Марионетки анатомического театра (джен)

Эйт опустил девушку на землю.

— Не бойтесь, мы не причиним вам зла. Наоборот. Мы должны были стеречь ваше те… — он запнулся, — оберегать вас. Меня зовут Эйт. Эйтерн мак Хейлин, а вон те два чудища кличут меня Терновником или Тёрном. Кровососущая мертвячка — это Каридад Сегри по прозвищу Фантош. Актриса и акробатка. На именинах вы видели её номер гуттаперчевой куклы, если помните.

Чари закатила глаза, так что остались видны лишь белки, и растянула окровавленные губы в нарочито жутком оскале, вывалив язык почти до подбородка. А затем, словно забытая марионетка в руках парализованного кукловода, застыла в ломаном реверансе, приподняв забрызганный кровью подол савана. Мадлен вздрогнула.

Эйт покрутил двумя пальцами у виска и продолжил:

— А вон тот окровавленный мальчик — Тевье Ха-Леви, кукольник и прекрасный резчик по дереву.

Эйт не знал, успокоило ли это внезапное знакомство девушку. Два жутких призрака продолжали маячить рядом, и она всё ещё испуганно переводила взгляд то на Чари, то на Тевье, не отпуская при этом руки Эйта.

— Блин, при лунном свете вы ещё страшней, умойтесь, а? — тихонько попросил их Эйт и вновь повернулся к баронессе.

— Не бойтесь, город не далеко, вон за той горой. Присядьте пока здесь. Сейчас Тевье побежит, позовёт стражу и через час-другой вы будете дома, с отцом…

— Нет! Пожалуйста, не надо стражи! — девушка с удивительной силой сжала пальцы. — Я вам не всё рассказала. Пожалуйста, — умоляюще повторила она.

— Вы нам ничего не рассказали, — поправила Чари.

— Но, — начал спорить Эйт, — вам нужна помощь, вы слабы, а у нас с собой только немного воды и кусок вяленого мяса, его вам нельзя.

— Замолчи ты! — неожиданно перебила Чари. — Дай ей сказать, если действительно хочешь помочь.

— Она два дня без еды и воды, — возмутился Эйт, — ей необходимо…

— Заткнись и слушай! — рявкнула Каридад, — Неужели не видишь, что мы вляпались в… не пойми во что, — она смягчила фразу, — Думай, Эйт! Всегда думай. Почему её милость…

— Мадлен, — встряла баронесса, — для вас теперь я просто Мадлен везде и всегда, в любом обществе. Ну или Маргарет… или Виктория или… — она споткнулась и, видимо, покраснела под ужасающе толстым слоем посмертного грима, который вкупе с кровью превращал её лицо в зловещую маску. — Меня зовут Мадлен Маргарита-Виктория д’Альбре, в честь двоюродной прабабушки наваррской короле… — она осеклась, перехватив взгляд Чари, — Простите. Я хотела сказать, зовите меня как вам нравится, только не «ваша милость», я буду очень признательна.

— Спасибо, — ядовито бросила Чари, — так вот, почему просто Мадлен Маргарита-Виктория д’Альбре, двоюродная внучка наваррской королевы, оказалась заживо похороненной в пещере на берегу всеми забытого Волчьего озера? Какого лешего влюблённый в неё дон Альваро убрал стражу? И сразу после этого заявились Эрреровские ушлёпки. Что они собирались делать с телом Марго, если у них ни инструментов не было, ни телеги? Уверен, что они хотели его выкрасть и продать университету? Даже у нас вон навозная тачка стоит. И главное, на хренище Скварчиаре подрядил тебя сторожить труп? Ну что, может быть, теперь ты соблаговолишь выслушать «спасённую» нами Маргариту-Викторию?

— Чари, ты переиграла в свои спектакли, — уверенности в голосе Эйта не чувствовалось. — Всё произошедшее цепочка случайностей…

— Да?! — вмешался притихший было Тевье, — а как же твоё: «не бывает случайностей, любая случайность — это отступление от плана». Ты же сам сегодня мне это говорил, на этом вот месте. Часа не прошло как. Ваша милость, Ма… Мадлен, вот выпейте немного, — Тяф протянул баронессе флягу с водой.

Марго благодарно улыбнулась:

— …и… простите за то, что я хотел вам пятки подрезать, ну и колом вас там, внизу…

Мадлен поперхнулась. Вода фонтанчиком синего кита брызнула у неё изо рта и ручейками побежала из ноздрей. Она зашлась в кашле.

— К… каким к…колом? — пролепетала девушка, в ужасе округлив глаза.

— Ну, я ж думал, что раз вы блудница, и падре ваше тело в церкви хоронить отказался, то голову вам надобно отреза…

— Чари! Заткни его! — застонал Эйт. — Убери его отсюда!

Тевье видимо сообразил, что ляпнул лишнее, и замолк, но поздно…

— Б… бл-блудница? Я? — прошептала девушка, — но почему вы так говорите?

— Так не я, — начал оправдываться Тяф, — все говорят …

— Все? — огромные карие глаза влажно заблестели, — Но это неправда! Неправда! Ведь я ещё… я… никогда ни с кем…- на длинных ресницах дрожали слёзы. То ли от обиды, то ли от того, что Мадлен только что чуть не захлебнулась. Эйт надеялся на второе.

И тут случилось странное. Чари вдруг опустилась на колени и крепко обняла девушку.

— Тише, миледи, — шептала она, гладя её по волосам, — не плачьте. Вы же из королевского рода, а королевам реветь негоже. Боль уйдёт, сила останется.

— Но… я думала, что меня любят, что я им нужна. Столько стихов, признаний. Когда я выходила утром на балкон, мне улыбались, кидали цветы. А оказывается… оказывается, потом рассказывали, будто я…

— Да! — Чари фыркнула, — Кидать они могут. Ложь и навет — только так защищаются мужчины. Это единственное, что им остаётся, ведь женщин резать на дуэлях нельзя, — её голос обретал сценическую силу. — Потому и полыхают костры инквизиции, корчатся, задыхаясь в дыму или петле, красавицы-ведьмы, поэтому обесчещенная девушка шагает со скалы, зная, что проклята навеки, а благородный сеньор, соблазнивший её, покупает индульгенцию, и его отбелённую душу на небесах ждут тысячи райских дев. Поэтому растут Цветочные городки, и поддерживают их власти и даже церковь. Таков мир, Марго, тебе ли не знать. Но мы выживем и когда-нибудь обязательно его изменим. А пока… пусть они смотрят на нас, треплют языками и пускают слюни. Большего им не получить. Это коррида, миледи, и мы не дадим поднять себя на рога. Не плачьте, моя королева. Не плачьте…

Эйт и Тевье замерли, вытаращив глаза и раскрыв рты. Никто не думал услышать такое от задорной Чариты, грубоватой и смешливой, которая так не терпела пафос и ложь. Чариты, которая любила жизнь и их с Тевье, и ещё утром с детским восторженным воплем носилась по полю за удравшим кроликом и с визгом летела с крутого берега в воду, поднимая искрящуюся тучу брызг, сейчас абсолютно серьёзно несла эту высокопарную заумь. Причём, до мурашек искренне.

Тяф дёрнул Эйта за рукав и затараторил на ухо.

— Я понял, это монолог из пьесы. Наверняка. Смотри, как играет, даже у самой слёзы в голосе. Девчоночья солидарность. Сейчас она её успокоит. Это как тогда, с толпой. Чарита — повелительница настроения, повернёт как надо.

Да, именно от этого жутко. Эйта передёрнуло. Он никогда не задумывался, выходит, актёры — либо прекрасные лжецы, либо колдуны и могут впускать в своё тело кого-то иного, менять души и мысли, а не только лица. Играть чувствами, использовать людей как музыкальные инструменты, настраивая их на собственный лад, по своему усмотрению, что может быть чудовищней. Воистину, дьявольское искусство. Все аплодируют, выкрикивают высокопарное: «очаровательно!», «завораживающе!», «волшебно!» — не задумываясь над смыслом слов. Никто не понимает, что марионетка на сцене — сама кукловод, и зрители пляшут в такт, подчиняясь её движениям. Сейчас Фантош выступала именно в этой ипостаси. В роли кукловода. Дёргала за ниточки неприкрыто и нагло. Эйт тряхнул головой. Как же это всё-таки больно. Знать о закулисье и разучиться обманываться. Но хуже, что Мадлен-то ещё не разучилась и была наивна. Она верила!

— Ничего и ворочать не нужно было бы, — злобно прошипел Эйт в ответ Тяфу, — если бы ты язык за зубами держал. Иди отмывайся.

— Так я тоже послушать хотел.

— Иди, жертва гуахи! Потом Чари пойдёт, попросишь повторить про инквизицию и ведьм, пока кровь невинно убиенных с себя смывать будете.

— Ишь, скалозуб, — Тяф презрительно дёрнул себя за мочку уха и побрёл к берегу.

— Тяф, погоди, я с тобой, — поднялась Чари, — действительно, надо умыться, а то потом забуду, в зеркало гляну и кувырк…

Проходя мимо Эйта, цыганка приподнялась на цыпочки и шепнула в самое ухо: — Ей с тобой лучше. Не вспугни.

Эйт проводил недоумённым взглядом тающее в неверном свете луны серебристо-воздушное привидение.

* * *

Облака, словно небесные кошки, крались к пролитому молоку лунного света. Слизывали его, погружая небольшую площадку перед пещерой в темноту. Но ночная царица была щедра, расплёскивала угощение серебристой рябью по блюдцу озера, по искрящемуся звёздами небосклону. Немножко доставалось и Мадлен. Все женщины — кошки.

Девушка сидела почти на краю обрыва, обхватив колени руками, и неотрывно смотрела вдаль, даже как-то заворожённо, словно ей открывалось что-то недоступное другим. Эйт подумал, что сейчас она сама похожа на воплощение ночи. Безликая, прекрасная и… потерянная. Её светлые волосы отливали бледным золотом луны. Платье, тёмно-зелёное, как помнил Эйт, бархатное, тяжёлой драпировкой мглы скрадывало очертания тела, сливаясь с темнотой, само превращалось в тьму, усыпанную звёздами драгоценных камней, сверкающую серебряной вышивкой млечного пути.

Эйт присел рядом. Намёки на тайну, так небрежно брошенные Чари, по-нетопыриному бесшумно, но пугающе назойливо кружили в непроглядной тьме его мозга. Ни единой светлой мысли. Но выпустить их, придав форму вопроса, Эйт не решался. Вместо этого он вдруг произнёс:

— Мадлен, Чари не права. Боль не делает сильнее. Она ожесточает. Вас полюбили не за красоту.

— Ну да, — Мадлен шмыгнула носом. Совсем по-детски, — какая уж красота… Уродливая блудница. Сегодня ночь открытых глаз.

— Нет! — с жаром воскликнул Эйт. — Я не о том! Вы — прекрасны! Наверное… — он запнулся, — Простите… Я уверен, что вы красивы. Я только хотел сказать, что я вас никогда не видел. Вашего лица, как и большинство из тех, кто судачит о вас.

— У вас была возможность. Вы не пришли.

— Какая?

— Увидеть. Так почему?

— Я… я…

— Вы не поняли, Эйт. Я не прошу придумать оправдание. Я говорю о другом. Ведь вы тогда спросили себя, а что ей от меня нужно? Зачем она меня пригласила? И тут невольно вспомнились услышанные школярские рассказы, так? Вы умный юноша и благородный, поэтому и решили, что не хотите стать игрушкой капризной баронессы, да? Только правду, Эйт. Я ведь тогда позвала вас именно из-за неё. Вернее, из-за вашей убеждённости в правильности поступков. Ведь вы понимали, чем рискуете. Один взмах кнута возницы, и ваше красивое лицо навсегда изуродовал бы шрам.

— К- красивое?! — поперхнулся Эйт. Ему никогда об этом не говорили.

— Конечно! И не кокетничайте, юноша. Это можно только нам. Ладно, лицо. Но я могла приказать высечь вас.

— Вы бы этого не сделали.

— Почему?

— Да потому что вы не такая!

— Вы меня не знали. И не знаете… — голос Мадлен стал тише, — откуда такая уверенность?

— Да потому что, — Эйт с трудом находил слова, — потому что… вас бы не полюбили. Можно обмануть человека. Нельзя обмануть чувства… — Эйт поднялся и отступил от баронессы, чтоб накинуть плащ темноты. Не ахти какое укрытие, но говорить стало легче, — Простите меня, Мадлен, я не умею общаться с девушками, а уж с высокородными сеньоритами тем более. Да вы это и сами знаете. Поэтому, пожалуйста, не перебивайте и не смейтесь. Я хотел сказать, что всех очаровала не ваша внешность, а открытость и теплота. То, что кретины приняли за доступность.

Эйт чувствовал, что Мадлен не сводит с него взгляда. Проклятье. Он повернулся к ней спиной.

— Дело в том, что вас по-настоящему любят, Мадлен. Не лицемерят, не притворяются. Уж я-то знаю. Сколько восторженных рассказов я слышал на факультете. Тут вы правы, — Эйт запнулся, понял, что разговаривать с пастью пещеры — вершина глупости и неуважения. Набрался сил, повернулся к баронессе. Бледный овал из пудры и белил оставался по-прежнему повёрнут к нему. Говорить в провал пещеры было легче. Но девушка не перебивала, как он и просил. Эйт вздохнул, нет, диалог всё же лучше монолога. Он совсем не актёр. Хоть Чари и давала уроки.

— Да, эта любовь принимает порой странные формы, иногда причудливые, иногда жуткие, иногда нелепые, но остаётся любовью. Весть о… трагедии, — Эйт старательно подбирал слова, хоть это и давалось с трудом, — погрузила в траур не только Университет. Весь город. Студенты хотели выкрасть тело и похоронить в университетском склепе, чтоб вы навечно остались с ними.

— Осталась с ними? — не выдержала девушка, — но… как? Из меня собирались сделать чучело?

— Нет, что вы! Ваш дух. По древним поверьям первый погребённый в стенах университета становится его защитником на земле и на небесах. Подобно римским гениям места. Вы бы стали духом университета.

Девушка усмехнулась:

— Вот уж не о такой посмертной участи я мечтала — вечно бродить жутким привидением по коридорам и пугать школяров.

— Не жутким, — Эйт покачал головой.

— Тот ещё комплимент, — улыбнулась Мадлен, — по части угнетающих откровений вы не слишком уступаете своему другу.

— Я знаю, — кивнул Эйт и сжал в кармане монету, как делал теперь всегда, когда нервничал, — но Тевье бы сказал, я ведь говорю правду! Вас любят и ревнуют, потому и фантазируют, мечтают, придумывают небылицы и даже откровенно лгут. Мальчишкам необходимо быть героями, а каждому герою нужна Принцесса. Это вы. Они читали только книжки. Впрочем, как и я. Поэтому я не пришёл. Я… я не мог позволить чтоб вы стали моей Принцессой. Я бы предал Чари. Ведь я, как и остальные, хочу быть героем. Я испугался…

Баронесса молчала, только овал лица почему-то вдруг скрылся в сложенных на коленях руках. Мадлен опустила голову, и Эйт вынужден был продолжить, только чтоб разорвать нелепую, гнетущую тишину.

— Мужчины — не чудища, терзающие плоть и души юных дев, хотя находятся и такие. Нет, мы лишь тянемся к свету, к солнцу. Кто-то вырастает, как дерево, кто-то остаётся былинкой в поле, но нам всем нужно тепло, хотя бы огонь свечи у окна, чтоб было куда возвращаться. Ради чего и кого жить. И этот огонёк можете зажечь только вы. И только вам решать: сберечь его, сохранить в ночи или задуть. Как любой огонь, он может обжечь, это правда.

Он понимал, что его несёт в утлой лодочке по морю из мыслей, слов, туманных образов, которых он ещё не понимал сам, но остановиться не мог, нужно было что-то говорить. Как заклинателю змей играть на дудочке. Рвать нити тишины, иначе они вдвоём запутаются в липкой паутине неловкости и лжи. Эйт понимал, что никогда не сравнится с Чари по убедительности, что он наивен и неопытен, но остановиться не мог. Не мог позволить, чтоб Мадлен поверила Чари. Потому что Чари лгала.

— Да, сейчас из-за неуклюжести Тяфа вы обожглись, и даже сильно, но ведь это значит, что разожжённый вами костёр пылает ярко и согреет многих, спасёт от темноты. Именно поэтому, а не только из-за крови вашей прабабушки, вы — истинная королева. Поэтому плачьте, не стесняясь. Со слезами уходит боль, а только она может погасить пламя. Никак не слёзы.

Но девушка уже давно не плакала. Вся тирада оказалась пустой.

— Забавно, но вы только что, пусть и гораздо образнее, подтвердили правоту своего друга, — Мадлен вдруг повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза, точно услышала мысли, а не слова, — А вы сами в это верите, юноша? Или прочли в одной из своих книжек. Только не лгите мне, я увижу.

Безупречно совершенная мёртвая маска с пугающе живыми глазами. Контраст был настолько разительным, что Эйт вздрогнул. Но взгляда не отвёл, лишь покрепче сжал золотое солнышко монеты. Вспомнил всё, что говорил сегодня Чари у саркофага, вспомнил о её завтрашнем отъезде, об обволакивающих душу чёрных тенях тоски.

— Верю, — твёрдо произнёс он, — и, более того, знаю. Я не лгу.

Тёмные глаза словно вытягивали из сердца тени мечущихся секретов.

— Выходит, ваша свеча у окна гаснет? — её голос уже не был тем лёгким шелестящим дыханием ветра, в котором лишь угадывались нотки человеческих чувств. Наоборот. Теперь девушка говорила, как прежде, — уверенно, даже немножко властно, что так бесило Чари, — Вы сказали, что мужчины, как капитаны в море, ориентируются на свет маяка, но никогда не приближаются к нему. Мы — лишь смотрительницы маяка. Не даём утонуть, но путь вы держите не к нам, а к портовым… причалам. Простите, всё так странно для меня. Очнуться в гробу, а потом вести беседы о любви на краю обрыва… Кто бы мог подумать, что такое возможно? Простите за бестактность, Эйт, обычно я себя так не веду, но… сейчас, тут, когда я могу вздохнуть, когда ночь укрывает тёплым плащом от ненужных взглядов, я чувствую… чувствую, что дозволено всё. Что я живая, я — Мэгги, Тойа, Марго, а не «ваша милость», не дворцовая кукла с нарисованной улыбкой.

Я ведь и сама читала только книги, Эйт. Но, поверьте, это не самый плохой способ познания мира. Особенно, когда других не остаётся. Я никогда не выбиралась из дворца. Только на верховые прогулки. Да и то не всегда удачно, вы помните, — девушка видимо улыбнулась, в полутьме было не разобрать, но Эйту почему-то хотелось так думать, — Я никогда не видела моря, представляете? Да что там моря, даже на берегу озера не была. А уж ночью… Жаль, что это лишь краткий миг, и за него пришлось заплатить жизнью, но ведь это значит, что он того стоил? — прошептала Мадлен, наматывая на кулачок шнурок от распущенного корсета. Эйт и не заметил, как она его расшнуровала, — Забавно. Меня похоронили заживо. Потом спасли. А я реву из-за того, что кто-то считает меня развратной. А сама сижу ночью на берегу вдвоём с незнакомым юношей и болтаю про любовь и… мне хорошо, Эйт! Может, это только сон? Фантомы уплывающего сознания? Возьмите меня за руку, Эйт. Не бойтесь. Пожалуйста, мне это нужно.

— Спасибо, — Мадлен выпустила несчастный шнурок и нащупала в темноте ладонь Эйта, пальцы коснулись монеты. — Вы её сохранили?! — удивлённо прошептала она.

— Почему?

Эйт возблагодарил Никс за ночную тьму, иначе бы пришлось краснеть от того, что он покраснел, и в результате просто провалиться в обиталище этой самой Никты.

— О! Смотрите, Тяф с Чари бредут, — пробормотал Эйт в ответ, возблагодарив Провидение, и спросил, очень неуклюже меняя тему:

— Так почему вы не хотите в замок? Только из-за этого? — взмахнул рукой, пытаясь охватить весь мир: озеро, пещеру, гору, вползающую на неё тропинку, долину внизу, зубчатые башни скал на горизонте, море за ними, ночь, небо, всю Вселенную.

Мадлен если и не увидела, то почувствовала движение, поняла,

— А разве этого мало? — спросила даже несколько удивлённо. — Прекраснее свободы и жизни нет ничего. Вернее, должно быть, но я не успела узнать, что. И уже не успею… Смешно, я задумалась о жизни, когда поняла, что умираю. Все правила, запреты, нормы, этикет и манера поведения оказались такой нелепицей. Мой мир, который казался таким ярким, переполненным жизнью и радостью, с балами, влюблёнными в меня поэтами и художниками, переливающийся стихами и музыкой, вдруг лопнул, как мыльный пузырь. Всё оказалось лишь радужным отражением солнечного света. А самого солнца я никогда и не видела. Я заболела, и внезапно не осталось ничего, кроме прочитанных книг. Чужие истории, что я проглатывала, и собственные мечты, которые рвали меня изнутри. Так что, да, Тевье прав. Я — чудовище, которое затаилось в тёмном логовище замка и жадно высасывало чужие жизни, питалось радостью и улыбками восторженных школяров, актёров. Но раньше я этого не понимала, только сейчас Эйт, только здесь.

Девушка отпустила его руку и снова обхватила колени руками, отвернулась.

Плачет? Нет. Когда она заговорила вновь, голос оставался ровным, даже твёрдым.

— А вы были правы, Тевье, — Мадлен взглянула на подошедшего паренька. — Мы выяснили, что я действительно блудница. Я предала любовь, которой даже ещё не узнала.

Тевье выпучил глаза:

— А разве бывает блудница, которая не зна…

Чари, отжимающая собранные в длиннющий хвост волосы, тряхнула головой, хлестнув влажной плетью Тевье по лицу.

Тяф взвизгнул.

— Прости, — девушка чмокнула его в покрасневшую щёку, — ты же помнишь, какая я неуклюжая.

— Выходит, бывает, — Мадлен вздохнула. — Я не смогу ответить на ваши вопросы, но может, что-то станет яснее, и, по крайней мере, вы поймёте, почему я не могу вернуться домой. Я не знаю, что мне делать. В книге было всё так красиво… а в жизни… банально. Дело в том, что отец несколько месяцев назад договорился о моей свадьбе. Он собирался вернуться во Францию и выдать меня за пожилого, но очень влиятельного герцога. Вы, наверное, слышали, что я не католичка? Если позволите, я не стану вдаваться в подробности, просто скажу, это принесло моей семье очень крупные неприятности, но зато привело меня сюда, — Мадлен улыбнулась, — значит, я сделала правильный выбор. Сейчас во Франции стало спокойнее. Во всяком случае, нас не режут прямо на улицах. И герцог сможет обеспечить безопасность своей будущей жене. Да, меня просто хотели продать богатому и влиятельному старику. Ах, если б этот старик был хотя бы в меня влюблён! Так ведь нет! Он никогда меня не видел. Ему просто нужна жена, которая поможет упрочить положение при дворе. Генрих Французский — мой дальний родственник. Я не виню отца. Он безумно любит меня и желает только счастья. Выполняет малейший мой каприз, но именно его забота и обернулось бедой. Я… я не должна этого говорить, но снова грядёт война между Францией и Испанией. Если мы останемся здесь, вы нас убьёте. Ну или наоборот, я стану вашей королевой, — Мадлен засмеялась, но в голосе не слышалось веселья, — Простите, это мрачный юмор, но такие планы у отца, а я их разрушила. Я скверная дочь.

— А я был бы не против, — вдруг выдал Тевье, — ну, чтоб ты… вы… стали королевой. А наша долина — вашим королевством. Как у фей. Нельзя воплотить сказку во всей стране. А в одной Долине — можно.

— Кто знает, Тевье, может, так бы всё и случилось, но… в замке появился дон Альваро… Он вернулся в Севилью из Вест-Индии, а потом перебрался сюда. Он говорил, что ходил на пиратском корабле, и за его голову королём флибустьеров назначена баснословная награда за то, что он вырвал испанскую инфанту из лап разбойника. Что ему нигде нельзя задерживаться надолго, гильдия убийц идёт по пятам, но теперь он готов остаться и умереть у моих ног. Я смеялась, но его взгляд, манеры, пренебрежение условностями и этикетом, а главное, дух свободы, что он привёз с далёких островов, очаровали меня. Он знал, как произвести впечатление на девочку, которую нашёл среди книг. Его истории! О зловещих мёртвых кораблях, бороздящих океан, ловцах жемчуга, что умеют заклинать акул, золотых городах и колдовских обрядах… Боже! Как я его слушала. Заворожённо, не упуская ни одного слова… Нет, я не была влюблена… И это самое ужасное. Я использовала его, потому что он был героем. Влюблённым героем. Я уговорила Альваро бежать. Я хотела, чтоб он увёз меня на свои острова. Я обещала стать его женой через несколько лет, если он всё ещё будет меня любить. Выбор между знатным стариком и нищим красавцем-пиратом оказался не сложным.

— Я понял! — восторженно выдохнул Тевье. — Это ваш план! Что выбраться из замка, чтоб тебя не искали, да? Поэтому ты не можешь вернуться? За тобой должен прийти Альваро и забрать, может быть, на свой корабль? Я слышал, что один бросил якорь за перевалом в бухте. Это он придумал? Как же всё изящно и просто! Поэтому тебя «похоронили» в пещере, а не в церкви! Какой же я осёл, прости меня, Марго! Я-то думал… эх… Значит вот почему Альваро увёл солдат.

— Тяф, милый, — проворковала Чари, — ты эту удивительную историю обязательно поставишь в своём кукольном балаганчике, а сейчас закупорь свой фонтан ради всех печатей твоего царя Соломона, а иначе увидишь демона, с которым не совладал даже он, понял?!

— Понял, и в общем-то, не против, потому что дедушка говорил, что не совладал он только с прелестнотелой Лилит, которая к мужчинам являлась и…

— Заткнись!

— Как скажете, — Тевье равнодушно пожал плечами, — но я ведь прав, Марго?