Семейное дело (джен)

Чья-то пятерня сгребла Дина за многострадальный затылок и резко запрокинула ему голову. Одновременно в горло уткнулось длинное, холодное, очевидно металлическое.

Тут же грянул выстрел.

Державший Дина вздрогнул, как от удара, и сильнее вцепился ему в густую шевелюру. Шею мальчика обожгло огнем, по ней потекло что-то горячее.

Дин оцепенел от ужаса. Ситуация изменилась так быстро и страшно, что он еще и растерялся. Значит, все это не дурацкий розыгрыш одноклассников, значит, его не в шутку, а на самом деле похитили, на самом деле грозят перерезать горло. Значит… что ему делать?

Ничего не приходило в голову. Оставалось единственное — крепиться, чтобы никто не сказал, что сын шерифа со страху перед смертью обмочился, как младенец.

Дин сморгнул слезы, выступившие от боли, и снизу вверх посмотрел на перевернутое лицо над ним. Неизвестное, это сразу понятно, смуглое и бескровное, с просинью густой щетины почти до глаз. Из крупной дырки посреди лба медленно капала черно-красная жижа — прямо на Дина.

Над его головой раздалось:

— Винчестер.

Незнакомый голос звучал высоко и нервно, едва ли не визгливо.

Дин удивился: ведь в руках у отца был армейский кольт.

— Демон. Ты кто? — речь отца вдруг стала изумительно резкой.

— Оробас.

— Не трогай его.

— Стой! Брось пушку!

— Стою. Видишь? Опустил. Могу вообще убрать.

— Ни с места, я сказал!

— Ладно, как скажешь. Дин, ты как?

— Папа… — Дин едва выдавил пару слогов. Он не привык к прикосновению металла: только недавно попробовал бриться, лицо и шея были детские, нежные, легко царапающиеся. Он затаил дыхание, стараясь не дернуться и даже не сглотнуть, чтобы лезвие, которое уже прорезало ему кожу, не вошло глубже.

Нависший Оробас угрожающе встряхнул его:

— Заткнись!

Отец продолжал тем же холодно-давящим тоном:

— Старое имя. Как ты уцелел?

— Скрылся! Как еще можно было в том бардаке, что вы устроили в аду и на небесах?

— Чего ты хочешь? Зачем звал?

— Твою голову на блюде.

— Считай, получил. Подойди и возьми. Не прячься за парня и иди ко мне. Или боишься?

— Смертного?! Щаз узнаешь, как я тебя боюсь! — Смуглый тип высвободил голову Дина, но лезвие не убрал. Дин осторожно опустил подбородок и изо всех сил постарался незаметно и как можно дальше отодвинуться от вжимающегося в шею оружия.

Он не видел, что делает за его спиной похититель, но видел, что отец пошатнулся и отступил на пару шагов, будто от ураганного ветра. Потом выправился, тряхнул неровно остриженным ворохом полуседых волос:

— Что, не действует? Думал, придешь и возьмешь меня своими тухлыми штучками? Заржавел ты в своем логове… где ты там прятался — в яйце? в ракушке? Или, как глист, в дерьмо мамонта зарылся?

Стоящий за спиной Дина человек — или… не человек? ведь он же не умер после выстрела в лоб! — зарычал по-звериному.

— Хочешь меня? Подходи. Кусаться не буду. Смотри, я даже оружие кину. — Сэм медленно наклонился и уложил пистолет на бетонный пол. Убрал обе руки за спину. — К безоружному даже дрисло типа тебя не побоится подойти, да? Или ты привык по мышиным норам тыриться, пока остальные дела делают? Запсотился — не найти. Ты же и от Кроули свинтил, так ведь? Хорошо мы тебя напугали, что ты полвека под корягой ховался, с жабами ебался! Ну, выходи, покажи себя, я тебя под лупой не разгляжу, перхоть подзалупная.

Невзирая на ужас и удивление, Дин заметил: отец подначивает противника издёвками, нажимая на те же слабые точки, которые вчера заставили Дина попробовать неизвестное, но сильнодействующее пойло Итана. Но в каких выражениях! Дин не подозревал, что его отец вообще знает что-то подобное. Пару-тройку слов Дин не понял и решил запомнить, чтобы выяснить потом.

Оробас наконец оторвался от Дина, шагнул к отцу. Перед мальчиком качнулась замызганная спина, в руке на отлете — узкий нож, который только что вдавливался в его шею.

Похититель угрожающе вытянул оружие, пошел на отца и вдруг болезненно ойкнул, остановился, выронил нож, схватился за локоть и прижал его к груди. Пахнуло серным смрадом.

Явно расслабляясь, Сэм проговорил:

— Блюдо отменяется, — он вынул руки из-за спины и показал вверх. Потом зафиксировал намертво джойстик дрона, которым манипулировал не глядя, положил на пол и оттолкнул ногой подальше, в сторону ворот.

Дин вслед за Оробасом поднял глаза. Над ними тихо парил дрон с диковинным сооружением в лапах: обруч немалого диаметра, обтянутый сетчатой полупрозрачной тканью (до невероятия похожей на любимые мамины шторы из гостевой комнаты), на которой по кругу извивались непонятные закорючки. В круг была вписана пятиугольная звезда, тоже с какими-то знаками снаружи и внутри.

Оробас попробовал подпрыгнуть, не достал до дрона и его груза, приземляясь, переступил и зашипел — очевидно, его снова обожгло.

Он повернулся к Дину, сделал движение к нему и опять остановился, сжимая и разжимая пальцы, подобно когтям. Три шага между ним и его пленником были непреодолимы.

— Что это?!

— Небольшая импровизация. Ты же не думал, что я приду неподготовленным? Прыгну очертя голову прямо к тебе в лапы? Или думал? Впрочем, пофиг.

Сэм подобрал и спрятал в кобуру пистолет. По дуге, не приближаясь, он аккуратно обогнул напрасно злобствующего под демонской ловушкой Оробаса и подошел к сыну. Легким движением провел по его шее, стирая кровь, осмотрел рану — как и надеялся, царапина, и уже не кровит.

— Ничего, все хорошо, все будет нормально, ничего-ничего, все в порядке, — успокаивающе бормотал он, срезая с Дина лоскуты упаковочной ленты и старательно не поворачиваясь спиной к Оробасу. Под липучкой руки Дина были скованы, пришлось еще искать ключ от наручников в кармане. Целых несколько секунд.

Пальцы дрожали. Сэм старался контролировать себя, быть спокойным, как все эти годы, чтобы не напугать мальчика.

Осознание, что на его сына так внезапно обрушилось его прошлое, страшное, горькое, забытое и похороненное, что демон угрожал его единственному долгожданному ребенку, разбудило все его страхи… которые всегда достигали болезненной степени. И всегда оправданно. Кроме того, теперь он… теперь он живет сам, без Дина, без Каса, Джека, без друзей и охотников и может надеяться только на себя. Полных двадцать пять лет без Дина. Все эти годы он справлялся — правда, надо признать, никто из нелюдей и не накидывался на него, и он сам старался отгородиться от криминальных новостей сверхъестественного мира, — справится и сейчас. Всего-то — один демон. Уже пойманный в ловушку и практически безвредный. А порез на шее сына заживет. И шрама не останется. На юном теле раны зарастают быстро — он-то знает.

— Вот так вот, держись, молодец, нажимай здесь, — Сэм прижал пальцы сына к порезу, чтобы не дать разойтись краям… и чтобы отвлечь ребенка от происходящего.

Пока он возился, осматривая мальчика и вспоминая старые навыки, разум лихорадочно работал, и в конце концов части паззла сложились в его голове в правильную картинку. Очень красиво, очень по-винчестерски — заставить нечисть воевать на их стороне против нечисти. Сэм улыбнулся своим мыслям, и воодушевленный Дин выбрал этот момент, чтобы начать разбор происшествия:

— Батя, что…?

— Не сейчас, сынок. Всё потом. Держись у меня за спиной.

— Да, сэр, — отозвался послушный сын.

Отец повернулся к Оробасу, который топтался на одном месте, под кругом с каракулями:

— Так что, теперь поговорим, демон? Еще раз: зачем ты меня заманивал? Ты хорошо постарался, чтобы я прибежал к тебе. Зачем? Только не рассказывай, что 30 лет назад мы прихлопнули твоего любимого скунса и ты наконец очнулся отомстить — не поверю. Или что случайно наткнулся на моего сына — не поверю еще сильнее.

— Думаешь, эта херобора будет висеть надо мной вечно? Видно, что она уже опустилась ниже. Скоро я ее достану. — Оробас вдумчиво созерцал дрон с матерчатым обручем.

Дину тоже так показалось. Он осмелился открыть рот:

— Батя, если кончится батарейка у дрона? Что мы будем делать?

Ответил Оробас:

— Вы — умирать. Я раздеру вас по суставам и мясо скормлю крысам.

— Мы уйдем отсюда раньше, не волнуйся, — невозмутимо перебил его отец.

— Да-а-а, — зарычал демон, — идите! Бегите! Быстро бегите! Я пойду по вашим следам и убью всех, кого встречу, до последней кошки. Я сожгу твой дом, я сожгу твою улицу, я сожгу твой город, всех до одного — в угли, в пыль, в пепел обращу и солью посыплю. Ты наконец сдохнешь, охотник, сгоришь и попадешь ко мне в ад. И там я буду мучить тебя. Бесконечно! — Он оскалился в безумной гримасе.

Слушать его было буквально тяжело. Не от страха — Дин не мог по-настоящему поверить, что с ним или отцом случится что-то действительно чудовищное, такое, что сейчас описывал демон. Ведь ничего подобного на самом деле не может быть, не бывает. Ведь Дин не заслужил этого!

Тяжело было от ненависти, тупой, бессмысленной злобы, почти зримо истекавшей от смуглолицего.

Между тем он оживился:

— Или нет. Я вселюсь в твоего пащенка и буду наблюдать, как ты сомневаешься в нем. Потом ты его забоишься и придумаешь защиту от него. Станешь обороняться от своего ненаглядного сыночка. Я буду годами дразнить тебя неизвестностью, а когда ты поверишь, что меня в нем нет, вот тут я убью всех около тебя, и ты будешь на это смотреть и ничего — совсем ничего! — не сумеешь сделать. А потом я убью и тебя — оторву голову и принесу мерзавке Ровене! Твой мальчишка тоже пойдет в ад жи… — Демон вдруг осекся.

Дин заморгал от удивления. Он и не заметил, как отец переместился почти вплотную к переминающемуся на месте Оробасу и навис над ним — рослый, огромный и… грозный. Длинная тень Сэма упала на демона и будто придавила его — тот сильно сжался, обхватил себя руками и прекратил изрыгать отвратительные слова.

В голове у Дина заметались обрывки мыслей — слишком много, слишком разные и все сразу. И вдруг ясно пробилась одна: его пожилого, мирного, мягкосердечного отца боится неуязвимая тварь — демон, которого нельзя убить выстрелом в упор. Боится до дрожи, до онемения!

Его отец всегда был уравновешенным и вежливым человеком. Он никогда не повышал голос на Дина и его друзей, не злился, почти никогда его не ругал… очень уж сильно, даже когда они с мальчишками в морозную ночь целиком облепили мокрой ватой коллекционное авто мэра, а тот поутру пытался отодрать примерзшие комки стамеской, поцарапал полировку, и отцу пришлось заплатить за перекраску мэрской машины; даже когда старшеклассники развинтили всю мебель в школе и смонтировали ее в перевернутом виде, так что остальные, войдя в здание, внезапно потеряли ориентацию (и весь учебный день). Вместе с учителями и своими помощниками отец два дня возвращал школу к нормальной гравитации, но Дин видел, как он посмеивался, и возмущение директора ушло в пустоту — никого не наказали, хотя когда отец дознался, кто это сделал — конечно, несколько олухов — больше сил, чем мозгов — из позапрошлого выпускного класса, — то устроил им выволочку, которую Дин хорошо слышал, потому что отец собрал олухов в гостиной их дома. Единственный раз, когда отец показался сердитым и обеспокоенным, случился недели через две после Хеллоуина, когда он застал около школы машину, из багажника которой торчала рука — конечно, бутафорская, для хеллоуинского розыгрыша — Итан просто решил его растянуть подольше. Тогда отец крупно поговорил с ним прямо рядом с этой рукой, никто не слышал, о чем, но Итану было явно неуютно — он вертелся, краснел и сжег бутафорию тут же, около машины.

Дин знал, что подчиненные подшучивали над выдержкой отца и поговаривали, что ему стоит сменить фамилию с Уокера на Слипера, но он спокойно распоряжался ими и никому в голову не приходило нарушить или оспорить его приказания, а горожане раз за разом выбирали отца шерифом, потому что при всем его благодушии и даже снисходительности, особенно к проделкам молодежи, в городе царил порядок, мир и покой. Так что когда однажды под Рождество газета графства опубликовала карикатуру, где отец, словно Санта в форме шерифа, раздавал подарки, все приняли это за достойную похвалу, и лишь сам отец был чем-то недоволен.

Никогда раньше Дин не видел его таким пугающим. Он вдруг понял, что вообще никогда раньше не видел этого мужчину — не добродушного горожанина в возрасте, не любящего папу, но бойца… героя. И это стало для Дина еще одним, наверное, самым сильным потрясением среди сегодняшних передряг.

А тот неизвестный, что не умер от прямого выстрела в лоб и только что угрожал им, разом уменьшился. Съежился, как и страх перед ним.

Отец достал широкий остромордый нож с зазубринами на обухе. Повертел в солнечном свету — зеркальные отблески промелькнули по лицу Оробаса. На клинке явственно темнели какие-то то ли клейма, то ли узоры.

— Видишь этот нож? Знаешь, что им можно? Нет, конечно, не знаешь: никто из демонов, кто его видел, не вернулся в ад и не рассказал.⁽¹⁾ Как только я всажу его в тебя — а я непременно это сделаю, — умрет не твой сосуд, а ты сам. Навечно.

— Если я умру, ты ничего не узнаешь. — Демон уже растерял напор и агрессию, но не утратил наглости.

— Возможно. Но, во-первых, я смогу обойтись и без твоей бесценной инфы, а во-вторых, демоном меньше — уже хорошо. А ты умрешь. Навсегда. Но если расскажешь, обещаю тебя не убивать. Ну, поговорим?

— Чеши.

— Кто тебе помог? Кто навел на меня? Кто указал на мальчика?

Демон хрюкнул от смеха.

— Думаешь, спрятался от нас? Думал, мы тебя не найдем? Мы тебя чуем! Ты же пахнешь преисподней, охотник! Ад из тебя никогда не выветрится. Он у тебя в крови! А еще у этой лярвы все твои прыжки и финты записаны, всё как на ладони — она их при себе держит, в тайном кабинете. Тоже дура думает, что в аду могут быть секреты.

— Это ты про кого так? — наморщил лоб отец.

— Про шотланскую шлюху, про кого.

— Эй, ты хочешь сказать, что сама Ровена послала тебя за мной?

— А ты как думаешь, охотник?

— Думаю, что ты врешь, как все демоны. Хочешь, чтобы я проверил остроту ножа на твоей шкуре? Он не затупился. Отвечай!

— Нет, не рыжая потаскуха. Я взял твое дело из ее «секретки». Как два пальца об асфальт… — Демон сплюнул. — Шалава всегда шалашовкой останется.

— Что еще украл? Что еще там было в ее «секретке»?

— Ничего. Нет, я не вру, не сойти мне с места, ничего не было. Я бы забрал, но нечего. Вы у нее последняя тайна.

— Ясно, дальше. Почему сейчас? Не тридцать лет назад, не двадцать, не завтра, а сейчас? Что там у вас происходит?

— Потому что мне остоебела эта блядища вавилонская Ровена! Какое право имеет эта гребаная клуша командовать нами?! Она и королевой-то стала, потому что помогла вам, Винчестерам! Потому что вы ее сюда отправили.

— Ну, какие-то наследственные права после Кроули у нее все ж таки есть.

— Насрать мне на права. Есть одно право — силы! И когда вас не будет, мальчики, — последнее прозвучало подчеркнуто издевательски, — все ее права кончатся.

— Что тогда будет с ней?

— Вам-то уже будет все равно, так ведь? — Демон ухмыльнулся. — В муху превращу. На цепь посажу. В бочке засолю. Из костей зубочистку сделаю. Все, что захочу! Моя настанет власть.

Отец громко спросил, глядя на Оробаса:

— Тебе хорошо было слышно?

Дин кивнул: конечно, как такое не расслышать. Но отец, похоже, обращался не к нему.

Из пустоты отозвался резкий женский голосок:

— Ясно и отчетливо, Самюэл.

— Тогда я изгоняю его.

Сэм вынул из нагрудного кармашка коммуникатор, отключил громкую связь и пояснил:

— У меня Ровена в быстром наборе. Коммы много раз заменял, а номер не трогал. Вот проверил.

Достав фляжку и окропив из нее пол под обручем (демон взвизгивал, когда на него попадали капли), он начал торжественно произносить какие-то непонятные слова:

— Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii…

Демон затрясся, упал на колени, от его рук, которыми он оперся о влажный бетон, пошел подниматься дым. Он выкрикивал, почти заглушая отца:

— Хватит! Не надо! Я уйду! Я сам уйду, отпусти меня! Только не туда… Я тебе всё отдам…

Сэм неумолимо выговаривал:

—…quem inferi tremunt, cui Virtutes caelorum et Potestates et Dominationes subjectae sunt; quem Cherubim et Seraphim indefessis vocibus laudant, dicentes: Sanctus, Sanctus, Sanctus…

По пустому помещению заметались ветерки, слишком холодные для сегодняшней погоды, завились столбом, так что дрона под потолком потряхивало.

Дин следил за происходящим во все глаза и не верил тому, что видел. Смуглый демон корчился, не сходя с места, царапал горло, вопил и так мучительно стонал, что мальчику стало его жалко. Наконец после слов «Ab insidiis diaboli, libera nos, Domine», когда отец снова окропил его водой из фляжки, он задрал голову и взвыл. Знаки над ним полыхнули и прогорели насквозь, ткань обуглилась и свернулась, обруч перекосился в лапах дрона, затем упал. Изо рта вылилась струя черного дыма и, сужаясь, уползла в трещину рассевшегося бетона.

Тело завалилось набок, содрогнулось и распласталось, деревянно разбросав руки и ноги.

Настала тишина. Звенящая, как зудение комара.

Дин всем телом ощутил, как ему полегчало. Показалось, что сняли отягощение после вирттренировок, давящий груз, который стал заметен, только когда исчез.

На полу лежал несомненный труп. Десять минут назад он ревел и рычал, угрожал им обоим и чуть не зарезал Дина, а сейчас он валялся, словно оборванная марионетка, изломанной грудой, и ничего не напоминало в нем о жизни.

Дин впервые увидел мертвеца так близко и по-настоящему, не в виртуале. Было любопытно… и противно одновременно. Его потянуло рассмотреть всё подробно: разглядеть, как мутнеют глаза, проследить, как расслабляются натянутые мышцы, почуять, чем пахнет последний выдох, — понять, как живое стало неживым. Дин поймал себя на этом странном и отвратительном желании, и жёлчь подкатила к горлу. Его затошнило и захотелось уйти.

Но отец все еще стоял над трупом человека, которого лишил жизни несколькими фразами на незнакомом языке, тяжело дышал, как после марафона в августе, и, похоже, никуда не собирался.

— Почему мы не уходим, батя?

— Ждем Ровену.

1) Автор помнит, что нож Руби расплавился. Но персонажу, который черт знает где шатался, это не известно. Ему можно показать любой.

Вернуться к тексту