теплом. Птицы пролетали над той самой грядой подводных вулканов. Лишь тогда все трое дружно повернули головы вправо: над океаном возвышалась тёмная гора, едва различимая на фоне ночного неба.

— Остров Элбоу, — тихо произнесла Озма. Расстелив карту на дне корзины, она подула на указательный палец правой руки, и в тот же миг кончик пальца вспыхнул золотистым светом. Теперь даже в кромешной темноте они могли читать карту.

— Надо спускаться, — Дровосек посмотрел налево. Берега не было видно, однако откуда-то с той стороны шелестели деревья. Озма кивнула: продолжать путешествие в темноте не слишком разумно, к тому же её настолько утомил полет, что она буквально валилась с ног. И это при том, что целый день она только и делала, что сидела в корзине. Где-то далеко на материке зажигались огни, указывая на близость жилья.

Они приземлились на каменистом берегу. Озма подпрыгнула от неожиданности, когда корзина обо что-то ударилась. Берег здесь был неровный, усеянный какими-то острыми обломками, и девочка не рискнула бродить по нему в темноте в своих мягких туфлях. Впереди возвышалась громада леса. Озма молча указала светящимся пальцем в сторону деревьев, и все трое направились туда. У себя в Оз она могла бы легко разжечь волшебством костер, сотворить из воздуха фонарь или сделать так, чтобы звёзды сияли ярче. Но здесь, на чужой земле… Озма была уверена, что у неё не выйдет ровным счетом ничего, и максимум её стараний — эта светящаяся точка на кончике пальца. Глинда говорила, что так бывает у всех волшебников. Чужая земля ограничивает силы.

Углубляться в лес Озма не решилась, опасаясь хищников. Никто из троицы не обладал способностью видеть в темноте, и единственное, что радовало девочку тёмной ночью в незнакомой стране, — так это то, что ни Дровосек, ни Пугало не нуждались в сне. Значит, она может не бояться хотя бы внезапного нападения. Не то чтобы это было залогом спокойствия, но хоть какое-то облегчение. Сырая прохлада на берегу океана пробирала до костей, так что Озма, переодевшись в ночную сорочку, торопливо забралась в спальный мешок чуть ли не с головой. Пугало и Дровосек бродили неподалеку, тихо переговариваясь.

Девочка и сама не заметила, как заснула. Океан шелестел так, как может шелестеть только единственный океан вокруг материка, и уже в полусне Озме казалось, что небо — это тоже океан Нонестика, только по ошибке почему-то перевернутый. Безграничная масса фиолетовой воды окружает материк так, как страну Оз окружает Мертвая пустыня. От этого Озме было немного грустно.

Боялась она напрасно: здесь их тоже никто не потревожил. Озма проснулась, едва начало светать, — да и как спать, если она впервые видела солнце настолько низко? В Изумрудном городе солнце выползало из-за Короны Мира, а здесь поднималось будто из самого океана. И смешно щекотало Озме нос. Вдалеке какие-то люди удили рыбу, однако до путешественников им не было никакого дела. Девочка выползла из спального мешка, поежилась от холода, однако немедленно решила искупаться. Высокие камни, торчащие из воды, создавали что-то вроде ширм, за которыми Озма могла поплавать и переодеться в полном одиночестве.

Над фиолетовой водой поднималось солнце. Озма прижала руку к груди, чувствуя, как колотится сердце. Она видела полный волшебства Изумрудный город, каждый день, просыпаясь, видела из окна Корону Мира. Знала, что всю территорию её королевства опоясывает Мертвая пустыня. Но чтобы вот так идти в фиолетовой воде… Океан Нонестика был всегда и всегда будет — даже когда исчезнет материк. От полноты чувств Озме хотелось плакать.

Потом она стояла на берегу, обсыхая, прежде чем надеть платье, и вода захлестывала её ступни. Озма так и отправилась назад — босая, с мокрыми волосами. Дорого бы она дала за возможность показать побережье своим подданным. Дровосек и Пугало уже выгрузили из корзины миниатюрные фигурки зачарованных коней, что дала им в дорогу Глинда. Маленькая, будто игрушечная, колесница тоже была здесь.

С чарами Глинды девочка справилась без труда — всё уже было сделано до неё, и за пару минут на берегу появилась белая колесница, вроде той, на которой Озма передвигалась по Эв в предыдущий раз, только теперь экипаж был запряжен парой коней. Друзья невольно подумали об одном и том же, переглянулись и печально опустили головы. Пугало погладил Озму по плечу.

— Поехали. Дорога там, кажется.

Отменно обученные птицы должны были теперь следовать за колесницей по небу. У королевы Эвьен найдется приют и им. На роль кучера единогласно был выбран Пугало. Соломенный человек не возражал. Когда они выезжали с побережья, нижний край солнца всё ещё оставался скрытым в океане. Озма щурилась, оборачиваясь: огромная масса фиолетовой воды, плескавшаяся позади, казалась ей нереальной. Здесь, как во всех прибрежных землях, люди рождаются и живут, каждый день видя океан Нонестика. Конечно, и в Эв есть провинции, где океан не виден, но их хотя бы не окружает Мертвая пустыня. Столько чудес этого мира недоступны её подданным… Озма грустно вздохнула. Жителям зелёного города непременно бы понравился фиолетовый океан.

Рыбаки не обратили на них внимания. Озма же с интересом присмотрелась к незнакомым людям. Трое мужчин, удивших рыбу с высоких камней, были одеты в широкие холщовые штаны и жилеты с множеством прорезей и крючков. Озме захотелось окликнуть людей или помахать им, но она сдержалась. Пока она и её друзья не доберутся до королевского дворца, лучше не привлекать к себе внимания. Разве что…

— Мы же можем спросить дорогу до границы? — будто размышляя вслух, уточнила она.

— Можем, почему нет, — откликнулся Пугало, несколько раздосадованный тем, что в его отличные мозги не пришла столь блестящая идея. Тогда он мог бы порадовать Озму. — Только если нас спросят, с какой целью мы интересуемся..?

— Всё просто. Скажем, что мы путешествуем. За местных мы не сойдем, а чужестранцам многое прощается. Нужно только придумать новые имена.

— Ты думаешь, нас здесь знают? — засомневался Дровосек. — В любом случае, если про нас тут слыхали, то узнают, какие бы имена мы ни придумывали.

— Проверим, — Озма вновь развернула на коленях карту. — Пока мы вроде не ошиблись: вот дорога, вот граница. Но уточнить никогда не помешает.

В Эв начиналась осень. Солнце уже было не таким жарким, лес в отдалении радовал пестротой, и Озме вновь начинало казаться, что жизнь прекрасна. Разумеется, своё королевство она любила гораздо больше, но краски прибрежного края делали его по-настоящему сказочным.

Как назло, людей им больше не попадалось. Путешественники двигались вдоль побережья, держа океан в поле видимости, чтобы не сбиться с дороги. В отличие от Оз, здесь не было столь явного волшебства природы: птицы и звери не разговаривали, земля не вела сама, и поначалу это казалось Озме непривычным. Кони бежали неторопливо, и иногда девочка спрыгивала с колесницы на дорогу, чтобы размяться. Судя по карте, граница Эвны и Гаялета была уже не за горами, и, учитывая полосатые столбики, которыми в Эв обозначались пределы земель, проехать её они не могли. Однако череда столбиков показалась лишь ближе к вечеру, когда солнце уже начало приближаться к Короне Мира, а с океана потянуло прохладой. Обрадованная Озма захлопала в ладоши. Если рассуждать оптимистично, теперь оставалось всего ничего — найти королевскую резиденцию, но от границы к побережью дороги не было. Та, по которой они ехали, уходила дальше на территорию округа Эвны, а в пределах видимости не удавалось обнаружить ни единой тропы. Путешественники переглянулись.

— Что будем делать? — теперь Озма заметно поникла. Ей не хотелось ещё раз ночевать в дороге.

— А что мы можем? — развел руками Пугало. — Поворачивать и искать, где свернуть?

— Можем поехать напрямик, — девочка критически осмотрела холмистый пейзаж. Идея поддержки не встретила. Озма вздохнула. — Поворачиваем.

— Почему ты не хочешь лететь? — Дровосек кивнул на парящих в вышине птиц. — Сверху лучше видно.

Озма и сама не сомневалась в том, что сверху они найдут королевский особняк в два счета, но ведь Глинда говорила не летать над материком. Сама Озма и её спутники на этой земле по сути беспомощны. Что будет, если снизу кто-то вздумает стрелять?

— Я боюсь, — честно призналась девочка. — Давайте подождем, пока стемнеет. Тогда сможем лететь.

— В темноте мы ничего не увидим, — заметил Пугало. Он повернул коней, и теперь те бежали в обратном направлении. Радости это не добавляло.

— Мы же дворец ищем, не погреб. Думаю, он будет освещен.

Озма и в самом деле сильно на это надеялась. А ещё — думала, что Эвьен могла бы выслать к Короне Мира проводника навстречу гостям. Тогда им не пришлось бы блуждать по чужой стране. Озма была уверена, что так и следует обходиться с особами королевской крови. Вот только приглашение прислал Эвардо, но, по большому счёту, нужно-то сюда ей, Озме. Поэтому она промолчит относительно плохого приёма.

А ещё Эвьен спасла ей жизнь. А она, Озма, освободила королевскую семью. Сложно всё, и кто кому должен — непонятно. Но, в любом случае, её жизнь теперь неразрывно связана с эвийцами.

Со стороны леса показалась телега, запряженная понурой лошадью. На телеге сидел чумазый мальчуган, за его спиной высились бочки — по всей видимости, для воды, и ехал он, несомненно, к берегу. Озма мысленно порадовалась, что серьезно изучала иностранные языки. Она помахала мальчику рукой, тот подъехал ближе.

— Можно ли проехать вдоль границы к берегу? — медленно, отчетливо выговаривая слова, спросила она. Мальчуган захлопал глазами. Озма повторила. Кажется, это только по учебнику легко.

Мальчик, вроде бы, удивляться перестал. Вряд ли он когда-нибудь видел приезжих, но, по крайней мере, со второго раза понял и закивал.

— А вы кто такие?

Даже столь простую фразу Озма разобрала скорее интуитивно. Мало похожего на выверенное столичное произношение её учителя. Видимо, в провинциях говорят на своих диалектах, классический эвийский — что-то вроде связующего звена между ними.

— Мы путешествуем.

— А-а… так а чего вы тут? — как-то с сомнением посмотрел на них мальчик. — В Эвну едьте, там весело, говорят, — он схватил лежавшую на телеге палку и взмахнул ею на манер меча. — Ух я бы!..

— Нам тут больше нравится. Так что с побережьем?

— А чего с побережьем? Вон тропинка, я по ней поеду. Мать сказала воды набрать. Только от берега влево не берите, там деревня, и вроде как королева туда переехала. Так говорят.

Трое путешественников переглянулись. Неплохо.

— Не будем, — Озма кивнула. — Спасибо.

— А это кто с тобой? — мальчик указал на её спутников. — Они живые?

— Это мои друзья. Да, они живые и очень добрые.

Дорогу Озма, конечно, узнала, но избавиться от любопытного нового знакомца стоило больших трудов. Если бы мальчик не ехал по поручению, он непременно увязался бы следом за диковинными чужеземцами. Уже подгоняя лошадь вперед по тропинке, он поминутно оглядывался, свистел и махал руками.

— Гораздо лучше, чем ничего, — подвел итог Пугало.

— Согласна. Давай за ним. Надеюсь, не заблудимся.

Начинало темнеть, и они едва не пропустили скрытую в кустах новую тропу. Эта, как и говорил мальчик, уходила влево. Вот только вскоре исчезала прямиком в лесу, и это Озму не радовало.

— Успеем?

— Попробуем, — Пугало к своей роли кучера относился крайне серьезно. Кони устали, их удалось напоить лишь из попавшегося на пути колодца, но останавливаться сейчас Озма не хотела. До границы рукой подать, эта деревня должна быть максимум за лесом.

В лесу оказалось гораздо темнее, чем посреди поля. Ветви деревьев то и дело хлестали колесницу и задевали Озму по лицу и плечам, так что девочка сочла за лучшее сползти чуть ли не под сиденье. Страшно подумать, в каком виде она предстанет перед королевской семьёй. Озма уже заранее была готова умереть от стыда.

Кони пугались ветвей и шорохов, колесницу подбрасывало на неровной дороге. Озма думала, что этот лес никогда не закончится. Однако в какой-то миг деревья расступились, и перед путешественниками открылась долина, испещренная множеством огней. Это и была ближайшая к Эвне окраина бывшего Гаялета, пограничная полоса проходила на дальнем её конце. В порыве чувств Озма схватила друзей за руки.

— Кажется, я вижу большой дом!

Уже стемнело, и то, что Озма посчитала большим домом, выглядело сейчас лишь скоплением огней. Приободренные, путешественники спустились в долину. Даже если Озма ошибается, они, по крайней мере, добрались до деревни. Девочку продолжали посещать мысли о том, что можно было бы и проводников послать ей навстречу, но мысли эти уже были не столь настойчивы. То, что она добралась сама, вселяло гордость.

Деревня была небольшой, с разбросанными по долине домиками, соединёнными широкими улицами, и это делало перемещение довольно несложным. Если бы они оказались натыканы стена к стене, Озма и её друзья давно бы потеряли особняк из виду. Ей и самой не верилось, что конец её блужданий так близко. Хотя, по сути, ничего сложного в её пути не было, да и занял он неполных два дня. Но Озма слишком отвыкла от странствий, слишком давно не выбиралась куда-то, как в былые времена, когда она — Тип — едва заявила о себе стране Оз.

Она не ошиблась. Других особняков такого размера в деревне не имелось, все прочие строения принадлежали крестьянам, ремесленникам и королевским слугам. Дом, что сразу бросился ей в глаза, и был той самой резиденцией, построенной по приказу короля Эвахо. Именно здесь жила теперь Эвьен с детьми — хотя даже в страшном сне не могла представить, что однажды окажется изгнанной из Эвны. В Эвейят — возможно, но… Эвейята больше не было.

Навстречу Озме король Эвардо вышел вместе с матерью. Эвьен расцеловала девочку в обе щеки, демонстрируя безмерную радость от её приезда; юный король смущенно подал руку. Дровосек и Пугало озадаченно оглядывались, они чувствовали себя здесь как-то неловко. Не так много времени прошло с тех пор, как их представили принцессе Лангвидэр в королевском дворце посреди встревоженной столицы.

Эвьен, не дожидаясь слуг, повела гостей в дом. Озма с интересом оглядывалась по сторонам, ловя взглядом всё, что позволял увидеть слабый свет. Свечи здесь были какие-то иные, более тусклые, но пахли океаном. Здесь всё пахло океаном.

— Надеюсь, дорога не была слишком трудной для вас, Озма?

— Нет, Ваше величество. У нас есть карта, поэтому сложностей не возникло. Благодарю за приглашение.

— О, не стоит, — Эвьен улыбнулась, хлопком в ладоши подозвала служанку. — Покажи нашим гостям их комнаты. Надеюсь, вы не откажетесь от скромного угощения, прежде чем отправитесь отдыхать. Прошу прощения, что мы не можем принять вас в Эвне согласно вашему положению, Озма. Я бы никогда не решилась…

В другой ситуации Озма бы обиделась. Но эта женщина спасла ей жизнь. Когда толкнула в спину и велела бежать, не оглядываясь.

— Ну что вы, — девочка церемонно улыбнулась. — Я бесконечно рада снова видеть вас и короля Эвардо.

Король Эвардо всё это время стоял в стороне и смущенно молчал. Озма казалась ему невероятно милой, к тому же она была почти его ровесницей. После Орин, которая имела привычку посмеиваться над юным нареченным, Эвардо подсознательно опасался потенциальных невест. Конечно, большинство эвийских наследников были к пятнадцати годам если не женаты, то хотя бы твердо знали, с кем вступят в брак. И Эвардо большую часть своей жизни знал, с кем. Но теперь, когда неразбериха в стране неожиданно подарила ему возможность выбирать, мальчик растерялся.

Но Озма была крайне милой. Не зная, что ей сказать, Эвардо краснел и опускал взгляд, но всё же думал, что от такой жены он бы не отказался. И девочка ободряюще ему улыбалась. Когда она ненадолго удалилась, чтобы искупаться и переодеться, Эвьен смерила мальчика строгим взглядом.

— Сын мой, вам следует быть с ней вежливым. Вы же король, и Озма — гостья в вашем королевстве. Более того, вы сами пригласили её в наш дом. Теперь всем нам нужно постараться, чтобы у неё остались лишь лучшие впечатления.

Судя по выражению лица королевы, понимать это следовало не иначе как «если вы её спугнете, клянусь, я обвенчаю вас с Орин». Эвардо поежился.

— Матушка, я сделаю всё возможное. Но не испугает ли её то, что происходит у нас в столице?

— Эвна далеко, и никто наших гостей туда не повезет. Небольшие временные трудности бывают в любых государствах.

Эвардо растерянно кивнул. На его лице отразилось полнейшее нежелание венчаться с Орин. Разумеется, он сделает всё возможное, чтобы симпатичная гостья из Оз чувствовала себя здесь как нельзя лучше.

Сколько ей лет, Эвардо не знал. Более того, не знала сама Эвьен, хотя честно пыталась сопоставить по летописям даты. Когда малышку Озму объявляли наследницей тамошнего короля, Глории из Джинксланда было около тридцати — а ведь они с Эвьен почти ровесницы. С тех пор прошло лет шесть или семь. Озме на тот момент внешне можно было дать лет тринадцать, значит..? Но сейчас она выглядела не старше Эвардо. С возрастом этой девочки явно что-то не так. За прошедшие годы она практически не изменилась. Впрочем, сколько бы лет ей ни было, она оставалась королевой Оз, земли, не измученной конфликтами и отгороженной от остального материка серыми волнами Мертвой пустыни. Там отродясь не было других войн, кроме внутренних, да и те прекратились в незапамятные времена. Девочке повезло.

Королю Эвардо повезло гораздо меньше. Эвьен ещё раз строго посмотрела на сына.

— Постарайтесь развлечь её. Если она потребует отвезти её в путешествие по стране, обещайте, что в ближайшие дни осуществите это желание. Я рассчитываю на вас, Эвардо.

— Да, матушка.

— И помните, вы делаете это на благо своей страны. Озма — ваш ключ к армии Оз и ресурсам Оз. С её помощью мы вернем себе Эвну и обратно соберем страну. Не забывайте, что вы король.

Которого выгнали из собственной столицы. Эвардо проводил мать взглядом и грустно подпер кулаком подбородок. Откуда-то из темноты балкона выскользнула Эвроуз.

— Ты один, братишка?

— Пока да, — мальчик даже не обернулся в её сторону. — Но скоро придет Озма. О чём мне с ней говорить?

— Она же девушка! Всё просто: можешь сказать ей, что ты хорошо танцуешь. Или пригласить на охоту. Или попроси рассказать про страну Оз. Не грусти, ничего страшного в этом нет. Она тебе нравится?

— Она милая. Но, Эвроуз… у неё целая страна, а у нас — какой-то кусок Ромьераланда! Она будет надо мной смеяться!

— У всех бывают временные трудности, — отмахнулась старшая принцесса. — Никто же не мешает тебе сказать, что у тебя тоже страна. Откуда девочке из Оз знать, что у нас тут происходит? Нет, конечно, если ты сходу вывалишь на неё гору своих проблем, она посмеется… но, братишка, аккуратнее надо, ты же король. Жалуйся, но не прямым текстом. Она поймет и поможет. Пришла же за нами к гномам — значит, она неплохая. Я бы тоже не отказалась познакомиться.

— Так оставайся.

— Э нет, это твоя невеста. Ну, может, она пока об этом не знает, но ты сделаешь так, чтобы узнала.

— А где гарантия, что она согласится? — чем дальше в лес, тем больше короля охватывала паника.

— Нет гарантии, — обнадежила Эвроуз. — У неё — мощное государство, у нас — кусок Ромьераланда. Для неё это убыточный союз, зато для нас — крайне удачный. Вот и старайся убедить её, что всё готовится поровну и по-честному. Удачи, братишка, — принцесса рассмеялась и исчезла за дверью.

Чтобы рассеять полумрак гостиной, свечей не хватало, и по углам клубилась темнота. Переехав в Ромьераланд, Эвьен была вынуждена экономить на самом необходимом, и в первую очередь — именно на свечах. Недостаток света похоронил давнюю, мирную привычку вышивать по вечерам, и теперь, лишенная возможности обдумывать за работой текущие дела, Эвьен всё чаще сидела с детьми в спальне и слушала, как Эвроуз рассказывает младшим сказки.

Из клетки не было выхода. Озма вытащила их из гномьего царства, вернула к жизни. Но так ли уж плохо было стоять в сокровищнице Роката в виде зачарованных вещиц, если единственная альтернатива — борьба с собственным советом министров и побег в Ромьераланд? За прошедший год королева и её семья стали лишь препятствием к смене династии. Если про них вспомнят, у них отберут и этот особняк, и хорошо, если наспех не убьют где-нибудь в лесу, устраняя лишнюю преграду.

И королеву, и юного короля Эвардо часто посещали одни и те же мысли. И всему виной — женщина с островов, внесение имени которой в династическую книгу, глупая выходка Эволдо, стало переломным моментом в судьбе страны.

Освежившись и переодевшись, Озма почувствовала себя гораздо лучше. Настолько, что спать ей теперь совсем не хотелось, — наоборот, она не отказалась бы побеседовать с Эвьен и её детьми. Эти люди казались ей довольно приятными, и девочка не сомневалась, что они не станут препятствовать её путешествию по землям Эв. Разумеется, она пока не сказала причину… но обязательно скажет — как только получит разрешение. И она постарается, чтобы от её действий не обрушивались перевалы, не пересыхали реки и Корона Мира не падала в ущелье Рох. Она будет осторожна.

Особняк — та его часть, которую девочка успела увидеть, — совсем не соответствовал её представлениям о королевской резиденции. Сама она, когда желала ненадолго покинуть Изумрудный город и отдохнуть на природе, отправлялась во дворец, в точности повторявший столичный, разве что находившийся у большого, кристально-чистого озера. Но всякий раз, когда Озма собиралась озвучить эту мысль, в памяти вставала одна-единственная фраза. «Беги, не оглядывайся». И розовый туман, расползающийся в воздухе. Сколько бы Озма ни жаловалась сама себе на скудное убранство и недостаток света вечером, но вряд ли она когда-либо упрекнет Эвьен в этом вслух.

А ещё ей не слишком верилось, что кто-то в стране может иметь право отстранить короля от престола и выставить его из столицы. Озма просто не могла представить себя в подобной ситуации. Чтобы кто-то из её подданных направил оружие в сторону своей королевы?

Размышляя об этом, Озма временно забывала о недовольстве особняком. Ей становилось безумно жаль Эвардо и его семью. Разумеется, были времена, когда и ей — Типу — доступ во дворец был закрыт, но в её случае всё разрешилось. Как собирается выкручиваться Эвьен, Озма не знала.

Незаметно для самой себя она дошла до гостиной, где, как ей сказали, её ждет Эвардо. Мальчик встал ей навстречу, поклонился. Озма широко улыбнулась и сделала реверанс.

— Я не заблудилась, — радостно объявила она. Почему-то в присутствии этого мальчика в ней словно включалась какая-то частица личности Типа. Озма углядела свободное кресло, прошла и уселась. Видимо, от смущения. Хотя вообще, её не так-то просто было смутить. По крайней мере, она так считала.

— Я рад вас видеть. Вы не очень устали?

— Мы долго ехали, и это было скучно, — призналась Озма. — Но я здесь, и всё хорошо. У вас большая страна, Эвардо. Я рада, что вы меня пригласили.

— Я много думал о вас после… нашей встречи, — эта фраза показалась мальчику несколько двусмысленной, и он покраснел. Сколько он помнил себя наследником престола и Орин в качестве предполагаемой невесты, она постоянно обращалась с ним как с ребенком. Собственно, он и был для неё ребенком, но порой она слишком откровенно над ним подшучивала, и теперь, с девочкой, что выглядела его ровесницей, Эвардо боялся показаться смешным.

Озма кокетливо взмахнула ресницами.

— Надеюсь, вы думали обо мне что-то хорошее?

— Я думал, что вы… храбрая, Озма. Вы не побоялись пойти к гномам, чтобы спасти нас. Вы ведь нас даже не знали.

— Но зато теперь мы друзья, Эвардо.

Если бы дети не были связаны судьбами своих стран, они болтали бы сейчас куда более искренне — так, как и полагается детям. Но для Озмы король Эвардо — шанс доступа к источникам материковой магии, для него эта девочка — золото страны Оз. Примерно как Орин, только во многих отношениях лучше. Они примеривались друг к другу, ведя вымученную, недо_взрослую беседу, потому что оба были связаны долгом.

— Я счастлив называть вас своим другом, Озма.

Эвьен не подслушивала. Эвьен просто мерила шагами свою спальню и молилась, чтобы сын ничего не испортил. Сделать хуже в их ситуации сложно, но варианты есть.

Озма нетерпеливо поерзала в кресле.

— Скажите, Эвардо, я могу вам чем-то помочь? Моя наставница говорит, что в Эв сейчас неспокойно. А я хочу быть вам полезна. Как друг.

Эвардо не сразу сообразил, что ответить. Лишь переспросил:

— Ваша… наставница?

Если уж говорить прямо, то «да, помочь, прислать нам слитков пару тысяч на первое время и солдат несколько сотен». Но и Эвьен, и Эвроуз, и собственный здравый смысл подсказывали, что столь открытый подход даст прямо противоположный результат. Озма, видя растерянность мальчика, пояснила:

— Ну да. Волшебница Глинда. Я была бы рада, если бы вам удалось познакомиться, она очень добрая. И она говорит, что вы не можете вернуться в Эвну, потому что главы провинций не признают вас как короля. Я вас не обидела?

— Нет, Озма, что вы. Примерно так и есть.

— Но как такое может быть? Вы же король!

— А что у вас нужно, чтобы стать королем? В стране Оз есть специальные законы? — неожиданно поинтересовался Эвардо. Озма потерла кончик носа.

— Ну как… нужно доказать родство с предыдущим королем. А потом… не знаю, мне это никогда не было интересно, — она легкомысленно зажмурилась. — Отца я не помню, а о своих наследниках мне думать ещё рано.

— Вот видите… у нас с этим сложнее. Есть Эвна, где стоит дворец, это наша столица. Мы все там жили.

— Я была в Эвне, — радостно перебила Озма. — И во дворце была.

— Это Эвна, — задумчиво повторил Эвардо. — В ней хранится династическая книга. Но у нас доказывать ничего не нужно: если твое имя в книге, ты имеешь право на престол. А есть Эвейят… около гор. Вы его не видели, когда летели?

Озма покачала головой.

— Наследник всегда коронуется в Эвейяте. Без этого никто не может считаться королем. Я там не был.

— И почему вы туда не поехали? — Озма сначала брякнула, потом подумала и сопоставила по срокам. Примерно в это время над Эвейятом открылась брешь в Короне Мира. Мальчик просто не мог туда поехать.

— Его засыпало песком. Я не мог и вряд ли когда-то смогу. Мы не знаем, как теперь быть, нужно отменять этот обряд, но у нас нет таких прав. Нас просто никто не послушает. Без старой столицы я не король — в старую столицу больше войти нельзя. Чтобы убедить совет министров отменить обряд, нужны люди и золото. Нужно подавить мятеж. А у нас есть только этот дом и слуги, которых мы с собой привезли. Простите, Озма, я не хотел перекладывать на вас наши проблемы, но вы спросили…

Озма кивнула. Она искренне надеялась, что никогда в подобную ситуацию не попадет. Но если она предложит людей и золото в обмен на право забрать силу источников Торна… Хотя бы одного — того, что в Ржавой реке. Кажется, это третий. Но Глинда против того, чтобы Озма вмешивалась во внутренние дела страны Эв. Неужели Глинда не понимает, что это равноценный обмен? Войско Оз возвращает короля Эвардо на его законный трон, а Озма отправляется собирать местное волшебство. Эти дети нуждались в возможностях друг друга.

— Я бы хотела вам помочь, — тихо произнесла Озма. У них обоих есть долг перед подданными. Вот только жители Изумрудного города не выгоняли её из дворца.

— Я счастлив иметь такого друга, как вы, Озма. Но сейчас уже поздно, а вы устали, мне не хотелось бы показаться невежливым.

Озма собиралась запротестовать. Но не будет ли более разумным сейчас, оставшись одной, обдумать план дальнейших действий? Наговориться они ещё успеют, и девочка не сомневалась, что непременно добьется своего. В стране Оз есть то, чего нет здесь, то, что поможет королевской семье выбраться с окраин Ромьераланда и вновь торжественно въехать в столицу.

Длинный день заканчивался. Над океаном повисла луна, из сада тянуло чем-то свежим. Природа здесь богаче и красочнее, чем в Оз, и отсутствие влияния пустыни тому причиной. Здесь никто не способен оценить подарок, оставленный великим Торном этой земле. Ничего не случится, если Озма в плату за небольшую помощь королю попросит о праве доступа к магии материка. Ведь она ничего ни у кого не отберет, лишь использует то, чему люди этой земли так и не нашли применения.

2

Моя дорогая Озма!

Спорим, ты сейчас упадешь от удивления. Потому что это я, твоя подруга Дороти из Канзаса, помнишь? Уф, я даже не знаю, с чего начать. Представь, как только я узнала, что ты в Эв, сразу решила написать. Нет, давай по порядку. Когда я вернулась домой, на дядину ферму, я всё время о тебе думала. И каждый день мечтала, что однажды вернусь в твою страну и снова тебя увижу. А ещё у нас выдался неурожайный год… но это ничего, мы не унываем. И тут дядя Генри решает навестить родню в Австралии, ты же знаешь — или не знаешь? В любом случае, это очень далеко от нас. Нужно пересечь океан на корабле, это же совсем другой конец земли! И я попросилась с ним. Правда, из-за путешествия я не успеваю к осени в школу, но ничего, тётушка не против. Я обещала читать в свободное время. И ещё писать за дядю письма, если ему потребуется моя помощь.

Так вот. Надеюсь, тебе интересно. Дядя забронировал места на корабле, и мы поплыли. И однажды ночью нас настиг ужасный шторм, я никогда такого не видела! Многие пассажиры думали, что корабль перевернется и мы все утонем. Но я так не думала. Мы же ещё не были в Австралии. Только стало очень темно, и я потеряла дядюшку — а ведь он мог выпасть за борт, представляешь? Я отправилась его искать. И, что же ты думаешь, за борт смыло именно меня! Дядя, наверно, безумно волнуется. А я никак не могу ему сообщить, где я. Я вцепилась в какие-то доски, и меня начало относить от корабля, пока он совсем не пропал из виду. Потом шторм утих, и я поняла, что сижу посреди океана в какой-то деревянной клетке. Когда рассвело, я сообразила, что это курятник. И ещё там была курица. Но про курицу я тебе расскажу позже, к тому же она пропала. По-моему, с ней тоже случилась беда… Когда солнце начало всходить, я увидела, что вода, по которой мы плывем, фиолетовая. А ещё нас несло к земле.

Теперь-то я знаю, что фиолетовая вода — ваш океан Нонестика, но тогда мне об этом никто не сказал. И вот представь себе, нас прибивает в курятнике к берегу, меня и жёлтую курицу. Курица, кстати, тот ещё кадр, от неё слова доброго не услышишь, постоянно страдает и ноет, что жизнь не удалась. Но не могла же я её бросить! Сначала мы вдвоем пошли в город. Теперь я знаю, что это Эвна, новая столица. Когда мы пришли, она была очень красивая, да и люди тут приветливые и спокойные. Только никто не слышал о Канзасе, поэтому я так и не смогла объяснить, откуда я. Постоянно путали с лесом Калидас… брр! Удивительно, но я понимаю здешний язык и даже могу писать. Биллина — это моя курица — сказала, что ничего удивительного, от стресса разные способности прорезаются. Я поселилась на окраине (меня приютили) и попыталась понять, где я всё-таки нахожусь. Но, знаешь, в нашей школе никто не говорил, что океаны бывают фиолетовые. Тогда я подумала: а не могло ли меня занести на волшебные земли? Я спросила, может быть, здесь кто-нибудь знает про Озму из Оз? И мне сказали, что да, Озму здесь все знают, потому что она правит соседним королевством. Не представляешь, как я обрадовалась! Выходит, я смогу тебя увидеть. А ещё — Пугало и Дровосека, кстати, как они там? Передавай им привет.

Я очень обрадовалась, я говорила? Тогда я взяла карту материка и внимательно её изучила. Смотри: я находилась в Эвне, это самая восточная часть материка. А вы в центре, и, хуже того, чтобы с тобой встретиться, нужно преодолеть горы и эту ужасную пустыню! И я сказала себе: если хочешь увидеть своих друзей, не трусь и выдвигайся в путь. В Эвне здорово, город очень красивый, но я безумно давно вас не видела, а потом я должна вернуться домой. Дядя и тётя, наверно, волнуются… Ведь ты поможешь мне вернуться, да? Тогда я собрала себе еды в дорогу, взяла карту и двинулась в путь. Ты же знаешь, мне не привыкать странствовать.

Вот тут-то и начались мои неприятности. Граница округа была перекрыта, а меня схватили, потому что я пыталась пробраться в обход. Я честно сказала, что иду в Оз, потому что Озма — моя подруга, но мне никто не поверил. Мне неловко просить тебя о помощи, но я в беде. Когда до меня дошел слух, что ты в Эв, я сразу бросилась писать это письмо. Озма, ради нашей дружбы, ответь как можно скорее. На почтового голубя можешь рассчитывать, я успела его купить на рынке в Эвне и кое-чему научила. Как только напишешь, привяжи письмо к его лапке и отпусти его, он знает, куда лететь. Я бы и сама сказала, где нахожусь, но боюсь, что кто-то прочитает. Озма, пожалуйста, не показывай письмо никому. Тут ходят разные слухи, но я тебя прошу, никому не верь. Если я, обычная девочка, сумела попасть в беду, то какая опасность угрожает тебе! Я слышала, что в Эв идет война между провинциями, и мне это не нравится. Честно сказать, я боюсь. Но всё-таки мы с тобой обязательно встретимся, я в это верю. Жду ответа, моя дорогая Озма!

А ещё мне не терпится увидеть Изумрудный город и обнять своих друзей. Как Лев, не наскучила ему жизнь цивилизованного животного? Очень по всем вам скучаю! Пожалуйста, прости, что тебе приходится снова меня выручать. Вот такая я неуклюжая, даже из города без приключений выйти не могу… Лучше сожги это письмо. Я не трусиха, но тут творятся странные вещи.

Твоя подруга Дороти Гейл.

Озма положила лист на стол, разгладила его и, подперев ладонями подбородок, озадаченно уставилась в текст. Письмо от Дороти Гейл. Проводив маленькую канзасскую путешественницу домой, она почти не верила, что им доведется встретиться ещё раз. Нет, конечно, дружба и вера в лучшее порой творят чудеса, но… честно говоря, Озма даже не могла толком объяснить, как так вышло, что они встретились. В их мире, где океан Нонестика омывает материк и бесчисленные острова, определенно нет государства под названием Соединенные Штаты. Был, конечно, соблазни записать родину подруги в не изведанные пока что острова, но ведь Дороти утверждала, что её страна по размерам никак не меньше Оз, а все острова таких размеров уже давно описаны и нанесены на карты. Приходилось признать, что великая Глинда как всегда права: в их мире нет такого государства. Дороти забросили в Оз неведомые силы, механизм которых оставался загадкой, и как встретиться с подругой ещё раз, Озма не знала. Это не могла устроить ни она сама, ни Глинда, ни кто-либо ещё из знакомых волшебников. Нельзя работать с местом, которого нет в мире.

Дороти присылает письмо.

Безусловно, с первых строк Озму захлестнула радость. Неужели чудесные силы, что привели Дороти в Оз, дав начало крепкой дружбе обеих девочек, решили повторить свою затею? Озма снова нетерпеливо пробежала глазами текст. Дороти описывает всё так, как, видимо, и происходило на самом деле: её подхватили фиолетовые воды океана Нонестика и вынесли на восточное побережье. Причём Озма была уверена, что это случилось, когда сама она находилась у себя в Изумрудном городе и ни о чём не подозревала. Впервые в волшебный мир Дороти принёс ветер, обрушив её домик на голову ведьмы Востока. Второй раз своим появлением здесь Дороти обязана океану Нонестика.

Итак, Дороти в Эв, более того, в столице. Озма невольно поежилась: память услужливо подбросила образ женщины с неподвижным лицом, что была представлена Озме как принцесса Лангвидэр. Королева Эвьен в присутствии гостей упоминала о временной эвийской правительнице не слишком понятными недомолвками, старательно сдерживаясь, но всё же Озме не составило труда понять, что Эвьен принцессу люто ненавидит. Правда, девочка пока не успела понять, за то, а местные проблемы с династической книгой и странными правами на наследование были ей чужды. Но принцесса Лангвидэр осталась руководить страной, а Эвьен с детьми отправилась в подземелья гномов. Возможно, за это.

Озма помотала головой, прогоняя неприятные воспоминания. Дальше начиналось что-то совсем непонятное. Очевидно, Дороти пыталась выбраться из Эвны, когда она, Озма, пыталась въехать в город. Она и сама прекрасно помнила перепаханную и усыпанную острыми камнями землю по обе стороны от дороги и пограничные посты, где проверяли всех приезжих. Но то был запрет на въезд, а Дороти пыталась выйти. Неужели здесь за такое можно угодить в тюрьму? Ведь Дороти не нарушала никакой закон… Запрет на перемещение между городами, насколько Озма могла судить, появился до возвращения королевы, следовательно, Дороти угодила в ловушку во время правления Лангвидэр. Пусть и в последние дни. Озма чувствовала, что и ей самой эта женщина нравится всё меньше и меньше.

И всё-таки она не понимала. В присланном Дороти письме не было ни слова о том, где она сейчас находится и кто удерживает её в плену. Городская стража, полиция Эвны? Там сейчас не до этого, со слов той же Эвьен, в столице катастрофически не хватает людей, чтобы навести порядок на улицах. В такой ситуации никто не стал бы тратить силы на маленькую девочку, которая всего лишь пыталась выйти из города.

Дороти просит о помощи — и всё же не говорит ничего конкретного. Как ей помочь, где она находится? Просто сидит в заключении или может быть отправлена на рудники? Во всём, что касалось плана её предполагаемого спасения, в письме был полнейший туман. Озма усилием воли заставила себя не шмыгать носом при упоминании Льва. Дороти не может знать, что он погиб. Озма расскажет ей, и тогда они смогут поплакать вместе. Неуловимо, но Озме стало легче: Дороти — подруга, она поймет и поддержит, что бы ни случилось. Вдвоем гораздо легче противостоять интригам чужой страны. Возможно, у неё не было возможности написать о своем местонахождении? На миг мелькнула мысль о ловушке, но Озма лишь отмахнулась: слишком много в тексте подробностей, которые может знать только Дороти. Больше некому, особенно здесь. Озма даже не была уверена, что в Эв слышали о фее Дороти, принесенных ветром домиках и ведьме Востока. Здесь другие злодеи и другое волшебство. Дороти в любом случае была на побережье. Если с ней и в самом деле случилась беда и кто-то смог завладеть её знаниями, Озме ничего не остается, кроме как отправиться на поиски. Она обязана найти свою подругу. Дороти в этом мире гораздо более беспомощна, чем она сама.

Подделать такое письмо, не обладая знаниями Дороти Гейл, невозможно. Озма очень хотела верить, что написанные строки принадлежат её подруге из Канзаса. Юная волшебница скомкала письмо и бросила его в камин. Затем взяла чистый лист, окунула перо в чернильницу. «Моя дорогая Дороти…» Почтовый голубь сидел на подоконнике и иногда смешно топорщил крылья. Он выглядел совершенно обыкновенным, Озма не сомневалась, что найдет таких на любом рынке Ромьераланда. Тем лучше, вряд ли кто-то в особняке Эвьен заинтересуется её перепиской.

Моя дорогая Дороти,

ты не представляешь, как я рада получить от тебя весточку! Я ни на минуту не переставала верить, что ты вернешься, и тоже безумно по тебе скучала. Не знаю, как, но шторм соединил в пространстве два океана и перебросил тебя к нам. Ты в волшебном мире, Дороти, здесь и не такое случается. Я рада, что ты выбралась на берег невредимой. Знаешь, я сама вижу океан Нонестика всего второй раз в жизни. Он омывает материк и острова, и других океанов у нас нет. Помнишь, ты говорила, что у вас их несколько.

Знаешь, мы совсем немного не совпали с тобой по времени в Эвне. Я была там чуть позже, чем ты, и я видела эти перегороженные дороги. Дороти, я не знаю, что здесь происходит. У нас в Оз ничего подобного нет и, надеюсь, никогда не будет. Я прилетела в Эв с друзьями, потому что должна была решить с принцессой Лангвидэр один важный вопрос (расскажу при встрече). Когда мы подъехали к границе округа, у моих солдат потребовали сдать оружие, а потом долго не хотели впускать. Не знаю, возможно, ты застала Эвну в мирное время, что смогла разглядеть здесь приветливых добрых людей, потому что когда я ехала через город во дворец принцессы, столица мне совсем не понравилась. У неё своя тревожная жизнь, внезапно начиналась стрельба, какие-то взрывы, и мы ничего не понимали. Потом до меня дошли слухи, что полгорода попросту сгорело. Не знаю, правда ли это, но проверять не хочу.

Дороти, ты меня пугаешь. Я вернулась в Эв, потому что не закончила свои дела за предыдущий визит, и сейчас для пользы страны Оз я должна находиться здесь. Пугало и Дровосек со мной, они тоже передают тебе привет. Видишь ли, я в Ромьераланде, в четырех часах пути от Эвны на юг. Если бы ты точно указала, где находишься, нам проще было бы встретиться. Разумеется, я постараюсь тебе помочь, в какую бы беду ты ни попала, но, согласись, проще решать проблемы, когда знаешь, что решать. А я пока из твоих слов ничего не поняла. Ты в Эвне? Если да, я попрошу короля Эвардо, и он даст мне экипаж, чтобы я могла съездить. В столицу попасть проще — насколько я могу понять, там сейчас полнейшая неразбериха. Её величество Эвьен говорит, что там опасно и в случае чего никаких шансов кого-то призвать к ответу, но там, на мой взгляд, проще остаться незамеченными. Границы Эвны не охраняются, я приеду, ни перед кем не отчитываясь, и заберу тебя. Дороти, дорогая, я бы хотела, чтобы ты была в Эвне. Но если тебя увезли куда-то в провинцию, только напиши — и я отправлюсь тебе на выручку.

Видишь ли, Дороти, Эв — чужая для меня земля. Я почти не могу использовать своё волшебство, за исключением самого простого. У меня нет войска, мы прилетели сюда только втроем: я, Дровосек и Пугало, — но даже так мы непременно придем тебе на помощь. Глинда считает, что я не имею права вызывать в Эв свою армию, а я хотела временно передать солдат под командование короля Эвардо, чтобы он смог прекратить войну и вернуться на трон. Глинда говорит, что я не должна вмешиваться во внутренние дела чужой страны. И всё же, Дороти, если ты в опасности, я нарушу этот запрет, я не могу иначе.

За время твоего отсутствия произошло много нового, но об этом при встрече. Не знаю, как долго ты была в Эвне, но уверена, ты застала принцессу Лангвидэр и, возможно, видела её. Я тоже её однажды видела, и она мне ужасно не понравилась. Говорят, что война в стране начата ею. Не знаю, правда ли это, потому что в целом почти ничего о стране Эв не знаю. Ещё говорят, что теперь принцесса исчезла. Я помогла королеве Эвьен и её детям сбросить чары гномов и вернуться на родину, но здесь больше не хотят видеть на троне никого из прежней династии. Я считаю, это ужасно несправедливо. Королева Эвьен спасла мне жизнь, Дороти. Когда-нибудь я вас познакомлю.

Что-то я чересчур много болтаю, исписала почти весь лист. На самом деле, я просто безгранично рада, что ты смогла вернуться. Пусть не по своей воле, да ещё попала в переделку, но я тебя скоро увижу. И, разумеется, мы вместе вернемся в Изумрудный город. Ты погостишь у меня, а потом я отправлю тебя домой к дяде и тёте. Жду твоего ответа, Дороти, потому что я отложу все свои дела и не стану начинать ничего нового, пока не выясню, что с тобой случилось. Ответь поскорее, как только сможешь.

Любящая тебя,

Озма.

Юная волшебница подула на листок, чтобы чернила быстрее высохли, помахала им в воздухе, затем свернула в трубку и прикрепила бечевкой к лапке птицы. Голубь терпеливо подождал, пока она управится, после чего расправил крылья и оторвался от подоконника. В следующую минуту он уже удалялся в сторону леса.

* * *

На четвертый день пути корабль пришвартовался в порту Пингарэ. Нанда с интересом выглянула из каюты: команда направлялась на берег закупать провиант, до Саламандровых островов им предстояло плыть как минимум неделю — в том случае, если не произойдет никаких неприятностей. Осенью океан Нонестика часто становится неспокойным. Нанда тоже спустилась на берег. Остров являлся перевалочным пунктом для многих кораблей, что шли в самые разные части света, и потому в порту Пингарэ можно было увидеть людей из самых отдаленных уголков мира, услышать совершенно разную речь. Шумный, многоголосый порт Пингарэ. Это место иногда называли жемчужным островом: пингарийский жемчуг ценился повсюду едва ли не дороже золота, им можно было расплачиваться, его охотно принимали повсюду наравне с драгоценными камнями. Нанда и сама знала, что богатые эвийки украшают волосы здешним жемчугом. Она вплетала нити крупных, идеально круглых жемчужин в прическу своей госпожи, и тёплое их сияние подходило всем без исключения тридцати головам.

Тридцать ящиков принцессы Лангвидэр остались на материке. Нанда не знала, что с ними сделает Эвьен, но, в любом случае, маленькую служанку это не волновало. Нанда сделала то, о чём просила Лангвидэр, — принесла ей её голову. Ни одна из тридцати так и не стала единственной. Возможно, на подобную честь могла бы претендовать голова малышки Дороти… Ни Нанда, ни Лангвидэр никогда не узнают, чем закончится история феи, одолевшей ведьму Востока. В последний момент Нанда просто про неё забыла. Да и так ли это важно, если принцессе вернули утраченное?

Шумный, солнечный остров Пингарэ, пропитанный пряностями воздух и сияющие жемчужины в лавках. Нанда брела по улицам, вертя головой по сторонам, словно боясь упустить малейшую деталь незнакомого великолепия. Торговцы в лавках улыбались, их зубы казались ослепительно белыми в обрамлении чёрных бород. Эти люди держали в руках пингарийский жемчуг. Говорят, остров охраняют морские духи. И сами лавочники казались Нанде едва ли не мистическими существами, и жемчуг сиял в их пальцах. Морские духи охраняют Пингарэ, как демоны ущелья Рох охраняют Сентабу. У Нанды дрожат пальцы, когда один из белозубых торговцев протягивает ей жемчужину.

— Бери, девочка, и отдай тому, кто тебе дорог.

У Нанды нет денег. На глазах её выступают слёзы, она отрицательно мотает головой.

— Мы можем поменяться.

Их уже трое, улыбающихся мужчин в широких пестрых халатах, у них смуглые лица и чёрные бороды. Они горстями зачерпывают жемчуг из маленьких сундучков и непрерывно что-то лопочут на смеси нескольких языков. Нанда отступает на шаг, она растеряна. Она должна принести принцессе жемчужину, возможно, целую нить, и вплетет, как раньше, ей в волосы. Нанда не успела подобающим образом причесать принцессу во дворце, лишь в спешке схватила коробочку восковых цветов. Вечером она уложит Лангвидэр волосы и украсит их жемчугом. Нанда выворачивает карманы. Единственная ценность, которую она может предложить взамен, — маленький кинжал с золотой рукоятью, тонкий и острый, способный вонзаться в плоть, как в масло. Больше у Нанды нет ничего. Она сама и этот кинжал, они оба служат принцессе Лангвидэр. Нанда думает, что больше он ей не понадобится.

— У меня есть это.

Они рассматривают кинжал на её ладони, озадаченно прицокивают языками.

— Что в нём особенного, дитя?

Нанда отвечает не сразу. Обводит всех троих строгим взглядом, словно проверяя, можно ли им доверять, и в который раз лавочники кажутся ей морскими духами, стражниками Пингарэ. Они улыбаются, но не смеются над ней, и Нанда думает, что они видят её насквозь.

— На нём тридцать душ.

Она уверена, что для них это уже не секрет. Тридцать душ нанизаны на тонкое лезвие, тридцать голов в ящиках принцессы Лангвидэр. Нанда знает, что кинжал ей больше не понадобится. Собственный язык пингарийцев напоминает шелест волн. Они перебрасываются несколькими фразами, после чего один из них вытягивает из ящика нить жемчужин, вкладывает её начало Нанде в ладонь и начинает наматывать вокруг её запястья. Девушка не смеет шевельнуться, лишь смотрит, завороженная, как пингарийские жемчужины укладываются в ряды на её руке. Торговцы одобрительно кивают, и тот, что наматывал нить, обрезает её.

— Вот твои тридцать душ, девочка.

Нанда бежит в порт так, будто за ней гонятся гномы. На руке её сияют на нити тридцать пингарийских жемчужин.

Принцесса Лангвидэр почти не выходит из каюты. Нанда знает, что многим в команде не по душе присутствие на борту этой женщины, люди связывают её с несчастьями, постигшими страну Эв. Но ради памяти своего адмирала они обязаны вернуть долг, отвезти её туда, откуда всё началось. Возможно, они верят, что иначе душа Меремаха не найдёт на небесах покоя. Принцесса Лангвидэр должна вернуться на свои острова, круг должен замкнуться. Она мертва уже больше года, но об этом мало кто знает, в это почти никто не верит. Мёртвые не правят королевствами. И всё же люди инстинктивно чувствуют, что женщину с островов нужно вернуть туда, откуда прошлой весной привез её адмирал. С неё всё началось.

Нанда целует ей руки. У принцессы тёмные, странно тёмные для блондинки глаза, и в них навеки застыла ненависть к внешнему миру. Нанда разматывает нить на запястье, распускает принцессе волосы. Шею женщины по-прежнему закрывают несколько плотно уложенных рядов жемчуга. Так Нанда может думать, что принцесса просто носит украшение. Кожа выше и ниже жемчужного ошейника наконец не отличается по оттенку.

Нанда причесывает её, как делала это раньше, в первые дни их знакомства, в будуаре с окнами в сад. Разве что теперь за окнами не цветут деревья, а вместо шелеста листвы — плеск фиолетовой воды за бортом. Пингарэ остаётся позади ещё до заката, и, когда солнце там, далеко, начинает приближаться к Короне Мира, от острова остается лишь крошечная точка на горизонте. Все эвийцы знают, что солнце садится за Короной Мира, горный хребет для них — что-то вроде рубежа, обрывающего день до наступления нового.

Жемчуг в волосах принцессы выглядит живым. Украшать голову восковыми цветами — дурная примета, воск — материал мертвых. Лишь принцесса Лангвидэр, не обращая внимания на перешептывания придворных, осмеливалась носить в прическе восковые цветы. Белые с жёлтыми сердцевинами. Там, на материке, следующей весной снова зацветут магнолии, и белое покрывало расстелется над руинами Эвны. Принцессе Лангвидэр нет до этого дела. Нанда причесывает её, как в первый раз, заправляет в косу восковые цветы. Иногда ей кажется, что они тоже пахнут, но не воском и смертью, а так, как и положено пахнуть магнолиям. Принцесса улыбается и треплет Нанду по щеке. Нанда думает, что принцесса тоже её любит.

От Пингарэ до Саламандровых островов неделя, но маленькая служанка уже перестала считать дни. Для них двоих мир ограничился одной каютой, и большего им не нужно. Клетка наконец открылась. Жители островов верят, что после смерти смогут переродиться и птицами летать над океаном. Лангвидэр не знает, имеет ли она теперь право на своё избавление, однако материку она больше не принадлежит. И тогда они обе думают, что время бежит назад. Нет ни Эвны, что первой на материке встречает рассвет, ни Короны Мира, за которую вечером уходит солнце, — материка больше нет в этой реальности. Ночью, когда стихает суета на корабле, принцесса выходит на палубу, и Нанда бесшумно следует за ней. Небо над океаном не похоже на клетку. Когда принцесса поднимает голову и тихо произносит что-то на своем языке, Нанда понимает без перевода.

Материк отпустил их.

Лангвидэр смотрит наверх — небо прислушивается к её просьбам. Звёзды над океаном гораздо ниже, они подмигивают и кажутся Нанде серебряными.

Маленькая служанка не считает дни. О приближении конца путешествия она понимает по какой-то особенной суете на корабле. Солнце едва показалось над океаном, ещё не успело рассеять предрассветный сумрак, и фиолетовая вода кажется серой. Нанда бежит на палубу, хочет увидеть острова, неясные точки в предрассветном тумане. Она вернется и обязательно расскажет принцессе. Лангвидэр уже никогда не будет счастлива, мёртвые не бывают счастливыми, но… она заслуживает покой.

Её заставляли притворяться живой. Восковая кукла на эвийском троне, женщина со сменными головами, жертва противоестественных чар. Саламандровы острова слишком далеко, в этой части мира никому нет дела до волшебства материка. Саламандровы острова защитят её. Принцесса Лангвидэр улыбается. И Нанда с первого взгляда понимает, что волшебству королевского алхимика пришёл конец.

Будто в тумане, Нанда мчится разыскивать капитана. Острова в рассветных лучах вырисовываются ярче, обретают контуры. Принцесса Лангвидэр не принадлежит материку, её место здесь. Здесь она может обрести покой.

На берегу ближайшего острова белый песок. Фиолетовая вода захлестывает его и вновь отступает. Люди понимают без слов. Острова забрали её к себе, они смогут её защитить. Нанда плачет и вновь целует принцессе руки.

Её забирали отсюда живой и привезли мертвую. Никому из команды не хочется сходить на берег. Местные настороженно смотрят на чужие корабли. Нанда жалеет, что оставила кинжал на Пингарэ. Она должна быть рядом с принцессой в новой жизни, её душа имеет право стать тридцать первой. Нанда поднимает с неподвижного тела женщины украшенную цветами голову и выходит на палубу. Принцесса должна видеть острова. Длинная, перевитая жемчугом коса свешивается Нанде почти до колен. Принцесса улыбается.

Потому что теперь, под защитой своих островов, Лангвидэр по-настоящему, окончательно мертвая.