Дом. Лица на фото (джен)

Ночью же события насыщенного дня раз за разом прокручивались перед мысленным взором и никак не давали уснуть. Что-то во всём этом не давало покоя, какая-то неприметная деталь, что не вписывалась в привычную картину, непостижимым образом нарушала внутренний покой. Казалось бы, ничего существенного не происходило уже пару месяцев — с той последней встречи уже не супругов, что превратилась в безобразный скандал, — но что-то невесомо царапало изнутри. Заставляло перебирать в памяти события последних дней, вновь и вновь натыкаясь на тёмную комнату. В попытке сбавить градус этой внутренней борьбы и избавить себя от вороха бессмысленных вопросов женщина решила наведаться в кабинет снова. На всякий случай заглянув в детскую и убедившись, что бессонница изводит только одного человека в этом доме, она тихо прокралась на первый этаж.

Готовя себе кофе, она всё больше удивлялась тому, как же быстро и легко, будучи городским жителем до кончиков ногтей, вписалась в эту новую, неспешную жизнь вдали от привычного шума. Здесь ночь была настолько тихой и непроглядной, что должна бы пугать с непривычки, но ей спокойно и уютно, будто так было всегда и должно быть впредь.

Кабинет по-прежнему вызывал желание надеть лучший деловой костюм и, опустив глаза, стыдливо разглядывать собственные туфли. Лучший способ избавиться от неуместных образов, отхлебнув горячего напитка, оправить небесно-голубую пижаму с множеством улыбающихся пухлых звёздочек и плюхнуться на тот самый «трон». Почувствовать себя, наконец, хозяйкой в собственном доме. И всё же, как странно, что предыдущие жильцы оставили после себя почти все вещи, как и то, что дом решили продавать вместе с ними. В первые дни даже встала дилемма, что делать с найденной одеждой — выбросить, сжечь, отдать на благотворительность? Решено было сгрести всё это барахло не глядя в большие мешки и оставить под навесом у мусорных баков при очередной поездке за покупками. Та же неловкость возникла и сейчас. Столько отголосков чьих-то жизней в каждой детали, каждой мелочи, и всё впустую — никто не прочтёт эти записи, никто не вспомнит о тех, кто ходил по этим коридорам, никто не скажет: «на этом фото мой предок». Если бы и был кто-то, то не пришлось бы размышлять на подобные темы.

И ведь неудивительно, что у них никого не осталось — при взгляде на измождённые лица с блёклыми глазами кажется, что всё семейство настигла какая-то иссушающая болезнь. Даже жутко от этих лиц. И по-прежнему печально. И эта печаль, разливаясь по телу, навивает тоску и усталость. Как же хочется привычно прижаться к сильному телу, упасть в тёплые объятья, которые защитят от всего, и от этих мыслей тоже. «Как же горько от того, что Оно нас разделило».

Пробуждение могло бы быть приятным в такое солнечное утро, если бы не врезавшийся в щёку металлический уголок альбома и не ломота во всём теле. И как только угораздило так заснуть? И всё же такие мелочи не могли испортить погожий ясный день, наполненный пением маленьких птиц и лёгким бризом. Беспокойства прошлой ночи вовсе забылись и не напоминали о себе ещё несколько дней, пока солнце светило ярко, а воздух был не по-летнему свежим.

Но когда пришёл август, раскаляя землю и придавливая к ней своим жаром, ночи стали удушливыми, а сон долгожданным, но не частым гостем. Прохладный душ, как и вечерние прогулки, помогал мало, и мысли каждой ночью становились такими же липкими и изматывающими, как и предшествующие им дни. Стоило попытаться проанализировать причины, сфокусироваться хоть на одной из мельтешащих картинок на краю сознания, как она тут же сменялась умилительным лицом маленького мальчика, что спит в соседней комнате. К счастью, на него летний зной не оказывал такого пагубного воздействия. Он по-прежнему носился по дому и саду, попутно что-то роняя и круша, и лишь в редкие моменты удавалось поймать взгляд не по-детски серьёзных глаз. И было в этом взгляде что-то, что тревожило куда сильнее, чем навязчивые мысли.

Ночные прогулки по спящему дому стали нормой. Тем удивительней было однажды осознать, что дом вовсе не спит. Время было позднее, тишина в детской уже пару часов нарушалась только мерным сопением. Задумчивый женский силуэт с чашкой в ладонях светлым пятном выделялся на фоне тёмной лестницы. Сидя на нижней ступени и перебирая пальцами по белому фарфору, она погрузилась так глубоко в себя, что потребовалось приложить усилие, чтобы вынырнуть и осознать услышанное. Не успела она хоть как-то отреагировать, как в гостиной вновь раздался скрип паркета. Аккуратно и, по возможности, тихо женщина последовала на шум, оставив чашку на лестнице, вместо неё схватив самое тяжёлое, что попалось на глаза — статуэтку гарцующего радужного единорога.

Звук повторился, когда она уже была совсем близко от двери, и это заставило её замереть прислушиваясь. Было ясно, что в доме кроме неё и сына кто-то есть, и этот кто-то не особенно стремится скрыть своё присутствие — возможно, убеждён, что жильцы уже давно крепко спят. И как же ей хотелось, чтобы так оно и было — всего лишь сон, в дом никто не пробрался, сейчас она проснётся, и все страхи останутся там, в царстве Морфея. Звук из гостиной уничтожил наивную попытку уйти из реальности, пришлось взять себя в руки и подойти к двери.

Невесомо обхватив латунную ручку, пальцы бесшумно начали её поворачивать, когда скрип превратился в топот. От страха пальцы стали мелко подрагивать на поверхности ручки, а глаза перестали удерживать скопившуюся влагу. Как же она могла не озаботиться хоть какими-то средствами самозащиты? Уехать в такое захолустье с ребёнком и не задуматься о его безопасности? Ведь на неё это совсем не похоже — обклеила всю квартиру мягкими уголками, будучи только на третьем месяце, переставила детскую кроватку в свою спальню, не доверяя радио-няне, а теперь так глупо, ужасно глупо подставить под удар и себя и сына!