Что на первом месте? (джен)

Поначалу мне на глаза попался только один незнакомец. На нем была запахнутая черная одежда, на руках серебряные перчатки, а верхнюю половину лица скрывала золотая маска с двумя небольшими рожками, торчащими изо лба и изгибающимися кверху. Когда он перебирал пальцами, его перчатки издавали короткий металлический скрежет. Похоже, они были не просто посеребренные.

Вдруг из-за кресла, стоявшего чуть правее от камина, показалась голова и рука второго незнакомца. Короткие, черные, прямые волосы, плотно прилегающие к голове, словно он только что снял шапку. Он держал бокал красного вина, в котором отражался свет очага.

Эти двое испытывали, скорее, интерес к моей персоне, нежели возмущались вторжением. Я это мог понять по дружелюбному оскалу до ушей «среброрукого» и по интересу в глазах утонченного «винохлёба».

Самое интересное ждало меня, когда я наконец-то разул свои глаза, успевшие привыкнуть к полумраку хижины.

В самой темной части дома — справа от меня — сидела девочка. Я не мог хорошо разглядеть ее лица, но предположил, что ей около четырнадцати лет.

Про нее могу с уверенностью сказать, что она обратила бы на меня внимание, только если бы я остался последним человеком в этом мире. Для нее было гораздо важнее расчесать волосы своей кукле, которую она посадила к себе на колени и озабоченно приводила в порядок.

А вот ее природную красоту и белокурые завивающиеся локоны сложно было не заметить. Прелестно.

Стараясь лучше рассмотреть прекрасную девочку в темном углу, я совсем забыл, что на меня уставились двое господ.

Вернувшись к реальности, моя память наконец-то подсказала мне нужные слова, но я так и не успел их произнести. Меня перебил «винохлёб»:

— Ну же, дон, проходите, только сперва назовите свое имя.

— Гэн… — молниеносно ответил я.

— Надеюсь, не Ворбак? — спросил «среброрукий».

— Простите, как вы сказали? — я выпучил глаза, думая, что неправильно расслышал последнее слово.

— Вижу, ты не знаешь, о чем речь. Значит, все нормально, — успокоил он меня и захихикал, не разжимая губ.

Сидевший в кресле уселся обратно, и тем самым будто спрятался от меня.

— Проходи же, — подозвал меня к себе человек в маске.

Я принял приглашение и, прикрыв за собой дверь, робко шагнул к ним. Когда я подошел к камину, человек в маске снова заговорил.

— Присаживай-с, — он подставил стул сзади меня настолько ловко, что я даже не услышал, как он его взял.

— Спасибо за гостеприимство, — мне удалось выбрать момент для выражения благодарности, — на улице такой странный туман. Я, конечно, ничего против такой погоды не имею, но у меня одежка промокла и я так продрог, ужас. Благо вы оказались недалеко, иначе бы конец бронхам. У меня с детства такой слабый иммунитет, — я виновато стал оправдываться за свое вторжение. — Надеюсь, я вам не помешал, все же я незваный гость.

— Да ладно тебе, перестань, Гэн. Здесь все свои. Кстати, может быть, хочешь чего-нибудь выпить?

Не успел я определиться с ответом, как он тут же продолжил:

— Думаю, чай для тебя сейчас в самый раз, чтобы согреться.

С нижней части его лица не сходила улыбка от уха до уха. Честно сказать, меня это уже начинало настораживать.

— Вот, — «среброрукий» подал мне небольшую фарфоровую чашку с рисунком розовых шпажников.

Уловив аромат чая, я тут же с восторгом сказал:

— М-м, с бергамотом!

— Разумеется, все как ты любишь, — с удивленной интонацией заявил человек в маске.

С не меньшим удивлением я быстро поглядел на него и тут же, одумавшись, снова уставился в чашку и как можно скорее отхлебнул любимый напиток, которого не пил уже очень давно.

Похоже, зря я на него так посмотрел. Он наверняка догадался о моей нарастающей панике. Что здесь происходит? Это просто какой-то абсурд. Я вижу всех этих людей впервые, но этот, явно моложе меня на лет двадцать, откуда-то знает, что чай с бергамотом — мой любимый. Но как он может это знать? Я пил его лет в пятнадцать, а потом эта смесь исчезла, ее перестали делать. Откуда чай с бергамотом взялся у этого лыбящегося пацана? Так, стоп. Нужно успокоиться. Я же не какой-нибудь неотесанный мужлан, чтобы употреблять такие слова... Даже в мыслях это непозволительно. Всему есть научное объяснение. Недаром за плечами двадцать один год кафедры в университете биологии.

— Гэн, не возражаешь, если мы пока что доиграем в игру, а потом уделим и тебе время? — вежливо спросил «среброрукий».

— А во что играете? — пересилил я свой страх перед странными людьми и попытался вести себя как ни в чем не бывало.

— Мы пытаемся найти как можно больше синонимов к выбранному слову. На сей раз это… «узник», — пояснил он, немного помедлив перед тем, как назвать слово.

Что за черт? Он специально сделал эту паузу? Неужели он намекает на мое положение? Или это просто проверка реакции? Если последнее, то не дождешься, гаденыш. Меня не сломали в военном плену, не сломают и в этой «спокойной» обстановке.

— Хорошо. Хозяин — барин, — одобрительно улыбнулся я.

«Среброрукий» благодарно кивнул, а «винохлёб» оживился. Он уселся поудобней в своем кресле и, не отрывая взгляда от пламени в камине, даже не изменившись в лице, ждал, что скажет другой.

Только сейчас я смог получше рассмотреть этого молчаливого мужчину. Гладкая кожа, освещенная огнем, окрашивалась в теплый желтый цвет. Правда, костюм у него был странноватый. Словно сшитый в семнадцатом веке, хотя и ни капли не поношенный.

Они стали по очереди перечислять прямые и косвенные синонимы загаданного слова: узник, невольник, заключенный, ятник, пленник, яремник, илот, крепостной... и так далее.

Это продолжалось около минуты. Они не прерывались ни на секунду, чтобы поразмыслить над ответом.

Слушая все это, я невольно вспомнил былое. Весь этот вздор, творящийся в данный момент, не может быть простым совпадением. Они будто играют со мной, давя на больные раны.

— Мы закончили, Гэн.

— Отлично, — с облегчением ответил я и глубоко вздохнул. — Может быть, вы наконец представитесь, а то я до сих пор не знаю, как к вам можно было бы обратиться?

— Зовите меня, — звонко и твердо, как подобало человеку его комплекции и, по-видимому, статуса, начал «винохлёб», — Раджинмар.

— А меня можете называть Аргман.

Сдается мне, «среброрукий» меня дурит. Ладно, этот парень не так прост, не буду заострять на этом внимание. Но нужно анализировать все странности, которые он говорит. Подозреваю, что он меня неплохо знает. Может, он снова скажет нечто важное?

— Сэр Гэн, вы выглядите слегка подавленным, немного мрачным и безмерно уставшим. Вам всего сорок шесть, а на вас маска шестидесятилетнего.

Мое лицо не изменилось. Я даже не вздохнул или, наоборот — не затаил дыхания. Но точно названный мой возраст поверг меня в жутчайший шок и ступор. Мне казалось, я на глазах превращаюсь в камень. Внутренне я трепетал от страха. Кто вы такие, чтобы знать меня? Я вас впервые вижу!

— Ну, понимаете, — несмотря на пройденный военный плен и жизненный опыт, я был раздавлен, но, тем не менее, чувствовал, что обязан продолжать говорить, — дела, постоянно нужно выполнять сложную физическую работу. К тому же я отвечаю за большое количество людей. Постоянно переживаю, что не способен оправдать их ожидания и могу подвести их. Психологический стресс всегда был для меня намного страшнее физической усталости. Больные ноги могут отдохнуть, а вот нервы… Для их успокоения, как минимум, нужно поспать. А это мне удается очень редко. Вечный недосып и недоедание пробуждают во мне зверя, но в то же время я обязан быть сдержанным, чтобы воодушевлять людей. Ведь если я подавлен, то и они подавлены, а значит, работать никто не хочет, и все сосредоточены…

— На проблемах старосты? — Раджинмар перебил меня и докончил фразу за меня.

— Д… да. Именно так, — я немного запнулся. Все это очень странно.

Я перевел взгляд на огонь в очаге, ожидая, что за меня продолжат рассказ о моей жизни.

— Вы очень важный человек, Гэн, но по вашим глазам я ясно вижу, что вы переживаете за чужих людей больше, чем за себя.

— За кого-то меньше… а за кого-то больше… — внес в разговор свою лепту и Аргман.

— С этим трудно не согласиться, — напряженно ответил я. — И вы правы, — глянул я на человека в маске.

Похоже, мы думаем об одном и том же. Только он ждет моей реплики, а я не знаю, стоит ли говорить…

— Но больше всего вас выматывают переживания за детей, хотя они и не являются вашими кровными. — Раджинмар будто читал мои мысли. — Именно они — причина ваших ментальных страданий.

— Вовсе нет! — немедленно возразил я и пристально посмотрел на сидящего в кресле.

Он последовал моему примеру и также уставился на меня.

— Я вовсе не хотел вас обидеть, сэр Гэн, — Раджинмар поменял позу и склонился в мою сторону в знак почтения, — я лишь хотел сообщить вам факт, который вы и так подсознательно знаете. Дети — ваши личные беды.

— Тогда вы, господин Раджинмар, также понимаете, что в моей жизни находится на первом месте… Не так ли?

— Разумеется, — твердо сказал он, — это то, ради чего вы выживали все эти годы в неприветливом, опустевшем, заволоченном туманом мире. — Дальше он продолжал говорить холодным тоном, уставившись в раскаленный камин: — В мире, где каждый человек на счету, не думая о древней банке тушенки. В вашей слабости ваша же сила. Но мне не понятен лишь один вопрос — почему вы пожертвовали личной свободой ради целой оравы чужих детей? Вы растите их сами, вы жертвуете тем, что в иной ситуации взяли бы себе, но отдаете им. Какой смысл в вашем поведении?

Я ненадолго задумался, помогая Раджинмару давить огонь взглядом. Вздохи Аргмана заглушил треск горящих поленьев, а откуда-то издалека доносились редкие шорохи — это девочка расчесывала куклу.

— Иногда приходится принимать быстрые решения. Иногда они до безумия жестоки, иногда до боли сентиментальны. Найденные мной чужаки двадцать лет назад были закутаны в пеленки. Они лежали в пустой больнице в родильном отделении. Некоторые из них едва подавали признаки жизни. Если бы не я, они бы все погибли от голода и зубодробительного мороза. Наспех заколоченное помещение и обшаренные на предмет подходящей еды магазины помогли выжить многим, теперь уже взрослым людям. Отцовские чувства, привитые мне еще в моем детстве, взяли верх над ситуацией. Я не испугался взять на себя ответственность за чужие жизни. И что тогда, что сейчас, но я готов отдать — теперь уже своим — детям то, что приберег бы для себя. Со дня находки тех малышей у меня установились другие приоритеты. Я раньше был скромным человеком, отрешенным от мира, ни к чему не стремился и ничем не дорожил, но теперь я дорожу всем, что у меня есть, ведь я могу передать это будущим поколениям.

Я замолчал, давая понять, что мой монолог окончен, и допил последние пару глотков. Чаинки прилипли ко дну чашки. Я собирался было поблагодарить хозяев дома за угощение, но Аргман меня опередил, любезно взяв у меня чашку, со словами:

— На здоровье, Гэн, — и улыбнулся.

— Что ж, весьма благородно с вашей стороны, сэр Гэн, — произнес Раджинмар. Он тут же снова уставился в камин и задал следующий вопрос: — А что ты скажешь о других людях? Смог бы кто-нибудь другой последовать твоему примеру? Сделать так же, как сделал ты?

— Это все зависит от характера и воспитания человека, господин Раджинмар, — я покачал головой. — Вы ведь наверняка знаете, что некоторым людям совершенно наплевать на своих собственных детей. Так почему, по-вашему, они должны захотеть заботиться о чужих?

— У меня нет ответа на ваш вопрос, — Раджинмар покачал головой в ответ.

— Вот то-то и оно. Некоторые люди настолько глупы, дики и жестоки, что сначала создают ребенка, а после его рождения убивают. Причем они делают это с такой легкостью, с какой никто не убивает в самых страшных войнах. Эти люди — пик жестокости. Их души пусты и не имеют ничего хорошего, кроме, в большинстве случаев, привлекательной оболочки. А что может породить пустая душа? Лишь злобу и смерть. Те, кто убивают собственных детей, сами не понимают, что творят. Так что, как человек старой закалки и к тому же верующий, я считаю, что человеческая жизнь, данная Господом, не может быть дешевле чего угодно в этом мире. Особенно если это жизнь младенца. С полной уверенностью я готов заявить, что предпочел бы абсолютно любую человеческую жизнь любому, даже самому ценному сокровищу этого мира. Разрази меня гром на этом самом месте, если я лгу или хотя бы помыслю, что пожалел бы о своем решении.

Я снова умолк.

— Воистину, сэр Гэн, ребенок — дар Всевышнего. Горе тем, кто обделен способностью создать его. И нет прощения тем, кто, пользуясь Божьей милостью, отвергает его.

Раджинмар тоже замолчал, и некоторое время мы все втроем засмотрелись на пламя. Даже Аргман перестал улыбаться и плотно сомкнул губы с опущенными вниз уголками. Казалось, он глубоко задумался о нашем разговоре с Раджинмаром. Возможно, он тоже мог бы что-нибудь сказать, но мне было боязно затрагивать человека, который знает обо мне сокровенные вещи.

— Почему вы обо всем этом меня расспрашиваете, господин Раджинмар?

Тот оживился и, вернувшись от размышлений к действительности, вздохнул:

— Не берите в голову, Гэн, это всего лишь моя личная лирика.

— Но почему? Как заявил мне господин Аргман — здесь все свои… Так почему бы вам не поделиться тем, что вас гложет?

Раджинмар обдумывал мое предложение, покусывая внутреннюю часть нижней губы и поигрывая желваками.

— Дело в том, что я не могу иметь детей, Гэн. И это отнюдь не мой личный выбор…

Быстро смекнув, в чем дело, я произнес:

— Так вы бесплодны?!

— О да, к превеликой печали, это так. Ничто не способно мне помочь. И никто не способен. Даже более того, моя возлюбленная, единственная, кто привлекает меня на всем свете, является такой же, не способной к зачатию женщиной.

— Но ведь… — я вскочил со стула. — Так вот же и ответ! Вы же можете просто жить для себя, преодолевая свое горе вместе. Для этого люди и нужны друг другу.

— Гэн, сядь, — подал голос Аргман, — ты ведь даже не дослушал.

Посмотрев на человека в серебряных перчатках, я подчинился.

— Самое весомое во всей этой истории, сэр Гэн, так это то, что, даже если мы и заключим с ней союз, то жить вместе мы не сможем, ведь цель у нас будет одна. И она будет недостижима. Вместе с моей возлюбленной мы сможем расплодить лишь наше обоюдное горе, но никак не утешение. Более того, я считаю, что вскоре она меня возненавидит, ведь я не смогу ей предложить ни одного способа решения проблемы.

— Но вы ведь даже не знаете, какова будет ее реакция. Все это лишь ваши смутные предположения, построенные на догадках.

— Хм-м, а в словах Гэна есть смысл! — почесав щетинистый подбородок, заявил Аргман.

— Вот! Даже ваш товарищ согласен со мной. Попробуйте предпринять что-нибудь, господин Раджинмар! Иначе будете вечно жалеть о том, что ничего не предприняли.

Виночерпий вздохнул. Нахмурившись, он уставился на свой бокал, который был почти пуст.

— Ох, не знаю, сэр Гэн… Возможно, в ваших словах и есть доля правды. Но в любом случае, сегодня я еще не готов действовать…

— Тогда завтра! Или в ближайшее время, но сделайте это! Вы должны стремиться к чему-то, иначе так и будете сидеть у камина с бокалом вина в руках, пока не умрете в одиночестве.

Раджинмар только покивал головой в знак согласия с моими словами и отхлебнул из фужера.

В этот же момент Аргман поднялся и сказал:

— Так-с, Гэн, думаю, нам не мешало бы пройтись, — и многозначительно склонил в мою сторону голову.

Я увидел его глаза лишь на миг, но не успел разглядеть. Обычно у меня получается понять по глазам, с кем я имею честь говорить — но не в этот раз.

— Да, в принципе, можно. Одежда уже просохла, приятный чай согрел меня и физически, и духовно. Так что я готов не только пройтись, но и пробежаться.

Я хихикнул и слегка оскалил зубы. Видимо, действительно старею. Проскальзывают глупые шутки.

— Бегать не надо, — Аргман выставил перед собой ладонь и потряс ею, успокаивая мой энтузиазм, — всего лишь легкая прогулка. К тому же моей спутнице тоже давно пора подышать свежим воздухом.

Аргман цокнул языком дважды, и девочка, все это время расчесывавшая куклу в темном углу, сию секунду отложила ее и поднялась.

— Прошу, Гэн, — он легонько дотронулся до моей спины и указал открытой ладонью на дверь, пропуская меня вперед.

Я направился к выходу и уже было собрался потянуть на себя дверь, как Раджинмар бросил вслед:

— Дон!

Я обернулся. Мужчина встал и, держа бокал обеими руками, проговорил:

— Благодарю вас за приятную беседу и исчерпывающие ответы на волнующие меня вопросы. Надеюсь, вам было так же приятно провести с нами столь увлекательную беседу, как и нам побыть в вашем обществе.

— Я думал, это я был в вашем обществе, — улыбнулся я, — но я согласен с вашими словами, господин Раджинмар. Это было действительно интересно.

Стоящий у камина мужчина почтительно улыбнулся и, расставив руки немного в стороны, поклонился.

— До свидания, — сказал он.

— До свидания, — ответил я, а Аргман пропустил меня в двери.