Мартуся (гет)

Парень осторожно потянул Мартусю за локоть, и она пошла в каких-то совершенно растрёпанных чувствах. Больше всего ей теперь хотелось узнать, как его имя, ей совсем не нравилось это однобокое знакомство. Но спросить получилось только:

— А вы что, знаете немецкий язык?

— Ну да, — он опять улыбнулся, — это мой второй родной язык. У меня отец из давно обрусевших немцев, а мама вообще из ГДР. Она до сих пор по-русски говорит с акцентом, а немецкие идиомы переводит на русский дословно. Получается очень забавно. Например, вместо "У него не все дома" она говорит "У него не все чашки в шкафу", а вместо "Какая муха тебя укусила?" спрашивает "Какая вошь пробежала по твоей печени?".

Марта поняла, что он её отвлекает, чтобы она не каменела, проходя мимо Тихвина-младшего и его прихвостней, и стала изо всех сил поддерживать беседу.

— У меня мама тоже немка, из Казахстана, а в семье отца хорошо говорили на идиш, а этот язык похож на немецкий, там много общих корней.

— Sprichst du also auch gut Deutsch, Goldlöckchen?

— Nicht so gut, ich lerne noch.

Они прошли мимо поджидавших её подростков, стрательно делавших вид, что им нет до неё никакого дела, мимо Олежи Тихвина, проводившего их недобрым взглядом. У поворота в Мартусин двор парень притормозил и, слегка прищурившись, посмотрел назад вдоль улицы. У той самой вчерашней подворотни Тихвин-младший что-то довольно бурно обсуждал со своими приспешниками.

— Ну что, двое из них, которые из моего дома, меня узнали и настоятельно рекомендуют своему главарю со мной не связываться. Это уже хорошо, он их вряд ли послушает, но в следующей засаде на тебя сидеть будут уже не шестеро, а четверо, что не может не радовать.

— Вы думаете, будет ещё засада?

— А ты сама как думаешь?

Мартуся тяжело вздохнула.

— Вот сколько он тебе уже проходу не даёт?

— Месяца три.

— Вот видишь. Не хочу тебя пугать, но судя по тому, как нехорошо он на тебя сейчас смотрел, так просто он не отступится. Ты родителям-то рассказала вчера про нападение?

Совсем не хотелось Мартусе объяснять ему сейчас, что родителей уже почти пять лет нет в живых. Разговор и так был не из лёгких. Лучше бы он сказал наконец, как его зовут, или почему эти двое, которые из его дома, его бояться. Парень, однако, истолковал её затянувшееся молчание по-своему и нахмурился.

— Марта, рассказать надо. Не только родителям, но и участковому. Никто не будет тебя ругать, потому что ты ни в чём не виновата. Ну хочешь, я сам поговорю с твоими родителями или с тобой к участковому схожу, прямо сейчас?

Он нравился ей всё больше, это человек, ещё совсем молодой, но уже привычный решать проблемы, свои и чужие.

Вчера он не стал на неё напирать, потому что она была очень напугана, и предоставил арену Цезарю, а сегодня вот решил взять быка за рога. И что ей делать с этим напором? Ей вдруг сделалось весело.

— И что же вы расскажете участковому? Вчера вы нападавших не видели, а сегодня на меня никто не нападал. Ну, стояли эти вшестером на углу, так, может, они... тележку мороженщика ждали!

Парень взглянул на неё с весёлым изумлением.

— Вообще-то, работа участкового заключается ещё и в том, чтобы предотвращать преступления. У него тут на участке шайка образовалась, сегодня они тебя по подворотням гоняют, а завтра пару ножей прихватят и у этого твоего мороженщика вечером выручку отберут. Это пока они не волчата даже ещё, а щенки, как сказал бы мой отец, и их можно и нужно на сворку взять, пока не поздно.

— Ваш отец сам из милиции, что ли? Поэтому те двое, из вашего дома, вас бояться?

В тёмных глазах, наряду с изумлением, мелькнуло что-то похожее на уважение.

— А ты молодец, выводы делать умеешь. Да, мой отец из органов, но в это дело мы вмешивать его не будем. Сами справимся, да, Цезарь? Раз уж наша пострадавшая не хочет идти к участковому...

Два часа спустя Мартуся поднялась в квартиру, переоделась и умылась, подол школьной формы пришлось отчистить от собачьей шерсти, но это вызвало у неё не досаду, а улыбку. Эти два часа они просидели на лавочке на детской площадке в большом проходном дворе, куда её привёли Платон с Цезарем. Её нового знакомого, как оказалось, звали Платон Штольман. Платон и Цезарь, нарочно не придумаешь... Странное имя, звучное, редкое, как и у неё самой. Непривычное для слуха даже в Советском Союзе, где каких только не встречалось имён. Платон сказал, что это семейное имя, что в семье у них уже несколько поколений всех мужчин зовут либо Платон Яковлевич, либо Яков Платонович. Как бы то ни было, ему это имя очень подходило. Нет, на философа Платона, чей бюст Мартуся видела на иллюстрации в учебнике по истории Древнего мира, он не походил нисколько. Он вообще, судя по всему, был не философом, а человеком действия. Но атлетическое сложение, курчавые волосы, высокий лоб, а главное, нос с удивительной горбиной всё-таки навевали мысли об античности. Платон, от которого не укрылось, что она внимательно его разглядывает, сказал в конце концов с мягкой иронией: "Что, Марта, нос мой впечатлил? Длинный, конечно, зимой мёрзнет, сил нет, но зато это тоже — семейное достояние, у отца такой же точно."

Всё, что она во время их почти двухчасового разговора узнала о Платоне, он рассказал ей именно так, между делом, зато о ней он выспросил практически всё, в том числе и то, что она раньше ни за что не стала бы рассказывать едва знакомому человеку. Но он как-то очень хорошо умел и расспрашивать, и слушать. Мартуся вообще думала, что они будут обсуждать, как им самим, без участкового, справится с ситуацией. Они и обсудили очень подробно, как Марта должна вести себя в ближайшие дни, чтобы снова не попасть засаду. А вот о том, что будет при этом делать сам Платон, он не стал особенно распространяться. Сказал, что проучит Тихвина-младшего сам, а остальные после этого просто разбегутся по углам. Но что именно он собирается делать, когда и как, она от него так и не услышала, а ведь это ей было так важно знать. Важно и интересно, что греха таить, ей уже хотелось общего с ним приключения. Но он как-то ловко отвлёк её расспросами о ней самой, так что она только и думала, о чём можно и нужно ему рассказать, а о чём лучше промолчать, но в итоге рассказала практически всё: и о родителях, и о их гибели, и о своей жизни с тётей, и о поползновениях Тихвина. В конце он очень разозлился, сжал губы, заиграл желваками на щеках. Пробормотал сквозь зубы: "Вот ведь падаль, стаю свою на сироту натравил!"- "Да никакая я не сирота, — возмутилась Мартуся. — У меня такая тётя есть!.." — "Да понял я уже, что тётя у тебя замечательная, — отозвался Платон примирительно и тепло. — Но этот прыщавый паршивец знает только, что ни отца, ни старшего брата у тебя нет, и думает, что заступиться за тебя некому". При его последних словах Цезарь, всё это время спокойно лежавший у ног хозяина, вдруг поднялся, боднул Мартусины коленки, и тут же возложил на них свою массивную голову, а когда Марта наклонилась вперёд, чтобы его приласкать, ещё и лизнул в нос, чем ужасно её обрадовал и удивил своего хозяина. "Мда, Марта, — сказал Платон немного погодя, — это, чтоб ты знала, знак полного собачьего доверия и покровительства. Цезарь у нас пёс взрослый, степенный и в проявлении эмоций весьма сдержанный, он, конечно, при необходимости даёт себя погладить малознакомым женщинам и детям, но таких телячьих нежностей с его стороны я даже в отношении мамы моей не припомню..." Это не прозвучало вслух, но она и так догадалась, что хотели дать ей понять и человек, и собака. Её не дадут в обиду, ничего плохого с ней больше не случится.

Надо было бы, наконец, пообедать, но вместо этого она всё сидела на кровати, обняв коленки и уткнувшись в них подбородком. Она чувствовала себя... странно. В душе что-то пришло в движение, всколыхнулось, возникло предвкушение чего-то удивительного. Было очень уютно просто сидеть вот так и перебирать детали сегодняшней мозаики.

Однако вскоре её уединение было нарушено. Соседка Клавдия Степановна два раза стукнула в дверь и позвала: "Мартуся, ты там? Мусор вынеси, девочка, сегодня ваша очередь". Пришлось вставать и идти на кухню за ведром, а затем спускаться с ним во двор. Шла она медленно, всё ещё погружённая в себя, и смотрела разве что под ноги, поэтому возвращение в реальность оказалось чудовищно резким и оглушающе болезненным. В закутке возле мусорных контейнеров кто-то налетел на неё сзади и рванул за косу, а когда она вскрикнула, толкнул её вперёд и прижал лицом к ржавой поверхности одного из контейнеров.

— Что, дрянь, думаешь, защитника себе нашла? — прошипел нападавший за её спиной. — Да на кой ты нужна этому генеральскому сынку?! У него каких только краль нет, тебе не чета...

Олежа Тихвин, а это был именно он, влажно дышал ей прямо в ухо, в добавок к отвратительной мусорной вони обдавая Мартусю кислым запахом пива.

— Никто на тебя не позарится, кроме меня. Запал я что-то на твои веснушки, думал по хорошему с тобой, подождать пока вырастешь, а ты вон значит как!

Он снова с остервенением дёрнул её за косу, и эта жгучая, почти невыносимая боль в затылке и шее вырвала Мартусю из ступора. Среди прочего, Платон говорил ей сегодня: "Ни за что не оставайся с ним наедине, увидишь — беги, даже если это выглядит дико. Не получается убежать, кричи, лёгкие у тебя хорошие, а уж если голос подводит или он руки к тебе потянет, толкай или бей. Да, ты не умеешь, но он хлипкий, и ничего подобного от тебя не ожидает, один раз точно должно сработать". Она изо всех сил наступила Тихвину на ногу и тут же прянула в сторону, неудачно проехавшись лицом по ржавой металлической поверхности. Щека запылала. Олежа охнул, пошатнулся, выпуская её косу, и тогда она развернулась и толкнула его обеими раскрытыми ладонями в лицо, ошеломив окончательно. Выскочила из закутка, пробежала несколько десятков метров по двору и уже у самого подъезда налетела на Клавдию Степановну, судя по авоське в руке направляющуюся в магазин. "Марта, ты чего это?! — ахнула женщина. — Куда несёшься? А ведро куда подевала?!" Мартуся пробормотала какое-то малопонятное извинение, забежала в подъезд, и услышала за спиной, как тётя Клава повысила голос, обращаясь, видимо, уже к её преследователю: "И ты тут, паскудник? Это ты, что ль, девчонку так напугал? Как от чёрта от тебя рванула. И не думай в подъезд сейчас, не пущу!.."

Оказавшись в квартире, она сразу заперлась в ванной, долго простояла над раковиной, борясь с тошнотой и снова и снова плеща водой в лицо. В конце концов в дверь забарабанила вернувшаяся из магазина Клавдия Степановна. Пришлось выйти пред её ясны очи. Нет, не ревела. Царапины на лице промывала. Упала, потому что Тихвин подножку подставил. Ещё обзывался. Тёте всё расскажу, как же иначе.

Мартуся очень не любила врать, но объясняться о происшедшем с этой милой, но почти чужой женщиной было всё равно, что снова ржавым железом по лицу. Оставшись наконец-то в своей комнате в одиночестве, она в самом деле решила обработать царапины, налившиеся нездоровой краснотой, перекисью водорода. Щёку жгло, ныл весь затылок под косой и вокруг неё, вид в зеркале у неё был измученный и жалкий, как у драной кошки. "Теперь точно никто не позарится,"- мрачно подумала Марта. Мысль эта была для неё новой и обидной. И она определённо была связана с Платоном, у которого сколько угодно каких-то неизвестных краль. Марта вдруг рассердилась на себя за дурацкие мысли, даже ногой топнула. Всё, хватит, нет этому мерзкому Олеже никакой веры! Не даст она ему всё отравить!

Она решительно направилась на кухню, чтобы, наконец, пообедать, хотя дело уже шло к ужину. В холодильнике обнаружилась её любимая картошка-пюре с жареной рыбой. При мысли, что тётя Римма приготовила всё это вчера после работы, пока она дрыхла, а сама она за два дня и пальцем по хозяйству не пошевелила, стало ужасно стыдно, поэтому, возвратившись в комнату, она быстро вытерла пыль и принялась мыть пол. Вернувшаяся с работы тётя Римма так и застала её с ведром и тряпкой. Выглядела тётя очень взволнованной, видимо, уже успела встретиться и переговорить с Клавдией Степановной, а может, та ей даже на работу позвонила. Подошла к Мартусе, отобрала у неё тряпку и обняла, словно хотела спрятать ото всех, сказала очень тихо: "Бедный мой ребёнок..." Марта заплакала.

Они сидели на кровати, обнявшись. Марта с обмотанными полотенцем волосами и тётя в уютном домашнем халатике, который она почему-то именовала пеньюаром. Тётя помогла ей разобрать пострадавшую косу и вымыть голову, она давно этого не делала, потому что Марта выросла, но сегодня это было очень правильно и кстати. А Марта, наконец, рассказала ей всё про вчерашний и сегодняшний дни, да и про то, про что раньше не упоминала, чтобы лишний раз не волновать. Договорились, что завтра после школы она действительно приедет к тёте на работу, а вечером та собиралась поговорить с Платоном сама, чтобы потом всем вместе сходить к участковому.

— Риммочка, — тихо позвала Марта, — а нельзя нам собаку завести? Хотя бы маленькую...