Потерянный Рай (джен)

Азриэля он высмотрел издалека. Друг сидел на горе, на плоском камне, выступавшем над обрывом. Маленькая коричневая ящерка, забравшаяся на край камня, чтобы погреться на солнце, подняла голову и уставилась на Михаила блестящими черными глазками, но Азриэль даже не обернулся, когда он приблизился. Друг выглядел сосредоточенным и тихим, словно его слишком занимали собственные мысли.

— Ты беседовал с Создателем?.. — предположил Михаил. Азриэль любил задавать вопросы. Но ответы временами ставили его в тупик.

Азриэль в ответ повел плечом.

— Создатель давно уже не говорил со мной. И, думаю, ни с кем из нас. Он постоянно с ними, в Малом мире, — отозвался он.

— Я думаю, что Он — везде, где пожелает. Так что Он легко способен быть сразу и там, и здесь. Если Он тебе нужен, то тебе достаточно Его позвать, — напомнил Михаил.

— Может быть, Он действительно способен быть и там, и здесь, но мысли Его там и только там, а значит, это все равно, как если бы Его здесь вовсе не было, — отрезал Азриэль. — Я все чаще задаю себе вопрос — зачем только Ему понадобилось создавать это игрушечное подобие нашего мира?

Михаил с удивлением посмотрел на друга. Уж, казалось бы, кто-кто, но Азриэль должен был знать ответ на свой вопрос.

— Мы сами попросили Его нам помочь, — напомнил он. — Я помню, как ты радовался, когда Он дал нам соратников.

Но его лучший друг только поморщился.

— Люди слабы! Что толку говорить, что со временем они нам помогут, если на самом деле это им все время требуется наша помощь? Из-за них Создатель, кажется, совсем забыл о нашем мире. Лучше бы он создал новых Ангелов.

Михаил даже улыбнулся. Несмотря на явную досаду Азриэля, его замечания звучали так нелепо, что нельзя было отделаться от ощущения, что это какая-то шутка.

— Если бы Он считал, что для победы нужно больше Ангелов, то Он, конечно, так и поступил бы, — согласился он. — Но, если я правильно Его понимаю, то суть в том, что мы всего лишь сдерживаем зло, а люди каким-то образом сумеют его уничтожить.

— Люди?.. — презрительно повторил Азриэль, наконец оборачиваясь к собеседнику. — Как же… Они не только никогда не победят Зло, но и сами первые станут его орудием.

Михаил почувствовал, что улыбка застывает на его губах. Он сам мог бы, беседуя с кем-нибудь из своих товарищей, посетовать, что Создатель совсем забыл про них и занимается только людьми. И его собеседники ему бы подыграли — с тем более явным удовольствием, что в реальности ни один из них, конечно же, не думал ничего подобного. Но то, что говорил Азриэль — это, определенно, нельзя было посчитать подобной шуткой.

— Опомнись! Неужели ты действительно решил, что понимаешь что-то, недоступное Создателю?.. — недоверчиво спросил Михаил.

Пару секунд он пристально глядел на Азриэля, как если бы надеялся отыскать в его лице какое-нибудь объяснение его странному поведению. И он его нашел — хоть и совсем не то, которое ему хотелось бы найти.

— Азриэль… Ты мой друг, и я скажу тебе, что думаю, хоть это и жестоко. Я думаю, что ты завидуешь.

Михаил произнес это с тяжёлым сердцем, думая, что его резкие слова больно заденут его друга, но, к его удивлению, Азриэль не расстроился — напротив, он как будто бы даже обрадовался его замечанию.

— Друзья должны быть честными друг с другом, правда?..

— Да, конечно, — согласился Михаил.

— Значит, если бы ты закрывал глаза на то, что я неправ, ты был бы плохим другом? — тоном самой искренней заинтересованности спросил Азриэль.

— …Думаю, да, — ответил Михаил, помедлив. Он уже начинал понимать, что все эти вопросы задаются неспроста.

— Тогда ты можешь понять, каким чувством я руководствуюсь, когда честно выражаю свои опасения по поводу намерений нашего Владыки.

Михаил ощутил растерянность. Азриэль всегда был искусен в таких спорах.

— Но... это ведь совершенно не одно и то же, — возразил он, пытаясь собраться и выразить словами то, что до сегодняшнего дня казалось ему таким непреложным, что не требовало объяснений. — Полагать, что ты или я можем ошибаться — это совсем не то же самое, что думать, что ошибку может совершить Создатель. Нельзя быть правым и неправым "вообще". Мы правы, потому что мы на Его стороне. А ты пытаешься сказать, что можно делать что-то доброе, одновременно отворачиваясь от Добра. Сказать, что Он неправ — это все равно что говорить о квадратном круге или о сухой воде. Сказать такое можно, но такие слова не имеют смысла.

Красивые, сияющие глаза Азриэля чуть заметно сузились.

— Значит, когда Создатель думает, что люди, которые во всем ниже и слабее нас с тобой, могут нам чем-нибудь помочь, Он судит верно? — снова спросил он, и Михаил почувствовал, что он готовит ему новую ловушку. Они с Азриэлем часто рассуждали или спорили о чем-нибудь, и это всегда было весело, но сегодня Михаил чувствовал, что эта старая игра ему совсем не нравится. И важность обсуждаемых предметов, и серьезность Азриэля делали их спор похожим на сражение. И это было странно — как если бы он собрался в шутку побороться с другом, но внезапно обнаружил, что тот относится к этой борьбе всерьез.

— Да, разумеется. Если Он так сказал — то, значит, так оно и есть, — ответил Михаил.

— Но если люди в самом деле могут нам помочь — тогда с чего ты взял, что мы не можем сделать для Него что-то такое, чего Он не может сам? Например, уберечь его от какой-нибудь неприятности и разочарования, и даже — от какой-нибудь ошибки? Может, Он на это и рассчитывал!

— Если бы Он желал такого, он сказал бы нам! — опешив, сказал Михаил.

— А разве людям Он сказал, чего Он ждёт от них?.. — победно отозвался Азриэль. — Он ждёт, пока они будут готовы и сами постигнут Его волю. Значит, мы тоже должны сами осознать, как именно мы можем послужить Ему.

Михаил лишь развел руками, не найдя, что возразить.

Азриэль встал.

— Прости, что оставляю тебя здесь, но я хочу побыть один. Мне нужно поразмыслить, — извиняющимся тоном сказал он. И, уже уходя, бросил через плечо — Тебе тоже стоит подумать о том, что я тебе сказал.

Михаил остался один. Голова у него до сих пор шла кругом от беседы с Азриэлем. Он присел на тот же самый камень, с которого только что поднялся его друг, и стал смотреть на расстилавшуюся перед ним долину, изгибавшуюся серебристой лентой реку и дальние силуэты гор, окутанные солнечной туманной дымкой. Вид и правда был хорош, но Михаил сейчас не видел ничего — в мыслях у него до сих пор крутились все слова, так и не сказанные Азриэлю.

Спор, похожий на сражение, застиг его врасплох, так что самые очевидные возражения приходили ему на ум только сейчас.

В начале их беседы Азриэль категорически отверг идею, что низшие могут быть в чем-нибудь сильнее высших, и сказал, что люди никогда не смогут выполнить свое предназначение и уничтожить зло. Но несколько минут спустя он не задумался использовать эту идею, обернув ее себе на пользу — если люди, мол, способны сделать то, чего не могут Ангелы, то и любой из Ангелов способен быть правее, чем Создатель… Похоже, что его друг, с его способностью к блестящим, но, пожалуй, несколько поспешным выводам, на этот раз совсем запутался, и не заметил явного противоречия в своих словах.

Надо было сказать ему, что верность и любовь, конечно, подразумевают откровенность, и хороший друг действительно не станет скрывать от тебя свои сомнения. Но если Азриэль считает свою откровенность доказательством любви, то ему следовало бы делиться собственными мыслями не с Михаилом, а с самим Создателем. И Тот, конечно же, нашел бы способ его переубедить.

Но эти и другие возражения, кружившиеся в голове у Михаила, пришли ему на ум слишком поздно, поскольку Азриэля рядом уже не было. Михаил был уверен, что он направился в сторону границы — с некоторых пор он проводил там слишком много времени, и Михаил не очень понимал, что тянет его друга в это место, которого давно избегали даже птицы, насекомые и звери.

И еще сильнее Михаилу не нравилась привычка Азриэля отправляться туда в одиночку, чего старался не делать ни один из других Ангелов.

Подумав об этом, Михаил со вздохом вспомнил, как он оказался на границе мира в самый первый раз. Тогда в ней еще не было ничего мрачного или зловещего. Всего лишь место, где кончается привычный мир и начинается Ничто. Там исчезали краски, и цвета, и свет, но то, что приходило им на смену, нельзя было назвать темнотой, поскольку темнота все же доступна восприятию, а Ничто воспринять и описать было нельзя. Когда Михаил впервые посмотрел в ту сторону, то ему показалось, что он перестал не только видеть, но и мыслить. Поэтому смотреть на Ничто второй раз ему не захотелось. Да, по правде говоря, и не на что было смотреть.

Впрочем, тогда Ничто совсем не показалось ему страшным или же враждебным — оно было абсолютно никаким, и невозможно было даже на минуту допустить, что однажды оно способно стать проблемой.

Первым странные изменения заметил Азриэль. Именно он потащил Михаила на границу мира, утверждая, что он «должен это видеть». Михаил тогда только смеялся — «что увидеть? Ты так говоришь, как будто бы там что-то есть!..»

Однако, когда они добрались до места, его смех сменился изумлением, поскольку Азриэль был прав. На границе в самом деле что-то происходило. По краю привычной им реальности шла мелкая, но вместе с тем отчетливая рябь, и, когда Михаил приблизился, он уловил в воздухе напряжение вроде того, которое бывает в толще тучи перед самой вспышкой молнии.

— Что это?.. — спросил Азриэль, как будто полагал, что Михаилу должно быть известно больше, чем ему, и что друг сумеет как-то объяснить происходящее.

Но Михаил только растерянно покачал головой. Он никогда не видел ничего подобного и полагал, что ни один из других Ангелов тоже такого никогда не видел.

— Как ты думаешь, нам стоит что-нибудь с этим сделать? — спросил Азриэль.

В конце концов, Создатель всегда говорил, что они должны беречь этот мир и охранять его. А до этого дня, по правде говоря, они просто существовали в нем и наслаждались им, как и все прочие живые существа, поскольку никакого более серьезного вмешательства от них не требовалось.

Но, может быть, на этот раз им в самом деле нужно сделать что-то большее?

— Не знаю, — помедлив, признался Михаил.

— Да, вам придется что-то с этим сделать — хоть и не сейчас, — ответил Азриэлю Голос, который не принадлежал ни одному из Ангелов.

У Михаила потеплело на душе. Создателя можно позвать в любой момент, но, когда Он решает обратиться к тебе сам — это все же совсем другое дело. Михаил хотел бы, чтобы такие моменты выпадали чаще.

— Я так рад, что Ты пришел! — не удержался он. — Ты объяснишь нам, что это такое?

— Мир, который Я создал, непрерывно расширяется. Он не хочет быть маленьким. Он постепенно заполняет пустоту… и пустота сопротивляется.

Михаил посмотрел на мелкую, мерцающую рябь, отмечавшую край привычной им реальности — но в этот раз не с замешательством, а с восхищением. Кто мог подумать, что их мир — весь мир! — может расти, как дерево или цветок?

К тому же, опыт Михаила говорил ему, что семечко или же маленький росток выглядят совсем не так, как распустившийся цветок или как взрослая сосна. А значит, и их мир может однажды стать совсем другим — еще прекраснее, сложнее и гораздо больше, чем сейчас. Вплоть до сегодняшнего дня он считал его совершенным, и сейчас у него захватило дух от открывающихся перспектив.

Только потом Михаил осознал, что в голосе Создателя звучала нотка печали, словно Он, в отличие от Михаила, не считал вид раздвигавшейся границы мира чем-то воодушевляющим.

— Мир станет больше. Разве это плохо?.. — спросил Михаил.

— Плохо не то, что мир растет, а то, что это уже сейчас требует определенного усилия. То напряжение, которое ты чувствуешь — это сигнал, что пустота не хочет уступать. Я создал этот мир для радости, но знал, что рано или поздно это неизбежно породит борьбу — ведь создавая Нечто, ты не можешь запретить ему расти, а значит, оно будет постоянно вытеснять собой Ничто.

— И что мы должны будем сделать? — спросил Азриэль.

— Сейчас еще слишком рано говорить об этом. Вас ждет еще много ясных и счастливых лет. Но когда положение вещей изменится, этому миру будет нужда ваша помощь и защита.

— Но как мы узнаем, что настало время действовать? И как поймем, что именно мы должны сделать? — спросил Михаил.

— Поймете, — заверил Создатель мягко. — Когда придет время, то вам даже не придется делать над собой усилие, чтобы оберегать наш мир. Это ваша природа и ваше предназначение. Я с самого начала знал, что вы столкнетесь с Пустотой, поэтому создал вас воинами.

И Он, конечно, оказался прав.

То напряжение, которое Михаил ощутил в тот день, все время нарастало, и граница делалась все беспокойнее. Мир расширялся, проникая в Пустоту, но и Ничто тоже не собиралось отступать, и иногда внезапно поглощало целые куски реальности, из-за чего мир вдоль границы стал похож на изрезанное бухтами побережье — с той лишь разницей, что его невозможно было нанести на карту, потому что очертания прибрежной линии способны были измениться каждую минуту.

Если в исчезающих кусках их мира находились какие-нибудь живые существа, они бесследно исчезали в Пустоте, и Михаил при всем старании не мог вообразить, на что это похоже. Это казалось слишком диким. Иногда он пытался представить, что мгновение назад он был, а теперь его нет — вообще нет — и от подобных мыслей у него кружилась голова. К тому же это вызывало в нем негодование и гнев, поскольку все эти живые существа были доверены его заботам, и он вместе с остальными Ангелами отвечал за их благополучие — но вот они исчезли, а он не сумел этому помешать и не способен их вернуть. Их вообще как будто никогда не существовало. Ничто поглотило их, и они сами сделались ничем.

Однако Ангелов пустота избегала. Те места, в которых находился кто-нибудь из них, не подвергались ее нападениям — должно быть, Пустота была бессильна обратить в ничто кого-нибудь из них.

Тогда они и стали патрулировать границы мира, охраняя их от неожиданных вторжений Пустоты, и какое-то время эти патрули были довольно мирным делом. Они лишь обозначали собственным присутствием, что мир находится под их защитой. И мир продолжал расти, поскольку рост означал жизнь, и помешать ему было нельзя, как нельзя помешать ростку тянуться вверх — если не дать ему расти, то он зачахнет и в конце концов погибнет.

Но однажды настал день, когда им довелось увидеть на границе мира нечто небывалое — неясный, смутный силуэт, похожий на колеблющуюся на солнце тень какого-то живого существа. Вот только она не была тенью какого-то реального предмета. Она была частью Пустоты, и смотреть на нее было так же неуютно, как заглядывать в Ничто. Тень находилась по ту сторону границы, внутри их реальности — но вместе с тем была не частью мира, а слепым пятном, каким-то образом проникшим к ним из окружающей границы Пустоты.

А главное — эта тень неуклонно продвигалась им навстречу, явно вознамерившись отойти от границы и от породившей ее Пустоты, проникнув вглубь их мира, в его обитаемую и считавшуюся безопасной часть.

Азриэль, бывший с Михаилом в этот день, опомнился раньше своего друга.

— Поди прочь! — приказал он, шагнув навстречу тени так решительно, как будто бы только и делал, что изгонял из их мира порождения Небытия.

Тень колыхнулась перед ним, как будто сомневаясь, отступить или продолжать двигаться вперёд — но потом медленно растаяла в утреннем воздухе, оставив за собой только лёгкую рябь — которая тоже исчезла через несколько секунд.

Азриэль с Михаилом в изумлении переглянулись.

— Как думаешь, что было бы, если бы ты успел к ней прикоснуться?.. — спросил Михаил.

— Не знаю. Но я думаю, мы скоро это выясним, — мрачно ответил Азриэль.

— Да, это явно ещё не конец, — помедлив, отозвался Михаил. — Создатель говорил, что нам придется воевать. Мне кажется, я начинаю понимать, что Он имел в виду...

— Нужно рассказать остальным. И, думаю, что нам стоит обзавестись оружием. Я не хотел бы трогать _это_ голыми руками, — сказал Азриэль.

Михаил согласно кивнул. Тень, появившаяся с противоположной стороны границы, вряд ли могла причинить им вред, но Михаила передергивало при одной лишь мысли прикоснуться к ней. Ничто снаружи от границы было просто Ничем, но в этой тени внутри их живого мира было что-то противоестественное и почти пугающее.

— Ты успел понять, на что оно похоже? — спросил он.

Азриэль сдвинул брови.

— Оно было большим, — помедлив, вспомнил он. — Как тень какого-нибудь крупного животного. Но я не разобрал, какого именно.

Михаил не был до конца уверен в том, что эта тень вообще походила на какое-то конкретное живое существо, но все же Азриэль был прав. Она действительно имела форму — и, наверное, именно это показалось ему таким неприятным. Ведь Ничто бесформенно. Форму могут иметь только какие-то реальные предметы — камень, дерево или животное.

Думать об этом было неуютно. Как будто Ничто украло что-то у их мира — и присвоило себе.

 

Тени встречались им все чаще и делались все настырнее. Теперь, чтобы заставить их исчезнуть, уже недостаточно было просто преградить им путь, и, лишь когда их рассекал удар меча, они мало-помалу таяли, рассеиваясь в воздухе. Но Михаил заметил, что, когда струящийся вдоль лезвия огонь рассекал очередной колеблющийся мутный силуэт, он ощущает возраставшее сопротивление. Клинок больше не проходил сквозь тень с такой же легкостью, с которой он рассекал воздух. Азриэль тоже заметил это и мрачно сказал :

— Они становятся плотнее.

Михаил хмуро кивнул. То, что Пустота становится в какой-то степени материальной, вскоре стало ясно всем, кто патрулировал границу. Обретя сначала форму, Ничто постепенно обретало плотность, и легко было предположить, что рано или поздно оно найдет способ окончательно укорениться в их реальности.

Не приходилось сомневаться, что, когда это случится, Ничто попытается дать им отпор, и борьба перейдет на совершенно новый уровень.

Но, хотя они ожидали этого момента и готовились к нему, первая схватка с Пустотой застала их врасплох.

В тот день они двигались в сторону границы, и, хотя до ночи оставалось еще много времени, вокруг стремительно смеркалось. Михаил поднял голову, ожидая увидеть грозовые тучи, низко нависающие над землей и заслоняющие дневной свет, но не увидел облаков — как, впрочем, и самого неба. Воздух потемнел, сгустился и казался плотным, как туман. Михаил всегда полагал, что ночь не менее красива, чем солнечный день, а грозы нравились ему ничуть не меньше ясных дней, но сейчас наступивший вокруг полумрак ему совсем не нравился. Он был тяжелым, душным и каким-то липким. А еще — с каждым шагом земля делалась холоднее, словно ее никогда раньше не достигал солнечный свет.

— Это не сумерки, — заметил Азриэль, идущий рядом с ним и явно думавший о том же самом. — Думаю, это опять _она_.

— Будь осторожен, — сказал Михаил. — У меня нехорошее предчувствие.

Договорить он не успел.

Чудовище напало на них со спины, сбив Михаила с ног и походя отшвырнув Азриэля в сторону. Меч выпал из его руки, и Михаил почувствовал тяжелый запах навалившегося сверху зверя. Он ухватился за оскаленную пасть, чтобы не дать ей дотянуться до своего горла, но чудовище по-прежнему пыталось щелкать челюстями у него перед лицом. На шею и на руки Михаила брызгала зловонная слюна.

Потом его запястье захлестнуло что-то длинное, холодное и гибкое, и Михаил успел подумать, что чудовище, должно быть, было не одно, иначе откуда взялась эта змея… А потом змеиное тело с такой силой сжало его руку, что он ощутил, что его пальцы сами собой разжимаются, и понял, что напавший на него в начале зверь сейчас освободится и вцепится ему в горло — но тут, к счастью для него, подоспел Азриэль, ударивший чудовище своим мечом.

Взревев от боли, оно резко развернулось к новому противнику, и его чешуйчатый хвост, выпустив руку Михаила, метнулся к клинку в руках у Ангела. Михаил откатился в сторону, подхватил упавший на землю меч и отрубил змеиный хвост чудовища, уже успевший захлестнуть запястье его друга, в то время как Азриэль нанес еще один удар, перерубив толстую шею твари.

Когда тело монстра перестало содрогаться, и стало понятно, что напавший на них зверь бесповоротно мертв, Азриэль подошел к Михаилу и устало опустился на заиндевевшую траву. Несколько секунд они сидели молча, а потом переглянулись — и расхохотались. После испытанного напряжения казалось удивительным, откуда у них взялись силы на этот смех. Во всяком случае, Михаил чувствовал, что сейчас он не смог бы даже поднять руку и отбросить волосы со лба. Но сама эта усталость тоже казалась ему приятной. Она была доказательством, что они живы. Они победили.

— Ты понял, что это была за тварь? — поинтересовался Азриэль.

— По-моему, он был похож на волка.

— А мне показалось — на змею...

— Хвост был змеиным, — согласился Михаил. — Но лапы у него, скорее, волчьи.

— И зубы тоже, — усмехнулся его друг. — Великое Ничто оскорблено нашим присутствием. Оно не хочет, чтобы мы являлись сюда патрулировать границу.

— Я даже не знаю, можно ли по-прежнему называть Ничем силу, которая чего-нибудь _не хочет_, — вздохнул Михаил. — Чем бы оно ни было, это уже не Пустота.

— Ты прав. Похоже, оно обладает чем-то вроде разума и воли! — согласился Азриэль, и его глаза загорелись хорошо знакомым Михаилу любопытством. Михаил сообразил, что в ближайшее время его лучший друг будет без конца осаждать Создателя расспросами по поводу увиденного.

— Даже если так, то разум у него бесплодный. Судя по этому чудищу, оно не может ничего создать по-настоящему — только коверкать то, что ему удается поглотить, — заметил он.

— И все же это впечатляет, — Азриэль склонился над убитым Змееволком, с явным интересом глядя на длинные загнутые когти и разинутую пасть. Он даже коснулся места, в котором твердая, словно у броненосца, чешуя на длинном змеевидном теле переходила в косматую ржаво-бурую шерсть.

Михаил тоже посмотрел на убитого ими зверя, но сразу почувствовал, что у него рябит в глазах. Он озадаченно сморгнул — и понял, что его зрение тут совершенно ни при чем, а рябь, которую он видел, связана с мертвым чудовищем. Труп начал быстро растворяться, оставляя после себя облако густого и тяжёлого зловония. Теперь, когда чуждая воля, управляющая монстром, покидала тело, ничто больше не способно было удержать образ Змееволка в реальности, и зверь стремительно развоплощался.

 

День, когда они встретили Змееволка, оказался переломным. Сумрачные тени, с которыми им приходилось иметь дело раньше, сменились живыми и поистине чудовищными существами. Все они сильно отличались друг от друга, но в то же время все имели и нечто общее — каждый из них выглядел так, как будто кто-то взял двух или трёх живых существ, а потом комкал их и мял, пока из исковерканных кусков не удалось составить нечто новое. Длинное, словно у куницы, тело могло двигаться на жабьих лапах и иметь при этом львиный хвост и львиную же пасть, заполненную мелкими и острыми зубами грызуна. Некоторые из этих существ, те, что были поменьше и не выглядели так опасно, как большинство их собратьев, рассмешили бы двоих дозорных, если бы смех не пересиливало ощущение гадливости. Другие выглядели по-настоящему жутко, и окутывающее их облако злой, сосредоточенной, яростной воли было куда более густым и плотным, чем у Змееволка. Но хуже всего было то, что они начинали понимать, что это ещё не конец, и за тенями и этими злобными уродами может последовать что-то похуже.

— Если так пойдет и дальше, то однажды мы встретим здесь очередного урода, который будет похож на смесь быка и Ангела, — мрачно предрекал Азриэль.

Попросить Создателя о помощи доверили, конечно, Азриэлю. Его слава победителя чудовищ была едва ли не больше, чем известность, которую приносили ему его любознательность и острый ум, и, когда речь шла о каком-то важном деле, взгляды прочих Ангелов всякий раз устремлялись именно к нему. Михаил считал такое возвышение своего друга более чем обоснованным. Во многих отношениях Азриэль в самом деле превосходил любого из них. Михаил восхищался своим другом и был только рад, когда тот попросил его поучаствовать в этом разговоре вместе с ним.

— Нам нужна Твоя помощь, — сказал Азриэль Создателю. — Мы больше не справляемся.

Эти слова явно дались ему с трудом. Михаил вдруг подумал, что другу, должно быть, неприятно признаваться в своей слабости — как будто они потерпели поражение и не сумели справиться с доверенным им делом.

— Мы понимаем, что Ты никогда не поручил бы нам ничего непосильного, — вмешался он. — Но Ничто сильно изменилось. Оно уже совсем не то, что раньше, и мы не знаем, что оно предпримет в следующий раз.

— Такое ощущение, как будто бы оно тоже растёт, — добавил Азриэль.

«Нет, оно не растет, — подумал Михаил. — Оно, наоборот, сжимается из-за того, что наш мир все время теснит его. И это делает его более плотным — как когда берешь горсть снега и лепишь снежок. Но, в любом случае, оно становится по-настоящему опасным. Совсем как живое существо, которое хочет напасть».

Их с Азриэлем мнения на этот счет не совпадали, но Михаил не хотел оспаривать слова своего друга при свидетелях, поэтому он просто промолчал.

— Да, вы правы, помощь вам действительно нужна. Или, во всяком случае, понадобится в будущем, — ответил Голос. — Не тревожьтесь. Я вам помогу.

— А можешь Ты сказать заранее, к чему нам следует готовиться? — с обычным своим азартом спросил Азриэль. — Как Ты намерен нам помочь?

В тех случаях, когда им случалось беседовать с Создателем вдвоем, Михаил никогда не мог отделаться от ощущения, что порывистость его друга вызывает у Создателя улыбку.

— Я не только скажу, Я покажу вам все — прямо сейчас, — пообещал Он Ангелам. — Смотрите.

В первую секунду Михаил не понял, куда ему следует смотреть, но потом он увидел, как одна песчинка, поднявшись с земли под их ногами, плавно взмыла в воздух и блеснула в солнечном луче.

— Что это? — удивлённо спросил он.

— Это помощь, которую Я вам обещал.

— Но это всего-навсего... песчинка? — неуверенно спросил Азриэль, который, тем не менее, смотрел на висевшую в воздухе пылинку не без некоторого почтения, явно подозревая, что она вот-вот способна превратиться в грозное оружие. Что она может?

— Правильнее было бы сказать, что она _сможет_, если ей помочь, — ответил Голос. — Но сначала пойди вместе с Михаилом к тем деревьям, найди на земле какой-нибудь упавший плод, и принесите сюда его семечко.

Михаил чувствовал, что ему предстоит увидеть нечто совершенно необыкновенное, и он стремительно направился к деревьям, чтобы отыскать необходимое. Азриэль поспешил за ним.

Найдя в траве блестящий, золотистый, перезрелый плод, Михаил разломил его и вытащил из сочной мякоти мокрое семечко — а потом мягко выронил раскрытый плод обратно на траву. Пусть прорастает, если ему суждено прорасти. Не зря же ведь у них попросили только одно семечко, а не весь плод целиком...

— Прекрасно, — одобрил Голос. — А теперь вам с Азриэлем следует взглянуть поближе на нашу песчинку...

Вместе Ангелы вернулись к висевшей в воздухе пылинке. Михаил успел внутренне приготовиться к тому, что с ней за это время произошло что-то необычное — но с виду она оставалась совершенно той же, что и раньше.

— Посмотрите изнутри, — предложил Голос.

Азриэль удивленно рассмеялся.

— На песчинку? Изнутри?

— Именно так. Только возьмите это семечко с собой.

— Но как? — не понял Азриэль. — Оно гораздо больше, чем она.

— Вы тоже, — напомнил Голос доброжелательно.

— Если Ты хочешь этого, то мы попробуем, — помедлив, сказал Михаил. Он никогда ещё не делал ничего подобного, но, в конце концов, если Создатель утверждает, что они способны это сделать — значит, так оно и есть.

Он напряг волю и воображение, пытаясь сделать то, о чем его просили. Через несколько секунд такого сосредоточения ему почудилось, как будто он на большой скорости летит вперед, насколько быстро, что у него зашумело в голове и пресеклось дыхание.

Открыв глаза, Михаил понял, что на самом деле он не двигался — это весь мир вокруг него менялся, стремительно раздаваясь вширь. То, что раньше казалось ему крошечной песчинкой, надвигалось на него, превратившись в гору сверкающей слюды. Семечко в руке Михаила сделалось таким тяжёлым, что буквально отрывало ему руку своим весом. Михаил изо всех сил сжал пальцы, заставляя свою ношу оставаться в изменившейся реальности вместе с собой.

— Что дальше? — пресекающимся голосом выкрикнул невидимый ему Азриэль — должно быть, он отстал и находился за его спиной.

— Он просил нас взглянуть на нее изнутри, — ответил Михаил. — Вперед!

— Мы разобьёмся, — сейчас голос его друга звучал почти жалобно. — Она же твердая, как камень, ты сам видишь!

— Перестань об этом думать. У нас нет другого выбора. Только вперёд!

Несмотря на свои слова, Михаил против воли стиснул зубы, готовясь к неизбежному столкновению к несущемуся прямо на него скалой.

Сверкающая, гладкая стена обрушилась на него всей своей тяжестью, но не как камень, а как водопад. Руку рвануло болью, семечко едва не вырвалось из его судорожно сжатых пальцев — но мгновение спустя напор двух разрывающих его на части сил исчез, и Михаилу показалось, что он вырвался на волю, оказавшись по другую сторону невидимого водопада — оглушенный, обессиленный, но, без сомнения, живой и невредимый.

 

— Неужели это все — внутри неё? — сказал он вслух, когда пришел в себя и огляделся. — Как красиво... Интересно, что это за сияющие спирали...

— Это звёзды, — сказал Азриэль.

Михаил удивлённо оглянулся на него.

— Почему звёзды? Больше похоже на какие-то сверкающие кляксы...

— Азриэль почти прав, — вмешался голос их Создателя. — Это то, что больше звёзд.

— Значит, внутри каждой крошечной песчинки в нашем мире скрыт ещё один огромный мир? А может, даже множество миров? — зачарованно спросил Азриэль.

— Об этом вам сейчас не нужно думать, — сказал Голос мягко. — Просто следуйте за Мной.

И они двинулись вперёд, навстречу одной из сверкающих спиралей.

Сперва она разделилась на скопления отдельных звезд, потом, по мере продвижения вперед, одна из звёзд приблизилась, превратившись в огромное, сверкающее солнце, и вокруг этого солнца в медленном межзвездном танце вращались другие камни — одни были больше, а другие меньше, некоторые окутывала яркая мерцающая дымка, а другие выглядели скромными и менее заметными, но все они были округлыми и разноцветными, как галька, которую можно видеть на краю воды в солнечный день.

Следуя указаниям своего Провожатого, они направились к одной из них, и, когда увеличившийся камень заслонил все остальное, перестав казаться круглым, темнота поблекла, и вокруг внезапно снова сделалось светло, как днём. А внизу, под ними, была темно-синяя вода, похожая на море, только это море было бесконечным и бескрайним, и, казалось, занимало весь этот мир целиком.

— Здесь никого нет, — заметил Азриэль разочарованно. — Я уже начал думать, что мы встретим других Ангелов, живущих в этом мире.

— Нет, — возразил Голос. — Здесь нет Ангелов. Здесь, в этом мире, вообще пока нет жизни.

— Тогда кто же сможет нам помочь?..

— Терпение, — ответил Голос. — Я привел вас сюда не для того, чтобы найти здесь помощь, а чтобы её создать.

Над поверхностью воды клубились облака и бушевали грозы. В этой картине ощущалась дикая и необузданная красота, но вместе с тем — от ее вида становилось грустно, потому что, кроме них самих, не было никого и ничего, что бы одушевляло этот мир, и, если бы Создатель не был с ними, Михаил почувствовал бы себя одиноким — одиноким и оторванным ото всего, что он любил и что ему было поручено беречь и защищать.

— Терпение, — повторил Голос, для которого мысли и чувства Михаила, разумеется, не были тайной. — Мы здесь именно для того, чтобы вдохнуть в эту реальность жизнь и душу. Скоро этот мир изменится.

И это было правдой. Время неуклонно ускорялось. Михаил почувствовал, что снова оказался где-то по ту сторону обыденных законов и масштабов, как тогда, когда пытался пронести внутрь песчинки семечко плода, которое было в десятки раз больше ее самой. Он ощущал, что то, что для них с Азриэлем сейчас было лишь минутами, для жителей этого мира — если бы в нем кто-то жил — было бы тысячелетиями или чем-то большим, такими сроками, которых Михаил не знал и которых не мог себе даже представить.

Потому что мир действительно менялся прямо у них на глазах.

Из моря выступала суша, пласты этой суши сталкивались, образуя горы, или отрывались друг от друга, превращаясь в цепи островов. Безжизненные камни покрывались зеленью. Грозы и бури прекратили бушевать над морем в прежнем яростном и бурном вихре, превратившись в более привычные Ангелу вещи — в обычные грозы и дожди, которым он обрадовался, как можно обрадоваться огоньку свечи после того, как наблюдал лесной пожар.

По долинам текли реки, растения превращались в густые леса, но главное — внизу стремительно и бурно зарождалась жизнь. Животные искали себе пропитание, производили потомство и жили собственной хаотичной, но осмысленной жизнью, в точности как существа Верхнего мира.

— Ты привел нас сюда, чтобы мы с Азриэлем остались здесь позаботились о них? — вслух спросил Михаил.

— Нет. О них будет, кому позаботиться, — ответил Голос. Несколько минут спустя, когда маленький мир стал окончательно похож на тот, другой, Создатель мягко и одновременно с тем торжественно сказал:

— Время пришло. Теперь наш мир готов к тому, чтобы увидеть своих Королей.

— Ты создашь новых Ангелов!.. — воскликнул Азриэль.

Михаил ощутил разом восторг — и страх. Вплоть до этой минуты он видел уже знакомое ему творение, но, если Азриэль был прав, то их обоих ожидала удивительная честь — стать соучастниками величайшей тайны, узнав нечто совершенно новое о мире и самих себе. Все равно, что увидеть момент своего рождения со стороны.

— Нет, этим миром будут управлять не Ангелы, — возразил Голос.

Азриэль разочарованно вздохнул.

— Значит, ты хочешь поручить животных их собратьям?..

— Не совсем. Я поручу этот новый мир тем, кто будет не похож ни на животных, ни на Ангелов, и кто, при этом, будет сразу и тем, и другим. Спускайтесь. Королям понадобится дом.

Они спустились вниз, в цветущую долину, окруженную со всех сторон лесистыми холмами. Михаил впервые ступил на землю Малого мира — и решил, что красотой он не уступает их родной земле. Жаль только, что эти холмы загораживают обзор со всех сторон. Было бы интересно посмотреть, что находилось за пределами долины…

Создатель явно услышал его мысли.

— Мы оградили этот сад от остального мира, потому что ему предстоит принять в себя нечто такое, к чему этот мир пока что не готов, — ответил Он. — Посади здесь то семечко, которое вы принесли с собой. Мы свяжем этот мир с нашей реальностью, чтобы однажды он стал ее частью в полном смысле слова.

Стараясь справиться с волнением, Михаил опустился на одно колено и опустил маленькое бурое семечко в землю.

— Хорошо, — сказал Создатель. Время снова заструилось мимо них, но уже не так быстро, как в начале. Сейчас мимо пролетали не тысячелетия, а только месяцы. Тонкий росток, проклюнувшийся из-под земли, превратился сначала в тонкую зеленую стрелу, потом в коричневатый, стройный ствол, а под конец — в мощное дерево, ветви которого гнулись к земле под весом золотых плодов.

— Вот дерево, которое является одновременно частью двух миров. Дерево Жизни и Познания, — сказал Создатель. — Теперь все готово для прихода Королей. Да будет так...

А потом Михаил увидел их.

Их тела утопали в мягком мхе между корней посаженного Михаила дерева, а сами они безмятежно спали.

Из всех живых существ они, пожалуй, больше всего походили на него и Азриэля, но принять этих существ за Ангелов было нельзя. Они были другими — тёплыми и плотными, как те животные, которыми они должны были руководить. В них не было звенящей чистоты, которую Михаил привык ощущать в других Ангелах, этого напряжения, как у натянутого лука. Они казались такими же уютными, как солнце и трава. Материя, которая, хотя и оживлялась Духом, не кипела и не плавилась от его слишком явного и слишком мощного присутствия.

Михаил с Азриэлем с изумлением смотрели на спящих на траве существ.

— Их двое, — сказал Азриэль, как будто бы хотел сказать — их _всего_ двое. Слишком мало, чтобы сыграть хоть какую-нибудь в роль в войне, с которой не справлялись даже Ангелы.

— Они разные, — заметил Михаил.

И это было правдой. Оба спящих существа были чем-то похожи на него и Азриэля, но при этом — каждый на свой лад. Михаил привык смотреть на своих товарищей и видеть в них все сразу — и изящество, и силу. О своей собственной наружности Михаил не задумывался, но, глядя на своих соратников, он всегда видел светлые, тонкие и нежные черты, и явную, бросавшуюся в глаза мощь. А здесь было иначе. Одно из существ выглядело более изящным и красивым, а другое — заметно более крепким. Тело одного было более мягким и округлым, чем тело другого. Кроме того, они были разного размера — одно меньше, а другое больше, и не только ростом. Например, их соединенные во сне ладони тоже были разного размера — одна узкой, с более тонкими пальцами, а другая более крупной и широкой.

— Да, ты прав, — обескураженно ответил Азриэль, которого его слова заставили внимательнее присмотреться к спящим существам. — Они к Ангел, которого разделили на две части. Это очень странно!..

— Нет, тут что-то другое… У меня такое ощущение, что они как животные. Вот это вот самец, а это — самка, — сказал Михаил, стесняясь этих грубых слов по отношению к похожим на них существам и в то же время чувствуя, что он не может подыскать какого-то другого слова, чтобы описать замеченное им отличие. — Они выглядят так, как будто Ты хотел, чтобы они могли давать потомство, как животные. Но ведь этого не может быть?..

Вопрос прозвучал неуверенно. В действительности Михаил, конечно, понимал, что с его собеседником нелепо говорить о том, что «может быть» или чего «не может быть». В конце концов, мерой таких вещей являлся лишь Он Сам.

Но Создатель отнесся к его вопросу с интересом.

— Это кажется тебе чем-то неправильным? — поинтересовался Он.

— Нет... Вообще-то нет, — ответил Михаил, почувствовав, что его удивление мало-помалу угасает. — Если бы я попытался сам представить себе что-нибудь подобное, то я решил бы, что это уродливо, и запретил себе об этом думать. Это показалось бы мне таким же противоестественным, как Змееволк. Но сейчас, когда я смотрю на них, они совсем не кажутся похожими на Змееволка. Думаю, они мне нравятся. Они красивые, просто... уж очень необычные.

— И это еще мягко сказано, — пробормотал стоящий рядом Азриэль. — Я рад, что они спят! Не представляю, как я стал бы с ними разговаривать, если бы они сейчас проснулись. Они, вообще, умеют разговаривать?..

— Умеют, — Михаилу показалось, что Создателю было весело. — А почему ты думаешь, что разговаривать с ними сложнее, чем, допустим, с Михаилом?..

Впервые в жизни Михаил увидел, что его блестящий друг выбит из колеи.

— Ну потому что… Они ведь… — Азриэль окончательно смешался и умолк.

— Ты научил нас любить других Ангелов, животных и растения. Но это совершенно разная любовь, — пришел ему на помощь Михаил. — Я не могу любить какое-то животное, как Азриэля, или Азриэля — как животное. И мы не знаем, как нам относиться к этим существам. Как к одному из нас — или как к тем животным, которых ты нам доверил?..

— И то, и другое сразу, — посоветовал Создатель. — Я надеюсь, что вы будете любить их, как своих товарищей, и опекать, как остальных живых существ. Во всяком случае, пока.

— Значит, однажды они станут равны нам? — в голосе Азриэля прозвучала нотка недоверия.

— Нет, Азриэль. Однажды они станут выше вас. И, хотя сейчас мысль об этом вряд ли кажется тебе приятной, можешь Мне поверить — когда этот день настанет, то ты будешь рад ему не меньше остальных.

 

…Странное дело, он был там, но в тот момент эта странная оговорка их Создателя совсем не привлекла его внимания, и Михаил вспомнил о ней только сейчас. Если Создатель еще тогда сказал, что мысль о возвышении людей вряд ли доставит Азриэлю удовольствие — значит, он уже тогда видел в душе его друга ростки будущей ревности?

Но ведь потом все было хорошо! Азриэль бывал в Малом мире даже чаще, чем сам Михаил, и уделял ему так много времени, что Михаил остро почувствовал его отсутствие, будучи вынужден из раза в раз дежурить на границе в полном одиночестве. Люди определенно привлекали Азриэля, и, что бы он ни говорил, его явно тянуло к ним. А значит, несмотря на все его исполненные раздражения слова, в душе он все же относился к замыслу Создателя совсем неплохо.

Просто Азриэль всегда был слишком импульсивен, легко поддаваясь любым своим чувствам и порывам — и разумным, и не очень.

Вспомнив все сражения, в которых они поучаствовали вместе, Михаил немного успокоился, пообещав себе, что в следующий раз убедит Азриэля, что ему не стоит больше в одиночестве бродить по темным и опасным землям на границе мира.

Вслед за высокой, тонконогой оленихой к впадавшему в озеро ручью вышло двое маленьких пятнистых оленят, и Ева рассмеялась, еще издали узнав знакомую семью. Услышав ее смех, идущий первым олененок чутко поднял уши — и мгновение спустя нетвердым шагом бросился навстречу Королеве, чтобы первым ткнуться мягким лбом в ее колени.

Ева ласково погладила его мягкую шерстку, а потом подняла голову и посмотрела в бархатисто-темные глаза тянувшейся к ней оленихи, позволяя ей обнюхать свою щеку. Это был их неизменный ритуал приветствия при каждой встрече.

Звери всегда радовались Королеве. Они редко подходили к ней в то время, когда они занимались чем-нибудь вместе с Адамом — в таких случаях их нужно было подзывать. Животные были на удивление тактичны и как будто бы сознательно старались не мешать своим правителям, когда те были заняты беседой или же какими-то делами. Но когда Ева гуляла где-нибудь одна, как этим утром, кто-то непременно приходил, чтобы составить ей компанию.

Когда Создатель показывал им цветущую долину, расположенную между трех холмов, он сказал им:

— Я отдаю вам этот мир и вместе с ним — всех его обитателей. И плоды всех деревьев, кроме одного. Из всего, что есть в этом саду, оно одно не принадлежит к этому миру. Это — дерево из нашего, высшего мира. Оно несет в себе следы борьбы, которая пронизывает Старший мир, и заключает в себе знание Добра и Зла. Сейчас его плоды для вас губительны.

— Но если оно так опасно, для чего Ты доверяешь его нам? — спросила Ева.

— Поверь, Я Сам хотел бы оградить вас от опасности. Но если бы оно не стало частью вашего мира с самого начала, то вы никогда не изменились бы, не стали бы готовыми к тому, чтобы попробовать его плоды. Когда вы будете готовы, они принесут вам только благо. Сегодня наш мир слишком велик для вас, но вместе с этим деревом наш мир — со всеми его сложностями — постепенно прорастает в ваш, чтобы однажды вы смогли преодолеть его границы. Но пройдет ещё немало времени, прежде чем вы будете способны соприкоснуться с бурями Верхнего мира — и не пострадать от этого. Сейчас ваш мир закрыт для Зла. Вы Короли, владыки и хранители всего живого, щит, который охраняет этот мир. Я поручаю его вашим заботам. Отныне ваш выбор будет общим выбором, ваша судьба — судьбой этого мира. Таков долг и право Королей. Ваша причастность к знаниям и трудностям Старшего мира вынудит и вас, и весь ваш мир вступить в войну, к которой вы пока не подготовлены.

— Все это слишком сложно, — с огорчением сказал Адам. — Я стараюсь понять Тебя, но у меня не получается.

— Это не страшно. Так и должно быть, — мягко ответил Голос. — Я скажу тебе ещё одно, хотя это ты пока тоже не поймёшь. Однажды, когда придет срок, у вас родятся дети. Тоже люди, как и вы. Но они не сразу станут во всем похожими на вас. В начале, прежде чем начать ходить и говорить, они будут больше похожи на животных, которых Я доверил вам. Но с каждым днём они будут все больше походить на вас. Они станут разумны, будут задавать вопросы и для всех живых существ будут Властителями мира, как и вы. Но они ещё долго будут оставаться меньше и слабее вас, нуждаться в вашем руководстве и вашей заботе. И вы будете любить их — так же, как Я люблю вас. Тогда, глядя на них, вы сможете понять, о чем Я говорю, поскольку тоже захотите оградить их от несвоевременного и опасного для них познания.

Ева и Адам переглянулись. Мысль, что в мире могут быть другие Короли, помимо них самих, к тому же не умеющие ни ходить, ни разговаривать, казалась очень странной. Ни один из них не мог вообразить себе такое существо. «Люди — это мы, я и Адам. Значит, если кто-то не я и не Адам, то он — не человек. Почему же Он говорит, что «дети» — тоже люди, и они тоже будут Властителями мира?..» — размышляла Ева. Адам, судя по его лицу, тоже был смущен и озадачен. В конце концов Ева задала их Собеседнику самый логичный, с ее точки зрения, вопрос:

— А когда это будет?

В самом деле, чем пытаться вообразить нечто такое, что противоречит всем известным тебе фактам, лучше просто один раз увидеть подобное чудо наяву.

— Еще не сейчас. Любовь, которая даёт новую жизнь, как и познание Добра и Зла, требует зрелости.

Ева погладила теплые ноздри олененка, ловко оттеснившего от ее ног своих мать и сестру и теперь тыкавшегося в ее ладонь в поисках ласки.

«Мне кажется, я уже стала старше, — мысленно сказала себе Ева, вспоминая тот казавшийся уже далеким день. — Сейчас я понимаю Его лучше, чем тогда».

По крайней мере, теперь она знала, как растут и становятся взрослыми самые разные живые существа, и куда лучше представляла, что имел в виду Создатель, говоря о детях, хотя ей по-прежнему казалось странным, что в мире появятся какие-то другие люди, кроме них с Адамом. Они так хорошо ладили друг с другом, что нельзя было представить, чтобы появление каких-нибудь других людей способно было сделать их обоих еще более счастливыми.

Адам был почти настолько же красив, как Старшие, которые являлись из Верхнего мира. Но он был гораздо более понятным, близким и родным. С ним можно было играть, смеяться, бегать наперегонки и спать в обнимку, а сияющие Старшие, хотя и относившиеся к ним с Адамом с неизменной добротой, внушали благоговение, и дурачиться в их присутствии казалось как-то неуместно.

В Адаме ее сильнее всего удивляло то, что он одновременно был настолько близким, что казался продолжением ее самой, и в то же время был отдельным существом, во многом непохожим на нее. Ночью, когда она клала голову на его теплую грудь и слышала, как там, внутри, под теплой кожей, мышцами и ребрами, тихо и ровно стучит его сердце, Ева чувствовала странное волнение и приступы необъяснимой нежности. В этот момент Адам с его широкими плечами и большим, теплым и сильным телом, казался ей странно хрупким, и ей хотелось убаюкивать его и оберегать его сон, но от чего оберегать — она сама не знала, потому что Адаму, конечно, ничего не угрожало. Ветви сами наклонялись, чтобы слишком яркая луна не светила ему в глаза, мох и трава радостно принимали их в свои объятия, насекомые и птицы старались ничем не потревожить спящих Королей. Так что Ева просто лежала, прижимаясь к его груди ухом, и слушала гулкие, ровные удары его сердца.

Адам, должно быть, тоже испытывал нечто подобное, и тоже чувствовал потребность дать какой-то выход этому чувству щемящей нежности. Именно из-за этого он так любил заботиться о ней. Нередко, когда она просыпалась, Адам уже сидел рядом, принеся ей самые лучшие плоды и самые красивые из попавшихся на его пути цветов. И в его взгляде было нетерпеливое ожидание. Ему хотелось видеть, удалось ли ему отыскать что-то такое, что вызовет у нее изумление и восхищение, и потом он не столько завтракал с ней вместе, сколько наблюдал, как она ест, и упивался ее радостью с каким-то горделивым удовольствием, как будто он не просто принес ей все эти замечательные вещи, а создал их сам из ничего.

Дни чаще всего проходили слишком весело, чтобы беседовать о каких-нибудь важных вещах. То Адам находил уступ, с которого можно было прыгать в лежавшее в центре долины озеро, так что в полете замирало сердце и делалось невозможно сделать вдох, и они целый день изобретали все новые способы переворачиваться в воздухе и падать в воду и ныряли в озеро, как птицы. То ей самой приходило в голову узнать, кто бегает быстрее — мощный черный бык или стремительный и гибкий лев, который приходил согреть их самыми холодными ночами, и тогда Адам забирался на быка, схватившись за его изогнутые, длинные рога, а она обнимала льва, вцепившись в его теплую мягкую гриву, и они носились по долине, хохоча и криками подбадривая их помощников. А иногда проведать их являлся кто-нибудь из Старших, и тогда они с Адамом принимали его в своем королевстве, пировали с ним и слушали волнующие, хоть и не всегда понятные истории о Верхнем мире.

Но вечерами, когда в мире наступала тишина, и на месте пылающего над холмами солнца постепенно разгорались звёзды, они часто сидели рядом друг с другом, опираясь на шершавый, теплый ствол какого-нибудь дерева, смотрели на медленно темнеющее небо и беседовали обо всём подряд. Например, о том, живут ли Старшие где-то на этих звёздах, или же их мир находится где-нибудь ещё дальше, в тех местах, которые нельзя увидеть, просто вглядываясь в небо, и что будет, когда обещание Создателя исполнится, и они станут старше и смогут сами увидеть Верхний мир.

Иногда они расходились, чтобы побродить и поразмыслить в одиночестве, и снова встречаться друг с другом после этого каждый раз бывало так приятно и волнующе, как будто они не видели друг друга уже много дней. Вот и сейчас, увидев за деревьями Адама, она засмеялась и ускорила шаг, чувствуя, что каким-то образом успела соскучиться без него за ту пару часов, пока гуляла по берегу озера.

Но в этот раз Адам был не один. С ним рядом был кто-то из Старших. Будь она одна, она бы выбежала из-за деревьев, неожиданно повиснув у него на шее, и, если Адам сумел бы удержаться на ногах, то он бы стал смеяться и кружить ее на месте, а если бы они вместе упали на траву, как уже бывало, то стали бы возиться и бороться на земле, совсем как подрастающие львята из пещеры на скале, семью которых они часто навещали в последние недели. Но при виде Старшего Ева раздумала пугать Адама и, замедлив шаг, приблизилась к нему и гостю из Верхнего мира плавной и торжественной походкой, как и подобает Королеве.

Олененок, который все это время следовал за ней, касаясь мягкой мордочкой ее ноги, навострил уши, с изумлением глядя на Старшего. Должно быть, он в своей короткой жизни еще никогда не видел никого из Ангелов. А вот Еве этот Старший был знаком — раньше он часто навещал ее с Адамом в их владениях, хотя в последние несколько недель они его не видели. Должно быть, он был занят неотложными делами в своем Верхнем мире.

— Азриэль! — радостно воскликнула она. — Как хорошо, что ты вернулся!.. Тебя долго не было.

— Много чего произошло за время моего отсутствия, — ответил Азриэль. Обычно он не выражался так уклончиво, и Ева удивленно посмотрела не него.

— У вас… случилось что-нибудь плохое? — спросила она с ноткой тревоги. Адам тоже озабоченно наморщил лоб. Все Старшие, конечно, не только мудры, но и очень сильны. Но, может быть, в их мире есть какие-то заботы, с которыми даже им бывает трудно справиться.

— Почему именно плохое? — нехотя ответил Азриэль. Казалось, ее вопрос застал его врасплох.

— Не знаю. Мне так показалось по твоему лицу, — сказала Ева. — Ты выглядишь… утомленным.

Только выговорив это вслух, Ева осознала, насколько это странно. До сегодняшнего дня она считала, что Старшие вообще не могут уставать. Для этого в них было слишком много бьющей через край, стремительной и чистой Cилы. Они с Адамом, правда, уставали к концу дня или после особо бурных развлечений или игр, но это всякий раз было по-своему приятным чувством, позволяющим полнее наслаждаться отдыхом. А утомление, которое читалось в глазах Азриэля, судя по всему, не доставляло ему никакого удовольствия.

— Давайте сядем под теми деревьями, поедим фруктов и поговорим, — сказал Адам. — У меня уже в глазах рябит от солнечного света, а там так тенисто и прохладно. И к тому же, Королева с самого рассвета на ногах, и ей не помешает отдохнуть.

«И Азриэлю тоже» — подумала Ева. Хорошо, что Адам всегда понимает ее с полуслова и что он отыскал повод усадить их гостя в тихом и спокойном месте даже раньше, чем она придумала, как предложить Ангелу передохнуть, чтобы это не прозвучало бы невежливо.

— Я хотел поговорить с вами о Древе Жизни, — сказал Азриэль, откинувшись спиной на ствол изогнутого дерева. Проникавшие сквозь листву лучи красиво золотили завитки его волос.

— Как странно! Я как раз все утро думала о нем! — невольно вырвалось у Евы. Азриэль метнул на нее исполненный жадного интереса взгляд.

— В самом деле?.. И о чем ты думала?..

Ева смутилась. Азриэль, должно быть, думает, что она и Адам уже настолько повзрослели, что от них спокойно можно ждать каких-то мудрых мыслей и прозрений, а на деле — ее утренние размышления даже вряд ли могли называться «размышлениями». Скорее, это были всего-навсего воспоминания.

— Так, ни о чем… Я просто вспоминала день, когда Создатель показал нам этот сад и сказал, что мы можем ходить везде, где захотим, и есть любые фрукты и плоды, кроме плодов от Древа Жизни.

— А почему Он запретил вам их трогать? Разве они чем-то хуже остальных? — вкрадчиво спросил Азриэль.

Адам и Ева обменялись быстрым взглядом. Теперь было совершенно ясно, что Ангел завел эту беседу неспроста. Он явно хотел выяснить, как сильно они изменились с того дня и как многое им за это время удалось понять.

«Давай, ответь ему! Это ведь ты все утро думала об этом Дереве!» — ясно читалось в глазах Адама.

«Почему сразу я?..» — мысленно возмутилась Ева, выразительно двинув бровями вверх и вниз в знак своего негодования.

Адам, видимо, осознал, что признаваться в их невежестве придется все-таки ему, и со вздохом сказал:

— Если я верно понял Его мысль, то Он имел ввиду, что главная причина — не в этих плодах, а в нас самих.

— Да, в самом деле… Он считает вас детьми, — слегка прищурившись, заметил Азриэль.

— Нет, Он так не считает, — возразил Адам. Увлекшись разговором, он совсем забыл, что в этот раз спорит не с Евой, а с одним из Старших. — Он сам сказал, что дети на нас не похожи.

— Они только учатся ходить и говорить, — добавила Ева. — Наверное, это забавно.

Азриэль наклонил голову к плечу.

— А ты бы стала запрещать своим детям ходить и разговаривать, чтобы они подольше оставались маленькими и беспомощными?

— Конечно, нет!

— Но это же так мило и забавно, — мягко сказал Азриэль. Ева изумленно смотрела на него, не зная, что сказать.

— Думаю, что разговаривать с ними, когда они станут такими же, как мы, будет гораздо интереснее, — пришел на выручку Адам.

— Да, точно! — согласилась Ева. — Это правда весело — возиться с маленькими оленятами, птенцами или львятами, но мне приятно видеть, как они растут.

— Значит, тебя не удивляет, что из всех существ в Раю только тебе с Адамом было сказано, что вы не можете иметь своих детей, как будто бы вы сами — всего-навсего беспомощные, не успевшие встать на ноги детеныши? Животным, птицам, рыбам Он велел производить потомство, и лишь вам двоим сказал, будто в деторождении заключена какая-то особенная тайна, которую вы пока не готовы знать.

— Наверное, все дело в том, что мы не такие, как животные, — предположил Адам.

— Разве вы чем-то хуже их? Разве не вы — Властители этого мира, и разве не вам подчинены все остальные?

— Ты прав! — Ева чуть не захлопала в ладоши, радуясь внезапно посетившей её мысли. — В этом-то все и дело! Мы, наверное, могли бы делать то же, что животные, но Он не хочет, чтобы мы были такими, как они. Он ждёт, когда мы станем старше и будем готовы для... чего-нибудь другого. Для такой любви, которую Он предназначил только нам, как речь или способность управлять другими.

— Так почему же Он не дал вам эту зрелость сразу, как все остальное?

— Этого мы не знаем, — признал Адам.

— Может быть, Он не мог этого сделать? — с некоторым колебанием предположила Ева.

— Не мог?.. — с мрачной улыбкой повторил Азриэль. — Ты в самом деле думаешь, что Он чего-нибудь не может? Разве ты сомневаешься в могуществе Творца?

— Нет… я не сомневаюсь. Просто... может быть, это тоже — часть тех тайн, которых мы пока не знаем.

— Когда Он говорил про Высший мир, Он упомянул какую-то войну, — вспомнил Адам. — Не знаю точно, что именно Он имел в виду, но у меня возникло ощущение, что в вашем мире есть что-то еще, кроме Него и вас. Что-то такое, от чего Он хотел нас оградить.

— Да. Это что-то называется свободой. Мы, Ангелы, в отличие от вас, свободны видеть Зло и сами выбирать между Добром и Злом.

— Мне кажется, я понимаю... Но вы старше нас, — почтительно сказал Адам. Глаза Евы заблестели.

— Думаю, теперь я начинаю понимать, чего Он хочет! Он ждёт, когда мы станем старше и будем готовы стать такими же, как вы.

— О нет! — с досадой возразил на это Азриэль. — Вот тут ты ошибаешься. Ведь мы были такими с самого начала. А вас Он оградил от знания искусственно — именно для того, чтобы вы оставались в неведении. Он возится с вами, как вы возитесь с птенцами или с маленькими оленятами. Он умиляется вашей беспомощности, и хотел бы, чтобы вы остались в таком состоянии как можно дольше — именно для этого Он, в сущности, и создал вас, странную смесь животных с ангелами. Он, конечно, любит вас, но ещё больше любит Свою власть над вами. Ему хочется, чтобы вы полагались на Него и слепо доверяли Ему вашу волю.

— Нет, не может быть, — сказала Ева. — Он хочет, чтобы мы росли, просто… нам нельзя пытаться вырасти и повзрослеть быстрее, чем положено. Это неправильно и… и… — Ева с трудом пыталась вспомнить ускользавшие из памяти слова. — Это может нам навредить. Наверное, когда мы станем старше, то поймем, что значит «навредить». Как бы там ни было, Он обещал, что мы поймем Его запрет, когда у нас родятся свои дети.

Азриэль сумрачно рассмеялся.

— Отличное обещание!.. Вот только Он вас обманул. У таких, как мы или как вы, потомства не бывает. Мы не появляемся на свет слепыми и беспомощными, как детёныши животных. Мы разумны, и поэтому с самого появления на свет равны сами себе. Так что, если вы ждете своих детей, чтобы понять Его запреты, то вы будете ждать целую вечность. Никаких детей не существует. Он их просто выдумал.

 

Когда Азриэль оставил их, Ева чувствовала себя так, как будто бы его слова все еще висят в воздухе, мешая им с Адамом думать о чем-то другом. Они молчали, чувствуя, что ни один из них сейчас не сможет заговорить о каких-то пустяках, и в то же время не желая обсуждать свою беседу с Азриэлем. Обычно любая встреча с кем-нибудь из Старших вызывала у них радость, но сегодня слова Азриэля вызвали у них печальное и тягостное чувство, и в душе Ева жалела, что он вообще решил их навестить.

— Мне хочется снова взглянуть на это дерево, — произнесла она в конце концов, чтобы нарушить неуютное молчание.

— Мне тоже, — помедлив, признал Адам. — Мне хочется пойти туда… и в то же время нет. Мне почему-то кажется, что нам не следует этого делать.

— Почему? — спросила Ева. — Ты же знаешь, Он не запрещал нам на него смотреть.

На мгновение ей показалось, что Адам продолжит спорить, но он молча встал и первым зашагал в нужную сторону. Ева поспешно двинулась следом за ним. Обычно Адам не забывал о том, что ноги у него длиннее, и что он может шагать быстрее, чем она, но в этот раз он, видимо, был слишком занят собственными мыслями, чтобы помнить о ней, и шел, опустив голову и постоянно ускоряя шаг, так что Еве пришлось прикладывать все силы, чтобы не отстать. И, хотя Древо Жизни росло не так уж и далеко, к тому моменту, когда они добрались до своей цели, она раскраснелась и дышала тяжело, как после бега наперегонки.

 

Больше всего Азриэль опасался, что после его речей Адам и Ева захотят поговорить с Создателем. Это не только должно было бы погубить плоды его усилий, но и его самого подвергло бы большой опасности. Стоило им пожаловаться, и станет очевидно, что он подбивал людей на нарушение запрета. Азриэль чувствовал, что его судьба сейчас висит на очень тонком волоске. Все зависело от того, удалось ли ему во время их беседы заронить в двух своих собеседников росток сомнения, или же его рассуждения о замыслах Создателя только шокировали их, нисколько не поколебав их убеждения.

Они придут, мысленно убеждал он сам себя.

Они придут…

Увидев за деревьями два стройных, золотисто-смуглых силуэта, Азриэль победно улыбнулся.

Не зря Михаил и остальные всегда восхищались его навыками спорщика и его красноречием. Он в самом деле был в этом хорош — на самом деле, он был куда лучше, чем способен был представить слишком скучный и прямолинейный Михаил. Азриэль не сказал бы, что его соратник и когда-то близкий друг был глуп, но его слишком сильно ограничивало убеждение, что сказать можно только то, что ты на самом деле думаешь. Михаил был способен с грехом пополам играть словами, когда собирался пошутить, но когда дело доходило до какого-нибудь спора, Азриэль легко способен был вертеть своим избыточно серьезным собеседником, как вздумается. Просто потому, что он, в отличие от Михаила, понимал: слова — это не цель, а только средство. А цель спорщика при этом может быть какой угодно, даже полностью противоречащей тому, о чем он говорит.

И уж конечно, Михаилу не пришло бы в голову, что играть можно не только словами…

Азриэль закрыл глаза, сосредотачивая волю и все силы своего воображения на образе, который он хотел принять.

Его гибкое, сильное пестрое тело щекотали мягкие травинки, пока он медленно втягивал его — кольцо вслед за кольцом — на теплый и шершавый ствол. Он отстраненно удивился своей силе — когда он смотрел на змей со стороны, ему как-то не приходило в голову, что это длинное гибкое тело, от сплющенной головы до самого хвоста, представляло собой одну сплошную мышцу. Надо полагать, если бы змею, которым он сейчас стал, вздумалось стиснуть в своих кольцах ребра одного из приближающихся человечков, то это объятие сломало бы им ребра. Азриэль даже пару мгновений смаковал эту картину в своей голове, хотя на самом деле он, конечно же, не собирался делать ничего подобного. Первое, что наверняка бы сделал в такой ситуации любой из этой парочки — это в припадке ужаса стал звать Создателя, а это в планы Азриэля совершенно точно не входило.

 

— Знаешь, о чем я думаю?.. — спросила Ева, когда они уже несколько минут стояли перед Деревом, рассматривая покрывающие его ветви ароматные плоды с таким вниманием, как будто видели их в самый первый раз.

— О чем?.. — глухо откликнулся Адам.

— Я думаю, не так уж важно, _почему_ Он не хотел, чтобы мы ели эти фрукты. Может быть, если мы станем их есть, с нами случится что-нибудь плохое. А может, и нет. Но мы могли бы их не трогать просто для того, чтобы сделать Ему приятное. В конце концов, Он подарил нам столько замечательных вещей. И если все, чем мы могли бы Его отблагодарить — это не трогать плодов одного-единственного дерева…

— Да, в самом деле. Ты права, — словно очнувшись ото сна, сказал Адам. Он отвел взгляд от грозди розовато-золотых плодов и посмотрел на Еву с явным облегчением. — Если смотреть на дело с этой точки зрения…

Азриэль понял, что решающий момент настал. В целом все шло отлично — они уже верили ему достаточно, чтобы начать торги с собственным разумом — «может, эти плоды нам навредят, а может быть, и нет…». Не нарушать запрета из одной только любви и благодарности — сейчас они, конечно, с радостью ухватятся за эту мысль, но надолго ее не хватит. Они не смогут любить Создателя и в то же время допускать — втайне от друг друга и даже самих себя, где-нибудь в самых потаенных тайниках своей души — что он их обманул. Любовь не уживется с таким подозрением.

Вот только Азриэль не мог позволить себе предоставить их самим себе и ждать. Он был не слишком осторожен в разговоре с Михаилом. Тот мог что-то заподозрить и вмешаться в самую неподходящую минуту, так что действовать необходимо было быстро.

Так что Азриэль позволил своему змеиному, гибкому телу отделиться от ствола и произнес:

— Давайте, притворитесь, что Он попросил вас об этой услуге только для того, чтобы вы смогли выразить свою любовь к нему! Это, действительно, куда приятнее, чем узнать правду и понять, чего на самом деле стоила Его «любовь».

 

Когда откуда-то раздался тихий, шелестящий голос, непохожий ни на голос Адама, ни на голоса кого-нибудь из Старших, Ева чуть не подскочила от неожиданности и оторопело завертела головой, ища того, кто произнес эти слова.

Адам нашел источник звука первым. Он тронул ее за локоть и с окаменевшим, застывшим от удивления лицом указал ей рукой на крупного пестрого змея, обвивающего ствол.

Маленькие, блестящие змеиные глаза, действительно, смотрели на них остро и осмысленно, без выражения того доверчивого обожания, которое всегда читалось в глазах остальных животных. Взгляд змея был, без сомнения, по-человечески разумным, но холодным и почти пренебрежительным.

— Ты говоришь?! — спросила Ева с изумлением. — Я думала, что все животные лишены дара речи!

— Это верно. Так было задумано Создателем. Но я попробовал плодов этого дерева — и обрел речь и разум.

— Что ты наделал! — ужаснулась Ева. — Это дерево приносит гибель.

Маленькие черные глаза блеснули.

— Кто сказал тебе такую глупость, женщина?.. — прошипел змей. — Это Дерево Жизни и Познания. Оно возносит нас, животных, до Человека, а вас, двуногих — до богов, живущих в верхнем мире.

— Как ты разговариваешь с Королевой? — сурово нахмурившись, спросил Адам. — Тебе следует относиться к ней с почтением. По воле нашего Создателя, мы с ней — Властители этого мира, покровители живущих в нем существ.

— Уже нет, — возразил змей. — Во всяком случае, я больше не нуждаюсь в вашем покровительстве или вашей защите. Правьте, если вам угодно, бессловесными животными, которые нуждаются в вашей опеке. А я во всем равен вам, и не вижу причины подчиняться вашей власти.

— Оставь, — сказала Ева, трогая Адама за плечо. Встреча со змеем и его слова, так явно подтверждавшие туманные намеки Азриэля, так расстроили ее, что ей было не до того, чтобы переживать из-за его манер.

Однако на Адама постигшее их обоих огорчение, по-видимому, произвело прямо противоположное воздействие, и если ее оно погрузило в тоскливую апатию, то он, напротив, рассердился, и подступил к змею с раскрасневшимся от возмущения лицом.

— Не стану навязывать тебе свое покровительство, раз ты в нем не нуждаешься, — процедил он. — Однако, если ты еще раз вздумаешь грубо говорить с Королевой, я стащу тебя с этого дерева и зашвырну куда-нибудь в кусты. Может быть, тогда ты поймешь, что кроме прав, которые нам дал Создатель — и которые ты, видимо, не уважаешь — существуют и другие веские причины оставаться с нами вежливым!

Змей оскорбленно зашипел и, соскользнув по гладкому стволу, исчез в траве.

 

— Видимо, Азриэль, был прав, — подавленно сказал Адам, глядя в то место, куда скрылся говорящий змей. — Плоды этого дерева не причиняют вреда тем, кто их попробовал. Этот Змей их ел — и он не только жив и, кажется, отлично себя чувствует, но и вдобавок начал разговаривать. Как это может быть? Выходит, что Создатель в самом деле обманул нас?..

— Не знаю… Вообще-то, Он не говорил, чтобы мы стерегли это дерево от животных или птиц, — сказала Ева после некоторых размышлений. — Может быть, именно потому, что для животных его плоды не опасны. Может быть, этот запрет касался только нас двоих?

— А почему, собственно, среди всех живых существ именно мы должны иметь какие-то запреты? Разве мы чем-нибудь хуже или ниже их? — хмуро спросил Адам.

— Азриэль сказал то же самое, — вздохнула Ева.

«И, похоже, он был прав. И в этом, и во всем остальном»

С минуту они молчали, избегая глядеть и на дерево, и друг на друга.

— И что нам теперь делать?.. — вслух спросила Ева, когда молчание сделалось невыносимым.

— Не знаю. Ты не думаешь, что мы могли бы… ну… поговорить об этом с Ним самим? — не поднимая головы, спросил Адам. Но Ева только дернула плечом.

— А какой в этом смысл?.. Если Он захочет, то сумеет убедить нас в чем угодно. Мы так мало знаем и так мало понимаем, что, что бы Он ни сказал, нам все равно придется просто принимать Его слова на веру. Как Его рассказы про то время, когда у нас будут дети.

— Да, тут ты права, — признал Адам. — Если Он этого захочет, то легко собьет нас с толку… Значит, будем думать сами. Предположим, что эти плоды действительно безвредны…

— Не просто «безвредны»! Азриэль сказал, что, если мы попробуем плоды этого Дерева, то повзрослеем и станем такими же, как Старшие. Змей тоже говорил, что эти плоды могут сделать нас такими же, как боги, живущие в Верхнем мире.

— Ты бы этого хотела?.. — спросил у нее Адам, и Ева затруднилась бы сказать, чего в его голосе больше — опасения или все же надежды?

— Да, — призналась Ева. — Но только вместе с тобой. А если ты не хочешь, то пусть лучше все останется, как было.

— Нет, — сказал Адам. — Ничто уже не будет «так, как было». Даже если мы не станем его трогать… Для нас теперь нет пути назад.

— Ну, значит, решено! — сказала Ева.

Несмотря на ту решительность, с которой Адам только что сказал, что у них нет пути назад, он все еще стоял на месте, явно не решаясь первым прикоснуться к дереву. Так что Ева сама сорвала круглый, спелый плод с одной из нижних веток и разломила его сочную мякоть на две половинки.

Только ощутив, как у него по пальцам течет липкий сок от переданной ему Евой половинки, Адам будто бы опомнился и удержал ее.

— Нет, подожди! На случай, если с нами все-таки случится что-нибудь плохое, надо съесть эти плоды одновременно.

Взгляд его выглядел диким и отчаянным, и Ева вдруг подумала, что ему, может быть, совсем не хочется этого делать.

«А хочется ли мне?.. Или мы просто зашли уже слишком далеко, чтобы теперь кто-то из нас решился отступить?» — мелькнуло в ее голове.

— Да, верно, — согласилась Ева. И они медленно, словно человек, который наблюдает за собственным отражением в поверхности воды, подняли руки и одновременно откусили по кусочку от зажатого у них в руках плода.

 

...Липкий от сока плод был сладким, и Адам почувствовал, как эта сладость растекается у него на языке вместе с тающей, сочной мякотью. В первую секунду он даже почувствовал легкий оттенок разочарования — он ожидал, что плод с Дерева Жизни будет иметь совершенно необычный вкус, и он почувствует нечто такое, чего еще никогда не чувствовал, но на поверку это оказалось совершенно заурядным удовольствием, не лучше и не хуже тех, которые были ему давно знакомы. Пожалуй, он бы мог даже назвать десяток фруктов, которые сейчас доставили бы ему больше удовольствия — в разгар послеполуденной жары приятнее было бы ощутить во рту что-нибудь кисловатое и водянистое, чем сладкое и пряное.

Отведя взгляд от своих липких, перепачканных соком пальцев, Адам посмотрел на Еву. Ее взгляд был напряженным и почти испуганным. Этот взгляд словно спрашивал — что дальше? Ты уже что-нибудь чувствуешь?..

Адам едва заметно качнул головой.

— Нет, ничего, — ответил он. — Может быть, ничего и не случится… Может быть, мы слишком мало съели.

Он почувствовал, что в его голосе звучит надежда. Теперь, когда дело было сделано, Адам начал сожалеть, что они приняли столь поспешное решение. Запретный плод того не стоил. Лучше бы они поели каких-нибудь других фруктов, и оставили бы это дерево в покое…

Он бросил надкушенную половинку фрукта на траву.

Может быть, с ними ничего и не случится. Может быть, для того, чтобы обрести обещанное знание, необходимо было съесть целый плод. А они разделили плод напополам, и съели совсем маленький кусочек.

Что он, в сущности, успел попробовать и проглотить? Всего-то несколько волокон сладкой мякоти и пару капель сока.

Наверняка это даже не считается.

Если не трогать остальное, то можно считать, что ничего и не было…

Ева, должно быть, думала о том же самом, потому что она тоже торопливо бросила остаток надкушенной половинки на траву.

— Как думаешь, Он поймет, что мы сделали?.. — спросила она с ноткой беспокойства.

— Я не знаю, — ответил Адам после короткой паузы.

Лучше бы нет. Но вряд ли от Него можно что-нибудь скрыть.

В конце концов, Он всегда знал, что чувствует Адам, о чем он думает и что его заботит. Если Ева обычно понимала его с полуслова, то Создателю не нужно было даже слов — при разговорах с ним Адам каждый раз чувствовал, что его Собеседник знает его лучше, чем он знает сам себя.

Ева, наверное, подумала о том же.

— Что мы Ему скажем?.. Он, наверное, расстроится, — упавшим голосом произнесла она. Адам попробовал представить, что скажет Создатель, и ему стало не по себе. Раньше он никогда еще не чувствовал подобного — как будто ему неуютно стало быть самим собой и захотелось то ли убежать и спрятаться, то ли совсем исчезнуть.

Сейчас он, пожалуй, предпочел бы, чтобы Создатель был занят чем-то важным и не вспоминал о них как можно дольше.

— Он не расстроится. Думаю, Он рассердится, как я — на того Змея, — глухо отозвался он. — Зря мы это затеяли…

Адам почувствовал, что его охватила дрожь — совсем как рано утром, когда выбираешься из озера, и прохладный, не успевший нагреться от солнца воздух холодит мокрое тело. Только в этот раз в этом ощущении не было ничего забавного.

— Ты очень бледный, — встревоженно сообщила Ева. Она и сама была бледнее, чем обычно, хотя лоб у нее покрыт испариной, словно от бега. — Кажется, оно все-таки действует!..

Ева схватила его за руку, но пальцы у нее были холодными и слабыми.

— Уйдем отсюда, — предложил Адам. — Если кто-то из Старших нас увидит, они сразу же поймут, что здесь произошло!

Он сжал ее ладонь, потянув Еву за собой, и они вместе поспешили в сторону деревьев. Адам быстро шел вперед, нетерпеливо перепрыгивая через перепутанные корни, и лишь изредка оглядывался, чтобы убедиться в том, что Ева следует за ним. Поляна с Деревом давно осталась позади, но ему все равно казалось, что они еще не отошли настолько далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. И если он в конце концов остановился — то не потому, что почувствовал, что доволен результатом — просто у него внезапно закончились силы, и Адам почувствовал, что не сможет двигаться дальше, если не передохнет. Ева легла рядом с ним и, как обычно, устроила голову у него на плече, но сейчас они прижимались друг к другу теснее, чем в самую прохладную ночь.

— Странно — ты ведь рядом, но я чувствую себя такой ужасно _одинокой_, как будто бы во всем мире не осталось никого, кроме меня. Мне страшно, как перед прыжком с обрыва в воду, только не одну секунду, а _все время_. И голова кружится, — жалобно поделилась Ева. — Что теперь с нами будет?..

Адам не сумел найти в ответ ни слова утешения. Навряд ли Еве станет легче, если он ответит, что чувствует то же самое.

Руки у него холодели, а мысли путались. Он сжал пальцы на предплечье Евы, уткнулся лицом в теплую ямку между ее шеей и плечом и зажмурил глаза. В какой-нибудь другой момент это, скорее всего, ощущалось бы очень уютно, но сейчас он почувствовал только слабый проблеск облегчения.

— Помнишь, однажды Он сказал, что, если мы сейчас попробуем плоды этого Дерева, то мы умрем?.. — шепнула Ева прямо у него над ухом. — Мне кажется, я начинаю понимать, что значит «умереть». Это как засыпать — но только очень неприятно. И тогда, когда тебе меньше всего этого хочется.

Действительно, похоже, — промелькнуло в его голове.

А потом мысли окончательно смешались, и он перестал что-либо сознавать.

 

В такой жаркий солнечный день Адам и Ева, вероятнее всего, нашли себе какое-нибудь место попрохладнее. Либо они сейчас на озере, либо строят запруду через ручей в лесу, либо нашли какой-нибудь тенистый грот среди холмов и теперь удивляются выступающим из толщи камня самоцветам, пытаясь разобраться, что это такое. В любом случае, когда он позовет, они наверняка услышат его и откликнутся, а дальше он уже без труда сумеет оказаться в нужном месте. Для Ангелов расстояние не так существенно, как для людей.

Так думал Михаил, когда только ступил в знакомую долину. Но, к его удивлению, сколько он ни звал Еву и Адама, устремляя свои мысли в разные места, где они могли быть, никто не откликался, словно люди были слишком сильно чем-то заняты, чтобы услышать его зов.

— Они тебя не слышат, — в голосе, который слышался у него за спиной, слышалась чуть заметная усмешка, но Михаил все равно был рад его услышать.

Хорошо, что Азриэль был здесь, с людьми, а не бродил по сумеречным землям на границе.

Михаил обернулся и приветливо кивнул лучшему другу, который вальяжно привалился плечом к дереву в нескольких шагах от него.

— Я так и знал, что, несмотря на все твои слова про Малый мир, на самом деле ты интересуешься им точно так же, как любой из нас, — с улыбкой сказал он.

— Ну, разумеется, я им интересуюсь! Но едва ли так же, как любой из вас, — с какой-то новой, незнакомой ему едкостью ответил Азриэль.

Подумав над его словами, Михаил кивнул.

— Да, это правда. Ты всегда умел воспринимать любую вещь по-своему. Там, где кто-нибудь другой видит ответ, ты каждый раз находишь новые вопросы.

Азриэль, всегда бывший чувствительным к признанию своих достоинств, горделиво улыбнулся.

— Тут ты прав. И этот мир, действительно, наводит на разные очень интересные вопросы. Например, ты никогда не спрашивал себя, зачем Он вообще решил его создать?.. Какой была Его тайная цель?..

Михаил рассмеялся.

— «Тайная цель»? — повторил он. — Тайна в этой истории, конечно, есть, и даже не одна. Я не могу даже вообразить, какими станут люди, когда они повзрослеют, и как они смогут одолеть Ничто. Но цель Создателя как раз довольно очевидна — оказать нам помощь, о которой мы Его просили.

— Это Он так говорит. Но лично я чем дальше, тем сильнее сомневаюсь в том, что это соответствует действительности.

Начинается, — подумал Михаил.

Похоже, следовало, наконец, признать, что мысли, которые Азриэль озвучивал во время их предыдущей беседы, не были просто плодом дурного настроения, вызванного слишком продолжительным и слишком частым пребыванием в опасных приграничных областях.

И если уж совсем начистоту — разве не беспокойство из-за той беседы вынудило его самого отправиться проведать Еву и Адама в Малом мире?..

— Как ты можешь сомневаться? — спросил он печально. — Это почти то же самое, что упрекать Его во лжи. Ты что, забыл, что Он душа этого мира и источник самой жизни? Он — Творец всего, что в мире есть разумного и доброго. Включая нас с тобой.

— Да, так мы всегда говорим, — охотно согласился Азриэль. — Но посмотри на нас. Люди, которых Он создал, помнят начало своего существования. А ты? Разве ты помнишь время, когда ты впервые осознал себя? Разве ты можешь сказать о самом себе — "было такое время, когда меня не было"? Мы, как и Он, были всегда. Как же ты можешь утверждать, что Он нас создал?

— Но люди были созданы иначе!

— Да, конечно, так Он нам сказал. Но чем мы можем подтвердить Его слова? И почему, собственно, ты и я видим друг друга так же ясно, как людей, а Он все время прячется от нас и позволяет только слышать Его голос? Уж не потому ли, что Он хочет, чтобы мы не поняли, как Он похож на нас, и не увидели, что Он — _один из нас_? Я много размышлял об этом. И я понял, что нет никакого Бога, а есть только боги. Это все мы сразу — Он, и ты, и я. Но он желал быть исключительным. И убедил нас в том, что он — наш Властелин, Создатель и Отец.

Михаил с ужасом смотрел на хорошо знакомое, и в то же время совершенно незнакомое лицо.

— Опомнись, Азриэль! Это безумие!

— Ты думаешь, я ошибаюсь? — спросил Азриэль с кривой, блуждающей улыбкой.

— Ты не ошибаешься — ты лжешь, — возразил Михаил. — Посмотри на себя! Посмотри на свое лицо! Ни одно слово из тех, которые ты сейчас произнес, не далось тебе без труда. Ты прилагаешь страшные усилия, чтобы заставить себя их произносить, поскольку, как бы далеко ты уже не зашёл по этому пути, даже в эту минуту все в тебе сопротивляется тому, что произносят твои губы. Так что не зови это ошибкой. Ты не хуже меня знаешь, что ты говоришь неправду, но ты хочешь убедить меня — и самого себя — что веришь собственным словам.

Азриэль гневно сдвинул брови, и лицо у него потемнело.

— Решил изображать из себя знатока чужих душ?.. В эту игру можно играть вдвоем. Слушай : мы оба знаем, что я умнее тебя, и всегда был умнее. Я лучше сражаюсь, я сильнее, наши соратники уважают меня больше, и даже так называемый Создатель, за которого ты заступаешься, любит меня сильнее, чем тебя. И сейчас ты так держишься за свои убеждения, поскольку для тебя это единственный шанс почувствовать себя хоть в чем-нибудь лучше меня. Думаешь, что теперь, когда я навлеку на себя Его гнев, ты наконец-то сможешь стать любимым сыном?..

«Он что, действительно так думает? — пронеслось в голове у Михаила. — Или же он говорит это нарочно для того, чтобы меня задеть? Не может же такого быть, чтобы все это время, пока он был моим другом, он считал, что я завидую ему, и наслаждался своим превосходством… Нет. Нет-нет-нет-нет. Это не Азриэль. Раньше он был другим»

— У Него нет любимых или нелюбимых сыновей, — устало сказан он, не зная, есть ли смысл вообще продолжать этот разговор.

Но секунду спустя Михаил встрепенулся, захваченный совершенно новой мыслью.

— Азриэль! Помнишь, как ты однажды говорил про смесь быка и Ангела?.. Мы всегда знали, что Пустота не творит чудовищ из самой себя, из ничего. Все эти твари когда-то были частью нашего мира. Ничто не может ничего создать, но оно любит перемалывать и извращать однажды созданное. Наверное, поэтому оно и противостоит Создателю. И ты, действительно, был умнее и прозорливее всех нас, когда сказал, что следом за всей прочей жизнью очередь дойдет до Ангелов. Я только никогда бы не подумал, что Ничто сумеет заманить в свою ловушку именно тебя — самого лучшего из нас… и моего лучшего друга.

Михаил почувствовал, что горло у него перехватило. Он никогда ещё не испытывал такого чувства, потому что в прежнем мире не было причин для горя. Почти умоляюще взглянув на Азриэля, он сказал :

— Мы же друзья. Если ты ещё не забыл, что это значит... если где-то в глубине ты ещё остаёшься тем, кого я знал — давай поговорим с Создателем. Уверен, у Него получится тебе помочь. Пойдем со мной. Я думаю, ещё не поздно все исправить.

Азриэль вздрогнул, словно пробуждаясь от сна, в который его погрузили эти мягкие, просительные интонации — и неожиданно для Михаила рассмеялся неприятным, резким смехом.

— А вот тут ты ошибаешься! — возразил он. — Ничего уже не исправишь. Люди приобщились к знанию добра и зла. Планы Создателя, в чем бы они не состояли, пошли прахом. Я об этом позаботился.

Михаил отшатнулся.

— Как ты мог? — спросил он, чувствуя, как его беспокойство и печаль сменяет гнев. — Как ты посмел втянуть в это людей?

— А почему, собственно, нет?.. Ты никогда не задавал себе вопрос — чего он, все-таки, от них хотел? Может быть, он предвидел, что мы можем усомниться в его первенстве, и начал сомневаться в нашей верности... и именно поэтому начал эту возню с людьми. Может, он думал, что однажды они смогут занять наше место, и тогда мы станем ему уже не нужны.

Михаил стиснул зубы, чувствуя, что его прежняя любовь к лучшему другу выгорает в нем, переплавляясь в совершенно противоположное по смыслу чувство.

— Ты твердил о слабости людей — и ты не постыдился использовать против них свои способности. Ты хочешь убедить себя, что ты бросаешь вызов Богу, но ты выбрал не Его и даже не кого-нибудь из нас, а самого слабейшего противника, какого смог найти. Ты трус!

Взгляд Азриэля загорелся яростью.

— Что ты сейчас сказал?

— Сказал, что ты стал трусом — точно так же, как ты стал лжецом. Похоже, каждый, кто становится лжецом, кончает трусостью…

Азриэль выхватил свой меч — и Михаил без колебания последовал его примеру. До сих пор он никогда не обнажал оружия ради того, чтобы сражаться с подобным себе разумным существом. Ещё недавно это показалось бы ему абсурдным — все равно, что попытаться ранить самого себя. Но то, что сделал Азриэль, что-то изменило — не только в нем самом, но и во всем остальном мире. Михаил ощущал гнев, которого он никогда не чувствовал, сражаясь против чудовищ.

Раньше зло существовало лишь снаружи, никак не касаясь его самого. Теперь оно придвинулась вплотную — и впервые в жизни причиняло ему боль. Сейчас он не умом, а сердцем понял нестерпимость зла и невозможность существовать с ним в одном мире.

Кажется, не только людям, но и нам пришлось по-настоящему познать Добро и Зло, — с горечью подумал Михаил.

— Зря ты это затеял, — медленно и плавно поднимая меч — движение, которое в любой момент способно было обернуться стремительным смертоносным росчерком — заметил Азриэль. — Ты никогда не умел рассчитывать наперед…

«Я?.. Это _я_, по-твоему, это затеял?!» — изумился Михаил. Но вслух сказал совсем другое :

— Я никогда не думал, что дело дойдет до этого. Но, думаю, сейчас мы подвергаемся равной опасности. Ты любишь повторять, что ты сражаешься лучше меня. Но, может быть, на самом деле разница между нами не так велика, как бы тебе хотелось.

Губы Азриэля раздвинула странная ухмылка.

— Это верно, — совершенно неожиданно для Михаила согласился он. — И именно поэтому я не имею ни малейшего желания сражаться с тобой в одиночку. Мои замыслы слишком важны, чтобы бросать их исполнение на произвол судьбы.

Почувствовав у себя за спиной какое-то движение, Михаил бросил взгляд через плечо — и в глазах зарябило от сияющих мечей. Привыкнув к нападениям чудовищ, где судьбу победы или поражения решали доли секунд, Михаил не успел задуматься, что это значит — просто инстинктивно выбрал самое слабое место стягивающегося вокруг него кольца врагов (да, именно врагов, хотя это и были не чудовища, а его бывшие соратники), вырвался из сжимавшейся петли и занял оборону возле огромного, поросшего мхом ствола, надежно прикрывающего ему спину.

Осознав, что Михаил готов к сражению и, несмотря на явное преимущество противников, не собирается сдаваться, соратники Азриэля передумали бросаться на него всем скопом и предпочли действовать неспеша. Глядя, как они перестраиваются, пропуская ближе к нему самых талантливых бойцов, Михаил мысленно спросил себя — сколько же их всего?.. Во всяком случае, их было больше, чем он был способен сосчитать — те, кто находился впереди, стояли слишком близко, заслоняя задние ряды своих товарищей.

— Так, значит, ты делился собственными умозаключениями со многими… — глядя в знакомые, но вместе с тем такие удивительно чужие лица, сказал Михаил.

— Конечно, — ухмыльнулся Азриэль, которому его соратники уступили место прямо напротив Михаила. — С чего бы я стал беседовать с тобой одним? Чем ты лучше других?..

Михаил медленно выписывал мечом восьмерки, давая понять, что первый, кто попробует его атаковать, почти наверняка не избежит ответного удара. Но враги не торопились бросаться под его меч.

Они надеются, что смогут меня измотать, — подумал он.

Иногда кто-нибудь из его противников нарочно делал какое-нибудь движение, чтобы довести его напряжение до пика и дождаться, когда его бдительность ослабнет.

— Я думал, что ты доверял мне свои мысли и сомнения по дружбе, — бросил он, не в силах вынести глумливую улыбку Азриэля. — Но теперь я вижу, что ты просто вербовал себе сторонников.

Азриэль выразительно прищурился.

— Вот, значит, как! Теперь ты попрекаешь меня нашей старой дружбой? Тогда почему же, если ты мне друг, ты не прислушался ко мне?..

Надо с этим кончать, — подумал Михаил. Все равно мне не победить их всех.

— Я не прислушался именно потому, что я — твой друг, и я хотел тебе добра, — ответил он. И, отступив от защищавшего его ствола, нанес противнику удар мечом.