Дополнения к ПВИС (джен)

— Драко, подойди, — голос матери, так давно переставший казаться мягким и заботливым, эхом отразился от грязных, измазанных кровью стен некогда величественного мэнора. Чёрное дорогое платье больше не придавало ей статности, а лишь тряпкой болталось на хрупкой фигуре, словно на манекене. Она смотрела ему в глаза, и на измученном, осунувшемся лице, на котором стали проступать морщинки, читалась лишь мольба об избавлении.

Драко так сильно хотел дать ей его, но не мог. Он чувствовал себя пленником, ступая по собственному дому, и каждый шаг физической болью отдавался в его сердце, заставляя страх разливаться по венам и скручиваться в груди. И Драко не мог выплеснуть его наружу, вынужденный захлёбываться им, как и мать, моля об окончании этого кошмара. Только молить было некого. Отец смотрел на него с надеждой и такой же немой просьбой, но Драко даже не хотел поворачиваться в его сторону. Он так долго боялся этого человека, боялся его неодобрения, его разочарования, что боль от разбитых ожиданий ещё долго не оставит его, заставляя раз за разом прокручивать в голове собственные ошибки, которые он совершил, желая походить на Люциуса Малфоя.

Он усилием воли посмотрел вниз. Это был Поттер. Ему понадобилась доля секунды, чтобы узнать своего школьного врага, и он ни на мгновение не сомневался в своей правоте. Гриффиндорец не поднимал на него взгляда, но Драко был уверен: они оба понимают, что происходит.

Грейнджер и Уизел стояли в стороне, к их горлу были приставлены палочки, и ненависть к Драко отражалась в их лицах. Но по отношению к ним он впервые за долгие годы почувствовал безразличие, пустота затянула ту глубокую рану зависти в его сердце, что образовалась ещё на первом курсе, и жгучая неприязнь к этим двоим несчастным отступила так резко, что неуместное в этой безвыходной ситуации облегчение захлестнуло его, пусть и очень слабой волной.

Он подошёл чуть ближе, глядя в раздутое, вероятно, от Жалящего заклинания лицо Поттера. Драко хотелось закричать от безысходности, разорвать горло в кровь в попытках избавиться от своих страха и отчаяния, но какая-то неведомая сила не позволяла ему этого. Он неохотно смотрел на Последнюю Надежду этого мира, и слова тугим комом застревали у него в горле.

«Кто я такой, чтобы лишать его жизни? Я не стою и его тени, в коей храбрости больше, чем во мне», — правда, которую он всегда отрицал, ворвалась к нему прямо в эту секунду как хлёсткая пощёчина; ожидаемая, но всё равно очень жгучая и обидная.

— Ну, что скажете? — проскрежетал Сивый.

Драко еле заметно обернулся к оборотню, и осознание неожиданно прошибло его мысли. Отец, мать, егеря — они все смотрели на них с Поттером, и в их глазах плескалась такая явная неуверенность, что Драко захотелось рассмеяться так же, как и тётушка: безумно, до мурашек по коже. Он единственный знал наверняка, что Мальчик-Который-Выжил находится в нечестивых, несущих смерть лапах Пожирателей, и он единственный мог его спасти. Сомнения переполнили его разум, разрывая на части. Он никогда в жизни не ощущал такой власти в своих руках: он мог повлиять на ход войны, и лишь одно его слово отделяло их всех от падения в бездонную пропасть беспросветности и отчаяния или же от слабого огонька надежды, дарящего необходимое этому миру тепло, что так рьяно старался уничтожить Тёмный Лорд.

— Ну что, Драко? — с жадным интересом спросил отец. Он держался рядом с Нарциссой, и они оба выжидающе смотрели на него, точно так же прекрасно понимая, как много зависит от его слов. — Это он? Это Гарри Поттер?

— Н-не знаю… Не уверен, — ответил Драко. Ему стало тошно от самого себя, от своего жалкого лепета, но просто молчать он не мог. Родители бы сразу раскусили его, и если мать могла бы поддержать, то отец тут же бы ухватился за шанс вернуть своё прежнее положение, и страдания всего мира не стали бы для него помехой.

— Да ты погляди хорошенько! Подойди к нему поближе! — Драко так редко слышал волнение в голосе отца, что беспокойство и страх обрушились на него с новой силой. — Драко, если мы передадим Поттера в руки Тёмного Лорда, нам всё прос…

— Давайте-ка не будем забывать, кто его поймал на самом деле, а, мистер Малфой? — с угрозой проговорил Фенрир, но сейчас он не представлял особой опасности. Остальные Пожиратели, более влиятельные, могли убить его в любой момент.

— Конечно, конечно! — нетерпеливо отозвался Люциус. Он тоже понимал, в каком положении на данный момент находится оборотень: средство достижения цели, расходный материал, не более.

Драко приблизился к Поттеру. Лицо гриффиндорца было розовым и блестело. Заклинание исказило каждую чёрточку: чёрные волосы доставали до плеч, на подбородке лежала тёмная тень, а глаза сузились, и лишь глупые круглые очки напоминали о том, что они принадлежат Поттеру. Драко никогда не рассматривал его вблизи так долго — но даже сейчас нечто особенное, отличающее Золотого Мальчика ото всех остальных, проступало в нём; что-то, чем Драко так сильно хотел обладать и что не мог получить. Но больше это не вызывало злобы, неприязни, ненависти, зависти — лишь желание не стать палачом, не стать тем, кто уничтожит эту необыкновенную особенность, не стать тем, кто лишит мир последнего якоря спасения.

— Что вы с ним сделали? — беспокойно спросил Фенрира Люциус. — Почему он в таком состоянии?

— Это не мы! — запротестовал оборотень.

— На мой взгляд, похоже на Жалящее заклинание, — объявил отец. Он подошёл ближе, и его серые глаза, такие же холодные, как и у сына, внимательно осмотрели лоб Поттера. Сердце Драко сжалось от ужаса, и ватные ноги, казалось, перестали держать его. — Здесь что-то виднеется, — прошептал он. — Может быть, и шрам, только туго натянутый… Драко, иди сюда, посмотри как следует! Как ты считаешь?

Драко опустился на одно колено, и его бледное лицо оказалось прямо напротив измученного лица Поттера. Тот не хотел смотреть на него, надеясь, что Драко его не узнает, но Поттеру пришлось бы надеть мешок на голову, чтобы парень действительно его не узнал. Драко понимал, как выглядит со стороны он сам: равнодушно, без единой эмоции на лице — но та буря, что бушевала внутри него, сейчас была сравнима лишь с той, что возникала в присутствии Тёмного Лорда. Что же ему делать? Что ему сказать? Отец был прав: если они поймают Гарри Поттера, то все их ошибки простятся им и Тёмный Лорд хотя бы на время выпустит их из клетки боли и страха, их ошейники ослабнут, и они смогут вздохнуть спокойно. Но стоит ли оно того? В глазах Поттера отражались отчаяние, безысходность, даже мольба, но не страх. Гриффиндорец ощущал себя загнанным в угол зверьком, но он никогда бы не сдался, никогда не опустил бы руки. Он был таким сильным, таким храбрым, таким благородным, он был полной противоположностью Драко. Поттер излучал свет, тепло и упование, которыми люди питались, словно паразиты, а его душа была по-детски чистой, и ничто на планете не было способно сломить его. Драко резко осознал, что нужно что-то сказать, как-то помешать Пожирателям. Если до Поттера доберётся Тёмный Лорд, то всё закончится, слабый огонь надежды погаснет — и мир навсегда погрузится в кромешную тьму, из которой не будет выхода. Сомнения покинули его. Он сделал выбор.

— Не знаю я, — пробормотал он и отошёл к матери, стоявшей у камина. Эти три слова дались ему так тяжело, что ему захотелось заплакать от собственной ничтожности. Он заметил тень удивления в глазах Поттера; он знал, каким жалким считал его гриффиндорец, но даже в своих мыслях не хотел спорить с ним сейчас. Поттер с детских лет пережил так много кошмаров, что Драко должен бы был восхищаться им, а вместо этого он всем своим видом, всеми действиями выказывал презрение.

Драко вдруг вспомнил, когда начался весь этот ад. Безусловно: десятки лет назад — но когда он разгорелся с такой силой? Поттер появился вместе с телом Диггори, победив в проклятом Турнире Трёх Волшебников. Драко тогда одним из первых заметил неладное, а потом впервые в жизни увидел слёзы Поттера, и вместо злорадства ужас настиг его. Как оказалось позже, не зря.

— Мы должны знать наверняка, Люциус! — крикнула Нарцисса мужу холодным, ясным голосом. — Нужно совершенно точно убедиться, что это Поттер, прежде чем вызывать Тёмного Лорда. Эти люди сказали, что взяли его волшебную палочку, — прибавила она, разглядывая какую-то палочку, совершенно точно не принадлежавшую Поттеру, — однако она совсем не подходит под описание Олливандера. Если тут ошибка и мы зря побеспокоим Тёмного Лорда… Помнишь, что он сделал с Долоховым и Роулом?

— А грязнокровка? — прорычал Фенрир.

Егеря вывели в центр Грейнджер, и только по одному взгляду Поттера можно было понять, как сильно она дорога ему. Драко не решался сдвинуться с места, молча наблюдая за происходящим. Он сделал всё, что мог, и теперь вынужден был надеяться на удачу Поттера, которую сам так много раз проклинал.

— Постойте, — резким тоном произнесла Нарцисса. — Да! Она была с Поттером в ателье у мадам Малкин! Я видела фотографию в Пророке! Смотри, Драко, это Грейнджер?

— Не знаю… Может быть… Вроде да… — пролепетал Драко. Он покосился в сторону гриффиндорки, понимая, что отпираться бессмысленно. На них с Уизелом не было никаких Маскирующих чар — и он просто не мог не узнать их. Пол расплывался под ногами Драко, и огонь надежды гаснул, как бы сильно он ни пытался его сохранить.

— А это — мальчишка Уизли! — вскричал отец, остановившись напротив Рона. — Это они, друзья Поттера! Драко, взгляни, это действительно сын Артура Уизли, как его там?..

— Вроде да, — не оборачиваясь, повторил Драко. — Может, и он.

Золотое Трио смотрело на него в смятении, и Драко захотелось пнуть их, чтобы они хоть немного подыграли ему, а не выглядели такими же ошарашенными, как щенки, чей хозяин неожиданно не признал их.

Он заметил, как обеспокоенно Уизел наблюдает за Грейнджер, как дрожат его губы, как глаза наполняются болью и горечью. Он любил её. Драко давно это подозревал, но сейчас доказательства были неоспоримыми. Ему на душе стало так горько и грустно, ведь он никогда не испытывал этого светлого, всепоглощающего чувства, о котором постоянно говорил Дамблдор: человек, которого он почти собственноручно лишил жизни, человек, что пробыл в этом бренном мире больше сотни лет. Только недавно Драко начал осознавать, с каким незаслуженным неуважением он относился к этому мудрому старику, что до последнего вздоха верил в спасение его жалкой, чёрной как смоль души.

А что насчёт Поттера? Он встречался с Уизлеттой, что казалось Драко крайне отвратительным, хоть он и сам не мог объяснить себе почему. Но Джиневра Уизли сейчас находилась в Хогвартсе, она не покинула его вместе с Золотым Трио, а значит, Поттер бросил её ради долга. Драко не знал, правильно ли это или просто их чувства были недостаточно сильными, но ему, никогда прежде не испытывающему любви, почему-то казалось, что человек не может оставить того, кто настолько дорог ему. Даже ради благой цели.

За спиной у Поттера открылась дверь, и в комнату вошла Беллатриса. Волна ужаса, которая, думалось, и до этого момента успела накрыть его с головой, стала почти физически ощутимо пробираться по венам, окутывать каждую мышцу и острыми иглами вонзаться в его сердце. Драко ощущал, что вместе с тем слабым огоньком тлеет и он сам; последнее тепло, которое, несмотря на всю фальшь и грязь, всё же существовало в нём, начало медленно покидать его, оставляя за собой лишь липкий, обжигающий холод, к которому он когда-то так сильно стремился, и от которого теперь умирал.

— Что здесь происходит? В чём дело, Цисси? — Беллатриса медленно обошла пленников кругом и остановилась справа от Гарри, глядя на Гермиону из-под тяжёлых век. Глаза её горели огнём предвкушения, она улыбалась, и Драко знал, что ничего нет в мире важнее для этой женщины, чем служение Тёмному Лорду. Он никогда не считал её своей семьёй: он понимал, что она с радостью отдаст их троих на растерзание кровожадному монстру, стоит тому лишь намекнуть об этом. — Это же та самая грязнокровка! — вполголоса проговорила она. — Это Грейнджер?

— Да, да, Грейнджер! — откликнулся Люциус. — А рядом с ней, похоже, Поттер! Поттер и его друзья попались наконец-то!

— Поттер?! — взвизгнула Беллатриса и попятилась, чтобы лучше рассмотреть гриффиндорца. — Ты уверен? Так нужно поскорее известить Тёмного Лорда! — она засучила левый рукав, оголяя выжженную на коже Чёрную Метку, и мир перед глазами Драко замедлился. Он был достаточно силён в окклюменции, чтобы скрыть свою попытку спасти Поттера, но сейчас даже это казалось неважным. Всё вокруг расплывалось от ужаса. Он впервые в жизни искренне переживал не только о своём благе, но и о благе других. Что случится с остальными людьми, когда Поттер умрёт? Что случится с их надеждой, их верой в будущее? Всё благое, что осталось в этом мире, разом облачится во мрак, и не будет больше света достаточно сильного, чтобы пробить его. Единственный такой свет находится сейчас в этой комнате, чтобы погаснуть в любую минуту.

Он смотрел на радостный взгляд Беллатрисы, и её безумный хохот раздавался в его ушах, пробирая до самых костей, до мурашек по коже, до скрежета зубов. Он вспоминал, как прятался в своей комнате, пока она десятками и сотнями пытала и убивала невинных людей, а её смех заполнял весь мэнор целиком, проникая в каждый угол, в каждую щель. Он даже не мог наложить заглушающее заклинание, боясь пропустить звук шагов, приближающихся к его двери. Он не мог быть застигнут врасплох.

— Я сам собирался призвать его! — Люциус перехватил запястье Беллатрисы, не давая ей коснуться Метки. — Я вызову его, Белла! Поттера привели в мой дом, и потому моё право…

— Твоё право! — фыркнула Беллатриса, пытаясь вырвать руку. — Ты потерял все права, когда лишился волшебной палочки, Люциус! Как ты смеешь! Не трогай меня!

Драко неожиданно настигло такое же омерзение к собственному отцу, кое сочилось из тона Беллатрисы. Люциус никогда не думал о других и учил этому сына. Только семья Малфоев, только их чистая кровь, их благополучие и положение были важны в этом мире, который мог хоть сгореть синим пламенем — Люциусу было плевать. И Драко не понимал, почему он несогласен с отцом, почему сейчас, когда слова Люциуса могли стать спасением их семьи, Драко пошёл против него, солгал ради этого мира, а не ради имени Малфоев.

— Ты здесь ни при чём, не ты поймала мальчишку… — не сдавался отец, каждым своим словом вызывая в Драко всё большую неприязнь к себе.

— С вашего разрешения, мистер Малфой, — вмешался Сивый, — Поттера поймали мы, так что нам и получать золото…

— Золото! — расхохоталась Беллатриса, продолжая вырываться и свободной рукой нащупывая в кармане волшебную палочку. — Забирайте своё золото, жалкие стервятники, на что оно мне? Мне дорога милость моего… моего… — она вдруг застыла, устремив взгляд тёмных глаз на золотой меч в руках егерей.

«Меч Гриффиндора», — понял Драко. Егеря поступили глупо, притащив его с собой в мэнор. Сложно было не догадаться, что именно это за меч: его рукоять была отделана рубинами, а на лезвии клинка ясно видна гравировка «Годрик Гриффиндор». Драко мысленно усмехнулся, ведь этот меч мог достать из Шляпы только «истинный гриффиндорц», коим и являлся Поттер. Храбрости у него было хоть отбавляй, раз он, не боясь последствий, таскал этот клинок с собой.

Люциус возликовал, выпустил её руку и рванул кверху свой собственный рукав, оголяя предплечье с Чёрной Меткой. Драко смотрел на неё и вспоминал, с каким упоением мечтал получить её, как воодушевлённо думал, что это рабское клеймо станет для него честью. Он поверить не мог, что был таким глупцом, слепо верящим своему отцу, что совершил в жизни ошибок куда больше, чем тот же Артур Уизли, которого Люциус так сильно презирал.

Драко уже представил, как змееподобное лицо возвышается над ним, а шипящий голос пробирает страхом каждую клеточку его тела, как зелёные лучи один за другим срываются с палочки Тёмного Лорда, лишая жизни по меньшей мере половину присутствующих в этой комнате, — но Беллатриса вдруг достала палочку и направила её на егерей.

— Остановись! — пронзительно крикнула она отцу. — Не прикасайся! Если Тёмный Лорд появится сейчас, мы все погибли!..

* * *

— Круцио, — красный луч в который раз пронзил его тело, и острая боль заполнила каждую клеточку, будто выжигая изнутри. Все мышцы натянулись до такой степени, что готовы были порваться в любой момент, а кости, казалось, трескались одна за другой. Тёмная пелена накрыла его глаза, и он чуть было не провалился в беспамятство, но Тёмный Лорд знал, когда нужно остановиться, чтобы жертва смогла вынести как можно больше пыток. Он опустил палочку, и Драко смог услышать собственный отчаянный крик, разносящийся по бесконечным коридорам Министерства Магии. Он рухнул на пол, и кровавые блики заплясали перед глазами.

— Прошу, мо… мой Лорд, — Нарцисса захлёбывалась слезами, наблюдая за страданиями сына, но не смела подняться с колен, сидя рядом с Люциусом, чьи некогда величественные платиновые волосы поседели, а лицо осунулось, словно жизнь уже покинула его.

Драко взглянул на мать, и боль не меньше Круциатуса захлестнула его от её надломленного вида. Последние годы он наблюдал за тем, как Нарцисса сгорает заживо, как острые шипы боли, отчаяния и страха, коими окружил её Тёмный Лорд, с каждым днём всё глубже и глубже впиваются ей под кожу. И сегодня всем её страданиям придёт конец.

— Ты подвёл меня в последний раз, Люциус, — Лорд был зол. В его человеческом и одновременно чудовищном голосе не было издёвки или презрительной насмешки — лишь жаждущий расправы гнев. Молодое прекрасное лицо с острыми, как у самого Драко, скулами, казалось, просто не могло исказиться в пугающую гримасу, но парень боялся его не меньше бледного змееподобного черепа.

Драко с трудом поднялся на колени, всё его тело дрожало и готово было пасть без сознания в любой момент, но липкий ужас и страх за собственных родителей оставались в нём тем хрупким стержнем, что мог так легко переломиться, но чудом держался до самого конца. Тёмный Лорд с отвращением и осуждением смотрел на его отца, который сдался уже давно и даже не пытался бороться, молча подставляясь под удары судьбы.

— Да, мой Лорд, — послушно прошептал Люциус.

Сбоку раздался издевательский смешок, напоминающий Драко, что в комнате был ещё и Энрикес. Он сидел в кресле Министра, нахально закинув ноги на стол, и ухмылялся, наблюдая за падением дома Малфоев. Дерзкая улыбка практически никогда не спадала с его красивого, выточенного осколками безумия, лица, и это ужасало Драко не меньше смеха почившей тётушки. Порой парень даже задавался вопросом, почему Тёмный Лорд терпит наглость Энрикеса, вместо того чтобы пытать его — как и всех остальных, — но каждый раз приходил к выводу, что всё дело в его интеллекте и силе, пусть и скрывающимися за насмешливостью и развратом.

— Круцио, — на этот раз луч был направлен в Нарциссу, и крик самого дорогого Драко человека словно звуковой волной ударил его.

Сожаление и горечь свернулись внутри плотным комком и стали расползаться по телу, заполняя собой его всего и нанося колкие удары в самое сердце. Лорд не опускал палочку так долго, что голос матери стал срываться, и беспомощные крики сменились болезненными хрипами. Драко смотрел на её мучения, но страх сковал его железными кандалами, сдавливающими тело при любой вольности. Отвращение к себе, к отцу, что даже не поворачивает головы в сторону жены, а лишь глотает слёзы, затапливало его и душило всё сильнее с каждой секундой.

— Пожалуйста, хватит, — отчаянно закричал Драко, но из его окровавленных губ вырвался лишь тихий — саднящий горло — шёпот.

Тёмный Лорд мгновенно остановился и изумлённо посмотрел на задыхающегося от боли парня, что решился возразить ему. Интерес отразился в глубине его чёрных глаз, и он даже опустил палочку, склонив голову набок. Нарцисса безвольной куклой упала на пол, и её конечности вывернулись под неестественными углами, а из уголка рта потекла струя крови.

— Ты смеешь перечить мне? — усмехнулся Тёмный Лорд, и гнев его вновь сменился издёвкой. Дамиан Энрикес с не меньшим предвкушением закусил нижнюю губу, и безумство видимой искрой заблестело из-под длинных ресниц.

— Прошу, мой Лорд, — горячие слёзы стекали по щекам Драко, но смотреть на страдания матери было выше его сил. Он с трудом удерживался на коленях и подозревал, что если упадёт, то Тёмный Лорд сразу же убьёт его. — Только не она.

— Не она, — Лорд жестоко рассмеялся и выгнул ровную чёрную бровь. — А кто тогда? Ты или, может, твой жалкий отец?

Драко не мог ответить. Трусость не позволяла ему кинуться под Круциатус — он не смог бы долго терпеть столь сильную боль, он не был героем, не был чёртовым Поттером, что готов был кинуться даже под Аваду ради других, но и обречь на страдания собственного отца, которого он любил несмотря ни на что, Драко был не готов. Тёмный Лорд выжидающе смотрел на него, он жаждал ответа, но Драко опустил взгляд: он не мог дать его.

— Ты жалок, мальчишка, — покачал головой Лорд и направил на Драко палочку: — Круцио.

И вновь поглощающая остатки разума боль пронзила его, заставляя выкручиваться на полу, хрипеть, прикусывать губы до крови и вырывать собственные мягкие волосы. Страх, отчаяние и не исчезающее последние годы отвращение к себе клубились в нём, подкрепляя нестерпимую физическую боль моральной. Он не знал, как долго изнывал от всего этого, несколько минут или несколько секунд, время больше не ощущалось; оно, как и свет со звуком, стало растворяться во мраке.

Но в одно мгновение всё закончилось. Он лежал на спине, жадно глотая воздух и силясь разлепить глаза, которые залило кровью. В его ушах стоял оглушительный гул, и всё вокруг расплывалось, фокусируясь лишь на аристократичном лице Тёмного Лорда, который с интересом наблюдал за реакцией измученного парня.

Драко больше не слышал голоса матери, даже отдалённо, и ужасное предположение отрезвило его: Энрикес мог убить её во время того, как Драко бился в конвульсиях. Он приложил все усилия, чтобы повернуть набок голову и увидеть худое сломленное тело Нарциссы, чья грудь изредка вздымалась. Драко облегчённо выдохнул и немного расслабился; мышцы больше не могли выносить даже малейшего напряжения.

— Итак, — Драко услышал, как шаги Тёмного Лорда отдаляются от него, и постарался сконцентрировать остатки внимания на его словах. — Я поручил тебе, Люциус, найти и уничтожить жалкие остатки Ордена Феникса, — пугающе спокойно начал он, — но ты, конечно же, не справился, и Дамиану пришлось разбираться с ними за тебя, — он остановился в нескольких шагах от отца. Драко вновь повернулся в сторону родителей, крупная дрожь не отпускала его, и остатки боли переполняли тело. — Мне это надоело, — он с притворной грустью покачал головой.

Отец не поднимал на Тёмного Лорда взгляда, он вообще практически не пошевелился за всё время, пустыми глазами прожигая пол. Сухие, ломкие волосы спадали ниже плеч, едва ли не полностью закрывая бледное, болезненное лицо. Драко казалось, что отец умер уже давно и перед ним находится лишь его безвольная оболочка, навевающая воспоминания о некогда счастливых днях их семьи. Тёмный Лорд поднял палочку, направив её прямо в лицо Люциуса, и тот наконец издал хоть какой-то звук: срывающийся плач, за которым последовал приглушённый смех Энрикеса.

— Авада Кедавра, — зелёная вспышка сорвалась с конца палочки, когда-то принадлежавшей Дамблдору, и отец Драко замертво упал перед сыном, задев его лицо своими светлыми волосами. Нарцисса застонала и затряслась от ужаса и слёз, а Драко был не в силах даже откинуть со своей щеки пряди Люциуса.

Внутри него словно что-то сломалось, что-то, что так давно было на грани, готовое рассеяться в прах. Его отец мёртвый лежал рядом с ним, и лишь обжигающие кожу слёзы из закрытых глаз стекали по щекам Драко, напоминая ему, что он сам ещё жив. Он вспомнил, как отец в первый раз посадил его на метлу, как Драко взлетел выше, чем положено, и как его мать разволновалась, а отец утешал её, с гордостью и счастьем смотря на сына; он вспомнил, как Северус дополнительно занимался с ним зельеварением и даже иногда сухо хвалил, чем вызывал в Драко по-детски наивное счастье; вспомнил, как его мать всеми силами заставила Люциуса отправить его в Хогвартс, а не в Дурмстранг, и как они всей семьёй праздновали его поступление на Слизерин в первые рождественские каникулы. Он вспомнил, что когда-то был счастлив, что многие люди в этом мире когда-то были счастливы, но теперь всё закончилось: надежда умерла вместе с Поттером, добрым, наивным Гарри Поттером, что верил в свет во тьме, что спас его из Адского пламени в Выручай-комнате, хотя Драко был угрозой для него. И та страшная тайна, дающая Драко толику упования, что он по сей день хранил в собственном сердце, помогала всё меньше и меньше с каждым прожитым в этом бесконечной агонии днём.

— Авада Кедавра, — предсмертный крик Нарциссы эхом отразился от стен, он останется в памяти Драко, как одно из самых ужасных воспоминаний в его жизни. Таких же ужасных, как и те минуты, когда Тёмный Лорд принёс под ворота разваливающегося Хогвартса мёртвое тело Гарри Поттера, когда крики отчаяния и слёзы рухнувшей вмиг надежды заполнили старинный замок, когда Драко понял, что это конец. Тело матери не тряслось и бездыханное лежало в нескольких футах от парня. Он больше не хотел кричать и плакать: холодная пустота заполнила всё внутри, пусть и слабая тлеющая лучинка надежды была спрятана в темноте его души. Он буквально ощущал, как стынет собственная кровь, как холод расползается по венам, а сердце превращается в лёд, такой же серый и безжизненный, как и его глаза.

— Я не убью тебя, Драко, — спустя целую вечность или несколько секунд послышался голос Тёмного Лорда. — Ты последний Малфой и последний Блэк, — он наклонился, и его горячая обжигающая рука легла на щёку парня, вытирая большим пальцем практически засохшие дорожки слёз. Обманчиво мягкая улыбка расцвела на лице Тёмного Лорда, и Драко готов был поклясться, что нечто демоническое отражается в его чёрных бездонных глазах. — Ты станешь Министром магии, я думаю, — он усмехнулся. — Как бы сильно меня ни раздражала твоя жалкая натура, ума у тебя не отнять, — он поднялся, кивнул Дамиану и трансгрессировал прочь.

До Драко с трудом дошли его слова. Министром магии? Тёмный Лорд никогда не был шутником и всегда знал, что делает, но сейчас его решение вызывало в парне лишь замешательство и ошеломление. Впрочем, это всё было уже неважно. Министр он или заключённый — страдания не оставят его.

— Господин Министр, — Энрикес поднялся с кресла и обошёл стол, облокотившись на него и встав прямо над Драко, что всё ещё не мог найти в себе силы сдвинуться с места, — вам нездоровится? — взволнованно проговорил он, и если бы парень не знал этого безумца, то поверил бы в обеспокоенность в его ласковом голосе.

Драко молчал. Ему нечего было ответить этому мужчине, на которого смотрел снизу вверх и отрешённо задавался вопросом, почему зло выглядит так привлекательно. Дамиану было всего около тридцати, насколько знал Драко, он был темноволосым, высоким, с бледной кожей и острыми скулами, а ещё с невероятно безумным взглядом и ухмылкой, способными посоперничать даже с Беллатрисой Лестрейндж.

Дамиан махнул рукой, и тела родителей Драко взмыли в воздух, где и загорелись ярким оранжевым пламенем, отражающимся от его серых глаз. Отрешение одолело его, и огонь казался ему всего лишь точкой в этой ужасной истории, тем концом, которого он желал и которого так отчаянно не хотел допустить.

— Знаете, господин Министр, — Энрикес опустился на пол и сел по-турецки прямо рядом с Драко, его колени касались груди парня, и от кого угодно этот жест показался бы глупым, но со стороны этого мужчины выглядел жутко, — я бы хотел высказаться вам по поводу семейства Уизли, — со смехом и серьёзностью одновременно начал он. Драко не понимал, к чему он клонит, да и не хотел понимать. Дамиан был сильным, умным, опасным безумцем, но в нём не было той жестокости, что переполняла Тёмного Лорда, поэтому Драко не так сильно боялся его. — Их так много, просто кошмар! — деланно возмутился он. — Я недавно убил одного, Перси, но они всё равно никак не заканчиваются, представляете? — Драко чуть повернул голову в сторону, потому что тот начал опускаться слишком близко к его лицу. — Впрочем, остался только один, — он положил руку на щёку Драко, так же, как недавно Тёмный Лорд, но что-то невероятно развратное и пошлое было присуще его жесту. Энрикес наклонился почти к самым губам парня, и на Драко нахлынул настоящий ужас, паника овладела его телом, давая слабый, но столь необходимый прилив сил, чтобы попытаться отстраниться, однако безуспешно. Дамиан не стал его целовать, а просто зашептал: — Джордж Уизли. Тот самый, которому вы, господин Министр, позволили сбежать из поместья Розье вместе с Марго Блиссет.

Ещё несколько секунд назад Драко был уверен, что больше не сможет ощутить столь сильного страха, как при казни родителей, но сейчас ужас огненными взрывами заполнял его грудную клетку, а дрожь, так и не отпустившая его до конца после Круциатуса, замолотила с новой силой. Энрикес не отстранялся от него и не отпускал его лица, маниакальным взглядом прожигая Драко насквозь. Парень понимал, что отпираться нет никакого смысла, ведь Дамиан мог предъявить ему подобное, только имея какие-то доказательства. Он судорожно вспоминал, чем мог выдать себя, кто мог заметить его тогда в подвале, но ничего не приходило ему на ум. Так много времени прошло с того момента. Почему Энрикес узнал об этом только сейчас? И самое главное: как?

Он прикрыл глаза и стал ждать своей участи. Спасения больше не было, ведь Тёмный Лорд ненавидел Марго Блиссет всем своим каменным сердцем за то, что та убила Беллатрису Лестрейндж. Драко даже не представлял, каким пыткам подвергнет его Лорд, когда узнает, что он отпустил её в обмен на ту ничтожную толику надежды, которую она дала ему, которую он должен был хранить как самую страшную, сокровенную тайну, и о которой каким-то неведомым ему образом узнал Дамиан.

Драко ощутил, как палочка Энрикеса упёрлась ему в горло. Он не хотел кричать и плакать, пусть он хотя бы умрёт храбрым, таким же храбрым, каким пять лет назад умер Гарри Поттер. Его сердце билось так громко и так сильно, что они оба ощущали его, готовое выпрыгнуть из груди. Но внезапно измученное тело Драко почувствовало облегчение. Он изумлённо распахнул глаза и уставился на Дамиана, который уже успел от него отстраниться; он сидя направлял на него палочку и что-то шептал. Мышцы Драко перестало сводить, а кости больше не казались раздробленными. Он до сих пор ощущал усталость, но нашёл в себе силы подняться, не зная, что делать дальше. Дамиан пристально смотрел на него, и Драко жался от него как загнанный зверёк, судьба которого предрешена палачом. Он сел, облокотившись на ножку стола рядом с Энрикесом, что перестал наконец безумно улыбаться, давая Драко возможность спокойно вздохнуть.

— Чего ты хочешь, Драко? — неожиданно спросил он. Парень дёрнулся от его слов и обречённо посмотрел на мужчину, чьих мотивов не понимал. Это незнание пугало его куда больше, чем сам вопрос.

— Ничего, — Драко сам поразился, откуда нашёл силы на этот короткий ответ, который, к тому же, являлся правдой. Сегодняшние события опустошили его, выпотрошили, как старую брошенную плюшевую игрушку, и у него действительно больше не осталось желаний.

— Как знаешь, — хмыкнул Энрикес. — Мы с тобой можем стать союзниками, Драко. Я сохраню твой маленький секрет, а ты мне поможешь.

Драко нахмурился. Дамиан Энрикес отличался от всех остальных Пожирателей Смерти, которым доверял Тёмный Лорд: в нём не было той маниакальной преданности — однако сейчас именно он был его правой рукой. По правде говоря, все ярые сторонники Лорда вроде Беллатрисы Лестрейндж или Барти Крауча-младшего умерли. Оставался ещё Стэг, но он, слава Мерлину, нечасто посещал Британию. Драко хватило пары встреч с ним, чтобы жестокость и безумие этого маньяка стали являться ему в кошмарах не реже обманчиво прекрасной маски Тёмного Лорда.

— С чем? — тихо спросил Драко. Он понимал, что выбора у него нет. Дамиан расскажет правду о нём Тёмному Лорду, если он откажется, и Драко готов был помогать Энрикесу с чем угодно, лишь бы избежать этой участи.

— Для начала я хочу знать, что сказала тебе Марго Блиссет, когда ты наткнулся на них с Джорджем Уизли, — он склонил голову, заглядывая в самую душу Драко. — И не лги, что она ничего важного не говорила. Я прекрасно знаю, что это не так, — Энрикес откинул голову назад, и ухмылка вновь вернулась на его лицо. — Она, может, и не самый сильный дуэлянт, но волю свою внушает прекрасно.

Драко прокручивал слова этой девушки у себя в голове изо дня в день, живя ими, дыша тем упованием, что они дали ему. Он бы ни за что не передал их Дамиану, истинные желания которого были покрыты беспросветным мраком.

«Я клянусь тебе, Драко Малфой: я смогу его остановить. Мне нужен этот обломок так же сильно, как этому миру нужно избавление от него».

— «Убей змею, и тогда он снова станет смертен».