Марионетки анатомического театра (джен)

«Пристенье»

……Главная улочка Лаго дель Лобо, что тянется от площади к городским воротам, наполнилась народом. И это несмотря на грязь и недавно закончившийся ливень, короткий, но сильный, один из тех, что льют на побережье, но иногда добираются и до Долины. Главная — для «воронят»: Эйта-Терновника, малыша Тевье, Фарфоровой Чари по прозвищу Фантош или просто Кукла, ну и других жителей «Пристенья» тоже: цыган, евреев, хугларов, нищих школяров и преподавателей, тех, кто предпочли городок университетской общине, ну и «признанных» нищих, которыми, впрочем, городок ещё не обзавёлся. Не Мадрид. И не потому что все жили богато — просто милостыню в «Пристенье» давать было нечем, а от замка барона, возвышающегося на горе, попрошаек городская стража гнала нещадно, поэтому люди предпочитали работать… или воровать.

Чари Сегри сейчас занималась вторым.

Эйт-Терновник, согнав огромного рыжего котищу, что по местным меркам сошло бы за подвиг, по праву победителя узурпировал надколотую чурку, примостившись рядом с другом Тевье ха-Леви по кличке Тяф-Тяф. Тот, прикрыв от солнца глаза длинной рыжей чёлкой, по обыкновению вырезал очередную куколку из подвернувшейся деревяшки. Только что вместе с другими зеваками они, приоткрыв рот, глазели на то, какие чудеса их подруга выделывает с тремя яблоками на бревне, водружённом на козлах. Гуттаперчевая цыганочка, египтянка, как она себя называла, во внешности которой цыганского было на ресничку из воробьиного пёрышка, готовилась к представлению в городском саду в честь именин юной баронессы.

Хуглары, актёры не прогадали, решив задержаться в городе. С тех пор, как епископ Родриго основал Университет, а в Лаго дель Лобо, перевалив Пиренеи, обосновался барон д’Альбре с дочерью, город распух, словно бутон по весне, и готов был лопнуть. Но вот только Эйт сомневался, что в результате на свет появится прекрасный цветок. Мэтр Скварчиаре, его учитель, сказал бы, что из почки выйдет только желчь… Хотя… Глядя, как танцует Чарита, хотелось думать лишь о цветах. Нет, Эйт понимал, что лукавит… Не только о цветах… Свернувшись так, словно пыталась уместиться в домике улитки, девушка, чуть извиваясь, медленно выпрямляя ноги, катила яблоко от вытянутых пальцев до ложбинки между грудей и обратно. Два других фрукта в это время рисовали двухцветную радугу на фоне покосившегося свинарника, перелетая из ладони в ладонь. Какие уж тут цветы.

Но несмотря на это, с появлением кареты из зрителей у белокурой, голубоглазой «египтянки» кроме вихрастого школяра да мелкого резчика остались лишь два поросёнка, расположившиеся в луже, и выводок радостно пищащих цыплят во главе с кудахчущей мамашей.

Диспозиция изменилась. Малышня со свистом и гиканьем понеслась разгонять живность с улицы. Свиньи, получив пинка и высказав всё, что думают о людях, возмущённым хрюканьем, понимали, что место лучше уступить. Гуси, подобно сказочным василискам, шипели и гнались за своими обидчиками, но цель была достигнута: путь для кареты с алым гербом и лилиями на синем фоне расчищен. Пара андалузских лошадей, белоснежных красавиц, созданных для верховой езды и боя, а ныне скованных упряжью, как рабы цепями на галерах, обречённо тащили по морю из грязи и навоза громоздкую колоду гербовой кареты. Позади, видимо, сопереживая сёстрам, понурив голову брела третья. С алой попоной, осёдланная. Видимо, юная баронесса собралась на верховую прогулку, но дождь заставил укрыться в карете. Эйт усмехнулся. Вот что значит — под небесами равны все.

Вокруг толпа зевак месила эту же грязь, расползаясь, занимая место согнанных свиней. И те могли чувствовать себя отомщёнными, справедливость торжествовала: их обидчиков точно так же разгоняли возница криками и щёлканьем кнута и красавец в бархатном чёрном хубоне, отделанном кружевами, гарцующий на гнедом жеребце вокруг кареты. Эйт знал его. Дон Альваро. Идальго-южанин, как и многие, застрявший в Лаго дель Лобо, за несколько месяцев очень уж проворно вскарабкался по служебной лестнице аж до начальника стражи при бароне. Как? Среди студентов ходили слухи, и, глядя на молодого красавца и учитывая практически одиночное заточение баронессы в замке, их даже можно было считать обоснованными, но Эйт предпочитал списывать сплетни на глупую юношескую ревность школяров.

Мадлен Застенчивую, молодую баронессу, обожали все студенты. Она стала королевой искусств в Лаго дель Лобо. Поэты, музыканты, художники осаждали замок барона, устраивали турниры, воспевая красоту своей прекрасной покровительницы. Барон по просьбе дочери распорядился построить коралле — гостиный двор для актёров. Эйт хоть и числился на факультете свободных искусств, но талантами к стихосложению не обладал, да и мэтр Скварчиаре с него шкуру бы спустил, напиши он хоть строчку о любви, поэтому даже Чари обходилась без серенад. Хотя, нет, конечно, Тевье Ха-Леви наверняка переплюнул всех придворных трубадуров. Если уж не по качеству любовных баллад, то по количеству точно.

Чарита завершила, наконец, метаморфозу из пушистой белой гусеницы, притворявшейся опрокинутым знаком вопроса, в стройную девушку и тоже заинтересовалась суматохой. По-мальчишески оседлала бревно, отбросила волосы за спину, вгрызлась в яблоко, оставшиеся ловко перекинув своим друзьям — «воронятам». Эйт неуклюже поймал его, пытаясь вспомнить, какое же это из трёх. То, что путешествовало? Покосился на друга. Тевье, разглядывая своё, медленно принимал цвет доставшегося спелого фрукта. Что ж, Эйт не одинок. Это радовало. Покраснев до самых корней волос и став похожим на перезревшую морковку с порыжевшей ботвой, Тяф отбросил свою деревяшку и принялся сдирать с яблока красную кожицу с таким усердием, словно в руках у него оказался сам плод грехопадения. Превратности судьбы, усмехнулся Эйт, а ведь только что, наверняка, кто-то завидовал этому яблочку. Так и в жизни. Carpe diem. Лови день.

— Тевье ха-Леви, благочестивый внук раввина, Испытание пройдено! Вы зачислены в ряды Святой Инквизиции… Можете поджечь хворост. Да очистит огонь блудницу! — пафосно продекламировала Чари обволакивающим, хорошо поставленным театральным голосом.

— Толку-то, — парировал Тяф, — суккубов огонь не берёт.

Фантош только фыркнула, но в привычную перепалку вступать не стала. Переключилась, бросив несчастного Тяфа, как наигравшаяся кошка полудохлого мыша, и с озорным любопытством оглядела толпу. Подмигнув Эйту, всё так же по-кошачьи облизнулась и мягко спрыгнула на землю.

Тёрн скривился и толкнул друга в плечо, кивнув на девушку, которая, завернувшись в тёмный фиельтро, длинный мужской (то ли в силу удобства, то ли из-за бунтарского нрава она предпочитала именно эту одежду) плащ с капюшоном, уже скользила среди зевак. Тевье лишь пожал плечами, не отрываясь от очистки своего плода познания добра и зла. Оба парня не любили, когда Чарита воровала, но поделать ничего не могли. Для неё то была игра.

Вообще для сколоченной ею банды «белых воронят» в лице Чари, Эйта и Тевье вся жизнь была игрой, а отобрать любимую игрушку у тигрицы мало кому по силам. Чарита вышла на охоту. Но добычей служили не деньги. Их она зарабатывала кровью, потом, адскими тренировками, смертельными номерами, а сейчас Каридад оттачивала ловкость, оттягивалась, поднимая настроение. Кошельки она не срезала, ну или только у тех, кому они явно оттягивали пояс, но таковых в этой части Лаго дель Лобо почти не наблюдалось. Так что попасть в лапы альгвасила, который доставит её прямиком на виселицу, Чари не грозило. Здесь Чарита оказалась на вершине пищевой цепочки. Охотилась она, но никак не на неё.

Всю свою добычу: леденцы, скомканные фантики, носовые платки, зеркальца, ленточки, складные ножи, которые так обожал Тяф-Тяф, и срезанные цветастые куски одежды — Чари с гордостью вручала Тевье. Как кошка, волокущая пойманную мышь на постель хозяев. Деревянным куколкам тоже нужны красивые платья. Но Эйт всё равно волновался: никак не получалось отмахнуться от поговорки учителя. Старый Скварчиаре любил повторять: «Если ты охотишься на кого-то, значит, кто-то охотится на тебя». Что ж, основания опасаться у него были. В прошлом придворный ловчий, а ныне анатом. Что опаснее и не разобрать. Раньше на него охотились звери, теперь — люди.

Единый «вах!» толпы, «хрясть» кареты и отборнейший мат возницы заставляли предположить, что по курсу следования её милости баронессы возникли непредвиденные затруднения. Даже Эйт и Тевье, вытянув шеи, поднялись с насиженных мест. «Непредвиденные затруднения» проявились, если ориентироваться на ответ возницы высунувшейся из окна дуэнье, в виде провалившегося в проклятую колдобину и слетевшего к чертям собачьим с оси колеса. Эйт предпочёл бы увидеть личико юной баронессы, о котором наслушался столько рассказов, а не пожилой матроны с лицом кухарки и соответствующими манерами, если судить по её ответу хлюпающему по колено в грязи кучеру… Шторка на дверце со стороны баронессы лишь слегка шевельнулась. Видимо, не зря её прозвали Застенчивой. Эйт вздохнул, но всё же подошёл поближе. Любопытство чертовски заразная штука. Возница покорячился у накренившейся кареты и беспомощно развёл руками. Настала очередь выругаться сеньору Альваро.

— Эй вы! — гаркнул он, ни к кому отдельно не обращаясь. — Живо подняли карету. А ты, косорукий болван, насаживай колесо обратно! — это уже имело конкретного адресата.

Люди восприняли призыв без излишнего энтузиазма. Проще говоря, никто не двинулся с места.

— Эй, вшивые, вы с первого раза не поняли?

Глаза дона Альваро метали молнии.

— Кнутом поторопить, отребье?!

Эйту происходящее не нравилось всё больше. Пылкие южные манеры начальника стражи тут на севере грозили превратить обычную фарсовую сценку в трагический этюд.

Эйт разглядел, как в руке Стервятника, однорукого вора из Барселоны, который учил Эйта и Тевье обращению с ножом, сверкнула наваха. Бывший наёмник с двумя пальцами вместо пяти на левой руке по кличке Краб правой поднял увесистый камень. У мясника Чино в кулаке вдруг оказался зажат тесак. И даже нищий-инвалид Скабелло как-то чуть иначе ухватил свой костыль. М-да, северяне остались неподвластны маврам явно не из-за своего кроткого нрава. Дону Альваро нужно это было учесть, прежде чем в него прилетело пущенное с удивительной меткостью свежее конское яблоко — месть за измученных лошадок. У Эйта сразу появились подозреваемые на примете, вернее, одна, как и у Тевье.

Альваро взревел, а в толпе раздался хохот. Мальцы подхватили предложенную игру.

— Господи! Что она делает, — зашипел Тевье, — нас же потопчут или порубят!

— Умничка! — восхищённо прошептал Эйт. — Никого он один не потопчет, а его бы на вилы подняли, и вот тогда баронские точно всех положили, без разбора. Так что она не только жизнь этому франту спасла — нам всем. Чари настрой толпы, как акула кровь, чует. Смотри, сейчас хохочут все, а миг назад ему брюхо вспороть готовы были. Даже ты свой ножичек сжал так, что костяшки побелели.

Тевье хмыкнул и торопливо спрятал нож в карман.

Перед доном Альваро стоял жуткий выбор: оставить свою подопечную и под хохот и свист умчаться за подмогой либо, потакая гордости, ринуться в бой, подвергнув опасности жизнь баронессы, заодно лишившись своей. Начальник стражи полным дураком всё же не был. Смекнул, что герой, измазанный говном, при любом раскладе уже и не герой вроде, да и баронессе, собственно, ничего, кроме его присутствия, не угрожало. Да и представать перед глазами её милости в нынешнем виде дону Альваро явно не улыбалось, поэтому, крикнув вознице и дуэнье, что сейчас приведёт помощь, кабальеро хлестнул коня, вымещая весь гнев на бедном животном, и унёсся по направлению к замку.

Торжественный клич победителей, главным образом состоящий из матерных шуток, свиста и хохота, разнёсся над «Пристеньем». Под эти сомнительные овации на грязе-навозную «сцену» выступила Чари.

— Сеньоры и сеньориты! — звонко крикнула она. — Ввиду неоспоримой победы конского дерьма над дерьмом конным, предлагаю вам принять участие в уникальном, азартном аттракционе «грязное энсьерро». Грязное во всех смыслах, поэтому милым дамам я советую запастись мылом, терпением и скалками… — Чари под одобрительный смех и свист сбросила плащ, оставшись в тонких шоссах из лосиной кожи и короткой тунике, перехваченной широким поясом-корсетом.

— Наверное, стоит представиться, — продолжила Чари, с каждой фразой её голос обретал силу и какую-то завораживающую, обволакивающе-бархатистую мощь, — хотя каждой актрисе хочется верить, что кто-нибудь её уже знает. Я…

— Сеньорита Фантош! Египетская Марионетка! — многоголосье толпы удивило даже Эйта, хоть он и понимал, что девушка лукавит. Её знали и любили. Другие актёры стремились обосноваться в коралле или как можно ближе к замку. И только маленькая трупа Стево Тобара почему-то осталась у самых ворот. Так что, если Мадлен Застенчивая и стала негласной королевой Лаго дель Лобо и Университета, то титул Принцессы «Пристенья» бесспорно оставался за Каридад Сегри.

— Фарфоровая Чари! Кукла из Та-кемет! Гуттаперчевая статуэтка! La serpiente plateada! Серебряная Змейка! Извивающаяся…

— Хватит… хватит! Спасибо! — рассмеялась Чари, приседая в реверансе. — Не выдавайте всех моих секретов разом. Я польщена! Не думала, что столько поклонников и ценителей искусства разом соберётся в… — она обвела рукой улицу и обшарпанные домишки, — … таком изысканном месте. Итак, нас ждёт игра, которая развивает реакцию и…

— …усиливает потенцию! — выкрикнул кто-то неугомонный из толпы. Явно студент-медик. Отметил про себя Эйт. Надо будет найти. Зрители заводились.

Оценив шутку и приняв спорный комплимент (к такому она была привычна), что, между прочим, до дрожи коробило Эйта, Чари снова изящно поклонилась и продолжила:

— … и может принести неплохой доход. Победитель получает всё! И один реал сверху от меня лично! — монетка взлетела с ладони девушки, описала дугу и исчезла, казалось, прямо в воздухе. — А посему, мне нужен распорядитель аукциона. Мэтр Скабелло, пожалуйста, сделайте честь, станьте нашим казначеем.

— Я? — заикаясь, переспросил калека. — П-почему?

— П-потому, что вы кристальной честноты человек, — засмеялась Чари, — и сохранили мою монетку.

— К-какую монетку?

— Вот эту, — девушка мягко скользнула к одноногому и погладила по руке, в которой тот держал костыль, — разожмите ладонь.

В заскорузлых пальцах нищего сверкнул реал. Скабелло вздрогнул то ли от удивления, то ли от прикосновения девичьих пальцев. Залился краской и стал отнекиваться под общий хохот:

— Н-но я не брал твоей монетки, девочка! Клянусь!

Чарита мило улыбнулась:

— Это вам за труды, дон Скабелло. Вы ведь наш казначей. У вас есть сума, вы определяете номинал монетки по звуку и, главное…

— Я ч-честный?

— … вы не убежите!

Снова хохот. Представление явно пользовалось успехом, но для чего Чари всё это затеяла, Эйт не понимал. Явно не только для наживы.

Голос и движения девушки завораживали. Стала видна разница между тренировкой и выступлением. Сейчас бы даже громыхающая кавалькада с королём во главе не заставила людей отвернуться. О карете они забыли и думать.

— У нас не коррида, я не тореро! Поэтому не бойтесь, бычки, шпаг не будет, но и вы свои не выставляйте напоказ! На всякий случай я завязываю глаза.

Девушка взмахнула рукой, прямо из воздуха доставая белоснежный платок:

— Тут уж без трюков. Можете проверить сами, сквозь него ничего не видно.

Чари поправила волосы и, сложив платок несколько раз, плотно завязала глаза.

— Ну-ка, малышня, раскрутите меня. Хватайтесь за руки иииии… раз-два-три полетели… — и цыганочка закружила с вопящими от восторга мальцами по улице. Всё быстрее-быстрее… Крепче держитесь! — закричала она, когда ноги ребятишек под счастливый визг оторвались от земли, разбрызгивая грязь по всей «арене». Эйт невольно улыбнулся.

— Всё, мелкие, брысь. Не путаться под ногами! — дыхание Чари даже не сбилось. — Итак, почтеннейшая публика, пожалуйста, в круг. А самый смелый — добро пожаловать на арену. Не забудьте о возможной награде! Я готова, сеньоры, — Девушка развела руки. — Кто первый? Задача боевого быка та же, что и в энсьерро: поднять меня на рога, затоптать. Успокойтесь, милые дамы, это не красивая фигура речи, за которой кроется нечто постыдное. Ни в коем разе, уверяю. Я скромная девушка, и строгий хозяин вынужден будет меня отодрать, если я посмею намекнуть на что-то подобное.

Громкий хохот подтвердил исключительную заинтересованность в аттракционе мужской части аудитории.

— «Быку» требуется меня схватить, ничего более. Есть кто смелый?

— А чо, я согласный! Моя краля меня как раз «бычарой» кличет. Могу показать за что, — вперёд вышел здоровенный мужик. Бочкарь по кличке Скрепень. — Ха! Мне девка сама ещё никогда не предлагала, чтоб я её ухватил. Да ещё за деньгу.

— Не удивлена, — улыбнулась Чари. — И, похоже, сей прискорбный факт останется неизменным. Во всяком случае, сегодня. Я не предлагаю ухватить. Я предлагаю попробовать. И, думаю, сейчас вы почувствуете разницу. У «быка» три попытки! Что ж, делаем ставки, кабальеро, делаем ставки. Всё внимание на сцену, не зеваем, по сторонам не зыркаем, дабы не упустить самое… интересное!

И тут Эйт всё понял и с неохотой выскользнул из толпы. Быстрее, пока «кабальеро» не до баронессы. Чари специально отвлекала именно мужиков, чтоб они выпустили пар, поэтому и затеяла это пошлое игрище, понимая, что одним навозом да смехом обиду не загладишь. Француженку надо отсюда убрать, пока дон Альваро не вернулся со стражей. Но как же Чари? Если вдуматься, её аттракцион был опаснее и корриды, и энсьерро вместе взятых. Эйт оглянулся. Скрепень, расставив свои огромные лапищи, приближался к Чари. Огромный медведь против беленького замершего зайчонка…

Нет, насилия, конечно, не будет, но неприятных моментов не избежать. Мужики есть мужики. Эйт собрался было рвануть назад, но вдали у покосившихся ворот заметил отца Чари, хозяина актёрской труппы, потрясающего жонглёра и метателя ножей Стево Тобара, а за его спиной огромную немую скалу — силача Пешо Палли по кличке «Питти», что, собственно, и значит — скала. Эйт облегчённо вздохнул: за безопасность Чари можно было не переживать. Он быстро зашагал к карете. Возница, привстав на козлах, силился рассмотреть происходящее на «арене». Эйт безнаказанно прошмыгнул к дверце, провалившись чуть ли не по колено в яму, в которой и отлетело злополучное колесо, и тихонько поскрёбся в окно. Узорная занавеска отодвинулась, и Эйт отпрянул, едва не сев в лужу.

За окном мелькнул голый безносый череп с чёрными провалами глазниц и окровавленным ртом… Лишь мгновение спустя Эйт понял, что это всего лишь костяная маска, а губы просто ярко накрашены. Будь проклята эта французская мода! И ещё он понял, что владелица маски обладает завораживающе огромными карими глазами. По выражению коих было неясно, кто же испугался больше: Эйт или юная баронесса. Вспомнилось, за что её прозвали Застенчивой. Девушка очень редко показывалась на людях с открытым лицом. Ходили слухи и об уродстве, и о проказе, но, как водится, сошлись все на застенчивом нраве. Хоть и были счастливцы среди студентов, которым якобы довелось узреть лицо Мадлен, но это всегда были «друзья моего друга», рассказывающие о неимоверной красоте юной француженки.

Но Эйт знал, дон Скварчиаре, сам итальянец, рассказывал, что показаться при дворе или на балу благородной леди во Франции или Италии без маски — первый признак дурновкусия и верный способ вызвать смешки и прослыть деревенщиной.

Эйт поскрёбся ещё раз. Занавеска снова отодвинулась, на этот раз шире. В глазах девушки читался уже не ужас, а скорее любопытство. Яркие губы дрогнули в робкой, вежливой улыбке:

— Да, юноша…

— Ми… — начал Эйт, но в горле пересохло и вырвался какой-то мышиный писк. Он никогда не умел разговаривать с девушками.

Ободряющий кивок маски по логике должен был придать уверенности. Придал.

— Миии… — снова запищал он, на этот раз гораздо громче и решительнее, но отчего-то чувствуя, что любопытство во взоре баронессы вполне закономерно сменяется недоумением.

Эйт прокашлялся и начал в третий раз:

— Ми…лая…вы и я… — и замер сам ошалев.

Глаза девушки распахнулись так, что стали шире прорезей в маске…

— Что вы себе позволяете, юноша?!

— Милостивая, — Эйт, наконец, выдавил из себя непривычное слово целиком. Отдавая отчёт, что с высокородной госпожой нужно общаться официально, он вспомнил лекции по праву, от которых порой сводило скулы, и продолжил, руководствуясь тезисом: Rem tene, verba sequentur. Постигни суть, а слова найдутся. — Милостивая государыня, во избежание дальнейших эксцессов… вам было бы лучше… нам всем было бы лучше, чтоб я взял вас прямо сейчас, пока никто не смотрит и…

— Пожалуйста, — взвизгнула баронесса, — оставьте меня в покое! Я сейчас закричу!

«Боже!» — застонал про себя Эйт, заметив округлившиеся от ужаса глаза француженки и побелевшие щёки. Древние, похоже, наврали. Слова не нашлись. Отступил на шаг, чертыхнулся и рывком распахнул дверь. Не можешь говорить — делай, особенно, когда другого не остаётся. Подхватил завизжавшую девушку на руки, вытащил из кареты. Вопль дуэньи и мат возницы служили славным аккомпанементом похищению.

Эйт выбрался из лужи и направился к осёдланной лошади, стараясь не уронить брыкающуюся баронессу. Она оказалась лёгонькой, вряд ли тяжелее Чари. И такой же решительной. Эйт возблагодарил провидение за то, что тонкие пальцы девушки обтягивала кожа перчаток, иначе она бы расцарапала ему всё лицо, а то и оставила без глаз. А так, лишившись пары своих вихров, он благополучно подсадил её в седло и отвязал поводья от кареты.

— Пожалуйста, уезжайте и не держите на нас зла. Простите и не позволяйте дону Альваро отомстить. Это хорошие люди, поверьте. В большинстве. Только всем нам не очень повезло.

Эйт торопливо отошёл на шаг назад, опасаясь, как бы острый каблук на сапожке не распорол ему лицо, если девушка всё же решит его пнуть. Но она не пинала, лишь повелительно вскинула руку, превратив приближающегося кучера в застывшую поодаль статую, и как-то странно посмотрела сверху вниз с высоты седла на Эйта.

— Ну, некоторым, видимо, повезло чуть больше остальных… А вы смелый юноша и благородный, — вдруг проговорила она, — вам повезло, что Альваро здесь нет. Он бы вас зарубил.

— Именно за это?

Красные губы улыбнулись, на сей раз искренне, обнажив жемчуг зубов:

— И никак иначе. Спасибо, юноша. Я не забуду. И вот, купите своей невесте что-нибудь красивое, а то она волком смотрит на меня. Мне становится страшно, и я невольно начинаю верить в местные сказки о чудовище из лагуны.

В воздухе, как несколькими мгновениями раньше, сверкнула монета. Только блеск на сей раз был золотым, и она не исчезла, а благополучно шлёпнулась в ладонь Эйта.

— Я буду рада, если вы навестите меня в замке. Только не зовите меня милой. Хотя бы при папе. Он не так поймёт. Для начала просто — Мадлен. Золотая середина между «милой» и «милостивой». А как ваше имя, юноша?

— Э-э… Эй-тт… — запинаясь произнёс Эйт, ошалев от такого поворота.

— Эй-Ты? — бровь девушки удивлённо и чуть насмешливо изогнулась. — Я решила по вашим манерам, что вы цените себя выше. Что ж, Эй-Ты, странный юноша, до свидания. Я буду ждать, — баронесса тронула каблучком лошадь, а Эйт остался стоять по колено в грязи, разинув рот и сжимая в кулаке золотой эскудо.