П.У.К. (гет)

За выходные Драко пришел к очень мрачному выводу: ему придется постараться быть вежливым с Уизли. Гермиона, по причинам, которые Драко, вероятно, никогда не поймет, ценила рыжего. Если более чем десятилетней дружбы и неудавшегося романа было недостаточно, чтобы убедить ее в ее ошибке, он сомневался, что что-либо когда-либо сможет. Он добавил это к ее списку недостатков.

Но Драко должен был учитывать и свою личную гордость. Он провел большую часть своей жизни, ненавидя Уизли и создавая себе репутацию язвительного и неотразимого негодяя. Мог ли он быть неотразимым негодяем без язвительности? Хотел ли он этого, стал бы таким? И если да, то стоила ли она того? И если она того стоила, не слишком ли поздно давать заднюю?

Если расстегивание блузки Гермионы было конечной целью, он должен попытаться. Ему придется ограничивать свой сарказм одним разом в день, предпочтительно, когда Гермиона будет вне пределов слышимости. Он не станет искать конфронтации с этим человеком, но воспользуется возможностью, если таковая представится. Его оскорбления будут по-прежнему достаточно резкими, чтобы получить непристойный взгляд, но достаточно простыми, чтобы не начать служебную войну.

И поскольку Гермиона была осторожной девушкой — чего он не мог ей возразить, учитывая их историю, — он не смог бы склонить ее к романтической встрече исключительно ради физического удовольствия. Он должен быть идеальным джентльменом и привлекать ее внимание старомодным способом. Вести вежливую беседу и предлагать ей чашечку чая всякий раз, когда берет ее для себя. Может быть, он неожиданно угостит ее завтраком. Он определенно попросил бы ее проверить один или два из его отчетов (хотя только после того, как сам просмотрит их три раза, чтобы убедиться, что в них нет ошибок), чтобы он мог поразить ее своим блестящим анализом и приверженностью качественной работе. Со временем — возможно, через неделю или две — она будет настолько очарована им, что он сможет пригласить ее на ужин без малейшего шанса на отказ.

Итак, в понедельник утром Драко Малфой был твердо намерен завоевать Гермиону Грейнджер.

К вечеру среды он не хотел иметь с ней ничего общего.

Все началось достаточно безобидно: слабый, едва уловимый запах в их офисе после обеда, как от нестираных простыней или испорченных овощей, гниющих в мусорном ведре. Это длилось около тридцати минут, прежде чем полностью рассеялось, и было настолько незаметно, что к концу дня Драко был уверен, что все это ему только показалось.

Вторник развеял данное заблуждение, поскольку возвращение Гермионы с обеда принесло с собой запах, похожий на отвратительный рыбный запах изо рта, пробуждая в нем не самые приятные воспоминания: горький вкус дешевого джина, боль во всем теле и сочетание запаха и вида рвоты, покрытой коркой на сером ковре. Его желудок скрутило, и он стиснул зубы от мысли, что придется снова вытерпеть специфический аромат воздуха. Без всякой необходимости он бросил взгляд на часы; время приближалось к 13:00. Сразу после обеда. Совсем как вчера.

Голова Гермионы оставалась решительно опущенной. Он видел, как ее глаза скользят по пергаменту, так что, чем бы ни было это портящее воздух злодеяние, ее это не беспокоило. Его глаза расширились при мысли, которую он с трудом мог вынести: может быть, это она?

Могла ли Гермиона выпускать газы в их крошечном, общем и — что самое важное — непроветриваемом кабинете?

Он усмехнулся такому предположению. Конечно, нет. Она бы никогда. Этот поступок противоречил бы всем британским понятиям о приличиях и манерах. И это была Гермиона. Девушка настолько упрямая, что, вероятно, сдерживалась бы до тех пор, пока не взорвалась бы от сдерживаемого давления. Это не могла быть она.

Еще одна волна вони морепродуктов накрыла его, и Драко сгорбился в своем кресле.

Это не могла быть она. Или... все-таки могла.

Около трех часов дня ее железный мочевой пузырь заставил ее выйти. Драко отсчитал тридцать секунд, затем подскочил со своего места. Он пересек кабинет в два шага и — хотя не гордился этим и, на самом деле, сделал бы все возможное, чтобы забыть, что вообще когда-либо это делал — присел на корточки возле ее мусорного ведра. Используя свою палочку, он левитировал содержимое так и этак, обнаруживая обрывки пергамента, перья и банановую кожуру со вчерашнего дня. Он не нашел ничего компрометирующего — ни старой рыбьей туши, ни съемных зубных протезов — но все равно хорошенько понюхал мусорное ведро, просто чтобы убедиться.

Он искоса взглянул на кресло и, скорчив гримасу, принялся за дело. Спинка кресла пахла обычным офисным запахом, но с легким привкусом ванили. Затем на очереди было само сиденье. Драко собрался с духом и как следует вдохнул. Но там пахло так же, за исключением интересного женского мускуса, на изучение которого он хотел бы потратить больше времени.

Но она не могла вечно оставаться в туалете, и он предпочел бы не объяснять, почему стоял на коленях над ее стулом и тяжело дышал. Кроме того, от вони не осталось и следа. Гермиона вернулась из туалета, пахнущая мылом, и Драко не мог соотнести ужаснейший запах, который был всего несколько часов назад, с чистой, аккуратной девушкой, сидящей напротив него.

Или, как бы ему ни было неприятно это признавать, возможно, все колонки романтических советов в «Ведьмином досуге» оказались правы. Потому что внешний вид человека — вовсе не гарантия того, что у него внутри. Потому что Гермиона, какой бы привлекательной она ни была, очевидно, содержала какую-то абсолютно скверную внутреннюю сантехнику. В среду днем он провел тридцать минут, задыхаясь от вони гнилостного карри, которую даже она, казалось, не могла игнорировать.

Драко сидел напротив нее, скрестив руки на груди и сверкая глазами.

— Хорошо сегодня пообедала, Грейнджер? — спросил он ядовитым тоном. — Побаловала себя курицей тикка масала⁽¹⁾, не так ли?

— Панир⁽²⁾, — слабо ответила она, крепко обхватив голову руками и поставив локти на стол.

— Это было мое второе предположение.

Ее щеки покраснели.

— Драко...

— Не надо, — ответил он. — Я собираюсь подышать свежим воздухом.

Они больше не говорили друг с другом. До полудня четверга. Когда кишечник Гермионы предъявил им то, что Драко ранее считал биологически невозможным. Он не знал, какой пищеварительный механизм может привести к метеоризму, пахнущему кошачьей мочой, но это было так, пронизывало каждый уголок их кабинета, заставляло его глаза слезиться и увядать его растение в горшке.

Ни один из них не потрудился притвориться, что работает.

— Это выходит из-под контроля, — спокойно заявила Гермиона.

Самообладанию в ее голосе Драко мог только позавидовать.

— Это вышло из-под контроля в день карри, — парировал он.

Она проигнорировала его и открыла верхний ящик своего стола, достав оттуда стопку разноцветных брошюр и маленький флакончик.

— Я беспокоюсь о твоем здоровье, поэтому сходила в больницу Святого Мунго и подобрала кое-какую литературу, которая могла бы тебе пригодиться, — пояснила Гермиона, вставая со своего места и направляясь к нему, и кладя ему на стол: «Когда пукание — не смешно. Ретроспектива»; «Дружба с кишечником, или как помириться со своей толстой кишкой»; «Метеоризм, и что под ним скрывается». И флакон с краткой надписью: «АнтиМетеор».

У него отвисла челюсть.

— Обычно я бы не вмешивалась, — продолжила она. — Но это влияет на нашу работу, и я хотела обсудить это с тобой, прежде чем сделать запрос о смене рабочего места.

— Ты думаешь, это я? — излишне громко спросил он.

Она глубоко вздохнула. Затем подошла к двери, чтобы поплотнее закрыть ее, и с величайшем сожалением на лице обернулась к нему.

— Я понимаю, что это неловкая тема, но отрицание только усугубит ситуацию. Целитель рекомендовал «АнтиМетеор» в качестве краткосрочного решения, но я думаю, тебе нужно принять эту проблему и обратиться за лечением как можно скорее. Я обещаю никому ничего не рассказывать. Это останется между нами.

— Грейнджер, — сказал он размеренным голосом, вставая и наклоняясь вперед над своим столом. — Ты должна выслушать меня. Это не я — тот, кто пукает. Это ты.

— Я? — ее глаза расширились.

— Да. Это начинается через пять-десять минут после того, как ты возвращаешься с обеда с Поттером и Уизли, — он взял клочок пергамента и протянул ей. — Я рассчитал время.

— Ты рассчитал время? — повторила она.

— Извини, но я не мог сосредоточиться ни на чем другом.

— Но это не я!

— Конечно, нет, — произнес он с усмешкой. — Это просто совпадение, что в тот день, когда у тебя на обед индийская кухня, в нашем кабинете в течение тридцати минут пахнет испорченным карри. А что ты ела во вторник? Целую банку анчоусов? Я даже не хочу знать, что было в сегодняшнем меню.

— Это просто совпадение, — сказала она, ее щеки покраснели. — Это не я. Я бы никогда... Я бы не поступила так с тобой. Я бы ни с кем так не поступила!

— В этом кабинете только мы двое, Грейнджер. Если это не ты и не я, то кто же, черт возьми, тогда?

— Я не знаю.

— Что ж, удобно.

Ее губы сжались в жесткую линию.

— Если ты не хочешь мне верить, тогда ладно. Давай проведем эксперимент. Завтра утром встретимся за завтраком, а потом пообедаем в кабинете. И тогда мы посмотрим, кто виноват.

— Хорошо, — сквозь зубы бросил он. — Кафе Буланжери в восемь?

— Договорились. И это свидание, — ответила она с таким же раздражением. С последним, раздраженным вздохом она вылетела из кабинета, оставив дверь, к счастью, открытой.

1) блюдо индийской кухни.

Вернуться к тексту

2) свежий сыр, распространённый в Южной Азии, особенно в индийской, пакистанской, афганской, непальской и бангладешской кухнях.

Вернуться к тексту