Королева (джен)

Королева умирала. В редкие минуты, когда ее сознание прояснялось, она понимала, что лежит в собственной спальне, и вспоминала, что ее перенесли сюда после падения на лестнице. Она помнила ринувшиеся ей навстречу ступени и раздирающие внутренности боль. Сейчас боль была тише и слабее — видимо, ей снова дали твисса.

Вальдер сидел рядом с ее постелью. Она чувствовала, как его сухая, теплая рука сжимает ее влажную ладонь и гладит ее пальцы. Иногда он менял влажные полотенца у нее на лбу.

Он не позволил никому из слуг ему помочь — сам поднял жену на руки и взбежал по лестнице. Опасность удесятерила его силы.

Элика из последних сил сжимала зубы, чтобы не кричать. Нельзя, чтобы послы и вся их свита услышали ее вопли. Она королева!

Слезы каким-то образом текли даже через крепко зажмуренные веки. До этого дня она даже не знала, что в мире может существовать такая боль. Элиссив она родила легко, врачи и повитухи даже удивлялись...

— Твисса, немедленно! — рявкнул Вальдер, пинком распахивая дверь. Врача Ее величества он требовать не стал, и так было понятно, что королевский лекарь уже бросился сюда.

Ее первые роды прошли так стремительно, что принимать твисс ей тогда так и не пришлось. Сейчас смесь из люцера и лекарственных трав показалась ей на удивление безвкусной. Однако она оказалась действенной — боль вскоре отодвинулась и ослабела, перестала поглощать все ее мысли и внимание, и Элика снова смогла мыслить связно. Она сразу поняла, что королевский врач напуган. Руки у него дрожали, когда он готовил твисс, и она прочитала в его взгляде замешательство, когда он подал его своей пациентке и приступил к осмотру вместе с женщиной из ордена Милосердия. Ещё бы. Королевский лекарь редко вынужден был иметь дело с серьезными травмами или болезнями. Большую часть времени он жил вполне спокойной жизнью. Отвечать за королеву, находившуюся в тягости и упавшую с лестницы — слишком опасная и деликатная задача. Подобная миссия может смутить кого угодно...

Элика не слишком разбиралась в медицине, но даже ей было очевидно, что ее ребенок вряд ли выживет после подобного падения. И может статься, что сама она после случившегося не сможет иметь других детей. От одной мысли о такой возможности Элика крепко сжала зубы. У них с Валлариксом только одна дочь... этого слишком мало, чтобы обеспечить престолонаследие. Для всей Династии будет трагедией, если жена не сможет родить императору других детей. А вся ответственность за это ляжет на врача, который не сумел помочь своей высокородной пациентке...

— Мэтр, можно ли спасти ребенка? — слабым голосом спросила Элика, придержав руку лекаря, когда он закончил считать ее пульс.

Растерянность на лице врача стала еще заметнее.

— Миледи, вы сильно расшиблись при падении. Такое сильное кровотечение указывает, что удар мог вызвать внутренние повреждения, и я... — врач на мгновение запнулся, но потом все же сказал — Боюсь, что спасти вашего ребенка не удастся.

Лекарь явственно колебался, сомневаясь, стоит ли делиться с семьей пациента собственными мыслями, но под конец все же сказал :

— Есть один человек... он чужеземец, недавно приехал в город. У него дурная репутация, но он принял несколько сложных родов. Я сам был свидетелем того, как он спас жизнь роженицы, которой, на мой взгляд, уже ничем нельзя было помочь. Нужно признать, что он очень искусный врач.

— А почему тогда "дурная репутация"?.. — спросил Вальдер.

— Он нарушает многие запреты. А его решения порой слишком рискованны.

— Выражайтесь конкретнее, — сквозь зубы сказал император.

Придворный врач наклонил голову.

— Вы правы, без примеров тут не обойдешься… Одному мастеровому раздробило ступню колесом телеги. Там была такая каша, что ступню осталось только ампутировать, и поскорее — пока дурные соки из раздавленных сосудов не распространились дальше. Никакой нормальный врач не стал бы рисковать. Там был один шанс на тысячу, что у больного не начнется заражения. Но этот лекарь, Рам Ашад, рискнул. В другой раз у старого мясника случился заворот кишок. Рам Ашад дал ему люцер, вскрыл старику живот ножом, размотал все кишки, а потом вложил их обратно. Если бы старик в итоге умер, его бы казнили за убийство. Но, на счастье Рам Ашада, мясник выжил, да ещё сказал, что дал согласие на это безумное действие — лучше, мол, умереть под действием люцера, чем подохнуть, чувствуя, как пища у тебя внутри гниёт и превращается в цемент. В итоге Рам Ашаду ничего не смогли предъявить. Многие думают, что рано или поздно он сведёт кого-нибудь в могилу. Но при этом нельзя не признать, что ему часто удавалось сделать невозможное.

— Вы правда думаете, что он может помочь королеве, или же просто хотите снять с себя ответственность? — спросил Вальдер. Такая резкость была совершенно не похожа на него. Элика поняла, что ее муж на взводе.

Врач, похоже, растерялся. Может быть, Валларикс был не так уж и неправ, когда сказал, что им руководило тайное желание сбыть свою пациентку с рук. Но после долгой и неловкой паузы он всё-таки сказал:

— Государь, я не могу ручаться за успех... но все-таки считаю, что этот такиец справится с такой задачей лучше, чем любой другой.

— Скажите Ирему, где он живёт. Пускай доставит его во дворец, — отрывисто велел Вальдер.

 

Сэр Ирем справился с задачей быстро — судя по тому, что тень от солнца не успела доползти от стола королевы до кровати, прошло меньше часа, прежде чем такиец со странным именем «Рам Ашад» вошел в комнаты королевы вместе с коадъютором. Однако измученной Элике все равно показалось, что прошла целая вечность. Валларикс пытался отвлекать и успокаивать ее. Ради него она старалась делать вид, что ей совсем не страшно, но на самом деле она ощущала неотступный ужас. Подол ее платья и нижней сорочки совершенно пропитался кровью, руки и лицо сделались совершенно ледяными. Временами Элике казалось, что жизнь просто вытечет из нее вместе со всей этой кровью.

Врач, которого привел сэр Ирем, оказался истинным такийцем — с узким, матовым лицом, внимательными темными глазами и явственным северным акцентом, выдававшим, что он научился аэлингу уже в сознательном возрасте. Элика думала, что врач, о котором так лестно отзывался королевский лекарь, будет стариком или мужчиной зрелых лет, но, к ее удивлению, такиец оказался всего лет на пять или на шесть старше Вальдера.

Но самым удивительным в нем было то, что, оказавшись в императорском дворце — вне всякого сомнения, впервые в жизни — он как будто не заметил окружающей его роскошной обстановки. Едва он переступил порог, как все его внимание сосредоточилось на Элике. На сидевшего рядом с ней Валларикса такийский врач не обратил внимания, и королева поняла, что Ирем не сказал ему, кем является его пациентка. Вероятно, рыцарь просто сообщил ему, что одна из придворных дам упала с лестницы, и теперь ей угрожает выкидыш — иначе иноземец догадался бы, что человек, сидевший у постели королевы, был никем иным, как императором.

— Пусть принесут воды и уксуса, — распорядился он. — Я должен вымыть руки.

Валларикс кивнул слуге.

Осмотр, проведенный Рам Ашадом, был гораздо тщательнее того, который сделал королевский врач. К тому же Рам Ашад не посчитал необходимым прибегать к помощи сестры из Дома Милосердия и с поразившей Элику невозмутимостью взял на себя не только те задачи, которые подобали лекарю, но и ту часть осмотра, которую обычно предоставляли повитухам или Белым сестрам. Во время этого осмотра он все время задавал вопросы — о сроке ее беременности, первых родах, даже о болезнях, которыми Элика болела в детстве, а заодно выяснил и все детали злополучного падения. Голос его звучал спокойно и доброжелательно, и вообще его манеры внушали какую-то странную уверенность. Казалось, что, в отличие от королевского врача, Рам Ашад был вполне уверен в том, что он сумеет ей помочь, и Элика помимо воли заразилась исходящим от этого удивительного чужеземца ощущением, что с ней все будет хорошо.

Охваченная этим ощущением, она еще раз повторила свой вопрос, который раньше задавала королевскому врачу — считает ли Рам Ашад, что он сможет спасти ее ребенка? Рам Ашад слегка нахмурился, как будто бы этот вопрос застал его врасплох.

— Ребенка?.. Нет, миледи. Не хочу вас огорчать, но мы сейчас должны сосредоточиться на вас. Вы ее муж? — спросил такиец, в первый раз с начала разговора удостоив Валларикса взглядом.

-Да, — просто сказал Вальдер. Он не любил пустой эффектности и, судя по всему, не собирался сообщать врачу, кто он такой на самом деле.

Элика сморгнула, борясь с жжением в глазах, но это не особо помогло — она почувствовала, что слеза скатилась из уголка глаза и попала в ухо. Значит, никакой надежды больше нет. Ее ребенок, их с Вальдером будущий сын — она была практически уверена, что это будет сын — погиб, и даже Рам Ашад, способности которого превозносил придворный врач, не сможет тут ничем помочь.

Элике внезапно вспомнилось, что еще прошлой ночью плод отчаянно толкался в ее животе, и от этой мысли королеве захотелось разрыдаться в голос, громко и отчаянно, как будто она не жена правителя, а совсем маленькая девочка. Если бы только можно было как-нибудь вернуться в предыдущий день, и сделать так, чтобы всего этого просто не было! Она осталась бы в своих покоях, и ее ребенок сейчас был бы жив…

— Хорошо, — сказал Рам Ашад Валлариксу. — Тогда, я полагаю, вам следует знать, что я намерен делать. Когда вы, миледи, — он едва заметно поклонился Элике, — упали с лестницы, ребенок в вашем животе погиб. Если бы срок был меньше, это привело бы к выкидышу. К сожалению, — врач сделал паузу, как будто бы пытаясь найти подходящие слова, — срок был слишком большим. Чем больше срок беременности, тем — как правило — меньше вероятность самопроизвольного выкидыша. Это сильно осложняет дело. Когда я прощупал ваш живот, я убедился в том, что положение плода сместилось от удара, и те средства, с помощью которых вызывают преждевременные роды, не помогут. Иными словами, моя леди, мертвый плод придется извлекать тем же путем, которым пользуются при особенно тяжелых родах.

Вальдер побледнел.

— Это что, единственный возможный выход?.. — хрипло спросил он.

— Боюсь, что да. Мне придется разрезать вашей жене живот, чтобы достать оттуда мертвого младенца. Не бойтесь, миледи, — мягко сказал лекарь, повернувшись к Элике. — Я обещаю вам, что вы ничего не почувствуете. Вы подышите люцером и крепко заснете, а когда проснетесь, то все уже будет позади. Я проводил такие операции десятки раз, и могу поручиться, что под действием паров люцера человек совсем не ощущает боли.

Элику слова Рам Ашада успокоили, чего нельзя было сказать о Валлариксе.

— Разве это не опасно? — напряженно спросил он. Элика поняла, о чем он думает — человек, погрузившийся в настолько крепкий и глубокий сон, что он не ощущает даже то, как кто-то режет его тело, рискует никогда больше не проснуться.

Королеве снова стало страшно.

— Нет, — спокойно сказал Рам Ашад. — Как я уже сказал, я применял люцер десятки раз — без каких-либо непредвиденных последствий. Я не советовал бы такой способ старым людям с больным сердцем, хотя в сложных случаях мне приходилось применять люцер даже для них. Но ваша жена молода, и сердце у нее здоровое. Так что вы можете не беспокоиться — использование люцера ей не повредит.

Элике слова такийца показались убедительными, но Вальдеру, судя по всему, манеры Рам Ашада не внушали столь же безоглядного доверия.

— Вы чего-то недоговариваете, — пристально глядя на врача, процедил он.

Знай Рам Ашад, с кем он имеет дело, он бы, вероятно, побоялся раздражать Валларикса, но сейчас он ответил императору спокойным взглядом.

— Мессер, я врач. Осматривая своих пациентов, я каждый раз думаю о множестве проблем, которые будут понятны исключительно моим коллегам. И, хотя я вполне понимаю ваше беспокойство, я не вижу смысла обсуждать эти проблемы с вами. Одно я могу сказать вам точно — нам не стоит понапрасну тратить времени. Чем дольше мертвый плод находится в теле вашей жены, тем выше опасность заражения.

Валларикс вопросительно взглянул на Элику. Она кивнула. Тогда император снова повернулся к Рам Ашаду.

— Судя по всему, моя жена согласна с вами. Что ж… делайте то, что собирались. Вам что-нибудь нужно?

— Чистые простыни, жаровня для люцера, уксус и какой-нибудь глубокий сосуд с крышкой, — перечислил врач. — Кружка для грога вполне подойдет. Ну и, конечно, моя сумка с инструментами. Охрана в коридоре забрала ее, сочтя, что все эти предметы могут быть опасны. Да, и прикажите, чтобы вскипятили воду. Лучше всего прямо здесь, в этом камине, чтобы она была под рукой.

— Хорошо, я сейчас распоряжусь, — сказал Валларикс, поднимаясь на ноги.

Когда слуги принесли в спальню королевы все необходимое и разожгли доставленную в комнату жаровню и большой камин, Рам Ашад повернулся к императору.

— Вам не стоит здесь оставаться, — сказал он.

— Я не уйду, — отрезал Валларикс. Элику разрывали противоречивые эмоции — с одной стороны, ей было приятно, что Вальдер не хочет покидать ее в такой момент, но, с другой стороны, ей не особенно хотелось, чтобы он увидел то, что произойдет в этой комнате. Ей самой будет куда легче, она будет крепко спать…

— Для непривычного человека подобные операции — трудное зрелище, — сообщил Рам Ашад, пристально глядя на своего собеседника. — Вы уверены, что вас в самую неподходящую минуту не стошнит или что вы не упадете в обморок?

— Я воевал в Каларии, — сухо сказал Вальдер.

— Это не то же самое, — возразил врач без всяких признаков почтения. — Я видел множество мужчин, которые привыкли к виду крови на войне, но которым все-таки становилось дурно от работы хирурга. Скорее всего, возбуждение, которое люди испытывают во время сражения, способно сильно притуплять нашу чувствительность. Если почувствуете какие-то признаки дурноты, лучше выйдите сразу. Не хочу, чтобы вы отвлекали меня от работы.

Судя по сверкнувшему взгляду Вальдера, раздражение, которое в нем вызвали эти слова, на время пересилило даже тревогу за жену.

Рам Ашад подошел к жаровне, взял щипцами несколько маленьких угольков и, тщательно раздув каждый из них, один за другим опустил их в тяжелую серебряную кружку с крышкой. После этого он вынул из своей сумки маленький бумажный сверток, достал из него щепотку зерен, бросил их на угли и опустил крышку. Несколько секунд такиец медленно покачивал и вращал кружку — Элика впервые обратила внимание на то, что пальцы у него были длинными, тонкими и сильными, с короткими ногтями — а затем передал кружку королеве. Элика с помощью Вальдера села на кровати, опираясь на подушки.

— Держитесь только за ручки, моя леди, — предупредил Рам Ашад. — Она уже нагрелась… Пожалуйста, поднимите крышку и вдыхайте пар. А вы, — такиец перевел взгляд на Вальдера, — придерживайте кружку, потому что, когда ваша жена начнет засыпать, она разожмет пальцы.

Валларикс молча подчинился. Судя по его лицу, он был рад хоть как-то поучаствовать в происходящем, даже если его помощь ограничивалась такой мелочью.

Элика ожидала, что дышать воздухом, исходящим от сгорающего на углях люцера, будет так же неприятно, как дышать обычным дымом, и боялась, что закашляется раньше, чем пары люцера успеют наполнить ее легкие, но она ошибалась. Поднимавшийся от кружки воздух больше походил на пар, чем на обычный дым — он был светлым и мягким, не царапающим горло — или, может быть, все дело было в том, что ее небо потеряло всякую чувствительность. Люцер пах чем-то сладким и одновременно с тем удушливым.

В ушах у королевы зазвенело, и она внезапно с удивлением почувствовала, что все ее тело стало легким, и она больше не ощущает боли. Обезболивающие свойства твисса не шли ни в какое сравнение с действием чистого люцера. Избавление от боли было таким быстрым, полным и внезапным, что Элика ощутила эйфорию. Она чуть не рассмеялась от нахлынувшего чувства облегчения. Руки Вальдера осторожно обхватили ее пальцы, помогая держать кружку, которая стала неожиданно тяжелой.

— Отлично, — сказал Рам Ашад. Голос такийца долетал до Элики как будто бы издалека. — Дышите глубже, моя леди.

Она сделала еще несколько глубоких вдохов, когда ощутила, что в глазах у нее потемнело. Лицо Валларикса оставалось единственным светлым пятном в смыкающемся мраке, как луна на темном и беззвездном зимнем небе. Но потом оно тоже исчезло, и Элика погрузилась в сон.

 

…Она стояла на открытой галерее, примыкавшей к императорским покоям. Молодой правитель проводил вечер в обществе сэра Ирема и еще полудюжины придворных — исключительно мужчин, так что чувство приличия не позволяло Элике войти и присоединиться к их компании. Да ей и не хотелось этого. Редкие взрывы смеха и мужские голоса, доносившиеся из-за дверей, доказывали, что там происходит шумная, веселая попойка вроде тех, которые были особенно по нраву сэру Ирему. Платье Элики было слишком легким для майского вечера, особенно учитывая разгулявшийся на галерее ветер, но она твердо решила дождаться, когда участники пирушки разойдутся. Ей необходимо было видеть императора, причем наедине, а улучить момент, когда Валларикса не окружали вездесущие придворные, было не так уж просто.

Наконец, дверь распахнулась, и Элика отступила в тень, глядя на то, как сотрапезники Валларикса со смехом прощаются с молодым правителем. Последним комнаты Валларикса покинул Ирем, отпустивший, видимо, какую-то сомнительную шутку, потому что его собеседник, притворяясь раздосадованным, стукнул его кулаком в плечо. Коадъютор с обычной своей фамильярностью ответил тем же, прежде чем, посмеиваясь, развернуться и уйти — к счастью, в противоположном от Элики направлении.

Элика вышла из своего укрытия в ту самую секунду, когда Валларикс намеревался закрыть дверь. Увидев ее, император удивленно замер.

— Месс Лан-Дарен?.. — спросил он, как будто бы не мог поверить собственным глазам. — Вы кого-то здесь ждете?

— Вас, мой лорд. За ужином вы, помнится, сказали, что были бы очень рады, если бы вам не пришлось откладывать наш разговор до завтра. Мне пришло в голову, что вы, возможно, будете не против продолжить нашу беседу после ужина. Хотя, судя по тому, что я только что видела, это был просто куртуазный комплимент, — сказала Элика с улыбкой, кивнув в ту сторону, в которую только что удалился коадъютор.

Кровь бросилась Валлариксу в лицо.

— Нет, это был не просто комплимент. Но, Альды мне свидетели, я и подумать не мог, что вы придете сюда после ужина — иначе я не стал бы приглашать своих друзей выпить со мной бокал вина. Мне жаль, что я заставил вас ждать. И вы… вы, кажется, замерзли, — сказал он, поспешно выходя из комнаты, чтобы набросить ей на плечи свой колет.

Сердце Элики радостно забилось.

— Долго вам пришлось прождать на этой галерее? — спросил Валларикс. Элика покачала головой.

— Не так уж долго. Полчаса — или, может, чуть больше…

— Полчаса? — эхом откликнулся Вальдер. — Это вы называете «недолго»?

— Здесь очень красивый вид, — сказала Элика, ничуть не покривив душой. — Звезды сегодня очень яркие, даже для юга. И город отсюда виден, словно на ладони. Так что время пролетело совершенно незаметно.

— Да… вы правы, — согласился император, посмотрев в ту сторону, куда показывала Элика. — Звезды и правда очень яркие. И о чем же вы думали, пока стояли здесь и любовались видами?

— О вас, — просто сказала Элика.

Валларикс резко выдохнул. Он, без сомнения, не ожидал подобной откровенности. Впрочем, все то, что она делала сегодня вечером, могло считаться вопиющим нарушением приличий.

Элика никогда не считала себя красавицей. Даже оруженосцы и пажи ее отца, которым в балладах всегда на роду написано сходить с ума по дочери своего лорда, относились к ней скорее с братской теплотой. И поэтому откровенный интерес, который проявил к ней молодой правитель, когда ее дядя, лорд Лан-Дарен, представил Элику ко двору, сначала показался ей обычным проявлением любезности. С первого взгляда было видно, что Валларикс очень добр, и что ему свойственно стараться, чтобы при его дворе все чувствовали себя хорошо. Поэтому его внимание сначала показалось Элике просто желанием помочь племяннице Лан-Дарена освоиться на новом месте. Но это внимание стремительно переросло в ухаживание, и Элика не могла не замечать, что интонации и даже взгляд Валларикса меняются, когда он разговаривает с ней.

Наверное, веселый, молодой и куртуазный император очаровал бы ее в любом случае, но, если бы не его поведение, то ее восхищение Валлариксом вряд ли могло превратиться в настоящую влюбленность. Это чувство требует хотя бы призрачной, ни на чем не основанной надежды — а надежду Элики, помимо самого Валларикса, подогревали ее новые подруги из числа придворных дам, во всех деталях обсуждавшие предполагаемую страсть правителя к племяннице Лан-Дарена.

Элику попеременно лихорадило то от восторга, то от острой и мучительной тревоги. Временами ей казалось, что Валларикс со дня на день признается ей в собственных чувствах и попросит у ее отца ее руки, а минуту спустя ей становилось страшно — а что, если и она, и остальные дамы ошибаются? Что, если ее собственные чувства к Валлариксу заставляют ее придавать его словам и взглядам слишком много смысла? Может быть, ее надежды никогда не сбудутся, и от этого весеннего наваждения на всю оставшуюся жизнь останутся только воспоминания — такие же далёкие, как и воспоминания о детских играх и фантазиях.

В конце концов ей надоело ждать и мучиться от неизвестности. Элику все считали скромной, милой девушкой, нисколько не похожей на надменную и своевольную красавицу Элену Эренс, без малейшего стеснения решившуюся на скандальный роман с коадъютором. Таких, как Элика, матери привечают в качестве подруги своих дочерей, считая, что те могут научиться у них скромности и уважению к старшим. Никому в голову бы не пришло, что Элика способна первой объясниться в своих чувствах, тем более — императору. Но Элика решила, что момент настал. Если Валларикс ее любит, она должна это знать. Если не любит, то тем более…

Пауза, повисшая после ее слов, продлилась куда дольше, чем рассчитывала Элика.

Ей показалось, что король растерян. Элика подумала, что Валларикс, наверное, просто не знает, как ответить на ее признание, чтобы не ранить ее чувства — и сердце у нее сжалось.

— Мне, наверное, не следовало это говорить, — сказала Элика — и отстраненно удивилась, как спокойно звучит ее голос. — За последние недели мне несколько раз казалось, будто вы ко мне неравнодушны — но, наверное, я ошибалась. Извините меня, сир. Если мое признание вам неприятно, то я никогда больше не стану говорить об этом.

«Все-таки я это сделала, — подумала она. — Как бы там ни было, на это у меня хватило смелости!»

— …Мне это совсем не неприятно, — мягко сказал Валларикс после короткой паузы. — Вы были правы. Я действительно люблю вас, Элика.

Он произнес эти слова совсем не так, как обычно звучат признания в любви в чужих рассказах или книгах. С другой стороны, она ведь тоже говорила с ним очень спокойно. Может быть, когда люди по-настоящему волнуются, то они всегда напускают на себя невозмутимый вид?..

Сердце у Элики бешено колотилось в ребра. Ей хотелось, чтобы Валларикс поцеловал ее или дотронулся хотя бы до ее руки, но он смотрел мимо нее, как будто его мысли были заняты совсем другим.

— C тех пор, как я увидел вас, я постоянно задавал себе вопрос, могу ли я поступить так, как мне хотелось, и попросить у вас стать моей женой, — произнес он.

— Вы сомневались, что я соглашусь?.. — непонимающе спросила Элика. Конечно, до сегодняшнего дня она вела себя довольно сдержанно, но все-таки Валларикс не мог не осознавать, что он ей нравится.

— Я должен вам кое-что рассказать, — сказал Валларикс, не ответив на ее вопрос. Он наконец-то развернулся к ней, но выражение его лица было таким, что сразу становилось ясно — не уме у императора отнюдь не поцелуи. — Вы, конечно, знаете, что мой отец погиб в Каларии. Но вам вряд ли известно, что он был убит.

— Убит?..

— Да. Вскоре после этого, на моей коронации, меня тоже пытались убить — с помощью темной магии. Вы слышали об этом покушении?

Элика ошарашенно кивнула.

— Мне рассказывали о короне Кметрикса. Ее то ли заколдовали, то ли отравили — но сэр Ирем сорвал планы заговорщиков. Я думала, что вся эта история уже закончилась.

— Боюсь, что нет. Тот человек, который убил моего отца и пытался убить меня, все ещё жив. И до тех пор, пока он жив, он будет делать все возможное, чтобы убить меня и истребить династию дан-Энриксов. Если у меня будут дети, то они окажутся в большой опасности. Как и вы сами, если станете моей женой. Возможности этого человека... весьма велики. Из-за него и его магии я — пленник в собственной столице. Окажись я за пределами Адели, моя жизнь будет в большой опасности. Если вы станете моей женой, то ваша смерть наверняка доставит моему врагу не меньше удовольствия, чем моя собственная смерть. Этому человеку свойственна особенная, изощрённая жестокость. Он не остановится ни перед чем, чтобы заставить страдать тех, кто перешёл ему дорогу или стал помехой его планам.

Все эти откровения звучали так дико, что на краткую секунду в голове у Элики мелькнуло подозрение, что ее собеседник просто выдумал все это, чтобы ее впечатлить. Благодаря придворным дамам Элика успела уяснить, что многие мужчины — особенно молодые — порой врут напропалую и любят изображать из себя романтических героев.

Но, конечно, Валларикс был для такого чересчур серьезен. И к тому же, большинство придворных кавалеров напускали на себя загадочность, чтобы выглядеть более внушительно. Кому-то вроде Валларикса это совершенно ни к чему.

— Но кто он такой, этот ваш враг? И за что он так ненавидит вас? — спросила Элика. Она не представляла, чтобы Валларикс — такой добрый, сострадательный и мягкий — способен был причинить кому-то зло, которое бы оправдало эту ненависть.

— Боюсь, что этого я не могу вам рассказать. Во всяком случае, сейчас, — поправился Валларикс. — Это старая история, и многие детали в ней бросают тень на моих предков. Как бы я не относился к их поступкам, я не чувствую, что вправе перетряхивать их грязное бельё... даже в беседе с кем-то, кого я люблю и кому доверяю. Может быть, если вы станете частью нашей семьи, мне будет проще это сделать — ведь тогда это будет касаться вас не меньше, чем меня. Ну а сейчас... сейчас, простите, Элика, я не могу.

— Я понимаю вас, мой лорд, — сказала Элика. В эту минуту ей казалось, что она действительно все понимает. И к тому же, слова императора "если вы станете частью нашей семьи...", заставили все остальные мысли отодвинуться на задний план. Она поняла, что Валларикс на самом деле женится на ней — если она покажет, что слова об их темных семейных тайнах и грозившей ей опасности ее не оттолкнули и не испугали. Сейчас это было для неё важнее всего остального.

— Вы сказали, что боялись подвергать меня опасности. Но вы же ведь не собираетесь всю жизнь избегать женщин только потому, что у вас есть опасные враги? Стране нужны наследники, а значит, вы должны на кому-нибудь жениться, — сказала она.

— Я... понимаю, — сказал Валларикс, должно быть, несколько опешивший от ее прямоты. — Но я надеялся, что я смогу решить наши семейные проблемы до того, как мне придётся втягивать в эту историю кого-нибудь ещё. Кого-то вроде вас, — добавил он. — Когда мы с вами познакомились, я начал думать — когда все это закончится, когда я смогу предложить своей жене что-нибудь лучшее, чем постоянная угроза ее жизни, я буду свободен — и тогда я попрошу вашей руки. Конечно, я не думал, что вы сами мне ее предложите, — едва заметно улыбнувшись, сказал он. — Это серьезно осложняет дело. Но, возможно, мы могли бы заключить помолвку и держать ее в секрете до тех пор, пока...

— Пока вы не избавитесь от вашего врага? И когда это будет?.. Судя по вашим словам, вы сами этого не знаете! — сказала Элика.

Теперь, когда она была вполне уверена в любви Вальдера, это придало ей смелости, и она чувствовала, что ее настойчивость не будет выглядеть бестактно и назойливо.

Валларикс сдавленно вздохнул.

— Вы правы. Я действительно не знаю этого.

— Значит, это может занять и десять, и пятнадцать лет...

Валларикс рассмеялся.

— Не могу поспорить, в таком виде это звучит глупо.

— Потому что это глупо.

Ещё накануне Элика бы не поверила, что может говорить с правителем подобным образом, но сейчас она произнесла эту крамольную фразу, глядя на Валларикса с улыбкой — и эта улыбка прогнала последние следы сомнения с его лица.

— Значит, вы предпочтете разделить мою судьбу, несмотря на опасность?

— Да, — сказала Элика.

— Отвага украшает королеву, — сказал император, прикоснувшись губами к тыльной стороне ее руки. — Завтра я объявлю о нашей помолвке.

Валларикс сделал такое движение, как будто бы хотел вернуться во дворец, но задержался, глядя на ее лицо. Казалось, что он не решается уйти. Элика была уверена, что знает, о чем он думает.

— Поцелуйте меня, — сказала она императору.

Глаза Валларикса блеснули. Он шагнул вперёд, и она наконец-то ощутила его губы на своих губах одновременно с теплом твердых пальцев на своих предплечьях. Усы и борода у Валларикса были совсем мягкими, и Элика сделала то, что ей уже давно хотелось — подняла ладонь и погладила его по щеке. Кожа, которая со стороны казалась жёстче и грубее её собственной, на ощупь оказалась гладкой и прохладной от ночного ветра.

Император проводил ее до самой спальни, словно не решаясь попрощаться с ней, и уже в темном коридоре, удержав ее за локоть, неожиданно спросил:

— Вы раньше целовались с кем-нибудь?

— А вы?.. — смутившись этим неожиданным вопросом, ответила Элика.

— Я — нет. Ирем всегда смеялся надо мной. Он полагал, что это глупо. Но я никогда не был влюблен... и мне казалось странным целоваться с девушкой, которую не любишь, — сказал император.

Элика почувствовала себя обезоруженной подобной честностью. Так что она сказала то, чего никак не собиралась говорить.

— Я как-то раз поцеловалась со своей подругой. Нам было тринадцать. Она была влюблена в одного парня, который был на два года старше, и очень боялась, что он сразу же поймет, что она никогда не целовалась. Мы с ней долго обсуждали, как это следует делать, а потом она подбила меня потренироваться.

Элика боялась, что подобное признание шокирует собеседника, или что его покоробит от ее распущенности, но Валларикс расхохотался.

— Хвала Альдам, Ирем всегда был достаточно самоуверен, чтобы не мучить себя подобными сомнениями! Когда он влюбился в первый раз, то делал вид, как будто опытнее его нет никакого на целом свете, хотя я прекрасно знал, что до этого он даже не прикасался к девушкам. Ну ладно... я надеюсь, что я вас не слишком разочаровал. Вы не похожи на тех девушек, которые считают, что мужчине полагается не пропускать ни одной юбки.

— Нет, конечно. Честно говоря, я очень рада, что вы не похожи на вашего сэра Ирема.

Вальдер покачал головой.

— Я не имел в виду мессера Ирема. Он не тот человек, каким обычно кажется со стороны.

— Вам лучше знать, — дипломатично согласилась Элика. Преданность Валларикса своему лучшему другу была ей известна, и к тому же, Элика ничуть не сомневалась в том, что коадъютор тоже беззаветно предан императору. Способен ли Ирем на верность женщине или же на глубокую и сильную любовь — это уже другой вопрос... Впрочем, те женщины, которые вечно крутились рядом с коадьютором, явно ценили в нем совсем другие качества.

Элика улыбнулась императору и проскользнула за дверь спальни, которую она делила с парой других придворных дам.

 

…Открыв глаза, Элика с изумлением уставилась на белый потолок. Во рту у нее страшно пересохло, и она не понимала, где она находится и как она здесь оказалась, если только что она беседовала с Валлариксом.

Он сделал ей предложение… нет. Нет, вспомнила Элика. На самом деле, он был ее мужем несколько последних лет.

Она упала с лестницы. Такиец Рам Ашад сказал, что ее ребенок погиб…

Элика тихо застонала. Валларикс сейчас же оказался рядом с ней и наклонился к ее изголовью.

— Элика? Ты меня слышишь?..

Она слегка наклонила голову — на большее у нее сейчас не было сил. Собственное тело казалось ей тяжелым и бесчувственным, и, сколько бы она не старалась, ей не удалось пошевелить хотя бы одним пальцем.

Валларикс поднял ее каменную руку и прижал к своим губам. Судя по его изможденному лицу, пока она спала, он не находил себе места, думая, что она больше не проснется. Элика постаралась улыбнуться, чтобы показать ему, что с ней все хорошо.

— Тебе не больно?.. — озабоченно спросил Вальдер.

Элика покачала головой.

— Я совершенно ничего не чувствую, — прошептала она.

— Вам надо отдохнуть, — заметил Рам Ашад — Элика обнаружила, что успела отвыкнуть от его акцента за то время, пока находилась без сознания.

— …Вам тоже, — добавил такиец, тронув Валларикса за плечо. После чего сообщил Элике — Ваш муж не отходил от вас, пока вы спали.

«Интересно, сколько прошло времени» — подумала она. Судя по сдвинутым портьерам и зажженным лампам, была уже ночь — или, по крайней мере, поздний вечер.

— Который час?.. — спросила она Рам Ашада.

— Скоро полночь, — отозвался тот.

Судя по взгляду императора, до этого момента Валларикс не отдавал себе отчет, что уже настолько поздно.

— Я дам вам сопровождающих, чтобы они проводили вас до дома, — сказал он такийцу. Но тот лишь нахмурился.

— Каких еще сопровождающих, мессер? Я должен оставаться рядом с моей пациенткой.

Лицо Валларикса напряглось.

— Значит, вы полагаете, что жизнь моей жены по-прежнему в опасности?

Врач пробормотал себе под нос несколько слов на неизвестном королеве языке, после чего сказал :

— Я полагаю, что после любой достаточно серьезной операции врачу следует по возможности оставаться рядом с больным и наблюдать за его состоянием, мессер.

Валларикс очень пристально взглянул на Рам Ашада, и Элика вдруг подумала, что ее муж, скорее всего, понял те слова, которые такийский врач пробормотал себе под нос. Валларикс воевал в Каларии в том возрасте, когда люди сравнительно легко осваивают новые наречия, и Элика ничуть не удивилась бы, если бы оказалось, что Валларикс понимает айшерит.

— Что ж, я распоряжусь, чтобы слуги постелили в этой комнате постели нам обоим, — сказал он. На этот раз такиец не пытался убедить его уйти — должно быть, он уже успел понять, что это ни к чему не приведет.

Многие дамы говорили, что страсть их супругов быстро угасала после свадьбы, и что галантные ухажеры за каких-нибудь полгода превращались в равнодушных и как будто бы скучающих мужчин. Но к императору это не относилось. Он так откровенно демонстрировал свою любовь к жене, что при дворе вскоре сложилось что-то вроде культа королевы. Те же самые мужчины, которые до ее замужества не уделяли Элике внимания, теперь, казалось, были безответно влюблены в нее и считали себя счастливыми, если им удавалось заслужить хотя бы мимолетный взгляд. Элике иногда казалось, что любовь Вальдера окружала ее сияющим ореолом, который притягивал придворных, как свет фонаря — ночного мотылька.

— Постарайтесь заснуть, миледи, — сказал Рам Ашад. — Вам сейчас нужно отдохнуть. Люцер все еще действует, и боль не помешает вам поспать.

Элика сомневалась в том, что сумеет заснуть по-настоящему — в конце концов, она ведь проспала не меньше десяти часов. Но веки у нее и впрямь были слишком тяжелыми, чтобы держать глаза открытыми, так что Элика предпочла закрыть глаза и подумать о видении, которое она увидела под действием люцера. От обычных снов его отличало то, что все в нем соответствовало ее подлинным воспоминаниям о дне ее помолвки. Но, в отличие от большинства воспоминаний, видение королевы было абсолютно четким, полным ярких и реалистических деталей. Может быть, все, что она когда-то видела, слышала или осязала, сохраняется в глубинах ее памяти в такой же точности, как эта сцена, просто извлечь все эти детали на поверхность в состоянии только пары люцера? Ведь не даром же дышать люцером часто дают заключенным на магических допросах…

«Надо попытаться вспомнить что-нибудь еще» — подумала она. Рам Ашад говорил, что действие люцера еще не закончилось, и, очевидно, он был прав, поскольку она до сих пор не ощущала боли. Может быть, и ее память все еще способна в удивительных подробностях восстановить другие сцены прошлого — ну, например, начало их совместной жизни с Валлариксом. Хотя, откровенно говоря, Элика и без этого довольно часто вспоминала первый год своего брака. У нее были на то серьезные причины…

Через пару месяцев после их свадьбы двор потряс скандал, связанный с сестрой императора. Принцесса, прежде даже не смотревшая на добивавшихся ее внимания придворных ухажёров и казавшаяся совершенно неприступной, оказалась беременна, причем уже достаточно давно — во всяком случае, живот у нее вскоре стал таким большим, что этого уже нельзя было скрывать при помощи широких платьев и других обычных ухищрений. Император выглядел встревоженным, сердитым и растерянным. Похоже, все его старания разговорить сестру и выяснить, кто был отцом её ребенка, не принесли никакого результата.

Элика всерьез боялась, что Валларикс, того и гляди, попросит у нее поговорить с золовкой, полагая, что той будет проще сказать правду женщине. Элике совершенно не хотелось браться за подобную задачу. Не то чтобы она невзлюбила сестру мужа — просто гордая и замкнутая Амариллис всегда внушала ей странную робость. Молодая королева просто-напросто не представляла, как подступиться к ней с бестактными вопросами. Из всех придворных дам ее золовка, судя по всему, дружила только с Галатеей Ресс. Уж если Амариллис ничего не захотела говорить родному брату, то Элике и подавно не на что было надеяться в подобном деле.

К ее облегчению, Валларикс, вероятно, тоже это понимал — во всяком случае, он не стал обсуждать с женой свою тревогу за сестру или просить ее о помощи. Вместо этого он постоянно запирался с Иремом и, судя по всему, обсуждал с ним, как задушить неумолимо назревавший династической скандал.

Итогом этих совещаний стало то, что Амариллис вместе с Галатеей неожиданно исчезли. Элика решила, что ее золовка наконец-то поддалась на уговоры брата и перебралась куда-нибудь подальше от придворных сплетников. То, что Галатея Ресс покинула столицу в то же время, что и Амариллис, укрепляло Элику в ее предположении. Она не прочь была узнать, где именно теперь находятся принцесса и ее подруга, но Вальдер не изъявлял желания поговорить об этом, и, поколебавшись, Элика решила, что лучше будет ни о чем его не спрашивать. В ту осень Валлариксу и так пришлось слишком много волноваться из-за ситуации с его сестрой.

Рождение их с Вальдером дочери заставило Элику совершенно позабыть об Амариллис. Большую часть времени она в то время проводила между своей спальней — и смежной с ней комнатой, в которой в отделанной золотом кроватке спала ее маленькая дочь.

Однажды ночью Элика проснулась от того, что ей почудилось, как будто она слышит детский плач. Открыв глаза, она сразу же поняла, что эти звуки не были плодом ее фантазии — но в то же время они доносились почему-то не из комнаты Элиссив, а из коридора. Подойдя к дверям, Элика распахнула тяжелую створку, и увидела из-за плеча гвардейца поразившую ее картину — ее мужа в компании совершенно незнакомого мужчины с длинными, седыми волосами, но отнюдь не старческим лицом. Этот мужчина держал на руках ребенка, заливавшегося плачем. Прежде, чем она успела что-нибудь сказать или привлечь к себе внимание, оба мужчины уже повернули в смежный коридор и скрылись из виду.

Элика взглянула на дежурного гвардейца.

— Вы знаете мужчину, который был с моим мужем? — спросила она.

Рыцарь покачал головой.

— Впервые его вижу, моя леди, — с сожалением ответил он.

Элика поблагодарила юношу кивком — а про себя решила, что завтра же выяснит у мужа, кем был его спутник и почему он явился во дворец с ребенком на руках.

К ее большому удивлению, Валларикс разбудил ее вскоре после того, как она легла спать. Вальдер не отказался от привычки спать в одной кровати с ней даже после того, как она родила Элиссив, но обычно он устраивался на своем краю кровати достаточно тихо, чтобы она обнаружила его только наутро. В этот раз он поступил иначе — Элика проснулась от того, что император обнимал ее за плечи, прижимаясь к ней, как человек в поисках утешения. Не успев до конца проснуться и понять, что с ним произошло, Элика машинально погладила мужа по щеке — и с ужасом почувствовала, что щеки у него мокрые от слез.

Вплоть до этой минуты она ни разу не видела Вальдера плачущим и, вообще-то говоря, даже не думала, что взрослые мужчины могут плакать точно так же, как женщины или дети.

— Что случилось?.. — спросила она с испугом.

Вальдер несколько секунд молчал, как будто собираясь с силами, чтобы ответить.

— Амариллис… умерла, — произнес он в конце концов.

— Так, значит, это был ее ребенок! — вырвалось у Элики.

— Значит, ты видела? — на удивление бесстрастным, как будто бы выцветшим от горя голосом спросил Вальдер. — Да, это был ее ребенок. Ее сын.

— А этот... человек, — Элика не смогла сказать "старик", — который принес принца... Это его родственник?

— Да, — сказал император после секундного колебания. — Это был его родственник.

Элика постепенно начала осознавать, что Амариллис в самом деле больше нет, что она в самом деле умерла, и что никто из них никогда больше ее не увидит. Они с золовкой не были дружны и, в сущности, ни разу толком не поговорили за все время своего знакомства — но при мысли, что сестра Вальдера умерла, Элике все равно сделалось жутко. Она крепко обняла Вальдера, словно пытаясь его согреть.

— Мне очень жаль… мне, правда, очень жаль, — прошептала она, прижавшись лбом к его плечу. Подобный способ выразить сочувствие казался глупым и беспомощным, но ничего умнее этого она сейчас придумать не могла. — Ты знаешь, что случилось с Амариллис?

— Тяжелые роды… судя по всему, — откликнулся Вальдер. По его тону она поняла, что он не хочет говорить об этом, и решила сменить тему:

— Как зовут ребенка?

Император тяжело вздохнул.

— Князь отказался говорить, как Маллис назвала своего сына. Сказал, что будет безопаснее, если никто не будет называть его тем именем — не только вслух, но даже мысленно. Имя любого человека — ключ к тому, чтобы найти его с помощью магии. А его обязательно будут искать.

«Значит, родственник принца — маг. В противном случае он бы не знал таких вещей» — подумала про себя Элика. А вслух сказала :

— Тогда нам придется дать ему другое имя. Нам же нужно его как-то называть.

Вальдер несколько секунд молчал, прежде чем нехотя сказать :

— Боюсь, что к тому времени, когда он мог бы начать откликаться на какое-нибудь имя, его уже здесь не будет. Его родственник хотел, чтобы мальчика перевезли… в другое место. Там он будет в безопасности.

 

По ночам сын Амариллис постоянно плакал. Опекающим его служанкам приходилось брать мальчика на руки и без конца расхаживать с ним взад-вперед по комнате — только тогда он успокаивался и замолкал, а потом даже начинал дремать. Но стоило служанке опустить его в кроватку, как он открывал глаза и снова заливался плачем. Элика задавалась вопросом, почему здоровый и крепкий с виду мальчик оказался таким беспокойным. Конечно, шестимесячный младенец уже в состоянии почувствовать, что он внезапно оказался под надзором совершенно незнакомых женщин, но Элика подозревала, что дело было не только в этом — иначе как объяснить, что днем сын Амариллис вел себя вполне спокойно и начинал плакать исключительно с приходом темноты?

Возможно, ночь соединилась в восприятии ребенка с той минутой, когда незнакомец с пронзительным взглядом и седыми волосами вырвал его из привычной обстановки и унес его в чужое место, полное новых людей, звуков и запахов. Во всяком случае, Элика предпочла бы думать, что причина его страха заключалась в этом, а не в чем-нибудь другом.

Однажды ночью Элика проснулась от того, что место Валларикса на кровати пустовало. Успевшая остыть постель доказывала, что ее муж ушел уже достаточно давно. Элика тоже поднялась, накинула на плечи теплый плащ и заглянула в комнату принцессы. Там все было мирно — Элиссив крепко спала в своей кроватке, как и несколько ее служанок. Тогда Элика решила, что поищет мужа в спальне принца — но идти туда ей не пришлось. Стоило ей выйти на галерею, как она увидела Вальдера, который медленно прохаживался взад-вперед с ребенком на руках, полностью погруженный в свои мысли и не замечающий смущенных взглядов стражи.

Гвардейцы явно не знали, что им делать — предложить правителю какую-нибудь помощь (но какую?..) или просто делать вид, что они ничего не видят. В отличие от Валларикса, никто из этих молодых парней, служивших в Ордене и соблюдающих обет безбрачия, не успел стать отцом, и вид младенца вызывал у них такое замешательство, которого не мог бы вызвать целый вражеский отряд, вооруженный до зубов. Как поступать с врагами, они знали хорошо, но маленький ребенок вызывал у них беспомощность и явное желание немедленно позвать на помощь женщин и сунуть младенца им. Судя по взглядам, который они украдкой бросали на короля, когда Валларикс поворачивался к ним спиной, они не понимали, с какой стати ему вздумалось по своей воле забрать принца у служанок и расхаживать с ним взад-вперед.

Элика, наоборот, почувствовала прилив нежности и что-то вроде гордости за мужа. Она поплотнее запахнулась в плащ и подошла к Валлариксу.

— Давно ты здесь? — спросила она шепотом.

— Даже не знаю… Я проснулся от того, что мне почудилось, будто я слышу плач. Я заглянул к нему, и увидел, что он просто надрывается от крика. Думаю, все дело в том, что его няньки до смерти устали, и притом им кажется, что, если мальчик будет плакать слишком долго, все решат, что они не умеют выполнять свою работу. Он почувствовал, что они беспокоятся, и это напугало его еще больше. Я забрал его у них и велел им ложиться спать.

— И они согласились?.. — с удивлением спросила Элика.

— Не сразу... Поначалу они начали оправдываться и предположили, что у ребенка болит живот или режутся зубы. Чтобы их успокоить, я сказал, что сам я тоже много плакал в детстве безо всякой видимой причины, и что я ни в чем их не виню. Я вынес его сюда и стал ходить с ним взад-вперед по коридору, потому что его няньки в один голос говорили, что обычно это его успокаивает. Это, кстати, правда… Когда я прошел туда-сюда раз десять, он уже перестал плакать, а сейчас — ты сама видишь — крепко спит.

Валларикс говорил все это тихим, убаюкивающим голосом, не переставая мерять галерею ровными шагами. Элика шла рядом с ним, поглядывая на ребенка, которого Вальдер держал на руках. Кроме нескольких прядок мягких, словно пух, темных волос, ей почти ничего не было видно, потому что мальчик был закутан в одеяло.

— Хочешь, я его возьму? — спросила она шепотом. — Ты ходишь с ним, наверное, уже не меньше часа. Когда я увидела, что тебя нет, кровать была совсем холодная…

— Не надо, — мягко возразил Валларикс. — Он тяжелый. Эти бедные служанки, надо думать, уже надсадили себе поясницу.

— Женщинам не привыкать. Ты думаешь, что девять месяцев носить ребенка в животе — намного легче, чем качать младенца? — усмехнулась Элика. Валларикс покосился на жену и улыбнулся углом рта.

— Я думаю, разница в том, что с животом мы вам ничем помочь не можем, а вот поносить младенца на руках мы вполне в состоянии. Если, конечно, один его вид не нагоняет на нас ужас, как на остолопов сэра Ирема, — беззвучно усмехнулся император, дернув подбородком в сторону своей охраны.

— Ну, я думаю, что их можно понять, — вступилась за гвардейцев Элика. — Если ты не привык иметь дела с детьми, то такой маленький ребенок кажется слишком уж хрупким.

— Брось… как только их кобыла или гончая родит, они тотчас же мчатся посмотреть ее приплод, и безо всяких колебаний трогают щенков и жеребят, — парировал Вальдер. — Не беспокойся за меня. Этот парень не тяжелее моего щита или турнирного копья.

 

— …Мы оба знаем, что ты сильно привязался к этому ребенку, — сказала Элика пару дней спустя. — И я тоже буду рада, если сын твоей сестры останется у нас. Давай просто оставим его здесь и вырастим его вместе с Элиссив. Тогда мы, по крайней мере, будем знать, что у него все хорошо.

Слушая ее речь, Валларикс улыбался, и Элика ожидала, что он согласится, но, когда она умолкла, Вальдер покачал головой.

— Боюсь, судьбу этого мальчика решать не мне.

Элика рассердилась.

— Если этот родственник его отца рассчитывал, что он будет распоряжаться его будущим, незачем было привозить его к тебе. Он твой племянник. У тебя гораздо больше прав решать, что будет лучше для него!

— Именно это я и должен сделать — выбрать то, что будет лучше для него. — Вальдер потер глаза рукой. — Мне очень жаль, но, если мальчика оставить здесь, его наверняка убьют. Принца придется спрятать вдали от двора.

— Но ты надеешься со временем вернуть его сюда? — предположила Элика.

Валларикс подпер рукой подбородок, задумчиво глядя на свою жену.

— У нас есть план, — тихо и доверительно сообщил он. Элика поняла, что говоря «у нас», он подразумевает Ирема. И, может быть, еще того странного человека с пепельными волосами, который принес ему ребенка. — Когда мальчику исполнится двенадцать, его отдадут в ученики…

— В ученики? — не веря собственным ушам, переспросила королева. — Ты хочешь сказать, что собираешься отдать его в семью какого-то ремесленника? Сына собственной сестры?!

Валларикс невесело усмехнулся.

— Рад, что это кажется тебе невероятным. Я очень надеюсь, что настолько же невероятной эта мысль покажется и тем, кто будет искать мальчика.

Элика несколько секунд молчала, в бессильном раздражении кусая нижнюю губу.

— Ну хорошо, допустим. А потом?..

— Потом он, разумеется, начнет работать в мастерской. Где-нибудь через пару-тройку месяцев туда заглянет один из гвардейцев Ордена — Ирем пообещал найти для этой цели человека, которому можно доверять. Возможно, он скормит своему человеку сказочку о том, что он когда-то сошелся с девушкой из обоза энонийского торговца, и что у него в провинции растет бастард-южанин. После такого рассказа его подчиненного не удивит, если Ирем попросит взять парня к себе в стюарды. Этот рыцарь привезет принца в столицу, где он постоянно будет на глазах у Ирема, и в то же время никому не придет в голову обратить на происходящее особое внимание. Какой-то там гвардеец подобрал мальчишку-сироту и сделал его своим слугой — ничего интересного. Через год-полтора можно будет, опять-таки не привлекая к ситуации ненужного внимания, сделать парня оруженосцем, а со временем и рыцарем. Ну, а когда он вырастет и обрастет связями в Ордене, настанет время просветить его насчет того, кто он такой.

— Какая чушь! — вскипела Элика.

Валларикс, никогда раньше не слышавший от жены таких резких отзывов о своих планах, ошарашенно сморгнул.

— Если наш дом и этот ваш хваленый Орден могут обеспечить безопасность твоей дочери, наследницы престола, то, надеюсь, здесь вполне можно оставить и сына твоей сестры!

— Послушай, Элика…

— Нет, это ты послушай! Я не знаю, чего ты боишься, потому что ты ни разу мне об этом не рассказывал. Но кое-что я знаю точно… Перед нашей свадьбой ты считал, что всем, кто свяжется с вашей Династией, будет грозить серьезная опасность. Но, как видишь, я по-прежнему жива! — выкрикнула она ему в лицо.

— Но Амариллис больше нет. И ее мужа, отца принца, тоже.

Император сказал это совсем тихо, но от его тона по спине у Элики прошел озноб.

 

— Что с ней такое? — испуганный голос Валларикса вырвал Элику из вязкого, как тинистый болотный омут, сна. — Почему у нее такой сильный жар?

— Боюсь, что нам не удалось избежать заражения, мессер, — ответил голос с сильным северным акцентом. Элика не сразу смогла вспомнить, кому он принадлежал — но потом в памяти все-таки всплыло имя «Рам-Ашад». — Мне очень жаль, но жизнь вашей жены в большой опасности.

— Это я понял и без вас, — процедил Валларикс. — Я хочу знать детали. Все ваши проклятые врачебные подробности, которые вы с самого начала не хотели мне рассказывать. И вы мне их расскажете.

— Мессер…

— Это приказ, — перебил Валларикс. — Хотя вы и чужеземец, вы решили жить в этой стране. Значит, я ваш король, и вы будете делать все, что я от вас потребую.

Судя по наступившему вслед за вспышкой Валларикса молчанию, Рам Ашад был слишком изумлен, чтобы собраться с мыслями.

— Я жду, — поторопил Вальдер.

— Я с самого начала сомневался в том, что операция пройдет успешно, — признал Рам Ашад в конце концов. — Матка вашей жены разорвалась, и плод... — такийский лекарь замолчал, а потом вдруг решительно сказал. — Государь, я не вижу смысла мучить вас подобными деталями. Вы требуете говорить вам все, как есть, не щадя ваших чувств, но это не поможет королеве. Вы просто пытаетесь наказать самого себя за то, что не способны ей помочь. Как будто, причиняя себе боль, вы облегчаете или по крайней мере разделяете ее страдания. Это бессмысленно. Я не могу в этом участвовать.

— Вы, видимо, не поняли того, что я сказал, — тяжелым голосом, несколько не похожим на его обычные обходительные интонации, сказал Вальдер.

Лекарь вздохнул.

— Я понял, государь, — заверил он. — Вне этой комнаты — вы мой король. Но здесь вы — родственник моей пациентки. И я буду выполнять свой долг врача по отношению к больному и его семье.

Элика не могла не восхититься его твердостью. Похоже, этот Рам Ашад и в самом деле был незаурядным человеком.

— Ос…тавь, — прошептала она.

Тут же забыв про спор с врачом, Вальдер бросился к ней.

— Элика, милая моя, ты меня слышишь? Тебе очень больно?

— Нет, — солгала королева.

Но Вальдер все понял по ее глазам. Он быстро развернулся к Рам Ашаду.

— Дайте моей жене еще люцера, — потребовал он.

— Боюсь, что люцером нельзя пользоваться так часто, — грустно сказал такийский врач.

— Тогда хотя бы твисса, — процедил Валларикс таким тоном, как будто на самом деле он хотел сказать — «Да сделайте же, наконец, уже хоть что-нибудь!».

— Хорошо, — помедлив, согласился Рам Ашад.

Элика не могла припомнить такой же сильной грозы. Окна дворца были открыты нараспашку, вода разливалась по открытой галерее, от мертвенных вспышек молний стекла в древних витражах вспыхивали призрачным светом. При таком дожде, да еще ночью, воздух неминуемо должен был стать прохладным даже в середине лета, но Элике было жарко, как будто ее тело было объято пламенем.

Больше всего ей бы сейчас хотелось выйти на балкон, подставить лицо освежающим холодным струям и позволить платью вымокнуть насквозь. Но Элика не могла себе этого позволить — она забрала принцессу у служанок, когда гроза только началась, и взяла ее в свою постель. Сейчас ее дочь спала, свернувшись на груди у королевы. Элике было приятно чувствовать это уютное, тяжелое тепло и вслушиваться в еле слышное сопение. Когда Вальдер вернется, можно будет отдать девочку ее служанкам и кормилицам.

Хорошо, что ее дочь была ещё слишком мала, чтобы бояться вспышек молний и раскатов грома. Ей было вполне достаточно того, что ей самой удобно, сухо и тепло, и что она чувствует присутствие Элики. А вот ее двоюродный братец, надо полагать, в такую ночь плакал бы еще громче, чем обычно…

При мысли о сыне Амариллис Элика невольно вздрогнула.

Кто знает, удалось ли сэру Ирему и его спутникам найти какое-то убежище, чтобы переждать в нем эту грозу, или ребенок сейчас мокнет под дождем где-нибудь на проселочной дороге? Этого только недоставало! Если бы Валларикс не спешил, как будто на пожар, он мог бы организовать отъезд племянника получше — ну, по крайней мере, подождать, пока не установится хорошая погода. Хотя этим летом вся природа будто бы сошла с ума. То страшная жара, то ураганный ветер, то дожди…

Ночную тишину прорезал громкий крик, или, точнее было бы сказать — истошный женский визг, за которым последовал еще более странный звук — скрежет и лязг железа и грохот падающей мебели. Звуки доносились с той стороны коридора, где располагались комнаты принцессы, и Элика резко села на кровати, озадаченная и испуганная. Разбуженная ее движением Элиссив открыла глаза и захныкала, явно не зная, то ли успокоиться, то ли начать реветь уже по-настоящему.

Элика спустила ноги с кровати, прижимая к себе дочь, когда гвардеец, дежуривший в коридоре, распахнул дверь спальни и ввалился внутрь, с грохотом захлопнув дверь у себя за спиной и заложив засов.

— Миледи, на дворец напали. Вы должны бежать, — выдохнул он.

— Куда? Отсюда нет другого выхода! — резонно возразила Элика.

— Через балкон, — сориентировался юноша, сорвав с постели простыню. Он схватил королеву за руку, чего, конечно, не позволил бы себе при других обстоятельствах, и вместе с ней выскочил на залитый дождевой водой балкон. Там он скрутил конец простыни в подобие жгута и привязал его к столбику балюстрады.

— Дайте мне принцессу и спускайтесь, — сказал он. — Я спущусь следом — вместе с девочкой.

Элика на мгновение заколебалась. Находившийся двумя этажами ниже спальни короля балкон был шире того, где они стояли, но потолки во дворце были высокими, и было совершенно очевидно, что, даже если она сумеет соскользнуть по простыне и не сорваться, ей придется спрыгнуть с большой высоты. А уж как ее спутник сможет проделать это вместе с ребенком на руках, она тем более не представляла. Но другого выхода у них, похоже, не было.

— Доверьтесь мне, миледи, — сказал рыцарь. — Обещаю, с принцессой все будет хорошо…

Элика, стиснув зубы, отдала ему Элиссив, перелезла через скользкий парапет и сползла вниз по мокрой простыне. Почувствовав, что она держится за край, так что спуститься ниже невозможно, она ощутила приступ паники. Пустота у нее под ногами казалась бездонной пропастью, хотя умом Элика понимала, что она немногим больше ее роста. Но деваться было некуда, и Элика разжала руки, приготовившись к удару. К счастью, пол внизу был скользким, и она, не удержавшись на ногах, упала на бок прямо в лужу. Ее спутник справился с задачей куда лучше. Хотя ему и пришлось спускаться, пользуясь только одной рукой, а другой прижимать к себе надрывно плачущую Лисси, рыцарь удержался на ногах и отдал девочку поспешно вставшей королеве.

Не дав ей времени, чтобы прийти в себя, рыцарь потянул ее за собой. Вместе они свернули на Галерею Славы, и тут Элика внезапно увидела на противоположном конце коридора две темные тени, скользившие прямо к ним — беззвучно и так быстро, что Элика на секунду усомнилась, что ей это не мерещится. Ни один человек, да что там — ни одно живое существо не оставляло за собой таких мерцающих зигзагов — как будто бы эти тени просто исчезали и мгновенно появлялись ближе к цели. Хотя, может быть, все дело было в молниях и в оглушительных раскатах грома, от которых знакомая галерея выглядела совершенно инфернально.

— Альды всеблагие, они уже здесь… — выдохнул рыцарь. Он сунул Элиссив королеве, а сам занял центр галереи и выхватил меч. — Бегите!

Элика прижала дочь к себе и побежала, чувствуя, как мокрая сорочка путается у нее в ногах. Ей было очень страшно. Она понимала, что гвардейцы Ордена дежурят во дворце не просто так, и что жизнь любого представителя Династии действительно нуждается в охране — но до этой ночи она никогда по-настоящему не представляла, что ее и ее маленькую дочь действительно кто-нибудь попытается убить.

— На помощь!.. — отчаянно закричала Элика, сообразив, что враги и так видят, куда она побежала, а защитники дворца даже не знают, где сейчас их королева и наследница престола. — Спасите принцессу! Кто-нибудь, на помощь!

Воздух вокруг казался вязким и неподвижным, как будто бы ей приходилось двигаться в толще воды. Элика прилагала все усилия, чтобы бежать быстрее, но тело не подчинялось ей, и королева чувствовала, что почти не продвигается вперед.

— Вальдер! Пожалуйста, Вальдер, помоги мне… — едва не плача, твердила она.

— Что с тобой, милая? Тебе приснился страшный сон?.. — спросил Вальдер.

Услышав его голос, Элика глубоко вздохнула от нахлынувшего облегчения. Она внезапно поняла, что с той минуты, как она впервые услышала за дверью спальни звон оружия, в ее душе жил страх, что ее муж убит.

— Где Лисси?! — не успев прийти в себя, испуганно спросила она у Вальдера.

— В своей комнате, — ответил он, ничуть не удивившись этому вопросу, но и не встревожившись. Похоже, Вальдер был вполне уверен в безопасности их дочери.

Элика посмотрела на мягкое одеяло, укрывающее ее до груди, и провела пальцами по гладкой ткани, привыкая к мысли, что она провела эту ночь в своей постели, а вовсе не убегала от таинственных убийц.

— Мне приснился кошмар.

— И не тебе одной, — вздохнув, сказал Вальдер. — Ночью в городе были беспорядки. Сгорело несколько складов — надо думать, что все началось с удара молнии. В такой дождь неразбериха куда более опасна, чем пожар. В темноте кто-то посчитал, что в городе враги, по тревоге подняли ополчения нескольких скромов, и все передрались между собой. Мне было не так просто все это уладить без помощи сэра Ирема. Но, может, это и неплохо, что его здесь не было. В последнее время я слишком расслабился, привыкнув полагаться на него.

— Мне снилось, что Элиссив и меня пытаются убить. Детали, если вдуматься, были довольно глупыми, — признала Элика, вспомнив безликие фигуры нападающих и спуск по простыне. — Но все это казалось таким удивительно реальным…

Валларикс сочувственно кивнул.

— Могу себе представить. Если сон и правда яркий, то, проснувшись, я всегда ещё пару минут не понимаю, на каком я свете.

«Как же хорошо, что это просто сон!» — откидываясь на подушки, подумала Элика.

* * *

— …Больше нельзя, — категорически сказал Ашад, посчитав ее пульс и в очередной раз коснувшись ее лба сухой рукой. Валларикс возражал, настаивал и спорил, пока Рам Ашад не осознал, что щадить его чувства совершенно бесполезно, и не сказал с жестокой откровенностью :

— Если еще раз дать ей твисс или люцер, ваша жена умрет.

Скорее всего, он не мог предположить, что Элика слышит их разговор.

Время тянулось бесконечно. Она то проваливалась в забытье, то снова начинала сознавать, что лежит на кровати в своей спальне. Королеве чудилось, что она снова оказалась в своем давнем сне — только на этот раз совсем одна, — и темная фигура без лица вонзает ей в живот свой меч. Каким-то образом после удара она остается на ногах и пытается убежать, но ноги у нее как будто наливаются свинцом, а следующий по пятам за ней убийца дышит ей в затылок. Элика просыпалась от того, что с ее губ срывались жалобные стоны, но на этот раз не чувствовала облегчения, поскольку боль, в отличие от гнавшейся за ней безликой тени, не была порождением кошмара.

Все ее истерзанное тело требовало покоя. В те моменты, когда она снова начинала сознавать происходящее, она видела над собой лица Валларикса и Рам Ашада. Оба они выглядели изможденными. Не приходилось сомневаться, что они провели рядом с ней много часов подряд. Скулы и подбородок Рам Ашада, который был гладко выбрит, когда пришел во дворец, покрыла темная щетина, щеки у него запали, а темные брови теперь постоянно были скорбно сдвинуты.

Терзавший ее жар и ужасающая слабость, как и боль, которая не отпускала ее из своих когтей даже в беспамятстве, подсказывали королеве, что усилия такийца ни к чему не привели, но мысль о том, что совсем скоро она может умереть, больше не пугала Элику — она чувствовала себя такой измученной, что мысль о смерти вызывала усталое равнодушие.

Даже мысли о Лисси не могли заставить ее испугаться и стряхнуть с себя оцепенение. В конце концов, Элиссив не одна. У нее есть отец, который о ней позаботится…

Однако, cудя по исступленному отчаянию на лице Вальдера, император не готов был примириться с мыслью, что она умрёт.

Элика понимала, что он чувствует. Когда ей было восемь лет, она подслушала кухонный разговор прислуги, из которого узнала, что ее старая няня — самый близкий ей человек в замке — опасно больна и вряд ли доживет до следующей весны. Вплоть до этой минуты Элика никогда не думала о смерти. Она знала, что все люди рано или поздно умирают, но к ней самой и к ее жизни это факт как будто не имел прямого отношения. После подслушанного разговора смерть предстала перед ней в совершенно новом свете — как враждебная ее желаниям и ее воле сила, которая вот-вот ворвется в ее жизнь, чтобы отнять у нее именно того человека, которого она никак не может потерять.

Взрослые говорили, что любая смерть не окончательна. И старые элвиенистские предания, и унитарианская Книга Надежды в один голос утверждали, что история этого мира кончится Последней битвой, когда Эвеллир, наследник Альдов, уничтожит зло, страдания и смерть. Но, во-первых, никто не мог сказать, когда именно это случится, и все полагали, что до этого момента времени пройдет ещё немало — сотни или, может быть, даже тысячи лет, а умереть на сто или тысячу лет в конечном счете почти так же страшно, как умереть навсегда. К тому же, слова о «Последней битве» звучали довольно неопределенно. Отец Элики был воином, так что она отлично знала, что любую битву можно проиграть. Что, если в той войне, о которой говорили и взрослые, именно люди с Альдами потерпят поражение?.. Учитывая то, что никто из ныне живущих не увидит Эвеллира, потому что все они умрут задолго до его рождения на свет, ни сама Элика, ни кто-нибудь другой не смогут как-то повлиять на ход событий и должны ограничиться смутной надеждой, что однажды их и всех, кого они любили, может быть, сумеют вырвать из когтей небытия.

Няня прожила гораздо дольше, чем надеялся домашний лекарь — не несколько месяцев, а два с лишним года. Но и Элика, и ее домочадцы, и сама же няня понимали, что это — только отсрочка неизбежного конца. Элика, разумеется, не думала об этом постоянно. Она была в таком возрасте, когда внешние впечатления слишком легко захватывают все твое внимание, не позволяя мрачным мыслям надолго задерживаться в голове. Но порой боль накатывала, как волна — такая же невыносимая, как в самый первый день.

Осенью отец послал Элику в ближайший город, чтобы они с матерью купили Элике несколько новых платьев. За последний год она так выросла, что лорд Лан-Дарен посчитал, что ее не следует больше одевать, как маленькую девочку, в простые платья, сшитые прислугой в замке. Элика была крайне возбуждена возможностью провести в городе несколько дней, да еще только с матерью и ее слугами, без надоедливых младших сестер и братьев, которые всякий раз мешали ей спокойно разглядеть все то, что ей хотелось. Но в то же время Элике не слишком хотелось уезжать из замка, потому что няня чувствовала себя хуже, чем обычно. Впрочем, няня убедила ее ни о чем не волноваться.

— Езжай спокойно, — сказала она тогда. — Не грусти. У нас будет ещё много времени для разговоров.

Через неделю, когда Элика вернулась в замок, няня уже умерла. Элике не пришлось даже увидеть ее тело или присутствовать на похоронах — к моменту ее возвращения тело уже перенесли в фамильный склеп, где, помимо самих хозяев замка, хоронили тесно связанных с семьей Лан-Даренов людей.

Отец, казалось, чувствовал вину за то, что лишил Элику возможности проститься с няней и, похоже, ожидал, что дочь будет сердиться на него. Но в тот момент Элике было не до того, чтобы испытывать обиду или на кого-нибудь сердиться — ее без остатка поглощало ее горе. А несколько месяцев спустя, когда чувство утраты потускнело, Элика внезапно поняла, что ей бы совершенно не хотелось видеть няню мертвой. И что, в сущности, ее последние слова были гораздо лучше, чем все то, что они могли бы сказать друг другу под конец. Эти слова не раз звучали в ее памяти, как обладающее тайной силой обещание. Воспоминание о них всегда давало Элике надежду.

…Сейчас ей бы хотелось повторить эти слова Вальдеру.

"Не бойся, — хотела сказать она. — Все будет хорошо"

Но все, что ей удалось сделать — это издать ещё один нечленораздельный стон.

 

Когда она опять пришла в себя, вокруг было темно, как будто и камин, и все светильники погасли. Элика была почти уверена, что она все еще лежит у себя в спальне, хотя в темноте разобрать что-нибудь казалось невозможным. Она чувствовала только то, что рядом с ней находится еще какой-то человек.

— Вальдер?.. — спросила она неуверенно.

— О нет. Я вовсе не Вальдер, — в чужом и незнакомом голосе звучали нотки мрачного веселья, от которого Элике стало жутко. Что это за человек и что он делает возле ее постели? Где Вальдер и Рам Ашад, и почему дворцовая охрана пропустила этого мужчину в ее спальню?..

— Говоря по правде, я разочарован, — сказал невидимка. — Когда император женится на дочери простого рыцаря, невольно ожидаешь, что она окажется красавицей. А тут… Хотя, зная Валларикса — его смогла бы окрутить даже трактирная служанка или девка из Веселого квартала.

Пока мужчина произносил эти слова, Элику осенило, кем должен быть этот человек. Вне всякого сомнения, это был враг Валларикса. Тот, кто убил его отца и до сих пор преследовал его семью.

Элика ощутила, что ее переполняет страх, более сильный и мучительный, чем даже боль. Если ее догадка соответствовала истине, то, значит, ее собеседник — темный маг. Она не представляла, как он смог сюда попасть, но было ясно, что они одни. А значит, сейчас она находилась в его власти.

— Ты меня боишься?.. — вкрадчиво спросил мужчина.

— Нет! — резко сказала Элика.

Мужчина рассмеялся.

— Лжешь… Хотя так даже лучше. Найди Валларикс какую-нибудь глупую овцу, которая бы сейчас блеяла от страха, наш разговор бы оказался слишком скучным. А теперь скажи мне. Где. Ребенок.

Последнюю фразу невидимка произнес раздельно, нажимая на каждое слово, и Элика поняла, что для него очень важно узнать ответ на заданный вопрос.

— Если ты правда веришь, что я помогу тебе добраться до Элиссив — значит, у тебя никогда не было своих детей, — презрительно сказала Элика.

В ответ снова раздался злой, сухой смешок.

— Элиссив меня не интересует. Мне и так известно, где она сейчас, — возразил ее собеседник. — Я хочу знать, куда Валларикс дел ребенка этой шлюхи Амариллис.

Элика беспокойно шевельнулась, позабыв о своей ране и невольно причинив этим себе этим движением резкую боль.

Теперь не приходилось сомневаться в том, что опасения Вальдера вовсе не были плодом излишней мнительности. По какой-то неизвестной ей причине сын покойной Амариллис в самом деле волновал этого человека больше, чем судьба наследницы престола.

— Я не знаю, где ребенок Амариллис, — холодно сказала королева. — А если бы даже знала — никогда бы не сказала этого кому-нибудь вроде тебя.

Валларикс так и не сказал ей, куда увезли ребенка. Раньше ее задевало то, что муж доверил эту тайну сэру Ирему, которому он поручил отвезти мальчика, но ничего не сказал собственной жене. Но теперь она была рада, что Валларикс не назвал ей место, где будет расти его племянник. Надо полагать, он понимал, что кто-то может попытаться вырвать эту тайну силой… Элике невольно вспомнились слова Валларикса о том, что сын его сестры будет расти в простой семье, пока ему не придет время поступить в ученики. Сейчас Элика пожалела, что Вальдер доверил ей эти подробности. Этого слишком мало, чтобы отыскать ребенка, но, определенно, это может навести врага Валларикса на след.

Элика почувствовала прикосновение к своему животу, где почему-то больше не было плотной повязки из бинтов, и закричала, ощутив, что ее собеседник хладнокровно погружает пальцы в ее рану, превращая пожирающий ее тело огонь в невыносимо ослепительную вспышку боли.

— Не пытайся меня обмануть, — как ни в чем ни бывало сказал ее собеседник несколько секунд спустя, убрав руку от ее раны. Взмокшая от боли и от страха Элика зажмурилась, хватая воздух ртом. — Я вижу, что тебе что-то известно. Не самое важное, но все-таки имеющее отношение к ребенку Амариллис. И ты скажешь все, что знаешь.

Его убежденный тон доказывал, что этот человек способен был распознавать чужую ложь — и даже понимать, когда кто-то мешает правду с ложью. На подобное были способны только ворлоки.

Волосы на голове у Элики зашевелились при мысли, какой еще магией может владеть этот мужчина. Он говорил с ней всего несколько минут, но человек, способный без малейших колебаний пытать раненую женщину, явно не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего.

— Разве ты еще недостаточно страдала? — спросил невидимка почти мягко. — Нас здесь только двое. Никто не придет к тебе на помощь. В твоем положении куда разумнее рассказать все, что знаешь.

Элика сглотнула, ощутив, что во рту у нее ужасно пересохло. Глядя в клубившуюся вокруг темноту — такую беспросветную, что ей казалось, что она ослепла — Элика внезапно вспомнила ту ночь, когда Вальдер ходил по галерее, качая ребенка Амариллис на руках, и вечер, когда он пришел к ней за утешением, узнав о смерти собственной сестры. Этот момент вспомнился ей так ясно, как будто бы ее пальцы только что коснулись мокрого от слез лица Вальдера.

…Если этот человек считает, что Элика так боится боли или смерти, что предаст своего мужа и его семью — он очень сильно заблуждается.

— Никогда, — сказала она, вложив в этот ответ всю свою ненависть.

На этот раз он обошелся без прикосновений. Боль пришла из ниоткуда и обрушилась на Элику, словно волна. Казалось, что все ее тело — кожа, кости, легкие, глаза — плавятся от этой боли, что она вот-вот сойдет с ума и превратится в бессмысленно воющего зверя. В сравнении с этой болью рана в животе казалась чем-то несущественным, не стоящим внимания — хотя еще совсем недавно она никакими силами не смогла бы отвлечься от нее.

— …Ну как? — насмешливо спросил ее палач, дав Элике прийти в себя. — Всего лишь несколько секунд — но по своей насыщенности они стоят целой жизни, правда? А теперь представь, что это восхитительное ощущение тянется целый час. Или, напротив, повторяется снова и снова, столько раз, сколько потребуется, чтобы ты сказала все, что знаешь. Как ты думаешь, надолго тебя хватит?..

Нет. Я не смогу, — подумала она, чувствуя, как едкие, словно щелочь, слезы разъедают ей глаза. — Мне этого не выдержать… В конце концов я все равно сломаюсь и все расскажу.

Казалось, что мужчина читает ее мысли.

— Мы оба знаем, что это бессмысленно, — вкрадчиво сказал он. — Я все равно узнаю то, что я хочу узнать. Избавь себя от этого. Просто скажи мне, что тебе известно о ребенке.

— Ничего!.. — упрямо выдохнула Элика.

Один солдат ее отца, который попал в плен к аварцам и подвергся пыткам, говорил — никто не может обещать себе, что он выдержит все. Все, что ты можешь сделать — это выдержать еще немного. А потом еще немного. А потом еще немного. И может случиться, что все кончится быстрее, чем ты сдашься. Либо ты умрешь, либо тебя освободят твои друзья, либо же те, кто тебя мучает, устанут с тобой биться и решат, что ты как раз из тех, кто в состоянии выдержать что угодно.

 

— Государь!.. — чья-то рука трясла Вальдера за плечо. Открыв глаза, Валларикс не сразу сумел понять, где он находится и кто с ним говорит. Он так устал… За четверо последних суток он проспал от силы три часа. Если бы только ему удалось поспать еще пару минут — всего пару минут! — он бы наверняка сумел прийти в себя.

Валларикс даже не почувствовал, как его веки снова опустились.

— Проснитесь, государь, — повторил разбудивший его человек. — У королевы началась агония.

От этих слов Валларикс подскочил. Он осознал, что спал, усевшись на ковре и привалившись головой к постели Элики. Хотя в углу спальни были приготовлены две походных койки — для самого императора и Рам Ашада — Валларикс так и не смог заставить себя лечь в кровать.

— Сделайте что-нибудь! — в отчаянии потребовал он, глядя на искаженное от боли лицо Элики и на ее бессмысленно застывшие глаза.

— Боюсь, тут уже ничем не поможешь. У неё больше нет сил бороться, — голос Рам Ашада звучал грустно и серьезно. — Мы должны дать ей люцер.

— Вы предлагаете мне убить собственную жену?.. — с яростью спросил Вальдер.

— Я предлагаю вам избавить ее от страданий, — жёстко ответил Рам Ашад, ничуть не испугавшись императорского гнева. — Я понимаю, что вам страшно ее потерять, но ваше нежелание расстаться с призрачной надеждой для того, чтобы облегчить ее муки, не имеет отношения к любви.

 

Сквозь темноту сочился сладковатый запах. Это было первым ощущением, никак не связанным с ее мучителем, и королева ухватилась за него, как утопающий — за носившийся по волнам обломок корабля.

Запах казался ей странно-знакомым, хотя и не относился к тем, которые обычно окружали ее во дворце или встречались ей во время поездок по городу. Пару секунд Элика напрягала свою память, силясь вспомнить, что это такое, а потом ее внезапно осенило — точно так же пахла кружка, которую протянул ей Рам Ашад.

Люцер!..

Кто-то сумел понять, что она попала в ловушку, и пришел на помощь. Скоро все это закончится…

Ее мучитель, вероятно, ощутил захлестнувшее королеву облегчение. Во всяком случае, сама она в эту секунду ясно ощущала его бешенство.

— Ничего не закончится, — скрежещущим от злости голосом заметил он. — Скоро ты уже ничего не сможешь чувствовать — но можешь быть уверена, что это еще не конец. Возможно, когда я возьмусь за вашу дочь, Валларикс будет более сговорчивым, чем ты сегодня.

От намека на Лисси Элика почувствовала ужас, но мгновение спустя ему на смену пришел дикий гнев.

— Ты лжешь! — прошипела она, жалея, что не видит собеседника и не может плюнуть ему в лицо.

Если бы этот человек мог дотянуться до Вальдера или до Элиссив, их бы уже не было в живых. Но он не может. Вальдер говорил ей, что столицу защищает магия, которая ему не по зубам. А до нее он смог добраться только потому, что она уже была при смерти из-за падения и неудачных родов. Есть какое-то родство между страданием и смертью — и той магией, которой пользуется этот человек.

Он думает, что может запугать ее… заставить верить в то, что он способен причинить вред кому захочет и когда захочет… Но все это ложь. На самом деле он просто паук, который может только сидеть в своей паутине и надеяться, что кто-нибудь случайно угодит в неё.

 

— Вы же сказали, что она умрет спокойно! — Вальдер с ужасом смотрел на судорожно выгнувшееся в кровати тело Элики. — Разве мы не для этого давали ей люцер?.. Почему вы молчите, Хегг бы вас побрал?!

— У меня нет объяснения тому, что происходит. Но я думаю, что королева сейчас ничего не чувствует. Это просто конвульсии, — Рам Ашад был бледен и говорил, как человек, который пытается убедить не столько собеседника, сколько себя.

— Конвульсии? — гневно переспросил Вальдер. — Да посмотрите на ее лицо!..

Такиец не ответил — он стоял возле постели умирающей, сжав руки кулаки и стиснув зубы от волнения. Валларикс отвернулся от него, поняв, что сейчас Рам Ашад при всем желании не сможет ничего сказать или же сделать. Император опустился у кровати на колени и крепко сжал двумя руками ладонь Элики.

«Пусть это, наконец, закончится, — твердил он про себя. — Пожалуйста, пускай это закончится, это должно закончиться…»

Вальдер повторил эту фразу столько раз, что уже сам перестал понимать, что она означает.

Спустя примерно четверть часа Рам Ашад молча тронул Вальдера за плечо. Подняв глаза, Вальдер увидел, что лицо его жены расслабилось. Рам Ашад убрал руку от жилки на шее королевы и молча кивнул, сочувственно глядя на императора.

Хотя Вальдер только что готов был отдать все что угодно в обмен на то, чтобы страдания его жены закончились, сейчас, когда его желание исполнилось, он не почувствовал ни тени облегчения — только глухую, нарывающую боль в груди.

Элика умерла.

Дворец дышал.

Элика ощущала пульс разлитой в камне магии так ясно, как совсем недавно ощущала ток крови в собственных венах.

За последние четыре года она так привыкла к виду королевского дворца, что почти перестала замечать все то, что поразило ее в первый день — огромное, наполненное воздухом пространство главных залов, переливающийся всеми оттенками радуги солнечный свет из многоцветных витражей и мягкое сияние белого мрамора.

Но сейчас королева видела дворец и окружавшую его Адель совсем иначе. Вечный Город не сводился к своим мостовым, домам и площадям, так же как смысл текста не сводим к чернильным знакам на бумаге, а смысл картины — к краскам и холсту.

Под камнем мостовых клубилась первозданная, холодная, враждебная всему живому тьма. Темная магия билась о камень, из которого были сложены дороги, портики и крепостные стены — и бессильно отступала, расшибаясь, как приливная волна о берег. Жители столицы выполняли свою повседневную работу, спорили, смеялись, целовались с беззаботным убеждением, что они живут в самом безопасном месте обитаемого мира. По столичным улицам ходили тысячи людей, не знающих о темной бездне у них под ногами.

Адель стояла, словно воин, прикрывавший не подозревавших об опасности людей своим щитом.

Потом она увидела Вальдера. Он стоял посреди той же самой комнаты, в которую ее внесли несколько дней назад. Должно быть, он ни разу не переступал порога этой комнаты со дня ее злосчастного падения.

За спиной у Валларикса была широкая кровать со скомканными простынями. В этом ворохе запачканных потом и кровью простыней едва угадывалось тело мертвой женщины. Но император не смотрел туда — он развернулся к стоящему рядом Рам Ашаду, на которого он смотрел с неописуемой смесью презрения и гнева на лице.

— Не надо было мне вас слушать, — тихим, но вибрирующим от ярости голосом произнес он. — Теперь я понимаю, почему у вас дурная репутация среди других врачей… Вы делаете вид, что точно знаете, что нужно для спасения больного, но на самом деле вы — авантюрист, который просто полагается на случай и действует наугад.

Рам Ашад шевельнул губами, собираясь возразить, но Валларикс повысил голос :

— Лучше помолчите, если вы себе не враг! Я приказал бы вас арестовать, но, к сожалению, вы пришли во дворец по моей просьбе… и сделали все, что сделали, с моего ведома и моего согласия. Так что приходится признать, что основной виновник смерти Элики — это не вы, а я. Что касается вас, вы больше никогда — слышите, никогда! — не станете нарушать правила, установленные Лекарской коллегией. Вы прекратите корчить из себя великого целителя, которому доступно больше, чем всем остальным врачам, и не будете отступать от проверенных методов лечения, признанных вашими коллегами. Я велю членам городского магистрата тщательно следить за вами. Если я услышу, что вы снова ставите свои эксперименты на больных, то, клянусь Энриксом из Леда, я отправлю вас на плаху раньше, чем вы прикончите кого-нибудь ещё! Вы меня поняли? — глаза Валларикса метали молнии.

Рам Ашад наклонил голову.

— Я понял, государь.

— Прекрасно. А теперь подите вон, — велел Вальдер, махнув рукой на дверь.

Не поднимая глаз, такиец вышел из ее покоев.

После ухода Рам Ашада короткая вспышка гнева, придавшая ее мужу сил, сменилась глубокой апатией. Даже распоряжение прислугой, боявшейся что-то предпринять без прямого приказа императора, пришлось взять на себя мессеру Ирему. Исподтишка бросающие на монарха растерянные, но сочувственные взгляды слуги молча распахнули окна, наскоро прибрали комнату и накрыли мертвое тело королевы тонким белым полотном — а Валларикс все это время так и продолжал стоять посреди спальни, неподвижный, как соляной столп. Казалось, он даже не замечал царившей вокруг суеты. Однако, когда слуги удалились, император вышел из оцепенения и, подойдя к постели, сел на край матраса. Несколько минут он с силой тер лицо ладонями, как будто бы не мог вполне поверить в то, что все, что с ним творится — это не какой-нибудь кошмарный сон. Впрочем, судя по его посеревшему лицу и налитым кровью глазам, Вальдер уже несколько дней не спал как следует и сейчас находился в таком состоянии, когда человек в самом деле пребывает где-то между сном и явью.

Элика предпочла бы, чтобы ее муж заплакал — как в тот день, когда Вальдер узнал о гибели своей сестры — но глаза Валларикса остались сухими. Он так и не пролил ни слезинки — ни в самую первую минуту, ни потом, когда сидел возле кровати, безвольно уронив руки на колени. Впрочем, его помертвевшее лицо выглядело более жалостно, чем самые надрывные рыдания.

Едва ли кто-нибудь из слуг или придворных посмел бы беспокоить императора в минуту его скорби — хотя в глубине души они, возможно, понимали, что ему сейчас не стоит оставаться одному. Но, к счастью, во дворце нашелся человек, который, не задумываясь, отстранил дежурного гвардейца от двери и решительно пересек пустую спальню.

— Государь, сходите к вашей дочери. Она напугана, — негромко сказал он, подойдя к императору.

Валларикс даже не пошевелился и не посмотрел на рыцаря. Его потухший, неподвижный взгляд все так же был прикован к накрытому белым покрывалом телу на кровати. Можно было бы подумать, что он вовсе не услышал сэра Ирема, если бы Вальдер не ответил на его слова.

— Чуть позже. Не сейчас, — глухим, бесцветным голосом произнес он.

Ирем взял сюзерена на плечо.

— Она не может ждать, — сочувственно, но твердо сказал он. — Она всего лишь маленькая девочка, и она уже знает, что случилось. Во дворце нельзя ничего скрыть. Идите к ней немедленно, и покажите ей, что у нее остался хотя бы отец.

В этот момент Элика поняла, что имел в виду ее муж, когда говорил, что Ирем — не тот человек, каким он кажется со стороны. Кем бы он ни был, но он был способен позаботиться о чувствах ее дочери, и Элика пожалела, что уже не сможет его поблагодарить.

 

Вальдера мучали кошмары. Ее муж никогда не был лежебокой, но теперь он просыпался рано утром, вместе с кухонной прислугой, начинающей готовить свежий хлеб, и каждый раз вставал с постели так поспешно, словно она была раскаленной, а по вечерам засиживался за работой допоздна. Никогда прежде он не уделял так много часов в сутках государственным делам. Раньше Вальдер тоже ответственно относился к своим обязанностям, но при этом он уделял много времени другим вещам — придворным праздникам, охоте, фехтованию... и, прежде всего, самой Элике. Теперь Валларикса как будто подменили. Он явно утратил интерес к придворным развлечениям и с головой ушел в работу, видимо, надеясь таким способом отвлечься от терзавших его мыслей.

Валларикс осунулся и побледнел от постоянного сидения в закрытом помещении, а под глазами у него в любое время дня виднелись темные мешки. Лиловый траурный колет, который император не снимал с момента ее смерти, висел на императоре, словно на вешалке. Элике больно было видеть, во что горе превратило ее молодого, обходительного и веселого супруга. Казалось, что человек, которого она любила, разом постарел на десять лет.

В один из вечеров, когда Валларикс снова засиделся над бумагами, сэр Ирем вошел в аулариум правителя и водрузил на стол бутылку белого ландорского и два золотых кубка.

— Что ты делаешь?.. — от удивления Вальдер откинулся на спинку кресла, разглядел бутылку — и нахмурился. — Убери это. Я не буду пить.

— Со всеми этими бумагами вы уже превратились в собственную тень. Вам нужно отдохнуть, — сказал лорд Ирем почти вкрадчиво. Пару секунд Валларикс колебался, явно размышляя, что будет быстрее — выставить Ирема вон или все-таки выпить с ним, чтобы у каларийца не осталось поводов ему мешать.

— Хорошо, разливай, — сказал Вальдер в конце концов и помассировал сперва запястье, а затем, откинувшись на спинку кресла — ноющую шею. — Фэйрова спина… Пожалуй, мне действительно не помешает сделать перерыв.

Ирем разлил вино по кубкам и вручил один из них Вальдеру. Тот слегка кивнул, приняв бокал — и задумчиво сделал несколько глотков, явно не чувствуя неловкости от слишком долгой тишины. Сэр Ирем тоже пригубил из своего бокала, бросая на Вальдера озабоченные взгляды. Судя по лицу мессера Ирема, его первоначальный план не простирался дальше, чем уговорить старого друга выпить с ним. Теперь, добившись своей цели, он не знал, что делать дальше: отвлекать Вальдера от печальных мыслей, направляя разговор на посторонние предметы — или, может быть, наоборот, рискнуть и напрямую спросить у лучшего друга, что он чувствует? Сэр Ирем обладал массой достоинств, но определенно не был мастером решать подобные задачки. Император наконец-то обратил внимание на замешательство своего собутыльника, и во взгляде Вальдера промелькнуло насмешливое сочувствие.

— Не знаешь, как меня теперь разговорить?.. — поинтересовался он.

— Не знаю, — честно признал коадъютор. — Было бы гораздо легче, если бы вы просто горевали. Тогда я… возможно… знал бы, что сказать. Но сейчас у меня такое ощущение, как будто вы вините себя в смерти королевы.

— В смерти?.. Нет. Всего лишь в том, что я позвал к ней этого врача и поверил в его безумные идеи. А до этого отвлекся и позволил ей упасть с этой проклятой лестницы вместо того, чтобы все время держать ее за руку. Беременную женщину!.. Любой болван сообразил бы, что на этих мраморных ступеньках можно поскользнуться. И это не говоря уже о том, что я в принципе позволил ей выйти за меня — и этим погубил ее задолго до ее падения.

Сэр Ирем вскинул удивленный взгляд на императора.

— Вы что же, полагаете…?

— Не просто полагаю — я в этом уверен. Ты не видел лицо Элики — а я был рядом с ней, и я все видел. Здесь не обошлось без темной магии. Но хуже всего то, что я на самом деле всегда знал, что этим все и кончится. Я знал — и все же, как последний эгоист, позволил ей пожертвовать собой.

— Это несправедливо, — возмутился Ирем. — Вы давали королеве выбор — и она выбрала вас.

Вальдер сухо рассмеялся.

— Выбор!.. — полным горького ехидства голосом повторил он. — Как можно что-то выбирать, не понимая, о чем речь?! Мне нужно было сказать ей всю правду сразу — но я не решился это сделать. А потом, когда я представлял, как расскажу ей правду, это всегда выглядело так, как будто бы я обманул ее и заманил в ловушку. И поэтому я просто продолжал ей лгать. Помнишь ту ночь, когда Безликие вторглись в столицу? Тогда я опять солгал. Я сказал ей, что это просто страшный сон.

Рыцарь повел плечом.

— В каком-то смысле, это и был сон. Просто приснившийся одновременно множеству людей. Нет никаких весомых доказательств, что Безликие реально были в городе. Когда я говорю о чем-то, что оно «реально», я хочу сказать — реально, как вот этот стол, — Ирем крепко хлопнул ладонью по столешнице. — Не как темная магия.

— Может, Безликие и сон — но что тогда сказать о тех, кому не удалось проснуться?.. — Валларикс одним глотком допил свое вино. — Ты помнишь того юношу, Одрика Мартелла?

— Естественно, — коротко сказал Ирем.

— Он погиб, чтобы спасти мою жену и дочь.

— Он выполнил свой долг. Как и любой из нас. Ваш отец воевал всю свою жизнь. Он знал, что быть королем — значит, позволить другим людям сражаться и умирать ради тебя.

— Но я даже не могу наградить семью этого юноши за то, что он спас жизнь моих родных.

— У Одрика, как и любого из моих гвардейцев, нет другой семьи, помимо Ордена, — возразил Ирем с оттенком досады. — Вам известно, что любой из нас отказывается от своей прежней жизни, так же как и от своих наследных титулов и прав, когда решает надеть синий плащ. Не беспокойтесь — его братьям по оружию, которые и были настоящей семьей Мартелла, известно, что Одрик пожертвовал собой ради вашей жены и дочери. Мы все чтим его память. Это лучшее, чего он мог бы пожелать.

— Может, и так. Но Элика… я ей солгал. Намеренно ввел в заблуждение. Да и до этого скрывал от нее правду.

— Разве ей было бы лучше, если бы она узнала правду и жила бы в постоянном страхе? Разве не от этого ты хотел ее защитить?.. — судя по тому, что Ирем перешел на «ты», он тоже начал волноваться. Обычно рыцарь игнорировал все настояния Валларикса и соблюдал субординацию даже в тех случаях, когда они были одни.

Вальдер проигнорировал его вопрос. Поняв, что император не намерен отвечать, сэр Ирем решил сменить тему.

— По-моему, вы были чересчур суровы с этим Рам Ашадом, — вылив в кубок императора остаток вина из бутылки, сказал он. — Если смерть королевы правда связана с темной магией — тогда нужно признать, что этот лекарь сделал все, что мог. Но даже если нет, едва ли справедливо обвинять его за то, что он не смог ее спасти. Я навел справки об этом такийце. Он…

— Помолчи, Ирем, — отрезал Вальдер.

Густые, золотисто коричневые брови Ирема слегка приподнялись. Это наверняка был первый раз, когда Валларикс приказал ему молчать и вообще заговорил с ним таким тоном. Тем не менее, рыцарь послушно замолчал. Пару минут спустя Вальдер вздохнул.

— Прости… Ты-то уж точно ни в чем не виноват, и мне не следовало на тебе срываться.

— Ничего, — проворчал Ирем. — Если бы вы сами не вспоминали об этом такийце, то я был бы только рад о нем не говорить. Но какой смысл беречь вас от разговоров о вещах, о которых вы все равно будете думать, только про себя?

— Ты прав, — мрачно признал Вальдер. — Так что ты там узнал?

— Не так уж мало. Для начала, этому Ашаду уже довелось столкнуться с преследованиями из-за собственных занятий. В Айришере его едва не казнили за лечение жены какого-то вельможи.

— Она тоже умерла? — сухо спросил Вальдер.

— Совсем наоборот — она поправилась.

— Тогда что не устраивало ее мужа?

— То, что Рам Ашад — мужчина, и что он, вдобавок, посещал больную тайно, без согласия ее супруга. Можно подумать, вы не знаете этих такийцев... Тот болван скорее согласился бы похоронить свою жену, чем допустить, чтобы другой мужчина прикасался к ней. Кто-то из их прислуги оказался достаточно предан своей госпоже, чтобы тайком провести к ней врача-мужчину, ну а муж, узнав об этом, пустил по его следам каких-то наемных головорезов. Да еще и натравил на лекаря местную власть. Обвинение безумное с начала до конца — работа с ядами и надругательство над трупами! Как будто каждый первый врач не делает того же самого.

— Ты что, успел съездить в Каларию, чтобы все это выяснить? — спросил Валларикс с удивлением.

— Нет, просто задал пару вопросов о нашем такийце, когда списывался с бывшим сюзереном. Попросил наместника узнать о Рам Ашаде все, что можно, и сообщить мне результаты. Признаюсь, я не счел необходимым уточнить, что это — чисто дружеская просьба, а не орденский запрос.

Валларикс мрачно фыркнул.

— Дружеская просьба!.. Полагаю, ты был рад возможности дернуть наместника по совершенно не существенному делу.

— Если честно — да, — с ухмылкой согласился Ирем. — И не надейтесь, что мне станет стыдно. После стольких лет, на протяжении которых он гонял меня по разным поручениям…

— Я помню, — согласился Валларикс. Судя по историям, которые Элика слышала от мужа об их с Иремом совместной юности, бывшей сеньор мессера Ирема и вправду отличался крутым нравом и гонял оруженосца в хвост и в гриву. — Ладно, что еще ты выяснил?

— Я думаю, искали Рам Ашада не особенно усердно, потому что ему удалось покинуть Айришер. Из Каларии он прямиком отправился в Адель. Учитывая его род занятий, это было предсказуемо. Имперская столица, колыбель учености, и прочая, и прочая… — сэр Ирем насмешливо улыбнулся, демонстрируя свое пренебрежение к восторженным провинциалам. — …Мне удалось разыскать капитана корабля, который перевез его в столицу. За время их путешествия такиец помог многим пассажирам и парочке моряков на корабле, так что в конце концов капитан отказался брать с него положенную плату за проезд. Тут Рам Ашаду, полагаю, повезло, поскольку вряд ли у него было хоть что-нибудь сверх этой суммы. Он из тех людей, кто не особенно старается разбогатеть. За восемь месяцев жизни в Адели его положение не стало лучше. Кое-кто из его клиентов платит очень хорошо, но Рам Ашад часто возится с теми, кто вообще не способен заплатить, и много тратит на ингредиенты для лекарств, материал для перевязок и другую подобную ерунду. К тому же, он спустил астрономически большую сумму, чтобы заказать у ювелира хирургические инструменты, которые мастера кузнечной гильдии сочли слишком замысловатыми и слишком маленькими, чтобы взять такой заказ. Всякие щипчики, распорки, иглы и Хегг знает, что еще. Кстати сказать, то золото, которое я отдал ему, когда приглашал его во дворец, Ашад потратил на приобретение лекарств, прежде всего — люцера.

— Вот как?.. — Вальдер выразительно приподнял бровь. — И зачем же, интересно знать, ему понадобилось такое количество люцера?..

Ирем тяжело вздохнул.

— Я полагаю, что он не намерен соблюдать наложенный вами запрет. Но я бы не советовал преследовать его за нарушение приказа. Он действительно очень хороший врач, и многие больные обязаны ему жизнью.

 

Прошло еще несколько недель, прежде чем Валлариксу еще раз напомнили о лекаре. На этот раз имя Ашада вспомнил не лорд Ирем, а чиновник из ратуши, пришедший утвердить принятый магистрантами бюджет.

— Мой лорд, вы приказали сообщать вам о занятиях врача по имени Рам Ашад… — сказал чиновник, когда основной вопрос с бюджетом был улажен.

Валларикс нахмурился.

— Что с ним такое?

— Мой младший письмоводитель пару дней назад обмолвился, что этот Рам Ашад сделал его отцу операцию на глазах. У старика было какое-то бельмо, которое мешало ему видеть. Остальные лекари решили, что тут ничего не сделаешь, но Рам Ашад сказал, что может вставить искривленную иголку ему в глаз и удалить бельмо. Где это видано, чтобы кто-нибудь ковырялся у тебя в глазах!..

— И что, старик ослеп?

— Вроде бы нет. Если верить моему письмоводителю, то он, наоборот, стал лучше видеть.

Вальдер поморщился.

— Тогда с какой стати вы примчались ко мне со своим доносом?

Советник из магистрата вытаращился на императора.

— Вы сами приказали, государь... — напомнил он.

Судя по лицу императора, Валлариксу очень хотелось сказать что-то резкое — во всяком случае, чтобы сдержать этот порыв, ему пришлось довольно сильно прикусить губу.

— Действительно, — холодно сказал он в конце концов. — Что ж… Передайте всем своим коллегам в магистрате, что я был не прав.

— Что, так и передать, милорд? — спросил чиновник недоверчиво.

— Да, прямо так и передайте. Пусть оставят такийца в покое.

Отпустив чиновника, Валларикс вызвал коадъютора.

— Мне нужно выйти в город. Так, чтобы об этом никто не узнал, — заявил он.

— Это небезопасно, — воспротивился сэр Ирем, но Валларикс только отмахнулся.

— Ерунда… Это гораздо менее опасно, чем война в Каларии. Кроме того, ты поедешь со мной. Надеюсь, под охраной главы Ордена я могу чувствовать себя спокойно?

Ирем недовольно покривился, но спорить не стал. Возможно, рассудил, что неожиданный порыв Вальдера все же лучше, чем мрачное безразличие, которое часто охватывало его сюзерена во дворце.

— Тогда возьмите это, — сказал он, скинув с себя орденский плащ и протянув его Валлариксу. — Когда люди видят синий плащ, то замечают главным образом его, и уже не интересуются всем остальным.

Когда они выбрались из дворца, Вальдер надвинул капюшон. На его счастье, пасмурный и ветренный осенний день давал ему все основания закрыть лицо. Прохожие на улицах Адели тоже кутались в плащи и, может быть, втайне жалели, что не потрудились надеть шапку и перчатки, выходя из дома.

Несмотря на серое и неприветливое небо, император выглядел более оживленным, чем обычно. На бледных щеках Вальдера даже выступил румянец. Свежий воздух, холод и движение явно пошли ему на пользу.

— Адель выглядит совсем иначе, когда едешь не по главным улицам и без эскорта. Мне этого не хватало, — поделился император с ехавшим рядом с ним рыцарем.

— Надеюсь, что подобные прогулки не войдут у вас в привычку, — проворчал сэр Ирем. — Я не удивлюсь, если после сегодняшней поездки у меня прибавится седых волос.

Дом, к которому Валларикса проводил сэр Ирем, находился в стороне от главных улиц и выглядел обветшавшим и запущенным — одна из тех построек, которые были втиснуты в кольцо крепостных стен Нижнего города уже во времена правления дан-Энриксов и не предполагались изначальной планировкой города. Высокий трехэтажный дом, верхние этажи которого выдавались над нижним, выглядел довольно несуразно, и с первого взгляда становилось ясно, что комнаты в таком доме будут не особенно комфортными.

Домовладелец, вышедший на требовательный стук мессера Ирема, заметно растерялся, увидев синий орденский плащ на плечах императора и длинный меч на бедре его спутника. Услышав имя Рам Ашада, он немного успокоился, но все-таки спросил :

— У него что, какие-нибудь неприятности?..

— Вовсе нет, — вежливо сказал Вальдер. — Почему вы так решили?

Домовладелец неопределенно повел плечами.

— У него иногда бывают люди, по которым сразу видно, что с ними лучше не связываться. Не подумайте, обычно у него приличные клиенты, — поспешил добавить он. — Но иной раз бывает, что являются какие-то громилы все в крови. На полу в прихожей уже несмываемые пятна. Я тут таких типов навидался — настоящие бандиты, прямиком из Алой гавани. Но если он их и лечил, то в их дела он точно не замешан, сэр. Он сам, считайте, нищий. Деньги его не интересуют. Связываться с "сумеречниками" ради дохода он точно не стал бы, ему на такие вещи наплевать.

Ирем, бывавший в доме врача раньше, дернул подбородком в сторону лестницы, и они с Валлариксом поднялись на второй этаж. Дверь, выходившая прямо на лестницу, была приоткрыта, изнутри слышались голоса.

— …чернослива, выпейте теплой воды, побольше двигайтесь. Вы просто переедаете. Долгая пешая прогулка принесет вам больше пользы, чем любые лекарства, — голос Рам Ашада звучал утомленно, но не узнать его северный акцент было нельзя, и Ирем, обернувшись к императору, беззвучно усмехнулся. — И будьте любезны, передайте своему отцу, что, если его глазу уже лучше, то это не повод перестать прикладывать примочки.

Через несколько секунд на лестницу вышел неприметный мужчина в темной чиновничьей робе. Увидев на лестнице других посетителей, он сдвинулся к стене, чтобы дать им пройти — но секунду спустя узнал мессера Ирема и едва не свернул себе шею, с любопытством оглядываясь на них.

А вот хозяин комнаты, в которую они вошли, не выказал при виде Ирема ни изумления, ни страха.

— Вы пришли меня арестовать? — спросил он сухо. Если при виде орденского плаща ему и сделалось не по себе, то ничто, помимо усилившегося иностранного акцента, не выдавало его чувств.

— Я пришел извиниться, — сказал император, скинув капюшон. — Вы поступили правильно и проявили редкостное мужество. Мне очень жаль, что я был с вами груб. Я сам не понимал, что говорю, и я прошу у вас прощения.

Когда Вальдер открыл лицо, брови у Рам Ашада поползли на лоб.

— И вы решили лично посетить меня нарочно для того, чтобы это сказать?.. — от удивления он не добавил даже «государь» или «мой лорд».

— Я посчитал, что это будет вежливее, чем приглашать вас во дворец. После того, что я наговорил в последний раз, я не имел никакого права вызывать вас к себе.

Такийец, наконец, сообразил, что он сидит в присутствии правителя, и встал со своего расшатанного табурета.

— Вам не за что извиняться, государь, — заметил он. — Когда люди в отчаянии, они часто ищут, на кого обрушить свою злость. Родственники больных, которым мне не удалось помочь, часто желали мне самых чудовищных болезней или смерти.

Валларикс качнул головой.

— Вздумай я проклинать вас и ругаться — это было бы гораздо более простительно, чем заставлять вас выбирать между своим долгом врача и безопасностью. Так что позвольте мне как-то загладить причиненный вам ущерб.

— Вы уже заплатили мне, притом на редкость щедро, — поведя плечом, напомнил Рам Ашад.

— Да, но речь сейчас не обо мне. С того самого дня, как вы приехали в столицу, вы заняты тем же самым, что Белые сестры. Столичный Дом милосердия правительство содержит из собственных средств. Я думаю, что будет только справедливо предложить такую же поддержку вам. Во-первых, я хочу найти для вас достаточно удобный дом, в котором вы могли бы принимать больных и, может быть, даже открыть небольшой госпиталь для тех, кому понадобится долгое лечение. Во-вторых, казна назначит вам достаточное содержание, чтобы вы могли нанять нескольких помощников и покупать необходимые лекарства, не жертвуя собственными нуждами.

Рам Ашад изумленно посмотрел на императора.

— Спасибо, государь. Даже не знаю, что сказать. Это все слишком неожиданно…

— Если идея небольшой больницы не пугает вас своим масштабом, то, скорее, это мне следует вас благодарить. Сестры из Дома милосердия не всегда могут справиться с количеством больных, а прочие столичные врачи, вы сами знаете, не рвутся заниматься подмастерьями или посудомойками. Лечение и содержание больных детей и стариков оплачивает магистрат, но если мы попробуем повесить на них остальных больных — то отцы города точно поднимут бунт. Этот город давно уже нуждался в ком-то вроде вас.

Говоря все это, император улыбался своей прежней, юношески-обаятельной улыбкой, и Элике захотелось верить, что отказ от обвинений в адрес Рам Ашада означает, что Вальдер простил не только ни в чем не повинного такийца, но и самого себя. Но на пути ко дворцу лицо Валларикса снова приобрело мрачное, замкнутое выражение, и она поняла, что все было совсем наоборот. Перестав злиться на такийца, Валларикс остался в полном одиночестве — лицом к лицу со своим горем и терзающим его чувством вины.

 

Элиссив плакала. В четыре года дети достаточно взрослые, чтобы не заливаться плачем, как младенцы, а тихонько всхлипывать в подушку, так что те, кто делил комнату с принцессой, продолжали мирно спать.

Элике больно было видеть дочку плачущей и не иметь возможности взять дочку из ее постели и посадить к себе на колени, поцеловать в щеку и в пробор между каштановых кудряшек, а потом сидеть с ней рядом, пока Лисси не заснет.

Не плачь, малышка, я с тобой, я здесь... — думала королева, хоть и знала, что Элиссив ее не услышит. — Я всегда рядом с тобой. Не бойся. Спи!

К ее большому удивлению, Элиссив в самом деле перестала всхлипывать. Ее лицо сделалось задумчивым, как будто бы она к чему-то прислушивается. Потом она решительно выбралась из своей кровати.

Королева недоумевала, не в силах понять, что задумала ее дочь. Элиссив была умной девочкой. Она знала, что ночью у её дверей стоит гвардеец, который не даст ей выйти в коридор. Так что все, что могла бы сделать Лисси — это пройтись взад-вперед по комнате, а через несколько минут, почувствовав сонливость и замерзнув стоять босиком на мраморном полу, залезть назад в свою постель.

Во всяком случае, так представлялось Элике. Но она недооценила свою дочь.

Элиссив потянула за ошейник спавшего рядом с ее кроватью пса, заставив его встать. Огромный пёс сперва поупирался, но в конце концов, жалобно заворчав, нехотя подчинился девочке, которую ему было поручено беречь. Пса Валларикса звали Бастиар, это был уже немолодой, но умный пёс. Он тоже, видимо, считал, что его маленькой хозяйке стоит лечь в постель.

— Ну же, вставай! — Элиссив снова потянула за ошейник, находившийся чуть ли не выше ее головы.

Пёс тяжело вздохнул и покорно пошел за ней.

Принцесса подошла к двери, и слегка приоткрыла створку, пропуская пса вперёд себя.

— Гулять! — шепнула она псу. Каким бы умным ни был Бастиар, он был всего лишь псом. Услышав знакомое слово, он рванулся в коридор, распахнув створку ещё шире, и привычно повернул в сторону лестницы.

Услышав звук приоткрывающейся двери, гвардеец подскочил от неожиданности. Гладкий бок Бастиара задел его плащ, когда пёс рванул вперёд по коридору, и гвардеец схватился за меч. Однако, обнаружив, что это всего лишь королевская собака, охранник заметно успокоился.

— Ты что, с ума сошел? — сердитым шепотом осведомился он. — Что на тебя нашло? А ну иди назад!.. Назад, я тебе говорю! — он сделал несколько шагов, взял Бастиара за ошейник и потянул его к двери.

На морде пса отражалось усталое недоумение глупостью и непоследовательностью людей. Однако он, в отличие от смотревшего на него гвардейца, заметил Элиссив, выскользнувшую в коридор за спиной рыцаря, и глухо тявкнул.

— Давай, давай, полай мне здесь!.. — проворчал рыцарь, таща упиравшегося пса к двери. — Перебудишь весь дворец, глупая псина.

Лисси кралась вдоль стены, пока не свернула в соседний коридор, а потом побежала, придерживая подол свой вышитой ночной рубашки. Укрепленные на стенах факелы давали достаточно света, чтобы Элиссив легко могла сориентироваться в знакомых ей с детства коридорах. Она знала, где дежурит охранявшая дворец охрана и проходят караульные. Но оказалась не готова к столкновению с мессером Иремом, допоздна задержавшимся в комнатах императора. Увидев девочку, рыцарь застыл от изумления.

— Как вы здесь оказались, ваше высочество? — помедлив, спросил он.

— Я ищу свою маму! — выпалила Лисси.

До сих пор Элика никогда бы не подумала, что Ирем может выглядеть испуганным, но слова Лисси явно выбили из колеи. Пару секунд он собирался с мыслями, явно не зная, что сказать.

— Принцесса, ваша мама... Вы же знаете, что ее больше нет, — сказал он наконец. Элике даже стало его жаль.

— Я ее слышала. Слышала ее голос.

— Вам приснился сон.

— Я не спала! — Элиссив топнула ногой.

Ирем помедлил — а потом внезапно опустился на одно колено, так, что его голова оказалась почти на одном уровне с лицом Элиссив.

— И что она вам сказала? Ваша мама.

— Вам-то что? Вы мне не верите!

— Я верю. Если вы уверены, что вы не спали — значит, так оно и есть. Так что она сказала?

Элиссив помедлила, явно колеблясь, стоит ли доверять этой внезапной перемене в поведении мессера Ирема. Но, видимо, ей всё-таки очень хотелось с кем-то поделиться сделанным открытием, поскольку через несколько секунд она все же ответила.

— Она сказала мне, что она здесь. — Голос у Лисси задрожал. — Мама сказала мне, что она здесь! Если она так сказала, значит, это правда. Моя мама никогда не врёт.

— Вы правы. Ваша мама никогда не врёт. А что ещё она вам говорила?

— Чтобы я не плакала и не боялась. Я не плакала, она ошиблась, — независимо добавила Элиссив. — То есть — ей просто так показалось... Она говорила, что она со мной. И что я могу спать спокойно.

— Думаю, ваша мама хотела, чтобы вы заснули, а не бегали по коридорам. Вы простудитесь. Ее бы это огорчило.

Лицо Лисси покраснело.

— Вы даже не верите, что она в самом деле была там! Вы ничего не понимаете!

— Я же сказал, что верю вам. Но я думаю, что, если ваша мама говорила с вами в вашей комнате, то именно туда вам и следует вернуться. Если бы вы, например, услышали мой голос здесь, то вы ведь не пошли бы искать меня в Гобеленном зале?

Ирем подождал ответа, но Элиссив опустила голову, глядя себе под ноги.

— Разрешите, я вас провожу, — сказал мужчина, подхватив девочку на руки. Элиссив так устала, что даже не воспротивилась такому произволу.

Пока Ирем нес ее по коридору, Элиссив молчала, но потом внезапно всхлипнула.

— Это был просто сон. На самом деле она не могла бы со мной говорить — ведь так?

— Не знаю, моя леди. Это очень необычный город... Говорят, что даже Альды по ночам иногда возвращаются в свою столицу, чтобы посмотреть на то, что здесь творится. Я, правда, в это не верю, но Саккронис верит, а он совершенно точно не дурак. И я бы не решился обвинить его в бесплодных суевериях, — голос мессера Ирема звучал задумчиво. Зная характер коадъютора, Элика могла бы поклясться в том, что друг Вальдера ни на йоту не верит собственным словам, однако выглядел он вполне убедительно.

— Вы думаете, моя мама тоже стала Альдом? — в глазах Элиссив загорелось любопытство.

— Вряд ли. Я не думаю, что человек может стать Альдом. Но, если считать, что Альды могут навещать Адель, то почему бы вашей маме тоже не вернуться на минутку, чтобы убедиться в том, что у вас все в порядке?

 

При виде сэра Ирема с Элиссив на руках гвардеец, охраняющий спальню принцессы, побледнел.

— Мессер... — только и смог промолвить он.

— Потом, — коротко сказал Ирем. И, нагнувшись, осторожно опустил девочку на пол.

— Ложитесь спать, ваше высочество, — нейтральным тоном сказал он. — Добрых снов. Думаю, мы не станем беспокоить вашего отца рассказом о вашей ночной отлучке.

Когда Элиссив проскользнула в комнату, и дверь за ней захлопнулась, Ирем прерывисто вздохнул — и вытер пот со лба. А потом, отмахнувшись от пытавшегося с ним заговорить гвардейца, раздражённо развернулся и ушёл.

— Что это за скандал произошел вчера за ужином?.. — спросил Валларикс, разбиравший свою утреннюю корреспонденцию.

Сидевший в аулариуме сюзерена Ирем сделал неопределенный жест.

— Дамы поссорились во время танцев. К счастью, ссору удалось остановить, прежде чем кто-то пострадал. Кто мог подумать, что в наших прелестных девушках может быть столько боевого пыла!

— Ты, кажется, тоже очень кстати оказался рядом, — заметил Вальдер.

— За столом я беседовал с обеими участницами ссоры. Если я правильно понял, каждая из них надеялась, что, если подойти ко мне и продолжить эту беседу после ужина, я приглашу ее потанцевать. Что было дальше, не вполне понятно. То ли кто-то специально наступил кому-то на ногу, то ли прекрасной леди Инбер это только показалось...

— Совести у тебя нет, — сказал Вальдер. — Всем этим девушкам лучше было бы обратить внимание на тех, кто может и готов на них жениться, а не тратить свое время на тебя.

Ирем пожал плечами.

— Ну, это как посмотреть… Я полагаю, что делаю их будущим мужьям большое одолжение. Лучше пусть эти девушки разочаруются во мне сейчас, чем начнут сравнивать меня с супругом уже после свадьбы!

Валларикс покачал головой, как будто признавая, что пытаться устыдить мессера Ирема было бессмысленно, и вернулся к своим бумагам.

Пользуясь тем, что Валларикс не видит выражение его лица, рыцарь смотрел на сюзерена с мягкой, почти снисходительной усмешкой. Валларикс был просто неспособен осознать, что молодые девушки, все время увивавшиеся вокруг императора и его друга, в половине случаев искали вовсе не внимания мессера Ирема.

Надежда увидеть свою дочь или племянницу новой супругой императора заставила имперских рыцарей и лордов состязаться не в расходах на оружие и боевых коней, а в тратах на роскошные наряды и учителей музыки и танцев для собственных дочек. Наиболее дальновидные нанимали также учителей поэзии, риторики, истории и философии, делая ставку на любовь Валларикса к этим искусствам. Двор наполнился молодыми, образованными и очень красивыми девицами, большинство из которых никогда не знали прежней королевы, и видели в молодом, учтивом и красивом императоре, так глубоко скорбящем о своей супруге, романтического персонажа из баллад и рыцарских романов, которого было очень лестно спасти от тоски и вернуть к жизни собственной любовью.

Помешать этим девицам докучать Валлариксу было поистине трудной задачей, и тут требовались самые решительные меры.

В глубине души Ирем наверняка считал, что его другу не стоит так решительно ставить на своем сердце крест, но, раз Вальдер желал скорбеть о королеве, Ирем был готов ему помочь, и прилагал все силы, чтобы оттянуть внимание придворных дам от друга на себя.

Валларикс, в простоте душевной, даже не подозревал, что большинство этих шестнадцати и семнадцатилетних девушек открыто флиртовали с ним. Ему казалось очевидным, что всех этих юных девушек — в его глазах почти детей — должны занимать молодые неженатые аристократы, а не король-вдовец, который носил траур и почти не принимал участия в придворных развлечениях.

Ирема это откровенно забавляло, но открывать императору глаза он не спешил.

Пару минут спустя Валларикс снова обратился к рыцарю.

— Смотри, что пишет мне леди Лан-Дарен, — сказал он, имея в виду свою тещу и мать Элики. — «Любезный зять и государь, простите, что осмеливаюсь отрывать»… ну и так далее, и все тому подобное, это не интересно… Важно вот что : «Юлия, моя вторая дочь, в детстве была очень близка с нашей возлюбленной покойной королевой, и тяжело приняла весть о ее гибели. Хотя срок траура давно прошел, Юлия до сих пор избегает общества людей и выглядит подавленной. Смерть любимой сестры стала для нее большим ударом, и мы с мужем опасаемся за ее здоровье».

Валларикс озабоченно нахмурился.

— Должен признать, выглядит это все достаточно безрадостно. Леди Лан-Дарен спрашивает, нельзя ли устроить визит Юлии в Адель, чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей.

Коадъютор коротко пожал плечами.

— У брата ее мужа особняк в столице, — сказал он. — Ей следовало бы писать ему.

— Может, она боится, что внезапный приезд сестры Элики вызовет у меня тяжёлые воспоминания? — предположил Вальдер. — Это ведь будет совсем как тогда — мессер Лан-Дарен представляет ко двору свою племянницу. А если она еще и похожа на сестру!.. Я, кажется, встречался с леди Юлией на свадьбе, но совсем ее не помню. Вполне может быть, что сейчас, когда Юлия стала старше, они с Эликой — одно лицо. Неудивительно, что ее мать сначала написала мне. Очень любезно с ее стороны было подумать о таких вещах заранее.

— Возможно, — признал Ирем, оценив изображенную Валлариксом картинку по достоинству. — Ну, тогда пригласите ее сами.

— Да. Так я и сделаю, — кивнул Вальдер. И, помолчав, добавил:

— Я не знал, что они с королевой были так близки. Элика иногда рассказывала про свою семью, но мне не приходило в голову, что ей может их не хватать. Может, она стеснялась попросить о том, чтобы я пригласил их ко двору? Наверное, мне стоило бы догадаться самому. Она могла подумать, что я никогда не говорю об этом потому, что не хочу видеть здесь ее родных...

Ирем поморщился.

— Да бросьте, государь. Я думаю, у королевы просто не хватало времени, чтобы скучать. У вашей жены было много обязанностей при дворе. Так что навряд ли стоит удивляться, что свободные минуты она хотела сохранить для своей дочери и вас.

— Наверное, ты прав, — признал Вальдер. — Ну что ж, я напишу леди Лан-Дарен, и мы постараемся отвлечь бедняжку Юлию от ее горя.

Элика подумала, что этого следовало ожидать. На самом деле, удивляло уже то, что ее мать ждала целых два года, прежде чем предпринять подобный демарш. Может быть, она думала, что следует дать императору время оправиться от горя, чтобы просьба помогать кому-нибудь другому не вызвала у Вальдера раздражения?.. Во всяком случае, сейчас это казалось Элике самым правдоподобным объяснением.

Раньше Элика всегда старалась ограждать Вальдера от контактов с ее родственниками, и ни разу за время их брака не показывала мужу свою переписку с матерью. Вальдер, скорее всего, был бы возмущен, расстроен и обескуражен тем, что писала его жене Аталия Лан-Дарен.

Когда стало ясно, что Элика будет королевой, мама восприняла это, как дар судьбы, который должен круто изменить их жизнь, и преисполнилась честолюбивыми надеждами. Она считала само собой разумеющимся, что Валларикс пригласит отца своей невесты в государственный совет и наградит своего тестя землями и титулами. Элика, по мнению Атталии, должна была рассматривать свое замужество, как шанс на возвышение своей семьи. Маме казалось просто неприличным, что дядя Элики заседает в Круге лордов и имеет особняк в столице, а младшая ветвь семьи Лан-Дарен, несмотря на близкое родство с семьей правителя, не получит таких же привилегий.

Свадьба, которая рисовалась Элике счастливым и ничем не омраченным днем, едва не обернулась катастрофой. Валларикс снабдил родню жены отрядом для сопровождения в столицу и выделил им на время свадебных торжеств апартаменты во дворце, но родственников новой королевы откровенно затмевали представители старой аристократии вроде Дарнторнов и Фин-Флаэннов, и мама пребывала в постоянном раздражении. В конце концов, это же дочь Лан-Даренов, а не какая-нибудь из наследниц древней знати, станет новой королевой, и Вальдер, по ее мнению, должен был не жалеть ни сил, ни средств на то, чтобы старые аристократические семьи ясно осознали и прочувствовали этот факт.

В результате, когда праздники закончились, и ее родственники — так и не дождавшиеся новых титулов и приглашения в совет — покинули столицу, негодуя на «неблагодарность» императора, Элика ощутила не тоску из-за разлуки со своей семьей, а чувство облегчения.

Юлия была следующей по старшинству после нее, и в своих письмах мать неоднократно намекала, что Элике следует включить ее в число своих придворных дам. Но королева слишком ясно понимала, что, стоит Юлии оказаться при дворе, как просьбам не будет конца. А значит, ей придётся либо во всем потакать младшей сестре, либо изо дня в день терпеть ее обиды и претензии.

Юлия захочет иметь лучших лошадей, лучшие драгоценности, лучшие платья, и удовлетворить ее аппетиты будет невозможно, потому что она будет постоянно сравнивать себя с первыми дамами в столице и с самой Эликой — и чувствовать себя несправедливо обойденной. И, конечно, мама снова встанет на сторону Юлии и станет говорить, что Элика совсем не думает о собственной семье... Им невозможно будет объяснить, что сама Элика не покупала свои украшения и что в домашней обстановке она одевается довольно скромно, а такие вещи, как бриллиантовая диадема королевы Дженвер, просто перешли к ней по наследству. Элика воспринимала фамильные драгоценности дан-Энриксов точно так же, как Вальдер — Крылатый трон: было бы гораздо приятнее выслушивать послов и принимать просителей, сидя в обычном кресле, но статус обязывал соблюдать предписанный церемониал.

Но объяснять что-то подобное леди Аталии было бессмысленно.

Потерпев неудачу с Эликой, мама попробовала написать лорду Лан-Дарену, который когда-то сам предложил взять свою старшую племянницу в столицу — но, похоже, дядя тоже не стремился связываться с Юлией. Поэтому на все намеки и прямые просьбы матери шутливо отвечал, что он и так уже лишил их родовые земли самой завидной невесты, и не хочет похищать у местных женихов еще одну. «Уверен, отъезд Юлии повергнет всю нашу знать в отчаяние, — писал он. — Я слышал, что она считается первой красавицей».

Можно себе представить, как подобные ответы злили мать.

И вот теперь, когда Элики не стало, мама решила снова попробовать добиться своей цели, обратившись непосредственно к Вальдеру.

В то, что Юлия действительно убита горем, Элике не верилось. Конечно, Юлия была ее сестрой и они росли вместе. Нежной дружбы, на которую ссылалась мать в своем письме, между ними не было — в детстве они ругались, ссорились и отнимали друг у друга платья и игрушки так же часто, как вместе играли, делились мечтами и секретами или придумывали способы нарушить какой-то очередной родительский запрет. Юлия, в целом, нравилась Элике даже меньше их младших сестер, поскольку она была маминой любимицей и не стеснялась пользоваться своим положением, бегая ябедничать или переваливая общую вину на остальных. Но, вполне может быть, что, если бы мама оказывала предпочтение не Юлии, а кому-то из них, они вели бы себя точно так же. В целом они с Юлией ни разу не поссорились так сильно, чтобы им не захотелось помириться на второй же день, и, став постарше, Элика никогда не держала на сестру обиды за поступки, которые она совершала в детстве.

С другой стороны, чем старше они становились, тем сильнее отдалялись друг от друга, и после того, как Элика отправилась в столицу, отношения практически оборвались — за все пять лет, которые она жила в Адели, они обменялись всего парой писем. Не из-за какой-то ссоры — просто им было особо нечего сказать друг другу.

Элика прекрасно понимала, что Вальдера самым беспардонным образом обманывают, играя на его любви к ней, но не могла вмешаться и сказать, что на письмо ее матери лучше всего ответить вежливым отказом.

И Валларикс, судя по всему, уже захваченный идеей поддержать другого человека, который воспринимал потерю Элики так же мучительно, как и он сам, тут же взялся писать ответ леди Лан-Дарен, сообщая о своем желании пригласить Юлию в Адель.

 

Опасения Валларикса насчёт того, что с виду Юлия окажется слишком похожей на покойную сестру, не соответствовали истине. Если внешность самой Элики была обычной и ничем не примечательной, то Юлия с самого детства была очень хороша собой. Наверное, это было еще одной причиной особой любви Аталии Лан-Дарен к своей второй дочери — ведь мама и сама когда-то считалась редкой красавицей, так что хорошенькая Юлия должна была казаться ей продолжением самой себя.

В тот раз, когда Валларикс пригласил Лан-Даренов на свадьбу, он был слишком поглощен своей невестой, и совсем не обратил внимания на внешность Юлии. Поэтому на этот раз, разглядев, наконец, свою сноху, Валларикс удивленно поднял брови.

«Королева часто говорила мне, что вы красавица и что у вас отбою нет от женихов, — сказал Вальдер. — Но я всегда считал, что ей руководит обычная любовь к младшей сестре. Теперь я вижу, что моя жена нисколько не преувеличивала. Вы и в самом деле ослепительно красивы, месс Лан-Дарен. Ваш приезд, вне всякого сомнения, доставит нашим рыцарям большое удовольствие!».

Юлия, не привыкшая к обыденной придворной куртуазности, явно была в восторге от такого комплимента, да к тому же исходящего лично от короля.

Валларикс не умел ничего делать наполовину, так что, вызвавшись отвлечь сноху от ее горя, приложил все силы, чтобы принять Юлию с особенным радушием. На правах родственницы ее усадили рядом с императором, за королевский стол на возвышении, а напротив нее на высоких подушках сидела Элиссив, что само по себе было признаком исключительной торжественности ужина. В свои неполные семь лет принцесса обедала и ужинала обычно в своих комнатах, под наблюдением придворных дам, и получала право сидеть за одним столом со взрослыми только в особых случаях. Так что приезд Юлии превращался в такое же значимое событие, как наступление Эйслита или годовщина коронации. Будь мама здесь и знай она все эти тонкости дворцовой жизни, она, вероятно, была бы довольна.

Юлия никогда еще не видела свою племянницу, и за столом ее взгляд то и дело устремлялся на принцессу — отчасти, конечно, потому, что Элиссив была почти точной копией Элики в том же возрасте, но еще больше потому, что Юлия, скорее всего, никогда не видела маленькой девочки, которая была бы одета и причесана, как взрослая, и — что казалось уж совсем невероятным — ни на мгновение не забывала про свое королевское достоинство. В своем туго зашнурованном корсаже, с косой, уложенной короной вокруг головы, Элиссив больше походила на картину или на красивую и тщательно наряженную куклу, чем на настоящего ребенка. Принцесса вежливо улыбалась самой Юлии и остальным гостям, говорила мало и обращалась к сидевшему рядом с ней отцу настолько рассудительно, что казалась гораздо старше своих лет.

После ужина Вальдер пригласил гостью в свои покои, чтобы там спокойно побеседовать за бокалом оремиса. Правила придворной куртуазности гласили, что выпить вина наедине с какой-то дамой мог либо давно знакомый с нею человек, либо любовник на свидании. Однако Юлия, не знающая этого, была разочарована, что император не велел подать вина, как сделал бы любой хозяин в их краях.

В последние два с лишним года Валларикс ни разу не принимал в своих личных покоях хоть кого-нибудь, кроме мессера Ирема и Рам Ашада, но при этом было непохоже, что компания едва знакомой женщины стесняет императора. За ужином он спрашивал ее о том, как прошло ее путешествие в столицу, потом расспрашивал Юлию о ее домашних, а теперь от разговоров о родне Лан-Даренов и их фамильном замке плавно перешел к вопросам о совместном прошлом Элики и Юлии.

Элика видела, что ее младшая сестра, которая в торжественной обстановке Зала Тысячи Колонн воспринимала Валларикса исключительно как короля, и потому держалась скованно, теперь, ощутив неподдельный интерес своего собеседника к ее словам, мало-помалу увлеклась беседой и начала вспоминать разные случаи из того времени, когда Элика еще не отправилась в Адель.

В конечном счете, она спохватилась, что рассказывает о совсем уже не подходящих для такого случая вещах — вроде того, как в детстве они с Эликой случайно обнаружили, что водосточное отверстие на галерее замка позволяет явственно расслышать все, что происходит в кухне, и узнали кучу важной информации из сплетен замковой прислуги.

Осознав, с кем она разговаривает, Юлия смутилась.

— Извините, государь... Я тут болтаю о какой-то ерунде, — пробормотала она в полном замешательстве.

— Ну что вы, леди Юлия. Мне это очень интересно, — возразил Валларикс, слегка запнувшись на обращении к снохе. И тут же улыбнулся, словно извиняясь. — Вам не покажется слишком бесцеремонным, если я и дальше буду звать вас «леди Юлия»?..

Скулы у Юлии порозовели.

— Нет, государь. Я буду только рада, если вы будете звать меня по имени, — ответила она.

Элике грустно было видеть, что Юлия придает этой мелочи излишнее значение, относя его на счет собственного обаяния и красоты. Будь сестра проницательнее — и будь она в тот момент способна думать о ком-нибудь кроме самой себя — Юлия, несомненно, догадалась бы, Валлариксу тяжело заставить себя выговорить «месс Лан-Дарен». Так он обращался к Элике в самом начале их знакомства, когда будущая королева была для него всего лишь одной из придворных дам.

Приняв слова Валларикса за шаг к сближению, Юлия оказалась в трудном положении. Продемонстрировать свою симпатию кому-нибудь вроде Валларикса, не нарушая этикета, крайне сложно. Но, надо признать, что сестра с блеском вышла из сложного положения.

— Ваша с Эликой дочь — очаровательный ребенок. Я привыкла думать, что моя племянница — еще совсем малышка, но сегодня она показалась мне совсем большой... Мне очень жаль, что я не знала ее раньше!

Валларикс улыбнулся.

— Не волнуйтесь, леди Юлия... Элиссив не всегда ведет себя так чопорно, как сегодня за ужином. Если вы опасаетесь, что она слишком быстро выросла, и у вас уже никогда не будет маленькой племянницы, то не тревожьтесь. Моя дочь бывает очень разной.

Дальнейшие события могли бы показаться драматичным подтверждением этого замечания Валларикса, если бы только они представляли из себя что-нибудь необычное. Валларикс как раз рассказывал своей гостье о том, как Элика фактически сделала ему предложение (известие о том, что ее скромница-сестра решилась первой объясниться в своих чувствах, да еще и императору, повергла Юлию в глубокий шок), когда их разговор прервало появление дежурного гвардейца, явно ощущавшего себя предельно некомфортно от того, что он мешает императору беседовать с сестрой покойной королевы. Глядя в пол, молодой рыцарь смущенно спросил, не будет ли король так добр, чтобы уделить одну минуту леди Рисвелл?.. У нее и остальных придворных дам возникли какие-то затруднения с принцессой, и она настаивает, что дело не терпит отлагательства. Он бы послал ее к мессеру Ирему, будь коадъютор во дворце, но мессер Ирем, как назло, в отъезде, так что приходится беспокоить императора.

Валларикс только удивленно шевельнул бровями на упоминание об Иреме, а вслух сказал :

— Конечно, пусть войдет.

Фрейлина, вошедшая в гостиную Валларикса, была женщиной средних лет, причем довольно полнотелой, так что после непривычно быстрой для нее ходьбы по коридорам ее лицо было покрыто красными пятнами, а дыхание прерывалось.

— Простите, мой лорд. Мне, правда, очень жаль отрывать вас от дел... но я боюсь, у меня просто не было другого выхода! Ваша дочь никого не хочет слушать. Может, она послушает хотя бы вас.

— Прошу, месс Рисвелл, не волнуйтесь так, — сказал Валларикс. В отличие от Юлии, он совершенно не казался выбитым из колеи этим вторжением. — Присядьте и спокойно расскажите нам, что, собственно, случилось. Если хотите, я прикажу налить вам бокал оремиса.

— Нет, государь, благодарю вас, но я не могу задерживаться, — возразила фрейлина. — Я обещала остальным, что пойду прямо к вам.

— Понятно. Ну так что случилось?

— Принцесса с ее подругой, месс Гефэйр, заперлись в библиотеке. Мы уже целый час стучим и требуем, чтобы они шли спать, но они утверждают, что это осада Западного форта, и отказываются открывать дверь. Это неслыханно! Не можем же мы попросить гвардейцев ее выломать...

— Да, в самом деле, это было бы довольно неприятно. И к тому же, как известно, оба штурма Западного форта завершились неудачей, — чуть заметно усмехнулся Валларикс. — Что ж, в таком случае, я пойду с вами и буду вашим парламентером.

С этими словами он поднялся на ноги, показывая, что готов последовать за фрейлиной немедленно.

Дама определенно была недовольна такой легкомысленной реакцией. Она бы предпочла, чтобы Валларикс рассердился, услышав об этой дикой выходке собственной дочери. Но, видя, что Вальдер воспринял это сообщение с такой невозмутимостью, достойная дама была вынуждена сдерживать свое негодование.

— Простите, Юлия, — сказал Валларикс сестре Элики. — Надеюсь, что мы сможем продолжить нашу беседу завтра.

Но Юлии явно не хотелось уходить к себе, так что она рискнула попросить:

— Можно мне с вами, государь?.. Если только мое вмешательство в ваши семейные дела не кажется вам неуместным, — поспешно добавила она, сообразив, что императору может быть неприятно, что его наследница предстанет перед гостьей в таком неприглядном свете.

Но Вальдер только повел плечом.

— Пойдемте, конечно, если вам так хочется, — сказал он Юлии. — Так вы, во всяком случае, увидите, что впечатление, которое Лисси произвела на вас за ужином, было несколько однобоким.

Когда они дошли до дверей императорской библиотеки, их глазам предстало зрелище, которое, действительно, отчасти походило на осаду крепости. У запертых дверей столпилось несколько придворных дам, а кроме этого — с полдюжины гвардейцев. Эти молодые рыцари, в отличие от дам, явно считали эту ситуацию отличным развлечением. Придворных дам ухмылки орденских гвардейцев откровенно раздражали — легко им стоять тут и веселиться, как зевакам на осенней ярмарке, раз уж ответственность за воспитание наследницы и ее поведение лежала не на них!

Впрочем, при виде императора усмешки молодых людей тут же сменились подобающе серьезным выражением.

— Итак?.. — спросил Вальдер, приблизившись. — Я вижу, дверь они по-прежнему не открывают?..

— Нет, государь! — выпалила одна из дам. — Вот, посмотрите сами...

Она приблизила лицо к дверному косяку, а потом громко и отчетливо сказала :

— Принцесса, сколько вы еще намерены продолжать эту глупую игру? Откройте дверь! Вам давно пора спать!

— Я уже двадцать раз вам говорила, что я не принцесса, — раздалось из-за двери. — Я бесстрашная королева Беатрикс!..

Голос казался сдавленным от смеха, а под конец Лисси и вовсе не смогла сдержаться и довольно громко фыркнула, после чего обе стоявшие за дверью девочки стали смеяться в голос.

Они явно были в восторге от этой новой игры.

— Королева Беатрикс не возглавляла оборону Западного форта, — заметил Валларикс, подойдя к двери.

Смех тут же стих, как будто бы его обрезало ножом. За дверью наступила тишина.

Вмешательство Валларикса явно повергло «осажденных» в полную растерянность. Было похоже, что Элиссив и ее подруга до последнего не верили, что кто-то из придворных дам способен воплотить в действительность свои угрозы и на самом деле пойти к императору. Из чего следовало, что подобные угрозы слишком часто и по самым разным поводам употребляются впустую.

Юлия выжидательно смотрела на Валларикса и явно ожидала, что он прикажет девочкам сейчас же выйти из библиотеки. Но император всего лишь сказал :

— Если _ваше величество_ не хочет отобрать у сэра Ирема Стальную звезду, врученную ему за оборону крепости — что было бы, по-моему, весьма несправедливо — то вам стоит прекратить вашу военную кампанию и открыть дверь.

За дверью лязгнул выскользнувший из пазов засов, и все смогли увидеть раскрасневшуюся от долгого смеха Лисси и ее подругу. Обе выглядели донельзя смущенными и, судя по всему, сами не знали, что им теперь делать или говорить.

— Я полагаю, что вам стоит извиниться перед дамами, — сказал Валларикс ровным голосом. — Я не хочу, чтобы вы втягивали ваших наставниц в свои игры. То, что вы заставили взрослых людей плясать перед дверью и упрашивать вас выйти, просто возмутительно. Это неуважение сразу и к вашим дамам, и к другим придворным, и ко мне.

— К тебе?! Но почему? — вскинулась Лисси.

— То есть насчет того, что это — проявление неуважения ко всем, кроме меня, вопросов нет? — невесело хмыкнул Валларикс. — Уже хорошо. А ко мне — потому, что это _я_ поручил этим женщинам заботиться о твоем воспитании. А вы с Лейдой ведете себя так, что мне потом приходится за вас краснеть...

— Мы ничего такого не хотели, — потупившись, пробормотала подруга Лисси — темноволосая девочка, выглядевшая на год или на два старше принцессы. — Мы собирались только пошутить, а потом просто... увлеклись. И уже не могли остановиться. Извините нас, пожалуйста.

Валларикс мельком посмотрел на девочку.

— Месс Лейда, я ничуть не сомневаюсь в том, что, если даже вы и «увлеклись», то мне точно известно, кто из вас увлекся первым, — сказал он, и в его голосе проскользнула нотка усталости, которая заставила Элиссив совершенно сникнуть.

— Я больше не буду так шутить! Честное слово! — выпалила она с тем же пылом, с которым пару минут назад изображала Бесстрашную Беатрикс. Элиссив повернулась к дамам. — Простите меня, пожалуйста. Мне правда очень, очень жаль! Это и в самом деле было глупо. И невежливо.

— Теперь я вас оставлю, — сказал Валларикс, убедившись, что его дальнейшее вмешательство не требуется, и предлагая руку леди Юлии, чтобы вернуться в свои комнаты.

— ...Видите, — сказал он своей спутнице, когда они отошли на значительное расстояние от дворцовой библиотеки. — Как я уже сказал, ваше первое впечатление о моей дочери было не совсем верным.

Юлия только кивнула, явно ошарашенная хладнокровием Валларикса.

 

Валларикс сдержал обещание, которое он дал леди Аталии, и искренне старался развлекать сестру своей жены. Он подарил Юлии исключительно красивого охотничьего сокола, и сам тоже стал чаще отвлекаться от своей работы, чтобы съездить с ней на соколиную охоту. Это пошло ему на пользу — теперь, когда он не сидел так много в четырех стенах, нахмурив лоб и погрузившись в изучение каких-нибудь бумаг, а скакал вместе с Юлией и другими придворными по весенним полям, Вальдер избавился от утомления и бледности, а в его глазах появился прежний блеск. Придворные внезапно обнаружили, что их король впервые за последние два года начал интересоваться придворными развлечениями, и двор начало лихорадить от какого-то особенного праздничного возбуждения. На первый взгляд, все вроде бы шло так же, как всегда — Вальдер по-прежнему не танцевал, а выступления придворных музыкантов и поэтов он и раньше всегда слушал с интересом. Но придворные, чуткие к малейшим изменениям в манерах императора, явно почувствовали, что Валларикс наконец-то начинает оживать, как будто пробуждаясь от своего горького оцепенения, и его двор мгновенно охватило радостное оживление.

— Никогда бы не подумал, что мое уныние настолько заразительно. Уверен, что сэр Ирем просто не узнает двор, когда вернется из своей поездки, — с усмешкой сказал Валларикс, гуляя с Юлией по залитому майским солнцем парку. — И все это — исключительно благодаря вам. Я очень рад, что вы приехали в Адель. В последние недели я все чаще начинаю думать...

Судя по жадному взгляду Юлии, ей было очень интересно, как Валларикс собирается продолжить эту мысль — но тут из глубин парка неожиданно раздался отчаянный детский крик, и глаза императора испуганно расширились.

— Лисси!.. — ужасно побледнев, пробормотал Вальдер. И, не раздумывая, бросился в ту сторону прямо через цветочные кусты.

На лице Юлии причудливо смешались выражения испуга и досады. Не желая оставаться в стороне, она подобрала тяжелый бархатный подол и поспешила вслед за императором.

Валларикс, разумеется, опередил ее и первым добежал до находившегося в стороне от прогулочных парковых дорожек вяза, к узловатой ветке которого крепилась подвешенная к канатам длинная доска. Качели еле заметно покачивались, а прямо под ними на траве ничком лежала маленькая девочка.

Самая молодая из придворных дам, смотревших за наследницей, с белым испуганным лицом пыталась оттащить от бесчувственной девочки заливавшуюся плачем Лисси, то и дело оборачиваясь и пытаясь звать на помощь. Голос у девушки дрожал, так что призыв звучал неубедительно, как будто бы она сама не очень верила в успех. И в самом деле, в этой отдаленной части парка ее вряд ли мог бы кто-нибудь услышать, если бы Валларикс с Юлией случайно не бродили по соседству и не слышали недавний вопль ужаса — куда более громкий и пронзительный, чем голос молоденькой фрейлины.

Другие девочки, игравшие вместе с принцессой и ее подругой, с круглыми от ужаса глазами топтались вокруг, явно не зная, что им теперь делать. Растерянность и нескрываемый испуг наставницы повергли их в полное замешательство, так что никто не догадался побежать за взрослыми. Внезапное вмешательство Валларикса и Юлии пришлось как нельзя кстати. Увидев императора, Элиссив, кажется, немного успокоилась и, наконец, позволила придворной даме притянуть ее к себе, а Вальдер поднял потерявшую сознание подругу дочери на руки и сказал придворной даме:

— Пожалуйста, успокойте девочек и уведите их отсюда. Я сам отнесу месс Гефэйр во дворец.

И, видимо не слишком веря в способности дамы справиться с этим нехитрым поручением, сам сказал девочкам:

— Лейда ушиблась при падении, но я уверен, что ничего страшного с ней не случилось. Она скоро придёт в себя. Лисси, не плачь, все будет хорошо. Я вызову к Лейде врача.

Закончив с этим, Валларикс быстро зашагал в сторону дворца, явно не слишком тяготясь такой маленькой ношей.

Лисси, вырвавшись из рук у обнимавшей ее дамы, побежала вслед за ним.

— Ваше высочество! Вернитесь! Вашему отцу сейчас не нужно, чтобы его кто-то отвлекал! — крикнула дама вслед принцессе, но звучало это совершенно безнадежно. Она явно понимала, что Элиссив ее не послушает.

Юлия оглянулась на несчастную наставницу принцессы и на девочек, которые сбились вокруг нее, как овцы вокруг своего растерянного пастуха, и тоже поспешила следом за Валлариксом.

— Что за бардак!.. — в сердцах пробормотала Юлия, пользуясь тем, что торопившийся Валларикс далеко опередил ее и не мог слышать этот нелицеприятный отзыв о происходящем.

К вящей досаде Юлии, Валларикс отказался отдать девочку дежурному гвардейцу, поспешившему на помощь императору, и сам отнес ее наверх. По пути она, очевидно, стала понемногу приходить в себя и, приоткрыв глаза, издала удивленный стон — ведь с ее точки зрения она, наверное, только что падала на землю, а сейчас пришла в себя уже посреди дворцового коридора. Валларикс успокоительно сказал:

— Тшшш... Тише, месс Гефэйр, все хорошо. Вы упали с качелей. Вам сейчас нужно прилечь. Я отнесу вас в вашу комнату.

Войдя в одну из спален, он положил девочку на покрывало на кровати и спросил:

— Ну как, милая леди, вам уже немного лучше? Что у вас болит?

— Н-не знаю... Голова. Меня ударило по голове, — чуть слышным голосом отозвалась подруга Лисси. И сразу же вслед за этим неожиданно заволновалась. — Не рассказывайте моему отцу!

— Не беспокойтесь, — серьезно сказал Валларикс. — Думаю, у нас не будет никаких причин извещать вашего отца. Уверен, Рам Ашад не найдет ничего серьезного, когда придет вас осмотреть. Вы помните, как вы упали?

— Помню. Я стояла на доске, а потом... потом я упала. И доска ударила меня по голове.

— Где именно?

— Вот здесь, — девочка потянулась к своему затылку, но тут же отдернула от него руку.

— Ничего, это пройдет, — сказал Валларикс. — Помнится, я однажды точно так же упал с качелей, когда был чуть постарше вас. Вас не тошнит? Голова не кружится?..

Подруга Лисси быстро замотала головой. То ли действительно не чувствовала тошноты, то ли боялась, что другой ответ заставит императора решить, что она пострадала от падения достаточно серьезно, чтобы известить ее родных.

— Ну ладно, — покладисто согласился император. — Но вы всё-таки лежите здесь и не вставайте. Я хотел бы, чтобы Рам Ашад вас осмотрел. За ним уже послали.

Юлия переводила взгляд с императора на его собеседницу, и на ее лице выражалось одновременно раздражение и замешательство. Элика не могла её винить. Дома, если бы кто-нибудь из них откуда-то упал во время своих игр, мама, едва убедившись, что упавший пострадал не слишком сильно, принялась бы на него ругаться и грозить разными наказаниями за неосторожность. Снисходительность Валларикса явно представлялась Юлии чрезмерным попустительством, особенно учитывая то, что девочки явно не слушали своих наставниц и делали все, что взбредёт в голову, так что легко было предположить, что Лейда пострадала исключительно по собственной вине.

Но Элика не осуждала мужа. Может быть, это было и неправильно — во всяком случае, ее родители бы вслед за Юлией сочли бы, что такой подход способен только поощрить кого-нибудь на новые глупые выходки — но королева полагала, что, когда что-то страшное уже случилось, вряд ли стоит делать ситуацию ещё страшнее криками и руганью. Девочки и без того уже были достаточно наказаны за свое безрассудство. Зареванная Лисси выглядела страшно перепуганной, а ее красное от слез, опухшее лицо стало почти неузнаваемым. Бледную и растрепанную Лейду тоже было жаль.

— Вам следовало быть осторожнее, месс Гефэйр, — все же упрекнул Валларикс, убедившись, что и его дочь, и Лейда успели немного успокоиться. — На этот раз ваше падение, скорее всего, обойдется без последствий, но на самом деле вы могли серьезно пострадать.

— Она тут ни при чём! — с внезапной яростью вмешалась в разговор заплаканная Лисси. — Это я! Я первая придумала качаться, стоя на ногах... Я думала, что смогу раскачаться так, чтобы сорвать листок с соседней ветки. Леди Мелвис пыталась мне запретить, но я ее не слушала. И тогда Лей встала на ее сторону и тоже стала говорить, что я могу упасть. А я стала над ней смеяться и сказала, что она просто боится сделать то же самое, но не хочет этого признавать... А Лей сказала, что докажет мне, что не боится, а в обмен я должна обещать, что больше не стану так делать. И она раскачалась так же сильно, как и я, а когда отпустила одну из веревок, чтобы сорвать лист, то не сумела удержаться... и упала. Это все из-за меня! Она бы не разбилась, если бы не я! Не надо на нее ругаться!

Юлия закатила глаза к потолку. Похоже, представление Элиссив, что значит «ругаться на кого-то», только утвердило ее в убеждении, что император совершенно ничего не понимает в воспитании детей.

— Я вижу, вы сумели доказать моей дочери и свою правоту, и свою отвагу. Я очень благодарен вам за то, что вы заботитесь о Лисси, — сказал император, и, взяв лежащую на одеяле руку Лейды, коснулся ее губами, словно она была взрослой дамой, а не восьмилетней девочкой.

— ...Пойдемте, Юлия, — предложил он, повернувшись к своей снохе. — Я думаю, что девочки спокойно подождут прихода Рам Ашада сами. Лисси, проследи, чтобы у Лейды было все необходимое. Если она захочет пить, пошли кого-нибудь на кухню за оремисом, а сама посиди с ней до прихода Рам Ашада. Полагаю, это меньшее, что ты можешь для нее сделать. Я надеюсь, вам хватит ума на то, чтобы не затевать каких-то новых игр?.. Месс Гефэйр сейчас обязательно нужно лежать спокойно.

— Я за этим прослежу, — важно сказала Лисси, заставив сестру королевы поджать губы.

Ее возмущение было настолько велико, что, несмотря на свое постоянное стремление угождать императору и всячески подлаживаться под него, на этот раз она все же решилась выразить Вальдеру свои возражения — правда, в гораздо более смягченной форме, чем ей, надо полагать, хотелось бы.

— Государь, вам не кажется, что ваша дочь не слишком-то прислушивается к мнению своих воспитательниц? Мне кажется, она уверена, что может делать все, что ей захочется, а это не особенно разумно и полезно для ребенка ее возраста. В детстве нас с Эликой бы непременно наказали, если бы мы заперлись в библиотеке и заставили бы слуг упрашивать нас открыть дверь, считая, что это какая-то веселая игра...

— Наверное, вы правы, — согласился Валларикс задумчиво. — Мне следует найти Лисси наставницу, которая будет следить за ней более строго... Я подумываю о месс Лэнгдем. Она отличается твердым характером. Что же до наказаний — видите ли, Юлия, вы с Эликой в их возрасте были обычными счастливыми детьми, а Лисси... У меня такое чувство, что эти ее дикие выходки — просто попытка как-нибудь отвлечь себя от горя. Лисси не похожа на других детей. Когда не стало Элики, она почти не плакала — во всяком случае, при всех. Ее служанки говорили мне, что она плакала у себя в спальне, по ночам. Но если кто-нибудь к ней подходил — Лисси тут же делала вид, что крепко спит. И она не ходила грустная, а вместо этого, наоборот, часто бывала лихорадочно веселой. Возбужденной. И мне кажется, что я — единственный — кроме, может быть, сэра Ирема — кто понимал, что это вообще не радость, а, скорее, ее противоположность. И с тех пор мало что изменилось. Так что мне трудно ругать ее за то, что она делает. Взрослым людям тоже свойственно бежать от собственного горя. Кто-то может с головой уйти в работу или вообще поехать на войну, как мой отец. Другой пойдет играть на деньги или пить вино... В конце концов, взрослый может может отправиться в дальнее путешествие, чтобы отвлечься, — Валларикс слегка кивнул в сторону Юлии. — Но что может такая маленькая девочка, как Лисси? Полагаю, только искать в своих играх таких острых ощущений, чтобы они перевешивали ее горе. Так что у меня язык не поворачивается ругать Элиссив за ее дурацкие забавы. Мне бы только не хотелось, чтобы в результате ее действий пострадала сама Лисси — или кто-нибудь другой. Вы меня понимаете?

Судя по ее виду, Юлии не приходило в голову рассматривать вопрос с подобной точки зрения, и рассуждения Вальдера выбили ее из колеи. Элика полагала, что, хотя Юлия помимо воли тронута словами императора, эти слова ей не особенно приятны. Про себя она, наверное, уже начала мысленно выстраивать цепочку рассуждений, полностью опровергающих теории Валларикса. Элика слишком хорошо помнила время, когда ее жизнь все время омрачали мысли о болезни и о скорой смерти ее няни, и она по собственному опыту могла сказать, что постоянно думать о чужих страданиях — мучительно и очень неуютно. Именно поэтому люди почти всегда стараются по мере сил избегать мыслей о таких вещах. И Юлии, конечно же, куда спокойнее было убедить себя в том, что Лисси просто слишком избалована своим отцом, чем видеть все ее поступки теми же глазами, что Вальдер.

Но спорить с императором она, конечно же, не стала. Элика не сомневалась, что ее сестра, при всем своем эгоизме и известной толстокожести, вовсе не была по-настоящему жестоким человеком. Валлариксу с его горем трудно было не сочувствовать, и Юлии не очень-то хотелось лишний раз бередить его рану. С другой стороны — явное несогласие снохи могло заставить императора понять, насколько несопоставима была их утрата после смерти Элики, а это в планы Юлии определенно не входило. Так что она сочла самым разумным изобразить подобающее случаю серьезное и грустное лицо и понимающе кивнуть.

В последние несколько месяцев Вальдера редко мучили кошмары, но на этот раз ему определенно снилось что-то нехорошее. Во сне Валларикс неразборчиво стонал, отчаянно скрипел зубами, а потом внезапно и без всякой видимой причины начинал хватать воздух ртом, как будто в своем сне он задыхался или же тонул.

Элике очень хотелось, чтобы кто-то разбудил Вальдера и сказал ему, что все, что примерещилось ему во сне — неправда, просто морок, навеянный утомлением, а может быть, и начинавшейся болезнью, так как лоб Вальдера покрывала мелкая испарина. Но надеяться на что-нибудь вмешательство было бессмысленно. Ни слугам, ни гвардейцам, охраняющим дверь в императорскую спальню, просто не пришло бы в голову, что императору нужна их помощь. Что бы не происходило с Валлариксом в его сне, он не кричал.

Проснись, — думала Элика, жалея, что не может погладить спящего по щеке. — Ну же, Вальдер, проснись!

То ли король, как и Элиссив несколько лет назад, услышал ее тихие призывы, то ли — что казалось Элике гораздо более правдоподобным — кошмар дошел до той точки, когда спящий человек, не в силах справиться со своим ужасом, обычно просыпается без посторонней помощи. Вальдер открыл глаза и резко сел в постели, тяжело дыша от ужаса. Поняв, что он всего лишь спал и видел сон, Валларикс с глухим стоном откинулся на подушки, но, однако, не предпринял попытки заснуть опять. Он лежал на спине, таращась на натянутый над императорской кроватью балдахин, как будто его мысли занимало что-то очень важное.

Потом он встал и, несмотря на то, что положение воды в высокой водяной клепсидре давало понять, что сейчас только два часа после полуночи, начал поспешно надевать на себя приготовленную слугами одежду. Одевшись, император вышел в коридор — и жестом приказал гвардейцам, собиравшимся последовать за ним, остаться на своих местах.

Сэр Ирем, узнай он об этом, был бы крайне недоволен поведением своего сюзерена. Он бы объявил Вальдеру, что бессмысленно использовать лучших его гвардейцев для того, чтобы охранять двери пустой спальни, и долг рыцарей, которым Орден поручил охрану императора — следовать за Валлариксом даже внутри дворца. Возможно, он даже добавил бы, что Валларикс ведет себя не более разумно, чем Элиссив, постоянно норовившая удрать от досаждающего ей внимания придворных дам. Мессеру Ирему уже случалось высказываться в таком духе — а потом устраивать разнос собственным подчиненным. Ирем верил, что его гвардейцы должны исполнять свой долг, даже если нарушить его требовал никто иной, как сам король.

Но, разумеется, ни один рыцарь Ордена, кроме самого Ирема, не мог бы пренебречь ясным и недвусмысленным распоряжением правителя, так что Вальдер остался в одиночестве, как он этого и желал.

Пройдя по лестницам и коридорам спящего дворца, король спустился в крипту — большое, темное помещение, сумрак которого развеивали лишь стоящие вдоль стен треножники с зажженным еще при Альдах Очистительным огнем. Когда-то — незадолго до их свадьбы — Валларикс привел ее сюда, чтобы показать Элике надгробие покойной королевы Дженвер и сказать, что в детстве он любил, приходя на могилу матери, воображать, что она смотрит на него и слышит все, что он ей говорит. Сейчас это казалось Элике гораздо менее фантастическим предположением, чем раньше. И даже напротив — если вдуматься, странно было не столько представлять себе нечто подобное, сколько считать, что, чтобы встретиться и побеседовать с покойной матерью, нужно спуститься в этот зал и подойти к ее надгробию, как если бы душа и память леди Дженвер находились бы где-то внутри этого камня.

Так что Элика решила, что Валларикс, которого этой ночью явно осаждали тягостные мысли, тоже шел на «встречу» с кем-то из родных — все с той же Дженвер, или Амариллис (один только памятник, без находившейся под ним могилы), или Наориксом, или самой Эликой.

Но в этот раз Вальдер не задержался у знакомых ей могил, а прошел дальше, в самую дальнюю и древнюю часть крипты. Дойдя до каменного саркофага Энрикса из Леда, Вальдер несколько секунд молча стоял возле могилы основателя Династии, как будто собираясь с мыслями, а после этого внезапно — и довольно-таки непочтительно — протиснулся между стеной и изголовьем мраморного ложа, на котором лежал каменный король.

Элика лишь теперь увидела узкий проход между белевших за надгробием колонн — настолько неприметный, что Элика, хотя и не раз бывавшая в семейной усыпальнице дан-Энриксов, не знала о его существовании, и такой темный, что казалось самоочевидным, что эта узкая щель относится к системе водостоков и воздуховодов крипты и никуда не ведет.

— Зачем тревожить мертвых, Валларикс?.. — голос, прозвучавший в гулкой тишине подземной усыпальницы, не показался королеве угрожающим. Наоборот, в нем слышалось даже что-то вроде усмешки. Но застигнутый врасплох Вальдер мгновенно отступил спиной к стене, и выхваченный им из ножен меч очертил серебристую дугу — так быстро, что любой, кто попытался бы в этот момент напасть на императора, неминуемо угодил бы под клинок.

Человек, наблюдающий за императором из ниши между двух колонн, шагнул вперед, на свет, и отблеск Очистительного огня позолотил его седые спутанные волосы. Стало видно, что мужчина, обратившийся к Вальдеру, безоружен — при нем не было не только меча, но и кинжала, с которым большинство мужчин не расставались даже за обеденным столом.

— Ты осторожен — это хорошо, — сказал он одобрительно. — Но было бы гораздо лучше не бродить здесь в одиночку.

— Князь?.. — в голосе Вальдера слышалось одновременно удивление — и замешательство, как будто бы его застигли за каким-нибудь предосудительным поступком. Он поспешно вложил в ножны меч, шагнул навстречу старику с седыми волосами и внезапно опустился на одно колено. До сих пор Элика никогда еще не видела, чтобы ее супруг кому-то кланялся, да и кому мог кланяться правящий Император и потомок Энрикса из Леда?.. Но Элика давно уже поняла, что она многого не знала о Вальдере.

Когда-то мысль, что муж не был с ней откровенен, огорчила бы ее, но сейчас прежние обиды потеряли всякий смысл. Теперь она воспринимала многие поступки Валларикса так, как если бы видела их не своими, а его глазами. Она видела его слабости, печали, колебания и заблуждения — все то, что раньше было большей частью скрыто от нее — но теперь она была способна только пожалеть его, а уж никак не осуждать. Ведь семейные тайны Риксов, в чем бы они не состояли, оказались куда более тяжелым бременем, чем представлялось ей в семнадцать лет, в день их скоропалительной помолвки.

Седой мужчина, которого Вальдер назвал Князем, явно не был обычным человеком — и даже обычным магом, вроде тех магистров из Совета Ста, которые Валларикс время от времени принимал во дворце.

У него было удивительное лицо — одновременно старое и молодое, словно не имеющее человеческого возраста. Короткая, как и у большинства имперцев, борода не скрывала линию губ и подбородка, но больше всего внимания на худом, выразительном лице мужчины притягивали пронзительные светлые глаза. Высокий лоб и линия прямого носа напомнили Элике профили правителей, отчеканенные на старых монетах. Мужчину окутывал сияющий ореол Силы — такой яркий, что казалось почти неудивительным, что Валларикс приветствовал этого человека, преклонив колено.

К тому же, судя по непринужденности, с которой он окликнул императора, они были давно и хорошо знакомы — даром, что Элика никогда еще не видела этого человека в обществе своего мужа.

Или… или нет. Кажется, один раз она все-таки видела их вместе — правда, только со спины, да еще в коридорном полумраке, который едва развеивали несколько оставленных для стражи факелов.

В тот день этот мужчина — сейчас Элика была почти уверена, что это был именно он! — принес Вальдеру сына Амариллис.

— Я собирался еще раз взглянуть на меч, — сказал Валларикс виновато. — Идиотская идея, понимаю… Но в последнее время я буквально места себе не нахожу от беспокойства. Я все время думал о Наследстве Альдов, и мне показалось…

Валларикс умолк, явно не зная, как продолжить свою мысль. Но его собеседник понимающе кивнул.

— Могу себе представить. Да вставай же ты!.. То, что ты собирался сделать — безусловно, неразумно, но едва ли стоит таких извинений, — сказал он. — Я понимаю твое беспокойство. В последние дни я тоже чувствую, что он опять активно пользуется своей магией. А значит, скоро случится что-то плохое. И, поскольку мы не знаем, что он замышляет, то почти наверняка не сможем этого предотвратить. Я, как и ты, готов на стену лезть от ощущения собственного бессилия — так что с чего я стал бы тебя осуждать?.. И все же — не ходи туда. Зачем смотреть на меч, который все равно не сможешь взять? Ты только зря измучаешь себя.

Вальдер, который уже поднялся на ноги, ничего не сказал и только печально кивнул. Седой мужчина подошел к нему и неожиданно дружеским жестом приобнял Вальдера за плечо.

— Пойдем лучше наверх и побеседуем, — предложил он.

Император безропотно, хотя и с явным нежеланием последовал за ним.

— …Да-да, я знаю, когда ты вскочил с постели и отправился сюда, тебе казалось, что, стоит тебе снова увидеть меч, чтобы случилось чудо. Судьба сжалится над нами и даст нам защиту против Олварга, которая нам так нужна. Людям вообще свойственно верить, что, если им что-нибудь _очень_ нужно, то высшие силы, мир, судьба или просто счастливый случай непременно пошлют им необходимое, — сказал седой мужчина добродушно, и одновременно — с ноткой сострадания. — Но, боюсь, нам все же придется подождать, пока сын Амариллис подрастет.

— А если он не подрастет? — мрачно спросил Вальдер. — Если наши предчувствия связаны с тем, что в этот раз Олварг напал на его след и в эту самую минуту собирается его убить?..

Седой покачал головой.

— Он не убил его тогда и не убьет сейчас. Мы сделали все, что могли, чтобы защитить твоего племянника, но мы не должны думать, что его спасение зависит исключительно от нас. Мальчика защищает Истинная магия. А я, раз уж так вышло, хочу побеседовать с тобой о менее возвышенных делах.

— Ладно. Как пожелаешь, — согласился Валларикс со вздохом.

 

Гвардейцы, охранявшие покои императора, впились глазами в спутника Вальдера, явно недоумевая, откуда в надёжно охраняемом дворце мог появиться этот человек. Но, разумеется, кроме нескромных взглядов, орденские рыцари больше ничем не могли помочь своему любопытству. Седой мужчина вошел вслед за Валлариксом в его покои, и охрана аккуратно затворила за ними тяжелые резные двери. Гость Валларикса опустился в кресло, устало вытянул ноги — и Сила, которая окутывала его, как огонь — фитиль свечи, померкла, оставляя вместо сверхъестественного существа почти обыкновенного мужчину — немолодого, явно утомленного и выделявшегося разве что слишком пристальным и ярким взглядом серебристо-серых глаз.

Вальдер разлил вино и почтительно предложил его своему гостю, прежде чем самому сесть в другое кресло рядом с ним.

— Спасибо, — рассеяно сказал маг, приняв бокал, как будто бы ему прислуживал не император, а кто-нибудь из дворцовых слуг. Элика уже почти перестала удивляться этому.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?.. — спросил Вальдер, удобно устроившись в кресле со своим бокалом.

— О положении Династии. После смерти твоей жены прошло уже два с половиной года, но ты по-прежнему носишь траур и ни разу даже для проформы не упомянул о новом браке — даже как об отдаленной перспективе. От этого у твоих подданных может сложиться впечатление, что ты вообще не намерен искать себе новую жену.

Вальдер досадливо нахмурился.

— Не говорите мне о новом браке, Князь! Иначе мы поссоримся.

Гость императора оперся подбородком на руку, глядя на собеседника со смесью сострадания и недовольства.

— Вот даже как?.. Признаться, я надеялся, что ты не думаешь о новой королеве, потому что до сих пор скорбишь об Элике. Хотя, зная тебя, я допускал, что ты принял это решение вполне сознательно. А если ты что-то решил, то ты, конечно же, упрешься рогом и не станешь меня слушать, что я тебе ни скажу. Забавно — твой отец всегда считал, что у тебя слишком мягкий характер, а на самом деле ты куда упрямее него. Просто он не способен был этого разглядеть.

После всего, что она видела, Элика восприняла новость о знакомстве мага с Наином Воителем, как должное. Тем более, что по возрасту гость Валларикса был значительно старше его самого.

Несколько следующих минут в гостиной императора царило неуютное молчание. Потом Вальдер сказал :

— Ты думаешь, что я дурак, который бросается среди ночи посмотреть на Меч и гонится за призраком упущенной возможности вместо того, чтобы сделать единственное, что я в самом деле _мог бы_ сделать для нашей победы?.. Полагаешь, опасение, что у меня родится сын, могло бы отвлечь Олварга от сына Амариллис?

Судя по вытянувшемуся лицу Седого, слова Валларикса совершенно выбили его из колеи.

— Что ты такое говоришь!.. — расстроенно покачав головой, ответил он. — Я уже говорил тебе и повторю еще раз — ты сделал для сына Амариллис все, что мог. Ты не обязан жертвовать собой и уж тем более — пытаться отвлечь Олварга на собственных детей, чтобы загладить свою иллюзорную вину. Перестань мучить себя тем, что ты не смог спасти Маллис и лично позаботиться о ее сыне. Это не имеет никакого отношения к реальности. А что до твоих слов, то я не думал ничего подобного. По-моему, надо быть редким негодяем, чтобы пользоваться твоим страхом за племянника, чтобы заставить тебя вступить в новый брак.

Валларикс пристально смотрел на собеседника, как будто сомневался в том, что тот говорит искренне.

— Тогда с чего ты вдруг надумал убеждать меня жениться?..

Седой пожал плечами, как будто хотел сказать — «нашел, о чем спросить!».

— Да просто потому, что маленькая девочка не может быть единственной наследницей престола. Эта ситуация — слишком большое искушение для всех твоих противников внутри и вне страны, — ответил он.

Элика не могла не согласиться с тем, что для стабильности Династии одной Элиссив, в самом деле, слишком мало. Конечно, был еще сын Амариллис, но, во-первых, о его существовании никто из подданых Валларикса не знал, а во-вторых — было похоже, что с этим ребенком у Вальдера и его странного гостя были связаны какие-то другие планы.

По какой-то неизвестной Элике причине они полагали, что племянник императора должен сыграть важную роль в их борьбе с неким Олваргом. Элика никогда раньше не слышала этого имени, но, тем не менее, ничуть не сомневалась, что этим Олваргом был темный маг, из-за которого Вальдер когда-то не хотел на ней жениться — давний враг его семьи, который ненавидел Валларикса и убил его отца, а потом с таким явным удовольствием мучил ее саму.

Если когда-то в прошлом Элика гадала, за что враг Вальдера мог так сильно ненавидеть ее мужа, то теперь она, по крайней мере, понимала, что дело было не лично в Валлариксе — кем бы он ни был, этот Олварг явно ненавидел и преследовал всех Риксов без разбора. Причем девочки вроде Элиссив почему-то интересовали его меньше, чем наследники мужского пола. Вальдер даже полагал, что, если у него родятся собственные сыновья, то Олварг перестанет с таким яростным упорством искать спрятанного неизвестно где ребенка Амариллис и переключит свое внимание на них, хоть Элика и не могла понять, в чем состояла цель темного мага. Может быть, враг Валларикса просто считал необходимым убивать любого мальчика, принадлежащего к Династии, как он когда-то убил Наина Воителя. А может быть, потомок Энрикса из Леда требовался магу для того, чтобы похитить его и использовать в каких-то своих целях… мысль об этом показалась Элике крайне зловещей. Их единственная встреча с Олваргом ясно дала понять, что лучше умереть, чем оказаться в его власти, и теперь она гораздо лучше понимала страх, который Валларикс испытывал за своего племянника.

 

Гость Валларикса, которого тот ни разу не назвал по имени, все время титулуя его просто «Князем», покинул покои императора уже под утро, так и не добившись от Вальдера даже неопределенного согласия на то, чтобы начать подумывать о новом браке. Когда речь шла о каких-то важных для него вещах, Вальдер был больше, чем упрям — он был попросту непоколебим. И явное почтение к своему гостю не мешало Валлариксу избегать тех вежливых двусмысленностей, к которым обычно прибегают люди, не желая огорчать кого-нибудь прямым отказом. Поначалу он из раза в раз отвечал на все аргументы Князя твердым «нет», а под конец — немыслимая для Вальдера грубость — вообще откинулся на спинку кресла, со скучающим лицом разглядывая потолок, как будто бы старался подчеркнуть, что этот разговор ему смертельно надоел.

— Ладно, Вальдер, — сдался Седой. Та легкость, с которой он назвал императора его домашним именем, лишний раз убедила Элику, что этот человек знал ее мужа, когда император еще был ребенком. — Поступай, как знаешь. Но только потом не жалуйся.

— Когда я жаловался, Князь?.. — перестав изображать мраморную статую и снова переведя взгляд на гостя, усмехнулся Валларикс.

— Это фигура речи, — вздохнул маг, вставая. — Ну, прощай, Вальдер… Или, точнее — до свидания.

— Останься, — предложил Вальдер, которому теперь, когда он смог отделаться от досаждавшей ему темы разговора, явно не хотелось отпускать своего гостя. — Почему бы в этот раз тебе не задержаться здесь на пару дней?.. Не сегодня-завтра должен вернуться лорд Ирем. Он будет жалеть, что не застал тебя. И с мрачными предчувствиями тоже куда проще иметь дело вместе, чем поодиночке. Я распоряжусь постелить тебе в гостевой спальне.

Князя, кажется, повеселило это предложение.

— Это очень любезно с твоей стороны, но, к сожалению, у меня еще много дел. Как-нибудь в другой раз…

 

Но, если гость Валларикса был глубоко разочарован его нежеланием задуматься о новом браке, то все остальные люди в окружении правителя были уверены, что император не на шутку увлечен сестрой покойной королевы и со дня на день сделает ей предложение. В конце концов, Валларикс почти ежедневно принимал ее в своих покоях, сажал ее рядом с собой за трапезой и много и охотно с ней беседовал.

Валларикс был отзывчив и легко привязывался к людям, но все же друзей у императора было немного — вероятно, потому, что, один раз впустив какого-нибудь человека в свой ближний круг, муж Элики потом очень серьезно относился к этой связи. Скажем, его детскую привязанность к Ирему не охладили даже годы, которые будущий коадъютор в юности провел в Каларии.

И все же Элика не сомневалась, что порой Валларикс должен чувствовать себя ужасно одиноким. После смерти Амариллис Вальдер был последним живым членом их семьи, и никто из его друзей — ни Ирем с Рам Ашадом, ни бывший наставник императора и архивариус столичного Книгохранилища, мэтр Саккронис, ни дядя Элики, лорд Лан-Дарен, не могли заменить ему покойную родню. Не говоря уже про недостаток в жизни Валларикса чисто женского участия и той особой мягкости, которая прекрасно удавалась Юлии. Сестра всегда умела подольститься к матери или понравиться другому человеку, и сейчас, беседуя с Вальдером, ни на миг не забывала, что она старается завоевать его расположение и сойтись с императором как можно ближе. Могло показаться, что она действительно влюбилась в Валларикса, так сильно она старалась ему понравиться. И все же Элика была уверена, что причина всех этих усилий — не влюбленность, а желание упрочить свое положение.

Юлии приходилось носить скучные, невыразительные платья и не надевать любимых драгоценностей, так как предполагалось, что она все еще в трауре по Элике — но в остальном жизнь при дворе явно казалась ей гораздо более веселой и приятной, чем однообразное существование в провинции. Не имея возможности открыто флиртовать с кем-нибудь из придворных кавалеров, Юлия вознаграждала себя тем, что тщательно следила, чтобы ее скромные темные платья выгодно подчеркивали ее длинную гибкую талию, а из собранных под сетку волос всегда «случайно» выбивалась пара-тройка вьющихся золотисто-каштановых локонов. И следует признать, что в результате ей успешно удавалось притягивать к себе заинтересованные взгляды.

Придворные едва ли сознавали, что цепляло их внимание и заставляло Юлию выглядеть привлекательнее большинства придворных дам, но за общим столом их взгляды, словно намагниченные, снова и снова обращались к ней. Элику это обстоятельство ничуть не удивляло. Она знала, что любая женщина, которая пользуется исключительным вниманием правителя, уже только поэтому кажется остальным мужчинам окруженной соблазнительным ореолом недоступности. А кроме того, в облике ее сестры имелся тревожащий любого наблюдателя контраст костюма и прически, вроде бы свидетельствующих о погруженности в себя и безразличии к придворным развлечениям — и явного желания понравиться и сделать так, чтобы другие люди любовались ее внешностью.

Как бы там ни было, придворные все больше укреплялись в мысли, что Вальдер неравнодушен к Юлии и заинтересован в ней не только, как в сестре своей жены, но и просто как в женщине. Элика слышала, как в Зале Тысячи Колонн кто-то из тех самых рыцарей, которые мечтали, что Валларикс обратит внимание на их подросших дочерей, с досадой говорил своему собеседнику — «Такое ощущение, что короля просто заклинило на Лан-Даренах. Можно подумать, в мире нет других красивых женщин!».

После этого вскользь брошенного замечания Элика поняла, что к мысли о романе между Юлией и императором относятся вполне серьезно, и единственным, для кого мысль об их возможном браке прозвучала бы нелепо, оставался сам Вальдер.

Он явно наслаждался обществом своей тактичной, умной и приятной родственницы, но в упор не замечал тех мелочей, которые мозолили глаза всем остальным — привычки Юлии дотрагиваться до его руки во время разговора, ласковых взглядов и трепещущих, как будто от внезапного волнения, ресниц.

 

— …Сэр Ирем уже давно должен был вернуться, — сказал император за обедом на десятый день с момента их беседы с Князем. В отличие от сидевшей напротив Юлии, Вальдер едва притронулся к еде и, поглощенный в свои мысли, рассеяно крошил хлеб, прихлебывая разбавленное водой вино. Элике даже стало жаль дворцовых поваров. Не зная о тревоге императора, они наверняка решат, что ему просто не понравилась еда — тем более, что вслух высказывать прислуге свое недовольство из-за таких мелочей было совершенно не в характере Вальдера.

— Ну, возможно, его что-то задержало, — без особой заинтересованности предположила Юлия. Отсутствие мессера Ирема ее нисколько не заботило, даже совсем наоборот — с тех пор, как его не было в столице, император начал уделять ей куда больше времени, и Юлия наверняка была очень довольна, что Вальдер не отвлекается на своего старого друга.

— Нет, на Ирема это не похоже, — сказал Валларикс, покачав головой.

Но потом он, должно быть, осознал, что, если он решит продолжить этот разговор, ему придется объяснить, почему он внезапно начал беспокоиться за коадъютора. В конце концов, сэр Ирем пользовался репутацией человека, который способен защититься от любой опасности без посторонней помощи.

Так что Валларикс предпочел напустить на себя беспечный вид и сказать Юлии:

— ...Наверное, вы правы. Нужно просто подождать, пока сэр Ирем не вернется и сам не расскажет, почему не смог приехать вовремя.

Сразу после этого Валларикс заговорил о другом, и больше ни разу — ни в тот день, ни в несколько последующих — не упоминал об Иреме. Но, если бы Юлия в самом деле хоть немного интересовалась чувствами правителя (то есть — любыми, кроме чувств Вальдера к ней самой) она бы, без сомнения, заметила, что он все время думает о его затянувшемся отсутствии.

Терзания Валларикса продлились еще целых четыре дня. На пятый день, ближе к обеду, в коридоре неожиданно раздался звук стремительных шагов, сопровождаемых лязгом металла, как будто идущий по коридору человек ворвался во дворец, не потрудившись даже отцепить шпоры от сапог, чтобы не поцарапать драгоценный мозаичный пол. Вальдер, который в последнее время был слишком рассеян, чтобы заниматься делами и даже читать, и потому стоял возле распахнутого окна, глядя на собиравшиеся в небе грозовые тучи — начало июня в это лето выдалось дождливым — резко обернулся.

В дверях стоял сэр Ирем — почерневший от усталости, с запавшими щеками и глазами, налитыми кровью от усталости и недосыпа. В его измученном и злом лице было что-то такое, что Вальдер, похоже, прочел привезенные им новости по взгляду коадъютора, раньше, чем рыцарь успел открыть рот.

— Опять?.. — странно просевшим голосом спросил Вальдер. Ирем отвел глаза, как будто не способен был вынести отчаянного напряжения во взгляде друга.

— Да. Маршанк. Все то же самое, что с замком лорда Даррена.

— Безликие?

— Да, государь, — ответил коадъютор. Королеве тут же вспомнились два темных, стремительных силуэта из кошмара, в котором она спасалась от напоминавших призраков убийц. Она даже сейчас не могла бы наверняка сказать, что это было — сон или все-таки явь. Никто из тех, кто был той ночью во дворце, не говорил о нападении на следующий день. Все обсуждали что угодно — беспорядки в городе, грозу, дурные сны, но разговоров о врагах, которым удалось ворваться во дворец, Элика ни разу не слышала.

И все же тот гвардеец, который ворвался в ее спальню и помог Элике убежать, действительно погиб…

— И сколько человек… на этот раз? — спросил Вальдер.

— Пока удалось надёжно установить сто восемьдесят семь смертей. Но погибших может быть больше, потому что многие считаются пропавшими без вести.

— Альды Всеблагие, двести человек!.. — прошептал император побледневшими гублами.

— Это ещё не самое печальное, мой лорд. Я думаю, что часть людей, судьба которых пока неизвестна, была похищена Безликими в ночь нападения. Об этом прямо говорит один из выживших. Но, в силу его состояния, никто, кроме меня, не придавал значения его словам.

— Кроме тебя?.. Ты что, беседовал с ним лично?

— Я услышал о резне в Маршанке по пути в столицу. И немедленно отправился туда, чтобы узнать подробности из первых рук.

— Да сядь же ты! — как будто спохватившись, предложил Вальдер. — Ты еле на ногах стоишь.

— Пустяки. Просто я спешил. Подумал, что вы захотите узнать детали от надежного свидетеля, — ответил Ирем. Но, несмотря на фальшиво бодрый голос, в кресло коадъютор рухнул так, как будто его в самом деле не держали ноги. Вальдер смотрел на него с болезненным удивлением. Казалось, он никак не мог поверить в то, что рыцарь в самом деле здесь, и вся эта беседа между ними происходит наяву.

— Не знаю, как у тебя это получилось, но ты обогнал даже известие об этом нападении, — заметил он. — В столице никто ничего не знает — иначе мне бы сообщили раньше остальных.

— Вот именно. Я не хотел, чтобы меня кто-то опередил, — сказал сэр Ирем. Элика внезапно поняла, что он все эти дни не спал и вряд ли что-то ел, чтобы Вальдеру не пришлось выслушивать жуткую новость о резне в Маршанке в одиночестве, среди людей, для которых упоминание Безликих или темной магии было бы либо домыслом досужих болтунов, либо бреднями совершенно помешавшихся от страха жертв.

Взгляд сэра Ирема немного поблуждал по комнате, как будто он никак не мог сосредоточиться, и вопросительно уперся в императора.

— О чем я говорил до этого?.. Ах да, детали… Штурма не было. Все это было подготовлено заранее, и кто-то их впустил. Один из магистрантов, себе на беду, усыновил какого-то подкидыша, и Олварг, видимо, решил, что это может быть именно тот, кого он ищет. Во всяком случае, Безликие сначала направились к дому магистранта и убили всю его семью, и только после этого занялись остальными горожанами. Один из слуг в доме у магистранта забился под кровать в хозяйской спальне и видел резню своими глазами. Бедняга думает, что ему повезло, и Безликие его просто не заметили, но я уверен, что Олварг целенаправленно велел его не трогать, чтобы мы узнали о причинах нападения. К тому моменту он должен был точно знать, что мальчик, которого они приняли за сына Амариллис — не тот, кто был им нужен. Всю дальнейшую резню они устроили просто в отместку. Это была... акция устрашения. И личное послание для вас. "Я не остановлюсь". Думаю, Олваргу приятно лишний раз напомнить нам, что они убили того мальчишку и почти две сотни горожан в Маршанке потому, что приемный ребенок магистранта мог быть сыном Амариллис. И что в следующий раз они убьют кого-нибудь еще. Должно быть, он надеется, что это вызовет у вас чувство вины.

— И правильно надеется, — сказал Валларикс с мученической, кривой улыбкой. — Когда мы прятали от него мальчика, мы знали, что его будут искать, и эти поиски будут кровавыми. Что он будет пытать людей ради крупицы информации. Что любой ложный след, оставленный нами в попытке спутать его планы, может привести его к какой-нибудь другой семье. Но я сказал себе, что судьба моего племянника достаточно важна для всего мира, чтобы для его спасения можно было пойти на этот риск.

— Судьба тут совершенно ни при чем, — отрезал Ирем. — Мне, к примеру, совершенно все равно, насколько сын вашей сестры важен Седому с его Тайной магией. Я помогал вам спрятать вашего племянника не потому, что думал о его великом будущем, а потому, что он ребенок, которого хочет убить вконец свихнувшаяся мразь. А мы делаем все, что в наших силах, чтобы его защитить. И все! Не вижу тут ничего сложного. Любой нормальный человек на нашем месте поступил бы точно так же. Вы не прилагали никаких усилий, чтобы навести Олварга на лорда Даррена. Или на магистранта из Маршанка. Или на кого-нибудь ещё. Вы не пожертвовали ничьей жизнью ради своих планов. Но Олварг, конечно, хочет, чтобы вы так думали. Хотя единственный виновник смерти всех этих людей — это он сам, а уж никак не мы.

Лицо Валларикса смягчилось, из глаз пропал дикий, горячечный блеск.

— Просто не представляю, что бы я без тебя делал, — вздохнул он. — Знаешь такое ощущение — когда ты вроде бы молчишь, но в то же время слышишь в голове свой собственный беззвучный вопль — громче, еще громче! — и ты думаешь, что ты сейчас сойдешь с ума?

Сэр Ирем на мгновение прикрыл глаза.

— Не совсем так — но, думаю, я понимаю, о каком именно чувстве идет речь. Во времена осады Западного форта добровольцев, которые попытались совершить вылазку за провизией, поймали и казнили прямо у нас на глазах. Такийцы торчали в своем походном лагере уже семь месяцев, хотя надеялись взять крепость за неделю. Они обозлились и измучились не меньше нас самих. Так что расправу над участниками вылазки они превратили в кровавый спектакль, растянувшийся до темноты. И я все это видел — хорош бы я был, если бы сбежал от этого зрелища после того, как сам послал этих парней за стену… Так что да, я знаю, что это за ощущение — когда ты начинаешь думать, что сейчас сойдешь с ума, а может быть, уже сошел и просто не заметил этого.

— Ты мне об этом не рассказывал, — укорил Валларикс.

— А тут и не о чем рассказывать… Если я вспомнил про эту историю сейчас — то только для того, чтобы напомнить, что бессмысленной жестокости в мире хватает и помимо Олварга. Так что нет никакой причины взваливать все на себя. А теперь, если вы позволите, я отлучусь, чтобы переодеться и умыться. После этого я буду готов дать вам подробный отчет о посещении Маршанка. Точнее, того, что от него осталось.

Валларикс уставился на коадъютора.

— Какой ещё отчет?.. Это все может подождать. Воду и чистую одежду прислуга доставит в твою спальню. Обед тоже. В Адельстан я тебя в таком состоянии не отпущу.

— Я, безусловно, тронут тем, что вы заботитесь о моем состоянии, мой лорд… — с обычной для него иронией начал сэр Ирем, но на этот раз Вальдер даже не дал ему договорить.

— Ирем, я вовсе не шучу. Сейчас же отправляйся отдыхать. Ты уже сделал все, что мог, и даже больше. Остальное мы обсудим завтра, — твердо сказал он, явно считая, что человек в таком состоянии, как Ирем, наконец добравшись до кровати, никак не проснется раньше завтрашнего дня.

 

Вальдер ошибся. Ирем не проспал до следующего утра. Мысль о Валлариксе, оставшемся один на один с новостями о Маршанке, явно не оставляла коадъютора даже во сне, и ближе к ночи он поднялся, потребовал свежую рубашку и чистую воду, и четверть часа спустя уже входил в покои императора.

Вальдер сидел возле камина, отстраненно глядя на огонь. Юлии, с которой он обычно проводил это время дня в отсутствие мессера Ирема, он попросил сказать, что он неважно себя чувствует и будет ужинать один. При виде вставшего с постели рыцаря он укоризненно покачал головой, но, кажется, не слишком удивился.

— Не надо было вскакивать с кровати и мчаться меня спасать, — сказал Вальдер. — Как видишь, я в порядке.

В самом деле, лицо императора было хотя и грустным, но спокойным.

— Ты, может, и в порядке, но я — нет, — парировал лорд Ирем, подняв стоявший на столе кувшин и понюхав его содержимое. — Что это у тебя, оремис?.. Умоляю, прикажи принести нам вина. Мне нужно выпить. Не могу припомнить, что мне снилось в эти несколько часов, но я практически уверен в том, что не хочу этого знать.

Ирем выглядел именно так, как положено человеку, который не спал несколько суток к ряду, а потом прилег на несколько часов — помятый, заспанный и совершенно не похожий на того блестящего придворного, которым он обычно был в этих стенах. Но Элика подозревала, что сэр Ирем, обладавший несомненным стратегическим талантом, просто посчитал удобным использовать свой жалостный внешний вид, чтобы заставить императора пить вместе с ним.

Вальдер, скорее всего, понимал это не хуже Элики, но, не желая спорить, послал за вином.

— …Я когда-нибудь говорил тебе, как я в первый раз увидел Меч? — спросил Вальдер, все так же глядя на огонь.

— Нет, — отозвался коадъютор. Если он и удивился неожиданному обороту разговора, то ничем этого не выдал. — Когда мы познакомились, вы рассказали мне, _что именно_ вы видели, но не упоминали, как это произошло.

— Да, в самом деле… Тогда все эти подробности казались чем-то несущественным. А вот сегодня я сидел и вспоминал этот момент — и оказалось, что я помню эту ночь в таких подробностях, что это удивило меня самого. Мне было восемь лет.

Ирем вскинул брови.

— Всего восемь?.. Мне всегда казалось, что вы были старше. Я бы не рискнул доверить какую-нибудь важную тайну восьмилетнему ребенку.

— Да. Насколько мне известно, отец сделал это за спиной Седого. Он не знал, в какой момент Князь отведет к Мечу Интарикса, но для него была невыносима мысль, что я узнаю о Наследстве Альдов позже брата. Он хотел, чтобы тот ни в чем не имел передо мною преимущества. Так что в итоге он решил, не спрашивая Князя, посвятить меня в тайны Династии. Меня подняли среди ночи и велели одеваться, а потом вывели из моих покоев в коридор. Я ничего не соображал спросонья и даже спросил — на нас напали?.. Нет, ответил мой наставник. Но я продолжал забрасывать его вопросами — почему меня разбудили, куда мы идем и что вообще происходит. Тогда он ответил, что он просто исполняет приказ императора. «Я сам не знаю, почему ваш отец приказал привести вас в столь поздний час, но воля императора — закон. Не только для меня, но и для вас. Так что прошу вас — перестаньте задавать вопросы и поторопитесь».

Отец ждал нас на галерее. Он отпустил моих спутников, и я остался с ним лицом к лицу. На самом деле, мне не раз случалось оставаться с ним наедине, и я обычно не стеснялся в его обществе. Но сейчас мы были одни на полутемной галерее, да еще и ночью, так что мне было действительно не по себе. Он взял меня за руку и приказал идти за ним. Таких сентиментальных жестов за отцом обычно не водилось. Я считался его любимчиком, и он всячески баловал меня, но, если мне не изменяет память, он не водил меня за руку, не сажал к себе на колени и не обнимал даже тогда, когда мне было года три. А в восемь лет я, понятное дело, уже считал себя слишком взрослым, чтобы вести меня за руку, как малыша. Но я был настолько сбит с толку, что не рискнул возражать. На самом деле, это было не особенно удобно — он был слишком рослым человеком, да и поспевать за ним кому-нибудь вроде меня было совсем не просто.

Когда я увидел, что мы спускаемся в крипту, я сначала очень удивился. Он, наверное, почувствовал, что я замедлил шаг, и спросил у меня — «Ты что, боишься мертвых?..». Помню, меня это рассердило. Кого я там мог бояться? Я любил спускаться в крипту, чтобы посмотреть на памятники другим Риксам или посидеть возле могилы мамы. «Нет, — ответил я. — А вы, мой лорд?..» Он посчитал, что это проявление детской наивности, и рассмеялся. «Я?.. — повторил он. — Думаешь, человек, который столько воевал, может бояться призраков?». «Ну нет, не всех, — ответил я. — Только своих». И добавил, что никогда не видел, чтобы он приходил на могилу мамы.

— О-о-кхм!.. — выдавил Ирем. — Не будь вы тогда совсем еще ребенком, это было бы жестоко.

— Это и так было достаточно жестоко. Дети часто пользуются своим мнимым простодушием, чтобы доносить до взрослых то, что они о них думают. Я, например, всю жизнь считал, что отец никогда не любил мою мать. Даже в том возрасте, когда с детьми не обсуждают подобные вещи, я откуда-то знал, что у отца ещё при жизни матери была куча любовниц, которых он даже не старался прятать от придворных и от самой королевы. А теперь он никогда не посещал ее могилу, и это казалось мне еще одним свидетельством его пренебрежения к ее судьбе. Я был уверен, что он никогда о ней не вспоминает. Так что я был рад возможности уколоть его напоминанием о маме, когда он заговорил о страхе перед мертвыми. Помнится, я почувствовал мрачное торжество по поводу своего выпада — хотя на самом деле поступил, как эгоист и как дурак. Мне следовало бы понять, что королева умерла при родах, и что отец должен чувствовать себя главным виновником этой трагедии. А быть причиной смерти ни в чем не повинной женщины — страшное бремя. В особенности, если она мать твоих детей. Так что неудивительно, что для него было мучительно лишний раз вспоминать о ее смерти или посещать ее могилу… Сейчас я охотно попросил бы у отца прощения за то, что я тогда сказал.

— А Наин? Он вам что-нибудь ответил?

— Нет, конечно. Что можно ответить на такое восьмилетнему ребенку? Тем более — собственному сыну, — Валларикс вздохнул. — …Ну, в общем, мы спустились в крипту, и тогда отец впервые показал мне вход в Подземный город. Поначалу я, само собой, не мог прийти в себя от изумления, и таращил глаза на все, что видел, но от усыпальницы до зала Альдов путь неблизкий, и я начал уставать, тем более что дело было ночью, и меня отчаянно клонило в сон. В конце концов, отцу надоело, что я постоянно отстаю, так что он взял меня на руки. Я к этому моменту уже так устал, что даже обрадовался этому. Пока он меня нес, я, разумеется, заснул, и проснулся только тогда, когда он потряс меня, чтобы разбудить, и опустил на землю. Я еле разлепил глаза, хотя вокруг было достаточно светло — светлее, чем в принципе можно ожидать от подземного зала без единого окна. Я стал искать источник света — и увидел Меч. Он стоял на подставке посреди самой большой жаровни с Очистительным огнем из всех, какие я когда-либо видел, и пламя окутывало его целиком — и рукоятку, и длинный прямой клинок, — Валларикс на мгновение прикрыл глаза, как будто хотел воскресить эту картину в своей памяти — точно такой, как он увидел ее в тот момент.

— ...Когда об этом говоришь, это не кажется таким уж необыкновенным — но на самом деле он с первого взгляда поразил меня сильнее всех открытий, сделанных в ту ночь. Это было даже удивительнее, чем узнать, что под Аделью скрыта целая система подземелий, о которой никто не подозревает… Мне хотелось рассмотреть его получше, так что я подошел как можно ближе и остановился только в тот момент, когда почувствовал волну сухого жара от огня, такую сильную, что рядом с ним трудно было дышать. Казалось, в таком пламени любой металл должен был раскалиться докрасна — но Меч совсем не выглядел горячим. Для меня он тогда был слишком велик. Языки пламени над его рукоятью поднимались выше моей головы. Но я все равно сразу понял, что мы проделали это путешествие ради него. И я спросил отца — «Что это, государь?» А он сказал — «Это — Наследство Альдов. Меч, который они завещали Энриксу из Леда и его потомкам. Однажды один из Риксов спустится сюда и сможет вынуть этот меч из пламени». «И что тогда случится?..» — спросил я. Я не мог отвести взгляд от Меча, и чувствовал себя героем сказки или песни, ставшей явью. «Этого никто наверняка не знает. Планы Альдов чересчур сложны для человеческого понимания. Но того из дан-Энриксов, который сможет завладеть Наследством Альдов, несомненно, ждет великая судьба. Возможно, это будешь ты». На самом деле, этого отец мог и не добавлять. В своих мечтах я, разумеется, и так уже воображал, что этим Риксом буду я.

— Я помню, — сказал Ирем. Ни Вальдер, ни его коадъютор не подумали послать на кухню за закуской, и оба уже успели захмелеть. — Когда вы рассказали мне про Меч, вы выглядели необыкновенно воодушевленным. Честно говоря, когда я понял, что вы не морочите мне голову, мне стало жутко завидно. Мало того, что вы и так — наследник своего отца и будущий король, так тут еще и этот Меч! Я даже не припомню случая, когда я чувствовал себя настолько… незначительным.

— Что, правда?.. — изумился Валларикс.

— Да, — с сумрачной улыбкой подтвердил лорд Ирем. — «Это же несправедливо!» — думал я. Почему достать этот Меч может только дан-Энрикс? Как будто все остальные не заслуживают даже шанса! Может, если бы я родился Риксом, у меня бы получилось. Но, раз уж я не Рикс, то кто-то ещё Хегг-знает-сколько лет назад решил, что это не могу быть я.

Вальдер растерянно сморгнул.

— А мне казалось, что тебя эта история не впечатлила... Ты тогда сказал, что мне лучше забыть про этот Меч и думать о войне в Каларии. Мол, нас ждет настоящее мужское дело, и, если мы будем начеку и не позволим отцовским гвардейцам опекать меня, то непременно найдем способ отличиться и добиться славы. И что это будет поважнее, чем какая-то там магия и легендарные мечи.

Лорд Ирем хмыкнул.

— Ну а что еще я мог сказать?.. — сварливо спросил он. — Ты был младше меня, но до встречи с тобой я _никогда_ не встречал сверстника, который мог побить меня на тренировочной площадке или выбить из седла. Я из кожи вон лез, чтобы произвести на тебя впечатление и заслужить какой-нибудь авторитет в твоих глазах. Как же я мог сказать тебе, что меня злит, что я — не Избранный вроде тебя, и мне стать частью древних песен и легенд никто не предлагал? Кто вообще в пятнадцать лет в здравом уме признается в подобных чувствах?.. Я бы и сейчас не стал об этом говорить, если бы не выпил столько натощак.

— То есть — если бы не пытался меня подбодрить, — едва заметно улыбнувшись, заметил Вальдер. — Но да, ты прав, тогда я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. У меня дух захватывало от того, что среди всех людей на свете Альды выбрали именно Энрикса из Леда и его потомков. А значит, в конечном счете, и меня… В детстве я смотрел на взрослых лордов, магов и ученых, и мысленно говорил себе — подумать только, ни один из них не знает то, что знаю я!.. Я был уверен, что не променяю это чувство ни на что на свете. А потом оказалось, что судьба дан-Энриксов — это не только дар, но и проклятие. Не родись я потомком Энрикса из Леда — я бы сейчас жил с любимой женщиной и с нашими детьми, и мне не нужно было бы бояться за их жизнь… Так что впору начать жалеть о том, что мне не довелось родиться Мартеллом или Фин-Флаэнном.

— Ну нет уж! Только не Фин-Флаэнном, пожалуйста, — отрезал Ирем. — Паршивее семейку и представить трудно. Неужели ты действительно можешь представить этого болвана Филомера собственным отцом?..

Валларикс удивленно посмотрел на рыцаря — а потом резко рассмеялся.

— Да, ты прав… Я что-то слишком уж расклеился. Не надо было столько пить.

— Совсем наоборот. Ты просто ещё выпил недостаточно, чтобы прийти в себя, — парировал лорд Ирем, переворачивая новую бутылку над кубком Вальдера. Император протестующе замычал и попытался отодвинуть свой бокал.

— Ну нет!.. У меня утром заседание совета. И у меня нет ни ма-лей-шего желания сидеть на нем с гудящей головой.

Скорее всего, в оценке своего состояния Вальдер был прав, поскольку трудное слово ему пришлось произнести раздельно, по слогам. Но коадъютор только закатил глаза.

— Ну, значит, отмени его! Кто здесь король, в конце концов — ты или Дарнторны с Фин-Флаэннами?.. Ради Всеблагих, Вальдер, хотя бы один раз не делай вид, что ты — не император, а младший письмоводитель в ратуше, и дай себе немного отдохнуть. А заодно и мне. Мы оба знаем, что сегодняшние новости надо запить. Иначе, Альды мне свидетели, кончится тем, что мы в конце концов рехнемся.

 

— …Может быть, вам стоит вызвать Рам Ашада? Вы действительно неважно выглядите, государь, — сочувственно сказала Юлия за завтраком, глядя на бледное и заметно опухшее лицо Валларикса, который вяло и без аппетита возил вилкой по тарелке.

Император слабо улыбнулся.

— Зато чувствую я себя уже гораздо лучше, чем вчера, — заверил он соседку по столу. Голос Валларикса и впрямь звучал значительно бодрее, чем можно было бы ожидать по его виду.

Юлия озадаченно посмотрела на собеседника — и повела плечом.

— Тем лучше!.. Мне бы не хотелось оставлять вас одного, когда вы заболели.

— А вы собираетесь меня оставить?.. — удивился император.

— Мне только что сообщили, что мои родители приехали в столицу и остановились у лорда Лан-Дарена. Я собиралась идти туда после завтрака. Возможно, они захотят, чтобы во время их пребывания в столице я тоже жила у дяди, чтобы нам не расставаться.

— За чем дело стало? Пригласите их сюда, — сейчас же предложил Вальдер. — Уверен, во дворце вашим родителям будет не менее удобно, чем в особняке Лан-Дарена...

Юлия просияла. Элике казалось, что она вот-вот захлопает в ладоши, как девчонка.

— Спасибо, государь! Это так мило с вашей стороны! — воскликнула она. — Мама писала, что мечтает увидеть принцессу... Отец тоже будет счастлив познакомиться с Элиссив.

Вальдер выглядел растерянным.

— В самом деле... Я ужасный эгоист, — нахмурившись, заметил он. — Мне следовало ещё пару лет назад устроить им встречу с внучкой. Я об этом не подумал.

— Ну что вы... Вальдер, — сказала Юлия, впервые осмелившись назвать императора его домашним именем. — Вы были в трауре по Элике, погребены под грудой государственных забот... Кто станет вас судить? К тому же, я уверена, что раньше мама с папой были просто не готовы видеть Лисси. Их воспоминания об Элике были ещё слишком свежи. Иначе они бы и сами позаботились о встрече.

Вальдер кивнул.

— Вы правы, Юлия. Спасибо. Я надеюсь, что ваши родители не думают, что вы вернётесь в ваш фамильный замок вместе с ними, потому что я не собираюсь вас отпускать. Двор изменился к лучшему с тех пор, как вы приехали в Адель.

 

Лорд Лан-Дарен был слишком деликатен, чтобы мешать воссоединению семьи, так что в разговоре, проходившем в комнате Аталии, принимали участие только она сама, отец и Юлия. Мама казалась утомленной после путешествия, и под глазами у нее виднелись темные круги, которые Аталии не удалось полностью скрыть при помощи обычных притираний. Тем не менее, мама излучала энергию.

— Говоришь, вы видитесь каждый день?..

— Ну, почти каждый. Например, вчера король неважно себя чувствовал.

— Люди все время говорят, что плохо себя чувствуют, когда хотят найти себе какое-нибудь извинение.

— Да нет, это было не извинение… Сегодня утром он действительно паршиво выглядел.

— «Паршиво»? — фыркнула леди Аталия. — Фи, Юлия, что за определения!.. В конце концов, ты говоришь о нашем императоре!

Мать с дочерью переглянулись — и одновременно прыснули, как две подружки. Когда-то Элике, наверное, стало бы завидно при виде подобного единения. В конце концов, они с мамой никогда не были так же близки.

— …Хочу услышать все подробности, — объявила леди Аталия, откинувшись на спинку изящной, обложенной подушками скамейки. Юлия нетерпеливо повела плечом.

— Да ты и так уже все знаешь! Я же ведь тебе писала — мы обедаем за одним столом, вместе охотимся, он делает мне разные подарки, приглашает меня погулять по саду, читает мне вслух…

— Люэн Минары?.. — деловито уточнила мама, знавшая придворную любовную поэзию.

— Нет, все подряд. Стихи Алэйна Отта, философские трактаты, даже исторические хроники. По правде говоря, это довольно интересно. Он умеет выбирать самые любопытные места.

Леди Аталия вскинула бровь.

— Если сможешь его заполучить, то можешь под его началом изучать историю и философию, сколько угодно. Но сейчас вопрос не в этом. Мы должны понять, действительно ли Валларикс к тебе неравнодушен.

— При дворе уверены, что да, — сказал молчавший до сих пор отец. Аталия перевела вопросительный взгляд на Юлию.

— И все-таки, он до сих пор ни словом, ни намеком не заговорил о своих чувствах… — сказала она. Юлия вспыхнула.

— Если хочешь знать мое мнение — то это все из-за девчонки. Вальдер в ней души не чает. Позволяет ей носиться по дворцу, как бешеной, изводить своих воспитателей и делать все по-своему... Я пыталась поговорить об этом, но Вальдер вбил себе в голову, что она так себя ведёт из-за того, что потеряла мать. А я уверена, что Лисси и при Элике была точно такой же. И горе тут совершенно ни при чём. Просто они ее избаловали!

— Все настолько плохо? — с интересом спросила Аталия Лан-Дарен. — По намекам в твоих письмах было трудно что-нибудь понять.

— Ну извини — я просто не могла писать яснее, — с сарказмом сказала Юлия. Видимо, с возрастом она не только сблизилась с леди Аталией, но и избавилась от большей части тех почтительных манер, которых мама требовала от них в детстве. — Не хватало только, чтобы такое письмо попало не в те руки. Но здесь нас никто не слышит, так что я могу сказать, как есть — Вальдер страшно боится ее огорчить, так что он никогда не сделает мне предложение. Ведь его доченька расстроится, что папа полюбил какую-то другую женщину. Она может решить, что он предатель, который забыл про маму. И так далее, и все тому подобное. Зная Элиссив, я ничуть не сомневаюсь, что она будет закатывать ему истерики. Любой нормальный человек в подобной ситуации сообразил бы, что он слишком распустил свою дочурку... Вы подумайте — где это видано, чтобы мужчина его возраста подлаживался под сопливую девчонку?.. Но Валларикс скорее уж откажется от любых своих планов, чем решится рассказать о них принцессе.

Слушая, как Юлия исходит ядом, мама задумчиво потирала подбородок.

— Что ж… Значит, наша задача — устранить Элиссив, — сказала она в конце концов.

Лан-Дарен вытаращил на жену глаза — и даже Юлия казалась совершенно выбитой из колеи.

— В каком смысле "устранить"? — спросила она осторожно.

— В смысле, сделать так, чтобы она не путалась у тебя под ногами! Надо убедить Валларикса отпустить ее к нам. В конце концов, Элиссив — наша внучка. Не откажет же Валларикс дочери в возможности увидеть дом, где росла ее мать?.. А я уж постараюсь, чтобы Лисси захотелось погостить у нас подольше. Никаких уроков, никаких запретов и придворных дам... Только дедушка с бабушкой, которые балуют ее с утра до ночи и думают только о том, как бы ещё ее развлечь. Думаю, мы сумеем продержать ее у нас целое лето. А ты тут бери дело в свои руки и улаживай этот вопрос с ее отцом.

— Но не могу же я сама сделать королю предложение... — сказала Юлия, слегка смущённая тем оборотом, который принимал этот разговор. Видимо, несмотря на свои заверения, что дело исключительно в Элиссив, она все же опасалась, что ее уверенность в собственных чарах несколько преувеличена.

Но месс Лан-Дарен только фыркнула.

— Со смерти Элики прошло уже два с половиной года. Если Валларикс все это время избегал придворных дам, твоя задача не кажется мне такой уж сложной. В конце концов, он же только мужчина... Уверена, тебе будет не сложно его соблазнить. А после этого король, с его характером, ни за что не откажется жениться на тебе. В крайнем случае, ты всегда можешь сделать вид, что ждёшь ребёнка...

— Мама!.. — ахнула Юлия.

— Талли! Что ты такое говоришь! — поддержал дочь Лан-Дарен.

Леди Аталия прищурилась.

— А что я говорю? Можно подумать, вы не знаете, как делаются такие вещи… Ну а когда дело будет сделано, Элиссив останется только примириться с тем, что у ее отца теперь есть новая жена. Можно подумать, что она — первый ребенок на земле, чей отец овдовел, а после этого женился второй раз! Все остальные как-то привыкали — и она тоже привыкнет. Если Юлия права насчет того, что отец портит ее своим баловством, то это даже пойдет ей на пользу. Плохо, когда маленькая девочка считает, что все в мире вертится вокруг нее.

— По мне, так это всё — пустые разговоры, — сказал лорд Лан-Дарен. Отцу явно было неуютно — он и в прошлом не умел справляться с маминым напором. — Император никогда не согласится отпустить куда-то свою дочь.

— Это я беру на себя, — решительно заявила леди Аталия.

— Ваши родные, Юлия, приехали как нельзя кстати, — сказал император тем же вечером. — Я тоже со дня на день ожидаю приезда родственников. Два моих кузена, Эльдерик и Элладайн, несколько месяцев назад успешно защитили порт в Эледе от пиратского набега, и я пригласил их обоих в столицу, чтобы поблагодарить за их решительные действия.

Вальдер и Юлия были одни. Валларикс бы наверняка захотел пригласить к себе тестя и тещу, неожиданно приехавших в столицу — но леди Аталия, едва явившись ко двору, мгновенно проявила свой организаторский талант. Она изобразила, что буквально очарована своей маленькой внучкой, и сразу же заявила, что мечтает — если только Валларикс позволит! — провести этот вечер с ней, в особняке лорда Лан-Дарена.

«Но только без наставниц, фрейлин и придворных, по-семейному» — добавила леди Аталия к явному удовольствию Элиссив.

«А можно мне взять с собой Лейду?» — тут же спросила Элиссив у отца. Вальдер слегка нахмурился и явно собирался возразить, что она идет туда, чтобы пообщаться со своими бабушкой и дедушкой, а не чтобы бегать и играть с подругой, но леди Аталия опередила императора.

«Конечно, золотце!» — ответила она с такой готовностью, словно всю жизнь мечтала провести весь вечер в обществе двоих неугомонных девочек. — «Я полагаю, эта Лейда — твоя лучшая подруга?..» — спросила она с видом самого живого интереса. И, не успел Валларикс даже глазом моргнуть, как вся беседа за столом сосредоточилась вокруг занятий и интересов его дочери. Валларикс, впрочем, явно не имел ничего против, и даже наоборот — был удивлен и обрадован тем, как легко бабушка Элиссив нашла с ней общий язык.

В итоге маменька, как талантливый полководец, добилась всего, чего хотела — предоставила Валлариксу и Юлии провести время после ужина наедине, а заодно получила возможность познакомиться с Лисси поближе и попытаться обаять её (Элика полагала, что Аталия приняла во внимание рассказы Юлии о своеволии и избалованности своей внучки, и решила сделать на них ставку в своих планах — если Лисси вобьет себе в голову, что она хочет съездить вместе с бабушкой в фамильное поместье, Валлариксу будет очень тяжело сопротивляться двойному напору тещи с дочерью).

— Ваши кузены?.. — удивилась Юлия, принимая из рук Валларикса бокал с оремисом. — Они, должно быть, ещё совсем дети. Я не помню их и их родню на вашей свадьбе с Эликой.

— Нет, мои кузены — или, правильнее было бы сказать, мои троюродные братья — почти что ваши ровесники, — мягко ответил Валларикс. — Они младше меня всего на пару лет. Но память вам не изменяет — вы действительно не могли видеть их на моей свадьбе. Так случилось, что Эдерик с Элладайном не могли на ней присутствовать.

И, видя вопросительный взгляд Юлии, повел плечом:

— Я понимаю, это звучит странно. Но у приграничных лордов множество забот, которых мы, южане, с нашей упорядоченной и благополучной жизнью, не можем себе даже представить.

Юлия, судя по всему, без труда удовлетворилась этим расплывчатым объяснением и полностью сосредоточилась на том, чтобы как можно более изящно съесть песочное пирожное, которое Валлариксу и его гостье подали вместе с первым урожаем земляники и чашечкой теплых сливок.

Элика подумала, что их отец всё-таки был неправ, считая, что, раз уж в его семье рождались только дочери, то их вполне достаточно обучить танцам, музыке и пению и предоставить им читать только те книги, которые интересны им самим. Будь "девочки Лан-Дарен" настоящими наследниками в глазах своего отца, он, несомненно, постарался бы дать им более основательное и полезное образование. Если бы у них с Юлией были наставники, которые бы познакомили их с новейшей историей, генеалогией и имперской политикой, они, конечно, знали бы о Миэльриксах все, что нужно знать, и не попали бы впросак.

Элика помнила, что перед свадьбой, когда они с Валлариксом обсуждали будущие торжества, она была очень удивлена, что из всех родственников императора на свадьбе будет присутствовать только его незаконная сестра, родившаяся после поездки отца Валларикса в Вальяхад, в Энони.

Амариллис жила при дворе на положении принцессы, и Валларикс был привязан к ней ничуть не меньше, чем если бы его сводная сестра была родной, но даже Элике, далекой от столичных сплетен и интриг, с первых же месяцев в столице стало ясно, что другие лорды не считают принцессу законной дочерью прежнего императора.

Обстоятельства ее рождения были туманны. То ли император заключил секретный брак с дочерью одного из принимавших его в Энони князей сразу же после смерти своей первой королевы, то ли он просто завел интрижку с красивой южанкой, а потом задним числом решил признать родившуюся после этой связи дочь... Но, в любом случае, сестра Валларикса родилась при сомнительных, даже скандальных обстоятельствах. Даже если Наин Воитель в самом деле заключил брак с матерью Маллис, и сделал это _после_ смерти королевы, а не _до_ (при дворе находились люди, откровенно намекавшие на двоеженство), это было вопиющим нарушением всех правил траура.

Элика попросту не представляла, как какой-нибудь мужчина мог решиться вступить в тайный брак едва ли не на следующий день после того, как его первая жена погибла, рожая ему сына. Наорикс Воитель, судя по воспоминаниям Вальдера, не был нежным и заботливым супругом и отцом, но даже для такого человека подобный поступок выглядел необъяснимой чёрствостью, а если говорить начистоту — даже просто чудовищным бесстыдством. Элика в свои семнадцать лет была шокирована тем, что люди могут совершать подобные поступки в жизни, а не в книгах.

Естественно, она не относила свое осуждение на счёт золовки. Амариллис не могла отвечать за поступки своего отца. Эта история, наоборот, вызвала в Элике сочувствие к сестре Вальдера, вынужденной с детства быть причиной всевозможных пересудов, и это сочувствие могло бы послужить началом дружбы между ними, если бы только Маллис не выглядела человеком, который не хочет и не примет чьей-то жалости. Сестра Вальдера была замкнутой, спокойной, гордой, и к тому же — ослепительно красивой девушкой, и Элику, никогда не считавшуюся признанной красавицей, пугала эта молчаливая и неприступная красавица, которая бывала оживленной и веселой разве что в компании Вальдера и своей лучше подруги, Галатеи Ресс.

Элика смутно понимала, что ее золовка не стремится сближаться с другими людьми при дворе именно из-за своего двусмысленного положения, но ей не доставало храбрости на то, чтобы решиться сделать первый шаг и попытаться разбить этот лёд. Тогда она надеялась, что после свадьбы все со временем уладится само собой, и они с Амариллис, может быть, сумеют стать так же близки, как и с оставшимися дома сёстрами — но в тот момент она бы испытала страшное смущение, если бы им с Маллис пришлось остаться в комнате наедине, без спасительного посредничества Валларикса или кого-нибудь из придворных дам.

Элике, тем не менее, казалось странным, что у Валларикса не нашлось никаких других родственников, которых можно было бы пригласить на свадьбу. Должны же у ее будущего мужа быть какие-нибудь родственники — дяди, бабушки или кузены... Когда она высказала эту мысль, Валларикс, кажется, смутился.

— Это верно, у меня есть два кузена, — нехотя ответил он. — Но, я боюсь, они никак не смогут быть на нашей свадьбе. Я выслал их в Ярнис и запретил появляться при дворе. Это... довольно неприятная история. Видишь ли, пару лет назад их семья участвовала в заговоре против меня и — Валларикс поморщился, как будто слова царапали ему язык — пыталась меня убить. Отец моих кузенов, мой двоюродный дядя, погиб из-за этого покушения, а Эдрика и Дайна я решил избавить от официальных обвинений и просто оставил жить подальше от столицы. Понимаешь, им обоим тогда ещё не исполнилось шестнадцати... И, хотя у меня были все основания считать, что они были соучастниками своего отца, я не хотел доводить дело до суда. Лорд Ирем, правда, до сих пор уверен, что я поступил неправильно.

Элика, которая была сильно предубеждена против мессера Ирема после жалоб сразу нескольких придворных дам, из которых следовало, что самоуверенный красавец-северянин отвечает за их сломанную жизнь и разбитое сердце, запальчиво сказала:

— Я знаю, он твой друг, но иногда мне кажется, что твой сэр Ирем — просто бесчувственный тип!

Валларикс слегка усмехнулся.

— Ну, зря ты так… Его можно понять. Во-первых, Ирему стоило большого труда предотвратить то покушение. И он гораздо больше, чем я сам, думал о том, что было бы, если бы он не успел вовремя. Во-вторых, мне самому на момент покушения было всего семнадцать лет. А Ирем был немногим старше Эдрика и Дайна, когда стал военачальником в Каларии. Так что неудивительно, что он видел в моих кузенах молодых мужчин, а не детей, которые не в состоянии отвечать за свои поступки. Но, хоть я и предпочел уладить это дело по-семейному, без шума, о возврате Миэльриксов ко двору не может быть и речи. Да, признаться, я и не горю желанием их видеть…

Элика задумалась, покусывая нижнюю губу, как она делала всегда, когда ее что-нибудь беспокоило — дурацкая привычка, за которую ее много ругали дома.

— А что, если это ошибка?.. — не вполне уверенно спросила она, наконец. — Вдруг ваши с сэром Иремом предположения безосновательны? Может, твои кузены вообще не знали, что задумал их отец.

Валларикс невесело рассмеялся и, внезапно обняв Элику, поцеловал ее в висок.

— Как же мне с тобой повезло!.. — пробормотал он, отстраняясь. А потом ответил — Они _знали_, милая. Я понял это в тот момент, когда сэр Ирем неожиданно для всех вмешался в дело и помешал их отцу меня убить. У них на лбу было написано — "погибли!..". Это… трудно описать, когда твой собеседник этого не видел. Но, поверь, лица бывают куда убедительнее слов. И на лице у Эдрика и Дейна не было ни замешательства, ни шока и неверия в происходящее, как у людей, которые не понимали бы, что происходит — одна только паника преступника, который попался на месте преступления и не знает, куда теперь бежать. Для себя я понял все ещё тогда. И, честно говоря, я тогда чувствовал себя просто ужасно. Не в сам момент покушения, а позже, когда я уже пришел в себя. Мы с моим дядей и кузенами никогда не были особенно близки, но они всегда были частью моей жизни. Мы часто ели за одним столом, вместе охотились, делали друг другу подарки к праздникам… Если бы мы друг друга не любили, если бы между нашими семьями существовала давняя вражда, или если бы я хотя бы чувствовал холод и неприязнь ко мне с их стороны — мне было бы гораздо легче принять то, что они решили меня убить. Но у меня не было никаких причин подозревать их в дурных умыслах против меня.

Валларикс дернул плечом, как будто ожидал от нее возражений, и сказал:

— …Я не ребенок, я изучал исторические хроники, и понимаю, что люди в любое время убивали ради власти, или ради денег, или просто потому, что другой человек мешал осуществлению их планов. Но читать — это одно, а обнаружить, что людей, которых ты знаешь всю жизнь, ничто не удерживало от того, чтобы решить тебя убить — это, поверь мне, очень странный опыт! Если честно, я надеялся на то, что Эдрик с Дайном захотят поговорить со мной и попытаться оправдаться. Они ведь не могли не понимать, что человек в их положении находится, мягко сказать, под подозрением. Будь они невиновны, они сами предложили бы подтвердить свою невиновность разговором с ворлоком. Но, даже будучи виновными, они могли бы попытаться блефовать. Уверять меня в том, что ничего не знали, и надеяться на то, что я позволю себя убедить, и не пошлю их к судебному магу. Почему бы нет? В конце концов, я же не приказал арестовать их сразу после покушения. И, наконец, они могли во всем признаться и просить меня о снисхождении. Могли сказать, что им пришлось выбирать между верностью отцу и верностью престолу, и надеяться на мое милосердие. Я даже думаю, что мог бы их простить. И уж, во всяком случае, зная меня, они могли бы понимать, что я не пошлю их на эшафот — даже после того, что они сделали. Но они действовали наихудшим образом. Сразу же после покушения спрятались у себя в особняке, как будто бы надеялись, что я про них забуду. Потом мессер Ирем сообщил, что они собираются покинуть город — тайно, как настоящие преступники, договорившись с контрабандистами в Южном порту, что те ночью примут их к себе на борт. Ирем предположил, что они собираются бежать либо на Острова, либо в свои фамильные поместья в Ярнисе, и спросил у меня, должен ли Орден их остановить. Я сказал — нет. Хотят бежать — пускай бегут. Как Ирем и предполагал, они отплыли в Ярнис. Орден наблюдал за их перемещениями до тех пор, пока они не добрались до места назначения. А дома их уже ждало мое распоряжение — не покидать своих земель без моего приказа. В общем, официальное изгнание. Естественно, я велел орденскому претору в Эледе наблюдать за ними и докладывать мне об их связях и их поведении. Но в целом — я, признаться, даже рад, что они избавили меня от необходимости решать, что с ними делать дальше.

Выслушав его рассказ, Элика положила голову жениху на плечо, потерлась ухом о теплое тело под гладким шелком рубашки и подумала — пожалуй, даже хорошо, что у Вальдера не осталось других родственников. Чем больше историй она слышала о его родственниках, будь то Наорикс Воитель или же его покойный дядя, тем сильнее радовалась, что все эти ужасы остались позади, и что единственными членами Династии, с которыми ей приходится иметь дело, оставались сам Вальдер и его сводная сестра.

 

...Юлии Валларикс о покушении, конечно же, рассказывать не стал. А ее младшая сестра была слишком захвачена перспективой поучаствовать в торжественном приеме и блеснуть перед своей семьёй собственной популярностью среди придворных, чтобы слишком сильно интересоваться странной судьбой императорских кузенов. Но зато Валларикс неожиданно наткнулся на противодействие с той стороны, с которой он его совсем не ожидал.

— Не стану я их принимать! — Элиссив непримиримо смотрела на своего отца, откинув голову назад и скрестив руки на груди — поза, которую она, вне всякого сомнения, подсмотрела у лорда Ирема, и которая в исполнении маленькой девочки смотрелась скорее забавно, чем внушительно. Ее кудрявая голова с только что расплетенными для сна косичками находилась примерно на уровне бляхи на ремне Валларикса, хотя Элиссив вытянулась во весь рост, стараясь показаться выше. — Ни за что! И никто меня не заставит — даже ты!..

Валларикс озадаченно смотрел на дочь. Не то чтобы такая неожиданная вспышка была не в характере принцессы — Элиссив часто отказывалась делать то, чего от нее требовали, но в открытую она обычно бунтовала только в обществе придворных дам, а перед ним, скорее, старалась изобразить из себя паиньку — как будто он не знал, что приходится ежедневно выносить ее наставницам!

— И почему же ты не хочешь их встречать, позволь спросить?.. — осведомился он.

— Они предатели! — яростно выпалила Лисси. — Как ты вообще _мог_ пригласить их сюда? Они же хотели тебя убить!!

Вальдер пару секунд смотрел на дочь, кусая губы.

— Тебе стоит меньше верить слухам, — сказал он, в конце концов. — Когда ты станешь старше, ты поймешь, что при дворе больше всего болтают о чужих делах именно те, кто ничего о них не знает. Глупо слушать, что болтают сплетники. А еще глупее верить в то, что они говорят. Поэтому, если кто-нибудь наговорил тебе ерунды о Миэльриксах…

— Можешь даже не стараться! — перебила Лисси, независимо выпятив подбородок. — Тому, кто мне это рассказал, я верю.

— И кто это был? — спросил Вальдер.

На сей раз на лице Элиссив отразилось замешательство.

— Неважно, кто! — отрезала она после недолгой паузы. — Важно, что это правда.

— Не «правда», а то, что «неважно кто» считает правдой, — возразил Валларикс, тоже скрещивая руки на груди. — И твой «неважно кто» хорошо сделает, если объяснит тебе разницу между чьим-нибудь убеждением и _фактом_. Раз уж ты прислушиваешься к нему больше, чем ко мне, то пусть он научит тебя этому полезному умению вместо меня. А заодно и сам освежит свою память. При том положении, которое он занимает, для него это так же важно, как и для тебя.

Вальдер резко развернулся и вышел из комнат дочери, поскольку явно не хотел продолжать этот спор. Элика его понимала. Валларикс терпеть не мог лукавить, особенно с близкими ему людьми, а сейчас он оказался в положении человека, который должен был убеждать дочь в том, во что не верил сам. И он не мог не чувствовать слабости собственной позиции. Элиссив не могла оспорить его логику, но она, несомненно, не могла не ощущать, что отец не вполне с ней искренен. Дети отлично чувствуют такие вещи, что бы там ни думали об этом взрослые.

Наутро, когда коадъютор, как обычно, появился в аулариуме императора с докладом, Валларикс жестом остановил его, не дав сказать ни слова.

— Новости подождут. Сначала объясни мне, ради Всеблагих — зачем тебе понадобилось просвещать Элиссив насчет Эдрика и Дайна? Кто. Тебя. Просил?

Сэр Ирем отвел взгляд и, кажется, смутился, что случалось с коадъютором отнюдь нечасто.

— На самом деле, я…

Но Валларикс не дал ему договорить.

— Ты, вообще-то, представляешь, насколько категоричными могут быть дети в этом возрасте?.. — сердито спросил он. — Элиссив наотрез отказывается встречаться с Миэльриксами. Сегодня утром я велел сказать ей, что, если она не хочет принимать участие в приеме, то ей придется назваться больной и никуда не выходить из своей комнаты все время их визита в город. Теперь она, вероятно, думает, что я пытаюсь ее шантажировать — хотя это просто вопрос приличий. Я надеялся, что перспектива провести как минимум неделю в четырех стенах ее немного урезонит, но она решила, что докажет мне свою решимость и твердость характера. Если я верно понял леди Лэнгдем, она заявила, что скорее согласится, чтобы ее заживо сгноили в Адельстане, чем будет улыбаться Миэльриксам и сидеть с ними за одним столом. И за все это мне следует поблагодарить тебя!

— Я сожалею…

— И правильно делаешь.

— Да выслушайте меня, наконец!.. Мой лорд, — опустив взгляд, добавил Ирем, не желая показаться слишком грубым. — Понимаете — когда принцесса задавала мне свои вопросы, я не знал, что вы решите вызвать Миэльриксов в город… Согласитесь, что даже два месяца назад подобное предположение не показалось бы особенно правдоподобным. Так что я никак не мог настраивать принцессу против ваших планов. И потом, Элиссив еще до начала того разговора уже понимала, что единственные родственники императора не могут столько лет безвылазно сидеть в глуши без веских оснований. Она же не дура! А про отца этих двух молодчиков она, кстати сказать, знала и до меня. Вы сами понимаете, что в этом деле сложить два и два было нетрудно. Если уж на то пошло, я даже не могу сказать, что я ей что-то «рассказал». Скорее, просто подтвердил ее догадки.

Коадъютор помолчал, давая императору время остыть, а потом с показной небрежностью добавил :

— Вообще, Ее высочество, по-моему, судит не так уж глупо. То, что твои кузены в кои-то веки сделали что-то полезное, ещё не означает, что они исправились и сделались твоими верными сторонниками.

Вальдер пожал плечами.

— Может быть, и нет. Но я всё равно должен дать им шанс. Ошибка, совершенная кем-то в пятнадцать лет — какой бы она ни была, — с нажимом сказал Валларикс, видя, что Ирем собирается что-то сказать, — не может полностью определять его дальнейшую судьбу. С тех пор, как случилось то покушение, прошла целая жизнь. Я встретил Элику, женился, потерял сперва сестру, потом жену… И я сейчас не чувствую себя тем человеком, каким был в семнадцать лет. Я думаю, что и они не чувствуют себя теми же самыми людьми, которые тогда участвовали в заговоре. Знаешь, время и возраст вынуждают нас быть милосерднее. Хотя бы потому, что на нашем пути и так достаточно потерь. Я бы хотел, чтобы Элладайн и Эльдерик поняли, что я все это время наблюдал за их поступками не только для того, чтобы предотвратить какие-нибудь неудобства для себя, но и для того, чтобы позволить им исправиться и доказать, что они изменились, и могут верно служить если не мне, то хотя бы нашему государству. Их поведение в Эледе, согласись, свидетельствует в их пользу. Они были совершенно не обязаны бросаться на защиту побережья с теми незначительными силами, которые они могли собрать у себя в замке. Но, если бы не они, власти в Эледе не сумели бы оказать помощь всем прибрежным поселениям, подвергшимся налетам.

Ирема, судя по выражению его лица, эти слова не убедили.

— Я могу, не сходя с этого места, назвать сотню молодых людей, которые каждую неделю делают для государства и Династии не меньше, чем ваши кузены — и при этом не ждут твоей персональной благодарности за свои действия, — ворчливо сказал он.

— И хорошо сделаешь, если назовешь. Я буду только рад наградить любого из твоих людей, который отличился на службе в провинции, — сказал Вальдер. — Мне кажется, вы слегка перегнули с самоотречением и дисциплиной. Если кто-то служит мне, не ожидая от меня награды за свои поступки, то это ещё не значит, что он не заслуживает моей благодарности. Совсем даже наоборот… А пока давай все-таки вернемся к твоему докладу.

Миэльриксы оказались светлокожими, светловолосыми красавцами.

Когда Вальдер впервые рассказал ей о своих кузенах, Элика представила их смуглыми, темноволосыми мужчинами, похожими на ее мужа и на Амариллис. Но позднее, ознакомившись с семейным древом Риксов, она поняла свою ошибку. Миэльриксы отделились от Династии до того, как кровь дан-Энриксов смешалась с выходцами из Энони, подарив потомкам Риксов смуглый оттенок кожи и тяжелые, блестящие темные волосы. Так что кузены Валларикса должны были, уж скорее, походить на королеву Беатрикс, которую обычно рисовали с длинными светлыми косами.

Элладайн с Эльдериком были, судя по всему, двойняшками — очень похожие друг на друга, но все же не близнецы. У Эльдерика нос был слегка вздернутым, а волосы — на несколько тонов светлее, чем у брата. Элладайн имел нос с легкой горбинкой, а волнистые пряди над высоким белым лбом красиво отливали темным золотом. От каларийцев, составлявших свиту принцев, изгнанников отличали темно-синие глаза, напоминающие небо поздним вечером, и лучшая приспособленность к местной жаре — под палящим июньским солнцем их кожа не покраснела, как у их попутчиков, а лишь покрылась лёгким золотым загаром.

Валларикс принял своих кузенов со всей мыслимой торжественностью, и в присутствии двора поздравил их с успешным отражением пиратского набега. Зная, что жители Адели мало интересуются тем, что происходит в полудиких северных провинциях, и что большинство присутствующих в Зале Тысячи колонн столичные интриги занимают куда больше стычек на окраинах империи, Валларикс счел необходимым как бы невзначай ввести собравшихся в курс дела. Он в самых лестных выражениях оценил самоотверженность, с которой его кузены поспешили на помощь прибрежным поселениям, а также хладнокровие и предприимчивость, позволившие принцам использовать свои скудные военные ресурсы для успешной обороны побережья.

Валларикс держался так, как будто долгое отсутствие его кузенов при дворе — всего лишь дело случая, и ни намеком не упомянул ни о своем приказе оставаться в Ярнисе, ни о данном кузенам позволении еще раз посетить Адель. Если кто-нибудь из придворных, бывших свидетелями давнего покушения, подозревал, что жизнь в далекой северной провинции была не результатом скорби по отцу, а ссылкой, то никто, во всяком случае, не смел открыто перешептываться о своих догадках в тронном зале, под пристальным взглядом императора. Однако было совершенно очевидно, что, как только официальная часть приема будет закончена, и Миэльриксы смешаются с толпой, на них тут же обрушится лавина каверзных вопросов, недомолвок и намеков.

Большинству аристократов, в отличие от Валларикса, великодушие было отнюдь не свойственно, зато любопытство, жадность до пикантных сплетен и стремление подробно обсуждать дела, к которым не имеешь никакого отношения, они развили в себе в наивысшей мере. Слухи, мелкие интриги и столичные скандалы создавали для таких людей приятную иллюзию, что жизнь наполнена разными драматичными событиями, но, хотя это маленькое общество все время пребывало в состоянии движения и возбуждения, на самом деле, если приглядеться, в нем не происходило абсолютно ничего. В прошлом Элика часто удивлялась, как умные люди (а многие из этих придворных дам и кавалеров были вовсе не глупы) способны тратить свою жизнь на такой вздор.

Желая, видимо, оградить своих кузенов от нескромного внимания придворных, Валларикс в конце беседы с принцами «случайно» вспомнил об их детских играх в парке и предложил Эльдерику с Элладайном вместе прогуляться до розария, чтобы освежить детские воспоминания. Впрочем, если Валларикс надеялся, что сможет уберечь своих кузенов от неловкости, то он, конечно, ошибался. Хотя братья выразили полную готовность следовать за императором, на лицах Миэльриксов выражалось беспокойство и смущение. Они определенно полагали, что Валларикс хочет избавиться от лишних свидетелей и остаться с ними наедине, чтобы получить объяснение их поведения, пускай и запоздавшее на много лет.

И все-таки, когда они спустились в сад, у Элладайна вырвалось :

— Ох, этот парк... Я по нему скучал! В Каларии даже деревья выглядят совсем иначе.

— Мы очень благодарны вам за приглашение в столицу, государь, — добавил Эльдерик. — Я счастлив, что последние события позволили нам хотя бы частично смыть пятно, которое бросили на наш род поступки нашего отца.

— По-моему, когда имеют в виду покушение на императора, принято говорить о "преступлениях", — пробормотал сопровождавший императора лорд Ирем словно про себя.

Братья явно услышали его — во всяком случае, менее сдержанный в своих манерах Элладайн метнул на рыцаря яростный взгляд.

— Не будем омрачать такой приятный день печальными воспоминаниями, — твердо сказал Вальдер, предупреждающе взглянув на сэра Ирема. — Лучше скажите, как вам парк? За эти годы я столько раз одобрял какие-нибудь мелкие нововведения, предложенные мне моим главным садовником, что уже даже сам не помню, что я переделал, а что выглядело точно так же в нашем детстве.

— Мне кажется, здесь ничего не изменилось. Вот это, кажется, то дерево, с которого Эдрик свалился в пруд!.. — Элладайн показал на старый вяз, чья узловатая, толстая ветвь далеко простиралась над водой пруда. Даже Элику, очень любившую дворцовый парк во времена замужества, при виде этого старого дерева одолевал соблазн оседлать эту ветку и сидеть, болтая босыми ногами над водой и глядя на снующих внизу рыб. Удерживала ее только мысль о том, что скажут слуги и придворные, если их королева станет лазить по деревьям, как крестьянская девчонка. И во что после такой попытки превратится ее платье, стоившее какой-то безымянной вышивальщице стольких трудов.

Нетрудно было догадаться, что Вальдер с кузенами, в отличие от взрослой Элики, в детстве не ограничивались одними только фантазиями.

— Ну, с этим деревом уж точно не могло бы ничего произойти — ему, должно быть, уже двести лет, и я не удивлюсь, если оно простоит еще столько же, — сказал Валларикс, усмехаясь углом рта — наверное, он тоже помнил случай, о котором помянул его кузен. — Но кое-что я здесь все-таки изменил. Пойдемте, я вам покажу…

 

Вечером намечался большой праздничный прием и танцы. Обычно во время таких пиров Юлия оставалась рядом с Валлариксом и беседовала с ним, время от времени как бы случайно обращая внимание своего собеседника на музыку или же на кого-то из танцующих. Она явно надеялась на то, что рано или поздно император, неизменно наблюдающий за танцами из-за стола на возвышении, все-таки пригласит ее потанцевать. Это бы стало символом ее победы. Один-единственный танец — и всем станет ясно, что Вальдер расстался с трауром и готов вступить в новые отношения. И первой кандидаткой на руку и сердце императора, конечно, будет сама Юлия.

Но, несмотря на все ее усилия, Валларикс никак не реагировал на все намеки соседки по столу. Точнее, он реагировал — но так, что Юлии, наверное, куда приятнее было бы думать, что Валларикс ее просто не услышал, чем поддакивать, когда муж Элики с готовностью поддерживал беседу о достоинствах очередного танца и его происхождении, о музыке разных народностей империи и даже сортах дерева, которые лучше всего использовать для арфы, гаэтана и ребека. Император любил музыку, неплохо исполнял старые песни и умел играть на арфе, гарме и даже морской свирели. Правда, после смерти Элики он совсем забросил эти занятия — должно быть, потому, что они слишком живо напоминали ему о том, как он играл и пел и по ее просьбе.

Юлии равнодушие Валларикса, видимо, надоело — или, может, ее вдохновило присутствие леди Аталии, которая — хотя она и казалась совершенно погруженной в светскую беседу с принцем Эльдериком — внимательно наблюдала за каждым мельчайшим жестом дочери со своего места за столом. Как бы там ни было, но Юлия решила, что пора сменить стратегию. Вальдер слишком привык к тому, что его молодая и красивая свояченица «принадлежит» только ему и уделяет ему все свое внимание. Увидев, что она пренебрегла его компанией ради общения с другим мужчиной, Валларикс, скорее всего, будет недоволен — и, быть может, наконец поймет, что Юлия интересует его не только как собеседница, но и как женщина.

Для своих планов Юлия выбрала старшего из Миэльриксов, Элладайна. Элике было не сложно понять, на чём строится расчет сестры. Во-первых, кузен Валларикса был очень красив и достаточно знатен, чтобы его ухаживания не уронили Юлию в глазах придворных, а во-вторых — Элладайн только сегодня появился при дворе. Если бы она вдруг начала проявлять активный интерес к кому-то из придворных, которых она полностью игнорировала до сегодняшнего дня, это выглядело бы ненатурально.

Однако Элладайн, который ничего не знал о подоплеке неожиданного интереса Юлии, был совершенно очарован. Когда Юлия сказала, что родители послали ее ко двору, чтобы столичная жизнь помогла ей отвлечься, и что последние месяцы они с Валлариксом старались поддержать друг друга в своем горе, Элладайн ответил :

— Наш государь, наверное, слепой — иначе он тут же забыл бы свое горе и влюбился в вас!

Это было вполне обычным куртуазным комплиментом, но Миэльрикс произнес эту банальность с настоящим чувством, и по всему было видно, что он действительно считает свою новую знакомую на редкость привлекательной.

Он пригласил Юлию танцевать, и та — впервые за все время пребывания в столице — согласилась принять его руку и спуститься в круг танцующих. Пускай теперь Валларикс поглядит, как он держит ее под локоть или обнимают ее талию во время поворотов, и почувствует досаду, что не догадался пригласить ее на танец сам!..

Юлия расспрашивала принца о Калларии, смеялась его шуткам, восхищалась его храбрости во время пиратского набега и вообще успешно изображала, что все ее внимание сосредоточено на Миэльриксе, но при этом краем глаза наблюдала за Вальдером. И увиденное ей, определенно, нравилось. Валларикс довольно рассеянно отвечал леди Аталии, зато внимательнее, чем обычно, наблюдал за танцами, и его взгляды то и дело останавливались на Элладайне с Юлией, причем в подобные моменты он едва заметно хмурился, и на его лице мелькало выражение сомнения и какого-то молчаливого вопроса.

Решив, что ей следует закрепить успех, Юлия сообщила своему партнеру, что она нисколько не устала и охотно протанцует с ним грассенду и баккар, а после этого утянула Элладайна дышать свежим воздухом на галерею. Если Валлариксу было не особенно приятно видеть их вдвоем, то он забеспокоится еще сильнее, когда не сможет их видеть, и вынужден будет гадать, о чем они там говорят друг с другом и чем занимаются. В сущности, у Вальдера под рукой полно людей, чтобы послать их на балкон и поручить им проследить, чем заняты его свояченица и кузен, но подобное поручение — это, фактически, уже признание в любви, а Валларикс не такой человек, чтобы кому-то выдать свои чувства.

Впрочем, ее стратегический расчет, похоже, совершенно не мешал Юлии получать удовольствие от комплиментов Миэльрикса. Тот на все лады расхваливал ее умение танцевать и уверял, что, несмотря на ее траурный наряд, она была самой красивой девушкой из всех танцующих, и все мужчины на пиру смотрели только на нее (что было, безусловно, правдой : Юлия впервые покинула Валларикса ради танцев, да еще и с кем!.. с опальным Миэльриксом, прощенным преступником и заговорщиком!.. — и все придворные сейчас наверняка гадали, что все это значит). Юлии явно не хватало мужских комплиментов и пылких взглядов за то время, которое она провела с Валлариксом, и общение с императорским кузеном доставляло ей большое удовольствие. На ее скулах выступил очаровательный румянец, глаза Юлии блестели, и она, действительно, была в эту минуту хороша, как никогда.

Элика еще в детстве поняла, что Юлия относится к тому типу людей, которые буквально расцветают от любовных игр и от флирта — даже в неполные четырнадцать лет Юлия уже прилагала все усилия, чтобы привлечь к себе внимание соседских юношей — как их ровесников, так и молодых людей постарше. И дело было не в том, что сестра была влюблена или мечтала испытать, о каком чувстве говорят любовные баллады и те куртуазные романы, которые они с Эликой тайком читали в своей спальне. Юлии нужно было от всех этих молодых людей совсем другое — будоражащее чувство, что она кому-то нравится. Наверное, несправедливо было ее осуждать — в конце концов, сэр Ирем тоже любил себя в роли соблазнителя уж точно больше, чем любую из придворных дам, с которыми он флиртовал!

Однако Миэльрикс, похоже, был захвачен не на шутку, и наверняка — впервые в своей жизни. Когда они с братом покидали двор, им было всего по пятнадцать лет, а на Севере они вряд ли знали что-нибудь, кроме эпизодических интрижек с местными простолюдинками, живущими в окрестностях их родового замка — да и то не слишком частых, потому что Элике не доводилось слышать об имевшихся у Миэльриксов незаконных сыновьях и дочерях. А между тем и Элладайн, и его брат все время находились под пристальным наблюдением орденских рыцарей, и Ирем бы не преминул доложить императору о любом важном происшествии в жизни изгнанников. Скорее всего, Элладайн никогда в жизни не встречал такой красивой, хорошо воспитанной и знатной девушки, как Юлия, и считал ее настоящим совершенством. Мысль о том, что она — сестра прежней королевы, и брак с ней мог бы упрочить примирение его семьи с Валлариксом, тоже должен был приятно греть сердце изгнанника.

Откуда же бедняге было знать, что Юлия метит гораздо выше…

Когда прием закончился, было уже довольно поздно, но это не помешало Валлариксу пренебречь приличиями и пригласить Юлию в свои покои. Если ее младшую сестру приятно взволновало это приглашение, то она ничем не выдала своих чувств и последовала за Валлариксом так же невозмутимо, как и в любой другой день. Однако, когда двери императорских покоев закрылись за ними, Валларикс внезапно повернулся к Юлии и, взяв свояченицу за руку, сжал ее пальцы.

Юлия, никак не ожидавшая такого от Валларикса, который всегда вел себя очень сдержано и чаще всего избегал даже случайных соприкосновений, оказалась застигнута врасплох — несмотря на весь свой опыт, она залилась краской и растерянно приоткрыла рот, словно девчонка, в первый раз оставшаяся наедине с поклонником.

— Вы… вы хотите что-то мне сказать?.. — пролепетала она, пытаясь собраться с мыслями.

— Да. Я хотел вас поблагодарить, — веско сказал Вальдер. Юлия озадаченно моргнула. Она пребывала в явном замешательстве. Элика не могла ее винить — в подобной ситуации логичнее было бы ожидать либо упреков за кокетство с Элладайном, либо заявлений о собственной слепоте, которые должны закончиться признанием в любви.

— За что?.. — спросила она не вполне уверенно. Хорошо бы — за то, что вы открыли мне глаза на мои собственные чувства. Или же — за то, что вы избавили меня от скорби, которую я считал неизлечимой. Или вообще — за то, что снова возвратили меня к жизни — наверняка думала она в этот момент.

— Не знаю, каких сплетен о моих кузенах вы наслушались, пока мы с ними были в парке, но я очень благодарен вам и вашей матери за то, что вы так деликатно оградили их от злоязычия придворных. Прошу вас, передайте леди Аталии мою благодарность. Она так искусно занимала Эдрика беседой, что он, в сущности, провел весь этот вечер с ней и с вашим отцом. И я уже не говорю о вас. Это было очень самоотверженно — прервать свой траур, чтобы занять моего кузена. Элладайн — не Эдрик, он точно не усидел бы за столом весь вечер. И одним лишь Альдам ведомо, чего бы он наслушался, решив спуститься в зал один! — Вальдер поморщился, явно вообразив себе такую ситуацию. — До открытого скандала это дело, полагаю, не дошло бы… наши местные вельможи хорошо умеют прятать свои ядовитые намеки и насмешки так, чтобы не подать повода для поединка (иначе, я думаю, они уже давно поубивали бы друг друга!). А уж поссориться с принцем крови — это вообще не шутка. Но я думаю, после такого «праздника» бедняга Дайн провел бы отвратительную ночь. Вы с вашей матушкой нашли блестящий способ все это уладить. Не зря я всегда считал, что женщины справляются с подобными задачами лучше мужчин.

Юлия, которая в начале слушала речь императора с недоумением, явно с трудом улавливая смысл его слов, наконец, пришла в себя — может быть, не настолько, чтобы осознать, о чем толкует Валларикс, но уж, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы уловить общий смыл его речи.

— Альды Всеблагие!.. — выпалила Юлия, топнув ногой. И, отвернувшись от опешившего императора, рванула дверь императорских покоев.

— Доброй ночи, государь! — выпалила она, даже не потрудившись обернуться. В дверном проеме промелькнуло удивленное лицо дежурного гвардейца, а потом Юлия захлопнула дверь.

 

За завтраком вид у Юлии был виноватым и слегка пришибленным. Накануне она помчалась прямиком к леди Аталии, чтобы излить свое негодование по поводу Вальдера, которому, как следовало из гневной тирады Юлии, надо было не править государством, а поступить в орден Белых братьев. Но Аталия, быстро заставив Юлию признаться в том, как именно она покинула покои императора, сурово осудила ее за несдержанность.

«Милочка, ты с ума сошла, — нахмурившись, сказала маменька. — Он приглашает тебя в свои покои в неурочный час, берет тебя за руку, благодарит — причем, похоже, вполне искренне — а ты, вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и постараться извлечь из нее все, что возможно, позволяешь себе какую-то глупую детскую выходку!.. Боже, ты ведешь себя, как влюбленная девчонка, которая совершенно потеряла голову из-за того, что ее возлюбленный не обращает на нее внимания… Я понимаю, ты весь вечер прилагала все усилия, чтобы заставить его ревновать, а он ничуть тебя не ревновал и думал совершенно о другом. Ну так и что с того?.. Судя по твоим собственным словам, Валларикс посчитал, что весь твой флирт с его красавичком-кузеном — просто проявление сочувствия к нему. Ну так к чему он должен ревновать?»

Юлия, кажется, растерялась — но потом упрямо возразила :

«Если он хоть что-то чувствует ко мне — он _должен_ был почувствовать досаду! Любой нормальный мужчина…»

«Любой нормальный мужчина завел бы любовницу еще до твоего приезда в город. Так что радуйся, что наш король — мужчина ненормальный, — возразила Аталия ядовито. — Если ты рассчитываешь на успех, нужно держать себя в руках!»

На лице Юлии, не ожидавшей такой отповеди, промелькнуло выражение протеста — но Аталия, заметив его, только фыркнула.

«Боюсь, что мы с отцом тебя слишком избаловали. Ты, похоже, до сих пор считаешь, что все в мире должно идти так, как тебе хочется! — заметила она, пренебрежительно дёрнув плечом. — Вместо того, чтобы обижаться и топать ногами, как будто тебе пять лет, надо было воспользоваться тем, что он держит тебя за руку. Усадить его на кушетке, сесть с ним рядом, поговорить о его кузенах — любого мужчину можно заставить разболтаться, если говорить о том, что больше всего занимает его мысли, а Валларикса его кузены явно занимают. Вот и говорила бы о них, заглядывала бы ему в глаза, а между делом погладила бы ему руку, потом пальцы — только ненавязчиво, чтобы это можно было принять за выражение сочувствия. Глядишь, он сам бы не заметил, как и сам стал бы поглаживать и трогать твои руки, а от этого уже — глазом моргнуть до поцелуев. Но ты все испортила, и почему?.. Всего лишь потому, что он не готов броситься к твоим ногам с такой же готовностью, как этот Миэльрикс? Ну так ведь между ними, согласись, есть заметная разница! Если даже не говорить о специфическом характере Валларикса, он отец семилетней дочери и вдовец, который очень сильно любил свою первую жену»

Юлия совершенно сникла. Упреки Аталии наверняка заставили ее задуматься, сумеет ли она как-то загладить свою вспышку и вернуть себе прежнюю близость с императором. Остаток ночи она, несомненно, провела, раздумывая, что сказать Валлариксу, если тот станет спрашивать ее о причинах ее вчерашней вспышки — но, похоже, так и не придумала ничего сколько-нибудь убедительного.

— Я вас чем-нибудь обидел?.. — спросил после завтрака Вальдер, который тоже выглядел обеспокоенным.

— Что вы, мой лорд. Нисколько не обидели, — сказала Юлия.

— Мне показалось, что мои слова вызвали у вас сильную досаду.

— Я вела себя слишком несдержанно. Простите меня, государь. Может быть, когда-нибудь… после… я расскажу вам, в чем было дело. Но сейчас я не могу.

Вальдер на мгновение задумался.

— Скажите, Юлия — ваша досада была связана с тем, что сказал я… или же с чем-то из того, что вам говорил мой кузен? — спросил он, наконец.

Юлия растерянно молчала, явно не зная, что ответить. Намекнуть на Элладайна было, без сомнения, удобно — это отвлекло бы внимание Валларикса от нее самой… но для такого случая хорошо бы иметь хоть какое-нибудь представление об отношениях Вальдера и его кузенов! Надо думать, что в этот момент Юлия очень сожалела, что не слышала тех сплетен, о которых вчера говорил Валларикс.

Заметив ее явное затруднение, Вальдер махнул рукой.

— Впрочем, неважно. Извините меня, Юлия. На самом деле, я не вправе интересоваться, что и кому мог говорить мой кузен. Тем более, когда он разговаривает с дамой.

 

Миэльриксы должны были провести в столице чуть больше недели, так что первым праздничным приемом дело не закончилось. Валларикс организовал для принцев несколько типичных для столицы развлечений, вроде катания по Заливу на парусных лодках, турнира поэтов и большой охоты. Элладайн почти все время находился рядом с Юлией, и его пылкие ухаживания были, по-видимому, приятны ее самолюбию. Кроме того, она не теряла надежды, что Валларикс рано или поздно начнет ревновать.

Аталия почти все время проводила с другим Миэльриксом и вела с изгнанником серьезные беседы, которые, казалось, увлекали Эдрика настолько, что он забывал даже о развлечениях. Эльдерик был серьезнее своего брата, и поэтому, возможно, разговоры с леди Аталией занимали его куда больше, чем возможность флиртовать с кем-нибудь из придворных дам. Элика с удивлением для себя обнаружила, что интрига, затеянная ее матушкой, похоже, была и куда более дерзкой, и куда более тонкой, чем могло бы показаться изначально.

Поначалу матушка посетовала, что ее бедная дочь погибла, не успев родить Вальдеру еще одного наследника. Эдрик вежливо выразил ей свои соболезнования.

Затем леди Аталия выразила свою тревогу за Элиссив. Девочке всего семь лет. Случись с ее отцом какое-то внезапное несчастье (сохрани нас Альды от чего-нибудь подобного!) — кто позаботиться о ее интересах и кто будет защищать наследницу до ее совершеннолетия? Кто-нибудь из самых влиятельных вельмож в Совете лордов? Да эти Дарнторны и Фин-Флаэны спят и видят, как бы самим занять место Риксов! Страшно даже представить, что судьба Элиссив может оказаться в руках у таких людей. Лан-Дарены?.. Но родственники первой королевы слишком незначительны, чтобы призвать всех остальных к повиновению. Лорд Ирем? Он, конечно, глава Ордена, так что и денег, и людей в его распоряжении достаточно, но все же мессер Ирем — просто каларийский выскочка, и вся аристократия мигом взбунтуется, если подобный человек возьмет на себя роль блюстителя престола при наследнице… Да и потом, сугубо между ними, она лично не особенно жалует друга императора, — добавила леди Аталия, явно заметившая напряжение, мгновенно возникающее всякий раз, когда мессеру Ирему случалось обменяться парой фраз с кем-то из Миэльриксов.

Сами по себе эти слова, как правило, были банальными и касались каких-то пустяков, но при этом всегда казалось, что у принцев и у коадъютора есть, что сказать друг другу, и только присутствие придворных и самого императора вынуждает их скрывать существующую между ними неприязнь.

— Вы правы, месс Лан-Дарен, — согласился Эльдерик, прищурившись. — Лорд Ирем, безусловно, был бы не способен выполнить роль регента, даже если бы наш государь, который так к нему привязан, прямо обозначил это в своем завещании. Как исполнителей приказов императора, орденских рыцарей еще можно терпеть, но, если Ирем с его Орденом начнут распоряжаться нами — то есть прочей знатью — как своими слугами, то ни один нормальный человек этого не потерпит.

— Хорошо, что у Элиссив, как я теперь вижу, есть и другие родственники. Молодые, знатные и достаточно храбрые, чтобы при случае не спасовать даже перед Дарнторнами и Орденом. Теперь я буду куда меньше беспокоиться за будущее Лисси, чем в то время, когда мне казалось, что у бедной девочки нет никого, кроме Лан-Даренов. Валларикс выбрал для себя не самую богатую и не самую знатную родню… Но, что поделаешь, любовь — такое чувство, что оно не терпит хладнокровных рассуждений и расчетов! Посмотрите хотя бы на своего брата. У меня такое ощущение, как будто бы он по уши влюбился в Юлию, и дочка тоже, кажется, в восторге от него. Кто знает?.. Было время, когда я подумала бы, что кто-нибудь вроде Юлии никак не может породниться с Миэльриксами. Но, раз уж ее старшая сестра была супругой императора, а племянница Юлии — наследница престола… Если бы взаимная симпатия вашего брата с Юлией когда-нибудь переросла в такое чувство, которое подтолкнуло бы их к браку, я, во всяком случае, могла бы быть уверенной, что в случае какого-то несчастья наши семьи сообща сумеют позаботиться об интересах моей внучки.

Эльдерик задумчиво кивнул, вместе с леди Аталией следя за тем, как придворные, расположившиеся под белыми парусиновыми навесами на берегу у Братских скал, толпятся вокруг раскладных столов и угощаются фруктами и сладостями. Задорный смех Юлии, которая буквально из-под носа выдергивала у старшего Миэльрикса гроздья винограда и съедала их сама, был отчетливо слышен даже под деревьями, где устроились ее мать и Эльдерик.

— Мне кажется, что я вас понимаю, месс Лан-Дарен, — сказал он.

Элика могла бы побиться об заклад, что, даже если он и понимает, что задумала леди Аталия, то понимает далеко не все.

 

На следующий день за завтраком Вальдер спросил, нет ли у Миэльриксов каких-нибудь пожеланий относительно награды им и их людям, пострадавшим во время сражения с пиратами.

— Я написал наместнику в Эледе, чтобы он непременно позаботился о пенсиях семьям погибших и достойной компенсации для тех, кто получил какое-то увечье. Если после покрытия убытков от набега местная казна не сможет взять эти расходы на себя, я выплачу нужные суммы из собственных средств, — сказал он Миэльриксам.

— Благодарю вас, государь. Это очень великодушно с вашей стороны, — ответил Эльдерик. — Все наши люди, несомненно, никогда этого не забудут… Что же до нас с Элладайном, то самая ценная награда для меня и брата — это ваше расположение, мой лорд. Впрочем, если уж вы так добры, что непременно хотите наградить нас чем-то сверх этого… Наш дед и наш отец именовались Стражами границы, и, если вы позволите мне и брату тоже носить этот титул, это будет для меня с Элладайном наивысшей честью!

Валларикс внимательно взглянул на Эльдерика через стол — и чуть заметно улыбнулся.

— А ведь в самом деле, ваши предки были настоящим щитом наших северных земель. Спасибо вам, кузен! Вы подали мне интересную идею. Я буду иметь ее в виду, когда стану обдумывать вопрос о подобающей награде за ваши заслуги.

Эльдерик почтительно наклонил голову. Если он и надеялся на то, что Валларикс, застигнутый врасплох его внезапной просьбой, тут же ответит согласием, то он ничем не выдал собственного разочарования.

Когда все закончили завтракать, Вальдер сослался на необходимость просмотреть кое-какие документы и удалился в свой кабинет. Через пару минут туда же вошел Ирем.

— Что скажешь о предложении моих кузенов, сэр? — улыбаясь все той выразительной полуулыбкой, спросил Валларикс. Рыцарь брезгливо скривил губы.

— Как говорится — посади свинью за стол… Стражи границы, это надо же! Их дед провел в боях всю свою жизнь, а эта парочка не стесняется просить то же звание за отражение пиратского набега. Но ведь мы же понимаем, чего они добиваются на самом деле? Они хотят подчеркнуть, что они — воины, мужчины, защищающие побережье, а ваша наследница — всего лишь маленькая девочка, которая не может вести войско в бой. У старых законов и традиций до сих пор полным-полно приверженцев… Да, кстати, взять хотя бы вашего отца. Если бы он не считал, что преимущество при выборе наследника престола полагается тому из Риксов, который способен защищать границы, он не потащил бы вас с собой на войну в тринадцать лет.

— Мы оба знаем, что мой отец ничего такого не считал. Просто по новому закону трон определенно должен был достаться моему старшему брату, а отец искал лазейку, чтобы дать мне шанс… Так что он решил, что нужно делать ставку на те самые законы, которые Беатрикс решила отменить. И, как обычно, всем в итоге сделал только хуже…

Ирем невесело усмехнулся.

— Я чего-то не пойму, почему вы решили злиться не на Миэльриксов, а на своего отца?.. Я понимаю, старые обиды — они как разношенные башмаки, которые уже нигде не натирают. Но ведь нам нужно решить, что делать с Миэльриксами!

Вальдер пожал плечами.

— Ну, пока что я не вижу повода, чтобы что-нибудь с ними _делать_. Дедовское прозвище я им, конечно, не верну. Если уж Дайну с Эдриком так хочется, чтобы их называли Стражами границы — пускай дальше борются за поддержание семейной славы — я не против. Вот когда их _в самом деле_ станут называть Стражами границы, или Щитом Севера, или как-то еще, все, кто их видит — тогда я внесу это прозвище в генеалогические хартии. А до тех пор им, полагаю, еще есть куда стремиться... Ну а в остальном — я полагаюсь на твоих людей. Если мои кузены станут намекать кому-нибудь из знати, что женщине, мол, не следует наследовать престол, в особенности когда есть другие варианты — вот _тогда_ мы, разумеется, этим займемся. Но пока что, согласись, их можно обвинить только в бестактности.

Лорд Ирем хищно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Очередная «бестактность» Миэльриксов!.. В прошлый раз они крайне бестактно собирались вас убить, теперь бестактно зарятся на трон вашей наследницы…

— Ладно, ладно, не преувеличивай, — махнув рукой, сказал Вальдер. — Я знаю, как все это выглядит со стороны, но согласись, что это не единственное объяснение. Как тебе, например, такое — я заговорил о награде, а Эльдерик просто ляпнул первое, что ему в голову пришло?.. Или — у них обоих в самом деле закружилась голова от первого военного успеха, и они сейчас _на самом деле_ чувствуют себя героями, достойными дедовского имени? Не забывай, что Эдрик с Дайном, в отличие от тебя, этой весной сражались в первый раз.

— Я должен их за это уважать?.. — съязвил лорд Ирем, но Валларикс пропустил его слова мимо ушей.

— Пошли к гостям, сэр рыцарь. Не хочу, чтобы придворные стали шептаться о причинах нашего отсутствия.

 

Лисси тем временем сдержала свое слово и предпочла запереться в четырех стенах, чем встретиться с «предателями»-Миэльриксами и приветствовать их, как своих родственников.

В целом, положение «больной» было таким, что большинство детей в столице ей бы только позавидовали. Хотя ей и приходилось находиться в своей спальне, комната была достаточно большой, чтобы в ней можно было бегать, кувыркаться на кровати или танцевать. У изголовья Лисси высилась внушительная стопка книг, которые Валларикс лично принес из дворцового книгохранилища. У нее были перья и бумага, все ее любимые игрушки, и, наконец, корзина с котятами, которую одна из жалостливых фрейлин принесла «больной» принцессе, чтобы ей было не скучно. Котята все время вылезали из корзины, везде совали свой нос и охотно играли и с Элиссив, и друг с другом, так что принцесса и в самом деле с удовольствием возилась с ними. Наконец, дворцовая прислуга искренне жалела Лисси, и на кухне каждый день старались приготовить для бедняжки, подхватившую какую-то заразную болезнь в то время, когда весь двор празднует и развлекается, что-нибудь особенно вкусное.

Но Элиссив, конечно, не была бы самой собой, если бы удовлетворилась этим и решила терпеливо дожидаться окончания своего заточения. Когда двое служанок пришли в комнату, чтобы перестелить ее постель, они оставили рядом с кроватью новое белье, прежде чем сложить старое в корзину и отнести ее в прачечные. Стоило им выйти, как Элиссив бросилась к оставленной ими смене постельного белья, как коршун, схватила одну из лежавших на табурете простыней и затолкала ее в большой сундук, где обычно хранила свою вышивку — ну, то есть, то, что должно было бы быть ее вышивкой, если бы Элиссив хоть сколько-нибудь утруждала себя рукодельем.

Недосчитавшись простыни, служанки озадаченно переглянулись, но решили, что они просто забыли принести ее с собой — тем более, что вид Элиссив, с видом умирающей полулежавшей в кресле, и явно намеренной сейчас же лечь в постель, как только ее перестелют, не давал никаких оснований заподозрить, что она как-нибудь связана с пропажей простыни.

Когда служанки, наконец, ушли, Лисси с невероятной живостью вскочила с кресла и бросилась к сундуку. Она взялась за простыню и попыталась ее разорвать, но крепкую и гладкую льняную ткань, скорее всего, затруднился бы порвать даже мужчина, не говоря о семилетней девочке. Поняв, что так у нее ничего не выйдет, Лисси бросилась к подносу с завтраком, схватила нож для фруктов и проткнула в простыне дыру, а потом, вставив в нее нож, стала сосредоточенно кромсать неподатливую ткань.

Кто-то другой, наверное, быстро устал бы от такой работы, но Элиссив не сдавалась. Она раскраснелась, а на лбу у нее выступили капли пота, но она не успокоилась, пока не превратила простыню в несколько длинных, разлохмаченных по краю полос ткани.

Оглядев их с таким удовлетворением, как будто бы ей удалось проделать очень важную работу, Элиссив примерно с полминуты посидела на краю кровати, заправляя за уши свои намокшие от пота волосы и пытаясь перевести дыхание, а потом принялась скручивать обрывки простыни и связывать из них подобие веревки.

Элика примерно представляла себе, что это может быть, и то, что она видела, ей совсем не нравилось. Недоставало только, чтобы ее дочь свернула себе шею!.. Оставалось понадеяться, что Лисси все-таки не собирается _на самом деле_ сделать то, что вроде бы предполагали ее действия.

Лисси так увлеклась своей работой, что не сразу расслышала стук в дверь, а когда вслед за ним раздался голос фрейлины, в панике подскочила.

— Ваше высочество, вы спите?.. Месс Гефэйр хотела бы ненадолго зайти к вам, если вы в состоянии ее принять.

— Да… Да!! — опомнившись, завопила Лисси. — Пропустите ее, пусть войдет!..

Дверь приоткрылась, и Лейда Гефэйр проскользнула внутрь комнаты.

Элиссив, вскочив, бросилась к подруге.

— Как это они тебя сюда впустили?!

— Они сначала не хотели меня пропускать. Но твой отец сказал, что я не заражусь.

— Ах, вот как!.. И с чего это он вдруг стал таким добрым? — негодующе сказала Лисси. — Сперва запер меня здесь, а теперь хочет, чтобы я не заскучала?..

Лейда непонимающе смотрела на нее.

— Погоди, я что-то совсем запуталась… Так ты болеешь или нет?

— Ничем я не болею. Меня держат здесь за то, что я не хочу видеть этих подлых Миэльриксов.

— Подлых?.. — удивилась Лейда.

— Даже очень подлых. Я могла бы рассказать про них такое, что у тебя бы все волосы встали дыбом! Но отец заставил меня обещать, что я ни с кем не буду это обсуждать. Так что просто поверь мне на слово, что эти Миэльриксы — настоящие злодеи.

— А ты не преувеличиваешь?.. — с некоторым сомнением спросила Лейда. — Я видела этих Миэльриксов. Они вроде ничего. В особенности Элладайн. И твой отец, по-моему, относится к ним совсем не плохо.

Лисси покраснела от негодования — и от того, что обещание не позволяло ей немедленно доказать Лейде свою правоту.

— Отец!.. Да уж, — произнесла она с ноткой трагического пафоса. — Отец неплохо к ним относится… На самом деле, даже слишком хорошо! Будем надеяться, что ему не придется однажды горько об этом пожалеть. Хотя тогда он понял бы, что мы с мессером Иремом с самого начала были правы… Этим Миэльриксам место в Адельстане! Кстати!.. — лицо Лисси прояснилось. — Хорошо, что ты пришла! Я придумала новую игру — побег из Адельстана. А вдвоем играть гораздо интереснее. Смотри!..

Лисси откинула край покрывала на кровати, под которое она поспешно запихнула свою самодельную веревку, когда в дверь внезапно постучали.

— Вот! Это я сегодня сделала для своего… то есть — для нашего побега. Мы с тобой — двое несчастных заключённых, которых захватили в плен и держат в Адельстане их враги, а леди Лэнгдем и гвардейцы у дверей — наши тюремщики. Наша задача — выбраться отсюда так, чтобы они об этом не узнали. Сначала я думала, что у меня получится сделать веревочную лестницу, но это оказалось слишком сложно. Думаю, что для того, чтобы сделать веревочную лестницу, простыни рвут как-то не так. Жаль, что в книгах об этом никогда не пишут!.. С другой стороны — веревка тоже хорошо, и вполне подходит для нашей цели. Мы привяжем один конец к баллюстраде на балконе, и спустимся на террасу возле Галереи славы.

Лейда тяжело вздохнула.

— Знаешь… вряд ли у заключённых в Адельстане были бы простынки, из которых можно было бы связать верёвку для побега.

— Разумеется! Будем считать, что мы сделали эти веревки из своей одежды. Или нет... Пускай эту верёвку тайно передали нам наши сторонники, которые ждут нас в укромном месте вместе с лошадьми, как в «Повести о Бальдриане». Они запекли эту веревку в хлеб, или, может быть, передали через верного тюремщика.

— А разве он не мог нас просто выпустить, чтобы нам не пришлось спускаться по верёвке с риском сломать себе шею?

— Конечно, нет. Ведь тогда все узнали бы, что он нам помогал, и его бы казнили, — возразила Лисси. — А так мы воспользуемся нашей верёвкой в тот момент, когда за нами должен следить злобный комендант тюрьмы (это, конечно, леди Лэнгдем).

— Я не знаю, Лисси... Мне это как-то не очень нравится, — вздохнула Лейда. — Мы же пообещали твоему отцу, что мы больше не будем делать ничего опасного! Разве спускаться по-веревке, по-твоему, не опасно? Если ты, к примеру, упадешь и что-нибудь себе сломаешь или вывихнешь, то твой отец решит, что нам плевать на наши обещания. И он будет жалеть о том, что разрешил мне тебя навестить… О-оо! — вырвалось у Лейды.

— Что это с тобой? — спросила принцесса озадаченно. Лейда вздохнула.

— Ты совсем отвлекла меня с этими Миэльриксами и побегом из Адельстана! Я чуть не забыла, для чего я вообще пришла. Слушай — отец сегодня сказал, что забирает меня в Гверр до конца лета! Лисси, я честно пыталась возражать… Я говорила, что я не могу уехать, пока ты болеешь, но он даже и слушать меня не хотел. Сказал — напиши ее высочеству записку, попрощайся с ней и иди проследи, чтобы служанки уложили твои вещи. А в сентрябре или, самое позднее, в начале октября вы снова с ней увидитесь, так что, мол, нечего из этого устраивать трагедию! Ты себе представляешь?.. Он так и сказал — в начале _октября_!!

Губы у Элиссив задрожали.

— Нет!.. Не может быть! Я не хочу, чтобы ты уезжала… Я скажу отцу, чтобы он запретил лорду Гефэйру брать тебя с собой! Если я постараюсь, он меня послушает… хотя… — Лисси запнулась, глядя на подругу. — Ты же ведь, наверное, соскучилась по маме и по братьям?

— Ну… немного.

— И по дому?

— И по дому тоже. Так что я уже сама не знаю — мне, конечно, хочется домой, но мне _ужасно_ не хочется с тобой расставаться. Тем более — на три с половиной месяца! Но, думаю, ты не должна просить у своего отца, чтобы он запретил лорду Гефэйру забирать меня домой. Это как-то неправильно. Даже если твой отец согласится, моему отцу это будет обидно… Как будто он не хозяин в своем доме.

— Ну, _тебе-то_ он уж точно не хозяин! Попробовал бы он только силой увезти куда-нибудь меня, — воинственно сказала Лисси.

— Да уж, было бы интересно посмотреть, кто из вас с ним кого переупрямит… Но ты забываешь, что ты такая упрямая именно потому, что твой отец с самого детства позволяет тебе поступать по-своему, — сказала Лейда с редкой рассудительностью для своих девяти лет.

В этот момент их разговор прервали.

— …Месс Гефэйр, я боюсь, что вам пора идти, — сказал Валларикс, входя в спальню дочери. — Ваш отец хочет, чтобы вы вернулись в свои комнаты. А _это_ еще что? — спросил он после паузы, глядя на самодельную веревку в руках Лисси.

Император стремительно пересек расстояние, отделявшее его от дочери, и выдернул веревку у нее из рук. Застигнутая врасплох и вдобавок, кажется, смущенная Элиссив не сопротивлялась.

— Альды Всеблагие… — пробормотал император. Судя по его лицу, он представлял себе, что бы могло случиться, если бы принцесса довела свою затею до логического завершения — и если бы в процессе что-нибудь пошло не так.

— Лисси не собиралась ею пользоваться!.. — вступилась за лучшую подругу Лейда. — Это просто такая игра… в побег из Адельстана. Поэтому и нужна веревка. Но сам побег — только понарошку. Никто никуда не собирался лезть. Мы же пообещали, что больше не станем делать ничего опасного.

— Спасибо, месс Гефэйр, — сказал Валларикс, успевший, кажется, отогнать ужасные картины, представлявшиеся ему несколько секунд назад. — Уверен, если кто-то и напоминал Ее высочеству об этом обещании — то это вы… Идите, Лейда. Не волнуйтесь за Элиссив. Я не собираюсь на нее кричать. Не говоря уже о том, что у меня сегодня просто нет на это сил.

Элиссив явно присмирела. Каждый раз, когда Валларикс выглядел по-настоящему расстроенным или уставшим, она принимала это близко к сердцу — и сейчас явно жалела, что затеяла эту дурацкую игру.

— Я не думала, что ты так огорчишься… — пробормотала она, когда они остались в комнате вдвоем. — На самом деле, Лейда не все рассказала. Я _на самом деле_ думала попробовать спуститься по этой веревке на террасу. А уже потом, когда Лейда начала говорить про наше обещание, я поняла, что этого делать не надо…

Судя по всему, Лисси надеялась, что вспышка гнева, вызванная подобным признанием, заставит отца выйти из его печального оцепенения.

Но Валларикс — к явному удивлению Элиссив — не рассердился еще больше, а только задумчиво сказал:

— Наверное, леди Аталия права. Я слишком многого от тебя требую.

— Бабушка так сказала?.. — удивилась Лисси. Она явно полагала, что отец должен устроить ей головомойку за "побег из Адельстана", вспомнить все ее самонадеянные заявления — а под конец сказать, что, раз она не держит свое слово, она должна перестать упорствовать и принимать участие в придворных церемониях.

— Твоя бабушка думает, что девочке вроде тебя невыносимо слишком долго находиться в четырех стенах. Леди Аталия предложила мне выход. Она хочет увезти тебя к себе, показать тебе места, в которых росла твоя мама, и фамильное поместье. А официально объявить, что я отправил тебя в Озёрный замок, поправлять здоровье. Думаю, в конечном счете это неплохое предложение, и я его приму.

Отъезд Элиссив должен был держаться в тайне — по официальной версии, она уехала в Озерный замок, поправлять здоровье — поэтому охрана у наследницы была невелика : всего двадцать солдат, сержант и возглавляющий охрану рыцарь Ордена. Этот гвардеец, сэр Ралькон, принадлежал к числу людей, которые уже давно несли охрану во дворце. Для Элиссив он был хотя и не близким, но, по крайней мере, хорошо знакомым человеком и частью ее домашней жизни — она редко разговаривала с ним, но регулярно видела сэра Ралькона, несшего охрану возле кабинета императора, и приветливо улыбалась рыцарю в тех случаях, когда была не слишком занята, чтобы его заметить.

Когда-то Элике, приехавшей в столицу из провинции и привыкшей видеть орденских рыцарей в роли охраны во дворце, потребовалось время, чтобы осознать, что эти молодые люди, которые рядом с Валлариксом выглядели, как его безмолвная охрана, часть дворцовой обстановки и прислуги, на деле являются выходцами из самых знатных фамилий в империи, прошедшими, к тому же, жесткую систему подготовки и отбора в своем Ордене.

От орденского кандидата требовалось быть прекрасным наездником и фехтовальщиком, хорошо знать имперские законы, отличаться наблюдательностью и неутомимостью и владеть несколькими языками кроме аэлинга. Хороший почерк, красноречие и аристократичные манеры относились к числу само собой разумеющихся добродетелей, поскольку членам Ордена, отправленным с каким-то поручением в провинцию, необходимо было представлять авторитет Валларикса и на равных общаться с представителями местной знати. В общем, мало кто, за исключением выпускников Лаконской академии или людей, получивших лучшее домашнее образование, мог бы рассчитывать даже на то, чтобы назваться кандидатом и поступить в Орден на испытательный срок — не говоря уже о том, чтобы, пройдя все испытания, достаточно продвинуться по службе, чтобы заслужить право охранять членов императорской семьи.

 

Мессер Ралькон, сопровождающий Элиссив, был, бесспорно, человеком хорошо воспитанным. Поэтому, несмотря на ясно написанное на его лице неудовольствие, он продолжал возражать леди Аталии в самых учтивых выражениях.

— Простите, моя леди, но полученные мной приказы не позволяют оставить эскорт наследнице в деревне, — терпеливо, но решительно повторил он уже, должно быть, в третий раз.

Однако его собеседницу это нисколько не смутило.

— Но, друг мой, поймите, что я не могу без всякой подготовки разместить в замке одновременно двадцать человек, — настаивала она мягко, словно уговаривая заупрямившегося ребенка. На лице у маменьки было написано, что ни один, даже самый подготовленный и вымуштрованный военный не сумеет перещеголять в терпении женщину, пробывшую замужем больше двадцати лет. — Моя прислуга не рассчитывала на приезд гостей, так что нам нужно подготовить вашим людям комнаты, а большинство пригодных помещений в замке не использовались уже пару лет. Мы живём очень скромно, и прислуги у нас тоже совсем мало… неожиданный приезд стольких гостей произведёт большой переполох.

— Мои люди неприхотливы, месс Лан-Дарен. Вам не стоит беспокоиться — мы будем благодарны за любое помещение, — ответил рыцарь с некоторым даже облегчением, явно надеясь, что отделается малой кровью. — Отсутствие комнат и постелей ничего не значит. При необходимости, мои люди способны устроиться даже на конюшне, и никто не станет сетовать на недостаток гостеприимства.

Леди Аталия улыбнулась молодому человеку своей самой обворожительной улыбкой.

— Я не сомневаюсь в этом, сэр. Но постарайтесь войти в мое положение. Мы бедные провинциальные дворяне, но при этом мы, все-таки, родственники императора! Мне очень не хотелось бы ударить в грязь лицом. В те годы, когда моя дочь была жива, я не хотела беспокоить ее просьбами и жалобами. Жене императора нужно заботиться о благе всего государства, а не заниматься устройством семейных дел... поэтому я никогда не беспокоила мою бедную дочку описанием домашних дел и наших мелких неурядиц. Но, клянусь вам, мысль о том, что ваши люди увидят, в каких стеснённых условиях живёт родня покойной королевы, и как сильно наш фамильный замок отличается от домов знати из столицы, приводит меня в отчаяние. Вам это, может быть, неважно, но мне стыдно — да, попросту стыдно! — за наши проеденные молью гобелены, запертые комнаты со складом старой мебели и паутину по углам. Вы — мужчина и член Ордена, и вам никогда не понять, какие чувства в моем положении испытывает женщина и мать семейства. Мне невыносима мысль, что обо мне подумают ваши солдаты. Даже если они достаточно хорошо воспитаны, чтобы никому не рассказывать о том, какой прием им оказали в нашем замке, _сами-то_ они все равно будут видеть это все и думать про себя — неужто же родня покойной королевы не могла устроиться получше?.. Согласитесь, что это, в конце концов, бросает тень и на Валларикса — могут подумать, что он не поддерживал родню своей жены, хотя, Альды свидетели, мы просто не хотели утруждать его своими просьбами.

Ралькон слегка поморщился.

— При всем моем к вам уважении, месс Лан-Дарен, я должен следовать полученным приказам. Охрана наследницы должна находиться рядом с ней. Это кажется мне достаточно естественным, чтобы вы не считали мой отказ свидетельством непонимания или признаком грубости.

— Ну разумеется, мессер! Конечно, эскорт моей внучки должен находиться в замке. Это самоочевидно. Все, о чем я вас прошу — оставьте их в деревне у подножия холма на сутки, чтобы я успела подготовить замок к их приезду и достойно выполнила долг хозяйки дома. Я надеюсь, что вы не откажете мне в такой малости. В конце концов, нет никаких причин считать, что в нашем доме моя внучка подвергается какой-нибудь опасности... Возьмите с собой, скажем, четверых солдат. Вас и четырех спутников мы сможем сразу поместить в приличной комнате. До завтра мы успеем привести в порядок остальные помещения, а утром вы поедете в деревню или же пошлёте в нее кого-нибудь из солдат, все остальные ваши люди присоединятся к вам, а я, по крайней мере, буду чувствовать себя спокойно, потому что они встретят подобающий прием.

— Если бы вы предупредили меня накануне, мы могли бы послать в замок кого-нибудь из моих людей, чтобы он известил вашу прислугу и все было сделано заранее, — уже практически сдаваясь, всё-таки заметил рыцарь.

Леди Аталия захлопала глазами.

— Да, в самом деле… Извините меня, сэр. Мне следовало с самого начала поделиться с вами этими заботами. Но, честное слово, мне было так неудобно...

Когда было нужно, маменька прекрасно умела притворяться жеманной дурой — хотя все, кто узнавали её лучше, быстро понимали, что под этой маской легкомыслия и женского кокетства скрывается твердость и такая жизненная хватка, какой мог бы позавидовать любой мужчина.

— Ладно, месс Лан-Дарен, — сказал рыцарь, явно не привыкший иметь дело с женщинами наподобие Аталии и чувствующий себя не в своей тарелке. — Думаю, я могу согласиться с вашим планом. Если вы считаете, что вашим людям хватит вечера и ночи, чтобы привести дела в порядок — что ж, пусть будет так. Я возьму с собой в замок четверых солдат, а завтра утром пошлю в деревню за всеми остальными.

 

Когда Элиссив выскочила из носилок посреди знакомого пыльного двора, Элике показалось, что это не ее дочь, а она сама возвращается домой. Замок Лан-Даренов выглядел так же мирно и уютно, как во время ее собственного детства.

Светлые серые стены заросли плющом. Угловая башенка, выступающая из темной зелени, казалась маленькой, как голубятня.

— Я хочу в ней жить! — сейчас же загорелась Лисси, запрокинув голову. И обернулась к бабушке, только что выбравшейся из портшеза. — Можно?!

— Да, конечно, если тебе нравится, — тут же откликнулась леди Аталия. — Зимой, конечно, было бы довольно холодно, но, к счастью, сейчас лето...

Лисси издала победный клич, который, несомненно, возмутил бы леди Лэнгдем и любую из ее наставниц во дворце — но у леди Аталии этот дикарский вопль вызвал только смех.

— Не думала, что это тебя так обрадует. Я, вообще-то, думала поселить тебя в комнате, где раньше жили твоя мама вместе с Юлией...

Элиссив на мгновение заколебалась, но преданность маме победила.

— Тогда я лучше буду жить в маминой комнате. Не так уж мне и понравилась эта башня... — сказала она леди Аталии, поглядывая на маленькое окошко в раме из плюща с заметным сожалением.

— Ну, в принципе, тебе вовсе не обязательно выбирать для себя что-то одно. Сегодня разместим тебя в приличной комнате, а потом уберем оттуда пыль и пауков и устроим тебе еще одну постель наверху этой башни. Cможешь ночевать, где хочешь. Э нет, нет! Виснуть на мне не надо, ты помнешь мне платье...

— Но ведь ты все равно сейчас переоденешься, — возразила Элиссив простодушно. Аталия усмехнулась.

— Разумеется, переоденусь. И ты тоже. Мы должны тебя переодеть и причесать. Потом можешь ходить, в чем хочешь, но в первый день в замке нужно выглядеть прилично. Подберём тебе украшения для ужина. В моей шкатулке должно найтись что-то подходящее…

Элиссив даже не попыталась возражать.

За время путешествия теплые отношения между Элиссив и леди Аталией всячески укрепились — главным образом, благодаря усилиям последней. Валларикс хотел, чтобы охрана его дочери не привлекала лишнего внимания, поэтому портшез леди Лан-Дарен редко выезжал на главный тракт. Они двигались по проселочным дорогам, и путешествие заняло почти вдвое больше времени, чем обычная поездка в столицу. Но леди Аталия заботилась о том, чтобы Лисси не заскучала. Она разрешала Лисси прокатиться взад-вперед вместе с Ральконом, усевшись на седло перед ним, а если орденский гвардеец возражал, что он не хочет удаляться от отряда, пуская лошадь в галоп, Аталия всячески убеждала рыцаря, что в таком мирном месте это совершенно безопасно — и в конце концов Ралькон сдавался, позволяя Лисси наслаждаться быстрой скачкой, которую она просто обожала.

Элиссив была в восторге. До сих пор все взрослые вокруг нее, по большей части, проявляли полное единодушие по поводу неукоснительного соблюдения множества правил и запретов — и тот факт, что ее бабушка относится ко всем этим запретам совершенно попустительски, привел Элиссив в восхищение.

Когда Элиссив не спала и не каталась верхом вместе с Ральконом, месс Лан-Дарен неутомимо играла с ней в пинтар, то ли изображая увлечённость и азарт, то ли и в самом деле получая удовольствие от такого бесхитростного времяпровождения. Глядя на то, как хорошо, по видимости, ладят между собой эти двое, Элика стала подозревать, что мама в самом деле получала удовольствие, всячески развлекая внучку. Ведь бывает же такое, что самые строгие родители, которые не слишком баловали собственных детей, потом как будто возмещают все пропущенные удовольствия, возясь со внуками… Даже когда Элиссив видела речушку или озеро и загоралась мыслью искупаться, то Аталия, не возражая, соглашалась на привал, и сама тоже забиралась в воду в вышитой белой рубашке, закрывающей ее до самых щиколоток. А потом Элиссив с важным видом помогала ей, расчесывая гребнем ее мокрые волосы — все ещё исключительно густые и красивые, несмотря на мелькавшую в них седину.

И сейчас месс Лан-Дарен, хотя она и должна была сильно устать после такого путешествия, не поднялась в свои комнаты, чтобы немного отдохнуть, а водила Элиссив по всем комнатам старого замка с такой удивительной неутомимостью, как будто компания семилетней внучки заставила ее саму помолодеть на двадцать лет.

Элиссив, никогда не видевшая маленьких провинциальных замков, восхищалась этим домом так, как будто бы он был игрушечным. Наверное, этот замок, так разительно отличавшийся от дворцов в Адели, захватил бы ее воображение даже в том случае, если бы он не был связан с покойной Эликой, но теперь он вообще представал перед ней каким-то зачарованным, волшебным местом. Следуя за Аталией, Лисси порой смотрела на пустые каменные галереи таким задумчивым, серьезным взглядом, как будто на самом деле видела — или, во всяком случае, воображала с такой яркостью, что это трудно было отличить от реальности — другую девочку, которая когда-то тоже бегала по этим коридорам, мечтала о чем-нибудь в этих оконных нишах, смеялась и играла со своими сестрами.

Чувство, что ее дочь пытается найти здесь ее след, переполняло Элику нежностью. Хотелось коснуться волос дочери, поправить выбившуюся каштановую прядь и шепнуть ей — да, да, все так и было, и я очень рада, что сейчас я смотрю в это прошлое вместе с тобой… Вот этого я точно никогда бы не смогла себе представить в тот момент, когда я жила в этом замке! Но это так прекрасно, что мне хочется надеяться, что ты тоже каким-то образом почувствуешь мою любовь.

И, хотя Лисси ее, разумеется, не слышала, она, должно быть, все же что-то чувствовала, потому что ее лицо в подобные моменты делалось мечтательным и вместе с тем почти торжественно серьезным, от чего она казалась старше, чем обычно. А потом Элиссив, как по волшебству, мгновенно возвращалась в настоящее и с ловкостью горной козы носилась по винтовым лестницам или высовывалась в окна, чтобы посмотреть на открывающийся с холма вид.

В особенный восторг Элиссив привела замаскированная гобеленом маленькая дверь, ведущая на узенькую лестницу — такую тесную, что любой взрослый человек должен был бы идти по ней немного боком.

— Потайной ход!.. — чуть не подпрыгнув от восторга, сказала она. — А куда он ведет?

— Всего лишь в мою комнату. Обычно этой дверью пользовался лорд Лан-Дарен, — с лукавой улыбкой отозвалась ее спутница.

— У моих родителей была общая спальня, — сообщила бабушке Элиссив. Маменька вскинула бровь.

— Да, знаю, Элика писала мне об этом. Твой отец — большой оригинал. Обычно так не делают. Это… не принято.

— А почему не принято? — тут же спросила Лисси.

Аталия на мгновение замялась. Ответ «потому, что большинство супругов, тем более долго состоящих в браке, позволяют себе разные интрижки — лорд пытается соблазнить симпатичную служанку, а его жена заигрывает с заехавшим в замок менестрелем или вообще с оруженосцем собственного мужа, и наличие отдельных спален позволяет соблюсти благопристойность», несомненно, мало подходил для семилетней девочки.

— Ну, потому что люди не всегда могут спать вместе, — выкрутилась Аталия. — Кто-то толкается во сне, а кто-то слишком чутко спит. Кто-то не любит, когда в спальне слишком жарко, а кто-то все время мерзнет. И так далее, и все тому подобное… В конце концов, супругам нужно иметь раздельные спальни на тот случай, если кто-то из них болен. Только бедные крестьяне спят в одной постели, потому что у них в доме просто не хватает комнат, чтобы завести две спальни. Но, конечно, иногда люди просто слишком привязаны друг к другу, как твои родители, — добавила Аталия, заметив выражение протеста на лице Элиссив. — Пойдем, милая… Уверена, что в большом зале уже все готово к ужину.

 

Мессер Ралькон и его люди пили мало. Собственно, Ралькон ни разу не позволил слуге заново наполнить свой бокал с вином — он просто доливал его водой из стоявшего на столе кувшина, и к концу ужина, должно быть, пил уже чистую воду, безо всякой примеси вина. И, тем не менее, из-за стола гвардеец явно встал с отяжелевшей головой. Он морщился и потирал висок, как человек, застигнутый внезапным головокружением, но все-таки, выйдя из-за стола, еще раз повторил свои инструкции солдатам, прежде чем подняться в свою комнату.

Только закрыв за собой дверь, Ралькон тихонько выругался и потер лицо. На ногах он, впрочем, держался твердо, и наверняка считал, что он просто слишком устал или, может быть, съел что-нибудь несвежее за ужином. Элика, знавшая, что сэр Ралькон мешает планам его матушки, тревожилась за рыцаря и испытывала к нему жалость. Когда молодой гвардеец решительно пересек отведенную ему комнату и взялся за кувшин с водой для умывания, надеясь, видимо, что вода поможет ему прийти в себя, Элика испытывала такое сильное желание вмешаться и остановить его, какое раньше появлялось у нее только по отношению к Элиссив и Валлариксу.

«Не пей, — думала Элика. — Пожалуйста, не надо это пить!»

Но, разумеется, Ралькон, которому и без того уже успели подмешать какую-то дрянь за ужином, не почувствовал в воде сомнительного привкуса — если только он вообще там был — и осушил кувшин, как человек, страдающий от сильной жажды. Ему, наверное, действительно очень хотелось пить, поскольку после этого он вздохнул с явным удовлетворением. Он промокнул губы и короткую бородку лежавшим возле кувшина полотенцем. Движения у Ралькона к этому моменту уже сделались неловкими и беспорядочными — но он этого, скорее всего, уже не заметил. Рыцарь попытался снять колет, но не сумел и, отказавшись от этой затеи, ничком повалился на кровать.

Выглядел он сейчас, как сильно перепивший человек, хотя Элика знала, что причина вовсе не в вине.

Спал он, как мертвый или как отпетый пьяница. В себя Ралькона привел женский крик. В спальне было темно, единственный неверный свет пробивался через открытые ставни — снаружи было чуть-чуть светлее, насколько вообще может быть светло летней ночью при свете луны и звезд. Камины в замке не топили по случаю теплой погоды, так что рыцарю было бы неоткуда взять огня, чтобы зажечь свечу, если бы даже она у него была.

Крики раздались снова — сверху башни невозможно было различить отдельные слова, но трудно было усомниться в том, что кричащая женщина зовет на помощь. Ралькон вслепую нащупал брошенную возле кровати перевязь с мечом и застегнул ее — привычка оказалась сильнее помутненного сознания. Окликая своих солдат, которых должны были поселить этажом ниже, Ралькон выбрался на темную лестницу. Держась рукой за стену, можно было, действительно, спуститься вниз даже вслепую, но именно надежда на стену как ориентир и подвела Ралькона. Из деревянных ступеней лестницы, по которым он поднялся несколько часов назад, только первые две были на месте, а все остальные кто-то предусмотрительно снял с креплений. Спеша на доносившиеся снизу крики, гвардеец наступил в пустоту и, закричав от изумления и ужаса, сорвался в пустой башенный пролет.

 

Когда Ралькон пришел в себя, было уже светло, и он лежал на массивной кровати в большой светлой комнате — совсем не той, где его поместили накануне. Должно быть, ему было больно, как только может быть больно человеку, пришедшему в себя после подобного падения, но все-таки Ралькон сдержался и не застонал — должно быть, потому, что в этой комнате, кроме него, была леди Аталия. И сэр Ралькон, судя по его взгляду, уже начал понимать, какую роль она сыграла в случившейся с ним истории.

— Я очень рада, что вы, наконец, пришли в себя, — сказала маменька. — Я ведь, кажется, говорила вам, что этот замок недостаточно благоустроен. Как вам в голову пришло выходить ночью без свечи?

— Что вы со мной сделали?.. — просипел гвардеец.

— Я? — удивилась Аталия. — Я ничего с вами не делала. А вот вы, кажется, выпили больше, чем следовало, и упали с лестницы.

— Вы меня отравили!..

Месс Лан-Дарен состроила оскорблённое лицо.

— Я сделаю вид, что не слышала этого. Вы, очевидно, ещё не пришли в себя после падения и бредите.

— Где мои люди?

— С ними все в порядке. Чего, кажется, нельзя сказать о вас. Судя по словам лекаря, вы получили несколько серьезных переломов — хотя, впрочем, ничего опасного для жизни.

— Я хочу видеть моего сержанта, — заявил Ралькон. — Если вы утверждаете, что я упал случайно — тогда вы немедленно пошлете в деревню за ним и за его людьми.

Но Аталия только покачала головой.

— Вам сейчас не об этом нужно думать, — с мягкой укоризной сказала она. — Этот ужасный эпизод произвел на меня самое тягостное впечатление. Мне не хотелось бы, чтобы с кем-нибудь из ваших людей тоже случилось какая-то неприятность. Так что, думаю, им лучше пока что остаться там, где они есть.

Ралькон пару секунд молча смотрел на месс Лан-Дарен.

— Что вы задумали? — с усилием произнес он. — В Ордене будут ждать моего сообщения о том, что принцесса благополучно добралась до вашего поместья. Вы же понимаете, что, не получив моего письма, лорд Ирем немедленно примет меры?

Аталия кивнула.

— Именно поэтому, когда вы немного придёте в себя и позавтракаете, вам следует написать лорду Ирему о том, что Элиссив прибыла в замок, и с ней все благополучно — тем более, что это чистая правда. Думаю, что вам не стоит беспокоить своих командиров сообщением о неприятном инциденте, из-за которого вы временно прикованы к постели.

Рыцарь окинул взглядом богатую обстановку своей новой комнаты, высокий потолок — и дверь, надежно запертую за спиной Аталии. Ралькон, конечно, понимал, что, несмотря на окружавшие его удобства, эта комната — настоящая тюрьма.

— Думаете, у вас получится?..

— Что именно?

— Заставить меня написать подобное письмо. Не сомневаюсь, ваши люди вам верны. Но одно дело — когда вам приказывают разобрать старую лестницу, а другое — когда нужно пытать или убить кого-нибудь из Ордена.

— Никто не собирается вас ни пытать, ни убивать, — отмахнулась леди Аталия. — Я полагаю, мы с вами согласны в том, что главное — это благополучие наследницы. Вы отвечаете за ее безопасность, так что в ваших интересах делать то, что будет на пользу Элиссив.

На этот раз ее слова явно достигли цели — молодой гвардеец стиснул зубы так, что скулы побелели.

— Вы намекаете, что, если я вам откажу, принцессе будет угрожать опасность? Этого уже достаточно для обвинения в измене.

Но Аталия лишь повела плечом.

— Я говорила, что вы не в себе, мессер, — сказала она почти с сожалением. — Что и немудрено — сперва напиться, потом приложиться головой, как вы — тут в самом деле можно начать говорить и думать невесть что. Измена, это надо же! Элиссив — моя внучка. Что, по-вашему, ей может угрожать, пока она со мной? Зачем мне причинять наследнице какой-то вред?.. Однако, если вы решите упираться и откажетесь написать в Орден, мы с Элиссив можем предпринять новое путешествие, а вы окажетесь в положении человека, который должен был охранять принцессу, а сам потерял её из виду — что, конечно, не понравится вашим начальникам. В результате неприятности будут сразу у всех — у вас, у меня и у ваших солдат... и кому будет лучше, сэр Ралькон? Однако, если вы будете следовать моим советам, то, клянусь, все только выиграют — и Элиссив, и вы сами, и наш император. Мы с Элиссив останемся в замке, вы будете знать, что с ней все хорошо, а если Валларикс и Орден не узнают каких-то деталей — это абсолютно никому не повредит. Подумайте, Ралькон. Пытать я вас не буду, но, если вы решите, что ваши инструкции важнее, чем благополучие наследницы и здравый смысл, мы с Элиссив немедленно уедем, а вы потом будете вынуждены объяснять своим начальникам, что вы не знаете, где сейчас дочь Валларикса и что с ней происходит.

Судя по лицу Ралькона, рыцарь напряженно размышлял.

— Я должен увидеть принцессу и поговорить с ней, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — потребовал он в конце концов. Аталия явно рассчитывала услышать такую просьбу, и ответила без малейшей заминки :

— Увидеть — пожалуйста. Поговорить — не выйдет. Она сейчас во дворе. Я позову своих людей, они поднесут вас к окну. Только не вздумайте кричать — Элиссив вас все равно не услышит, а вот вам после ушиба головы опасно перенапрягаться.

Несколько сильных мужчин из числа то ли слуг, то ли домашней стражи, действительно, вошли в комнату сразу же, стоило ей позвать — как будто чтобы лишний раз продемонстрировать Ралькону, что его тщательно охраняют — и достаточно бережно подняли раненного рыцаря с кровати, чтобы поднести его к окну. Сквозь тусклые, старомодные стеклышки в решетчатом ставне было отчетливо видно нижний двор и Лисси, игравшую с гончими Лан-Даренов. Окно располагалось высоко — с такого расстояния, пожалуй, можно было бы попробовать выдать за Элиссив какую-нибудь похожую девочку с такими же кудрявыми каштановыми волосами, но вот воспроизвести ее манеру двигаться, из-за которой дочь Валларикса сразу же выделялась среди всех своих ровесниц, было бы значительно труднее. Судя по тому, что лицо рыцаря слегка расслабилось при виде девочки, он опознал Элиссив и ничуть не сомневался в том, что это именно она.

Это его настолько успокоило, что он даже перестал сохранять свой прежний непоколебимый вид и разрешил себе глухо застонать от боли, когда слуги месс Лан-Дарен слишком резко опустили его на кровать.

И, тем не менее, он еще не готов был сдаться.

— А кто поручится, что, получив от меня письмо для ордена, вы не похитите наследницу и не скроетесь вместе с ней? — резонно спросил он.

— Никто, — согласилась леди Аталия. — Но, согласитесь, если бы даже я действительно намеревалась получить от вас письмо, а сразу после этого уехать, мне пришлось бы приказать убить сначала вас, а потом всех ваших солдат — иначе кто-то из вас известит орден сразу после моего отъезда. И тогда бессмысленно было бы вымогать у вас подобное письмо — оно ничем бы мне не помогло.

— Если, конечно, вы не собираетесь нас всех убить, — с кривой полуулыбкой заметил Ралькон. Аталия поморщилась.

— Не стану говорить вам, что я не такое чудовище, чтобы хладнокровно велеть прикончить два десятка верных императору солдат, не сделавших мне ничего дурного — в своем теперешнем состоянии вы вряд ли мне поверите. Но вы, по крайней мере, должны согласиться с тем, что подобное дело нельзя провернуть, не наделав при этом много шума — и тогда опять-таки выходит, что мне незачем было бы затевать эту возню с письмом. Если вы немного об этом поразмыслите, то согласитесь, что единственный смысл письма, которое вы должны написать — это обеспечить нам всем спокойствие. И это составляет мою основную цель.

На этот раз гвардеец не нашелся, что на это возразить. Действительно, уничтожить такой отряд без шума невозможно. Да и слуги Лан-Даренов — просто преданные своим лордам люди, а не какие-нибудь отпетые головорезы, привыкшие без малейших колебаний убивать, кого прикажут. Если бы на них или на их господ напали — одно дело, а вот так, без всякого повода… нет, это, безусловно, было маловероятным.

Аталия поняла, что победила, и отойдя к маленькому столику у окна, принесла раненому грифельную доску, писчую бумагу и чернильницу.

— Давайте, я закреплю лист. Будет почти так же удобно, как и на столе, — проворковала она, словно любящая тетушка, ухаживающая за раненым племянником. — Пальцы у вас, к счастью, не сломаны. Берите перо и пишите…

Дело близилось к полудню, и совещание Круга лордов почти завершилось. Так что, когда Бейнор Дарнторн попросил принять его наедине, взгляд Валларикса поскучнел.

Элика понимала его чувства. Что может быть досаднее, чем отказаться от мысли об отдыхе, когда ты уже предвкушаешь близкую свободу?

Совет продлился больше двух часов, и Валларикс, всегда встававший рано, должен был проголодаться. А теперь нельзя будет даже попросить слуг подать закуски и оремис, чтобы не пришлось завтракать в обществе Дарнторна.

Тем не менее, по виду лорда Бейнора можно было понять, что речь пойдет не о каких-то пустяках, так что Вальдер кивнул.

— Хорошо, Дарнторн, задержитесь, — без особого энтузиазма сказал он — и кивком отпустил своих вельмож, чиновников из казначейства и секретарей. — Вы свободны, господа. Благодарю за вашу помощь.

Ирем, покидавший зал последним, задержался возле кресла лорда Бейнора и иронически приподнял брови, словно говоря — вы в самом деле хотите остаться один на один с Дарнторном?.. Вот уж точно человек, который не желает вам добра!

Но Валлариксу, мечтавшему поскорей освободиться, было не до шуток, так что он едва заметно дернул подбородком, выпроваживая коадъютора. Дарнторны, безусловно, были настоящей костью в горле, но все-таки невозможно было даже при наличии большой фантазии представить Бейнора Дарнторна в качестве убийцы. Со своими белыми, холеными руками и обрызганной духами бородой вельможа выглядел совершенно не воинственно.

— Итак, лорд Бейнор?.. Я вас слушаю, — сказал Валларикс, поднимаясь с кресла, чтобы размять ноги, и жестом показывая лорду Бейнору, чтобы тот не вставал.

— Вчера прибыл гонец от моего брата, государь. Он привез очень важные известия. Лорду Сервелльду стало известно о существовании в окрестностях Торнхэлла группы заговорщиков, которые хотят видеть наследником престола одного из Миэльриксов — разумеется, до появления у вас законных сыновей. Члены этого тайного общества называют его Лигой общего спокойствия. Они оправдывают себя тем, что ваша дочь все еще слишком молода и, если с вами что-нибудь случится, страна погрузится в хаос.

— Вот как! И лорд Сервелльд поспешил позаботиться о моих интересах, известив меня о заговоре?.. — спросил император, отойдя к окну. Лорд Бейнор не мог видеть лица собеседника, но он, конечно, различил в голосе императора нотку иронии.

С тех пор, как первый из Дарнторнов присягнул дан-Энриксам на верность, представители их клана чаще сами строили разные заговоры, чем пытались их предотвращать.

— Мой брат, как и я сам, искренне предан вашему дому, государь, — не моргнув глазом, возразил лорд Бейнор. — Разумеется, он считал своим долгом сообщить мне обо всем, что он узнал, чтобы я мог предупредить об этом вас. Мне, как и лорду Сервелльду, трудно представить, что подобное движение возникло само по себе, без подстрекательства и соучастия со стороны ваших кузенов. К письму лорда Сервелльда было приложено случайно перехваченное им послание одного из его соседей, которое подтверждает существование заговора. Сегодня утром я передал оба письма в Орден. Мессер Ирем должен получить эти бумаги сразу же, как только он вернется в Адельстан.

Вальдер задумчиво кивнул. Конечно, если письма были переданы в Орден, император бы скоро узнал детали и без разговора с Бейнором Дарнторном — но кто упрекнет придворного в желании лишний раз подчеркнуть свои заслуги? Тем более что в этом деле Дарнторны и правда, для разнообразия, вели себя как образцово верные вассалы.

— Интересно, почему этих провинциальных лордов так волнует мысль, что моя дочь может остаться сиротой, — с легким сарказмом заметил Вальдер. — Мне всего двадцать шесть, и на здоровье я не жалуюсь. Так что, казалось бы, для беспокойства о моем наследстве момент слегка несвоевременный.

— Да, государь. Но посудите сами — ведь ваш старший брат скоропостижно умер совсем молодым. Ваш отец-император тоже был совсем не стар и полон сил, когда погиб в Каларии… — лорд Бейнор говорил вкрадчивым голосом, как будто бы надеялся, что это смягчит смысл его слов, и император не рассердится за такое бестактное перечисление его потерь. — Ваша сестра, а вскоре после этого и ваша королева тоже умерли очень внезапно — несмотря на свою юность и отличное здоровье. Неудивительно, что люди опасаются за вашу жизнь… Что до меня, то, когда я задумываюсь о всей этой череде несчастий, меня посещают страшные догадки, в которых трудно признаться даже самому себе. Если эти трагедии и в самом деле были не случайны, то ваши враги должны располагать большим влиянием, чтобы действовать скрытно — и, успешно добиваясь своих целей, неизменно уходить от наказания. И тут сложно не вспомнить, что ваш дядя, отец ваших кузенов Миэльриксов, уже покушался на вашу жизнь…

Вальдер поморщился.

— Вы слишком увлекаетесь догадками, лорд Бейнор. Уверяю вас — со смертью моего отца и остальных родных то покушение никак не связано… Но, в любом случае, я благодарен вам и лорду Сервелльду за то, что вы сочли необходимым позаботиться о моих интересах. Орден разберется с этим делом. Отдыхайте, лорд Дарнторн, и ни о чем не беспокойтесь.

Бейнор поджал губы при упоминании об Ордене, который не пользовался любовью ни у кого из представителей старой аристократии, однако ограничился тем, что необычно низко поклонился императору, прежде чем покинуть зал совета.

Оставшись один, Валларикс устало потер глаза и пробормотал:

— Сервелльд Дарнторн в роли защитника престола, это надо же!.. Может, я сплю?..

И в самом деле, если род Дарнторнов никогда не отличался безусловной верностью престолу, то лорд Сервелльд был не только политическим, но и личным врагом Валларикса, и Элика ничуть не сомневалась, что он должен ненавидеть ее мужа.

Как и многие другие лорды, Сервелльд Дарнторн в свое время был приглашен на их свадьбу — но, в отличие от остальных, он явился в столицу с такой свитой, что она больше напоминала войско, чем обычный почетный эскорт.

Нисколько не считаясь с тем, что его позвали на праздник, а не на войну, он притащил в столицу три десятка рыцарей, имевших право разворачивать на поле бое собственное знамя (за каждым из которых, разумеется, тянулся целый шлейф оруженосцев и пажей). Кроме того, с Дарнторном явилась целая рота слуг, герольдов, знаменосцев и конюших, личные повара и музыканты, шестьдесят стрелков с большими ростовыми луками и сотни три вооруженных латников в черно-белых одеждах Дарнторнов.

Люди из свиты лорда Сервелльда буквально наводнили город, а вокруг столичного особняка Дарнторна в любой час толпились люди, носившие на груди, плечах или спине вставшего на дыбы единорога Дарнторнов.

Кончилось все это так, как предсказывал лорд Ирем — на третий день свадебных торжеств подвыпившие люди Сервелльда Дарнторна продолжали толпиться у особняка Дарнторнов и шуметь после тушения огней. Стражники, совершавшие обход, потребовали от них уйти с улицы, но люди Дарнторна проигнорировали их распоряжение.

Десятник, возглавляющий дозор, настаивал, и тогда один из людей Дарнторна ударил его хлыстом, метя в лицо — но стражник успел заслониться, и удар пришелся по предплечью. После этого между стражниками из городского патруля и людьми Сервелльда Дарнторна завязалась драка, в которой двое дозорных были ранены — и, вероятно, они пострадали бы куда сильнее, если бы кто-то из припозднившихся прохожих не додумался известить Орден.

Увидев, что на выручку дозорным со стороны Адельстана движется толпа гвардейцев, люди лорда Сервелльда поспешно отступили и спрятались в доме. Гвардейцы стали стучать в ворота, требуя немедленно выдать виновных в нападении на городскую стражу — но их противники затаились в доме и предпочли ничего не отвечать, надеясь, видимо, что их врагам надоест осаждать наглухо закрытый особняк, не подающий никаких признаков жизни, и они просто уйдут. Лорд Ирем, находившийся в ту ночь на пиру во дворце, был извещен об этой стычке и успел прибыть на место происшествия очень вовремя, поскольку его люди как раз обсуждали, следует ли осаждать столичный особняк Дарнторна вплоть до возвращения его хозяев из дворца или сломать ворота и арестовать виновных силой.

Ирем угомонил собственных подчиненных, положив конец мыслям о штурме — но, однако, даже не подумал приказать гвардейцам разойтись, считая, что их требование вполне законно. Он велел всем оставаться на своих местах, а сам вернулся во дворец и в самых изысканных выражениях попросил лорда Сервелльда ненадолго покинуть пир, чтобы призвать своих людей к порядку и позволить Ордену арестовать виновных.

В отличие от коадъютора, Сервелльд Дарнторн явно считал, что такое внимание к столь незначительному происшествию просто нелепо.

— Чего ради портить праздничный вечер из-за всякой ерунды? — небрежно отмахнулся он. — Разве нельзя просто отложить разбирательство до завтра?

— Это вовсе не ерунда, лорд Сервелльд, — возразил лорд Ирем с ледяной улыбкой, которая, вероятно, напугала бы Дарнторна, если бы тот не успел порядком захмелеть. — Двое дозорных из городской стражи ранены…

Лорд Сервелльд закатил глаза.

— Я еще понял бы, если бы речь шла о ваших людях. Но два стражника?.. Насколько мне известно, в городскую стражу идёт всякий сброд — от рекрутов, которых не сочли пригодными для приграничных крепостей, до подмастерьев пекарей или горшечников, которых выгнали за тупость и за лень. Да будь они даже убиты, а не ранены, я все равно не вижу, из-за чего поднимать такой шум.

— Эти стражники подверглись нападению ваших людей, так как потребовали от них соблюдать закон. А значит, нападение на них — это неуважение к закону, то есть вызов королевской власти, — отрезал лорд Ирем.

Дарнторн побагровел.

— Послушайте, чего вы от меня хотите, сэр?.. — спросил он Ирема с досадой, но, однако, уже не так вызывающе-небрежно, как он держался до этого. — Вы сами знаете, что я провел весь вечер во дворце. Как я могу помочь вам отыскать и задержать виновных в этой драке, если я при этом не присутствовал?

Он обернулся к императору, как будто ища у него поддержки. Но Вальдер не оправдал его надежд.

— Вам следует воспользоваться своей властью лорда и установить, кто это был, — посоветовал он мягко, но непререкаемо. — Иначе у мессера Ирема и Ордена не останется иного выхода, кроме как арестовать _всех_, кто в настоящую минуту находится в вашем родовом особняке.

— Вы что, смеетесь надо мной, мой лорд?.. — спросил лорд Сервелльд, сжав столовый нож так сильно, что мягкое золото погнулось в его пальцах.

— Да нет же, лорд Дарнторн, какие уж тут шутки? — возразил Валларикс уже куда более прохладно. — Если вы откажетесь сами восстановить порядок и немедленно выдать виновных, то никто не войдет в дом вашего брата и тем более не выйдет из него, пока все ваши люди не пройдут допрос у ворлока… Судебный маг легко определит, кто участвовал в нападении на стражу, а кто нет. А вам и вашему семейству, как и прочим вашим спутникам, придется провести ночь во дворце. Мы с королевой, безусловно, будем рады оказать всем вам гостеприимство — но, боюсь, учитывая общее количество наших гостей, вы не сможете чувствовать себя здесь так же комфортно, как в доме лорда Бейнора.

Судя по его лицу, Сервелльд Дарнторн готов был дать выход своей ярости и сказать или сделать что-то трудно поправимое, и Элика, хоть она совершенно ещё не привыкла к своей роли королевы, сочла нужным вмешаться и постараться предотвратить неминуемую катастрофу.

— Я уверена, лорд Сервелльд, если вы отправитесь с мессером Иремом, вы легко сможете установить, кто именно затеял драку и ранил тех стражников, — голос у Элики дрожал. Она боялась, что все услышат это и сразу поймут, до какой степени ей сейчас не по себе — но новоявленная королева все-таки заставила себя смотреть в глаза взбешенному мужчине и постаралась улыбнуться лорду Сервелльду самой очаровательной улыбкой, на которую она только была способна. — Ваши люди вам так преданны. Стоит им обнаружить, что вы осуждаете их образ действий, они сами выдадут виновных…

Ее вмешательство оказалось очень кстати и помогло разрядить сгустившуюся атмосферу. Дарнторн понял, что ему дают возможность отступить, не потеряв лицо, и с радостью ухватился за возможность сделать вид, что он не подчиняется явному принуждению, а сам стремится оказать услугу королеве.

— Ради вас, миледи, я готов не только сопровождать мессера Ирема, но и отправиться на край земли! — провозгласил Дарнторн и встал, двигаясь слегка неуверенно от выпитого за столом вина.

Вальдер нащупал руку Элики, которую она спрятала под столом, чтобы никто не обратил внимания на то, что пальцы у нее дрожат от напряжения — и тихонько пожал ее. Сердце у Элики билось сильнее, чем в тот день, когда она училась брать препятствия — но именно в этот момент она впервые ощутила себя королевой.

 

Жена Сервелльда Дарнторна совершенно терялась на фоне мужа. Если Дарнторн, несмотря на свою властность, умел был галантным, и, общаясь с дамами, лучился обаянием, то его супруга почти всегда молчала и, несмотря на свои богатые наряды, выглядела исключительно бесцветной личностью. Когда одна из дам сказала королеве, что леди Дарнторн родила сына чуть больше месяца назад, Элика заподозрила, что лорд Дарнторн привез жену в столицу против ее воли. Тогда Элика впервые ощутила жалость к этой женщине, которая смотрелась крайне неуместно среди ее веселящихся гостей. Какая женщина захочет оставлять новорожденного на попечение прислуги и совершать утомительное путешествие, едва успев оправиться от родов? — думала Элика, и, втайне негодуя не бесчувственность ее супруга, старалась вести себя с женой Дарнторна ласковее, чем с другими дамами. Впрочем, от ее внимания жена Дарнторна явно чувствовала себя неуютно, и, если к ней обращались, ограничивалась односложными ответами, почти не поднимая глаз на собеседника. Казалось, что самое лучшее, что можно сделать для нее — это оставить ее в покое, что Элика в конце концов и сделала.

Наверное, это было ошибкой — но она тогда была так занята, что много думать о супруге лорда Сервелльда ей было просто некогда. Голова у Элики и без того трещала от попыток запомнить лица всех вельмож, которые явились поздравить её и выразить супруге Валларикса свою преданность.

Потом она совсем забыла о жене Дарнторна — и вспомнила о ней только год спустя. К тому моменту она уже свыклась с ролью королевы. Близился срок ее родов, и все ее дамы занимались тем, что готовили приданое младенцу — рубашечки и чепчики из тонкого полотна, вязанные одеяльца из самой легкой и гладкой шерсти и тому подобные предметы, которые должны были порадовать королеву и пригодиться будущему сыну императора (весь двор был почему-то абсолютно убежден, что Элика должна родить именно сына).

Несмотря на занятия рукодельем, сборища в комнатах королевы проходили весело — дамы слушали музыкантов и чтецов, обсуждали друг с другом последние новости, а наименее усердные из них не столько занимались вышиванием, сколько болтали и затевали флирт с оруженосцами и молодыми рыцарями, которым вообще-то полагалось заниматься более серьезными делами, но которые все равно пользовались любым случаем, чтобы торчать в покоях юной королевы.

Именно один из этих молодых людей заговорил о Дарнторнах, по справедливости решив, что это имя точно привлечет внимание собравшихся.

— Леди, вы уже слышали, что говорят о жене Сервелльда Дарнторна?..

— Нет, — тут же откликнулось сразу несколько голосов. — А что с ней?

— Расскажите! Это, вероятно, что-то любопытное.

— Даже не столько любопытное, сколько скандальное, — ответил рыцарь, радуясь, что завладел общим вниманием. — Супруга лорда Сервелльда сбежала от него. Я слышал, что она не вынесла того, как он с ней обращался.

— Бейнор Дарнторн упоминал об их разрыве в разговоре с моим мужем, — заметила одна из придворных дам. — Но он сказал, что его брат прогнал свою жену, застав ее с любовником… естественно, мне не хотелось пересказывать такие непристойности в присутствии Ее величества.

— Да, это версия Дарнторнов, — возразил рассказчик. — Но, когда супруга лорда Сервелльда тайком покинула Торнхэлл и вернулась к своим родителям, муж требовал вернуть ее назад и даже угрожал ее родным. Что как-то слабо согласуется с историей о том, что он прогнал жену из-за супружеской измены.

Сердце у Элики болезненно заныло. Вспомнив странную неразговорчивость и вечную подавленность жены Дарнторна и сопоставив ее со словами о жестоком обращении со стороны супруга, она испытала разом беспомощность — и стыд. Почему, в самом деле, она не нашла ни времени, ни сил на то, чтобы поговорить с женой Дарнторна?.. Не настолько уж она была и занята во время свадебных торжеств! И, может быть, прояви она к ней участие и интерес — она сумела бы ее разговорить, и судьба этой женщины сложилась бы иначе.

И ведь ее ребенку, рожденному накануне их с Вальдером свадьбы, должно быть немногим больше года…

— А как же ее сын?.. — спросила Элика, невольно прикоснувшись к собственному животу. — Он сейчас с ней?

Тот же придворный, который начал этот разговор, покачал головой.

— Сын лорда Сервелльда остался в Торнхэлле. Да это и не удивительно! Когда родился этот мальчик, Дарнторн пригласил гостей со всей провинции и устроил такое празднество, как будто ни у одного мужчины до него ещё никогда не было детей. Забрать его у Сервелльда наверняка было не проще, чем вытащить у цепного пса из миски его кость.

— Или же леди Дарнторн просто не особо интересовалась сыном от своего мужа, потому что к этому моменту ее уже куда больше занимал другой мужчина, — легкомысленно предположил другой придворный щеголь.

Элика смерила его исключительно холодным взглядом.

— У вас есть дети, сэр?.. — спросила она, будучи уверена, что этот юноша до сих пор не женат. Тот, смешавшись от явного недовольства королевы, пробормотал отрицательный ответ. — Тогда я советую вам не рассуждать о чувствах тех, у кого они есть. Уже достаточно постыдно то, что вы без всяких доказательств подхватили сплетню, которая пятнает честь женщины, так вы еще и судите о ее материнских чувствах. Это недостойно рыцаря. А в остальном — я предлагаю всем присутствующим сменить тему и оставить Дарнторнов в покое.

Разумеется, после того, как королева столь категорично положила конец разговору, никто из присутствующих больше не упоминал о лорде Сервелльде и о его жене. Что же до самой Элики, то она по-прежнему чувствовала угрызения за свою невнимательность, и еле дождалась, когда они с Вальдером остались наедине и она смогла поделиться с ним своими мыслями.

Валларикс знал Дарнторна значительно дольше, чем она сама, и сейчас Элика прямо спросила, что он думает об этих слухах о его жестоком обращении с женой?

Лицо Вальдера омрачилось.

— Сервелльд Дарнторн — неприятный человек, — медленно, как будто взвешивая каждое слово, сказал он. Элика уже знала, что такой подчеркнуто сдержанный тон у Валларикса был признаком сильной нелюбви к тому, о ком он говорил. Вальдер как будто бы боялся поддаться недобрым чувствам и наговорить о неприятном ему человеке больше дурного, чем следует. — Он старше Бейнора — так что именно он должен был занимать место в Круге лордов и жить при дворе. Но он уступил свое место брату, чтобы жить в Торнхэлле.

Элика поняла, что Вальдер прав — и удивилась, что не думала об этом раньше. Казалось бы, эта странность давно уже должна была бы привлечь ее внимание… Например, брат ее отца, Эльтейн Лан-Дарен, который когда-то взял ее в столицу и представил ко двору, был старшим из ныне живущих представителей их рода, и именно поэтому титул лорда носил он, а не, скажем, ее отец. Тогда как в случае с Дарнторнами лордами именовались оба брата — и старший по возрасту лорд Сервелльд, и лорд Бейнор, только первый — как владыка Торнхэлла и глава рода, а второй, формально не имевший прав на этот титул — как советник императора, видный участник Круга лордов.

— Думаю, что это — ключ к его характеру, — так же задумчиво и медленно продолжал Валларикс. — Для лорда Сервелльда в столице слишком много правил и ограничений, которым необходимо подчиняться. Ему приятнее жить в своих землях, где он может править, как король. И, если он не проявлял особенного уважения к нашим законам, находясь в столице, то можно предположить, что он тем более не склонен щепетильно соблюдать законы в своих собственных владениях. Правда, пока у него не было открытых столкновений с правосудием. Их с лордом Бейнором отец вел себя чересчур высокомерно — арестовывал королевских чиновников, пытавшихся призвать его к порядку, откровенно игнорировал имперские законы и даже торговал людьми. В конечном счете он чуть было не лишился всех своих земель и титула, и ему, вероятно, очень повезло, что он успел умереть раньше, чем армия моего отца взяла Торнхэлл. Лорд Сервелльд сделал выводы и старается вести себя более осторожно. Но я сильно сомневаюсь, что по своим убеждениям или характеру он сильно отличается от своего отца — а тот всю свою жизнь считал, что представителям рода Дарнторнов никто не указ. Так что, как это ни печально, мне кажется вполне вероятным, что подобный человек может жестоко обращаться со своей женой. Но в остальном — мне известно об этом деле так же мало, как тебе. Ни леди Дарнторн, ни кто-нибудь из ее родни не обращался за королевским правосудием, так что доподлинно мы ничего не знаем.

— А ее ребенок?.. — второй раз за этот день спросила королева. — Он так и останется с отцом? Даже если Дарнторн действительно жестоко обращался с его матерью?

На этот раз Вальдер довольно долго думал, прежде чем ответить.

— Насколько я знаю, лорд Дарнторн слишком гордится своим сыном, чтобы опасаться, что он будет с ним жестоко обращаться, — сказал он, в конце концов. — Мне говорили, что, когда он собирает в Торнхэлле своих вассалов, то всякий раз заставляет нянек и кормилиц приносить ребенка в общий зал, показывает его своим сотрапезникам и ждет, что его гости будут восхищаться им. До меня дошли слухи, что один из вассалов лорда Сервелльда позволил себе какое-то двусмысленное замечание — а может, просто дал понять, что он находит эту гордость Дарнторна нелепой и преувеличенной — и Сервелльд швырнул в него кубком так, что рассек шутнику лицо и выбил ему зуб. После этого случая все раз и навсегда усвоили, что Дарнторн не потерпит никаких насмешек над своим отцовством. Я никогда не слышал, чтобы Сервелльд относился с такой же пристрастностью к кому-нибудь еще — к своей жене, младшему брату или даже к своему отцу. Я думаю, что с его стороны ребенку ничего не грозит. Ну, разумеется, кроме того, что лорд Дарнторн испортит его своим воспитанием…

Но Элику это ничуть не убедило.

— Я не об этом говорю! — сказала она, впервые за этот год почувствовав, что ее чуткий и любящий муж может совсем ее не понимать — как будто они говорят на разных языках. — Меня больше волнует, что сейчас чувствует его мать. Если ей пришлось тайком бежать из дома потому, что ее муж с ней дурно обращался, то это еще не значит, что ей безразличен ее сын! Выходит, после всех несправедливостей, которые ей пришлось вытерпеть, она должна лишиться своего ребенка? Разве ты не думаешь, что мы должны что-нибудь с этим сделать?

Валларикс тяжело вздохнул.

— Боюсь, что это не так просто, как ты думаешь. Когда в последний раз потребовалось призвать Дарнторнов к порядку, моему отцу пришлось сравнять Торнхэлл с землей, а война охватила три провинции. И не исключено, что одна из причин, по которой жена лорда Сервелльда не хочет жаловаться на своего мужа, заключается именно в том, что она представляет, к чему это приведет. Представь, что эти слухи — а пока что это просто слухи — соответствуют действительности, и что эта женщина решает публично обвинить лорда Дарнторна в побоях и жестоком обращении. Ее родня будет обязана вступиться за неё и объявить войну тому, кто оскорбил женщину из их дома. Мне придется потребовать, чтобы Сервелльд Дарнторн явился в Адель и ответил на предъявленные ему обвинения. Он этого, естественно, не сделает — его отец проигнорировал несколько таких приглашений, прежде чем Наин Воитель потерял терпение и двинул на Торнхэлл свои войска. Вассалы Дарнторна поддержат своего сеньора и в очередной раз выйдут из повиновения… И это я уже не говорю о том, что Аварис и Айришер, как всегда, будут очень рады, что мы заняты внутренней смутой, и не преминут воспользоваться этим в своих целях. И пока мы будем разбираться со всем этим, пострадают сотни, даже тысячи людей.

Валларикс помолчал, прежде чем сказать:

— Ну и потом… я знаю, тебе это не понравится, но мы не можем исключать, что жена лорда Сервелльда на самом деле и _не хочет_ воспитывать этого ребенка. Может, он напоминает ей о муже, который ее мучил. А может, у нее просто не было возможности почувствовать привязанность к своему сыну, потому что его сразу же забрали у нее и передали нянькам и кормилицам.

Элика знала, что он прав. Большинство знатных женщин редко видели своих детей, прежде чем те не подрастут. Многим мужьям претит, когда одежда жены испачкана молоком или когда в постели она жалуется на боль в груди. И уж подавно им не хочется, чтобы жена потеряла интерес к супружеским обязанностям, уделяя все свое внимание младенцу. Детей размещали подальше от комнат их родителей, а часто вообще старались отослать в деревню под предлогом полезного для них воздуха. Правда, обычно речь не шла о грубом принуждении — те женщины слишком старались угодить своим мужьям, чтобы считаться с собственными чувствами.

Но у жены лорда Дарнторна не было даже иллюзии свободного выбора… И мужу она не перечила не потому, что не хотела потерять его любовь, а из простого страха перед ним.

Элике вспомнилось ее застывшее, не выражавшее никаких чувств лицо. Тогда, на свадьбе, оно показалось ей невыразительным и апатичным, но теперь оно виделось ей совсем иначе — не бесстрастным а, скорее, отупевшим от страданий.

Элика взяла затканную золотом атласную подушку и обхватила ее, крепко прижав к груди. Еще совсем недавно она чувствовала себя королевой, способной одним взглядом призвать к порядку целую толпу придворных, но сейчас ее переполняло ощущение бессилия. Даже ее тяжелый, выпирающий из-под дамастового платья живот казался чем-то неуместным — как она могла быть будущей матерью, если она сама чувствовала себя маленькой девочкой? Казалось, что она по недоразумению оказалась в этом дворце, в слишком роскошной для нее одежде, и теперь должна решать серьезные и взрослые дела, к которым ее никто не подготовил.

Валларикс заметил ее настроение и, подойдя к королеве, сел с ней рядом.

— Элика?.. — окликнул он, тихонько тронув ее локоть. — Пожалуйста, не сердись. Поговори со мной.

Ему явно было неловко, что он расстроил жену — еще и находившуюся на последнем месяце беременности.

— Я не сержусь, — пробормотала Элика. — Я просто чувствую себя беспомощной.

Валларикс невесело усмехнулся.

— Это мне понятно. Я чувствовал то же самое, когда отец сделал меня своим наследником и стал вводить меня в курс дела. Ты привыкнешь.

Прозвучало это несколько двусмысленно. То ли Вальдер имел в виду, что со временем она обретет уверенность в себе, то ли он подразумевал, что единственный способ выполнять свои обязанности — это примириться с тем, что, какая бы власть не оказалась у тебя в руках, на каждую твою победу все равно придется минимум по одной ситуации, в которых ты будешь бессилен добиться того, что ты считаешь правильным.

«Как бы там ни было, жена Дарнторна хотя бы сумела от него избавиться, — подумала она, положив подбородок на свою подушку, словно та могла ее чем-то утешить. — Нравится это Сервелльду или нет, она теперь свободна, и он больше не сможет ее мучить».

Зная беспокойный и порывистый характер Лисси, Аталия поручила развлекать внучку одному из своих егерей. Он должен был заботиться о том, чтобы все дни Элиссив были заняты, и чтобы у нее не оставалось ни желания, ни времени на то, чтобы скучать по дому или задавать ненужные вопросы.

С этим поручением егерь леди Аталии справлялся с честью. Cтоило Лисси открыть глаза, как он сообщал, что он принес ей оленёнка, оставшегося без матери, подумав, что она, может быть, пожелает о нем позаботиться — и Лисси сломя голову неслась во двор, чтобы кормить нетвердо стоящего на ногах оленёнка молоком из бутылочки, а после этого не отходила от него до вечера. В другой раз егерь брался отвести принцессу к норе большого лисьего семейства, и рассказывал, что при желании лисы могут привыкнуть к присутствию человека — нужно только проявить терпение и приносить им что-то вкусненькое. Несколько следующих дней они с Элиссив сидели в засаде у лисьей норы, утоляя голод только орехами и земляникой, но не отступались от своей затеи до тех пор, пока им, наконец, не удавалось приручить пугливых лис.

Спутник Элиссив был еще довольно молод и не успел позабыть собственных детских развлечений, так что у него всегда были в запасе новые идеи — то он залезал на дерево и привязывал над заводью верёвку с большим узлом на конце, с которой можно было, раскачавшись, прыгать в воду, то вместе с принцессой строил хижины в лесу. Он рассказал, что он когда-то браконьерствовал в этих местах вместе с отцом, пока не попался на этом деле. К его счастью, месс Лан-Дарен оценила его редкое знание леса и повадок его обитателей, и предпочла взять его к себе на службу.

Элиссив тоже считала таланты нового друга удивительными. Она хотела, чтобы он научил ее подражать голосам зверей и птиц, поскольку бывший браконьер мог при желании изобразить хоть трещанье сороки, хоть жуткие стоны, издаваемые выпью, хоть хрюканье кабана в зарослях. Но, сколько Лисси не пыталась овладеть этим искусством, получалось у нее неважно. Тем не менее, принцесса была счастлива. Она возвращалась в замок, исцарапанной колючими кустами, с волосами, не успевшими толком просохнуть после прыжков в озеро, и набрасывалась на ужин с волчьим аппетитом. После этих многочасовых прогулок она спала крепче, чем когда-либо в Адели, и не доставляла месс Лан-Дарен никаких хлопот, так что у маменьки были все основания поздравить себя с тем, что она преуспела там, где должен был признать свое бессилие целый штат придворных воспитательниц. Видимо, окружающим Элиссив дамам просто не приходило в голову, что лучшее средство борьбы с вечными авантюрами принцессы — измотать ее настолько, чтобы девочка валилась с ног.

Хотя, конечно, у леди Аталии в этом соревновании было большое преимущество — ей не нужно было заботиться о том, чтобы принцесса соблюдала этикет, занималась чистописанием и музыкой и принимала участие в придворных церемониях. В провинциальном небогатом замке и его окрестностях Лисси могла пользоваться куда большей свободой, чем в Адели, где к наследнице было приковано всеобщее внимание.

Мессер Ралькон сказал, что, если месс Лан-Дарен хочет, чтобы он продолжал отправлять в столицу успокоительные донесения, то он должен быть убежден, что дочь Валларикса не покинула замок. Аталия не имела ничего против такого условия. Дважды в день слуги леди Лан-Дарен подносили рыцаря к окну, чтобы он мог понаблюдать за тем, как Элиссив спускается во двор с утра или же возвращается с очередной прогулки. Взяв с Ралькона слово, что он будет сохранять спокойствие — в конце концов, чего он мог достичь своими криками, кроме как напугать наследницу?.. — леди Аталия даже позволила открывать ставни, так что рыцарь мог слышать, как Лисси смеется и кричит, пытаясь отогнать встречавших ее гончих, норовивших поставить грязные лапы ей на плечи и облизать девочке лицо.

Все это не давало ни малейших поводов для беспокойства, и Элика полагала, что молодой рыцарь, имевший все основания ожидать худшего после такого драматичного начала, должен был недоумевать. Если учесть, что он даже не лгал, когда писал в столицу, что наследница здорова и благополучна, хорошо проводит время в замке своих дедушки бабушки и выглядит счастливой, то мессер Ралькон должен был ломать голову, зачем Аталии вообще вздумалось сбрасывать его с лестницы, а потом запирать в этой комнате без сообщений с внешним миром.

Однако Элика, определенно, недооценила рыцаря. Мессер Ралькон, как оказалось, был наблюдателен и умел делать выводы на основании мелких деталей, на которые другой бы просто-напросто не обратил внимания. И у него явно было достаточно времени для размышлений, так как большую часть времени он вынужден был проводить в постели.

Поэтому, когда маменька в очередной раз посетила своего пленника, Ралькон сумел застать ее врасплох.

— У вас много гостей, месс Лан-Дарен? — поинтересовался он. И добавил с мрачной иронией, как человек, который смеется над собой в той мере, что и над собеседником — Я вижу, состояние вашего замка перестало вас заботить, и вы готовы размещать людей даже в подсобных помещениях и в комнатах прислуги...

— Не возьму в толк, о чем вы говорите, сэр, — нахмурилась Аталия.

— Ну как же!.. Ваш слуга — а он не конюх, потому что раньше от него на пахло лошадьми — в последний раз перед приходом сюда явно спал в конюшне. Я даже заметил соломинку у него в волосах. Похоже, ему пришлось уступить свою комнату кому-то другому. И навряд ли этот другой был один — иначе, полагаю, они бы уж как-то потеснились. А когда принцесса в прошлый раз приехала с прогулки, тот мальчишка, который принял у нее лошадь, не отвел ее сразу в конюшню, а остался торчать посреди двора с довольно-таки глупым видом, вертя головой — я думаю, в поисках старшего конюха. Значит, пока принцесса каталась, в освободившийся денник поставили другую лошадь, и коня принцессы даже нельзя было куда-нибудь поместить, так как все остальные места на вашей конюшне тоже заняты! Словом, даже слепой заметил бы, что у вас множество гостей. И хотя в те моменты, когда я пользуюсь разрешением смотреть в окно, двор всегда выглядит пустым, нетрудно понять, что здесь полно чужих людей, и что они приезжают и уезжают постоянно — иначе не возникло бы такой суматохи с лошадьми, и ваши слуги не были бы в таком затруднении… Но вам, я вижу, неприятна эта тема?.. — с притворным сочувствием спросил Ралькон, заметив озабоченную складку, появившуюся между выщипанных в ниточку бровей леди Аталии. — Мне, наверное, не следовало озвучивать вам свои наблюдения. Это было нескромно. Вы, как-никак, предприняли все меры, чтобы я не видел, что здесь происходит — и, как вежливому человеку, мне бы следовало притвориться, что я ничего не вижу.

Месс Лан-Дарен повела плечами с видом человека, которого уже изрядно утомила эта абсурдная подозрительность.

— Не так давно вы утверждали, что я собираюсь вас пытать, — напомнила она гвардейцу не без едкости. — А теперь, раз уж самая лучшая еда и чистое белье не дают вам повода пожаловаться на дурное обращение, вы решили найти что-нибудь подозрительное в моих конюших и слугах?.. За все блага мира не хотела бы быть вами. Это, вероятно, страшно утомительно… Мои люди уже надсадили себе поясницу, чтобы вы могли удостовериться, что я все еще не убила свою собственную внучку — но вы продолжаете считать, что от вас скрывают что-то важное. Мой муж все время приглашает толпу гостей на охотничий сезон. И да, вы правы, суматоха страшная. Терпеть этого не могу.

Ралькон в ответ на это слегка улыбнулся и покачал головой.

— Бросьте свои уловки, месс Лан-Дарен... Один раз вы уже сделали из меня дурака, но не надейтесь, что я снова буду слушать ваши сказки. Охота здесь явно ни при чём, а ваш супруг не появлялся в замке со дня нашего приезда.

— Неужели?.. — фыркнула Аталия.

— Определенно. Ни один мужчина, который держит в плену рыцаря из Ордена, не переложит общение с пленником на плечи собственной жены. Это не так безопасно, как вам кажется. Кстати, вам следует быть осторожнее… Когда меня в последний раз относили к окну, вы встали слишком близко. А эти ваши шпильки так и соблазняют выдернуть их из ваших волос и воткнуть вам под ухо, знаете, вот здесь, — Ралькон дотронулся до ямочки около своей скулы. — Вы бы умерли раньше, чем ваши слуги успели бы опомниться... В общем, на месте вашего мужа я не рисковал бы вашей жизнью и общался бы с пленником сам. Но я все эти недели вижу только вас. Значит, вашего супруга вообще здесь нет...

— А может быть, он просто полагает, что я в большей безопасности, чем он? — парировала маменька. — В конце концов, вы же не сделали мне ничего дурного.

И, оставив таким образом последнее слово за собой, она величественно выплыла из комнаты. Мессер Ралькон покачал головой, устало вздохнул и вытянулся на кровати.

 

Ирем довольно быстро добыл доказательства того, что Лига, о которой говорил Дарнторн, существует не только на бумаге. Причем в данном случае Ирему даже не пришлось прилагать для этого особенных усилий — заговорщики сами поспешили заявить о своих требованиях, остановив на тракте королевских чиновников и присвоив деньги городского магистрата.

Проделано это было, впрочем, с демонстративной куртуазностью — отряд вооруженных всадников с закрытыми шарфами лицами, задержавших чиновников и их охрану, был достаточно большим, чтобы перебить всех присутствующих, но их предводитель сразу заявил, что хочет избежать кровопролития. Он призвал солдат магистрата не сопротивляться и немедленно сложить оружие — при таком перевесе численности нападавших драться с ними было бы бессмысленно и вынудило бы его людей кому-то навредить, чего, подчеркнул командир отряда, им бы совершенно не хотелось.

Осознав, что нападавшие, во всяком случае, не собираются их убить или похитить, чтобы продать своих жертв работорговцам, как это делалось в случаях, когда необходимо было спрятать концы в воду, чиновники слегка успокоились. И, пока несколько членов напавшего на них отряда занимались грузом, их командир с самой изысканной любезностью попросил старшего из магистрантов оказать ему услугу, присоединив к своей жалобе в Орден («вы же ведь намерены пожаловаться в Орден, правда, мэтр?..») послание от лигистов, которое он ему отдаст.

Магистрант, никогда не слышавший ни о каких лигистах, поначалу вообще не понял, о чем речь — но его собеседник пояснил, что и он сам, и все его товарищи — члены Лиги общего спокойствия, и у них дело в большей степени к императору и Ордену, чем к членам городского самоуправления. Однако предмет, побудивший их объединить свои усилия и начать действовать, настолько деликатен, что они не могут напрямую обратиться к королю.

«Мы все — вассалы императора и верные слуги престола, — сказал магистранту этот необыкновенно вежливый разбойник, — Мы заботимся о благе государства, и только нужда заставляет нас прибегать при этом к средствам, которые нам, в сущности, так же неприятны, как и вам».

Когда дело касалось государственных вопросов, Орден действовал с молниеносной быстротой — постоянно меняя лошадей, орденский рыцарь добрался до Адели меньше, чем за двое суток, и уже на третье утро после нападения письмо лигистов легло на стол перед Валлариксом.

— «Смиренно умоляем вас, мой лорд…»! — хмыкнул Валларикс, разглядывая скошенные и явно написанные левой рукой буквы. — Они что, действительно считают, что это каким-то образом должно смягчить эффект от нападения на магистрантов и на их эскорт?.. Ладно. Они, значит, «умоляют» меня либо немедленно объявить о новом браке, либо назначить наследником престола одного из Миэльриксов? Я так понимаю, они подразумевают, что в противном случае они намерены и дальше нарушать порядок и присваивать налоги, чтобы убедить меня склониться к их «смиренным просьбам»?

— По всей видимости, — согласился коадъютор.

— Займись ими.

— Разумеется, мой лорд. А Миэльриксы?..

Валларикс поморщился.

— Что «Миэльриксы»? Ты не хуже меня знаешь, что они последние несколько лет не выезжали из Эледы. Ты сам мне докладывал, что они бывают только на местной ярмарке и никогда не посылают своих людей дальше пары ближайших городов. Из Адели они отплыли в Ярнис морем — так что я не вижу, как они могли бы завязать какие-нибудь связи с мелкими провинциальными дворянами из Гардаторна и Лейверка. А тем более — склонить их рисковать ради себя собственной шеей.

— А ради чего они, по-вашему, рискуют своей шеей? Ради блага государства?.. — спросил Ирем насмешливо.

Вальдер изобразил некий неопределенный жест.

— Предрассудки… Они выдвигают Миэльриксов, ссылаясь на то, что они доказали свою рыцарскую доблесть, защищая побережье — но их полностью устроит, если я женюсь и сделаю наследником своего сына. То есть они сетуют, что маленькая девочка не сможет справиться с бременем власти, если со мной что-нибудь случится, но готовы предпочесть ей же новорожденного ребенка — лишь бы только он был мальчиком. По-моему, это отлично выдает общее направление их мыслей.

— Этого еще недостаточно для заговора.

— В самом деле?.. — улыбнувшись, спросил император. — Ты предан Элиссив, потому что предан мне. И потому, что знаешь ее с детства. А если бы ты, скажем, не имел бы никакого отношения к моей семье и никогда не видел ни принцессу, ни моих кузенов, и тебя просто спросили бы, кому ты предпочтешь служить — королю или королеве, что бы ты ответил?..

— Я ответил бы, что я предпочитаю соблюдать присягу и не лезть в политику, — ответил коадъютор с некоторым раздражением. И, видя, что Вальдер намерен продолжать, махнул рукой. — Я понял вашу мысль, мой лорд… но я уверен, что у наших заговорщиков найдутся и другие, более весомые соображения. Если они намерены и дальше привлекать внимание к своему делу с помощью подобных нападений, то нам не составит большого труда подготовить им встречу. Если Ордену удастся захватить хотя бы нескольких из них, то скоро мы будем знать все, что нас интересует.

 

Лорд Бейнор с некоторых пор демонстрировал несвойственные его роду верноподданические чувства. Правда, Бейнор, в отличие от своего брата, никогда не вел себя вызывающе и не стремился подчеркнуть свою независимость, но все же в том, как он держался, чувствовалось, что он никогда не забывает о фамильной гордости Дарнторнов. Теперь же он торчал в приемной у Валларикса целыми днями, одобрял любые предлагаемые императором субсидии казне на заседании Совета лордов и смотрел на Валларикса, как влюбленный, только и мечтающий найти какой-то способ угодить предмету своей страсти.

Валларикс, конечно, не мог не заметить всех этих ухаживаний со стороны своего советника и рассудил, должно быть, что гораздо проще сразу выслушать Бейнора Дарнторна, чем дожидаться, пока тот сочтет, что он уже достаточно умаслил императора, чтобы перейти к делу.

— Я собираюсь прогуляться, — сказал Валларикс после очередной встречи Круга лордов. — Составьте мне компанию.

Когда остальные вельможи поняли, что император обращается к Дарнорну, по залу пронесся тихий удивленный гул. Если Наин Воитель, как слышала Элика, всегда был окружен толпой придворных, и даже ванну не принимал в одиночестве — в купальни набивалась целая толпа его друзей, женщин в рубашках и мужчин в повязанных на бедра полотенцах, и в итоге все они не столько мылись, сколько пили вино, хохотали и дурачились, то Валларикс со времени вдовства любил уединение, и право разделить с ним трапезу или сопровождать короля во время прогулки было редкой и желанной честью для любого из придворных и воспринималось всеми, как свидетельство его особого расположения. Бейнор Дарнторн явно не относился к числу людей, с которыми Валларикс любил проводить свои свободные часы.

— …Вы, по-видимому, хотите мне что-то сказать, но не решаетесь приступить к делу и надеетесь дождаться подходящего момента, — сказал Валларикс, когда они спустились в сад. Вежливый и мягкий в повседневном общении, Валларикс при желании мог быть безжалостно прямолинейным. — Я не люблю, когда меня обхаживают и ходят вокруг меня кругами, лорд Дарнторн. Мы оба только выиграем, если вы не будете тянуть и поделитесь со мной своими мыслями.

Лорд Бейнор слегка покраснел.

— Боюсь, что моя прямота покажется вам слишком дерзкой, государь, — ответил он с неловкостью, доказывающей, что Валларикс застал его врасплох.

— Не беспокойтесь, не покажется. В конце концов, это же я велел вам говорить открыто, — успокоил Валларикс.

— Тогда… простите, я должен собраться с мыслями… прошу вас, дайте мне минуту, государь, — Вальдер кивнул, и его спутник какое-то время шагал по посыпанной песком дорожке молча, невидящим взглядом скользя по увитым плющом беседкам и розовым кустам. Прошла, должно быть, не одна, а несколько минут, прежде чем Бейнор, наконец, заговорил.

— …Я знаю, вы, мой лорд, не числите нашу семью в рядах своих сторонников. Печальные недоразумения между нашим покойным отцом и Наином Воителем до сих пор порождают подозрения по отношению к нашей семье. Но прочный союз между Дарнторнами и дан-Энриксами мог бы укрепить престол и положить конец этой нелепой балаганной Лиге и нескромным притязаниям ваших кузенов.

— Но разве мне нужно заключать союз с Дарнторнами? Я полагал, что преданность вассальной клятве сама по себе делает вас опорой трона, — ответил Вальдер самым любезным тоном.

— Безусловно, — смутился лорд Бейнор. — Я говорил о «союзе» в другом смысле... Если бы Дарнторнов и дан-Энриксов объединяли родственные связи, то ни один заговорщик не посмел бы выступить против такой двойной силы. Мой племянник и наследник лорда Сервелльда — почти ровесник вашей дочери. Помолвка Льюберта с принцессой положила бы конец брожению умов.

Видя, что Валларикс, явно не ожидавший от Дарнторнов такой смелости, молчит, лорд Бейнор поспешил выдвинуть аргументы, способные смягчить впечатление от его дерзости.

— Ваша прабабка, государь, одобрила брак своей наследницы с энонийским заложником, — напомнил он. — Ее придворным это должно было показаться странным шагом — но кронпринц Дигеро был верным сторонником своей супруги. Брак с одним из своих подданных больше подходит будущей императрице, чем союз с каким-то иноземцем, потому что в браке с иностранным государем она рискует уступить ему часть своей власти. Тогда как супруг более низкого происхождения будет не только соратником, но и самым верным подданным своей жены. Беатрикс понимала это — и ее расчет оказался верным. Если вы захотели бы последовать ее примеру, мой брат передал бы своего наследника под вашу опеку, чтобы тот жил во дворце вместе с принцессой, и вы могли сами наблюдать за воспитанием своего будущего зятя. Это положило бы конец вражде между нашими семьями и лишило бы заговорщиков всякой надежды лишить вашу дочь ее прав на престол.

— Я никогда бы не подумал, что Сервелльд решится на разлуку с сыном, которого он так любит, — с лёгким удивлением заметил Валларикс.

— Моему брату в самом деле нелегко отпускать сына ко двору, — признал лорд Бейнор. — Но ведь Льюберт в любом случае должен был бы покинуть дом — либо для учебы в Лаконе, либо для службы оруженосцем… Доверять воспитание наследника своему сюзерену — давняя традиция, а в нашей семье трепетно относятся к традициям. И, наконец, если вы согласитесь на помолвку Льюберта и вашей дочери, то для него будет гораздо лучше расти вместе с его будущей невестой. Они должны познакомиться, привыкнуть к обществу друг друга и узнать друг друга лучше — тогда им будет гораздо проще со временем перейти от дружбы к отношениям жениха и невесты...

Видя, что Валларикс не выглядит ни возмущенным, ни разгневанным, Дарнторн даже рискнул добавить:

— Смею вас уверить, государь, что знатное происхождение — не единственное достоинство моего племянника. Льюберт, помимо всего прочего — красивый мальчик, смелый, сильный и уже сейчас подающий надежды сделаться со временем блестящим рыцарем. У принцессы не будет причин жалеть о том, что вы сочли его достойным претендентом на ее руку.

Валларикс задумчиво кивнул.

— Все, что вы говорите, не лишено логики, лорд Бейнор. Но всё-таки и моя дочь, и ваш племянник ещё совсем дети. В таком возрасте помолвка выглядит преждевременной. Где-нибудь в Гверре или в Халкиваре договор о браке сплошь и рядом заключают чуть ли не у колыбели жениха с невестой, но вы сами знаете, что здесь, на побережье, к таким ранним сговорам относятся неодобрительно. Как говорят крестьяне, сперва следует испечь пирог, а уже после этого делить его... Я, скажем, чувствовал бы себя исключительно неловко, если бы отец в семь лет представил мне какую-нибудь девочку в качестве моей будущей жены.

Валларикс помолчал, как будто бы давая собеседнику время на то, чтобы смириться с мыслью об отказе, а потом сказал:

— Я благодарен лорду Сервелльду, что он считает меня достойным опекуном для своего единственного сына, и готов доверить мне его воспитание. Я тем более высоко ценю этот жест, что мне известно, как сильно ваш брат привязан к Льюберту… Однако, если лорд Дарнторн готов доверить мне своего сына только при условии немедленной помолвки с моей дочерью, то я вынужден буду отказаться от подобной чести. Что, впрочем, само по себе не означает, что я не готов рассматривать возможность брака между ними в будущем, когда они достигнут подходящих лет. Думаю, для начала было бы неплохо, если бы сын лорда Сервелльда приехал бы в Адель, не поступая под мою опеку, и мог познакомиться с Элиссив, вместе с вами появляясь при дворе.

Лорд Бейнор приложил ладонь к груди и низко поклонился — то ли выражая свою благодарность, то ли пряча взгляд, в котором, несомненно, должно было отражаться все его разочарование.

Правда, император не рассердился, осознав, насколько высоко метят Дарнторны — и это уже было неплохо, но Валларикс, в то же время, ясно дал понять, что в настоящую минуту нечего и думать о помолвке Льюберта с наследницей. А значит, миссия, которую Бейнору поручил лорд Сервелльд, провалилась.

— Надеюсь, я не слишком вас расстроил, — мягко подытожил Валларикс, как если бы он хотел сказать — «я знаю, что я очень вас расстроил, и мне жаль, что это так — но, к сожалению, тут ничего нельзя поделать».

 

— …Передать младшего Дарнторна под вашу опеку? — повторил лорд Ирем, как будто не веря собственным ушам. — Но это же замечательно! Если бы Льюберт стал вашим воспитанником, то мы бы держали Дарнторнов за горло.

— Так же, как они нас, — напомнил Валларикс. — Ведь в глазах всех людей Дарнторны и дан-Энриксы оказались бы нерасторжимо связаны. Если я выдаю свою единственную дочь за Льюберта Дарнторна, значит, внуки Сервелльда Дарнторна будет править государством. А зная нрав лорда Сервелльда, никто не усомнится в том, что это будет скорее правление Дарнторнов, чем дан-Энриксов.

Ирем вздохнул, как гончая, которую сначала подразнили куском мяса — а потом велели сидеть смирно.

— Да знаю я, знаю… — мрачно согласился он. — Но все-таки — только представьте: Льюберт Дарнторн здесь, в ваших руках… Может, вы даже сумели бы вырастить его приличным человеком. Как бы сильно отец не успел его испортить, пытаясь сделать из него эталонного Дарнторна, то есть эталонную скотину, восемь лет — еще не слишком поздно для того, чтобы поправить дело.

— С лордом Бейнором под боком? — спросил Валларикс скептически. — Не думаю. Если бы он чему-нибудь и научился, так это умению изображать передо мной такого человека, каким я желаю его видеть, а для дяди разыгрывать настоящего Дарнторна — такого, каким его хотел вырастить его отец. Пожалей парня, Ирем. У отца ему, по крайней мере, не приходится все время притворяться и строить из себя двух разных людей…

 

Элика видела Льюберта Дарнторна только однажды.

Где-то через год после того, как от Сервелльда сбежала его жена, умерла мать Дарнторнов, и лорд Бейнор, надев траурный колет и темный плащ, отправился в Торнхэлл на ее похороны. А еще примерно через год Сервелльд Дарнторн решил, что Торнхэллу нужна хозяйка, а его владельцу — новая супруга.

Те, кому доводилось бывать у Дарнторна, вспоминали, что старая леди Дарнторн, несмотря на свой преклонный возраст, управляла штатом замковой прислуги и держала при себе ключи от кладовых и погребов, избавляя сына ото всех хозяйственных забот, но при этом всегда держалась так, что ничто не мешало Сервелльду Дарнторну чувствовать себя единственным хозяином Торнхэлла. Кроме того, мать Дарнторна надзирала еще и за стайкой воспитательниц и нянек, приставленных лордом Дарнторном к своему сыну. После ее смерти Дарнторн распустил большую часть этих служанок, полагая, что для его сына уже пришло время перейти на попечение мужчин. Тем не менее, впоследствии лорд Сервелльд, кажется, раскаялся в этом решении — во всяком случае, в том же письме своему брату, в котором он рассуждал о возможности жениться снова, он говорил, что его сын нуждается в женской заботе.

Элика, со своей стороны, считала, что отсутствие женской заботы ощущал не столько сын Дарнторна, сколько сам лорд Сервелльд, вынужденный в первый раз за свою жизнь столкнуться с множеством хозяйственных хлопот.

Мысли о том, чтобы снова встретиться с лордом Сервелльдом лицом к лицу, не доставляли королеве никакого удовольствия. Тем не менее, в конечном счете тот недолгий визит лорда Сервелльда в Адель принес ей куда больше удовлетворения, чем она думала.

На этот раз Дарнторн приехал с куда более скромной свитой, но зато привез с собой своего сына. Элике наследник лорда Сервелльда понравился — это был весёлый и, пожалуй, слишком шумный мальчик с мягкими черными волосами, ямочками на щеках и большими темными глазами, такими же круглыми, как и у большинства детей. Его представили принцессе, но Элика была уверена, что ни Элиссив, ни наследник лорда Дарнторна не сохранили о той встрече никаких воспоминаний.

В любом случае, увидев Льюберта вместе с отцом, Элика лучше поняла, о чем ей говорил Валларикс. Несомненно, этот мальчик мог бы вызвать у собственной матери тяжелые воспоминания, поскольку внешне он был очень похож на лорда Сервелльда. Дарнторн везде таскал его с собой и, не желая, чтобы его сын ездил в портшезе со служанками, обычно возил его на своем коне, посадив в седло впереди себя. И если по прислуге лорда Дарнторна было заметно, что они его боятся, то Льюберт его буквально обожал. Элика с горечью подумала, что, если бы случилось чудо, и жене Дарнторна удалось каким-то чудом отстоять свои права, то в глазах Льюберта попытка разлучить его с отцом, чтобы отдать чужой и незнакомой женщине, выглядела бы чудовищной несправедливостью.

Однако бывшей жене Дарнторна все же удалось хотя бы отчасти отомстить своему бывшему мужу за свои страдания — Дарнторн не мог просто жениться снова, потому что с точки зрения закона он все еще был женат. И теперь Сервелльд вынужден был обращаться по этому делу к императору, то есть просить о помощи именно того человека, которого Сервелльд, несомненно, предпочел бы не просить ни о чем и никогда.

Необходимость обращаться к Валлариксу, как его вассал, который полагается на суд своего сюзерена, должна была выводить надменного Дарнторна из себя. В особенности потому, что все попытки уладить этот вопрос приватным образом, с помощью кулуарных обещаний и намеков, ни к чему не привели, и стало ясно, что Вальдер желает видеть своего вассала, проходящим через обычную церемонию публичного — и, несомненно, унизительного, с точки зрения Дарнторна — изложения своего дела.

Тем не менее, особенного выбора у него было, так что Дарнторну пришлось подчиниться. Элика рассчитывала, что в тот день, когда он должен будет обратиться к королю с королевой, он оставит Льюберта в особняке своего брата, но лорд Сервелльд поступил иначе и вывел его рядом с собой, как будто он хотел, чтобы вид этого ребенка напоминал всем присутствующим, что его жена бросила не только его, но и своего собственного сына.

Впрочем, может быть, расчет Дарнторна был более тонким. Он не мог не понимать, что в присутствии маленького мальчика, доверчиво державшегося за руку отца, никто не решится повторять слухи о его жестоком обращении с женой. Среди сторонников «имперской» партии наверняка нашлись бы отчаянные люди, которые бы не побоялись разозлить такого человека, как лорд Сервелльд — начиная прямо с сэра Ирема, который не боялся никого и ничего и который терпеть не мог Дарнторнов — но среди придворных недоброжелателей Дарнторнов не нашлось ни одного, кому хватило бы решимости пуститься в обсуждение интимной жизни его отца с матерью на глазах у четырехлетнего ребенка.

Так что лорд Сервелльд получил возможность излагать свое дело в абсолютной тишине.

— Мой лорд, моя жена не живет со мной уже больше трех лет. Кроме того, она определенно не считает себя связанной узами брака. Мне стало известно, что она сошлась с другим мужчиной — рыцарем на службе у ее родных. Поэтому я прошу вас признать наш брак расторгнутым, чтобы я мог последовать ее примеру и ввести в свой дом другую женщину. Я хочу, чтобы мою новую жену считали леди Дарнторн, как если бы меня не связывали никакие обязательства.

— Если я правильно вас понял, то ваша супруга полностью поддерживает мысль о расторжении этого брака. Почему же она не присоединилась к вашей просьбе?

Валларикс задал этот вопрос спокойным тоном, как будто бы речь шла об обычной юридической формальности, однако Дарнторн, судя по его лицу, счел этот вопрос персональным выпадом.

— Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос, — отрывисто ответил он. — Мы не поддерживаем никаких сношений. Моя бывшая жена ни разу не сочла необходимым написать мне или же ответить на те письма, которые я писал ее родным. Я полагаю, о ее желании расторгнуть этот брак достаточно свидетельствуют сами ее действия… и, в любом случае, отсутствие ее согласия не может быть причиной для того, чтобы называть меня мужем женщины, которая живёт с другим!

Вальдер слегка приподнял брови, словно удивляясь этой неожиданной вспышке Дарнторна — хотя Элика прекрасно понимала, что ее супруг ничуть не удивлен.

— Но вы, во всяком случае, пытались обратиться к ней по этому вопросу? — спросил он. — Если она не захотела отвечать на письма, которые вы писали, как ее супруг, то, может быть, ее бы больше заинтересовала просьба поддержать ходатайство о расторжении вашего брака…

— Я не вижу причины просить о ее поддержке! — выйдя из себя, сказал Дарнторн. — Она бросила не только мужа, но и нашего общего сына, опорочила себя, живя с другим мужчиной, и я не желаю снова вступать с ней в какие бы то ни было сношения.

Поняв, что он ведет себя недопустимо грубо и вредит своему делу, Сервелльд склонился перед Валлариксом.

— Простите, государь… Боюсь, это болезненное для меня дело заставило меня забыться… Извините мою резкость, я сейчас едва могу понять, что говорю. Я бы вел себя гораздо сдержаннее, если бы я не любил когда-то в прошлом эту женщину, и если бы она не причинила бы мне столько огорчений. Что касается существа моего дела — я привез свидетельства соседей, подтверждающих, что после своего внезапного исчезновения моя супруга ни разу не появлялась в Торнхэлле, и что три последних года я воспитывал сына один. Я также сумел достать показания людей, которые явно свидетельствуют о сожительстве моей бывшей жены с другим мужчиной. Полагаю, этого вполне достаточно, чтобы освободить меня от обязательства считать ее своей женой.

— Хорошо, лорд Сервелльд, — кивнул Валларикс. — Вы можете вручить эти бумаги нашему совету. Мы рассмотрим их и вынесем решение. Сделать это единолично я, к моему сожалению, мог бы только в том случае, если бы ваша жена поддержала вашу просьбу.

По скулам Дарнторна прокатились желваки. Элика знала — и лорд Сервелльд тоже, вероятно, это знал — что император поступает в полном соответствии с законом. Но Дарнторн, судя по его яростному взгляду, все равно считал, что Валларикс просто воспользовался случаем, чтобы унизить своего вассала.

И тот факт, что если и не сам Вальдер, то Элика сейчас испытывала от бешенства Дарнторна чувство глубокого удовлетворения, придавал такому предположению определенный вес.

В конце концов лорд Сервелльд получил желаемый развод, но Элика подозревала, что в процессе Дарнторн начал ненавидеть ее мужа даже больше своей собственной бывшей жены. К тому же, он наверняка догадывался, что обязан королеве тем, что его планы отыскать в столице новую супругу пошли прахом. Хотя лорд Дарнторн по-прежнему держался с дамами учтиво и галантно, придворные дамы относились к нему холодно и насторожено. Одного лишь стремления угодить королеве, пожалуй, было бы недостаточно, чтобы отвратить знатных леди от еще довольно молодого и красивого вельможи, бывшего, в отличие от своего младшего брата, воином до кончиков ногтей — с глубоким низким голосом и суровым, но при этом весьма привлекательным лицом. Лорд Сервелльд был известен своими победами и на войне, и на турнирах. Но слухи о его обращении с первой женой перевешивали даже титул и богатство лорда Сервелльда, и ни одну из ее дам явно не соблазняла мысль о том, чтобы стать новой супругой Дарнторна.

В конце концов лорду Сервелльду пришлось оставить мысль о том, чтобы заключить брак с кем-нибудь из лучших невест в столице, и он вынужден был вернуться в Торнхэлл один. По счастью, его гордость восставала против мысли о том, чтобы, не удостоившись взаимности ни от одной из леди при дворе, жениться на какой-нибудь провинциалке, для которой возможность породниться с Дарнторнами будет важнее его репутации — иначе он бы, вероятно, начал вымещать на этой женщине всю свою злость на первую жену и на тех дам, за которыми он бесславно пытался ухаживать в Адели.

 

Вальдер, похоже, тоже вспоминал последний визит Сервелльда Дарнторна ко двору, поскольку он задумчиво спросил у Ирема:

— Ты себе представляешь, чего человеку вроде Сервелльда Дарнторна стоило переступить через свою гордость и предложить мне брачный договор и опеку над своим сыном и наследником?.. Я никогда не подумал бы, что он сделает что-нибудь подобное. Не после нашей предыдущей встречи…

— Это верно, — усмехнулся коадъютор. — Если даже он не ненавидел вас до этого, то обязательно возненавидит после вашего отказа. Хотя как по мне, у Дарнторнов что преданность, что ненависть на один вкус и цвет, и обе в равной мере ядовиты. Так что, раз вы не хотите Льюберта в зятья (в чем я вас очень понимаю — я бы свою дочь за сына лорда Сервелльда не отдал!) — то и Хегг бы с ним, с Дарнторном и его разочарованием.

Вальдера лихорадило. Темно-синие глаза императора блестели слишком ярко, как это бывает у людей при сильном жаре, щеки покрывал болезненный румянец. Парадоксальным образом, болезнь придала императору более оживленный вид, чем он имел обычно — ну, во всяком случае, с момента смерти Элики.

— Забавно, правда? — простудиться в такую жару, — с усмешкой сказал он вместо приветствия, когда лорд Ирем вошел в комнату.

Рыцарь смотрел на императора с сочувствием.

— Рам Ашад рассказал мне, как вы провели сегодняшнюю ночь. Судя по его рассказу, ничего забавного здесь нет.

Валларикс вяло отмахнулся.

— Ну, это пустяки... К тому же, леди Юлия так самоотверженно за мной ухаживает, что в каком-то смысле я чувствую себя даже лучше, чем обычно. Честное слово — если мне не изменяет память, меня даже в детстве так не опекали, когда мне случалось заболеть!

Юлия сидела в той же комнате, только ближе к окну, и с самым скромным видом занималась вышиванием — не то примерная супруга, не желающая оставлять страдающего мужа без присмотра, не то сиделка при больном.

Лорд Ирем повернулся к ней и слегка поклонился.

— Месс Лан-Дарен, продолжайте в том же духе — и я буду звать вас спасительницей государства… Рам Ашад не даст соврать — нам всем известно, как трудно заставить нашего государя перестать утомлять себя делами и добиться, чтобы он позволил кому-нибудь позаботиться о своем здоровье. И я очень рад услышать, что, по крайней мере, вас он слушает!

— Лицемер, — хмыкнул Валларикс. — Можно подумать, ты явился сюда не затем, чтобы говорить о делах!

Ирем слегка развел руками, признавая очевидное.

— Помните, я докладывал, что двоих арестованных лигистов доставили в Адельстан?.. Как я и говорил, нам не потребовалось много времени, чтобы они начали говорить.

Вопрос явно был задан только для проформы, потому что Валларикс, несмотря на не давшую ему выспаться лихорадку и на отвратительное самочувствие, едва ли мог забыть происходивший накануне разговор.

Орденская претория в Лейверке заманила местных лигистов в ловушку, подсунув им разъезжающего «почти без охраны» важного чиновника, якобы прибывшего из столицы. Лигисты сначала клюнули на эту наживку, но в последнюю минуту, догадавшись о засаде, бросили едва захваченную ими «жертву» и бросились врассыпную, заботясь при этом каждый о своем спасении — не самая дурная тактика, если учесть, что все они были местными жителями и прекрасно ориентировались в здешних лесах. Большинству нападавших, таким образом, удалось оторваться от своих преследователей и благополучно скрыться. В плен орденским гвардейцам удалось захватить только двоих — один, спасаясь от погони, упал с лошади и сломал себе руку, а другой замешкался, пытаясь оказать помощь товарищу, и в результате сам угодил в руки их преследователям.

Пленников тут же разделили — мера, которая могла бы показаться излишней, принимая во внимание, что им обоим предстоял допрос у ворлока, а судебного мага невозможно обмануть, заранее договорившись о своих ответах. Тем не менее, лорд Ирем позаботился проинструктировать своих людей о строгой изоляции любого из захваченных лигистов, полагая, что все эти люди, будучи крайне неопытными в своем деле, оказавшись оторванными от своих товарищей, быстро утратят присутствие духа, растеряются и доставят меньше хлопот орденским дознавателям.

Сразу же после ареста обоих лигистов немедленно переправили в столицу. Во-первых, сэр Ирем хотел допросить их лично, а во-вторых — предпочитал избавить их товарищей от искушения сделать какую-нибудь глупость, вроде, например, того, чтобы объединить все свои силы и напасть на штаб-квартиру Ордена в Лейверке, чтобы освободить пленников. Все это коадъютор изложил Валлариксу во время своего вчерашнего доклада.

Расставшись с мессером Иремом и наскоро позавтракав, Вальдер отправился в Лакон.

В смыкающемся с дворцовыми садами парке, принадлежащем военной Лаконской академии, отстроили площадку для игры в мяч, пострадавшую из-за просевшего за зиму грунта, и Валларикс, лично выделивший средства на необходимые работы, был приглашен мастерами Академии взглянуть на результат этих трудов.

Лакон со дня своего основания находился под покровительством дан-Энриксов, и сам Вальдер всегда упоминал об Академии с заметной нежностью — так что неудивительно, что император посчитал необходимым принять приглашение. Взяв с собой нескольких вельмож, он отправился в Академию сразу же после завтрака, и там, на месте, не только принимал благодарности от мастеров, но и довольно ласково беседовал со старшими учениками. Придя в восторг от внимания императора, эти юноши захотели знать, любит ли сам правитель играть в куббл, или же он просто заботился о том, чтобы лаконцы не лишились одного из своих любимых развлечений. Валларикс ответил, что последний раз играл в куббл в далекой юности, но помнит, что в то время занимался этим делом с большим увлечением. Обнадеженные подобным ответом, лаконцы стали наперебой уговаривать своего высокопоставленного гостя вспомнить прошлый опыт и сыграть еще раз.

Наставники попытались их одернуть, упрекая за нахальство, но Вальдер со смехом возразил, что, если он может охотиться или участвовать в турнирах с родственниками учеников Лакона — составлявшими, действительно, высшую знать Империи, — то не видит никакой причины, почему он не может сыграть партию в мяч с их сыновьями. Это заявление вызвало бурное ликование старших учеников, и в результате Валларикс сыграл с собравшимися со всего Лакона юношами даже не одну, а три партии в куббл одну за другой — иначе было просто невозможно позволить всем тем, кто рвался поучаствовать в игре, сыграть со знатным гостем, а Валларикс, видя, как лучатся гордостью его партнеры по площадке, не хотел расстроить их товарищей отказом.

«Хорошо еще, что младшие отряды сейчас в Деревянной крепости — иначе, полагаю, меня бы вообще загоняли до смерти!..» — смеясь, сказал Валларикс своим спутникам, возвращаясь из Лакона во дворец. Но три утомительных игры, сыгранных на палящем солнце, и холодная вода, которой Валларикс утолял жажду, сыграли с императором дурную шутку, и Вальдер, который отличался, в целом, замечательным здоровьем и едва ли чем-нибудь болел за все годы их брака, ближе к ужину почувствовал себя неважно и вынужден был прилечь. Вскоре его начало лихорадить, ну а к ночи императора и скрутил настолько сильный жар, что ночью он несколько раз страдал от рвоты и жаловался Рам-Ашаду на мучительную боль в костях.

Юлия, едва услышавшая о том, что Валларикс неважно себя чувствует и не намерен ужинать, решила, что на этот раз она не станет дожидаться, когда ему станет лучше, или ограничиваться выражением формальных соболезнований — и решительно отправилась в личные комнаты правителя. Валларикс, которому головная боль и жар мешали спать, к счастью для Юлии, не ложился в кровать, а проводил время у себя в гостиной, полулежа на кушетке и медленными глотками попивая горячий оремис. Удивленный сообщением о том, что месс Лан-Дарен просит разрешения войти, он позволил гвардейцам пропустить ее — и Юлия, несмотря на смущение Валларикса, твердящего, что ей необязательно утруждать себя заботами о нем, мгновенно развила бурную деятельность — велела прислуге, кроме обычного в таких случаях оремиса, заварить больному мяту, чтобы смягчить боль в горле, принесла Валлариксу смоченное полотенце, чтобы охладить горячий лоб, и настояла, чтобы он послал за Рам Ашадом.

Элика на ее месте сделала бы то же самое, и на сей раз она, пожалуй, была даже благодарна Юлии за ее хлопоты. Пускай даже сестра делала это все, не упуская из виду своей главной цели — сблизиться с Валлариксом и заслужить его любовь, она, во всяком случае, заботилась о его благе, и, пожалуй, даже вполне искренне.

Ну, то есть Юлия, конечно, слишком любовалась самой собой в роли сестры милосердия, но за Валлариксом она все же ухаживала с тронувшей Элику заботой. Уступив Вальдера Рам Ашаду на ночное время, потому что проводить ночь у постели больного правителя было бы чересчур для женщины, не приходившейся Вальдеру ни невестой, ни сестрой, ни матерью — Юлия, тем не менее, вернулась к нему сразу после пробуждения. Она застала Валларикса на той же кушетке, где она оставила его накануне — этой ночью император, который при глотании испытывал острую боль, так и не смог заснуть, и, даже когда жар немного спал, вынужден был бодрствовать, чтобы постоянно смачивать чем-нибудь теплым свое воспаленное горло.

Но сейчас он, очевидно, страдал уже значительно меньше, и настроение у Валларикса, несмотря на продолжающийся жар и бессонную ночь, заметно поднялось. На лорда Ирема он смотрел с любопытством человека, который чувствует себя достаточно хорошо, чтобы проявлять интерес к чему-нибудь кроме своего состояния.

— И что же рассказали ваши арестанты?..

— Много крайне любопытных вещей, — ответил Ирем, бросив быстрый взгляд на Юлию, которая делала вид, что она полностью поглощена лежащей на ее коленях вышивкой и даже не прислушивается к докладу коадъютора. Вальдер махнул рукой.

— Говори все, как есть. В общих чертах я уже посвятил леди Юлию в эту историю.

— Как вам угодно… Если верить нашим пленникам, то на создание тайного общества их и их соратников толкнула новость, что вы намерены выдать вашу дочь за Льюберта Дарнторна, и что между вами и Дарнторнами идут переговоры о помолвке. Будто бы принципиальное согласие на брак уже получено, и сейчас вы с лордом Дарнторном обсуждаете условия — вроде того, какую денежную и военную поддержку Дарнторны должны будут оказать вам в обмен на право обручить Льюберта с наследницей.

— Любопытно. То есть, новости — или, скорее, слухи — об этой помолвке появились раньше, чем лорд Бейнор в первый раз заговорил об этом браке? — выразительно приподнимая бровь, спросил Вальдер.

Ирем сумрачно улыбнулся.

— Выходит, что так, мой лорд.

— Любопытно… — повторил Валларикс. — И откуда же распространялись эти сплетни?

— К сожалению, тут наши пленники не сообщили ничего полезного. Похоже, сами они не задумывались, кто заговорил об этом первым, потому что не ставили под сомнение истинность этой новости. Просто, как это бывает, «все и сразу» вдруг узнали нечто важное. И новость показалась им достаточно правдоподобной и достаточно пугающей, чтобы совсем потерять голову. Ну, тут еще, конечно, свою роль играет то, что они не желают называть имен и выдавать своих товарищей — а люди, от которых они больше всего слышали об этом браке, разумеется, связаны с Лигой. Один из наших арестантов просто уклонялся от ответа, второй прямо заявил, что они принесли торжественную клятву не выдавать друг друга, что бы ни случилось… Они, видимо, считают, что это чем-то поможет при допросе с ворлоком, — Ирем презрительно пожал плечами, как будто не находя слов, чтобы выразить собственное отношение к подобному идиотизму. — Но я думаю, это даже не очень важно… Я практически уверен в том, что, от кого бы новость не дошла до наших арестантов, распустил ее, в конечном счете, сам лорд Сервелльд.

— Похоже на правду, — согласился Валларикс, устало откидываясь на подушки. — Это было бы ловким ходом — сперва спровоцировать волнения среди своих соседей, а потом воспользоваться этим для того, чтобы добиться своей цели. Все эти мелкие сеньоры большую часть жизни провели в тени Торнхэлла и знакомы с нравом его обитателей. Неудивительно, что они все боятся Дарнторнов и не хотят, чтобы лорд Сервелльд породнился с нами и приобрел еще больше влияния и власти. Сервелльд мог не сомневаться в том, что подобные слухи напугают их и вынудят их действовать…

— Между прочим, в оправдание своих изменнических действий оба пленника ссылаются на то, что вы, с их точки зрения, ещё не знаете, на что способны Дарнторны. Мол, обручив сына с вашей дочерью и получив возможность претендовать на место регента до совершеннолетия Элиссив, Сервелльд Дарнторн не задумался бы вас прикончить. Их послушать, так они не общественный порядок нарушали, а спасали государство и Династию. Можно подумать, что о государстве, кроме них, некому больше позаботиться!..

— Я смотрю, они тебя порядком разозлили, — чуть заметно улыбнулся Валларикс.

— Чего вы от меня хотите, государь? Мне и так каждый день приходится иметь дело с преступниками в Ордене и с болванами при дворе. Но преступники и болваны разом — это уже слишком! — поморщился рыцарь.

Император рассмеялся — а потом закашлялся сухим, надрывным кашлем, заставившим его лицо побагроветь. Юлия торопливо встала, наполнила кубок горячим оремисом из накрытой крышкой кастрюльки и подала его Вальдеру. Сделав несколько глотков, Валларикс с благодарностью кивнул и улыбнулся девушке — а Юлия, озабочено морща лоб, сказала:

— Оремис почти закончился… Пойду, распоряжусь, чтобы вам приготовили еще. И заодно скажу, чтобы вам заварили травяного чая с мятой.

Она обошла стоящий у изголовья кушетки столик и поспешно вышла. Ирем слегка повернул голову, провожая ее взглядом.

— …Значит, ты уверен, что все это — интрига Дарнторнов? — спросил император, возвращаясь к прерванной беседе.

— Для уверенности еще рано, но пока что все говорит в пользу этой версии.

— То есть ты признаешь, что твои обвинения против моих кузенов были преждевременными? — спросил император с толикой лукавства. — Ты же не станешь утверждать, что они в сговоре с Дарнторнами…

— Однако Дарнторны были единственными, с кем ваши кузены _совершенно точно_ виделись в столице, — любезно напомнил мессер Ирем. — И если Дарнторнам вздумалось использовать имя ваших кузенов для собственных целей, то я не особо удивлюсь, если окажется, что и ваши кузены тоже хотели использовать Дарнторнов…

Вальдер вздохнул.

— Ладно, не вижу смысла попусту гадать, кто и кого использовал. Пусть ворлоки помогут вам установить имена других членов Лиги — может быть, они расскажут нам что-нибудь более полезное, чем эти двое… Но теперь, по крайней мере, ясно, почему Седому вздумалось посетить меня специально для того, чтобы уговорить меня жениться! — с горькой усмешкой добавил он.

— Хм!.. Не вы ли говорили мне, что Князь обычно прав, и что его советам стоит следовать?.. — спросил лорд Ирем с почти провокационной прямотой. Глаза Валларикса удивленно расширились — обычно его друг себе подобного не позволял.

— Вот только ты не начинай… Мы оба знаем, _почему_ я никогда на это не пойду, — мрачно ответил он.

— Да нет, мой лорд — по зрелом размышлении, я не могу сказать, что понимаю вас, — ответил Ирем неожиданно серьезно. — Разве все мы не обречены своей судьбе? Супруга императора и его дети — не в большей степени, чем любой безвестный пехотинец на границе, который может умереть от вражеской стрелы сегодня ночью. Да, разумеется, есть Олварг с его магией — но, тем не менее, ваша супруга рисковала бы не больше, чем семья любого рыбака на побережье, где из года в год случаются пиратские набеги. Но все же эти крестьяне женятся, а девушки — выходят за них замуж и растят своих детей. Никто не может знать своего будущего. Но, если бы люди не женились и не рожали детей, зная, что их семье будут грозить какие-то опасности — то этот мир бы совершенно обезлюдел… Признайте, по крайней мере, что дело не в том, что вы не можете подвергнуть какую-то женщину опасности — опасности подстерегают каждого из нас и каждый день! — а в том, что вы не можете решиться еще раз подвергнуться опасности кого-то потерять.

Вальдер смотрел на друга с удивлением.

— Ах, вот ты как заговорил!.. — насмешливо, но вместе с тем с досадой сказал он. — Это на тебя так влияют разговоры с ворлоками, которых ты вызвал в Адельстан?..

Ирем пожал плечами.

— Как хотите, государь, я просто не пойму, почему бы вам не жениться, например, на леди Юлии… Я знаю, что она не сможет заменить вам Элику, — решительно добавил он, видя, что Валларикс нахмурил брови и намерен ему возразить, — Но вам, по крайней мере, не придётся привыкать к ее присутствию — она и так все время рядом с вами, и вы вроде бы неплохо ладите. И этот брак лишит опоры разом Миэльриксов и Дарнторнов, и успокоит ваших подданных. В конце концов, ради государственных интересов люди сплошь и рядом заключают браки с теми, кого они вообще в глаза не видели. А вы хотя бы знаете Юлию и вроде не имеете ничего против ее общества. Мне, наверное, не стоит добавлять, что она очень хороша собой, но согласитесь, государь — необходимость в придачу к совместным трапезам, прогулкам и беседам делить с кем-то вроде леди Юлии одну постель нельзя назвать чем-то невыносимым.

Валларикс махнул рукой, показывая, чтобы рыцарь замолчал — да Ирем, откровенно говоря, и не имел бы никакой возможности продолжить свою речь, поскольку в приемной уже послышались шаги гвардейца, собиравшегося распахнуть перед возвращавшейся Юлией дверь императорской гостиной.

Тем не менее, после ухода рыцаря Валларикс выглядел задумчивым и то и дело отвечал Юлии невпопад. Должно быть, его мысли постоянно возвращались к словам Ирема, и на лицо Вальдера то и дело набегала тень.

Ближе к полудню жар немного спал, наконец, уступив приготовленным Рам Ашадом смесям и отварам, и Валларикс, погрузившись в глубокий сон, проспал до самого ужина. Поскольку последние сутки император ничего не ел, а только постоянно пил — то травяные настойки, то оремис — он проснулся голодным, что обрадовало и Юлию, и дворцовую прислугу, справедливо считавшую вернувшийся аппетит признаком того, что император идет на поправку. Из кухни немедленно прислали тартинки с паштетом и ещё горячий, присыпанный зеленью омлет, обещая за то время, пока Валларикс будет занят этой закуской, приготовить все, что ему только заблагорассудится — но Валларикс, смеясь, ответил, что для человека в его состоянии и этого вполне достаточно, и куртуазно пригласил Юлию разделить с ним эту скромную еду.

Их разговор с мессером Иремом, определенно, не давал ему покоя, потому что, расправляясь со своим омлетом, он внезапно поднял взгляд на сидевшую напротив месс Лан-Дарен и спросил:

— Скажите, Юлия — что вы думаете о моем кузене Элладайне?..

Юлия вздрогнула, как будто бы этот вопрос застал ее врасплох.

— Я… я его почти не знаю, государь, — пробормотала она, наконец.

Вальдер слегка приподнял брови.

— Разве?.. А мне показалось, что вы с ним успели неплохо узнать друг друга за то время, которое они с братом провели в столице, — мягко сказал он. — Сначала я подумал, что вы уделяете ему столько внимания, чтобы избавить его от общения с кем-нибудь из столичных сплетников. Я неплохо узнал вас за то время, которое вы провели при дворе, так что трудно было не заподозрить в вашем интересе к Миэльриксу… некую искусственность. Когда такая вдумчивая, скромная и сдержанная девушка, как вы, внезапно принимается напропалую кокетничать с человеком, которого она впервые в жизни видит, это можно приписать либо внезапной страсти, либо какому-то скрытому умыслу. А страсть… — Вальдер пожал плечами. — По правде говоря, внезапная влюбленность в незнакомца чаще заставляет людей стесняться друг друга больше, чем обычно, а не порождает в них стремление блистать и очаровывать. Так что я был почти уверен, что вы не влюбились в моего кузена. Но, если я прав, и вы в тот первый вечер не испытывали к Элладайну никаких особых чувств, то я не удивился бы, если бы впоследствии он внушил вам симпатию. В конце концов, можно из великодушия занимать человека целый вечер, но едва ли можно из одного лишь великодушия уделять ему всё своё время десять дней подряд. Глядя на вас и Элладайна со стороны на протяжении всех этих дней, я начал думать, что он сумел внушить вам… определенный интерес, и что вы получаете большое удовольствие от его общества. И, по правде говоря, это было бы неудивительно. Элладайн молод, храбр, хорошо воспитан… Он приятный собеседник и, насколько мне известно, несмотря на свой мальчишеский характер и на некоторое легкомыслие, он добрый и великодушный человек. Это не говоря уже о том, что он очень хорош собой.

— Зачем вы мне все это говорите, государь?.. — голос Юлии дрогнул от волнения.

— Затем, что, если вы с моим кузеном действительно понравились друг другу, то я был бы только рад устроить дело так, чтобы вас с Элладайном не разделяло пол-Империи, и позволить им с Эльдериком снова занять место при дворе, — просто ответил император. — Вы так много делаете для меня, что меньшее, чем я могу вам отплатить — это, в свою очередь, тоже позаботиться о вашем счастье.

— Нет, — резко сказала Юлия. — Вы ошибаетесь, мой лорд. Мне нет до Элладайна никакого дела… И, поверьте, я нисколько не расстроюсь, если я больше ни разу его не увижу.

Валларикс озабоченно смотрел на Юлию.

— Он вас чем-то обидел?.. Насколько я знаю Элладайна — а его характер вряд ли сильно изменился с детства — человек вроде него просто не мог общаться с женщиной, которая ему понравилась, не объяснившись в своих чувствах. Но я никогда бы не подумал, что он может быть невежливым — по крайней мере, с дамой.

Юлия резко помотала головой.

— Нет… нет! Он ничем меня не обидел, и тем более не вел себя невежливо. Я злюсь вовсе не на него, а на себя.

— Но почему?.. — не понял Валларикс.

— Да потому, что я вела себя, как дура! — воскликнула Юлия. — Сперва, как вы и сказали, я решила пригласить его потанцевать, чтобы его не стали донимать ваши придворные. Но с ним и правда оказалось весело, и он так галантно ухаживал за мной… а все вокруг, включая моих собственных родителей, все время повторяли, что мы с ним такая замечательная пара, так красиво смотримся рядом друг с другом, и выглядим такими счастливыми, что мне и правда начало казаться, что он мне и правда нравится. В конце концов, я никогда ни в кого не влюблялась — откуда мне было знать, как именно я должна себя чувствовать, когда в кого-нибудь влюблюсь?.. Дома у меня иногда бывали ухажеры — если послушать моего дядюшку, так за мной вообще ухаживало пол-провинции, хотя, по-моему, он так считает только из-за маминых похвал, — но с ними мне всегда было неловко, скучно и хотелось поскорей от них избавиться. Или, во всяком случае, держаться на виду, среди людей, чтобы они не слишком сильно расходились в своих комплиментах. Ну а с Элладайном было по-другому. Он не заставлял меня чувствовать себя так, как будто бы я — крепость, которую пытаются взять измором, развлекал меня, смешил, и в то же время вел себя достаточно тактично. И я думала, что он мне нравится и что, наверное, именно так люди и должны чувствовать себя, когда, наконец, встречают кого-нибудь, кто им подходит. А потом… — Юлия запнулась, прерывисто вздохнула. — А потом, уже перед своим отъездом, Элладайн сделал мне предложение. И тут я поняла, что не могу ответить «да». Что не могу даже представить, что уеду с ним на Север и стану его женой. И когда я спросила себя — почему? Ведь он же мне и правда нравится! — то поняла, что я все это время была просто дурой… и что я, на самом деле, давно уже влюблена в совсем другого человека.

Голос Юлии, и без того дрожащий от волнения, прервался, и она опустила голову, явно стараясь не встречаться с собеседником глазами. В этот момент Юлия казалась искренне несчастной, и Элика уже не в первый раз подумала, что ее сестра слишком долго и упорно добивалась императора, и увлеклась Вальдером больше, чем ей, может быть, самой хотелось бы. И что, несмотря на все вранье и лицемерие, из которого состоял ее рассказ, явно составленный не без участия леди Аталии, эмоции, которые она испытывала в тот момент, были отчасти подлинными.

Валларикс, давно уже позабывший о еде, растерянно смотрел на девушку.

— А этот человек, которого вы любите… — начал он словно через силу, но, видимо, решил, что нет смысла притворяться и ходить вокруг да около, затягивая эту и без того трудную для них обоих сцену, и просто усталым голосом спросил — Юлия, вы же не имеете в виду меня?

Юлия молчала. Она только наклонила голову еще ниже, так что теперь Валлариксу, надо полагать, был виден только ее покрасневший лоб.

Что-что, а уж краснеть от притворного смущения ее сестра умела замечательно… Она даже рассказывала Элике, как именно следует это делать — нужно всего-то задержать дыхание, а после этого со всей возможной яркостью представить, что пытаешься поднять что-то очень тяжелое, так, чтобы все мышцы в самом деле напряглись, и вот — очередной поклонник или недовольные какой-нибудь выходкой старшие уже уверены, что ты в полном смятении.

Вальдер смотрел на расстроенную девушку растерянно и с жалостью.

— Простите меня, Юлия, — негромко сказал он. — Это моя вина — я должен был понять, что молодой, красивой женщине не стоит проводить все свое время в обществе мужчины. Я был так занят своим горем, что совсем забыл, что потерять сестру — совсем не то же самое, что потерять жену. Я должен был понять, что дружба и привязанность легко перерастают в увлечение, и оградить вас от такого испытания.

— А я ни капли не жалею, что вы этого не сделали! — вскинулась Юлия, и ее глаза яростно сверкнули. — Даже не вздумайте отослать меня домой или еще куда-нибудь, чтобы я смогла побыстрее вас забыть! Я вам этого не прощу. Не говоря уже о том, что я вообще этого не выдержу.

— Ну, это вам только так кажется, — вздохнул Вальдер. И, видя гневно сдвинутые брови Юлии, вздохнул. — Простите, Юлия… я не хотел сказать, что я не верю в силу ваших чувств. Просто нам всегда кажется, что мы не можем выдержать что-нибудь страшное — но потом оказывается, что мы прочнее, чем мы думали… прочнее, может быть, чем нам самим хотелось бы. Случается что-то ужасное — но мы не умираем из-за этого. И даже если поначалу нам кусок в горло не лезет, то на второй, или на третий, или на четвертый день мы все же начинаем есть и пить, и наша боль мало-помалу отступает, потом превращается в воспоминание — и жизнь неумолимо продолжается, хотим мы этого или же нет…

Речь императора заставила Юлию притихнуть. Надо думать, от звучавшей в голосе Валларикса тоски и какой-то печальной обреченности даже ей на секунду сделалось неловко. Но потом она все-таки нарушила эту печальную, как молчание над могилой, паузу.

— Позвольте мне остаться при дворе, — сказала Юлия негромко, но упрямо. — Пусть даже вы меня не любите, мне все равно... Мне достаточно просто находиться рядом с вами и заботиться о вас. Да я счастливее большинства других женщин — мне хотя бы не приходится мучиться ревностью, поскольку у вас нет возлюбленной! А ревновать к своей сестре, тем более покойной, я все равно не могу. Наоборот, у меня иногда такое чувство, как будто бы она не разъединяет, а, наоборот, соединяет нас. Пусть вы не можете меня любить, но мы, по крайней мере, любим одного и того же человека.

— Я — самый неподходящий для вас человек, — сказал Вальдер задумчиво, едва ли замечая, что его слова, скорее, отвечают на дневное предложение мессера Ирема жениться на Юлии, чем на ее просьбу не отсылать ее из Адели.

Но Юлия поняла.

— Не говорите так! — со вспыхнувшей во взгляде радостью ответила она. — Вы — самый лучший человек из всех, кого я знаю. Я люблю вас.

Она поднялась, порывисто шагнула к полулежащему на кушетке императору и, наклонившись, с отчаянной детской простотой поцеловала его в губы, прежде чем испуганно взглянуть на ошарашенного ее неожиданным порывом императора, прижать ладонь к губам и, резко развернувшись, почти выбежать из императорской гостиной.

Это был далеко не первый поцелуй в жизни ее сестры, о чем прекрасно знала Элика, однако выглядел он вполне безупречно — то есть так, как полагалось для внезапного порыва девушки, которая еще совсем недавно не имела ни малейшего понятия о том, «что должны чувствовать люди, когда они в кого-то влюбляются». В деталях этой сцены, без сомнения, угадывалась рука мастера, и Элике казалось, что она ощущает почти осязаемое присутствие леди Аталии. Все-таки Юлии, привыкшей к ее деревенским ухажерам, не достало бы ни ловкости, ни житейского опыта, ни циничного знания людей, чтобы продумать, а потом и разыграть всю эту сцену без помощи маменьки, выросшей при дворе в эпоху Наина Воителя — более куртуазную и более бесстыдную, чем двор Валларикса.

И хотя объяснения, как такового, еще не произошло, и Валларикс не предложил Юлии стать его женой, не приходилось сомневаться, что совместные усилия Аталии и ее дочери достигли своей цели.

Юлия победила.

— Погоди... Мне нужно с тобой поговорить ещё кое о чём. Выпьешь вина? — спросил Вальдер, удержав коадъютора после его обычного доклада.

Ирем вопросительно приподнял брови. Время было не особо подходящим для вина — не самое раннее, но все же утро. Но Вальдер, должно быть, хотел подчеркнуть, что хочет побеседовать с рыцарем неформально, не как с главой Ордена, а как со старым другом — и сэр Ирем это понял. Скинув плащ, он сел, плеснул себе Аймариса и покачал бокал.

— Случилось что-то неприятное?.. — спросил он осторожно, отметив заминку собеседника, явно не знавшего, с чего начать.

— Да нет... Наверное, даже наоборот, — сказал Вальдер. — Ты снова оказался прав.

И он коротко рассказал мессеру Ирему о сцене с Юлией. Сначала рыцарь, как всегда, слушал своего сюзерена с подобающей серьёзностью, но, когда стало ясно, к чему клонит император, лицо Ирема осветилось легкомысленной улыбкой.

— Ого! — сказал он уважительно, когда Валларикс замолчал. — Я, честно говоря, даже завидую. Чувствую себя человеком, который вынужден лезть на дерево за грушами, пока кто-то сидит себе внизу, не дав себе труда даже подставить руку — и все лучшее само валится ему в рот. Может, поделишься секретом? Исключительно по старой дружбе?..

— Для начала, я не сравниваю женщин с грушами на дереве, — проворчал Валларикс. Но мессер Ирем, которого новости привели в наилучшее расположение духа, только рассмеялся.

— А что, собственно, плохого в грушах? Соблазнительные формы… — он бегло обрисовал в воздухе нечто, что, наверное, должно было изображать женские бедра.

— Насладился, вытер губы, выбросил огрызок? — в тон ему ответил император.

Ирем закатил глаза.

— Альды Всеблагие!.. Тебе обязательно нужно все опошлить?.. — шутливо ужаснулся он. — Ну ладно. Раз уж ты не в настроении — хотя, честно сказать, не понимаю, почему! — давай поговорим серьезно. Ты женишься на Юлии?

— Думаю, да, — помедлив, произнес Вальдер. — Ты правильно сказал вчера — правителям часто приходится заключать брак с кем-нибудь, кого они совсем не знают, и часто они потом несчастны вместе, как мои отец и мать. А с леди Юлией мы в наилучших отношениях. Она умна, добра, тактична, да еще, вдобавок ко всему, любит меня. Кто вправе желать большего?

— И… когда ты намерен объявить об этом? — спросил Ирем осторожно, словно боялся спугнуть удачу излишним нажимом. — Принимая во внимание лигистов и Дарнторна, с этим лучше не тянуть.

Вальдер пожал плечами.

— Для начала, я еще даже не говорил о браке с самой Юлией, — резонно сказал он. — И, в любом случае, я не намерен ничего предпринимать, пока Элиссив не вернется. Нужно подготовить ее к мысли, что у нее может появиться мачеха.

Ирему эти слова Валларикса явно пришлись не слишком по душе.

— Разве не вы сказали, что Элиссив пока лучше оставаться в замке ее бабушки? — напомнил он. — Кто знает, на какие действия может пойти лорд Сервелльд, если его разозлить — а ваш отказ не мог его не разозлить. Лейверк, в конце концов, ближе к Торнхэллу, чем к столице. Что, если Дарнторн захочет захватить Элиссив по дороге?.. Чтобы обеспечить ее безопасность в таком путешествии, нужна целая армия.

— Значит, тебе придется собрать эту армию, возглавить ее и привезти Элиссив домой, — решительно сказал Вальдер. — Я хочу, чтобы, когда она вернется, здесь все было точно так же, как и до ее отъезда. Если я просто поставлю ее перед фактом, то это настроит ее против Юлии — а это будет настоящей катастрофой. Помнишь, как она повела себе с Миэльриксами?.. Но, с другой стороны, до сих пор Лисси ничего не имела против леди Юлии. Она даже была довольна, что я начал больше отдыхать и развлекаться в ее обществе. Лисси умная девочка. Она должна понять, что я женюсь не из-за своей прихоти, а ради достижения спокойствия в стране.

Лорд Ирем, судя по его лицу, намеревался возразить, что никакая отсрочка, как и никакие разговоры, делу не помогут, но к концу речи Вальдера в его глазах вспыхнул интерес.

— Вы правы!.. Мысль о том, что Юлия призналась в своих чувствах, не надеясь на взаимность, должна ей понравиться. Это похоже на девушек из рыцарских романов, которые постоянно жертвуют собой ради любимого мужчины, зная при этом, что его сердце уже занято. Уверен, Лисси сочтет это романтичным… А когда она узнает о ваших проблемах с Лигой, Миэльриксами и Сервелльдом Дарнторном, то наверняка сама предложит вам жениться на ее тете и разом убить двух зайцев — осчастливить бедняжку Юлию, которая в вас влюблена, и утереть носы всем нашим интриганам. И тогда вместо того, чтобы объявить мачехе войну, Лисси будет гордиться тем, что она спасла государство и сумела найти самое разумное решение, пока глупые взрослые не знали, как им быть. По-моему, это отличный план! Я буду рад вам подыграть.

Вальдер поморщился.

— Не вздумай морочить ей голову. Это тебе не план сражения, где нужно применить хорошую стратегию... Я просто не хочу, чтобы Элиссив показалось, что я специально отослал ее из дома, чтобы за ее спиной улаживать свои сердечные дела. В конце концов, это решение касается ее не меньше, чем меня.

Сэр Ирем взглянул на друга с сожалением.

— Вы говорите это только потому, что не любите Юлию, мой лорд, — заметил он. — Если бы вы в неё влюбились, то считали бы, что ни Элиссив, ни какие-то другие люди, не имеют права голоса в этом вопросе и не должны встревать между вами.

— Спорно. Ты любил Элену Эренс, но ведь ты же не ушел из Ордена ради того, чтобы на ней жениться... — возразил Вальдер.

Лицо рыцаря омрачилось. Он нахмурился, как будто бы упоминание о связи с леди Эренс было ему неприятно — хотя раньше Элика никогда не подумала бы, что насмешливый, холодный калариец может вспоминать о женщине, с которой он расстался еще до рождения наследницы. И, тем не менее, одного имени Элены Эренс оказалось достаточно, чтобы желание обсуждать чувства императора и в целом говорить о женщинах покинуло мессера Ирема.

— Я напишу Ралькону, чтобы он готовился к отъезду, — сказал он совсем другим, сухим и деловитым тоном. — Мне понадобится пара дней на подготовку надлежащего эскорта для наследницы. Как только я закончу, мы будем готовы выступить в Лейверк.

Элике было жаль Вальдера.

Правда, Юлия и в самом деле помогла ему справиться с горем. И, в конечном счёте, Валларикс был создан для того, чтобы быть мужем и отцом. До встречи с ним Элика даже не подозревала, что какой-нибудь мужчина может быть таким заботливым, ответственным и нежным. Ей казалось, что мужчины как бы от рождения обделены терпением и чуткостью, которые присущи только некоторым женщинам. Но жизнь с Вальдером убедила ее в том, что дело не в природных качествах, а в воспитании или, точнее, в самодисциплине. Ее муж был сдержанным, доброжелательным и мягким человеком, потому что он изо всех сил стремился таким быть — может быть, из желания стать противоположностью своего импульсивного, воинственного и, при своем легендарном обаянии, довольно-таки черствого отца. И если Наорикс за свою жизнь «завоевал» десятки, а может быть, даже сотни женщин, то Вальдер просто сделал одну-единственную женщину — свою жену — безгранично и безоблачно счастливой. Зато и сам Вальдер тоже был очень счастлив в браке, да и вообще, часто со смехом говорил, что неприлично быть таким счастливым человеком в мире, где у большинства людей столько проблем. Кто же тогда мог знать, что это счастье скоро сменится отчаянием и долгим, иссушившим ее мужа трауром.

Не в пример другим мужчинам, Валларикс всегда охотно проводил время с Элиссив, даже когда та была еще младенцем. Он наверняка обрадовался бы рождению других детей… И, может быть, будь Юлия каким-то другим человеком, новый брак позволил бы Вальдеру обрести покой и снова стать счастливым. Зная Валарикса, Элика не сомневалась, что он бы искренне полюбил жену — пускай не сразу, а со временем… и все могло бы обернуться к лучшему.

Но только не с ее сестрой.

В Юлии было слишком много от Аталии. Она могла быть идеальной компаньонкой и наперсницей, пока ей нужно было охмурить Валларикса — но Элика слишком хорошо ее знала, чтобы не сомневаться в том, что, наконец добившись своей цели и надев корону, сестра обязательно даст волю всем тем своим качествам, которые ей удавалось до поры до времени ловко скрывать.

Элика представляла, в каком ужасе будет Вальдер, когда внезапно обнаружит, что женился совершенно не на той женщине, какой ее сестра казалась ему до замужества. Он обязательно увидит, что Юлия тщеславна, лицемерна и кокетлива, но будет уже слишком поздно что-нибудь исправить. Валларикс, скорее всего, постарается смириться с ее недостатками и сохранить добрые отношения с женой — а Юлия наверняка увидит в этом слабость и будет каждый день испытывать его терпение на прочность.

Юлии бы подошёл муж вроде сэра Ирема, который бы не принимал ее всерьёз, смеялся над ее попытками обидеться или затеять ссору и просто игнорировал любые ее требования, которые не собирался исполнять. Но Валлариксу для такого отношения к своей жене нужно вконец отчаяться, пытаясь всё-таки найти общий язык, сохранив искренность и уважение друг к другу. Элика не сомневалась, что подобные попытки будут не только бесплодными, но и крайне мучительными для Вальдера — а быть может, и для Юлии.

 

Послание от Юлии Аталия читала с торжествующей улыбкой. Судя по всему, сестра описывала сцену, развернувшуюся в спальне императора, упоминала о неосторожно вырвавшихся у Валларикса словах, свидетельствующих, что он обдумывает мысль о браке, и оповещала маменьку, что ее план работает и победа близка, как никогда.

Однако сразу после этого Аталия прочла письмо Валларикса, в котором говорилось, что он хочет, чтобы его дочь приехала домой, и пришлет лорда Ирема с его людьми, чтобы сопровождать ее в Адель. Самодовольная улыбка матушки угасла, а подкрашенные брови сдвинулись над переносицей. Несмотря на достигнутый ими успех, Аталия явно считала, что Элиссив в состоянии сорвать почти улаженное дело.

И, конечно, матушка бы не была самой собой, если бы предпочла смириться с обстоятельствами, предоставив исход дела воле случая. Поэтому мессер Ралькон, который понемногу выздоравливал и уже в состоянии был, опираясь на плечо слуги, вставать с кровати и самостоятельно добираться до отхожего ведра, впервые за все время пребывания в плену был потревожен среди ночи — Аталия ворвалась в комнату наверху башни, несмотря на поздний час, и разбудила крепко спавшего гвардейца.

Спросонья молодой рыцарь, кажется, решил, что месс Лан-Дарен все-таки решила от него избавиться, и подослала к нему убийц — во всяком случае, он выхватил из-под матраса какую-то заостренную железку, собираясь защищаться. После всех интриг Аталии Элика не могла упрекать его за избыточную подозрительность. Однако, обнаружив, что к нему ворвались не вооруженные громилы, а хозяйка замка с парой слуг, рыцарь заметно успокоился, хотя и выглядел изрядно удивлённым.

— Что это за дрянь у вас в руках?.. — скептически спросила матушка. Поняв, что прятать самодельный нож обратно уже поздно, рыцарь тяжело вздохнул.

— Один из ваших слуг приносил мне еду и забыл здесь половник. Ну и вот… — молодой человек раскрыл ладонь, продемонстрировав хозяйке замка результат своих трудов. — Мне удалось отломить черпак, сжечь деревянную часть рукоятки и заточить железный сердечник, который был внутри дерева.

— То есть попыток подкупить моих людей вам было мало?.. — спросила Аталия язвительно. — Вы что, действительно считаете, что, если бы вам удалось кого-нибудь зарезать этой штукой, это помогло бы вам сбежать из замка, где полным-полно народу? Ну да ладно… Вот, взгляните, — она бросила на одеяло письмо с императорской печатью, и Ралькон схватил его с такой поспешностью, как будто опасался, что Аталия внезапно передумает показывать ему письмо. Отчасти его беспокойство было объяснимо и вполне понятно Элике. До сих пор месс Лан-Дарен тщательно следила, чтобы до ее пленника не доходили никакие известия из внешнего мира. В долгие часы бездействия гвардеец волен был воображать все что угодно — войну, мор, смену Династии и роспуск Ордена.

— Я что-то не пойму, чего вы от меня хотите, — заметил Ралькон, закончив чтение. — Все аргументы, которые можно было привести в пользу того, что Элиссив находится здесь в большей безопасности, чем на пути в столицу, я уже привел в другом письме. Если я буду повторяться и настаивать на своем мнении, Ирем решит, что я сошел с ума, и скажет, что никто не спрашивал моих советов.

В тоне рыцаря явственно слышалось злорадство. Наверное, ему приятно было видеть, что уверенность Аталии в непогрешимости своих расчётов претерпела такой неожиданный удар. Уж слишком ловко ей до сих пор удавалось добиваться своего.

— Значит, придется отыскать другие аргументы.

— Например, какие?..

— Допустим, Элиссив слишком сильно разболелась, чтобы путешествовать — даже в носилках…

— Может быть, она упала с лестницы? — насмешливо предположил Ралькон. — Тем более, что в вашем замке лестницы иногда исчезают по ночам.

Но матушку этот намек нимало не смутил.

— Нет, травмы не подходят, — отмела она. — Если с Элиссив что-нибудь случилось, пока она находилась под моей опекой, значит, за ней недостаточно следили. Тут нужна болезнь… только достаточно серьезная, чтобы было понятно, что Лисси не может путешествовать. Я думаю, я знаю, что нам подойдет… Когда Элика была чуть постарше, чем Элиссив, они с Юлией одновременно подхватили Красную потницу. Не считая парочки служанок, которые сами болели в детстве, никто не решался даже подходить к их комнате.

— Я знаю. Я болел ей в детстве, — отозвался рыцарь — и тут же нахмурился, явно злясь на себя за эту неожиданную откровенность.

— Значит, вы знаете, что дети ее переносят относительно легко, а вот для взрослых она куда более опасна — и что заразиться ей очень легко. А значит, если император спросит мнение своих врачей, то они скажут, что жизни наследницы ничего не грозит, и лучше просто подождать, чтобы не вызвать эпидемию — и, чего доброго, потом не притащить ее с собой в столицу… — Лицо маменьки смягчилось, и она задумчиво сказала — Когда Элика с Юлией болели, я не видела их целую неделю… Потом они начали вставать и подходить к окну, и я могла поговорить с ними, стоя внизу. Но они оставались в своей спальне еще полных две недели. Все слишком боялись, что они кого-то заразят. Решено: вы напишете лорду Ирему, что у Элиссив Красная потница.

— Не понимаю, что вам это даст, — с досадой сказал рыцарь. — Предположим, что вы выгадаете этим новым письмом две-три недели. Но потом сюда все равно явится лорд Ирем с полудюжиной гвардейцев и целой толпой солдат. И сразу станет ясно, что Элиссив знать не знает, что она, оказывается, чем-то была больна. И как вы тогда объясните свой обман?

Аталия мрачно посмотрела на него.

— Это не ваше дело, сэр, — отрезала она. — Все, что вам нужно понимать — это что мне нужна эта отсрочка, и что, если я ее не получу, то мессер Ирем может вообще не обнаружить здесь Элиссив. Так что хватит пререкаться… Мы уже вели подобный разговор и пришли к выводу, что в ваших интересах делать то, чего я от вас требую. Поэтому отдайте моим людям вашу идиотскую железку и пишите. Начните с обычного вступления, а после этого я продиктую остальное.

— …Нет, — твердо сказал Рам Ашад, закончив чтение письма. — Это определенно не «потница». При Красной потнице человек _сначала_ жалуется на головную боль и тошноту, потом его начинает лихорадить, и только потом, на второй или третий день болезни, на коже больного появляются те самые красные пятна, по которым назвали эту болезнь. Но не наоборот. Гнойные пузырьки и красные расчесы на лице и на груди возможны только на четвертый день — сначала должно пройти минимум два дня, чтобы на коже появились первичные пятна, а потом ещё два дня на то, чтобы сформировались гнойные нарывы. Причем даже это — нетипично быстрое течение болезни. А здесь вообще ничто ни с чем не вяжется — пятна на коже появляются одновременно с лихорадкой, и сразу сопровождаются болью и зудом. Это не «потница».

— Тогда что это такое? — спросил император.

Рам Ашад поморщился.

— Государь, вы хотите, чтобы я назвал болезнь, не видя своей пациентки?.. Если бы я это сделал, я бы был еще глупее, чем тот деревенский коновал, который убедил леди Лан-Дарен, что это «потница».

— Прямо-таки коновал? — спросил Валларикс. — Я не ставлю под сомнение ваши познания — но, может быть, вы чересчур суровы к вашему коллеге? Увлеченным людям часто свойственна… как бы это сказать?... избыточная нетерпимость к другим представителям своей профессии.

Рам Ашад пожал плечами.

— Спросите у любого лекаря в гильдии Травников — они скажут вам то же самое… Приличный врач бы позаботился о том, чтобы описать состояние принцессы как можно более точно и подробно. А в этом письме написано Хегг знает что. Что значит «лихорадит второй день подряд»?.. Имеется в виду, что у нее простой озноб и жар — или действительно сильная лихорадка, как у вас несколько дней назад, до тошноты и ломоты в костях? Первое — не опасно и вполне нормально, второе — это уже признак острого воспаления. И если такой сильный жар держится двое суток кряду — это плохой знак. Потом — поддается ли жар обычным средствам вроде настойки ивовой коры, обильного питья и укутывания, или все эти меры вообще не помогают? Кожа у больной сухая или влажная? Есть ли налеты в горле и на языке? Какое у неё сердцебиение?.. Ну и так далее, и все тому подобное, — перебил лекарь сам себя, поняв, что чересчур увлекся, и что для наглядности вполне достаточно и этого. — Но нет! Мало того, что этот человек не сомневается в своем ошибочном диагнозе, так он еще не потрудился приложить к письму хоть сколько-нибудь вразумительное описание болезни.

Лицо Вальдера омрачилось.

— Как вы думаете, это может быть опасно? — спросил он.

Рам Ашад несколько секунд колебался, не желая ни пугать своего собеседника, ни лицемерить и кривить душой, но в конце концов развел руками.

— Я не знаю, государь. Как я уже сказал, сведений явно недостаточно, чтобы судить о состоянии больной… Если позволите, то я немедленно отправлюсь в Лейверк. Если леди Аталия уверена, что у принцессы Красная потница, то она может оставить вашу дочь на попечение своего лекаря и не пытаться приглашать других врачей — ведь у детей «потница» проходит без осложнений.

— Поезжайте, мэтр, — отрывисто сказал император. И, повысив голос, окликнул дежурного гвардейца. — Проводите мэтра Рам Ашада в Адельстан и разыщите лорда Ирема — пускай выпишет Рам Ашаду подорожную и выделит кого-нибудь в сопровождение, а после этого придет ко мне. Я буду его ждать. — Валларикс повернулся к лекарю и пояснил — Для орденских гвардейцев на заставах всегда держат лучших лошадей. С орденским путевым листом можно добраться до замка Лан-Дарен дня за три.

— За три, если поедет кто-то вроде сэра Ирема, — возразил Рам Ашад. — Боюсь, что посредственный всадник вроде меня не сможет добиться от самой хорошей лошади всего, на что она способна. Как и скакать по двадцать часов в день, как сделал мой последний пациент из Ордена…

— А что с ним было?.. — вынырнув из своих мыслей, спросил император. Отрешенное выражение, застывшее в глазах Вальдера, сменилось проблеском любопытства, и Элика подумала, что Рам Ашад, вне всякого сомнения, сознательно хотел отвлечь его от мыслей о принцессе. Точно так же он непринужденно вспоминал какие-нибудь случаи из своей практики, когда нужно было вытащить из ладони Лисси впившуюся особенно глубоко занозу или осмотреть ожог, полученный принцессой в процессе несанкционированного визита в помещения дворцовой кухни.

— Насколько я понял, в какой-то момент этот гвардеец начал засыпать и упал с лошади, сломав себе ключицу. После чего снова сел на коня и доехал до места назначения — и еще хвастался, что боль очень удачно мешала ему заснуть… Но я могу пообещать вам, что со мной такого не случится, — заверил он — и низко поклонился, прежде чем уйти.

Император отпустил его с улыбкой, но после его ухода Валларикс поднялся на ноги и подошел к окну, не в силах усидеть на месте от тревоги.

Ирем, явившийся полчаса спустя, застал Валларикса за перечитыванием письма Аталии Лан-Дарен.

— Рам Ашад успел ввести тебя в курс дела? — спросил Вальдер. И, когда тот кивнул, сказал. — Знаешь, о чем я сейчас думаю?.. Когда отец смертельно заболел в Каларии, то тоже никто ничего не мог понять. Симптомы не были похожи ни на одну известную болезнь и ставили врачей в тупик. И хотя Наина всегда сопровождала пара его личных лекарей, не существует ни одного внятного описания болезни, от которой умер мой отец. Ведь даже самый суеверный врач — во всяком случае, столичный врач, — никогда не рискнет публично заявить, что болезнь его пациента вызвана проклятием темного мага. Так можно навсегда испортить себе репутацию и потерять доверие коллег.

— Не стоит это сравнивать, мой лорд, — возразил Ирем — хотя слова императора явно его встревожили. — Думаю, все гораздо проще — это не болезнь наследницы такая странная, а лекарь у Лан-Даренов — просто болван... Может быть, к приезду Рам Ашада Элиссив уже поправится — а вы тут будете сходить с ума от беспокойства.

— А ты представляешь, каково сейчас должно быть Лисси?.. Ей всего семь лет. И она далеко от дома. Мы даже не знаем, не стало ли ей намного хуже с того момента, как было отправлено это проклятое письмо!.. Но, клянусь Альдами, я собираюсь это выяснить…

— Как именно? — не понял Ирем.

— Пока тебя не было, я отправил одного из рыцарей к Совету Ста. Сказал, что мне необходимо срочно посоветоваться с кем-то из магистров. Хорошо, что ты успел раньше него — я хочу, чтобы ты присутствовал при этом разговоре…

 

— Понять, что происходит с человеком, который находится на расстоянии от вас — дело чрезвычайной сложности, — сказал седой магистр, дослушав Валларикса. По тому, как он в сомнении качал головой, Элика поняла, что маг ничуть не верит в успех подобного предприятия. — Тут мало быть просто сильным магом — нужно ещё обладать способностями сразу и к предметной магии, и к ворлокству. Среди магистров только двое обладали таким уникальным сочетанием способностей — бывший придворный маг, Галахос, и Цельтрон Вин-Цинна. Но Галахос в бегах, а Цинна уже много лет не практикует магию.

— Почему? — спросил мессер Ирем. — Человек с подобным Даром мог бы оказать неоценимые услуги Ордену.

— Ворлокам свойственно со временем сокращать использование своего Дара — или вообще отказываться от него, — пояснил маг. — Обычно это означает истощение способностей. Но иногда бывает и наоборот — ворлок перестает использовать свой Дар из-за обострения магической чувствительности, вызывающей у него нечто вроде чувства пресыщения. И, хотя я не ворлок, так что не могу оценивать чью-то способность к ворлокству, я полагаю, что с Вин-Цинной случилось именно это. Формально — он посвятил себя научным изысканиями, но на деле... — магистр пожал плечами. — На деле никто толком не знает, чем он занимается. Цельтрон Вин-Цинна — человек со странностями. У него дом за городскими стенами, к востоку от заставы, и он крайне редко удостаивает нас своими посещениями.

Император с его коадъютором переглянулись.

— Хорошо, — сказал Валларикс мягко. — Давайте представим, что Цельтрон Вин-Цинна сохранил свой Дар и в принципе способен сделать то, что нужно. Что ему потребовалось бы для совершения подобной магии?

 

— …Я сейчас же поеду к этому Вин-Цинне и доставлю его к вам, — сказал сэр Ирем сразу же после того, как магистр простился с императором. Но Валларикс покачал головой.

— Нет. Я не собираюсь сидеть здесь и ждать. Поедем вместе.

— Государь, пока мы доберемся до заставы, будет уже ночь, — заметил мессер Ирем. Он не назвал имени Олварга и не сказал, что нападения Безликих на Адель и на Маршанк случились ночью, но Элика поняла, о чем он думает.

— И что? — нетерпеливо спросил Валларикс. — Я что, по-твоему, боюсь темноты?.. Ты командир моей охраны — так командуй!.. Твои люди должны быть готовы через пять минут.

Мессер Ирем, вероятно, понял, что на этот раз разумнее не спорить, и беспрекословно выполнил его приказ. Только когда сопровождавший императора отряд уже ехал по улицам города, рыцарь решил, что уже можно вернуться к этой теме, не рискуя рассердить Вальдера.

— Я все понимаю, вы волнуетесь за дочь… Но все-таки мне кажется, что несколько часов отсрочки ничего бы не решили. Лично ехать к какому-то магу — это уже слишком, — сказал он неодобрительно, но достаточно тихо, чтобы его мог услышать только ехавший с ним рядом император.

— Знаешь, что самое ужасное в Седом?.. — спросил Вальдер, проигнорировав его слова. — Он всегда прав. Он не провидец — но его предчувствия всегда сбываются.

Голос Вальдера звучал глухо. В вечерних сумерках его лицо казалось призрачным, как будто его покрывала серая вуаль.

— …И вот я думаю — если он посчитал необходимым явиться ко мне, чтобы настаивать на том, что мне нужен другой наследник, то… возможно… он предвидел, что Элиссив никогда не унаследует мой трон.

Ирем нахмурился.

— Чушь! Преувеличение, — отрезал он. — Князь сказал только, что отсутствие других наследников поощряет политических авантюристов. Вы сами видите, что насчет политических авантюристов и врагов Династии он оказался прав... Но это ещё не причина придавать его словам такой зловещий смысл.

— Надеюсь, ты прав, — откликнулся Вальдер, не обижаясь на невежливые интонации своего друга. Впрочем, Элика бы тоже не обиделась — слишком уж было очевидно, что слова Вальдера выбили мессера Ирема из равновесия. В конце концов, судьба Элиссив была ему далеко не безразлична, и после Валларикса и самой Элики он, вероятно, беспокоился за нее больше всех.

 

Сопровождающей его охране император приказал остаться у ограды, окружавшей запущенный старый сад. Незваное вторжение в чей-нибудь дом в подобный час — это невежливо даже для императора, и незачем усугублять эту невежливость, притащив с собой целую толпу вооруженных до зубов людей. Так что сад Вальдер пересек в сопровождении одного только сэра Ирема и в полной темноте, ориентируясь только на огонек единственного освещенного окна старого дома. Все остальные окна, кроме этого, были уже закрыты ставнями, но это окно хозяин дома оставил распахнутым в сад — видимо, чтобы наслаждаться ночным воздухом, который на границе августа и сентября был разом освежающим и достаточно теплым, чтобы от него не прятаться.

Валларикс собирался повернуть к крыльцу, но коадъютор, удержав его за локоть, бесшумно скользнул к окну — инстинкты человека, отвечавшего за безопасность императора, требовали удостовериться, что в доме его спутника не ожидает ничего опасного.

Однако вместо того, чтобы кивнуть или как-то иначе показать Валлариксу, что все в порядке и можно спокойно постучаться в дверь, Ирем внезапно обернулся к императору и, усмехнувшись, поманил его к окну.

— Я начинаю понимать, почему этот Цельтрон Вин-Цинна так ценит свое уединение, — насмешливо шепнул он императору, когда тот заглянул в окно и увидел девушку, которая сидела у пылающего очага спиной к окну. Несмотря на непрезентабельный вид сада и самого дома, комната была обставлена так же изящно и богато, как гостиная столичного вельможи. Сидевшая у камина девушка задумчиво расчесывала свои длинные темные волосы, перекинув часть волос через плечо на грудь. Сэр Ирем тихо фыркнул. — Насколько я знаю, Совет Ста не одобряет любовных связей у членов своего магического ордена... Надеюсь, эта красотка нас не испугается. Вряд ли она часто видит здесь каких-то посетителей...

— Пошли, — сказал Вальдер, который, не в пример мессеру Ирему, явно был смущен мыслью, что они в эту минуту занимаются чем-то очень похожим на обычное подглядывание.

Он поднялся по ступенькам старой лестницы и постучал.

— Магистр Вин-Цинна! Нас направил к вам магистр Адальберт, — повысив голос, сказал он. Элика оценила его деликатность — так сидевшая в гостиной женщина могла уйти, если у нее не было желания встречаться с посетителями.

И сам император, и сэр Ирем, вероятно, ожидали, что им что-нибудь ответят — может быть, потребуют назваться или объяснить причину позднего визита — но вместо этого дверь неожиданно открылась. На пороге стоял молодой мужчина с темно-серыми глазами и располагающим лицом. Его темные волосы спускались почти до пояса, а в руке он держал деревянный гребень.

Валларикс с мессером Иремом, наверное, одновременно осознали, что именно этого мужчину они видели в окно пару минут назад.

— Вы — ученик магистра Вин-Цинны?.. — спросил Валларикс, когда первое секундное изумление прошло.

Молодой ворлок улыбнулся.

— Все понемногу — ученик, помощник, секретарь... Магистр пишет труд по теории магии, а я по мере сил стараюсь ему помогать. Меня зовут Викар.

— Хвала Пресветлым Альдам — а то я уже решил, что мы попали в замок девы Рианонн, — фыркнул лорд Ирем. Вальдер посмотрел на друга с осуждением, хотя Элика вынуждена была признать, что молодой маг в уединённом доме посреди леса действительно походил на волшебную принцессу из заколдованной башни, развлекавшуюся, если верить сказке, преимущественно тем, что она расчесывала и переплетала свои необыкновенно длинные косы.

— В отличие от Рианонн, я занимаюсь этим не от скуки, — мимолетно улыбнувшись Ирему, ответил маг. — Считайте это упражнением на ясное сознания и внутреннее равновесие. Приводить свои мысли и эмоции в порядок — так же сложно, как носить длинные волосы, не перевязывая и не заплетая их. Не успеешь оглянуться, как они уже запутываются и пачкаются. Как говорит магистр, «Нужны постоянные усилия, чтобы содержать свою голову в порядке». Ворлоку полезно это помнить, иначе это начинает влиять на то, как он использует свой Дар.

Лорд Ирем удивлённо вскинул брови — и ничего не ответил на тираду ворлока. Он явно не привык к таким благожелательным и обстоятельным ответам на свои колкости — особенно от незнакомца, видевшего его в первый раз в жизни.

— Проходите, прошу вас, — отступая в сторону, пригласил маг.

— Боюсь, что мы спешим, мэтр Викар, — сказал Валларикс. — Вы не могли бы позвать магистра?.. У нас к нему очень важное, безотлагательное дело.

— Вижу, — согласился маг после секундной паузы. — Но, к сожалению, магистра сейчас нет. Он часто покидает этот дом, чтобы поразмышлять в уединении.

— Ему что, здесь уединения недостаточно? — спросил сэр Ирем, бросив ироничный взгляд на старый сад и на темневший за оградой лес.

— Это совсем не то же самое, — возразил ворлок. — Впрочем, если вы мне не верите, то можете осмотреть дом. Я был бы рад вам чем-нибудь помочь, но я не знаю точно, где сейчас магистр и как скоро он вернется. Может, через пару дней, а может, и через неделю.

Вальдер провел ладонью по лицу.

— Сколько времени впустую!.. — пробормотал он чуть слышно.

— Я могу помочь, — сказал мэтр Викар, сочувственно взглянув на императора — лицо которого он, впрочем, явно не узнал. — Магистр Вин-Цинна считает меня способным ворлоком. Может быть, я сумею его заменить.

— Не сможете, — покачав головой, сказал Вальдер. — Глава Совета Ста считает, что никто, кроме вашего мастера, не в состоянии помочь.

— Ну, раз уж вы все равно здесь — то, может быть, стоит хотя бы попытаться? — предложил Викар. — Вряд ли объяснение вашего дела займет больше времени, чем вы потратили, чтобы сюда попасть…

— Допустим, — согласился император. — Моя дочь сейчас далеко отсюда. Не могу объяснить всех подробностей, но мне необходимо выяснить, как она себя чувствует. Магистр Адальберт считает, что для выполнения такой задачи нужно быть очень сильным магом, и вдобавок обладать способностями и к предметной магии, и к ворлокству. У вас есть способности к предметной магии, мэтр Викар?

Маг сделал неопределенный жест рукой.

— Зачаточные… Но, поскольку речь идет о вашей дочери, этого может быть достаточно. Чем ближе кровное родство, тем больше шансов установить связь с каким-то человеком. В любом случае, стоит попробовать. Да заходите же!..

На этот раз Валларикс не заставил просить себя дважды и прошел мимо хозяина в уютную гостиную. Ирем тенью последовал за ним.

— Магистр Адальберт объяснил вам, что для того, чтобы настроиться на нужного человека, ворлок должен иметь под рукой какие-нибудь его вещи? — спросил императора Викар.

— Да.

— Они у вас с собой?

Валларикс молча выложил на стол искусно вырезанную из дерева фигурку рыцаря с мечом, куклу в шелковом платье и золотой медальон — последний, как было известно Элике, принадлежал не Лисси, а самому императору. Явно не рассчитывая на догадливость мэтра Викара, Вальдер сам щёлкнул крышечкой медальона, показав магу локон пушистых каштановых волос.

— Этого достаточно? — спросил он ворлока.

— Вполне. Как зовут вашу дочь?

— Элиссив, — помедлив, ответил Валларикс, явно ожидая, что теперь-то уж Викар наверняка поймет, с кем он имеет дело. Человек, который недавно беседовал с главой магического Капитула… явившийся в дом к Вин-Цинне в сопровождении гвардейца в синем орденском плаще… и его дочь при этом зовут так же, как наследницу престола. Тут, действительно, нетрудно догадаться, кто перед тобой.

Но ученик и секретарь Вин-Цинны явно жил такой уединенной жизнью, и так мало интересовался тем, что происходило во внешнем мире, что не выказал ни тени изумления.

— Элиссив, — повторил он вслух, как будто пробуя это имя на вкус. — Хорошо… Садитесь в это кресло; я сейчас найду себе другое. — Ворлок покосился на мессера Ирема. — Не хочу показаться грубым, но вам лучше отойти подальше. Лучше всего — даже подождать снаружи. Ваше присутствие будет мешать.

Ирем посмотрел на императора, и тот слегка кивнул.

— Ну, значит, пойду прогуляюсь до ограды, — сказал рыцарь, подразумевая, что пойдет предупредить своих людей. И, выйдя, аккуратно притворил за собой дверь.

— Пожалуйста, дайте мне руку, — сказал ворлок. И, взяв ладонь императора в свою, закрыл глаза и медленно провел пальцами второй руки над каждым из лежавших перед ним предметов. Потом он, не открывая глаз, опустил руку — и взял со стола фигурку рыцаря, которую Лисси, действительно, предпочитала остальным своим игрушкам. Когда-то покрытому красивым золотистым лаком, а теперь обшарпанному и потемневшему от воды рыцарю в разное время доводилось быть и Эдриком Мореплавателем, и Бесстрашной Беатрикс, и даже лордом Иремом, причем в этой последней ипостаси он часто сватался к кому-нибудь из кукол Лисси и ее подруг — о чем сам коадъютор, к счастью, ничего не знал.

Вальдер застыл, явно боясь каким-нибудь движением сбить настрой ворлока. Минуты проходили за минутами, а Викар оставался совершенно неподвижным. Лицо у него было расслабленным, и его безмятежный вид заметно контрастировал с видом сидевшего напротив императора. Если бы маг не продолжал так же крепко и уверенно держать и руку Валларикса, и игрушку Лисси, можно было бы подумать, что он вообще заснул.

Сэр Ирем успел дойти до ворот, предупредить охрану и вернуться — а в комнате ничего не изменилось. Коадъютор заглянул в окно, постоял на крыльце и описал с десяток кругов вокруг дома, прежде чем решился, наконец, приоткрыть дверь. И, словно потревоженный его приходом, ворлок выпустил руку Валларикса — и широко открыл глаза.

Валларикс резко подался вперед, явно боясь услышать, что из их затеи ничего не вышло. Взгляд мага был похож на глаза только что проснувшегося человека, в мыслях которого все ещё клубятся смутные обрывки сновидений.

— Девочка… счастлива, — произнес он.

Вальдер нахмурился.

— Что вы имеете в виду? — спросил он тоном человека, начинавшего подозревать, что его собеседник — просто шарлатан, который бесстыдно пускает пыль ему в глаза. Элика не могла его винить. Если бы она не знала, что с Элиссив все в порядке, она тоже посчитала бы такое заявление абсурдным.

— Девочка, которой принадлежат эти вещи, чувствует себя счастливой, — повторил мэтр Викар.

— А что бы вы сказали о ее здоровье?

Ворлок на мгновение задумался.

— Что оно исключительно хорошее. Ну, или я просто отвык от того, как люди чувствуют себя в подобном возрасте, — пожав плечами, сказал он.

Валларикс с Иремом переглянулись.

— Мэтр Викар… — сказал Вальдер в конце концов. — Если вы говорите это все просто затем, чтобы нас впечатлить, или если вы хотите меня успокоить, думая, что это пойдет мне на пользу — то еще не поздно взять свои слова назад. На самом деле, никто из нас не рассчитывал, что вы действительно сумеете нам чем-нибудь помочь. И если у вас ничего не получилось, то никто не станет вас винить.

— Я никогда бы не стал бы пользоваться своим положением, чтобы вводить кого-то в заблуждение, — очень серьезно сказал маг.

— Но, может, вы просто ошиблись?.. — предположил Ирем. — Вообразили, что вам удалось настроиться на чувства девочки — а потом убедили себя в том, что в самом деле уловили ее чувства?

— В принципе возможно все. Но вероятность подобной ошибки примерно равна вероятности того, что вы, мессер, спутали бы свой меч с капустной кочерыжкой, — отозвался ворлок, явно начинающий терять терпение.

— …Я думаю, нам стоит рассмотреть еще одну возможность — что Элиссив в самом деле ничем не больна, — сказал Валларикс, выразительно взглянув на сэра Ирема.

А потом, отвернувшись от него, решительно сказал опешившему ворлоку:

— Мне жаль чего-то от вас требовать после того, как вы сами вызвались мне помочь, но вам придется поехать в столицу вместе с нами. Впрочем, я надеюсь, что сумею как-нибудь загладить причиненные вам неудобства, когда нам удастся разобраться с этим делом… Собирайтесь, мэтр. Лошадь мы вам выделим.