Плоды Огня (джен)

Если вы, любезные чэры, думаете, что в ту ночь возле княжеских Усыпальниц все закончилось, вы ошибаетесь. Решительно и жестоко. И я не о том, как все случившееся в ту ночь было списано на бунт. И не о том, сколько лучеров оказалось замешано в заговоре, какие «чистки» последовали и как мой дядюшка, чэр Гуго эр’Картиа вновь стал главой Палаты Семи, а Гвидо эр’Хазеппа снова сел в кресло начальника жандармерии — по слухам, не хотел, но Князю не отказывают.

И не о войне, с которой было покончено до изумления быстро — какая-то маленькая птичка чирикнула на ухо Князю, что, раз мы ведем военные действия в море, то было бы неплохо привлечь к ним тех, кто в воде чувствует себя буквально, как рыба. Да, я говорю о дьюгонях. Они, конечно, предпочитают пресную воду, но на вылазки в море для того, чтобы прикрепить мину к днищу вражеского судна, вполне способны. Малазанцы, разумеется, быстро поняли, что к чему. Под пулями и от взрывов погибли сотни дьюгоней. Но ущерб, который они нанесли флоту шейха, был таков, что малазанцам пришлось отступить и вести боевые действия на суше, а там… Мяурры, хаплапелмы, люди, лучеры, воодушевленные победами тех, кого считали бесполезными на поле брани, способными только строить плотины существами, выбросили войска захватчика с острова. Всем участникам Водолазной армады, как назвали подразделение дьюгоней, были даны наследственные гражданские права со всеми положенными льготами и некоторыми сверх того, а Князь поручил Комитету по гражданству составить законопроект о дьюгонях. Забавно, но одним из первых на Кирус отправился Арчибальд. Вернулось это «сокровище Рапгара» с медалью за ранение и набросками патриотической пьесы.

Так вот, все это, в разной степени, прошло мимо меня. Я лечил горло и раны, наслаждался жизнью, узнавал Эрин… Алисию. Конечно, Алисию, хотя она до сих пор порой подозревает меня в том, что я за обликом не вижу ее саму. Это не так. К концу недели пребывания Алисии в моем доме, я стал ловить себя на том, что слышу в голосе Алисии интонации Эрин и вижу ее жесты, а у Эрин оказался острый ум и своеобразное чувство юмора Алисии. Когда девушка собралась домой, я почувствовал, что мне будет ее не хватать, и дом опустеет. Обе головы Полли смотрели с плохо скрытой укоризной, Стефан бурчал, Блассет выглядел опечаленным, и даже Анхель вздыхала.

Я не собирался докучать чэре эр’Раше. Просто как-то раз задумался и очнулся на восточной окраине Небес, возле ее особняка. Не буду рассказывать, как настороженно меня встретила Алисия в тот раз и в несколько следующих визитов, и как всеми правдами и неправдами я убеждал ее, что мне хочется видеть именно ее, а не Эрин… Во всяком, случае не только Эрин. Но постепенно лед в изумрудных и голубых глазах стал таять, и мы стали встречаться, как хорошие друзья.

За всеми этими личными хлопотами я как-то упустил рапгарские новости, только он сами пришли в мир первого снега и прогулок с Алисией или Эрин и Бэсс (а девушки к моей нежданной радости стали добрыми подругами), без которых я теперь не мог представить себе и недели. Реальность напомнила о себе, бесцеремонно и больно. Через два месяца после всей этой заварушки с Ночным Мясником случилась беда: фанатик из числа последователей Багряной Леди убил Рисаха — за то, что был советником Князя, за то, что «предал чистую кровь людей».

Я не знаю, как бы отнесся к этому событию в другой ситуации. Возможно, был бы рад, что Серые сработали чисто и быстро, схватив убийцу, вышли через него на лидера секты, чьи воззвания принесли бы Рапгару еще много бед. Наверняка, как Стефан, испытал бы сожаление от потери Рапгаром талантливого и продуктивного политического деятеля — я не любил Рисаха Гальвирра, но всегда признавал, что как советник Князя по финансовым вопросам он был хорош. Не знаю. Но этот неприятный человек был мужем Катарины, одной из крайне немногих людей, кто по-настоящему мне дорог, и поэтому мной владела лишь бессильная злость.

…На маленьком кладбище семьи Гальвирр яблоку некуда было упасть — приехал даже Князь. Ожег толпу высшей знати Рапгара властным взглядом, сказал пару слов соболезнования Кат и отбыл. Я стоял под руку с Алисией и вспоминал похороны Талера здесь же, три месяца назад. Тогда желающих проводить покойного присутствовало не более полудюжины, но с Катариной был Рисах, а сейчас… Кат была похожа на мяуррскую вишню под зимним ветром: как будто почерневшая, истончившаяся от горя, она словно боролась со стихией, безжалостно ломавшей ее мир.

Когда церемония закончилась, Катарина и мы с Алисией уходили последними. Кат остановилась возле могилы Талера, несколько долгих секунд смотрела на уже оплывший под осенними дождями и талой водой первых снегов холмик, а потом подошла ко мне и положила тонкие руки мне на плечи.

— Живи, Тиль. Пожалуйста, живи, — и улыбнулась.

Эта улыбка, просящая, кривая, неуверенная улыбка сквозь слезы была не улыбкой нашей решительной Кат. Если бы я мог сделать что-то немыслимое, превосходящее силы лучэра, чтобы стереть эту улыбку, заставить глаза подруги сиять прежним светом, я бы сделал это. Но я просто молча обнял ее, ощущая острое бессилие.

Эта зима стала бы черной, одной из самых беспросветных из моих тридцати (из которых шесть, напомню, я ждал смерти в одиночной камере Сел-И-Вышел), зима без Талера, с абсолютно сломленной, потерянной Катариной, державшейся только ради детей. Но ваш покорный слуга ухитрился жениться.

Тем же вечером, после похорон, в старом парке, куда мы с Алисией забрели, просто потому что мникому из нас не хотелось возвращаться домой, в одиночество, к призракам своих потерь, я сделал предложение. Алисия пожала плечами и согласилась. Мы продолжили прогулку.

Это не было страстью, это, наверное, трудно было назвать любовью, но Алисия была просто моим человеком. Человеком, которого я хотел видеть рядом, которого я знал, и который, смею надеяться, знал меня. Я был уверен в ней. А еще Алисию хотелось согреть, вытравить из души тот холод, что поселился в ней после убийства ее отца. И я чувствовал себя способным сделать это. Самонадеянно? Может быть. А еще она была Эрин…

… Старая церковь Всеединого на краю Олла, напряженная Алисия, явно ждущая подвоха (интересно, чего она боялась? Что я скажу, что все это шутка, демонически расхохочусь и улечу в небеса, аки завью? Если так, чэра эр’Раше, мягко говоря, очень заблуждалась), Катарина и Данте в качестве свидетелей. И Бэсс, стоящая за церковной оградой. И грузный добродушный священник сказавший ей:

— Войди, если хочешь, низшая. Ты тоже дитя Его.

Это показалось хорошим предзнаменованием.

Семейная жизнь была… жизнью, как ни странно. Дом принял Алисию. Алисия приняла дом. Она вообще очень легко вписалась в мой быт: ее обожали Полли и Блассет, ее приняли мои амнисы. Анхель, молчунья Анхель, теперь часами болтала с Роббером. Алисию не ужасали шутки Данте, напротив, она находила удовольствие в их шуточных пикировках, когда он бывал у нас или мы гостили у него. С Бэсс они близко сошлись, чем вызвали у моего друга какой-то едва ли не исследовательский интерес.

За снегами, оттепелями, сыростью и пронизывающими морскими ветрами замаячила весна. Я снова слег с горлом и как-то потерялся в датах. Поэтому однажды спустившись в первый свой день без жара и противной слабости в теле к завтраку, я увидел мрачную жену, державшую письмо.

— Получила с фиоссой, — ответила Алисия на мой вопрос. — Прочти сам.

И отошла к окну, явно расстроенная содержанием записки.

Я взял бумагу. Писала Катарина:

«Мои дорогие Тиль и Алисия!

Надеюсь, вы не против провести этот день со мной? Мальчики позавчера уехали на неделю в поместье с братьями Рисаха, а я не могу оставаться в доме одна. Только не сегодня. Прошу вас, приезжайте. И простите мне эту слабость.

Катарина».

Мне захотелось крепко выругаться, но не при Алисии. Поэтому я просто зашипел, втягивая воздух сквозь сжатые зубы и пытаясь успокоиться. Потом взял утреннюю газету и взглянул на дату. Выдохнул. С деланным спокойствием сказал:

— Знаешь, а ведь сегодня день рождения Талера.

В глазах моей жены я прочел понимание.

— Тогда будет лучше пригласить Катарину к нам, Тиль. Мне кажется, так будет правильнее. Ведь, насколько я помню, господин Грэндалл был частым гостем в доме Гальвирров.

— Талер практически жил у них. — Кивнул я. — И у меня.

— У тебя не было Рисаха Гальвирра и мальчиков, не было стен и атмосферы дома Катарины.

— Значит, я еду за ней.

Этот день прошел в какой-то щемящей неге. Мы сидели в саду, еще заснеженном, наблюдая за последним в этом году снегопадом, таскали у ворчащей Полли печенье с кухни, пили чай и играли в снежки. Вечером в гостиной за глинтвнейном, я, расслабленный теплом и уставший от активных увеселений на легком морозце, пропустил момент, когда разговор свернул на байки о проделках отрочества и юности. Алисия рассказывала о том, как училась ладить с Обликом, как придумала Эрин и в какие, порой совсем не подходящие для юной чэры, места она заглядывала, будучи человеческой девчонкой. Мы с Катариной делились воспоминаниями о наших студенческих шалостях. Нам было весело вплоть до истории про печенье с кремом из вареного сгущенного молока.

— …И вот сидим мы втроем на полу. Тиль весь в саже, у Талера по волосам тесто стекает…

— И тут Талер говорит, — подхватил я и продолжил голосом друга: — «А неплохая взрывчатка получилась. Кат, умоляю, напиши формулу, то есть рецепт. Всеединый, да это сможет порох заменить!».

Повисла пауза. В комнате слышался треск пламени в камине и судорожные вздохи Катарины, пытавшейся сдержать слезы.

— Прости, Кат.

— За что? — Подруга криво усмехнулась. — По крайней мере, у меня остался его голос. Твой Атрибут... Это очень много, Тиль. У других нет и такого.

Вечер был испорчен, и мы все отправились на покой раньше, чем планировали.

Я не мог уснуть. Поцеловав жену в плечо, я накинул халат и спустился в кабинет, надеясь, что на меня нападет вдохновение поработать, и я смогу провести эту ночь, не бездарно пялясь в темноту. Взгляд упал на стоящий на столе рядом с чернильницей стакан с карандашами — ими пользовался Талер, когда жил у меня, работая с чертежами, теми, которые имел право выносить. Где-то на чердаке пылятся коробки с вещами Талера — я забрал их из его квартиры, и до сих пор не поднялась рука разобрать или выбросить… «Это очень много, Тиль» — голос Талера без Талера. Нет, Кат, этого ничтожно, издевательски мало. Не обманывай себя.

— Талер, сгоревшие души тебя побери! Почему тебя нет, когда ты нужен мне и ей? — Я шептал, хотя мне хотелось орать.

Потревоженный моим голосом Стефан проснулся, но ворчать не стал, только вздохнул и предложил выпить. Кальвадос не смыл липкой тоски. С бокалом в руке я подошел к окну. Падали редкие снежинки, и краем глаза я увидел, как по голубовато-белесому двору шмыгнула кошачья тень, оставляя цепочку отпечатков лап.

Следовало все-таки разобрать счета и письма, скопившиеся за время моей болезни, что и послужило мне занятием на пару часов. Я уже отправился было в спальню, как вдруг ночь прорезал резкий звук дверного звонка.

— И кому это не спится? — вздохнул я и, взяв Анхель (мало ли, кто и с какими намерениями приходит во втором часу ночи в дом почтенного чэра), пошел в прихожую.

Сначала пошел, но, услышав испуганный вскрик Блассета, который, видимо, успел уже открыть дверь, понесся со всех ног. И замер. В дверном проеме, в свете лампы, виднелся до боли знакомый худой силуэт длинноволосого мужчины. Этого не могло быть, но вот здесь и сейчас, на моем пороге секунду стоял, а после начал заваливаться навзничь…

— Талер! — Севший шепот Катарины привел меня в чувство. Мы втроем склонились… Над кем? Митмакем? Но они появляются только в Королевстве Мертвых. Морок? Личина? Я никогда не слышал о магии или настолько совершенном гриме, который смог бы так подделать внешность. Да и кому нужно так жестоко шутить? Надо мной? Над Кат? Бред! Значит, митмакем… Как-то спонтанно переродившийся на семейном кладбище Гальвирров…

Тело дрогнуло, пошевелилось. Я попытался оттеснить Катарину за спину, но тут митмакем открыл глаза. Да, взгляд был мутноватый, но глаза не были бельмами восставшего. На нас, удивленно моргая, смотрел Талер Грэндалл.

— Блассет, скорее, пошлите за врачом, — раздался из-за плеча высокий чистый голос Алисии.

На что похоже чудо? Что положено чувствовать, когда оно свершается? Когда тебе пять, и с тобой впервые заговаривает амнис, точнее, ты впервые слышишь его, ты пугаешься. Когда тебе десять, и тебя берут на охоту в компании взрослых мужчин, ты не веришь, весь день ходишь на ватных ногах и едва ли не летаешь, а вечером, взбудораженный, долго не можешь уснуть, потому что кажется, что свершилось — ты вырос. Когда тебе девятнадцать и на тебя благосклонно взирает красавица, та, что не дает покоя воображению наяву и во снах, испытываешь счастье и легкое самодовольство — внимание обратили на тебя, значит, именно ты достойный. Когда тебе тридцать, и ты уже дважды умирал, и доподлинно знаешь, что чудеса случаются, но ты уже не единожды использовал свой уникальный шанс на чудо… и вот, здесь и сейчас лежит и дышит друг, чье мертвое тело ты вынес на своих руках, что ты чувствуешь, Тиль-Пересмешник? Боль. Усталость. Опустошение. На меня вдруг навалились все дни без Талера, все эти — увидел в толпе знакомую фигуру, уронил его вещь, вспомнил, как мы вместе…

Ночь была долгой. Когда я перенес Талера в комнату и стащил с него мокрый, перепачканный землей погребальный костюм, я отметил, что раны будто бы зажили, но, потревоженные, раскрылись снова. Доктор Делиль, маленький пухлый жвилья, которого привел Блассет, подтвердил это мое впечатление и долго удивлялся, как ранения, смертельные и для лучера, не только не убили человека мгновенно, но и почти затянулись.

Талер так и не пришел в себя. Иногда метался, бредил, повторяя что-то вроде: «Сейчас», «Я иду, подожди», «Кат, не плачь», «Тиль», но все это было так бессвязно, что понять я и не пытался. Перед рассветом жар спал, и беспамятство стало сном. Доктор откланялся, оставив лекарства, а я, Катарина и Алисия остались в комнате. Я отошел к окну и смотрел, как ночь становится из фиолетовой серой, а утро из серого розовым. Вслушивался в хрипловатое дыхание друга и до одури боялся, что сейчас проснусь.

Я обернулся к кровати. Кат сидела в кресле у изголовья, и на ее сером лице я видел все то, что чувствовал сам. Рука подруги касалась плеча Талера.

Меня отвлекла Анхель. Моя молчунья-амнис разрывалась от переполнявших ее противоречивых эмоций, которые сдерживала, пока я занимался другом. Были там радость за меня, тревога, опасение, попытка привлечь мое внимание к чему-то, чего я не замечал. Этот тугой клубок у меня не было сил распутывать, и я проворчал:

— А если словами?

— Приведи Стефана, — ответила Анхель, — может быть, он сможет узнать эту странную силу, которую я чувствую в Талере.

— Но это Талер?

— Да, но… — и замолчала. Понимай ее, как хочешь.

Стефан не спал. Он уже знал часть истории, у Анхель с ним особая связь. Пока мы шел из кабинета в спальню Талера, я успел рассказать оставшееся.

— Я ничего не могу тебе сказать, мой мальчик. Мне надо на него посмотреть. В теории Всеединый или Двухвостая легко могли бы воскресить, но зачем им это делать? Хотя тебя вытащили буквально из Пламени… Но ты тогда спас Рапгар… А Талер… прости, но я не знаю, зачем им понадобился человек, который даже не маг. С другой стороны, кто я такой, чтобы судить о деяниях Создателя и Смерти?

В спальне было довольно шумно: Кат рыдала в объятиях проснувшегося Талера. Ее, такую сильную в горе, сломала радость. Катарина старалась успокоиться, но всхлипы прорывались сквозь стиснутые зубы. Талер гладил ее по волосам здоровой рукой и шептал что-то успокаивающее. На них, таких открытых сейчас друг перед другом, смотреть было неудобно, и я перевел взгляд на Стэфана:

— Твой вердикт, старина.

— Рано о чем-то говорить уверенно, Тиль. Но это странно. Этот… он Талер, но… как бы тебе сказать поточнее… Мы, амнисы, ощущаем живых существ по-другому, не так, как вы или люди. Близких, я имею в виду, тех, кого мы знаем. Тебя или вот его можно загримировать… да хоть под мяурра, но я все равно чувствовал бы вас, как лучэра или человека, и притом единичного Тиля или Талера. Это чувство слабое, Тиль, оно не сработало, например, с Алисией и Эрин, потому что я не был с нею в достаточной мере знаком.

— Я понял, Стэфан. Вы чувствуете расовую принадлежность, кровь или еще что-то там и различаете единичного представителя. Ну, это логично, иначе, как вы могли бы служить семьям лучэров, которые бывают многочисленными и не всегда живут вместе.

— Все так. Возвращаясь к Талеру… Я сейчас скажу то, во что не верю сам, но так мог бы ощущаться Талер, если бы был чуть-чуть лучэром.

— Это как я и Алисия? Или как Бэсс?

— Нет. Рожденные от людей и лучэров — лучэры, хотя и слабее чистокровных. Связь низших и лучэров дает вообще другое существо, хотя мы по привычке и называем их низшими. Кстати, я никогда не слышал о потомках низших и людей. Нет, Талер остался человеком, но, похоже, получил благословение Звезд. А еще от него прямо-таки несет Изначальным Пламенем.

— И чем это грозит?

— Ему? Возможно, более долгим веком, по сравнению с обычными людьми, и более крепким здоровьем. Раны, ты говорил, затянулись? Как у тебя тогда?

— Угу.

— Странно, конечно. Более чем странно… — Стэфан задумался. — А что до окружающих, не знаю. Поживем — увидим, мой мальчик. И в любом случае, нужно будет послушать, что он скажет.

Во время разговора со Стефаном я краем глаза наблюдал за происходящим. Катарина постепенно успокаивалась. Она отстранилась от Талера и посмотрела на нашего друга долгим сияющим взглядом в котором смешивались отчаянная радость и толика неверия.

— Живооой! — Кат абсолютно по-детски шмыгнула носом и… вдруг широко зевнула.

К ней бесшумно подошла Алисия, приобняла за плечи и повела к выходу. У порога Катарина обернулась, как мне показалось, желая убедиться, что все, что произошло — не сон, не морок. Талер проводил ее взглядом.

— Привет, Тиль. — Негромкий слабый голос нарушил неловкое молчание.

— Здравствуй, Талер.

— Ты расскажешь мне все? Я ведь не мог выжить, тогда как?.. — это было сказано умоляюще.

Хотел бы я знать, как, дружище. И еще сильнее хотел бы быть уверен, что ты не отправишься туда, откуда пришел

— Что ты помнишь?

— Так… Ты пошел за экипажем, а я остался с Пророком. Старик был в забытьи. Потом пришли, судя по шагам, трое. Они крались, но кто-то из них задел пустое ведро или еще что-то железное. Оно загрохотало, старик вскинулся, порывался бежать. Те, кто пришли — Красные Колпаки — начали стрелять. Я закрыл старика собой, и в меня попали, в грудь или живот, вроде бы несколько раз — не знаю. Я пару раз выстрелил и отключился. Вроде бы, в кого-то попал.

— Ага. Ты забрал двоих. А это твои «трофеи», — я подтянул Талера повыше на подушках и подал тарелку, куда доктор несколько часов назад бросил вынутые из его тела пули. Помнится, удивлялся — ткани тела как бы вытолкнули их на поверхность.

Талер рвано выдохнул.

— Пять.

— И еще две: одна навылет, а вторая чиркнула по правому плечу.

— Тогда как?.. — Мой друг взглянул на меня растеряно и помрачнел. — Тиль, я не могу оставаться в твоем доме. Если я выжил после такого… Я не знаю, что я такое, и я могу быть опасен для тебя и Кат. Что?!

Меня накрыло — эта безумная ночь стоила мне немало нервов, и напряжение прорвалось. Я хохотал, как полуночный филин.

— Талер, — все еще посмеиваясь, начал я, — твоя паранойя лучше, чем что бы то ни было, дает понять, что ты — это ты.

И продолжил уже серьезно:

— Разбирательство, конечно, будет, тебя же надо восстановить в гражданских правах. Не волнуйся, жандармы, по крайней мере, двух отделов выпьют не одну кружку твоей крови.

— Хорошо, если так. Могут ведь и прикопать без затей, чтобы не портил картину мира, — пробурчал Талер. — А что старик?

— Я нашел его мертвым.

— Жаль. Значит, все было зря.

— Не скажи. Я обещаю, я расскажу тебе все, но сейчас я хочу знать, что произошло этой ночью?

Талер начал говорить не сразу.

— Сперва был звон в ушах и удушье. Потом раздался треск и меня что-то выбросило вверх. Продышался. Открыл глаза. Услышал плач Кат, а после твой голос, ты сказал: «Талер, сгоревшие души тебя побери! Почему тебя нет, когда ты нужен мне и ей?». И я побежал… Или пополз? Не могу вспомнить. Помню только, что боялся не успеть, думал, что нужен вам.

— И был прав, — я постарался скрыть, насколько мне не по себе. — Не просто нужен — необходим.

— Спасибо, — Талер выглядел очень смущенным. Помолчал. Снова заговорил, сбивчиво, взволнованно: — Тиль! Там было какое-то существо. Оно походило на льва… нет, меньше и изящнее… пантера с гривой, вот! Оно светилось синим, как электрическая пуля. Я бежал, а оно бежало рядом, и когда я падал, оно подходило, позволяло уцепиться за себя и встать. Тогда все менялось, как будто я разом преодолевал огромное расстояние. Я понимаю, что этого не могло быть, но я помню… Тиль, я сошел с ума?

— Ты думаешь… — Слабым, надтреснутым голосом начал Стефан.

— По крайней мере, это объясняет, как Талер добрался за такое время от кладбища Гальвирров к моему дому. Знаешь, Стефан, я уже устал удивляться.

— Ты знаешь, что это было? — Талер не мог слышать Стефана — да, впрочем, только Двухвостая его знает, что он теперь мог и чего не мог! — но меня-то слышал прекрасно. — Ты расскажешь? А Эрин? Ты нашел ее?

Тут в дверь постучались. Вошла Алисия. Она явно слышала последнюю реплику моего друга и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул.

— Катарина спит. Уснула мгновенно. А что до вашего вопроса, господин Грэндалл, да, Тиль нашел Эрин, — Алисия проказливо улыбнулась. Мне надо бы почаще вспоминать, что, несмотря на жизненный опыт, какого большинство чэр не имеют и в двести лет, моей жене всего восемнадцать.

Алисия приняла Облик. Талер пораженно ахнул.

— Тиль, я могу остаться? Мне тоже интересен твой взгляд на те события.

— Конечно, милая, — я предвкушающе улыбнулся и невиннейшим тоном сказал: — Кстати, Талер, ты ведь знаком с чэрой Алисией эр Раше, моей женой?

Настолько ошарашенного лица у моего друга я не видел с того дня, когда впервые появился, точнее, исчез перед ним в Облике.

— О! — Слегка отойдя от удивления, он широко улыбнулся. — Поздравляю! Жаль, я пропустил. — Он посерьезнел. — Рассказывай.

И я рассказал. Алисия время от времени вставляла реплики, ехидно комментируя свое, а иногда и мое поведение. Амнисы присоединились. Насколько я понял, все они специально для Талера пытались смягчить ужас тех событий. Уловка удалась лишь наполовину: все мы смеялись, но когда рассказ подошел к концу, Талер сказал:

— Ты легко отделался, Тиль. А вы, чэра…

— Просто Алисия и просто Талер, — перебил я. Жена согласно кивнула.

— Ты, Алисия, должна благодарить свой Облик. Такие люди, да еще и с ручным маньяком… Я даже представлять не хочу, что тебе пришлось пережить. Прости за прямоту.

— И не представляй. Я рада, что ты с нами, Талер. Человек, которого так любят Тиль и Катарина должен быть замечательным…

Ее прервал стук, и после разрешения в комнату вошла наша новая горничная, молоденькая жвилья Люсиль с каким-то вопросом от Полли по поводу завтрака. Алисия извинилась и ушла, к большому облегчению донельзя смущенного Талера. Мой друг никогда не считал себя ценным членом общества, даже в глазах друзей. Низкая самооценка всегда была его слабым местом.

— А где Шафья?

— Она теперь не с нами

Я ждал этого вопроса. Прекрасная магарка покинула мой дом через месяц после дела с Ночным Мясником. Просто однажды пришла и попросила расчета. На все вопросы загадочно улыбалась, а после поцеловала меня в щеку и сказала: «Счастья вам, саил». Забавно, но я в то время о женитьбе и не помышлял. Наверное, со стороны виднее… Так или иначе, Шафья ушла. Что я мог сделать? Только обязать писать, открыть счет в банке на ее имя с достаточной для ренты суммой и купить домик за городом. Об этом я и сказал Талеру.

— Адрес могу дать, если обещаешь не приставать к ней с безумными идеями о ревари, — закончил я.

— Нет. Спасибо, но нет. У девушки новая жизнь, и пусть она будет хорошей.

— Согласен. А теперь спи. Через пару часов будет завтрак, сегодня он поздний. Для тебя — бульон, — Талер мученически застонал. — Потом придет доктор Делиль. Талер, постарайся, чтобы он нашел тебя здесь.

— У тебя сегодня плохо с чувством юмора, Тиль. И выглядишь ты так же, как шутишь. Так что адресую вам ваш же совет о сне, чэр эр Картиа.

— Не премину воспользоваться им, господин Грэндалл. И кстати, с днем рождения, Талер. Правда, он был вчера… Извини, подарок будет позже.

— Вот еще, — фыркнул мой друг.

— Я так решил. Хорошего дня, Талер.

— Хорошего дня, Тиль.

На этом мы распрощались. Я спустился в кабинет, оставил там амнисов, а сам прошел в дубовую залу и встал у окна. Догорало утро. Дуб, окруженный домом, выглядел сонным и мрачным. Солнце уже растопило вчерашний снег на его темных ветвях, а вот у корней были белые сугробы со следами кошачьих лап. Я подумал, не уж та ли это кошка, что привела из небытия Талера, оставила их? И вот мы, я и Кат оживаем, как дуб по весне. Не верилось… Надо будет поближе свести Талера с Данте, как хотело это древнее чудовище. И хорошо, что Алисия вроде бы рада возвращению моего друга…

Раздались легкие шаги, и меня обняли со спины. Я благодарно накрыл тонкие ладони своими. Алисия была не в Облике, это я мог сказать, не оборачиваясь, — ее выдавал рост.

— Как ты, Тиль?

— Не могу поверить до конца. И знаешь, примешивается чувство какой-то иррациональной правильности происходящего. Как будто не на моих глазах попираются законы мироздания.

— Мой отец говорил, что чудо — оно всегда вовремя. Я бы добавила, что чудо — оно всегда правильно, как бы ни сопротивлялся наш разум. Я рада, что стала свидетелем чуда, Тиль.

Я не стал отвечать. Я просто развернулся в ее руках и обнял свою жену.