Кто знает, сколько нам отведено (гет)

Летние месяцы тянулись неприлично долго. Без Северуса её жизнь в Коукворте окончательно потеряла цвета. Она по привычке приходила на их место, под раскидистым дубом, где они проводили долгие дни и вечера все предыдущие годы, но теперь сидела там совсем одна. Пару раз она видела Снейпа, издалека, словно машинально сворачивающего к дереву, что хранило столько добрых воспоминаний, но стоило ему заметить огненно-рыжую гриву волос, как он тут же уходил прочь.

Лили было горько от потери своего первого друга и от того, что он даже не хотел объясниться. Она послала ему сову, попросив окончательно расставить все точки над «i», но та вернулась с её письмом назад. Северус не хотел иметь с ней ничего общего. С грязнокровкой. Вроде бы это было просто слово. Набор букв, складывающихся в оскорбление, набор звуков, ранящих чувства. Это просто слово. Но почему было так больно?

Лили скучала. Все домашние задания на лето было сделано ещё в первые недели, а до отбытия в Хогвартс оставалось ещё полтора месяца. Колдовать дома ей было нельзя. А без магии она чувствовала себя уже как без рук. Все дела занимали в разы больше времени, когда в Хогвартсе она могла бы сделать их одним взмахом палочки. Так что она просто отключалась, погружаясь в домашние дела или уходя бесцельно гулять по городу. Она не особо замечала, какой сейчас день. Все они слились в единый бесконечный понедельник, и ей хотелось, чтобы он поскорее подошёл к концу.

Школьные подруги были таковыми только, пока они соседствовали в одной комнате. За пределами школы они забывали о существовании Лили, а ей не хотелось навязываться. Письмо от Джеймса Лили сожгла в камине, не читая, и даже дым от этого послания взвился розовым сердечком. Омерзительно. Лишь одно короткое письмо согрело ей душу, придав хоть какую-то осмысленность её серым будням.

Ремус просто написал небольшую записку, просто уточняя, как у неё дела и как проходит лето. Единственный, кому было не всё равно, что происходит с Лили Эванс за пределами Хогвартса. Раньше таким человеком был Северус, но теперь он оставил её, тогда как Ремус, наоборот, впервые за все эти годы написал ей.

Лили тогда расплакалась, прочтя ровные строчки, выведенные каллиграфическим почерком Ремуса.

 Привет, Лили!

Надеюсь, ты хорошо проводишь летние каникулы. Не знаю, удивишься ли ты, получив сову от меня, но если захочешь пообщаться, я буду рад, если ты дашь ответ.

Как твои дела? Как проходит лето? Не обижал ли тебя Северус?

Скажи, если что-нибудь будет нужно, я постараюсь помочь.

Ремус Л.

Ремус был единственным из компании Мародеров, кто не раздражал Лили. Но так как он был всегда в окружении своих друзей, они мало общались, лишь иногда вечером в гостиной, пока Джеймс с Сириусом развлекали весь честной народ, Питер преданно аплодировал всем их шуткам, а Ремус в дальнем углу спокойно погружался в учёбу, игнорируя шумных друзей. Там они чаще всего и сталкивались с Лили, которая тоже предпочитала шумному веселью общество книжек — звание лучшей ученицы на курсе само себя не получит. Иногда они говорили о об учебе, немного о жизни, чуть-чуть рассказывая о себе. И Лили была поражена, что Ремус запомнил, что они с Северусом жили в одном городке, и переживал, как бы тот не причинил ей вред.

Она села писать ответ внезапному собеседнику в тот же день, и письмо вылилось в несколько страниц. Она расписала в подробностях всё: как она уже несколько недель была ежедневно предоставлена сама себе — родители вечно были заняты работой, чтобы оплатить курсы машинописи, на которые поступила её сестра. Сама Петуния снимала крошечную квартирку в пригороде Лондона и отказалась появляться в родительском доме, пока там «эта ненормальная», что тоже очень задевало Лили. Друзей из младшей школы не осталось — все разъехались из Коукворта, а с соседями Лили никогда не общалась. Да и дружелюбные на первый вид старушки не стремились знакомиться с девочкой, что проводила дома всего два месяца в году. Северус же... Вёл себя как злой сальноволосый слизеринец, которого видели в нем Мародеры, и полностью игнорировал бывшую подругу. Лили было одиноко, очень одиноко, и она изливала причины на бумагу, словно исповедуясь. Это было так странно — в школе к ней тянулись все, кто не презирал её происхождение, тогда как дома она словно была невидимкой. Ей больше не было места в маггловском мире, и она понимала, что у неё осталось не так много времени, чтобы устроиться в магическом. Последние два года в Хогвартсе могли решить её судьбу.

В какой-то момент ей показалось, что столь длинное письмо, скорее всего, останется без ответа, потому что они с Ремусом не были столь близки, но она не решилась выбросить исписанные листы в камин. Она излила всю свою душу в этих кривых неровных строчках и не могла оторвать от неё кусок.

Лили привязала большой свиток к лапке недовольно ухнувшей совы, и та, клюнув на прощание её за палец, вылетела в закат. А Лили так и осталась сидеть у окна, глядя птице вслед.

Кто она для Ремуса? Она никак не могла забыть их поцелуй — отчаянный, горячий, жаркий. Щёки вновь бросило в жар от этого воспоминания. Так не целуют по ошибке, так не целуют, не испытывая чувств. И, внезапно получив от Ремуса сову, Лили убедилась, что чувства у него к ней были. Но почему-то он выбрал игнорировать их и молча прожигать ей спину взглядом, когда Лили не видела. Но она почти физически ощущала его взгляд, которым он скользил по её телу, по лицу. Видела, как искорки танцуют в его глазах, когда она улыбается. Лили видела эти проявления пока ещё безымянного чувства, но не понимала, почему вместо шага вперёд Ремус делает два назад. И сейчас она пожалела, что уже отправила сову, не спросив его об этом.

* * *

Ремус дрожащими руками разглаживал листы пергамента, глядя на строчки письма, написанного рукой Лили. Он узнавал её почерк — округлый и неравномерный, почти детский. Он видел, как она записывает даже лекции профессора Биннса, выводя пером эти круглые, словно пузатые буковки. А сейчас она своей рукой написала Ремусу огромное письмо, со всеми подробностями. Он приложил бумагу к носу, шумно вдыхая. Чувствительный волчий нюх позволял ему почувствовать аромат Лили, который остался на бумаге после того, как она водила рукой по листу, пока писала ему ответ. Он почувствовал солёный запах в паре мест на следующем листе, который Лили писала со слезами на глазах. Две крупные капли упали на пергамент, и текст слегка размылся.

Ремус устроился в кресле и перехватил листы пергамента поудобнее, читая ответ от Лили.

Одиночество, сродни тому, в котором провёл все свое детство Ремус, сквозило буквально из каждой строчки. Ремусу очень хотелось сейчас оказаться рядом, обнять её и поддержать. Но он был в соседнем графстве и добраться до Лили быстро он не мог.

Хлопнула входная дверь.

Или мог?

Звуки шагов отца, вернувшегося с работы в Министерстве, раздались на первом этаже. Он снял мантию, которую Ремус узнавал по шороху, и повесил в шкаф, который всегда выдавала скрипучая дверка, которая не поддавалась починке ни с помощью магии, ни с помощью маггловских средств. Затем звуки шагов исчезли в другой части дома, и Ремус знал, куда направился отец.

Мама Ремуса заболела. Обыкновенный маггловский рак начал съедать её изнутри. Лекарства от этой болезни не было. Магглы ещё не продвинулись в лечении этого заболевания, а колдомедицина была бессильна, потому что магглам нельзя было давать и половины магических снадобий, ведь принцип их действия основывался на синергии с магическим ядром пациента. А у его матери — обыкновенной маггловской женщины по имени Хоуп — магического ядра не было. Надежды не было, и его матери оставалось жить максимум пару лет.

После постановки врачами диагноза Люпины сразу же начали лечение. Все деньги, зарабатываемые отцом, шли на лечение матери. Химиотерапия, дорогостоящие препараты — всё это вставало в круглую сумму, и Лайеллу даже пришлось брать ссуду у гоблинов на очередной экспериментальный курс, но его супруга всё равно продолжала угасать.

Ремус проводил с ней всё лето и возвращался из школы домой на все праздники. Единственное время, когда он не мог быть а ней рядом, — это полнолуние, которое должно было наступить на днях. Ремус чувствовал его приближение: все чувства обострялись, звуки, запахи, вкусы — всё становилось ярче, и одновременно с этим становился слабее он сам. Его тело не могло сдержать волка внутри, и Ремус не мог бороться.

Он уселся за письменный стол и написал ответ Лили. Свистом подозвав сову, он вручил ей пергамент и закрыл окно. В его голове созрел маленький план.

Когда в дверь постучал отец, Ремус его ждал, собирая дорожную сумку.

— Ты готов, сынок? — обеспокоенно спросил он, отмечая неестественную бледность Ремуса и испарину у него на лбу. До полнолуния была всего пара дней, и ему пора было уходить.

— Да, отец, — кивнул Ремус, застенчивая молнию на спортивной сумке через плечо.

— Куда ты отправишься в этот раз? — спросил Лайелл.

С тех пор, как Ремусу стукнуло десять лет, ему было опасно оставаться на время превращения в доме, так что он на несколько дней уходил в леса, каждый раз разные — иногда отец аппарировал с ним куда-нибудь в соседние графства, чтобы странный волк нигде не примелькался.

— Сможешь перенести меня в Коукворт? — спросил Ремус. — Мне сокурсница рассказывала, что рядом с ним хорошие густые леса на многие десятки километров. А в городке от силы сотня жителей — так что в лесу мало кого можно встретить.

— Хороший выбор, — согласился отец, кивая. — Попрощайся с мамой и будь готов аппарировать через десять минут.

— Хорошо, — Ремус последовал за ним вниз по скрипучей лестнице, а оттуда — в комнату к матери.

Хоуп лежала в кровати, рядом с изголовьем которой стояла стойка с парой капельниц. Бледная и измученная, мама всё равно просияла при виде сына — пусть он и мог посоревноваться с ней в болезненности внешнего вида.

— Привет, мам, — Ремус присел на краешек кровати, накрыв её ладонь своей.

— Здравствуй, Реми, — она улыбнулась, обращаясь к нему детским прозвищем. — Тебе снова пора?

— Да, мам, — кивнул он. — Не переживай, я буду осторожен, как и всегда.

— Я не могу не переживать за тебя, родной, — она несильно сжала его ладонь. — Но я тебе верю.

— Всё будет хорошо, — Ремус наклонился, целуя мать в лоб, и затем, с усилием заставив себя отпустить её руку, вышел из комнаты.

— Ты готов?

Отец уже был одет в маггловскую летнюю рубашку с брюками, похожую на ту, что была на самом Ремусе. Песочного цвета льняная рубашка висела на его теле свободно, скрывая вздутые мышцы, напрягающиеся в преддверии полнолуния.

— Да, — кивнул Ремус.

— Тогда бери меня за руку.

Он схватился за ладонь отца в привычном движении. Ремусу не терпелось самому научиться аппарировать, но до этого ему оставался ещё год. А пока отец брал его с собой в парную аппарацию.

Неприятное ощущение, словно его сливают в трубу закончилось быстро, и вот они с отцом оказались на холме, неподалеку от железнодорожной станции. Табличка на платформе говорила, что они попали куда нужно.

Лайелл оценивающим взглядом обвёл городок и затем переключил внимание на лес.

— Действительно, хорошее место. Густой лес и крошечный городишко, почти деревня. Уверен, что найдешь ночлег?

— Думаю, да, — кивнул Ремус. — На худой конец заночую на станции.

— Ладно, — Лайелл вытащил маггловской бумажник и протянул сыну. — Вот тебе на расходы.

Ремус кивнул, забирая кошелек, где была небольшая сумма, чтобы снять комнату, где его будут ждать его вещи, и поесть, пока он не в обличье волка.

— И не забудь заглянуть к местному врачу после обратного превращения. Вдруг найдётся специалист.

Отец отошёл на пару шагов и аппарировал. Ремус остался один.

Неспешным шагом он направился к городку, осматривая окрестности. Солнце уже садилось, так что нужно было найти ночлег до темноты.

Сняв комнату в крошечном отеле, Ремус перекусил там же похлебкой, что ему предложила хозяйка, и вышел на улицы. Уже стемнело, и он решил прогуляться по вечерним улочкам в надежде увидеть Лили.

Эванс, Эванс, что же она с ним сделала. Ремус не мог разобраться в противоречивых чувствах, обуревающих его при мысли о Лили. Одна его часть была преданной друзьям, и Ремус понимал, что ему не стоит смотреть на девушку, расположения которой пытается добиться Джеймс. Но другая его половина восхищалась ею: её умом, её красотой, её заразительным смехом. Он невольно ловил себя на том, что в Хогвартсе его взгляд постоянно, словно магнитом, тянет к Лили Эванс. Ему хотелось быть рядом с ней, хотелось обнимать её, заботиться, и его бросало в жар от одного воспоминания о её мягких губах и нежном язычке...

Ремус тряхнул головой, сгоняя наваждение. Его бледные щёки залило румянцем при мысли о Лили.

Но была и третья часть. Его звериная сущность, которая обрекала его на вечное одиночество. Никто не захочет быть с оборотнем. Ремус боялся, что стоит Лили узнать о его «пушистой проблеме», как она оставит его. Поэтому он не хотел даже пытаться.

Он тяжело вздохнул и продолжил медленным шагом идти по неосвещенной половине улицы, когда увидел её. Лили Эванс, с книжкой в руках, шла по кругам света, которые оставляли фонари. Она была в широкой юбке ниже колена и лёгкой белой рубашке. Рыжие волосы отливали медью в свете фонарей. Она была прекрасна. Ремус спрятался за ближайшим деревом, чтобы затем бесшумно проследовать за ней.

Лили возвращалась домой, Ремус увидел, как она обняла родителей в гостиной на первом этаже, а затем — как поднялась к себе в комнату. Сова Ремуса, которую он отправил ей перед тем, как аппарировать, сидела на её подоконнике. Даже издалека он заметил, как Лили просияла, получив его письмо.

Кажется, он всё же влюбился в Лили Эванс.

* * *

На следующий день Ремус с самого утра отправился к дому Лили. Устроившись за стволом широкого дерева на противоположной стороне улицы, он наблюдал, как к их дому подъехала машина и из неё вышла долговязая девушка, отдаленно напоминающая Лили. Она с брезгливым выражением лица вошла в дом.

Родители Лили уже не спали и сердечно приветствовали прибывшую. На шум снизу проснулась и Лили. Она надела платье — Ремус тактично отвернулся, когда она переодевалась, — и ещё пару минут воевала с расчёской, пытаясь привести волосы в порядок. Затем спустилась вниз.

Ремус заметил, что Лили была искренне рада гостье и даже бросилась к ней с объятиями, но прибывшая девушка, на несколько лет старше Лили, была этому совершенно не рада. Она остановила Лили ещё до того, как та успела заключить её в объятия, и на повышенных тонах выплюнула ей что-то в лицо.

Ремус охнул. У Лили было такое же выражение лица, как в тот день, когда Северус обозвал её грязнокровкой. Вероятно, эта девушка сказала что-то, что очень сильно обидело Лили. Всю её радость как рукой сняло, и она, поджав губы, что-то ответила и тут же бросилась прочь из дома.

Лили бежала, не разбирая дороги, или наоборот, зная маршрут до автоматизма. Ремус следовал за ней, стараясь не отставать, но и не попадаться на глаза. В конце концов, Лили оказалась у раскидистого дуба на окраине города, а Ремус скрылся в кустарнике неподалёку, присматривая за ней.

И случилось то, чего он и боялся. Лили уселась прямо на траву и, обняв колени, горько зарыдала. Сердце Ремуса сжалось от нежности и желания защитить плачущую девушку, пока зверь внутри требовал разорвать её обидчиков.

Он стоял так ещё несколько минут, но Лили никак не прекращала плакать. И Ремус сдался. Он не мог видеть её такой несчастной. А время до заката у него ещё есть.

— И почему я опять нахожу тебя в слезах? — он вышел из-за кустов и подошёл к Лили почти вплотную, но она заметила его, лишь когда он заговорил.

— Я ещё сплю? — сквозь слёзы спросила она, хлопнув носом.

— Нет, я правда рядом, — Ремус уселся на траву рядом с Лили и притянул её к себе. — Кто тебя обидел, солнышко? — он нежно коснулся губами её макушки, пока Лили заходилась плачем у него на плече.