Плоды Огня (джен)

За снегами, оттепелями, сыростью и пронизывающими морскими ветрами замаячила весна. Я снова слег с горлом и как-то потерялся в датах. Поэтому однажды спустившись в первый свой день без жара и противной слабости в теле к завтраку, я увидел мрачную жену, державшую письмо.

— Получила с фиоссой, — ответила Алисия на мой вопрос. — Прочти сам.

И отошла к окну, явно расстроенная содержанием записки.

Я взял бумагу. Писала Катарина:

«Мои дорогие Тиль и Алисия!

Надеюсь, вы не против провести этот день со мной? Мальчики позавчера уехали на неделю в поместье с братьями Рисаха, а я не могу оставаться в доме одна. Только не сегодня. Прошу вас, приезжайте. И простите мне эту слабость.

Катарина».

Мне захотелось крепко выругаться, но не при Алисии. Поэтому я просто зашипел, втягивая воздух сквозь сжатые зубы и пытаясь успокоиться. Потом взял утреннюю газету и взглянул на дату. Выдохнул. С деланным спокойствием сказал:

— Знаешь, а ведь сегодня день рождения Талера.

В глазах моей жены я прочел понимание.

— Тогда будет лучше пригласить Катарину к нам, Тиль. Мне кажется, так будет правильнее. Ведь, насколько я помню, господин Грэндалл был частым гостем в доме Гальвирров.

— Талер практически жил у них. — Кивнул я. — И у меня.

— У тебя не было Рисаха Гальвирра и мальчиков, не было стен и атмосферы дома Катарины.

— Значит, я еду за ней.

Этот день прошел в какой-то щемящей неге. Мы сидели в саду, еще заснеженном, наблюдая за последним в этом году снегопадом, таскали у ворчащей Полли печенье с кухни, пили чай и играли в снежки. Вечером в гостиной за глинтвнейном, я, расслабленный теплом и уставший от активных увеселений на легком морозце, пропустил момент, когда разговор свернул на байки о проделках отрочества и юности. Алисия рассказывала о том, как училась ладить с Обликом, как придумала Эрин и в какие, порой совсем не подходящие для юной чэры, места она заглядывала, будучи человеческой девчонкой. Мы с Катариной делились воспоминаниями о наших студенческих шалостях. Нам было весело вплоть до истории про печенье с кремом из вареного сгущенного молока.

— …И вот сидим мы втроем на полу. Тиль весь в саже, у Талера по волосам тесто стекает…

— И тут Талер говорит, — подхватил я и продолжил голосом друга: — «А неплохая взрывчатка получилась. Кат, умоляю, напиши формулу, то есть рецепт. Всеединый, да это сможет порох заменить!».

Повисла пауза. В комнате слышался треск пламени в камине и судорожные вздохи Катарины, пытавшейся сдержать слезы.

— Прости, Кат.

— За что? — Подруга криво усмехнулась. — По крайней мере, у меня остался его голос. Твой Атрибут... Это очень много, Тиль. У других нет и такого.

Вечер был испорчен, и мы все отправились на покой раньше, чем планировали.

Я не мог уснуть. Поцеловав жену в плечо, я накинул халат и спустился в кабинет, надеясь, что на меня нападет вдохновение поработать, и я смогу провести эту ночь, не бездарно пялясь в темноту. Взгляд упал на стоящий на столе рядом с чернильницей стакан с карандашами — ими пользовался Талер, когда жил у меня, работая с чертежами, теми, которые имел право выносить. Где-то на чердаке пылятся коробки с вещами Талера — я забрал их из его квартиры, и до сих пор не поднялась рука разобрать или выбросить… «Это очень много, Тиль» — голос Талера без Талера. Нет, Кат, этого ничтожно, издевательски мало. Не обманывай себя.

— Талер, сгоревшие души тебя побери! Почему тебя нет, когда ты нужен мне и ей? — Я шептал, хотя мне хотелось орать.

Потревоженный моим голосом Стефан проснулся, но ворчать не стал, только вздохнул и предложил выпить. Кальвадос не смыл липкой тоски. С бокалом в руке я подошел к окну. Падали редкие снежинки, и краем глаза я увидел, как по голубовато-белесому двору шмыгнула кошачья тень, оставляя цепочку отпечатков лап.

Следовало все-таки разобрать счета и письма, скопившиеся за время моей болезни, что и послужило мне занятием на пару часов. Я уже отправился было в спальню, как вдруг ночь прорезал резкий звук дверного звонка.

— И кому это не спится? — вздохнул я и, взяв Анхель (мало ли, кто и с какими намерениями приходит во втором часу ночи в дом почтенного чэра), пошел в прихожую.

Сначала пошел, но, услышав испуганный вскрик Блассета, который, видимо, успел уже открыть дверь, понесся со всех ног. И замер. В дверном проеме, в свете лампы, виднелся до боли знакомый худой силуэт длинноволосого мужчины. Этого не могло быть, но вот здесь и сейчас, на моем пороге секунду стоял, а после начал заваливаться навзничь…

— Талер! — Севший шепот Катарины привел меня в чувство. Мы втроем склонились… Над кем? Митмакем? Но они появляются только в Королевстве Мертвых. Морок? Личина? Я никогда не слышал о магии или настолько совершенном гриме, который смог бы так подделать внешность. Да и кому нужно так жестоко шутить? Надо мной? Над Кат? Бред! Значит, митмакем… Как-то спонтанно переродившийся на семейном кладбище Гальвирров…

Тело дрогнуло, пошевелилось. Я попытался оттеснить Катарину за спину, но тут митмакем открыл глаза. Да, взгляд был мутноватый, но глаза не были бельмами восставшего. На нас, удивленно моргая, смотрел Талер Грэндалл.

— Блассет, скорее, пошлите за врачом, — раздался из-за плеча высокий чистый голос Алисии.

На что похоже чудо? Что положено чувствовать, когда оно свершается? Когда тебе пять, и с тобой впервые заговаривает амнис, точнее, ты впервые слышишь его, ты пугаешься. Когда тебе десять, и тебя берут на охоту в компании взрослых мужчин, ты не веришь, весь день ходишь на ватных ногах и едва ли не летаешь, а вечером, взбудораженный, долго не можешь уснуть, потому что кажется, что свершилось — ты вырос. Когда тебе девятнадцать и на тебя благосклонно взирает красавица, та, что не дает покоя воображению наяву и во снах, испытываешь счастье и легкое самодовольство — внимание обратили на тебя, значит, именно ты достойный. Когда тебе тридцать, и ты уже дважды умирал, и доподлинно знаешь, что чудеса случаются, но ты уже не единожды использовал свой уникальный шанс на чудо… и вот, здесь и сейчас лежит и дышит друг, чье мертвое тело ты вынес на своих руках, что ты чувствуешь, Тиль-Пересмешник? Боль. Усталость. Опустошение. На меня вдруг навалились все дни без Талера, все эти — увидел в толпе знакомую фигуру, уронил его вещь, вспомнил, как мы вместе…

Ночь была долгой. Когда я перенес Талера в комнату и стащил с него мокрый, перепачканный землей погребальный костюм, я отметил, что раны будто бы зажили, но, потревоженные, раскрылись снова. Доктор Делиль, маленький пухлый жвилья, которого привел Блассет, подтвердил это мое впечатление и долго удивлялся, как ранения, смертельные и для лучера, не только не убили человека мгновенно, но и почти затянулись.

Талер так и не пришел в себя. Иногда метался, бредил, повторяя что-то вроде: «Сейчас», «Я иду, подожди», «Кат, не плачь», «Тиль», но все это было так бессвязно, что понять я и не пытался. Перед рассветом жар спал, и беспамятство стало сном. Доктор откланялся, оставив лекарства, а я, Катарина и Алисия остались в комнате. Я отошел к окну и смотрел, как ночь становится из фиолетовой серой, а утро из серого розовым. Вслушивался в хрипловатое дыхание друга и до одури боялся, что сейчас проснусь.

Я обернулся к кровати. Кат сидела в кресле у изголовья, и на ее сером лице я видел все то, что чувствовал сам. Рука подруги касалась плеча Талера.

Меня отвлекла Анхель. Моя молчунья-амнис разрывалась от переполнявших ее противоречивых эмоций, которые сдерживала, пока я занимался другом. Были там радость за меня, тревога, опасение, попытка привлечь мое внимание к чему-то, чего я не замечал. Этот тугой клубок у меня не было сил распутывать, и я проворчал:

— А если словами?

— Приведи Стефана, — ответила Анхель, — может быть, он сможет узнать эту странную силу, которую я чувствую в Талере.

— Но это Талер?

— Да, но… — и замолчала. Понимай ее, как хочешь.

Стефан не спал. Он уже знал часть истории, у Анхель с ним особая связь. Пока мы шел из кабинета в спальню Талера, я успел рассказать оставшееся.

— Я ничего не могу тебе сказать, мой мальчик. Мне надо на него посмотреть. В теории Всеединый или Двухвостая легко могли бы воскресить, но зачем им это делать? Хотя тебя вытащили буквально из Пламени… Но ты тогда спас Рапгар… А Талер… прости, но я не знаю, зачем им понадобился человек, который даже не маг. С другой стороны, кто я такой, чтобы судить о деяниях Создателя и Смерти?

В спальне было довольно шумно: Кат рыдала в объятиях проснувшегося Талера. Ее, такую сильную в горе, сломала радость. Катарина старалась успокоиться, но всхлипы прорывались сквозь стиснутые зубы. Талер гладил ее по волосам здоровой рукой и шептал что-то успокаивающее. На них, таких открытых сейчас друг перед другом, смотреть было неудобно, и я перевел взгляд на Стэфана:

— Твой вердикт, старина.

— Рано о чем-то говорить уверенно, Тиль. Но это странно. Этот… он Талер, но… как бы тебе сказать поточнее… Мы, амнисы, ощущаем живых существ по-другому, не так, как вы или люди. Близких, я имею в виду, тех, кого мы знаем. Тебя или вот его можно загримировать… да хоть под мяурра, но я все равно чувствовал бы вас, как лучэра или человека, и притом единичного Тиля или Талера. Это чувство слабое, Тиль, оно не сработало, например, с Алисией и Эрин, потому что я не был с нею в достаточной мере знаком.

— Я понял, Стэфан. Вы чувствуете расовую принадлежность, кровь или еще что-то там и различаете единичного представителя. Ну, это логично, иначе, как вы могли бы служить семьям лучэров, которые бывают многочисленными и не всегда живут вместе.

— Все так. Возвращаясь к Талеру… Я сейчас скажу то, во что не верю сам, но так мог бы ощущаться Талер, если бы был чуть-чуть лучэром.

— Это как я и Алисия? Или как Бэсс?

— Нет. Рожденные от людей и лучэров — лучэры, хотя и слабее чистокровных. Связь низших и лучэров дает вообще другое существо, хотя мы по привычке и называем их низшими. Кстати, я никогда не слышал о потомках низших и людей. Нет, Талер остался человеком, но, похоже, получил благословение Звезд. А еще от него прямо-таки несет Изначальным Пламенем.

— И чем это грозит?

— Ему? Возможно, более долгим веком, по сравнению с обычными людьми, и более крепким здоровьем. Раны, ты говорил, затянулись? Как у тебя тогда?

— Угу.

— Странно, конечно. Более чем странно… — Стэфан задумался. — А что до окружающих, не знаю. Поживем — увидим, мой мальчик. И в любом случае, нужно будет послушать, что он скажет.

Во время разговора со Стефаном я краем глаза наблюдал за происходящим. Катарина постепенно успокаивалась. Она отстранилась от Талера и посмотрела на нашего друга долгим сияющим взглядом в котором смешивались отчаянная радость и толика неверия.

— Живооой! — Кат абсолютно по-детски шмыгнула носом и… вдруг широко зевнула.

К ней бесшумно подошла Алисия, приобняла за плечи и повела к выходу. У порога Катарина обернулась, как мне показалось, желая убедиться, что все, что произошло — не сон, не морок. Талер проводил ее взглядом.

— Привет, Тиль. — Негромкий слабый голос нарушил неловкое молчание.

— Здравствуй, Талер.

— Ты расскажешь мне все? Я ведь не мог выжить, тогда как?.. — это было сказано умоляюще.

Хотел бы я знать, как, дружище. И еще сильнее хотел бы быть уверен, что ты не отправишься туда, откуда пришел

— Что ты помнишь?

— Так… Ты пошел за экипажем, а я остался с Пророком. Старик был в забытьи. Потом пришли, судя по шагам, трое. Они крались, но кто-то из них задел пустое ведро или еще что-то железное. Оно загрохотало, старик вскинулся, порывался бежать. Те, кто пришли — Красные Колпаки — начали стрелять. Я закрыл старика собой, и в меня попали, в грудь или живот, вроде бы несколько раз — не знаю. Я пару раз выстрелил и отключился. Вроде бы, в кого-то попал.

— Ага. Ты забрал двоих. А это твои «трофеи», — я подтянул Талера повыше на подушках и подал тарелку, куда доктор несколько часов назад бросил вынутые из его тела пули. Помнится, удивлялся — ткани тела как бы вытолкнули их на поверхность.

Талер рвано выдохнул.

— Пять.

— И еще две: одна навылет, а вторая чиркнула по правому плечу.

— Тогда как?.. — Мой друг взглянул на меня растеряно и помрачнел. — Тиль, я не могу оставаться в твоем доме. Если я выжил после такого… Я не знаю, что я такое, и я могу быть опасен для тебя и Кат. Что?!

Меня накрыло — эта безумная ночь стоила мне немало нервов, и напряжение прорвалось. Я хохотал, как полуночный филин.

— Талер, — все еще посмеиваясь, начал я, — твоя паранойя лучше, чем что бы то ни было, дает понять, что ты — это ты.

И продолжил уже серьезно:

— Разбирательство, конечно, будет, тебя же надо восстановить в гражданских правах. Не волнуйся, жандармы, по крайней мере, двух отделов выпьют не одну кружку твоей крови.

— Хорошо, если так. Могут ведь и прикопать без затей, чтобы не портил картину мира, — пробурчал Талер. — А что старик?

— Я нашел его мертвым.

— Жаль. Значит, все было зря.

— Не скажи. Я обещаю, я расскажу тебе все, но сейчас я хочу знать, что произошло этой ночью?

Талер начал говорить не сразу.

— Сперва был звон в ушах и удушье. Потом раздался треск и меня что-то выбросило вверх. Продышался. Открыл глаза. Услышал плач Кат, а после твой голос, ты сказал: «Талер, сгоревшие души тебя побери! Почему тебя нет, когда ты нужен мне и ей?». И я побежал… Или пополз? Не могу вспомнить. Помню только, что боялся не успеть, думал, что нужен вам.

— И был прав, — я постарался скрыть, насколько мне не по себе. — Не просто нужен — необходим.

— Спасибо, — Талер выглядел очень смущенным. Помолчал. Снова заговорил, сбивчиво, взволнованно: — Тиль! Там было какое-то существо. Оно походило на льва… нет, меньше и изящнее… пантера с гривой, вот! Оно светилось синим, как электрическая пуля. Я бежал, а оно бежало рядом, и когда я падал, оно подходило, позволяло уцепиться за себя и встать. Тогда все менялось, как будто я разом преодолевал огромное расстояние. Я понимаю, что этого не могло быть, но я помню… Тиль, я сошел с ума?

— Ты думаешь… — Слабым, надтреснутым голосом начал Стефан.

— По крайней мере, это объясняет, как Талер добрался за такое время от кладбища Гальвирров к моему дому. Знаешь, Стефан, я уже устал удивляться.

— Ты знаешь, что это было? — Талер не мог слышать Стефана — да, впрочем, только Двухвостая его знает, что он теперь мог и чего не мог! — но меня-то слышал прекрасно. — Ты расскажешь? А Эрин? Ты нашел ее?

Тут в дверь постучались. Вошла Алисия. Она явно слышала последнюю реплику моего друга и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул.

— Катарина спит. Уснула мгновенно. А что до вашего вопроса, господин Грэндалл, да, Тиль нашел Эрин, — Алисия проказливо улыбнулась. Мне надо бы почаще вспоминать, что, несмотря на жизненный опыт, какого большинство чэр не имеют и в двести лет, моей жене всего восемнадцать.

Алисия приняла Облик. Талер пораженно ахнул.

— Тиль, я могу остаться? Мне тоже интересен твой взгляд на те события.

— Конечно, милая, — я предвкушающе улыбнулся и невиннейшим тоном сказал: — Кстати, Талер, ты ведь знаком с чэрой Алисией эр Раше, моей женой?

Настолько ошарашенного лица у моего друга я не видел с того дня, когда впервые появился, точнее, исчез перед ним в Облике.

— О! — Слегка отойдя от удивления, он широко улыбнулся. — Поздравляю! Жаль, я пропустил. — Он посерьезнел. — Рассказывай.

И я рассказал. Алисия время от времени вставляла реплики, ехидно комментируя свое, а иногда и мое поведение. Амнисы присоединились. Насколько я понял, все они специально для Талера пытались смягчить ужас тех событий. Уловка удалась лишь наполовину: все мы смеялись, но когда рассказ подошел к концу, Талер сказал:

— Ты легко отделался, Тиль. А вы, чэра…

— Просто Алисия и просто Талер, — перебил я. Жена согласно кивнула.

— Ты, Алисия, должна благодарить свой Облик. Такие люди, да еще и с ручным маньяком… Я даже представлять не хочу, что тебе пришлось пережить. Прости за прямоту.

— И не представляй. Я рада, что ты с нами, Талер. Человек, которого так любят Тиль и Катарина должен быть замечательным…

Ее прервал стук, и после разрешения в комнату вошла наша новая горничная, молоденькая жвилья Люсиль с каким-то вопросом от Полли по поводу завтрака. Алисия извинилась и ушла, к большому облегчению донельзя смущенного Талера. Мой друг никогда не считал себя ценным членом общества, даже в глазах друзей. Низкая самооценка всегда была его слабым местом.

— А где Шафья?

— Она теперь не с нами

Я ждал этого вопроса. Прекрасная магарка покинула мой дом через месяц после дела с Ночным Мясником. Просто однажды пришла и попросила расчета. На все вопросы загадочно улыбалась, а после поцеловала меня в щеку и сказала: «Счастья вам, саил». Забавно, но я в то время о женитьбе и не помышлял. Наверное, со стороны виднее… Так или иначе, Шафья ушла. Что я мог сделать? Только обязать писать, открыть счет в банке на ее имя с достаточной для ренты суммой и купить домик за городом. Об этом я и сказал Талеру.

— Адрес могу дать, если обещаешь не приставать к ней с безумными идеями о ревари, — закончил я.

— Нет. Спасибо, но нет. У девушки новая жизнь, и пусть она будет хорошей.

— Согласен. А теперь спи. Через пару часов будет завтрак, сегодня он поздний. Для тебя — бульон, — Талер мученически застонал. — Потом придет доктор Делиль. Талер, постарайся, чтобы он нашел тебя здесь.

— У тебя сегодня плохо с чувством юмора, Тиль. И выглядишь ты так же, как шутишь. Так что адресую вам ваш же совет о сне, чэр эр Картиа.

— Не премину воспользоваться им, господин Грэндалл. И кстати, с днем рождения, Талер. Правда, он был вчера… Извини, подарок будет позже.

— Вот еще, — фыркнул мой друг.

— Я так решил. Хорошего дня, Талер.

— Хорошего дня, Тиль.

На этом мы распрощались. Я спустился в кабинет, оставил там амнисов, а сам прошел в дубовую залу и встал у окна. Догорало утро. Дуб, окруженный домом, выглядел сонным и мрачным. Солнце уже растопило вчерашний снег на его темных ветвях, а вот у корней были белые сугробы со следами кошачьих лап. Я подумал, не уж та ли это кошка, что привела из небытия Талера, оставила их? И вот мы, я и Кат оживаем, как дуб по весне. Не верилось… Надо будет поближе свести Талера с Данте, как хотело это древнее чудовище. И хорошо, что Алисия вроде бы рада возвращению моего друга…

Раздались легкие шаги, и меня обняли со спины. Я благодарно накрыл тонкие ладони своими. Алисия была не в Облике, это я мог сказать, не оборачиваясь, — ее выдавал рост.

— Как ты, Тиль?

— Не могу поверить до конца. И знаешь, примешивается чувство какой-то иррациональной правильности происходящего. Как будто не на моих глазах попираются законы мироздания.

— Мой отец говорил, что чудо — оно всегда вовремя. Я бы добавила, что чудо — оно всегда правильно, как бы ни сопротивлялся наш разум. Я рада, что стала свидетелем чуда, Тиль.

Я не стал отвечать. Я просто развернулся в ее руках и обнял свою жену.