Революция и престолонаследие (джен)

К большому неудовольствию Алека, подготовка к заседаниям состояла не только из рассылки уведомлений товарищам, обустройства зала и выборки повестки дня. Приходилось также — сугубо конспирации ради — писать стихотворения, раз уж всё проходило под видом собраний сообщества современных литераторов. Алек не обладал талантом к столь высокодуховным материям, а вот у Ройенталя складывать рифмы выходило куда лучше. Правда, их совместные труды, как правило, скатывались в остро политичную сатиру, которую в столе-то хранить опасно, не то что куда-то возить, поэтому Алек соткал себе образ наивного трепетного романтика. Через силу выдавливаемые «Очи цвета изумруда», «Океаны любви», «Томления сердца моего» и прочие штампованные шедевры он зачитывал маме с тётушкой Анне. Те в свою очередь неимоверно умилялись нежным чувствам и смущению Алека, пока он давил в себе желание стыдливо сбежать и сжечь в камине все до единой рукописи. Великая цель требует больших жертв, успокаивал он себя. Что такое пара минут позора раз в неделю по сравнению с борьбой за справедливость?

В попытке перевести дух Алек массировал виски на заднем сидении автомобиля, мчавшего его к зданию Кирхнерской галереи. Там в выставочном зале, где периодически проводились аукционы, его ждал длинный стол, во главе которого он должен сесть. Там его ждали люди, увлечённые его идеей. Там ждало будущее.

Алек занял своё место, собираясь с духом, и окинул присутствующих доброжелательно-внимательным взглядом. Десять человек в возрасте до двадцати семи лет — ближайшие или дальние родственники чиновников, владельцев бизнес-отраслей и потомки знатных аристократических родов. Всем надлежало положить руки перед собой в знак создания доверительной атмосферы. Перед каждым из них покоилось по копии «Капитала» за авторством Маркса.

— В качестве секретаря объявляю пятьдесят третье заседание Совета прогрессивной молодёжи открытым! — провозгласил он.

— Первая тема — финансирование нашей деятельности, — подхватил Ройенталь, заместитель секретаря, сидящий напротив — за другим концом стола. — Товарищ Либерт, прошу.

Одногодка Алека Франц Карл фон Либерт — парень довольно робкий и, к его счастью, непримечательной внешности, но грудью стоящий за идею повсеместного равенства граждан.

— К-хм, что ж… — поправил он узел галстука, сглотнув. — Мой троюродный дядя согласен выделить миллион имперских марок при условии остаться инкогнито.

— А в противном случае? — уточнил Ройенталь.

— Ни пфеннига…

Условие есть условие.

— Объявляю голосование, — ровным вкрадчивым тоном проговорил Алек. — Те, кто за, поднимите руки.

Семь, включая слегка затянувшего с ответом Алека, против трёх. Он далеко не поклонник подобных инвестиций, но в итоге рассудил, что какую-либо угрозу или подлог возможно будет предотвратить, имея доступ к разведданным. Более того, он намеревался также проникнуть в сеть внешней разведки, а за неимением средств нечем будет платить умельцам и за внедрение, и за молчание. Меньшее из зол было бы выбрано без его участия, так что придётся работать с тем, что есть, использовать любые возможности. В конце концов, если таинственный родственник Либерта окажется врагом, то почему бы не обратить его деньги против него же самого?

Далее следовали доклады ответственных за те или иные задания членов Совета. Самые явные успехи в направлении антирелигиозной пропаганды среди студентов высших учебных заведений. Молодой двадцатишестилетний преподаватель психологии Маркус Айнгорн способен заболтать кого угодно, при этом не занимаясь софистикой и не искажая факты. Само собой, проворачивал он это всё тайно, но среди его подопечных уже несколько старост и их приятелей, локальных лидеров и любимцев окружения из других институтов. Воздействовать на кого-то, способного влиять на других — стратегия крайне выигрышная. Хуже всего ситуация обстояла с рабочими, это направление поручалось обычно молчаливому Густаву фон Рейнеру. Младший брат владельца металлообрабатывающего завода вступил в ряды Совета совсем недавно и, очевидно, не до конца понимал, что от него требуется.

— Позвольте, — поднял он руку с открытой ладонью — так любой из товарищей мог попросить внимания и дозволения высказаться. — Формулировку «Заводы — рабочим, власть — рабочим» я считаю топорной. Не означает ли это призыв к анархии и искоренению государства как такового? Нас могут понять превратно.

— Возражаю. — В разговор вступил сын замминистра промышленности Рихард Шварцесвассер. — Понять что-то превратно могли как раз вы. Речь не идёт о полноте власти рабочих, а лишь о той части, что им положена. Подобно тому, как мы основали наш с вами Совет и выбрали руководителей, должны будут собираться советы рабочих, где вопросы будут выноситься на всеобщее обсуждение.

Шварцесвассер негласно следовал за Ройенталем по старшинству. Алек предлагал ему должность третьего секретаря за неоценимый вклад в их общее дело. Но он наотрез отказался, приведя аргумент о том, что для поддержания порядка вполне достаточно двух человек. Появление ещё одного — бесполезный способ возвыситься над другими товарищами, равными как между собой, так и формально по сравнению с секретарём и его заместителем. Алек недолюбливал Шварцесвассера за резкость, однако уважал его ум. Отец Рихарда тяжёлыми усилиями преодолел порок неприязни к простолюдинам после свержения династии Гольденбаумов и дослужился до высокой чиновничьей должности, чем и обеспечил младшему Шварцесвассеру материальный трамплин. Тот в свою очередь не обленился как типичный сынок богатея и выжал максимум результатов из того, что ему дали. Этот факт и его преданность целям Совета компенсировали грубость всё-таки точных суждений и высказываний.

— Так, может, необходимо уточнить? — раздражённо, но довольно сдержанно отозвался Рейнер.

— Уточнить не упразднение, но перестройку правительственного аппарата в пользу рабочего класса, не допустить недопонимания — ваша задача, товарищ Рейнер. — Шварцесвассер говорил так, будто никого, кроме него и его оппонента, в помещении не было. Но прежде чем Алек успел призвать его к порядку, он продолжил в другом ключе: — Если вы пожелаете, на неделе я хотел бы познакомить вас со своим давним другом. Сейчас он является начальником отдела порученного вам завода. Может, он сможет вам помочь.

Немного подумав, Рейнер благосклонно согласился и поблагодарил Шварцесвассера за содействие. Короткое молчание нарушил Ройенталь:

— У кого-нибудь имеются предложения о дальнейшем векторе развития нашей деятельности?

— Пресса?

Алек не отследил, кто это сказал, но тут же поднял руку — секретарь так же должен соблюдать принятые нормы:

— Слишком рано. Статьи в итоге должны стать спусковым крючком, тогда же мы должны обладать достаточным влиянием, чтобы управлять народными волнениями и подавить беспорядки в зачатке. Иначе… — Алек уже не мог подобрать слов.

— Иначе мы не более чем зачинщики революции ради революции, — пришёл на выручку Ройенталь, он всегда так делал, если Алек терялся.

— Именно, — подтвердил Алек. — Открытая пропаганда последует по возрастающему графику, и пик наступит в тот момент, когда мы будем полностью готовы.

— Насчёт прессы, — довольно тихо и достаточно для того, чтобы через половину стола его услышал Алек и заинтересовался, промолвил Шварцесвассер. — Нам нужна достоверная информация. Если наши осведомители из министерства финансов постараются, то предоставят данные о реальных доходах каждого конкретного завода. Соответственно, будет ясно, какие суммы недополучают рабочие.

— Позвольте добавить. — Кто-кто, а Пауль фон Штерневальд пустословить не любил, и каждое его предложение сулило пользой.

Будучи родственником герцога Лихтенладе по женской линии, Пауль фон Штерневальд сумел избежать казни в силу несознательного возраста, и его семья в составе матери, бабки и старшей сестры благодаря амнистии всё же вернулась с пограничных территорий, когда Паулю как раз исполнилось десять лет, которых так чурался его императорское величество. В отличие от того, что противники великодушного решения императора прочили Штерневальду будущее предателя, он пошёл по совершенно противоположному пути и желал для государства исключительно блага и процветания. Знакомство с ним Алек расценивал как крайне удачное и возлагал большие надежды на его способность отделять ядра от плевел и целить в сердце существующих в Империи проблем.

Дождавшись, пока все взгляды устремятся на него, он приступил к изложению мысли, расставляя акценты в своей речи так, чтобы и толики недопонимания не осталось:

— Наиболее действенно будет обнародовать информацию именно о «чёрных» доходах предприятий. Скрытая прибыль не проходит по официальным документам, соответственно, налогом не облагается. Эти сведения подорвут репутацию действующих руководителей в глазах не только рабочих, но и общественности. Таким образом, мы сможем склонить на свою сторону не только молодёжь, но и некоторых представителей старшего поколения.

Его идея была принята с воодушевлением, на подъёме от которого и закончилось заседание.

Несмотря на то, что все обязанности были распределены, Алек не успел прогнать задумчивость. Даже за ужином он перебирал в голове одну задачу за другой — порой его осеняло при самых неожиданных обстоятельствах. И состояние Алека не скрылось от отца-повелителя.

— Что-то случилось, мой принц? — мягко спросил он тем голосом, какой Алек мог перепутать со своим на записи.

— А… н-нет. — Алек будто встрепенулся ото сна из-за неожиданности. — Что вы, всё в порядке.

— Ваше величество, я думаю, поэтам свойственны периоды меланхолии, — маменька тепло улыбнулась. — Муки творчества могут тяготить.

Она часто говорила что-то подобное, как бы прося отца не трогать Алека. Она не хуже него знала, что отец-император не в восторге от увлечения поэзией, пусть и показного, но подавала свои слова как что-то, с чем ничего не поделать и благоразумнее принять. Её осторожные манипуляции не всегда срабатывали, как надо. Иной раз даже наоборот. Отец непременно начинал критиковать всё и вся, если пребывал не в самом дружелюбном расположении духа. Так и произошло.

— Я не одобряю твоё участие в этих литературных собраниях. Существуют занятия и значимее кружков по интересам, — дёрнул отец верхней губой не то пренебрежительно, не то в усмешке. — Или, по крайней мере, полезнее.

— Не всем же в молодости мечтать об узурпации трона, — вспыхнул Алек, но понял, что с точки зрения отца именно об этом и мечтает, стушевался и поник, боясь вызвать ненужные подозрения.

Если бы он не был отвлечён своими мыслями и следил за собой, то успел бы подумать, прежде чем обронить что-то столь неосторожное. Он занервничал ещё сильнее.

— Конечно, не всем достаёт амбиций, — хмыкнул отец, как будто намеренно выводил из себя.

Вот этой придирки Алек уже не стерпел. Он в бессильной злости уставился на того, кто никогда не заходил за рамки праздного интереса к персоне сына, ибо родителю положено справляться о состоянии своего чада — и всего. Но отец не удосуживался поговорить с ним по душам и проникнуться переживаниями, зато с уверенностью судил о задатках. Более того, недооценивал!

— В таком случае предупреди, когда тебе станет скучно ездить по церквям, и я обязательно что-нибудь придумаю со своими амбициями. — Худшей вещи Алек ещё никогда не выдавал, но в этот момент он просто наплевал на уважительное «вы» и все приличия.

— Ваше высочество! — охнула мама.

Официоз из её уст означал одно — Алек перегнул. Отец же в лице не изменился, только неглубокие морщины в уголках глаз отчётливее проступили из-за ледяного прищура, да пальцы на правой руке задрожали, выпустив столовый нож. Алек вскочил из-за стола, и от его стремительности едва не выплеснулась вода из бокалов, а тарелки зазвенели на подтарельниках.

— У меня пропал аппетит. Я вас покину с вашего позволения. — Он поклонился сначала отцу, затем матери.

Отец-император расслабленно склонил голову чуть набок, разрешая уйти. Его пристальный проницательный взгляд насторожил Алека. Казалось, что лучше бы отец разозлился и отчитал его, но и лицезреть копию себя совершенно не прельщало. Нет, дело не столько в феноменально схожей внешности, сколько в том, что, как заявляла мама, характеры у них тоже один в один. Отец и сын оба горделивые, непреклонные и упрямые до одури. В громких продолжительных ссорах они язвили, стараясь уколоть как можно больнее, и кричали, не сдерживаясь. Всё заканчивалось тем, что кто-то на кого-то обижался и неделями не разговаривал. И смешно, и глупо. «Вы бодаетесь друг с другом и скандалите как невоспитанные мальчишки», — вздыхала мама. И на самом деле в гневе отец выглядел значительно моложе своих лет. То, как он мог вскинуться, срывая с себя плащ, откинуть за спину почти что не тронутые сединой кудри, посмотреть словно на злейшего врага, пугало Алека где-то в глубине души. Словно перед ним оказывался не взрослый умудрённый опытом император, а юный вспыльчивый завоеватель Галактики со старого портрета. С изображениями отца в молодости Алек невольно сравнивал себя.

— Да что он вообще знает обо мне? — бормотал Алек в своих покоях. — Думает, я ни на что не способен? Посмотрим…

Мало ведь Алеку нервов, так ещё отца не хватало.

Каждая перепалка с ним раздражала не менее нынешней вынужденной необходимости вести переговоры с пиратами по поводу приобретения оружия. Мирная революция — это миф. Нет, Алек не собирался кого-то убивать в процессе. Тут уже играла роль готовность самого Алека и всех его единомышленников отважиться на крайние меры, но претворять их в жизнь совсем необязательно. Главное — поставить себя и свои цели в глазах отца, доказать существование силы, неподвластной ему.

Столько дел, столько дел…