Все еще на канате (гет)

С надеждой и мечтой наступает определенный момент, когда вы либо сдаетесь, либо посвящаете ей всего себя. И если выбираете мечту, если упорно идете к цели, то уже никогда не остановитесь, поскольку она — ваше все.

Лэйни Тейлор «Муза ночных кошмаров»

Ближе к вечеру Инеж разбудили знакомые голоса. Она спала в высоко подвешенном гамаке, но даже оттуда слышала разговоры друзей. Инеж со стоном перевернулась на бок и укрылась одеялом с головой. Как назло, Нина впервые встала пораньше именно в тот день, когда Инеж хотела понежиться в кровати.

— Проснись и пой, сладкая булочка! — пропели снизу.

Инеж выпростала из-под одеяла руку и показала средний палец. Раздался взрыв смеха.

— Значит, капризничаем, — хихикнула Нина. — Бреккер снова заставил тебя работать сверхурочно?

При этих словах что-то холодное свернулось у Инеж в животе, и она тут же проснулась.

Работаешь сверхурочно, маленькая Рысь?

Но затем Инеж накрыли знакомые звуки Цирка, и ее отпустило.

«Я в безопасности, я в безопасности, я дома» — мысленно повторила она, глядя на алый купол шатра.

— Почему первым делом ты над всеми издеваешься, Нина? — пробурчала Инеж.

— Не первым! Спускайся завтракать, иначе тебе ничего не достанется!

Как только Нина произнесла последние слова, Инеж услышала сладкий аромат выпечки, отчего у нее сразу потекли слюнки. Она завертелась в гамаке, и под подтрунивания Нины спрыгнула вниз.

Нина и Матиас сидели по левую строну стола, Джеспер с Уайленом — по правую. Завтрак уже накрыт: на любимой голубой тарелке Инеж высилась горка вафель со взбитыми сливками и клубникой. Перед местом Каза в изголовье стояла порция хрустящих вафель, присыпанных пудрой, и дымящаяся кружка крепкого кофе.

Поздоровавшись, Инеж скользнула на свое место и потянулась к столовым приборам. Вафли на вкус были просто божественными. Инеж наверняка ахнула бы от восторга, но ее опередил Уайлен, громко застонав, чем рассмешил всех присутствующих. Юноша сразу покраснел от смущения, и Инеж успокаивающе похлопала его по руке.

— Не обращай на них внимания, — посоветовала она, облизывая с губ крем. — Нина стонет громче.

— Уверена, что так и есть, — промурлыкала Нина и посмотрела на Матиаса, невинно захлопав ресницами. — И чья в этом вина?

Матиас отрезал кусочек вафли и принялся усердно обмакивать его в варенье.

— Кухни, моя дорогая.

Все дружно фыркнули.

— Ты уже съела мою порцию, Зеник? — хрипло поинтересовался Каз, входя в палатку. Несмотря на ранний час, как всегда безукоризненно одетый в черный костюм. Инеж успела поймать мелькнувшую улыбку на его лице, когда Каз занял свое место и глянул на тарелку.

— Я так и поступила бы, если бы твои вафли не были безвкусными и скучными, — Нина указала на свои вафли, утопающие в меду, сладком твороге и фруктах. — Прям как ты.

— Твои оскорбления становится банальными, Нина. Ты теряешь хватку.

Смех и лязг столовых приборов слились для Инеж в однообразный фон. По правую руку Уайлен помешивал кофе в кружке, наблюдая за разговором.

Инеж не могла вспомнить свой первый завтрак. Кто тогда сидел за столом, кроме Каза и Джеса? Вроде светловолосая Аника с дикой улыбкой. И Пим, и Ротти. Это было так давно, что больше походило на сон внутри сна.

Что бы показал хрустальный шар, если бы Инеж сегодня пришла в шатер Нины и попросила показать сокровенное желание своего сердца: жажду разгадать, что кроется под этой прекрасной иллюзией, увидеть печальную правду? Или что Инеж хочет и дальше жить во сне?

Однажды за распитием персикового вина она спросила Нину, правдивы ли ее предсказания.

Нина сделала глоток, прежде чем ответить.

— Что вообще значит правда? Неужели все это правда? — она обвела рукой пейзаж: шатры, поляну, где они устроили пикник.

— Ты говоришь, как Каз, — язвительно заметила Инеж. Нина ахнула и театрально схватилась за грудь. — Ты понимаешь, о чем я.

Вздохнув, Нина перевернулась на живот и вытащила из корзины яблоко, избегая смотреть Инеж в глаза.

— Они получают то, зачем приходят. Слышат то, что им нужно было услышать. Они уходят от меня ободренными и полными надежд, что смогут погасить кредит или завоевать сердце понравившейся девушки. Кто знает, сбудется это или нет?

Инеж покачала головой.

— Значит, это всего лишь сладкая ложь?

Нина на мгновение задумалась, а потом пожала плечами и откусила от яблока. Кожица плода была такой яркой и блестящей, что его легко было принять за восковой муляж.

— Люди нуждаются в ней, как в воздухе, Инеж.

И когда Каз улыбался ей, Инеж не могла спорить с этим утверждением.

* * *

— Видишь флаг?

Уайлен прищурился и кивнул.

— Помнишь, что он значит?

— Если он вздернут — мы выступаем. Опущен — отдыхаем.

— Правильный ответ, господин Ван Эйк, какой вы старательный студент, — Джеспер улыбнулся, заметив, как Уйален сглотнул. — Итак, чем планируешь заняться?

— А что вы обычно делаете в свободные дни? — спросил Уайлен.

Инеж пожала плечами.

— Проводим время вместе, как правило. Играем в игры, рассказываем истории.

— Получаем удовольствие, — Джеспер красноречиво пошевелил бровями.

— Получаем удовольствие, — повторила Инеж. — Что бы это ни значило. Хочешь, мы снова проведем экскурсию по лагерю? Если вдруг ты не запомнил.

Уайлен оглядел шатры.

— Этот мой, — махнул он рукой, и Инеж уловила в его голосе нотки гордости. — А этот твой, верно, Джеспер? А остальные?

— Этот Каза, — Инеж кивнула в сторону аккуратного черного шатра, на крыше которого сидел белый голубь. — А тот, что рядом — мой.

Уайлен ошеломленно запрокинул голову, чтобы разглядеть шатер в полный рост.

Инеж с трудом подавила ухмылку.

— Самый пестрый — Нины. А самый большой из них — Матиаса.

— Хочешь верь, а хочешь нет, но это не имеет ничего общего с его размером, — вставил Джеспер. — Там живут животные.

— Какие животные?

— Всякие. Каждое выступление разные. Тигры, волки, рыси, тюлени. Собаки и кошки. Павлины. Но они ненастоящие, в отличие от воронов. И нас. Остальное — Святые их знают, что такое.

Уайален нагнулся и подобрал с земли ракушку.

— Кажется настоящей. А этот чей?

Инеж сразу догадалась, куда он указал.

Шатер, о котором спрашивал Уайлен, стоял в самом сердце Цирка в окружении палаток артистов. Малиновый, на солнце он мерцал золотом, а ночью — серебром.

Инеж ни разу не была внутри.

— Это шатер Инспектора манежа, — нарушил тишину Джеспер. — Я говорил вчера. Держись от него подальше.

Инспектор манежа. Дух, который, как известно Инеж, создал Цирк и властвует над пространством и временем. Они выдвинули тысячи теорий о том, кто это мог быть, и, вероятно, ни одна из них не верна. Нина была убеждена, что это какой-то невероятно могущественный гриш; Матиас думал, что это доброжелательное божество. Джеспер избегал этой темы, что значит только одно: однажды он наговорил лишнего, и Каз велел ему молчать.

Каз — единственный, кто отваживается заходить в шатер Инспектора манежа, но не говорит о том, что там видел.

Инеж давно смирилась с этой тайной. Цирк мог быть кусочком рая, дарованным им Святыми, но она была не прочь послушать другие версии.

Джеспер принялся рассказывать Уайлену о погоде, а Инеж наблюдала, как их неосознанно тянет друг другу невиданной силой.

Так открыто и бесхитростно. Приятно было наблюдать, как зарождается что-то хорошее.

Улыбнувшись, Инеж оставила их одних.

* * *

Она нашла Каза возле его шатра, словно он специально ее ждал.

Он сидел и лениво листал потрепанный сборник сказок, который перечитал уже сотню раз, останавливаясь на любимых иллюстрациях. На руках не было перчаток, и сердце Инеж сжалось от предвкушения — значит, сегодня хороший день.

Она знала все иллюстрации по памяти. Единорог в кустах малины. Русалка, высунувшаяся из воды. Купающийся в луже воробей.

Инеж остановилась, захваченная своими мыслями.

Если бы они с Казом встретились вне цирка, то жили бы, как нормальные люди. Поженились, завели детей и состарились вместе.

Но этому не суждено было произойти: она бы умерла в Зверинце, и только Святые знают, от каких ужасов спасся Каз и как давно это было.

Инеж много размышляла об этом, когда начала влюбляться в него. Но чем больше времени они проводили вместе, тем более незначительными казались эти вопросы. Какая разница, кем они были до Цирка? Сейчас они здесь, и это здесь — единственное, что у них когда-либо будет.

Пролетели годы, и вот они мужчина и женщина, запертые в молодых телах. Вечно юные и прекрасные. По рассказам бабушки, некоторые люди продавали души демонам, чтобы получить то, что есть у них.

Она должна перестать желать большего, когда исполняется каждая прихоть; когда Каз медленно закрывает книгу и смотрит на нее.

Протянув руку, он медленно притянул Инеж к себе. И когда она встала у него между ног, Каз деликатно накрыл ладонью ее бедро, очертив большим пальцем выступающую косточку, отчего у Инеж перехватило дыхание.

Она должна перестать желать большего. Потому что то, что между ними, — самая реальная вещь в окружающем их океане магии.

Этот мальчик впустил ее. Этот мальчик пробрался через стены, которые она выстроила, словно вор. И их невозможная связь утоляет тоску по дому и поддерживает в самые трудные дни. Не страшно, что она больше никогда не увидит своих родителей. Не страшно, что никогда не вернется домой. Не страшно быть заводной танцовщицей в стране чудес, пока у ее есть Каз.

Инеж каждый день, словно литанию, повторяла себе эти слова, пока не начала в них верить.

Она убрала упавшие на лицо Каза прядки, и он улыбнулся ей по-мальчишески задорно и открыто.

Перед глазами вереницей, словно вытягиваемые фокусником из шляпы разноцветные платки, замелькали образы: Каз читает сказки их детям, как когда-то читал Инеж отец. Качает их в руках. Поет колыбельные.

У детей маленькие ручки и светлые глаза.

Жадность — это порок.

Инеж просила прощения у Святых, и все равно жаждала большего.

* * *

Время шло.

Уайлен отлично вписался в их труппу, словно всегда был ее частью. Они с Джеспером уходили вместе после выступлений, а на завтрак приходили, держась за руки и улыбаясь.

Инеж молилась, ела, выступала. Целовала Каза в хорошие дни, в прекрасные — занималась с ним любовью. Читала новые книги, плела венки, пела у камина вместе с друзьями и пару раз наблюдала за их выступлениями.

Все, как всегда. И все же Инеж чувствовала приближение перемен. Ее сны стали короткими и лихорадочными, а руки дрожали, когда она заплетала косу.

Время, так долго не касавшееся Инеж, все же догнало ее.

* * *

Инеж приземлилась на проволоку и собиралась сделать очередной пируэт, когда заметила ее.

Под бумажной луной, в полумраке шатра, среди пестрой толпы зрителей — она все равно разглядела ее. Инеж тянулась к ней, как тянулась в детстве, когда разбила коленку. Дыхание перехватило, и Инеж замерла, не в силах пошевелиться. Казалось, мир сошел со своей оси.

Инеж выглядела на шестнадцать, она юна и полна сил, но за пределами Цирка жизнь шла своим чередом. Лицо женщины испещрено глубокими морщинами, будто кто-то вырезал их ножом. Выбившиеся из-под зеленого платка волосы полностью седые, спина сгорблена.

Но Инеж смотрела на нее и видела, как мама поет ей колыбельную, готовит ужин, смеется над ее глупыми шутками и принимает венки из ромашек. Мама молится, мама шагает по проволоке, как она сама.

Жгучее желание спрыгнуть вниз и кинуться в мамины объятия, всмотреться в знакомые и печальные глаза, накрыло Инеж с головой.

Сердце гулко билось в груди.

«Моя мама здесь. Мама нашла меня».

Перед глазами пролетели годы в Цирке: миллион выступлений, миллион часов посиделок с друзьями, миллион поцелуев с Казом. Миллион грез. Целая жизнь в прекрасном сне.

Мама подняла голову и встретилась с Инеж взглядом.

Без раздумий, Инеж сошла с проволоки.

Она падала, раздались крики. Вороны каркали: «нет, Инеж! Нет, останься!»

В один миг она падала, а в другой уже летела.

Но когда Инеж попыталась закричать, из горла вырвался пронзительный птичий щебет.