Побратим (гет)

Первое, что я помню в этой реальности — это страшный пожар, произошедший в доме, где мы жили. Это был недавно приобретенный старинный двухэтажный коттедж в викторианском стиле. Но дом был очень старый и неухоженный, а изучить его как следует и как-то обжиться в нем — мы толком и не успели...

Когда сестра — Офелия — разбудила меня, схватив в охапку и помчалась по лестнице вниз — весь дом уже был в дыму, а кое-где вовсю полыхало красноватое, во мраке пламя...

Все это было так страшно и неожиданно: вот я лежу в госпитале под капельницей, а вот меня будят и куда-то несут (что для взрослой меня было чем-то давно забытым).

Я испугалась и растерялась.

То, что происходило дальше было куда страшнее горящего дома.

Сестра, со мной на руках, босая, напуганная не меньше моего, в одной только хлопковой сорочке — почти добежала до гостиной, за которой был небольшой коридор и выход на улицу, но в гостиной были какие-то люди.

Я не разглядела их в дыму, но судя по голосам — их было двое. Один голос точно был женским...

— А вот и крысята побежали, — с каким-то холодным равнодушием произнесла незнакомка — Crucio! — Офелия (так звали мою сестру) — рухнула на пол и закричала так страшно, что мне захотелось оглохнуть, лишь бы не слышать ее крик, а эта сука засмеялась каким-то истерично-безумным смехом.

Подчиняясь то ли инстинктам, то ли интуиции, когда сестра, падая, — выронила меня, — я осталась лежать неподвижно, хотя больно содрала лодыжку и ощутимо приложилась головой об пол. Страх сковал мое тело и парализовал волю.

Казалось, что стоит мне сделать вдох — эти двое заметят меня, заметят, что я жива и примутся мучить так, как мучают сейчас сестру.

Офелия кричала наверное целую вечность, затем просто хрипела, изредка поскуливая, как раненый щенок, а потом и вовсе затихла.

Судя по звуку шагов, которые теперь приглушал ковер — мужчина, стоявший все это время чуть поодаль, — быстро подошел к Офелии и движением ноги перевернул ее на спину, отчего ее рука — уперлась в мой позвоночник.

Затем он приблизился ко мне и больно ткнул меня под ребра носком ботинка, кажется, в этот момент я даже задержала дыхание, чтобы ничем себя не выдать. Не дождавшись никакой реакции, он удовлетворенно хмыкнул и бросив хриплое — "Уходим." — спешно направился к выходу, прихватив и свою спутницу.

Раздался едва различимый в треске пламени хлопок и все, наконец, затихло.

Огонь распространялся чертовски быстро, дышать, даже лежа на полу становилось все труднее. Времени на то, чтобы и дальше прикидываться ветошью — уже не было.

В гостиной, помимо сестры, которая была наверняка жива, но находилась в отключке, — обнаружилось еще два мертвых, уже прихваченных огнем тела — наши с Офелией родители.

Хуже всего было то, что прихожая полыхала особенно ярко, а горящие шторы не позволяли даже приблизиться к окнам. Как выбираться из этого ада — я совершенно не представляла.

Оставив попытки выбраться самостоятельно — я стала изо всех сил тормошить сестру, но та никак не приходила в себя. Отчаявшись я сделала то, чего сама от себя не ожидала, но что, вероятно, частенько проделывала моя предшественница в этом теле — со всей дури укусила Офелию за нос. И это подействовало. Девушка дернулась и открыла глаза.

Быстро оценив обстановку — Лия, как я часто называла ее, — заходясь кашлем то ли от дыма, то ли от долгих криков под пытками — обшаривала тела наших родителей.

Найдя наконец искомое — она ползком вернулась ко мне, держа в зубах что-то вроде школьной указки. Также ползком — мы проделали половину пути до выхода, а дальше бушевал такой яркий огонь, что приблизиться к дверям не представлялось возможным.

Офелия с трудом поднялась на дрожащие после судорог ноги. — Когда я скажу, Тиш, — беги к выходу, меня не жди — сказала она серьезно, я в ответ только молча кивнула.

— Агуаменти — произнесла сестра и нас, по очереди — окатило ледяной водой.

— Бомбарда! — дверь вместе с дверной коробкой и часть стены — буквально вынесло на ступени крыльца. — Бежим! — крикнула она и мы рванули в образовавшуюся пробоину, не обращая уже внимания на взревевшее, с утроенной силой, пламя.

На ступенях я замешкалась из-за нагромождения обломков, преграждавших мне путь, и бежавшая позади меня сестра — буквально вытолкнула меня собой, отчего мы обе покатились кубарем по глубокому февральскому снегу.

А в следующую секунду крыша дома с громким треском — обвалилась, погребая под собой тела наших родителей. Ужас произошедшего, наконец-то догнал меня и, уткнувшись лицом в теплый живот сестры — я разрыдалась, по-детски всхлипывая и размазывая слезы по лицу черными от сажи ладошками...

Мы так и стояли босые, в одних сорочках, завороженно глядя, как огонь пожирает все, что было нам дорого. Совершенно одни под холодным и равнодушным чернильным небом.

* * *

Пожарную бригаду, вероятно, вызвали соседи. А следом за ними прибыла и неотложка.

Волшебную палочку отца Офелия, кажется, обронила, когда выталкивала меня из горящего дома. И скорее всего она либо сгорела, вместе с домом, либо осталась лежать где-то в снегу, среди обгорелых руин.

Сестре было почти 15 лет и мы с ней были совсем не похожи. Лия была папина дочка — пухленькая невысокая блондинка с мягкими чертами лица и мягким, подстать внешности, характером, а я была полной ее противоположностью — худая до прозрачности жгучая брюнетка, с колким взглядом и колючим характером.

Бледная как утопленница, с холодными серо-голубыми глазами на породистом лице — я так сильно отличалась от сестры, что заподозрить наше родство, не зная, что мы родные сестры, — не смог бы наверное никто.

Поскольку наши родители были недавними эмигрантами — родни в Великобритании у нас не оказалось, а искать наших родственников по материнской линии где-то в Румынии — никто, скорее всего, не собирался.

Отец, хоть и был Британцем по крови, но почти всю жизнь пробыл в иммиграции и все связи с родней, если таковая когда-то и была — окончательно разорвал задолго до возвращения на историческую родину.

Мы с сестрой были билингвами и между собой общались исключительно на румынском, к неудовольствию следователей, занимавшихся расследованием возможного поджога.

Но именно наше двуязычие позволяло нам ускользать от неудобных вопросов — всегда можно было сделать вид, что ты не понимаешь английского...

Пока шло следствие и нам восстанавливали документы — мы находились в какой-то детской больнице, название которой я не запомнила. Все же некоторое количество ожогов и сильное переохлаждение — дали о себе знать. Я валялась с температурой и сильным кашлем, минимум дня три, сестра тоже не выглядела здоровой.

Потом были похороны родителей, на которых присутствовать позволили только сестре, а меня сочли слишком юной для подобного действа, учитывая обстоятельства. Офелия почти не плакала, но и практически не разговаривала после произошедшего.

Будь я чуть внимательнее — может бы и заметила в этом какой-то тревожный звоночек, но мы лежали в разных палатах и виделись едва ли несколько минут в день, в общей столовой.

Я знала, что Офелию, в силу возраста, чаще моего опрашивали полицейские относительно обстоятельств пожара, но не думала, что ее все это так сломает морально...