Покушение (джен)

Апрель 1981 года.

Взгляд серых пытливых взгляд замер на ее лице. Она прищурилась, гордо вскинула голову.

— Мы должны понимать, как стонет наша страна под коммунистическим игом… — с усмешкой уставилась в ответ на молоденького студента-первокурсника, дернула краем губ. Тот отвернулся, краснея. Сама поднялась, встала, возвышаясь над залитым пивом столом. Голос зазвенел:

— Так скинем ярмо коммунизма! Чего же мы ждем? Сербия должна быть свободна! Свободна Сербия! Это наша Родина! Наша держава! А кто смеет сказать, что коммунизм — добро, так я собственными руками его изорву!

Схватила газету, сжала, разорвала на части и отшатнулась от стола. Прядь темных каштановых волос упала на лоб, скрыла пронзительные карие глаза. Магда дернула головой, откинула тонкими пальцами прядь в сторону. Сердце стучало как сумасшедшее.

Ей аплодировали. Дым сигарет курился под серым потолком кафе. Пахло дешевым пивом, потом. Она сама вспотела от духоты, поэтому поднялась, прошла между столами к окну и рванула металлическую фрамугу форточки. Глотнула свежий воздух и повернулась к слушателям:

— Да здравствует свободная Сербия! Да здравствует…

Последние ее слова утонули в одобрительном реве толпы.

— Браво, Железная Магда! Браво! — все стали вставать, загрохотали деревянными табуретками. — Браво!

Некоторые засвистели.

Ее глаза сияли тем особым азартом оратора. Она наслаждалась пьяной волной собственного величия, произведенным эффектом.

— Магда! Магда! — скандировала толпа студентов, мелких служащих, рабочих. Темные глаза усташских пастухов ласкали ее, македонские рабочие хлопали, не жалея рук, сербские студенты ликовали.

Йованич вскинула руку в приветствии, и все стихли. В тишине кто-то затянул старый, еще довоенный гимн, и все разом подхватили:

Bože pravde, ti što spase

od propasti dosad nas,

čuj i odsad naše glase

i od sad nam budi spas.

Магда запела громче:

Moćnom rukom vodi, brani

budućnosti srpske brod!

Bože spasi Bože hrani,

srpske zemlje, srpski rod!

Ее вынесли на руках под последние слова гимна на улицу.

— Да здравствует свободная Сербия! — разнеслось по всей Вождоваце.

Женщину поставили на ноги, дружески обняли.

— Спасибо, Магда, спасибо!

Внизу отчаянно засвистели.

— Атас! Полиция!

Магда охнула, отшатнулась к стене кафе. Ночные сумерки разорвал звук сирены, и проблеск маячков заметался по стенам домов. Йованич стала пропихиваться через толпу, отчаянно работала локтями, пока не удалось протиснуться к двери и броситься вниз по крутым ступенькам. Охнула, схватилась за перила, чтобы не упасть — заболела подвернутая нога. Ковыляя, спустилась вниз, и ее подхватил под локоть хозяин кафе.

— Уходите через черный вход, уходите, — подпихнул в спину, отодвигая в сторону черную занавеску за прилавком.

— Вам помочь?

Магда остановилась. В темноте никого не видно, лишь слышен приятный мужской голос.

— Да, спасибо, — кивнула, хрипло дыша. Ее снова подхватили под локоть, куда-то повели. Она шла, спотыкаясь, ничего не видя. Наконец, спертый воздух перестал давить на грудь. Йованич глубоко вдохнула, на секунду ослепла от яркого фонаря. Глаза медленно привыкали. Выщербленная мостовая, фонарь на чугунном столбе.

— Спасибо.

Тень от полей шляпы падала на лицо ее спутника. Дорогое пальто выдавало в нем состоятельного человека. Он не серб, это Магда поняла сразу. Сербы не такие, у него замашки иностранца. Она его никогда не видела.

— Вы кто?

— Мое имя вам знать не обязательно, — мужчина чуть поклонился. Магда заправила выбившиеся из прически пряди за ухо, настороженно взглянула.

— Что вам от меня нужно?

— Не правда ли красивая ночь? Гогенцоллерны выстроили такой прекрасный город.

Йованич отступила на шаг назад. В горле ее пересохло, поэтому ответ на пароль вышел хриплый, трудный:

— Не красивее Вены.

Мужчина протянул руку.

— Позвольте пригласить вас на короткую прогулку. Она не займет много времени, а улицы уже будут безопасны от полиции.

Малковича телефонный звонок застал дома. Внук Георгий лупил ручонкой по ложке. Каша летела во все стороны, забрызгав и деда, и свернувшегося на ковре черного пса.

— Ну, ну, Георгий-воин, — в уголках широких глаз собрались морщинки. Мужчина подкинул внука, поймал. Мальчик засмеялся, засучил ножками.

— Славный воин из него будет, Мария.

Женщина обернулась, держа поднос с хлебом.

— Да будет вам. А кто кашу отмывать будет? — притворно нахмурилась. — Съели меньше, чем раскидали. Вот сейчас хлеб поставлю и кое-кого полотенцем огрею.

— Не сердись, — полковник посадил внука на колени. — Сидим смирно, ждем новую порцию. Да, Георгий?

В коридоре зазвонил телефон. Мария прижала поднос с хлебом к боку, тяжело переваливаясь, пошла. Деян вытер ротик внука чистым полотенцем и потянулся за газетой.

Он опустил газету, когда Мария с громким стуком поставила на стол свежевыпеченный хлеб.

— Деян, тебя к телефону.

Полковник громко вздохнул, отодвинул скрипящий стул от стола. Передал ребенка жене, подмигнул. В коридоре долго вытирал руки о брюки перед тем, как взять гладкую полированную трубку.

Добрые смешинки в глазах исчезли. Лицо широкое, крестьянское, с морщинками в уголках глаз и рта помертвело. Деян Малкович тихо ответил в трубку:

— Так точно.

Минуту постоял, покачиваясь на носках, потом коротко бросил жене:

— К обеду не жди.

И пошел к себе в кабинет. Женщина вздохнула, взяла внука на руки.

— Хоть позавтракаешь-то, а? — поцеловала теплую макушку младенца, глядя, как муж привычно быстро одевается. Малкович накинул на плечи пальто, покачал головой.

На улице припекало, и он сразу снял с шеи толстый мохнатый шарф. Хлопнул дверью автомобиля, медленной походкой пошел к каменным воротам парка. Свернул в узкую боковую аллею и сразу увидел гладкую вытянутую машину скорой помощи. Носилки стояли у водительской двери и были пусты.

— Полковник, — к нему из-за машины вынырнул высокий худой юноша в пиджаке и потрепанной кепке, — труп там.

Указал рукой на аллею лип и белевшую между ними скамейку.

— Что ты скажешь мне, Велимир, кроме того, что убит сотрудник американского посольства?