Потерянный Рай (джен)

Вслед за высокой, тонконогой оленихой к впадавшему в озеро ручью вышло двое маленьких пятнистых оленят, и Ева рассмеялась, еще издали узнав знакомую семью. Услышав ее смех, идущий первым олененок чутко поднял уши — и мгновение спустя нетвердым шагом бросился навстречу Королеве, чтобы первым ткнуться мягким лбом в ее колени.

Ева ласково погладила его мягкую шерстку, а потом подняла голову и посмотрела в бархатисто-темные глаза тянувшейся к ней оленихи, позволяя ей обнюхать свою щеку. Это был их неизменный ритуал приветствия при каждой встрече.

Звери всегда радовались Королеве. Они редко подходили к ней в то время, когда они занимались чем-нибудь вместе с Адамом — в таких случаях их нужно было подзывать. Животные были на удивление тактичны и как будто бы сознательно старались не мешать своим правителям, когда те были заняты беседой или же какими-то делами. Но когда Ева гуляла где-нибудь одна, как этим утром, кто-то непременно приходил, чтобы составить ей компанию.

Когда Создатель показывал им цветущую долину, расположенную между трех холмов, он сказал им:

— Я отдаю вам этот мир и вместе с ним — всех его обитателей. И плоды всех деревьев, кроме одного. Из всего, что есть в этом саду, оно одно не принадлежит к этому миру. Это — дерево из нашего, высшего мира. Оно несет в себе следы борьбы, которая пронизывает Старший мир, и заключает в себе знание Добра и Зла. Сейчас его плоды для вас губительны.

— Но если оно так опасно, для чего Ты доверяешь его нам? — спросила Ева.

— Поверь, Я Сам хотел бы оградить вас от опасности. Но если бы оно не стало частью вашего мира с самого начала, то вы никогда не изменились бы, не стали бы готовыми к тому, чтобы попробовать его плоды. Когда вы будете готовы, они принесут вам только благо. Сегодня наш мир слишком велик для вас, но вместе с этим деревом наш мир — со всеми его сложностями — постепенно прорастает в ваш, чтобы однажды вы смогли преодолеть его границы. Но пройдет ещё немало времени, прежде чем вы будете способны соприкоснуться с бурями Верхнего мира — и не пострадать от этого. Сейчас ваш мир закрыт для Зла. Вы Короли, владыки и хранители всего живого, щит, который охраняет этот мир. Я поручаю его вашим заботам. Отныне ваш выбор будет общим выбором, ваша судьба — судьбой этого мира. Таков долг и право Королей. Ваша причастность к знаниям и трудностям Старшего мира вынудит и вас, и весь ваш мир вступить в войну, к которой вы пока не подготовлены.

— Все это слишком сложно, — с огорчением сказал Адам. — Я стараюсь понять Тебя, но у меня не получается.

— Это не страшно. Так и должно быть, — мягко ответил Голос. — Я скажу тебе ещё одно, хотя это ты пока тоже не поймёшь. Однажды, когда придет срок, у вас родятся дети. Тоже люди, как и вы. Но они не сразу станут во всем похожими на вас. В начале, прежде чем начать ходить и говорить, они будут больше похожи на животных, которых Я доверил вам. Но с каждым днём они будут все больше походить на вас. Они станут разумны, будут задавать вопросы и для всех живых существ будут Властителями мира, как и вы. Но они ещё долго будут оставаться меньше и слабее вас, нуждаться в вашем руководстве и вашей заботе. И вы будете любить их — так же, как Я люблю вас. Тогда, глядя на них, вы сможете понять, о чем Я говорю, поскольку тоже захотите оградить их от несвоевременного и опасного для них познания.

Ева и Адам переглянулись. Мысль, что в мире могут быть другие Короли, помимо них самих, к тому же не умеющие ни ходить, ни разговаривать, казалась очень странной. Ни один из них не мог вообразить себе такое существо. «Люди — это мы, я и Адам. Значит, если кто-то не я и не Адам, то он — не человек. Почему же Он говорит, что «дети» — тоже люди, и они тоже будут Властителями мира?..» — размышляла Ева. Адам, судя по его лицу, тоже был смущен и озадачен. В конце концов Ева задала их Собеседнику самый логичный, с ее точки зрения, вопрос:

— А когда это будет?

В самом деле, чем пытаться вообразить нечто такое, что противоречит всем известным тебе фактам, лучше просто один раз увидеть подобное чудо наяву.

— Еще не сейчас. Любовь, которая даёт новую жизнь, как и познание Добра и Зла, требует зрелости.

Ева погладила теплые ноздри олененка, ловко оттеснившего от ее ног своих мать и сестру и теперь тыкавшегося в ее ладонь в поисках ласки.

«Мне кажется, я уже стала старше, — мысленно сказала себе Ева, вспоминая тот казавшийся уже далеким день. — Сейчас я понимаю Его лучше, чем тогда».

По крайней мере, теперь она знала, как растут и становятся взрослыми самые разные живые существа, и куда лучше представляла, что имел в виду Создатель, говоря о детях, хотя ей по-прежнему казалось странным, что в мире появятся какие-то другие люди, кроме них с Адамом. Они так хорошо ладили друг с другом, что нельзя было представить, чтобы появление каких-нибудь других людей способно было сделать их обоих еще более счастливыми.

Адам был почти настолько же красив, как Старшие, которые являлись из Верхнего мира. Но он был гораздо более понятным, близким и родным. С ним можно было играть, смеяться, бегать наперегонки и спать в обнимку, а сияющие Старшие, хотя и относившиеся к ним с Адамом с неизменной добротой, внушали благоговение, и дурачиться в их присутствии казалось как-то неуместно.

В Адаме ее сильнее всего удивляло то, что он одновременно был настолько близким, что казался продолжением ее самой, и в то же время был отдельным существом, во многом непохожим на нее. Ночью, когда она клала голову на его теплую грудь и слышала, как там, внутри, под теплой кожей, мышцами и ребрами, тихо и ровно стучит его сердце, Ева чувствовала странное волнение и приступы необъяснимой нежности. В этот момент Адам с его широкими плечами и большим, теплым и сильным телом, казался ей странно хрупким, и ей хотелось убаюкивать его и оберегать его сон, но от чего оберегать — она сама не знала, потому что Адаму, конечно, ничего не угрожало. Ветви сами наклонялись, чтобы слишком яркая луна не светила ему в глаза, мох и трава радостно принимали их в свои объятия, насекомые и птицы старались ничем не потревожить спящих Королей. Так что Ева просто лежала, прижимаясь к его груди ухом, и слушала гулкие, ровные удары его сердца.

Адам, должно быть, тоже испытывал нечто подобное, и тоже чувствовал потребность дать какой-то выход этому чувству щемящей нежности. Именно из-за этого он так любил заботиться о ней. Нередко, когда она просыпалась, Адам уже сидел рядом, принеся ей самые лучшие плоды и самые красивые из попавшихся на его пути цветов. И в его взгляде было нетерпеливое ожидание. Ему хотелось видеть, удалось ли ему отыскать что-то такое, что вызовет у нее изумление и восхищение, и потом он не столько завтракал с ней вместе, сколько наблюдал, как она ест, и упивался ее радостью с каким-то горделивым удовольствием, как будто он не просто принес ей все эти замечательные вещи, а создал их сам из ничего.

Дни чаще всего проходили слишком весело, чтобы беседовать о каких-нибудь важных вещах. То Адам находил уступ, с которого можно было прыгать в лежавшее в центре долины озеро, так что в полете замирало сердце и делалось невозможно сделать вдох, и они целый день изобретали все новые способы переворачиваться в воздухе и падать в воду и ныряли в озеро, как птицы. То ей самой приходило в голову узнать, кто бегает быстрее — мощный черный бык или стремительный и гибкий лев, который приходил согреть их самыми холодными ночами, и тогда Адам забирался на быка, схватившись за его изогнутые, длинные рога, а она обнимала льва, вцепившись в его теплую мягкую гриву, и они носились по долине, хохоча и криками подбадривая их помощников. А иногда проведать их являлся кто-нибудь из Старших, и тогда они с Адамом принимали его в своем королевстве, пировали с ним и слушали волнующие, хоть и не всегда понятные истории о Верхнем мире.

Но вечерами, когда в мире наступала тишина, и на месте пылающего над холмами солнца постепенно разгорались звёзды, они часто сидели рядом друг с другом, опираясь на шершавый, теплый ствол какого-нибудь дерева, смотрели на медленно темнеющее небо и беседовали обо всём подряд. Например, о том, живут ли Старшие где-то на этих звёздах, или же их мир находится где-нибудь ещё дальше, в тех местах, которые нельзя увидеть, просто вглядываясь в небо, и что будет, когда обещание Создателя исполнится, и они станут старше и смогут сами увидеть Верхний мир.

Иногда они расходились, чтобы побродить и поразмыслить в одиночестве, и снова встречаться друг с другом после этого каждый раз бывало так приятно и волнующе, как будто они не видели друг друга уже много дней. Вот и сейчас, увидев за деревьями Адама, она засмеялась и ускорила шаг, чувствуя, что каким-то образом успела соскучиться без него за ту пару часов, пока гуляла по берегу озера.

Но в этот раз Адам был не один. С ним рядом был кто-то из Старших. Будь она одна, она бы выбежала из-за деревьев, неожиданно повиснув у него на шее, и, если Адам сумел бы удержаться на ногах, то он бы стал смеяться и кружить ее на месте, а если бы они вместе упали на траву, как уже бывало, то стали бы возиться и бороться на земле, совсем как подрастающие львята из пещеры на скале, семью которых они часто навещали в последние недели. Но при виде Старшего Ева раздумала пугать Адама и, замедлив шаг, приблизилась к нему и гостю из Верхнего мира плавной и торжественной походкой, как и подобает Королеве.

Олененок, который все это время следовал за ней, касаясь мягкой мордочкой ее ноги, навострил уши, с изумлением глядя на Старшего. Должно быть, он в своей короткой жизни еще никогда не видел никого из Ангелов. А вот Еве этот Старший был знаком — раньше он часто навещал ее с Адамом в их владениях, хотя в последние несколько недель они его не видели. Должно быть, он был занят неотложными делами в своем Верхнем мире.

— Азриэль! — радостно воскликнула она. — Как хорошо, что ты вернулся!.. Тебя долго не было.

— Много чего произошло за время моего отсутствия, — ответил Азриэль. Обычно он не выражался так уклончиво, и Ева удивленно посмотрела не него.

— У вас… случилось что-нибудь плохое? — спросила она с ноткой тревоги. Адам тоже озабоченно наморщил лоб. Все Старшие, конечно, не только мудры, но и очень сильны. Но, может быть, в их мире есть какие-то заботы, с которыми даже им бывает трудно справиться.

— Почему именно плохое? — нехотя ответил Азриэль. Казалось, ее вопрос застал его врасплох.

— Не знаю. Мне так показалось по твоему лицу, — сказала Ева. — Ты выглядишь… утомленным.

Только выговорив это вслух, Ева осознала, насколько это странно. До сегодняшнего дня она считала, что Старшие вообще не могут уставать. Для этого в них было слишком много бьющей через край, стремительной и чистой Cилы. Они с Адамом, правда, уставали к концу дня или после особо бурных развлечений или игр, но это всякий раз было по-своему приятным чувством, позволяющим полнее наслаждаться отдыхом. А утомление, которое читалось в глазах Азриэля, судя по всему, не доставляло ему никакого удовольствия.

— Давайте сядем под теми деревьями, поедим фруктов и поговорим, — сказал Адам. — У меня уже в глазах рябит от солнечного света, а там так тенисто и прохладно. И к тому же, Королева с самого рассвета на ногах, и ей не помешает отдохнуть.

«И Азриэлю тоже» — подумала Ева. Хорошо, что Адам всегда понимает ее с полуслова и что он отыскал повод усадить их гостя в тихом и спокойном месте даже раньше, чем она придумала, как предложить Ангелу передохнуть, чтобы это не прозвучало бы невежливо.

— Я хотел поговорить с вами о Древе Жизни, — сказал Азриэль, откинувшись спиной на ствол изогнутого дерева. Проникавшие сквозь листву лучи красиво золотили завитки его волос.

— Как странно! Я как раз все утро думала о нем! — невольно вырвалось у Евы. Азриэль метнул на нее исполненный жадного интереса взгляд.

— В самом деле?.. И о чем ты думала?..

Ева смутилась. Азриэль, должно быть, думает, что она и Адам уже настолько повзрослели, что от них спокойно можно ждать каких-то мудрых мыслей и прозрений, а на деле — ее утренние размышления даже вряд ли могли называться «размышлениями». Скорее, это были всего-навсего воспоминания.

— Так, ни о чем… Я просто вспоминала день, когда Создатель показал нам этот сад и сказал, что мы можем ходить везде, где захотим, и есть любые фрукты и плоды, кроме плодов от Древа Жизни.

— А почему Он запретил вам их трогать? Разве они чем-то хуже остальных? — вкрадчиво спросил Азриэль.

Адам и Ева обменялись быстрым взглядом. Теперь было совершенно ясно, что Ангел завел эту беседу неспроста. Он явно хотел выяснить, как сильно они изменились с того дня и как многое им за это время удалось понять.

«Давай, ответь ему! Это ведь ты все утро думала об этом Дереве!» — ясно читалось в глазах Адама.

«Почему сразу я?..» — мысленно возмутилась Ева, выразительно двинув бровями вверх и вниз в знак своего негодования.

Адам, видимо, осознал, что признаваться в их невежестве придется все-таки ему, и со вздохом сказал:

— Если я верно понял Его мысль, то Он имел ввиду, что главная причина — не в этих плодах, а в нас самих.

— Да, в самом деле… Он считает вас детьми, — слегка прищурившись, заметил Азриэль.

— Нет, Он так не считает, — возразил Адам. Увлекшись разговором, он совсем забыл, что в этот раз спорит не с Евой, а с одним из Старших. — Он сам сказал, что дети на нас не похожи.

— Они только учатся ходить и говорить, — добавила Ева. — Наверное, это забавно.

Азриэль наклонил голову к плечу.

— А ты бы стала запрещать своим детям ходить и разговаривать, чтобы они подольше оставались маленькими и беспомощными?

— Конечно, нет!

— Но это же так мило и забавно, — мягко сказал Азриэль. Ева изумленно смотрела на него, не зная, что сказать.

— Думаю, что разговаривать с ними, когда они станут такими же, как мы, будет гораздо интереснее, — пришел на выручку Адам.

— Да, точно! — согласилась Ева. — Это правда весело — возиться с маленькими оленятами, птенцами или львятами, но мне приятно видеть, как они растут.

— Значит, тебя не удивляет, что из всех существ в Раю только тебе с Адамом было сказано, что вы не можете иметь своих детей, как будто бы вы сами — всего-навсего беспомощные, не успевшие встать на ноги детеныши? Животным, птицам, рыбам Он велел производить потомство, и лишь вам двоим сказал, будто в деторождении заключена какая-то особенная тайна, которую вы пока не готовы знать.

— Наверное, все дело в том, что мы не такие, как животные, — предположил Адам.

— Разве вы чем-то хуже их? Разве не вы — Властители этого мира, и разве не вам подчинены все остальные?

— Ты прав! — Ева чуть не захлопала в ладоши, радуясь внезапно посетившей её мысли. — В этом-то все и дело! Мы, наверное, могли бы делать то же, что животные, но Он не хочет, чтобы мы были такими, как они. Он ждёт, когда мы станем старше и будем готовы для... чего-нибудь другого. Для такой любви, которую Он предназначил только нам, как речь или способность управлять другими.

— Так почему же Он не дал вам эту зрелость сразу, как все остальное?

— Этого мы не знаем, — признал Адам.

— Может быть, Он не мог этого сделать? — с некоторым колебанием предположила Ева.

— Не мог?.. — с мрачной улыбкой повторил Азриэль. — Ты в самом деле думаешь, что Он чего-нибудь не может? Разве ты сомневаешься в могуществе Творца?

— Нет… я не сомневаюсь. Просто... может быть, это тоже — часть тех тайн, которых мы пока не знаем.

— Когда Он говорил про Высший мир, Он упомянул какую-то войну, — вспомнил Адам. — Не знаю точно, что именно Он имел в виду, но у меня возникло ощущение, что в вашем мире есть что-то еще, кроме Него и вас. Что-то такое, от чего Он хотел нас оградить.

— Да. Это что-то называется свободой. Мы, Ангелы, в отличие от вас, свободны видеть Зло и сами выбирать между Добром и Злом.

— Мне кажется, я понимаю... Но вы старше нас, — почтительно сказал Адам. Глаза Евы заблестели.

— Думаю, теперь я начинаю понимать, чего Он хочет! Он ждёт, когда мы станем старше и будем готовы стать такими же, как вы.

— О нет! — с досадой возразил на это Азриэль. — Вот тут ты ошибаешься. Ведь мы были такими с самого начала. А вас Он оградил от знания искусственно — именно для того, чтобы вы оставались в неведении. Он возится с вами, как вы возитесь с птенцами или с маленькими оленятами. Он умиляется вашей беспомощности, и хотел бы, чтобы вы остались в таком состоянии как можно дольше — именно для этого Он, в сущности, и создал вас, странную смесь животных с ангелами. Он, конечно, любит вас, но ещё больше любит Свою власть над вами. Ему хочется, чтобы вы полагались на Него и слепо доверяли Ему вашу волю.

— Нет, не может быть, — сказала Ева. — Он хочет, чтобы мы росли, просто… нам нельзя пытаться вырасти и повзрослеть быстрее, чем положено. Это неправильно и… и… — Ева с трудом пыталась вспомнить ускользавшие из памяти слова. — Это может нам навредить. Наверное, когда мы станем старше, то поймем, что значит «навредить». Как бы там ни было, Он обещал, что мы поймем Его запрет, когда у нас родятся свои дети.

Азриэль сумрачно рассмеялся.

— Отличное обещание!.. Вот только Он вас обманул. У таких, как мы или как вы, потомства не бывает. Мы не появляемся на свет слепыми и беспомощными, как детёныши животных. Мы разумны, и поэтому с самого появления на свет равны сами себе. Так что, если вы ждете своих детей, чтобы понять Его запреты, то вы будете ждать целую вечность. Никаких детей не существует. Он их просто выдумал.

 

Когда Азриэль оставил их, Ева чувствовала себя так, как будто бы его слова все еще висят в воздухе, мешая им с Адамом думать о чем-то другом. Они молчали, чувствуя, что ни один из них сейчас не сможет заговорить о каких-то пустяках, и в то же время не желая обсуждать свою беседу с Азриэлем. Обычно любая встреча с кем-нибудь из Старших вызывала у них радость, но сегодня слова Азриэля вызвали у них печальное и тягостное чувство, и в душе Ева жалела, что он вообще решил их навестить.

— Мне хочется снова взглянуть на это дерево, — произнесла она в конце концов, чтобы нарушить неуютное молчание.

— Мне тоже, — помедлив, признал Адам. — Мне хочется пойти туда… и в то же время нет. Мне почему-то кажется, что нам не следует этого делать.

— Почему? — спросила Ева. — Ты же знаешь, Он не запрещал нам на него смотреть.

На мгновение ей показалось, что Адам продолжит спорить, но он молча встал и первым зашагал в нужную сторону. Ева поспешно двинулась следом за ним. Обычно Адам не забывал о том, что ноги у него длиннее, и что он может шагать быстрее, чем она, но в этот раз он, видимо, был слишком занят собственными мыслями, чтобы помнить о ней, и шел, опустив голову и постоянно ускоряя шаг, так что Еве пришлось прикладывать все силы, чтобы не отстать. И, хотя Древо Жизни росло не так уж и далеко, к тому моменту, когда они добрались до своей цели, она раскраснелась и дышала тяжело, как после бега наперегонки.

 

Больше всего Азриэль опасался, что после его речей Адам и Ева захотят поговорить с Создателем. Это не только должно было бы погубить плоды его усилий, но и его самого подвергло бы большой опасности. Стоило им пожаловаться, и станет очевидно, что он подбивал людей на нарушение запрета. Азриэль чувствовал, что его судьба сейчас висит на очень тонком волоске. Все зависело от того, удалось ли ему во время их беседы заронить в двух своих собеседников росток сомнения, или же его рассуждения о замыслах Создателя только шокировали их, нисколько не поколебав их убеждения.

Они придут, мысленно убеждал он сам себя.

Они придут…

Увидев за деревьями два стройных, золотисто-смуглых силуэта, Азриэль победно улыбнулся.

Не зря Михаил и остальные всегда восхищались его навыками спорщика и его красноречием. Он в самом деле был в этом хорош — на самом деле, он был куда лучше, чем способен был представить слишком скучный и прямолинейный Михаил. Азриэль не сказал бы, что его соратник и когда-то близкий друг был глуп, но его слишком сильно ограничивало убеждение, что сказать можно только то, что ты на самом деле думаешь. Михаил был способен с грехом пополам играть словами, когда собирался пошутить, но когда дело доходило до какого-нибудь спора, Азриэль легко способен был вертеть своим избыточно серьезным собеседником, как вздумается. Просто потому, что он, в отличие от Михаила, понимал: слова — это не цель, а только средство. А цель спорщика при этом может быть какой угодно, даже полностью противоречащей тому, о чем он говорит.

И уж конечно, Михаилу не пришло бы в голову, что играть можно не только словами…

Азриэль закрыл глаза, сосредотачивая волю и все силы своего воображения на образе, который он хотел принять.

Его гибкое, сильное пестрое тело щекотали мягкие травинки, пока он медленно втягивал его — кольцо вслед за кольцом — на теплый и шершавый ствол. Он отстраненно удивился своей силе — когда он смотрел на змей со стороны, ему как-то не приходило в голову, что это длинное гибкое тело, от сплющенной головы до самого хвоста, представляло собой одну сплошную мышцу. Надо полагать, если бы змею, которым он сейчас стал, вздумалось стиснуть в своих кольцах ребра одного из приближающихся человечков, то это объятие сломало бы им ребра. Азриэль даже пару мгновений смаковал эту картину в своей голове, хотя на самом деле он, конечно же, не собирался делать ничего подобного. Первое, что наверняка бы сделал в такой ситуации любой из этой парочки — это в припадке ужаса стал звать Создателя, а это в планы Азриэля совершенно точно не входило.

 

— Знаешь, о чем я думаю?.. — спросила Ева, когда они уже несколько минут стояли перед Деревом, рассматривая покрывающие его ветви ароматные плоды с таким вниманием, как будто видели их в самый первый раз.

— О чем?.. — глухо откликнулся Адам.

— Я думаю, не так уж важно, _почему_ Он не хотел, чтобы мы ели эти фрукты. Может быть, если мы станем их есть, с нами случится что-нибудь плохое. А может, и нет. Но мы могли бы их не трогать просто для того, чтобы сделать Ему приятное. В конце концов, Он подарил нам столько замечательных вещей. И если все, чем мы могли бы Его отблагодарить — это не трогать плодов одного-единственного дерева…

— Да, в самом деле. Ты права, — словно очнувшись ото сна, сказал Адам. Он отвел взгляд от грозди розовато-золотых плодов и посмотрел на Еву с явным облегчением. — Если смотреть на дело с этой точки зрения…

Азриэль понял, что решающий момент настал. В целом все шло отлично — они уже верили ему достаточно, чтобы начать торги с собственным разумом — «может, эти плоды нам навредят, а может быть, и нет…». Не нарушать запрета из одной только любви и благодарности — сейчас они, конечно, с радостью ухватятся за эту мысль, но надолго ее не хватит. Они не смогут любить Создателя и в то же время допускать — втайне от друг друга и даже самих себя, где-нибудь в самых потаенных тайниках своей души — что он их обманул. Любовь не уживется с таким подозрением.

Вот только Азриэль не мог позволить себе предоставить их самим себе и ждать. Он был не слишком осторожен в разговоре с Михаилом. Тот мог что-то заподозрить и вмешаться в самую неподходящую минуту, так что действовать необходимо было быстро.

Так что Азриэль позволил своему змеиному, гибкому телу отделиться от ствола и произнес:

— Давайте, притворитесь, что Он попросил вас об этой услуге только для того, чтобы вы смогли выразить свою любовь к нему! Это, действительно, куда приятнее, чем узнать правду и понять, чего на самом деле стоила Его «любовь».

 

Когда откуда-то раздался тихий, шелестящий голос, непохожий ни на голос Адама, ни на голоса кого-нибудь из Старших, Ева чуть не подскочила от неожиданности и оторопело завертела головой, ища того, кто произнес эти слова.

Адам нашел источник звука первым. Он тронул ее за локоть и с окаменевшим, застывшим от удивления лицом указал ей рукой на крупного пестрого змея, обвивающего ствол.

Маленькие, блестящие змеиные глаза, действительно, смотрели на них остро и осмысленно, без выражения того доверчивого обожания, которое всегда читалось в глазах остальных животных. Взгляд змея был, без сомнения, по-человечески разумным, но холодным и почти пренебрежительным.

— Ты говоришь?! — спросила Ева с изумлением. — Я думала, что все животные лишены дара речи!

— Это верно. Так было задумано Создателем. Но я попробовал плодов этого дерева — и обрел речь и разум.

— Что ты наделал! — ужаснулась Ева. — Это дерево приносит гибель.

Маленькие черные глаза блеснули.

— Кто сказал тебе такую глупость, женщина?.. — прошипел змей. — Это Дерево Жизни и Познания. Оно возносит нас, животных, до Человека, а вас, двуногих — до богов, живущих в верхнем мире.

— Как ты разговариваешь с Королевой? — сурово нахмурившись, спросил Адам. — Тебе следует относиться к ней с почтением. По воле нашего Создателя, мы с ней — Властители этого мира, покровители живущих в нем существ.

— Уже нет, — возразил змей. — Во всяком случае, я больше не нуждаюсь в вашем покровительстве или вашей защите. Правьте, если вам угодно, бессловесными животными, которые нуждаются в вашей опеке. А я во всем равен вам, и не вижу причины подчиняться вашей власти.

— Оставь, — сказала Ева, трогая Адама за плечо. Встреча со змеем и его слова, так явно подтверждавшие туманные намеки Азриэля, так расстроили ее, что ей было не до того, чтобы переживать из-за его манер.

Однако на Адама постигшее их обоих огорчение, по-видимому, произвело прямо противоположное воздействие, и если ее оно погрузило в тоскливую апатию, то он, напротив, рассердился, и подступил к змею с раскрасневшимся от возмущения лицом.

— Не стану навязывать тебе свое покровительство, раз ты в нем не нуждаешься, — процедил он. — Однако, если ты еще раз вздумаешь грубо говорить с Королевой, я стащу тебя с этого дерева и зашвырну куда-нибудь в кусты. Может быть, тогда ты поймешь, что кроме прав, которые нам дал Создатель — и которые ты, видимо, не уважаешь — существуют и другие веские причины оставаться с нами вежливым!

Змей оскорбленно зашипел и, соскользнув по гладкому стволу, исчез в траве.

 

— Видимо, Азриэль, был прав, — подавленно сказал Адам, глядя в то место, куда скрылся говорящий змей. — Плоды этого дерева не причиняют вреда тем, кто их попробовал. Этот Змей их ел — и он не только жив и, кажется, отлично себя чувствует, но и вдобавок начал разговаривать. Как это может быть? Выходит, что Создатель в самом деле обманул нас?..

— Не знаю… Вообще-то, Он не говорил, чтобы мы стерегли это дерево от животных или птиц, — сказала Ева после некоторых размышлений. — Может быть, именно потому, что для животных его плоды не опасны. Может быть, этот запрет касался только нас двоих?

— А почему, собственно, среди всех живых существ именно мы должны иметь какие-то запреты? Разве мы чем-нибудь хуже или ниже их? — хмуро спросил Адам.

— Азриэль сказал то же самое, — вздохнула Ева.

«И, похоже, он был прав. И в этом, и во всем остальном»

С минуту они молчали, избегая глядеть и на дерево, и друг на друга.

— И что нам теперь делать?.. — вслух спросила Ева, когда молчание сделалось невыносимым.

— Не знаю. Ты не думаешь, что мы могли бы… ну… поговорить об этом с Ним самим? — не поднимая головы, спросил Адам. Но Ева только дернула плечом.

— А какой в этом смысл?.. Если Он захочет, то сумеет убедить нас в чем угодно. Мы так мало знаем и так мало понимаем, что, что бы Он ни сказал, нам все равно придется просто принимать Его слова на веру. Как Его рассказы про то время, когда у нас будут дети.

— Да, тут ты права, — признал Адам. — Если Он этого захочет, то легко собьет нас с толку… Значит, будем думать сами. Предположим, что эти плоды действительно безвредны…

— Не просто «безвредны»! Азриэль сказал, что, если мы попробуем плоды этого Дерева, то повзрослеем и станем такими же, как Старшие. Змей тоже говорил, что эти плоды могут сделать нас такими же, как боги, живущие в Верхнем мире.

— Ты бы этого хотела?.. — спросил у нее Адам, и Ева затруднилась бы сказать, чего в его голосе больше — опасения или все же надежды?

— Да, — призналась Ева. — Но только вместе с тобой. А если ты не хочешь, то пусть лучше все останется, как было.

— Нет, — сказал Адам. — Ничто уже не будет «так, как было». Даже если мы не станем его трогать… Для нас теперь нет пути назад.

— Ну, значит, решено! — сказала Ева.

Несмотря на ту решительность, с которой Адам только что сказал, что у них нет пути назад, он все еще стоял на месте, явно не решаясь первым прикоснуться к дереву. Так что Ева сама сорвала круглый, спелый плод с одной из нижних веток и разломила его сочную мякоть на две половинки.

Только ощутив, как у него по пальцам течет липкий сок от переданной ему Евой половинки, Адам будто бы опомнился и удержал ее.

— Нет, подожди! На случай, если с нами все-таки случится что-нибудь плохое, надо съесть эти плоды одновременно.

Взгляд его выглядел диким и отчаянным, и Ева вдруг подумала, что ему, может быть, совсем не хочется этого делать.

«А хочется ли мне?.. Или мы просто зашли уже слишком далеко, чтобы теперь кто-то из нас решился отступить?» — мелькнуло в ее голове.

— Да, верно, — согласилась Ева. И они медленно, словно человек, который наблюдает за собственным отражением в поверхности воды, подняли руки и одновременно откусили по кусочку от зажатого у них в руках плода.

 

...Липкий от сока плод был сладким, и Адам почувствовал, как эта сладость растекается у него на языке вместе с тающей, сочной мякотью. В первую секунду он даже почувствовал легкий оттенок разочарования — он ожидал, что плод с Дерева Жизни будет иметь совершенно необычный вкус, и он почувствует нечто такое, чего еще никогда не чувствовал, но на поверку это оказалось совершенно заурядным удовольствием, не лучше и не хуже тех, которые были ему давно знакомы. Пожалуй, он бы мог даже назвать десяток фруктов, которые сейчас доставили бы ему больше удовольствия — в разгар послеполуденной жары приятнее было бы ощутить во рту что-нибудь кисловатое и водянистое, чем сладкое и пряное.

Отведя взгляд от своих липких, перепачканных соком пальцев, Адам посмотрел на Еву. Ее взгляд был напряженным и почти испуганным. Этот взгляд словно спрашивал — что дальше? Ты уже что-нибудь чувствуешь?..

Адам едва заметно качнул головой.

— Нет, ничего, — ответил он. — Может быть, ничего и не случится… Может быть, мы слишком мало съели.

Он почувствовал, что в его голосе звучит надежда. Теперь, когда дело было сделано, Адам начал сожалеть, что они приняли столь поспешное решение. Запретный плод того не стоил. Лучше бы они поели каких-нибудь других фруктов, и оставили бы это дерево в покое…

Он бросил надкушенную половинку фрукта на траву.

Может быть, с ними ничего и не случится. Может быть, для того, чтобы обрести обещанное знание, необходимо было съесть целый плод. А они разделили плод напополам, и съели совсем маленький кусочек.

Что он, в сущности, успел попробовать и проглотить? Всего-то несколько волокон сладкой мякоти и пару капель сока.

Наверняка это даже не считается.

Если не трогать остальное, то можно считать, что ничего и не было…

Ева, должно быть, думала о том же самом, потому что она тоже торопливо бросила остаток надкушенной половинки на траву.

— Как думаешь, Он поймет, что мы сделали?.. — спросила она с ноткой беспокойства.

— Я не знаю, — ответил Адам после короткой паузы.

Лучше бы нет. Но вряд ли от Него можно что-нибудь скрыть.

В конце концов, Он всегда знал, что чувствует Адам, о чем он думает и что его заботит. Если Ева обычно понимала его с полуслова, то Создателю не нужно было даже слов — при разговорах с ним Адам каждый раз чувствовал, что его Собеседник знает его лучше, чем он знает сам себя.

Ева, наверное, подумала о том же.

— Что мы Ему скажем?.. Он, наверное, расстроится, — упавшим голосом произнесла она. Адам попробовал представить, что скажет Создатель, и ему стало не по себе. Раньше он никогда еще не чувствовал подобного — как будто ему неуютно стало быть самим собой и захотелось то ли убежать и спрятаться, то ли совсем исчезнуть.

Сейчас он, пожалуй, предпочел бы, чтобы Создатель был занят чем-то важным и не вспоминал о них как можно дольше.

— Он не расстроится. Думаю, Он рассердится, как я — на того Змея, — глухо отозвался он. — Зря мы это затеяли…

Адам почувствовал, что его охватила дрожь — совсем как рано утром, когда выбираешься из озера, и прохладный, не успевший нагреться от солнца воздух холодит мокрое тело. Только в этот раз в этом ощущении не было ничего забавного.

— Ты очень бледный, — встревоженно сообщила Ева. Она и сама была бледнее, чем обычно, хотя лоб у нее покрыт испариной, словно от бега. — Кажется, оно все-таки действует!..

Ева схватила его за руку, но пальцы у нее были холодными и слабыми.

— Уйдем отсюда, — предложил Адам. — Если кто-то из Старших нас увидит, они сразу же поймут, что здесь произошло!

Он сжал ее ладонь, потянув Еву за собой, и они вместе поспешили в сторону деревьев. Адам быстро шел вперед, нетерпеливо перепрыгивая через перепутанные корни, и лишь изредка оглядывался, чтобы убедиться в том, что Ева следует за ним. Поляна с Деревом давно осталась позади, но ему все равно казалось, что они еще не отошли настолько далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. И если он в конце концов остановился — то не потому, что почувствовал, что доволен результатом — просто у него внезапно закончились силы, и Адам почувствовал, что не сможет двигаться дальше, если не передохнет. Ева легла рядом с ним и, как обычно, устроила голову у него на плече, но сейчас они прижимались друг к другу теснее, чем в самую прохладную ночь.

— Странно — ты ведь рядом, но я чувствую себя такой ужасно _одинокой_, как будто бы во всем мире не осталось никого, кроме меня. Мне страшно, как перед прыжком с обрыва в воду, только не одну секунду, а _все время_. И голова кружится, — жалобно поделилась Ева. — Что теперь с нами будет?..

Адам не сумел найти в ответ ни слова утешения. Навряд ли Еве станет легче, если он ответит, что чувствует то же самое.

Руки у него холодели, а мысли путались. Он сжал пальцы на предплечье Евы, уткнулся лицом в теплую ямку между ее шеей и плечом и зажмурил глаза. В какой-нибудь другой момент это, скорее всего, ощущалось бы очень уютно, но сейчас он почувствовал только слабый проблеск облегчения.

— Помнишь, однажды Он сказал, что, если мы сейчас попробуем плоды этого Дерева, то мы умрем?.. — шепнула Ева прямо у него над ухом. — Мне кажется, я начинаю понимать, что значит «умереть». Это как засыпать — но только очень неприятно. И тогда, когда тебе меньше всего этого хочется.

Действительно, похоже, — промелькнуло в его голове.

А потом мысли окончательно смешались, и он перестал что-либо сознавать.

 

В такой жаркий солнечный день Адам и Ева, вероятнее всего, нашли себе какое-нибудь место попрохладнее. Либо они сейчас на озере, либо строят запруду через ручей в лесу, либо нашли какой-нибудь тенистый грот среди холмов и теперь удивляются выступающим из толщи камня самоцветам, пытаясь разобраться, что это такое. В любом случае, когда он позовет, они наверняка услышат его и откликнутся, а дальше он уже без труда сумеет оказаться в нужном месте. Для Ангелов расстояние не так существенно, как для людей.

Так думал Михаил, когда только ступил в знакомую долину. Но, к его удивлению, сколько он ни звал Еву и Адама, устремляя свои мысли в разные места, где они могли быть, никто не откликался, словно люди были слишком сильно чем-то заняты, чтобы услышать его зов.

— Они тебя не слышат, — в голосе, который слышался у него за спиной, слышалась чуть заметная усмешка, но Михаил все равно был рад его услышать.

Хорошо, что Азриэль был здесь, с людьми, а не бродил по сумеречным землям на границе.

Михаил обернулся и приветливо кивнул лучшему другу, который вальяжно привалился плечом к дереву в нескольких шагах от него.

— Я так и знал, что, несмотря на все твои слова про Малый мир, на самом деле ты интересуешься им точно так же, как любой из нас, — с улыбкой сказал он.

— Ну, разумеется, я им интересуюсь! Но едва ли так же, как любой из вас, — с какой-то новой, незнакомой ему едкостью ответил Азриэль.

Подумав над его словами, Михаил кивнул.

— Да, это правда. Ты всегда умел воспринимать любую вещь по-своему. Там, где кто-нибудь другой видит ответ, ты каждый раз находишь новые вопросы.

Азриэль, всегда бывший чувствительным к признанию своих достоинств, горделиво улыбнулся.

— Тут ты прав. И этот мир, действительно, наводит на разные очень интересные вопросы. Например, ты никогда не спрашивал себя, зачем Он вообще решил его создать?.. Какой была Его тайная цель?..

Михаил рассмеялся.

— «Тайная цель»? — повторил он. — Тайна в этой истории, конечно, есть, и даже не одна. Я не могу даже вообразить, какими станут люди, когда они повзрослеют, и как они смогут одолеть Ничто. Но цель Создателя как раз довольно очевидна — оказать нам помощь, о которой мы Его просили.

— Это Он так говорит. Но лично я чем дальше, тем сильнее сомневаюсь в том, что это соответствует действительности.

Начинается, — подумал Михаил.

Похоже, следовало, наконец, признать, что мысли, которые Азриэль озвучивал во время их предыдущей беседы, не были просто плодом дурного настроения, вызванного слишком продолжительным и слишком частым пребыванием в опасных приграничных областях.

И если уж совсем начистоту — разве не беспокойство из-за той беседы вынудило его самого отправиться проведать Еву и Адама в Малом мире?..

— Как ты можешь сомневаться? — спросил он печально. — Это почти то же самое, что упрекать Его во лжи. Ты что, забыл, что Он душа этого мира и источник самой жизни? Он — Творец всего, что в мире есть разумного и доброго. Включая нас с тобой.

— Да, так мы всегда говорим, — охотно согласился Азриэль. — Но посмотри на нас. Люди, которых Он создал, помнят начало своего существования. А ты? Разве ты помнишь время, когда ты впервые осознал себя? Разве ты можешь сказать о самом себе — "было такое время, когда меня не было"? Мы, как и Он, были всегда. Как же ты можешь утверждать, что Он нас создал?

— Но люди были созданы иначе!

— Да, конечно, так Он нам сказал. Но чем мы можем подтвердить Его слова? И почему, собственно, ты и я видим друг друга так же ясно, как людей, а Он все время прячется от нас и позволяет только слышать Его голос? Уж не потому ли, что Он хочет, чтобы мы не поняли, как Он похож на нас, и не увидели, что Он — _один из нас_? Я много размышлял об этом. И я понял, что нет никакого Бога, а есть только боги. Это все мы сразу — Он, и ты, и я. Но он желал быть исключительным. И убедил нас в том, что он — наш Властелин, Создатель и Отец.

Михаил с ужасом смотрел на хорошо знакомое, и в то же время совершенно незнакомое лицо.

— Опомнись, Азриэль! Это безумие!

— Ты думаешь, я ошибаюсь? — спросил Азриэль с кривой, блуждающей улыбкой.

— Ты не ошибаешься — ты лжешь, — возразил Михаил. — Посмотри на себя! Посмотри на свое лицо! Ни одно слово из тех, которые ты сейчас произнес, не далось тебе без труда. Ты прилагаешь страшные усилия, чтобы заставить себя их произносить, поскольку, как бы далеко ты уже не зашёл по этому пути, даже в эту минуту все в тебе сопротивляется тому, что произносят твои губы. Так что не зови это ошибкой. Ты не хуже меня знаешь, что ты говоришь неправду, но ты хочешь убедить меня — и самого себя — что веришь собственным словам.

Азриэль гневно сдвинул брови, и лицо у него потемнело.

— Решил изображать из себя знатока чужих душ?.. В эту игру можно играть вдвоем. Слушай : мы оба знаем, что я умнее тебя, и всегда был умнее. Я лучше сражаюсь, я сильнее, наши соратники уважают меня больше, и даже так называемый Создатель, за которого ты заступаешься, любит меня сильнее, чем тебя. И сейчас ты так держишься за свои убеждения, поскольку для тебя это единственный шанс почувствовать себя хоть в чем-нибудь лучше меня. Думаешь, что теперь, когда я навлеку на себя Его гнев, ты наконец-то сможешь стать любимым сыном?..

«Он что, действительно так думает? — пронеслось в голове у Михаила. — Или же он говорит это нарочно для того, чтобы меня задеть? Не может же такого быть, чтобы все это время, пока он был моим другом, он считал, что я завидую ему, и наслаждался своим превосходством… Нет. Нет-нет-нет-нет. Это не Азриэль. Раньше он был другим»

— У Него нет любимых или нелюбимых сыновей, — устало сказан он, не зная, есть ли смысл вообще продолжать этот разговор.

Но секунду спустя Михаил встрепенулся, захваченный совершенно новой мыслью.

— Азриэль! Помнишь, как ты однажды говорил про смесь быка и Ангела?.. Мы всегда знали, что Пустота не творит чудовищ из самой себя, из ничего. Все эти твари когда-то были частью нашего мира. Ничто не может ничего создать, но оно любит перемалывать и извращать однажды созданное. Наверное, поэтому оно и противостоит Создателю. И ты, действительно, был умнее и прозорливее всех нас, когда сказал, что следом за всей прочей жизнью очередь дойдет до Ангелов. Я только никогда бы не подумал, что Ничто сумеет заманить в свою ловушку именно тебя — самого лучшего из нас… и моего лучшего друга.

Михаил почувствовал, что горло у него перехватило. Он никогда ещё не испытывал такого чувства, потому что в прежнем мире не было причин для горя. Почти умоляюще взглянув на Азриэля, он сказал :

— Мы же друзья. Если ты ещё не забыл, что это значит... если где-то в глубине ты ещё остаёшься тем, кого я знал — давай поговорим с Создателем. Уверен, у Него получится тебе помочь. Пойдем со мной. Я думаю, ещё не поздно все исправить.

Азриэль вздрогнул, словно пробуждаясь от сна, в который его погрузили эти мягкие, просительные интонации — и неожиданно для Михаила рассмеялся неприятным, резким смехом.

— А вот тут ты ошибаешься! — возразил он. — Ничего уже не исправишь. Люди приобщились к знанию добра и зла. Планы Создателя, в чем бы они не состояли, пошли прахом. Я об этом позаботился.

Михаил отшатнулся.

— Как ты мог? — спросил он, чувствуя, как его беспокойство и печаль сменяет гнев. — Как ты посмел втянуть в это людей?

— А почему, собственно, нет?.. Ты никогда не задавал себе вопрос — чего он, все-таки, от них хотел? Может быть, он предвидел, что мы можем усомниться в его первенстве, и начал сомневаться в нашей верности... и именно поэтому начал эту возню с людьми. Может, он думал, что однажды они смогут занять наше место, и тогда мы станем ему уже не нужны.

Михаил стиснул зубы, чувствуя, что его прежняя любовь к лучшему другу выгорает в нем, переплавляясь в совершенно противоположное по смыслу чувство.

— Ты твердил о слабости людей — и ты не постыдился использовать против них свои способности. Ты хочешь убедить себя, что ты бросаешь вызов Богу, но ты выбрал не Его и даже не кого-нибудь из нас, а самого слабейшего противника, какого смог найти. Ты трус!

Взгляд Азриэля загорелся яростью.

— Что ты сейчас сказал?

— Сказал, что ты стал трусом — точно так же, как ты стал лжецом. Похоже, каждый, кто становится лжецом, кончает трусостью…

Азриэль выхватил свой меч — и Михаил без колебания последовал его примеру. До сих пор он никогда не обнажал оружия ради того, чтобы сражаться с подобным себе разумным существом. Ещё недавно это показалось бы ему абсурдным — все равно, что попытаться ранить самого себя. Но то, что сделал Азриэль, что-то изменило — не только в нем самом, но и во всем остальном мире. Михаил ощущал гнев, которого он никогда не чувствовал, сражаясь против чудовищ.

Раньше зло существовало лишь снаружи, никак не касаясь его самого. Теперь оно придвинулась вплотную — и впервые в жизни причиняло ему боль. Сейчас он не умом, а сердцем понял нестерпимость зла и невозможность существовать с ним в одном мире.

Кажется, не только людям, но и нам пришлось по-настоящему познать Добро и Зло, — с горечью подумал Михаил.

— Зря ты это затеял, — медленно и плавно поднимая меч — движение, которое в любой момент способно было обернуться стремительным смертоносным росчерком — заметил Азриэль. — Ты никогда не умел рассчитывать наперед…

«Я?.. Это _я_, по-твоему, это затеял?!» — изумился Михаил. Но вслух сказал совсем другое :

— Я никогда не думал, что дело дойдет до этого. Но, думаю, сейчас мы подвергаемся равной опасности. Ты любишь повторять, что ты сражаешься лучше меня. Но, может быть, на самом деле разница между нами не так велика, как бы тебе хотелось.

Губы Азриэля раздвинула странная ухмылка.

— Это верно, — совершенно неожиданно для Михаила согласился он. — И именно поэтому я не имею ни малейшего желания сражаться с тобой в одиночку. Мои замыслы слишком важны, чтобы бросать их исполнение на произвол судьбы.

Почувствовав у себя за спиной какое-то движение, Михаил бросил взгляд через плечо — и в глазах зарябило от сияющих мечей. Привыкнув к нападениям чудовищ, где судьбу победы или поражения решали доли секунд, Михаил не успел задуматься, что это значит — просто инстинктивно выбрал самое слабое место стягивающегося вокруг него кольца врагов (да, именно врагов, хотя это и были не чудовища, а его бывшие соратники), вырвался из сжимавшейся петли и занял оборону возле огромного, поросшего мхом ствола, надежно прикрывающего ему спину.

Осознав, что Михаил готов к сражению и, несмотря на явное преимущество противников, не собирается сдаваться, соратники Азриэля передумали бросаться на него всем скопом и предпочли действовать неспеша. Глядя, как они перестраиваются, пропуская ближе к нему самых талантливых бойцов, Михаил мысленно спросил себя — сколько же их всего?.. Во всяком случае, их было больше, чем он был способен сосчитать — те, кто находился впереди, стояли слишком близко, заслоняя задние ряды своих товарищей.

— Так, значит, ты делился собственными умозаключениями со многими… — глядя в знакомые, но вместе с тем такие удивительно чужие лица, сказал Михаил.

— Конечно, — ухмыльнулся Азриэль, которому его соратники уступили место прямо напротив Михаила. — С чего бы я стал беседовать с тобой одним? Чем ты лучше других?..

Михаил медленно выписывал мечом восьмерки, давая понять, что первый, кто попробует его атаковать, почти наверняка не избежит ответного удара. Но враги не торопились бросаться под его меч.

Они надеются, что смогут меня измотать, — подумал он.

Иногда кто-нибудь из его противников нарочно делал какое-нибудь движение, чтобы довести его напряжение до пика и дождаться, когда его бдительность ослабнет.

— Я думал, что ты доверял мне свои мысли и сомнения по дружбе, — бросил он, не в силах вынести глумливую улыбку Азриэля. — Но теперь я вижу, что ты просто вербовал себе сторонников.

Азриэль выразительно прищурился.

— Вот, значит, как! Теперь ты попрекаешь меня нашей старой дружбой? Тогда почему же, если ты мне друг, ты не прислушался ко мне?..

Надо с этим кончать, — подумал Михаил. Все равно мне не победить их всех.

— Я не прислушался именно потому, что я — твой друг, и я хотел тебе добра, — ответил он. И, отступив от защищавшего его ствола, нанес противнику удар мечом.