Уродцы (гет)

Кто бы мог подумать, что я, Драко Малфой, стану спасать от верной смерти эту тупую Уизлетту. Мне кажется, или ужин из наркотиков, купленных по дешёвке у Симуса Финнигана, является не самой лучшей альтернативой суициду? Просто удивительно, отчего у людей с рыжими волосами и веснушками на всю рожу ещё до сих пор не обнаружили никаких отклонений в развитии, ибо эта несчастная психопатка ничем не отличалась от своего любимого братика-переростка, если решила поступить со своим организмом именно так.

Я мог бы пройти мимо, мог бы снять всё на телефон, а после, когда мне становилось бы грустно, пересматривать и смеяться. Мог бы подойти и треснуть со всей дури по башке или попытаться как-нибудь выбить из её дрожащих рук наркотики. Однако я просто молчал и наблюдал, как она медленно, словно кого-то поджидая, подносит ко рту эти чёртовы капсулы смерти, в которых заключена добрая половина всей таблицы Менделеева.

— Если планируешь умирать, то делай это не здесь, а не то меня сейчас вырвет от твоей ущербности, — наконец, не выдержав, произнёс я. Мне на самом деле было гадко наблюдать за слабеньким театральным представлением, которое Уизлетта собиралась разыграть назло всем живым.

Именно в этот вечер отец попросил прийти меня домой пораньше, из-за чего я так рано удалялся с вечеринки Дина Томаса. Во дворе было очень хорошо — ни запаха спирта, ни громыхающей музыки, своим сердечным ритмом воздействующей на мозг так, что хочется биться головой об стену, ни кричащих уродов, заботящихся лишь о сексе, рок-н-ролле и наркотиках. Конечно же, отголоски тусовки всё равно здесь долетали до ушей, но мне, по крайней мере, не хотелось бежать без оглядки.

Мы были вдвоём, стояли возле входа и созерцали звёзды. Вернее, она была одна, потому что даже не подозревала, что за её спиной стоит тот самый Малфой, который как-то раз окунул её братика головой в унитаз три раза. Признаюсь, я даже не сразу вспомнил имя этой девчонки — настолько она никогда не выделялась среди своих одноклассников. Наверное, быть «Джинни» не просто — каково жить в районе для бедняков в одной маленькой каморке с шестью братьями и полоумными родителями? Наверное, ой как хуёво.

Я даже на секунду ей посочувствовал, но, когда увидел, что она тихо плачет, прямо как смазливая героиня какой-нибудь унылой мелодрамки, начал злорадствовать. Неужели малышку кто-то обидел? А когда в её руке блеснула белая горсточка таблеток, и вовсе не смог удержаться от комментария.

Уверен, она ожидала увидеть на моём месте кого-то другого. Принца на белом коне? Однако зачем он ей, если есть кое-кто поинтересней?

— Ты настолько мерзкая, что мне противно здесь находится. Разве адекватный человек стал бы убивать себя ради Поттера? Чёрт, да это же просто удивительно…

Уизли, скорее всего, даже не могла вникнуть в смысл моих слов. Лицо девчонки было до того ошарашенно-испуганным, что меня пробирало на смех от одного только вида её синих губ, сложившихся в букву «О».

— Что? Откуда ты…

— Все знают. Вся школа. И я рад тебя наконец-то же просветить, потому что лично мне уже в конец надоело смотреть на тебя, его гребаную собачку Хатико, сталкерящую Мальчика-Который-Выжил двадцать четыре на семь.

Довольный произведённым эффектом, я уже хотел сбежать от этой ненормальной куда подальше, но она вновь заговорила, повергая меня своими словами в бешенство.

— Я застала его трахающим Чжоу Чанг.

Нет, не тот факт, что он ебал самую горячую студентку местной академии, заставил меня обернуться и наорать на Уизли. Я был испуган, поражён и одновременно зол на то, что она начала изливать мне свою ничтожную душонку, словно я только что выступил для неё в роли сопливой жилетки для слёз.

— Ты совсем чокнулась? Мне какое дело?

Она глядела как будто сквозь меня. В тот момент я решил, что она поступает по-театральному наиграно, однако что-то в её поведении реально было пугающим. Я закатил глаза, вновь отвернулся и быстро пошёл в сторону парковки. Отец ждал меня уже как минуту, поэтому пришлось выслушать пару ласковых. К слову, его лекция меня мало интересовала — я всё никак не мог забыть тёмные глаза Уизлетты, в которых на самом деле проглядывалось лёгкое сумасшествие. Признаюсь, мне даже было интересно: убила ли она себя, в конце концов, или нет?

* * *

Эта сумасшедшая Уизли… Её знала вся школа, но в то же время никто не замечал. Ведь, как говорят, в семье не без урода? Девчонка прославилась своей любовью к сталкингу за Поттером. Где он — там и она. Даже её родной брат зачастую при всех выговаривал бедняжке, в то время как Великий Гарри лишь невинно улыбался и всеми силами оправдывал поведение влюблённой дуры. Кажется, он на самом деле был настолько туп, что даже не осознавал, насколько младшая Уизли одержима. В прочем, этот факт лишь раззадоривал девушек, с которыми Мальчик-Который-Выжил ебался. Я сотню раз слышал, как они смеялись и издевались над Уизли. Дело занимательное, но, как по мне, низкое. Девчонку и так бог мозгами обделил, а глумиться над убогими как-то тупо. Сама она в полной мере не осознавала, что творит: например, как-то раз забралась в мужскую раздевалку, дабы подсмотреть за ним. Никогда не забуду лиц других парней, когда она случайно чихнула в одном из шкафчиков, тем самым обеспечив себе выговор от физрука и неделю исправительных работ!

Короче, её существование никогда никого не интересовало. Я не думаю, что Уизлетта могла нравиться другим парням или иметь подруг, потому что всегда замечал её лишь в гордом одиночестве. Думаю, ею брезговали, ведь внешность у неё тоже была ну такое: лицо, сплошь усеянное веснушками, вечно серое и невзрачное, говорящее само за себя: «Я мышь», слишком худое тело, маленькая грудь, мелкий рост. Если бы она не проявляла столь бурный интерес относительно Поттера, кажется, её бы не знали собственные одноклассники.

Я думал о ней всё утро, из-за чего отец жутко бесился. Мы ехали в машине, я пытался завязать разговор, дабы хоть как-то сгладить появившиеся неровности в наших с ним отношениях. Честно признаюсь, я боялся отца — он был сторонником довольно жестоких методов воспитания. В итоге он вовсе заткнул меня, когда ему позвонил кто-то с работы.

Отец внимательно вслушивался в речь того, кто висел на противоположном конце трубки. Я напрягся вместе с ним, но не желал выйти из машины, несмотря на то, что мы уже подъехали к школе. Наконец, по всей видимости, в его адрес полетело какое-то оскорбление, из-за чего он разразился громом и молниями, казалось бы, стараясь одним лишь криком стереть с лица Земли своего собеседника. В итоге телефонный разговор закончился на крайне неприятной ноте — отец со всей силой ударил кулаком в руль, извергаясь, словно вулкан, новыми ругательствами.

Я молча смотрел на него, искренне не понимая, что происходит. Вроде как их клиент остался недоволен, вроде как что-то пошло не так с заказом и теперь нам будет очень плохо. Вот только это кому — нам? Отцу? Или мне с мамой?

— Ты чего пялишься, щенок?! Давно не получал, а?!

На этом грозном «а» он перемахнул через меня и раскрыл дверцу автомобиля. Я даже не успел ничего сообразить, как понял, что лежу на асфальте и на меня обращены взгляды доброй половины школы. Вторая половина узнает обо всём после, и уже на следующей перемене моя репутация «богатенького Ричи» опустится до «отброса с помойки», с которым отец обращается как с мусорным мешком.

Он надавил по газам, вероятно, уже стыдясь своего поступка. Что ж, я даже не стал обижаться, со всеми бывает, ведь так? Вот только разодранная в кровь ладонь не способствовала моему спокойствию — вдруг я почувствовал в носу уже знакомое щипание.

— Ты как? Сильно ушибся? — послышалось сзади.

Я был готов поклясться, что первыми на помощь ко мне придут Крэбб и Гойл, но такого от девчонки Уизли совсем не ожидал. Она стояла, слегка наклонившись ко мне вперёд, удерживая за край свою короткую юбку. На её лице явно читалось волнение. Да что она вообще творит?

— Н-нормально, — от испытанного шока мой язык начал слегка заплетаться. Ладно, окей, событие, произошедшее только что, не совсем можно назвать чем-то нормальным.

Раньше отец делал так только дома. Что могло подтолкнуть его сделать это на людях? Он же сам всегда мне говорил, что для нас очень важно впечатление, которое мы производим на окружающих. Неужели в фирме случилось нечто на самом деле страшное? Его понизили в должности? Уволили? Решили посадить?

— Тебе нужно в медпункт! — верещала над ухом Уизли, стараясь меня поднять. Я не особо замечал её, больше раздумывая над проблемами отца, нежели над своей раненой рукой.

Очнулся я, когда она, опять-таки же, у всех на виду обхватила меня за талию и, дав на себя опереться, повела в сторону больничного крыла.

Стоп. Что, чёрт возьми, она вытворяет?

— Эй, отпусти меня! — вмиг протрезвев, я отскочил от неё, вновь начиная испытывать на секунду ушедшую боль. Стало ломить всё тело, как будто кто-то обстрелял меня камнями.

— Тебе же нужно к медсестре! — вмиг округлила глаза Уизли, совершенно не желая просто оставить меня в покое.

В этот момент прозвенел звонок.

— Грёбаная идиотка! — выругался я, невольно сжимая руки в кулаки. — Из-за тебя я опоздал на урок!

Она молча глядела на меня, словно не желая понимать, насколько только что испортила всё своей «заботой». Отец был бы в ещё большей ярости, если бы ему кто-то позвонил из школы и рассказал о моём опоздании. Конечно, вероятность этого приравнивалась к 5%, но нельзя было не учитывать настроение учителя и мозговитость моих мнимых друзей, которые попусту могли промолчать во время переклички, тем самым выставляя меня прогульщиком.

— Тебе нужно в медпункт, — всё долдонила Уизли, стоя на месте, как будто не решаясь ко мне подойти.

— Без тебя теперь уж знаю, — зло прикрикнул я, разворачиваясь к ней спиной.

Если не справка от медсестры, то меня уже ничто не спасло бы от гнева отца. Я ожидал, что девчонка развернётся и пойдёт на свои уроки, но она увязалась следом, при этом держась от меня на приличном расстоянии. Я терпел её присутствие до тех пор, пока не перешагнул порог больничного крыла.

— Так и будешь плестись сзади? Теперь решила сталкерить меня, а не Поттера?

Моё едкое замечание услышали все, кто только находился у медсестры, но невозмутимый, почти наглый вид Уизлетты, внушал подобие страха.

Здесь было непривычно много народу. Парень со сломанным пальцем и какая-то маленькая девчонка с бледным лицом. В итоге мы вдвоём уселись у самой двери, потому что просто-напросто в этой норе не было больше места. Кровь из руки никак не переставала идти, отчего я то и дело замечал на себе озабоченный взгляд Уизли, которая смотрела на меня каждый раз, как я отворачивался, и мяла в руках жёсткую ткань юбки.

— Следующий! — донеслось из-за двери.

Я облегчённо вздохнул и прошёл к кабинету, осторожно придерживая здоровой рукой повреждённую кисть. Девчонка Уизли шествовала спереди, освобождая передо мной проход. Её пальцы аккуратно касались моего локтя, как будто она неосознанно желала придать мне ненужной уверенности.

Медсестра долго осматривала рану, обрабатывала и перевязывала её бинтами. В кабинете всё это время царила страшная тишина, разбиваемая вдребезги лязганьем бутылочек с перекисью водорода и шуршанием новой пачки обезболивающих препаратов, открытой ею только что. Девчонка Уизли сидела вся напряжённая, красная, с опущенной головой, словно на самом деле волнуясь за моё здоровье.

Когда мы вышли из больничного крыла, половина урока уже давным-давно прошла мимо нас. Уизли призывно схватила меня за рукав пиджака и, «ослепительно» улыбаясь, предложила сходить посидеть в теплицы, дабы не шастать по школе во время занятий. Признаюсь честно, изначально эта идея тоже пришла мне в голову, однако перспектива находиться там вдвоём с полоумной девкой не приносила никакого удовольствия.

Теплицы — самое приятное место во всей нашей школе. Здесь выращивали овощи и фрукты для местной столовой, добровольцы ухаживали за цветами, даже создали живой уголок, состоящий из пёстрого раздражающего попугая и одной рыбки в банке из-под солёных огурцов с чёрными морскими камнями на самом дне. Я очень редко сюда захаживал, однако искренне любил каждый листочек, произрастающий на тамошних цветах и каждый сантиметр живой влажной земли, по которой так приятно было ступать ногами, уставшими от холода коридорных плит.

Наверное, именно благодаря тому, что звёзды в тот день сошлись особенным образом, я и решился всё-таки пойти с ней в эти чёртовы теплицы. Как ни странно, Уизли не выказала особенной радости. Всё выглядело так, как будто она просто предложила мне за компанию посидеть вместе и поразглядывать свисающие побеги плюща, совершенно не занимая себя посторонними мыслями. Мы угнездились как раз возле горшка с жасмином, ещё не зацветшие бутоны которого зеленели маленькими шариками на его сочных ветвях. Уизли гладила листья растения, я буквально ощущал на своей коже, как она касается до его нежных соцветий и ласково водит вдоль по жилкам одними лишь подушечками пальцев, словно желая спровоцировать цветок на что-то неприличное. Я, не отрываясь, наблюдал за всем этим, постепенно ощущая, как во рту становится нестерпимо сухо.

— Зачем ты мне помогла? Решила по достижении семнадцати годков наконец-то же обзавестись врагами? — наконец, спросил я, чувствуя, как меня начинают одолевать непонятные эмоции. Я не мог дать им характеристику, мне просто вдруг захотелось прервать молчание и вытрясти из Уизлетты хоть слово.

— Ты не похож на врага, — лишь вкрадчиво ответила она, продолжая заниматься своим бесполезным делом. — Я просто решила как-то отплатить тебе за доброту.

— Какую к чёрту доброту?

— Вчера…

Она возвела на меня свои большие карие глаза, в которых отражалось моё несколько разозлённое лицо.

— Я вчера сделал что-то доброе?

— Наверное, для тебя не доброе, а для меня доброе, — Уизли прошептала это, изображая на своём лице подобие печали.

— Я не хотел тебя спасать. Я просто решил высказать своё мнение. Ничего более. Прекрати строить воздушные замки и просто оставь меня в покое с этим дерьмом.

— Хорошо, — на удивление легко согласилась она.

Мы вновь замолчали. Каждый утопал в своих мыслях, туманящихся из-за запахов теплицы. У всех произрастающих здесь растений был свой аромат, распространявшийся по всему помещению, из-за чего казалось, словно ты находишься в капсуле с ядовитым газом, который постепенно закрадывается в твои лёгкие, норовя убить. Я вдруг вспомнил своих мнимых друзей — Крэбба и Гойла, с которыми познакомился ещё будучи совсем маленьким. Их родители работали вместе с моим отцом, однако всегда стояли на ступень ниже по статусу, из-за чего я имел право чувствовать себя главным. Эти два на редкость тупоголовых увальня всегда выступали для меня в роли личных телохранителей, которых я нанимал, можно сказать, за конфеты или новые комиксы про Человека-паука. По крайней мере, так было до пятнадцати лет. Потом пошли журналы с порнушкой, алкоголь и сигареты. Я сам особо не увлекался подобным, но мог позволить себе всю эту роскошь, поэтому мои друзья кайфовали по полной программе, параллельно упиваясь лаврами самых «опасных» парней школы. Да-а-а, нас боялись многие. Я с улыбкой вспомнил, как довольно часто мы промышляли мелким хулиганством чисто ради смеха, подставляли некоторых неприятных личностей (даже всеобщему любимчику Поттеру как-то раз перепало) и просто наслаждались своей возможностью доминировать над слабыми.

Однако, где же они сейчас? Почему они не ждали меня как всегда на парковке перед самым началом занятий? Неужели ушли раньше, не послушались?

— Что-то не так? — я быстро обернулся на голос Уизли и увидел в её выражении лица прежнее беспокойство. — У тебя проблемы?

Да, и, скорее всего, они достаточно крупные. В моей голове тут же всё сложилось воедино, являя разуму самую ужасную картинку из возможных. Я вдруг резко понял, что произошло у моего отца на работе.

Его подставили. Отцы Крэбба и Гойла просто надули его, как грёбаного осла. На другом конце провода сидел начальник, который распоряжался об увольнении.

Господи, всё ясно, как день…

— Малфой? Что…

— Заткнись. Просто замолкни.

Эти два урода на днях всё твердили, что их отцы при помощи одного дельца смогли сорвать небывалый куш в виде пары миллионов долларов и скорой поездки за границу. Тогда мне всё казалось, что эти мыслишки лишь фантазии родителей, не сильно отличающихся по уму от своих сыновей. Вероятно, именно поэтому вчера Крэбб с Гойлом так и не пришли на эту чёртову вечеринку. Они прекрасно знали, что произойдёт сегодня утром с отцом. Сами того не сознавая, эти ублюдки опустили мою семью в самую грязь. Чёрт!

По всей видимости, зло — это действительно большой бумеранг, у которого есть отвратительное свойство возвращаться. Сначала я унижал их, теперь они могли унижать меня. Но что же будет со мной, если они оба захотят перевестись в более престижную школу? Пока рядом со мной находились эти два амбала — дело в шляпе, ни один униженный и оскорблённый не посмеет и пикнуть в мою сторону. Однако если я окажусь в полном одиночестве…

— Послушай, ты странно выглядишь. Из-за чего с тобой сегодня обошёлся так грубо тот человек в машине?

Я вновь взглянул на Уизли. Её руки теперь были зелёными из-за сока листка, сорванного ею только что. Она до сих пор мяла его, потирая между большим и указательным пальцем.

— Это был мой теперь уже безработный отец.

Она вдруг резко дёрнулась и сочувственно дотронулась до моего плеча.

— Что, серьёзно? Это просто ужасно… Знаешь, моему папе тоже неоднократно приходилось лишаться работы, и в такие моменты…

— Мне это неинтересно, — прервал я вновь чересчур разговорившуюся рыжую идиотку, которая так и горела желанием вылить на меня поток дерьма, которым обыкновенно кормилась вся её семья.

Нет. Я не чёртов бедняк, не сын лоха, сидящего на крохах социального пособия, не чёртов несчастный молокосос, вынужденный работать с четырнадцати лет, чтобы не сдохнуть с голода.

От переизбытка эмоций я почувствовал прилив жара. Мне стало немного дурно, все ужасы такой жизни вмиг завертелись перед глазами ярким калейдоскопом.

Дома мне конец. Отец наверняка напьётся и опять начнёт своё старое шоу про грушу для снятия стресса, в котором я, Драко Малфой, буду главной звездой.

В этот момент я совершил, вероятно, одну из самых главных ошибок в своей жизни. Моя рука потянулась к воротнику водолазки, дабы избавиться от духоты, вмиг обуревавшей всё тело. Момент — и Уизлетта глядит на меня округлыми от удивления глазами.

Там побои, оставленные отцом. Блять.

— Что это? — она приблизилась ко мне.

Это был уже перебор. Неужели я был способен за один день исчерпать все запасы своего везения? Дайте мне хоть каплю, иначе, чувствую, к вечеру мне придётся покончить жизнь самоубийством.

— Ничего, — резко ответил я. Мне даже пришлось ухватить её за руку, которая уже норовила дотянуться до шеи. И откуда у этой рыжей дуры столько любопытства? Стерва!

— Не трогай меня! — взревел я, когда сумасшедшая уже пустила в ход вторую руку, которой орудовала за моей спиной.

— Я не отстану, пока не расскажешь. Тебя били? Издевались? Кто они? Или это он?

— Никто! Отъебись! Чёртова идиотка, да тебя пора бы уже в психушку сдать!

— Скорее, в психушку пора сдать того, кто сделал это с тобой.

Я обмер. В груди зародился страх. Я не понимал, отчего её слова произвели на меня такое впечатление. Возможно, это из-за изредка мелькающей мысли в моей голове, говорящей о том, что я живу в чёртовой психбольнице, где мои родители выступают в качестве пациентов?

— Послушай, Малфой, — Уизли начала вкрадчиво, как будто силилась объяснить пятилетнему ребёнку очевидную вещь, — тебе же самому станет легче, если расскажешь. Я никому не скажу. Да мне и некому. Давай, выкладывай!

— Теперь я ещё лучше понимаю, почему с тобой никто не общается. Ты очень ущербная. Прям противно.

Не знаю, зачем сказал это. Просто так захотелось гадость какую-нибудь выкинуть, без задних мыслей. Я не думал, что эта дурёха тут же начнёт реветь, как чёртова самка кита.

Слёзы крупными каплями стекали с её красных щёк. И как в фильмах люди так красиво могут плакать? Ведь в жизни же всё совершенно по-другому. Вот, сидело тогда передо мной это распухшее уродливое чудо, которое своими соплями и слюнями грозилось затопить все теплицы, и что в итоге?

Я решил её пожалеть.

— Это сделал отец. Я разозлил его сам. Заслужил, так сказать. А теперь заткнись и перестань тут спектакль разводить, тошнит уже.

— Малфой… И часто ты вот так вот отца злишь? — глотая слёзы, выдавила из себя Уизлетта.

— Не очень. Раз в месяц, может в два. Хватит допрашивать меня! — в последний момент спохватился я, чувствуя, как рассказ сам по себе начинает слетать с губ. Чёрт, ещё немного, и эта сволочь узнала бы всю мою подноготную!

— Я не допрашиваю, а интересуюсь, — наконец, с резоном заметила Уизли, поднимая указательный палец вверх. — Знаешь, даже Великому и Ужасному Малфою иногда нужно выговориться. Если есть ещё что-то…

— Нет, ничего нет. А теперь я ухожу, потому что твоё общество мне осточертело. Прощай, — бросил я, поднимаясь с места и, не оглядываясь, прошествовал к выходу из теплиц.

Она продолжила сидеть на месте. Наверняка, ещё немного поплакала и пошла на урок. Господи, да у неё же всё на лице написано… Теперь будет считать меня своим другом.

Мне такие друзья не нужны. Лучше одному, чем с такой.

* * *

Начиная с того самого дня все мои теперь уже бывшие друзья и знакомые вдруг резко решили дружно начать игнорировать меня. Я не искал их общества, ходил один, но в душе жутко страдал и надеялся, что когда-нибудь этот всеобщий бойкот закончится. Клянусь, в мою сторону несколько раз летели смешки. Наверное, уж очень комично выглядел Драко Малфой, сидящий в полном одиночестве во время обеда.

Уизли иногда подходила ко мне, неловко топталась, стоя совсем рядом, а после разворачивалась и уходила прочь. Вероятно, она продолжала считать меня своей лучшей подружкой, но её мечты никак не смели стать реальностью — присутствие сумасшедшей легко могло ещё больше ухудшить мой статус, а этого я бы не пережил.

В тот прекрасный день они как раз поджидали меня за углом, у мужского туалета. Уроки закончились уже как несколько минут, я заметил их ещё когда вышел из кабинета английского языка. Уже тогда в мою и без того ноющую голову закралась уверенность в неизбежности драки. Конечно же, они абсолютно верно поступали — просто расквасить лицо за годы унижения ещё по-божески! Мне было и страшно, и смешно одновременно, ведь сраный бумеранг зла на этот раз решил влететь прямо в мой глаз, оставляя симпатичненький фингал на всё лицо.

В определённый момент я даже отключился, впадая в лёгкое беспамятство. Вокруг обитала лишь тьма, шумы в ушах не давали покоя, однако спустя некоторое время боль заиграла в моём организме новыми красками — какой-то умник вздумал ударить ногой где-то в области живота. Судорога сковала тело, мне даже было тяжело дышать. Мышцы то сжимались, то разжимались. В горле в конец пересохло, я молился, чтобы эти придурки наконец-то же остановились.

Мне был известен каждый из этого «Молчаливого клуба мамкиных мстителей». Удивляюсь, как они ещё не напялили на головы колготки или маски животных, как в лучших криминальных детективах с телеканалов для домохозяек. Время от времени я видел их испуганные глаза, блестевшие слезами и ненавистью. Ноги, обутые в дешёвые тряпичные кеды, уродливые лица, заплывшие прыщами и жиром… Интересно, сколько они планировали это нападение? Год? Два? А, может быть, всю жизнь? Не я, так кто-нибудь другой издевался бы над их ущербностью.

На самом деле, у меня много раз появлялась прекрасная возможность сбежать. Эти идиоты даже в подобном деле не отличались особой изобретательностью — их неповоротливость с медлительностью легко сыграли бы мне на руку. Но для осуществления любой махинации была необходима хоть какая-нибудь физическая сила, которой я, к сожалению, не располагал.

Мои мышцы были развиты просто ужасно, к тому же небольшой вес и длинные, немного непропорциональные конечности, которые я постоянно не знал куда деть, с самого начала сыграли со мной злую шутку — не успело пройти и минуты, как я вытирал пыль с коридорных плит, подобно какой-нибудь половой тряпке.

За всё время «избиения младенцев» мои мучители не обмолвились и словом. Я слышал сопение, пыхтение, кашель и даже рвотные позывы со стороны кого-то из них, но ни одного звука, хоть как-то напоминающего собой злорадство или радость. Гробовая тишина. Это даже пугало.

Под конец, когда, вероятно, они уже все выдохлись, один из униженных и оскорблённых поднял меня за грудки изорванного пиджака, прислоняя к холодной стене. Из моего носа шла кровь, разодранная губа сильно саднила, а заплывший глаз отдавал жгучей болью в висок. В то же время я ощущал, как на теле пульсирует буквально каждый синяк, оставленный этими ублюдками как будто в напоминание о моей беспомощности и убогости.

В моём сердце не было особой злобы, произошедшее я воспринимал как должное. Наверняка сейчас про себя они ликуют, ибо им удалось показать мнимому «королю» на что способны его рабы. Блять, да я же теперь в самой низшей касте, ведь меня избили чёртовы фрики, которые всегда причислялись к изгоям… Завтра об этом узнает вся школа. Надо мной будут смеяться. Много смеяться. Вероятно, ещё раз изобьют. Может быть, стоит всё же покончить жизнь самоубийством? Ближайшие дни всё равно будут напоминать испытание в девять кругов ада, какой смысл задерживаться, а после терпеть это уже непосредственно в ином мире?

Тот, что активнее всех «вершил правосудие» в тот момент опустился к самому моему лицу и прошептал:

— Хренова сука, теперь ты понимаешь?

Я проигнорировал его слова, прикрывая глаза и морща лоб. В боку сильно закололо.

— Мы снимали всё на телефон. Если пожалуешься кому-то, сольём в интернет, и тогда все узнают, каков ты на самом деле!

Последние слова меня вовсе не удивили. И всё же даже если бы у меня была возможность рассказать о случившемся, я бы ею не воспользовался. Смысла не было.

В завершение сей благотворительной акции «Унизь Малфоя» на меня смачно харкнули, попав прямо в щеку. Класс, спасибо вам, дорогие участники, за проявленное понимание и доброту!

Когда звуки шагов в коридоре затихли, я стал лихорадочно соображать, что же делать дальше. С одной стороны, мне была просто необходима хоть какая-нибудь медицинская помощь, а с другой — вдруг медсестра захочет выведать что-то о случившемся? Тогда придётся искать оправдание, а в данной ситуации классическое «упал с лестницы» явно не прокатит. Что же делать?

Мне вдруг очень сильно захотелось спать. Боль просачивалась, словно вирус, во все участки тела. Создавалось ощущение, словно я несколько месяцев без остановки разгружал сотню фур с кирпичами. Особенно сильно давал о себе знать живот, в котором как будто зияла дыра. Но физическую боль причиняли мне не только раны. Мои вещи, теперь уже порванные и годящиеся разве только что для бомжей…

Ладно, я решил тогда просто остаться на месте и ждать помощи извне.

В голове обитала пустота. Дико хотелось обзавестись каким-нибудь телепортом, способным перенести меня куда угодно. Господи, почему мы не в книге, где всё возможно?

Спасение пришло внезапно. Я уже почти уснул, полностью отдаваясь во власть царства Морфея, однако милейшее создание с рыжими волосами и до чёртиков напуганным лицом выхватило меня из лап божества. Сука.

— Малфой, что случилось? Кто это сделал с тобой? — она придерживала меня за плечи, не давая завалиться на бок.

Мне действительно хотелось послать её на хуй Поттера, но, то ли к добру, то ли во зло мне, я не располагал данной возможностью, ибо мышцы, на время переставшие хоть как-то функционировать, совершенно отказывались воспроизводить хоть какие-то звуки. Я мог лишь зло глядеть на неё, про себя проклиная весь мир.

— Господи, — вырвалось у Уизли, когда она повернула мою голову и увидела стекающую с щеки склизкую слюну. Действительно, Господи! Что это за пиздец?

Не в силах более терпеть все эти унизительные манипуляции, я попытался прокашляться и, кажется, слегка упал на пол. Холод плитки тут же обжёг мои горящие пальцы и лицо. От слишком резкого движения я ощутил, как все мои внутренности сжимаются в один большой ком и норовят вырваться наружу через рот.

— Боже, Драко, — в голосе Уизли послышалось отчаяние. Да ну, не может всё быть настолько плохо! К тому же, мне показалось, или она в первый раз за всё это время назвала меня по имени? — Драко, прошу тебя, не напрягайся так!

Она прокричала это слишком громко, в моих ушах даже вновь возникли привычные шумы и голова вмиг налилась кровью.

— Всё будет хорошо, сейчас, — тем временем ворковала над моим ухом Уизлетта. Я, было, заслышал слёзы, которые она в очередной раз глотала во время общения со мной. Насколько нужно быть тупой, чтобы рыдать в подобной ситуации вместо меня?

— Вот так, — её руки аккуратно обхватили меня за подмышки и помогли слегка приподняться с пола. Ноги не слушались, перед глазами поплыло пространство.

Но Уизли, несмотря на свои габариты, продолжала тянуть меня вверх, попутно опираясь об стену и шепча подобие нежных успокоительных слов на ухо. Клянусь, если бы не боль, мои щёки стали бы цвета мака уже тогда лишь из-за её «заботы».

— Драко, можешь идти? — внезапно просипела она, обдавая моё лицо своим горячим дыханием. Я повернул голову и увидел красные влажные глаза, которыми она таранила меня, совершенно не стесняясь возникшей близости.

Я лишь выдал что-то вроде хрипа, отдалённо напоминающего «да». Уизли ободряюще улыбнулась и, сунувшись мне под руку, прижалась к груди. Учащённо дыша, еле-еле переставляя ногами, она медленно потащила меня вперёд.

Я не понимал, отчего эта идиотка не захотела позвать на помощь или просто пройти мимо. В самом деле, какое ей дело до меня? Мы не друзья и даже не знакомые. Какой смысл ей вот уже второй раз кидаться мне на помощь?

А тем временем Уизлетта с упорством, достойным награды, несла меня вдоль коридоров, направляясь к медсестре. Не было смысла сопротивляться, в любом случае даже для оказания первой медицинской помощи ей потребовались бы хоть какие-то лекарства или обезболивающие. Я покорно переставлял ногами, ощущая себя при этом столетним дедом, который не способен без посторонней помощи даже сходить в туалет. Стыд разливался краской по моему лицу. Господи, это так унизительно! За что?

Мы шли так очень долго. Казалось, прошло несколько часов перед тем, как вдали показалась заветная дверь, ведущая в больничное крыло. Уизли напряглась ещё сильнее, я слышал, как она из последних сил дышала, принимая на себя основную часть массы моего тела. Представляю, как это выглядело со стороны… Два уродца карабкаются, словно побитые собаки, на склон отчаяния. Что же будет дальше?

В кабинете медсестры царила тишь да гладь. Я порадовался такому повороту событий, у меня, по крайней мере, появлялся шанс сбежать. Уизлетта аккуратно усадила мою тушу на кушетку. Интересно, отчего именно дрожали её руки? Кровь или страх, что я умру?

Нет, конечно же, я не мог умереть. Раны были не настолько серьёзными, так, парочка гематом и слегка поправленный нос. От девчонки, в принципе, ничего особого не требовалось. Мне даже было любопытно, как будет выглядеть её лицо в опасной близости от моего, когда эта криворучка начнёт обрабатывать надкусанную губу или фингал.

Уизли судорожно перерывала шкафчики со смертельными вонючими зельями в поисках чего-то подходящего. Ей на руки попалась какая-то шелестящая упаковка с пластырями и перекись водорода, которая вмиг оказалась на ватном диске. Губу больно обожгло огнём, холодная, словно снег, мазь очутилась на моём синяке. Я даже не заметил, как девчонка уже накладывала какой-то розовый пластырь с котятами мне на разодранную скулу и рылась в холодильной камере в поисках льда для пострадавшего носа. Сначала я сдерживался изо всех сил, чтобы не материться или как-то ещё уведомлять Уизлетту о невозможной боли, сковывающей конечности из-за любого прикосновения, но впоследствии это стало невозможно. Я выл, ругался, кричал и шипел на неё, однако, надо отдать рыжей идиотке должное, она не оставила меня, а даже с какой-то обезоруживающей настырностью продолжала заниматься своим делом, тем самым спасая меня как минимум от заражения крови.

Под конец она уселась у меня в ногах и долго смотрела перед собой. Вероятно, Уизли ждала прихода медсестры. Я наблюдал за её профилем — он был не так уж и дурен, но всё же что-то в нём отталкивало. То ли это его серость и невзрачность, скучность и сухость, то ли это во мне играли былые предрассудки насчёт девчонки. Я не знаю. В любом случае её спокойствие заставило меня забыться на время.

Прошло десять минут. Я отвернулся лицом к стенке и закрыл глаза. Мне представилось светлое лицо матери, её ласковый ещё молодой взгляд и нежные губы, касающиеся моего лба. Она всегда целовала меня, когда я падал или делал что-то не так. В этот момент мне сильно её не хватало… Как же всё-таки иногда хочется освободиться от пут взрослой жизни и вновь хоть денёчек побыть ребёнком, безответственным и непосредственным!

В какой-то момент мне представилась сама Уизли, целующая меня в лоб, прямо как мама. Это одновременно и пугало, и заставляло улыбаться. Я прикрыл губы ладонью, довольно воображая, как она могла бы приласкать меня, точно своего сына, дать необходимую заботу, поделиться теплом. Этого мне сейчас как раз не хватало!

— Уизли, — позвал я рыжую идиотку и обернулся. Она уже стояла на пороге, собираясь уходить. Значит, решила не дожидаться прихода медсестры?

— Что? — лишь выговорила она. На лице вновь проявилось то озабоченное выражение, лоб покрылся привычными складочками.

— А… ничего.

Я отвернулся обратно и до моих ушей донёсся звук хлопающей двери.

Меня забрал отец, который приехал на общественном транспорте. Он пресекал каждую мою попытку задать вопрос по этому поводу, сам был немногословен, постоянно высматривал что-то на дисплее своего смартфона. По всей видимости, сегодня он продал машину, дабы уплатить все наши долги.

Мы добирались на автобусе сначала в травмпункт, где позаботились о моём лице, а после домой. В кабине было пусто, лишь седой дедок в большой чёрной шляпе с полями сидел впереди нас и всё читал старый выпуск какой-то жёлтой газеты. Мы молчали всё время. Я жалел, что возвращаюсь домой. В последние дни там было невозможно находиться: мать постоянно жаловалась на частые головные боли, всё бродила по коридорам в своём белом развивающемся пеньюаре, подобно приведению, и часто плакала, запираясь в ванной и включая на полную кран с водой; отец вовсе не выходил из кабинета, лишь под вечер спускался на кухню, орал сам на себя из-за отсутствия мало-мальски пригодного ужина. Если я оказывался по близости… В прочем, об этом не стоит говорить.

Всё катилось к чёрту. Вот и тогда, по приезде домой, меня не ждало ничего интересного. Нет, меня, как ни странно, никто не стал отчитывать или «наказывать» новым усовершенствованным методом от Люциуса Малфоя, нет. Меня просто игнорировали. Мать лишь спустилась вниз попить воды и тут же ретировалась в свою спальню, не говоря ни слова. К отцу я не рискнул подходить. После часа напряжённого ожидания в травмпункте он в конец выдохся и мог лишь осуждающе глядеть на меня заплывшими красными глазами, как бы говоря: «Это ты виноват во всех моих несчастьях». На его лице уже пробивалась жёсткая светлая щетина. Я не хотел смотреть на то, как он медленно падает в бездну.

Я провалялся дома целую неделю, и мне никто не сказал ни слова. Каждый вдруг стал друг другу чужим человеком. Меня душило одиночество — я пробовал списаться хоть с кем-нибудь в социальных сетях, но после всего случившегося очень многие вовсе удалили меня из друзей, а некоторые просто-напросто игнорировали. Наверное, мне нельзя было на них обижаться, ведь, случись подобное дерьмо с кем-то из них, я реагировал бы точно так же.

В конце концов, нужно было возвращаться к привычному укладу жизни.

* * *

Каждое своё и без того ужасное утро мне приходилось проводить в самой настоящей человеческой мясорубке, натыкаясь на локти недоброжелательных офисных работяг и плебеев, ещё не успевших заработать на свою собственную машину. Я ненавидел буквально каждого своего соседа, однако самым настоящим кошмаром в итоге стала она — девчонка Уизли, уродливое лицо которой мне приходилось созерцать буквально всё время своего «путешествия» до школы. Сколько я вместе с ней ни ездил, вечно эта беспечная дура прибегала в самый последний момент и вскакивала на высокий порожек автобуса, при этом изо всех сил карабкаясь, словно утопленник, по железному скользкому поручню, так и норовя упасть, разбившись насмерть. Конечно же, мне приходилось ей помогать, держать за локоть или за потрёпанный старый рюкзак, готовый разорваться от тяжести вещей. После разгорячённая от бега Уизли жалась ко мне на пару секунд, переводя дух, отскакивала, как ошпаренная, и, вся красная, как ни в чём не бывало продолжала в молчании пялиться в окно, как будто это я только что чуть ли не домогался до неё. Меня это дико раздражало, однако раз за разом я отчего-то молчал, вероятно, боясь вновь вызвать приступ слёз и соплей.

— Когда-нибудь я не стану тебе помогать взбираться, и ты так и останешься висеть ногами вниз на ступеньках, — едко выдавливал я из себя в один из таких неприятных дней, чувствуя, как мои щёки краснеют.

Она смеялась и рисовала на окне, испещрённом дождевыми каплями, маленькие корявые сердечки.

— Это очень смешная шутка, Драко. Мне кажется, что ты бы меня поймал, даже если бы я висела на краю Эвереста.

— Ни за что.

— Посмотрим.

— Хочешь поспорить?

Она подняла голову, слегка поиграв бровями. Я ухмыльнулся, сам не знаю почему. Её манера вставлять свои убогие приёмчики посередине разговора уже перестала быть чем-то новаторским, и теперь могла насмешить лишь своей тупостью.

— Ты улыбнулся, — заметила она, в свою очередь растягивая свои противные тонкие губы.

— Просто ты идиотка, — риторически ввернул я, отворачиваясь от её мышиного лица. Тогда оно показалось мне по-особенному серым. Даже болезненным. Вообще от Уизли исходил подозрительный жар, она как будто плыла в своём сознании, мученически строя из себя здорового человека. Неужели настолько тупа, что решила припереться в школу, будучи простуженной?

— Дождь всё серчает. У тебя есть зонт? — внезапно выдала она, прикладываясь лбом к окну. Её глаза блаженно закрылись, ресницы изредка подрагивали. Мне стало тревожно.

— Есть. Но тебе я его не дам.

Она промолчала, никак не реагируя. Возможно, решила спросить это, не тая никаких надежд. Сбегающие дождевые капли с её мокрого лица, тёмных локонов и дешёвой одежды заставили меня даже немного пожалеть о своём категоричном ответе. Всё-таки, это как-то некрасиво с моей стороны. Но дело сделано. Я не буду перед ней унижаться.

Водитель объявил нашу остановку, и мы вдвоём быстро выскочили из автобуса. Уизлетты сразу след простыл, вероятно, она просекла, что не стоит терять время даром на ожидание всяких горделивых индюков, типа меня. Запах мокрого асфальта и травы тут же врезался в нос, забрался в лёгкие и постепенно остыл там, оставляя приятное послевкусие во рту. Пока я раскрывал зонтик, чувствовал, как быстро намокает моя голова, а за шиворот пиджака льётся ледяная вода. Девчонка явно не смогла бы остаться в живых после бойни с таким дождём, но это уже были не мои проблемы.

Однако, если учитывать тот факт, что она именно по моей вине заболеет потом ещё больше… Если брать в счёт её состояние, болезнь на лице и лёгкую степень аутизма, при которой Уизли решилась в столь холодный день напялить лёгкую ситцевую рубашку… то выходит, что я, блять, сущее исчадие ада.

Ладно, я запланировал извиниться завтра, если она не завалится где-нибудь под кустом по дороге в школу.

* * *

В фойе было холодно и очень влажно, тут и там сновали промокшие ученики, громко смеялись и обсуждали всякие нелепые вещи. Я заметил её у самого входа, всю продрогшую до самых костей, изнурённую и вконец выбившуюся из сил. Уизли стояла возле стены, облокотясь на неё всем телом. Я вновь почувствовал прежний укол совести. Наверное, мне стоило бы извиниться именно сейчас, а не завтра. Если бы я сделал это на следующий день, она могла послать меня куда подальше, а портить отношения с единственным человеком, который обращает внимание на меня, не хотелось.

— Эй, ты, — она сильно вздрогнула, заслышав мой тихий оклик. Я встал подле неё, при этом глядя на противоположную стену, делая вид, что игнорирую всё и всех. — Неважно выглядишь.

— Всё в порядке, — шепнула Уизлетта, поёжившись. — Это из-за дождя. Сейчас высохну и буду в норме.

Она еле-еле оторвалась от стены и медленно побрела в сторону какого-то кабинета. В конце концов, её ноги подкосились и мне вновь пришлось спасать дурную башку этой рыжей идиотки — благо, никто не заметил, как я подхватил Уизли и увлёк в ближайший закоулок под лестницей, где, слава богу, стояла какая-то обшарпанная лавочка, о существовании которой, наверняка, никто не имел ни малейшего понятия.

— Сейчас пойду к твоему учителю и скажу, что тебе срочно нужно к медсестре. Это не обсуждается, — железно прибавил я, заметив, как девчонка пытается воспротивиться.

Пришлось стянуть с себя пиджак и завернуть в него Уизлетту, попутно обругивая её за невозможную тупость и наплевательское отношение к своему здоровью. Она жмурилась, слизывала капельки воды, зреющие на её губах, и с силой сдавливала мою ладонь своими маленькими влажными пальчиками. Я чувствовал себя нерадивой мамашей, у которой заболела нелюбимая дочка. Чёрт, если бы мне кто-то когда-то пару месяцев назад сказал, что я буду носиться, словно курица-наседка, с рыжим отрепьем из семейства Уизли, я бы рассмеялся этому человеку в лицо и пошёл бы в очередной раз искупать её братца в унитазе!

Я оставил её греться, а сам убежал искать препода. В итоге я нашёл его в комнате отдыха для учителей, где этот молодой говнюк флиртовал с какой-то легковерной секретаршей. Он даже не понял, о ком конкретно я говорю, махнул рукой и быстро захлопнул дверь прямо перед моим носом. И ради кого я терплю все эти унижения? Просто пиздец…

Уизли тем временем уже чуть ли не заснула, сидя на лавочке, подобно бездомному котёнку, выброшенному хозяевами в дождь на улицу. Она мало понимала, что с ней происходит, и всё время лезла ко мне обниматься, как будто ощущала сильную тяжесть на плечах, от которой ей дико хотелось избавиться.

Задребезжал звонок, коридоры опустели. Мы достаточно быстро добрались до медсестры, та лишь с ухмылкой проворковала что-то вроде «Вы, наверное, очень любите друг друга, раз уж постоянно ходите вместе сюда», но тут же заткнулась, потому что я на всех парах выскочил из её кабинета. Я прекрасно осознавал, что нас с Уизлеттой и так слишком часто видят вместе. Тем более, когда у кого-то из нас неприятности.

Это всё походило на какое-то тупое ток-шоу, в котором «судьба» постоянно сводит двух людей, чисто физически не способных быть друг с другом. Такой расклад событий лично меня далеко не устраивал. Она — обуза, которая опустит меня в глазах других людей ниже плинтуса. С ней нельзя водиться хотя бы из-за того, что она принадлежит к сумасшедшему семейству Уизли. К тому же она сталкерит Поттера и ведёт себя как конченная! Эта странная одержимость Великим Гарри вовсе нехило так раздражала. Меня бесил тот факт, что он её настолько сильно интересовал. Наверняка, она даже не была способна кого-то другого воспринимать в качестве парня. Конечно, ведь есть же милашка-Поттер, добрый и понимающий, трахающий самых горячих студенток в городе, способный пойти на геройский поступок!

От одного воспоминания о Поттере меня затошнило. Ну и где же он сейчас, когда девушка, безмерно влюблённая в него, чуть ли не умирает на больничной койке? Чёртов ублюдок…

Наверняка, ему это простительно. Ведь Гарри такой хороший, у него и так много дел, нет времени на замухрышку по типу младшенькой Уизли! Надо бежать снимать котят с деревьев в парке, как это было в тот раз, или спешить вытаскивать утопающего из озера, чтобы потом в местных убогих газетках про тебя написали три паршивых строчки, дабы в очередной раз потешить самолюбие Великого Поттера!

Конечно же, давайте откровенно срать на чувства человека, который просто не вышел лицом и не может дополнить твоё элитное собрание «Золотого трио», который наверняка написал тебе тонны любовных писем и ни на одно из них не получил ответа! Давайте считать сестру твоего лучшего друга за «малышку» и не воспринимать её намерения всерьёз, тем самым раз за разом давая ей надежду!

В прочем, так было всегда. Извечен этот бич безответной любви! И, несмотря на то, что Уизлетта откровенно раздражала, мне было её искренне жаль. Девчонка просто выбрала не того.

На следующей перемене я решил всё-таки проведать рыжую идиотку, чтобы удостовериться в том, что всё в порядке. Признаюсь, я ожидал и вовсе не увидеть её — родители легко могли приехать с работы в школу и забрать больную домой. Но нет, Уизли по-прежнему валялась в больничном крыле. Медсестра укутала её в тёплый колючий плед так, что только нос торчал, и отгородила от внешнего мира белоснежной ширмой. Когда я вошёл, девчонка сидела одна и глядела на меня своими усталыми, но счастливыми глазами. Я спросил у неё о самочувствии, она ответила, что «эта милая женщина мадам Помфри» заставила выпить её две кружки горячего чая с какими-то травами и уложила спать. Как утверждает сама Уизлетта, было легко догадаться заранее о моём визите. Чёртова Ванга! И всё же утешает тот факт, что она хотя бы ждала именно меня, а не своего любимого братишку или его хозяина Поттера.

Уизли взяла с меня слово, мол, я буду приходить к ней на каждой перемене и сторожить её сон. Вдоволь наматерившись про себя, я всё же, скрипя душой, навещал эту калеку до конца дня. Это было довольно нудно — сидеть и смотреть либо как она спит, либо как она мелит какую-то чушь, рассказывая «интересные» факты из своей жизни. Я слушал её и не понимал: если она так любит поговорить, отчего ж у неё вообще нет друзей? Или эта мерзкая уху говорливость попугая Жако развилась на фоне тотальной нехватки общения?

Иногда Уизлетта просила меня почитать ей что-нибудь из моего домашнего задания. Я охотно взялся за реферат по истории Англии, и даже с удивлением заметил, что ей выбранная мною тема была интересна. Однако болезнь сильно подкосила девчонку: к концу обеденного перерыва я заметил, что у неё опять заалели щёки и выступил пот на лбу.

Теперь, видя, насколько ухудшилось её состояние из-за дождя и моей тупости, я ещё больше страдал от уколов совести. Я бросался желчью сам в себя. Мне хотелось ещё хоть как-то помочь Уизли, дабы закрыть свою вину. Именно поэтому под конец дня я с твёрдой уверенностью направился к своему шкафчику и откопал там свою вязаную кофту, которую мама каждый раз в начале года заставляла брать с собой в школу на всякий случай. Что ж, в кои-то веки этот случай настал!

Уизлетта сидела на кушетке, свесив короткие ножки, не достающие до пола. Она завязывала шнурки на своих доисторических, кое-где порванных кедах, наверняка до этого принадлежавших Рону или одному из легендарных близнецов Уизли.

— На, — я всучил ей кофту, а сам стал собирать в её рюкзак кое-какую канцелярию, разбросанную по кушетке. В самом деле, прям как в детским саду: цветные карандаши, стёрки в виде котят со слезшей от времени краской, парочка дешёвых фломастеров, заменявших текстовыделители и клочки пожелтевшей от времени бумаги в клеточку, на которой вырисовывались какие-то уродливые сердечки. Я с раздражением скомкал их, наблюдая на себе недоумённый взгляд Уизли. Наверняка, опять мечтала о своём грёбаном Поттере!

— Зачем ты это сделал? — прошептала она, хватая меня за руку, в которой её «художество» уже успело превратиться в мусор. Хотя, собственно, почему бы ему не быть мусором и до этого?

— А что? Хочешь добавить к своему маленькому божественному алтарю Поттера? Или повесишь в рамочку над кроватью?

— Причём здесь Гарри? — приложив силу, она разжала мои пальцы и вынула из них кусок бумаги. — Вот, смотри!

Уизли развернула свою записку и я увидел, что внутри неё было несколько кривоватое изображение недовольного человечка с блондинистыми волосами, который говорил: «Ты полная дура, Уизли!». Признаюсь, это сбило меня с толку.

— Это типа я? — по моим губам пробежала лёгкая улыбка, которую я тут же поспешил подавить.

— Конечно! Больше никто не называет меня «тупой дурой»…

— Наверное, это потому что с тобой больше никто не разговаривает.

Я поспешил отвернуться, при этом незаметно пряча листок в карман своего пиджака, который после быстро стянул и тоже кинул Уизлетте. Я совершенно не удивился, обнаружив, что она запуталась в рукавах моей кофты. Пришлось помочь ей, застегнуть все пуговички по самое горло и растереть руки мягкой шерстью, дабы они не казались настолько мертвецки-холодными. Потом в ход пошёл мой пиджак с тонкой подкладкой, который я кое-как напялил на девчонку, несколько переживая за его целостность. Чувство того, что я одеваю своего ребёнка, чтобы забрать из детского сада, не покидало меня. Да ещё и сама Уизли лупилась на меня своими болезненными туманными глазами, в которых читалось не то удивление, не то пофигизм.

— Почему ты не захотела звонить родителям, чтобы они тебя забрали? — как бы невзначай спросил я, уже жалея о своём чрезмерном любопытстве.

— Они бы мне всё равно ничем не помогли. Оба работают. Сказали бы отлежаться до тех пор, пока дождь не пройдёт, а после как-нибудь добежать до остановки.

— А любимый братик? Я так понимаю, он ни сном ни духом о твоей внезапной болезни?

— Да, но тем лучше. Сегодня четверг, а это означает, что они идут зависать у Гарри, — на этом моменте она отчаянно покраснела, только теперь уже не от жара, а от того, что тут же вызвало в моём мозгу сотни тысяч фейерверков ненависти. — Мне не хочется портить им вечер.

И действительно, её брату настолько насрать, что он даже не заметил, что его родной сестры сегодня нет в школе. В этой семье вообще есть хоть кому-то какое-то дело до Джинни?

— Они никогда не берут тебя на свои посиделки фриков?

— Я сама никогда не просилась. Мне кажется, Рон благодарен мне за это — в моём присутствии он чувствует себя неловко.

Я усмехнулся. Ну конечно! Кому нужна младшая сестра-надоеда, которой ещё в пору играть в Барби?

— Спасибо.

— За что? — охрипшим голосом осведомился я, силясь изобразить непонимание. Мне было мало обычного «спасибо», хотелось услышать что-то более чёткое.

— Ну-у-у… — она на минуту задумалась. Я в это время как раз вновь дотронулся до её лба. Он был слегка горячим, но я прикинул у себя в голове, что, в принципе, ничего страшного не произойдёт, если мы вновь поедем на автобусе. — Спасибо за то, что тебе не всё равно.

Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть свою очередную глупую улыбку. Умеет же эта стерва вгонять в краску покруче любой бабули, испрашивающей, есть ли у тебя кто-нибудь на примете!

— Не за что, — шепнул я ей на ухо, когда мы вышли из больничного крыла.

Его корпус как раз выходил чуть ли не на саму дорогу, поэтому идти до остановки было недолго. Спрятавшись под зонтом, мы медленно двинулись. Дождь ещё лил как из ведра, я сжимал её худые плечи в своих руках и время от времени осторожно прикладывался щекой к пылающему лбу, дабы проверить, всё ли хорошо. Она, скорее всего, даже не замечала этого, поэтому я нагло пользовался данным фактом, наслаждаясь непонятно чем. У меня на сердце отчего-то было так хорошо, я всё ловил себя на стыдной мысли о том, что рад нашей близости. Рад идти рядом, рад обнимать… Чёрт, она делает со мной что-то странное, эта идиотка Уизли.

Мы дошли до остановки и, как ни странно, автобус пришёл сразу же. Людей в нём уже было не так много, однако сесть у нас не вышло. Я поставил Уизли возле окна, сам заслонил её от других пассажиров, нависая над её маленькой фигуркой. Боже, почему она такая малявка? Как мышь…

Мы ехали как всегда пятнадцать минут. Глядя друг другу в глаза, всё как будто вели бессловесный диалог, смысла которого я особо не видел. Я вдруг заметил, что ей тяжело держаться за перила. Пришлось дать опереться на себя. Когда она, не вымолвив ни звука, положила свою голову мне на грудь, я словно получил жгучее клеймо, которое распространяло свой жар с геометрической прогрессией по телу. Я дико пожалел, что не взял такси. Хотя, на какие шиши я, собственно, сделал бы это? Может быть, нужно было рассказать обо всём Рону? Он бы мог, если что, занять у своих «лучших» друзей пару пенсов…

— Я так рада, что ты со мной сейчас, — Уизли, как будто уже бредя, шепнула это совсем тихо, обдавая своим разгорячённым дыханием мою грудь.

Я молчал несколько секунд, не зная, что можно ответить на это. Щёки опять запылали, стало тяжело дышать. Мало того, что эта печка тут во всю мощь парит, так она ещё и компрометирующие вещи говорит!

— Лучше молчи, я вижу, что тебе становится хуже.

В ответ она лишь слабо потёрлась своей щекой о мою рубашку. Я с замиранием впитывал в себя каждое её движение, стараясь запомнить ощущения, испытываемые мною на данный момент.

Когда автобус подъехал к остановке возле её дома, я чувствовал, что, возможно, остаток дороги мне придётся нести её на руках.

— Идти можешь?

Она слабо кивнула и оторвалась от меня, направляясь к выходу из автобуса. Весь путь я помогал ей идти, а после даже достал ключи из рюкзака, открыл дверь и впустил в дом. Внутри было жарко, как ни странно. Мы поднялись наверх, я вошёл в её комнату и помог Уизли улечься на кровать.

— Посиди со мной немножко. Всё равно автобус будешь ещё ждать как минимум минут десять.

И я сел, глядя на то, как она медленно закрывает глаза и свободно вздыхает. Мне вдруг стало очень жарко, её тёмная, занавешенная шторами комната казалась такой мрачной, но в то же время недосягаемой. Как будто я попал в её личный внутренний мир, заглянул, куда не следовало.

Джинни заснула, не прошло и пяти минут. Я вслушивался в её мерное дыхание, наблюдал за спокойным вздыманием груди, считал секунды про себя и даже искренне желал, чтобы она выздоровела. Из открытого окна доносился тяжёлый запах дождя, понемногу меня самого начало клонить в сон, что послужило сигналом для отступления. Нужно было возвращаться домой.

Но перед этим я, будто сам не свой, подлетел к постели и быстро прижался губами к её щеке. Она немного поворочалась, но, проснулась или нет, сказать не могу. Лишь выскочив за дверь, словно ошпаренный кипятком, я остановился и вслушивался в частое биение своего сердца, не веря самому себе. Это было похоже на помутнение разума, на наваждение, на чёртов обман наяву, вот только мои всё ещё пылающие губы не были тому подтверждением.

Я поцеловал Уизли.

Это очень странно звучит. Наверное, как поцеловать нищенку с дороги или мышь из подвала. Однако отчего же так сильно бьётся моё сердце?

* * *

Джинни болела вот уже целую неделю, из-за чего я понемногу начинал переживать. Ну, как переживать? Просто бродил в одиночку по школе на переменах, расспрашивал у её учителя о самочувствии девчонки (тот, само собой, ничего мне не мог сказать), даже задавал вопросы одноклассникам, хотя они и одаривали меня непонимающими взглядами, будто совершенно не зная, о ком я говорю. Это всё нагоняло страх, я изо всех сил пытался найти её в социальных сетях или выведать номер телефона, но все мои попытки заканчивались лишь крахом. Постепенно ломка усиливалась, Уизли даже стала мне сниться. Приходила ко мне в дом, садилась на кровать и отвратительно растягивала губы в улыбке, словно знала обо мне что-то секретное. Я просыпался в холодном поту и всё думал: «Насколько нужно быть ебанутым, чтобы начать сходить с ума из-за неё?».

В один «прекрасный» вечер отец объявил, что его окончательно уволили с работы. Он ввалился в дом пьяный вдрызг и начал остервенело ломиться ко мне в комнату, при этом выкрикивая что-то наподобие: «Грёбаная сука, я урою тебя, если ты не выдашь мне мою зарплату за месяц!». У меня уже давно в голове роились мысли о том, что он ассоциирует меня со своим новоиспечённым молодым боссом, однако требовать зарплату у собственного сына несколько странно, не правда ли? Я думал отсидеться у себя до тех пор, пока он не успокоится, но отец на этот раз решил удивить. Он помчался в спальню к матери.

Я не раздумывал особенно долго — пусть она и откровенно плюёт на меня и мою жизнь, она всё же моя мать. Поэтому быстро выбежал из комнаты, по пути заскочив в кабинет отца, где находилась его персональная коллекция декорированных шпаг для фехтования. Выудив из чехла первую попавшуюся, я кинулся на спасение мамы. По всему коридору раздавались её вопли и плач. Мне было очень страшно, но ярость, обуревавшая мой разум, адреналином выбрасывалась в кровь. В голове не возникало и мысли о том, чтобы как-то затормозить и податься назад.

Я влетел в спальню и застал отца, угрожавшего ей расколотой бутылкой от дорогого коньяка из нашего бара. Всё его лицо было красным от выпивки, казалось, что он еле держался на ногах. Мать вскрикнула, когда увидела меня с оружием. Её тело разошлось в судороге страха и боли.

— Немедленно отойди от неё! — взревел я, наставляя шпагу прямо на отца.

Тот лишь ухмыльнулся и перевёл дикие глаза на меня.

— А вот и ты, сука, — он стал медленно надвигаться на меня, по всей видимости, пребывая в какой-то агонии, проявившейся из-за спиртного. — Хочешь разрушить мою жизнь окончательно, тварь?! Я урою тебя, слышишь?! Урою!!!

И отец стремительно налетел на меня, пытаясь всячески задеть своим импровизированным оружием. Признаюсь, я никогда не занимался фехтованием, да и в данной ситуации мне не удавалось достаточно быстро реагировать: всё-таки что-то внутри меня не давало рукам хоть как-то направлять шпагу против отца. Именно поэтому я довольно быстро оказался прижат к земле. Его мощная туша дышала на меня перегаром, а дрожащие руки подставляли к горлу бутылку. Моё оружие незаметно оказалось придавлено его сильной ногой.

Я всегда считал своего отца красивым. Длинные платиновые волосы, накаченное тело, суровый и властный взгляд, так и говорящий, что все вокруг ничтожны. Я обожал стоять рядом с ним на всех приёмах, проводимых в нашем доме, с нетерпением всегда ждал, когда уже какая-нибудь престарелая леди со смазливой улыбкой на старых сухих губах произнесёт заветное: «Люциус, Драко так удивительно похож на вас!». Мне всегда льстило, когда он иной раз замечал, что в будущем всё, чем он владеет, перейдёт в мои руки.

Но что же теперь? Я видел перед собой монстра. Монстра, который, попав под влияние алкоголя, готов был убить родного сына. Монстра, которого сломило обычное увольнение, превратив его в самое настоящее ничтожество. Монстра, который в короткий срок упал на самое дно и теперь никак не мог подняться наверх просто потому что его гордость была задета.

Господи, как же это отвратительно…

Я думал, что моя жизнь кончена. Умереть от рук пьяного отца? Это лучше, чем в один прекрасный день быть забитым одноклассниками, на которых ты просто не так посмотрел. Во всяком случае, я уже приготовился к смерти.

Но этого не произошло. Я зажмурился и услышал, как что-то, оглушительно звеня, раскололось на мелкие кусочки. На меня полетел град из стекла. Лицо в некоторых местах начало жечь. Я раскрыл глаза. Сбоку от меня лежал отец без сознания.

— Драко! — мама кинулась ко мне и я тут же всё понял.

Всё-таки, она любит меня! Она не стала ждать, пока муж убьёт её сына, она сама решилась защитить его!

— Драко, сынок, я прошу тебя, убирайся отсюда! — она помогла мне подняться, отряхивая рубашку от осколков.

На полу рядом с отцом лежал разбитый светильник. Родители купили его совсем недавно, где-то два месяца назад.

— А ты? — мой язык заплетался. Слова как назло застревали в горле.

Кажется, только что я в очередной раз смог удрать от смерти с косой. Поразительная везучесть, чтоб её.

— Когда он очнётся и наконец-то же протрезвеет, я позвоню тебе и ты сможешь вернуться! А сейчас иди! — и, заметив, что я хочу возразить, добавила. — Со мной всё будет хорошо!

Я, совершенно выбитый из колеи, спотыкаясь на ровном месте, побежал к выходу. В моей голове была каша, из-за которой я догадался взять с собой лишь свою школьную сумку, лежавшую тут же около входной двери. На глазах стояли слёзы. Я был в шаге от нервного срыва.

Чёрт, что же мне теперь делать?

* * *

Я стоял на пороге её дома, с отчаянием представляя, что будет, если мой план не сработает. Мне больше некуда было идти. Ночевать на улице будет как минимум опасно, ибо меня могут загрести в полицейский участок и тогда уж я точно стану трупом. Отец не войдёт в положение. Для него главным является тот факт, что я ослушался, а не то, из-за чего я это сделал.

В любом случае, не думаю, что Джинни оставит меня. Ей и так слишком часто приходилось сталкиваться с моим дерьмом, но ведь сейчас я сам прошу её помощи? Она же не отвергнет меня, так? Она что-нибудь придумает?

Я мог заночевать в гараже или в ванной комнате. Всё равно. Впервые в жизни я был готов пренебречь всеми благами. Это было чем-то диковинным. Как, однако, интересно, что в случае угрозы жизни человек способен на всё.

Уж не знаю, какие боги помогли мне, но в итоге напротив меня стояла сонная Джинни во всей своей розовой красе. Это странная пижама с сердечками, которая к тому же выглядела довольно поношенной…

— Драко?! — ошарашенно прошипела она, в шоке выпучивая глаза. — Что произошло?

— Соскучился, — состроив гримасу, проворковал я. — А если серьёзно, мне нужна твоя помощь. Негде ночевать.

Я говорил шёпотом. Справа от двери раздавались какие-то крики, как будто кто-то очень эмоционально смотрел телек.

Ну вот, на её лице сомнение. Я вижу это по испуганному взгляду, постоянно скользящему в направлении гостиной. Сейчас она скажет, что ничем не может мне помочь и захлопнет дверь прямо перед моим носом.

Зачем я вообще сюда пришёл? В очередной раз упасть ниже плинтуса в её глазах? А, может быть, за очередной порцией ласки, на которую рассчитываю, несмотря на то, что не заслуживаю?

— Хорошо, пошли, — Джинни выхватила мою руку и потащила меня в сторону лестницы. Стоило нам преодолеть пару ступенек, как из кухни послышалось взволнованное: «Дочь, кто это был?». Она не растерялась, выкрикнула на ходу: «Да так, школьники балуются!» — и увлекла меня в сторону очередного узкого коридора.

Мы очутились около небольшой розовой дверки с табличкой, где значилось имя хозяйки комнаты. Краска на стенах рядом уже порядком начала облезать, я несколько брезгливо обвёл взглядом пыльный столетний ковёр и полуразбитую вазу с искусственными цветами, стоящую на обветшалом столике возле окна. Мне стало противно, хотя я и старался никак не показывать это.

Было немного совестно из-за того, что я так нагло врываюсь в убежище Джинни со своей беспардонной просьбой. Уизли это не волновало — она распахнула дверь, и мы очутились в её приторно-девчачьей комнате, где старые игрушки, изъеденные молью, пылились на книжных полках, а одежда так очаровательно небрежно была раскинута по полу и кровати. Когда я попал сюда в первый раз, у меня особо не было времени всё это разглядывать, но теперь я был готов к новым открытиям! Мне было любопытно буквально всё: от размера её бюстгальтера до запаха кондиционера, с которым она стирает постельное бельё. Джин прошлась, словно молния, по углам комнаты, сгребая мусор в руки и на ходу убирая некоторые непристойные моменты.

Она была вся красная, но я не отставал. Чувствовал, как щёки медленно покрываются стыдливым румянцем, а ноги становятся лёгким пухом.

— Не стесняйся, проходи, — Джинни махнула рукой куда-то в сторону, стараясь казаться беззаботной.

Я прошёл вперёд и угнездился в маленьком кресле, которое наверняка было мало и самой Уизли. На столе были свалены в кучу учебники, тетради и канцелярия: даже не верилось, что её семья может позволить себе столько ручек и карандашей! Я умиленно разглядывал стикеры с пометками о домашнем задании, любовные романы, нашедшие себе место на одной из немногих книжных полок в этой комнате. Мне стало интересно, всё то время, что она провела за этим бесполезным чтивом, кого она представляла на месте героев-любовников? Поттера? Мерзко.

— Прости, но душ освободится только после двенадцати ночи. Мои братья и папа смотрят сегодня футбол.

Ах, да. Каждый уважающий себя англичанин должен любить футбол, ну конечно же. Эта семья явно погрязла в стереотипах.

— Не проблема. У тебя дома есть еда?

Уизли удивлённо воззрилась на меня.

— Есть, — неуверенно проговорила она, совершенно не понимая, по всей видимости, моей остроты.

— Так ты можешь…

— А-а-а, да! — Джин радостно улыбнулась и метнулась к двери. — Конечно, сейчас!

В одиночестве я времени не терял: осмотрел каждый закоулок комнаты, даже успел окунуться с носом в шкаф с её одеждой. Я абсолютно был уверен — её запах, это самое лучшее, что я ощущал за всю свою жизнь. Такой нежный, лёгкий, совершенно невесомый и в то же время чёткий. Однако он отдавал не пошлостью роз или едкостью лаванды. Это было что-то проще, невиннее, девственнее. В нём была иная душа, душа одиночки и страдальца.

Уизли вернулась с тарелкой, наполненной домашними печеньями, и кружкой горячего молока. Признаюсь, еда у миссис Уизли была божественна. Моя мать обычно отдавала предпочтение всяким деликатесам, хотя совершенно не умела их готовить. В итоге зачастую мы с отцом оставались голодными, а она обижалась на нас. Иногда я просил её испечь какой-нибудь пирог или сварить жирного супа с курицей, но она всё боялась за свою фигуру…

Джинни смотрела на то, как я ем. Мне было немного неловко, но голод сделал своё дело: в короткий срок в тарелке ничего не осталось.

— Так, где я могу вздремнуть? — я старался выглядеть непринуждённо, будто испрашивал у Уизли, как ей нравится сегодняшняя погода.

— Прости, но у меня нет иных вариантов, кроме как уложить тебя вместе с собой, — на этих словах она дико смутилась, тем самым заставляя меня в свою очередь чувствовать, как горячая кровь приливает к щекам.

— Да ничего… — прошептал я, совершенно не понимая, то ли это мне так повезло, то ли судьба старается всеми силами покарать меня за что-то.

Чёрт, зачем я вообще сюда пришёл? Просто пиздец какой-то…

— Я бы могла положить тебя на полу, но у нас нет лишнего матраца, даже надувного.

Ну конечно, откуда же ему взяться в семье Уизли, где каждая пара обуви была на особом счету, что уж там говорить про какие-то матрацы!

— А на одеяле будет слишком жёстко спать, ты ведь и так весь покалеченный.

Я удивлённо на неё воззрился. Неужели мои дела были настолько плохи? Неужели было настолько сильно видно, что накануне отец преподал мне очередной жизненный урок при помощи расколотой бутылки, приставленной к горлу?

— Драко, у тебя всё лицо в каких-то царапинах и руки дрожат всё время. Скажи, это же всё отец?

Я не стал ей врать. Это было бессмысленно, она всё равно знала всю правду. Вот только зачем заставлять меня испытывать это всё ещё раз? Чтобы потешить своё самолюбие неудавшегося психолога? Что ж, ты получила своё, Джинни, поздравляю.

— Что происходит в твоей семье? Почему мама не может остановить его? — я не видел её глаз. Да и не нужно, иначе заплакал бы перед ней, как девчонка. И было бы всё равно на эти сраные приличия и гордость.

Джинни замолчала. Я ощущал на себе её жалостливый взгляд, который ненавидел всеми фибрами души.

— Если тебе ещё когда-то понадобится место для ночёвки — приходи сюда, не раздумывая. Пожалуйста, — этот призыв подействовал на меня отрезвляюще. Не время хамить ей. Надо бы хотя бы сегодня не быть мудаком.

— Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как ты себя чувствуешь? Уже две недели в школу не ходишь…

— Я в норме, не переживай! Пока что закрепляю успех выздоровления, витамины пью.

— А я и не переживал. Спросил ради приличия, — я резко перебил её уже на автомате. Нельзя было допустить, чтобы она думала, что я как-то ею интересуюсь. Это было бы равносильно самоубийству.

— Ясно, — Джинни лишь неопределённо повела головой, пытаясь скрыть набежавшими прядями рыжих волос своё лицо.

— Я, наверное, тебе помешал. Не стесняйся, можешь и дальше заниматься сёрфингом по интернету в поисках Поттера. Не хочу нарушать твой привычный образ жизни.

Понятия не имею, что со мной творилось. Вся желчь, выпускаемая мною на Уизли, образовывалась на губах сама по себе. Я не мог контролировать этот поток дерьма. Хотя нет, не хотел.

Да, я мерзко ревновал её, и даже тот факт, что в тот момент именно я сидел в комнате Джинни, не мог умерить мой пыл. Мне всё чудилось, будто каждый сантиметр этого места пропитан обожанием к Великому Гарри. Вот кровать, лёжа на которой она мечтала о Поттере, вот шкаф, в котором лежит одежда, которую она покупала именно для Поттера, вот кресло, на котором заместо меня наверняка хоть раз сидел Поттер… Это выводило из себя. Мешало жить.

— Кажется, Гарри уже в прошлом, — неловко тушуясь, пробубнила она. — Знаю, ты считаешь меня повёрнутой на нём, но это несколько не так…

— Почему ты следила за ним? — внезапно для самого себя выпалил я, пытливо ища в её глазах стыд за саму себя.

— Потому что я не знала, как ещё с ним можно было быть рядом, — незамедлительно ответила она. — Я вечно ждала подходящего момента. Только представь, как было бы классно, если б я просто вышла из-за угла и завела с ним разговор, а потом он влюбился в меня…

— Да, действительно, просто прекрасно. Ты вела себя отвратительно, это хоть сознаёшь?

— Да. Рон всегда мне об этом говорил, ругал. Я была сама себе противна. Я понимала, что ничего не добьюсь, если не стану другой, но ничего с собой поделать не могла.

На глазах Джинни вновь заблестели слёзы. Внезапная улыбка, засветившаяся на её губах, сбила меня с толку. От Уизли за версту веяло отчаянием.

— Всё-таки теперь я чувствую себя лучше, — срывающимся голосом прошептала она. — Не без твоей помощи. Спасибо.

У меня волосы на голове дыбом встали! Неужели я могу считать это за признание в любви?! Неужели она втрескалась в меня настолько сильно, что теперь была готова забыть своего ненаглядного Поттера?! А я-то уже был готов начать лайкать в Фейсбуке посты про безответную любовь! Чёрт!

Джинни заметила моё резко сменившееся состояние и поспешила замять эту тему разговором про школу. Несмотря ни на что я продолжал прокручивать у себя в голове её слова и смаковать их вкус победы. Мне даже стоило больших усилий не улыбаться, а держаться спокойно.

Мы просидели так до полуночи. Болтали о всякой фигне, в основном о родителях. Уизли старательно зализывала мои раны, всё время говоря о том, что, мол, всё наладится, отец найдёт работу и мы заживём по-старому, не зная никаких забот и печали. Я не понимал, почему она ко мне так добра. Я унижал её семью, говорил ей в лицо гадости, оскорблял и брезговал, но при этом она всё твердила о скором благополучии. Ведь, если у отца всё пойдёт хорошо, я вновь смогу стать прежним ублюдком, с деньгами и репутацией. Я могу вновь начать гнобить тех, кто слабее, унизить при всех, в конце концов, саму Джинни. Неужели она не боится подпускать меня к себе настолько близко?

Я спросил у неё об этом. Ответом мне послужил тихий смех и взгляд, наполненный чем-то непередаваемо тёплым и ясным. Она вновь плакала, утирая горячие слёзы с красных щёк.

— Ты сильно изменился. Перестал быть самодовольным идиотом, хоть и не хочешь этого показывать. А вообще, делай что хочешь. Я в любом случае благодарна тебе за всё. Ты подарил мне дружбу, приятные воспоминания, в конце концов. Если честно, я никогда не думала, что мы с тобой вот так вот просто сойдёмся…

Свет от лампы очень красиво обволакивал её миниатюрную фигурку. Я вдруг с удивлением осознал, что Уизли не такая уж и уродина. Она, сидящая передо мной в этой глупой пижаме, с распущенными нерасчёсанными волосами и остатками болезни на лице, виделась такой прекрасной и нежной. Казалось, вот, если я протяну к ней руки и заключу в свои неуклюжие объятия, она тут же ответит мне взаимностью и ни слова упрёка не слетит с её мягких губ.

— Я тоже не думал об этом, Уизли. Жизнь — странная штука.

Ровно в двенадцать Джинни отправила меня в ванную. Сама она встала на страже, готовясь в любой момент отвадить от двери кого-нибудь из Племени Уизли. В целом обошлось без волнений: после просмотренного матча все спали как убитые, а миссис Уизли, как мне стало позже известно, всегда ложилась достаточно рано.

Мы вернулись в комнату. Я шёл в халате мистера Уизли — тот был мне слегка коротковат и в то же время велик. Джин не переставала беззвучно ржать и несмешно подтрунивать, но я игнорировал её: всё же, не в одних же трусах мне по дому разгуливать. Потом пришлось раздеться и быстренько юркнуть под одеяло, пока эта извращенка, вся красная от смущения, ждала меня, чтобы гасить свет. Даже когда она опустилась на подушку рядом, я чувствовал жар, исходящий от её щёк.

— Если я обниму, тебе не будет больно? — тут же еле-слышно зашептала она. Я понял, что её губы находятся где-то на уровне моей груди.

— Будет, — зачем-то соврал я и отвернулся к стене.

Мне было до ужаса неловко. Всё-таки Уизли такая дура! Зачем сама просит о подобном парня? Чокнутая… К тому же, мы с ней не были настолько близки, чтобы ещё и обниматься, лёжа в одной постели. Тем временем я чувствовал, как она мягко дышит мне в спину. По телу бежали толпы мурашек, мне хотелось либо убрать её от себя к чёртовой матери, либо порывисто обнять и поцеловать, как в лучших сопливых мелодрамах.

— Почему ты в школе всё время один? — внезапно выдала она, слегка касаясь губами моих оголённых лопаток.

— Потому что у меня больше нет денег и влиятельных знакомых.

— А друзья?

— У меня их никогда не было.

Простая истина, которая, наверняка, никак не удивила Джинни. Вот только почему она так резко замолчала, словно стыдясь своего, казалось бы, совершенно беспардонного вопроса?

— Но кто же тогда те два больших парня, которые всегда ходили с тобой раньше?

Волна ненависти накрыла меня. Я вспомнил тупые свиные рожи Крэбба и Гойла, их гадкий хрюкающий смех и их вечно доброжелательных родителей, готовых лизать мне ноги лишь из-за того, что я сын их начальника.

— Я платил им порнухой и реальными деньгами, — сквозь зубы промычал я, чувствуя, как слёзы уже начинают жечь глаза.

Она молчала. Мне было тошно от собственной ничтожности. Я был омерзителен сам себе, что уж там говорить о Джинни? Да, у неё у самой никогда не было друзей, но всё же она никогда не пыталась их купить!

— Мне кажется, если человек готов заплатить за дружбу, это означает, что он очень одинок.

— Они были нужны мне лишь для солидности. Я ненавижу их.

— Представляю, как тебе было тяжело, когда они ушли.

— Ты не можешь себе этого представить.

Вместо слов она прижалась щекой к моей спине и дотронулась руками до позвоночника, проводя вдоль по нему одними лишь кончиками пальцев.

— Не трогай меня, — огрызнулся я, чувствуя, что где-то внутри меня рождается то, что не должно.

Джинни вмиг убрала руку под одеяло. Мне вдруг стало ещё более неловко. Кожа горела от её прикосновений, хотелось ещё. Но это было слишком пошло, слишком омерзительно. Я не мог даже дать ей намёка на нечто подобное. С моей стороны слишком гадко. Как будто я проник к ней в дом ради секса!

Мы пролежали так в звенящей тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем настенных часов. Она больше не пыталась заговорить, я же в свою очередь ощущал лёгкое угрызение совести, но даже не думал об извинении. Сон постепенно завладевал моим сознанием. В конце концов, я отрубился, в последний миг ощутив, что она протискивает свои руки мне подмышки и прижимает к себе, нежно целуя плечо.

Утро добрым не бывает. Особенно, когда ты просыпаешься и чувствуешь, насколько затекли все твои мышцы, пробывшие в одном положении на протяжении нескольких часов. Меня разбудила Джинни, легко пощекотав шею.

Она всё ещё была в пижаме, но от её слегка покрасневшего влажного лица и мокрых волос шёл лёгкий дурманящий своей свежестью аромат. Намокшая футболка немного облегала её маленькую грудь, я поспешил тут же отвести взгляд, дабы не соблазнять себя лишний раз.

— Драко, тебе нужно идти в ванну прямо сейчас, иначе через десять минут проснётся моя мама!

Я недовольно приподнялся в постели и потёр глаза. Голова дико болела, да ещё и шея ныла, как будто мне было не восемнадцать, а все восемьдесят.

— Скорей-скорей, — она кинула мне мою одежду, которую я благочестиво оставил лежать на её кресле ещё вчера вечером.

Спустя двадцать минут я сидел на чисто убранной кровати, полностью одетый, но до безобразия лохматый, словно какая-то паршивая дворняга. Джинни, тоже уже одетая в школьную форму, собирала свой рюкзак.

— Ты идёшь в школу? Но ты же ещё не полностью выздоровела… — начал я возмущаться спросонок. Мои глаза до сих пор немного слипались, я чувствовал, что пробуду в подобном состоянии ещё как минимум час.

— Всё равно. По-другому ты не сможешь выйти из дома.

— А ты уже придумала план по моему освобождению из этой пещеры орков?

— Да, и я очень сильно надеюсь, что ты, красавица, в итоге не попадёшь в лапы самого главного злодея, — проговорила она, обернувшись ко мне с улыбкой.

Джинни Уизли огрызается? Это что-то новенькое…

— После завтрака, когда все, кроме мамы, уйдут, я зайду за тобой, и мы осторожно выйдем из дома.

На своих последних словах она выскочила за дверь, и закрыла её на ключ, что меня несколько ошарашило. Неужели один из братьев реально может просто так запереться к ней в комнату без стука? Жуть какая-то…

Я решил не терять времени даром — стал исследовать рабочий стол, просмотрел её табели об успеваемости, прочитал кое-какие записи. Мои попытки отыскать личный дневник пали крахом, видно, девчонка слишком хорошо позаботилась о его сохранности. Это несколько огорчало, однако мне было достаточно и одной совершенно непримечательной бумажки с нескладными стихами про любовь. Я нашёл её под подушкой и, признаюсь, содержание мне сильно польстило.

Время пролетело очень быстро. Не успел я и открыть один из «романчиков» Джинни, как она вся красная и испуганная ворвалась в комнату. С её губ не сорвалось ни слова, она лишь активно жестикулировала, на ходу кое-как напяливая ветровку с рюкзаком. Я быстро ухватился за свою сумку и поспешил к выходу. Уизли шла впереди, всё время озираясь по сторонам, вот уж действительно словно выжидая нападения орка из-за угла. Мы почти добрались до самого выхода, как с кухни послышалось протяжное «До-о-оч!» и Джинни, подпрыгнув на месте от испуга, пулей кинулась к матери, перед этим указав мне пальцем на дверь.

Я выскочил наружу и чуть ли не впечатался в Рона Уизли, сидевшего на корточках прямо возле порожек. Шок, отразившийся в его глазах, был ни с чем несравним — мне вдруг стало жутко смешно. Дико захотелось как-нибудь съязвить или сказать гадость, но его молчаливое удивление всё больше и больше заставляло меня нервничать. Адреналин лошадиными дозами попадал в кровь, я буквально превратился в своё собственное сердце, тяжело бухающее где-то в грудной клетке.

— М-малфой? — лишь выдавил из себя Уизли.

Я обворожительно улыбнулся ему во все тридцать два.

— А ты кого-то ещё хотел увидеть в постели своей сестры?

Его лицо медленно начало искажаться и гнуться, как резиновый мячик. Брови взметнулись вверх, словно крылья птицы, рот раскрылся. Теперь уже в голос я открыто рассмеялся, и тут на веранду выскочила Джинни.

Её лицо лишь на одну секунду стало точь-в-точь таким же, как и у брата, но, вернув себе самообладание, она быстро схватила меня за руку и понеслась на всех парах к остановке. В этот самый момент автобус подошёл к нам и распахнул свои двери. Я подсадил её и быстро забрался сам, изо всех сил хватаясь за Уизли, дабы не свалиться с порожек. Рон как раз в этот момент подскочил сзади, но двери мигом захлопнулись прямо перед его носом. Я вновь рассмеялся, показывая ему средний палец в окно, Джинни же в этот момент со страха пряталась за мою спину. Когда мы достаточно далеко отъехали от остановки, я развернулся к ней и ухмыльнулся. На её лице отражался самый настоящий ужас.

— Ты успел ему что-то сказать?

— Нет, — бессовестно соврал я.

— Тем лучше… — она отстранилась от меня, невольно краснея.

— Ты боишься? — я отчего-то испытывал подобие радости, поэтому произнёс это с широкой улыбкой.

— Да, — честно призналась Джин, слегка потупив глаза. — Уверена, он всё расскажет родителям.

Мне захотелось её поцеловать. Вот так вот с ходу, когда она была одновременно близко и далеко, когда она по привычке неловко мяла в руках свою плиссированную юбку и рыжие локоны спадали на её тонкие изредка вздрагивающие плечи.

Я слегка нагнулся к ней, обхватывая руками миниатюрную талию и прижимая к себе.

Вновь удивлённая, Джинни воззрилась на меня снизу вверх.

— Ты же не любишь, когда я тебя обнимаю, — спустя мгновение произнесла она уже с лёгкой улыбкой.

— Сейчас я тебя обнимаю, а не ты меня, — лишь процедил я, тут же теряя настроение. Умеет же она испортить всё своими выходками!

Автобус почему-то очень быстро подъехал к школе, я даже не заметил, как пролетели привычно мучительные пятнадцать минут. Нехотя я выпустил Джинни из своих объятий, чувствуя, как мне становится холодно и одиноко. Казалось, что я не смогу вынести и минуты без неё, в голове тонкий голосок визжал, умолял меня выкрасть её, увезти ото всех и спрятать, дабы никакой ублюдок не мог покуситься на нашу любовь.

В этот момент я понял, что окончательно втюрился.

* * *

Мы расстались возле класса Джинни, но на следующей перемене я решил сходить и проведать её.

Честно признаюсь, меня совсем не удивил тот факт, что Рон Уизли подкарауливал свою сестру возле двери, ведущей в кабинет, из которого она должна была выйти. Я спрятался за угол и стал наблюдать, как он теребит пуговицу на своём пиджаке и постоянно оборачивается в сторону женского туалета, как будто в нём сейчас находился дружок Поттер, прослушивающий всё через какое-нибудь устройство, закреплённое на сумке Уизли. Вообще, я не знаю, как смог выйти сухим из воды после нашей утренней пробежки — Рон был довольно высок и ловок, для него особо не составило бы труда положить на лопатки такого дистрофика, как я. Однако этот гадёныш явно что-то задумал. Он ворвался в класс, когда от урока прошло уже как минут десять. Наверное, бедняге пришлось долго ждать свой автобус, какая жалость! Испепелив меня своим взглядом а-ля «Малфой, ты труп», он уселся на своё место и начал яростную переписку клочками бумажек с Поттером. Я еле сдерживал смех, но понимал, что-либо мне, либо Джин стоило ожидать чего-то этакого.

Можно было предположить, что они захотели бы затеять драку или подговорить тех самых парней, избивших меня когда-то, хорошенько отполировать моё лицо лоском унитазных вод. Джинни могли посадить на домашний арест, меня могли бы забрать в полицию за попытку изнасилования, которой не было… В общем, в тот момент моя голова превратилась в поле для свежих идей того, как расправиться с самим собой самым жестоким способом.

Рон всё стоял и мял эту чёртову пуговицу, по всей видимости, желая её оторвать. Наконец, в числе последних из класса вышла Джинни. Любопытно. Она знала, что её брат сидит сейчас под дверью, как муж, заставший жену в ресторане с любовником, и поэтому всячески пряталась за шедшими спереди одноклассницами. Мне вновь стало смешно, но вскоре отголоски их разговора разогнали всё веселье.

— Джин, что это было утром? — братик схватил её за локоть и с силой притянул к себе. Я чуть было не вышел из своего укрытия, но дальнейшие действия Джинни остановили меня.

Она вывернулась из лап полоумного идиота и встала на достаточно приличном расстоянии от него.

— Не прикасайся ко мне, — в её голосе читалась злость. Рончику явно не повезло!

— А, значит, ему ты даёшь до себя докасаться?! — внезапно взревел рыжий идиот, тем самым привлекая к себе ещё больше внимания народа. Я сильнее вжался в стену.

— Ты как всегда всё не так понял и сделал неверные выводы, — парировала Джин, из-за чего я даже немного обиделся — мне очень сильно хотелось, чтобы Рон продолжал считать, что мы спим.

— Идиотка! Что тут можно не так понять, когда на моём крыльце стоял этот чёртов Малфой и пиздил, что вы трахаетесь?!

Джин на секунду замерла, а после невинно рассмеялась. В момент её промедления я был готов выброситься из окна.

— Ну ты и придурок, — сипела она, всё ещё стараясь отдышаться от недавно настигнувшего её приступа смеха.

— Придурок? Придурок?! Ты совсем что ли рехнулась? Это же Малфой! Чёртов кусок дерьма, у которого нет ничего святого! Вспомни, как его дружки расквасили мне нос! Ты уже забыла?

— Послушай, Рон, люди меняются. Прежде чем делать выводы, ты мог хотя бы по-нормальному с ним поговорить…

— Я не собираюсь беседовать с этой крысой! Короче, Джин, — на этом моменте он угрожающе стал надвигаться на неё, из-за чего мне в голову вновь вдарила злость, — если ты продолжишь с ним общаться, я расскажу родителям обо всём. Особенно о сегодняшнем утреннем разговоре. Усекла?

Она пару секунд медлила, словно желая оценить, насколько брат искренен. Я молился, чтобы она согласилась с ним. В самом деле, жертвовать ради меня своей репутацией у родителей — полный бред. В конце концов, я на самом деле был для неё далеко не самым лучшим вариантом. И это мягко говоря.

— Ты полный идиот, если серьёзно решил, что я брошу ради всех вас единственного человека, которому не насрать на мою жизнь.

Внутри меня всё перевернулось. Я был готов к чему угодно: шутке, согласию, детскому стыду в её больших карих глазах или слезам, но уж точно не к такому решительному отказу, который, несомненно, слишком сильно мне польстил.

Господи, моя девочка, как же я люблю тебя.

Джинни не стала дослушивать ругательства и угрозы, тут же полетевшие в её адрес. Она просто быстро ускользнула из лап этого мерзкого чурбана. Мне тоже пришлось ретироваться. Сердце билось в неистовых судорогах в самом горле, я буквально ощущал его объём своими внутренностями. Мне вдруг захотелось как можно скорее встретиться с ней, отругать, накричать или, что ещё хуже, поцеловать, но я боялся. До мурашек на спине боялся.

Как же тяжело любить эту тупую рыжую идиотку, которая разучилась слушаться взрослых!

Я со всех ног бросился к теплицам. Это единственное место, где мы могли встретиться наедине, по крайней мере, сейчас. Чутьё не подвело — она уже была там, вся красная от слёз и такая несчастная, словно брат сказал ей, что родители написали от неё отказную.

Не понимая самого себя, я бросился обнимать Джинни, вдыхать соль её слёз и ощущать, как у самого образуется глухой ком в горле, не дающий сказать ни слова.

— Драко, он сказал, что всё им расскажет… Я труп. Чёрт, я просто живой труп…

Вместо ответа я уткнулся носом в её волосы и вдохнул душащий аромат цветов. Чёрт, пожалуй, этот запах можно будет скоро разливать в стекляшки с маркировкой «успокоительное» и продавать на ярмарке старикам и таким сумасшедшим ублюдкам, как я.

— Зачем?.. — лишь смог выдавить из себя я, всё сильнее и сильнее прижимая Джин к своей груди.

— В смысле? — она повернула голову и коснулась мокрыми от слёз губами до моего уха.

— Зачем ты выбрала меня?

Мне было мучительно хоть что-то говорить, слова приходилось тащить из глотки клешнями. Я откровенно сходил с ума, осознавая, что эта девушка из привязанности ко мне готова бросить всех своих родных. Это очень большая ответственность. Теперь она полностью принадлежит мне.

— Потому что… Потому что я люблю тебя.

Ей не нужно было ничего говорить. Я был пусть и ужасен как человек, но всё же не беспросветно туп. Я буквально ощущал её любовь на физическом уровне, что ещё больше разжигало мой пыл. В тот момент я был одновременно самым счастливым и самым несчастным человеком на Земле.

— Дура. Ты не можешь!.. — мой голос сорвался из-за того, что я почувствовал, как у меня на глазах уже начинают созревать слёзы.

— Драко, я люблю тебя, — вероятно, только что осознав это в полной мере, прошептала Джинни. Я почувствовал, как она целует моё ухо своими по-прежнему холодными солёными губами. В сердце что-то нестерпимо сжалось, словно его поразил какой-то приступ.

— Какая же ты дура, — с этими словами я слегка отстранился и, не имея больше возможности сдерживаться, прильнул к её губам, которые оказались не такими уж и холодными, как мне показалось в начале. Она ответила мне с жаром, неумело, но так страстно, словно ждала этого с нашей первой встречи.

Целоваться с Джинни было страшно и одновременно естественно, как будто так и надо было.

Но всё же мой разум не вынес этого. Не прошло и пары мгновений, как я на автомате отпрянул, выругался и со всей дури бросился из теплиц, словно убегая от самого себя. Я знал, что Джин не обидится. Мы всё равно теперь повязаны навеки этой глупой подростковой любовью, приобретшей слишком значительные масштабы.

Всё зашло слишком далеко.

* * *

Как бы я не старался себя уверить в том, что смогу найти место для ночлега, все мои надежды в итоге превратились в ничто. Я только зря промотался по городу до самой глубокой ночи и в итоге вновь забрёл в район Джинни, ненавидя себя всё больше и больше.

Её дом, окутанный тьмой, ничем не выделялся среди чёрной массы таких же зданий, произрастающих, подобно мху, на древесной коре разбитых улиц. По дороге я встретил парочку отморозков, которые оценивающе оглядывали меня с ног до головы. Вероятно, их не привлекал мой несколько потрёпанный вид или расцарапанное лицо. Да всё равно! Главное, что мне удалось выжить и вновь прийти к Джинни.

Ни одного горящего окошка. Я стал вспоминать, какое из них могло принадлежать Джин. После, набрав с дороги небольшую горсть острых камешков, начал кидать их в самое маленькое окно, сквозь которое виднелся рисунок пёстрых занавесок в цветочек.

Я знал, что она не спала.

Створка раскрылась, озаряя улицу слабым золотистым сиянием её настольной лампы. Я подался вперёд, мне вдруг стало очень страшно и нехорошо. В голове как будто возникло какое-то помутнение или сдвиг, я вдруг в полной ясности осознал, что, фактически, являюсь бомжом.

Блять, да что со мной не так? Почему я вынужден ходить ночью по улице и проситься переночевать к посторонним людям? У меня же, вроде, есть семья? Или нет? Или вся моя жизнь до этого дня, часа, минуты, секунды была лишь прологом к истинному повествованию?

Что вообще творится с моими родителями? Почему я должен терпеть все эти издевательства в школе? Почему я не могу быть с Джинни?

От обилия вопросов мой мозг начал сдавать позиции. Я вдруг почувствовал, как слёзы горячим ручьём текут по моим щекам.

Неужели нет выхода из этой ситуации? Я хочу, чтобы всё было как раньше!!!

Рыдания спёртым громогласным эхом отдались в ушах. Прямо сейчас я, сам Драко Малфой, стоял посередине улицы и разводил сопли прямо на глазах у девушки, которую люблю.

Девушка, которую я люблю… Джин же была рядом? Я не заметил этого сначала. Она обнимала меня, изо всех сил жалась к груди, целовала, куда придётся и всё время шептала слова:

— Я люблю тебя, Драко, люблю тебя… Хватит, не нужно плакать, я прошу тебя, Драко, люблю тебя…

Беспорядочные касания её рук сводили меня с ума. Близость её тела была настолько необходима, что, казалось, если бы какой-нибудь ублюдок вздумал отнять у меня мою Джинни, я бы просто умер. В конце концов, мы просто начали целоваться, попутно обливаясь слезами и жалея друг друга.

Когда я понял, что сейчас задохнусь от недостатка воздуха, мы разъединили губы. Джин прижалась ко мне.

— Родители всё знают, — лепетала она дрожащим голосом, — они посадили меня на домашний арест и запретили с тобой общаться. Теперь Рон будет следить за мной в школе. А ещё Билл сказал, что поговорит с тобой с глазу на глаз…

Я мало что понял из её слов, так как практически не слушал. Взрыв эмоций оставил после себя лишь пустоту.

— Твои родители всё ещё не помирились?

— Я не знаю. Когда я уходил, мама сказала, что уведомит меня, если отец протрезвеет.

— Хорошо. Сейчас тебе нужно поспать. Идём.

И я потащился следом за ней, слабо сознавая, что вообще происходит вокруг. Я вроде слышал, как она говорила о том, что будет обнимать и целовать меня всю ночь, и что завтра мы уйдём из дома очень рано, чтобы никто ничего не узнал.

Я и не понял, как очутился в прихожей её дома, как она уже начала тащить меня вверх по лестнице, но в какой-то определённый момент остановилась. Мне в глаза упал яркий свет от фонарика. Лишь когда кто-то соизволил включить свет, всё стало ясно.

Прямо напротив нас стояла престарелая рыжая женщина. Её лицо выражало крайнюю степень недовольства. Меня как будто окатили из ведра ледяной водой.

Это была мама Джинни. Миссис Уизли собственной персоной!

— Так-так, — грозно хмурясь, произнесла она. Я посмотрел на Джинни. Та была мертвенно-бледной.

— Мамочка, — лишь вырвался у неё тихий стон. Я хотел убежать, но чувствовал, как её маленькие пальчики с силой вцепились в мою руку.

— Дочь, что это значит? Это тот самый Малфой, которого хотят убить все в нашем доме? Почему ты привела его так поздно?

По всей видимости, миссис Уизли понятия не имела о том, что я из себя представлял. Уж не знаю, было это мне на руку, или нет, но всё же хотелось верить в лучшее.

— Мамочка, — ещё больше тушуясь, повторила Джин, — пожалуйста, не выгоняй его, я тебя умоляю! — внезапно, она упала на колени перед матерью и вцепилась в подол её махрового халата.

Я опешил. Миссис Уизли в свою очередь от удивления могла лишь ошарашенно хлопать глазами и глядеть на то, как её дочь срывающимся шёпотом молит оставить меня в доме.

— Да что ты… — наконец, очнувшись, заговорила женщина. — Доченька, зачем же ты так?!

Мне стало до ужаса неловко. Сконфузившись, я в свою очередь стал оттаскивать Джинни от ног её матери, при этом говоря той на ухо:

— Это не стоит того, всё будет хорошо, я и сам могу позаботиться о себе!

Постепенно Джин начала приходить в какое-то сумасшедшее буйство. Она хваталась руками за меня и со слезами на глазах требовала, чтобы я не говорил подобных вещей. Я пытался её успокоить, заявлял, что у меня есть секретное место, где я, в принципе, могу переждать ночку. Она мотала головой, в ответ лишь ещё больше рыдая и скуля, как собака, которую покидает хозяин.

В конце концов, миссис Уизли этого не вынесла. Она громко прошептала: «Тихо!» — и, подойдя ко мне, начала задавать вопросы.

— Тебе в самом деле негде ночевать?

— Да! Да, да! — горячо отвечала за меня Джинни. — Его избили родители, мамочка! Пожалуйста, дай ему переночевать у нас хоть ночь! Пожалуйста!

Я сделал попытку оттолкнуть Джин. Её слова резко озлобили меня. Я не хотел жалости со стороны её матери. Я и так чрезмерно сильно воспользовался добротой их дома, приходить сюда вторично было ошибкой.

В моей голове уже ясно сформировался план. Сейчас я извинюсь перед её мамой и уйду. Да, а после пойду в местный парк, где переночую на скамейке. Это единственный более-менее приемлемый вариант. Выбора уже нет.

И именно в тот самый момент, когда я хотел попросить прощения, миссис Уизли сделала знак рукой, будто подавая сигнал, чтобы я молчал.

— Значит так, молодой человек. Я вижу, что Джинни очень сильно переживает за тебя. Так как я доверяю вкусу своей дочери, я говорю тебе, что ты обязан остаться здесь на эту ночь. Возражения не принимаются, — добавила она, когда я вновь раскрыл рот, чтобы воспротивиться.

Меня захлестнуло негодование. Зачем она делает всё это? Остаться здесь означало стать нахлебником. Однако в ту же секунду я понял, что, в принципе, я действительно не могу хоть как-то возразить — ночевать на улице в октябре, должно быть, равносильно самоубийству. Я заболею и умру, или какой-нибудь торчок захочет прирезать меня ради денег.

— Мамочка, спасибо тебе большое! — Джинни освободила меня от своих пут и бросилась на шею матери.

— А ты, дорогуша, будешь сидеть на замке, поняла?

— Конечно-конечно, мамочка!

Я видел, как Джин целует мать в щёки и невольно почувствовал прилив грусти. Стало неимоверно жаль мою маму… А ведь я даже себе представить не могу, что с ней сейчас происходит. А вдруг отец вовсе убил её?

Я в страхе отогнал от себя эту пугающую мысль, от которой по всему телу побежали мурашки. Тем временем Джинни ушла наверх, в свою комнату, и я оказался наедине с миссис Уизли.

— Ты можешь остаться до шести утра, потом придётся уйти. В ванной я оставлю для тебя полотенце, в гостиной расстелю диван. Сейчас сделаю тебе чая…

— Не стоит, — вмиг запротестовал я, но эта женщина была на удивление упёрта. И как только она смогла вырастить такого нежного и мягкого человека, как Джинни?

После ванны я спустился вниз и обнаружил на столе чай и остатки домашнего тыквенного пирога. Миссис Уизли сидела тут же. В её руках была кружка с надписью «Любимой матушке в День Рождения». Невольно по моим губам скользнула улыбка.

— А теперь расскажи, что там у тебя с Джинни! — произнесла она, впериваясь в меня заискивающим взглядом.

Я некоторое время молчал. Мне было до ужаса неловко и даже страшно. Однако говорить что-то всё же было необходимо. Поэтому я понемногу, словно пробуя почву в болоте, начал выкладывать некоторые факты. Миссис Уизли всё время молчала, из чего я сделал вывод, что она ждёт чего-то более развёрнутого. В итоге, спустя десять минут, я начал рассказывать ей о том, как мы познакомились. После — тот самый случай с дождём и больной Джинни. И так дальше всё понеслось, подобно поезду, сорвавшемуся с тормозов. В итоге я пришёл к той самой минуте, в которую сидел и говорил эти удивительные слова, являвшиеся итогом нашей с ней большой любви.

Под конец мать Джинни слабо улыбнулась мне и сказала:

— Видно, ты действительно любишь её. А она тебя.

И, поднявшись, она закинула грязную чашку в раковину, после вышла из кухни и тяжело зашагала по лестнице. Я какое-то время вслушивался в шарканье её тапочек по обветшалому полу, а потом сам завалился спать, перед этим не забыв поставить на зарядку в конец выдохшийся телефон.

* * *

Я встал очень рано, ещё в окне не было ни намёка на первые лучи солнца. Одевшись и умывшись в раковине на кухне, я аккуратно сложил в стопочку постельное бельё, которое стелила для меня миссис Уизли, и оставил его на столе в гостиной.

В груди что-то щемило, особенно меня несколько напрягло обилие оповещений на наконец-то же зарядившемся телефоне. Просмотрев их все, я ужаснулся — оказывается, отец уже давно протрезвел и теперь требовал меня к себе, грозясь лишить наследства, если не явлюсь до конца этой недели. Мать буквально молила меня прийти, писала тонны сообщений о том, что подаст в розыск, если я не вернусь, звонила каждый час, по всей видимости, совершенно не находя себе места.

Пораскинув мозгами, я понял, что не имею никакого желания и возможности возвращаться домой. Скорее всего, вспышка отцовского гнева повторится ещё раз, и есть очень большая вероятность того, что я не смогу её пережить. Остаётся лишь один вариант — уехать. Но если я умчусь вот так вот, ничего не сказав Джин, она подумает, что я бросаю её. Да и после всего случившегося для неё побег тоже будет прекрасным решением всех проблем — мы найдём деньги и сможем зажить где-нибудь в другом месте в дали ото всех. Всё равно таким, как мы, нет места в этом обществе!

Я решил про себя, что спрошу у неё. Если она откажет, всё равно уеду, хотя это будет очень тяжело. Но где-то внутри меня всё же сидело точное убеждение о её безоговорочном согласии.

На первом утреннем автобусе я добрался до школы. Посидел некоторое время у ворот, а после забился в уголок в теплицах, с замиранием в сердце ожидая прихода моей Джинни. Она не заставила себя долго ждать — явилась буквально спустя полчаса и, вновь рыдая, кинулась в мои объятия. Я страстно поцеловал её, она пылко отвечала мне, лаская руками шею и грудь.

— Как только проснулась, сразу к тебе, — зашептала Джин, слегка отстраняясь и беспокойно оглядывая моё лицо.

— Твоя мама не ругала тебя?

— Нет, она не успела, — на её губах расцвела обворожительная улыбка, полная нежности и любви ко мне. Я в очередной раз осознал, насколько Джинни была удивительно красива.

— Послушай, — не в силах отвести глаз от её светящегося лица, я жутко мямлил, пытаясь в голове сформулировать вопрос, от которого зависела вся моя будущность, — ты уедешь вместе со мной? Я не знаю, куда, но это неважно. Просто давай уедем отсюда. Пожалуйста, — на своём последнем слове я снова нашёл её мокрые губы, но целовал мою Джинни уже не так страстно, будто желая проверить её.

— Да, — она в очередной раз расплакалась и уткнулась шмыгающим носом мне в шею.

Я прижался щекой к её мягким волосам и впервые в жизни осознал, насколько счастлив.