Без гнева и пристрастия (гет)

Гермиона свернулась в клубок в большом кресле, стоящем в спальне Драко. Рон определенно сейчас обвинил бы ее в «братании с врагом». И приходилось признать, что мысли Рона о Малфое занимали ее гораздо больше своих собственных.

Сама Гермиона о Драко не думала. Вообще. Ни одной секунды не тратила, чтобы определить, для чего ей эти отношения, и кто такой для нее Малфой. Просто проводила с ним время. Смеялась его шуткам, улыбалась комплиментам, отвечала на поцелуи и уступала его страсти. Никогда не позволяя себе даже вспоминать о том, что было раньше. Надменный слизеринец и красивый целитель из отделения созданных травм просто носили одно имя. И больше не имели между собой ничего общего.

В приоткрытую дверь Гермионе была видна гостиная и камин, возле которого на коленях стоял Драко. Он объяснял матери, почему сейчас не может принять гостей. Не упоминая имени Гермионы.

Вернувшись в спальню, Драко принял самый виноватый вид. Гермиона лишь улыбнулась.

— Ничего не надо говорить. Ерунда.

Драко внимательно смотрел на нее: было бы логично, если бы она злилась. Мать сейчас выложила то, что не нужно было знать Гермионе. Нарцисса настойчиво говорила о его свадьбе, его прекрасной невесте и совершенно некстати обмолвилась, что ходят слухи о его романе с грязнокровкой, а ему пришлось клятвенно заверять, что так низко он упасть не мог. Но Гермиона и бровью не повела, сидела, поджав под себя длинные ноги, безмятежная и прекрасная.

— Ты всегда такая красивая, — улыбнулся он, — и соблазнительная, — он приблизился к ней, — и совсем не сердишься. Тебе абсолютно все равно? — Драко сел возле нее на пол.

— Разве это не одно из условий наших отношений? — Гермиона коснулась его волос. От ее прикосновения по спине пробежали мурашки. — Ты же не вчера обзавелся невестой и твердыми принципами касательно магглов.

Драко молчал, сейчас для него существовали лишь ее тонкие пальцы, перебиравшие его волосы. От воспоминания об условиях хотелось избавиться. Как, впрочем, и от самих условий. Их было два: никаких совместных планов и никаких упоминаний об Уизли. И Гермиона соблюдала эти правила так хорошо, что Драко иногда хотелось кричать.

Было нечестно и эгоистично добиваться ее любви, он же знал, что его семья никогда не позволит ему появляться с ней открыто, и знал, что никогда не пойдет против них. Знал, что его свадьба — вопрос времени, и довольно короткого, знал, что все, что сможет дать Гермионе, — место любовницы. Но, откровенно говоря, Драко не считал это такой уж ужасной долей. После победы волшебного мальчика Поттера Драко остался подающим большие надежды молодым человеком из хорошей семьи. Его отец снова приобрел влияние, да и сам Драко не терял времени даром. Пожалуй, стать его любовницей было выгоднее, чем женой Уизли.

Драко состроил презрительную гримасу при воспоминании: «самый молодой глава отряда авроров, бесстрашный защитник общественного покоя», — так писали об Уизли в «Пророке», как раньше писали о «надежде магического мира, избранном мальчике, Гарри Поттере». О Драко газеты не упоминали, но он прекрасно знал, что в его гостиную влезла бы вся квартирка, где обитали Рон и Гермиона.

Он поднял глаза: Гермиона мечтательно смотрела прямо перед собой. Драко хотелось бы влюбить ее в себя, заставить нуждаться в нем, видеть в ее глазах не молчаливую покорность судьбе и не мимолетное увлечение страстью, а то, что он лет десять назад увидел, когда она следила за нескладной фигурой, игравшей роль вратаря гриффиндорцев. Это было нечестно, но ужасно заманчиво.

Драко изучал лицо Гермионы, ее пальцы продолжали перебирать его волосы, она была в его спальне, одетая только в его рубашку; всего несколько минут назад она была в его объятьях, но это ровно ничего не значило. Она смотрела куда-то внутрь себя, наверняка, тем самым взглядом, о котором он мечтал, и видела только дурацкого Уизли с его наглорыжей башкой.

— Как зовут твою невесту? — спросила она вдруг.

Драко удивленно приподнял бровь:

— Астория. Астория Гринграсс.

— Династический брак?

— Вроде того. Но она милая, — Драко ухмыльнулся. — Молода, красива и умна. Не в том смысле, как ты, но зато нравится моей матери.

Гермиона рассмеялась. Драко улыбнулся в ответ. «Что же, она еще вполне может согласиться на мои условия, — подумал он, — когда ей надоедят её».

Гермиона вспомнила миссис Уизли. Ее добродушное лицо и мягкие руки. Ее шумные завтраки и ласковые прощания. Ее теплые свитера и сладкие запахи. И то, что Молли было совершенно все равно, кем были родители Гермионы. Ведь Гермиона любила ее сына.

* * *

— Рональд Уизли! Я все вижу! Дай бедной девочке нормально поесть, она же только приехала.

— Только приехала? Она уже час здесь, а ты не даешь нам даже поговорить!

— Ооо! — Молли Уизли подняла глаза к потолку. — Никак не могу понять, почему тебе надо обязательно разговаривать в самых темных углах дома и почему после этих разговоров у тебя такой вид, будто ты в одиночку победил сотню гигантских пауков, а у Гермионы — как будто она у этих пауков была жертвой. Что, нечего ответить, Рональд? — Молли, прищурившись, смотрела на своего красного, как рак, младшего сына. — Вот отдохнет, и можешь разговаривать свои разговоры.

Разговоры… А они ведь, правда, просто говорили, спрятавшись вдвоем в углу возле чулана. Смотрели друг другу в глаза и говорили обо всем. Рон закрывал Гермиону своим телом, опираясь руками о стену над ее головой, низко наклонялся и почти касался губами ее уха:

— Я придумал представить Министерству упыря вместо себя. Папа и Фред согласились помочь. Скажем всем, что я страшно болен обсыпным лишаем и не могу продолжать учебу.

— Отлично. Ну, а когда тебе придет время исцелиться?

— Может, к тому моменту это будет не так уж важно? И вообще, тяжелая форма заболевания и все такое…

— А если они захотят показать тебя, в смысле, его, знахарям?

Рон не успел ответить, его прервал чей-то насмешливый вопрос:

— Что это вы тут делаете?

Рон повернул голову и прижался ближе к Гермионе, закрывая ее от чужого взгляда.

— Я бьюсь головой о стену, Фред. Я страдаю. Я самый несчастный в мире человек: ни секунды не могу побыть без надзора. Будь милосердным, оставь меня.

— Но, братик, во-первых, я Джордж, а во-вторых, как я могу тебя бросить тут одного, снедаемого отчаянием? — проворковал близнец, но, оценив выражение лица Рона, приближаться не стал.

Гермиона стояла в кольце из стены и тела Рона и молчала. Пряча ее от брата, Рон прижался так близко, что голова закружилась от запаха его кожи. Щекой она касалась его груди, и больше всего хотелось, чтобы не существовало ничего кроме Рона и ее. Гермиона с сожалением подумала, что сейчас все исчезнет.

— Джордж, уже пора ужинать? — тихо спросила она.

Джордж вдруг словно устыдился своей бестактности и так же тихо ответил:

— Ну да. Прости, брат, — Джордж поспешно отвернулся и пошел в сторону кухни.

* * *

Рон коснулся темной стены. Угол за чуланом. Наверное, это ужасно, что для него самое главное место в доме — это темный угол рядом с дверью в кладовку. Ему почудился запах Гермиониного шампуня.

— Опять бьешься головой о стену?

— Что-то вроде того.

— А каждый день обходишь места, где вы целовались детьми?

Рон резко повернулся к брату.

— Джордж! Мне нужно сочувствие. В этом доме может хоть кто-нибудь мне посочувствовать?! — закричал он. — А не повторить в очередной раз, что я идиот?

Джордж выглядел озадаченным.

— Рон… Ну… ты же, в конце концов, по-идиотски поступил.

Рон взвыл и прижался лбом к стене.

Он никогда не целовал ее в этом углу. За все время, что они были вместе в Норе, он поцеловал ее только один раз. В своей комнате.

* * *

Рон стоял в одних трусах и осматривал, что осталось чистого из его вещей. Он слышал, что кто-то открыл дверь. Не поворачиваясь, крикнул:

— Мама, я уже иду.

— Не очень-то похоже, — сказала на это Гермиона.

— Гермиона!!! — Рон резко развернулся. — Закрой глаза! Я же не одет!

Она рассмеялась. Но глаза послушно закрыла:

— Мне велено передать, что из-за тебя толпа ужасно важных и занятых людей рискует опоздать на работу, — Гермиона осторожно шагнула к нему. — Еще я хотела сказать, — она сделал второй шаг. Рон с опаской смотрел, как трудно ей сохранять равновесие в незнакомой комнате с закрытыми глазами, — когда приедет Гарри, — снова шаг, — у нас будет еще меньше времени, чтобы…

И тут Гермиона налетела прямо на его рюкзак

— О черт, осторожно! — Рон бросился к девушке, но итог остался плачевен: они оба оказались на полу.

Она рассмеялась и открыла глаза. Он смотрел в них, держал ее в объятьях и, неожиданно даже для себя, поцеловал.