Возвращение в Старый Свет (гет)

Вечер оказался очень тихим и спокойным, даже перестал идти противный дождик. В камине тихо потрескивали дрова, создавая тепло и уют. Гарри задумчиво подошел к буфету, достал пузатый заварочный чайник и насыпал душистый чай. Мысли его бродили где-то очень далеко, и, казалось, возвращать своего хозяина домой не собирались.

Чайник засопел еще раз. Гарольд снял его с огня, заварил чай и поставил на стол к чашкам. Сидящая рядом Алекс подняла глаза от книги и с улыбкой посмотрела на Гарри:

— Чай?

— Зеленый, — кивнул он, бросив на невесту ласковый взгляд. — Как вы любите.

Александра удовлетворенно хмыкнула и снова занялась интересной книгой. Гарольд налил себе в чашку ароматный напиток и задумчиво замер, глядя на ручку чашки. Она как-то странно изогнулась и напомнила парус, и мысли Гарри в тот же момент унеслись очень далеко.

* * *

Грязные, серые, потрепанные паруса всплыли в его памяти. Они были на старых шхунах, где еще, вопреки прогрессу, сохранились все те особенности, о которых любят писать авторы приключенческих романов. Да, стоило бросить лишь один взгляд на паруса, чтобы догадаться не только о заботе капитана о своем корабле, но и о судне в целом, о его команде и царивших там порядках. Гарольд поднял свой чуть затуманенный взгляд и посмотрел на Алекс: девушка все так же сидела, склонив голову, и явно ждала, когда чай будет готов. Лоу усмехнулся: странно, раньше он не замечал за собой такой склонности к глубоким мыслям… Или просто эта способность пряталась в нем до поры, до времени — а теперь рядом с этой девушкой он постоянно что-то вспоминает, то, что было «до».

Гарри перевел глаза от заварочного чайника к темному окну: оно больше подходило для того, чтобы остановить на нем взгляд. Не требуется много ума, чтобы догадаться, на какое место может рассчитывать мальчишка, сбежавший из дома, не имеющий ни опыта, ни знаний, у которого есть только мечта.

Воспоминания были настолько расплывчаты и грубы, что Гарольд отвернулся от них, спеша вернуться в настоящее; его затуманенный взгляд остановился на спокойной девушке, все так же читавшей своего неизменного Диккенса, и неожиданный вопрос сорвался с губ прежде, чем молодой офицер успел обдумать его уместность:

— Алекс, вы меня любите?

Глубокие голубые глаза, в которых читалось отчетливое удивление, остановились на карих — очевидно, их выражение заставило Александру отложить книгу и ответить вопросом на вопрос:

— Почему вы спрашиваете?

— Я просто хочу вам кое-что сказать… — неожиданно даже для себя самого решился Гарри, пытаясь найти воспоминание, которое бы максимально ясно передало его внутреннее состояние. — Алекс, до знакомства с вами я был, как бы это сказать… Другим. Долгое время в моей жизни были сомнения, смятение и выжигающее чувство собственной ненужности… Алекс, вы же поймете меня и не посмеетесь, правда? Вы любого можете понять, если захотите…

— Что вас беспокоит? — без всяких прелюдий спросила Александра, на что Лоу совершенно неожиданно смутился. А ведь и в самом деле, что его беспокоило? Наверное, его беспокоили долгие годы одиночества, в котором он так и не смог обрести покой; беспокоила хрупкость нынешнего счастья, чрезвычайно высокие требования к себе самому, беспокоило малейшее несоответствие этим требованиям и, как следствие, гнев Алекс, ее вероятный уход из его жизни. Как сказать словами то, что лежит где-то глубоко внутри?

* * *

— Что за негодный мальчишка! — резкие слова обрушивались почти так же резко, как удары, и непонятно, что из этого причиняло большую боль. Еще один трудный день в Ливерпуле — городе, так изменившем его жизнь… Длинные улицы, наполненные бесполезным шумом, вереницами людей, спешивших по своим бесполезным делам… Они ведь здесь тоже по делу — и судя по происходившему диалогу, дело это совершенно не ладилось.

— Когда ты возьмешься за ум?! — этот вопрос сопровождался подзатыльником и резким толчком, а еще — стальной хваткой за короткие волосы у макушки. Тщетно юноша пытался вывернуться — при таких неблагоприятных обстоятельствах следовало бы согласиться с требованиями, но чувства упорствовали, а оскорбленная правда не давала молчать, хоть это и казалось сейчас делом совершенно неразумным.

— Я не выполню вашего приказа, отец, — все силы молодого Гарри ушли на то, чтобы сохранить твердость в голосе, в то время как в душе бушевал ураган от боли и непонимания: — Мне противно то дело, которое вы считаете для меня… Подходящим.

Гнев в расширившихся глазах отца, та неприкрытая злость задела Гарольда, но не изменила его решения. Он гордо встретил этот взгляд, готовый принять любые последствия, вызванные его словами.

— Завтра — последний день, чтобы найти тебе чертово место, — процедил мужчина, едва удерживая себя от желания прибавить к устному поучению еще пару физических: — Будешь работать хоть забесплатно, хоть в долг — мне все равно, ты меня понял?

Гарри сжал зубы, и едва заметный кивок положил конец этой семейной сцене. Отец, по-видимому, остался доволен этим жестом — насколько этот человек вообще мог быть чем-то доволен. Очень скоро он погасил свет и, не произнося больше ни слова, лег на кровать в другой части крохотной комнаты, в которой они жили в эти дни.

«Последний день», — пронеслась шальная мысль в голове юноши. Он неслышно подошел к крохотному окошку, наблюдая за темной улицей. Где-то далеко впереди был порт — да, пожалуй, единственным, чем его привлек Ливерпуль, была именно близость воды. Улучив момент, он отстал от отца, чтобы полюбоваться на прекрасные величественные суда — даже самая облезлая шхуна казалась ему чудесным избавлением от унылой жизни на суше. Серой, однообразной жизни коммерсанта, к которой его жестокими пинками толкает отец.

* * *

Нужна ли такая жизнь? И следует ли ею дорожить, если вся суть сводится к подчинению, к работе без какой-либо перспективы, просто ради сомнительного выживания?

Гарри тряхнул головой, прогоняя из нее малодушные мысли, внушавшие ему, что стабильность, пусть и плохая, все же лучше призрачных надежд неизвестно на что. Но ночь почти подходила к концу, и надо было решаться — и юноша быстро встал, подхватив свой небольшой узелок с заранее приготовленными вещами. К счастью, их было не так много, чтобы усложнить ему путь — и, минуя скрипящие половицы, он неслышно пробрался к выходу, покинув дом еще до рассвета. Едва отчетливая грусть иногда сменялась смятением перед неизвестностью — но все это исчезло, едва его волос коснулся легкий соленый ветер. В порту кипела работа даже несмотря на ранний час — иные матросы после бурного веселья на берегу покачивались не хуже собственной шхуны. Отовсюду слышались громкие указания и ответы на них, иногда понятные простому уху, иногда не очень.

Сколько там было насмешек, сколько трудностей… Мало было найти судно, капитан которого рискнул бы взять на борт мальчишку, ничего не смыслящего в морском деле — гораздо труднее было отстоять себя, свою гордость — или хотя бы ее часть, доказать другим и в первую очередь себе, что мечты не были лишь пустой блажью, что ты имеешь достаточно сил для их исполнения…

* * *

— Я не знаю, как вам выразить все то, что в моей душе, — тихо сказал Гарри, все-таки стараясь с чего-то начать. — Когда-то давно у меня была семья, не плохая и не хорошая, обычная семья, как у многих. И была у меня мечта. Как забавно, — Гарольд не смог сдержать усмешки, вспоминая всю свою детскую жизнь, — море всегда становится между теми, кто мне дорог, и мной... словно ему не нравится, что я выбираю не только его.

Алекс подняла бровь, но молчала. Девушка понимала, что не надо торопить Гарри. Он должен сейчас ей рассказать, и не только потому, что Александра должна была знать все, что творится в его душе. Гарри никогда не говорил о том, что было в его детстве — только какие-то обрывки фраз, полуистории, два или три приключения... но что стояло за этими скупыми рассказами? Его жизнь тоже была очень непростая, и сейчас Алекс хотелось только одного: выслушать и помочь, даже если это будет почти невозможно.

— Когда отец буквально оттащил меня к мастеру учиться непонятно какому неприятному ремеслу, — продолжил Гарольд, избегая говорить, что из него хотели сделать коммерсанта, — я думал, что никогда не буду заниматься бесполезной работой, за которую не платят, а бьют. Однажды меня позвало море, и я полюбил его, но взамен оно забрало у меня слишком многое... жизнь моряка никогда не была простой, веселой и гладкой, как это может казаться с берега для большинства людей. Я ничего не умел, ничего не знал... иногда даже думал, что никогда не смогу из себя что-то представлять. Даже сейчас, — Гарри посмотрел куда-то в сторону, не замечая ничего, — даже сейчас я боюсь не оправдать доверия и оказаться хуже всех, во всем, а тогда вы окончательно разочаруетесь во мне...

Голос Лоу звучал все тише и тише, и наконец умолк. Наступила тишина, нарушаемая только треском дров в камине и едва слышным ветром за плотно закрытым окном.

— Гарри, я люблю вас и буду любить, что бы ни случилось, — произнесла, наконец, Алекс: — Я никогда не была настолько меркантильной, чтобы требовать чего-то от вас! Неужели вы меня... Боитесь?

Гарольд поднял непонятный взгляд, но странная блуждающая улыбка указывала на отрицательный ответ.

— Это только мой страх, — неслышно признался Лоу. — И очень много лет он сидит глубоко в душе. Вы же знаете это, Алекс… Иногда в наших глазах слишком много общего.

Гарри снова замолчал, погрузившись в грёзы воспоминаний. Вот только романтического в этом ничего не было. В книгах все красиво и увлекательно, но на самом деле писатели любят все приукрашивать. Книги Гарольд любил только полезные, а романтика путешествий... Ее у него не было.

В памяти снова всплыли моменты попыток доказать, что он действительно способен быть моряком, что это его призвание, что у него все получается не хуже, а где-то и лучше других...

— Простите меня, любимая... — так же произнёс он. — Я никому, кроме вас, не мог сказать об этом.

* * *

Алекс отвела глаза, в которых сейчас можно было прочитать крайнюю серьезность — но Гарольд слишком погрузился в себя, чтобы это заметить. Девушка тоже глубоко задумалась, отложив книгу и машинально грея руки об уже остывшую чашку.

Она знала, что жизнь Гарри не была простой и спокойной — и если у кого-то трудности были только во время плавания, то у Гарольда они присутствовали и на суше. С того момента, как они вернулись, девушка каким-то шестым чувством уловила, что возвращаться к теме показаний, да и вообще «Титаника» в целом ей не следует. Александра с облегчением почувствовала, что скандальный интерес утихает, но настороженно следила за продолжением судебного процесса — он существенно отличался от американского, но все равно — от него зависели судьбы многих людей и репутация компании.

— Гарри, мне вы можете рассказать что угодно, — подняла глаза девушка, и звук ее голоса заставил Лоу улыбнуться. — Я всегда пойму вас, всегда буду на вашей стороне… Мне хочется только одного — чтобы вы разделили со мной тот груз, который сейчас несете в одиночку. Что вас так гнетет?

— Милая, — немного помедлив, улыбнулся Гарольд, но его улыбка так не соотносилась с тем, что он собирался сказать, что вышла вымученной и усталой: — Дорогая моя Алекс… Вы были со мной все эти ужасные дни, похожие на один сплошной кошмар. Иногда я вижу это во сне, иногда — в реальности. Эти картины предстают передо мной, каждый раз обрастая новыми деталями, и каждый раз я схожу с ума, когда память говорит мне, что я мог вас потерять… Это самое невыносимое. От таких мыслей снятся страшные вещи… Мой самый главный кошмар — то, что вы не выплыли, — голос Гарри был тихим, твердым, но таким откровенным, что Алекс сама не заметила, как накрыла его руку своей. — Я боюсь вас потерять… Вы, наверное, сами не догадываетесь, как сильно это чувство. Просто… Я сейчас словно небольшое суденышко с пробоиной, — снова улыбка, не выражающая ничего, кроме плохо скрываемой боли: — А вы — мой маяк. Только с вашей помощью у меня есть шанс доплыть… Без вашего света у меня ничего не останется. Алекс, вы — моя жизнь. Вы даете силы жить, помогаете забыть, о чем нужно забыть, разгоняете тучи, которые собираются в моей голове, но ничего не требуете взамен… А я так хочу делать то же самое для вас. Я понимаю свою… недогадливость, — покачал головой Гарольд, угадав желание Алекс что-то сказать: — Понимаю и всегда понимал. То, что вы со мной, — это подарок судьбы, и я никогда не расценивал это иначе…

Девушка незаметно прикусила губу, с возрастающим вниманием глядя на Гарольда. Она уловила в его голосе какое-то скрытое чувство — то, что он пытался скрыть в лице и в словах.

— Гарри, что с вами происходит? — покачала головой Алекс, смутно догадываясь, каким будет ответ; а еще она знала, что ему крайне нелегко ей отвечать, потому что признание он расценивает как собственную слабость. А если это касается переживаний по поводу «Титаника» — а это, кажется, именно так — то виноватым он чувствует себя вдвойне.

— Расследование… — медленно начал Лоу, бросив короткий взгляд на лицо невесты: — Нам скоро снова предстоит пережить все это.