Дженнифер и Кэтрин (гет)

Вечером быстро стемнело, и чтобы прийти в комнату к Кэтрин, Дженнифер пришлось зажечь свечу. Сестра, уже переодевшаяся ко сну, заплетала косу.

— Входи, присядь, Джен. Ты в последнее время что-то все грустишь.

В лицо Дженнифер бросилась краска. Она поняла вдруг, что сестра непременно догадается о ее чувствах, и пусть Кэтрин была слишком благородна, чтобы смеяться, но Дженнифер казалось, что такой стыд нельзя пережить. И все же она должна была поступить, как задумала.

— Почему ты так не любишь Дугласа, Кэти? Назови мне хоть один его недостаток, хоть один порок, из-за которого было бы справедливо не отвечать на его чувство?

Сестра, что ужасно, не удивилась. Только улыбнулась:

— Пожалуй, один назову. Он скучен.

Дженнифер на минуту стало легче.

— И только? О, Кэти, ты просто слишком еще молода. То, что тебе кажется скучным — всего лишь разумное начало, залог будущей спокойной жизни.

— Которая мне, наверное, не нужна, — Кэтрин оперла голову на руку. — Джен, если бы это было в моей власти, Дуглас уже был бы у твоих ног. Ты так за него заступаешься, что в конце концов он должен это оценить.

— Я лишь хочу ему счастья, — Дженнифер опустила глаза и скомкала носовой платок. — Взгляни на него другими глазами, Кэти, заклинаю тебя. В конце концов, он галантен, он красив! Пусть ты еще слишком молода, чтобы оценить его разум и доброе сердце, но разве ты можешь закрыть глаза на его красоту?

— Это правда. Пожалуй, он даже слишком красив для меня, — сестра потерла виски. — Прости, Джен, я устала немного. Мне хотелось бы лечь.

При свете свечи Дженнифер заметила на лице сестры капельки пота.

— У тебя жар? — она тревожно прижала ладонь ко лбу Кэтрин, но тот был ледяным.

— Нет, всего лишь головокружение. Здесь душно. Я позову Мэри, она откроет окно.

— Не застудись, Кэти: ночи такие холодные.

— Спасибо, Джен. Я осторожна.

Кэтрин не лгала о своем головокружении. Наутро же ей стало хуже: к горлу подступала тошнота, так что за завтраком она едва смогла съесть тост с медом. Родители забеспокоились и предложили вызвать врача, но Кэтрин отказалась. Она сама не понимала, что происходит, ведь за последнее время это были не единственные странности, происходившие с ней.

Сейчас она была бы не в состоянии приехать к Дэниэлу. Но он был единственным, кому она могла довериться полностью. Кэтрин решилась рискнуть и на третий день послала с запиской мальчишку, приносившего молоко. Дэниэл должен был явиться в сад в девятом часу вечера, когда стемнеет. После весь день Кэтрин провела в постели. К вечеру ей будто бы полегчало — возможно, от радостного ожидания она на время позабыла про недомогание.

Дэниэл ждал ее, как и было условлено, у кустов сирени. Сразу сжал в объятиях:

— Ты больна? Что с тобой? Зачем ты вышла в такую сырость?

— Я не знаю, милый, — Кэтрин прижалась к нему, понимая, что ей по-настоящему страшно. — Милый, я сама не понимаю...

Она, конечно, рассказала ему не обо всем, но оказалось достаточно упомянуть про тошноту и головокружения. Дэниэл изменился в лице, стиснул зубы и будто окаменел. Наверное, они молчали целую минуту.

— Ты в положении, — сказал он наконец. — У тебя родится ребенок. Мой ребенок.

У Кэтрин подкосились ноги.

— Что? Как? Ты... уверен? Так может быть?

— Только так и может, — он горько прикрыл глаза. — Я должен теперь жениться на тебе, Кэти.

Это было еще более невероятно услышать.

— Но я же несовершеннолетняя... Дэниэл, мои родители...

— Не позволят. Я знаю. Но выхода нет. Если ты будешь среди своего круга, и все узнают...

— Тебе будет плохо?

— Не мне. Тебе.

Кэтрин попыталась представить, как рассказывает родителям и Дженнифер о романе с рабочим сцены в театре, о визитах в грязную квартиру и... Она поежилась, только сейчас осознав, что они, пожалуй, примут ее за сумасшедшую. А после? Что с ней будет потом? И что будет с ее ребенком?

— Может, они поймут меня... — прошептала она, чувствуя, что не сможет спокойно дожидаться момента, когда они узнают правду. На глазах выступили слезы. Дэниэл прижал ее к себе.

— Мы сбежим от них. Собери самое необходимое. Но не бери денег и драгоценностей, иначе нас обвинят в краже. Я смогу и так тебя обеспечить.

— Я не могу так сразу уйти, — Кэтрин беззвучно разрыдалась. — Мне надо посмотреть на родителей, Джен... В последний раз. Написать им.

— Хорошо. Я приду завтра, в это же время. Теперь иди домой и береги себя.

Кэтрин вернулась к себе и упала в постель, заливаясь слезами. И не было в эту ночь никого более одинокого, чем она.

Наверное, втайне Кэтрин надеялась, что следующий день не наступит. Но он все же наступил, и ей пришлось принять все, что в нем было. Она смотрела на родителей и сестру, зная, что не увидит их долго — возможно, никогда. Разве они простят ей неизбежный скандал, позор? Что о них будут говорить в обществе? Знакомые будут тыкать пальцами, а может, все нарочито забудут об их существовании... Она болезненно наслаждалась их заботой, которую еще недавно находила излишней, душащей. Она молилась, чтобы отец и мать пережили ее побег, чтобы не разболелись.

В тот миг, когда Кэтрин, сказав, что ляжет спать раньше, целовала отца и мать, она почти возненавидела Дэниэла. Как мог он быть таким жестоким, разлучать ее с семьей! "А что будет, если ты останешься? — спросила она себя прежним холодным тоном. — Представь: живот растет, его не удается скрыть от горничной... Это если гораздо раньше причину твоего недомогания не определит врач. Родители сегодня так настаивали уже... Или думаешь, Дэниэл ошибся? А если нет?" Она вернулась к себе в комнату, заперла дверь на ключ. Упала на колени, хотя не молилась уже давно — с возвращения из пансиона. И сейчас ничего не пришло на ум, только слезы снова покатились по щекам. Усилием воли заставила себя встать. Вещи она собрала еще раньше, в течение дня, когда оставалась одна в комнате. Тогда же карандашом нацарапала письмо. Теперь осталось лишь положить его на видное место и ждать.

В окно постучали их условленным стуком. Кэтрин задула свечу, накинула шаль и подняла раму. Влезла с узлом на подоконник. Уже совсем стемнело, но Дэниэла она все-таки различала. Он помог ей слезть и повел через сад. Они вышли через заднюю калитку — сегодня у нее не скрипели петли — и он предупредил:

— А сейчас пойдем очень быстро.

И они пошли так быстро, что Кэтрин почти сразу стала задыхаться. Ей приходилось почти бежать по темноте, и лишь из гордости она запрещала себе хныкать. Если бы он не держал ее за руку, она бы давно отстала. Наконец, выскочив за Дэниэлом из какой-то подворотни, она увидела наемный экипаж. Дэниэл помог ей сесть.

— Ночью по Корлингу и пару улиц пройти пешком небезопасно.

Экипаж тронулся. Дэниэл ласково сжал руки Кэтрин. Она забыла дома перчатки, ладони уже стали зябнуть.

— Дома ты обязательно согреешься.

— Дома?

— У нас дома, — он посмотрел ей в глаза. — Кэти, ты не представляешь... Я так рад. У нас с тобой будет ребенок. Мы будем настоящей семьей. Знаешь, с тех пор, как умер отец, я не любил возвращаться домой. Только со стенами и разговаривать. А теперь все изменится, я сам стану отцом. Прости, когда ты мне сказала, я испугался, расстроился... Но это глупо. Все будет хорошо.

— Почему ты расстроился? — насторожилась Кэтрин.

— Сам не знаю. Говорю же, по глупости. От неожиданности.

— Родители меня не простят, — прошептала Кэтрин. Дэниэл нежно поцеловал ее.

— Простят. Мы будем просить прощения. Только немного погодя, хорошо? Пока...

— Пока тебе страшно, — догадалась Кэтрин и, как прежде, насмешливо улыбнулась.

— Да, именно так, — вздохнул он.

Из экипажа они сразу попали под проливной дождь. Быстро заскочили в подъезд, добежали до квартиры, Дэниэл пропустил Кэтрин вперед. Он зажег свечу и принялся растапливать очаг.

— Иди сюда, Кэти! Сейчас будет кипяток.

Кэтрин устроилась на скамеечке у очага. Она не успела промокнуть, но шаль снимать не спешила. За окном шумел ливень. Завтра ее начнут искать. Но здесь она была в безопасности. Дэниэл обнял ее:

— Начнем новую жизнь, Кэти.

Дуглас Гиллан не выдал бы своих чувств ни перед кем. Но так тяжело, так больно ему не было еще никогда. Когда-то он занимался боксом, и ни один удар не мог быть болезненнее. Мир, конечно, не рухнул, любое горе настоящий мужчина может и должен молча пережить. Может, однажды он увидит, как подлеца, сломавшего ему жизнь, повесят. Хотя виселицы, без сомнения, мало.

Однако Дугласу не привыкать было собирать волю в кулак. Он видел перед собой растерянную Дженнифер, видел мистера и миссис Мюррей, которых убило исчезновение дочери, а еще больше, наверное — ее письмо с самыми неожиданными признаниями.

Его невеста, его идеал, та, которой он не смел коснуться лишний раз, робея при ней, как мальчишка, была беременна от какого-то проходимца. Его чистую, как снег, Кэтрин осквернил соблазнитель. Он смог ей стать настолько дорог, что она забыла девичий стыд. Она и не заметила настоящей любви, не разглядела человека, готового бросить мир к ее ногам.

Нет, если бы все было так просто! Но он помнил, как поведение Кэтрин внезапно изменилось. Тогда Дугласу показалось, что у него появилась надежда. Однако им лишь играли, из его чувств сделали ширму для самого низкой, грязной, подлой интрижки. Неужели голубые глаза Кэтрин, ее детский румянец были лишь маской для лживой, развратной души?

Сердце его рвалось, как парус под ветром, билось, как утлое суденышко среди волн. Но он только снова и снова обещал мистеру и миссис Мюррей, что отыщет их дочь. Обещал он это и себе.

Он уже попрощался с хозяевами и шел к выходу, когда сзади его окликнули. Дженнифер, подбежав, догнала его.

— Мне жаль... — по щекам девушки струились слезы. — Как мне жаль...

Дженнифер и рада была бы сказать больше, но она не представляла, что может сказать ему. Как утешить человека, с которым так обошлись? И это сделала ее собственная сестра... Дженнифер отчаянно гнала от себя злые мысли о Кэтрин. О милой маленькой Кэти, с которой они вместе играли, читали, пели. Что общего между ее сестрой и девушкой, которая обманывала жениха и родных, потеряла честь, повергла всех, любящих ее, в такое горе?

Ее восхищало мужество Дугласа. Он остался спокоен, лишь в глазах отражалась глубокая боль. И она отдала бы все на свете, чтобы облегчить его страдания.

— Если вам нужна помощь, мистер Гиллан, я... Я сделаю что угодно...