Накипело (джен)

Когда мне было около шести, мама забеременела моей сестрой. Я вообще не помню, чтобы мама ходила по дому беременная, но в ноябре у меня появилась сестра. В мою комнату перенесли колыбель и комод. Как я только ни уговаривал родителей оставить меня спать в зале, они были непреклонны. Одно время я спал максимум пять часов в сутки. Потому что у сестрёнки резались зубы.

Однажды меня оставили с ней в одной комнате, попросив приглядеть. А я что? Я, маленький пиздюк, не знавший, что вообще надо делать, когда ребëнок плачет, взял и от безысходности сам разревелся. Родители мало того что не дали мне чëтких инструкций, так ещë и отругали! Я тогда просто начал сбегать от ответственности за приглядыванием сестры.

Помню, когда мама снова валялась пьяная, я так сильно хотел выйти на улицу, что в одних домашних штанах и майке спрыгнул из окна первого этажа и пошëл гулять. Нашла меня одна вредная тëтка — не так далеко от моего дома. Она цепко схватила меня за руку и, пригрозив полицией, взяла мой мобильник и позвонила папе.

Я думал, меня просто дома убьют за это. Я трясся, а женщина даже не заметила этого или просто не хотела замечать. Отец пришëл, взял меня за руку и повëл домой.

Дома он наорал на маму за то, что та, снова лëгшая пьяной спать, не следила за мной. Не знаю, может, он был уставшим или вымотанным, но наказание в виде порки армейским ремнëм не последовало. Только часовое стояние в углу зала, моë изложение неправильности побега и обещавшие свалиться на мою голову все кары небесные, если я так ещë раз поступлю.

К слову, с того дня я никогда не сбегал, только приглашал через балкон друзей.

В семь я пошëл в первый класс, и всë было хорошо, кроме начавшейся математики и проснувшегося маминого перфекционизма. Она вдалбливала мне, что если я неправильно буду писать те или иные символы, то в будущем просто забуду, как правильно писать. Я приносил ей раз за разом исписанные до конца черновики, и только к полуночи она разрешала мне их переписывать и ложиться спать. С первого класса у меня был хронический недосып. Классная, видя мои круги под глазами, ничего не делала. О, я тогда ещё ходил на биатлон. В четвëртом или третьем классе я его бросил. Помню, однажды у нас устроили в лесу забег, и я около финиша увидел, как одна из девочек подвернула ногу, остановился и попытался помочь, но окрик матери заставил меня стать в ступор.

— Беги! Беги, не оглядывайся! Давай! Ну?!

А я просто стоял и не мог понять... Она ставку на меня, что ли, сделала, если так важно, чтобы я пришëл к финишу хотя бы шестым?

В общем, шли мы обратно поникшие.

— Мам, ведь главное не победа, а участие! — попытался я еë подбодрить, но это еë только взбесило.

Она как-то обидно обозвала меня, и я не разговаривал с ней весь день.

Была ещë одна постыдная история, только уже в бассейне.

Мы занимались, ничего не предвещало беды, и я ну жесть как сильно захотел в туалет. Я просил, чтобы меня выпустили, но тренер мне постоянно отказывала и не разрешала выйти из воды. В общем, я обделался прямо в воде. Это был такой позор. Вся команда просто ржала надо мной, и никто не посочувствовал или даже хотя бы не отвернулся. Тренер тогда вызвала мою мать и высказала ей всë, что думает обо мне.

Дома мама пересказала всë отцу, и они оба постоянно мне напоминали об этой ситуации.

Ещë я помню, как перед тренировкой меня накормили через силу тарелкой супа; "раз хоть в сутки суп должен быть в желудке" — мне одному цитировали эту фразу на отказ есть этот бульон с варëными овощами и жиром? — и я блевал в туалете почти четверть часа.

Ещë у нас была, помимо всего этого, стрельба. Из-за моего плохого зрения и неспособности приноровиться к прицелу меня отстранили и от этого кружка.

Мама постоянно говорила мне ехать на различные соревнования, но уже тогда у меня начинались приступы социофобии. Я боялся подвести команду, тренера, не оправдать ожиданий родителей. Мне казалось это таким важным...

Учëба шла своим чередом, но во втором классе, уже где-то в мае, мамы не стало. Папа как-то заметил, что она лежит на диване и не дышит. Меня тогда заперли с младшими. Я развлекал их как мог.

Я запомнил тогда взгляд отца, потерянный, безжизненный.

Меня даже не взяли на похороны. Просто оставили в пришкольном лагере. Все дети уже давно разошлись, а я остался наедине с классной.

Уже и не помню, но я рассказал ей, что мама умерла, таким обыденным голосом, что она остолбенела. Отец, пришедший меня забрать, дал ей коробку конфет в обмен на молчание. Но школьный состав всë же узнал, что ребëнок лишился одного родственника. Когда я ходил по школе, ловил на себе сочувствующие взгляды, и это дико бесило. Летом отец начал отправлять меня в лагеря, не зная, что я болею энурезом.

Меня до сих пор триггерит со слов "зассыха" и "чем от тебя пахнет?"

С того отправления в лагерь начался мой персональный Ад.

Я за то лето побывал в двух лагерях, и ни в одном из них ко мне не было сочувствия. Меня доставал почти весь лагерь, на дискотеки я не ходил, рядом со мной никто не хотел сидеть, а соседи по комнате отворачивались и постоянно гнобили. Отец за всë это время ни разу не приехал. Я прятался в дальних частях лагеря или уходил в ванные, чтобы поплакать. Вожатые были всегда молодые и даже не пытались мне помочь. Некоторые специально меня игнорировали и ставили в самый конец строя. Это было больно. Когда отец забрал меня, я ничего ему не рассказал. Я знал, что он не просто так тратит на меня бешеные бабки и ему тоже тяжело, поэтому молчал. Молчал и терпел. Терпел унижения. Терпел обиду. Терпел несправедливость. Терпел...

Третий класс. Уже пошли тройки по математике. Крики отца, подзатыльники и моя первая паническая атака в десять лет. Ха-ха-ха. Класс.

Снова лагерь, снова унижения — и я потихоньку закрылся в себе.

Четвëртый год. Меня начал игнорировать весь мой класс. Только потому, что я до сих пор ходил как серая мышь. Меня толкали плечами, утаивали важную информацию, дразнили. И вновь в спину летело: "Зассыха! ", "Фу, не подходи к нему, может, он вшивый!!!" и многое другое.