Самая трудная дорога (джен)

Лет десять спустя Давран, к тому времени как будто увеличившийся в размерах, еще больше прежнего раздавшийся в плечах и занявший место деревенского кузнеца после того как его дядя вышел на покой, по ярмарочным дням сиживал в небольшой таверне на окраине ближайшего городка и за кружкой медовухи рассказывал о тогдашних событиях всем, кто хотел его послушать. А охотников узнать побольше об этих сравнительно недавних, но уже сделавшихся легендарными временах, страшных и кровавых, всегда находилось немало, даже если большинство из присутствующих в таверне слышали истории Даврана не по первому и не по второму разу.

— …Так вот, после битвы тех итарков, что еще дышали, их взяли да и перетащили в наш лагерь, — рассказывал кузнец. — Некоторые так и не пришли в себя, а парочка вроде бы оклемалась. Вот как тот, которого подобрали хромой Денек из нашей деревни и приятель мой, Фрам, тот, который потом уехал в город. Не сказать чтобы за ним очень уж ухаживали, а все же перевязали и кормили. И вот, гляди ж ты, итарк оказался живучим и вскоре начал так бодро стрелять глазами по сторонам, что по решению Касена, нашего главного, я прямо в замковой кузнице сковал хорошую цепь и приладил железный браслет ему на руку.

После взятия замка все стали судить и рядить, что же делать дальше. Так уж вышло, что он оставался в наших местах последней итаркской твердыней, и как его не стало, так война для большинства из нас как-то вдруг и закончилась. Многие еще не остыли, рвались куда-то, другие хотели сжечь Стлин Нат Альсар, разобрать по камешку, развалить до основания, а потом и само место это, обильно политое нашей кровью, разровнять, чтобы даже духу итаркского здесь больше не было. А только попробуй, повоюй с камнем, сожги его или расшатай стены из базальтовых обломков, каждый из которых, кажется, врос в соседний. Кое-кто пытался, конечно, ну да потом плюнули и оставили это бесполезное дело.

Думать нужно было о том, как жить дальше, как побыстрее добраться до дому, где нас уже заждались, ведь самая пора наступала урожай собирать. Земля в тот год родила не меньше чем вдвойне против обычного, как будто в благодарность за то, что мы ее освободили…

Вот и Касен, а с ним и мы с Фрамом, Денек да и другие из нашей деревни стали собираться по домам. Не знали только, что теперь делать с итарком. В самом-то начале просто взять и прикончить его всем показалось глупо, он ничего и не заметил бы. А теперь выходило опять глупо, раз зачем-то выхаживали его… И решили мы, как и другие, кто подобрал пленных, забрать его с собой. Нам лестно как-то казалось привести его в родную деревню да показать остальным, вроде как живое доказательство, что мы победили. И действительно, первое время все наши, деревенские, ходили подивиться на живого итарка. Даже из соседних деревень к нам приезжали. Хотя, честно говоря, надежно прикованный за железную скобу в углу общинного дома, итарк не выглядел таким уж внушительным. Видно, не врали слухи, что за эти годы измельчали итарки и оскудела их сила и мощь. Крепость они, конечно, обороняли как звери, да только та, похоже, была зачарована так, что и камни им помогали. А попав к нам в плен, итарк потерял всю свою силу, забился в самый темный и дальний угол общинной избы, да и сидел там, намотав цепь на руку, и молчал целыми днями. Собой он был щуплый, худой, сразу видно, непривычный к тяжелому труду, да и внешне совсем не красавец. Лицо, конечно, посветлее, а брови, наоборот, потемнее, чем у наших деревенских парней, но если бы надеть ему такой колпак, как носят по летнему времени, да надвинуть поглубже на глаза и выпустить на деревенскую улицу, то он, пожалуй, мало бы от них отличался.

Но, впрочем, нам тогда глазеть на него, да и вообще возиться с ним, было некогда. Золотица мало что созрела, она уже перезрела, и чтобы успеть собрать ее пока не поляжет или не начнет осыпаться, всем в деревне приходилось работать с утра до ночи. Договорились, что женщины по очереди будут ходить приносить итарку еду. Ну а на деле вышло так, что кто приносил еду, а кто — что не жалко было, а иные хозяйки и вовсе помоев плеснут или просто пропустят свою очередь — дел-то у каждой полно, некогда еще и итарку еду таскать.

А была у нас в деревне одна девчонка, веселая такая и ладная, с ясными глазками и волосами как лен. Когда она смеялась, всем вокруг хотелось смеяться, а смеялась она часто. Да что там, бывало, сердце замирало, когда она просто проходила мимо. Может, поэтому иные шептали, что доведет ее такая красота до беды. И вот нужно же было ее матери раз-другой послать девчонку с миской какого-то варева покормить итарка! Сначала-то Ирви бегала к нему, когда приходила их очередь, потом каждый день, проверить, что принесли другие. А когда осень перешла в зиму, стала пропадать в холодном общинном доме все время, что оставалось у нее от домашних дел. Немудрено, что нашим деревенским парням это все не пришлось по нраву. Особенно тем, кто сам заглядывался на девчонку, а таких немало было. Они поговорили с итарком по-своему, только ничем это не помогло. Глупая Ирви знай себе проливала слезы, но бегала к нему чаще прежнего. Советовали ее матери, чтобы хоть та вразумила дочь, да только и она ничего не смогла сделать.

И вот как-то ночью двое парней, которым вся эта история была особенно не по нраву, пришли в общинный дом. Прежде-то эти двое, а звали их Никил и Келан, вовсе не дружили друг с другом, потому что оба были по уши влюблены в Ирви. Но, видно, общая беда свела их вместе. Что там произошло, никто не знает точно. Но если верить тому, что позже рассказывал Никил, итарк испугался. И испугавшись, вдруг взял да и ляпнул, что мол в Стлин Нат Альсар остался клад. Парни сначала даже не поняли, что это он там бормочет. Но потом переглянулись между собой, и Келан неохотно, недоверчиво переспросил:

— Что еще за клад-то такой?

Вот так они и попались на крючок. Итарк их зацепил, заговорил, задурил им головы, как это умеют только итарки. Он так расписывал обоим парням круглые, блестящие монеты чеканного золота, тяжелые, полновесные, одна к одной, с толстым рельефным краем, что у обоих аж глаза затуманились. Им показалось, что они уже видят этот клад и холодные полновесные золотые кругляши оттягивают им руки. Даже когда итарк выдохся и замолчал, видение золотых монет не исчезло. Оба сразу поверили, что клад существует, ждет их, и остается только пойти и забрать его. А для этого от них требовалось освободить итарка и отправиться вместе с ним в замок.

— Мы не такие дураки! — воскликнул Келан, еще пытаясь противостоять искушению. — Понимаем, что ты просто хочешь обдурить нас и сбежать. Наверное, — с болью добавил он, нехотя расставаясь с ослепляющим видением, — наверное, нет никакого клада!

— Я клянусь, что не солгал вам ни единым словом! — негромко и торжественно произнес итарк, и оба парня окончательно поверили ему, хотя должны были бы знать, что итарки умеют обманывать, не сказав ни единого слова лжи. Но, наверное, к тому времени они не могли уже думать ни о чем другом, кроме предстоящего путешествия. Кроме того, каждый из них в глубине души надеялся, что Ирви уж точно не устоит перед ним, когда он вдруг станет сказочно богат, и рисовал в уме картины чудесного будущего. Ни у одного даже не промелькнула мысль, что если их план удастся, то и соперник окажется таким же богачом.

Для похода решили дождаться весны, а пока держать все в тайне. Но когда о задуманном узнала Ирви — уж не знаю, кто из двоих парней похвастался ей будущим богатством, а может статься, и сам итарк разболтал, — она вдруг заявила, что пойдет с ними. Никил и Келан сперва испугались за нее так, что хотели и вовсе отказаться от своей безумной затеи. Не тащить же любимую в такой опасный поход. По пути могло встретиться множество опасностей: и дикие звери; и лихие люди, которых расплодилось немало с тех пор, как итарков в наших краях не стало, а оружие, наоборот, завелось у каждого; и бездонные трясины, прикидывающиеся невинными полянками; и покинутые деревни, где, по слухам, водились мстительные неупокойники. Но Ирви не позволяла Никилу и Келану отступить и к тому же твердо вбила себе в голову, что обязательно пойдет с ними. Стыдила их, обзывала тряпками и трусами. Напоминала о кладе, не давая забыть о нем ни на день. Бедная девочка на самом деле вовсе не мечтала о золоте, она хотела только освободить своего итарка и совсем не думала о том, что случится потом.

Когда потеплело, пришла пора отправиться в путь. Цепь была заранее подпилена, и в ночь побега они дергали и тянули, пока слабое звено не поддалось. Довольно длинная часть ее так и осталась на итарке. Но Никил с Келаном решили, что так даже и лучше, надежнее связывать его на ночь. Да и спать решили по очереди, чтобы стеречь итарка и не дать ему сбежать.

Одной весенней ночью все четверо покинули деревню. Впереди шел Никил, за поясом держа старый однозарядный пистолет. За ним итарк, Ирви, и последним шагал Келан с маленьким топориком за плечами. Никилу и Келану казалось, что они отлично подготовились к походу. Погони можно было не опасаться — у нас в деревне не промышляли охотой. Не было ни опытных охотников, ни следопытов и ни одной хорошей охотничьей собаки. Да никому тогда и в голову не могло прийти, куда они держат путь…

Так уж вышло, что ни одному из этих двоих парней не пришлось отправиться на войну и сражаться. Келан был еще слишком юн для похода, и его решили не брать с собой, а Никил, хотя и подошел бы по возрасту, но, как единственный сын вдовы, всю войну оставался дома. Оба были молоды и наивны, хотя считали себя взрослыми и опытными, готовыми увидеть мрачные покинутые развалины Стлин Нат Альсара. Они не умели убивать и еще ни разу не заглядывали в глаза человеку, которому перед тем нанесли смертельный удар. И совсем позабыли, что рядом с ними молчаливой тенью шел тот, кто умел и заглядывал. И еще с ними шла Ирви, нежная и бесстрашная.