Анимагическая форма - Хагрид (джен)

Донельзя расстроенный Хагрид еле доковылял до избушки. Сел на каменную ступеньку и заплакал — так себя жалко стало.

Тем временем Хогвартс вскипел от сенсационной новости, забурлил и выплеснулся во двор. Всем: и профессорам, и студентам — хотелось посмотреть на столь замысловато проклятого полувеликана. Одни мысленно примеряли проклятие на себя и ёжились, словно в ознобе. Другие, в основном девицы, недоумённо пожимали плечами: «А что такого?» Третьи просто зубоскалили, глумясь над несчастным лесником…

Приметив ломившуюся в его сторону толпу, Хагрид благоразумно спрятался в избушке и на призывы любопытствующих не откликался.

Пожилая профессор Арифмантики пришла ближе к вечеру, когда народ вдоволь нагляделся на избушку и разбрёлся по своим делам. Грустный Хагрид тем временем в поте лица чистил камин, выгребал золу и даже пытался соскоблить многолетние наслоения сажи. Бесцеремонной Алохоморой распахнув входную дверь, профессор прошла к столу, села на слишком большой для неё стул и устало произнесла:

— Это не конец света, мальчик. Менять любимые привычки неприятно, но и беды в этом нет. Давай-ка я помогу тебе порядок навести, а сам пока сходи к озеру. Вода вполне прогрелась, купаться в заводи — одно удовольствие. Вот, возьми, — она протянула холщовый кошель, — здесь несколько кусков мыла и мочалка из моих запасов. На первое время хватит, потом своё купишь. Бельишко чистое есть?

Когда мокрый и изрядно продрогший Хагрид вернулся домой, его поджидали уже трое гостей, мирно чаёвничающих за выскобленным до белизны столом.

— Преподаватели гостинцев тебе собрали, — Филиус Флитвик указал подбородком на деревянную коробку. — Потом посмотришь.

— А я тебе швейную машинку и мясорубку принесла, — белозубо улыбнулась профессор Магловедения. — По молодости лет купила у маглов как экспонаты для демонстрации студентам, но не понадобилось. А с будущего года я не преподаю. Так что пользуйся, милый Хагрид. Там инструкции есть — разберёшься, если интересно будет. Я, если честно, уже забыла… сложно там, мудрёно. Маглы такие затейники!

Засыпая в чистенькой избушке на цветастом постельном белье, приятно пахнущим какой-то травой, Хагрид внезапно осознал, что ничего страшного и вправду не случилось. «Поду-умаешь, прокляли. Как-нибудь проживём. И хуже бывали времена — много хуже».

А ещё вдруг плеснуло обидой — профессор Дамблдор так и не пришёл.

* * *

Имена домовиков Хагрид не запоминал, ни к чему. А теперь задумался — как позвать? Пошёл в курятник к знакомому ушастику.

— Слышь, тя как зовут-то? — поинтересовался у опешившего домовика. Тот осторожно закрыл клетку с цыплятами, отложил плицу с зерном и воззрился на лесника, выпучив и без того большие глаза.

— Плюмбум, господин Хагрид.

— Плюм… э, ладно, скажи, где нитки для вязания берут? Кузнечиков я ужо наловил, а дерево резать… эта, жалко мне зря-то. Одно дело — сухару или выворотень на дрова пустить, а тут… не-е, жалко.

— Плюмбум не знает, — опустил уши домовик. — Плюмбум приведёт Креветку. Креветка штопает постельное бельё в спальнях факультета Райвенкло — у Креветки есть нитки. Креветка знает! — и с хлопком исчез, чтобы тут же вернуться с аккуратненькой домовушкой, на наволочке которой была приколота большой булавкой игольница с торчащими иголками. Внимательно выслушав Хагрида, она важно изрекла:

— Креветка спросит у Старшего. Креветка придёт и скажет.

Для чего нужна коллекция кузнечиков, Хагрид понял на закате — рыба на них замечательно клевала! Азартно покряхтывая, полувеликан снял с крючка очередную рыбку. Полная кадушка знатной добычи возмущённо шаталась, расплёскивая воду — улов норовил обрести свободу. Ещё пара тяжёлых куканов с нанизанными здоровенными карасями терпеливо дожидалась чистки.

До ранней зорьки Хагрид солил рыбу. Потом ходил на озеро отмываться от вездесущей чешуи. Ясная ночь заговорщицки подмигивала звёздами, сияла светлячками в густой траве, вздыхала тёплым душистым ветром. Хорошо!

Поспал всего-ничего, а петухи уже разбудили. Сонно сел, не открывая глаз, зашарил рукой в поисках штанов на сундуке. Хлопок! С перепугу чуть с кровати не свалился — вся сонливость прошла!

— Доброе утро, господин Хагрид! Креветка пришла. Креветка принесла нитки. Креветка может приступать?

— Э? — Хагрид тупо уставился на огромную корзину — раза в полтора больше домовушки размером, с горкой разноцветных клубков. Нити в них почему-то были разной толщины и все волнистые.

— Креветка может приступать? — нетерпеливо тряхнула ушами домовушка.

— Э, ладно, — разрешил Хагрид, торопливо надёрнув штаны и рубаху, бочком-бочком продвигаясь к выходу. — Эта… приступай! — и выскочил на улицу.

К обеду пришлось вернуться — проголодался. Да и успокоился уже. Это он спросонья испугался, а так-то… Что страшного может сотворить домовушка с клубками в его доме? Аж смешно!

Креветка мирно восседала на сундуке и копошилась лапками в полосатом нагромождении непонятно чего.

— Креветка заканчивает плед для господина Хагрида, — сообщила она бодрым голоском. Длиннющие спицы самостоятельно и очень быстро набирали петли. Домовушка поправляла нити, призывала из корзины клубок, прилаживала его к кончику истаявшего. Новый клубок на глазах уменьшался, оставляя за собой цветную полосу.

— Ох, ты ж! Как ловко-то! Дай, сам попробую!

— Господин Хагрид может начать ещё один плед, — отпихнула жадно протянутые ручищи домовушка.

— Дык, второй-то мне зачем?

— Креветка не знает. Креветка умеет вязать только плед.

— А ты сбегай у Старшего спроси! Мне, вон, носки надо и кофту. Шарф ещё, и… эта… варежки, да! — коварно предложил Хагрид.

Самостоятельно связанный им шарф больше походил на дырявый полосатый половичок, но Хагрид был страшно доволен. Теперь понятно, какое увлечение имел в виду целитель. Эх, жалко, нитки кончились...

* * *

День выдался пасмурным, но без дождя. Установив свежесобранную скамейку, Хагрид уселся на любовно зачищенное до гладкости сиденье, развалился довольно, благо, близкая стена избушки позволяла. Но… чего-то не хватало, да. Сообразив, кинулся в дом, вскипятил чай и уже с кружкой вернулся на новое место отдыха.

Перед ним зеленел поросший ольшаником берег Чёрного озера, синели горы. Это даже хорошо, что замок с другой стороны, а то кто-нибудь увидел бы, как он тут блаженствует, и пришёл. Хотелось тишины. Утомился он от суеты и мельтешения малознакомых людей, нескромных вопросов и странных предложений.

Хотелось одиночества, к которому привык за долгие годы без папаши.

Папаша… Самый родной человек без капли общей крови в жилах.

На свете было немало высокопоставленных магов, которых шокировал бы тот факт, узнай они о нём, что для Хагрида не являются тайной некоторые подробности его появления на свет. Наверняка это знание хранилось под многочисленными обетами, поди, стирания памяти практиковались. А тут…

Руби было лет девять, когда вусмерть пьяный папаша решил сам с собой поговорить. Других собеседников у него не было. Дом Хагридов стоял на пустыре за Хогсмидом, на опушке Запретного леса. Жили уединённо — мало с кем общались. Потому и друзья-приятели у Отто не заводились. Сын давно спал за занавеской и общению родителя с умным человеком не мешал. Но парнишке не спалось. Возможно, от магических откатов нарушенных тайн родителя спасло именно незнание о внимательном слушателе.

Из довольно несвязного монолога отца Руби тогда мало что понял, но в памяти отпечаталось дословно. Была у него такая особенность — намертво запоминать важные данные. Жаль, учёбу в школе он важной не считал.

Сейчас внезапно поумневший полувеликан только диву давался, анализируя своё прошлое.

Много лет назад в Отделе Тайн осуществлялся довольно спорный по гуманности проект под кодовым названием «Гремлин». Гремлин — это легендарное зловредное существо, которое никто из волшебников не видел, но все знают, что оно есть. Про него же сказки рассказывают, значит, оно где-то живёт!

В проекте участвовали маги и магические существа, не то чтобы все поголовно разумные. Вряд ли можно того же дементора назвать ясно соображающим или, скажем, лечурку. От женской ипостаси выступали представители магических рас. От мужской — маги древнейших и благороднейших родов. Далеко не всегда добровольно. Основным поставщиком мужского семени был Азкабан, лишь немногим по «щедрости» ему уступал Лютный. Как невыразимцы отслеживали этих самых «древнейших и благороднейших», если те, будучи бастардами и якобы маглорожденными, зачастую сами о своём происхождении не подозревали, папаша не знал.

Далее в неких ритуалах смешивали два начала, получая жизнеспособные эмбрионы. Их помещали в чрево сквибок, согласных выносить магического ребёнка. Услуги суррогатных матерей хорошо оплачивались, и в подробности происхождения растущего плода женщин не посвящали. Каждая дама была уверена, что помогает некоему роду обзавестись наследником, ну и себе даёт роскошный шанс пробудить спящую магию.

Не все роженицы пережили приход в этот мир детишек. Появившиеся на свет малыши содержались в специальных вольерах. В таком вот зале с мягкими и тёплыми, но всё-таки клетками, работал уборщиком папаша.

«…ты такой милый был, ласковый, словно котёнок. Увидишь меня, улыбаешься, ручонки свои пухлые тянешь. На руки возьму тяжёленького — обслюнявишь всего. Другие-то малыши шипели на меня, рычали, скалили зубёшки, а ты меня любил. Когда тебя в выбраковку отправили, я перед Главным на колени встал. «Отдайте, говорю, мне Руби. Он ведь вам не нужен. Сами говорите — непроходимо тупой получился, хоть и магически сильный. В дело не годится. А мне как раз. Я ж один на свете, воспитаю, сынок мне будет». А Главный хохочет, говорит: «Отто Хагрид, как ты сына полувеликана объяснишь? Тебя же извращенцем заклеймят, травить будут и тебя, и сыночка». «Ничего, говорю, справимся. Я маглорождённый, в трущобном борделе родился. Меня проститутки вырастили. Так что ни родни, ни рода за мной нет, никого не ущемлю, не опозорю. Проживём с Руби как-нибудь». «Ладно, говорит, будь, по-твоему. Документы на мальчишку оформим, но уж не обессудь, приглядывать за ним всю жизнь будем. И ты помни, что отец у него из рода химерологов — если Дар в пацане проснётся, ох намучаешься! Всякую мерзость в дом натащит, ещё и скрещивать будет. Ответственности у него никакой. А из-за глупости такого натворить может… И взрослеть он будет очень-очень долго. Ты раньше помрёшь».

Хагрид даже имя матери узнал — великанши Фридвульфы, несовершеннолетней, по сути, девочки. Незнамо, как у других детишек, а на его рождение у невыразимцев были большие надежды.

Издавна бытовала теория о том, что великаны — это выродившиеся потомки титанов. Кто такие титаны, Хагрид не знал, но перед глазами вдруг замаячила смутная картинка какого-то металлического бака с трубой. И из трубы дым шёл! Тьфу! Ерунда всякая в голову лезет.

Папаша погиб, когда Руби учился на третьем курсе. Пьяная кабацкая драка. Это при том, что он больше года не пил хмельного вовсе — здоровье не позволяло. Старенький он был, больной. В кабаке папаше делать было попросту нечего. А вскоре в Хогвартсе погибла девчонка, и Хагрида обвинили в её убийстве. Отчисление, лишение палочки и…

Неужели никто не понял, что причиной смерти Миртл Уоррен был вовсе не яд акромантула? Арагог был ещё слишком мал, чтобы вырабатывать крепкий яд. Он вообще птичками и мышами питался. Рослую ведьмочку он убить не мог, даже если бы весь на яд изошёл.

Поняли, конечно. Но тут пересеклись интересы сильных мира сего.

Во-первых, папаша в школу сыночка отдавать не хотел. Это было бессмысленно и даже опасно. Биологически Руби было одиннадцать лет, выглядел он на все шестнадцать, а по умственному развитию не дотягивал до трёх. Просьба о заступничестве в Отделе Тайн… Не вышло у папаши ничего. Заставили. Зачем? Да кто ж его знает?! Мелким сошкам такое не говорят.

Во-вторых, учиться в школе Хагрид не смог. Это было ясно всем заинтересованным сторонам. Он мог встать посреди урока и пойти заниматься своими более интересными делами. Писал и читал с большим трудом, но колдовал легко и непринуждённо. Домашних заданий не делал вообще… По сути, из школы его просто убрали, пользуясь подвернувшимся случаем.

Суда не было. Вердикт с запретом на колдовство пришёл из Отдела Тайн. Волшебную палочку торжественно переломили в кабинете директора при некотором стечении народа. Как сказал официально присланный невыразимец: «Во избежание дальнейших проблем с неуправляемым колдовством, так сказать».

А что же расследование гибели Миртл Уорен? А ничего. Дело замяли. Маглорожденная… одной больше, одной меньше. Однако обвинение в её смерти с Хагрида никто не снял.

В-третьих, их с папашей скромный домик оказался продан за долги. Какие долги?! Они жили на жалование уборщика, и хватало вполне, и даже откладывали на будущее.

Папаша вообще был убеждённым противником брать в долг, а ростовщиков всех мастей люто ненавидел. Была у него в прошлом какая-то мутная история… И сына этому учил. Сбережения свои гоблинам не доверял, хранил в садовой беседке, в тайнике. Собственно, оставшись один, Хагрид сходил однажды и потихоньку изъял из-под половицы жестяную коробку с галеонами. Теперь папашины деньги хранились в мятом, грязном ведре в чулане, надёжно присыпанные сверху золой и сажей вперемешку с кирпичным крошевом — остатками от ремонта камина. А чтобы нюхлеры не учуяли золотишко, на дне ведра были нарисованы кровью надёжные отвращающие знаки. Хагриду их одна дриада показала.

Однако из Хогвартса Хагрид не ушёл. Профессор Дамблдор взял его под своё покровительство, пристроил помощником к старому леснику и даже выбил жалование. Вот только опекуном он себя не объявил. Почему? Кто-то более важный распоряжался жизнью юного полувеликана? А какая теперь разница…

Новая жизнь понравилась Руби гораздо больше, чем нудная учёба. Он спал на полу в маленькой хижине вредного и ворчливого мистера Дафта, который, тем не менее, был весьма рад бойкому, хоть не шибко умному помощнику. Питался Хагрид с его стола и старался ничего не своротить и не разбить в тесном для него жилище. А когда старик, обучив его необходимым умениям, вышел в отставку, сам стал лесником.

Первым делом Хагрид построил себе дом под свои габариты.

В строительстве очень помог профессор Флитвик. Собственно, наблюдая за действием строительных чар, Хагрид загорелся научиться так же, однако сломанная волшебная палочка…

— Это не так страшно, дитя, — произнёс маленький профессор, отдыхая на камушке. — Главное — желание. Размахиванием магическим прутиком волшебство не ограничивается. Где-то у меня несколько хороших книг завалялось: «Руны и их применение», «Занимательная артефакторика», «Бытовые ритуалы и обряды». Ещё где-то была… да, о простейших мазях и зельях. Вы же лечите зверьё? Очень вам пригодится. Только… хм, не нужно их никому показывать. Да, не нужно. Понимаете?

— Отберут? — сразу сообразил уже обобранный до нитки полувеликан. — Я профессору Дамблдору пожалуюсь!

— Не знаю, отберут или нет, — странно на него посмотрев, грустно вздохнул Флитвик. — Вы интересны слишком многим. Какие у кого на вас планы? Даже знать не хочу. А вы живите, дитя, назло всем живите и никому не верьте. Только со студентами не сходитесь. Обидят и обманут они вас.

Хагрид истово закивал. Иллюзий насчёт школяров у него не было со времён учёбы. Только дразниться и обзываться горазды, никакой пользы от них!

О Филиусе Флитвике говорили как о потомке гоблинов. Ничуть не бывало! Хагрид откуда-то точно знал, чуял, наверное, что профессор чар — чистокровный человек. Маленького роста, непропорционально сложенный, с коротенькими кривыми ножками и необыкновенно умными и внимательными тёмно-карими глазами. Карлик, бывает. Где тут гоблинская кровь, спрашивается? Кто вообще сию глупость придумал? Если только сам Филиус слушок пустил, дабы отвадить особо ретивых любителей подраться. Достали, небось, насмешками. С родичем гоблинов далеко не каждый решится ссориться. Злопамятные они, говорят, эти гоблины.

Вдали послышались звонкие детские голоса, вырывая Хагрида из нелёгких дум. Торопливо допив из кружки остывший чай, он поспешил скрыться. Что ж, надо продолжить наведение порядка в своём хозяйстве, раз уж непреодолимо тянет всё почистить, прибрать, отмыть…

Со стороны школы избушку огораживали два сарая. Один — каменный, старый, забитый хламом, остался от прежнего лесника и, возможно, от его предшественников. Второй — бревенчатый, щедро утеплённый лесным мхом, поставил сам Хагрид. Тут была его мастерская, простенькая зельеварня, хранились добытые шкуры, инструменты, ящики разнообразного назначения… Ближе к выходу — загородки и клетки для больного зверья. Можно сказать, здесь царил относительный порядок.

Словно в первый раз Рубеус Хагрид осматривал свои владения. Как-то по-другому всё выглядело. Как-то… иначе. Вот столярный верстак, подаренный профессором гербологии, когда тот по приезду осваивался в теплицах, а юный лесник в это время, пылая энтузиазмом, строил свою избушку. Верстак старый, изрядно потрёпанный жизнью, служил для правки инструментов, изготовления полок и ящиков под рассаду… Новый учитель им побрезговал, а Хагрид принял с благодарностью. На нём он смастерил всю мебель в избушку и так, по мелочам использовал. Очень приспособа полезная!

Теперь Хагрид вдруг разглядел, что рабочий стол верстака ему мал, удручающе низковат и неудобен. Тиски разболтаны… Это ничего, переделать и подкрутить недолго. Ещё ящичков бы под мелочи намастерить, а то вечно гвозди и свёрла везде валяются. Дополнительно полок навесить, чтоб инструменты по своим местам пристроить. Оно же хорошо — всегда знать, где что лежит.

Или вот зельеварня. К чему мучиться с целой россыпью стандартных двухлитровых котелков, если можно соорудить в сарае дровяную печь с чугунной плитой и готовить основу для ходовых мазей в вёдерном котле? А чё? Особо тонких и сложных зелий Хагриду в работе не требуется. У него даже весов нет. Всё мерным стаканчиком, ложкой, на глазок, примерно и «вроде нормально» — так его учил мистер Дафт. Сразу много изготовить и всё! Правильно уваренная мазь долго хранится, не портится. По горшкам разложил, тряпочкой прикрыл, угольком подписал — и хорошо!

И зря профессор Слагхорн от хагридовых зелий нос воротит. Помогают, и ладно. Поду-умаешь, рецептура не проверена! Кто ж её проверять-то будет, если Хагрид сам придумал, сам сварил, сам извёл на зверьё?

* * *

Хагриду снилась баня. Каждую ночь снилась. Баня — это не орден, которым, помнится, в школе хвастался однокурсник Генрих Трэверс. Мол, его предку дали орден бани, и он стал рыцарем или как-то так. Хагриду едва ли не наяву мерещилась бревенчатая будка, в которой тепло и можно мыться. Ещё, зачем-то, бить себя веником. Мыться в тепле… хорошо. Зимой в озере купаться не будешь — холодно и лёд мешает, а хлестать себя Хагрид был не согласен. Приснится же… Только веники зря мочалить — лучше животинкам их скормить.

Сложить из брёвен сруб недолго, однако все будут спрашивать, для чего он ему… О том, что его обуяла страсть частого мытья, Хагрид говорить стеснялся. А значит — что? Надо баню спрятать!

Когда школа опустела, а красный паровоз увёз по домам утомлённых учёбой школяров, Хагрид решил действовать.

По его прикидкам, в каменном сарае баня с лёгкостью поместится, ещё и место останется. Для маскировки можно устроить рядышком коптильню. Копчёная рыбка ох как хороша! Мясо дичи тоже подкоптить не вредно.

Весь скопившийся хлам из сарая выгреб наружу. Нашёл много интересного. К примеру, садовую тачку на одном колесе. Для Хагрида тележка была мелковата, но идея в душу запала. Ему бы такая приспособа в хозяйстве очень пригодилась. Или вот огромный топор без топорища. Зазубренный, правда. Эх, пройтись бы с этаким-то топориком на плече по Хогсмиду! Как бы на Хагрида все глазели!

Ещё нашёлся трухлявый арбалет с порванной тетивой. Хагрид его как в руки взял… Незаменимая же в лесу вещь! И чего он раньше-то не сообразил? Бросив все дела, лесник за три дня собрал похожий агрегат. И болтов к нему наделал. Пусть теперь к нему кто сунется!

В результате уборки в сарае что из старья Хагриду понравилось — себе оставил, остальное потихоньку спалил в костре.

Баню строил весь июль. Несколько раз брёвна перекладывал, потому что не нравилось. Мху на стены извёл… В результате совместил баню и коптильню: тут и помыться можно, а потом рыбу развесить, и дымом её, дымом! Всяко лучше, чем биться веником! И польза!