Без гнева и пристрастия (гет)

Он смотрел и молчал. Видел ее перед глазами и молчал. Не мог отвести взгляда от ее лица и вьющихся волос и молчал. Она улыбалась. Не ему. Больше не ему.

Детское презрение к Малфою сменилось ревностью и печалью. Теперь ее смешил Драко Малфой, а не он. И он сам виноват.

Рон не мог с точностью вспомнить, когда это случилось, но он помнил, как сам хлопнул дверью, перед этим наговорив кучу гадостей. И все из-за обжигающей ревности.

Это было невыносимо — быть с ней и каждый день чувствовать, как она ускользает. Держать ее за руку и представлять, как она этой рукой касается кого-то другого, как кому-то другому предназначены ее взгляды, улыбки, слова. Он так боялся, что она уйдет, что всегда хотел успеть быть во всем первым. Не перейти ту грань, за которой его бы без нее уже не существовало, не дать ей сделать ему больно.

Он хлопнул дверью и ушел, а она за ним не побежала. Как не побежала тогда, семь лет назад, когда они искали крестражи.

Рон смотрел на ее профиль и вспоминал, как просыпался ночью в страхе, что ее нет рядом. Теперь отсутствие Гермионы в его постели было простой и понятной реальностью.

Он знал, если она заметит его, то быстро спрячет глаза и уйдет. Она никогда не заговаривала с ним после того случая.

* * *

Рон онемел, Гермиона потрясенно смотрела на него. Последним в их маленькой квартире прозвучал звон стекла. Рон швырнул на пол все их фотографии. Этот звук разорвал круг их нескончаемых криков.

А потом Гермиона, глядя на него сухими, покрасневшими глазами, устало сказала:

— Зачем? Мерлин, Рон! Зачем ты со мной живешь, если думаешь хотя бы половину того, что сказал? Каждый день мы завершаем градом упреков. Я устала от твоей глупой и беспочвенной ревности. И этих обвинений.

Он снова взвился, снова вспомнил, как на нее всегда смотрят другие, как она улыбается людям, снова подумал, что она ведь в любой момент может найти себе кого-то получше, чем Рон Уизли.

— Видимо, дело в том, что я идиот. И потому верил тебе. Ненавижу, грязнокровка! — он развернулся и вышел за дверь, не забыв громко хлопнуть ею.

Наутро у дверей «Норы» появились его вещи. Мать покачала головой:

— Из моих детей, Рон, ты самый большой дурак. Хотя и страшно талантливый.

— Спасибо.

— Тебе одному не досталось хоть какого-то упорства и веры в себя. Чего ты достиг?

Рон пожал плечами:

— Карьера не в счет, если я лишился благосклонности какой-то магглорожденной девки?

Молли ударила ладонью по столу:

— Ты вылетишь и из моей кухни, если я еще раз услышу подобное.

* * *

Драко что-то шепнул ей, и Гермиона покраснела. С Роном она никогда не краснела. Хохотала, вспыхивала страстью, шептала разную несусветицу в ответ, но не краснела. Не смущалась его.

Потом Малфой потерся щекой о ее щеку. И Рону захотелось умереть. Прошло три месяца с той ссоры, и не было ни одного дня, чтобы все в нем не рвалось от боли.

Драко давно заметил Уизли и мстительно возрадовался: обладать Гермионой само по себе было удовольствие, обладать на глазах когда-то счастливого соперника было сладостно вдвойне. Драко не волновала даже всегдашняя рассеянная улыбка, которой его одарила Гермиона. Какое ему дело до вечной отстраненности Грейнджер, если почти каждую ночь ее волосы щекочут его шею?

Сотни одинаковых дней, проходя мимо ординаторской больницы святого Мунго, где Гермиона разбирала истории болезни, читала, говорила, отсылала патронусов Уизли, Драко ждал. Подстраивая свой график под ее, проводя вместе ночные дежурства, он ставил ловушку, он был абсолютно уверен, что Уизли не выдержит и сам все испортит, как портил еще в школе, одной фразой разрушая в их отношениях все, что Гермиона создавала.

Драко бросил на Рона косой взгляд, тот был бледен и нервно сжимал кулаки. «Представляешь, гаденыш, как я касаюсь ее, как скользят ее руки вдоль моего тела, как рассыпаются ее волосы по подушкам. Завидуешь, мучаешься. Ничего, я ведь тоже страшно бесился от того, как ты держал ее за руку и как разглядывал небо, устроив свою рыжую голову на ее коленях, как каждый день уводил ее от меня».

— Давай ко мне? — Драко наклонился к Гермионе.

Она покачала головой:

— Я хочу зайти к Флер, и мне надо дооформить кое-что.

— Я подожду.

— Ты — чудо как терпелив.

«Даже не представляешь, насколько, звезда моя». Драко уже тысячу лет не ненавидел ее и также долго представлял ее в постели на месте своих подружек. Но ни в коем случае нельзя было дать ей это понять, а то умная головка мисс Грейнджер, пожалуй, догадается, что же именно стало с ней и Уизли.

Магией нельзя разрушить любовь, но можно парой заклятий посеять раздор в семье и на выходе получить одинокую и печальную ведьму, готовую искать утешение в чужих объятьях. Главное — вовремя подставить руки.

Гермиона проскользнула в сторону родильных палат. Дождавшись, когда она исчезнет из виду, Драко сделал шаг в сторону Рона, удержаться от завершающего удара он не мог.

— Уизли! Привет.

— Привет, — Рон равнодушно смотрел на Малфоя. Хотя очевидно, что единственным желанием Уизли было повалить бывшего однокурсника на пол и избить до полусмерти.

— Хочешь мне что-то сказать? — Драко наслаждался игрой, чувствуя себя безоговорочным победителем.

— О, нет. Только спросить, — Малфой приподнял бровь, Рон подошел к нему вплотную и почти прошептал: — Скажи мне, Малфой, теперь, когда она стонет под тобой, ты не вспоминаешь ее крики от заклятия «Круциатус»?

Гермионе хотелось хотя бы сегодня уйти пораньше. Утром у Флер родился ребенок, что означало приход в больницу святого Мунго всех Уизли, а у Гермионы, по-прежнему, не находилось сил быть рядом с их семьей. Даже когда Рона не было среди них, бесконечные рыжие головы, голубые глаза, веснушки — все напоминало о нем. Впрочем, вряд ли Гермиона нашла бы на свете место, которое о нем не напоминало. Тут она себе не лгала: Рон всегда был с ней, потому что она его никуда не отпускала. Даже в полной современного изящества квартире Малфоя.

И все же хотелось уйти поскорее, чтобы не встретить Рона. Не видеть и не томиться мучительно: помнит, любит, ревнует, хочет?

Гермиона зашла в палату, где дремала прекрасная белокурая Флер, бесшумно подошла к постели и оставила свой подарок малышу.

— Ты не дождешься остальных? — Флер улыбнулась, не открывая глаз.

— Ты же знаешь, что нет, — прошептала Гермиона.

— И знаю, что это совершенно неправильно. Но так и быть, отпущу.

— Спасибо, — Гермиона улыбнулась. — До завтра, Флер.

— До завтра, — благосклоно согласилась Флер, — но тебе все равно придется прослушать мою лекцию о любви.

— Обещаю, — Гермиона негромко рассмеялась и вышла из палаты.

Теперь главным было не столкнуться с кем-то из Уизли нос к носу в узком коридоре, потому что тогда сбежать бы не удалось. Она трусливо прокралась в общий холл и с быстротой молнии юркнула к лифтам.

— Тебе должно быть стыдно, — раздалось за спиной.

— О, Гарри, нет… — Гермионе захотелось расплакаться — его темную голову она как опасность не расценила — она обернулась.

— Я поздравила Флер. И у меня… у меня, действительно, много работы.

Гарри стоял прямо позади нее и морщил нос.

— Я не помню ни одного дня, когда у тебя было мало работы. Но раньше ты никогда позорно не скрывалась от проблем.

— Ну… Может, у меня не было проблем? Раньше я…эээ… раньше мне не доводилось общаться с такой большой семьей бросившего меня парня, например, — Гермиона виновато улыбнулась.

— Перестань, Гермиона, вам надо поговорить.

— Нет, это вам надо, чтобы мы поговорили, — резко ответила Гермиона —чувство вины мгновенно сменилось гневом. — Это бы решило кучу ваших проблем и ни одной нашей. Гарри, — добавила она уже мягче, — я ужасно люблю тебя, ужасно скучаю по нашим сборищам, но я не могу вечной тенью ждать, когда Рон созреет до разговора, до отношений со мной, до собственной силы. И, вообще, почему снова я?

— Ну, ты умнее? — Гарри развел руками, и она бы засмеялась, но все это было слишком грустно.

— Ерунда, он чертовски умный парень. Просто ему это не нужно. Не нужно быть со мной. Ведь, пойми, то, что он наговорил мне в сердцах, это ведь все-таки то, что он думает.

— Гермиона, да нет же…

Она прижала палец к губам Гарри:

— Я прошу тебя, не нужно. Мне, правда, лучше уйти до прихода всех. Ладно? Гарри, я обещаю тебе вернуться к этому разговору.

— А что в залог? — он улыбнулся.

— Клянусь всеми своими оценками, Гарри Поттер.

Гарри покачал головой, но послушно поцеловал ее в подставленную щеку и помахал рукой.

В лифте Гермиона выдохнула. Больше всего ей хотелось дождаться Рона, уткнуться носом в его грудь и услышать одну из его особенных фирменных глупостей. Но ее ждала еще пара незаполненных бланков и Драко Малфой. Драко глупостей не говорил, он был галантен, серьезен, чертовски мил и иногда позволял не помнить о Роне несколько часов.

Рон смотрел в окно без особой надежды увидеть на улице Гермиону, просто смотрел и вспоминал. Вспоминал, сколько раз ждал ее в этом холле после работы, вспоминал, как она появлялась из-за угловой стойки регистрационного поста и улыбалась ему. Он вздрогнул от прикосновения Гарри к его плечу.

— Ты уже здесь?

— Да. Видел Гермиону, — Гарри искоса взглянул на друга, пытаясь оценить его реакцию.

— Я тоже, — кивнул Рон.

— И что?

— Она была занята.

— Ну, она же работает здесь.

— Это была не совсем работа, — Рон грустно усмехнулся. — Она… она теперь встречается с Малфоем.

— С кем?! — Гарри, казалось, поперхнулся такой новостью.

— Ну, тот белобрысый парень, наш однокурсник, со Слизерина. Он еще…

— Я помню, кто такой Малфой! — Гарри почти кричал. — Как они могут встречаться?

— Я спросил его об этом, но несколько завуалировано.

— Ты ударил его в лицо или в живот? — усмехнулся Гарри.

— Я не стану портить то, что нравится Гермионе, — Рон сжал руку в кулак. — Я был фантастически сдержан и вежлив, учитывая обстоятельства.

— И что он ответил тебе?

— Ничего. Я не стал дожидаться ответа.

— А ты не хочешь спросить, о чем я говорил с ней?

— Нет. Если бы вы договорились о чем-нибудь стоящем, она бы стояла сейчас здесь. А она, — Рон кивнул головой за спину Гарри, — уходит.

Гермиона шла чуть впереди них. Ее пышные волосы были собраны в пучок, на ходу она расправляла воротник белой блузки. Глядя на свою бывшую девушку, Рон вдруг вспомнил, как однажды оторвал все до одной пуговицы на этой блузке. И как Гермиона потом, хохоча, заставляла его их пришивать.

* * *

Они сидели вдвоем на полу в их единственной комнате, между ними стояла швейная коробка.

— Нет уж, без магии, Рональд Уизли.

— Но, Гермиона, я же не умею! — он смотрел на нее с тревогой.

— О! Это базовый навык! Все маггловские мальчишки это умеют.

— Могу я поинтересоваться, мисс Грейнджер? — она только приподняла брови, услышав в его голосе угрозу. — Я надеюсь, вы проверяли это умение маггловских мальчишек без использования своих блузок? — она рассмеялась, и он был счастлив. Счастлив, потому что знал, что она принадлежит только ему.

* * *

Гарри отвлек его от созерцания Гермиониной спины:

— Она не выглядит очень счастливой.

Рон скорчил рожу, совсем как в детстве, когда комментировал походы Гермионы в библиотеку:

— Ну, знаешь, встречайся я с этим хорьком, я бы тоже не улыбался.

Рон проводил Гермиону взглядом до двери. Ужасно хотелось броситься за ней, схватить за руку и умолять:

— Не уходи!

Но он стоял и просто смотрел. Как когда-то смотрел, как ее уводит танцевать Крам.

Когда Гермиона скрылась за дверью служебного выхода, Рон повернулся к Гарри и вымученно улыбнулся:

— Вот и все. Могу сосредоточиться на общении с семьей.

— Я не могу тебя понять. Ты же любишь ее всю твою чертову жизнь! Она же уверяет, что тебе не нужны эти отношения.

— Если я отвечу тебе, ты обещаешь больше не возвращаться к этой теме?

Гарри кивнул, Рон вздохнул, слова давались с трудом:

— Все, что имеет для меня значение, — это Гермиона. Но я не смог сделать ее счастливой. Черт!.. Мы постоянно ругались, она плакала, я хлопал дверью. И все это… Короче, если с Малфоем она не плачет каждый вечер, то я очень рад. Практически счастлив. Могу даже поздравлять его с большими праздниками и изъявлять благодарность.

Гермиона свернулась в клубок в большом кресле, стоящем в спальне Драко. Рон определенно сейчас обвинил бы ее в «братании с врагом». И приходилось признать, что мысли Рона о Малфое занимали ее гораздо больше своих собственных.

Сама Гермиона о Драко не думала. Вообще. Ни одной секунды не тратила, чтобы определить, для чего ей эти отношения, и кто такой для нее Малфой. Просто проводила с ним время. Смеялась его шуткам, улыбалась комплиментам, отвечала на поцелуи и уступала его страсти. Никогда не позволяя себе даже вспоминать о том, что было раньше. Надменный слизеринец и красивый целитель из отделения созданных травм просто носили одно имя. И больше не имели между собой ничего общего.

В приоткрытую дверь Гермионе была видна гостиная и камин, возле которого на коленях стоял Драко. Он объяснял матери, почему сейчас не может принять гостей. Не упоминая имени Гермионы.

Вернувшись в спальню, Драко принял самый виноватый вид. Гермиона лишь улыбнулась.

— Ничего не надо говорить. Ерунда.

Драко внимательно смотрел на нее: было бы логично, если бы она злилась. Мать сейчас выложила то, что не нужно было знать Гермионе. Нарцисса настойчиво говорила о его свадьбе, его прекрасной невесте и совершенно некстати обмолвилась, что ходят слухи о его романе с грязнокровкой, а ему пришлось клятвенно заверять, что так низко он упасть не мог. Но Гермиона и бровью не повела, сидела, поджав под себя длинные ноги, безмятежная и прекрасная.

— Ты всегда такая красивая, — улыбнулся он, — и соблазнительная, — он приблизился к ней, — и совсем не сердишься. Тебе абсолютно все равно? — Драко сел возле нее на пол.

— Разве это не одно из условий наших отношений? — Гермиона коснулась его волос. От ее прикосновения по спине пробежали мурашки. — Ты же не вчера обзавелся невестой и твердыми принципами касательно магглов.

Драко молчал, сейчас для него существовали лишь ее тонкие пальцы, перебиравшие его волосы. От воспоминания об условиях хотелось избавиться. Как, впрочем, и от самих условий. Их было два: никаких совместных планов и никаких упоминаний об Уизли. И Гермиона соблюдала эти правила так хорошо, что Драко иногда хотелось кричать.

Было нечестно и эгоистично добиваться ее любви, он же знал, что его семья никогда не позволит ему появляться с ней открыто, и знал, что никогда не пойдет против них. Знал, что его свадьба — вопрос времени, и довольно короткого, знал, что все, что сможет дать Гермионе, — место любовницы. Но, откровенно говоря, Драко не считал это такой уж ужасной долей. После победы волшебного мальчика Поттера Драко остался подающим большие надежды молодым человеком из хорошей семьи. Его отец снова приобрел влияние, да и сам Драко не терял времени даром. Пожалуй, стать его любовницей было выгоднее, чем женой Уизли.

Драко состроил презрительную гримасу при воспоминании: «самый молодой глава отряда авроров, бесстрашный защитник общественного покоя», — так писали об Уизли в «Пророке», как раньше писали о «надежде магического мира, избранном мальчике, Гарри Поттере». О Драко газеты не упоминали, но он прекрасно знал, что в его гостиную влезла бы вся квартирка, где обитали Рон и Гермиона.

Он поднял глаза: Гермиона мечтательно смотрела прямо перед собой. Драко хотелось бы влюбить ее в себя, заставить нуждаться в нем, видеть в ее глазах не молчаливую покорность судьбе и не мимолетное увлечение страстью, а то, что он лет десять назад увидел, когда она следила за нескладной фигурой, игравшей роль вратаря гриффиндорцев. Это было нечестно, но ужасно заманчиво.

Драко изучал лицо Гермионы, ее пальцы продолжали перебирать его волосы, она была в его спальне, одетая только в его рубашку; всего несколько минут назад она была в его объятьях, но это ровно ничего не значило. Она смотрела куда-то внутрь себя, наверняка, тем самым взглядом, о котором он мечтал, и видела только дурацкого Уизли с его наглорыжей башкой.

— Как зовут твою невесту? — спросила она вдруг.

Драко удивленно приподнял бровь:

— Астория. Астория Гринграсс.

— Династический брак?

— Вроде того. Но она милая, — Драко ухмыльнулся. — Молода, красива и умна. Не в том смысле, как ты, но зато нравится моей матери.

Гермиона рассмеялась. Драко улыбнулся в ответ. «Что же, она еще вполне может согласиться на мои условия, — подумал он, — когда ей надоедят её».

Гермиона вспомнила миссис Уизли. Ее добродушное лицо и мягкие руки. Ее шумные завтраки и ласковые прощания. Ее теплые свитера и сладкие запахи. И то, что Молли было совершенно все равно, кем были родители Гермионы. Ведь Гермиона любила ее сына.

* * *

— Рональд Уизли! Я все вижу! Дай бедной девочке нормально поесть, она же только приехала.

— Только приехала? Она уже час здесь, а ты не даешь нам даже поговорить!

— Ооо! — Молли Уизли подняла глаза к потолку. — Никак не могу понять, почему тебе надо обязательно разговаривать в самых темных углах дома и почему после этих разговоров у тебя такой вид, будто ты в одиночку победил сотню гигантских пауков, а у Гермионы — как будто она у этих пауков была жертвой. Что, нечего ответить, Рональд? — Молли, прищурившись, смотрела на своего красного, как рак, младшего сына. — Вот отдохнет, и можешь разговаривать свои разговоры.

Разговоры… А они ведь, правда, просто говорили, спрятавшись вдвоем в углу возле чулана. Смотрели друг другу в глаза и говорили обо всем. Рон закрывал Гермиону своим телом, опираясь руками о стену над ее головой, низко наклонялся и почти касался губами ее уха:

— Я придумал представить Министерству упыря вместо себя. Папа и Фред согласились помочь. Скажем всем, что я страшно болен обсыпным лишаем и не могу продолжать учебу.

— Отлично. Ну, а когда тебе придет время исцелиться?

— Может, к тому моменту это будет не так уж важно? И вообще, тяжелая форма заболевания и все такое…

— А если они захотят показать тебя, в смысле, его, знахарям?

Рон не успел ответить, его прервал чей-то насмешливый вопрос:

— Что это вы тут делаете?

Рон повернул голову и прижался ближе к Гермионе, закрывая ее от чужого взгляда.

— Я бьюсь головой о стену, Фред. Я страдаю. Я самый несчастный в мире человек: ни секунды не могу побыть без надзора. Будь милосердным, оставь меня.

— Но, братик, во-первых, я Джордж, а во-вторых, как я могу тебя бросить тут одного, снедаемого отчаянием? — проворковал близнец, но, оценив выражение лица Рона, приближаться не стал.

Гермиона стояла в кольце из стены и тела Рона и молчала. Пряча ее от брата, Рон прижался так близко, что голова закружилась от запаха его кожи. Щекой она касалась его груди, и больше всего хотелось, чтобы не существовало ничего кроме Рона и ее. Гермиона с сожалением подумала, что сейчас все исчезнет.

— Джордж, уже пора ужинать? — тихо спросила она.

Джордж вдруг словно устыдился своей бестактности и так же тихо ответил:

— Ну да. Прости, брат, — Джордж поспешно отвернулся и пошел в сторону кухни.

* * *

Рон коснулся темной стены. Угол за чуланом. Наверное, это ужасно, что для него самое главное место в доме — это темный угол рядом с дверью в кладовку. Ему почудился запах Гермиониного шампуня.

— Опять бьешься головой о стену?

— Что-то вроде того.

— А каждый день обходишь места, где вы целовались детьми?

Рон резко повернулся к брату.

— Джордж! Мне нужно сочувствие. В этом доме может хоть кто-нибудь мне посочувствовать?! — закричал он. — А не повторить в очередной раз, что я идиот?

Джордж выглядел озадаченным.

— Рон… Ну… ты же, в конце концов, по-идиотски поступил.

Рон взвыл и прижался лбом к стене.

Он никогда не целовал ее в этом углу. За все время, что они были вместе в Норе, он поцеловал ее только один раз. В своей комнате.

* * *

Рон стоял в одних трусах и осматривал, что осталось чистого из его вещей. Он слышал, что кто-то открыл дверь. Не поворачиваясь, крикнул:

— Мама, я уже иду.

— Не очень-то похоже, — сказала на это Гермиона.

— Гермиона!!! — Рон резко развернулся. — Закрой глаза! Я же не одет!

Она рассмеялась. Но глаза послушно закрыла:

— Мне велено передать, что из-за тебя толпа ужасно важных и занятых людей рискует опоздать на работу, — Гермиона осторожно шагнула к нему. — Еще я хотела сказать, — она сделал второй шаг. Рон с опаской смотрел, как трудно ей сохранять равновесие в незнакомой комнате с закрытыми глазами, — когда приедет Гарри, — снова шаг, — у нас будет еще меньше времени, чтобы…

И тут Гермиона налетела прямо на его рюкзак

— О черт, осторожно! — Рон бросился к девушке, но итог остался плачевен: они оба оказались на полу.

Она рассмеялась и открыла глаза. Он смотрел в них, держал ее в объятьях и, неожиданно даже для себя, поцеловал.

— С Малфоем? Он же ненавидел ее! Он же был с пожирателями смерти! Он же!.. — возмущению Джинни не было предела.

Гарри сжал голову руками. Он чертовски ошибся, рассказав жене о подозрениях Рона. Гарри планировал услышать гневное опровержение, виноватое признание, но только не шквал ярости, направленный на Гермиону, но пролившийся на него. Кому бы пришло в голову, что лучшие подруги не делятся подобными вещами? Хотя, наблюдая за реакцией супруги, Гарри оставалось только восхищаться дальновидностью Гермионы.

— Променять моего брата на этого слизняка! Я немедленно должна все ей высказать!

Джинни метнулась из просторной кухни особняка на площади Гриммо наверх и на лестнице столкнулась с братом. Рон осторожно обхватил сестру за плечи и, удерживая ее, спросил Гарри:

— Ты что, вот так просто взял и сказал ей?

— Ну да, — Гарри беспомощно развел руками. — Я же не предполагал… Ты сам так спокойно об этом говорил…

— Просто я ожидал, что это случится.

— Да ну? — Джинни даже перестала сердиться. — И ты осознал, что так случится, до того, как он начал обзывать ее при каждой встречи, или сразу после?

— Сразу во время, — Рон удивленно посмотрел на друзей. — Это же было довольно очевидно. Ну, в Хогвартсе полно маглорожденных, и Малфой их просто игнорировал. Первое время я еще связывал это с тобой, Гарри. А потом он стал так на нее смотреть, всякий раз, — Рон поморщился, — хотелось дать ему в рожу.

Гарри с Джинни удивленно переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что Малфой всегда был влюблен в Гермиону? — переспросил Гарри.

— Не всегда. Это началось после Святочного бала. Как и все дерьмо в моей жизни. Тогда только слепой не заметил ее. Я злился до одури, перехватывая чужие взгляды. И, наверно, первый и единственный раз, я держал себя в руках.

Рон тяжело выдохнул и продолжил:

— Потом, конечно, страсти улеглись. Но Малфой продолжал пожирать ее глазами. Я почти жалел его, ведь я лучше всех знал, как жжет ее холодный взгляд. Как хочется накричать, разозлить, обидеть — только бы идеальная Гермиона Грейнджер снизошла до тебя! — Рон судорожно сжал плечи Джинни, так что она чуть вскрикнула. — Прости, — он разжал руки, отпуская сестру.

— Когда Малфой устроился в Мунго, он вдруг перестал быть врагом Гермионы. Остался моим, — Рон кивнул Гарри, — твоим, всех магглорожденных. А Гермионе помогал с больными. Приносил ей какие-то невероятные зелья из запасов Люциуса, книги по редким недугам, кого-то смотрел и лечил. Мог часами сидеть у пациента, если она просила. Надменный слизеринский хорек стал человеком — как было устоять? — Рон изобразил на лице подобие улыбки.

— Ты точно мой брат? — озабоченно спросила Джинни. — Он обычно устраивал сцены даже из-за предположения, что Гермиона целовалась с кем-то несколько лет назад.

— Жизнь с Гермионой облагораживает, — попытался пошутить Гарри.

Рон покачал головой.

— Несколько затруднительно устроить ей сцену, если она со мной даже не разговаривает. Но не переживайте, касательно Малфоя я уже устроил их немало, — он подошел к столу и сел верхом на ближайший стул.

Джинни встала рядом с мужем и закусила губу. Наверное, Рон выглядел жалко, как впрочем, всегда, когда ругался с Гермионой.

-Может, ты преувеличиваешь? — робко начала Джинни. — В смысле, она же не встречалась ни с Маклаггеном, ни с Крамом, ни с Гарри.

Рон поднял на сестру глаза.

— Вообще-то про Крама меня тогда завела ты. И она с ним встречалась. И про Малфоя я знаю точно. Моя ревность к нему в кои-то веки оказалась более чем к месту.

— Объясни, — попросил Гарри.

Рон зажмурился и начал рассказывать.

* * *

Рон окинул помещение мрачным взглядом. Молоденькая колдунья мелко тряслась и испуганно смотрела на него. Повсюду стояли и висели ингредиенты для различных зелий. Воздух пах Гермионой. Рон ждал команду магов из Департамента Правопорядка, чтобы перепоручить им юную мошенницу, зафиксированную его заклинанием. Девушка промышляла продажей любовного зелья магглам, что было, с одной стороны, нарушением статута о секретности, а с другой — мелким обманом.

— Где зелье? — спросил Рон

— У меня ничего нет! — с вызовом бросила колдунья.

— Я же чувствую.

— Мало ли, что ты чувствуешь!

Рон подошел к ней вплотную:

— Либо ты прячешь здесь книгопечатню, либо где-то стоит открытым любовное зелье. Давай облегчим твою участь? Ты расскажешь где, а я запишу это как сотрудничество со следствием.

— Книгопечатню.

— Что?

— Прячу книгопечатню, иди и ищи, — ведьма продолжала мелко трястись, но смотрела с вызовом.

Рон пожал плечами. Запах окружал его, напоминал об их маленькой квартире в многоэтажном маггловском доме. Квартирка была крошечная: одна комната, ванная и чулан. На чулан, правда, Гермиона наложила расширяющее заклятье. В комнате все было заставлено книгами, оттого он и спросил про книгопечатню. Рон усмехнулся про себя: «Скажи мне кто-нибудь на шестом курсе, что в любовном зелье я услышу аромат книг, не поверил бы». Еще пахло аптечными ромашками, так пах шампунь Гермионы, и шоколадом. Гермиона по утрам всегда готовила ему какао. Рон просыпался от этого запаха.

Он прикрыл глаза, сейчас среди ароматов амортенции казалось, что не было этих мучительных месяцев без любимой. Он мог даже представить, что это сегодня утром, а не в другой жизни, Гермиона, присев на край их постели, подала ему еще горячую чашку и прошептала:

— Профессор Люпин, утверждал, что шоколад необходим мракоборцам.

А Рон с усмешкой спросил:

— Ты помнишь все, что говорили наши учителя?

— Нет, только то, что важно, — Гермиона чуть наклонилась к нему и поцеловала, едва касаясь губ.

— Знаешь, что важно на самом деле?

— Что?

— То, что ты осталась со мной.

— Глупый, глупый Рон, а как могло быть иначе?

Раздался треск — ведьма попыталась скинуть связывающие чары. Рон резко обернулся, не произнеся ни звука, взмахнул палочкой — нарушительница отлетела к стене, и тут же ее опутали веревки. Рон подошел к ней.

— Эти чары сбросить потруднее. Но если ты вдруг справишься, то получишь вдобавок к мошенничеству обвинение в сопротивлении аресту. Поэтому будь умничкой, ладно?

— Не смей мне угрожать! Мерзкий ублюдок! Предатель крови!

Рон заинтересованно посмотрел на пленницу. Не был же он и в самом деле так известен, чтобы любой узнавал его самого и его личные пристрастия?

— Предатель крови, говоришь? Милочка, но такое обвинение нынче тянет на Азкабан. Смотри, сколько уже получилось: нарушение статута, сопротивление при аресте, нетерпимость к магглам. Кстати, — он уселся на пол напротив нее, — может, ты им совсем не любовное зелье продавала? А потихонечку истребляла? Не хочешь поделиться?

Девушка скорчила презрительную гримасу.

— Нет? Ну, придется мне самому. Под видом любовного зелья ты продавала сильнодействующий яд. Он, — Рон задумался, — скажем, подчинял маглов твоей воле. Они выполняли любой приказ. Жидкое империо. Отлично, правда? — лицо девушки теперь выражало ужас.

Рон продолжал:

— Для отвода глаз пара приказов касалась любви, чтобы аврорат не сразу заметил или расценил как мелкое хулиганство. Улавливаешь, что у нас получается?

Ведьма расплакалась:

— Ты же знаешь, что это просто амортенция! Ты же чувствуешь запах!

— Я чувствую запах книг, а это ничего не значит.

— Но любой другой…

Рон протестующе поднял руку:

— Тут только ты и я. Ну и поверят, разумеется, мне. Конечно, если бы можно было взглянуть на зелье… Но никто не может его найти.

Рон разочаровано развел руками и поднялся. Ведьма рыдала.

— У меня два вопроса, дорогуша. Один чтобы помочь тебе, а второй — мне.

— Там рядом с дверью в спальню потайная дверь, за ней мастерская.

— Хорошо, а теперь поговорим обо мне и моих слабостях?

— У меня был заказ на разлучные чары. Для тебя и твоей подружки из святого Мунго. Она носила зелье из больницы на своей одежде. Из-за действия чар ты все время видел, как она изменяет тебе. Ты же больше всего боялся именно этого.

— Откуда ты знаешь? — потрясенно спросил Рон. — Такое колдовство беспредметно и…

— Но только не мое зелье! — оборвала его девушка. — Обычные разлучные чары малодейственны, приводят к короткой размолвке и все. Я улучшила их. Использовала для основы воспоминания.

— Воспоминания? — эхом повторил Уизли и снова опустился на пол.

— Да. И мой заказчик охотно отдал мне свои, о тебе и этой девушке. Когда зелье было готово, ваши страхи плавали в котле, как мысли в Омуте памяти.

Рон замотал головой — ему не хотелось верить. Весь ужас последних месяцев был всего лишь чарами. Из-за чужих чар он снова и снова переживал кошмар ее ухода, из-за чужих чар изводил Гермиону упреками. Он знал ее тринадцать лет и знал, что говорить и как говорить, чтобы ранить как можно больнее. И он снова и снова… Ему хотелось кричать.

— Заказ дал мне…

— Сероглазый блондин, очень красивый. Я знаю, кто. Неважно. Лучше скажи, каков был ее страх?

— Она боялась, что она недостаточно хороша для тебя. Потому что ты чистокровный колдун.

Рон не сдержал стона.

* * *

Рон сидел на кухне Гарри и Джинни, уронив голову на руки. Сестра осторожно погладила его по голове. Первый проблеск сочувствия за несколько месяцев, все остальное время родные подначивали его, пытаясь втолкнуть в объятия Гермионы.

— Но это же все меняет, — прошептала Джинни, — просто скажи ей, что дело в зелье, и все.

Рон помотал головой и приглушенно произнес:

— Это ничего не меняет.

— Но почему?

— Потому что дело не в зелье, а во мне! — он резко поднял голову, глаза были красными. — Я все равно это сказал! Она ведь тоже могла мне ответить, но смолчала. Все это время она молчала и слушала. Мерлин! Ты даже не представляешь, на что я способен, Джинни!

Джинни вопросительно взглянула на мужа. Гарри стоял, сложив руки на груди, с непроницаемым выражением лица. Он-то знал, на что способен Рон.

— Что это за чары? — тихо спросил он.

— Что-то вроде того, что мы чувствовали тогда, с первым крестражем. Каждый раз переживаешь свой самый большой страх. Но только в рамках отношений с человеком, — объяснил Рон.

Гарри кивнул.

— То есть ты так боялся, что она уйдет, что, не переставая, устраивал сцены. И когда твоя фантазия кончилась, сказал первое, что пришло в голову, и это оказалось ее самым большим страхом, — Джинни упала на стул.- И чистокровные объятья Малфоя вполне подходят, чтобы выбросить тебя из головы.

Гермиона сидела на кухне с чашкой кофе. Отсюда было видно всю их квартиру. В алькове у огромного окна стояла кровать, перед ней — старенький диван, налево от дивана — прихожая, направо — кухня, по бокам от кровати — двери в ванную и чулан. В кухне едва умещался маленький стол и два стула, в прихожей стояла метла Рона. Гермиона сначала забыла вернуть ее в Нору, а потом не захотела. Она вообще ничего не хотела тут менять.

— Я скучаю, — сообщила она метле и отпила кофе.

На столе лежала газета, на последней странице улыбался Малфой.

— И про тебя написали, Драко, — сообщила она его лицу.

«Ежедневный пророк» извещал общественность о свадьбе наследника Малфоев и Астории Гринграсс и пел дифирамбы их многоуважаемым родам.

Это было ужасно и смешно одновременно. Они в семнадцать лет рисковали жизнями, они теряли родных и друзей… Гермиона до сих пор помнила холодный голос Беллатрисы и истошные крики Рона. А в результате, ничего не изменилось: даже Амбридж осталась в Министерстве. Малфои сохранили свое влияние, а мистер Уизли — все тот же скромный чиновник. Разве только теперь их команду зовут на балы в Министерство, впрочем, Луну и Невилла уже иногда забывают пригласить.

Гермиона теперь всегда читала газету с конца. С некрологов. Потом пробегала взглядом полицейскую хронику. Но о Роне этот номер «Пророка» не писал. И это хорошо, значит, Рон не подставил свою шею под очередные неприятности. Аврорат еще не видел более молодого и более придурковатого главу отряда.

В окно ударилась сова. Гермиона взмахнула рукой, и окно открылось. Сова не успела увернуться от отлетающей створки. Гермиона поморщилась.

— Привет, Свин. Тебе пора бы повзрослеть. Хотя, о чем я? — Она погладила птицу, севшую на стол. — Мы же оба знаем, чей ты филин, — у тебя нет шансов.

Свинринстель уронил письмо ей на колени. Это был вопиллер. Гермиона скорчила филину недовольную гримасу. Тот виновато ухнул.

Она развязала ленточку, и, оставив письмо на столе, встала помыть чашку. Письмо голосом Джинни заверещало:

— Я знаю, что ты задумала, Гермиона Грейнджер! Но я тебе не позволю! Ты не пропустишь этот бал!..

И все в таком духе.

— Злые и жестокие люди, — сообщила Гермиона Свину, когда письмо умолкло, — все твои хозяева. Хотят затащить меня на прием, где будут одни мои бывшие молодые люди. Но я отвечу им «да». И знаешь, почему?

Птица снова ухнула.

— Потому что у меня нет выбора, — вздохнула Гермиона.

Она написала: «Приду», — и привязала записку к лапке Свинристеля.

Раньше эти приемы казались ей бесконечно забавными. Им вдвоем, впрочем, было весело, где угодно. И не последним в списке развлечений был секс в Министерских кабинетах.

Гермиона и сама не знала, как каждый раз позволяла себя уговорить.

* * *

— Чего ты добиваешься? — прошептала Гермиона, с интересом наблюдая, как Рон шарит рукой вдоль темной стены. Рон не давал ей шевельнуться, всем телом прижимая к резной двери.

— Я ищу ручку.

— Тут наверняка заперто.

— О, знаешь, в школе у меня была такая умная подружка. Она еще на первом курсе научила меня открывать любую дверь, — Рон коснулся двери палочкой.

— Ты что-то выучил в школе?

— Все, что объясняла ты, я запомнил, — он осторожно втолкнул Гермиону в темный кабинет. — Это, знаешь, было всегда так невероятно сексуально: твой фирменный тон: «и эти два придурка должны спасти мир», — Рон коснулся губами ее шеи, — гневный взгляд, растрепанные волосы — я старался ничего не упустить.

Рон на секунду отвлекся от нее и запечатал дверь заклинанием.

— Да? Я должна была говорить, что это против правил.

— Какое именно «это»? Секс мы никогда не обсуждали, — Рон подхватил ее на руки и усадил на стол. — Страшное упущение. Представляешь, сколько всего для нас могла сделать «Выручай-комната»? Секс на природе, в родительской постели, кабинете Малфоя… Впрочем… Люмос!

Рон огляделся: кабинет был украшен огромным количеством маггловских вещей, а на столе стояло штук десять фотографий. На одной из них они с Гермионой стояли позади венчающихся Гарри и Джинни. Рон пожал плечами.

— Но все это я смогу организовать и сам, — он посмотрел ей в глаза. — Только не говори мне «нет». Пожалуйста!

* * *

Драко в гневе покидал Министерство Магии. Он уже подходил к одному из каминов в Атриуме, когда его нагнал резкий окрик Уизли.

— Малфой!

Драко обернулся и чуть вздрогнул. Их последняя стычка произошла почти десять лет назад, и за это время Уизли стал опаснее. Пожалуй, теперь становилось понятно, почему это рыжее недоразумение назначили руководителем отряда. Вечно нескладный Рон Уизли сейчас напоминал хищного зверя, красивого и сильного.

— Что ты хочешь? — Драко нащупал в кармане мантии палочку.

Он знал ответ: Уизли хотел отомстить за Гермиону. За те несколько холодных слов, что бросил Люциус Малфой посреди министерского приема. Драко понятия не имел, как отцу открылось, с кем он изменял Астории. И как тому пришло в голову уничтожить этим фактом ненавистную Грейнджер.

* * *

Люциус говорил негромко, но так, что его услышали и попечители больницы, и светский репортер «Пророка», и пресловутые «герои магической войны».

— Благородство Гриффиндора не распространяется на интимные отношения. Так ведь, мисс Грейнджер?

Гермиона, говорившая с главным врачом Святого Мунго, обернулась, услышав свое имя. С удивлением глядя на Малфоя, она рассеянно спросила:

— О чем вы?

— О том, что вы были любовницей моего сына, — Люциус презрительно улыбнулся. — Приелись Уизли и Поттер? Или решили осчастливить все чистокровные семьи своим телом?

Рон рванулся к Малфою, но, прежде чем он замахнулся для удара, Поттер повис на его руке, прошипев:

— Не смей! Ты только ее подставишь.

Гермиона же смотрела на обидчика с интересом.

— Мне кажется, мистер Малфой, — она чуть улыбнулась, — моя личная жизнь вас не касается. Но, в любом случае, можете не беспокоиться. Я слишком хорошо помню, кто и что делал в Малфой-Мэноре, чтобы хотеть стать его хозяйкой.

Гермиона чуть наклонила голову, показывая, что разговор окончен, и вернулась к беседе с доктором Уотреем с такой непринужденностью, словно сейчас обменялась со старшим Малфоем замечаниями о погоде.

Драко стоял рядом с отцом и не верил в происходящее. Он чувствовал, как ногти Астории впились ему в руку, но не находил в себе сил взглянуть на жену. Оправдаться ему было нечем. Кроме безумного желания обладать Гермионой Грейнджер.

* * *

— Ублюдок! — Рон выплюнул это слово очень тихо. Он едва сдерживался, чтобы не ударить Малфоя. Даже, пожалуй, не ударить. Убить на месте.

За то, что тот посмел отказаться от Гермионы. Испугался своих чистокровных родственничков. Не пожелал даже защитить ее от публичных выступлений Люциуса. Словно бы она, и вправду, была просто девушкой для развлечений.

Драко скорчил свою самую презрительную гримасу:

— Как и много лет назад, верный рыцарь Рональд Уизли готов броситься на защиту своей грязнокровки. Даже не знаю, что забавнее: то, что она променяла тебя на меня, или то, что я ее бросил.

Рон недобро ухмыльнулся:

— Самое забавное в том, Малфой, что ты использовал разлучные чары, чтобы она только взглянула в твою сторону. Разуверился в своем животном магнетизме? — он наблюдал, как улыбка сползла с лица Драко. — Ты ведь не выпускаешь Гермиону из виду с четвертого курса.

— И я ее получил, Уизли! — вскинулся Драко. — Чары чарами, а прошлую ночь она была в моей постели. И, поверь мне, я сделал все, чтобы она не вспомнила о тебе.

Удержать Рона было некому, и в следующую секунду он прижал Драко к стене: Малфой даже не успел вспомнить о своей палочке.

— И после этого ты позволил своему папаше так говорить с ней? — прошипел Рон и занес руку для удара.

В гулкой тишине Атриума прозвенел голос Гермионы:

— Рон! Нет!

Рон обернулся: противиться взгляду любимой было посложнее, чем вырывающему Малфою. Гермиона стремительным шагом приближалась, и Рону стало почти физически больно смотреть на нее. Такая знакомая и такая родная: растрепанные волосы, сердито сжатые губы и тревога в глазах. Она всегда так встречала рассказы о его заданиях. И как он не кричал, что он, возможно, лучший в Отделе и не нуждается в опеке, эта злость и эта тревога говорили ему о ее любви. Ну, а теперь их, видимо, удостоился Малфой.

Драко, воспользовавшись замешательством Рона, сбросил его руку, тяжело дыша, он смотрел на Гермиону. А она неожиданно дружелюбно улыбнулась ему:

— Драко, я хочу тебя попросить.

— Все, что пожелаешь, — Малфой победно взглянул на Рона.

— Ты не мог бы объяснить своей жене, что называть меня «похотливой грязнокровкой, которая только и хочет, чтобы хоть какой-то колдун благородных кровей сделал ей ублюдка» при Совете попечителей больницы не совсем тактично?

Гермиона говорила так, словно просила передать ей соль за обедом. Драко сдержанно кивнул.

— Я только закончу здесь…

— О нет, не волнуйся. Услуга за услугу. Я сама объясню Рональду, что его поведение недопустимо.

В другое время Драко бы позабавило то, как Уизли сжался от ее последней фразы. Но сейчас и тон, и взгляд, достойные самой МакГонагалл, означали лишь, что Малфой проиграл. И даже в его объятьях Гермиона думала лишь об Уизли. Под ее равнодушным взглядом он направился в сторону Главного зала. Позабыв, что собирался исчезнуть в камине.

Рон едва заметил уход Малфоя, он не сводил горящих глаз с лица Гермионы, она же стала сосредоточенно изучать узел его галстука. Рон неуверенно протянул к ней руку:

— Я не хотел ему навредить…

— Кому? — Гермиона вздрогнула и перевела взгляд на его лицо. — Ты серьезно считаешь, что я переживаю из-за Малфоя? Ты вообще в своем уме? Нет, конечно, было бы ужасно, если бы ты его заколдовал. Потому что неизвестно, чем бы он тебе ответил.

Гермиона снова опустила глаза, потом помотала головой, словно отгоняя страшное видение деяний Драко, и разразилась тирадой замечательной длины:

— Ты хоть понимаешь, что делаешь? Ты что, не мог найти другого места, чтобы показать, насколько ты крут? Ты забыл, на что он способен? Он же может… О Мерлин, Рон! Мы же не в школе, где самое ужасное — это взыскание у Снейпа! А если бы он покалечил тебя? Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты пытался его заколдовать? Ты подумал хоть о ком-то, кроме себя? Что он тебе сказал? Что в постели я громко кричу его имя? О том, что если он захочет, то у твоего отца будет море проблем, ты подумал? Что мы будем делать, если он изобразит из этого покушение на свою бесценную чистокровную жизнь? Как ты думаешь, когда Амбридж будет выслушивать обстоятельства дела, она даст тебе слово? Рон! Он же, по-прежнему, золотой мальчик, в их дом вхожи все министерские шишки!.. А ты… Ты просто аврор!

Гермиона смотрела на него с такой болью, что Рон почти решился обнять ее, но тут она отвернулась и закрыла лицо руками. «Я себя ненавижу», — подумал Рон, услышав тихий всхлип. Он подошел к Гермионе и осторожно коснулся ее плеча:

— Ты беспокоишься обо мне?

Гермиона резко обернулась, глаза у нее покраснели, но сверкали гневом:

— О ком еще мне беспокоиться?! Только у тебя хватило мозгов устроить потасовку в Министерстве!

— Гарри сделал то же самое на пятом курсе, — Рон неуверенно ей улыбнулся.

«Если засмеется — то простит», — загадал он. Но Гермиона только покачала головой.

— Не смешно! — теперь она смотрела куда-то на его плечо.

— Прости! — Рон осторожно взял ее руку в свою. Гермиона молчала, но руки не отняла. — Хочешь, я пойду — извинюсь? Я могу даже валяться у него в ногах, только, пожалуйста, не расстраивайся.

— Нет, не хочу.

Повисло молчание. Рон гладил ее тонкие пальцы и молился только о том, чтобы Гермиона подольше оставалась рядом.

— Чем он вообще тебе не угодил? — Гермиона, по-прежнему, не смотрела на него. — Ведь это мистер Малфой…

— Хорек позволил ему! — Рон даже отпустил ее ладонь от возмущения. — Гермиона, да Малфой должен молиться всем богам, что ты рядом! А он лгал тебе! Все это время у него была невеста. С самого начала!

— С начала? — непонимающе спросила Гермиона.

— Малфой заплатил одной колдунье за разлучное зелье. Я в прошлом месяце работал над ее делом и случайно узнал. Это произошло около года назад, его помолвке примерно столько же времени, — Рон взъерошил волосы и с тоской посмотрел на нее.

Гермиона не отвечала. Рон знал, что ничего не изменить, он бросил ее, а она спала с Малфоем. Какое бы зелье Драко не использовал, это же было не Империо. А значит, виноват лишь он.

— Послушай, я знаю, что колдовство — не оправдание. Даже очень хорошее, — Рон взял ее руки в свои. — Но разреши мне извиниться?

— Рон…

— Пожалуйста, Гермиона, — он умоляюще сжал ее ладони.- Позволь мне. Мы знакомы столько лет, и не было ни одного дня, чтобы я не думал о тебе.

— И когда не сводил глаз с Флер? -Гермиона чуть улыбнулась.

— Флер-Блер… Не перебивай. Ты невыносимая всезнайка, ты невероятно красива, ты сводишь меня с ума, ты сводишь с ума абсолютное большинство мужчин в комнате. И это снова сводит с ума меня. Я никогда не был первым… — Рон перевел дыхание. — До тебя. Только ты давала мне веру. И только тебя я боюсь потерять. И я никогда не думал того, что говорил тебе во время наших ссор. Я просто знаю, что тебе сказать. Потому что я тринадцать лет только о тебе и думаю.

Рон выдохнул и с усилием продолжил:

— Если ты сейчас уйдешь, я ничего не скажу. Если ты уйдешь к Малфою, я даже в мыслях не подниму на него руку. Если ты его любишь…

— Я тебя люблю! — Гермиона смотрела на него так, словно ничего не было. Словно никогда он не уходил и не говорил ей злых слов, словно никогда Малфой не приближался к ней, словно эти долгие три месяца приснились им обоим в кошмаре. Это была его Гермиона, такая, какую не знал никто. — Рон, я…

Она хотела еще сказать, что тоже виновата. Но Рон не дал ей: нетерпеливо прижал к себе и стал целовать так отчаянно, будто завтра они оба умрут. Гермиона даже забыла подумать, что они стоят посреди Министерства, и всего только в соседнем зале ждет толпа важных людей. И что это, конечно, совершенно невежливо — вместо светских бесед выяснять свои отношения. Думать ей было некогда, она отвечала на поцелуи Рона так, будто никакого «завтра» не существует вовсе.

Утреннее солнце пробилось через тонкий тюль и разбудило Рона. Не открывая глаз, он протянул руку и нащупал привычный холод простынь. Рон резко сел на постели, Гермиона сидела в изножье постели и читала. Она встревожено посмотрела на него и хрипло спросила:

— Кошмар приснился?

Рон покачал головой и протянул к ней руку. Глядя, как Гермиона перебирается к нему поближе, он ответил:

— Мой кошмар закончился.