Маленькое недоразумение (джен)

Он любил свой город. Казалось бы, за что? Таких много и больше, словом, предостаточно. Ему нравился дом, в котором жила его мать, а с недавних пор опять стал жить и он сам, когда вернулся, хотя это жилище — самая что ни на есть обыкновенная многоэтажка, а не дивный замок из книг про рыцарей в сверкающих доспехах.

— Чушь. Родные пенаты Моего Великолепия — единственные и неповторимые. Правильно я говорю, Людвиг?

Кажется, его сын решил промолчать в ответ. Во всяком случае, малыш никак не отреагировал на отцовские слова, продолжая сидеть… Вернее, спать в детском автокресле, куда его очень шустро, но бережно усадили, стараясь пропускать мимо ушей неприятные комментарии воспитательницы из детского сада, которой «этот красноглазый папаша» дико не нравился.

Гильберт Байльшмидт хмыкнул, припоминая ее самую свежую речь. Вышло как-то тоскливо. Попробовал выдавить улыбку, глядя на себя любимого и отражение ребенка в зеркале заднего вида.

— Ерунда… Полнейшая! Людвиг, согласись.

Дурацкий психолог, к которому Гильберта Байльшмидта уговорила наведаться его невестка после скоропостижной смерти жены, настаивал, что регулярный смех и огромное количество улыбок просто обязаны были способствовать улучшению настроения Гильберта, его жизненных обстоятельств и далее по списку.

Нет, Гильберт Байльшмидт, конечно, мог попытаться объяснить этому английскому умнику, в кабинете которого было не продохнуть от мятных леденцов, как воспринимали смех без причины сограждане его, Гильберта, матери, но зачем лишний раз напрягаться?

Да и о своем побеге… То есть о переезде из Швейцарии в Россию Гильберт раньше времени не хотел говорить никому, а уж доктору Кёркленду — особенно. Видал он таких! Сами никогда жениться даже не собирались, а другим рассказать, где и как лучше найти семейное счастье… Легко. Хлебом не корми.

— Сын, я бы этих профессоров кислых щей в глаза не видел, но твоя тетя Джулия настояла, а обижать ее Мое Великолепие нашло форменным свинством. Дрыхнешь? И правильно делаешь, Людвиг, время-то позднее. А я виноват, знаю. Опять твой папка заработался, раньше тебя забрать ну никак не мог. Прости. Так уж вышло… Простишь?

Капитально закутанный ребенок снова ничего не ответил ему, только улыбнулся во сне. Мужчина за рулем вздохнул. Тоже попробовал улыбнулся, и плевать, что получилось у него, честно говоря, не очень.

— А всё-таки это классный город! Он тебе понравится, обещаю. Во-первых, здесь живет мировая бабушка, которая нам обоим ужасно рада. Во-вторых, в нашем с тобой городе нет и не будет Цвингли, а в-третьих… Людвиг, знаешь, я сделал предложение маме именно здесь. У фонтана в парке. Мы с тобой туда обязательно съездим на выходных.

…У родного подъезда их по неизвестной причине встретил злой и явно замерзший шурин одного беглого программиста. Гильберт оскалил зубы почти автоматически.

— Кого я вижу… Цвингли. Ты успел по мне соскучиться?

Шурин подскочил к машине. Чихнул!

— Просто в этом городе очень скоро откроют филиал моего банка. Я в командировке. Руководство сочло мое присутствие здесь крайне желательным, Байльшмидт.

— Конечно. А ты и рад стараться, Цвингли. Новые впечатления, достопримечательности, фото на память…

И ботиночки-то у родственничка на очень тоненькой подошве, скорее всего.

— Открывай! Твоя сумасшедшая родительница не то что в квартиру… Эта гарпия даже в подъезд меня пустить отказалась, а соседи не знают немецкий!

Гильберт довольно рассмеялся, вытаскивая потомка из автомобильного кресла.

— Людвиг, напомни, Моё Великолепие уже говорило, в каком замечательном городе мы с тобой поселились?

Сын зевнул, вздрагивая как-то сильно отросшими за день ресницами, и открыл глаза. Ваш Цвингли уронил чемодан с кейсом в сугроб.

— А это еще кто? Куда ты дел моего племянника?!