Три высказывания о тебе (гет)

Скромное торжество завершилось, и, пока коллеги ждали внизу, чтобы вместе дойти до метро, они поднимались в его кабинет. Он — чтобы забрать свои вещи. Она — чтобы вручить ему подарок без посторонних глаз и ушей. И ещё — сказать кое-что важное, к чему она, спустя два с половиной года, наконец чувствовала себя готовой. Ей вдруг стало безразлично, что он ей ответит, тем более, не оставалось сомнений, что он ответит ей взаимностью. Затяжные крепкие объятия, взгляд, скользящий по толпе и цепляющийся за неё, горячие приветствия, внезапные ночные сообщения; угощения, улыбки, вопросы, внимание, нежность, нескончаемые комплименты, пусть даже иногда тривиальные. Он явно восхищался ею, хвалил её глаза, ум, наряды, профессиональные навыки. Сначала она чувствовала, теперь — знала наверняка.

— Теперь обещанный подарок от меня, — она протянула тёмно-синий подарочный пакет с тонкими серебристыми ленточками.

— Спасибо! — он взял пакет и, едва коснувшись её плеч, чмокнул не то в висок, не то в ухо. — Ну-ка, что там…

Повернувшись к ней полубоком, он потянул ручки пакета в стороны и заглянул внутрь.

— А в прошлом году не заглядывал… — говорила она, улыбаясь. — А вообще по этикету…

Он захлопнул пакет.

— …по этикету положено заглядывать.

Он вновь нырнул головой в картонные стенки.

Они были знакомы уже много лет, но его день рождения праздновали только второй раз. Он долго скрывал дату, и ей не сразу удалось её выяснить. Зато она быстро запомнила его увлечения: он коллекционировал часы и походные принадлежности. Он показывал ей особо интересные предметы, рассказывал о них подолгу, с большими любовью и трепетом. В прошлом году она подарила перочинный ножик покойного деда-фронтовика, а в этом — наручные часы с встроенными песочными, секундомером и календарём. Она прекрасно понимала, что это плохая примета. Год назад она потребовала от него рубль, и он моментально нашёл в бумажнике пятидесятирублевую купюру, на которой синей ручкой было нацарапано: «Тимур 8(903)».

— Какие же дорогие подарки ты мне даришь! Что в прошлом году, что в этом. Нельзя же так, ты меня балуешь…

Она обхватила его руку чуть выше локтя и прижалась головой к его плечу. Он замер. Воздух вокруг искрился.

— Это всё потому…

Нет, она сказала это не прерываясь. Смело, уверенно, честно.

— Я дарю тебе дорогие подарки потому, что люблю тебя.

Искры градом упали на пол и растворились. Он стоял на месте.

Она и забыла, как представляла себе этот момент, и было всё равно, что сказала это не глядя в глаза, как хотела.

— Ты услышал, что я сказала? — спросила она, не отрывая щеки от его пиджака.

— Услышал.

Он наконец пошевелился и начал прятать пакет в портфель, с хрустом сминая картон. Ей пришлось разомкнуть руки и отпустить его.

— Я сказала это не потому, что выпила. — В этот момент она не чувствовала досады.

Он не реагировал и не поворачивался лицом.

— Пошли. — Он подошёл к выходу, выключил свет и открыл дверь.

Между вторым и первым этажом, пока они ещё были вдвоём, она переспросила:

— Ты точно услышал, что я сказала?

Она увидела его серое лицо.

— Угу.

До метро они шли большой компанией. Она по обыкновению взяла его под руку: однажды во время гололёда он предложил ей опору в своём лице, и вот уже полтора года они ходили так в любую погоду.

Он шутил, но она чувствовала, что между его смехом и им самим — дубовая кора. Слова звучали где-то вдалеке, капли начинающегося дождя покалывали щёки.

Они спустились в метро, проезжали станцию за станцией, коллеги прощались и выходили из вагона. Так он и она вновь остались одни.

Ей — ехать в совершенно другом направлении, но попрощаться она не могла: разговор только предстоял. Они будто негласно о нём договорились. Он даже не поворачивался в её сторону.

Её склонность придумывать свою жизнь наперёд позволила проиграть в голове тысячу сценариев этого дня. Каждый раз события развивались по-разному. Почти всегда она пыталась настроить вселенную на позитивный исход. Сейчас сценарий писался начисто, и все черновики и наброски оказались утеряны.

Они вышли на станции, на которой он пересаживался на свою линию. Встав у красно-синей стойки информации, он начал что-то говорить.

— Я не слышу! — она перекрикивала поезда.

— Давай поднимемся, — прочитала она по губам.

Когда они поднимались по эскалатору, уже она смотрела на встречных пассажиров, а он — на неё.

— Ну ты, конечно, меня удивила! — прозвучало осуждающе.

— Да, понимаю…

Он стоял на ступеньку выше.

— Да… Ты меня поразила… — повторил он.

— Я понимаю, что это неожиданно, — словно оправдывалась она.

Они вышли из метро. Лил тёплый проливной дождь. Они спрятались от него под аркой и встали лицом друг к другу.

Она не чувствовала ни страха, ни волнения. Ей уже просто хотелось поскорее с этим закончить.

Он постоянно отводил взгляд, как пристыженный мальчишка. То подолгу молчал, то внезапно произносил: «Не ожидал я от тебя такого…»

Наконец прозвучала новая реплика с неожиданно ясной вопросительной интонацией:

— Что будем с этим делать?

Она развела руками, улыбнулась и ответила вопросом:

— А что обычно люди делают в таких ситуациях?

— Нет, ну, ты что предлагаешь с этим делать? Чего ты хочешь?

— Ну чего может хотеть человек, когда он любит? Проводить вместе больше времени, делиться друг с другом переживаниями, ходить куда-то вместе…

— А делать-то нам с этим что? — не унимался он. — Нет, ну ты меня поразила…

Она чувствовала, что круг замкнулся, а собеседник начал напоминать ей хомяка в прозрачном шаре. Хомяк в панике истошно пищал, желая выбраться из заточения, но лишь судорожно дёргался и раскачивал шарик, который всё быстрее и быстрее катился по лужам.

— Пошли, — сказал он после десятиминутного молчания, и они вновь вошли в метро. Пока они переходили на его линию, он еще несколько раз пробурчал что-то о своём изумлении. Они неспешно брели по платформе, и вдруг он заговорил довольно связно:

— Понимаешь, с первой женой я прожил четыре года, со второй живу восьмой год, и поэтому любовь для меня — понятие эфемерное…

Сейчас он ей уже напоминал строителя, который скрупулёзно укладывает кирпичи, только плёнка перематывается назад, и кажется, что человек последовательно разбирает кладку.

Какая пошлая ситуация. Ни обручального кольца, ни единого упоминания семьи за годы дружбы. Лишь кокетство и заигрывание.

Поезд с грохотом въехал на станцию. Они встали между колоннами.

— Чего ты хочешь, интимных отношений?

— Ну, в том числе… — ей уже эта мысль стала отвратительна. Но не брать же слова назад. — Это же не главное… Точнее, не единственное…

— Нет, это главное. Ты просто женщина и не понимаешь, а я — мужчина, у меня другие ценности. А для этого что нужно? Квартиру какую-то снимать. Для отношений на стороне нужны деньги. И время, а времени у меня вообще нет. И вообще, ты как себе это представляешь, вот я приду и скажу: «Наталья Николаевна, я сегодня иду в театр. Один. Без тебя». Нет, ну это как-то странно…

А сейчас ей казалось, что она сердцем протёрла пыль под шкафом. Поезд уехал, только гул доносился из тоннеля. Снова молчание, вдали завибрировало приближение следующего поезда.

— Ну, ты подожди. Может, через два-три месяца само пройдёт?

Она пожала плечами.

— Ну ладно, тебе уже домой пора. Напиши, как доедешь.

Он крепко обнял её и не отпускал, пока поезд не остановился и не раскрыл двери. Он махнул рукой, бросил: «Пока!» и впрыгнул в вагон.

— Следующая станция: «Красные ворота».