Шипы (гет)

Из школы меня забирал не отец. Ему срочно пришлось уехать, так что он прислал за мной своего личного домовика прямо в Больничное крыло. Чуткий мистер Уильямс же запретил пускать ко мне кого-либо из студентов, а решивших попрощаться со мной было немало.

И вот уже два дня я, как принцесса в башне, заперта в родовом поместье. С небольшим послаблением, правда. Я могу гулять в саду. Том самом, чьё видение пришло мне одним из первых после забытья — с беседкой и обилием розовых кустов. Вечером первого дня моего пребывания здесь отец прислал сову. Письмо показалось мне суховатым и написанным как бы с опаской на мою реакцию. Ничего конкретного, кроме пожеланий хорошо отдохнуть после тяжёлого учебного года, извинений, что не встретил меня, беспокойства за моё здоровье и прочих выражений родительской любви. О своих делах он писал, как о чём-то несущественном. Напрашивалось два вывода. Первое, он опасается, что в очередном истерическом припадке я либо покалечусь сама, либо покалечу домовиков, либо что-нибудь уничтожу. Второе, мне не доверяют никакую информацию о делах семьи. Исходя из первого вывода, причина вполне ясна. Хотя мне кажется, что есть и другие.

В короткой приписке отец предупредил меня, что должны вернуться в родное гнездо старшие братья. Не то чтобы это сильно на что-то влияло. Парни всегда держались несколько обособленно. Они были старше меня на десять лет, плюс к этому они близнецы. Поэтому очень самодостаточны, когда вместе. Так что я, почти случайно появившаяся на свет (братья-то дети не ранние, а ведь мать с отцом были одногодками), была им совершенно неинтересна.

И, чем старше мы становились, тем больше усугублялись обстоятельства. Год от года с момента поступления в Хогвартс, я становилась всё несноснее, если не сказать противнее. Понятно, почему братья за весь год написали мне всего два письма — на день рождения и на Рождество. Впрочем, с моей стороны всё было гораздо хуже. Сама я не написала им ни одного, а ответила в таком ключе, что лучше бы вообще не отвечала.

— Мисс Мели, — обратилась ко мне появившаяся из неоткуда домовушка Тал. — Ваши братья прибыли.

— Спасибо, — я мягко улыбнулась, чуть в очередной раз не доведя несчастную до счастливых слёз. Последние года два моей любимой темой для скандалов стала необходимость изменить рабское положение домовых эльфов. И это говорила чистокровная ведьма! Все мы, в чьих семьях водятся домовики, с детства знаем, что нет ничего страшнее, как для волшебников, так и для самих домовиков, чем освобождение последних. В большинстве случаев это заканчивается смертью, но иногда сильные домовики дичают и убивают магглокровок, высасывая из них магическую силу. К чистокровным детям подобраться не так просто.

— Молодые хозяева в малой гостиной, — добавила домовушка.

— Перенеси меня в коридор рядом со входом в гостиную, — попросила я. И так без язвительных комментариев не обойдётся, так хоть не сразу по поводу моей «любимой» темы.

Пусть уж сначала по моему гардеробу пройдутся, может, запал немного сойдёт на нет и мы сможем более-менее мирно пообедать вместе.

Верная домовушка мгновенно выполнила поручение и тут же бесшумно исчезла. А я, глубоко вдохнув, направилась к братьям.

Они были ещё симпатичнее, чем я помнила. Возможно, потому что в последний раз, когда мы разговаривали, их лица были перекошены от злости. Когда же я вошла в гостиную, мужчины спокойно переговаривались между собой вполголоса. Я прокашлялась, привлекая к себе внимание.

— Гидеон, Фабиан, — я постаралась изобразить максимально дружелюбное выражение лица, но мышцы свело от волнения, так что получилась какая-то гримаса.

— Здравствуй, Мелисандра, — голос Наследника звучал прохладно, но не враждебно. Я осторожно улыбнулась.

— Знаешь, домовики нам уже все уши прожужжали, что молодая хозяйка теперь такая добрая и спокойная, — продолжил Гидеон, пристально глядя мне в лицо. — Мы с братом даже не поверили сначала, — мужчина ухмыльнулся, осматривая мой внешний вид.

Да, это не маггловские шмотки, которые я носила всё прошлое лето назло семье. Домашнее платье из льна из тех, что заказывала для меня тётушка, и которые я демонстративно отказывалась носить. И волосы убраны в несложную, но аккуратную прическу, а не висят распущенными.

— Но теперь нам даже почти стыдно за свои сомнения, — подключился к разговору Фабиан.

— Может, расскажешь, что случилось? — а вот теперь тон брата не предвещал ничего хорошего. Впрочем, у него были все основания.

Два года назад, вернувшись домой после третьего курса, я на время будто прозрела. Одевалась как полагается, с повышенным вниманием относясь к своей внешности и манерам. Отец не мог нарадоваться, что мой «подростковый бунт» сошёл на нет. А потом я устроила первую по-настоящему фееричную истерику, обвиняя семью в том, что для них имеет значение лишь репутация, что им безразлично моё мнение, и если бы не традиции, то за то что я та, кто я есть (неуважающая порядки малолетка) они бы меня из дома выгнали.

С отцом тогда приступ случился. Наш семейный целитель помог ему выкарабкаться и восстановиться, но это далось очень и очень нелегко всем, кроме виновницы произошедшего, то есть меня.

— Я понимаю ваше недоверие и ваши опасения, — осторожно подбирая слова, начала я. — Но, клянусь Магией, что ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием не намерена причинить зло умышленно или неумышленно ни отцу, ни вам, ни другому члену нашего Рода, — произнеся полную формулу и полюбовавшись на вытянувшиеся лица братьев, я подняла палочку. — Люмос, — на конце палочки ровным белым светом засиял маленький огонёк. — Нокс, — огонёк потух. Клятва принята, и магия со мной.

— Впечатлён, — протянул Гидеон. — Что же, пойдём пообедаем для начала, — предложил он. — А после за чаем мы всё обсудим.

Наследник первым двинулся из гостиной в домашнюю столовую. Проходя мимо меня следом за братом, Фабиан предложил мне локоть. Я ухватилась за его руку, как утопающий за спасательный круг. По крайней мере, мы не поругались и даже не кричали друг на друга. Я сочла это успехом.

Обедали в тишине. Всем троим было о чём поразмыслить. Братья были озадачены, хотя и приятно, изменениями в моём поведении. Ход с клятвой оказался действенным. Хотя с самого начала я планировала обойтись без таких крайностей, но, увидев взгляд брата и вспомнив, что его спровоцировало, поняла, что иначе никак. Любые другие слова были бы просто пустой болтовней. Мне же сейчас нужно было сосредоточиться и рассказать более-менее ладную историю, не сказав, правда, пока ни слова о взявшихся как из неоткуда воспоминаниях о другой жизни в, по меньшей мере, другом времени, а по большей — в другом мире.

Очень помогали те немногие факты о несчастном случае, произошедшем со мной накануне окончания учёбы, рассказанные мистером Уильямсом.

Из семейной столовой мы вернулись в малую гостиную, где нам подали чай. Я с удовольствием взяла к нему своё любимое розовое варенье. Оно неизменно напоминало мне о матери и о тех пятичасовых чаепитиях, которые она проводила в нашем саду. Очень хотелось спуститься в сад, в беседку, но погода, как назло, испортилась, и, несмотря на чары, защищающие драгоценные цветы от неблагоприятных внешних условий, на улице было сыро и неуютно.

Братья меня не торопили, хотя и смотрели выжидающе. Сделав несколько глотков и собравшись с мыслями, я отставила чашку. Мужчины повторили мой манёвр.

— Буквально накануне отъезда меня укусил змеиный королёк*, — начала я. Братья переглянулись, наверняка мысленно задаваясь вопросом, откуда взялась такая тварь в нашей школе. — Всех обстоятельства я не знаю. возможно, целитель Уильям не всё мне рассказал, а может он и сам не знает наверняка, что произошло. Как я уже сказала, зверь меня укусил и не мне вам рассказывать, насколько его укус опасен. Кто-то из моих однокурсников, к своему стыду я понятия не имею, кто именно, — и даже мистер Уильямс не сказал, кто мой герой, — напоил меня универсальным антидотом, наложил стазис и притащил в Больничное крыло. Против яда антидот оказался бесполезен, как сказал целитель, но похоже повлиял на что-то другое. По крайней мере, этим он объяснил, что помимо симптомов поражения ядом у меня были другие, вроде рвоты, как после амортенции. Да, именно это зелье целитель подозревает, — не дала вставить братьям комментарий я, — и ещё пары-тройки, о которых он мне не сказал. Отец должен знать полный список.

— Когда проснулась, почти всё помнила, кроме того, как попала в лазарет, — после минутного молчания продолжила я. — Помнила и… ужасалась.

Горло неприятно сдавило. «Вдох-выдох. Вдох-выдох», — мысленно отсчитывала я. Только разреветься мне сейчас не хватало.

— Поняла, как ужасно вела себя по отношению к семье, что здорово испортила нам всем репутацию, и не только тем, что общалась с теми, с кем не следовало, но ещё и тем, что ругалась с нашими ближайшими родственниками и друзьями. Я… — провал, слёзы градом полились по лицу, и я сдавленно всхлипнула, вспоминая все злые слова, стоящие теперь между мной и моей семьёй. И ведь они терпели. Столько лет терпели, разговаривали со мной, настаивали на том, чтобы я была осмотрительнее… и вот хоть раз бы прислушалась! Но я не носила амулетов, не пила зелий, рекомендованных семейным целителем, не участвовала в ритуалах. Я не делала ничего, чтобы себя обезопасить!

Униженно опустив плечи, я старалась успокоиться. Когда почувствовала, что чьи-то руки обхватили запястья и отняли от лица руки, закусила губу. Сидя передо мной на корточках, мне печально смотрел в глаза Гидеон. Конечно, понимание, что меня несколько лет травили чем-то в школе по нему, как по наследнику, било большое всего. К нам подошёл и Фабиан, присев на подлокотник моего кресла и обнимая меня за плечи.

— Ты нас прости, малышка, — ласково сказал Гидеон. — Сами виноваты. Не уследили, не поняли, не догадались, — мужчина горько усмехнулся. — Подумать страшно, что с нами стало бы, не напои тебя кто-то универсальным антидотом.

— И вы вот так сходу мне верите? После всего? — спрашиваю я.

Вопрос братьев не смущает. Взгляд Гидеона всё такой же печальный и ласковый, а руки Фабиана на моих плечах — нежные.

— Знаешь, малыш, магические клятвы, это ведь очень сложно, — тихо сказал Фабиан. — Ты поклялась не вредить никому из нас, а ведь когда мы раскопаем, кто тебя приворожить пытался и прочее, мы ведь отомстим. Жестоко и не обязательно бескровно, — Гидеон бросил предупреждающий взгляд на брата, но тот продолжал: — Если вдруг окажется, что, например, след ложный, нас откат накроет. А это вред.

Я сглотнула.

— Но есть и ещё оговорки, — голос брата стал как-то живее. — Ты поклялась не вредить Роду. Если бы ты сейчас, например, лгала, с умыслом или без, Магия бы дала нам знать.

— Если бы ты не знала, что лжёшь, или действовала бы по чужой воле под действием чар или зелий, мы бы тоже поняли, — дополнил Гидеон. — Ты только не бойся, — подвёл он черту под этой темой. — Магия милосердна к тем, кто умеет признавать ошибки.

Брат коротко погладил большими пальцами тыльные стороны моих ладоней, которые всё ещё держал в руках, потом отпустил мои руки (я тут же опустила их на колени) и поднялся.

— Что… — начала я. — Что мы будем делать дальше?

— Ты — пока отдыхать и набираться сил. Когда отец вернётся, нужно будет провести несколько ритуалов, с которыми мы из-за твоего упрямства решили повременить. Узнаем, чем тебя поили и какие последствия это имело. Постараемся их нивелировать, но да это забота целителя.

— А пока отец не вернулся, мы попробуем узнать, кто настолько неровно к тебе дышит, что решился на приворот, — дополнил Фабиан. И вопросительно посмотрел на меня. — У тебя есть предположения, чтобы сузить нам круг поиска?

Я всерьёз задумалась.

— Не торопись только с выводами, Молли. Подумай хорошо, — попросил Гидеон.

Я дёрнулась.

— Как ты меня назвал? — почему-то шёпотом спросила я.

— Молли, — немного непонимающе повторил Гидеон. — Или эта вариация тебе тоже только из-за зелий полюбилась?

— Молли, ну ты чего? — …сталкиваюсь взглядом с рыжим парнем, кажется, мы близко знакомы.

Неуверенно принимаю стакан с тыквенным соком.

— Спасибо, Артур.

На душе сразу становится спокойно. Настойчивый голос, бившийся где-то на краю сознания, замолкает, я отпиваю ещё, затем…

— Артур Уизли, — шепчу помертвевшими губами.

Голова начинает раскалываться.

На первом курсе я едва помню, что вместе со мной учится такой мальчик — Уизли. Он не блещет умом, ещё не играет в квиддич, к тому же — из семьи Предателей крови.

Почти конец года, я максимум узнаю его в лицо: сижу вместе с однокурсницами в Большом зале. Напротив присаживается рыжий в веснушках Уизли. Приветливо улыбается, но как-то тошно от его вида. Отворачиваюсь.

На втором к Рождеству я уже отвечаю на его улыбку.

В начале третьего — здороваюсь и разрешаю нести мою тяжёлую сумку до учебного класса.

На четвёртом перед Рождеством он целует меня в щёку в укромном уголке под омелой.

На пятом это почти похоже на настоящие отношения. Мы ходим вместе в Хогсмид, прогуливаемся у Чёрного озера, держась за руки. После последнего экзамена вечером на Астрономической башне мы целуемся.

Меня передёргивает. Но воспоминания не заканчиваются.

— Платформа девять и три четверти, это сюда. — Рыжая, пухленькая, невысокая — вот и всё, что можно сказать о миссис Уизли из первого фильма и первой книги. Ну, ещё у неё семеро детей.

— Рональд! Уизли! — сцена с кричалкой из второго фильма. У детей проблемы с инстинктом самосохранения и понятием ответственности. Они совершенно не думают о последствиях, по крайней мере младший и близнецы. Сама Молли Уизли — крикливая, и совершенно не думающая о том, что прилюдное унижение — плохой способ воспитания.

С силой отталкиваю продолжающие мелькать картинки. Спасибо вцепившемуся мне в плечи Фабиану. Когда открываю глаза и, наконец, вижу всю ту же гостиную, брат уже не сидит рядом, а возвышается надо мной. Заметив появившуюся в моих глазах осмысленность, он отпускает меня и выпрямляется.

— Ты как, Мел? — предусмотрительно называет детское сокращение. Молли меня начал называть всё тот же Уизли. Первое время я огрызалась, что меня зовут по-другому, а потом… Даже думать тошно.

— Нормально, — в горле пересохло. Брат сразу же подаёт мне полную чашку горячего ароматного чая. Становится легче.

— Перед тем как ты, — Фабиан замолкает, пытаясь подобрать правильное слово, — абстрагировалась от нас, ты назвала имя Артура Уизли, — мужчина внимательно следил за мной, опасаясь, наверное, чтобы я опять не «абстрагировалась». — Думаешь, это он тебя приворожил?

Вопрос в первый момент показался мне странным. Об Уизли мои родичи были наслышаны. После четвёртого курса разговоры о нашей «большой любви» были второй по популярности темой моих истерик. Кто ещё, как не он, готова была сказать я. Но потом порадовалась, что не успела. Уизли, может, и не совсем идиот, но хватит ли ему мозгов на то, чтобы методично подливать мне амортенцию, да так, чтобы я этого не поняла? «А я правда не поняла? — усомнилась тут же. — Что, ни разу?»

Ответ пришёл мне уже дважды. Всё таки ведьмовская интуиция у меня имеется. Хоть и задавленная Мерлин знает чем. Я чувствовала, что что-то не так. Сопротивлялась. И пришедшее мне ранее яркое воспоминание — не единственный случай. Бывало, что я приезжала домой почти готовой броситься отцу в ноги с покаянием и просьбой помочь, но потом меня отчего-то неизменно накрывало. Я не довела дело до конца ни разу, и потом спасало лишь одно — дневники. Они понемногу возвращали мне подавленную волю. Но потом я снова сталкивалась с отцом, или крестной, или тетушкой Мюриэль… и всё начиналось сначала.

И всё же дать определённый ответ я не решилась.

— Амортенция завязана на Уизли, — медленно начала я, — но подливает ли он её сам, и если да, делает ли это по собственной инициативе или по чьей-то указке — я не знаю.

Мне кажется, старший брат смотрит на меня одобрительно. Ну да, вместо того, чтобы как обычно показать пальцем и сказать что он виноват и никто больше, я высказалась очень дипломатично.

— Что, в голове действительно прояснилось? — послышался насмешливый, но всё же самую малость удивлённый голос тётушки Мюриэль.

Я подскочила на ноги, движимая раздражением и злостью. Хотелось закричать, что в отличии от старых кошёлок у меня голова прекрасно работает и ясности в ней хватает. Но первым в поле зрения попала не тётя, а возвышавшийся за её плечом Гидеон. Как ведро холодной воды на голову вылили. Что со мной такое?! Взгляд заметался, я с силой прикусила язык, тут же болезненно застонав. Рот наполнился кровью. Я заставила себя обернуться к Фабиану, надеясь, что он поймёт, какой ужас я сейчас испытываю. Но братья и так уже были обеспокоены. Гидеон подходил к нам. Тётушка оставалась у дверей. Фабиан заставил меня разжать челюсти. Осмотрев мой рот, он недовольно вздохнул.

— Сильно ты себя, — покачал он головой. Гидеон уже отдавал распоряжения появившемуся домовику. Это был Криг, личный домовик Наследника. Пару минут спустя домовик вернулся с несколькими склянками в руках.

— Это умиротворяющий бальзам, — объяснил брат, показывая первую склянку и протягивая её мне. — Два глотка, — распорядился он. Я послушно проглотила. Зелье неприятно защипало на пораненном языке. — Это заживляющее, — показал мужчина второй флакон. — Набери в рот и сиди, пока боль и пощипывание не пройдёт. Потом выплюнь, — мне на колени положили небольшую чашу.

Послушно забрав заживляющее, я исполнила указание брата. Выплюнуть захотелось сразу. И даже не столько от того, что зелье было не слишком приятным на вкус, но больше от ощущения, что мой язык просто разъедает. В первый момент мне пришло в голову, что это зелья так среагировали, и я вовсе останусь без языка. Но я тут же отдёрнула себя, мысленно повторяя, что Гидеон знал, что делает, давая мне склянки в таком порядке и что вредить мне он не стал бы.

Так что я сидела. С выступившими от боли слезами на глазах, но сидела, дожидаясь, когда болезненные ощущения, постепенно сменяющимися вполне терпимым пощипыванием, сойдут на нет.

— Какая послушная, — теперь голос тётушки был просто изумлённым. И взволнованным, но совсем капельку.

Звук её голоса снова поднял обжигающую волну раздражения и злобы где-то внутри меня, но сдержать её было гораздо проще, чем в первый раз. Наверное, сказывалось действие бальзама.

Когда из всех ощущений во рту остался лишь мерзкий вкус зелья, я выплюнула его. Криг тут же забрал у меня чащу и исчез.

— Здравствуйте, тётя Мюриэль, — я встала. Посмотреть в лицо тётке не решалась, боясь новой вспышки. Тётушку, однако, риск не смущал. Большим и указательным пальцами она цепко ухватила меня за подбородок. Я была не права. При взгляде на неё я не почувствовала ничего, кроме детского, почти забытого трепета перед этой сильной ведьмой.

— Здравствуй, племянница, — сказала она. Потом отпустила меня и хмыкнула, заметив, должно быть, огонёк злости.

— Реакция на слова, — пробормотал наблюдающий за нами Гидеон.

— Причём на вас двоих её нет вообще, — добавила тётя. — Браво, Гидеон, — тётушка даже похлопала. Можно было подумать, что она делает это с издёвкой. Если бы меня не напоили успокоительным, я наверняка возмутилась бы таким отношением, пусть и не конкретно к брату, а вообще.

Стоп, а почему мне не может быть обидно за брата? Мы, может, не слишком хорошо общались, но Гидеон всё-таки мой родной брат. Кроме того, он и Фабиан сейчас поддержали меня. Не смеялись, не оскорбляли. Они встали на мою сторону. Они беспокоятся за меня. Они обо мне заботятся! Тогда почему?..

Кажется, мужчины заметили моё смятение.

— Что случилось, малыш? — участливо спросил Фабиан. Я посмотрела на него. Прямо в глаза. И всем своим существом потянулась к нему. К старшему брату, что сидел у моей колыбельки, когда я была совсем маленькой, и напевал мне весёлые песенки. Брату, который менял холодный компресс у меня на голове, не доверяя это домовикам, когда в три года я сильно заболела. Брату, который всегда встречал меня улыбкой. Брату, руку которого я оттолкнула, когда он постарался поддержать меня после ссоры с отцом. Который, назвав меня в сердцах «вздорной девчонкой», сам был ранен этими словами.

Да, мы никогда не были близки с ними в полном смысле этого слова. Они намного старше. Им скучно. Они, в каком-то смысле, ревновали друг друга ко мне. И меня друг к другу. Поэтому чем я становилась старше и самостоятельнее, тем меньше мы проводили времени вместе. Тем больше они замыкались друг на друге и на чём-то что было за пределами поместья и нашей семьи. На чём-то мне недоступном. Но если бы я только попросила их о помощи… Они бы тут же мне ответили, тут же бросились бы защищать, как бы далеко мы не были, как бы трудно не было до меня добраться и как бы опасно не было заслонять меня.

И я такая дура, что не понимала этого. Я так долго делала им больно, но стоило сделать крохотный шажок им навстречу, как они тут же бросились ко мне со всех ног. Кажется, я снова заплакала, но тихо, без всхлипов. Только дорожки слёз по щекам.

Сквозь них я посмотрела на Гидеона. Наследник, он вечно что-то учил, вечно был занят, но никогда настолько, чтобы не уделить время младшей сестре, если она попросила. Гидеон очень здорово читает вслух и рассказывает истории. Когда мне было не уснуть, он позволял забираться к себе в кровать. А в тринадцать-семнадцать лет немногие парни могу терпеть такую навязчивость со стороны младшей сестры. Конечно, тогда он и Фабиан большую часть времени проводили в Хоге, потому я, наверное, так цеплялась за них на всех каникулах, бегая всюду следом. Потому в наших отношениях было так много отчуждённости. И всё-таки Гидеон не отмахнулся от меня ни разу. И ни разу не сказал, даже когда мне уже исполнилось одиннадцать, и учёба в Хогвартсе неумолимо приближалась, что я уже слишком взрослая, чтобы мне читали вслух.

А ещё мне почти никогда не нужно было говорить братьям, что меня что-то беспокоит. Они всё и всегда понимали, просто смотря на меня. По глазам. Может, они легилименты, или из меня окклюмент настолько никудышный, что невооружённым глазом всё видно. Не знаю.

Фабс как-то очень неожиданно сгрёб, по-другому не скажешь, меня в объятья. Я только тоненько вскрикнула. И тут же засмеялась, когда его пальцы скользнула по моим бокам, щекоча. Я задыхалась от смеха и от недавних слез. Сразу после вдоха я пыталась кричать Фабиану, чтобы тот меня отпустил, Гидеону, чтобы помог наконец, но новый приступ смеха не давал мне вразумительно сказать ни слова.

Когда брат, наконец, меня отпустил, мы оба тяжело дышали. Я не стояла столбом всё это время. Я уворачивалась и пару раз мне даже удалось вырваться и отскочить от мужчины на пару шагов, но он тут же меня настигал. Кажется, мы даже что-то уронили во время нашей «потасовки».

Сейчас, раскрасневшейся и встрёпанной, мне очень хотелось возмутиться поступком Фабиана. Вообще это очень нечестно, нападать без предупреждения на младшую сестрёнку. Мне шестнадцать лет всего, а ему двадцать шесть, и он высокий, хорошо сложенный мужчина, уделяющий время своей физической форме. Я же всего лишь подросток, пусть и с почти оформившейся фигурой и пропорциями тела. Но я всё равно почти на голову ниже обоих братьев, которые ростом и фигурой пошли в отца, тогда как я — в мать, хрупкую, невысокую женщину. Только что фигура у меня всё же чуть более женственная — своими более широкими бёдрами я была очень довольна, хотя мне и не помешало бы немного заняться собой.

— Давно не видела вас такими, — внезапно тяжело вздохнула тётушка. Я посмотрела на её грустное лицо и, несмотря на распространяющиеся от звучания её голоса волны раздражения, испытала стыд. Она всегда говорила, с самого моего детства, что я её любимица. И я никогда не сомневалась, что из двух племянниц — меня и Патриции, дочери дяди Игнатиуса — меня тётушка любит больше. Но ей я тоже отвечала жестокой неблагодарностью последние годы.

— Давай только без слёз, Мелисандра, — тихо обратилась ко мне тётушка. — Ты виновата не больше каждого из нас, — ласково улыбнулась она и поманила нас с Фабианом рукой к столу.

Мы сели. Я всё ещё чувствовала себя не слишком хорошо. Хотя Фабиану и удалось меня расшевелить, неприятное чувство вины перед ними всеми продолжало на меня давить. Но оно хотя бы больше не мешало думать. А подумать было о чём.

— Тётушка, вы говорили, что Гидеон в чём-то оказался прав, — сказала я. — Что вы имели ввиду?

— Твой брат заподозрил, что дело не только в зельях и высказал свои опасения мне. Теперь, когда нам наверняка стало известно, что ты вела себя… — тётушка замялась.

— Мерзко? Отвратительно? Недостойно? — подсказала я с невесёлой усмешкой.

Тётушка продолжила:

— Что на твоё поведение влияли какие-то вещества, — перефразировала она, — мы заподозрили и кое-что похуже — ментальное воздействие напрямую. Конкретно, ментальные закладки. Признаться, — тётушка бросила извиняющийся взгляд на Наследника, — я не была уверена в этом. По словам Гидеона, вы смогли спокойно пообщаться, даже на проблемные темы. Но когда ты подскочила, готовая бросится на меня, хотя ещё секунду назад вполне осмысленно говорила с братом, я поняла, что он был прав.

Я задумалась над её словами.

— Получается, кто-то покопался в моей голове, сделав закладки. И в ответ почти на любую реплику с твоей стороны я могу очень некрасиво вспылить? — начала я рассуждать вслух. — Но только ли на тебя я так реагирую? — тут же продолжила мысль я.

Постаралась сосредоточиться, вспомнить ещё неконтролируемые приступы агрессии. И они были. С отцом, с крёстной, даже с дядей Игнатиусом, приехавшим прошлым летом по просьбе отца. Патриция была старше меня на четыре года и тоже не отличалась спокойным нравом. Однако дядя как-то справлялся с характером дочери. Поэтому, когда отец не смог сам до меня достучаться, он попросил младшего брата попробовать выяснить, почему я вдруг стала так яростно отрекаться от семьи. Но затея успехом не увенчалась.

— Я настоящее чудовище, — я положила локти на стол, понимая, что нарушила тем самым кучу правил хорошего тона, но менять что-то было уже поздно, да и не очень хотелось. Пока тётушка не хлестнула меня чем-то по спине. Это было почти не больно, а потому стоило воспринимать как предупреждение.

— Ещё и не умеющее себя вести, — едко добавила она, пряча палочку в складках юбки.

Я тяжело вздохнула, но села прямо, подняв подбородок и аккуратно сложив руки на коленях. Тётушка посмотрела одобрительно, а я поймала себя на мысли, что мне хоть и было немного обидно за удар по спине и слова тёти Мюриэль, затмевающей разум волны ярости это не пробудило. Признаться, я была немного озадачена.

Наверное, у меня на лбу все мысли всплывали большими печатными буквами, потому что тётушка вновь заговорила:

— По всей видимости, ты всё же не угробила окончательно свои способности к ментальным техникам. Поэтому смогла сопротивляться действию закладки, и, возможно, даже подавить её. Гидеон, — переключилась она на брата, — пиши отцу, чтобы искал хорошего менталиста. Боюсь, одного целителя для нашей девочки будет маловато.

Мужчина кивнул, вызвал своего домовика, и как только тот появился во второй раз, но уже с письменными принадлежностями в тоненьких длинных ручках, принялся за письмо. Фабиан в это время посмотрел куда-то мне за спину, хмыкнул и сказал:

— Предлагаю поужинать и идти спать. День был тяжёлым, а завтра будет ещё хуже.

Я удивлённо посмотрела на старшего брата. Кажется, мы обедали совсем недавно. Не слишком культурно я повернулась в кресле посмотреть на настенные часы. Они показывали восемь вечера, а ведь братья появились дома около трёх часов дня — перед самым обедом.

Я подозрительно покосилась на родственников. Пока я «абстрагировалась», говоря словами Фабиана, сколько же времени должно было пройти, если Гидеон успел связаться с тётушкой и всё ей рассказать?

Моё положение осложнялось. Пока я дома, это не будет вызывать особых затруднений, родные знают о странностях моего состояния, хотя пока и не знают его причин (как и я, говоря откровенно), домовиков можно проинструктировать. Но если в поместье появятся посторонние… У отца часто бывают гости.А как быть, когда придёт время летних торжеств, и мы отправимся с визитами? Хотя об этом я точно должна беспокоиться в последнюю очередь. В глазах магической общественности Британии я не более чем недостойная дочь своей семьи, навряд ли меня возьмут с собой в гости.

______

*Змеиный королёк — выдуманное мной магическое существо четвёртой (из пяти возможных) степени опасности. На вид птичка размером с обычную ворону. Окраска неброская, клюв небольшой, глаза наоборот крупные. Откровенно говоря, похожа на сову довольно сильно. Если не присматриваться к крыльям и клюву. В длинных маховых перьях скрываются крохотные когтистые лапы, а клюв весь в мелких-мелких ядовитых зубах. Наиболее подходящая пища — яйца змей. Крупными задними лапами ломают скорлупу, мелкими передними помогают себе заглотить добычу. Впрочем, могут есть мясо любых животных и в любом виде. По отношению к птицам не агрессивны, к людям по больше части тоже. Что касается намёков на какую-то специфическую реакцию на яд у главной героини, об этом позже. Как и том, почему эта тварюшка оказалась в Хоге, кто её хозяин и при каких обстоятельствах состоялось их знакомство с Мели.