Революция и престолонаследие (джен)

До Алека не сразу дошёл смысл слов. Пару секунд он недоуменно рассматривал офицера, пока его грубо не оттащили в сторону и не вырвали из рук бластер. Они переглянулись с Ройеналем. Друг бросил на него виноватый взгляд и попробовал безуспешно вывернуться из захвата.

— Арестовать обоих, — распорядился отец, и на заведённых за спину запястьях сомкнулись браслеты наручников.

Нет! Не успел! Не смог убедить… Это крах!

— Это ничего не изменит! Я лишь один из многих! Ты не остановишь народ!

Алек почувствовал удар сзади, где-то у основания черепа, в глазах моментально потемнело, а ноги подкосились. Закружилась голова. Кто-то не дал упасть. Последнее, что он запомнил: Ройенталя без сознания и отца, откинувшегося на спинку кресла.

Потом наступила темнота и непроницаемая тишина. Сколько это продолжалось, не разобрать: минуту, день, год или вечность. В какой-то момент он начал что-то слышать. Не то механический шорох, не то грохот металла о металл, какой-то шёпот. Алек не понимал или забывал быстрее, чем звуки складывались в слова.

Знакомый и до боли родной голос звал по имени всё настойчивее и громче. Алек попытался отмахнуться, но не смог пошевелить рукой. Он открыл глаза, чтобы выяснить причину.

— Наконец-то, — выдохнул Ройенталь и крепче сжал в ладони кисть Алека.

— Что… что случилось? — еле пробормотал Алек — в горле ужасно пересохло.

— Ты почти сутки не приходил в себя. Врач уверял, что ты просто спишь, но я всё равно переживал.

Алек рефлекторно сплёл его пальцы со своими прямо как в детстве. Они с Ройенталем всегда брались за руки, если шкодили, чтобы было не так обидно слушать, как их отчитывают родители. А быть честным — не только поэтому. Так Алек делил вину с Ройенталем, тогда Феликсом, а то он обычно взваливал весь её груз на себя и очень волновался. Особенно однажды, когда в саду, который вообще-то закрывают на зиму, Алек провалился под сковавший пруд лёд и слёг с пневмонией.

Только сейчас им не по семь и восемь лет, и проснулся Алек не в мягкой кровати, а на холодном каменном полу, привалившись плечом к решётке, отделяющей его от друга. Это место иронично называлось темницей в подземелье, хотя таковым, по сути, и являлось.

— Должно быть, тебя мучает жажда, — спохватился Ройенталь и просунул между прутьями пластиковый стакан. — Вот.

Алек сделал только несколько глотков, ему ничего не хотелось. Все его мечты рухнули, он проиграл. Теперь хоть пожар, ему безразлично, даже злости больше не осталось.

— Ха! Мы ведь теперь изменники государства, друг мой, — отчего-то радостно проговорил Алек. — И надеюсь, нас казнят, а не отправят в ссылку в монастырь.

— Не говори так, пожалуйста, — ужаснулся Ройенталь. — Может… может, попросим прощения? Твой отец всё поймёт и если помилует тебя, я готов пойти на такое унижение.

— Поймёт, не сомневайся. Заодно тебя в назидание помилует и сделает нас придворными шутами. Думаю, тебе будет к лицу колпак с колокольчиками, а мне — клоунский нос.

— Не с твоим своеобразным чувством юмора. — Всё же он рассмеялся. — Тогда я тоже голосую в пользу казни. Скажи, а ты совсем не боишься?

— Чего бояться? Ни рая, ни ада не существует. Ну а если бы что-то такое и было, у чертей могут быть те же проблемы, что у людей. Представь, миллионы лет напролёт ты варишь души грешников в котлах над адским пламенем, а Сатана, зло вселенское, даже на премию не расщедрится. И тут появляемся мы…

— Революция в аду. Звучит заманчиво, — шутливо серьёзно рассудил Ройенталь.

— Опыт в этом деле у нас уже есть — не пропадём.

Как самый близкий человек, Ройенталь наверняка знал и молчал о том, что Алеку противна сама мысль выглядеть уязвимым, и все страхи он прятал за шутками и иронией. Впрочем, разворошить весь список своих тайных слабостей, в том числе боязнь смерти, он не успел — в двери напротив смежных камер показались гвардейцы. Один из них объяснил цель прихода:

— Ваше высочество, капитан-лейтенант Миттермайер. — Он поочерёдно приветствовал их: Алека — поклоном, Ройенталя — отдав честь. — Его величество император желает вас видеть.

Вот и всё, думал Алек, следуя за конвоирами по бесконечным коридорам дворца, в котором он провёл всю свою жизнь. Неудивительно, если здесь же она и закончится. Пусть. Он всесилен, пока рядом надёжный верный друг, вместе они преодолеют даже смерть. Полный решимости взгляд Ройенталя вселял надежду, и Алек готовился встретить свою участь с гордо поднятой головой и широко расправленными плечами.

— Снимите наручники и можете быть свободны, — приказал отец гвардейцам, сидя за столом.

Он выглядел уставшим, под глазами, которые он, должно быть, ни разу не сомкнул сна ради за последние пару суток, пролегли тени. Сбоку от него и на полшага позади, оперевшись на трость с внушительным шарообразным набалдашником, стоял премьер-министр Оберштайн и по обыкновению не выказывал ни грамма недовольства или чего-то ещё касательно столь благосклонного отношения к виновным. Даже суд не нужен, коль решение вынесет сам император, а следствие, скорее всего, уже проведено, и причастность к революции Алека с Ройенталем выявлена.

— Что ж, — испытующе посмотрел на них отец и положил подбородок на сцепленные в замок руки, — скажете что-нибудь в своё оправдание?

— Нет, — хором отозвались Алек с Ройенталем.

— То есть, вы признаёте свою вину?

— Да, — ответил Алек, не дрогнув, Ройенталь вторил уставным «так точно».

— Хм. — Неожиданно отец задумчиво улыбнулся. — Безусловно, я знал о готовящейся революции и не препятствовал ей, как чему-то естественному. Однако то, что за всем стоите вы двое, меня весьма удивило. Знал бы заранее, позволил бы поиграть в масонов-коммунистов подольше.

— Ваше величество, огласите, пожалуйста, ваш вердикт. — Поторопил его Алек. — Не тратьте своё драгоценное время. Когда и как нас казнят?

— Отваги подрастающему поколению не занимать.

— Не забудьте также упомянуть о слабоумии, ваше величество, — подал голос Оберштайн.

— Не будьте так категоричны, господин министр. Все мы были с чем-то не согласны, молоды и горячи. На ваш счёт я не уверен, но всё же.

— Ваше величество… — с отсутствующей интонацией повторил премьер-министр.

В это же мгновение быстрым шагом в кабинет, заставив присутствующих обратить на неё взоры, вошла маменька, взволнованная, но настроенная крайне серьёзно, если не сказать, что воинственно.

— Ваше величество! Прошу вас не принимать поспешных решений о наказании его высочества и господина Миттермайера, — заговорила она. — Я уверена, всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Позвольте воззвать к вашему милосердию. Все совершают оши…

Отец прервал её жестом и успокаивающе заверил:

— Всё в порядке, моя императрица. Взрослым детям — взрослые игры. Ничего страшнее воспитательной беседы не случится, — доброжелательно пояснил он, окончательно запутав Алека, ожидавшего худшего, если не считать монастыря. — Подождите, пожалуйста, в своих покоях. Наш принц сам вам всё расскажет позже.

Поклонившись, мама удалилась.

— Вы не станете нас наказывать, ваше величество? — осторожно спросил Ройенталь.

— Это уже как посмотреть, господин Миттермайер, — не согласился отец. — Или лучше впредь называть вас Ройенталем?

В таком случае, нет никаких сомнений, что отцу известно абсолютно всё. Тогда почему он так спокоен и благосклонен?

— С фамилиями решим позже, — нетерпеливо выпалил Алек. — Что с нами будет?

— Ваша дальнейшая судьба будет зависеть только от вас самих, — просто сказал он. — Что скажете, если для начала я предложу вам подсидеть господина Оберштайна? Он лучше подходит на роль злодея из сказок: он старше меня и как человек менее приятен.

— Принять за комплимент, ваше величество? — уточнил Оберштайн, и на секунду показалось, что на его лице промелькнула тень улыбки.

— Как вам угодно, — парировал император. — Найдутся ли посты в вашем министерстве для двух молодых и деятельных человек?

— При должном финансировании — вполне.

— Но зачем? — воскликнул Алек, до сих пор не верящий в грядущий исход — подчиняться любимому дедушке то ещё наказание.

— Предлагаешь, будь готов исполнить. Раз уж вы приложили руку к списку требований, выдвинутому действующему правительству, то должны знать, как исполнить пункты этого самого списка. Не разведчикам и штабным офицерам править законы, верно? — Отец выдержал паузу. — Поэтому я лишаю воинского звания капитана-лейтенанта Миттермайера, чтобы он беспрепятственно занимался политикой уже сейчас, так как он ещё отслужил срок, достаточный для выхода в отставку. Приказ передан в генштаб, и вы можете ознакомиться с ним прямо сейчас, Миттермайер. И смените, наконец, фамилию или возьмите двойную. Не думаю, что главнокомандующий флотом будет на вас в обиде. Можете идти.

— Как прикажете, ваше величество. — Ройенталь поклонился и покинул кабинет.

Он был ошарашен не меньше Алека.

— Александр Зигфрид фон Лоэнграмм, — произнёс император с торжественными нотками, — отныне ты — наследник престола. Я счёл тебя достойным.

Алек остолбенел. Как так?

Вновь обретя способность двигаться, он упал на одно колено и опустил голову:

— Это большая честь для меня, ваше величество. Я постараюсь не разочаровать вас.

— Очень надеюсь. Встань. Титул наследника даёт тебе некоторые полномочия и прерогативы, но не путай с ситуацией при Гольденбаумах. Если ныне премьер-министр второе лицо в государстве, то ты третье, что влечёт за собой огромную ответственность, — рассказывал отец, и вопреки всем прошлым обидам Алек послушно внимал и ловил каждое слово.

Он осознавал, что его приблизят к власти, которая ему как таковая не нужна — только в качестве инструмента. Значит, отец всё же признал его, увидел в нём не ребёнка, а личность.

— Господин премьер-министр, ранее я высказывал вам свои соображения на предмет спектра полномочий наследного принца, теперь я поручаю вам разработать законопроект, согласовать с его высочеством и предоставить мне на утверждение. Чем быстрее, тем лучше.

— Слушаюсь, ваше величество, — моментально ответил Оберштайн. — Я свободен?

— Конечно.

После того, как Алек остался с отцом наедине, повисло неловкое молчание. Отец не спешил заводить разговор, похоже, ожидая, пока произошедшее уложится у Алека в голове.

— Почему? — только и выдавил из себя он.

— Позволь, не мне же за тобой подчищать — ты уже взрослый мальчик. Достиг, чего желал, — будь добр довести до ума.

— То есть, — Алек нервно посмеялся, — ты перекладываешь на меня свои обязанности?

— Не только. Кстати, народ всё ещё бастует, поручаю тебе усмирить его. На меня подданные, скорее всего, злы. Но тебя, может, послушают, заодно обзаведёшься поддержкой на будущее. — Алек не нашёлся, что на это сказать. — Ах да, также я решил, что хоронить твои управленческие таланты на их заре — кощунство.

— Ты едва не похоронил их под тоннами священнописаний, — скривился Алек. — Я не уверовал. Так зачем?

— С перспективой устроить революцию? — заговорщицки прошептал отец. — Если честно, то я не подозревал, насколько ты на меня похож. В противном случае, твоя вера упрочила бы положение церкви в стране, что немаловажно. А на мой взгляд, вышло даже лучше, чем могло бы быть. Во имя всеобщего блага.

Да он сам что тот взрослый ребёнок с соответствующей игрушкой в руках!

— И если тебе станет легче, то… я тоже не уверовал.

— Что?! Ты притворяешься столько лет?

— И довольно правдоподобно, прошу заметить.

— Мастерски, — покивал Алек. — А как же пророк и Мария?

— Выдумка. — Отец пожал плечами. — Я никогда не считал религию бесполезной. Более того, она нужна, чтобы помогать людям переживать многие трудности: ты не бедный неудачник — просто бог готовится щедро тебя вознаградить в будущем; не ты сам виноват в своих неудачах — это всевышний посылает тебе испытания, чтобы ты стал мудрее и выносливее. Высшие силы карой небесной стращают богатеев, погрязших в кутежах и разврате, наставляют на путь истинный потенциальных или состоявшихся преступников. Пугать непостижимым зачастую действеннее, нежели взывать к совести мелочной человеческой натуры. Однако обществу, давно позабывшему бога, требуется толчок, чтобы вновь к нему обратиться. Ничего лучше моего «чудесного воскрешения» не нашлось, — заключил он.

— Признаю, вы гений, ваше величество, — сдался Алек.

— И ты по-своему — тоже. — С этими словами отец поднялся из-за стола и подошёл к Алеку. — Действовать за моей спиной и под носом у Фернера, не попавшись… Мой смелый мятежный сын.

Внезапно отец обнял Алека.

— Папа… — растерялся он, словно вернувшись в детство, когда отец мог подхватить его на руки, закружить и затем тепло прижать к себе, вот как сейчас.

— Прости, что уделял тебе так мало времени. Скоро ты поймёшь, почему, как только разделишь со мной власть, — усмехнулся он и выпустил из объятий. — Напомню, тебя ждут демонстранты. Пообещай им конституцию.

— Ты уверен? — опешил Алек.

— Почему нет? Ведь ею тоже ты займёшься. А дальше — парламент, выборы. Возможно даже, партии, коммунистические в том числе…

Неудивительно, что проще сказать, нежели сделать. Но Алек не жаловался, он понимал, что настолько глобальные реформы даются только благодаря усердному труду в ущерб себе. В любом случае революция — пусть и не завершившаяся, но называть её иначе не стали, — давала фору и являлась лучшей предпосылкой для перехода к конституционной монархии. Та же революция, что не главное, но тоже очень важно, помогла выявить приложивших к ней руку из не самых благих намерений врагов государства как внутри, так и за его пределами.

Таким образом Новая Галактическая Империя стала лишь сильнее, а династия Лоэнграммов упрочила своё положение на престоле. Впрочем, Алек сомневался, что ещё лет через двадцать титул наследника или императора будет чем-то весомее символа и дани прошлым векам.