Я тебя нашел (джен)

Следующие несколько дней были похожи один на другой. Кано пытался вновь начать счет времени, но каждый раз, когда он пытался понять, какой же сейчас день недели и час дня, накатывала тяжелая дремота, и больной менестрель проваливался в царство Ирмо. О времени он узнавал от своих посетителей и молчаливых лекарей. Маглор мог открыть глаза и обнаружить подле Элронда, меняющего бинты на запястьях. Едва ворочая тяжелым языком, Кано спрашивал, какой сегодня день. Сын отвечал, что пошел, к примеру, третий день пребывания Макалаурэ в Имладрисе, осторожно обтирал пылающее лицо отца влажными тряпицами, поил чем-то теплым и вкусным (Кано научился отличать странное питье от сладкого молока) и поправлял одеяло. Полностью удовлетворенный ответом, Маглор вновь проваливался в горячечное забытье.

Очнувшись ночью, он силился понять, когда же начался этот ужасный кашель, раздирающий грудь. Менестрель переворачивался, утыкался лицом в подушку и пытался кашлять в нее, чтобы никого не разбудить. Через несколько минут он начинал задыхаться, а боль за ребрами становилась острой и жгучей, словно туда насыпали горячих углей. Кано сползал с ложа, раздирая грудь обожженными пальцами, и видел над собой бледное лицо сына, которое казалось восковым в слабом свете свечи. Его укладывали обратно, раздевали и растирали чем-то, что пахло барсучьим жиром и камфорой. Элронд помогал ему сесть и поил горячим отваром чабреца. Боль отступала. На владыку Имладриса смотрели большие серые глаза, блестящие от слез. В этих глазах плескалась боль. Маглор плакал. Плакал потому, что не верил, что кого-то может беспокоить такая мелочь, как его болезнь. Потому, что снова не сумел быть тихим, не смог перетерпеть боль, и Элеронде пришлось опять вставать ночью и возиться со старым калекой. А ведь его сын теперь лорд, наверное, дел у него невпроворот…

— Прости, yondo, прости…

— Все хорошо, отец, ложись.

Его укладывали обратно, клали на лоб припарки, и менестрель снова проваливался в истомный сон без сновидений. Элеронде оставался с ним до утра, иногда тихо напевая исцеляющие колыбельные, и исчезал прежде, чем Кано просыпался днем.

Очнувшись однажды, Маглор понял, что, кажется, кашель уже не причиняет ему такой сильной боли, а от жара больше не хочется спать беспробудным сном или спрыгнуть в прорубь. За окном занимался рассвет, такой прекрасный, нежно-розовый, что у менестреля перехватило дыхание. Любуясь, он не заметил, как на пороге возник Элронд.

— Ты не спишь, ada?

Кано вздрогнул и обернулся к сыну, улыбнувшись:

— Мне сегодня впервые не хочется спать сразу после пробуждения.

— Это хорошо. Значит, твое хроа начало восстанавливаться после лихорадки, — Элеронде присел на край ложа и потрогал лоб больного. — Сегодня почти нет жара.

— Сколько я так провалялся, yondo?

— Четыре дня.

Кано собирался что-то сказать, но приступ кашля перебил его мысли. Элронд тут же подскочил за отваром. От солодкового напитка по всему телу разлилось тепло, грудь успокоилась. Макалаурэ откинулся на подушки, глядя на сына виноватыми глазами.

— Прос…

— Нет, ada, прошу, не извиняйся. Я целитель и твой сын. Я не смогу принимать извинения за исполнение своего долга любви к тебе. Я очень не хочу, чтобы ты думал, будто ты мне в тягость.

Маглор промолчал, понимая, что если скажет хоть слово, то вновь разрыдается. Неужели его можно любить настолько сильно? Все-таки новая жизнь слишком похожа на сон. На чудесный сон, где сбываются все тайные чаяния и надежды.

Размышления его прервала возня под дверью. Элронд нахмурился:

— Лорды разведчики, ваше убежище обнаружено. Сдавайтесь.

В комнату шмыгнули заспанные близнецы в ночных рубашках и примостились по обе стороны от дедушки. Кано улыбнулся им и пожалел, что из-за распоротых запястий и ожогов не может потрепать внучат по головам.

Элеронде усмехнулся:

— Надо же, обычно их в полдень рог Ороме не поднимет, а сейчас прибежали с рассветом.

— Мы к дедушке, — серьезно заявил Элрохир, — чтобы о нем заботиться.

— Да! — поддакнул его брат, — нам скучно без дедушки Кано, а ему без нас.

Макалаурэ почувствовал, как защипало в носу, и, всхлипнув, подтвердил:

— Очень скучно, мальчики.

Элронд поспешил сменить тему:

— У меня хорошие новости. Я посоветовался с другими целителями, и мы решили, что тебе нужно переходить на более серьезное питание, нежели куриный бульон и молоко с медом. Ты хочешь есть, ada?

Так вот как называется та вкусная теплая жидкость. Бульон. Кажется, когда-то очень давно, в прошлой жизни, он терпеть его не мог. А теперь хоть им одним и питайся всю жизнь, все одно лучше, чем полусырая рыба и мерзлые корешки…

— Да, есть… — есть ему хотелось. Еще бы понять, что есть.

— Что ты хочешь? Пока что нельзя чего-то острого или жареного, вроде баранины, тебе может стать плохо, но я могу велеть приготовить суп или кашу. Что тебе хочется?

Этот, казалось бы, совершенно простой бытовой вопрос ввел Кано в ступор. Нет, конечно же, он помнил, что такое каша, а что такое суп, но вкус, запах и свои предпочтения в еде за многие годы жизни впроголодь Маглор позабыл.

— Н-не знаю, — наконец выдал он.

— Я могу попросить приготовить суп из овощей, сырный, из томатов, грибной, рыбный. Какой ты хочешь? — терпеливо, без тени раздражения спросил Элеронде.

Макалаурэ совсем растерялся и смутился.

— Любой, правда… — он был невероятно благодарен уже просто за то, что его нашли. Просто за возможность быть в тепле и не мучиться от постоянного голода. — Я не помню вкус.

— Как так? Совсем? А как же сырный? — удивился Элрохир. — Его вкус невозможно забыть даже в чертогах Намо!

— Эло, тихо, — приказал Элронд, — я попрошу принести сырный, хорошо, ada?

— Спасибо, — кивнул Кано. Менестрель понадеялся, что вспомнит вкус сыра раньше, чем сын принесет суп. Какая же неизмеримая бездна отделяет его от всех эльдар, живших нормальной жизнью все эти столетия.

Он не помнит вкуса еды, кроме вкуса рыбы, кислых ягод и горьких кореньев.

Он с трудом вспомнил дату своего дня зачатия.

Он не знает, какой год, где он сейчас и где у побережья его нашли.

Не знает, кто из его родных жив, кто мертв, а кто уплыл на Запад.

Он помнит слишком многое, чтобы болело сердце и затенялся разум, и слишком многое забыл, чтобы связать в себе самом жизнь лорда-менестреля, владыку Врат и жизнь оборванного больного калеки.

Долгие годы он не знал, ради чего ему теперь жить. Когда-то у них была полная семья, а потом они принесли эту проклятую клятву…

Братья Кано сгорели в ее огне. Даже несокрушимый каменный Нельо, Белый огонь их Дома. Существование между шагом старшего брата за грань и пробуждением в палатах Имладриса превратилось в сплошную вереницу кошмаров.

Погруженный в тяжелые воспоминания, Маглор не заметил, как Элронд покинул палату и как вернулся с тарелкой ароматного густого супа.

— У тебя… Ada, ты повредил себе руки. Я смогу исцелить их, но не сразу, — сказал Элеронде мягко, чтобы дети, росшие в довольстве, любви и радости, не догадались, что‌ собирался сделать с собой дедушка. — Я тебя покормлю.

«Прости…» — к чувству собственной беспомощности прибавилось осознание, что он сам виноват в том, что пальцы не слушаются и едва чувствуются. Впрочем, тогда была мысль одна: любой ценой сбежать прочь из одиночества и изнуряющих фэа воспоминаний, на Запад. Или, коль нельзя в Аман — то в Мандос, где его фэа найдет хоть какое-то подобие покоя.

Тяжелые мысли перебили звонкие голоса близнецов.

— Нет, я хочу покормить дедушку!

— Я тоже хочу! Я могу аккуратненько!

Элронд улыбнулся их галдежу:

— Половину тарелки один, половину другой. Не замучайте деда со своей заботой, а то вы можете.

— Не замучают, — покачал головой Кано. Когда же последний раз ему кто-то помогал или заботился о нем?

Элрохир, довольный, пристроился на постели Кано и скормил ему половину тарелки. Суп показался Кано блюдом, достойным Валар — горячий, чуть солоноватый, нежный, он наполнял тело приятным чувством сытости. Потом брата сменил Элладан — тот несколько капель пролил на одеяло, но старался не меньше своего близнеца. Элронд смотрел на детей с любовью и умилением. Закончив, Элладан вытер губы Канафинвэ и капельки, которые пролил. Лицо его сияло детской радостью просто от того, что он сумел кому-то помочь.

— У тебя уже свои дети, — бледно улыбнулся Макалаурэ, вспоминая, как в последний раз видел своих приемышей неоперившимися подростками. — Сколько прошло лет с… окончания Войны Гнева?

Элеронде вздохнул и тихонько назвал очень большое число, почти эпоху.

«Много…» — только так и мог отреагировать Кано на сказанную цифру. Слишком много. Он думал, в безумии, что прошло гораздо меньше столетий его скитаний.

Неужели он столь долго выживал в одиночестве?

А теперь рядом с менестрелем сидели незнакомые, но родные ему дети: сыновья его приемного сына и его двоюродной племянницы. Сидели, кормили вкусной, теплой едой и радовались тому, что заботятся о нем.

Макалаурэ уже давно почитал себя недостойным жить среди эльдар, а о тепле, заботе и любви оставалась лишь память. Даже не мечты — память, горькой морской водой разъедающая разум.

Столетия скитаний меркли по сравнению с тем счастьем, что он испытал в эти несколько дней. Маглору порой казалось, что его сердце, пережившее братоубийства, войны и смерти близких, не вынесет этого простого, мирного блаженства. Эру, за что же ты меня так милуешь? Неужели это все-таки правда?

— Много, — согласился со вздохом Элронд, — но это неважно, теперь все хорошо. Времена теперь мирные, но Галадриэль велит держать ухо востро. Войны нет, и это главное. Эру дал нам время на отдых и взращивание детей.

С этими словами владыка Имладриса ласково потрепал сыновей по волосам. Мальчики были очень похожи на своего отца и, соответственно, на дядю в детстве.

Когда лорду Маглору бывало плохо из-за ран или лихорадки, близнецы-полуэльфы переставали дичиться и так же ухаживали за ним. Кано оставалось только удивляться их теплой привязанности к убийце их родичей. И зажимать зубами подушку по ночам, чтобы не кричать от боли в истомившемся сердце и от черной ненависти к себе.

— Hantale… — тихо и благодарно произнес Макалурэ.

Эти добрые мальчишки видели его чуть ли не второй раз в жизни, но, несмотря ни на что, окружили больного менестреля трогательной детской заботой.

За что? Кано не знал ответа. Оставалось только благодарить.