На Марс (джен)

Сижу, гляжу на звезды. Пропитанные марсианской выпивкой мысли текут плавно и вальяжно… И даже острое желание набить кому-нибудь морду поутихло на время.

А зря. Только стоило мне блаженно заулыбаться и ощутить приятность мгновения, проникнуться нетрезвой любовью к маленькой этой планете, наполненной до краев мирными зверями и птицами, — как тут же — вон он — враг не дремлет.

Даже пьяный туман потихоньку свернулся калачиком у ног от звука этих тихих шагов. Кто может шляться ночью, да еще в таких глухих местах? Ещё один надравшийся гражданин? Тогда отчего шаги так осторожны и спокойны? Нет, шалишь, под кайфом или крепко выпимши так точно не ходят. И заявился он сюда явно зачем-то. А раз ничего интересного в этом милом тупичке нет — значит, ему нужен именно я. От этих мыслей даже не екнуло у меня нигде и не похолодело. К черту. Честно говоря, после того, как Ашота не стало, мне по большому счету уже все равно.

А это, пожалуй, будет скорейшим избавлением от волнений и неопределенности. Пара ударов, и в дамки. Хорошо бы ещё мой крадущийся незнакомец не стал играть со мной как кошка с мышью, а порешил меня поскорее. Но если он из зеброфлотовцев — то вряд ли. Те любят смотреть…

При этой мысли мне всё-таки становится не по себе, но выпивка и крепкие кулаки того парня сделали свое дело, так что вряд ли я сейчас смогу хоть как-то собраться. Что ж, все равно агония не может длиться вечность. Пара часов — а там все равно рассвет. Как бы ни было тут глухо — все же посреди бела дня порешить человека — даже зеброфлотовец лишний раз подумает. А до восхода осталось не так уж много часов.

А луна-то какая нынче. Как будто и правда прощается. Совершенная, с тонкими краями, налитыми звенящим золотистым сиянием. Помню, еще совсем недавно она была тонкорогим месяцем на ладошке. Тут у них на планете все неправильно. И местный месяц лежит на черном небосклоне, оба своих точеных рожка направив в вышину.

На освещенный пятачок поляны из тьмы выныривает хрупкая женская фигурка. Вот те на.

Вместо тяжелых ударов я чувствую на щеке легкое прикосновение и тихий шепот:

— Это ж надо так угораздить... Вы хоть идти-то можете? Эх, как не вовремя всё. Вставай давай, вставай, я тебе подмогну. Опирайся на меня, слышишь? Ты вообще слышишь хоть меня?

— Угу — блаженно булькаю я, размазывая по губам вновь пошедшую носом кровь. Внезапный переход на ты после столь чопорного начала как ничто иное отчетливо показывает мне, какое жуткое зрелище я, очевидно, представляю со стороны. Эх, Ашот всегда мне говорил, что напиваться не стоит. По крайней мере, в одиночку. Без своих.

Я, кряхтя, пытаюсь встать. Ноги разъезжаются. Вот от нормальной выпивки со временем трезвеешь, а от марсианского пойла, да еще в компании с зеброфлотовцами — чем дольше сидишь, тем косее становишься.

Мы бы наверняка никуда не дошли, если бы не второй, неизвестно откуда вынырнувший человек. Как будто у них свидание назначено тут было. Он одним взглядом окидывает сперва её, тревожно, будто ощупывая, потом, уже более критично, меня. И, так же молча, без единого слова, перекинув мою практически безжизненную руку через плечо, тащит меня куда-то. Наверное, мне надо бы испугаться. Но от женщины исходит тепло. И какой-то еле уловимый аромат чего-то давно забытого, практически земного, не то жасмина, не то каких-то книг. Странный для межпланетных путей запах.

Дальнейшее я помню несколько сбивчиво, как в тумане. Долгую дорогу по кривым узким улочкам без фонарей. Я и не знал, что тут такие бывают. Огромный, нависший темной махиной корабль. Скрип железной двери. Какая-то нелепая вещь под ногами, неужели коврик? Я запутываюсь в нем и чуть вновь не расквашиваю себе нос. Меня осторожно пристраивают куда-то в уголок. От долгой прогулки и внезапной прохлады обжитого помещения я определенно куда-то плыву. Слышу, как они тихо переговариваются о чем-то. И все. Свет гаснет.

Когда в следующее мгновение я открываю глаза, то понимаю, что лежу на мягком и ворсистом не то одеяле, не то пледе. И даже чем-то укрыт. В узкие оконца корабля, господи, настоящего звездолета, хоть и странноватой довольно формы, на меня удивленно взирает давно наступивший день. Я осторожно сажусь, и первое, на что натыкается взгляд — дурацкое пушистое полотенце. Совершенно оранжевое, с густыми махрушками по краям. Из позапрошлой жизни, не иначе. На космолетах давно уже пользуются универсальными сушилками — маленькие приборчики, высушивают качественно и быстро, с минимальными затратами энергии. И места почти не занимают. Даже у нас с Ашотом такой был. Подержанный, правда. А тут это нелепое полотенце. Как будто дома, на Земле. И сейчас вот приму душ и повешу его сушиться во дворе. На веревочке. Под ласковый теплый ветер.

Дверь прикрыта, но все равно слышно какое-то мирное звяканье, очевидно, с кухни, потому что сопровождается оно запахом еды. Кстати, вот еще одно доказательство того, что странная форма космолета мне вчера не примерещилась. Эта махина из каких-то действительно стародавних времен, сейчас в космолетах все отсеки закрываются абсолютно герметично, рядом можно хоть резать кого-то, хоть пожар начнет бушевать — остальные и не услышат.

Я решительно встаю и иду встречать неизвестное лицом к лицу. В конце концов, ну что они могут потребовать у меня за спасение? Денег у меня все равно нет. Натура им моя, судя по всему, не нужна, иначе уже вчера бы воспользовались. Времени у меня все равно навалом, отработаю как-нибудь, отслужу, благо Ашот учил меня всякой премудрости технического обеспечения кораблей, а, судя по всему, ремонт им тут совсем даже не помешает.

Меня встречают теплая улыбка женщины и внимательный взгляд мужчины, сидящего у стола. Рядом крутится еще кто-то мелкий.

— Хорошо, что вы проснулись уже, — мягко говорит женщина.

— Как раз все готово! — вопит мелкий, оказавшийся ребенком лет десяти. Бред, они что, еще и с ребенком летают?

— Помыться можно вон там. Красная кнопка — теплая вода. Осторожней, может быть слишком горячо, муж любит крутой кипяток, — продолжает спокойно женщина. Так, как будто вокруг нас прошлое столетие и я их давний знакомый, приехавший погостить.

Поддавшись этому мягкому безумию, я решаю, что помыться и правда будет нелишним. А потом уж будем решать. На свежую голову.

Я не скоро выхожу к завтраку, или это уже обед? Черт знает, сколько я спал. В той дыре, где я живу сейчас, горячая вода в душе нам и не снилась. И тело уже отвыкло от этой мягкой нежности струящегося тепла. Так вот, когда я выхожу из душа, меня встречает почти осязаемая, размеренно дышащая тишина.

Они сидят втроем вокруг стола. Головы наклонены, мне видны только самые макушки. Из ладони в ладонь плывет над столом маленькая глиняная курильница. Мягкий дым с давно забытым и удивительно родным ароматом наполняет комнату, задумчиво взбирается к потолку. А вдали слышится тихий, едва различимый колокольчик. Но ведь этого же правда не может быть? В курильнице ровно горит огонь. И они все трое долго долго на него смотрят. И даже почти не шепчут ничего. Потом они по очереди берут эту глиняную плошку в ладони и осторожно дуют на нее. Не для того, чтобы убить огонь, наоборот, они как будто подпитывают его своим дыханием. Я стою, замерев, и пялюсь как полный идиот. Хорошо еще, если слюна не капает от любопытства. Дикое, должно быть, зрелище собой представляю, но я как будто примерз к месту. Потому что абсолютно уверен, как и многие другие: подобного ритуала в реальной жизни увидеть больше абсолютно невозможно.

Самым последним берет в руки огонь мелкий, ставший удивительно тихим и степенным, ребенок. Он осторожно дует на него, а потом тихо и торжественно убирает в маленький шкафчик в углу комнаты. Дым еще висит под потолком и как бы удерживает звенящую тишину. Я даже и не заметил, когда смолк колокольчик. Я не успеваю отвести взгляд и встречаюсь с глазами женщины. Она по-прежнему молчит и только продолжает тихо улыбаться.

— Это.. — шепчу я пересохшими губами и понимаю, что не могу подобрать слов.

Но она понимает и без объяснения.

— Да, — кивает головой, — да.

— Так вот почему... — начинаю я и обрываю себя, понимая, что это жутко невежливо, ведь я чуть не сказал ей, что они спасли меня не потому, что хотели помочь, а просто потому, что у них выхода не было. — Но разве вы не должны как-то скрывать?.. — неуклюже пытаюсь я перевести разговор на другую тему.

— Вы бы все равно догадались, находясь с нами в одном помещении, — сухо замечает мужчина. Затем окидывает меня критическим взглядом и добавляет: — На идиота вы не похожи, а выгнать вас мы все равно не можем.

Вот оно, значит, как. Какая же странная штука — судьба.

— Давайте есть уже, — слегка пожав плечами, говорит женщина, и мы усаживаемся за стол.

Мы молча едим. Теплые пушистые маленькие блинчики. щедро политые медом, весело подмигивают с тарелки. В большой крутобокой чашке с отбитым краешком дымится черный чуть горьковатый чай. Всю дорогу меня не отпускает чувство, что все это сон, что вот — одно неверное движение, и я открою глаза на том пустыре, где пытался протрезветь вчера, или всё-таки на своем корабле на стоянке на Пеньоу?

— Ваша комната будет та же, где вы ночевали, вам там удобно? — спрашивает она, уже убирая со стола. — Да вы не волнуйтесь сильно, — добавляет она. — Даже хорошо, что вы останетесь. Время сейчас такое — всем нам особенно некуда деваться. Да и беспокойно мне, случись что — а нас только двое с мужем, вы же видите, что третий наш еще мелкий совсем.

Да, вижу, этот третий сейчас самозабвенно смешивает соль и сахар в большой и тоже на редкость старомодной посудине. От стараний вон даже язык высунул, и лицо при этом — излучает блаженство.

— Но почему? — наконец произношу я вслух вопрос, с первых секунд подсмотренного ритуала мучивший меня. — Разве так уж опасно было сидеть там, где я был?

— Ваш знакомый, ну, тот, с которым вы подрались, собирался найти своих ребят и вернуться. Мы случайно проходили мимо, думали, в это время на улицах уже никого не будет, — со вздохом и легким оттенком грусти рассказывает женщина…

— Угроза жизни с большой вероятностью, неспособность постоять за себя, — видели бы вы себя вчера, н-да, — ворчливо, но как-то беззлобно добавляет мужчина. — Мы вас минут сорок по всем этим закоулкам искали.

Так вот я и оказался на этом наполненном скрипом и запахами корабле. Случайно увидев мою шатающуюся фигуру в отдалении и подслушав чужой разговор о запланированном нападении, они были вынуждены разыскать меня и забрать к себе. Как он там сказал «Большая вероятность.. неспособности..» Как собаку из подворотни вытащили.

* * *

Переезд мой проходит быстро и совершенно буднично. Пожитков у меня особо и нет — все, что мог, я уже распродал. Так, мелочевка всякая, в один рюкзак все влезло. Мне кажется, хозяин моей прежней хаты даже вздохнул с облегчением, когда узнал, что я сваливаю оттуда. А эти странные делают вид, что все именно так, как и должно быть.

Свободного времени у меня сейчас, как и у всех нас — хоть отбавляй, так что есть время осознать, так сказать, случившееся. В который раз в своей жизни я убеждаюсь в том, что легенды и сказки существуют не зря. Хотя в наши времена уже практически никто не верит, что способ полета на энергии когда-либо существовал взаправду.

Давным-давно, еще до изобретений двигателей и топлива, существовал один старинный вид перемещения кораблей в пространстве. Чистая энергия, без всяких примесей. Передаваемая от души к душе. В теплых дружеских прикосновениях она многократно усиливалась и могла двигать корабли на любое расстояние. Абсолютно экологичный и самовозобновляющийся вид топлива. Своего рода вечный двигатель. Когда чистая энергия души бескорыстно и добровольно передается другому, близкому, готовому эту энергию так же передать ещё кому-нибудь родному, воздействие ее многократно усиливается, как солнечный свет от множества отражений. Более толково я объяснить не могу, честно говоря, не вникал никогда, считая все эти россказни бабкиными сказками и мистической чушью. А теперь вот живу с этими чудиками и с каждым днем убеждаюсь, что, кроме сказочных преимуществ, у подобного рода энергии есть офигительные неудобства.

Самый, пожалуй, главный из них — этот вид топлива крайне нестабилен. При этом параметры его работы невозможно увидеть приборами или измерить с помощью точных чисел. Чистая энергия прячется внутри. Ее не взвесить на весах, не применить к ней углы и градусы. И в то же время она не терпит недомолвок, даже малейшей фальши. Получается, что работа корабля зависит от тысячи случайностей, даже не видимых глазу и не вычисляемых технически. Расплата за сбой — катастрофична. Малейшее недопонимание среди членов команды — и все, привет земле, зажигания не происходит, корабль никуда не летит, превратившись в жалкий железный мусор.

Каждый член экипажа доверяет другому и находится при этом с самим собой в полном ладу и гармонии. Для обеспечения такого взаимодействия необходимы ежедневные многочасовые тренировки. Я потом часто видел, как практикуются эти трое. Со стороны может показаться, что они просто балду пинают. Сидят все трое за столом, чай попивают и перебрасываются ничего не значащими фразами. Сны друг другу рассказывают, о любимой еде говорят. Потом вот посудинку эту глиняную друг другу передают. С огонечком. На самом деле в этот момент происходит настройка сенсоров каждого из них на других и на самого себя, это почище точнейшей техники будет. Не мудрено, что и раньше такие команды чаще всего были семьями. Даже если случайные люди встречались, после многократных таких вот настроек они неизбежно становились очень близки друг другу. Или расставались, если доверия, взаимодействия не происходило. Да, корабль, действующий на такой энергии, летит куда угодно и когда угодно. Ему не нужно ни подготовки, ни проверки закрылок, ни разогрева. Чистая энергия опутывает его и делает все сама. Но при видимом экономии ресурсов на самом это очень время затратный способ. Члены экипажа буквально должны видеться каждый день. Они как будто срастаются в сиамского близнеца, пуповиной своей соединенного с кораблем. Поиск созвучия должен происходить каждый день. Без выходных, отгулов или праздников. Такое не каждый потянет.

Я постепенно привыкаю к этим их ежедневным странным посиделкам вокруг стола. Иногда остаюсь с ними, иногда отправляюсь бродить по своим делам. Благо передвижение на планете пока разрешено. С нее нельзя только улететь. Поскольку я здесь уже почти год, то имею «счастливую» возможность наблюдать, как одно время года постепенно сменяется другим. Черные птицы сменяют перья и становятся синими, на деревьях вырастают гигантские желто-красные, похожие на лампочки цветы, излучающие дурманящий аромат и неуловимо напоминающие мне детство. Я долго не могу понять почему, а потом соображаю: они похожи на гирлянды. Разноцветные развеселые новогодние гирлянды моего детства. Которыми неизменно уже в самом начале декабря украшались улицы родного моего городишки.

Местные же цветы наклоняются под собственной тяжестью к земле, потом падают с глухим хрипловатым стуком. На самом деле они довольно твердые, и если таким придется по лбу — наверняка останется крупная шишка. У местных даже в традиционный наряд входит широкополая твердая шляпа, выполняющая функции скорее шлема, чем просто головного убора. На месте твердых цветов вырастают колючие желто-зеленые фрукты. Их острые иголки ядовиты и торчат во все стороны. А внутри — нежная, мягкая, похожая на масло и сметану одновременно мякоть, сладкая и горькая, как последний поцелуй. Мужчина приносит пару раз с прогулок домой таких вот зеленовато желтых колючих фруктовых ежей. Его кто-то угощал. На этой планете вообще народ удивительно мирный и приветливый. Да и у чудиков этих свои пути и тропы, своя система отношений с окружающим их пространством.

И самый большой недостаток подобного взаимодействия — их вовлеченность. В теории это звучит как девиз не изменять себе. А на деле это значит, что они не могут пройти мимо существа, подвергающегося смертельной опасности и нуждающегося в помощи. То есть если бы я не напился как свинья в тот вечер и был бы чуть меньше избит, они могли бы пройти мимо. Насколько я понимаю, по крайней мере, у них был бы выбор. Но мое плачевное состояние не оставило им не малейшей лазейки. Собственно, именно из-за этого дурацкого свойства чистой энергии те, кто ею пользовался предпочитали селиться удаленно, жили обособленно и старались как можно меньше пересекаться с другим населением галактики. Так вот и вымерли потихоньку. Или еще нет? Я спрашивал их пару раз, много ли еще таких же чудиков, как они, но женщина только грустно улыбалась в ответ и разводила руками, а мужчина ответил лишь раз, раздраженно фыркнув себе под нос:

— Понятия не имею. Полагаю, вы понимаете, что никто не афиширует эту особенность?

Мягко он ее назвал: особенность. Я бы сказал — тяжкий крест. Это ж только представить себе: идешь ты по улице, видишь драку и должен встрять за слабейшего. Без разницы, сочувствуешь ты ему или нет, понимаешь ли ты вообще, в чем тут дело. Считаются только два критерия: наличие смертельной опасности и способность постоять за себя. И дальше три возможных варианта развития событий: либо ты дохнешь вместе с тем чуваком, за которого вписался, либо он оказывается у тебя на шее, ну, либо ты, как умный человек, просто проходишь мимо, и тогда чистая энергия в тебе иссякает. Твой корабль больше на ней уже никогда не полетит.

Да, теоретически, чистая энергия может быть всесильна. И двигать корабль любой массы на любые расстояния. Особенно если его команда большая. Но у данного способа столько недостатков, что я бы очень крепко подумал, прежде соглашаться на такую вот особенность. Хорошо теперь понимаю, почему таких чудиков не сыщешь днем с огнем.

Постепенно я тоже привыкаю большей частью сидеть в корабле. Тем более, что он больше похож на дом, чем на корабль. Темные, прогибающиеся под тяжестью книг шкафы по стенам. Книги, настоящие бумажные книги, я таких уж лет десять как живьем не видел. Сейчас все это считается хламом и ненужным лишним грузом. Все можно найти в компьютере, умная голосовая система корабля выберет тебе что почитать, и сама и почитает, если тебе лень. А какие у них ложки! Я сам лично, собственными глазами видел тяжелую посеребренную ложку в виде ракушки. И двузубые миниатюрные вилки для лимона. Для лимона, мой бог! Эдак им надо целый ящик с собой разных вилок возить, только исключительно для фруктов с разных планет. А они и возят. В жизни не видывал большего количества хлама и всякой рухляди, любовно складируемой по углам корабля. Одно из условий полета на чистой энергии — экипаж должен быть в созвучии с кораблем. Конечно, этим объясняются и странная форма их летательного корабля, космолетом его в полной мере назвать было нельзя. и запахи эти идиотские, и полотенце. Этот чертов их корабль не может быть нейтрально удобным, ему необходимо стать отражением души своего экипажа. Могу представить теперь, какое же нелепое зрелище представляли собой такие корабли прошлого: у кого-то из иллюминаторов радостно выглядывают буйные зеленые джунгли, где-то не смолкает залихватский канкан, а другой корабль весь услан ворсистыми коврами, мягко поглощающими звуки и призывающими поваляться на них, с кальяном в обнимку. Вероятно, были и стеклянные корабли, и наоборот, какие-нибудь непроницаемо-черные, покрытые паутиной снаружи и плесенью внутри. Это мне еще довольно удобные чудики достались. А если бы их душа требовала завывания каких-нибудь хищников?

Однажды за ужином женщина спрашивает меня, что я, собственно не поделил с тем парнем. И я вот тут я впервые искренне пытаюсь сформулировать. Действительно, и чего я тогда так взъелся?

Если смотреть в целом, потому, что не люблю зеброфлотовцев? Марсиан, пожалуй, в целом? Гм…

Спешить нам тут всем все равно некуда, так что я могу попытаться рассказать эту историю с самого начала.

Первый раз я услышал об этой чертовой планете от одного парня. В баре. Он пил, глаза в красных прожилках, на скуле медленно растет капля пота.

Время от времени он ставил стакан, молчал с минуту, а потом сиплым голосом начинал рассказывать:

— Люди под номерами, каждому присвоен свой код полезности. Все по часам, утренняя зарядка, вечерняя зарядка, обязательная двухчасовая маршировка по выходным, для улучшения здоровья. По утрам бодрые песни хором, что льются из всех репродукторов. Марсиане делают что-то только исходя из полезности. Например, подсчитано, что сто прыжков в день — оптимальный вариант активности для увеличения продолжительности жизни, и теперь им в детстве вживляют такой датчик на руку, который считает, сколько раз в день они прыгали. Если прыгнул норму — все в порядке, если больше — они колются, а если меньше — жгутся током. Население с восторгом откликнулось на инициативу вживления датчиков, вознося хвалы многомудрому государству. В пунктах постановки датчиков немедленно образовались очереди добровольцев.

Не знаю, как он там выдержал. Я бы запил или с ума сошел. Они там запросто едят помощников, что остались без работы. Чтобы зря не пропадали. От всего же должна быть польза.

Помню, после того случая в баре серо-черный воздух Марса еще долго снился мне.

Но, дело, пожалуй, даже не в воздухе. Проблема в том, что марсиане внешне очень похожи на людей и совершенно не похожи внутри. Не в смысле там печенки, селезенки, хотя я даже не знаю, есть ли у них хоть какие-то органы. Но вот подозреваю, души у них точно нет…

Их реакции, их чувства и мечты — абсолютно непредсказуемы. Их планета — абсолютно стерильна. Все из пластмассы. Марсианские ученые установили, что в живых организмах слишком много микробов. Глисты, блохи, микробактерии — это все слишком опасно. Марсиане отличаются паническим страхом перед живыми существами: они боятся кошек и мышей, собак и птиц, кузнечиков и тигров. Любое животное вызывает у них приступ плохо контролируемого ужаса. Поэтому на Марсе была произведена гигантская работа по уничтожению всех проявлений жизни, кроме самих, так сказать, марсиан, считающих себя венцом биологической цепи. В бога они не верят и о творении речи не идет. Они очень гордятся своей фантастической планетой — небоскребы, металл, бетон, стекло, пластмасса. Искусственные пальмы, искусственные цветы, птицы, с встроенным механизмом, роботы-собаки, которые выполняют ваши просьбы и при этом абсолютно безопасны. Жизнь предсказуемая и удобная. Все ,что вам нужно, вы закладываете в программу тех, кто вас окружает. И, самое главное, те, кто вас окружает — всегда одинаковы! Есть только один вид электронной собаки, силиконовой пальмы и механической птицы. И вы четко знаете, какой реакции от нее ждать. Общение происходит на автомате — вы выдаете и получаете стандартные алгоритмы реакций.

Но есть у марсиан одна проблема — весь окружающий мир. Чертовы планеты в Галактике, как эта маленькая Будугуль, кишащие нестерильными носителями глистов и бактерий, злостными возбудителями аллергий. Думаю, если бы они могли — они бы с радостью отгородились бы от всего остального мира.

Но если у тебя все из пластмассы, то даже для того, чтобы ее производить, тебе нужен материал, основа, которые они берут у менее цивилизованных, низших планет. И горе тем, у кого окажутся нужные марсианам ингредиенты. Никто не верит, и об этом, собственно принято помалкивать, но я прекрасно помню, как выглядела Пеньоу до подписания договора о сотрудничестве с марсианами. Да, климат, конечно, был там не подарок. Постоянные дожди, холодные ветра. Но в больших лужах плескались большеротые не то рыбы, не то динозавры, и в грязи кувыркались лохматые существа, похожие на ежей, только ростом с собаку. Но на Пеньоу, внутри ядра, являвшегося центром этого космического тела, был обнаружен ценный сжиженный газ. Марсиане уговорили их правительство этот газ продать, в результате чего Пеньоу перестала нагреваться изнутри и замерзла. Вымерли и исчезли колючие большие собакообразные звери, и динозавры сдохли в высохших лужах, перестали лить и дожди. Планета постепенно опустела, на ней не осталось не только ни одного животного, но и растения. И тогда Марс протянул дружескую руку помощи погибающим и купил у них всю поверхность их земли. Теперь за право проживания на ней местные жители должны работать пожизненно, а Пеньоу, вернее, то, что от нее осталось, превратилась в большую парковку для космических кораблей, караванов и просто складов техники.

Странно, что там еще остались ветра. Словно в отместку, они встречают марсианские флотилии и разносят в щепки суперсовременные корабли, подкравшись незаметно. Ветра — это та стихия, которая не знакома марсианам, они не любят воздух, в глубине души тоже считая его заразным, и у себя на планете гордо ходят в респираторах. Я слышал, что они хотели бы ввести закон всеобщего ношения респираторов в галактике, но планетарные правительства, как бы ни прогибались под марсиан, и как бы ни были продажны, такого точно не могут протащить. Хотя, возможно, это только вопрос времени и все еще впереди...

Я говорю быстро, сбивчиво, перепрыгивая, наверное, с одного на другое. Но на меня смотрят две пары внимательных, наполненных теплом глаз. А иногда к ним присоединяется и третья пара тоже.

Ашот говорил — окликай. Всегда окликай. Вновь и вновь, отчаиваясь и обжигаясь, в кровь разбивая локти и душу о холодные стены мира. Не оставляй надежды, что когда-нибудь ты их пробьешь. Это как грудное молоко — оно всегда образуется, только если ты будешь его давать. Так говорил Ашот: «Если перестанешь кормить — молоко закончится, природа не видит смысла производить что-то, в чем нет нужды. Самое ценное свое — тепло, любовь, привязанность — отдавай, и их будет становиться у тебя больше, потому что они — твой внутренний ресурс, глубинный гейзер. Не отдаешь — и ключ будет иссякать, а запасы радости и тепла очень быстро подойдут к концу. Беда ваша, люди, в том, что вы боитесь, что ваш внутренний ресурс закончится, что потухнет тепло и иссякнет любовь. Это самые нелепые страхи во Вселенной. Когда ты выпускаешь что-то наружу, любовь ли, ненависть ли, злость — их становится в два раза больше. Не только в мире, но и у тебя лично, в тебе». Поэтому, наверное, я и пытаюсь объяснить. Хотя, должно быть, представляю собой довольно жалкое зрелище. Заштатный, мелкий пилот могучего зеброфлота, оставшийся без корабля и работы, предъявляет претензии к могучей и успешной богатейшей компании галактики, а заодно и к планете, породившей ее.

Собственно, и чего же это я так взъелся на этих милых существ-марсиан? Они ненавидят разнообразие, их идеал — выжженная ровная поверхность, результат их поступательной покорительско-захватнической деятельности — Пеньоу — пустая планета, заваленная отходами отслуживших вещей. Самое главное в жизни для них — вещи. Вещи должны быть модными, брендовыми и современными, иначе твой статус в социальной группе понизится. Вещи надо часто менять. Вещи должны соответствовать твоей социальной нише и классовому статусу. Чтобы заполучить вещи — нужны деньги. Так что деньги — это все, что имеет ценность. Ради них можно обмануть, оскорбить, унизить или унижаться самому, ударить, убить.

— А теперь вот я сам часть зеброфлота. Сдался. Устал, разуверился во всем. Перед вами — представитель марсианской корпорации, — говорю я и тону в этих живых внимательных и словно излучающих тепло глазах. На минуту повисает тишина. Какая-то очень уютная. Домашняя.

— Ты сам-то веришь вот в это последнее, что сказал? — слегка насмешливо спрашивает меня мужчина, и я вижу, что в уголках его зеленых глаз искорками пляшет улыбка.

— Спать уже пора, — рука женщины невесомо и нежно ложится поверх руки ее мужчины.

Простое действие производит поистине магический эффект. Прямо на моих глазах из его фигуры и позы уходят остатки напряжения, остаются только тепло и вот эта невысказанная улыбка.

— Завтра будет новый день, — уверенно говорит она, и мы расходимся по каютам.

А ночью мне снится песчаная планета Дюны.