Недостающее звено (джен)

— Это подделка! — с порога заявил Джек Бернс, быстрым шагом войдя в выставочный зал, где Томас Марш излагал нам подробности своей экспедиции, ознаменовавшейся находкой останков питекантропа.

Доктор Марш вздрогнул и умолк на полуслове, обернувшись к своему коллеге.

— Что… Что вы имеете в виду? — запинаясь, спросил он.

— Экспонат, который здесь был выставлен, — пояснил Бернс, не скрывая снисходительной улыбки. — Так называемый скелет питекантропа — подделка, хотя и довольно искусно выполненная. Состоит из подпиленных костей гиббона и человека, тщательно подогнанных друг к другу и обработанных двухромистым калием, чтобы придать останкам древний вид. Я исследовал костную ткань под микроскопом и обнаружил характерные бороздки, оставшиеся после подпиливания. А сделав небольшой скол, убедился, что этим костям не больше пары сотен лет.

Доктор Марш побледнел так, что, казалось, сейчас он лишится чувств. Он попытался что-то сказать, но его дыхание перехватило, и он так и застыл с раскрытым ртом, безмолвно глядя на доктора Бернса.

— Это… невозможно, — пробормотал он наконец севшим голосом. — Я же сам проводил экспертизу! И я принимал участие в извлечении костей из земли, у нас ушло две недели на то, чтобы очистить все от грунта…

— Если вы сомневаетесь в моем заключении, коллега, — пожал плечами доктор Бернс, — милости прошу в мою лабораторию. Я продемонстрирую вам все проанализированные образцы со следами обработки.

Дело принимало неожиданный оборот, и вся эта история с интрижкой Мелиссы внезапно отошла на второй план. Я пока с трудом понимал, как вскрывшийся факт фальсификации останков был связан с убийством, однако эти вещи не могли не быть связанными: слишком уж маловероятное стечение обстоятельств. Бросив взгляд на Холмса, чтобы узнать его реакцию на сообщение, я с удивлением отметил, что мой друг выглядел слегка заинтересованным, но не более того. Неужели он не понимает значения того, что мы только что услышали? Но почти сразу же я понял: Холмса это сообщение не удивило просто потому, что он знал. «Экспонат следует как можно раньше подвергнуть повторной экспертизе», сказал он в наш первый визит. Как он догадался?

— Доктор Бернс! — послышался голос Ричарда Марша, который, запыхавшись, вбежал следом за Бернсом, захлопнув за собой дверь. — Я уже говорил, этого не может быть. Мой брат не способен на подлог, и я сам обрабатывал находку перед тем, как сделать ее доступной общественности.

— Я никого не обвиняю, — с холодком в голосе отозвался эксперт, — я просто констатирую, что этот экземпляр поддельный. И при всем уважении, я не уверен, что вы обладаете достаточной квалификацией…

— Джентльмены! — вмешался Холмс. — Спорить сейчас преждевременно. Доктор Бернс, мы с моим другом хотели бы подробней ознакомиться с тем, что конкретно вам удалось обнаружить, и, если вы не возражаете, мы вскоре поднимемся в ваш кабинет. Доктор Марш, — продолжил он, повернувшись к Томасу, — никто здесь не обвиняет вас в том, что вы попытались выдать подделку за настоящие останки. Все, что мы знаем на данный момент, — это лишь то, что останки, находившиеся в этом зале в день трагедии — фальшивка.

Джек Бернс кивнул и направился к выходу из выставочного зала. Ричард Марш, поколебавшись немного, выскользнул за ним, бросив на своего брата виноватый взгляд.

— Мистер Холмс, — обратился к моему другу Томас Марш, когда его коллеги покинули помещение, — я вынужден попросить вас… Вас и доктора Ватсона тоже. Не рассказывайте о фальшивке моему отцу. Да, я все прекрасно понял и могу вас заверить, что о факте подделки мне ничего известно не было до сегодняшнего дня. Однако все это очень плохо выглядит, и я догадываюсь, что станет с моей репутацией в случае огласки. А мой отец…

— Помилуйте, но при чем тут ваш отец? — не выдержав, прервал я его.

Доктор Марш опустил голову и вздохнул.

— Поймите меня правильно, — заговорил он наконец. — Мой отец Дэвид — действительно выдающийся ученый и преподаватель, который в свое время был удостоен рыцарского звания, с полным на то основанием. Естествоиспытатель старой школы, последователь Карла Линнея, притом невероятно, фанатично честный. Беда в том, что он крайне набожен и склонен к буквалистской трактовке Писания. Ну, вы знаете. Шесть дней, в течение которых Господь создал всю жизнь на Земле безо всяких миллионов лет эволюции. Естественно, направление развития науки с момента открытия Чарльза Дарвина его крайне удручало, а уж то, что его сын принял в этом деятельное участие…

Смутная идея забрезжила в моем мозгу при этих словах Томаса Марша, но когда я попытался уловить ее, она ускользнула, оставив мне лишь послевкусие от прикосновения к разгадке. Не мог ли этот Дэвид Марш саботировать исследование и сорвать лекцию своего сына таким образом? Но нет, это безумие. Не убивать же ради такого!

— А главное в том, что я боюсь за его жизнь, — продолжал наш собеседник. — Здоровье моего отца крайне слабое, он уже второй год не встает с постели и, боюсь, долго не протянет. Если он узнает, что на мне лежит подозрение в фальсификации материальных свидетельств… Он может не выдержать такого удара. Для него нет хуже позора, чем сознательный обман в науке.

Шерлок Холмс понимающе кивнул и, бросив задумчивый взгляд на пустующую витрину, где еще вчера лежали предполагаемые останки питекантропа, ответил:

— Об этом не беспокойтесь, доктор Марш. Ни мне, ни моему другу доктору Ватсону нет никакого резона оглашать промежуточные результаты расследования. Теперь же, с вашего позволения, мы отправимся к вашему коллеге доктору Бернсу. Надеюсь, он сможет ответить на некоторые из наших вопросов.

Попрощавшись с Томасом Маршем, на котором по-прежнему лица не было от пережитого потрясения, мы покинули выставочный зал и поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, где располагались кабинеты местных ученых. Пока мы шли по хорошо освещенному коридору мимо ряда дверей, я с запоздалым удивлением спросил у своего друга:

— Какие вопросы вы хотели задать доктору Бернсу? Он же недавно вернулся и вряд ли имеет какое-то отношение к этому делу.

— А у вас не возникло никаких вопросов, мой друг? — вместо ответа спросил меня Холмс. — Что вы можете сказать о нем по результатам нашего короткого знакомства? Проверьте свою наблюдательность.

Будучи застигнутым врасплох, я напряг память, пытаясь вспомнить все необычное, что заметил в облике ученого. Обычный темно-серый пиджак, аккуратно выглаженный. Край рукава немного вымазан мелом. Доктор Бернс помимо работы в музее где-то преподает? Впрочем, это верно для большинства ученых. Ботинки… Бог мой, какие у него были ботинки? Совершенно не помню. Хорошая осанка, громкий и уверенный голос… Проклятье, из этого ровным счетом ничего интересного извлечь нельзя. Я с досадой покачал головой и поделился с Холмсом скудными плодами своих размышлений. Тот удовлетворенно кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжил описание портрета доктора Бернса:

— У нижнего края его пиджака как минимум дважды разошелся шов, после чего был аккуратно зашит. Его одежда в прекрасном состоянии, хотя недорогая, и ей уже не один год. Начинающие редеть волосы безупречно уложены. Как вы сами сказали, мой друг, доктор держится прямо, однако это стоит ему немалых сил, что очень хорошо заметно. То же самое касается и его голоса: несмотря на кажущуюся уверенность, нетрудно услышать в нем дрожь, когда он пытается говорить громче. И самое главное, Ватсон: обнаружив факт подделки, он не скрывал радости. Что все это говорит нам о его характере и целях, по-вашему?

— Он заботится о своей репутации?

— Не просто заботится, Ватсон. Он боится быть недооцененным, поэтому изо всех сил старается выглядеть и вести себя безупречно с тем, чтобы своим обликом скомпенсировать то, чего недополучил в иных сферах: на форму своей шевелюры он явно тратит не менее часа в день. Он остро переживает то, что в центре общественного внимания находится не он, а Томас Марш. И тот факт, что последний еще и наткнулся на скелет питекантропа, просто выводит его из себя. Именно поэтому Джек Бернс был очень рад обнаружить, что останки — фальшивка. Помните, как он спешил к нам с этой новостью? Ричард едва поспевал за ним и совершенно запыхался, войдя следом.

— Так вы подозреваете Бернса? Как-то он не очень похож на убийцу, — с сомнением заметил я.

— Много ли вы помните убийц, похожих на убийц, дорогой друг? — усмехнулся Холмс. — И все же мой ответ на ваш вопрос: нет. В данный момент у меня нет достаточных оснований считать, что доктор Бернс кого-то убил. Да, его сложно счесть эталоном нравственности, однако само по себе это еще не преступление. Но давайте все же повременим с этим разговором, Ватсон. Если я не ошибаюсь, кабинет доктора — прямо перед нами.

Последний десяток шагов мы преодолели в полном молчании. Холмс постучал в дверь, из-за которой незмедлительно послышался голос Бернса, приглашающий нас войти. Мы воспользовались приглашением и оказались в светлом и чистом, но довольно скромно обставленном кабинете ученого, который со строгим выражением лица сидел у себя за столом спиной к единственному окну. Скользнув взглядам по стенам, я отметил обилие стеллажей, на которых помимо книг размещалось также множество застекленных коробок с фрагментами костей, образцами пород и окаменелостями. Слева от стола размещался большой стенд с искусно оформленным гербарием. На столе доктора Бернса также можно было заметить несколько листьев, впрочем, в отличие от гербария, вполне свежих.

— Прошу вас, джентльмены, садитесь, — с важным видом обратился к нам Бернс, указывая на пару кресел напротив стола. — Чем я могу вам помочь?

Разместившись в одном из кресел, Холмс окинул взглядом интерьер кабинета и спросил:

— Я вижу, вы занимаетесь не только палеонтологией, но и ботаникой?

— Вы о гербарии? — оглянулся доктор Бернс на стену с засушенными образцами растений. — Это мне досталось от моего предшественника, доктора Гамильтона. Он умер три года назад, и его кабинет занял я, сразу же, как перевелся сюда из Марлоу-колледжа. Гербарий мне понравился, поэтому, выбирая обстановку для кабинета, я решил его оставить. Увы, если я сменю должность, придется оставить его здесь.

— У вас намечается следующий шаг в карьере? — осторожно спросил Холмс, прищурившись.

— Пора бы уж! — хохотнул доктор Бернс и продолжил более серьезным тоном: — Да, я надеюсь на определенный карьерный рост. Но почему вы спрашиваете, мистер Холмс? — забеспокоился он. — Разве это имеет какое-то отношение к трагедии?

— Я просто пытаюсь составить впечатление о происходящем в стенах музея, — успокоил его Холмс. — По этой же причине я хотел бы задать вам еще один вопрос. В каких отношениях вы были с убитым? Что вы можете рассказать о нем?

Джек Бернс замялся. Уткнув взгляд в поверхность стола, он, казалось, тщательно обдумывал ответ. Наконец, вновь обратив к нам лицо, доктор вздохнул и ответил:

— Мне сложно ответить на это, мистер Холмс. Я ведь практически не знал его. Но у меня сложилось впечатление, что мистер Харпер был довольно-таки… скучным человеком. Пусть это не прозвучит, как непочтительность к умершему, конечно.

— Скучным? — удивился я.

— Я имею в виду… Его полностью устраивала его жизнь и положение в обществе. Он совершенно не стремился ни к чему новому, не делал карьеру, не хотел открыть собственное дело или сделать прорыв в науке. Понимаете, что я хочу сказать, джентльмены? Для окружающих его почти что не было.

— Значит и мотивов для его убийства ни у кого быть не должно, не так ли? — тихо спросил Холмс.

Доктор Бернс вздрогнул и опасливо посмотрел на моего друга.

— Я… Я не знаю, мистер Холмс, — неуверенно ответил он, опустив взгляд. — Возможно, это было случайностью. Возможно, он стал свидетелем какого-то преступления, и от него избавились.

Как видно, собственная идея Бернсу понравилась. Его голос вновь зазвучал громко и безапелляционно, как и в ту минуту, когда он объявил о поддельных останках питекантропа:

— Да, я уверен, что так и было. Он случайно узнал о чьих-то грязных делишках, и преступник застрелил его, чтобы остаться безнаказанным.

— Что ж, это очень здравая гипотеза, доктор Бернс, — неожиданно легко согласился Холмс. — Подделка результатов научных изысканий, насколько я понимаю, в научных кругах считается страшным проступком, способным оставить неизгладимое пятно на репутации. Помните дело Тернера, Ватсон?

Бернс энергично закивал, заметно утратив львиную долю напускной важности:

— Вы совершенно правы. Странно, что мне самому не пришло это в голову. В самом деле, все говорит о том, что так оно и было. Должно быть, несчастный мистер Харпер обнаружил, что останки поддельные, и собирался сообщить об этом. И чтобы заставить его молчать…

Он осекся, перехватив пристальный взгляд Холмса, спокойно ждавшего завершения тирады. Я вспомнил сказанное мне моим другом как раз перед тем, как мы вошли в кабинет. Бернс был бы рад убрать с дороги Томаса Марша, поэтому с готовностью ухватился за озвученное Холмсом предположение. И все же…

И все же нельзя отрицать, что эта версия прекрасно объясняет известные нам факты. Томас Марш изготовил поддельные останки питекантропа, рассчитывая, что его авторитет в научных кругах исключит независимые проверки подлинности. А после своего блистательного выступления и ряда опубликованных трудов он мог бы избавиться от подделки, имитировав их кражу или уничтожение вандалами. При этом он прекрасно осознавал, что попадись он — и с его научной карьерой навсегда будет покончено. И когда доктор Марш понял, что его неприглядный секрет раскрыт его собственным ассистентом, он без колебаний прибег к оружию, чтобы защитить свою репутацию.

И лишь один элемент выбивался из ряда в этой картине преступления. Останки. Почему Марш оставил их на месте? Почему хотя бы не запер витрину: он ведь не мог не понимать, что труп Харпера, лежащий рядом с раскрытой витриной обязательно привлечет внимание к содержимому последней? Запаниковал? Или же вся эта кажущаяся очевидной схема с самого начала ошибочна?

— Большое спасибо вам за помощь, доктор Бернс, — проговорил Холмс, поднимаясь из кресла. — Вы сообщили нам массу интересных сведений, и, полагаю, истина вскоре будет установлена.

Я удивленно посмотрел на него. Масса интересных сведений? За этот короткий разговор Бернс, на мой взгляд, не сообщил ровным счетом ничего, что было способно хоть как-то прояснить обстоятельства убийства. Когда мы вышли в коридор, я поделился с Холмсом своими сомнениями, но тот лишь хмыкнул:

— Дорогой Ватсон, умейте читать между строк. Порой важнее не то, что человек пытается нам сказать, а то, в чем он лжет. Ложь — средство сохранения тайны.

— Вы хотите сказать, что доктор заговаривал нам зубы?

— Я хочу сказать, что в его словах явное противоречие. И даже не одно. Если человек противоречит сам себе и путается в показаниях, значит он лжет, причем делает это, не подготовившись толком.

— Но… Я не заметил ничего такого, — пробормотал я, нахмурившись и пытаясь вспомнить хоть одно расхождение в показаниях Бернса.

— Противоречие номер один, — бесстрастно отозвался Холмс, — доктор утверждает, что практически не знал Харпера. Чтобы следующей же фразой выдать нам его детальный психологический портрет. Как вам это, Ватсон? Бернс даже со всей уверенностью заявил, что мистер Харпер никогда не желал открыть собственное дело. Откуда он мог знать такие детали при поверхностном знакомстве с Харпером? Нет, Ватсон, доктор был очень неплохо осведомлен о жизни убитого. А второе противоречие напрямую указывает, откуда он это знал.

— И в чем же оно состоит?

— В свежих листьях на его столе при том, что ботаникой он не интересуется. Листьях розы, если быть точным.

— Розы? Вы хотите сказать, что доктор Бернс…

— Именно так, Ватсон. Джек Бернс — и есть тот самый таинственный воздыхатель вдовы Харпер. Неудивительно, что он столько знает об ее муже: как видно, в доверительной обстановке Мелисса любит посплетничать.

Все-таки поразительно, как второстепенный, казалось бы, факт способен заставить совершенно иначе взглянуть на происходящее. Только что я был почти полностью уверен в том, что Харпера убили, чтобы не позволить миру узнать о том, что останки питекантропа — поддельные. Теперь же выясняется, что у Бернса был веский мотив для убийства — убрать с дороги соперника.

— Понимаю, о чем вы думаете, дорогой друг, — кивнул Холмс, разглядев смятение на моем лице. — Да, у Бернса был мотив для убийства. Однако в этот мотив не вписывается история с подделкой. Это может быть случайным совпадением, но оба события — вещи экстраординарные, и гораздо вероятней, что это звенья одной цепи. Поэтому не будем делать скоропалительных выводов, а направимся лучше домой. Мне нужно крепко подумать над этим делом, Ватсон.