Наваждение (гет)

Он стал моим наваждением,

Тенью в каждом моём сновидении,

В каждом зеркале отражением,

Самым тайным моим откровением,

Он оставил меня в невесомости,

Вне запретов, табу и условностей,

Разнёс вдребезги купол скромности

И загладил в душе все неровности…

Flёur «Неверная»

— Асти, ну ты и дура!

Дафна сидела на ее кровати и с презрением перекатывала тонкими пальцами пустые пузырьки для зелий, которые сестра еще не успела сложить в чемодан. Астория молча указала на них палочкой, отчего те тут же взвились в воздух и заняли положенное им место возле школьных учебников.

— Возвращаться в школу, которую даже не восстановили до конца! — продолжала Дафна, в тоне которой явственно проскальзывали материнские нотки, будто она лишь повторяла ее слова, не имея при этом собственного мнения. — Не лучше ли, раз тебя так раздирает продолжить учебу, отправиться в Шармбатон? По крайней мере, там будет гораздо приятнее, чем в развалинах Хогвартса.

— Не думаю, что тебя так интересует, где мне будет приятнее.

Астория махнула правой рукой в сторону чемодана, и застежки сами защелкнулись, словно произнося последнее, решающее слово в пользу ее выбора.

— И как только отец поддался на твои уговоры? — Дафна откинула назад светлые волосы. — Наверное, потому, что ты его любимица.

Внезапно она замолчала и с хитрой улыбкой посмотрела на Асторию.

— А Малфой не собирается возвращаться в школу, — сказала она вкрадчиво, следя за малейшими изменениями в лице сестры.

Астория лишь мрачно улыбнулась. Она ненавидела эти игры.

— Не вижу никакой связи.

— Асти, ну мне-то ты можешь признаться в том, что он тебе нравится! Я, как-никак, твоя сестра.

— Да ну? — притворно удивилась Астория. — А я и не знала. Все думала, отчего мы должны терпеть друг друга под одной крышей, а все из-за того, оказывается, что мы — сестры.

Дафна вскочила с кровати и сделала два шага по направлению к Астории. Ноздри ее гневно раздувались.

— Тебе после этого кентавра последние мозги отшибло, — произнесла она ядовито. — С тех пор, как тебя полуживую из леса притащило это чудовище, ты вообще словно последних чувств и эмоций лишилась, Снежная Королева!

Последние слова она выплюнула, точно ругательство.

— Пошла вон из моей комнаты, — медленно произнесла Астория. — И, чтобы ты знала, у меня хватает чувств и эмоций, чтобы ненавидеть тебя.

Дафна открывала и закрывала рот, борясь с желание извергнуть поток новых оскорблений, но, увидев решительное лицо сестры и поднимающуюся руку с волшебной палочкой, лишь фыркнула и выскочила из комнаты, не забыв при этом громко хлопнуть дверью. Астория порывисто вздохнула и опустилась в кресло. Обессилевшая рука выронила палочку, отчего та с дробным стуком покатилась по полу.

В чем-то ее дорогая сестричка была права. После встречи с тем кентавром ей точно отшибло разум, иначе как объяснить, что все эти летние месяцы она не могла думать ни о ком, кроме него?

Это было неправильно, неестественно. И все же Бэйн (Астория впоследствии узнала его имя) все чаще появлялся в ее мыслях, превращаясь в глобальное, беспощадное наваждение. Сколько раз по ночам она взывала к голосу разума, а потом неверной рукой проводила по своей груди, спускаясь все ниже и ниже. Спустя несколько минут сбивчивое дыхание и тонкий всхлип говорили о том, что она опять не сдержалась, снова поддалась фантазиям и зову собственного тела, которое практически кричало от желания. Астория ненавидела себя за проявление подобной слабости, но ничего не могла с собой поделать. Это было выше ее собственных запретов и ограничений, так тщательно воздвигаемых кирпичик за кирпичиком почти всю жизнь.

Она пришла в сознание, когда Бэйн положил ее на камень, чтобы перевязать рану, но так и не решилась открыть глаза, боясь увидеть его еще раз. Астории было настолько больно дышать, что она почти не обратила внимание на то, что лежит перед ним полуголая. В некоторых обстоятельствах стыдливость словно улетучивается, подавляемая инстинктом самосохранения. Или дикой болью.

У Бэйна были такие сильные руки, что он мог переломать Астории кости одним ударом. Однако он на удивление бережно перевязал ей бок, словно делал это не в первый раз. А затем замер над ней, едва касаясь грубыми пальцами ее волос и плеч. Даже если бы не было так больно, Астория все равно вряд ли смогла бы тогда дышать полной грудью, потому что ужас, который она испытала, затопил ее полностью, сковав по рукам и ногам. Сердце билось гулко, но как будто далеко, не в ее теле.

А затем Бэйн шумно, словно с сожалением вздохнул и снова взял ее на руки.

После спасения прошла пара недель, и Астория с каждым днем все четче и ярче вспоминала те события. С каждым разом все больше новых деталей вспыхивало в ее памяти, озаряя сохранившиеся образы и придавая картинкам подробности, которых она не смогла заметить тогда.

Широкая спина Бэйна, сплошь состоящая из узловатых мышц.

Тяжелые крепкие ноги, лоснящиеся под слабым светом звезд.

Безумные темные глаза, которые зорко подмечали препятствия на пути, но иногда смотрели и на нее, Асторию Гринграсс, покоившуюся в его сильных руках.

Она никогда не думала, что способна ощущать столько эмоций одновременно. Это было словно глоток ледяной воды в июльскую жару. Словно хождение босыми ногами по горячим углям.

Астория усмехнулась про себя. Теперь хождение босиком не казалось ей таким ужасным и бесстыдным, как пару лет назад. Для нее вообще больше не существовало никаких условностей и запретов.

Как и Драко Малфоя, который исчез из ее мыслей тем же вечером, когда хмурый Бэйн передал ее на руки Хагриду в разрушенном до основания дворе Хогвартса.

Влюбиться в кентавра — что могло быть более диким и парадоксальным?

* * *

Хогвартс выглядел не так ужасно, как в тот день, когда пал Волан-де-Морт, однако и прежней мощи в нем еще не чувствовалось. Возможно, дело было в полуразрушенных башнях, до восстановления которых у преподавателей и волонтеров просто пока не дошли руки, а может, в воздухе все еще витали отголоски войны, фантомно пахнувшие гарью и жуткими воспоминаниями.

Астория не хотела себе признаваться, что вернулась в Хогвартс не для того, чтобы доучиться или принять участие в восстановлении школы. Когда кареты, влекомые безмолвными скелетоподобными фестралами, медленно повезли их от станции к замку, Астория поймала себя на мысли, что не может сдержать возбуждение, охватившее ее с головы до ног. Ее потряхивало так сильно, словно било током.

Когда вдалеке показался Запретный лес, она откинулась на спинку сиденья и обхватила себя за плечи, чтобы не поддаться соблазну и не уставиться в окно. Хотя какой в этом толк? Было бы глупо думать, что кентавры выйдут встречать вновь прибывших учеников. Астория уже жалела о решении вернуться сюда. Наверняка в Шармабатоне все ее глупые фантазии постепенно поблекли бы под влиянием новых впечатлений и волнений, однако какая-то ее часть хотела упиваться сознанием того, что где-то в окрестностях бродит Бэйн.

И что она может с ним встретиться.

* * *

Не все ученики вернулись в Хогвартс. Астория незаметно оглядела стол Слизерина: с ее курса осталась лишь треть, еще меньше — с курса Дафны. При воспоминании о сестре в груди что-то болезненно сжалось. Было глупо обижаться на того, кто тебя презирал, однако, как любил говорить дедушка, «кровь не вода». Возможно, когда-нибудь они и смогут поладить между собой. Но Астория не знала, хотела бы она этого перемирия или нет.

За преподавательским столом на месте директора школы восседала профессор МакГонагалл. Место профессора Снейпа занимал профессор Слизнорт и что-то весело рассказывал Хагриду, тряся при этом рукой с зажатой в ней куриной ножкой. А рядом с ними…

Астория даже вздрогнула. И как она могла забыть, что у них в школе тоже преподавал кентавр? На прорицания она никогда не ходила, но изредка встречала Флоренца в школьных коридорах. Он всегда пугал ее своими нечеловечески голубыми глазами и большим ростом. Но теперь она смотрела на него совершенно по-другому, ведь он так сильно напоминал ей другого кентавра. Хоть и абсолютную его противоположность.

Флоренц невозмутимо стоял за столом, часть которого специально была сделана выше, чтобы не доставлять ему неудобств, однако не ел, а, скрестив руки на груди, спокойно оглядывал учеников. Встретившись глазами с Асторией, он как будто слегка кивнул. Она тут же опустила глаза. Наверняка ей просто показалось.

* * *

Бэйн привычно обходил свою территорию, размеренно шагая по лесу. Он любил вслушиваться в его дыхание, едва уловимое, но ощущаемое любым кентавром. Лес не только давал ему дом и защиту, он дарил ему знания. А ночной воздух, всегда свежий и острый, словно добавлял сил.

Мягкие шаги позади едва ли были слышны, но Бэйн уже натянул тетиву и резко развернулся в сторону вышедшего из-за деревьев белоснежного кентавра.

— Неужели не узнал меня по шагам? — мягко укорил его Флоренц.

— На всякий случай, — пробурчал Бэйн, закидывая лук за спину.

Флоренц подошел к нему и поднял глаза вверх, глядя сквозь просвет между деревьями.

— Сегодня особенно хорошо видно созвездие Девы.

Стояла та особенная тишина, когда было слышно каждый скрип сверчка, каждое трепетание травинки под легким дыханием леса.

— Мерцает, будто плачет, — продолжил Флоренц, не отрываясь от созерцания двух ярких звезд, которые то вспыхивали, то гасли на бархатном черном небе. — Ты помнишь легенду о плачущей Деве, Бэйн?

— Это все выдумки людей, — отрезал тот, но с места не сдвинулся.

— Однако их легенда очень красива. Много столетий назад Дева, сидящая на небесах и расчесывающая свои длинные волосы, заплакала, вспомнив о своей горькой любви. Ее слезы попали на космическую пылинку, из которой родился яркий остроконечный цветок, названный астрой.

Бэйн шумно засопел.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Я лишь вспомнил человеческую легенду.

— Мы простили тебя после войны не для того, чтобы ты рассказывал нам выдумки глупых волшебников!

— В каждой выдумке, — начал Флоренц, но под тяжелым взглядом черных глаз склонил голову. — Прости, Бэйн, я не хотел тебя злить.

— Тогда к чему все это?

Флоренц обошел его и двинулся в сторону замка.

— Ученики возвратились в Хогвартс. И спасенная тобою человеческая дочка тоже вернулась.

Резко, словно свирепый хищник, Бэйн сорвался с места и, преградив ему дорогу, крепко схватил за плечо.

— Если хоть кто-нибудь из наших узнает об этом, — злобно начал он, — я убью тебя, Флоренц, даже не сомневайся.

Тот лишь снисходительно посмотрел в ответ.

— Не беспокойся, — бросил он. — Никто не узнает твоего секрета, если ты сам этого не захочешь.

С минуту они смотрели друг на друга, пока Бэйн так же резко не отпустил его. Флоренц лишь махнул хвостом и мерно зашагал по мягкой земле, постепенно скрываясь в сумраке леса. Бэйн, сжав кулаки, ударил по ближайшему дереву, отчего по стволу пошел тихий, едва слышный гул.

Он почти вытравил из себя мысли об Астории Гринграсс, которую ему не посчастливилось встретить той ночью. И вот теперь она словно вновь предстала перед ним: маленькая, хрупкая, терпко пахнущая ландышами. Бэйн никогда не представлял себе, что сможет сходить с ума при одной только мысли о человеческой женщине. Девушке. Девочке.

Ведь она была еще такой юной и молодой, что впору было считать ее ребенком. И все же он не мог забыть ослепительную белизну ее кожи, которая рождала в нем запретное желание жадно целовать ее, впитывая в себя сладкое тепло тела и горьковатый аромат ландышей.

Бэйн крушил деревья и безжалостно топтал ссохшиеся ветки. Он неистово мчался сквозь лес в бесплодной надежде сбежать от наваждения. И все же он желал Асторию с неудержимой мужской страстью. Желал горячо, отчаянно. Он ненавидел и ее, и себя, но не мог ничего поделать, не мог избавиться от безумных мыслей, точащих его душу, словно ядовитые черви.

Нельзя покидать Запретный лес и показываться людям. Его братья все равно хотели уйти на другую территорию, подальше отсюда, так почему бы не отправиться туда прямо этой ночью? Подальше от Хогвартса, который черным маяком возвышался за кромкой деревьев и беззвучно звал к себе.

Как жаль, что он не человек.