Дом. Лица на фото (джен)

Дом был не новым, очевидно, в нём успела пожить не одна семья, однако грандиозных вложений не требовал и был полностью пригодным для жизни. К тому же в нём осталась от прошлых владельцев не только мебель, но и тысячи приятных мелочей: зеркала в резных рамах, картины и скульптуры, торшеры с бисером и вышивкой, как в старину, даже ажурные салфетки ручной вязки на столиках и комодах. Но, несмотря на некоторую захламлённость, в доме было уютно и царил невесомый аромат сушёных трав, старых книг и чего-то почти незаметного, но определённо приятного и даже знакомого. Расположение его было также довольно удобным — не очень далеко от города, но в тихом, живописном месте. Словом, весьма удачное приобретение. Особенно для спокойного отдыха на природе и залечивания душевных ран. А уж для любопытного и не в меру активного ребёнка так и вовсе кладезь новых впечатлений и открытий.

Именно такие мысли укоренились в голове молодой женщины с собранными в небрежный пучок волосами и с внушительных размеров коробкой в руках, когда она вносила личные вещи в своё новое жилище. Грузчики с остальными вещами должны были приехать только к вечеру, но непоседливый сорванец успел извести свою мать бесконечными вопросами о новом доме до такой степени, что она сочла единственным возможным способом избавиться от допроса наглядную демонстрацию. Да и сама, пока будет разбирать милый сердцу хлам, сможет отвлечься от неприятных мыслей.

Однако, вынимая из коробки то альбом с фотографиями, то любимую чашку, она всё глубже погружалась в болезненные воспоминания. Как не погрузиться, если в этом альбоме столько совместных событий, оставивших отпечаток не только на бумаге, но и в душе, а эта чашка — одна из пары совершенно одинаковых, только вторую он забрал с собой. Оставив неблагодарную работу на неопределённое «потом», она решила последовать примеру своего чада и побродить по новому дому, надеясь, что хоть это смоет неприятный осадок за какие-то пару минут вновь осевший в голове. Прогуливаясь по коридорам и комнатам, разглядывая пыльные статуэтки, оставленные прошлыми хозяевами, можно было прийти к выводу: так и стоило поступить изначально. Очень сложно думать о своём прошлом, когда вокруг всё кричит о чужих, пока ещё не поведанных, историях. Одни выцветшие снимки в небольших рамочках, расположившиеся, кажется, по всему дому, чего стоят. И как только можно было оставить что-то настолько личное? Возможно, далеко не все так сильно привязаны к подобным вещам. Наверняка в мире полно людей, для которых семейное фото — всего лишь изображение на бумаге, одно из сотен, а может, и тысяч таких же. А чашка — всего лишь чашка. Жаль, она к числу этих счастливчиков себя отнести не может и то и дело возвращается к своей когда-то такой беззаботной, а ныне неопределённой жизни.

Тихое шуршание откуда-то снаружи вывело из раздумья, и женщина, стряхнув с себя непрошеную тоску, передёрнув плечами, словно попавшая под дождь птица, пошла встречать грузчиков.

За те пару недель, что семья провела в новом доме, он претерпел незначительные изменения: мебель осталась от прежних жильцов, но теперь в неё вдохнули жизнь новые хозяева — чехлы на стульях, книги и разные мелочи на стеллажах. Появилась современная техника, новая посуда, постельное бельё и, конечно, то тут, то там со стен и полок улыбались счастливые лица. Быт наладить оказалось куда труднее — удивительно, как сложно распределить время, когда его внезапно становится слишком много. И ни работа на дому, ни гиперактивный ребёнок не могут заполнить образовавшуюся чёрную дыру полностью. Время то словно засасывает, обволакивает, заставляя неотрывно смотреть на стрелки часов в ожидании чего-то, то выплёвывает в реальность, оставляя в растерянности и смятении озираться по сторонам. В такие моменты хочется свернуться под одеялом и тихо выть либо сделать что-то грандиозное и непривычное. Может, даже сломать что-нибудь. Вот только ни первое, ни второе не вписывается в реалии жизни взрослого, ответственного человека, а подавать плохой пример сыну никогда не входило в планы молодой матери.

Возможностью отвлечься стало изобретение развлечений для маленького сорванца, который из-за отсутствия общения со сверстниками с удовольствием ввязывается в любую авантюру. И хорошо, когда идеи исходят от родителя, а не прорастают из благодатной почвы его буйного детского воображения. Вместе перекрашивать старый комод, определённо, лучше, чем ловить на лету мелкого поганца, неудачно перелезшего из окна второго этажа на расположившееся под этим самым окном дерево. И пусть теперь этот предмет мебели не белый, а ярко-салатовый, со множеством золотых отпечатков детских ладоней — так он даже интереснее. Лучше совместными усилиями разбирать хлам на чердаке, натыкаясь на любопытные находки, чем залечивать ранки на маленьких ладонях от сучковатой доски, которой этот самый хлам разбивался вдребезги парой часов ранее. Временами кажется, что всегда весёлый сгусток позитива на ножках таким нехитрым образом выплёскивает свое недовольство из-за колоссальных перемен, но ни в словах, ни в общем поведении проследить это не представляется возможным — просто детские шалости, не больше. Ещё бы они не несли за собой такие разрушения, не говоря уже об опасностях, таящихся, казалось бы, в безобидных развлечениях.

Приятно, что чадо включается в любую игру и активность с такой охотой и энтузиазмом и все проблемы выглядят надуманными и отходят на задний план. Вот и в этот раз, стоило только произнести заветное слово «кладоискатели», как на обеденном столе тут же появилась пара фонариков, два крупных яблока, собранных в саду этим утром, внушительная горсть мармеладных конфет, чтобы не отвлекаться ради перекуса от поисков, и маленькая записная книжка с ручкой, чтобы фиксировать особенно интересные находки, как замена журнала исследователя. Потенциальные «сокровища» в доме можно было найти почти везде: стеклянные, даже с виду дорогие старинные ёлочные игрушки на чердаке, большая коробка с подписанными камнями на дне шкафа в одной из спален, хорошо сохранившийся гербарий между страниц толстой энциклопедии в гостиной, жемчужная нить со сломанным замком под раковиной в ванной — лишь малая часть находок.

Теперь же выбор пал на небольшое и довольно мрачное помещение, служившее раньше кабинетом. Об этом говорило всё — массивный стол, множество книжных полок, кожаный диван у стены, о, и этот солидный не стул даже — трон. А ещё деревянные панели внизу стен и на потолке вызывали стойкие ассоциации с официальным приёмом у какого-нибудь высокопоставленного чиновника или даже аристократа начала ХХ века. Всё вместе это выглядело внушительно и серьёзно настолько, что захотелось непременно найти что-нибудь забавное, не соответствующее общей атмосфере, облазив здесь каждый угол, открыв каждый ящик, пролистав каждую книгу. Шаловливый настрой быстро передался и матери, и вот уже они вдвоём копошатся в позабытых кем-то вещах.

Листая теперь уже чужие альбомы, так легко поддаться ностальгии: когда-то они сидели так втроём, рассматривали фотографии, её муж записывал что-то в своей записной книжке, а сын тихо мурлыкал какой-то только ему понятный мотив под ухом. Хотя нет. Это всё фантазии. Такого быть не могло, ведь супруг никогда ни любопытством, ни сентиментальностью не отличался — подобные тихие семейные вечера для него были сродни каторге, да и с рождением ребёнка он стал так засиживаться на работе, что они почти не общались последние годы. Но как было бы замечательно, будь это так... И как естественно.

Ночью же события насыщенного дня раз за разом прокручивались перед мысленным взором и никак не давали уснуть. Что-то во всём этом не давало покоя, какая-то неприметная деталь, что не вписывалась в привычную картину, непостижимым образом нарушала внутренний покой. Казалось бы, ничего существенного не происходило уже пару месяцев — с той последней встречи уже не супругов, что превратилась в безобразный скандал, — но что-то невесомо царапало изнутри. Заставляло перебирать в памяти события последних дней, вновь и вновь натыкаясь на тёмную комнату. В попытке сбавить градус этой внутренней борьбы и избавить себя от вороха бессмысленных вопросов женщина решила наведаться в кабинет снова. На всякий случай заглянув в детскую и убедившись, что бессонница изводит только одного человека в этом доме, она тихо прокралась на первый этаж.

Готовя себе кофе, она всё больше удивлялась тому, как же быстро и легко, будучи городским жителем до кончиков ногтей, вписалась в эту новую, неспешную жизнь вдали от привычного шума. Здесь ночь была настолько тихой и непроглядной, что должна бы пугать с непривычки, но ей спокойно и уютно, будто так было всегда и должно быть впредь.

Кабинет по-прежнему вызывал желание надеть лучший деловой костюм и, опустив глаза, стыдливо разглядывать собственные туфли. Лучший способ избавиться от неуместных образов, отхлебнув горячего напитка, оправить небесно-голубую пижаму с множеством улыбающихся пухлых звёздочек и плюхнуться на тот самый «трон». Почувствовать себя, наконец, хозяйкой в собственном доме. И всё же, как странно, что предыдущие жильцы оставили после себя почти все вещи, как и то, что дом решили продавать вместе с ними. В первые дни даже встала дилемма, что делать с найденной одеждой — выбросить, сжечь, отдать на благотворительность? Решено было сгрести всё это барахло не глядя в большие мешки и оставить под навесом у мусорных баков при очередной поездке за покупками. Та же неловкость возникла и сейчас. Столько отголосков чьих-то жизней в каждой детали, каждой мелочи, и всё впустую — никто не прочтёт эти записи, никто не вспомнит о тех, кто ходил по этим коридорам, никто не скажет: «на этом фото мой предок». Если бы и был кто-то, то не пришлось бы размышлять на подобные темы.

И ведь неудивительно, что у них никого не осталось — при взгляде на измождённые лица с блёклыми глазами кажется, что всё семейство настигла какая-то иссушающая болезнь. Даже жутко от этих лиц. И по-прежнему печально. И эта печаль, разливаясь по телу, навивает тоску и усталость. Как же хочется привычно прижаться к сильному телу, упасть в тёплые объятья, которые защитят от всего, и от этих мыслей тоже. «Как же горько от того, что Оно нас разделило».

Пробуждение могло бы быть приятным в такое солнечное утро, если бы не врезавшийся в щёку металлический уголок альбома и не ломота во всём теле. И как только угораздило так заснуть? И всё же такие мелочи не могли испортить погожий ясный день, наполненный пением маленьких птиц и лёгким бризом. Беспокойства прошлой ночи вовсе забылись и не напоминали о себе ещё несколько дней, пока солнце светило ярко, а воздух был не по-летнему свежим.

Но когда пришёл август, раскаляя землю и придавливая к ней своим жаром, ночи стали удушливыми, а сон долгожданным, но не частым гостем. Прохладный душ, как и вечерние прогулки, помогал мало, и мысли каждой ночью становились такими же липкими и изматывающими, как и предшествующие им дни. Стоило попытаться проанализировать причины, сфокусироваться хоть на одной из мельтешащих картинок на краю сознания, как она тут же сменялась умилительным лицом маленького мальчика, что спит в соседней комнате. К счастью, на него летний зной не оказывал такого пагубного воздействия. Он по-прежнему носился по дому и саду, попутно что-то роняя и круша, и лишь в редкие моменты удавалось поймать взгляд не по-детски серьёзных глаз. И было в этом взгляде что-то, что тревожило куда сильнее, чем навязчивые мысли.

Ночные прогулки по спящему дому стали нормой. Тем удивительней было однажды осознать, что дом вовсе не спит. Время было позднее, тишина в детской уже пару часов нарушалась только мерным сопением. Задумчивый женский силуэт с чашкой в ладонях светлым пятном выделялся на фоне тёмной лестницы. Сидя на нижней ступени и перебирая пальцами по белому фарфору, она погрузилась так глубоко в себя, что потребовалось приложить усилие, чтобы вынырнуть и осознать услышанное. Не успела она хоть как-то отреагировать, как в гостиной вновь раздался скрип паркета. Аккуратно и, по возможности, тихо женщина последовала на шум, оставив чашку на лестнице, вместо неё схватив самое тяжёлое, что попалось на глаза — статуэтку гарцующего радужного единорога.

Звук повторился, когда она уже была совсем близко от двери, и это заставило её замереть прислушиваясь. Было ясно, что в доме кроме неё и сына кто-то есть, и этот кто-то не особенно стремится скрыть своё присутствие — возможно, убеждён, что жильцы уже давно крепко спят. И как же ей хотелось, чтобы так оно и было — всего лишь сон, в дом никто не пробрался, сейчас она проснётся, и все страхи останутся там, в царстве Морфея. Звук из гостиной уничтожил наивную попытку уйти из реальности, пришлось взять себя в руки и подойти к двери.

Невесомо обхватив латунную ручку, пальцы бесшумно начали её поворачивать, когда скрип превратился в топот. От страха пальцы стали мелко подрагивать на поверхности ручки, а глаза перестали удерживать скопившуюся влагу. Как же она могла не озаботиться хоть какими-то средствами самозащиты? Уехать в такое захолустье с ребёнком и не задуматься о его безопасности? Ведь на неё это совсем не похоже — обклеила всю квартиру мягкими уголками, будучи только на третьем месяце, переставила детскую кроватку в свою спальню, не доверяя радио-няне, а теперь так глупо, ужасно глупо подставить под удар и себя и сына!

Шаги тем временем начали приближаться — чем ближе, тем громче. Стремительней. Уже совсем близко. Незваный гость с обратной стороны тоже схватился за дверную ручку. Тонкая женская рука опережает его всего на пару мгновений, резко дёргает дверь на себя, когда вторая уже делает выпад. Тяжёлая фигурка прорезает воздух, женщина едва ни падает, но успевает ухватиться за дверное полотно. Дыхание, только что такое учащённое, прерывистое, сбивается так, что приходится буквально глотать воздух вместе со слезами, но сделать хоть один выдох, кажется невозможным.

С трудом поднявшись с дрожащих колен, она оглядывает пустое помещение, пространство вокруг себя, лестницу, подрывается и сломя голову, несётся, перепрыгивая через две ступени на второй этаж — в детскую. Всё ещё сжимая в судорожно сведённых пальцах разноцветного единорога, она медленно подходит на негнущихся ногах к кровати, аккуратно сдвигает одеяло с накрытого с головой человека, и едва сдерживает себя, чтобы не разрыдаться вслух. Почти неслышно она пятится назад, прикрывая рот ладонью. И только плотно затворив дверь детской с обратной стороны, она позволяет себе сползти по ней и выплеснуть эмоции. Всё так же тихо, стараясь не разбудить сына.

Просидев под дверью несколько часов и окончательно прейдя в себя, женщина решает на всякий случай осмотреть дом — показалось или нет, но лишним не будет. Когда на горизонте уже заалел рассвет, решение уже не ложиться кажется единственным верным. Стоя под тугими струями горячей воды, она впервые за эту долгую ночь замечает, какая ледяная у неё кожа и как тот же лёд сковал все её внутренности. Позволив себе простоять в клубах пара непривычно долго и, наконец, отогревшись, почувствовав сонливость при одном виде мягкой постели, она отводит тоскливый взгляд от кровати и уверенным шагом идёт готовить завтрак.

Если бы не происшествие прошлой ночи, если бы не странные, изматывающие мысли, преследующие удушливыми ночами, и если бы не эти хранящие память чужих жизней стены, которые словно перешёптывались за спиной, можно было, как и раньше, не замечать деталей, указывающих на иррациональность происходящего. Мир за стенами дома, что жил, кажется, лишь, когда у него были зрители, в остальное же время он был не мёртвым, нет, — плоским, беззвучным, неестественно идеальным. Даже пейзажи на стенах выглядели более живыми.

Теперь непроглядно-тёмные ночи, в которых не раздавалось и стрёкота кузнечиков, не казались такими успокаивающими. Чужие вещи, коими было заполнено доверху каждое помещение, теперь вызывали не только любопытство и недоумение. Тревога. Она поселилась в душе и заставляла смотреть даже тогда, когда желание закрыть глаза становилось непреодолимым. Ведь одно дело — чувствовать беспокойство от неуместной ассоциации, что живёшь в чужом доме, а хозяева вот-вот вернуться, и совсем другое — смотреть на собственное дитя и видеть в нём кого-то совсем другого.

Чувство родства не исчезло, но оно было иным. С каждым днём становилось всё сложнее не видеть этих взрослых глаз на детском лице, не слышать этого нечеловеческого сытого урчания, перетекающего в детскую песенку, не думать о том, что на месте болтающего в воздухе ногами мальчика должен сидеть кто-то другой. И этот кто-то, вопреки всем доводам разума, материнскому чувству, куда роднее и ближе сердцу, даже когда смешивал в себе человеческие и звериные черты. Не способствовало душевному балансу и то, что время от времени этот мальчик становился кем-то третьим, совершенно чуждым своей матери, но словно частью дома, а сам дом всё неохотнее скрывал изменения. Порой глядя, как детское личико растягивается в понимающе злой ухмылке, становилось совершенно ясно, что страхи уже невозможно скрыть ни дежурной улыбкой, ни толстым слоем макияжа, о котором пришлось вспомнить, увидев собственное отражение после очередной бессонной ночи, наполненной скрипами, шорохами и топотом совсем не детских ног.

Если каждый новый день всё больше походил на моральную пытку, то с наступлением темноты казалось, что ещё один шаг к разверзшейся под ногами адской пропасти уже пройден. И по мере того, как расстояние сокращалось, холодный страх плавно и почти незаметно перетекал в обжигающую панику. Она уже опаляла сердце и голову, но руки и ноги всё ещё были ледяными. Ужасное сочетание, пожалуй, худшее в подобной ситуации — тело слушается плохо, сердце рвётся из груди, а разум подкидывает один образ страшнее другого.

Простое желание взглянуть на усыпанное звёздами небо однажды наткнулось на глухую тьму. Ни звёзд, ни подсвеченных бледным светом Луны деревьев, ни её самой — за окнами не было ничего. Только густая непроглядная темнота. Словно кто-то накрыл весь дом чёрным плотным бархатом. И не дом это вовсе, а птичья клетка. Теперь в полной мере можно было почувствовать себя крохотной и беспомощной. Но, как ни странно, именно это стало той последней каплей, что заставила и без того бурлящий внутри котёл вскипеть, выплёскивая содержимое. Будто последний ингредиент среди прочих столь же сомнительных и был катализатором для появления на свет отравы под лаконичным названием «терять больше нечего».

Ещё несколько часов назад подобного результата просто не возникло бы, но не теперь. Не теперь, когда не осталось сомнений, что существо, чей звонкий голосок мелодично, отражаясь от стен, доносит из глубин дома «найди меня». Не теперь, когда воспоминания начали таять, как утренний туман, за которым не дружным строем стоят люди, чьих лиц пока не видно, но нет сомнений, что все они так или иначе близкие. И ведь сколько ни напрягай память, никак не вспомнить ни родителей, ни друзей, ни коллег. А они же были. Родители точно, и кто-то ещё, из детства. А её собственная семья? Они развелись, но что было до этого? Почему все воспоминания так размыты, а те, что нет, плохо стыкуются? Как они познакомились с будущим мужем?

Женщина зарылась в коробке, которую так и забросила в кладовку, не разбирая, пару месяцев назад. Нервно вглядываясь в лица на общих снимках, она никак не могла заставить себя воспроизвести в памяти что-то большее, чем то, что было на изображениях. Нужно найти самые старые. Но их нет. Зато есть свадебный альбом. Разве на ней было это платье? Надо искать дальше. Изображение троих улыбающихся людей заставляет нахмуриться, а фото с младенцем внезапно воспринимается, как картинка на открытке, не вызывая никакого отклика в душе. Это так пугает, что поиски прерываются, и на то, чтобы взять себя в руки, уходит несколько долгих минут.

Тонкие пальцы перебирают одну пачку фотографий за другой, судорожно листают альбомы, пока не натыкаются на групповой снимок.

Рождество у общих друзей. Тогда они и познакомились. Всё верно. Что на неё нашло? Откуда эта мнительность, эти сомнения? Вот он стоит позади, в правом углу. Спустя пару часов после этого фото их познакомят, они разговорятся и проболтают так весь вечер, обменяются контактам... Нет! Всё было не так! Их познакомили, да, но он не обратил на неё особого внимания, и это было так обидно. Ведь в тот вечер на ней было то шикарное чёрное платье, что так удачно подчёркивающее фигуру. В отличие от остальных, он вообще не смотрел на неё. Чёрное, а на фото зелёное. Совсем другое. И почему все так неформально одеты? Это было не рождество, точно не дружеские посиделки. Но что? И кто все эти люди? Если друзья, то отчего ни одно лицо не кажется знакомым? Даже его лицо. Разве это лицо её бывшего мужа? Почему «бывшего», почему они разошлись? Что их разделило?

Этот не озвученный вопрос раскалённым прутом вонзился в висок. Боль не позволяла сосредоточиться, и только упорное чувство, что ответ на поверхности, заставляло держаться за призрачную разгадку, которая, дразня, маячила перед носом. И вот перед глазами уже начали складываться образы, как кусочки мозаики, вырисовывая привычную, но отчего-то забытую картину, как вновь разлетелись в разные стороны от звука чьих-то тяжёлых шагов за спиной. Резко обернувшись и вновь обнаружив лишь пустоту, не-совсем-хозяйка-дома поднялась с пола и, так и оставив разбросанным содержимое коробки, направилась к входной двери, однако та не поддалась.

Ступая тихо и периодически дергая дверные и оконные ручки, пытаясь найти выход, но так и не находя, женщина услышала уже опостылевшее за последние пару часов «найди меня», побуждающее к обратному действию. Но на этот раз мальчишеский голос надломился в середине фразы, и «меня» уже произнёс совсем другой взрослый, мужской голос.

Обутые в мягкие кроссовки ноги словно приросли к полу, а гул крови в ушах заглушил звук приближающихся шагов. Вопреки всякой логике, ноги сами понесли в прихожую, туда, откуда доносился топот. Вокруг царил мрак, настолько плотный, что нельзя было разглядеть даже поднесённую к лицу собственную руку. Стоя в этой тьме, женщина тщательно прислушивалась к мёртвой тишине дома, силясь уловить малейший шорох. Всё её существо было так напряжено, что от скрипа паркета в шаге от неё перехватило дыхание. Медленно поворачивая голову на звук вправо, она ощутила над левым ухом горячий, произнесённый на выдохе шёпот: «Я здесь». В ужасе метнувшись в темноту, она воткнулась в дверной косяк, почти не ощутив боли от сильного удара, юркнула в помещение, забилась в подвернувшуюся нишу и зажала рот ладонями, чтобы хоть как-то скрыть своё присутствие.

В такой темноте глаза можно и не закрывать, но сил держать их открытыми не было. В холле вновь раздались шаги, на этот раз тихие, крадущиеся. Она спустилась спиной по стене на корточки, по-прежнему не издавая ни звука, стараясь не дышать, и пропустила тот момент, когда над её головой раздалось уверенное «нашёл». В следующее мгновение что-то острое и обжигающе горячее обрушилось на неё откуда-то сверху.

Примечание: Эта история напрямую связана с "Радужным звуком", так что, не пугайтесь, это не открытый финал. Сайдстори они такие)