Королева (джен)

Элика не могла припомнить такой же сильной грозы. Окна дворца были открыты нараспашку, вода разливалась по открытой галерее, от мертвенных вспышек молний стекла в древних витражах вспыхивали призрачным светом. При таком дожде, да еще ночью, воздух неминуемо должен был стать прохладным даже в середине лета, но Элике было жарко, как будто ее тело было объято пламенем.

Больше всего ей бы сейчас хотелось выйти на балкон, подставить лицо освежающим холодным струям и позволить платью вымокнуть насквозь. Но Элика не могла себе этого позволить — она забрала принцессу у служанок, когда гроза только началась, и взяла ее в свою постель. Сейчас ее дочь спала, свернувшись на груди у королевы. Элике было приятно чувствовать это уютное, тяжелое тепло и вслушиваться в еле слышное сопение. Когда Вальдер вернется, можно будет отдать девочку ее служанкам и кормилицам.

Хорошо, что ее дочь была ещё слишком мала, чтобы бояться вспышек молний и раскатов грома. Ей было вполне достаточно того, что ей самой удобно, сухо и тепло, и что она чувствует присутствие Элики. А вот ее двоюродный братец, надо полагать, в такую ночь плакал бы еще громче, чем обычно…

При мысли о сыне Амариллис Элика невольно вздрогнула.

Кто знает, удалось ли сэру Ирему и его спутникам найти какое-то убежище, чтобы переждать в нем эту грозу, или ребенок сейчас мокнет под дождем где-нибудь на проселочной дороге? Этого только недоставало! Если бы Валларикс не спешил, как будто на пожар, он мог бы организовать отъезд племянника получше — ну, по крайней мере, подождать, пока не установится хорошая погода. Хотя этим летом вся природа будто бы сошла с ума. То страшная жара, то ураганный ветер, то дожди…

Ночную тишину прорезал громкий крик, или, точнее было бы сказать — истошный женский визг, за которым последовал еще более странный звук — скрежет и лязг железа и грохот падающей мебели. Звуки доносились с той стороны коридора, где располагались комнаты принцессы, и Элика резко села на кровати, озадаченная и испуганная. Разбуженная ее движением Элиссив открыла глаза и захныкала, явно не зная, то ли успокоиться, то ли начать реветь уже по-настоящему.

Элика спустила ноги с кровати, прижимая к себе дочь, когда гвардеец, дежуривший в коридоре, распахнул дверь спальни и ввалился внутрь, с грохотом захлопнув дверь у себя за спиной и заложив засов.

— Миледи, на дворец напали. Вы должны бежать, — выдохнул он.

— Куда? Отсюда нет другого выхода! — резонно возразила Элика.

— Через балкон, — сориентировался юноша, сорвав с постели простыню. Он схватил королеву за руку, чего, конечно, не позволил бы себе при других обстоятельствах, и вместе с ней выскочил на залитый дождевой водой балкон. Там он скрутил конец простыни в подобие жгута и привязал его к столбику балюстрады.

— Дайте мне принцессу и спускайтесь, — сказал он. — Я спущусь следом — вместе с девочкой.

Элика на мгновение заколебалась. Находившийся двумя этажами ниже спальни короля балкон был шире того, где они стояли, но потолки во дворце были высокими, и было совершенно очевидно, что, даже если она сумеет соскользнуть по простыне и не сорваться, ей придется спрыгнуть с большой высоты. А уж как ее спутник сможет проделать это вместе с ребенком на руках, она тем более не представляла. Но другого выхода у них, похоже, не было.

— Доверьтесь мне, миледи, — сказал рыцарь. — Обещаю, с принцессой все будет хорошо…

Элика, стиснув зубы, отдала ему Элиссив, перелезла через скользкий парапет и сползла вниз по мокрой простыне. Почувствовав, что она держится за край, так что спуститься ниже невозможно, она ощутила приступ паники. Пустота у нее под ногами казалась бездонной пропастью, хотя умом Элика понимала, что она немногим больше ее роста. Но деваться было некуда, и Элика разжала руки, приготовившись к удару. К счастью, пол внизу был скользким, и она, не удержавшись на ногах, упала на бок прямо в лужу. Ее спутник справился с задачей куда лучше. Хотя ему и пришлось спускаться, пользуясь только одной рукой, а другой прижимать к себе надрывно плачущую Лисси, рыцарь удержался на ногах и отдал девочку поспешно вставшей королеве.

Не дав ей времени, чтобы прийти в себя, рыцарь потянул ее за собой. Вместе они свернули на Галерею Славы, и тут Элика внезапно увидела на противоположном конце коридора две темные тени, скользившие прямо к ним — беззвучно и так быстро, что Элика на секунду усомнилась, что ей это не мерещится. Ни один человек, да что там — ни одно живое существо не оставляло за собой таких мерцающих зигзагов — как будто бы эти тени просто исчезали и мгновенно появлялись ближе к цели. Хотя, может быть, все дело было в молниях и в оглушительных раскатах грома, от которых знакомая галерея выглядела совершенно инфернально.

— Альды всеблагие, они уже здесь… — выдохнул рыцарь. Он сунул Элиссив королеве, а сам занял центр галереи и выхватил меч. — Бегите!

Элика прижала дочь к себе и побежала, чувствуя, как мокрая сорочка путается у нее в ногах. Ей было очень страшно. Она понимала, что гвардейцы Ордена дежурят во дворце не просто так, и что жизнь любого представителя Династии действительно нуждается в охране — но до этой ночи она никогда по-настоящему не представляла, что ее и ее маленькую дочь действительно кто-нибудь попытается убить.

— На помощь!.. — отчаянно закричала Элика, сообразив, что враги и так видят, куда она побежала, а защитники дворца даже не знают, где сейчас их королева и наследница престола. — Спасите принцессу! Кто-нибудь, на помощь!

Воздух вокруг казался вязким и неподвижным, как будто бы ей приходилось двигаться в толще воды. Элика прилагала все усилия, чтобы бежать быстрее, но тело не подчинялось ей, и королева чувствовала, что почти не продвигается вперед.

— Вальдер! Пожалуйста, Вальдер, помоги мне… — едва не плача, твердила она.

— Что с тобой, милая? Тебе приснился страшный сон?.. — спросил Вальдер.

Услышав его голос, Элика глубоко вздохнула от нахлынувшего облегчения. Она внезапно поняла, что с той минуты, как она впервые услышала за дверью спальни звон оружия, в ее душе жил страх, что ее муж убит.

— Где Лисси?! — не успев прийти в себя, испуганно спросила она у Вальдера.

— В своей комнате, — ответил он, ничуть не удивившись этому вопросу, но и не встревожившись. Похоже, Вальдер был вполне уверен в безопасности их дочери.

Элика посмотрела на мягкое одеяло, укрывающее ее до груди, и провела пальцами по гладкой ткани, привыкая к мысли, что она провела эту ночь в своей постели, а вовсе не убегала от таинственных убийц.

— Мне приснился кошмар.

— И не тебе одной, — вздохнув, сказал Вальдер. — Ночью в городе были беспорядки. Сгорело несколько складов — надо думать, что все началось с удара молнии. В такой дождь неразбериха куда более опасна, чем пожар. В темноте кто-то посчитал, что в городе враги, по тревоге подняли ополчения нескольких скромов, и все передрались между собой. Мне было не так просто все это уладить без помощи сэра Ирема. Но, может, это и неплохо, что его здесь не было. В последнее время я слишком расслабился, привыкнув полагаться на него.

— Мне снилось, что Элиссив и меня пытаются убить. Детали, если вдуматься, были довольно глупыми, — признала Элика, вспомнив безликие фигуры нападающих и спуск по простыне. — Но все это казалось таким удивительно реальным…

Валларикс сочувственно кивнул.

— Могу себе представить. Если сон и правда яркий, то, проснувшись, я всегда ещё пару минут не понимаю, на каком я свете.

«Как же хорошо, что это просто сон!» — откидываясь на подушки, подумала Элика.

* * *

— …Больше нельзя, — категорически сказал Ашад, посчитав ее пульс и в очередной раз коснувшись ее лба сухой рукой. Валларикс возражал, настаивал и спорил, пока Рам Ашад не осознал, что щадить его чувства совершенно бесполезно, и не сказал с жестокой откровенностью :

— Если еще раз дать ей твисс или люцер, ваша жена умрет.

Скорее всего, он не мог предположить, что Элика слышит их разговор.

Время тянулось бесконечно. Она то проваливалась в забытье, то снова начинала сознавать, что лежит на кровати в своей спальне. Королеве чудилось, что она снова оказалась в своем давнем сне — только на этот раз совсем одна, — и темная фигура без лица вонзает ей в живот свой меч. Каким-то образом после удара она остается на ногах и пытается убежать, но ноги у нее как будто наливаются свинцом, а следующий по пятам за ней убийца дышит ей в затылок. Элика просыпалась от того, что с ее губ срывались жалобные стоны, но на этот раз не чувствовала облегчения, поскольку боль, в отличие от гнавшейся за ней безликой тени, не была порождением кошмара.

Все ее истерзанное тело требовало покоя. В те моменты, когда она снова начинала сознавать происходящее, она видела над собой лица Валларикса и Рам Ашада. Оба они выглядели изможденными. Не приходилось сомневаться, что они провели рядом с ней много часов подряд. Скулы и подбородок Рам Ашада, который был гладко выбрит, когда пришел во дворец, покрыла темная щетина, щеки у него запали, а темные брови теперь постоянно были скорбно сдвинуты.

Терзавший ее жар и ужасающая слабость, как и боль, которая не отпускала ее из своих когтей даже в беспамятстве, подсказывали королеве, что усилия такийца ни к чему не привели, но мысль о том, что совсем скоро она может умереть, больше не пугала Элику — она чувствовала себя такой измученной, что мысль о смерти вызывала усталое равнодушие.

Даже мысли о Лисси не могли заставить ее испугаться и стряхнуть с себя оцепенение. В конце концов, Элиссив не одна. У нее есть отец, который о ней позаботится…

Однако, cудя по исступленному отчаянию на лице Вальдера, император не готов был примириться с мыслью, что она умрёт.

Элика понимала, что он чувствует. Когда ей было восемь лет, она подслушала кухонный разговор прислуги, из которого узнала, что ее старая няня — самый близкий ей человек в замке — опасно больна и вряд ли доживет до следующей весны. Вплоть до этой минуты Элика никогда не думала о смерти. Она знала, что все люди рано или поздно умирают, но к ней самой и к ее жизни это факт как будто не имел прямого отношения. После подслушанного разговора смерть предстала перед ней в совершенно новом свете — как враждебная ее желаниям и ее воле сила, которая вот-вот ворвется в ее жизнь, чтобы отнять у нее именно того человека, которого она никак не может потерять.

Взрослые говорили, что любая смерть не окончательна. И старые элвиенистские предания, и унитарианская Книга Надежды в один голос утверждали, что история этого мира кончится Последней битвой, когда Эвеллир, наследник Альдов, уничтожит зло, страдания и смерть. Но, во-первых, никто не мог сказать, когда именно это случится, и все полагали, что до этого момента времени пройдет ещё немало — сотни или, может быть, даже тысячи лет, а умереть на сто или тысячу лет в конечном счете почти так же страшно, как умереть навсегда. К тому же, слова о «Последней битве» звучали довольно неопределенно. Отец Элики был воином, так что она отлично знала, что любую битву можно проиграть. Что, если в той войне, о которой говорили и взрослые, именно люди с Альдами потерпят поражение?.. Учитывая то, что никто из ныне живущих не увидит Эвеллира, потому что все они умрут задолго до его рождения на свет, ни сама Элика, ни кто-нибудь другой не смогут как-то повлиять на ход событий и должны ограничиться смутной надеждой, что однажды их и всех, кого они любили, может быть, сумеют вырвать из когтей небытия.

Няня прожила гораздо дольше, чем надеялся домашний лекарь — не несколько месяцев, а два с лишним года. Но и Элика, и ее домочадцы, и сама же няня понимали, что это — только отсрочка неизбежного конца. Элика, разумеется, не думала об этом постоянно. Она была в таком возрасте, когда внешние впечатления слишком легко захватывают все твое внимание, не позволяя мрачным мыслям надолго задерживаться в голове. Но порой боль накатывала, как волна — такая же невыносимая, как в самый первый день.

Осенью отец послал Элику в ближайший город, чтобы они с матерью купили Элике несколько новых платьев. За последний год она так выросла, что лорд Лан-Дарен посчитал, что ее не следует больше одевать, как маленькую девочку, в простые платья, сшитые прислугой в замке. Элика была крайне возбуждена возможностью провести в городе несколько дней, да еще только с матерью и ее слугами, без надоедливых младших сестер и братьев, которые всякий раз мешали ей спокойно разглядеть все то, что ей хотелось. Но в то же время Элике не слишком хотелось уезжать из замка, потому что няня чувствовала себя хуже, чем обычно. Впрочем, няня убедила ее ни о чем не волноваться.

— Езжай спокойно, — сказала она тогда. — Не грусти. У нас будет ещё много времени для разговоров.

Через неделю, когда Элика вернулась в замок, няня уже умерла. Элике не пришлось даже увидеть ее тело или присутствовать на похоронах — к моменту ее возвращения тело уже перенесли в фамильный склеп, где, помимо самих хозяев замка, хоронили тесно связанных с семьей Лан-Даренов людей.

Отец, казалось, чувствовал вину за то, что лишил Элику возможности проститься с няней и, похоже, ожидал, что дочь будет сердиться на него. Но в тот момент Элике было не до того, чтобы испытывать обиду или на кого-нибудь сердиться — ее без остатка поглощало ее горе. А несколько месяцев спустя, когда чувство утраты потускнело, Элика внезапно поняла, что ей бы совершенно не хотелось видеть няню мертвой. И что, в сущности, ее последние слова были гораздо лучше, чем все то, что они могли бы сказать друг другу под конец. Эти слова не раз звучали в ее памяти, как обладающее тайной силой обещание. Воспоминание о них всегда давало Элике надежду.

…Сейчас ей бы хотелось повторить эти слова Вальдеру.

"Не бойся, — хотела сказать она. — Все будет хорошо"

Но все, что ей удалось сделать — это издать ещё один нечленораздельный стон.

Когда она опять пришла в себя, вокруг было темно, как будто и камин, и все светильники погасли. Элика была почти уверена, что она все еще лежит у себя в спальне, хотя в темноте разобрать что-нибудь казалось невозможным. Она чувствовала только то, что рядом с ней находится еще какой-то человек.

— Вальдер?.. — спросила она неуверенно.

— О нет. Я вовсе не Вальдер, — в чужом и незнакомом голосе звучали нотки мрачного веселья, от которого Элике стало жутко. Что это за человек и что он делает возле ее постели? Где Вальдер и Рам Ашад, и почему дворцовая охрана пропустила этого мужчину в ее спальню?..

— Говоря по правде, я разочарован, — сказал невидимка. — Когда император женится на дочери простого рыцаря, невольно ожидаешь, что она окажется красавицей. А тут… Хотя, зная Валларикса — его смогла бы окрутить даже трактирная служанка или девка из Веселого квартала.

Пока мужчина произносил эти слова, Элику осенило, кем должен быть этот человек. Вне всякого сомнения, это был враг Валларикса. Тот, кто убил его отца и до сих пор преследовал его семью.

Элика ощутила, что ее переполняет страх, более сильный и мучительный, чем даже боль. Если ее догадка соответствовала истине, то, значит, ее собеседник — темный маг. Она не представляла, как он смог сюда попасть, но было ясно, что они одни. А значит, сейчас она находилась в его власти.

— Ты меня боишься?.. — вкрадчиво спросил мужчина.

— Нет! — резко сказала Элика.

Мужчина рассмеялся.

— Лжешь… Хотя так даже лучше. Найди Валларикс какую-нибудь глупую овцу, которая бы сейчас блеяла от страха, наш разговор бы оказался слишком скучным. А теперь скажи мне. Где. Ребенок.

Последнюю фразу невидимка произнес раздельно, нажимая на каждое слово, и Элика поняла, что для него очень важно узнать ответ на заданный вопрос.

— Если ты правда веришь, что я помогу тебе добраться до Элиссив — значит, у тебя никогда не было своих детей, — презрительно сказала Элика.

В ответ снова раздался злой, сухой смешок.

— Элиссив меня не интересует. Мне и так известно, где она сейчас, — возразил ее собеседник. — Я хочу знать, куда Валларикс дел ребенка этой шлюхи Амариллис.

Элика беспокойно шевельнулась, позабыв о своей ране и невольно причинив этим себе этим движением резкую боль.

Теперь не приходилось сомневаться в том, что опасения Вальдера вовсе не были плодом излишней мнительности. По какой-то неизвестной ей причине сын покойной Амариллис в самом деле волновал этого человека больше, чем судьба наследницы престола.

— Я не знаю, где ребенок Амариллис, — холодно сказала королева. — А если бы даже знала — никогда бы не сказала этого кому-нибудь вроде тебя.

Валларикс так и не сказал ей, куда увезли ребенка. Раньше ее задевало то, что муж доверил эту тайну сэру Ирему, которому он поручил отвезти мальчика, но ничего не сказал собственной жене. Но теперь она была рада, что Валларикс не назвал ей место, где будет расти его племянник. Надо полагать, он понимал, что кто-то может попытаться вырвать эту тайну силой… Элике невольно вспомнились слова Валларикса о том, что сын его сестры будет расти в простой семье, пока ему не придет время поступить в ученики. Сейчас Элика пожалела, что Вальдер доверил ей эти подробности. Этого слишком мало, чтобы отыскать ребенка, но, определенно, это может навести врага Валларикса на след.

Элика почувствовала прикосновение к своему животу, где почему-то больше не было плотной повязки из бинтов, и закричала, ощутив, что ее собеседник хладнокровно погружает пальцы в ее рану, превращая пожирающий ее тело огонь в невыносимо ослепительную вспышку боли.

— Не пытайся меня обмануть, — как ни в чем ни бывало сказал ее собеседник несколько секунд спустя, убрав руку от ее раны. Взмокшая от боли и от страха Элика зажмурилась, хватая воздух ртом. — Я вижу, что тебе что-то известно. Не самое важное, но все-таки имеющее отношение к ребенку Амариллис. И ты скажешь все, что знаешь.

Его убежденный тон доказывал, что этот человек способен был распознавать чужую ложь — и даже понимать, когда кто-то мешает правду с ложью. На подобное были способны только ворлоки.

Волосы на голове у Элики зашевелились при мысли, какой еще магией может владеть этот мужчина. Он говорил с ней всего несколько минут, но человек, способный без малейших колебаний пытать раненую женщину, явно не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего.

— Разве ты еще недостаточно страдала? — спросил невидимка почти мягко. — Нас здесь только двое. Никто не придет к тебе на помощь. В твоем положении куда разумнее рассказать все, что знаешь.

Элика сглотнула, ощутив, что во рту у нее ужасно пересохло. Глядя в клубившуюся вокруг темноту — такую беспросветную, что ей казалось, что она ослепла — Элика внезапно вспомнила ту ночь, когда Вальдер ходил по галерее, качая ребенка Амариллис на руках, и вечер, когда он пришел к ней за утешением, узнав о смерти собственной сестры. Этот момент вспомнился ей так ясно, как будто бы ее пальцы только что коснулись мокрого от слез лица Вальдера.

…Если этот человек считает, что Элика так боится боли или смерти, что предаст своего мужа и его семью — он очень сильно заблуждается.

— Никогда, — сказала она, вложив в этот ответ всю свою ненависть.

На этот раз он обошелся без прикосновений. Боль пришла из ниоткуда и обрушилась на Элику, словно волна. Казалось, что все ее тело — кожа, кости, легкие, глаза — плавятся от этой боли, что она вот-вот сойдет с ума и превратится в бессмысленно воющего зверя. В сравнении с этой болью рана в животе казалась чем-то несущественным, не стоящим внимания — хотя еще совсем недавно она никакими силами не смогла бы отвлечься от нее.

— …Ну как? — насмешливо спросил ее палач, дав Элике прийти в себя. — Всего лишь несколько секунд — но по своей насыщенности они стоят целой жизни, правда? А теперь представь, что это восхитительное ощущение тянется целый час. Или, напротив, повторяется снова и снова, столько раз, сколько потребуется, чтобы ты сказала все, что знаешь. Как ты думаешь, надолго тебя хватит?..

Нет. Я не смогу, — подумала она, чувствуя, как едкие, словно щелочь, слезы разъедают ей глаза. — Мне этого не выдержать… В конце концов я все равно сломаюсь и все расскажу.

Казалось, что мужчина читает ее мысли.

— Мы оба знаем, что это бессмысленно, — вкрадчиво сказал он. — Я все равно узнаю то, что я хочу узнать. Избавь себя от этого. Просто скажи мне, что тебе известно о ребенке.

— Ничего!.. — упрямо выдохнула Элика.

Один солдат ее отца, который попал в плен к аварцам и подвергся пыткам, говорил — никто не может обещать себе, что он выдержит все. Все, что ты можешь сделать — это выдержать еще немного. А потом еще немного. А потом еще немного. И может случиться, что все кончится быстрее, чем ты сдашься. Либо ты умрешь, либо тебя освободят твои друзья, либо же те, кто тебя мучает, устанут с тобой биться и решат, что ты как раз из тех, кто в состоянии выдержать что угодно.

— Государь!.. — чья-то рука трясла Вальдера за плечо. Открыв глаза, Валларикс не сразу сумел понять, где он находится и кто с ним говорит. Он так устал… За четверо последних суток он проспал от силы три часа. Если бы только ему удалось поспать еще пару минут — всего пару минут! — он бы наверняка сумел прийти в себя.

Валларикс даже не почувствовал, как его веки снова опустились.

— Проснитесь, государь, — повторил разбудивший его человек. — У королевы началась агония.

От этих слов Валларикс подскочил. Он осознал, что спал, усевшись на ковре и привалившись головой к постели Элики. Хотя в углу спальни были приготовлены две походных койки — для самого императора и Рам Ашада — Валларикс так и не смог заставить себя лечь в кровать.

— Сделайте что-нибудь! — в отчаянии потребовал он, глядя на искаженное от боли лицо Элики и на ее бессмысленно застывшие глаза.

— Боюсь, тут уже ничем не поможешь. У неё больше нет сил бороться, — голос Рам Ашада звучал грустно и серьезно. — Мы должны дать ей люцер.

— Вы предлагаете мне убить собственную жену?.. — с яростью спросил Вальдер.

— Я предлагаю вам избавить ее от страданий, — жёстко ответил Рам Ашад, ничуть не испугавшись императорского гнева. — Я понимаю, что вам страшно ее потерять, но ваше нежелание расстаться с призрачной надеждой для того, чтобы облегчить ее муки, не имеет отношения к любви.

Сквозь темноту сочился сладковатый запах. Это было первым ощущением, никак не связанным с ее мучителем, и королева ухватилась за него, как утопающий — за носившийся по волнам обломок корабля.

Запах казался ей странно-знакомым, хотя и не относился к тем, которые обычно окружали ее во дворце или встречались ей во время поездок по городу. Пару секунд Элика напрягала свою память, силясь вспомнить, что это такое, а потом ее внезапно осенило — точно так же пахла кружка, которую протянул ей Рам Ашад.

Люцер!..

Кто-то сумел понять, что она попала в ловушку, и пришел на помощь. Скоро все это закончится…

Ее мучитель, вероятно, ощутил захлестнувшее королеву облегчение. Во всяком случае, сама она в эту секунду ясно ощущала его бешенство.

— Ничего не закончится, — скрежещущим от злости голосом заметил он. — Скоро ты уже ничего не сможешь чувствовать — но можешь быть уверена, что это еще не конец. Возможно, когда я возьмусь за вашу дочь, Валларикс будет более сговорчивым, чем ты сегодня.

От намека на Лисси Элика почувствовала ужас, но мгновение спустя ему на смену пришел дикий гнев.

— Ты лжешь! — прошипела она, жалея, что не видит собеседника и не может плюнуть ему в лицо.

Если бы этот человек мог дотянуться до Вальдера или до Элиссив, их бы уже не было в живых. Но он не может. Вальдер говорил ей, что столицу защищает магия, которая ему не по зубам. А до нее он смог добраться только потому, что она уже была при смерти из-за падения и неудачных родов. Есть какое-то родство между страданием и смертью — и той магией, которой пользуется этот человек.

Он думает, что может запугать ее… заставить верить в то, что он способен причинить вред кому захочет и когда захочет… Но все это ложь. На самом деле он просто паук, который может только сидеть в своей паутине и надеяться, что кто-нибудь случайно угодит в неё.

— Вы же сказали, что она умрет спокойно! — Вальдер с ужасом смотрел на судорожно выгнувшееся в кровати тело Элики. — Разве мы не для этого давали ей люцер?.. Почему вы молчите, Хегг бы вас побрал?!

— У меня нет объяснения тому, что происходит. Но я думаю, что королева сейчас ничего не чувствует. Это просто конвульсии, — Рам Ашад был бледен и говорил, как человек, который пытается убедить не столько собеседника, сколько себя.

— Конвульсии? — гневно переспросил Вальдер. — Да посмотрите на ее лицо!..

Такиец не ответил — он стоял возле постели умирающей, сжав руки кулаки и стиснув зубы от волнения. Валларикс отвернулся от него, поняв, что сейчас Рам Ашад при всем желании не сможет ничего сказать или же сделать. Император опустился у кровати на колени и крепко сжал двумя руками ладонь Элики.

«Пусть это, наконец, закончится, — твердил он про себя. — Пожалуйста, пускай это закончится, это должно закончиться…»

Вальдер повторил эту фразу столько раз, что уже сам перестал понимать, что она означает.

Спустя примерно четверть часа Рам Ашад молча тронул Вальдера за плечо. Подняв глаза, Вальдер увидел, что лицо его жены расслабилось. Рам Ашад убрал руку от жилки на шее королевы и молча кивнул, сочувственно глядя на императора.

Хотя Вальдер только что готов был отдать все что угодно в обмен на то, чтобы страдания его жены закончились, сейчас, когда его желание исполнилось, он не почувствовал ни тени облегчения — только глухую, нарывающую боль в груди.

Элика умерла.