По пунктирной линии (гет)

Капот разрезает воздух на скорости 120 км/ч. В боковых окнах мелькает вид на однообразную зелень, проглотившую всю ближайшую поверхность. Сакура не знает, когда сменится локация, и любуется растительностью на переднем сидении, закинув одну ногу на бардачок.

Какаши улыбается чаще обычного, только сам не совсем понимает — это из-за удаленности от социума или потому, что Сакура рядом. Полторы недели, проведенные в путешествии, кажется, дали положительный эффект.

Скорость идеально выбивает внутренние конфликты — вылетают в открытое окно под задние колеса.

Впереди небо загажено тучами, еще немного и обрушатся на машину каплями, барабаня по железу. Какаши ждет этого больше, чем автостоянки, чтобы выпить всратый кофе. Руль почти не двигается, держит одной рукой, второй ловит ветер через окно.

Дорога — тупо линия без препятствий.

Сакура так же жадно смотрит в сгущающуюся серость, тянется ногтями с ободранным гель-лаком к небу, словно собирается проткнуть. Еще не заживший синяк на коленке от удара о бампер постоянно попадает на периферию взгляда Какаши. В нем зудит желание накрыть ладонью или отфотошопить, выровнять в тон кожи и знать, что ей не больно.

Только, по словам Сакуры, эта боль последнее, что ее волнует. Куда больше беспокойства вызывает в моменте хмурый Какаши. На ее лице мелькает борьба слез со смехом от такого него, но стойкая защита на автомате уничтожает попытки в слезы.

Какаши продолжает прятаться в своей голове, как в панцире, будто для других там нет места — не пропускает и сам не выбирается.

— Может, ты гиперболизируешь проблемы? — Сакура вбрасывает вопрос резко, как по тормозам перед красным светом.

Все же этой скорости недостаточно для тишины в черепной коробке — ни ей, ни ему.

— Вряд ли, они просто обволакивают перманентным слоем, сквозь который трудно увидеть решение.

— Ты к ним привык.

— Я к ним привык, — вторит для подтверждения.

Они уехали подальше от душных высоток, людей и себя.

— Мне часто кажется, что вокруг дешёвые декорации, а ты настоящая, — обычный, незаинтересованный голос Какаши сейчас пронизан теплыми нотками доверия.

Сакура слегка вздрагивает — его признание прошлось по ней мурашками —

и улыбается в боковое зеркало, прикрывая губы рукой.

— И ты настоящий, — тыкает ему в плечо, — не голограмма, не привидение. С физической оболочкой.

Игрушечная собачка на приборной панели кивает в знак согласия. Кивает всю дорогу и соглашается со всем, что бы ни сказал.

Кровь оттирается от одежды обычной слюной — кивок и полное вранье.

Какаши как сосуд, в котором замешаны горечь, разочарование и обида от предательства со щепоткой отвращения, в том числе и к себе. А с Сакурой получается превратиться во что-то живое, без внутренней смеси, отравляющей его существование.

Как будто не было всего дерьма в жизни и пьет он витамины по чистой случайности, а грусть и тоска просто из-за погоды.

И жить становится как-то по-особенному приятно, когда ее плечо случайно касается его кожи.

Они застряли на стадии отношений, когда можно среди ночи позвонить и сказать что-то неважное, но типа срочное, шуточно оскорблять и вести себя, словно ты один на один с собой.

Никто не осудит, тебя принимают любого, даже больше, чем принимаешь сам себя. Больше, чем принимаешь чёртовы витамины.

Если этого недостаточно, чтобы шагнуть к ней навстречу с попыткой в отношения, то что тогда вообще нужно?

Машина шуршит колесами по территории заправки и останавливается у топливораздаточной колонки. Пока Какаши ждет заполнение бака, параллельно борясь с желанием закурить, Сакура покупает всратый кофе из автомата и направляется обратно.

Какаши жмурится от ее яркости на фоне бесцветных декораций. Прикусывает щеку от ее легкой походки и покачивающихся бедер. Импульсивно трет переносицу, когда она протягивает кофе, и сам не замечает, как начинает постепенно светиться. Сакура от своей отдачи тепла совсем не теряет яркости, а наоборот — ещё насыщеннее становится, когда видит, что и он подзаряжается. Нашла точки соприкосновения, через которые передает ток, и выводит из спящего режима.

— До ближайшего отеля часа полтора. — Сакура делает глоток капучино без сахара, облизывает губы от пенки. — Если по пути начнется дождь, то постоим немного под ним?

— Постоим, если хочешь. — Американо прокатывается по горлу, сдержанное лицо Какаши меняется в недовольную гримасу. — Как тебе кофе?

— Всратый. — Сакура морщится.

— Очень всратый.

Никакого густого вкуса, недожаренная арабика кислит. Сплюнуть — разъест асфальт.

Пустые стаканчики летят в мусорку. Ненужные мысли хочется так же отправить в корзину и очистить. Оставшиеся — рассортировать по папкам по глобальности, приоритету и на что-то бытовое, но обязательное.

Спустя минут тридцать, как они отъехали от заправки, начался мелкий дождь. Какаши закуривает, выпускает дым в окно и туда же стряхивает пепел. Косит взгляд на Сакуру и понимает, что грань совершить какое-то сумасшествие все тоньше и тоньше. Пытается ее уберечь, находится по ту сторону баррикад, решая за двоих, что если идеальные отношения, то не с ним.

Спасать Сакуру от себя глупо, будто притворяться друзьями проще, чем гулять за ручку.

Какаши догадывается, что он ей не безразличен, но и ближе ее не подпускает по своим дурацким причинам. Сакура всегда выглядит решительной, готовой пробить стену из гребанных причин или перелезть, но по-взрослому продолжает играть по чужим правилам, потому что Какаши там, за своей стеной, кажется, больнее.

Причины эти, скорее всего, решаются — стоит только поговорить, ну а Какаши просто к ним привык. С ними лучше, чем с пустотой.

Сакура глубоко, с наслаждением вдыхает воздух — резковатый, сладкий, что-то с озоном и предвкушением дождя на коже. Грудь поднимается и опускается, тонкая бретелька топа почти сползла. Руки чешутся скинуть с нее вообще всю одежду. Последняя нервная затяжка, и Какаши стреляет окурком через полосу на встречку.

Сакура поворачивается к нему с умоляющим видом остановиться, и кто он такой, чтобы не поддаться на ее до зубного скрежета красивое лицо.

Небо ломается под напором туч и обрушивается ливнем. Сакура выходит из машины и замирает. Какаши вылезает следом, впивается в нее голодным взглядом, блуждает по телу. Топик промок, выдавая ещё больше торчащие соски.

Прохлада не остужает ни мысли, ни чувства, ни эмоции — в нем все горит и тухнуть не собирается, это просто невозможно, когда рядом постоянно подливают бензин.

У Какаши папка с приоритетами забита Сакурой, а мысли о себе улетели в корзину.

Он пытается вернуть самообладание и разделить увиденные картинки.

Обнаженные ключицы — спам. Короткие шорты — спам. Ее закушенная губа — спам.

Это все ошибки, на которые он ведется, и не может удалить из поля зрения. В системе сбой, все, что казалось атрофированным, рядом с Сакурой прорастает по-новому.

Какаши тяжело даются признания в чувствах и от выслушивания их в свою сторону неопределенно жмёт плечами, не зная, как реагировать. Он как дырка в носке прячется в кроссовке, избегает моменты, когда нужно снимать обувь, чтобы не быть разоблаченным.

Поражается, как Сакуру токсичностью не разъело, если она 24/7 в его окружении, когда другие уходили при любой удобной и неудобной возможности. Она оставалась в супер херовые моменты, поддерживала и молчанием, и словами. Осталась единственной планетой, вращающейся по орбите вокруг него, когда остальные отвалились.

Где искать плюсы, если считаешь себя уродливым внутри и снаружи?

Сакура накручивает прядь волос на палец, а Какаши мечтает, чтобы в него попала молния, потому что внутри тоже что-то закручивается в тугую спираль и может отпружинить.

Она подходит к нему, мягко проводит подушечками пальцев по мокрым дорожкам от дождя на лице. Какаши трескается, ломается об Сакуру, наклоняет голову, прижимаясь к теплой руке ещё сильнее, и сцепляет свои пальцы вокруг ее запястья.

Может, кофе растворил противоречия или чистый воздух с дождем выбил, раздробил стену, опустошил голову, что Какаши становится ближе на шаг и касается ее губ своими. Сакура улыбается в поцелуе, он чувствует и отражает своей улыбкой.

— Давай будем разбираться со всем по мере поступления проблем, — оторвавшись, шепчет Сакура, наблюдая за ним из-под ресниц.

— Давай, — вторит ей для подтверждения.

Спираль раскручивается в прямую, защитный панцирь крошится. Сакура восстанавливает его полуразрушенный внутренний мир, поднимает из руин, и кажется, что это он крутится по орбите вокруг своего Солнца.