Семь золотых тарелочек (гет)

Потом он забыл про Сьюзен Певенси почти до самого Рождества. Не стоит этому слишком удивляться: детские сердца устроены гораздо проще (и правильнее), и долгое время Сьюзен не существовала для Тома, если только не попадалась ему на глаза.

Попадалась она не так, чтобы часто. У слизеринцев и когтевранцев в том году было мало совместных уроков, и Том мог видеть ее только в коридорах школы — чаще в компании брата, чем без. Когда она встречалась ему одна, Том издалека узнавал ее по легкой, летящей походке. Сьюзен вообще двигалась неуловимо иначе, чем другие девочки, стояла иначе, поправляла волосы очень плавным жестом, который смотрелся как деталь какого-то танца. Том мог не думать о ней целую неделю, а потом вдруг увидеть, как она покачивается на мысках, разглядывая расписание уроков, и замереть, как вкопанный.

Словом, тогда Сьюзен была для Тома эдаким метеором, время от времени рассекающим звездное небо. Обещание будущей красоты, уже начинавшее проступать на ее личике, пока ничего не говорило ни ей, ни ему. Но красивые вещи Тому нравились; более того, он всегда чувствовал на них какое-то внутреннее неоспоримое право, и, повинуясь этому праву, без зазрения совести забирал их себе. Иногда Сьюзен казалась ему просто красивой вещью, вроде книги в тисненной золотом обложке, полной ярких картинок — приятно поглазеть, хорошо о ней помечтать, было бы неплохо оставить себе, но, честно сказать, своих забот тоже хватает.

Все складывалось так, как Том предчувствовал еще в поезде: волшебный мир хотел знать, что это еще за фамилия такая — Реддл? Слизерин принимал его со скрипом, если вообще принимал. В приюте Том тоже не был душой компании, но там его хотя бы боялись, и в Хогватрсе он впервые осознал, какая это была роскошь — внушать страх. Не стоит забывать и о том, что дети попадают в Хогвартс в самом мерзком возрасте, и первые три курса любой черной овечке приходится нелегко.

Том, впрочем, был волчонком в овечьей шкуре. Еще до Дня всех святых Эйвери и Розье, самые зловредные его противники, трижды падали с лестниц (последнее падение отправило Розье в Больничное крыло на неделю), и всякий раз угроза была яснее некуда, но алиби — безупречно. За последним он следил особенно тщательно. Забавно, что многие и многие однокурсники и учителя Темного Лорда не будут помнить этих эпизодов. Дело вовсе не в массовом заклятии забвения, просто слишком уж рано он начал работать над главным своим оружием — репутацией.

В далеком детстве Том, конечно, ничего этого не формулировал и даже не осознавал. Он шел, а точнее, продирался, на ощупь, чуя выгоду и невыгоду тем особым внутренним взглядом, который так хорошо развивается у волчат, растущих среди задиристых овечек. Это чутье подсказывало ему, например, что слизеринцу не пристало очень-то выказывать восхищение волшебным миром.

Но что делать, когда сердце заходится от восторга всякий раз, когда видишь башни Хогвартса в рассветных лучах, всякий раз, когда входишь под своды Большого зала, всякий раз, когда произносишь “Люмос”?! Каждый раз — как первый. Том и замок-то до этого видел только пару раз на картинке, да еще Тауэр издалека, только это все, конечно, было не то. Почти весь сентябрь он просыпался ночью, глядел на сводчатый потолок, потом в полусумраке ощупывал свои руки, ноги, лицо — не сплю ли я? ведь не сплю? это все взаправду? Часто после этого Том не ложился, потому что не хотел опять видеть сны про Вул, а тихонько доставал палочку и читал при ее свете. Его соседом был Конни Мальсибер, спокойный малый, который не стал бы закатывать скандал, даже если бы и проснулся.

Чтение было отрадой, которой Том предавался самозабвенно и неразборчиво. Он читал, в общем-то, все, что попадалось под руку, лишь бы это была волшебная литература волшебного мира. Одолев большую часть учебников наперед, он принялся за внеклассное чтение, за легенды и сказки, за старые номера “Пророка”, и скоро был вынужден завести новую книжку под читательский билет, поскольку старая закончилась. Чистокровному ребенку этой жажды было не понять, поэтому Том скрывал ее, как мог, но в предрассветные и послезакатные часы обязательно припадал к какой-нибудь книге и вбирал, вбирал, вбирал в себя все волшебное, что было им упущено за долгие одиннадцать лет.

“Сказки Барда Бидля” сделались для него откровением.

Магловские (он старался называть маглов маглами про себя как можно чаще) сказки никогда его особо не привлекали. Ему и приобщиться к ним было особо негде. У одной робкой девочки со второго этажа Вула была Лэнгова “Синяя книга фей”, видимо, напоминание о прошлой лучшей жизни. Во всяком случае, девчонка ужасно ревела, когда обнаружила пропажу. Том завладел этой книгой, так как она была красива, а у него, как мы помним, было врожденное право на такие вещи, но содержание его разочаровало. Все это была какая-то напыщенная ерунда, кроме той истории про парня⁽¹⁾, который превращался в чудовище, если вел себя достаточно плохо, да еще про Синюю бороду. “Спящая красавица” его также не впечатлила. Со стороны короля было очень неразумно не иметь восьмой золотой тарелочки про запас на случай, если на вечеринку еще кто-нибудь явится. Словом, Том бы даже вернул эту книжку той девочке, если бы считал возможным расставаться с тем, что хоть однажды принадлежало ему.

Сказки волшебников, конечно, были гораздо лучше. За пару ночей Том выучил их почти наизусть. Он как-то сразу почувствовал, что, в отличие от магловских сказок, все, что тут написано — чистейшая правда. Разве не существуют анимаги? Это, конечно, Зайчиха-Шутиха, и Том считал себя ужасно умным, разгадав, в чем тут дело. Он точно знал, что и прыгучие котлы бывают, и на ведьм когда-то охотились, и, значит, все остальное тоже было на самом деле. Значит, Смерть существует. Она являлась людям, с ней говорили, от нее получили подарки, и, более того, эти подарки сейчас где-то обретаются.

“И Смерть заговорила с ними. Она очень рассердилась, что три жертвы ускользнули от нее, ведь обычно путники тонули в реке. Но Смерть была хитра…” — благоговейным шепотом повторял он про себя, склонясь над книгой. Смерть была хитра. Том видел все это будто своими глазами — темную, высокую фигуру на мосту, пропасть с нитью реки на самом дне, костлявую нечеловеческую руку, протягивающую палочку. Знать, что Смерть приходила в мир вот так, было как получить послание с небес.

Эти ночные посиделки не очень хорошо сказывались на его зрении, и, если бы так и продолжилось, Тому непременно понадобились бы очки. К счастью, незаметно для него настали Рождественские каникулы, и можно было читать в библиотеке хоть целый день.

Большая часть детей разъехались по домам, чтобы встретить Рождество с родителями. Тома раздирали противоречивые чувства по этому поводу. С одной стороны, видеть, как они веселой гурьбой собираются в зале, чтобы отправиться на поезд, было как-то гадко. Они-то вернутся с подарками, дома их будут обнимать мамы, папы и бабушки, там будет елка и все такое, а он сиди здесь, кукуй, если только не хочешь ехать в Лондон. С другой — весь замок теперь был его. Опустевшие коридоры и куча свободного времени были подарком, о котором он и мечтать не мог, но, как выяснилось, мечтал всегда, и так Хогвартс стал принадлежать Тому, словно еще одна красивая вещь.

Том протаскивал в библиотеку булочку или две (привычка что-нибудь жевать потихоньку укоренилась у него, когда он понял, что за кухней здесь особо не следят), обкладывался книгами и блаженствовал. За окном валил снег, в гулких коридорах завывал ветер, зал наполнялся серовато-молочным зимним светом, и Том не замечал, как бежит время. Он был счастлив совершенно.

Однажды он сидел там, по обыкновению забравшись с ногами на стул, как вдруг услышал чьи-то шелестящие шаги позади себя. Том обернулся и увидел Сьюзен Певенси.

Она замерла, недовольно поджав губы, но тут же чуть-чуть улыбнулась. Пустота библиотеки требовала от нее поздороваться.

— Привет, — сказала Сьюзен и направилась к полке чуть подальше, у окна.

— Привет, — неприязненно сказал Том и снова уткнулся в книгу.

Сьюзен села за стол чуть поодаль, притянула к себе какой-то учебник и склонилась над ним. Волосы упали ей на лоб, и она торопливо отбросила их тем самым “танцевальным” жестом. Том быстро взглянул в ее сторону раз, другой. Она сидела очень тихо, но своим присутствием наполняла всю библиотеку.

— А почему ты не уехала? — спросил он, не поворачиваясь.

— У Эда драконья оспа, — печально сказала Сьюзен. — Дома карантин. Питер тоже здесь, только он целыми днями в Хогсмиде.

Том уже знал, что такое драконья оспа, потому что прочел “Популярный справочник лекаря”.

— Жуть, — сказал он без всякого выражения. — А кто такой Эд?

Сьюзен повернулась к нему, и Том увидел, что меж ее бровей пролегла встревоженная морщинка.

— Эд — это мой младший брат, — сказала она. — Он приедет сюда в следующем году. Есть еще Люси, но она совсем маленькая. Маленькие дети этой оспой обычно не болеют, но взрослые…

И Том понял, что она боится за родителей, и так Сьюзен повернулась к нему стороной, которую он прежде не видел. Она была не просто какой-то там самой красивой девочкой в Хогвартсе, она была из большой, и, наверное, богатой семьи, и у них в семье было принято бояться друг за друга.

— Хм, — сказал он. Они просидели в молчании еще какое-то время, и Сьюзен тихонько ушла, но на следующий день явилась снова в то же самое время.

На третий день Том догадался, что ей, наверное, скучно. Подруги Сьюзен разъехались, брат не ищет ее общества, в Хогсмид ей пока нельзя, и пустой замок, который был для Тома благословением, вызывает у нее тоску. Еще не зная точно, зачем это делает, он спросил ее:

— Ну, как там Эд?

— О, — с облегчением сказала Сьюзен, словно ждала этого вопроса, — я получила письмо сегодня утром, ему гораздо лучше. Лу немного покашляла и только, а мама с папой даже не заболели. Все в порядке, только возвращаться все равно нельзя, там теперь будут перестилать полы и менять обои.

— Это что, так серьезно? — с сомнением спросил Том.

— Ну да, — сказала Сьюзен. — В прошлом году в Лондоне была просто эпидемия, мы даже в город зимой не приезжали.

— А я ничего такого не помню.

Сьюзен взглянула на него с любопытством.

— А ты живешь с родителями?

Жгучий необъяснимый стыд на мгновение охватил Тома, но тут же исчез. Во взгляде Сьюзен не было осуждения, только искренний незамутненный интерес.

— Не, — равнодушно сказал он. — У меня их нет.

Лицо Сьюзен вытянулось.

— Ой, — сказала она. — А они были волшебники?

— Конечно, — уверенно сказал Том, надеясь, что она оставит эту тему, и Сьюзен так и сделала, потому что была хорошо воспитана, но незаданный вопрос остался висеть в воздухе.

— В общем, маглы обычно эти эпидемии не видят. Я даже слышала, что ни один магл не может заболеть драконьей оспой, ну, как волшебники не болеют ветрянкой, например.

В приют один раз пришла ветрянка, одна из нянек даже отправилась на тот свет по ее милости, и Том всегда считал, что болезнь обошла его неспроста.

— Они вообще ничего не видят, — проворчал он, не поднимая глаз от книги.

— А по-моему, они довольно интересные, — возразила Сьюзен. — Нам на нумерологии рассказывали, что вся математика была придумана маглами, мы даже проходили арифметику.

— Арифметику и я знаю, — быстро сказал Том. — Ничего особенного.

— О, правда? — оживилась Сьюзен. — Ты сам научился?

— Нет, в приюте.

Том так и не собрался с духом, чтобы сказать ей “я вырос в детском доме среди маглов”, но с помощью игры в вопрос-ответ ему удалось более или менее обрисовать ей картину своего детства, и деликатная Сьюзен не стала забрасывать его расспросами. Она была слишком рада новой компании, пусть и не самой благородной, и еще Том казался ей достаточно серьезным, то есть заслуживал говорить с ней. Кроме того, его познания в арифметике и кое-какая помощь с домашней работой поразили Сьюзен в самое сердце.

Ближе к концу каникул Сьюзен спросила, не хочет ли он пойти с ней к озеру и пострелять из лука.

Это звучало многообещающе; кроме того, к тому моменту Том тоже оценил прелесть ее присутствия и мысленно перевел Сьюзен в разряд “нормальных людей”, то есть таких, которые его уважали. С утра ударил мороз, и Том надел под зимнюю мантию два свитера, надеясь, что их не будет видно, а Сьюзен явилась в пушистой белоснежной шубке, которая ей очень шла. Том даже не почувствовал привычного укола зависти — слишком уж Сьюзен была хорошенькая. Кончик носа у нее покраснел, и она все время шмыгала. За спиной у нее была настоящий колчан.

— Питер рассказывал, что катался тут на коньках, — сказала она, указывая пальцем на берег, — только я не умею.

— Это ничего, я тоже, — снисходительно сказал Том. Он почему-то находил удовольствие в том, чтобы узнавать, что она чего-то не знает или не умеет. Но оказалось, что Сьюзен на самом деле умела то, что могли делать только сказочные принцессы. Он никогда прежде не видел людей, которые могли бы стрелять из лука.

— Смотри, — сказала она, держа лук перед собой и придерживая пальцами тетиву, — держишь стрелу вот так, легонько, а локоть вот сюда. Потом отводишь ее до уха. Оп!

Стрела со свистом вонзилась в снежную метку на коре дерева. Том потянул ее на себя — крепко. Сьюзен подошла к нему, постучала палочкой по древку, и стрела легко вышла.

— Это папа меня научил, — с гордостью сказала она, — когда я утыкала стрелами весь балкон. Попробуешь?

И он попробовал, и с двадцатого или тридцатого раза даже попал в метку, но, конечно, до танцующей легкости Сьюзен ему было как до Лондона пешком. Том, впрочем, не мог на нее злиться. Чутье подсказывало ему, что она не вполне понимает, что такое эти ее загородные дома, белые шубки и диковинные увлечения, и как нескромно все это выглядит в обычном мире. Она, может быть, и не принадлежала к обычному миру, что с нее взять? Она, может быть, маглов видела только издалека.

Потом они сидели на берегу и жевали пирожки, принесенные запасливой Сьюзен.

— Я когда-то прочитала про Артемиду, — сказала она, — и с тех пор решила, что тоже хочу так.

— Что за Артемида? — подозрительно спросил Том. — Это волшебница?

— Лучше, — улыбнулась Сьюзен и объяснила, кто такая Артемида, а потом всю греческую мифологию в общих чертах. Это был постыдный пробел, который Том немедленно поклялся восполнить.

— Мы один раз ездили в Грецию, когда я еще была маленькая, — сказала Сьюзен. — Я думаю, Артемида действительно была. Я все представляла, как она охотилась в этих лесах, а когда мы вернулись, папа подарил мне лук.

— А сказку про Дары смерти ты знаешь? — спросил Том, стараясь ничем не выдавать свою надежду. На миг ему показалось, что Сьюзен говорит с ним на одном языке, на языке людей, которые верят, что Смерть и боги ходят по земле. Сьюзен уставилась на него, будто он сказал что-то глупое.

— Так это же не сказка! Это и правда было.

С этой минуты Том считал Сьюзен своим другом — ну, в том смысле, в каком он вообще допускал у себя друзей.

Они с жаром обсудили каждый дар Смерти и пришли к выводу, что лучшим является палочка, только надо обращаться с ней осторожнее и не кричать про нее на каждом углу. Сьюзен, впрочем, колебалась.

— Это только если палочка вообще всемогуща, — рассудила она, — а если она только для дуэлей, то мантия, наверное, лучше.

— Да ну, — с сомнением сказал Том. — Разве что банки обносить.

— Как раз банк так обнести нельзя, там куча заклятий… Ой, — встрепенулась она, — а ты слышал про четвертый Дар?

Певенси были какой-то дальней веткой Рейвенкло (Сьюзен говорила об этом так легко!), и из поколения в поколение у них передавалась легенда про то, что вместе с братьями по мосту прошла сестра, пра-пра-пра… Словом, бабушка Ровены. Она попросила у Смерти подарок, который тоже вышел ей боком. Сестра Певереллов захотела знать, когда Смерть явится за ней, потому что была очень амбициозной девушкой и хотела успеть все на свете. Ей достались часы, которые отмеряли, сколько еще времени осталось жить человеку, который на них смотрит.

— Тогда еще и часов, наверное, не было, — заметил Том.

— А как же всякие часы на башнях? — возразила Сьюзен. — Она просто сделала их поменьше, это же Смерть.

Сестра не расставалась с часами и то и дело сверялась с ними. Она видела, что времени у нее остается все меньше, перестала есть и спать, чтобы не тратить ни одной минутки, и совсем лишилась покоя. Чем ближе к роковой встрече, тем реже она отнимала взгляд от часов, и в конце концов обезумевшая женщина упала с обрыва, потому что не глядела по сторонам. Там и упокоились эти часы, если только кто-нибудь их не достал.

— Прабабушка рассказывала, что Ровена, узнав про эту легенду, отправилась к тому обрыву и достала часы, — продолжала Сьюзен, — но, так как она была очень умная, она не стала на них смотреть. Потом она передала их своей дочке, и так далее. Она даже клялась, что видела у своей бабушки эти часы.

— А куда они потом делись?

— Не знаю, — задумчиво сказала Сьюзен. Ее взгляд был затуманен. — Может, она их спрятала? Все-таки это опасная штука.

— Но полезная, — сказал Том. — Можно все распланировать, а как увидишь, что время приближается, посмотреть по сторонам и быть готовым. Под поезд, во любом случае, не попадешь.

— Это уж точно! — фыркнула Сьюзен. — Я вот не отказалась бы от таких, потому что за все берусь и ничего не успеваю.

Это была неправда. Она уже училась лучше всех на курсе, даже по нумерологии.

— А у маглов есть какие-нибудь сказки? — с любопытством спросила она.

Том с содроганием вспомнил “Синюю книгу” и понял, что ничем из своей магловской, “земной” жизни хвастаться не хочет.

— Да так, — с пренебрежением сказал он, — там всякие феи и принцессы. Сказки вроде волшебных, только хуже.

— Ой, расскажи какую-нибудь?

Том был ужасный рассказчик. На память ему пришла только “Спящая красавица”, и он довольно уныло и с купюрами пересказал ее фабулу, путаясь в числе золотых тарелочек и подарках фей, но Сьюзен слушала с живым интересом. Для нее это тоже был осколок чужого мира.

Потом они еще стреляли из лука, потом играли, будто они Артемида и Аполлон на охоте, потом они нашли где-то сучковатую палку и Сьюзен посвятила его в рыцари.

— Встаньте, сэр Том, — возвышенным голосом сказала она, и Том поднялся с колен. Лицо Сьюзен раскраснелось, черная прядь волос выбилась из-под шапки.

Он еще ни перед кем не преклонял колени, но для королевы Сьюзен было не жалко.

1) Речь идет о сказке “Принц Дарлинг”.

Вернуться к тексту