Уродцы (гет)

Меня забрал отец, который приехал на общественном транспорте. Он пресекал каждую мою попытку задать вопрос по этому поводу, сам был немногословен, постоянно высматривал что-то на дисплее своего смартфона. По всей видимости, сегодня он продал машину, дабы уплатить все наши долги.

Мы добирались на автобусе сначала в травмпункт, где позаботились о моём лице, а после домой. В кабине было пусто, лишь седой дедок в большой чёрной шляпе с полями сидел впереди нас и всё читал старый выпуск какой-то жёлтой газеты. Мы молчали всё время. Я жалел, что возвращаюсь домой. В последние дни там было невозможно находиться: мать постоянно жаловалась на частые головные боли, всё бродила по коридорам в своём белом развивающемся пеньюаре, подобно приведению, и часто плакала, запираясь в ванной и включая на полную кран с водой; отец вовсе не выходил из кабинета, лишь под вечер спускался на кухню, орал сам на себя из-за отсутствия мало-мальски пригодного ужина. Если я оказывался по близости… В прочем, об этом не стоит говорить.

Всё катилось к чёрту. Вот и тогда, по приезде домой, меня не ждало ничего интересного. Нет, меня, как ни странно, никто не стал отчитывать или «наказывать» новым усовершенствованным методом от Люциуса Малфоя, нет. Меня просто игнорировали. Мать лишь спустилась вниз попить воды и тут же ретировалась в свою спальню, не говоря ни слова. К отцу я не рискнул подходить. После часа напряжённого ожидания в травмпункте он в конец выдохся и мог лишь осуждающе глядеть на меня заплывшими красными глазами, как бы говоря: «Это ты виноват во всех моих несчастьях». На его лице уже пробивалась жёсткая светлая щетина. Я не хотел смотреть на то, как он медленно падает в бездну.

Я провалялся дома целую неделю, и мне никто не сказал ни слова. Каждый вдруг стал друг другу чужим человеком. Меня душило одиночество — я пробовал списаться хоть с кем-нибудь в социальных сетях, но после всего случившегося очень многие вовсе удалили меня из друзей, а некоторые просто-напросто игнорировали. Наверное, мне нельзя было на них обижаться, ведь, случись подобное дерьмо с кем-то из них, я реагировал бы точно так же.

В конце концов, нужно было возвращаться к привычному укладу жизни.

* * *

Каждое своё и без того ужасное утро мне приходилось проводить в самой настоящей человеческой мясорубке, натыкаясь на локти недоброжелательных офисных работяг и плебеев, ещё не успевших заработать на свою собственную машину. Я ненавидел буквально каждого своего соседа, однако самым настоящим кошмаром в итоге стала она — девчонка Уизли, уродливое лицо которой мне приходилось созерцать буквально всё время своего «путешествия» до школы. Сколько я вместе с ней ни ездил, вечно эта беспечная дура прибегала в самый последний момент и вскакивала на высокий порожек автобуса, при этом изо всех сил карабкаясь, словно утопленник, по железному скользкому поручню, так и норовя упасть, разбившись насмерть. Конечно же, мне приходилось ей помогать, держать за локоть или за потрёпанный старый рюкзак, готовый разорваться от тяжести вещей. После разгорячённая от бега Уизли жалась ко мне на пару секунд, переводя дух, отскакивала, как ошпаренная, и, вся красная, как ни в чём не бывало продолжала в молчании пялиться в окно, как будто это я только что чуть ли не домогался до неё. Меня это дико раздражало, однако раз за разом я отчего-то молчал, вероятно, боясь вновь вызвать приступ слёз и соплей.

— Когда-нибудь я не стану тебе помогать взбираться, и ты так и останешься висеть ногами вниз на ступеньках, — едко выдавливал я из себя в один из таких неприятных дней, чувствуя, как мои щёки краснеют.

Она смеялась и рисовала на окне, испещрённом дождевыми каплями, маленькие корявые сердечки.

— Это очень смешная шутка, Драко. Мне кажется, что ты бы меня поймал, даже если бы я висела на краю Эвереста.

— Ни за что.

— Посмотрим.

— Хочешь поспорить?

Она подняла голову, слегка поиграв бровями. Я ухмыльнулся, сам не знаю почему. Её манера вставлять свои убогие приёмчики посередине разговора уже перестала быть чем-то новаторским, и теперь могла насмешить лишь своей тупостью.

— Ты улыбнулся, — заметила она, в свою очередь растягивая свои противные тонкие губы.

— Просто ты идиотка, — риторически ввернул я, отворачиваясь от её мышиного лица. Тогда оно показалось мне по-особенному серым. Даже болезненным. Вообще от Уизли исходил подозрительный жар, она как будто плыла в своём сознании, мученически строя из себя здорового человека. Неужели настолько тупа, что решила припереться в школу, будучи простуженной?

— Дождь всё серчает. У тебя есть зонт? — внезапно выдала она, прикладываясь лбом к окну. Её глаза блаженно закрылись, ресницы изредка подрагивали. Мне стало тревожно.

— Есть. Но тебе я его не дам.

Она промолчала, никак не реагируя. Возможно, решила спросить это, не тая никаких надежд. Сбегающие дождевые капли с её мокрого лица, тёмных локонов и дешёвой одежды заставили меня даже немного пожалеть о своём категоричном ответе. Всё-таки, это как-то некрасиво с моей стороны. Но дело сделано. Я не буду перед ней унижаться.

Водитель объявил нашу остановку, и мы вдвоём быстро выскочили из автобуса. Уизлетты сразу след простыл, вероятно, она просекла, что не стоит терять время даром на ожидание всяких горделивых индюков, типа меня. Запах мокрого асфальта и травы тут же врезался в нос, забрался в лёгкие и постепенно остыл там, оставляя приятное послевкусие во рту. Пока я раскрывал зонтик, чувствовал, как быстро намокает моя голова, а за шиворот пиджака льётся ледяная вода. Девчонка явно не смогла бы остаться в живых после бойни с таким дождём, но это уже были не мои проблемы.

Однако, если учитывать тот факт, что она именно по моей вине заболеет потом ещё больше… Если брать в счёт её состояние, болезнь на лице и лёгкую степень аутизма, при которой Уизли решилась в столь холодный день напялить лёгкую ситцевую рубашку… то выходит, что я, блять, сущее исчадие ада.

Ладно, я запланировал извиниться завтра, если она не завалится где-нибудь под кустом по дороге в школу.

* * *

В фойе было холодно и очень влажно, тут и там сновали промокшие ученики, громко смеялись и обсуждали всякие нелепые вещи. Я заметил её у самого входа, всю продрогшую до самых костей, изнурённую и вконец выбившуюся из сил. Уизли стояла возле стены, облокотясь на неё всем телом. Я вновь почувствовал прежний укол совести. Наверное, мне стоило бы извиниться именно сейчас, а не завтра. Если бы я сделал это на следующий день, она могла послать меня куда подальше, а портить отношения с единственным человеком, который обращает внимание на меня, не хотелось.

— Эй, ты, — она сильно вздрогнула, заслышав мой тихий оклик. Я встал подле неё, при этом глядя на противоположную стену, делая вид, что игнорирую всё и всех. — Неважно выглядишь.

— Всё в порядке, — шепнула Уизлетта, поёжившись. — Это из-за дождя. Сейчас высохну и буду в норме.

Она еле-еле оторвалась от стены и медленно побрела в сторону какого-то кабинета. В конце концов, её ноги подкосились и мне вновь пришлось спасать дурную башку этой рыжей идиотки — благо, никто не заметил, как я подхватил Уизли и увлёк в ближайший закоулок под лестницей, где, слава богу, стояла какая-то обшарпанная лавочка, о существовании которой, наверняка, никто не имел ни малейшего понятия.

— Сейчас пойду к твоему учителю и скажу, что тебе срочно нужно к медсестре. Это не обсуждается, — железно прибавил я, заметив, как девчонка пытается воспротивиться.

Пришлось стянуть с себя пиджак и завернуть в него Уизлетту, попутно обругивая её за невозможную тупость и наплевательское отношение к своему здоровью. Она жмурилась, слизывала капельки воды, зреющие на её губах, и с силой сдавливала мою ладонь своими маленькими влажными пальчиками. Я чувствовал себя нерадивой мамашей, у которой заболела нелюбимая дочка. Чёрт, если бы мне кто-то когда-то пару месяцев назад сказал, что я буду носиться, словно курица-наседка, с рыжим отрепьем из семейства Уизли, я бы рассмеялся этому человеку в лицо и пошёл бы в очередной раз искупать её братца в унитазе!

Я оставил её греться, а сам убежал искать препода. В итоге я нашёл его в комнате отдыха для учителей, где этот молодой говнюк флиртовал с какой-то легковерной секретаршей. Он даже не понял, о ком конкретно я говорю, махнул рукой и быстро захлопнул дверь прямо перед моим носом. И ради кого я терплю все эти унижения? Просто пиздец…

Уизли тем временем уже чуть ли не заснула, сидя на лавочке, подобно бездомному котёнку, выброшенному хозяевами в дождь на улицу. Она мало понимала, что с ней происходит, и всё время лезла ко мне обниматься, как будто ощущала сильную тяжесть на плечах, от которой ей дико хотелось избавиться.

Задребезжал звонок, коридоры опустели. Мы достаточно быстро добрались до медсестры, та лишь с ухмылкой проворковала что-то вроде «Вы, наверное, очень любите друг друга, раз уж постоянно ходите вместе сюда», но тут же заткнулась, потому что я на всех парах выскочил из её кабинета. Я прекрасно осознавал, что нас с Уизлеттой и так слишком часто видят вместе. Тем более, когда у кого-то из нас неприятности.

Это всё походило на какое-то тупое ток-шоу, в котором «судьба» постоянно сводит двух людей, чисто физически не способных быть друг с другом. Такой расклад событий лично меня далеко не устраивал. Она — обуза, которая опустит меня в глазах других людей ниже плинтуса. С ней нельзя водиться хотя бы из-за того, что она принадлежит к сумасшедшему семейству Уизли. К тому же она сталкерит Поттера и ведёт себя как конченная! Эта странная одержимость Великим Гарри вовсе нехило так раздражала. Меня бесил тот факт, что он её настолько сильно интересовал. Наверняка, она даже не была способна кого-то другого воспринимать в качестве парня. Конечно, ведь есть же милашка-Поттер, добрый и понимающий, трахающий самых горячих студенток в городе, способный пойти на геройский поступок!

От одного воспоминания о Поттере меня затошнило. Ну и где же он сейчас, когда девушка, безмерно влюблённая в него, чуть ли не умирает на больничной койке? Чёртов ублюдок…

Наверняка, ему это простительно. Ведь Гарри такой хороший, у него и так много дел, нет времени на замухрышку по типу младшенькой Уизли! Надо бежать снимать котят с деревьев в парке, как это было в тот раз, или спешить вытаскивать утопающего из озера, чтобы потом в местных убогих газетках про тебя написали три паршивых строчки, дабы в очередной раз потешить самолюбие Великого Поттера!

Конечно же, давайте откровенно срать на чувства человека, который просто не вышел лицом и не может дополнить твоё элитное собрание «Золотого трио», который наверняка написал тебе тонны любовных писем и ни на одно из них не получил ответа! Давайте считать сестру твоего лучшего друга за «малышку» и не воспринимать её намерения всерьёз, тем самым раз за разом давая ей надежду!

В прочем, так было всегда. Извечен этот бич безответной любви! И, несмотря на то, что Уизлетта откровенно раздражала, мне было её искренне жаль. Девчонка просто выбрала не того.

На следующей перемене я решил всё-таки проведать рыжую идиотку, чтобы удостовериться в том, что всё в порядке. Признаюсь, я ожидал и вовсе не увидеть её — родители легко могли приехать с работы в школу и забрать больную домой. Но нет, Уизли по-прежнему валялась в больничном крыле. Медсестра укутала её в тёплый колючий плед так, что только нос торчал, и отгородила от внешнего мира белоснежной ширмой. Когда я вошёл, девчонка сидела одна и глядела на меня своими усталыми, но счастливыми глазами. Я спросил у неё о самочувствии, она ответила, что «эта милая женщина мадам Помфри» заставила выпить её две кружки горячего чая с какими-то травами и уложила спать. Как утверждает сама Уизлетта, было легко догадаться заранее о моём визите. Чёртова Ванга! И всё же утешает тот факт, что она хотя бы ждала именно меня, а не своего любимого братишку или его хозяина Поттера.

Уизли взяла с меня слово, мол, я буду приходить к ней на каждой перемене и сторожить её сон. Вдоволь наматерившись про себя, я всё же, скрипя душой, навещал эту калеку до конца дня. Это было довольно нудно — сидеть и смотреть либо как она спит, либо как она мелит какую-то чушь, рассказывая «интересные» факты из своей жизни. Я слушал её и не понимал: если она так любит поговорить, отчего ж у неё вообще нет друзей? Или эта мерзкая уху говорливость попугая Жако развилась на фоне тотальной нехватки общения?

Иногда Уизлетта просила меня почитать ей что-нибудь из моего домашнего задания. Я охотно взялся за реферат по истории Англии, и даже с удивлением заметил, что ей выбранная мною тема была интересна. Однако болезнь сильно подкосила девчонку: к концу обеденного перерыва я заметил, что у неё опять заалели щёки и выступил пот на лбу.

Теперь, видя, насколько ухудшилось её состояние из-за дождя и моей тупости, я ещё больше страдал от уколов совести. Я бросался желчью сам в себя. Мне хотелось ещё хоть как-то помочь Уизли, дабы закрыть свою вину. Именно поэтому под конец дня я с твёрдой уверенностью направился к своему шкафчику и откопал там свою вязаную кофту, которую мама каждый раз в начале года заставляла брать с собой в школу на всякий случай. Что ж, в кои-то веки этот случай настал!

Уизлетта сидела на кушетке, свесив короткие ножки, не достающие до пола. Она завязывала шнурки на своих доисторических, кое-где порванных кедах, наверняка до этого принадлежавших Рону или одному из легендарных близнецов Уизли.

— На, — я всучил ей кофту, а сам стал собирать в её рюкзак кое-какую канцелярию, разбросанную по кушетке. В самом деле, прям как в детским саду: цветные карандаши, стёрки в виде котят со слезшей от времени краской, парочка дешёвых фломастеров, заменявших текстовыделители и клочки пожелтевшей от времени бумаги в клеточку, на которой вырисовывались какие-то уродливые сердечки. Я с раздражением скомкал их, наблюдая на себе недоумённый взгляд Уизли. Наверняка, опять мечтала о своём грёбаном Поттере!

— Зачем ты это сделал? — прошептала она, хватая меня за руку, в которой её «художество» уже успело превратиться в мусор. Хотя, собственно, почему бы ему не быть мусором и до этого?

— А что? Хочешь добавить к своему маленькому божественному алтарю Поттера? Или повесишь в рамочку над кроватью?

— Причём здесь Гарри? — приложив силу, она разжала мои пальцы и вынула из них кусок бумаги. — Вот, смотри!

Уизли развернула свою записку и я увидел, что внутри неё было несколько кривоватое изображение недовольного человечка с блондинистыми волосами, который говорил: «Ты полная дура, Уизли!». Признаюсь, это сбило меня с толку.

— Это типа я? — по моим губам пробежала лёгкая улыбка, которую я тут же поспешил подавить.

— Конечно! Больше никто не называет меня «тупой дурой»…

— Наверное, это потому что с тобой больше никто не разговаривает.

Я поспешил отвернуться, при этом незаметно пряча листок в карман своего пиджака, который после быстро стянул и тоже кинул Уизлетте. Я совершенно не удивился, обнаружив, что она запуталась в рукавах моей кофты. Пришлось помочь ей, застегнуть все пуговички по самое горло и растереть руки мягкой шерстью, дабы они не казались настолько мертвецки-холодными. Потом в ход пошёл мой пиджак с тонкой подкладкой, который я кое-как напялил на девчонку, несколько переживая за его целостность. Чувство того, что я одеваю своего ребёнка, чтобы забрать из детского сада, не покидало меня. Да ещё и сама Уизли лупилась на меня своими болезненными туманными глазами, в которых читалось не то удивление, не то пофигизм.

— Почему ты не захотела звонить родителям, чтобы они тебя забрали? — как бы невзначай спросил я, уже жалея о своём чрезмерном любопытстве.

— Они бы мне всё равно ничем не помогли. Оба работают. Сказали бы отлежаться до тех пор, пока дождь не пройдёт, а после как-нибудь добежать до остановки.

— А любимый братик? Я так понимаю, он ни сном ни духом о твоей внезапной болезни?

— Да, но тем лучше. Сегодня четверг, а это означает, что они идут зависать у Гарри, — на этом моменте она отчаянно покраснела, только теперь уже не от жара, а от того, что тут же вызвало в моём мозгу сотни тысяч фейерверков ненависти. — Мне не хочется портить им вечер.

И действительно, её брату настолько насрать, что он даже не заметил, что его родной сестры сегодня нет в школе. В этой семье вообще есть хоть кому-то какое-то дело до Джинни?

— Они никогда не берут тебя на свои посиделки фриков?

— Я сама никогда не просилась. Мне кажется, Рон благодарен мне за это — в моём присутствии он чувствует себя неловко.

Я усмехнулся. Ну конечно! Кому нужна младшая сестра-надоеда, которой ещё в пору играть в Барби?

— Спасибо.

— За что? — охрипшим голосом осведомился я, силясь изобразить непонимание. Мне было мало обычного «спасибо», хотелось услышать что-то более чёткое.

— Ну-у-у… — она на минуту задумалась. Я в это время как раз вновь дотронулся до её лба. Он был слегка горячим, но я прикинул у себя в голове, что, в принципе, ничего страшного не произойдёт, если мы вновь поедем на автобусе. — Спасибо за то, что тебе не всё равно.

Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть свою очередную глупую улыбку. Умеет же эта стерва вгонять в краску покруче любой бабули, испрашивающей, есть ли у тебя кто-нибудь на примете!

— Не за что, — шепнул я ей на ухо, когда мы вышли из больничного крыла.

Его корпус как раз выходил чуть ли не на саму дорогу, поэтому идти до остановки было недолго. Спрятавшись под зонтом, мы медленно двинулись. Дождь ещё лил как из ведра, я сжимал её худые плечи в своих руках и время от времени осторожно прикладывался щекой к пылающему лбу, дабы проверить, всё ли хорошо. Она, скорее всего, даже не замечала этого, поэтому я нагло пользовался данным фактом, наслаждаясь непонятно чем. У меня на сердце отчего-то было так хорошо, я всё ловил себя на стыдной мысли о том, что рад нашей близости. Рад идти рядом, рад обнимать… Чёрт, она делает со мной что-то странное, эта идиотка Уизли.

Мы дошли до остановки и, как ни странно, автобус пришёл сразу же. Людей в нём уже было не так много, однако сесть у нас не вышло. Я поставил Уизли возле окна, сам заслонил её от других пассажиров, нависая над её маленькой фигуркой. Боже, почему она такая малявка? Как мышь…

Мы ехали как всегда пятнадцать минут. Глядя друг другу в глаза, всё как будто вели бессловесный диалог, смысла которого я особо не видел. Я вдруг заметил, что ей тяжело держаться за перила. Пришлось дать опереться на себя. Когда она, не вымолвив ни звука, положила свою голову мне на грудь, я словно получил жгучее клеймо, которое распространяло свой жар с геометрической прогрессией по телу. Я дико пожалел, что не взял такси. Хотя, на какие шиши я, собственно, сделал бы это? Может быть, нужно было рассказать обо всём Рону? Он бы мог, если что, занять у своих «лучших» друзей пару пенсов…

— Я так рада, что ты со мной сейчас, — Уизли, как будто уже бредя, шепнула это совсем тихо, обдавая своим разгорячённым дыханием мою грудь.

Я молчал несколько секунд, не зная, что можно ответить на это. Щёки опять запылали, стало тяжело дышать. Мало того, что эта печка тут во всю мощь парит, так она ещё и компрометирующие вещи говорит!

— Лучше молчи, я вижу, что тебе становится хуже.

В ответ она лишь слабо потёрлась своей щекой о мою рубашку. Я с замиранием впитывал в себя каждое её движение, стараясь запомнить ощущения, испытываемые мною на данный момент.

Когда автобус подъехал к остановке возле её дома, я чувствовал, что, возможно, остаток дороги мне придётся нести её на руках.

— Идти можешь?

Она слабо кивнула и оторвалась от меня, направляясь к выходу из автобуса. Весь путь я помогал ей идти, а после даже достал ключи из рюкзака, открыл дверь и впустил в дом. Внутри было жарко, как ни странно. Мы поднялись наверх, я вошёл в её комнату и помог Уизли улечься на кровать.

— Посиди со мной немножко. Всё равно автобус будешь ещё ждать как минимум минут десять.

И я сел, глядя на то, как она медленно закрывает глаза и свободно вздыхает. Мне вдруг стало очень жарко, её тёмная, занавешенная шторами комната казалась такой мрачной, но в то же время недосягаемой. Как будто я попал в её личный внутренний мир, заглянул, куда не следовало.

Джинни заснула, не прошло и пяти минут. Я вслушивался в её мерное дыхание, наблюдал за спокойным вздыманием груди, считал секунды про себя и даже искренне желал, чтобы она выздоровела. Из открытого окна доносился тяжёлый запах дождя, понемногу меня самого начало клонить в сон, что послужило сигналом для отступления. Нужно было возвращаться домой.

Но перед этим я, будто сам не свой, подлетел к постели и быстро прижался губами к её щеке. Она немного поворочалась, но, проснулась или нет, сказать не могу. Лишь выскочив за дверь, словно ошпаренный кипятком, я остановился и вслушивался в частое биение своего сердца, не веря самому себе. Это было похоже на помутнение разума, на наваждение, на чёртов обман наяву, вот только мои всё ещё пылающие губы не были тому подтверждением.

Я поцеловал Уизли.

Это очень странно звучит. Наверное, как поцеловать нищенку с дороги или мышь из подвала. Однако отчего же так сильно бьётся моё сердце?

* * *

Джинни болела вот уже целую неделю, из-за чего я понемногу начинал переживать. Ну, как переживать? Просто бродил в одиночку по школе на переменах, расспрашивал у её учителя о самочувствии девчонки (тот, само собой, ничего мне не мог сказать), даже задавал вопросы одноклассникам, хотя они и одаривали меня непонимающими взглядами, будто совершенно не зная, о ком я говорю. Это всё нагоняло страх, я изо всех сил пытался найти её в социальных сетях или выведать номер телефона, но все мои попытки заканчивались лишь крахом. Постепенно ломка усиливалась, Уизли даже стала мне сниться. Приходила ко мне в дом, садилась на кровать и отвратительно растягивала губы в улыбке, словно знала обо мне что-то секретное. Я просыпался в холодном поту и всё думал: «Насколько нужно быть ебанутым, чтобы начать сходить с ума из-за неё?».

В один «прекрасный» вечер отец объявил, что его окончательно уволили с работы. Он ввалился в дом пьяный вдрызг и начал остервенело ломиться ко мне в комнату, при этом выкрикивая что-то наподобие: «Грёбаная сука, я урою тебя, если ты не выдашь мне мою зарплату за месяц!». У меня уже давно в голове роились мысли о том, что он ассоциирует меня со своим новоиспечённым молодым боссом, однако требовать зарплату у собственного сына несколько странно, не правда ли? Я думал отсидеться у себя до тех пор, пока он не успокоится, но отец на этот раз решил удивить. Он помчался в спальню к матери.

Я не раздумывал особенно долго — пусть она и откровенно плюёт на меня и мою жизнь, она всё же моя мать. Поэтому быстро выбежал из комнаты, по пути заскочив в кабинет отца, где находилась его персональная коллекция декорированных шпаг для фехтования. Выудив из чехла первую попавшуюся, я кинулся на спасение мамы. По всему коридору раздавались её вопли и плач. Мне было очень страшно, но ярость, обуревавшая мой разум, адреналином выбрасывалась в кровь. В голове не возникало и мысли о том, чтобы как-то затормозить и податься назад.

Я влетел в спальню и застал отца, угрожавшего ей расколотой бутылкой от дорогого коньяка из нашего бара. Всё его лицо было красным от выпивки, казалось, что он еле держался на ногах. Мать вскрикнула, когда увидела меня с оружием. Её тело разошлось в судороге страха и боли.

— Немедленно отойди от неё! — взревел я, наставляя шпагу прямо на отца.

Тот лишь ухмыльнулся и перевёл дикие глаза на меня.

— А вот и ты, сука, — он стал медленно надвигаться на меня, по всей видимости, пребывая в какой-то агонии, проявившейся из-за спиртного. — Хочешь разрушить мою жизнь окончательно, тварь?! Я урою тебя, слышишь?! Урою!!!

И отец стремительно налетел на меня, пытаясь всячески задеть своим импровизированным оружием. Признаюсь, я никогда не занимался фехтованием, да и в данной ситуации мне не удавалось достаточно быстро реагировать: всё-таки что-то внутри меня не давало рукам хоть как-то направлять шпагу против отца. Именно поэтому я довольно быстро оказался прижат к земле. Его мощная туша дышала на меня перегаром, а дрожащие руки подставляли к горлу бутылку. Моё оружие незаметно оказалось придавлено его сильной ногой.

Я всегда считал своего отца красивым. Длинные платиновые волосы, накаченное тело, суровый и властный взгляд, так и говорящий, что все вокруг ничтожны. Я обожал стоять рядом с ним на всех приёмах, проводимых в нашем доме, с нетерпением всегда ждал, когда уже какая-нибудь престарелая леди со смазливой улыбкой на старых сухих губах произнесёт заветное: «Люциус, Драко так удивительно похож на вас!». Мне всегда льстило, когда он иной раз замечал, что в будущем всё, чем он владеет, перейдёт в мои руки.

Но что же теперь? Я видел перед собой монстра. Монстра, который, попав под влияние алкоголя, готов был убить родного сына. Монстра, которого сломило обычное увольнение, превратив его в самое настоящее ничтожество. Монстра, который в короткий срок упал на самое дно и теперь никак не мог подняться наверх просто потому что его гордость была задета.

Господи, как же это отвратительно…

Я думал, что моя жизнь кончена. Умереть от рук пьяного отца? Это лучше, чем в один прекрасный день быть забитым одноклассниками, на которых ты просто не так посмотрел. Во всяком случае, я уже приготовился к смерти.

Но этого не произошло. Я зажмурился и услышал, как что-то, оглушительно звеня, раскололось на мелкие кусочки. На меня полетел град из стекла. Лицо в некоторых местах начало жечь. Я раскрыл глаза. Сбоку от меня лежал отец без сознания.

— Драко! — мама кинулась ко мне и я тут же всё понял.

Всё-таки, она любит меня! Она не стала ждать, пока муж убьёт её сына, она сама решилась защитить его!

— Драко, сынок, я прошу тебя, убирайся отсюда! — она помогла мне подняться, отряхивая рубашку от осколков.

На полу рядом с отцом лежал разбитый светильник. Родители купили его совсем недавно, где-то два месяца назад.

— А ты? — мой язык заплетался. Слова как назло застревали в горле.

Кажется, только что я в очередной раз смог удрать от смерти с косой. Поразительная везучесть, чтоб её.

— Когда он очнётся и наконец-то же протрезвеет, я позвоню тебе и ты сможешь вернуться! А сейчас иди! — и, заметив, что я хочу возразить, добавила. — Со мной всё будет хорошо!

Я, совершенно выбитый из колеи, спотыкаясь на ровном месте, побежал к выходу. В моей голове была каша, из-за которой я догадался взять с собой лишь свою школьную сумку, лежавшую тут же около входной двери. На глазах стояли слёзы. Я был в шаге от нервного срыва.

Чёрт, что же мне теперь делать?

* * *

Я стоял на пороге её дома, с отчаянием представляя, что будет, если мой план не сработает. Мне больше некуда было идти. Ночевать на улице будет как минимум опасно, ибо меня могут загрести в полицейский участок и тогда уж я точно стану трупом. Отец не войдёт в положение. Для него главным является тот факт, что я ослушался, а не то, из-за чего я это сделал.

В любом случае, не думаю, что Джинни оставит меня. Ей и так слишком часто приходилось сталкиваться с моим дерьмом, но ведь сейчас я сам прошу её помощи? Она же не отвергнет меня, так? Она что-нибудь придумает?

Я мог заночевать в гараже или в ванной комнате. Всё равно. Впервые в жизни я был готов пренебречь всеми благами. Это было чем-то диковинным. Как, однако, интересно, что в случае угрозы жизни человек способен на всё.

Уж не знаю, какие боги помогли мне, но в итоге напротив меня стояла сонная Джинни во всей своей розовой красе. Это странная пижама с сердечками, которая к тому же выглядела довольно поношенной…

— Драко?! — ошарашенно прошипела она, в шоке выпучивая глаза. — Что произошло?

— Соскучился, — состроив гримасу, проворковал я. — А если серьёзно, мне нужна твоя помощь. Негде ночевать.

Я говорил шёпотом. Справа от двери раздавались какие-то крики, как будто кто-то очень эмоционально смотрел телек.

Ну вот, на её лице сомнение. Я вижу это по испуганному взгляду, постоянно скользящему в направлении гостиной. Сейчас она скажет, что ничем не может мне помочь и захлопнет дверь прямо перед моим носом.

Зачем я вообще сюда пришёл? В очередной раз упасть ниже плинтуса в её глазах? А, может быть, за очередной порцией ласки, на которую рассчитываю, несмотря на то, что не заслуживаю?

— Хорошо, пошли, — Джинни выхватила мою руку и потащила меня в сторону лестницы. Стоило нам преодолеть пару ступенек, как из кухни послышалось взволнованное: «Дочь, кто это был?». Она не растерялась, выкрикнула на ходу: «Да так, школьники балуются!» — и увлекла меня в сторону очередного узкого коридора.

Мы очутились около небольшой розовой дверки с табличкой, где значилось имя хозяйки комнаты. Краска на стенах рядом уже порядком начала облезать, я несколько брезгливо обвёл взглядом пыльный столетний ковёр и полуразбитую вазу с искусственными цветами, стоящую на обветшалом столике возле окна. Мне стало противно, хотя я и старался никак не показывать это.

Было немного совестно из-за того, что я так нагло врываюсь в убежище Джинни со своей беспардонной просьбой. Уизли это не волновало — она распахнула дверь, и мы очутились в её приторно-девчачьей комнате, где старые игрушки, изъеденные молью, пылились на книжных полках, а одежда так очаровательно небрежно была раскинута по полу и кровати. Когда я попал сюда в первый раз, у меня особо не было времени всё это разглядывать, но теперь я был готов к новым открытиям! Мне было любопытно буквально всё: от размера её бюстгальтера до запаха кондиционера, с которым она стирает постельное бельё. Джин прошлась, словно молния, по углам комнаты, сгребая мусор в руки и на ходу убирая некоторые непристойные моменты.

Она была вся красная, но я не отставал. Чувствовал, как щёки медленно покрываются стыдливым румянцем, а ноги становятся лёгким пухом.

— Не стесняйся, проходи, — Джинни махнула рукой куда-то в сторону, стараясь казаться беззаботной.

Я прошёл вперёд и угнездился в маленьком кресле, которое наверняка было мало и самой Уизли. На столе были свалены в кучу учебники, тетради и канцелярия: даже не верилось, что её семья может позволить себе столько ручек и карандашей! Я умиленно разглядывал стикеры с пометками о домашнем задании, любовные романы, нашедшие себе место на одной из немногих книжных полок в этой комнате. Мне стало интересно, всё то время, что она провела за этим бесполезным чтивом, кого она представляла на месте героев-любовников? Поттера? Мерзко.

— Прости, но душ освободится только после двенадцати ночи. Мои братья и папа смотрят сегодня футбол.

Ах, да. Каждый уважающий себя англичанин должен любить футбол, ну конечно же. Эта семья явно погрязла в стереотипах.

— Не проблема. У тебя дома есть еда?

Уизли удивлённо воззрилась на меня.

— Есть, — неуверенно проговорила она, совершенно не понимая, по всей видимости, моей остроты.

— Так ты можешь…

— А-а-а, да! — Джин радостно улыбнулась и метнулась к двери. — Конечно, сейчас!

В одиночестве я времени не терял: осмотрел каждый закоулок комнаты, даже успел окунуться с носом в шкаф с её одеждой. Я абсолютно был уверен — её запах, это самое лучшее, что я ощущал за всю свою жизнь. Такой нежный, лёгкий, совершенно невесомый и в то же время чёткий. Однако он отдавал не пошлостью роз или едкостью лаванды. Это было что-то проще, невиннее, девственнее. В нём была иная душа, душа одиночки и страдальца.

Уизли вернулась с тарелкой, наполненной домашними печеньями, и кружкой горячего молока. Признаюсь, еда у миссис Уизли была божественна. Моя мать обычно отдавала предпочтение всяким деликатесам, хотя совершенно не умела их готовить. В итоге зачастую мы с отцом оставались голодными, а она обижалась на нас. Иногда я просил её испечь какой-нибудь пирог или сварить жирного супа с курицей, но она всё боялась за свою фигуру…

Джинни смотрела на то, как я ем. Мне было немного неловко, но голод сделал своё дело: в короткий срок в тарелке ничего не осталось.

— Так, где я могу вздремнуть? — я старался выглядеть непринуждённо, будто испрашивал у Уизли, как ей нравится сегодняшняя погода.

— Прости, но у меня нет иных вариантов, кроме как уложить тебя вместе с собой, — на этих словах она дико смутилась, тем самым заставляя меня в свою очередь чувствовать, как горячая кровь приливает к щекам.

— Да ничего… — прошептал я, совершенно не понимая, то ли это мне так повезло, то ли судьба старается всеми силами покарать меня за что-то.

Чёрт, зачем я вообще сюда пришёл? Просто пиздец какой-то…

— Я бы могла положить тебя на полу, но у нас нет лишнего матраца, даже надувного.

Ну конечно, откуда же ему взяться в семье Уизли, где каждая пара обуви была на особом счету, что уж там говорить про какие-то матрацы!

— А на одеяле будет слишком жёстко спать, ты ведь и так весь покалеченный.

Я удивлённо на неё воззрился. Неужели мои дела были настолько плохи? Неужели было настолько сильно видно, что накануне отец преподал мне очередной жизненный урок при помощи расколотой бутылки, приставленной к горлу?

— Драко, у тебя всё лицо в каких-то царапинах и руки дрожат всё время. Скажи, это же всё отец?

Я не стал ей врать. Это было бессмысленно, она всё равно знала всю правду. Вот только зачем заставлять меня испытывать это всё ещё раз? Чтобы потешить своё самолюбие неудавшегося психолога? Что ж, ты получила своё, Джинни, поздравляю.

— Что происходит в твоей семье? Почему мама не может остановить его? — я не видел её глаз. Да и не нужно, иначе заплакал бы перед ней, как девчонка. И было бы всё равно на эти сраные приличия и гордость.

Джинни замолчала. Я ощущал на себе её жалостливый взгляд, который ненавидел всеми фибрами души.

— Если тебе ещё когда-то понадобится место для ночёвки — приходи сюда, не раздумывая. Пожалуйста, — этот призыв подействовал на меня отрезвляюще. Не время хамить ей. Надо бы хотя бы сегодня не быть мудаком.

— Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как ты себя чувствуешь? Уже две недели в школу не ходишь…

— Я в норме, не переживай! Пока что закрепляю успех выздоровления, витамины пью.

— А я и не переживал. Спросил ради приличия, — я резко перебил её уже на автомате. Нельзя было допустить, чтобы она думала, что я как-то ею интересуюсь. Это было бы равносильно самоубийству.

— Ясно, — Джинни лишь неопределённо повела головой, пытаясь скрыть набежавшими прядями рыжих волос своё лицо.

— Я, наверное, тебе помешал. Не стесняйся, можешь и дальше заниматься сёрфингом по интернету в поисках Поттера. Не хочу нарушать твой привычный образ жизни.

Понятия не имею, что со мной творилось. Вся желчь, выпускаемая мною на Уизли, образовывалась на губах сама по себе. Я не мог контролировать этот поток дерьма. Хотя нет, не хотел.

Да, я мерзко ревновал её, и даже тот факт, что в тот момент именно я сидел в комнате Джинни, не мог умерить мой пыл. Мне всё чудилось, будто каждый сантиметр этого места пропитан обожанием к Великому Гарри. Вот кровать, лёжа на которой она мечтала о Поттере, вот шкаф, в котором лежит одежда, которую она покупала именно для Поттера, вот кресло, на котором заместо меня наверняка хоть раз сидел Поттер… Это выводило из себя. Мешало жить.

— Кажется, Гарри уже в прошлом, — неловко тушуясь, пробубнила она. — Знаю, ты считаешь меня повёрнутой на нём, но это несколько не так…

— Почему ты следила за ним? — внезапно для самого себя выпалил я, пытливо ища в её глазах стыд за саму себя.

— Потому что я не знала, как ещё с ним можно было быть рядом, — незамедлительно ответила она. — Я вечно ждала подходящего момента. Только представь, как было бы классно, если б я просто вышла из-за угла и завела с ним разговор, а потом он влюбился в меня…

— Да, действительно, просто прекрасно. Ты вела себя отвратительно, это хоть сознаёшь?

— Да. Рон всегда мне об этом говорил, ругал. Я была сама себе противна. Я понимала, что ничего не добьюсь, если не стану другой, но ничего с собой поделать не могла.

На глазах Джинни вновь заблестели слёзы. Внезапная улыбка, засветившаяся на её губах, сбила меня с толку. От Уизли за версту веяло отчаянием.

— Всё-таки теперь я чувствую себя лучше, — срывающимся голосом прошептала она. — Не без твоей помощи. Спасибо.

У меня волосы на голове дыбом встали! Неужели я могу считать это за признание в любви?! Неужели она втрескалась в меня настолько сильно, что теперь была готова забыть своего ненаглядного Поттера?! А я-то уже был готов начать лайкать в Фейсбуке посты про безответную любовь! Чёрт!

Джинни заметила моё резко сменившееся состояние и поспешила замять эту тему разговором про школу. Несмотря ни на что я продолжал прокручивать у себя в голове её слова и смаковать их вкус победы. Мне даже стоило больших усилий не улыбаться, а держаться спокойно.

Мы просидели так до полуночи. Болтали о всякой фигне, в основном о родителях. Уизли старательно зализывала мои раны, всё время говоря о том, что, мол, всё наладится, отец найдёт работу и мы заживём по-старому, не зная никаких забот и печали. Я не понимал, почему она ко мне так добра. Я унижал её семью, говорил ей в лицо гадости, оскорблял и брезговал, но при этом она всё твердила о скором благополучии. Ведь, если у отца всё пойдёт хорошо, я вновь смогу стать прежним ублюдком, с деньгами и репутацией. Я могу вновь начать гнобить тех, кто слабее, унизить при всех, в конце концов, саму Джинни. Неужели она не боится подпускать меня к себе настолько близко?

Я спросил у неё об этом. Ответом мне послужил тихий смех и взгляд, наполненный чем-то непередаваемо тёплым и ясным. Она вновь плакала, утирая горячие слёзы с красных щёк.

— Ты сильно изменился. Перестал быть самодовольным идиотом, хоть и не хочешь этого показывать. А вообще, делай что хочешь. Я в любом случае благодарна тебе за всё. Ты подарил мне дружбу, приятные воспоминания, в конце концов. Если честно, я никогда не думала, что мы с тобой вот так вот просто сойдёмся…

Свет от лампы очень красиво обволакивал её миниатюрную фигурку. Я вдруг с удивлением осознал, что Уизли не такая уж и уродина. Она, сидящая передо мной в этой глупой пижаме, с распущенными нерасчёсанными волосами и остатками болезни на лице, виделась такой прекрасной и нежной. Казалось, вот, если я протяну к ней руки и заключу в свои неуклюжие объятия, она тут же ответит мне взаимностью и ни слова упрёка не слетит с её мягких губ.

— Я тоже не думал об этом, Уизли. Жизнь — странная штука.

Ровно в двенадцать Джинни отправила меня в ванную. Сама она встала на страже, готовясь в любой момент отвадить от двери кого-нибудь из Племени Уизли. В целом обошлось без волнений: после просмотренного матча все спали как убитые, а миссис Уизли, как мне стало позже известно, всегда ложилась достаточно рано.

Мы вернулись в комнату. Я шёл в халате мистера Уизли — тот был мне слегка коротковат и в то же время велик. Джин не переставала беззвучно ржать и несмешно подтрунивать, но я игнорировал её: всё же, не в одних же трусах мне по дому разгуливать. Потом пришлось раздеться и быстренько юркнуть под одеяло, пока эта извращенка, вся красная от смущения, ждала меня, чтобы гасить свет. Даже когда она опустилась на подушку рядом, я чувствовал жар, исходящий от её щёк.

— Если я обниму, тебе не будет больно? — тут же еле-слышно зашептала она. Я понял, что её губы находятся где-то на уровне моей груди.

— Будет, — зачем-то соврал я и отвернулся к стене.

Мне было до ужаса неловко. Всё-таки Уизли такая дура! Зачем сама просит о подобном парня? Чокнутая… К тому же, мы с ней не были настолько близки, чтобы ещё и обниматься, лёжа в одной постели. Тем временем я чувствовал, как она мягко дышит мне в спину. По телу бежали толпы мурашек, мне хотелось либо убрать её от себя к чёртовой матери, либо порывисто обнять и поцеловать, как в лучших сопливых мелодрамах.

— Почему ты в школе всё время один? — внезапно выдала она, слегка касаясь губами моих оголённых лопаток.

— Потому что у меня больше нет денег и влиятельных знакомых.

— А друзья?

— У меня их никогда не было.

Простая истина, которая, наверняка, никак не удивила Джинни. Вот только почему она так резко замолчала, словно стыдясь своего, казалось бы, совершенно беспардонного вопроса?

— Но кто же тогда те два больших парня, которые всегда ходили с тобой раньше?

Волна ненависти накрыла меня. Я вспомнил тупые свиные рожи Крэбба и Гойла, их гадкий хрюкающий смех и их вечно доброжелательных родителей, готовых лизать мне ноги лишь из-за того, что я сын их начальника.

— Я платил им порнухой и реальными деньгами, — сквозь зубы промычал я, чувствуя, как слёзы уже начинают жечь глаза.

Она молчала. Мне было тошно от собственной ничтожности. Я был омерзителен сам себе, что уж там говорить о Джинни? Да, у неё у самой никогда не было друзей, но всё же она никогда не пыталась их купить!

— Мне кажется, если человек готов заплатить за дружбу, это означает, что он очень одинок.

— Они были нужны мне лишь для солидности. Я ненавижу их.

— Представляю, как тебе было тяжело, когда они ушли.

— Ты не можешь себе этого представить.

Вместо слов она прижалась щекой к моей спине и дотронулась руками до позвоночника, проводя вдоль по нему одними лишь кончиками пальцев.

— Не трогай меня, — огрызнулся я, чувствуя, что где-то внутри меня рождается то, что не должно.

Джинни вмиг убрала руку под одеяло. Мне вдруг стало ещё более неловко. Кожа горела от её прикосновений, хотелось ещё. Но это было слишком пошло, слишком омерзительно. Я не мог даже дать ей намёка на нечто подобное. С моей стороны слишком гадко. Как будто я проник к ней в дом ради секса!

Мы пролежали так в звенящей тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем настенных часов. Она больше не пыталась заговорить, я же в свою очередь ощущал лёгкое угрызение совести, но даже не думал об извинении. Сон постепенно завладевал моим сознанием. В конце концов, я отрубился, в последний миг ощутив, что она протискивает свои руки мне подмышки и прижимает к себе, нежно целуя плечо.